Плененная невеста

М. Р. Джеймс Плененная невеста

КАТЕРИНА

Каждая невеста мафии знает, что может наступить день, когда ей придется одеваться на похороны своего мужа. В конце концов, мы все ведем опасную жизнь, особенно мужчины. Это мир крови и насилия, богатства и излишеств, за которые платят короткими, быстрыми жизнями, которые горят жарко и ярко, и так же быстро гаснут. Я всегда думала, что это, вероятно, одна из причин, почему любовь так редко влияет на браки с мафией. Гораздо проще увидеть черное платье, висящее бок о бок в вашем шкафу с вашим свадебным платьем, если брак заключен по расчету, а не по любви.

Я не любила Франко. Не в том смысле, в каком большинство людей думают о любви. В наших отношениях не было ничего от любовных романов, очень мало страсти. Розы, драгоценности и пышные жесты были потому, что их ожидали, а не потому, что он был безумно влюблен в меня. В конце концов, я была, и есть — принцесса мафии. Ухаживать за мной означало сделать все возможное, даже если окончательное решение о моем браке на самом деле вообще не было в моих руках. Все, всегда было в руках моего отца, и я всегда знала, что так и будет.

Отец… В смерти моего отца виноват мой покойный муж, как и в смерти моей матери.

Я стою перед зеркалом в полный рост в комнате моего детства, мое черное платье до колен все еще расстегнуто, тюлевая вуаль, которую я должна надеть на похороны, смята в моих руках. Это третьи похороны, на которые я иду почти за столько же месяцев. Третьи похороны кого-то из моих близких. Сколько должен принять один человек, прежде чем он сломается?

Я осторожно прикасаюсь к своему предплечью. У моего платья длинные рукава, не из-за погоды, а из-за желтеющих синяков, бегущих вверх и вниз по моим рукам, как гротескные браслеты. По крайней мере, Франко не трогал мою шею и лицо, хотя не всем другим частям моего тела так повезло, но по крайней мере это меньше, чем он сделал с бедняжкой Анастасией. Он знал достаточно, как скрыть улики от единственного оставшегося у меня человека, который пришел бы в ярость, узнав, что Франко поднимает на меня руку.

Лука Романо. Наследник моего отца. Предполагаемый лучший друг моего покойного мужа. Дон северо-восточного отделения американской мафии. И теперь мой единственный возможный защитник. Я женщина без близкого живого родственника мужского пола, без мужа. В мире, в котором я живу, находиться в таком опасном, уязвимом положении опасно. Даже мой статус принцессы мафии, единственной дочери покойного бывшего дона, не спасет меня от множества возможных несчастливых судеб, если у меня не будет кого-то, кто присматривал бы за мной. Во всяком случае, это делает мое положение еще более шатким. Я ценный заложник, отличная разменная монета, желанная невеста несмотря на то, что недавно овдовела. Но я надеюсь, что Лука защитит меня от всего этого. Я смогу вернуться сюда, в дом, в котором я выросла, который теперь принадлежит мне, и скорбеть в одиночестве. Не из-за Франко, я не могу сильно горевать о нем после того, что он сделал с моей семьей, Лукой, Софией и Анной. Но я все еще скорблю по своим родителям, и теперь я скорблю о чем-то другом… Жизни, которая, как я думала, у меня будет.

Я медленно пересекаю комнату к шкафу, якобы для того, чтобы достать свою обувь: практичные черные лодочки с заостренным носком и коротким каблуком, ничего слишком вызывающего. Рядом с моими ботинками лежит длинная плоская коробка, и я знаю, что в ней.

Мое свадебное платье.

Я знаю, что нет смысла оглядываться назад, но я все равно не могу удержаться от того, чтобы приоткрыть крышку и дотронуться до прохладного атласа. София Романо, жена Луки, помогла мне выбрать это платье всего через несколько дней после смерти моей матери. Она была мне хорошей подругой, когда я больше всего в ней нуждалась, когда меня вытащили из моего горя на более поспешную свадьбу, чем ожидалось, чтобы уберечь меня от Виктора Андреева, лидера Братвы здесь, на Манхэттене. А Франко пытался убить ее. Он пытался убить и Луку.

Так что нет, я не буду горевать по нему.

Но о чем я скорблю, так это о человеке, которым я его считала. О беззаботном, смеющемся, рыжеволосом, мальчишке, которого выбрал для меня мой отец. Конечно, я его уже знала. Он был ближайшим другом Луки с детства, а отец Луки был близок с моим. Мы все выросли вместе. Я считала его красивым, хотя и безрассудным, и немного ребяческим. Больше мальчик, чем мужчина, всегда. Я никогда не представляла, что он будет моим мужем, но я также не была расстроена тем, что его выбрали для меня. Могло быть намного хуже, по крайней мере, так я думала в то время.

Я всегда знала, что в конечном итоге выйду замуж за человека, который принесет пользу моему отцу. Я смирилась с этим задолго до моей помолвки. Вот почему я никогда по-настоящему не ходила на свидания, хотя это и не было прямо запрещено. На мой взгляд, в этом не было никакого смысла. Зачем встречаться, когда я знала, что у меня не будет выбора в отношении моего будущего мужа? Зачем было подвергать себя искушению, когда я знала, что моя девственность — драгоценный товар, а не моя собственность, которой я могла бы распоряжаться по своему усмотрению? Самое разумное, что можно было сделать, это не мучить себя увлечениями, которые никогда не могли стать чем-то большим. И я всегда была никой иной, как разумной, но это означало, что Франко был моим первым поцелуем. Моим первым всем. Я с головой окунулась в отношения после нашей помолвки, желая доставить ему удовольствие. Я ожидала, что он собьется с пути истинного, я очень хорошо знала, что так поступают почти все мужья-мафиози, но я хотела оттянуть его возможную неверность как можно дольше. Я набросилась на него в лимузине сразу после того, как он сделал мне предложение, черт возьми… Горечь от этой мысли поражает меня. Я не ожидала тесной эмоциональной близости между нами, или верности, или даже настоящей любви. Я думала, что была настолько практична, насколько могла, в отношении того, каким будет наш брак. Но все же я ожидала некоторых вещей.

Я была в восторге от того, что мой отец выбрал кого-то моего возраста. Кого-то веселого и полного жизни. Кого-то, кто не относился ко всему так серьезно, как многие другие мужчины вокруг меня. Я рассматривала Франко если не как преданного партнера, то как приключение. Кого-то, кто, возможно, мог бы помочь мне немного расслабиться. Кого-то, с кем я могла бы веселиться, смеяться, получать удовольствие от общения. Кого-то, кто был бы любителем приключений, с кем я могла бы без стеснения исследовать все то, что мне всегда было интересно в постели. Может быть, даже как друга.

Очень, очень кратко, я думала, что у меня это было. Наши первые ночи вместе были хорошими, даже если он казался немного расстроенным моей неопытностью. Моя девственность казалась ему не столько возбуждающей, сколько раздражающей, но я сказала себе, что это хорошо. По крайней мере, он был не из тех мужчин, которые фетишизируют на девственность. У нас не было медового месяца, но мы получили несколько дней, чтобы спрятаться в моем семейном доме. Я делала все возможное, чтобы быть счастливой новобрачной, даже в то время, когда я была еще и скорбящей дочерью. Но у Франко не хватило терпения на это. И наши отношения быстро испортились. Я почти сразу увидела его раздражение, его нетерпение, отсутствие заботы обо мне. Я очень скоро поняла, что была для него ступенькой, не более того, и что у него не было никаких надежд на наш брак, кроме надежды, что я не доставлю слишком много хлопот.

Это было больно. Но все, что последовало за этим, ранило гораздо сильнее. А откровения, которые пришли с его смертью… Они чуть не сломали меня.

Я убираю руку с коробки, закрываю крышку, хватаю туфли и встаю, быстро надевая их. София сказала мне потратить столько времени, сколько мне нужно, но я знаю, что мне нужно будет всплыть скорее раньше, чем позже. Вдове не пристало опаздывать на похороны собственного мужа.

Раздается стук в дверь, и я облизываю пересохшие губы, чувствуя во рту привкус ваты.

— Войдите, — зову я, мой голос слегка надтреснут, когда я поворачиваюсь, чтобы достать мамин жемчуг из шкатулки для украшений. Рядом с ними мое экстравагантное обручальное кольцо блестит на свету, и я хватаю жемчужины, закрывая коробку, прежде чем поддаться желанию схватить его и швырнуть через всю комнату. Я хотела бы убрать все доказательства того, что я вообще когда-либо была замужем за ним, но было бы абсолютно скандально появиться даже без обручального кольца. То, что я сняла свое показное кольцо, покажется проявлением скромности, но о голой руке будут шептаться месяцами.

София сказала мне, что Лука сделал все возможное, чтобы скрыть масштабы того, что натворил Франко и отец Франко, его настоящий отец, доведя это до высших уровней мафии, Братвы и ирландских иерархий. Лучше, чтобы это не распространялось слишком широко. Это слишком коварно, слишком большая ложь и слишком большое предательство, чтобы о них знали простые люди. У других могли бы возникнуть идеи, если бы они знали, как долго Франко и его отцу удавалось все это скрывать, как близко они подошли к уничтожению целой семьи и их наследников.

— Катерина? — София Романо, моя самая близкая подруга сейчас, особенно после всего, что произошло, входит в комнату. На ней простое черное платье с высоким воротом, длиной до колен и рукавами до локтя, а ее темные волосы собраны сзади в гладкий пучок. Оно очень похоже на то, что на мне. Тем не менее, есть одно очень заметное различие между нашими силуэтами, живот Софии слегка округлился, начинает проявляться малейший намек на ее беременность. Его едва заметно. Если бы я не знала, я могла бы просто подумать, что она плотно позавтракала, но я знаю, я была той, кто посоветовал ей рассказать мужу.

София и я уже некоторое время прикрываем друг друга. И я не ожидаю, что это изменится в ближайшее время. Это облегчение — иметь одного человека, на которого, как я чувствую, я могу опереться. На самом деле, их двое, если считать Луку, но я не уверена, что пока могу. Я не разговаривала с ним со дня смерти Франко или с тех пор, как он вернулся из больницы. Я думаю, София предупредила бы меня, если бы Лука каким-либо образом обвинил меня или если бы он намеревался возложить на меня ответственность за преступления моего мужа. Тем не менее, я все еще не могу не бояться. Лука никогда не был таким жестоким, суровым или властным, как большинство мужчин из мафии, таких, как мой покойный отец. Но титул дона и связанная с ним ответственность меняют мужчин. Моя мать говорила мне об этом. И Лука тоже никогда не был особенно сердечным человеком. Он всегда был добр ко мне, но я пока не знаю, что для него важнее — мафия или мое счастье и безопасность.

Я надеюсь, что все же последнее.

Впервые после смерти моих родителей я просто хочу, чтобы меня оставили в покое, чтобы я погоревала. Я намерена уладить дела с Лукой сегодня, после похорон. Тогда, надеюсь, мне будет позволено удалиться в мое личное убежище, в монастырь для одного. У меня больше нет желания вступать в повторный брак или даже по-настоящему участвовать в этой жизни. Если бы я могла исчезнуть совсем, я думаю, я бы так и сделала.

Эта жизнь и так отняла у меня слишком много.

— Ты в порядке? — София смотрит на меня с сочувствием. — Я знаю, это сложный вопрос. Позволь мне застегнуть твою молнию за тебя. — Она подходит и встает позади меня, осторожно подтягивая молнию и разглаживая руками спинку моего платья, чтобы хрустящая ткань легла правильно. Я выгляжу болезненно худой, гораздо худее, чем когда-либо, хотя я всегда была стройной. Мои скулы выглядят так, как будто они давят на подбородок, линия подбородка острая, глаза усталые. Даже щедрая порция туши и консилера не смогла скрыть тот факт, что я не спала, по ощущениям, месяцами. Как только мужчина поднимает на тебя руку, рядом с ним уже трудно спокойно спать, но спать в другой спальне для меня никогда не было вариантом. Я также не говорила Франко "нет", когда он требовал моего внимания в постели. Он хотел, чтобы я произвела на свет наследника для него как можно быстрее, чтобы укрепить то, что подающий надежды сын в конечном итоге займет место, которое занимал мой отец, а теперь и Лука.

Я украдкой дотрагиваюсь до своего живота, в тысячный раз облегченно вздыхая от того, что я не забеременела за все время нашего короткого брака. София сияет от своей беременности, и за то короткое время, что я была немного счастлива с Франко, я представляла себя такой же сияющей и счастливой оттого, что у меня будет его ребенок. Сейчас я не могу себе этого представить. Не только от Франко, но и от кого-то другого. Я всегда любила детей, но жизнь жены и матери мафиози теперь кажется далекой на много световых лет, как будто другая женщина пыталась прожить ее.

