Пленники чести

«Лишь очутившись лицом к лицу с подобным ужасом,

может человек постичь его подлинную сущность».

Брэм Стокер, «Дракула».

Глава I

По пыльной полевой дороге тихо ехала коляска, запряжённая парой сивогривых лошадей. Кучер, сидя на козлах, вполголоса пел заунывную песню. На заднем сиденье дремали двое хорошо одетых господ. Вдруг коляска подпрыгнула, наскочив на кочку, и джентльмены проснулись. Оглядевшись, они увидели красоту того места, мимо которого проезжали. Вокруг них порхала золотая осень. Лес вдалеке предстал в великолепной золочёной ризе, щедро усыпанной драгоценными гроздьями переливчатого янтаря. Крестьяне уже убрали хлеб, и обширные поля обнажили почву, усеянную скошенными стебельками и пробивающимся здесь и там разнотравьем, и горизонт от края до края переливался множеством оттенков жёлтого и бурого цвета.

– Надеюсь, мы не опаздываем, Павел Егорович? – спросил один из джентльменов.

– О, нет, у нас достаточно времени, – отозвался другой.

– И всё же, было бы неплохо поторопиться, – настоял первый.

– Алексей Николаевич, у нас в запасе ещё целых два часа, и, поверьте мне, нам некуда так спешить, – сказал Павел Егорович, широко зевая.

– Любезнейший, – окликнул Алексей Николаевич кучера, – сколько нам ещё ехать до Уилсон Холла?

– Часа полтора будет, барин, – ответил кучер, прервав пение.

– Куда вы всё спешите, кузен? – спросил Павел Егорович.

– А что, если старик помрёт раньше, чем мы приедем? – возразил Алексей Николаевич.

Павел Егорович не стал вступать в дискуссию с братом, ибо и так порядочно устал, устраивая эту поездку. Ведь именно ему приходилось договариваться с кучерами, ругаться со станционными смотрителями, точно нарочно задерживавших всякий раз их отправление, и делать много вещей, которые он совсем не любил и даже терпеть не мог. А двоюродный брат помыкал им без зазрения совести, ведь Павел Егорович не выносил любого разлада между родными, и готов был жертвовать всем, лишь бы не спорить с братом. Да и вообще он был человеком мягким и меланхоличным.

– Письма с приглашениями у вас? – неожиданно спросил Алексей Николаевич.

– А у кого же они ещё могут быть? – мягко ответил Павел Егорович.

– Эх, скорей бы добраться до замка, от этой дороги у меня уже мигрень, – нетерпеливо проговорил Алексей Николаевич.

Надо сказать, это был весьма суетливый человек, маленького роста, толстенький и некрасивый. По характеру беспокойный, мнительный и расчётливый, хотя и крайне суеверный. Несколько лет назад он был преуспевающим банкиром, но из-за своей торопливости и небрежности в делах совершенно обанкротился и был вынужден перейти на казённую службу в качестве советника некоего влиятельного лица.

Между тем, волнение кузена вызвало глубокий вздох у Павла Егоровича, и Алексей Николаевич был вынужден немного унять своё рвение. Мягкие порывы свежего утреннего ветра и пение кучера навеивали сон. Внезапно дубовый листок, принесенный воздушным потоком, упал на колени Павлу Егоровичу. Тот взял его, повертел в руках и положил между страницами книги, какого-то французского сентиментального романа, вызвавшего у него накануне приступ глубокого раздумья.

Вскоре они въехали в деревню, стоявшую прямо на дороге. Кругом было тихо и пустынно, словно всё вымерло. Дома стояли неровно, кое-где кричала скотина, из двух или трёх печных труб валил серый дым. Небо над этим сонным местечком заволокло облаками, и с севера начал дуть сильный холодный ветер. На суку старого дуба у окраины деревни надрывисто каркал ворон. И странное томление охватило в этот момент души заезжих господ.

– Запустил своё хозяйство дядюшка, – заметил Алексей Николаевич, оглядываясь вокруг.

Между тем коляска выехала из деревни и опять покатилась через поле. Но на этот раз местность уже не была такой чистой и ровной. Деревья стали попадаться всё чаще и чаще, то с одной стороны, то с другой возникали перелески, появились холмы, косогоры, обрывы и овраги, покрытые золотом и бронзой осени. Вскоре по обеим сторонам дороги встал густой тёмный лес. Ветви сплетались над головами у господ, заслоняя солнце, но оно, всё же, пробивалось кое-где сквозь бреши в огненной листве. Коляска переехала каменный мосток через небольшую мутную речушку, и вскоре взору путешественников предстал величественный замок на холме. Дорога пошла в гору, а лес начал редеть, открывая взору местность необычайной красоты. И лошади, почуяв близость тёплого стойла, пошли быстрее, покрыв всего в четверть часа расстояние до замка.

Около изящных кованых ворот массивной замковой ограды уже стояли ещё три экипажа, нанятых за умеренную плату на ближней станции. Все они только что прибыли один за другим, и кучера и пассажиры расхаживались и разминались после долгой поездки. Алексей Николаевич и Павел Егорович тоже вылезли из коляски, расплатились с кучером и, взяв в руки свой багаж, последовали, как и все прочие господа, в распахнутые ворота, украшенные фамильным гербом владельца.

Вблизи замок оказался не менее впечатляющим, чем путники видели его в призрачном отдалении. Он представлял собой монолитное здание колоссальных размеров. Башни с узкими бойницами, огромные окна залов, готические полуколонны и портики, скульптуры, украшавшие парадную лестницу, и многие другие архитектурные элементы, привнесённые многими поколениями владельцев замка, каждый из которых добавлял что-то новое в его образ, предавали ему неповторимый шарм, загадочность и очарование.

– И дано вы тут не были? – спросил Алексей Николаевич у своего кузена.

– Да, давно, вот уже, наверно, пятнадцать лет, – ответил Павел Егорович, мечтательно разглядывая замок.

– А я никогда не бывал здесь прежде, да и не очень-то хочется мне прозябать в такой глуши, так что, надеюсь, я тут не задержусь, – ответил, потирая руки, Алексей Николаевич.

Между тем, кузены вплотную подошли к четырём господам, которые так же с любопытством разглядывали замок. Среди них все были родственниками, хотя и не самыми близкими. Господа учтиво поздоровались друг с другом. Единственной дамой из всех была госпожа Симпли, прибывшая со своим супругом. Оба они жили на то, что давали деньги в рост, и потратили полжизни в погонях за должниками. Их внешний облик хотя и был приятен и солиден, но характеры обоих, как это часто бывает в деловой среде такого рода, оставляли желать лучшего. Что же касается господина Симпли, он любил весёлую пирушку, деньги и, немного, жену. А вот его благоверной хватало только любви к деньгам. Впрочем, это и поддерживало их брак. Два других джентльмена были весьма молодыми людьми примерно одного возраста. Первый – Карл Феликсович, жгучий брюнет с маленькими усиками и холодным, даже надменным взором, второй – Александр Иванович, был светловолосый, высокий и статный, служил в драгунском полку и уже добился чина поручика, а так же имел несколько знаков отличия в сражениях. Обе эти личности были диаметрально противоположны в характерах. Карл Феликсович был хитрым и изворотливым проходимцем, слыл непревзойдённым дуэлянтом и ловеласом, а так же обожал всякого рода авантюры, пари и карточную игру. Он утверждал порой, что только бог знает, скольких людей он отправил на тот свет, однако ни один суд так и не смог доказать его участия в дуэлях, за которые ему грозило суровое наказание. А молодой же драгунский офицер с самых юных лет служил отечеству и ни в чём порочащем свою честь замечен никогда не был. Его открытое лицо и взгляд больших светлых глаз говорили о необычайной доброте и отзывчивости этого молодого человека.

Они долго высказывали друг другу своё почтение и удовольствие видеть родных людей после такой продолжительной разлуки. Однако все эти высокопарные слова были почти всем им противны, ведь каждый знал, что лжёт и лицемерит, получая то же самое в ответ, ибо годами между ними росло взаимное непонимание и обида, поскольку каждый из них жил в своём собственном мире, отдаляясь от семьи. После церемонии обмена любезностями они дружно, но порой стараясь всё же обогнать друг друга, направились ко входу в замок.

Двери открыл дворецкий – худощавый мужчина преклонных лет, но выглядевший ещё довольно свежим и полным сил. Рядом с ним стояли ещё двое слуг, одетых в ливреи и имевших вид чрезвычайно гордый, и в то же время совершенно отстранённый. Все шестеро господ чинно вошли внутрь, поставив на пол свои чемоданы и саквояжи. Гости оказались в большом колонном зале, слабо освещённом несколькими старинными лампами и свечами. Лишь один драгунский офицер поздоровался с дворецким, хотя тот был знаком почти всем. Он был правой рукой хозяина замка, господина Михаила Эдуардовича Уилсона, которому все прибывшие доводились племянниками или родственниками какого-либо иного сорта. Слуги быстро помогли им избавиться от верхней одежды и тяжёлых вещей. Затем дворецкий попросил всех следовать за ним. Точно никто не знал, куда их поведут, однако они догадывались, что именно к покоям самого господина Уилсона.

Проходя нарядные, богато убранные комнаты с дорогими коврами на полу, картинами в позолоченных рамах и гобеленами на стенах и множеством старинной богато украшенной мебели, гости осматривали всё столь тщательно, сколь доктора осматривают обеспеченного больного. Наконец все остановились в приёмной зале перед покоями хозяина замка. Гости начали понемногу переговариваться. Большие напольные часы пробили полдень. Создалось всеобщее напряжение в ожидании новостей.

В самом углу на стуле сидела молоденькая стройная девушка в простом голубом платье. На вид ей было около восемнадцати лет, её темно-русые волосы были аккуратно убраны, на щеках играл едва различимый румянец, взгляд был потуплен, и, казалось, она не замечала пёструю толпу собравшихся в приёмной. На девушку же обратили внимание двое: Алексей Николаевич и Александр Иванович.

– Кто эта юная особа в углу? – шёпотом осведомился Алексей Николаевич, по своей привычке потирая руки.

– Эта сиротка, которую господин Уилсон приютил из жалости, – отвечали ему.

– И как же звать эту бедную сироту? – спрашивал он.

– Наталья Всеволодовна, – говорил кто-то у него над самым ухом.

Юный же офицер стоял тихо, не спрашивая ни о чём, однако очень внимательно слушал, стараясь не упустить ничего. Внезапно все беседы прервал дворецкий, вышедший из покоев господина Уилсона. Вил у него был взволнованный и печальный. Воцарилась гробовая тишина.

– Дамы и господа, – объявил он, – прошу вашего внимания.

В эту минуту дверь покоев снова открылась, и из неё вышел высокий человек в чёрной траурной одежде с объёмной папкой для бумаг в руках. Он неспешно затворил за собою дверь и окинул взглядом присутствующих. Все потупились и замерли в ожидании того, что скажет этот человек. Наталья Всеволодовна встала и хотела было подбежать к нему с расспросами, но он бросил на неё спокойный проницательный взгляд, и она замерла на месте, всё сразу поняв, но не в силах поверить своей догадке.

– Дамы и господа, – произнёс он, – позвольте представиться, Никита Ильич Каингольц, нотариус и личный адвокат господина Уилсона. Я, по долгу службу, сообщаю вам прескорбнейшее известие: Михаил Эдуардович Уилсон скончался. Только что, у меня на руках, после подписания завещания.

Все ахнули в один голос, поднялся гул, точно кто-то выпустил из улья пчелиный рой. Девушка, стоявшая в углу, закрыла лицо руками и пошатнулась. «Боже, нет, только не это», – вскрикнула она и выбежала из приёмной залы. Александру Ивановичу захотелось кинуться вслед за ней, но он чувствовал, что не сможет её утешить, и его долг быть со своими далёкими родственниками. Вслед за девушкой из приёмной вышел со слезами на глазах и дворецкий.

– Дамы и господа, прошу ещё минуту внимания, – сказал нотариус, – завещание может быть прочитано только в присутствии всех прямых наследников.

– Здесь присутствуют все! – выкрикнул Алексей Николаевич.

Тогда Каингольц зачитал список наследников, о которых шла речь, но из всех присутствовавших не было только второй жены умершего – Клары Уилсон. Она рассорилась с мужем и жила в городе, неподалёку от замка.

– А нельзя ли обойтись без тётушки? – холодно спросил Карл Феликсович.

– К сожалению, завещание должно быть прочитано в присутствии всех наследников и этого прядка не изменить. Таково непременное условие обнародования последней воли умершего. К тому же, госпожа Уилсон предупредила меня в своём письме, что к указанной дате приехать никак не сможет. Она задержится на некоторое время, и, как она писала, наследники вольны оставаться в её замке столько, сколько пожелают до самого её прибытия, – громко сказал Каингольц.

– Завещание ещё не оглашено, а замок уже её! – возмутилась госпожа Симпли.

– В любом случае я вынужден отложить чтение завещания до приезда вдовы покойного, – сказал Никита Ильич.

– Безобразие, какая бестактность с её стороны! – воскликнул Алексей Николаевич.

– Да, покойного можно было бы и уважить, в конце концов, это её муж умер, а не посторонний человек, – растерянно добавил Павел Егорович.

– Причём тут покойный, она же прямо оскорбляет нас! Не уважает! Скажите тоже! – возмущался Алексей Николаевич.

И все родственники тотчас заохали, и шум заполнил приёмную. Один только Александр Иванович ничего не говорил, он просто стоял и смотрел в пол, размышляя о человеке, с которым так хотел попрощаться и не успел, который хотел что-то ему сказать перед смертью, но так и не сказал. Грустно и странно ему было выслушивать вульгарные разговоры о человеке, которого он знал с детства и очень любил. Какие-то странные слова летели со всех сторон о почтенном джентльмене, только что скончавшимся за дверью перед ними.

Пришёл врач, представившийся как Модест Сергеевич. Он составил акт о смерти и вручил его Каингольцу. Потом пришёл дворецкий и слуги с носилками. Двое дюжих лакеев вынесли тело господина Уилсона, накрытое одеялом. Дворецкий же остался в зале, но долго глядел вслед своим подчинённым, бережно уносившим хозяина. Александр Иванович хотел было броситься к своему покойному деду, душа рвалась проститься с ним, но господин Симпли удержал молодого человека.

– Не стоит сокрушаться по тому, чего уже не вернёшь, – сказал он ласково, – да и может для нас это к лучшему, мой мальчик.

Александр резко отвернулся от него и отошел в сторону. Скорбь сменилась в нём обидой и злобой по отношению к человеку, который не способен жалеть о чём-либо, кроме денег, и не может понять, каково другому пережить утрату. Если бы он не был офицером, он, пожалуй, за такие слова хорошенько бы побил родственника, хотя тот и был его много старше. Через пару минут все вышли из залы довольно подавленные и мрачные.

– Альфред, – сказал Александр, обращаясь к дворецкому, – куда понесли тело?

– В церковь, разумеется, – ответил он. – Завтра будут похороны. Утром тело вернут, и процессия двинется отсюда прямо на кладбище.

– Значит, я так и не увижу его, – задумчиво произнёс Александр.

– Прошу прощения у вашей милости, но если у вас больше нет ко мне вопросов, я вас оставлю. У меня ещё очень много дел, – сухо сказал Альфред.

– Да, да, – тихо проговорил Александр.

После того, как дворецкий ушёл, ему стало совсем одиноко и тоскливо, рядом не было надёжных боевых товарищей, с которыми привык поручик разделять любые печали, а сидеть в гостиной с родственниками и слушать, как они делят меж собой всё, что за столькие годы нажил его дед, было невыносимо. Поэтому он при первой же возможности их покинул и отправился гулять по старому замку, где каждый уголок дышал давно забытым детством. Как часто бывает, что человек, вернувшись туда, где некогда был беззаботно счастлив, понимает, насколько изменился сам, и как переменилось то самое место, и отныне все былые радости безвозвратно остались в прошлом. Предаваясь воспоминаниям, он хотел заглушить боль утраты и обиды, нанесённой невежеством и равнодушием родственников.

Между тем, оставшиеся впятером наследники решили не покидать замок до приезда госпожи Уилсон. Нотариус взял подписку со всех господ, что они в его отсутствие не начнут делить наследства, оставив всё имущество в неприкосновенности. После этой процедуры он покинул гостиную. У лестницы он встретил заплаканную Наталью Всеволодовну, которая, подбежав, ухватилась за его рукав и заговорила дрожащим голосом:

– Умоляю, Никита Ильич, скажите мне, как он умер? – шептала она, еле сдерживая слёзы.

– Его сердце остановилось… Ни один врач не смог бы ему помочь… – отвечал он, отводя взгляд в сторону.

– Ах, почему, почему он оставил меня одну без всякой защиты, – всхлипывая, произнесла она. – Но кто же теперь будет моим опекуном до совершеннолетия?

– Возможно, госпожа Клара Уилсон, как старшая в семье, – тихо ответил он.

– Нет, нет, только не она, скажите, что это не так, ведь эта женщина меня ненавидит, – зашептала она с мольбой в голосе, глядя прямо в лицо нотариусу, и из глаз её вот-вот должны были покатиться слёзы.

– Я не могу нарушать установленные законом порядки и обманывать вас, – начал Каингольц, – да и госпожа Уилсон влиятельная и мудрая леди, так что её опека будет для вас наилучшим вариантом…

– Нет, она не успокоится, пока не сведёт меня в могилу, прошу вас, защитите меня, – со слезами в голосе говорила Наталья.

– Я ничем не могу вам в этом деле помочь, сударыня, я бессилен перед законом… – говорил Никита Ильич, по-прежнему глядя куда-то в сторону.

– Но, но… – начала Наталья, затем выпустила из рук рукав нотариуса и убежала прочь, обливаясь горькими слезами отчаянья.

Каингольц постоял немного, глядя на пёструю ковровую дорожку и раздумывая о чём-то тяжёлом, что его томило и рвалось наружу, но о чём говорить ему было нельзя, и тяжело вдохнул. Он повернулся и увидел прямо перед собой Александра Ивановича, который всё это время стоял за углом, являясь невольным свидетелем этого разговора.

– Неужели и вправду ничего нельзя сделать? – спросил Александр у нотариуса, который слегка вздрогнул от неожиданности.

– Простите, но тут уже решит суд, если в нём будет необходимость, а пока что опекой над Натальей Всеволодовной должна заниматься жена покойного.

– Но вы же знаете, что такая опека для неё будет невыносима.

– Знаю, но ничего лучшего, к сожалению, предложить не могу, – резко ответил Каингольц, краснея. – Единственная возможность избавиться от опеки для неё – это выйти замуж, но брак возможен только при согласии опекуна. Ну, или сама госпожа Уилсон передаст опеку кому-либо другому.

– Но вы же нотариус, я прошу вас сделать всё возможное, чтобы эта девушка получила лучшую долю… – начал Александр.

– Знаете что, – вскрикнул нотариус, совершенно покраснев, – это уже не ваше дело, я искренне желаю блага этой девочке, но закон в данном случае предельно ясен, больше никаких обсуждений быть не может! Я попрошу вас подписать бумаги, и далее мне надо покинуть этот дом. Меня ждут безотлагательные дела, молодой человек!

Не ожидавший такого ответа, Александр Иванович подписал ту же бумагу, что и все его родственники, и учтиво раскланялся с нотариусом.

– Всего хорошего, – буркнул Никита Ильич и торопливо спустился по лестнице к выходу, бормоча что-то невнятное.

Александру показалось странным поведения нотариуса, словно бы тот был чем-то особенно обеспокоен, чем-то, что было его тайной. Он побрёл по коридору сам не свой, вспоминая каждое услышанное в замке слово. Роскошь и великолепие не вдохновляли его – пышность старинных покоев казалась неуместной в такой день. Кроме того, что случилось в столь короткое время, он думал ещё и о Наталье Всеволодовне, убитой горем. Порой предмет наших мыслей склонен являться нам неожиданно, и отворив дверь в маленькую проходную комнату, молодой офицер вдруг увидел её сидевшей на софе и тихо плакавшей наедине с собой.

– Примите мои глубочайшие соболезнования, – негромко произнёс он, подойдя ближе.

– Ваши слова ничего не значат, – сквозь слёзы ответила она. – Вы так же, как и все эти стервятники, хотите оторвать себе кусочек побольше. Вам нужны только деньги…

– О нет, я нахожусь на государственной службе, и, поверьте, ни в чём не нуждаюсь, – ответил Александр, смутившись.

– Вам он дед, другим он дядя, третьим ещё кто-то, все вы хотите получить его состояние. Ведь резвее вы не примчались сюда, оставив службу, из-за письма, в котором он упоминал о завещании? Ведь, насколько я знаю, такие письма получили все, – говорила она, стараясь казаться как можно смелее и независимей, хотя раньше она ни с кем так не заговаривала.

– Мой дедушка писал мне, что хочет сказать что-то важное перед смертью, – начал Александр.

– И вы решили, что бедный дедушка перед смертью наделит вас жирным состоянием, которое можно будет спустить в первом же игорном доме? – воскликнула она.

– Никак нет, дедушка просил только…

– Что, только? Вы всё лжёте!

– Позаботиться о вас, – тихо сказал Александр Иванович.

Наталья отвернулась, и плечи её задрожали. Она тихо всхлипывала, и Александру было безумно жаль её.

– Вот письмо, – продолжил он.

– Оставьте же меня, – проговорила слабым голосом Наталья, встала и вышла прочь.

Молодой поручик остался стоять неподвижно с письмом в руках, слыша удаляющиеся тихие шаги. Трудно вообразить, сколь неловко он чувствовал себя в эту минуту. На душе у него было так тяжело и совестно, словно бы это он был виноват во всех случившихся несчастьях. Так простоял он минут пятнадцать, потом повернулся, спрятал письмо в карман и тихо пошёл, сам не разбирая, куда. В своей жизни он видел много крови и беспощадной жестокости, бесстрашно, почти безрассудно ходил в атаки, и чуть не был убит, но этот короткий разговор поразил молодого человека сильнее всех прошлых переживаний. Александра не смутили упрёки и обвинения в его адрес, наоборот, он ещё больше жалел несчастную сироту, искренне желая ей только блага, самого высшего, из всех, что были возможны, и он готов был бы совершить любой подвиг для Натальи Всеволодовны, если бы она только попросила его об этом.

В одном из длинных коридоров Александр Иванович встретил своих родственников, которые гурьбой следовали за дворецким, показывавшим им их комнаты.

– Что-то вы уж больно бледны, – заметил Карл Феликсович, – уж ли не дедушкиного призрака встретили?

Александр вспыхнул неутолимой злобой, услышав такие слова. Однако он понимал, что не в силах исправить невежество кузена. Он был готов сурово ответить ему и вразумить наглеца, но в этот момент его отвлекла госпожа Симпли.

– Я продам любой замок, в котором будет хоть одно приведение, – сказала она.

Драгунский офицер бросил на неё огненный взор, полный негодования и отвернулся. Вступать в словесную дуэль с дамой было ниже его достоинства, да и время было неподходящее. К тому же он, как военный понимал, что находится в меньшинстве, а значит, обречён на поражение.

– Скорее бы наша старая вдовушка приехала, – сказал Алексей Николаевич, – а то меня казённая служба ждёт.

– На что вам эта казённая служба, кузен? Скоро заживёте как настоящий помещик, на балах целые дни проводить будите, – с улыбкой заметил Павел Егорович.

– Вот я вижу, Алексей Николаевич, что у нас с вами телосложение особенно бальное, – вмешался господин Симпли, который был мужчиной весьма внушительных размеров. – А вот, сударь вы мой, добрый пир – это как раз по нам!

– Деньги нужны, чтобы делать деньги! – упрямо возразил Алексей Николаевич.

– Совершенно с вами согласна, – поддержала госпожа Симпли, – если бы не я, то мой бездарный муж уже прокутил бы всё на свете! Уж в моих руках деньги не пропадут!

– Да вы, душенька, уморили бы и меня и себя голодом, кабы могли, – обиженно сказал господин Симпли.

– Состояние нужно, чтобы жить, ни в чём себе не отказывая, – заметил Карл Феликсович.

С такими разговорами дворецкий водил гостей по комнатам, которые по каким-либо таинственным причинам не нравились им. То стены были не того цвета, то кровать стояла не в том месте, то вид из окна был слишком мрачен. Первым комнату себе выбрал Карл Феликсович, потом, не желавший ни в чём отставать, Алексей Николаевич, Павел Егорович поселился в соседней комнате, хотя она и совершенно ему не понравилась. Дольше всех комнату выбирали супруги Симпли, словно бы вся привередливость мира скопилась исключительно в них, но, наконец, и они устроились, выбрав шикарные апартаменты в левом крыле замка.

Александр Иванович же ходил рядом со всеми. Он говорил, что просто гуляет, но на самом деле пытался найти хоть одного порядочного на его взгляд человека и понять, насколько он похож на своих родственников. Как ни странно, самым порядочным он выбрал Павла Егоровича, хотя тот и показался слишком мягкотелым. Когда они остались вдвоём с дворецким, то Альфред спросил:

– Какую комнату вы предпочтёте, Александр Иванович?

– Мне всё равно, какую, – с грустью ответил он.

– Позвольте спросить, ваша милость, отчего вы так смущены, я, признаюсь, смел полагать, что для вас смерть – дело обычное, – сказал Альфред.

– Смерть на поле боя и вправду случается чаще, чем хотелось бы, но на этот раз умер мой дедушка, умер, так и не сказав мне чего-то важного. Кроме того, я разговаривал с Натальей Всеволодовной… Она считает меня охотником за наследством, бездушным эгоистом, помышляющим лишь о богатстве, – ответил молодой человек.

– Разве столь юное и кроткое создание могло смутить боевого офицера? Я помню её с того момента, как Михаил Эдуардович, светлая ему память, привёл эту сироту в наш дом маленькой девочкой, она была, и, поверьте мне, осталась сущим ангелом, – сказал дворецкий.

– Конечно, конечно она ангел, – задумчиво ответил Александр. – Однако скажи, Альфред, ты ведь знаешь меня всю мою жизнь, я помню, как мы вместе с тобой играли в солдатиков, в этом замке прошло моё детство, так неужели я так сильно изменился за эти годы, что стал чужим? Я помню, как вы с Натальей, тогда ещё совсем крошкой, провожали меня, когда я уезжал десятилетним мальчишкой в кадетский корпус, разве я уже не тот, что прежде? – горячо говорил Александр Иванович.

– Много воды утекло с тех пор, – сказал Альфред.

– Неужели ты думаешь, что я за эти годы стал лицемерным лжецом, ищущим лёгкие деньги?

– Время портит хороших людей…

– Нет, Альфред, время показывает недостатки плохих. Что ж, думай, как хочешь, мне ничего не надо. Я приехал выполнить просьбу дедушки позаботиться о… Неважно, я уеду, но боюсь, что не смогу жить с чувством невыполненного долга, прости, – с горечью произнёс Александр.

– Нет, нет, простите, я верю вам, ваша милость. Простите, я ошибся насчёт вас, вы и в самом деле не такой, как ваши родные, – смущённо проговорил Альфред. Голос его дрогнул.

– Я не смею винить тебя, Альфред, среди всей этой кутерьмы и вправду сложно разобраться, кто есть кто, – ласково ответил Александр. – Но раз уж мы примирились, расскажите мне о Наталье Всеволодовне, как она выросла и изменилась за столько лет!

– Да, у неё были лучшие гувернёры, мой хозяин не жалел денег на её образование, она была отрадой его сердца. Его гордостью, настоящей юной леди! Сама она только вчера возвратилась из пансиона, даже второй год обучения не успела начать. Господин Уилсон был для неё всем, и я не знаю, как она сможет перенести такую утрату, – с грустью сказал Альфред.

– Что с ней теперь будет? – произнёс Александр, чувствуя нарастающее волнение.

– Бедная девочка, она слишком хрупка для такой потери, – прошептал дворецкий. – Однако я прошу меня извинить, скоро обед, мне надо проследить, чтобы стол был накрыт вовремя и как подобает, – добавил он, опустив глаза.

– Да, да, не стану тебя задерживать, – сказал Александр Иванович и тихо пошёл по коридору.

– Вы помните вашу прежнюю комнату? – спросил дворецкий.