Я завязала с мужчинами. Я никогда не ожидала любви, но мысль о браке, о том, чтобы быть трофеем на чьей-то руке, о сексе, вызывает у меня сейчас тошноту. Если все будет как мне бы хотелось, я больше никогда не выйду замуж.

— Тебе не нужно ничего делать, — мягко говорит мне София, кладя руку мне на локоть. — Все ожидают, что ты будешь горевать. Все, что тебе нужно сделать, это просто быть рядом. — Она тянется к моей руке, вытаскивает из нее скомканную вуаль и закалывает ее на моих волосах.

— Мне нужно что-то говорить? Хвалебную речь моему мужу? — Я нервно облизываю губы, глядя на свое отражение. Я надеюсь, что я несу тяжелый груз горя, потому что я несу, даже если не за Франко. Но я не знаю, как я смогу подняться за трибуну и посмотреть на собравшихся скорбящих, большинство из которых даже не знают о предательстве Франко, и произнести хвалебную речь, подобающую скорбящей вдове, человеку, которого я сейчас ненавижу.

Человеку, если я действительно загляну в самые глубокие, темные уголки своей души, чей смерти я искренне радуюсь.

— Я уже сказала Луке обратить на это внимание, — твердо говорит София, заправляя другой уголок вуали в мои волосы. Черный тюль прикрывает мои глаза до заостренного кончика носа, придавая мне подобающий элегантный вид и, самое главное, скрывая, как по-настоящему ужасно я выгляжу в эти дни. Я далека от тех дней, когда я была королевой бала выпускников, от того, чтобы быть самой красивой девушкой не только среди дочерей мафии, но, может быть, даже на большом Манхэттене. Я всегда осознавала, насколько я хорошенькая, возможно, даже немного тщеславна по этому поводу. Я уверена, что со временем это вернется, хотя меня больше не интересует, что я могу купить за эту валюту. И мне плевать, что сегодня, по крайней мере, я выгляжу намного старше своих двадцати двух лет, но все же я могу это скрыть.

— Значит, мне вообще не нужно говорить? — Я искоса смотрю на нее. — Разве всем это не покажется странным?

— Когда он попросит тебя подойти, просто начни идти, а затем разрыдайся. Притворись, если нужно, — ободряюще говорит София. — И он скажет что-нибудь о том, как ты убита горем, а отец Донахью продвинет дело дальше.

Я выдыхаю, о чем и не подозревала, что задерживала дыхание.

— Спасибо, — шепчу я, поворачиваясь к ней лицом и беря ее руки в свои. Я чувствую, как в уголках моих глаз собираются слезы. — Спасибо, что была рядом со мной, несмотря на все это. Я знаю, тебе было тоже нелегко.

— Так и было, — признает София. — Но сейчас лучше, для меня, для Луки. Нам лучше. Мы находим свой путь через все это. И ты найдешь, Катерина, я обещаю. Все наладится.

Она протягивает руку под мою вуаль, большим пальцем смахивая слезу с моей щеки.

— Франко мертв. Он больше не сможет причинить боль тебе или кому-либо другому. Ты исцелишься от всего этого. Тебе просто нужно время. Просто переживи сегодняшний день, и тогда у тебя будет достаточно времени, чтобы погоревать, исцелиться и выяснить, кем ты хочешь быть. Еще несколько часов, и к вечеру все будет закончено.

Я цепляюсь за это, когда беру свою сумочку и четки и следую за Софией из спальни к ожидающей машине.

К вечеру все будет закончено. Я могу оставить все это позади и начать все сначала, как самостоятельная женщина.

Катерина Росси, свободная женщина.

В этом есть что-то приятное.

КАТЕРИНА

Я продолжаю повторять это снова и снова, как молитву или мантру, всю дорогу по проходу собора к своему месту на передней скамье. Я заставляю себя не думать о том, как не так давно я шла по этому же проходу вся в белом, а Франко ждал меня у алтаря. С какой надеждой я шла в тот день! Я думала, что оправдала свои ожидания, и у меня все еще оставалась надежда на какое-то счастье. На хороший брак, по стандартам мафии. Теперь я иду к своему месту, вся в черном, золотое кольцо на моем безымянном пальце левой руки врезается в кожу, как клеймо, которое мне не терпится снять. Это будет первое, что я сделаю, как только все уйдут сегодня вечером, и я снова останусь одна.

Все хотят утешить меня, сказать, как им жаль, поделиться тем, насколько они потрясены и убиты горем в связи со смертью Франко. Все, что я могу сделать, это кивнуть и заставить себя пройти через это, когда все, что я хочу сделать, это закричать, что он не был тем человеком, за которого они, или я его принимали. Что он был предателем, убийцей, что он заслуживал худшего, чем получил. Я представляю выражение ужаса на их лицах, если бы я сказала им правду, если бы я рассказала им о том, как он мучил Ану, навсегда испортив ноги танцовщице, или о том, как он ударил меня в живот, когда у меня впервые начались месячные после нашей свадьбы, или закатать рукава, чтобы показать синяки, полученные всего несколько дней назад. Хотела бы я посмотреть на их лица, если бы я рассказала им, как он удерживал меня вторгаясь в меня, приказывая заткнуться, когда я сказала ему, однажды ночью, что у меня нет настроения для секса, не более чем через месяц после того, как мы поженились. — Когда ты родишь мне сына, можешь сколько угодно утверждать, что у тебя болит голова, а до тех пор раздвигай ноги и заткнись, принцесса. В любом случае, это все, на что ты когда-либо была годна.

Выполняй свой долг. Той ночью я слышала голос своей матери в своей голове. Она говорила мне покончить с этим, что чем скорее я забеременею, тем скорее он оставит меня в покое. Мужчинам не нравится спать со своими беременными женами, говорила она мне. Они найдут кого-нибудь другого, кто составит им компанию, и ты будешь этому рада. Моя мать очень хорошо справлялась с моими ожиданиями, когда дело касалось моего будущего мужа, но она никак не могла подготовить меня к тому, кем оказался Франко.

Наконец, я пробираюсь к своему месту, стискиваю руки на коленях, заставляя себя смотреть на них, ожидая, когда отец Донахью поднимется на трибуну, чтобы начать служение. Я не смотрю на сверкающий гроб, окруженный цветами, или на фотографии Франко, по-мальчишески улыбающегося из рамок. Я особенно не смотрю на одну из них в день нашей свадьбы, на руки, которые сейчас лежат у меня на коленях, там сцепленные с его. Я знаю, что это за фотография. На ней я смотрю на него, а он смотрит на меня. Когда я впервые увидела ее, я подумала, что собственнический взгляд в его глазах был романтичным. Теперь я знаю, что это тщеславие. Это взгляд мужчины, который видит перед собой путь к власти и влиянию. Не жену, не любовницу. Лестницу.

— Братья и сестры, мы собрались здесь сегодня, чтобы оплакать кончину одного из наших друзей, Франко Бьянки. — Голос отца Донахью, густой и насыщенный, с ирландским акцентом, вырывает меня из моих мыслей. Рука Софии находит дорогу к моей, накрывая ее, и я испуганно поднимаю взгляд. Я даже не поняла, что она села рядом со мной, Лука с другой стороны.

Я осторожно разжимаю свои руки, позволяя ей просунуть между ними свои. Приятно, когда подруга держит меня за руку. Успокаивает. Это заставляет меня задуматься, всего на мгновение, что, возможно, она была права. Если я просто смогу пережить это, похороны и последующий прием, все будет хорошо. Я могу скорбеть сама по себе, в одиночестве, по-своему. Я могу оставить все это позади и начать заново. Впервые в жизни я могу решить, кем должна быть Катерина Росси.

Я почти не слышу остальную часть службы. На самом деле я не слышу, как отец Донахью предоставляет слово Луке. Я едва понимаю, что говорит Лука, какая-то вымышленная речь о том, что Франко был ему как брат, какой неожиданной была его смерть, какой трагичной. Самые близкие к Луке люди, конечно, знают правду, но остальная часть моря скорбящих в соборе будет просто кивать, вытирая слезы носовыми платками, тронутая полностью сфабрикованной надгробной речью Луки.

Рука Софии на моей спине помогает мне встать, но на меня внезапно нахлынули воспоминания, не так давно я вставала, чтобы произнести речь на похоронах моей матери, а сразу после этого моего отца, и горе, которое поднимается, чтобы задушить меня и дать о себе знать в приступе рыданий, вовсе не притворное. Это реально, и я прикрываю рот рукой, опускаясь обратно на скамью, когда рука Софии обнимает меня за плечи, поддерживая. Издалека я слышу, как Лука извиняется за меня, убитую горем вдову. Раздается гул сочувствия, и отец Донахью продвигает дело так, как мы с Софией и планировали. Теперь я плачу всерьез, по моим щекам текут дорожки слез, смешанные с тушью.

Мне удается взять себя в руки, когда мы направляемся на кладбище. Я чувствую тугой узел в животе, когда гроб Франко опускают рядом с гробом его матери. По крайней мере, место захоронения, зарезервированное для него, не было рядом с отцом, чье имя он не должен был носить, отцом, который вообще не был его. Вместо этого он был рядом с его матерью, чья ошибка с его настоящим отцом положила начало всему этому, а она даже не подозревала, к каким последствиям это приведет.

Я не могу удержаться и бросаю взгляд через кладбище в сторону могилы, которая, я знаю, находится где-то там, где похоронены ирландцы. Колин Макгрегор. Человек, чья фамилия должна была быть у Франко. Было бы все иначе? Если бы его мать призналась во всем? Вероятно, ее убили бы, а Франко отдали какой-нибудь другой семье в той части страны, которая далека от ирландцев-нарушителей. Это могло бы привести к войне, в зависимости от того, насколько разъяренным был рогоносец Бьянки. Но, вероятно, нет. Я не думаю, что мой отец допустил бы это. Это было бы унизительно, но с этим бы справились спокойно. Вместо этого всему позволили выйти из-под контроля. И все из-за лжи одной женщины.

Мне трудно винить ее так сильно, как я могла бы когда-то. Я знаю, каково это сейчас, лежать рядом с мужчиной, которого ты не только не любишь, но и откровенно ненавидишь. Я никогда не встречалась с отцом Франко, но я знаю, что, возможно, он тоже был жестоким человеком, что мать Франко так отчаянно нуждалась в привязанности, любви, удовольствии, что совершила ошибку, которая могла стоить ей жизни. Она была достаточно отчаянна, чтобы скрыть и это тоже.

Уже ничего нельзя изменить. Я смотрю, как опускают гроб, сцепив руки перед собой. Оглядываться назад бесполезно. Только вперед. Я повторяю это, бросая нужную горсть земли в белую розу, я говорю себе это снова и снова, когда сажусь в машину, чтобы ехать домой, в дом, который вскоре будет полон людей, с которыми я предпочла бы не разговаривать.

Просто пройди через это. Все почти сделано. К вечеру ты будешь полностью свободна от этого.

Я всегда была сильной. Моя мать говорила, что у меня стальной хребет, но в последнее время он подвергся суровым испытаниям. Скоро, очень скоро я смогу все отпустить.

На что будет похожа моя жизнь без ожиданий мужчин?

Я не могу дождаться, чтобы узнать.

* * *

Очередь скорбящих, желающих снова поговорить со мной и выразить мне сочувствие, так же бесконечна, как и в соборе, но в какой-то момент между "Я так сожалею" и предложениями печенья и запеканки из тунца мне удается загнать Луку в угол в гостиной у камина, немного в стороне от групп гостей.

— Как ты держишься, Катерина? — Он смотрит на меня своими пронзительными зелеными глазами, вглядываясь в меня так, как будто может видеть абсолютную правду о том, что я чувствую. Возможно, он может. Лука знает меня хорошо, даже лучше, чем Франко. В конце концов, он был близок с моим отцом. Он помог организовать мою помолвку. В какой-то момент я даже думала, не выйду ли я за него замуж. Я даже спросила об этом своего отца, прежде чем узнала, что он был обещан кому-то другому, на ком он никогда не надеялся жениться.

Софии, конечно.

Я рада, что Лука не мой муж. Мы подходим друг другу, даже меньше, чем мы с Франко. Но теперь он в совершенно другом положении, у него есть власть надо мной, как у дона. И я более чем немного боюсь того, что это может означать для меня.

— Думаю, настолько хорошо, насколько можно было ожидать, — дипломатично отвечаю я, оглядывая комнату. — Я готова к тишине и покою.

— Что ж, я избавлю тебя от них, как только смогу сделать это без скандала, — любезно говорит Лука. — Знаешь, у моей должности есть некоторые преимущества. — Он внимательно смотрит на меня. — Я хочу убедиться, что тебе здесь хорошо одной, Катерина. Что ты…

— Со мной все будет в порядке, — быстро говорю я. — Я не хрупкая. Я скорблю, но я исцелюсь.