Молодой человек лишь кивнул головой в ответ. Альфред учтиво поклонился и отправился по своим делам. Драгунский же поручик дошёл до угла коридора и остановился около одной из дверей. Он достал из кармана старый ключ, который всегда носил с собой, и отпер её. Дверь, которую давно никто не открывал, со скрипом распахнулась. В комнате всё было чинно, хотя повсюду скопился изрядный слой пыли. Александр сам когда-то очень просил, чтобы, пока его нет в замке, комнату никто не трогал. Как ни странно, просьба была выполнена буквально, и за много лет ничего не изменилось. Пол покрывал изящный ковёр, на стенах висели батальные полотна, у стены стоял пузатый комод, а рядом с ним письменный стол, к которому были придвинуты два стула с резными ножками, на столе возвышался старинный глобус, а рядом лежали пожелтевшие листы бумаги, кровать была аккуратно застелена бордовым покрывалом. Александр Иванович прошёлся по комнате, оставляя следы на слое скопившейся пыли. Он вспомнил своё счастливое детство, дедушку и всех милых ему людей, и ему стало горько от мысли, что всё, к чему он испытывал привязанность, исчезнет для него навсегда, перейдя в чужие руки. Так в раздумье просидел он более часа. Потом горничная сообщила, что обед подан. Есть он не хотел, не смотря на то, что последняя трапеза была только вчера утром, но пошёл, так как считал своим долгом присутствовать на этом обеде.

В большой столовой был накрыт длинный дубовый стол, за которым уже сидели недавно прибывшие господа. Альфред уже подавал вторые блюда. Всё в этой комнате говорило о солидности её прежнего хозяина, любившего окружить себя самыми прекрасными вещами. Так время отсчитывали в ней гигантские часы с боем работы одного известного немецкого мастера, на стенах висели зеркала в рамах ажурного литья, а в больших ореховых витринах стоял китайский фарфор. Много лет назад в большом резном кресле сидел здесь сам господин Уилсон, и Александр, будучи совсем ребёнком, вбегал в высокие распахнутые двери с криком «Я рыцарь круглого стола», и всех это забавляло. А теперь здесь сидели чужие люди, чужие не по крови, а по духу. Все зеркала были плотно занавешены, и столовая казалась тесной и мрачной. Александру стало совсем грустно, он сел поодаль на стул у стены и задумался.

– Почему вы не идёте к нам? – спросил господин Симпли. – Жаркое нынче удалось на славу!

– Благодарю, но я не голоден, – ответил он.

Господа не возражали и продолжили есть с немалым аппетитом, ведь они проделали долгий путь и изрядно устали от переживаний первой половины дня. Супруги Симпли, Павел Егорович, Алексей Николаевич и Карл Феликсович сидели на одном конце стола, на другом же конце сидела бледная Наталья Всеволодовна. Альфред и ещё двое слуг подавали на стол новые и новые кушанья, исчезавшие с завидной скоростью. Пара графинов испанского вина из господского погреба была уже почти пуста. После того, как всё было съедено, подали чай, и началась беседа.

– Какое же несчастье всё-таки, что тётушка не приехала, – заявил Алексей Николаевич.

– Вот уж наговоритесь вы с ней, когда она приедет, мало не покажется, ещё пожалеете о своих мечтах, ведь такой сварливой тётушки в целом свете нет ни у кого, кроме нас, – заметил Карл Феликсович.

– А для меня, – вставил своё слово господин Симпли, – самым большим несчастьем, после того, как меня изволил обмануть господин Симовский, будет съесть на меньшую сумму, чем стоила сюда дорога.

– Ты, муженёк, съешь в сотню раз больше, а проку всё равно нуль, – возразила его жена.

– Мне совершенно нет дела до характера тётушки, я хочу скорее отсюда уехать, ведь служба не ждёт, – сказал Алексей Николаевич.

– Между прочим, господа, завтра похороны, так что сегодня можем помянуть усопшего бутылочкой хорошего вина, – предложил Карл Феликсович.

– Ах, бедный старик, столько мучений, – вздохнул Павел Егорович.

– Ну, он уже не мучается, ему, можно так сказать, много лучше, чем нам, ему уже всё в этом мире едино. А от винца и я бы не отказался, – отозвался Алексей Николаевич.

– Когда замок станет моим, я тут такое устрою, – мечтательно произнесла госпожа Симпли.

– Почему это он будет вашим? – недовольно возразил Алексей Николаевич.

– Лично я не вижу более достойных кандидатов, чем я, – ответила госпожа Симпли. – У нас с господином Уилсоном были самые тесные отношения, какие возможны между родными. Я писала ему не реже раза в месяц, в то время, как иные могли бы…

– Помилуйте, мы же все обеспеченные люди, зачем нам ссоры, – начал Павел Егорович, стараясь замять назревавший конфликт.

– Господа! – вдруг резко крикнул Карл Феликсович. – Не будем притворяться. Мы все находимся сейчас в трудном финансовом положении. Давайте раскроем, наконец, карты, господа!

– Да, да, давайте, – робко произнёс господин Симпли, первым поддавшийся какому-то магнетическому импульсу, исходившего в этот момент от молодого черноусого франта.

– Тогда позвольте мне быть первым, – торопливо начал Алексей Николаевич. – Зачем я приехал сюда? А вот зачем: я был банкиром, прогорел, ну и теперь мне нужны деньги, чтобы начать своё дело сначала.

– А я, господа, слишком мягкосердечен, в этом моя беда. Я слишком часто давал в долг, так что теперь я почти нищий, – скромно произнёс Павел Егорович.

– А с нами, приключилась чудовищная история: меня и моего незадачливого мужа надул какой-то проходимец, так что если у нас не будет в скором времени достаточно средств, мы разоримся. Поверьте, на свете нет справедливости, – сказала госпожа Симпли с неподдельной тоской в голосе.

– Ну что ж, раз на то пошло, то вот моя история: я много проиграл в карты, конечно, каждого из этих жуликов я мог бы вызвать на дуэль, но надоели проблемы с законом. Лучше откупиться деньгами, так, право, будет спокойнее, – сказал Карл Феликсович.

– Вот уж не думал, что дядюшка всем сможет так угодить своей кончиной, – с улыбкой произнёс Алексей Николаевич, – ещё и письма каждому заранее прислал.

– Ну, а вы, Александр Иванович, зачем приехали? Тоже в долг много давали или проигрались в пух и прах? – спросил, высокомерно глядя на собеседника, Карл Феликсович.

– Мне не нужны деньги, мне вообще ничего не нужно, господа, – честно ответил офицер.

В этот момент Наталья Всеволодовна встала из-за стола и молча вышла из столовой. Все присутствующие проводили её взглядом.

– До чего неблаговоспитанная барышня, – презрительно заметила госпожа Симпли.

– Прошу вас не осуждать её, эта девушка расстроена кончиной своего опекуна, и ей простительно подобное поведение, тем более в нашем кругу, – сказал Александр, вступаясь за Наталью.

– Но мы же так себя не ведём, хотя тоже немало скорбим, – вмешался господин Симпли.

– И всё-таки, зачем вы сюда приехали, мне это право интересно, – перебил Карл Феликсович.

– Мой двоюродный дед, господин Уилсон, прислал мне письмо, в котором просил меня осуществить протекцию его воспитаннице, Наталье Всеволодовне, – твёрдо сказал Александр.

– И какого же рода протекцию? – поинтересовался Карл Феликсович.

– Известно, какого! Такую протекцию осуществляют всякие офицеры над подобными девицами, – язвительно произнёс Алексей Николаевич.

Александр вскочил со стула, жалея, что оставил саблю в комнате. Он хотел хорошенько проучить наглеца, но вовремя сдержался.

– Что это вы имеете в виду, сударь, – вскричал он, – извольте незамедлительно взять свои слова назад и извиниться!

– Скажите-ка, какой гордый господин, обижаться на меня вздумал, – буркнул Алексей Николаевич.

Видя, что вот-вот произойдёт серьёзный скандал, Павел Егорович тоже встал со стула, преградив дорогу Александру, готовому разорвать оскорбившего его Алексея Николаевича.

– Умоляю, не делайте глупостей, – зашептал Павел Егорович Александру, – поверьте, этот человек не стоит вашего гнева.

Как это ни странно, слова невысокого худого человечка возымели силу над разумом драгунского офицера, и тот снова сел на стул, отвернувшись от господ, сидевших за столом.

– Неужели вы намерены жениться на Наталье Всеволодовне, если вас о том просил ваш дедушка? – спросил господин Симпли. – Вы, конечно, меня извините, но вы так ревностно изволите защищать её интересы…

– Нет, жениться на такой девушке я и сам не против! – воскликнул Алексей Николаевич. – Она конечно не подарок, но при должном воспитании станет хорошей супругой. С тётушкой я как-нибудь сумею договориться по этому поводу! – и он принялся потирать свои маленькие пухлые ручки.

– Как вы смеете? – с горечью произнёс Александр Иванович. – Прекратите сейчас же, или вы потеряете остатки моего уважения!

– Больно мне оно надо, сударь, – презрительно отозвался Алексей Николаевич.

В эту минуту в столовую вошла Наталья Всеволодовна. Она немного смутилась, когда все тотчас посмотрели на неё. Все замолчали, и минуты три никто не произносил ни слова.

– Скажите, милочка, вы никогда не задумывались о свадьбе? – начал господин Симпли.

– Помилуйте, Семён Платонович, ведь завтра похороны, грех о свадьбе думать! – удивлённо воскликнула Наталья.

– О таком деле никогда не грех думать! – заявил Алексей Николаевич.

– Я вас не понимаю, – смущённо произнесла Наталья Всеволодовна, отодвигаясь от него.

– Видите ли, сударыня, вы произвели на меня неизгладимое впечатление, я, можно так сказать, очарован вами! Думаю, что ваша дражайшая опекунша, госпожа Уилсон, согласится на ваш брак с таким солидным женихом, как я, в этом можно не сомневаться, уж поверьте! – говорил Алексей Николаевич, подходя к ней всё ближе и ближе, напирая и стараясь взять за руку.

Наталье Всеволодовне пришлось отступать, пока она не достигла стены, далее отойти было уже невозможно, ибо дорогу ей преграждал массивный посудный шкаф.

– Полноте, сударь, я вас не понимаю, – бормотала перепуганная девушка.

Александр Иванович вскочил со стула и хотел броситься к девушке, ибо уловил её взгляд, ищущий защитника среди присутствующих господ. Но его окружили супруги Симпли и, не давая ему прохода, стали что-то говорить скороговорками наперебой. Офицер старался деликатно обойти их, но всё время они возникали прямо перед ним, точно привидения, не пропуская его.

– Как-же-с не понимаете, сударыня? Дайте ваше согласие, мы обвенчаемся законным браком и будем счастливы, – мягко, но напористо говорил Алексей Николаевич, и глазки его алчно сверкнули.

– Но я не люблю вас! – в испуге воскликнула Наталья.

– Достаточно и моей любви к вам! Моя страсть вспыхнула сегодня тотчас, с первого взгляда! Соглашайтесь, или вы хотите всю жизнь просидеть старой девой? – всё более жёстко и угрожающе напирал он, хватая её за локоть.

– Оставьте меня, прошу вас! – молила девушка, пытаясь избавиться от пухлых, но цепких пальцев.

– Согласитесь, ведь я прошу вашей руки по-хорошему при свидетелях, или я устрою так, что больше никто и никогда не попросит вашей руки! – прошипел Алексей Николаевич, окончательно перейдя на угрозы.

– Никогда! – крикнула Наталья.

Тут всех оглушил зон пощёчины. Алексей Николаевич отшатнулся и выпустил локоть девушки. Александр Иванович смог заметить, как слёзы бежали из глаз Натальи, когда та выбегала из дверей.

– Пусть бежит. Ещё одумается! – крикнул Алексей Николаевич, потирая щёку и криво улыбаясь.

Александру же всё никак не удавалось освободиться от назойливых супругов Симпли, они висели на нём, как каторжные гири, так что нельзя было пошевелиться. Их слова путались, а смысл оставался далёким, хотя как будто говорили они о чём-то важном.

– Да оставьте же меня! – крикнул на них поручик.

Но тут перед ним встал, всё это время сидевший за столом и посмеивавшийся над происходившим в зале, Карл Феликсович. Положив ему на плечи обе руки, он произнёс холодным и твёрдым голосом:

– У нас есть к вам дело, милостивый государь, и с вашей стороны не вежливо уходить от нас.

Александр Иванович почувствовал на себе острый, пронзительный взгляд чёрных глаз кузена.

– Что вам угодно, Карл Феликсович? – спокойно спросил он, понимая, к чему могут привести неосторожные действия.

– Видите ли, мы решили, что раз вам не нужны деньги, то почему бы вам не отказаться от своей доли наследства в нашу пользу? Вы, конечно, имеете право не принимать моего предложения, но, поверьте, мы не останемся в долгу, – ответил тот сдержанно. Он испытующе посмотрел на Александра.

– Возьмите всё, что угодно, только прошу, оставьте меня, – тихо, но уверенно произнёс поручик, отстранил кузена и вышел прочь из столовой быстрым шагом.

– Какой невоспитанный молодой человек, – покачала головой госпожа Симпли.

– Нынешнее поколение всё такое, душенька, – заметил её супруг.

– Подумайте очень серьёзно над нашим предложением! – выкрикнул вслед Александру Ивановичу Карл Феликсович.

От его внимательного взгляда не укрылось то негодование, которое он вызвал в своём собеседнике. Ещё немного, и тот бы потерял контроль. Какую радость доставляло сейчас ему чувство превосходства над этим офицером, столь неосторожно поддавшегося эмоциям. Как же всё-таки просто казалось играть чувствами других людей, очертя голову бросавшихся в расставленные искусным манипулятором сети.

Затем Карл Феликсович вновь подошел к столу, налил большой бокал вина и залпом осушил его. Наступило молчание, только часы мерно тикали, отсчитывая время на круглом циферблате.

– Господа! – вдруг вскричал Павел Егорович, который всё это время сидел молча и неподвижно, теребя в руке вилку. – Ваши предложения и требования незаконны и абсурдны! Вы, Алексей Николаевич, не имеете никакого морального права заставлять несчастную девушку выйти за вас замуж! А вы, господа Симпли и Карл Феликсович, не имеете права предлагать, а уж тем более заставлять молодого человека отказываться от его доли в наследстве! Вы поступаете не по-людски, даже забыв о том, что всего несколько часов назад скончался близкий нам человек! Более того, если вы посмеете совершить хоть что-то противоправное в стенах этого дома, я вызову жандармов!