— Да, ты никогда не была хрупкой, — говорит он задумчивым голосом. — Но ты выглядишь так, как будто у тебя что-то на уме.

Я делаю паузу, переводя дыхание.

— Мы не разговаривали с тех пор, как… — Я тяжело сглатываю, пытаясь придумать правильный способ сказать то, что должно быть сказано. — Я хочу извиниться, Лука, — официально говорю я, расправляя плечи и глядя ему прямо в глаза. — Я ничего не знала о том, что делал мой муж или что он планировал, но, тем не менее, я была его женой. Я знаю, что ты можешь считать меня в некоторой степени ответственной за все, что произошло. И я хочу, чтобы ты знал, как я сожалею обо всем этом и о том, что я не смогла это остановить. Что я была слепа к предательству моего мужа по отношению к тебе.

Глаза Луки расширяются от шока, и он делает шаг вперед, осторожно кладя руки мне на плечи. Я ненавижу, что вздрагиваю от его прикосновений, от прикосновений любого мужчины, но София, должно быть, рассказала ему о синяках, потому что его прикосновения чрезвычайно нежны.

— Катерина, — говорит он тихо, почти неодобрительно. — Я тебя нисколько не виню. Как ты могла так подумать? Конечно, ни в чем из этого не было твоей вины. Вина полностью лежала на Франко, и он заплатил за это. Ты была его женой, но у меня нет причин думать, что ты была его доверенным лицом.

Мне трудно полностью осознать важность того, что он говорит, я все еще слишком подавлена событиями дня, но, тем не менее, я чувствую облегчение. Я киваю, медленно моргая, нащупываю ближайший стул и опускаюсь в него, чувствуя, что снова могу дышать. Я не осознавала, насколько сильно волновалась, пока Лука не сказал вслух, что он ни в чем меня не винит.

— Но, Катерина, — продолжает он низким и серьезным голосом. Это звучит как-то далеко, и я знаю, что я преодолела тот предел, который я могу вынести в течение одного дня. Я устала больше, чем когда-либо, на грани обморока от эмоций и полного изнеможения, и я смутно вижу, как София входит в комнату, быстро направляясь ко мне.

— Мне действительно кое-что от тебя нужно, — продолжает Лука, когда София подходит ко мне и осторожно помогает подняться. — На благо семьи, Катерина.

На благо семьи. Сколько раз я слышала это за свою жизнь? Я автоматически киваю, опираясь на руку Софии, когда она обнимает меня за талию.

— Конечно, — тупо отвечаю я. — Все, что тебе нужно.

ВИКТОР

Возвращаясь с последней встречи, уютно устроившись в прохладном кожаном салоне моей машины, я все еще слышу в своей голове отголоски моего предыдущего разговора с Лукой Романо.

Я сказал ему, что дам ему несколько дней, чтобы сообщить новости моей будущей невесте. Несколько дней, чтобы предать ее мертвого мужа земле, провести соответствующие церемонии, дать ей ночь или две, чтобы погоревать. Но я не питаю иллюзий, что покойный Франко Бьянки был любим своей женой.

И я не очень терпеливый человек.

— Франко Бьянки мертв. Колин Макгрегор мертв. Ты согласен, что этого достаточно?

Голос Луки все еще звучит у меня в ушах, напряженный и злой. Злой на потерю своего лучшего друга, даже после всего, что этот ублюдок сделал. Восхитительная преданность, но слишком много эмоций для мужчины, который ведет за собой других мужчин. Для мужчины, которому, чтобы сохранить свое место, придется совершать жестокие поступки. Безжалостные поступки. Вещи, которые могут сломить слабых мужчин.

Я испытываю своего рода неохотное уважение к Луке Романо. Женившись на Софии Ферретти, он сдержал обещание, которое мог бы нарушить. Люди, которые дали ему это обещание, к этому времени давно были в могиле.

Я знаю лучше… это мои люди поместили их туда.

Он превосходно справился с конфликтом между нашими двумя организациями. Он проявил лояльность к человеку, который дал ему эту должность, но не дрогнул, когда тот же человек угрожал его невесте. Он держал себя в руках на конклаве и позаботился о том, чтобы Колин Макгрегор был освобожден и заплатил за свои грехи. В общем, Лука заслужил свое место во главе стола мафии, но мне все еще нужен мой собственный фунт плоти, так сказать, чтобы заплатить мне за все, что я потерял в конфликте. Хороших людей. Хороших солдат, верных русских.

Мне нужна жена. И поскольку Лука Романо взял ту, которую я выбрал для себя, он собирается дать мне ту, которую я прошу вместо нее.

Катерину Росси.

В этом есть поэзия, которая мне нравится, в том, что вдова Франко заплатит за его безрассудство, согрев мою постель. Она заплатит за его предательство по отношению к его итальянской семье тем же способом, гарантируя, что мир между нашими семьями останется крепким, когда она раздвинет для меня ноги. Она не невинная девственница, какой была София. Но в некотором смысле это лучше для моих нужд. Я больше не молодой человек, и мне нужно нечто большее, чем просто краснеющая невеста.

Мне нужна женщина, которая сможет справиться с жизнью, которую я веду. Женщина, которая понимает, как обстоят дела, что нужно делать. Которая не дрогнет перед тем, чего требует от нас эта жизнь.

Принцесса мафии, дочь одного из самых жестоких главарей мафии, когда-либо управлявших североамериканской стороной, это как раз то, что нужно. На самом деле, я благодарен сейчас, что это будет она, а не София. Наполовину русское происхождение Софии и ее невинность делали ее заманчивой кандидатурой. Тем не менее, она бы вздрагивала от жестокости Братвы, мне пришлось бы нянчиться с ней и со всеми гребаными вещами.

У Катерины, по крайней мере, есть костяк. Конечно, женщиной с твердым характером бывает трудно управлять. Но если это произойдет, напоминать ей о ее месте будет приятно само по себе.

Я ерзаю на своем сиденье, чувствуя, как мой член набухает при мысли о том, чтобы наказать Катерину Росси, научить ее, что значит быть покорной женой из Братвы. Скоро, очень скоро. Я почти надеюсь, что в ней есть какой-то огонь, что она не сломается, когда Лука доставит ее мне. Перспектива покорить ее чрезвычайно эротична, и прошло некоторое время с тех пор, как я был с женщиной, которая действительно заслуживала моих… талантов.

Откидываясь на спинку стула, я закрываю глаза и глубоко вздыхаю. Сегодня хороший день. Скоро мне доставят мою новую невесту, и моя встреча прошла удачно. Несмотря на недавние беспорядки, последний заказ на девушек, которых моим людям поручено похитить и подготовить для продажи за границу, был больше обычного. Это, так сказать, очистит мой склад от товаров. Продажа девушек, в частности двух непорочных дочерей бригадиров, которые недавно оказались по ту сторону закона Братвы, будет выгодной выплатой. Теперь, после изнурительного процесса конклава, общения с Макгрегорами и сегодняшней встречи, я, наконец, могу вернуться в свой собственный дом и к своим детям.

Я вижу их в тот момент, когда машина въезжает на кольцевую подъездную дорожку перед моим поместьем, они нетерпеливо подпрыгивают, пока одна из горничных пытается удержать их от бегства к машине. В ту минуту, когда водитель подходит, чтобы открыть дверь, они вырываются из ее захвата, крича от радости.

— Папа, папа! — Обе девочки кричат, когда они бегут прямо в мои объятия. Хотя я знаю, что это недостойно перед персоналом, я не могу удержаться от того, чтобы присесть на корточки, гравий вылетает из-под их крошечных туфелек, когда они бросаются в мои объятия, обе одновременно сжимают мою шею.

Моя грудь сжимается от ощущения их в моих объятиях, их светлые кудри каскадом падают мне на лицо, когда они обе визжат о том, как сильно скучали по мне.

— Я тоже скучал по вам, доченьки, — бормочу я, обнимая их обеих. И я скучаю. Я сильно скучаю по ним, когда меня нет рядом.

Две мои девочки — это все, что у меня осталось от нее. От моей Кати, моей первой жены.

— Аника! Елена! — Ольга, глава моего персонала и моя временная няня с тех пор, как умерла моя жена, хлопает в ладоши. — Позвольте своему отцу дышать.

— Все в порядке, — говорю я ей, с легкостью подхватывая обеих девочек на руки и сажая по одной на каждое бедро, когда направляюсь к дому. Ольга цокает языком, качая головой.

— Мужчина твоего положения не должен носить детей на бедре, — строго говорит она, прищурив глаза, как старая бабушка. Я просто смеюсь, легко улыбаясь ей.

— На сегодня мы можем сделать исключения. Меня не было слишком долго. Ты сменила прическу? Выглядит очень красиво.

Ольга, всегда строгая женщина, которая постоянно стягивает свои седые волосы назад и насмехается над изобретением современных косметических процедур, таких как солнцезащитный крем и увлажнитель, но сейчас она на самом деле краснеет, ее скулы розовеют. Она прищуривает глаза, издавая небольшое раздражение, ожидая, пока я пройду мимо.

— Ну, я полагаю, на сегодня мы можем сделать исключения. Но ты не должен баловать этих девочек, Виктор.

— Что ж, у меня для них сюрприз. — Я сажаю их, когда мы входим в мраморное фойе, ероша их светлые волосы.

— Сюрприз! — Аника вскрикивает, ее голубые глаза расширяются. — Что это, папа!

— Я расскажу вам за ужином. Ужин почти готов, не так ли? Иди с Бьянкой. Она поможет тебе помыться, — добавляю я, видя, как в дверях появляется симпатичная темноволосая служанка, которая помогает Ольге с девочками.

— Я надеюсь, что сюрприз, это мама для этих бедных девочек, — поджав губы, говорит Ольга, пока я снимаю обувь. — Прошло три года, Виктор. Пришло время.

Я выпрямляюсь, глядя на нее сверху вниз. Ольга — единственный член моего персонала, которому я когда-либо позволяю называть меня по имени, не говоря уже о том, чтобы говорить со мной так прямо, как она это делает. Но поскольку мои собственные родители давно умерли, а моей жены не стало три года назад, Ольга, самый близкий человек, что есть у моих детей близкое к бабушке. И, несмотря на это, я тоже ее люблю.

— На самом деле, — говорю я спокойно, — это именно так. Я скоро женюсь, и она будет здесь в течение двух недель.

Редкая улыбка расплывается по лицу Ольги, для нее это эквивалент того, как менее сдержанная женщина радостно хлопает в ладоши.

— Хорошая русская женщина, как твоя покойная жена, я надеюсь?

Что-то внутри меня сжимается, горечь, которая к этому моменту проникает глубоко в меня.

— Я не уверен, что назвал бы покойную Катю хорошей женщиной, — резко говорю я. — И мне жаль разочаровывать, Ольга, но нет. Но их имена схожи.

Ольга хмурится, ее густые брови сходятся вместе.

— Тогда кто она?

— Катерина Росси, — холодно говорю я ей. — Дочь покойного Дона Росси и вдова. Она будет желанным дополнением к этому дому и хорошей матерью моим дочерям. Я уверен в этом. Она выросла в семье мафиози. Она знакома с нашими обычаями.

Ольга выглядит так, словно хочет плюнуть.

— Их обычаи, — огрызается она. — Не наши. Итальянка здесь, в моем доме? Росси? Будет растить этих милых девочек? Виктор, как ты мог…

Я чувствую, как выражение моего лица становится жестче, голос холодеет.

— Это мой дом, Ольга, и я напомню тебе об этом только один раз. Это дом Андреевых, мой дом, а эти девочки, мои дочери. — Моя челюсть сжимается, когда я пристально смотрю на нее сверху вниз. — Я предоставил тебе большую свободу действий за то, как ты помогала мне в последние годы. Я в большом долгу перед тобой за это, Ольга Волкова. Но я без колебаний напомню тебе о твоем месте, если потребуется.

Ольга, кажется, отшатывается, ее лицо слегка бледнеет, и я на мгновение испытываю чувство вины за то, что разговариваю с ней так резко. Но моя жизнь за пределами этого места уже полна конфликтов. Я не допущу, чтобы конфликт проник в мой собственный дом.

— Благодаря тебе Катерина почувствует себя здесь как дома, — строго говорю я. — Ты будешь уважать ее как мою жену, так же сильно, как когда-то уважала Катю. И ты будешь помогать ей воспитывать дочерей и полагаться на нее во всем. Я правильно понял?

Ольга выпрямляется, ее подбородок приподнят.

— Да, сэр, — натянуто говорит она, часть теплоты между нами исчезла. Я уверен, что она вернется, когда все успокоится. Но сейчас я испытываю небольшой укол сожаления о его потере.