– Вы зря осмеливаетесь нас критиковать, – заметил Карл Феликсович, – лично мне виднее, когда скорбеть, а когда наслаждаться жизнью. И мои дела вас не касаются никоим образом, Павел Егорович, так что ведите себя благоразумно, и не устраивайте скандалов!

– Но, помилуйте, сударь… – начал было Павел Егорович, ожидавший несколько другого эффекта от своей проповеди.

– Неужели вы хотите очень долго жалеть о своих словах? – угрожающе перебил его Карл Феликсович.

– Лучше жалеть, чем быть равнодушным, – горько заметил Павел Егорович.

– Перестаньте, перестаньте, господа, – вмешался раскрасневшийся от пощёчины и выпитого накануне вина Алексей Николаевич, – мне надоели споры, которые ни к чему не приводят. Кузен, ты верно уже бредишь, хватит тебе нести чепуху. Ты слишком много читал дурацких романов, вот уже и говоришь невесть что. Никто не собирался нарушать законов и приличий!

Все замолчали, на это раз надолго. Так или иначе, эти слова уняли пыл спорщиков к великой радости Алексея Николаевича. Павел Егорович обиделся и сел в углу, отвернувшись от остальных, Карл Феликсович налил себе очередной бокал вина, считая свою победу в споре окончательной и бесповоротной, супругам Симпли было просто нечего сказать. Все сидели мрачные и понурые.

– Знайте, господа, я слов на ветер не бросаю и привык исполнять всё, что говорю, – твёрдо сказал Карл Феликсович, нарушив тишину.

Однако, он не продолжил своей фразы, только улыбнулся, как улыбаются люди, верящие, что повезёт именно им. Он встал и, обведя всех взглядом, покинул столовую.

– И в самом деле, довольно, господа, – задумчиво произнесла госпожа Симпли.

Затем они с мужем вместе вышли из столовой, за ними последовали Павел Егорович и Алексей Николаевич.

Между тем встревоженный Александр Иванович ходил по всему замку в поисках Натальи Всеволодовны. Он не мог успокоиться, зная, что она обижена и страдает от одиночества. Сердце его было переполнено чувством глубокого сострадания к этой юной и беззащитной девушке. Он хотел, во что бы то ни стало, отыскать и утешить её, но, увы, это было безуспешно. Он прошёл все коридоры, обыскал все комнаты, но нигде её не оказалось. Неожиданно в одном из залов Александр столкнулся с Алексеем Николаевичем. Не помня себя от ярости, поручик схватил его за ворот, так что тот едва устоял на ногах, и начал трясти, что было сил.

– Говорите, сударь, где Наталья Всеволодовна, или вам не поздоровится! Вы ответите за оскорбление, нанесённое ей, слово даю, ответите! – почти рычал Александр, готовый убить пленника.

– Отпустите, богом прошу, не делайте глупостей, – задыхаясь, бормотал Алексей Николаевич, размахивая в воздухе своими пухлыми ручками. – Я понятия не имею, где она. Шуток что ли не понимаете! Всего-то покуражился! Мне не нужна женщина, с которой столько проблем!

Офицер резко отпустил Алексея Николаевича, и тот упал прямо в кресло, на его счастье оказавшееся рядом, тяжело дыша и отдуваясь, как жаба. А Александр Иванович поспешил удалиться для продолжения поисков, ибо на сердце у него было неспокойно.

В этот момент из ближних дверей вышел Павел Егорович, немало удивившийся помятому виду кузена.

– Вот, на кого ваших жандармов натравливать надо, братец, – прохрипел Алексей Николаевич, потирая шею и грозя кулаком вслед поручику.

Однако сколько Александр не искал Наталью по замку, её не было нигде, и никто из встречавшихся ему людей не знал, куда она могла пойти. Александр Иванович спустился вниз ко входу в замок. Там он встретил горничную, нёсшую вёдра с водой.

– Марта, не знаешь ли ты, где я могу найти Наталью Всеволодовну? – спросил он у неё.

– Как-же-с, ваша милость, минут двадцать назад они выбегали из замка в слезах, в одном платьице, а на дворе уже холодно-с, – отвечала горничная спокойным голосом.

Ничего не говоря, Александр молниеносно выбежал из замка.

– Эй, куда направилась девушка, что не так давно выбегала отсюда? – крикнул он слугам, стоявшим у ворот замка.

Те, переглянувшись, показали в направлении леса. Александр Иванович мигом бросился в ту сторону. Он чувствовал, что если не поторопится, то может произойти несчастье. А тем временем Наталья Всеволодовна пробиралась по лесу через густые заросли елей и кустарника к крутому обрыву оврага, на дне которого звонко бежал по грубым древним валунам быстрый ручей. Её нежное личико было заплакано, волосы растрепались и лезли в глаза, цеплялись за ветви деревьев. Платье было изорвано, и, казалось, что сам лес хотел остановить и удержать её от безумного поступка. Но она упрямо шла вперёд, не желая доле оставаться на этом свете, ставшим для неё пустым и холодным. Всё казалось Наталье серым, безжизненным, мёртвым, какой и она должна была стать в ближайшее время, иначе бы её ожидала жизнь в сто раз хуже смерти. Раньше всё представлялось ей ярким и приветливым, но теперь для неё наступило время боли, лишений и утрат, к которым эта хрупкая девушка была не готова. Все прелести прошлого исчезли, и осталась только боль и отчаянье.

Плеск воды уже отчётливо доносился до неё. Она медленно подходила к оврагу и думала, повторяя мысленно каждое слово: «Мой бедный дядюшка, зачем ты умер, оставив меня одну? Твой замок и состояние пропадут, а злые родственники сделают всё, чтобы тебя все забыли. Меня выгонят из дома или, ещё хуже, женят на этом ненавистном мне Алексее Николаевиче, а уж у него я буду точно рабыня. Я не хочу так жить! Нет, нет, такая жизнь страшнее любой смерти! Пусть я умру, и все забудут меня навсегда!» Так она дошла до края обрыва, огляделась в последний раз по сторонам и встала на выступ земляного уступа, нависавшего над ручьём. Наталья глянула вниз, и голова её закружилась. Под ней далеко внизу мелодично журчала вода, острые, поросшие мхом камни звали её к себе, притягивая, как магнитом. Не было на свете более спокойного и уединённого места, и никто бы никогда её там не нашёл и не побеспокоил.

«Боже прости меня! Я больше не могу оставаться на этом свете! Здесь никто не увидит моей слабости, моего преступления, не увидит и не осудит. Здесь я сама с собой… Боже, спаси меня!» С такими мыслями она стояла долго, словно чего-то ожидая. Она готовилась к последнему шагу в своей жизни, самому страшному и тяжёлому. Сбившееся дыхание становилось ровнее, в душу вливался пьянящий покой, что через пару мгновений станет вечным. Неожиданно сзади раздался хруст ветвей, и она услышала голос Александра Ивановича у себя за спиной:

– Остановитесь, Наташа, не делайте этого! – прокричал он.

– Уходите, мне нечего терять, – ответила она, стараясь казаться спокойной.

Но слёзы предательски бежали по её лицу, а всё тело начинало колотить, как в лихорадке.

С трепещущем сердцем, Александр подошёл ближе, не сводя глаз с Натальи Всеволодовны. Нервы его были на пределе.

– Поверьте, я никак не могу уйти! Ваш дядюшка, мой дед, просил меня в своём письме защищать и оберегать вас после его смерти. Если же я не выполню его последней воли и позволю вам умереть, то я не смогу жить на свете, – сказал он, превозмогая волнение.

Наталья повернулась к нему, на её лице было написано удивление. Слова молодого драгуна тронули её своей прямотой и искренностью. На лице её отразилось колебание, казалось, она уже передумала, но… Внезапно раздался резкий треск – земля, на которой она стояла, поползла с хрустом и грохотом вниз, и Наталья, вскрикнув, сорвалась в пропасть. Александр стремглав бросился вслед за ней и успел в последнюю секунду схватить её руку.

– Держитесь! – крикнул он. – Только не отпускайте меня!

Вскоре ему удалось вытащить Наташу из лап бездны, которая уже решила, что одним прекрасным существом на её чёрном дне должно стать больше. Оба они отпрянули от манящего края на твёрдую почву. Дул холодный осенней ветер, небо было серым, сквозь узкую брешь в облаках просачивались бардовые лучи заката, в свете которых кружились падающие жёлтые листья, засыпая собой лежащих на земле Наталью и Александра. Они всё любовались этим прекрасным зрелищем, не чувствуя холода и сырости. Им обоим стало отчего-то очень тепло и хорошо, что-то наполнило и согрело их сердца.

– Никогда больше так не делайте, – ласково сказал Александр Иванович.

– Я обещаю, – тихо промолвила Наталья.

Потом они встали и медленно пошли через лес к замку, который казался призрачным и волшебным, возвышаясь над окрестностями.

– Как же вы нашли меня? – спросила Наталья Всеволодовна.

– Мне подсказало сердце, – улыбаясь, ответил Александр.

Когда они вошли через тяжёлую парадную дверь в замок, к ним тут же бросился дворецкий.

– Я с ног сбился, разыскивая вас! Где вы пропадаете? Мы все уже решили, что что-то случилось! – спросил разнервничавшийся Альфред.

– Успокойся, Альфред, всё кончилось хорошо, видишь, мы вернулись целыми и невредимыми, – ласково ответил Александр Иванович.

– Не жалеете вы моих седин, – укоризненно пробормотал дворецкий.

Когда Наталья поднималась вместе со своим спасителем по лестнице, им встретился Алексей Николаевич, возникший точно фантом в свете канделябра. Наталья отшатнулась от него, но Александр взял её под руку, прошептав: «Не бойтесь его, я с ним говорил, и ручаюсь, что он и пальцем не посмеет вас тронуть». Некоторое время все трое стояли молча и неподвижно, не зная, чего ожидать друг от друга.

– Спокойной ночи! – грубо буркнул Алексей Николаевич и проскользнул мимо них, исчезнув в тёмной зале.

После того, как Александр проводил Наталью Всеволодовну до её комнаты, она сказала ему на прощанье:

– Благодарю, что спасли меня, я этого никогда не забуду, – на этих словах она потупилась и покраснела.

– Это был мой долг, и я рад, что столь благополучно его исполнил, – ответил Александр Иванович, и на этом они расстались.

Глава II

Солнце окончательно закатилось за горизонт, и стало совсем темно. Александр Иванович пошёл к себе в комнату. Он устал от переживаний и нуждался в хорошем отдыхе.

Все же остальные наследники собрались этим пасмурным вечером в гостиной, которая была невероятно богато убрана и являлась гордостью её прежнего владельца. На полу лежали персидские ковры, вдоль стен были расставлены мягкие кресла и диваны, на стенах висели большие портреты в золочёных рамах, но главным украшением был камин с искусно вылепленным гербом владельца замка. Четыре джентльмена и одна леди сели играть в бридж за круглый стол, накрытый зелёной бархатной скатертью. Однако игра шла плохо, и завязался разговор.

– Когда день вашей свадьбы, милостивый государь, – спросил господин Симпли, подтрунивая над Алексеем Николаевичем.

– Увы, сударь, свадьбы не будет, я, видите ли, человек строгих правил и не могу взять в жёны девицу, которая так плохо воспитана. К тому же, небезызвестный вам офицер уже изволил выказать на неё претензию, – мрачно отвечал тот.

– Вот как? Ай да поручик, и на войне хваток, и на гражданской не подкачал! – воскликнул удивлённый господин Симпли.

– Тебе, муженёк, поучиться бы хваткости в делах, – сказала наставительным тоном госпожа Симпли.

– По сути, играем только мы с вами, Алексей Николаевич, – сказал после минутной паузы Карл Феликсович, перекладывая карты из одной руки в другую. – Что толку в пустой забаве, может, мы с вами сыграем на деньги?

– Сейчас у меня денег нет вовсе, так что я не могу согласиться на ваше предложение. Вот когда получу наследство, тогда и сыграем, – ответил он.

– Да вы не робейте, сделайте только ставку, а уж отдадите после того как наследство получите, – сказал Карл Феликсович, жаждавший азарта.

– Когда замок станет моим, я сделаю здесь головокружительный ремонт, – задумчиво произнесла госпожа Симпли. – Персиковый цвет сейчас в моде, так что гостиная непременно должна быть персиковой. Весь этот старомодный декор, – она показала на лепнину над каминной полкой и на потолке, – всё это надо непременно поменять!

– Помилуйте, сударыня, всему этому великолепию, что нас окружает, по меньшей мере, полтораста лет! – прервал полёт её фантазии Павел Егорович. – Да и вряд ли вам удастся заменить герб господина Уилсона своим, ведь у вас, насколько я знаю, его нет.

На это госпожа Симпли ничего не ответила, лишь недовольно фыркнув, она начала яростно обмахиваться веером.

– Я выиграл, Карл Феликсович, – радостно воскликнул Алексей Николаевич.

– Кому везёт в картах, тому не везёт в любви, – заметил Павел Егорович.

– Только не говорите мне об этом противном чувстве! – воскликнул Карл Феликсович. – Оно ослепляет разум, мешает мыслить чётко и ясно, да и вообще не верю я в любовь. Это всего-навсего дешёвая уловка лицемеров, желающих достичь своей цели. А я всего, чего желаю, добиваюсь силой и умом, но только не подобными ухищрениями, как любовь. Её нет, просто нет, нет ни любви между мужчинами и женщинами, ни, тем более, любви к ближнему! Всё это уловки всякого рода святош, желающих обогатиться за наш счёт. Любовь придумали, чтобы принудить оставаться тех, кто хочет уйти, чтобы заставить делать то, что делать нет желания, любовь надо доказывать, а доказать её невозможно. Я слишком ценю свободу, чтобы поддаться этой манипуляции. Любовь стала оправданием неудачливых людей, ширмой, за которой они прячут свою несостоятельность, свою трусость и лень.