Я прохожу мимо нее, направляясь в столовую, где слышу, как Аника и Елена уже болтают за обеденным столом. При звуке их голосов меня охватывает тепло, за которым следует слабый укол совести. Я был частью бизнеса Братвы с тех пор, как стал достаточно взрослым, чтобы ходить за отцом на собрания. Я всегда был наследником, тем, кто займет место после него, и я всегда знал это. Сделки, которые мы заключаем, всегда были частью моей жизни, и я всегда думал о них очень мало, пока у меня не появились собственные дочери.

Для многих мужчин из Братвы дочери — это обуза, их нужно растить вне поля зрения и быстро выдавать замуж. Но я никогда не испытывал такого к своим собственным девочкам. Мои Аника и Елена дороги мне, и с момента их рождения я испытываю эту маленькую, едва заметную боль каждый раз, когда отправляюсь заключать сделку по продаже девочек, содержащихся на наших складах.

От меня больше не ускользает тот факт, что у них есть собственные семьи, отцы, которые, возможно, испытывают к ним примерно ту же любовь, что и я к своим собственным дочерям. Я не могу не думать о двух дочерях бригадиров, скорчившихся в своих клетках, накачанных наркотиками и напуганных. Что бы я сделал, думаю я, занимая свое место во главе стола, если бы кто-то попытался похитить и продать моих девочек? Ответ на этот вопрос прост. Я бы убил их наихудшим из возможных способов, медленно, чтобы они умерли с криками. Я бы научил их новому значению боли перед тем, как они умрут, от моей собственной руки, а не от одного из моих собственных бригадиров. Я такого никогда бы не допустил. Но мой образ жизни, образ жизни, в котором я родился, состоит из нескольких основных принципов, которые я всегда понимал. И один из них заключается в том, что некоторым везет, а некоторым нет.

У ирландцев есть оружие. У итальянцев есть наркотики для вечеринок и их оружие, предназначенное для ирландцев. А у меня есть это. Это не так морально серо, как продажа оружия для мятежников в других странах, или не так изощренно, как наркотики высокого класса для супермоделей. Я хорошо это понимаю. Братва торгует плотью, и как бы я ни пытался время от времени оправдывать это… думая, что некоторых из этих девушек вытащили из сточной канавы, чтобы продать шейхам, чтобы они жили во дворцах вместо кишащих тараканами однокомнатных квартир, или что мужчины, чьи дочери были похищены, заслуживали наказания, я знаю, что у продажных женщин очень мало моральных оснований. Но это сделало жизнь красивой для меня, моей семьи и для мужчин подо мной. Это вывело нас из старой страны, где жизнь и смерть висят на одной тонкой проволоке, и привело нас сюда, где возможно все.

Моя семья построила здесь империю, и ничто не отнимет ее у меня. Даже уколы моей неуравновешенной совести. Я могу испытывать некоторую симпатию к женщинам, которые проходят через наши руки, но, в конце концов, ничего не изменится.

Некоторым везет. Некоторым нет.

Я погружаюсь в еду, которую приготовила для нас Хелен, домашняя кухарка. Это восхитительно, и Аника с Еленой болтают без умолку, набивая рот едой. Обычно я бы отругал их за разговоры во время еды, но сегодня я позволяю это не только потому, что соскучился по ним и их веселой болтовне, но и потому, что не могу полностью сосредоточиться на этом. Сегодня вечером мои мысли путаются, я думаю о девушках на складе, о Колине Макгрегоре и Франко Бьянки, остывающих в земле, о Катерине Росси и о том, что менее чем через две недели она будет в моей постели.

Есть одна вещь, в которой я все еще нуждаюсь, чтобы укрепить свое место здесь, империю, которую мой отец и его отец построили здесь, в Нью-Йорке. Я нежно люблю своих дочерей, гораздо больше, чем большинство мужчин, но мне нужен наследник. И Катерина Росси собирается предоставить мне его.

После того, что ирландцы и итальянцы пытались сделать со мной, моей семьей, моим бизнесом, моими мужчинами, мне нужна новая демонстрация власти. Взять Катерину для себя — часть этого шоу, чтобы еще раз доказать, что Виктор Андреев, Уссурийский медведь, глава Братвы, не тот человек, с которым можно трахаться. Не тот человек, которому бросают вызов, которому лгут, которого предают.

Колин Макгрегор мертв. Франко Бьянки мертв. И Катерина заплатит за преступления своего мужа в моей постели, взяв мой член, пока не сделает то, чего не смогла моя покойная, трусливая жена, пока не произведет на свет сына для меня.

Эта мысль не выходит у меня из головы, когда ужин заканчивается, когда Ольга и Бьянка уводят моих дочерей принимать ванну и укладывать спать, а я удаляюсь в свою комнату с водкой и своими сумбурными мыслями. Это сохраняется в моем горячем душе, смывая стресс и истощение прошлой недели. Я представляю, как она стоит со мной в душе, выложенном серой плиткой, ее стройное тело в разводах мыла, ее изящные изгибы обнажены для моих рук.

Мой член набухает, и я со стоном выключаю горячую воду и тянусь за свежим полотенцем. Я должен выбросить ее из головы, отложить ее как задачу, о которой позаботился до нашей брачной ночи. Но даже когда я одеваюсь перед сном, я не могу выкинуть из головы образ ее бледного лица под вуалью, когда я в последний раз мельком видел ее на похоронах ее отца. Тогда она была одета во все черное, ее тело было скрыто под скромным платьем, которое она носила, но мысленно я уже снимал его с нее, обнажая ее маленькие груди для своих рук, ее узкую талию, ее бледные бедра.

Я стискиваю зубы, моя рука скользит вниз, чтобы обхватить мой уже ноющий член, одной рукой опираюсь на комод и начинаю поглаживать, моя эрекция тверда, как скала, и я отказываюсь, чтобы ее игнорировали. Я едва ли был монахом с тех пор, как умерла моя жена. Есть много женщин, которые многое отдали бы за ночь в моей постели, чтобы иметь возможность сказать, что они трахались со мной. Но мысль о Катерине Росси в моей постели, о ее раздвинутых для меня бедрах воспламеняет меня, как ничто за очень долгое время.

Моя рука сжимается вокруг моего члена, сжимая его по всей длине, когда я поглаживаю быстрее, морщась от удовольствия, когда я представляю ее запрокинутую голову, ее темные волосы разметавшиеся по моей подушке, мою руку на ее горле, когда я жестко трахаю ее, заявляя, что она моя невеста. Моя. Моя жена, моя собственность, моя плата за все, через что ее семья заставила меня и моих людей пройти. Последний гвоздь в крышку гроба конфликта между Братвой и мафией, начало новой эры. И Катерина станет катализатором. Я представляю, как провожу рукой по ней, когда она дрожит в моей постели, или заставляю ее опуститься на колени, как ее губы приоткрываются для моего члена, возможно, ей это даже понравится. Возможно, в глубине души она с нетерпением ждет, когда ее трахнет член Братвы.

Мысль о том, как она становится влажной для меня, о том, как я провожу пальцами по ее киске и обнаруживаю, что она, несмотря на мысли в своей хорошенькой головке, промокла для моего члена, толкает меня через край. Я кончаю со стоном, моя ладонь обхватывает пульсирующую головку члена, чтобы ощутить разрядку, и я толкаюсь в нее, все мое тело содрогается от силы, которую я не чувствовал уже некоторое время.

Если дрочить, думая о ней, так приятно, то на что будет похоже трахать ее?

Я, конечно, с нетерпением жду возможности узнать.

Я уверен, что Катерина ожидает от меня холодности, резкости, возможно, даже жестокости. У Братвы и у меня есть определенная репутация, но я не собираюсь быть суровым к своей новой невесте.

Если она будет слушаться меня, как должна, я мог бы даже быть добрым к ней.

КАТЕРИНА

Мое сердце подступает к горлу, когда следующей ночью я слышу стук в дверь, сообщающий мне, что Лука прибыл. Я оделась соответствующим образом для его визита, в длинные черные брюки с широкими штанинами, черную шелковую блузку, туфли на низких каблуках и жемчуга моей матери, хозяйки дома, принимающей дона в гости. Я уверена, что моя мама была бы очень рада, если бы могла увидеть меня сейчас. Но, конечно, она не может, потому что она мертва. Жертва бессмысленной войны, которую наша семья вела с Братвой.

— Катерина. — Лука кивает мне, входя, лощеный и красивый, как всегда. В эти дни его лицо выглядит немного более замученным, чем раньше, но после того, что произошло недавно, это вряд ли удивительно.

— Заходи. — Я закрываю за ним дверь, жестом приглашая следовать за мной в гостиную, где я уже приготовила напитки для нас обоих. Непревзойденная хозяйка. — Надеюсь, ты все еще любишь виски.

— Главное, чтобы он был не ирландский. — Лука морщится, и я почти смеюсь. Почти. Все еще немного рановато.

— Это скотч, — успокаиваю я его, протягивая стакан. — Макаллан 26.

— Ну что ж, с шотландцами проблем нет. — Лука делает глоток. — Насколько я знаю. У них вообще есть криминальные семьи?

— Понятия не имею, — дипломатично отвечаю я ему, беру свой стакан и присаживаюсь на краешек диванчика. Он удивительно неудобный, как и большая часть мебели в этом доме. Я делаю мысленную заметку поскорее начать косметический ремонт. В конце концов, теперь это мой дом, и здесь не нужно потакать ничьим вкусам, кроме моих.

Лука оглядывает комнату, еще не совсем сев.

— Как тебе нравится жить здесь одной? — Внезапно спрашивает он, поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня. — Тебе не одиноко?

— Немного, — признаю я. — Дом немного похож на мавзолей, из-за стольких смертей в последнее время. Но я уверена, что со временем он начнет казаться мне моим собственным. Как только я добавлю к нему несколько личных штрихов и… — Я замечаю тень, пробегающую по лицу Луки, и резко останавливаюсь. — Ты в порядке?

Губы Луки поджимаются, и он опускает стакан скотча, полностью повернувшись ко мне.

— Я бы пока не начинал выбирать новую мебель. — Он делает паузу, выглядя так, как будто не хочет говорить то, что собирается сорваться с его губ дальше. — Ты скоро уедешь отсюда, Катерина.

Я смотрю на него, пораженная тишиной на мгновение. Ты сказал, что не собираешься наказывать меня, это моя первая мысль, но я сдерживаюсь. В конце концов, он дон, и если он решил, что отобрать мое фамильное имущество — справедливая плата за то, что сделал Франко, в этом нет ничего необычного. Это также не самая плохая цена, которую можно заплатить. Это дом моего детства, но не совсем так, как если бы у меня было много теплых и расплывчатых воспоминаний здесь. Я могла бы обзавестись собственным новым жильем, может быть, лофтом в городе. Новый старт и все такое.

Но Лука все еще смотрит на меня с глубоко печальным выражением на лице, как будто он не закончил сообщать мне плохие новости.

— Почему? — Спрашиваю я. — Это из-за Франко? Поэтому ты забираешь поместье? — Я хочу услышать, как он скажет это вслух, даже если я уверена, что именно это здесь и происходит.

Лука выглядит пораженным.

— Что? Нет, Катерина, я не забираю поместье. Конечно, нет. Я бы никогда не забрал твой дом. Я же говорил тебе…

— Тогда что? — Я прерываю его, внезапно не заботясь о том, что это грубо. Мой пульс учащается, в голове звенят предупреждающие колокольчики, кричащие, что бы это ни было, это не то, что я думаю. Совсем не то, что я себе представляла. — Просто скажи мне, что происходит, Лука. — Я коротко и горько смеюсь. — После всего, через что я прошла в последнее время, я могу это вынести. Что бы это ни было.

Лука колеблется, а затем медленно ставит свой стакан на стол, прямо на дерево. Где-то в глубине души я думаю, что ему следовало бы поставить его на подставку, но я не могу заставить себя сказать что-то настолько банальное прямо сейчас. Должно произойти что-то ужасное. Я чувствую, как это потрескивает в воздухе. Кое-что, о чем я не подумала.

— Катерина. — Выражение лица Луки теперь мрачное, его челюсть напряжена. — Виктор назвал свою цену за мир между нашими семьями на нашей последней встрече. После смерти Колина Макгрегора.

Мое сердце сейчас колотится так сильно, что причиняет боль.

— И?

— Ценой, которую он назвал, была ты, — говорит Лука так мягко, как только может. — Виктор потребовал тебя в качестве своей жены.