Произнесённая тирада смутила всех присутствовавших, уж слишком она была дерзкой и необычной. Несколько минут все молчали, не зная, что сказать, ведь спорить с таким человеком, как Карл Феликсович было опасно, хоть и слова его некоторым пришлись не по душе.

– И всё-таки она существует, а ваша свобода есть лишь право выбирать себе ограничения, – тихо произнёс Павел Егорович.

– Такова моя позиция, господа, и я не намерен больше это обсуждать, – громко добавил Карл Феликсович, смешал карты, встал и вышел из гостиной прочь.

Павел Егорович тоже встал и несколько раз нервно прошёлся по ковру, уж очень сильно задели его слова молодого человека. Госпожа Симпли настороженно озиралась, словно бы что-то искала по всей гостиной.

– Мне кажется, господа, за нами кто-то следит, – сказала она с обеспокоенным видом.

– Да, дорогая, ручаюсь, что это старики с картин смотрят за каждым нашим шагом! – с улыбкой произнёс господин Симпли.

– Снять бы эти портретики, да продать подороже, – предложил Алексей Николаевич.

– Ах, кузен, как вы не понимаете, что этого делать нельзя, – возразил Павел Егорович, – без этих портретов гостиная потеряет свой уникальный шарм!

– Да нет же, господа, здесь слишком душно, – сказала госпожа Симпли.

– В таком случае, не мешало бы открыть окно, – предложил Алексей Николаевич.

– Да, да, конечно стоит открыть окно, – согласились все и поспешили к окну.

Однако едва они встали, оно само собой распахнулось, влетел ветер, задул свечи и поднял в воздух игральные карты. Все вскрикнули и кинулись закрывать хлопающие створки. Но ветер свирепствовал, метал жёлтые листья в господ и трепал их волосы. На шум прибежал перепуганный Альфред. Всеобщими усилиями окно было плотно закрыто, свечи зажгли вновь. Когда все пришли в себя, Павел Егорович заметил:

– На том месте, где сидел Карл Феликсович, лежит пиковая дама.

– Друг мой, не будьте столь легкомысленны! Какие только суеверия не придумают игроки, – заметил господин Симпли.

– Здесь всё буквально устлано картами-с, – сказал Альфред, собирая с пола пёстрые картонки.

– Мне кажется, тут вообще начинается какая-то чертовщина, – буркнул Алексей Николаевич.

– Да полно вам на сатану всё сваливать, – сказал господин Симпли, закуривая кривую трубку.

– Если вам, господа станет душно, не стоит открывать окон самим, вы можете вызвать слуг, – сказал, уходя, дворецкий.

Все сели по разным углам. Никто ничего не говорил, каждый занимался своим делом. Павел Егорович читал французский роман, господин Симпли курил, иногда выпуская изо рта причудливые кольца сизого дыма, Алексей Николаевич потирал руки и улыбался чему-то своей противной улыбкой, госпожа Симпли рассматривала портрет одного из своих прадедушек. Так они просидели ещё долго. Некоторые свечи стали оплывать и гаснуть. Господа начали расходиться, по-прежнему соблюдая молчание, так как им казалось, что очередной разговор не способен привести ни к чему хорошему. Да и сил на слова у них больше не осталось. После этого в опустевшую гостиную вошёл Альфред, он затушил оставшиеся свечи, поправил стулья и скатерть, а затем ушёл. Вдруг в кромешной темноте открылась потайная дверь, находившаяся за тем портретом, который так долго рассматривала госпожа Симпли. Из двери вылезла небольшая согнутая фигурка со свечой в руках. Человечек закрыл за собой дверь и поспешно удалился из гостиной.

Тем временем Карл Феликсович, мучимый бессонницей, прохаживался по тёмному коридору, обдумывая причины своих карточных неудач. Ведь раньше ему всегда везло, а теперь отчего-то фортуна изменила ему, причём в тот самый момент, когда она так была нужна. Ни одна умная мысль не шла ему в голову. Нужны были деньги, а взять он их мог, только выиграв в карты. Долги росли, а капиталы так и не появлялись. Единственным способом избавления от угрозы обнищания и долговой тюрьмы было получить большую сумму в наследство.

Внезапно он остановился и прислушался, ему стало мерещиться, что кто-то идёт навстречу по коридору. Впереди показался странный мрачный силуэт, покрытый плащом. Он тихо приближался к Карлу Феликсовичу в абсолютной темноте. У бывалого дуэлянта застучало в висках, он резко повернулся и со всех ног бросился к своей комнате. Добежав до неё, он заперся и, на всякий случай, придвинул к двери большое кресло. Правда, потом он решил, что силуэт просто привиделся ему от усталости и был не более чем обманом зрения.

Прошло несколько часов. Все спали, даже Карл Феликсович задремал под горой одеял. Но Александр Иванович всё это время так и не сомкнул глаз. Он много думал, вспоминая своё детство в замке, юность, проведённую в военной академии, и последние годы, что прошли на фронтах и в походах. Мысли приходили одна за другой, отгоняя сон. Было что вспомнить, но чаще всего он вспоминал сегодняшний день, а особенно его конец. Тут он услышал шаги в коридоре. Александр Иванович поднялся с постели, на которой лежал всё ещё одетым. Шаги приближались к его комнате, они были ритмичны и глухи. Александр взялся за рукоять сабли и подошёл к двери. Конечно, он ничего не боялся, но всё-таки ему было не по себе находиться в такой непривычной обстановке. Шаги удалились и снова стихли. Поручик отложил саблю, сел и закрыл глаза. Через минуту раздался негромкий стук в дверь.

– Кто там? – спросил он, машинально хватаясь за эфес.

– Это я, откройте, – услышал он голос Натальи Всеволодовны.

Александр Иванович поспешил отворить дверь. На пороге действительно была она.

– Отчего вы не спите? – спросил он, зажигая свечу.

– Прошу, не поймите меня превратно, по замку кто-то ходит, и мне страшно, – боязливо прошептала она.

– Я думал, вы боялись приведений только когда были девочкой, – улыбнувшись, произнёс он, впуская её в комнату.

– О, нет, я не боюсь их, – ответила Наталья по-прежнему шёпотом, ставя свою свечу на стол. – Я спала, мне показалось во сне, что кто-то открыл дверь и смотрит на меня. Я открыла глаза и вскрикнула. Потом хлопнула дверь, и я услышала шаги. Лица его я не видела. Мне стало очень страшно, поэтому я оделась и пришла к вам.

– Действительно странно, – сказал Александр. – Что ж, вы оставайтесь здесь, а я пойду и разыщу того нахала, который смеет мешать вам спокойно спать.

– Нет, прошу, не оставляйте меня одну, – сказала Наталья Всеволодовна. – У того, кто отпер мою дверь, могут быть ключи и от любой другой двери. Поверьте, я запиралась, но когда я хотела к вам идти, дверь оказалась открыта.

– Ну что ж, это тогда точно не привидение, – заметил Александр Иванович.

– Можно мне пойти с вами? – робко спросила Наталья.

– Если вы не боитесь, то я не смею вам возражать. Мне даже будет спокойнее идти с вами, – сказал Александр, заменяя оплывшие свечи в подсвечнике на новые.

– Одной оставаться было бы куда страшнее, – сказала Наталья.

Александр Иванович пристегнул к поясу саблю, взял подсвечник и вышел с Натальей Всеволодовной из комнаты. Затем он запер дверь, дважды повернув ключ в замке, и положил этот ключ к себе в карман. И так они пошли по бесконечным тёмным коридорам замка, останавливаясь у дверей тех комнат, где спали наследники господина Уилсона. Однако отовсюду, где бы они ни останавливались, слышались храп или сопение.

– Свет от открытого огня слепит глаза, – сказал Александр, – мы можем просто и не увидеть этого человека.

Они прошли множество коридоров, лестниц, гостиную, столовую и другие залы, но нигде не заметили и человеческой тени. Замок был пуст, нигде не слышалось даже лёгкое поскрипывание половиц. Персоны, что были изображены на портретах, развешанных по стенам, грозно смотрели на них нарисованными глазами, блестевшими в темноте. Казалось, они были недовольны ночными посетителями.

– Может быть, кто-то из этих важных господ решил прогуляться по замку и посмотреть, все ли спят, – сказал Александр улыбаясь.

– Они мне всегда казались чересчур таинственными и даже призрачными, – промолвила Наталья. – Такие строгие, почти живые. Иногда мне казалось, что они движутся.

Под конец они спустились в большой зал у парадного входа, где потолок поддерживался десятками колонн, соединённых готическими арками. В темноте приходилось ступать очень осторожно, так как откуда-то дул сильный сквозняк, грозивший погасить дрожащее пламя свечей. Молодые люди сторонились каждой колонны, казавшейся в тусклом свете привидением. За тяжёлыми дубовыми дверями выл ветер. Сквознячок шевельнул пламя свечей, и Александру с Натальей показалось, что они увидели чей-то тёмный силуэт между колонн. Поручик осторожно передал девушке подсвечник и взялся за рукоять сабли. Тут сзади них некто неожиданно и громко кашлянул. От внезапности все вскрикнули и отпрянули в разные стороны.

– Боже мой! Какое счастье, что это вы, Альфред! – воскликнула Наталья Всеволодовна, разглядев в мерцающем слабом свете дворецкого в ночном колпаке и халате, со свечёй в руках.

– Я мог тебя так убить, приняв за призрака или вора, – сказал Александр Иванович, принимая подсвечник из рук Натальи.

– Ваши милости изволят потешаться надо мной, – сонно проворчал Альфред, поправляя халат. – Не жалеете вы моих седин, молодые люди, бродите тут по ночам, не проявляя уважения ни ко мне, ни к этому дому, ни к покойному вашему дядюшке.

– Прошу простить нас, и даю слово, что у нас не было и мысли шутить над тобой, – ответил Александр Иванович. – Но скажи, не ты ли час назад заходил в комнату Натальи Всеволодовны?

– Ваша милость всё шутки шутят, – обиженно произнёс Альфред. – Во-первых, единственный ключ я отдал вам, Наталья Всеволодовна, во-вторых, час назад я спал, а вы изволили разбудить меня своими разговорами и беспрестанной ходьбой по коридорам, – тут Наталья хотела что-то сказать, но дворецкий не дал ей этого сделать. – Попрошу не перебивать, – сказал он строго, – в-третьих, у меня нет привычки бродить по ночам по замку и искать несуществующих привидений. И последнее, я прошу вас отправиться спать без лишних разговоров и не шуметь, а то из-за ваших детских шалостей мне завтра достанется от господ наследников.

Затем Альфред повернулся и ушёл к себе в комнату по узкому коридору, ведущему из колонного зала в комнаты для прислуги. Долго ещё слышалось ворчание престарелого дворецкого, эхом разносившееся по залам: «Что за молодёжь пошла, чему их только жизнь учит!» А молодые люди, словно отчитанные строгим преподавателем дети, побрели к себе, гадая, чьи же шаги и голоса слышал в эту ночь Альфред. Был ли это дух их недавно почившего родственника или призрак этот не одно десятилетие бродит по замку, они не знали. Ясно было только, что это привидение объявилось неспроста.

Расплавленный воск со свечей в подсвечнике стекал на медные подставки и долго не застывал.

– Раньше Альфред был добрее и веселее, – заметила Наталья.

– Я уверен, что он остался таким же в душе, – ответил Александр.

– У меня к вам просьба, Александр Иванович, – сказала Наталья.

– С радостью исполню всё, что вам будет угодно, сударыня, – ответил её спутник.

– Простите мне мою нескромность, но можно я переночую у вас в комнате? Мне там будет намного спокойнее, – краснея, сказала она.

Александр Иванович сразу же согласился, сказав, что будет охранять её сон. В тишине и мраке они вернулись. Когда они подошли к двери Александра, он достал ключ, но обнаружил, что она открыта. Поручик резко распахнул её, ворвался в комнату, обыскал всё помещение, но там так никого и не оказалось. После этого он оставил девушку в комнате одну, попросив её запереться. Сам он сел на пол перед дверью. Конечно, Александр старался не смыкать глаз, но сон всё-таки одолел его.

Проснулся он на рассвете, сам удивившись, что не встал по привычке в седьмом часу утра, ведь осенью солнце встаёт поздно. Привычными движениями Александр размялся и поправил свой мундир. Затем он постучал в дверь и спросил:

– Наталья Всеволодовна, вы спите?

– Нет, – раздался её голос, – вы что-то хотели?

– Да, вы не против, если я покину вас на время, чтобы узнать, как идут дела, ведь сегодня похороны, – сказал Александр Иванович.

– Вы правы, идите, – ответила она, – Я оденусь и немного позже найду вас.

Александр простился с ней и ушёл. Она же тем временем надела платье и пошла в свою комнату, чтобы переодеться в траур для похорон. Она долго приводила себя в порядок перед зеркалом в кованой раме, висевшим на стене. Это зеркало нравилось ей с детства и казалось самым нарядным из всех зеркал мира. И, как не было её сердца полно суеверного страха, она всё же решилась снять с него покрывало, хоть и верила, что в зеркале отразится её покойный дядюшка Уилсон. Она смотрела не себя с робостью. Прежние мысли о красоте казались ей дикими в этот день. Сердце щемило от мысли, что она продолжает жить, когда единственный по-настоящему близкий ей человек ушёл из этого мира. За окном сгущались свинцовые облака, хотя и было довольно светло. Ветер постукивал в окошко, позванивая стёклами.

Тем временем слуги уже давно встали и вовсю готовились к похоронам. Пришёл священник из храма, находившегося неподалёку. Он сидел в людской, внимательно перелистывая страницы Евангелия. На нём была длинная чёрная ряса, на груди на цепочке висел серебряный крест. При входе в людскую Александр Иванович, успевший привести себя в порядок и начистить до блеска сапоги, поздоровался с ним и узнал, что траурная процессия выйдет из замка в десять часов утра, когда соберутся все родственники. Процессия двинется прямо на местное кладбище. Александр пошёл сообщить об этом Наталье и столкнулся с нею в дверях. Её щёки вспыхнули, а очи опустились долу. В чёрном траурном платье она выглядела таинственной и прекрасной, словно бутон чёрной розы. И Александр невольно залюбовался этим хрупким и нежным цветком, почти забыв, по ком она надела этот траур.

После того, как он рассказал ей всё, что узнал о предстоящем погребении, они вместе сели на скамью у стены людской, которая была заставлена шкафами с посудой, кастрюлями, специями, съестными припасами и многим другим. Посреди людской стоял большой деревянный стол для слуг, застеленный грубой льняной скатертью. На столе была солонка, блюдечко и плетёная корзинка с чёрствым хлебом. Маленькая дверь в углу людской вела в винный погреб, где хранились выстроенные тесными рядами дубовые бочки с вином и мёдом. На кухне, к которой примыкала людская, возились насколько поваров. Они в жаре и духоте готовили поминальное угощенье. Всё это молодые люди рассматривали очень внимательно, не смея начать беседу. Однако в какой-то момент их глаза встретились и оба их личика вспыхнули румянцем смущения, а глаза опустились. И так они продолжали сидеть тихо, чуть дыша, совсем рядом друг с другом. Они слышали, как открылась парадная дверь замка, и в колонный зал внесли гроб. И тут же мрачные и тяжёлые мысли вновь погасили едва проскочившие искры безмятежности, так неуместно вдруг просочившийся в их разум. Нет, то было время скорби, не терпящей иных мыслей, ведь умер близкий им человек, и пришло время проститься с ним навсегда. Так было положено, таков людской закон.

Без четверти десять в людскую вошёл Альфред, одетый в траурный фрак.

– Ах, вот вы где, – сказал он, – господа уже изволили собраться в зале, вам следует поспешить.

Потом он поздоровался со священником и попросил его следовать за ним, попутно дав поварам несколько указаний. В колонном же зале собрались все родственники и слуги умершего господина Уилсона, не было только его жены. Двери были широко распахнуты, и ветер, залетая в зал, трепал бардовое покрывало, которым был накрыт небольшой стол. На этом столе стоял закрытый гроб. Никто не обратил особого внимания на появление Альфреда со священником. Одни деловито переговаривались между собой, другие стояли молча, опустив голову. Священник благословил присутствующих и прочитал молитву. После этого шестеро слуг, одетых в траурные ливреи, подошли к гробу, чтобы нести его до кладбища. В этот момент госпожа Симпли сказала священнику повелительным тоном:

– Святой отец, на улице сегодня холодно, давайте не будем затягивать прощание, сделаем всё быстро и разойдёмся.

– Дочь моя, – ответил ей священник, – обряд погребения свершится так, как он должен свершиться, без бесовского поспешания.

– Так начинайте же скорее! – возмутился Алексей Николаевич

Священник ничего не сказал, он молча отправился вслед за гробом, за ним последовали родственники, слуги, в завершении процессии шли музыканты, игравшие траурную мелодию. Процессия шла довольно быстро, подгоняемая вечно спешащим Алексеем Николаевичем, который даже хотел отправиться впереди гроба, но его предупредили, что это плохая примета, и ему пришлось идти рядом со всеми. По пути следования процессии к ней присоединились несколько соседей покойного, крестьяне, жившие на его земле и все местные жители, хорошо знавшие и любившие господина Уилсона.

С высокого холма трое мальчишек наблюдали за этой процессией: за гробом шёл священник, почти вровень с ним шагал Алексей Николаевич, за ним шли супруги Симпли, потом Карл Феликсович, Павел Егорович, за ним, чуть приотстав, Александр Иванович и Наталья Всеволодовна. Сразу за наследниками следовал небольшой оркестр, игравший траурный марш, редко попадая в ноты. А за оркестром тянулась толпа из соседей, слуг и просто тех, кто знал покойного. Всё было скромно, без тени помпезности, и казалось какой-то зловещей репетицией, но никак не теми похоронами, которых был достоин господин Уилсон.

Ветер дул прямо в лицо участникам похоронной процессии, старался сорвать с них шляпы и растрепать плащи. Солнце так и не показалось из-за плотных тёмных облаков, того и гляди должен был начаться дождь, способный превратить сельскую дорогу в непроходимое болото. Голые деревья, убранные опустошённые поля – всё казалось безжизненным и мрачным. Наконец процессия, миновав небольшой мост старинной кладки, прибыла к высокой белой церкви. За нею начиналось старое кладбище, где покоились все представители рода Уилсонов, а так же их верные слуги. Это царство мёртвых, окружённое старинной каменной оградой, никогда не отличалось особой приветливостью, а в такой день и вовсе выглядело устрашающе. Между серых каменных надгробий в самом центре кладбища была вырыта глубокая яма.

Священник снова прочёл молитву. Родственники, одетые в траур, подобно стаи чёрных ворон, выстроились в линию и нехотя слушали слова святого отца.

– Может, мы откроем крышку гроба, – тихо предложил Павел Егорович, – надо всё-таки попрощаться с покойным.

– О нет, Павел Егорович, – возразила госпожа Симпли, – этого делать совершенно не надо, я не переношу вид мёртвого тела. Вы ведь не хотите, чтобы мне здесь сделалось дурно?

– Да, уже можно забить крышку! – поспешно выкрикнул Алексей Николаевич, обращаясь к слугам.

Крышку забили. Громко взвыли медные трубы, фальшивя и дребезжа. Гроб бережно подняли, затем под звук траурного марша на верёвках опустили в вечный покой. При этом Наталья горько заплакала, склонившись к плечу Александра Ивановича. Павел Егорович бросил горсть земли в яму, затем это сделал Александр, и Наталья дрожащей рукой тоже бросила горсть земли, потом Альфред, слуги и соседи господина Уилсона. Господа же стояли чуть поодаль, отвернувшись, словно ничего не замечая. Лопаты мерно стучали, звонко ударяясь о глину и камни. Яма постепенно наполнялась землёй. Когда могила была зарыта, и над ней вырос небольшой холм, в изголовье вбили резной деревянный крест с табличкой. Ещё немного постояв, люди стали расходиться, ведь начал накрапывать дождь и вновь поднялся холодный ветер.

– Во дворе стоит каменный памятник с тумбой для могилы господина Уилсона, – сказал дворецкий.

– Зачем покойнику памятник? Он и крестом с табличкой обойдётся, – заявила в ответ госпожа Симпли.

Услышав такие слова, Наталья Всеволодовна чуть не упала в обморок, но Александр поддержал её. Между тем, господа поспешили отправиться к замку, поскольку стоять дольше они не желали. Их разговоры были далеки от похорон, ибо насущные мелочные заботы беспокоили их куда более чем думы о вечном. Вслед за господами двинулся и священник.

– Святой отец, зачем вы идёте с нами? Поминки – это чисто семейное дело, – сказал господин Симпли.

– Я был приглашён на похороны, – начал священник.

– Что, разве, святой отец, никто не умер больше во всей округе? – громко спросил Карл Феликсович, на что удивлённый священник только покачал головой. – Ну и ступайте тогда в храм, пока нет покойников, помолитесь о душе нашего почившего дядюшки, – с усмешкой продолжал он, в упор глядя на священника.

– Никогда бы не подумал, что у такого добродетельного христианина может быть столь бесноватое потомство, – сказал священник Альфреду, стараясь отойти подальше от господ.

– Я тоже, – буркнул дворецкий, – ни за что не стану прислуживать этим хамам.

– Ты можешь служить мне или Наталье Всеволодовне, – предложил Александр Иванович, услышав эти слова.

– Благодарю, ваша милость, но я порядком устал от работы. Я уже не молод. Я планирую в скором времени оставить службу, как это ни трудно мне сделать после стольких лет. У меня есть домик в Бастерхилле, туда я уеду, и буду жить со своей женой Розой, – с горечью отвечал Альфред.

При выходе с кладбища Александр заметил нищего, закутанного в жалкие обноски, поверх которых был накинут старый изношенный серый плащ. Несчастный кротко стоял у самой ограды, опираясь на костыль, и протягивал иссохшую костлявую руку с глиняной кружкой. Лицо его скрывал капюшон, а горло было замотано грязной тряпкой, что, по всей видимости, должно было скрыть уродство нужды от глаз господ прохожих. Он был сгорблен и слегка покачивался при сильных порывов ветра, дрожа от холода.

– Какая гадость, – презрительно произнёс Алексей Николаевич, проходя мимо.

Александр Иванович подошел к нищему и положил в его кружку медный пятак.

– Спасибо, добрый человек, – прохрипел нищий, спеша спрятать монету за пазуху.

Его голос показался поручику очень знакомым и вызвал странное волнение. Александр прошёл несколько шагов вперёд, обернулся, но нищего уже не было на прежнем месте, словно бы он сквозь землю провалился. Горе и чувство великой несправедливости, вызванное последними событиями, захватили его разум, и он много думал обо всём, что видел и слышал накануне, пытаясь представить, что ждёт его впереди. Он взял Наталью под руку и старался утешить её, как мог, но девушка всё плакала, и он тоже был готов пролить слёзы, но всячески удерживал себя, сочтя, что это будет недостойными офицера.

Замок в этот день выглядел особенно мрачно и угрюмо. Все слуги разошлись по домам или, если идти было некуда, сидели по своим комнатам. Прежний хозяин умер, а новый ещё не успел объявиться, поэтому и некому было прислуживать. Всё опустело и замерло, словно вместе с господином Уилсоном ушло и всё его достояние. В большой столовой с занавешенными зеркалами был накрыт длинный стол. Спустя полтора часа Альфред и ещё один слуга, Борис, подавали еду. На стене висел парадный портрет Михаила Эдуардовича Уилсона, перевязанный чёрной лентой. Господа сидели строго и мрачно, подобные пантеону богов подземного мира, одетые во всё чёрное. В их глазах горел жадный огонёк, вызванный фантазиями о собственном беспечном будущем. Но, как и подобает в такие минуты, все старались показать, что озабочены лишь событиями этого дня. Они потребовали себе много вина и еды, чтобы, как они выразились, заглушить боль утраты.

– Когда я была маленькой девочкой, – сказала госпожа Симпли, указывая на портрет, – я пририсовывала всем этим скучным лицам в рамках рога, уши и усы.

Александру Ивановичу и Наталье Всеволодовне стало не по себе от этой фразы, ведь никто из них даже и не помышлял о таком надругательстве над собственной фамилией: воспитание привило им исключительное почтение к предкам. А между тем госпожа Симпли собиралась отпустить очередную остроту, связанную со своим детством, но тут вмешался Борис, который был человеком простым и прямодушным.

– Простите, госпожа, но не могут же все люди на свете быть похожими на вас, – сказал он, с улыбкой наливая ей бокал вина.

– Хам! – вскрикнула опешившая леди, не обращая внимания на сдавленные улыбки и смех окружающих. – Как ты смеешь говорить такое! Я сгною тебя на скотном дворе!

– Ещё не известно, станете ли вы владелицей этого замка и всех его окрестностей, так что не спешите, Елизавета Прохоровна, – сказал Павел Егорович, заступаясь за остроумного слугу.

– Стану, дорогой мой Павел Егорович, вот увидите, стану! Я всю жизнь к этому шла! – кричала госпожа Симпли. – И уж поверьте, я найду способ унять этих неблагодарных хамов!

– Замок может быть оставлен по завещанию любому из нас, – строго сказал Карл Феликсович.

– Да и какой же вы будите помещицей без денег, любезная Елизавета Прохоровна, ведь всё состояние нашего дядюшки вам вряд ли достанется, – сказал Алексей Николаевич.

– Старик точно знал, что я нуждаюсь в деньгах, поэтому он наверняка оставил их мне, – сказал Карл Феликсович, постукивая пальцами по столу.

– А вот и нет! У него был один любимый племянник! – вскричал Алексей Николаевич, отрываясь от рюмки портвейна. – Я оказал покойнику столько услуг, что он мне должен не меньше половины всего…

– Ну как же вы могли? Да ведь о вас он и не вспоминал! – возмутилась госпожа Симпли. – Но вот уж кому, так нам с мужем он и впрямь был должен! Мы столько гостили у него! Моего мужа он любил как родного!

– Он и впрямь называл меня дорогим другом, – с чувством проговорил господин Симпли, стараясь быть в этой короткой фразе как можно более убедительным.

– Не сомневаюсь, вы и впрямь обошлись ему дорого! – съязвил Карл Феликсович.

И снова затянулся долгий разговор о былых заслугах каждого, кто претендовал на наследство. И шум этой беседы звенел над общим столом, то становясь ожесточённым, то наполняясь лестью, пропитанной едкими упрёками, и казался бесконечной бессмыслицей. Строились невероятные планы и высказывались фантастические идеи. Наталья и Александр сидели на другом конце стола подле друг друга, чураясь общества своих жадных родственников. Вдруг девушка вздрогнула и шепнула Александру:

– Мне кажется, что за нами кто-то следит.

– Ну что вы, Наталья Всеволодовна, этого быть не может, – удивился Александр Иванович.

– Нет, я точно чувствую, что за нами кто-то тайком наблюдает, поверьте мне, у меня мурашки по коже от страха, – испуганно шептала она.

– Но Альфред и Борис сейчас на кухне, а все остальные только и заняты спором, слуг же я не видел весь день, так что некому за нами следить, – возразил Александр.

– Но я это чувствую, – продолжала Наталья.

– Должно быть, вы устали и немного не в себе после похорон, но я всё же верю вам, здесь порой происходит что-то необъяснимое, – ответил Александр.

Постепенно девушка, однако, успокоилась и решила, что её тревоги, в самом деле, связаны с переживаниями по смерти дядюшки. Поминальная трапеза между тем продолжалась ещё долго. Господа, немного успокоившись, примирились друг с другом, решив, что разговор по существу проведут после оглашения завещания. Когда обед был окончен, они перешли в гостиную с камином.

– С вашего позволения, Александр Иванович, я пойду отдохнуть, после похорон мне не очень хорошо, – сказала Наталья, обращаясь к молодому офицеру.

– Разумеется, Наталья Всеволодовна, позволите мне проводить вас до вашей комнаты? – спросил он.

– Благодарю, вы очень любезны, однако не стоит, я и так вас многим утруждаю, – краснея, ответила она.

– Александр Иванович, – вдруг обратился к нему Павел Егорович, – не соблаговолите ли примкнуть к нашей компании, поверьте, вы отнюдь не чужды нам. Не хотите ли вы сыграть с нами в преферанс или что иное?

– Идите с ними, я сама доберусь до своей комнаты, – мягко сказала Наталья и улыбнулась.