Комната наклоняется, и я слышу звон в ушах, мои пальцы немеют. Я едва замечаю брызги скотча на своей юбке, когда стекло падает, влага просачивается сквозь ткань, холодит мои бедра. Перед похоронами Франко я думала о том, какую цену Лука может потребовать за свое предательство. Что он может потребовать, чтобы искупить предательские действия своего лучшего друга, и наказать за это смогут только меня, а также за то, что мой отец сделал с ним и Софией. Я представила, как он требует мое фамильное имущество, как я и думала сначала, что он сделает сегодня вечером. Я думала о том, что он выгонит меня из Манхэттена за то, что сделали мой отец и Франко, приказав мне покинуть город и построить собственный дом где-нибудь в другом месте или потребовав, чтобы я заплатила штраф Семье. Любая из этих вещей была бы в пределах его прав как дона. Все это делалось с другими, хотя в глубине души я подозреваю, что Лука не одобряет донов, которые подобным образом обращаются со вдовами и их семьями. Но это?

Я никогда не ожидала этого, хотя, полагаю, каким-то образом должна была.

В конце концов, Виктор хотел меня. Лука продвинул мой брак с Франко именно по этой причине, чтобы я была в безопасности в рамках уз священного брака, чтобы Виктор не мог настаивать на своем иске или похитить меня и принудить к браку. Я предполагала, что, будучи вдовой, когда моя невинность давно исчезла, Виктор больше не будет испытывать ко мне интереса.

Очевидно, я была неправа.

Мои руки, сцепленные на коленях, трясутся, когда я думаю о последствиях этого. Братва ужасна и жестока, бугимены моего детства, наши враги на протяжении десятилетий. И Виктор возглавляет их всех.

— Я не могу, — шепчу я дрожащим голосом. — Я не могу этого сделать, Лука. Пожалуйста, должно быть что-то еще. Я сделаю что угодно, пожалуйста.

— Я знаю, что ты, возможно, надеялась, что сможешь выйти замуж по любви, Катерина, но…

— Это не о любви! — Я тяжело сглатываю, сдерживая слезы испуга, жгущие мои веки. Я чувствую, как жизнь, на которую я надеялась, которую я с нетерпением ждала на похоронах, ускользает от меня. Тебе просто нужно пережить этот день. Что за гребаная шутка. Я должна была знать лучше. Я бы никогда не смогла освободиться от всего этого.

Я чувствую, как все мои надежды на жизнь, свободную от семьи, от мужчин, от ожиданий и требований, исчезают. Исчезают без следа.

— Я даже не любила Франко, — говорю я, заставляя себя говорить спокойно, чтобы унять дрожь в голосе. — Но я не могу быть замужем за другим жестоким мужчиной, Лука. Я не могу этого сделать.

— Катерина… — Лука проводит рукой по волосам, выражение его лица явно несчастное. — Это не моих рук дело. Но за последние недели я провел с Виктором больше времени, чем мне могло бы понравиться, и в нем есть доля чести, что бы еще ни было правдой о нем и остальной Братве. Я думаю, что он, возможно, не так плох, как некоторые другие.

— Все так плохо? — Я выдавливаю слова, уставившись на него в ужасе. — Лука, подумай, кому ты меня продаешь!

— Я не продаю тебя. — Лука сжимает челюсть. — Я бы не отдал тебя тому, кто действительно причинит тебе боль, Катерина. Но, в конце концов, у меня нет выбора. После предательства Франко и остальных ирландцев нужен мир. Ты это знаешь. Ты знаешь, как это работает, Катерина!

— Я знаю, но…

— Тогда ты также знаешь, что браки, это обычно способ заключения такого рода мира. — В его голосе звучит окончательность, и это пугает меня больше, чем все, что он говорил до сих пор.

Меня тошнит. Я смотрю на свои колени, на мокрую материю, прилипшую к моим бедрам, и пытаюсь замедлить биение своего сердца.

— Что ты сделаешь, если я скажу нет? — Наконец спрашиваю я, поднимая подбородок, чтобы посмотреть на него. — Что тогда?

Лука печально смотрит на меня, внезапно выглядя очень усталым и старше своих лет.

— У тебя нет выбора, Катерина.

Внезапно я вспоминаю, как стояла на кухне Софии и вела с ней очень похожий разговор о ее браке с Лукой. Я отчетливо помню, как она с горечью сказала мне, что у нее не было выбора. И я так же ясно помню, что я сказала ей в ответ.

Выбор есть всегда.

Я расправляю плечи, глядя Луке прямо в глаза, напоминая себе о том, кто я есть, и конечно же, где мы находимся, в моем собственном доме.

— Всегда есть выбор, Лука, — говорю я спокойно, мой голос теперь тверже. — И я скажу тебе, какой у меня будет завтра, после того как я высплюсь и подумаю над этим.

Он смотрит на меня, его лицо все еще очень мрачное.

— Катерина…

Я встаю одним быстрым движением, указывая на дверь.

— Я хочу, чтобы ты ушел, Лука. Я очень устала и все еще скорблю. Мне нужно время.

— Катерина…

— Я все еще дочь дона Витто Росси, — продолжаю я, как будто он ничего не сказал. — И я все еще в трауре, даже если мой муж был предателем. Поэтому, пожалуйста, уходи.

Лука медленно встает, нежелание ясно читается в каждой черточке его тела, но я думаю, он видит, что я не отступлю.

— Хорошо, — устало говорит он, направляясь к двери. Но прежде, чем выйти, он поворачивается ко мне, и я вижу в его глазах сочувствие и решимость. — Катерина… ты права, и все это правда. И именно поэтому ты знаешь, какое решение самое мудрое. — Он делает паузу, постукивая пальцами по дверному косяку, его взгляд прикован к моему. — Я буду ждать от тебя вестей завтра.

Мне удается удержаться на ногах, пока я не слышу щелчок входной двери, который говорит мне, что он ушел. Я выбегаю из гостиной к ней, лихорадочно поворачивая замки, мои руки прижаты к тяжелому дереву, как будто в любой момент Виктор Андреев может попытаться выбить ее и подхватить меня, унося прочь, как злодея из сказки. Я хотела бы как-нибудь забаррикадировать ее, заколотить досками, но придется обойтись замками, а затем, положив руку на прохладный металл замка, который пока отгораживает меня от внешнего мира, я прижимаюсь лбом к двери.

Впервые с похорон моего отца я начинаю плакать.

* * *

То, что я думала, было бы моей первой спокойной ночью в этом доме в одиночестве с тех пор, как я вышла замуж за Франко, вместо этого оказалось бессонной ночью, когда я лежала в темноте с широко раскрытыми глазами и пыталась представить себе жизнь в браке с Виктором Андреевым. Катерина Андреева. Это звучит так по-иностранному, даже в моих мыслях. Я не могу представить, чтобы это было произнесено вслух. Я пытаюсь произнести имя вслух в темноту, прошептать его своему потолку. Катерина Андреева. Оно звучит элегантно, насыщенно. К такому можно привыкнуть

Но я н не могу представить, что привыкну.

Я не новичок в браках по договоренности. Будучи принцессой мафии, я всегда знала, что мой будет такой. Но я также всегда знала, что это будет адресовано итальянцу, члену семьи, человеку, которого знал мой отец и который сослужил ему хорошую службу. Кто-то, кому я могла бы доверять, что, если бы он меня не любил, он бы уважал меня и никогда не причинил мне вреда.

Мой первый брак сложился не так. Он был итальянцем наполовину, и то по материнской линии. И теперь похоже, что мой второй брак тоже не сложится. В глубине души я знаю, что у меня нет особого выбора. Я могла сказать Луке, что он у меня есть, но я знаю лучше. Теперь я немного больше понимаю, что чувствовала София, и испытываю укол вины за то, как я развеяла ее страхи по поводу Луки, как небрежно сказала ей, что, конечно, у нее всегда был выбор, но он у нее был, на самом деле, не больше, чем у меня сейчас. Ее выбором было выйти замуж за Луку, рискнуть вызвать гнев моего отца или позволить Братве поймать себя. И теперь…

Я даже не совсем знаю, как представить Виктора. Я никогда не видела его вблизи, только издалека, в день похорон моего отца. Я знаю, что он старше, но не уверена, насколько. Я действительно не знаю, как он выглядит, кроме газетных статей с краткими фотографиями, где ясно, что он, достаточно красив и хорошо сложен. Но обычно все это не имеет значения. Конечно, я бы всегда предпочла красивого мужа, тем не менее, я давно смирилась с мыслью, что если муж, который больше всего помогал моему отцу, будет уродливым и толстым, то именно за него мне придется выйти замуж. И не возникло бы никаких споров.

Меня волнует не внешность Виктора. А то, кто он такой. Русский. Из Братвы. Не просто из Братвы, а их лидер. Человек, который приложил руку к нападению на мою семью. Человек, который, по общему мнению, мой враг, не считая факта, что я сказала себе, что буду свободна после Франко. Я действительно поверила в это, всего на мгновение. Как я могла быть такой глупой? Как он будет относиться ко мне, когда мы поженимся? Потому что чем дольше я лежу в постели, размышляя об этом, тем меньше и меньше я могу представить, как я могла бы выпутаться из этого без последствий, с которыми я, возможно, не смогу жить.

Он не причинит тебе вреда, говорю я себе, пытаясь успокоить свое бешено колотящееся сердце и болезненную, холодную тошноту глубоко в животе. Если мой брак с ним призван установить мир между нашими семьями, то для него не имело бы смысла каким-либо образом причинять мне физический вред. Конечно, это низкая планка, но после Франко я не уверена, насколько ниже может быть планка для второго мужа.

Я перебираю в уме варианты, но каждый из них оказывается неудачным. Я не хочу покидать Манхэттен, это мой дом, и я знаю, что в любом случае это неразумно. Куда бы я еще ни поехала в стране, которую я бы не возненавидела, и, возможно, даже в некоторые места, которые я бы возненавидела, никто из других подчиненных боссов не защитит меня, если я брошу вызов Луке. Некоторые из них могут даже активно пытаться найти меня и вернуть ему, чтобы выслужиться. Я только усугублю ситуацию, сбежав, и даже покинуть страну на самом деле не вариант. В Европе нет места, где Семья не могла бы меня найти. А за ее пределами, есть Братва, с которой нужно бороться, ирландцы в других районах, якудза в третьих, картели в других. Независимо от того, куда я попытаюсь сбежать, там будет какая-нибудь преступная организация, желающая и даже стремящаяся заключить сделку с Лукой или Виктором или с обоими, чтобы вернуть меня домой. Я родилась в этой жизни, и от этого никуда не деться. Я всегда знала это, и это не изменилось. Теперь я знаю, без тени сомнения, что этого никогда не будет.

Медленно я оцениваю каждую маленькую мечту, которая была у меня после смерти Франко. Ремонт моего дома, путешествия, которые я совершила бы в одиночку, то, как я планировала никогда больше не выходить замуж. Свобода, которую я так недолго ощущала и позволила себе представить.

Я отпускаю свои мечты, одну за другой, уплывая в темноту, и чувствую, как после каждого из них мое сердце немного замирает, оседая в груди свинцовой тяжестью. Я никогда не чувствовала себя такой прикованной к своей жизни, как сейчас, даже когда поняла, каким человеком на самом деле был Франко. Впервые за очень долгое время я наблюдаю восход солнца за окном моей спальни. И затем, когда серое небо уступает место цветным полосам, я встаю, чувствуя, как на меня наваливается тяжесть моего решения.

Я приняла свое решение, и хотя на самом деле никогда не было другого выхода, я рада, что эта часть выполнена. Теперь все, что я могу сделать, это смотреть вперед и стараться извлечь из этого максимум пользы.

Рассказать Луке, это легкая часть. Я могу сказать, что ему приходится прилагать усилия, чтобы сохранять спокойствие, когда я прихожу в его офис. Он предлагает мне сесть, но я качаю головой.

— Это не займет много времени, — спокойно говорю я ему. — Я выйду замуж за Виктора Андреева. Просто дай мне знать подробности. Я также сохраню свой дом, — добавляю я. — Я найму персонал, который присмотрит за ним, пока меня там не будет.

Лука откидывается на спинку стула с видимым облегчением.

— Я рад, что ты пришла к такому решению, — говорит он дипломатично, как будто я действительно могла принять любое другое решение. Он переводит дыхание, а затем наклоняется вперед, его зеленые глаза пристально смотрят в мои. — Это принесет мир, Катерина, — мягко говорит он. — Я надеюсь, это того стоит.

— И ты веришь, что Виктор сдержит свое слово? — Я стараюсь, чтобы в моем голосе не звучали резкие нотки, но это трудно. Мне трудно поверить, что человеку с репутацией такого жестокого человека можно доверять. Луке еще предстоит создать такую репутацию, во всяком случае, он известен тем, что был менее склонен к войне и кровопролитию, чем мой отец. Итак, что это мне дает?

Если Виктор будет плохо обращаться со мной, я верю, что Лука достаточно позаботится о последствиях. Если не ради меня, то ради того факта, что его нельзя считать настолько слабым, что лидер Братвы может взять невесту из мафии в моем положении, а затем надругаться над ней. Но что, если я не доживу до того, чтобы увидеть, как эти последствия будут осуществлены? Что, если Виктор просто хочет получить удовольствие от наказания меня за провал Франко, и он готов принять эти последствия?