Александр Иванович поклонился ей и отправился к родственникам в гостиную. Тем временем в столовую вошёл Альфред. Он убрал со стола, собрал посуду и ушёл на кухню. Спустя минуту, в столовой открылась потайная дверь, из которой вышел человек, одетый в лохмотья, лицо его скрывал капюшон и грязная повязка. Он прислушался, затем закрыл за собой дверь и быстро направился прочь из столовой. Он прошёл по коридору, подошёл к декоративной голове льва, повернул её, и открылась другая потайная дверь, за которой этот человек и исчез. За ним дверь тут же затворилась, а голова льва встала на место.

В гостиной между тем сидели супруги Симпли, Павел Егорович, Александр Иванович, Алексей Николаевич и Карл Феликсович. Все, кроме Александра Ивановича, решившего предаться чтению книги, сидели за круглым столом и играли в карты. Игра постепенно подходила к концу и уже намечались проигравшие. Когда партия закончилась, Павел Егорович обратился к Александру:

– Отчего вы не играете с нами, милости просим, место за столом ещё есть.

– Я не люблю карты, Павел Егорович, – ответил поручик, прерывая чтение.

– Признаюсь, мне самому немного надоели карты, – сказал Павел Егорович, – Не откажитесь ли вы тогда от партии в шахматы?

– Отчего бы не сыграть, – согласился Александр Иванович.

– Вот и замечательно, вы не против, если я возьмусь играть белыми, – сказал Павел Егорович, подходя к шкафчику, где лежала шахматная доска.

– Разумеется, не против, – улыбнувшись, ответил Александр.

Джентльмены сели за игру, остальные же не обратили на них особого внимания.

– Признаюсь, мне не очень везёт в карточной игре, – сказал Павел Егорович, расставляя фигуры, вырезанные из слоновой кости и покрытые цветным лаком.

– Кому не везёт в картах, тому везёт в любви, – сказал Александр.

– Я всегда говорю то же самое, – ответил Павел Егорович, делая первый ход. – Не уверен, однако, что эта крылатая фраза верна. Ещё никогда не встречал на задворках игорного дома людей радостно переживающих за свих невест или супругов.

Затем последовал ответный ход Александра Ивановича и партия началась. Павел Егорович был хорошим шахматистом, одно атака сменялась другой, и на этот раз он был совершенно уверен в своей победе. Но неожиданно Александр сказал:

– Вам шах и мат, Павел Егорович. Конь съедает короля, вы проиграли.

Противник внимательно рассмотрел доску, сделал кое-какие вычисления в уме и с изумлением взглянул на поручика.

– Вот, что значит, что вы драгунский офицер, – сказал он, – ну и лихо же вы управляетесь с конницей!

– Ну что вы, это просто совпадение, вы тоже заставили меня немало подумать, – ответил польщённый и смущённый Александр Иванович.

– Неужели наш талантливый гроссмейстер изволил проиграть армейскому юноше, – с усмешкой сказал Карл Феликсович, отвлекаясь от преферанса.

– Да, друг мой, – ответил Павел Егорович, ничуть не смущаясь, – ведь в отличие от некоторых карточных игроков, он выигрывает абсолютно честно.

– Поостерегитесь так говорить, Павел Егорович, ведь я могу и обидеться на вас, – пригрозил ему Карл Феликсович, заметно помрачнев.

– Шахматы без сомнения глупая игра, – в один голос заявили супруги Симпли.

Однако поручику более не хотелось находиться в душной гостиной в компании родственников. Он откланялся и покинул заседавших господ, проводивших его равнодушными взглядами. Зайдя в свою комнату, он накинул шинель, надел тёплые сапоги и, заперев дверь на замок, направился к выходу из замка. В колонном зале всё ещё не был убран деревянный стол для гроба, накрытый бардовым покрывалом. Поручик постоял немного рядом с этим столом, жалея, что так и не увидел в последний раз своего деда, потом отворил дверь и вышел из замка. Снаружи было сыро, кое-где блестели лужи, в которых отражались лучи тусклого заходящего солнца, проглянувшего сквозь брешь в облаках. Ветер гудел между стволов вековых дубов, росших вблизи замка, который как будто нависал над окрестностями неприступной громадой. Александр Иванович медленно спустился по ступеням, ведшим в сторону от главного входа, и побрёл вдоль южной стены по неширокой дорожке, выложенной булыжником. Всё кругом покрывали опавшие листья. На чёрных ветвях переговаривались меж собой вороны и галки. С высокого холма всё было видно на многие мили окрест. Скошенные поля, редкие голые лиственные деревья и покрытые инеем хвойные леса расстилались перед ним, как на ладони. Этим живописным ковром можно было любоваться бесконечно долго. Повернув за угол, он прошёл к кованой калитке, за которой начинался пейзажный парк. Впереди показались скамейки, стоявшие напротив друг друга. На одной из них сидела Наталья Всеволодовна в чёрном платье и чепчике. Она смотрела в покрытую лёгкой дымкой даль. Рядом с ней стоял белый мраморный стол, сплошь усыпанный листьями. Александр подошёл ближе и встал рядом со столом, разглядывая эти листья. Наталья заметила его, но поспешила опустить взгляд своих прекрасных глаз.

– Как вы себя чувствуете? – спросил молодой человек, посчитав молчанье неловким.

– Благодарю вас, мне уже лучше, это место всегда успокаивало меня, – ответила Наталья Всеволодовна.

– Давно ли вы здесь сидите, – поинтересовался Александр.

– Я пришла сюда минут десять назад, хотя тут не замечаешь времени, так что я могла просидеть здесь и целый час, – ответила она, снова поднимая глаза и улыбаясь так мило и нежно, как могла улыбаться лишь она одна в этом унылом мире.

– Я тоже помню это место, – сказал Александр Иванович, немного помолчав.

Он ещё раз огляделся. Вниз уходил пологий спуск, усеянный вросшими в землю валунами. Ивы склонились к земле, касаясь своими серебристыми ветвями скамеек. Высоко в небе парил кречет.

– Здесь ничего не изменилось, тут так же тихо и безлюдно, как и было когда-то, – сказала Наталья Всеволодовна.

– Интересно, знает ли кто из наших родственников об этом месте? – спросил Александр.

– Я уверена, что нет. И прошу вас, не стоит им говорить о нём. Пусть это место останется нашим с вами маленьким секретом, – сказала Наталья.

– Хорошо, – ответил он, садясь рядом, – пусть это будет нашей тайной.

Начинало понемногу темнеть. Ветер играл одинокими листочками, не успевшими облететь с тонких ветвей. Умолкла синица, громко щебетавшая в ветвях ивы, улетели воробьи, чирикавшие возле одной из скамеек, с ветвей дуба снялись и полетели к лесу четыре чёрных вороны. Вскоре широкая тень замка накрыла и скамейки, и деревья, и весь склон. Но он и она сидели рядом, не проронив ни слова, ещё долгое время, пока темнота совсем не сгустилась.

– Прошу вас, будьте здесь завтра утром в одиннадцать часов, – прошептала она.

Александр Иванович кивнул, поцеловал её руку, а потом они молча встали и пошли в замок. Не встретив никого из слуг или родственников, они разошлись по комнатам. Обоим нужен был отдых после бессонной ночи и тяжёлого дня.

Глава III

Ночью небо над Уилсон Холлом тучи покрыли особенно плотно, вися так низко, что чуть не касались шпилей башен. Когда часы пробили полночь, начался дождь. Сначала он мягко, словно бы стесняясь, постукивал одинокими каплями по черепице замка, затем окреп и уже без всякого смущения забарабанил в окна, ну а потом стал совсем злым и словно с цепи сорвался, превратившись в чудовищный ураган. Сучья, листья, солома и щепки летели, поднятые мощными порывами ветра, ударяясь о плотно закрытые ставни. Ветер словно бы штурмовал пристанище наследников господина Уилсона, стараясь вывести, выкинуть их из этого дома, забросив их куда-нибудь подальше, чтобы даже духу их не осталось в Уилсон Холле. Но все старания стихии были тщетны. Твердыня замка не склонилась перед её грозной силой, ибо переживала и куда более страшные бури.

Все в эту непогожую ночь спали спокойно, кроме одного человека. Павел Егорович никак не мог заснуть. Он вслушивался в шум ветра за окном, его вой в каминных трубах, постукивание ставней, скрип вековых сосен во дворе, и многие другие звуки отвлекали его ото сна. Но непогода отнюдь не была причиной его бессонницы, и не поражение в шахматной партии занимало его мысли, он размышлял о своей жизни в целом. Задумавшись, он пришёл к выводу, что в последние годы стал просто жалок. Прежде он был твёрд, умел принимать и отстаивать свои решения, но теперь… Теперь он обмяк, стал безвольным, рыхлым, все начали помыкать им, в доме поселилось бесчисленное множество приживалок и нахлебников, которые пили и ели за его счёт без всякого стеснения. И Алексей Николаевич тоже в своё время запустил в его карман свои загребущие ручонки, да так запустил, что в этом кармане образовалась изрядная дыра. Павел Егорович обеднел, растерял друзей и уважение окружающих, да и сам переслал улыбаться себе. Руки опустились, и лишь в книгах находил он утешение. Он хотел быть добрым, а прослыл на всю округу человеком глупым и бесхозяйственным, так что даже те, кого он когда-то щедро угощал у себя дома, теперь не очень охотно принимали его в своём обществе. Павел Егорович сам не понимал, как с ним могло такое случиться. Он ругал себя за безволие и слабохарактерность, из-за которых даже не был женат. Все, к кому он сватался, отвечали отказом, и каждый такой отказ причинял невыносимую боль и душевные муки. Однажды он влюбился, горячо и страстно, но дама его сердца уехала от него, обещав «хорошенько подумать над его предложением». А бедный Павел Егорович поверил словам ветреной актрисы и почти ежедневно писал ей трогательные письма, но ответа всё не было и не было. Некоторые письма, не дойдя до адресата, возвращались обратно отправителю. И тогда этот несчастный человек с головой ушёл в чтение сентиментальных романов, ибо на страницах книг видел ту жизнь, которую он упустил навсегда.

Ветер гнал мысли, как пастух гонит стадо коров, щёлкая своим тугим хлыстом, каждый щелчок которого раздаётся на многие мили кругом, точно выстрел. Мысли всё шли бесконечной лавиной, становясь невнятными и размазанными, и, наконец, Павел Егорович заснул тревожным сном под грустную симфонию утихающей бури.

Спустя несколько часов за далёкими холмами, покрытыми лесом, что величественно подпирали горизонт, появилась узкая светлая полоса, постепенно становившаяся всё шире и шире. Но солнечных лучей по-прежнему не было видно, так как облака всё ещё покрывали небо исполинским ватным одеялом. По земле стелился густой туман, иней покрыл ступени и перила парадного входа, посеребрил стволы дубов и зелёную траву перед замком. Тихонько скрипнув, открылась тяжёлая дубовая дверь, из которой вышел Александр Иванович. Не в первый раз он встал, едва занялась зоря, но прежде его будили полковые трубы, теперь же он поднялся по велению сердца. Конечно, ожидать Наталью Всеволодовну в столь ранний час в заветном месте было неразумно, но он пока и не собирался идти туда, хотя ждал свидания с величайшим нетерпением.

Александр Иванович спустился вниз и начал обходить замок почти на ощупь. В густом тумане нельзя было различить даже того, куда ступаешь. Словно в дыму шёл он, держась одной рукой за сырую каменную стену замка, чтобы не потерять направления. Зайдя за угол, он отсчитал полсотни шагов и, повернувшись, направился в сторону. Вскоре увидел он пробивавшуюся сквозь густой туман тёмную стену. Вот она, конюшня, куда он ещё мальчиком бегал смотреть на лошадей. Он ползал у них под самыми копытами, не страшась быть раздавленным, и лошади стояли смирно, не смея шелохнуться. Эти прекрасные животные полюбили его, точно своего близкого родственника. В три года совершил он свою первую самостоятельную поездку на неосёдланном отцовском жеребце. Как только отец посадил его на конскую спину, Александр вцепился в гриву мёртвой хваткой, и конь понёс его по кругу.

Конюшня осталась всё той же, хотя и прошло уже много лет. Она сохранила свой величественный вид, не смотря на то, что брёвна и доски давно посерели от времени и дождей, смывших следы краски. Александр Иванович открыл двери, прошёлся между стойлами, в которых переминались с ноги на ногу племенные жеребцы, страсть и гордость покойного господина Уилсона. Александр оседлал белоснежного испанского жеребца по кличке Вихрь. Этот конь был сколь красив, столь и норовист, так что не каждый мог позволить себе сесть на него верхом. Однако на этот раз Вихрь смирно стоял, позволяя драгунскому поручику оседлать себя, и он даже не подумал о том, чтобы начать дёргаться и скидывать седока, когда Александр оказался в седле.

Конь понюхал воздух и рысью помчался к лесу сквозь рассеивающийся туман. Ветер обжигал лицо молодого офицера, конь нёс его всё быстрее и быстрее, благородно вскидывая ноги, серебряная грива парусом развевалась по воздуху, сливаясь с редеющими клочьями тумана. Александр привстал в стременах, и Вихрь галопом понёсся по равнине, устланной ковром из янтарных листьев. И конь, и всадник слились в одно целое. Их полёт, точно песнь ветра, чарует и завораживает зрителя своей красотой и грацией, и уже нельзя их представить друг без друга. И нет у кавалериста более верного и надёжного товарища, чем его конь.

Доскакав до небольшой дубовой рощи, через которую протекал, журча по камушкам, ручей, Александр повёл коня шагом. Пройдя так с четверть мили, он увидел на холме развалины заброшенной часовни, рядом с которой возвышались остатки массивной каменной стены, свидетельствовавшие о былом богатстве и могуществе здешних аристократов. Внезапно раздался волчий вой, где-то неподалёку рыскала целая стая. Конь испуганно заржал и встал на дыбы. Немного успокоив Вихря, Александр стал вглядываться в лесную даль, но всё казалось тихим и спокойным. Спустя ещё минуту кусты у подножья холма зашевелились, и из них вышла одинокая волчица. Деловито озираясь, она пробежала в сорока шагах от Александра и скрылась между стволами высоких елей. Поручик не двигался, прислушиваясь к устрашающей тишине леса. Неожиданно прямо над ним раздался треск, и Александр успел заметить боковым зрением крупную тень, скользнувшую на вершине холма между развалин. Конь громко заржал, не в силах стоять на месте, снова встал на дыбы, чуть не сбросив всадника. После этого Александр Иванович решил больше не испытывать судьбу и, развернув Вихря, помчался обратно к замку. Конечно, любопытство было велико, страшно ему хотелось узнать, что за зверь бродит в здешних краях, но его ещё ожидало свидание с самой прекрасной девушкой в мире. Однако он решил до поры до времени не рассказывать никому о том, что видел у развалин и о своих предположениях по этому поводу.