Ты позволяешь своему воображению взять верх над собой. Я делаю глубокий вдох.

— Полагаю, свадьба состоится не в соборе Святого Патрика? — В некотором смысле, я этому рада. Я не хочу переживать свой первый свадебный день во второй раз там.

— Нет, этого не произойдет, — подтверждает Лука. — Виктор захочет обвенчаться в православной церкви, я уверен. — Он колеблется. — Ты хочешь встретиться с ним раньше? Я могу это организовать, если…

— Нет. — Я резко обрываю его, мое сердце внезапно подступает к горлу. Если я увижу Виктора заранее, встречусь с ним до того, как пути назад уже не будет, я не уверена, что смогу это сделать. — Я увижу его в день нашей свадьбы. Такими должны быть браки по договоренности, не так ли? Плохая примета видеть невесту до свадьбы?

Лука выдавил из себя легкую улыбку.

— Я рад слышать, что ты можешь найти в этом немного юмора, Катерина.

— Я бы не пережила всего этого до сих пор, если бы не могла. — Я делаю паузу, делая глубокий вдох. — Я доверяю тебе, Лука, — говорю я мягко, изо всех сил стараясь не выдать, как я напугана на самом деле. Стоя здесь, в чистом, мужском офисе, который когда-то занимал мой отец, а теперь принадлежит Луке, где они с Франко планировали, плели интриги, смеялись и когда-то были как братья, я чувствую, как смыкаются стены. Я в ловушке, и выхода нет.

Все, что я могу сделать, это попытаться извлечь из этого максимум пользы.

— Я обещаю тебе, Катерина, ты будешь в безопасности. — Его лицо снова выглядит осунувшимся, усталым, и я могу сказать, что это отнимает у него много сил. Однако я не могу найти в себе силы пожалеть его. Он не тот, кому придется лечь в постель с русским, с лидером Братвы.

Мой желудок скручивает от этой мысли. Будет ли он холоден? Жесток? Причинит ли он мне боль ради собственного удовольствия? Или попытается заставить меня полюбить боль, чтобы он мог чувствовать себя лучше?

Я выбрасываю эту мысль из головы, чувствуя, что бледнею. Я не могу думать об этом прямо сейчас. Я посмотрю этому в лицо, когда придет время. И есть ли у меня вообще какой-либо выбор в этом вопросе…

Я знаю, что одна ночь необходима. Это должен быть брак во всех отношениях, завершенный и законный. Я не краснеющая девственница, чтобы не понимать, что от меня требуется. Но если Виктор действительно не намерен причинять мне вреда каким-либо образом, тогда, возможно, я могу попросить свою собственную кровать, свободную от него. Он может трахаться с кем хочет. Мне будет все равно. Пока это держит его подальше от меня. Он уже выдвинул свои требования. Я твердо намерена выяснить, могу ли я что-нибудь потребовать взамен. Но я ничего из этого не говорю Луке. Ему не поможет знать, что я уже обдумываю, как обойти свои супружеские обязанности, когда дело касается Виктора, и он все равно ничего не сможет с этим поделать. Я не позволю ему выступать посредником в условиях моего брачного ложа. Мы с Виктором обсудим это после того, как произнесем клятвы, так или иначе. Я полна решимости настоять на своем в этом браке, насколько смогу. Даже если это пугает меня.

Я отправляю Софии сообщение по дороге обратно к себе домой. Все сделано, я печатаю, чувствуя, как мое сердце замирает, видя это в черно-белом варианте.

Я выхожу замуж за Виктора.

Ответ приходит почти сразу.

О, Кэт. Мне так жаль.

Я прикасаюсь к экрану своего телефона, ощущая прилив тепла, несмотря на холод, который, кажется, окутал меня с тех пор, как я покинула офис Луки. Я никогда ни с кем не была так близка, как с Софией. Я знаю, что у нее тоже не так много друзей, только Ана, и я знаю, что в прошлом она уважала меня. Возможно, как старшую сестру, кто-то, кто знает эту жизнь лучше, чем она когда-то знала. Я пыталась быть рядом с ней, когда она налаживала свои отношения с Лукой. Но теперь это я нуждаюсь в утешении. Однако, видя знакомое прозвище, я успокаиваюсь и чувствую себя немного более здравой. Больше никто не называет меня Кэт. Только София.

— Лука обещал мне, что не причинит тебе вреда.

Я смеюсь над этим, тихим, горьким звуком.

— Он обещал мне то же самое.

— Если я что-то и знаю о Луке, он держит свои обещания.

Я откидываюсь на спинку сиденья, закрывая глаза. Это большая часть правды. Лука перевернул небо и землю, чтобы сдержать обещание, которого он даже не давал, обещание, данное между его отцом и отцом Софии, устроив их брак без их ведома. Никто бы не обвинил его в его нарушении. Он мог бы даже убедить моего отца позволить ему жениться на мне вместо этого, возможно, укрепив свое положение еще больше. Но он этого не сделал. Он сдержал это обещание. И теперь они с Софией счастливы.

Могли бы мы с Виктором быть счастливы? Я говорю себе даже не думать об этом. Я надеялась на какое-то счастье с Франко и была горько разочарована. Если я вступлю в этот брак с ясной головой и открытыми глазами, зная, что нет надежды на счастье с моим мужем, нет и возможности разочароваться. Я могу продвигаться вперед, не беспокоясь о попытках наладить совместную жизнь, найти точки соприкосновения.

В любом случае, какие у меня могут быть точки соприкосновения с Братвой? Со мной все будет в порядке, отвечаю сама себе. Я всегда знала, что буду в браке по договоренности. Нестрашно, что это с парнем из братвы, а не с итальянцем. Я буду жить. Я делаю паузу, затем продолжаю печатать.

— Он не может быть хуже Франко.

Пауза, а затем ответ Софии. — Знаменитые последние слова. И затем так же быстро. — Я шучу. Лука не согласился бы, если бы не думал, что ты будешь в безопасности. Секундой позже. — Я всегда здесь для тебя, Кэт. Ты это знаешь. Все, что тебе нужно. Точно так же, как ты была рядом со мной.

Это почти забавно, как быстро мы поменялись ролями. Не так давно именно я пыталась успокоить Софию, помочь ей понять, как будет работать брак с таким мужчиной, как Лука, на что это будет похоже. Чтобы понять, каким на самом деле был ее выбор и как с ним жить. Теперь это она утешает меня. Пытается унять мой страх и беспокойство. Потому что я боюсь, не важно, как отчаянно я пытаюсь не показывать этого. Я в ужасе от Виктора. Любая разумная женщина была бы.

У меня болит в груди, когда я переступаю порог своего дома. Я прохожу по нему, переходя из комнаты в комнату, как какой-то викторианский призрак, трогаю мебель и вдыхаю ее аромат, чистые комнаты и более пыльные, менее используемые. Этот дом слишком велик для одного человека. Я бы в нем потерялась. Вот почему я планировала путешествовать… планы, которые сейчас придется отложить, возможно, навсегда. Я не могу представить, чтобы Виктор позволил своей жене путешествовать самостоятельно, и у меня нет никакого желания ехать в гребаный отпуск со своим мужем.

Что касается меня, то, чем меньше времени мы проводим вместе, тем лучше. И я надеюсь, что он может чувствовать то же самое. Такие мужчины, как он, обычно не заинтересованы в обществе своих жен.

Этим утром я почувствовала что-то вроде горя при мысли о том, что оставляю это место позади. Но сейчас я ничего не чувствую, только пустоту.

Я опускаюсь на стул, закрывая глаза. Это к лучшему, говорю я себе. Я пройду через это.

Пустота — это хорошо. Пустота — это хорошо…

Никаких чувств, никаких привязанностей.

ВИКТОР

— Надеюсь, у тебя для меня хорошие новости, Лука. — Я отмахиваюсь от него, когда он жестом приглашает меня сесть, вместо этого предпочитая подойти к позолоченной барной тележке вдоль стены.

— Я должен просто избавиться от стульев, — ворчит Лука, прищурив глаза. — Никто никогда не садится. Ты уверен? Ладно выпей.

Я ухмыляюсь, наливая в стакан на два пальца хорошей водки.

— Жест вежливости предлагать своим гостям выпить, Лука. Или твой отец не научил тебя хорошим манерам?

Лука прищуривает глаза.

— Мой отец упустил возможность научить меня многим вещам после того, как его убила Братва.

Между нами проходит пауза, пока я потягиваю водку, позволяя ему задуматься, планирую ли я что-нибудь сказать в ответ. Не так давно я бы не позволил щенку мафии разговаривать со мной таким образом, но у меня есть более серьезные проблемы. Более неотложные дела.

— У нас есть темы для обсуждения поважнее, чем древняя история, — говорю я ему, наслаждаясь видом того, как он ощетинился, пока я наливаю себе еще водки. Я знаю, что он хочет поспорить, но не может, потому что мир между нами носит предварительный характер, и Лука хочет этого больше, чем я. — Например, моя невеста.

— Она — единственный способ, которым ты примешь мир? — Лука хмурится. — Ты больше ничего не хочешь принять? Никаких других условий?

— Мы завершаем эту войну браком или не заканчиваем вообще, — решительно говорю я, опускаясь наконец в кресло, предложенное мне Лукой. — Это мое единственное и окончательное предложение.

Лука выглядит раздраженным.

— Ты не устал от этого, Виктор? Эта постоянная битва между семьями?

Я пожимаю плечами.

— Я устал от кровопролития, да. Но мы, братва, волки и медведи. Немного крови между нашими зубами, вот как мы ведем бизнес.

Он испускает короткий, резкий вздох.

— Катерина приняла твое предложение. — Лука выплевывает последнее слово, как будто испытывая отвращение к нему, гнев ясно читается в каждой черточке его лица. — И я тоже вынужден принять эту сделку, но я не рад этому, Виктор. Я уже говорил тебе, я не вмешиваюсь в жизни людей таким образом. Ее отец оставил ее под моей защитой. Если с ней что-нибудь случится, если ей каким-либо образом причинят вред, это будет война. Ты понимаешь это, верно?

Я прищуриваюсь, глядя на него.

— Я обижусь на это, Романо. Я никогда не причинил вреда женщине. Я бы никогда этого не сделал.

Лука смеется коротким, резким лающим звуком.

— Ты каждый день причиняешь боль женщинам, Виктор. То, что ты сам не поднимаешь на них руку, не делает твой бизнес по торговле людьми менее разрушительным. Как ты думаешь, что происходит с ними в конце строки? Удовольствие и комфорт?

— Для некоторых из них да.

— А другие? — Лука выглядит недовольным. — Я уже знаю ответ. Жестокое обращение и изнасилование. Думаю, гораздо чаще, чем ты хотел бы признать. Так что не рассказывай мне о том, как ты добр к женщинам. Ты помнишь, что я спас Софию из гостиничного номера, где твои люди связали ее, верно? Как они с ней обращались?

— Я не приказывал им обращаться с ней грубо. На самом деле совсем наоборот. Что касается связывания… — Я поднимаю одно плечо и позволяю ему упасть. — Возможно, с тех пор Софии это понравилось.

— Ты не будешь так говорить о моей жене. — Лицо Луки краснеет.

— И ты не должен бросать камни, когда твой собственный дом из стекла. Разве не так гласит американская пословица? — Я пристально смотрю на него. — Подумай о разрушениях, которые вызывает твой собственный бизнес, Лука. Зависимость, передозировки. Страдания в раздираемых войной странах, вдовы и дети, оставшиеся без отца. Женщины, которых я продаю, попадают в гаремы шейхов, на службу к миллиардерам, во дворцы принцев. Конечно, некоторые возвращаются в Россию, обслуживая не слишком вежливых бюрократов, но чаще всего они проводят свои дни в шелках гарема или бикини на тропических пляжах.

— Порабощенные мужчинами, которые не знают значения слова нет. — Лицо Луки мрачнеет. — Не пытайся приукрасить это, Виктор.

— Ты слушал “нет” Софии? — Я ухмыляюсь ему, когда вижу, как он вздрагивает. — Ах, так что, если это желание, все справедливо, но, если это деньги… тсс. Но деньги, это то, чем ты оправдываешь наркотики и оружие, не так ли?

— У твоих женщин нет выбора, но любой, кто принимает наркотики или покупает оружие у меня, сделал свой собственный выбор.

Я качаю головой.

— Если ты действительно в это веришь, Лука, то ты не такой умный, каким я тебя считал. А что касается выбора женщин… был ли у Софии выбор?

Лука встречает мой взгляд, его собственный взгляд стал холодным.

— Он есть у Катерины?

Между нами несколько секунд стоит тишина. Наконец, я прочищаю горло, вставая.

— Я займусь приготовлениями к свадьбе, которая состоится через две недели. Я также позабочусь о свадебном платье Катерины и других мелочах. — Я делаю паузу, глядя вниз на Луку, где он все еще сидит. — Я буду добр к ней, — коротко говорю я ему. — До тех пор, пока она понимает свое место. И я не причиню ей вреда.

Затем нужно подписать контракты, заняться делами. Лука очень мало говорит до конца встречи, что, по крайней мере, меня радует. Я испытываю искушение нанести визит своей невесте, но Лука ясно дал понять, что она не желает видеть меня до свадьбы. И хотя мне неприятно позволять ей думать, что она в состоянии предъявлять ко мне требования, я также могу понять ее доводы. Это деловая сделка, брак по расчету. Нет причин усложнять задачу посещением, которое, безусловно, было бы неловким и нежеланным. Вместо этого я направляю своего водителя в центр города к ювелиру, у которого я заказывал украшения для своей первой жены, включая ее обручальное кольцо. Кто-то может сказать, что это плохая примета, когда он делает кольца для моего второго брака. Но я практичный человек, а не суеверный.

Хенрик, маленький, приземистый немец за прилавком, радостно поднимает глаза, когда я вхожу. Сейчас середина недели, и все же в магазине все еще довольно много покупательниц, я полагаю, все женщины из высшего общества, которым больше нечем заняться.

— Мистер Андреев! — Он выглядит удивленным. — Я не видел вас некоторое время. С тех пор, как… — Затем он замолкает, слегка бледнея. — Извините. Я не хотел упоминать…

— Все в порядке, — коротко говорю я ему. — Я снова женюсь. А это значит, что мне понадобятся кольца.

— Ах да! Я был бы рад получить ваши комиссионные. Как скоро они вам понадобятся? Шесть месяцев? Год?

— Две недели.

Его глаза округляются.

— Две недели? Я не знаю мистер Андреев, кольцо хорошего качества…

— Я щедро заплачу, ты это знаешь. И, кроме того, в этом нет ничего сложного. Две золотые полоски. Возможно, они даже есть у вас в наличии, хотя моей будущей невесте, возможно, понадобится подогнать под ее размер.

— Без помолвочного кольца? — Он выглядит взволнованным. — Вы уверены? Девушка без такого кольца наверняка будет разочарована, и, кроме того, это может выглядеть…

— Меня не волнует, как это выглядит, — коротко говорю я ему. — Меня не интересует внешность. Это мой второй брак, и он будет практичным. Кольца будут отражать это. Двух золотых полос будет достаточно.

Он тяжело сглатывает от моего тона, кивая.

— Я сейчас вернусь, мистер Андреев. Одну минуту.

Я поворачиваюсь к витринам, когда Хенрик исчезает в задней части, окидывая взглядом сверкающий ассортимент ювелирных изделий. Я чувствую на себе взгляды, к которым я привык. Я знаю, что я красивый мужчина, которого боятся. Всякий раз, когда я нахожусь в комнате, мужчины и женщины оборачиваются посмотреть. Но я не утруждаю себя оглядыванием. Это не прогулка ради удовольствия, и я хочу уйти из этого магазина как можно скорее.

Бриллианты, бриллианты, бриллианты. В стеклянных витринах представлены всевозможные формы и размеры, преломляющие свет, прозрачные и безрадостные. Я никогда не любил бриллианты, хотя Кате нравилось в них облачаться. Я никогда не покупал ей ничего другого на праздники или юбилеи. Когда родились девочки, я попросил Хенрика сделать для нее два обруча вечности с большими сверкающими прозрачными камнями, которые обвивали ее тонкий палец. Я подумал, что они выглядят безвкусно по обе стороны от ее обручального кольца и тонкого золотого обручального кольца. Но ей нравилось. Разумеется, я выбрал для нее обручальное кольцо с бриллиантом, разработанное Хенриком и сделанное на заказ специально для нее. Но на этот раз не бриллианты привлекают мое внимание, пока я жду, когда он вернется с простыми ремешками. Это кольца с драгоценными камнями, вставленные в торцы футляров, как запоздалая мысль. Рубин, изумруд и сапфир, а также другие камни, которые я также не знаю. Один из них выделяется для меня больше других: крупный рубин овальной формы насыщенного темного цвета свежепролитой крови. Он оправлен в желтое золото, удерживается зубцами, с круглыми бриллиантами с обеих сторон. Он выглядит почти как антиквариат. Учитывая размер и насыщенный цвет, я могу представить, как какая-нибудь русская Марина наденет это, с капелькой крови на пальце, украшенном бриллиантами.

Я уже решил, что нет смысла покупать обручальное кольцо для Катерины. Скорее всего, она этого не ожидает, и, хотя я щедрый человек по отношению к тем, кто этого заслуживает, я также бережлив в других отношениях. Я знаю о лишениях других на родине, и я знаю, что к деньгам нельзя относиться легкомысленно. Мой брак с Катей начался по любви, и чем все это закончилось? У меня нет таких иллюзий в отношении Катерины, и притворяться в этом с драгоценностями и обещаниями, которые я не собираюсь выполнять, было бы, на мой взгляд, нелепым фарсом. Я уверен, что она, выросшая в такой жизни, какой она была, оценит мою практичность. Я уверен, что у нее тоже нет иллюзий. И я не собираюсь давать их ей.

— Мистер Андреев! — Голос Хенрика врывается в мои мысли, отвлекая меня и уводя от рубинового кольца. — У меня здесь есть несколько групп на ваш выбор. Вы можете выбрать то, что подходит вам, а затем вашей невесте, вы знаете размер ее кольца?

— При необходимости она может изменить размер позже, так что выбирайте больший. Хотя она очень стройная.

— Тогда шесть штук, пока. — Хенрик выуживает из коробки очень тонкую, изящную полоску. — А как насчет этого?

— Этого достаточно. — Я выбираю ленту средней ширины для себя, надеваю ее на палец, чтобы определить посадку. — Вот. Это достаточно просто, да? И ждать не нужно.

— Конечно. — Очевидно, что Хенрик изо всех сил пытается скрыть свое разочарование. Я уверен, что, когда я вошел, он надеялся на более экстравагантную покупку. Но мои дни покупки дорогих украшений закончились.

Я возвращаюсь к машине с черными бархатными коробками в руках, благодарный за то, что все закончено и осталось позади. Одной причиной для беспокойства меньше. Я позабочусь о покупке платья для Катерины этим, по крайней мере, я ее побалую. Я не полный мудак. Но я не собираюсь притворяться романтичным. Это вопрос удобства… моей привычки. И чем скорее пройдут следующие две недели, тем лучше.

Я глубоко вздыхаю. Через две недели Катерина Бьянки, по рождению Росси, станет моей женой. В моем доме и в моей постели, матерью для моих дочерей, у которой кровавое прошлое прочно осталось позади.

Ее и мое.

КАТЕРИНА

Очевидно, что никто не тратит время на то, чтобы мы с Виктором поженились. На следующее утро я просыпаюсь от электронного письма, явно от какой-то секретарши или личного помощника, а не от самого Виктора, с адресом известного свадебного салона и временем встречи. Никаких тонкостей, ничего личного, просто место и время, как на любой другой деловой встрече.

В некотором смысле, это облегчение. Здесь нет притворства. Я помню суматоху, через которую прошли София и Лука, то, как сильно они хотели друг друга и как усердно пытались с этим бороться. Тем не менее, Виктор, кажется, хочет держаться от меня на таком же расстоянии, как и я от него. И это меня вполне устраивает. Я предполагаю, что могу привести кого-нибудь с собой, но меня это не особенно волнует, даже если на самом деле мне это не положено. Я не собираюсь идти на встречу, чтобы выбрать свадебное платье в одиночку, особенно при таких обстоятельствах. София была рядом со мной, когда мне пришлось быстро выбирать платье для свадьбы с Франко, вскоре после смерти моей матери, и я знаю, что она будет рядом со мной и сейчас. Тогда было трудно, и я знаю, что и сейчас будет нелегко, но это будет в тысячу раз сложнее, если у меня не будет подруги рядом.

Я отправляю ей краткое сообщение, пока готовлю завтрак.

— Сегодня днем у меня назначена встреча, чтобы выбрать платье. Пойдешь со мной?

С тех пор, как умерли мои родители, мне было трудно есть, и все, что произошло с тех пор, только усугубило ситуацию. Я терпеть не могу ничего тяжелого по утрам, поэтому выбираю йогурт и фрукты, ковыряюсь в них, ожидая ответа Софии. В эти дни я ем в кухонном уголке для завтрака, столовая кажется мне слишком большой и пустой, как будто она может поглотить меня целиком. Интересно, будет ли у Виктора то же самое, если я буду весь день копошиться там от нечего делать.

У жен мафиози обычно есть благотворительные мероприятия или доски объявлений, на которых можно присутствовать, устраивать званые ужины и управлять социальной стороной бизнеса своих мужей. Чем занимаются жены братвы? Я понятия не имею, на что на самом деле похожа их жизнь, нам рассказывают истории о мужьях, которые издеваются над ними, которые требуют от них грязных сексуальных действий и наказывают их, если они не подчиняются, о мужчинах, которые отказываются относиться к ним с уважением, ожидая, что они будут работать по дому и воспитывать детей без всякой благодарности.

Неужели все так плохо? Виктор — лидер Братвы и богатый человек. Наверняка у него есть сотрудники? Я никогда не сталкивалась ни с кем из Братвы, но слышала, что это жестокие и неотесанные мужчины, грубые и нерафинированные. Из-за этой картины трудно представить, как они устраивают званые ужины или как их жены заседают в благотворительных советах. А что насчет детей?

Я чувствую холодный узел в животе при этой мысли. Я знаю, что Виктор однажды уже был женат, но я ничего не знаю о его детях, если они у него есть. Я представляю их в школе-интернате или где-нибудь под присмотром няни, но что, если он ждет ребенка от меня? Это, безусловно, поставило бы крест на любом плане не ложиться в постель после первой ночи.

Я стискиваю зубы, когда звонит мой телефон. Я разберусь с этим, говорю я себе, постукивая по экрану. Все, что я могу сделать, это проходить через это день за днем и обрабатывать каждую вещь по мере ее поступления. Я знаю, что выхода нет, так что теперь это просто вопрос управления вещами по мере их поступления.

Сообщение от Софии, сообщающее, что она свободна на вторую половину дня, и я вздыхаю с облегчением. По крайней мере, я не буду одна.

— Могу ли я привести Анну?

Я колеблюсь. Я понятия не имею, должна ли я вообще приводить кого-нибудь с собой, но в электронном письме не было специально сказано приходить одной. Когда дело доходит до Виктора и моих отношений, я не собираюсь начинать со страха того, что он может позволить мне сделать, а может и не позволить. Нет ничего плохого в том, чтобы привести двух моих друзей на мое свадебное свидание, и я не понимаю, почему я должна вести себя так, как будто это так.

— Конечно, я отвечаю. Чем нас больше, тем веселее.

Кроме того, говорю я себе, выбрасывая недоеденный йогурт в мусорное ведро и ополаскивая миску в раковине, Ане будет полезно ненадолго выйти, если она захочет прийти. Чувство вины за то, что случилось с лучшей подругой Софии, Анастасией Ивановой, все еще постоянно гложет меня, даже если это была не моя вина. Я никак не могла знать, что Франко сделает с ней, когда обнаружит, что она пытается найти способ вытащить Софию, вступив в сговор с Братвой. Тем не менее, меня по-прежнему тошнит каждый раз, когда я думаю об этом. Когда-то она была талантливой балериной в Джульярде, на пути к тому, чтобы добиться признания в Нью-Йоркском балете. Сейчас она в инвалидном кресле, проходит еженедельную физиотерапию, ее ноги повреждены до такой степени, что ей трудно снова начать ходить.

Она, конечно, никогда больше не будет танцевать.

София встречает меня дома перед самым уходом, и я приветствую ее у двери.

— Ты хорошо выглядишь, — говорит София, бросая на меня взгляд. — Как будто ты чувствуешь себя лучше после похорон.

— Ну, трудно не чувствовать себя по крайней мере немного лучше, когда его нет. — Я провожу руками по своему платью, легкому черному шифоновому платью без рукавов с широким воротником и кожаным поясом на талии. Я вряд ли ношу траур, но мне не хотелось носить ничего, кроме черного с тех пор, как Лука сообщил мне о требованиях Виктора. Если уж на то пошло, я ношу траур по себе.

— Ана встретит нас в салоне, — говорит София. — Я послала за ней водителя, но ей проще поехать прямо туда.

— Я рада, что она приезжает. — Я выдавливаю улыбку, глядя на Софию. — Я знаю, что ей тяжело. Я не могу представить, что травма от того, что произошло, пройдет в ближайшее время.

София кивает, закусывая губу.

— Она проходит терапию, физическую и иную. Но это тяжело. Раньше на нее пялились, потому что она была такой красивой и талантливой. Теперь это потому, что она калека. Я знаю, что со временем она поправится, но я не уверена, знает ли она об этом. И это разъедает ее изнутри. Для нее будет полезно выбраться на целый день, побыть с друзьями. — София делает паузу, делая глубокий вдох. — Это также не твоя вина, Катерина. Это принадлежит Франко, и только ему. Я знаю, ты это знаешь, но…

— Я все еще чувствую себя виноватой. — Я тяжело сглатываю, выходя на солнечный свет, пока мы идем к ожидающей машине. — Я чувствую, что должна была что-то увидеть. Какую-то перемену в нем, что-то, что подсказало бы мне, что он сделает что-то настолько ужасное.

— Ты даже не знала, что делала Ана. — София трогает меня за локоть. — Теперь это в прошлом, Катерина.

— Не для нее.

— Она тоже тебя не винит. — София проскальзывает в прохладный, темный салон машины, и я следую за ней. — Я обещаю, Катерина.

Мое сердце колотится где-то в горле, когда мы едем к салону, хотя я стараюсь не показывать этого. Я думала, что никогда больше не надену свадебное платье, но я буду выбирать его сегодня, и я отчаянно хочу быть где-нибудь еще, делать что-нибудь еще. Это все, что я могу сделать, чтобы заставить себя выйти из машины, когда она подъезжает, несмотря на успокаивающую ладонь Софии на моей руке. Но я держу подбородок высоко, натягивая улыбку на лицо, когда вижу, что Ана ждет нас. Она еще тоньше, чем была раньше, и ее лицо бледное, а глаза невероятно большие на ее лице, но она выглядит так, как будто у нее хорошее настроение. Ее густые волосы собраны на макушке в пышный пучок, на ней майка и джинсы, заправленные в туфли на мягкой подошве, которые ей приходится носить, на два размера больше, чем нужно для бинтов. София не рассказала мне всех подробностей о том, что пришлось сделать врачам, чтобы попытаться вылечить ее ноги, но я могу представить, хотя и не хочу.

— Привет, Катерина, — мягко говорит она. — София рассказала мне о Викторе. Мне жаль. Очень жаль.

— Если это остановит всю борьбу, это того стоит, — твердо говорю я, как для себя, так и для всех остальных. — Я серьезно. Я хочу, чтобы все это закончилось.

— Это не твоя вина, — говорит Ана, повторяя слова Софии, сказанные ранее. — На самом деле, Катерина, это не так.

— Я знаю, — тихо говорю я.

София десятки раз говорила мне, что если кто-то и виноват, то только она сама. Ана пыталась помочь ей, когда ее поймали. Это немного помогает, но недостаточно. Тем не менее, я знаю, что Ана захочет поговорить о чем-то другом, поэтому я просто оставляю все как есть, пока София открывает дверь, чтобы Ана могла вкатиться внутрь.

Менеджер салона ждет, энергичная блондинка по имени Диана, и она широко улыбается нам троим, когда мы входим внутрь.

— Добро пожаловать! — Радостно говорит она. — Кто из вас мисс Росси?

Крошечная, сопротивляющаяся часть меня не может не ценить, что Виктор, или его помощник назначил встречу под моей девичьей фамилией. Однако более циничная часть меня возражает, что это только потому, что он не хочет помнить, что я была замужем раньше, вдовой, а не застенчивой девственницей.

— Катерина. — Я пожимаю ей руку, заставляя себя улыбнуться в ответ. — Я здесь по назначению?

— Конечно! А это твои подруги?

— София Романо и Анастасия Иванова.

Лицо Дианы меняется, когда она слышит фамилию Софии, ее отношение становится еще ярче и нетерпеливее, чем раньше.

— Ну, заходите, вас ждет шампанское. Салон был арендован на два часа для вашей встречи, поэтому мы все здесь для вас и ни для кого другого. Все девушки готовы помочь вам в любой вашей потребности.

Она тоже не шутит. Когда мы входим в основную часть салона, где по бокам раздевалок стоят бархатные кушетки и трехсторонние зеркала в пол с круглой платформой перед ними, Вдова Клико охлаждается в ведре, а пять девушек в черной рабочей униформе выстроились в очередь, очевидно, ожидая, чтобы помочь мне. Честно говоря, это немного ошеломляет, и я умоляюще смотрю на Софию, которая немедленно выходит вперед и хлопает в ладоши.

— У меня есть идея, что могло бы понравиться Катерине, — оживленно говорит она. — Так как насчет того, чтобы дать ей минуту освоиться, и я пойду с вами, чтобы выбрать для нее несколько платьев для начала?

— Конечно! — Говорит одна из девушек, на бейджике которой написано "Лидер продаж" и "Марни", жестом приглашая Софию и остальных следовать за ней. Я опускаюсь на бархатисто-розовый диван, принимая бокал шампанского из рук Дианы и готовясь к предстоящим двум часам, хотя, если я смогу найти платье раньше, я полностью намерена это сделать.

Однако быстро становится очевидно, что они так просто меня не отпустят. Первое платье, которое я примеряю, достаточно милое: длинное белое шелковое платье-колечко с развевающимися рукавами-колпачками, которое облегает мою стройную фигуру, не слишком облегая. Я не уверена, достаточно ли это изысканно для свадьбы, которую запланировал Виктор, мне не дали столько информации об этом, но на мне это выглядит красиво. Я поворачиваюсь к ожидающим девушкам, Софии и Ане, стараясь выглядеть как можно более взволнованной. — Это идеально, — говорю я им, пытаясь придать своему голосу немного энтузиазма, но совершенно ясно, что они на это не купились.

— Это лишь первое — неодобрительно говорит Марни.

— Твой жених арендовал салон на два часа. — Диана ободряюще улыбается мне. — Так что ты вполне можешь воспользоваться этим! Примерь еще несколько стилей. Убедись, что это то, что тебе действительно нравится.

Мне приходится стиснуть зубы, чтобы не возразить, что ни одно из платьев мне не понравится, поскольку я вообще не хочу снова выходить замуж. Но я прикусываю язык, мельком увидев сочувствующее лицо Софии, когда Диана протягивает мне еще один бокал шампанского, и я покорно следую за Марни обратно в раздевалку.

Следующее платье, которое я примеряю, это платье принцессы в полный рост, с бальной юбкой из тюля, лифом в виде сердечка без бретелек и мелким жемчугом, рассыпанным по всему платью. Мне приходится подавить смех над выражением лиц Софии и Аны, когда я выхожу, но другие девушки выглядят очарованными.

— Это прекрасно, — говорит Диана. — Ради бога, мне сказали, что вы венчаетесь в православном соборе, а не в сарае. Ваше платье должно это отражать.

— Оно правда прекрасно — говорю я ей так дипломатично, как только могу, поворачиваясь, чтобы посмотреть на себя в зеркало. — Но это слишком. На самом деле мне не интересно выглядеть как Золушка в день моей свадьбы. — И свадьба вряд ли похожа на сказку.

И так начинается парад платьев. Я примеряю платье за платьем, силуэт за силуэтом, пытаясь выглядеть заинтересованной в каждом так или иначе, но без особого успеха. Все девушки, помогающие мне, просто на седьмом небе от счастья, мечутся туда-сюда в поисках подходящих к ним аксессуаров, одаривая меня вниманием. Мне жаль, что я не могу заставить себя изобразить волнение выше среднего уровня. Я слышу, как София бормочет одной из них, что я просто на самом деле не люблю ходить по магазинам, и я чувствую укол вины за то, что ей приходится оправдываться из-за меня. Большинству девушек понравилось бы, если бы свадебный салон был полностью арендован для них, любое платье в магазине оплачено, каким бы роскошным или дорогим оно ни было. Но как бы я ни старалась, я не могу найти в этом никакой радости.

В конце концов, я против своей воли выхожу замуж за мужчину, которого никогда не встречала и которого по праву боюсь. Я чувствую себя погрязшей в страданиях, и это пробирает меня до костей. Когда я снова захожу в раздевалку, меня охватывает отчаяние, и я думаю о том, что я никогда не узнаю, каково это, быть влюбленной и взволнованной предстоящим браком. Я никогда не буду испытывать трепет от примерки платьев, потому что я хочу. У меня было что-то подобное с моим браком с Франко… я, по крайней мере, надеялась на этот брак, даже если не была влюблена, но события, связанные с ним, уничтожили все шансы на волнение или радость. В прошлый раз, когда я выбирала платье, я была в трауре, а на этот раз меня просто переполняет ужас.

Тебе просто придется пройти через это, говорю я себе, пока Марни застегивает на мне очередное платье. Тебе придется быть жесткой и храброй и признать, что так всегда будет в твоей жизни. Любовь никогда не была для тебя главным. Чем скорее мне удастся снова смириться с этим, как я это делала до моего первого брака, тем легче мне будет пройти через это. Я просто хотела бы, чтобы моя жизнь не всегда была чем-то таким, через что я проходила, чтобы хоть раз я могла просто быть счастливой. Но нет смысла желать невозможного.

София обрела свое счастье с Лукой, и я рада. Я хотела этого для нее, даже если это не могло случиться со мной. Она нашла свое место в этой жизни, и когда-то давно я тоже думала, что нашла. Но все обернулось не так, как я себе представляла.

Я потеряла все, и теперь меня продают Братве в обмен на мир.

Когда я выхожу в следующем платье, все ахают. Даже София, которая изо всех сил старалась выглядеть абсолютно нейтрально на протяжении всего этого мероприятия, издает тихий вздох, когда я подхожу к зеркалам. И, несмотря на то, как сильно я не хочу ничего чувствовать, у меня в животе слегка трепещет, когда я смотрюсь в зеркало. Я должна признать, что, как бы я ни была недовольна своей внешностью в эти дни, я выгляжу прекрасно. Если немного накрасить мое бледное, осунувшееся лицо и уложить волосы, я могла бы даже приблизиться к сиянию, хотя, думаю, мне не хватит яркости, несмотря ни на что.

Трудно быть сияющей, когда ты, блядь, вообще не хочешь такой быть.

— Восхитительно, — говорит Диана, подходя и становясь рядом со мной. — Девочки? Найдите вуаль длиной для собора.

Я смотрю на платье в зеркале, пытаясь решить, что я чувствую по этому поводу. У него пышная юбка, хотя и не такая большая, как у платья Золушки, которое я примеряла ранее, квадратный вырез и рукава длиной до локтя, и все платье покрыто тонким, хрупким кружевом. Лиф из кружева поверх шелка, рукава прозрачные и приталенные, а юбка из плотного атласа "Микадо" с кружевной аппликацией и мелким жемчугом в середине каждого изящно вышитого цветка.

Оно как нельзя больше отличалось от моего первого платья, которое мне нравилось. Если у меня и было на что-то свое мнение, так это на то, что я не хотела выглядеть так, как на своей первой свадьбе. Это достаточно роскошно для любой церковной свадьбы и немного более моднее, чем мое первое платье, что хорошо, потому что лично мне кажется, что я выгляжу старше только из-за стресса. В платье я выгляжу легче, счастливее, что, если я на самом деле не могу так себя чувствовать, я полагаю, является следующей лучшей вещью.

Одна из девушек возвращается с великолепной длинной вуалью, даже длиннее, чем шлейф платья, отделанной тонким кружевом. Когда она закалывает ее мне в волосы, даже я должна признать, что эффект потрясающий.

София подходит и встает рядом со мной, слабо улыбаясь, когда смотрит на мое отражение в зеркале.

— Можно нам минутку побыть наедине? — Спрашивает она, бросая взгляд на Диану и других продавцов, и они быстро отходят, удаляясь за пределы слышимости, когда Ана подъезжает ко мне с другой стороны, двое моих подруг поддерживают меня, пока я смотрюсь в зеркало.

— Ты выглядишь прекрасно, — мягко говорит София. — Я знаю, это тяжело. Но если ты собираешься это сделать, то будешь выглядеть сногсшибательно в этом платье.

— Ты выглядишь чертовски потрясающе, — добавляет Ана. — Как принцесса.

— По семейным стандартам ты и есть принцесса, — добавляет София. — Виктору следует напомнить, на ком он женится. Он не требовал от Луки просто любой девушки. Он женится на особе королевской крови мафии. Ему нельзя позволять забывать об этом ни на секунду.

Я тянусь к ее руке, сжимаю ее и с благодарностью смотрю на нее.

— Я не знаю, что бы я делала без тебя. Без вас девочки. — Добавляю я, бросая взгляд на Анну. — Было бы так тяжело находиться здесь одной сегодня.