Заводя Вихря в стойло, Александр не мог не заметить, что в яслях появился свежий овёс. Кто-то прибрал и запер все денники, покуда он разъезжал по Уилсон Холлу. Расседлав взмыленного коня, поручик прошёлся по конюшне. Внезапно за его спиной доска зловеще скрипнула, и, обернувшись, он увидел в дальнем конце прохода сгорбленную фигуру небольшого роста.

– Постой, – крикнул Александр Иванович вслед торопливо уходившему незнакомцу, – прошу, не беги от меня.

Подойдя ближе, Александр увидел небольшого, горбатого и совершенно лысого человечка в грязном кожаном фартуке, высоких сапогах и белой льняной сорочке с закатанными рукавами.

– Прости, любезнейший, я не знаю твоего имени, ты, должно быть, служил конюхом у господина Уилсона? – спросил Александр.

– Конюх… – проворчал тот в ответ, хмуря густые чёрные брови. – Ваша милость, не знают, что я служу господину Уилсону уже без малого полвека. Моё имя Игорь, ваша милость. Почти никто со мной здесь не общается, а не будь меня, тут всё бы развалилось и пришло в страшное запустение. Но что вам угодно, сударь?

– Я думал, что помню всех, кто служил здесь прежде… Я лишь хотел поблагодарить тебя за твою честную работу, – сказал Александр.

– Благодарю, ваша милость, но кому нынче нужен мой труд? Я не верю, что вы или кто другой будет столь же добро держать замок, сколь держал мой господин, – сказал Игорь и мрачно улыбнулся.

– Да, к сожалению, он умер, – грустно добавил Александр Иванович, опуская голову.

– Кто умер? – вдруг спросил Игорь, словно удивившись словам Александра.

– Как же, Михаил Эдуардович Уилсон, его вчера похоронили, – ответил озадаченный Александр.

– А, ну да, ну да, – улыбнувшись беззубым ртом, пробормотал Игорь, – как странно, был ведь и умер. Вот так вот просто умер, а Игорь… – тут человечек повернулся и сделал несколько шагов к выходу из конюшни, затем вдруг остановился и сказал каким-то мрачным голосом: – А к развалинам вы зря ездили, там гиблое местечко. Не показывайтесь там, а то вы, ваша милость, рискуете и вовсе не вернуться.

После этого он повернулся лицом к Александру и как-то загадочно улыбнулся, глядя прямо ему в глаза. Александру Ивановичу стало не по себе от этого полоумного взгляда.

– Игорь должен удалиться, ваша милость, – сказал он, пятясь к выходу. – Туман рассеивается.

– Но откуда тебе известно, где я был? – изумлённо спросил поручик.

– Волчица рассказала, – прохрипел Игорь, – теперь простите, ваша милость, много дел. Не забудьте запереть конюшню.

С этими словами он развернулся и, прихрамывая, вышел прочь, изредка всё же озираясь и бросая на поручика суровый взгляд. Но Александру было странно слышать из уст слуги такие слова. Откуда он мог знать про волчицу у развалин? Однако Александр Иванович недолго размышлял над словами конюха. Он сразу догадался, что тот просто с годами подвинулся рассудком. Конечно, он ничего не мог знать про встречу Александра с волчицей, а фраза, брошенная конюхом, простое совпадение, ну а уж догадаться, где он был для человека, хорошо знавшего местность, не стоило ни малейшего труда. У Александра отлегло от сердца, он запер конюшню и, замирая в предвкушении долгожданного свидания, направился к заветному месту.

Его сердце радостно билось, а взор становился светел, едва он только вспоминал Наталью. Эта прелестная девушка навеки поселилась в его душе, преобразив молодого человека до неузнаваемости. Он буквально парил от счастья, думая о ней и только о ней. Ещё несколько шагов, и он заметил стройную фигурку, сидевшую на одной из скамеек. Сердце буквально рвалось из груди от восторга. Радость всё сильнее и сильнее охватывала его, заставляя оставить все страхи и сомнения, когда-либо терзавшие его молодой разум. Чуть дыша, Александр приблизился к Наталье и замер как вкопанный, не смея заговорить с ней. Он лишь любовался её стройным станом, облачённым в чёрное траурное платье, её темно-русыми волосами, бойкая прядь которых кокетливо выглядывали из-под изящной, но, в то же время, скромной траурной шляпки. Белоснежную кожу нежной девичьей шеи укутывала чёрная шерстяная шаль. Александр старался уловить тонкий аромат её духов, сводивший его с ума. И так стоял он довольно долго, не в силах сказать ни слова, любуясь ей одной, а она не замечала его присутствия, любуясь тем фантастическим пейзажем, что лежал у её ног, олицетворяя всю гармонию космоса. Не в силах более продлевать молчание, Александр Иванович принуждённо кашлянул.

– Ах, это вы, – сказала Наталья Всеволодовна, повернувшись к нему лицом и одарив нежным взглядом из-под кружев траурной вуали.

– Простите, что заставил вас, сударыня, ожидать моего прихода. Как вы почивали? – спросил он, стараясь скрыть волнение.

– Благодарю вас, Александр Иванович, мне спалось недурно, хотя говорили, что ночью была страшная буря. И винить вас за то, что вы пришли лишь немного позже меня, я, право, не смею. К тому же, признаюсь, я люблю немного помечтать в одиночестве, но с радостью предпочту уединение вашему обществу, – отвечала она с улыбкой, слегка потупив взор.

Александр не в силах был произнести ни слова, он лишь прижал к губам её нежную бледную руку, и замер так на некоторое время.

– Ну, полно вам, – улыбнувшись, сказала Наталья Всеволодовна, – имейте совесть, сударь, я ведь сирота, и некому позаботиться обо мне.

Последние слова Наталья произнесла с неподдельной грустью в голосе и тяжело вздохнула.

– Наталья Всеволодовна, – с жаром начал Александр Иванович, – даю вам слово офицера, что я не брошу вас! Клянусь, что обеспечу вам самую достойную жизнь, чего бы мне это ни стоило! Прошу вас, сударыня, поверьте мне, я всё сделаю, чего вы не попросите, буду верным слугой вашим до конца дней моих! Никому, никому, слышите, не позволю обидеть вас!

С этими словами он встал на колени, глядя прямо в глаза растерянной Наталье Всеволодовне.

– Перестаньте! Перестаньте, прошу вас! – умоляюще зашептала она дрожащим голосом. – Чем, чем я заслужила столь высокое ваше расположение ко мне? Вы пугаете меня…

– Простите, простите меня, но я не могу молчать, – говорил он, всё ближе придвигаясь к ней. – Не знаю, что нашло на меня, но теперь без вас, без вашего милого ласкового взгляда, нежных ваших милых рук я не смогу прожить и дня на этом свете!

Наталья резко встала, отвернув своё прелестное личико в сторону, а Александр остался стоять на коленях, сжимая её руку в своей.

– Так чем же, чем же заслужила я такие ваши слова? Никто прежде не любил меня, разве могу я теперь поверить в это? Все, кого я знала, кроме моего дядюшки, любовались мной как вещью, как нарядной куклой или статуей в парке. Как мне верить вашим словам? Неужели вы тоже видите во мне лишь красивое лицо и фигуру?

Она повернулась. Её глаза горели огоньками слёз. Александр встал и выпрямился перед ней во весь рост.

– Наталья Всеволодовна, – сказал он, дрогнувшим от волнения голосом, – я люблю вас искренне и нежно, и поверьте, не только за неземную красоту вашу, но и за чистую ангельскую душу я вас полюбил, Наталья Всеволодовна, и никогда больше не смогу разлюбить!

Наталья посмотрела в глаза Александру, и взгляды их соединились, и от этого соприкосновенья душ сердца обоих наполнились сладким чувством. Наталья упала в объятья своего молодого кавалера и залилась слезами огромного и искреннего счастья, в которое прежде не могла уверовать.

– Обещайте, обещайте же мне, что не предадите и не покинете меня, заклинаю вас, – шептала она сквозь слёзы.

– Обещаю, – отвечал он так же шёпотом, крепко прижимая её к груди, желая более никогда не отпускать от себя ангела, полюбившего его.

И долго они сидели так, позабыв о целом мире, глядя друг на друга, всё ещё не в силах поверить, что каждый нашёл своё истинное счастье, свою любовь. Они говорили друг другу нежные слова, приготовленные мысленно ещё много лет назад, но произносимые впервые. И эти слова стали для них больше, чем просто звуками, они передавали всю музыку обоих влюблённых сердец. Их души парили под небесами, переполняемые нежностью и счастьем. Когда же все слова уже были сказаны, они ещё долго молча сидели друг напротив друга, и ни один из них не мог налюбоваться своей драгоценной половинкой. Они держались за руки, ощущая биения влюблённых сердец друг друга, и не было в тот момент во всей вселенной людей счастливее, чем Александр и Наталья, нашедших своё счастье среди грубости и мещанства, принесённых жадными родственниками покойного господина Уилсона.

Но даже мысли о семейных дрязгах не возникло в их просветлённых умах. Они склонялись всё ближе и ближе друг к другу, готовясь слиться в сладостном поцелуе, полном чистой любви и страсти, как вдруг услышали голос Альфреда, бежавшего к ним из-за угла замка.

– Александр Иванович, Наталья Всеволодовна, – кричал он, чуть ли не задыхаясь, – идёмте скорее, вас срочно требуют!

– Что случилось, Альфред, – недоумённо спросил Александр, поднимаясь со скамейки.

– Ой, ваша милость, старая госпожа приехали-с, всем велено собраться в гостиной. Тут вообще такое началось, такое началось, – охал дворецкий, размахивая руками и поторапливая молодую пару.

Покуда влюблённые нежно ворковали, признаваясь друг другу в своих чувствах, к замку подъехала роскошная карета, запряжённая шестёркой отменных лошадей. Лакеи, соскочив с запяток, тут же бросились открывать двери, подставив резные ступеньки из красного дерева, чтобы пассажиры смогли с комфортом покинуть экипаж. Из кареты вышла пожилая дама в дорогом и богато украшенном малиновом платье. Несмотря на преклонные годы, она держалась довольно бодро и уверенно. Со всеми она была строга и властна, и эта черта характера сохранилась в ней ещё с молодости. Её седая голова была всё так же высоко поднята, губы всё так же плотно сомкнуты, покрывшееся морщинами лицо, как самая искусная маска, не выдавало ни единой мысли или чувства, а взгляд был холоден и суров. Её стальные глаза насквозь пронизывали любого, заставляя робеть и смущаться в её присутствии. Ни один человек не мог позволить себе спорить с Кларой Генриховной Уилсон, одной из богатейших и влиятельнейших женщин во всём уезде, если не в стране. Всякий чувствовал себя жалкой мухой в её присутствии. Она некогда была самой видной дамой в высшем обществе. Её горделивая осанка и спокойный вид выделяли её среди всех других аристократок. Её уважали и боялись, ведь она была одной из самых коварных и умных женщин своего времени.

Следом за ней вышел кудрявый молодой человек худощавого, даже несколько измождённого телосложения, в сером костюме и лакированных туфлях. Он в свою очередь подал руку юной кареглазой шатенке, которая выпорхнула вслед за ним из кареты. Эта стройная хорошенькая девушка была в простом, но элегантном бежевом платье, и она прятала в меховую муфту свои крошечные ручки, одетые в тонкие кожаные перчатки. Молодой человек взял девушку под руку, и вместе они чинно пошли следом за госпожой Уилсон.

Навстречу им поспешно вышел дворецкий с двумя слугами. Он сильно нервничал, помня тяжёлый характер хозяйки дома. Подойдя ближе, слуги низко поклонились прибывшим гостям. Альфред даже хотел поцеловать руку госпожи Уилсон, но та отдёрнула её.

– Ну-ну, голубчик, – спокойным и властным голосом произнесла она, – что-то вы не больно спешите встречать хозяйку дома.

– Покорнейше прошу простить, ваша милость, – начал оправдываться Альфред, но Клара Генриховна перебила его.

– Меньше слов, больше дела, голубчик, – строго сказала она. – А где же, собственно говоря, мои бедные родственнички? Или они считают, что старшая в нашем роду уже не достойна быть встреченной всеми членами семейства? – тут она сердито глянула в лицо дворецкому, и у него от страха затряслись поджилки.

– Простите, ваша милость, мы не могли-с знать, когда вы соблаговолите приехать, – залепетал Альфред.

– Полно, полно, голубчик, я не желаю слушать ваших нелепых оправданий. Я слишком устала с дороги и у меня болит голова. Сообщите лучше всем этим лентяям и невежам, что я жду их в гостином зале не позднее, чем через полчаса, – строго сказала Клара Генриховна.

И несчастный Альфред, кланяясь и извиняясь, проводил госпожу до парадного входа и стремглав бросился выполнять её поручения, поднимая на ноги всех имевшихся в замке слуг и служанок. Он буквально забыл про свои немолодые годы, так сильно он боялся старой хозяйки.

Когда же дворецкий привёл к месту общего собрания Наталью и Александра, все уже давно были в гостиной зале, и сидели молча, не смея сказать ни слова в присутствии грозной тётушки. Клара Генриховна сидела в высоком кресле на самом почётном месте, по обе стороны от неё расположились молодой человек и девушка, приехавшие с ней. Вдоль стен расположились Карл Феликсович, Алексей Николаевич, Павел Егорович и супруги Симпли. Вновь прибывшие молодые люди расположились чуть поодаль, учтиво поклонившись присутствовавшим в зале дамам и господам. Альфред встал у дверей, за которыми расположились двое слуг в ожидании поручений.

Воцарилось тягостное молчание, бывшее даже хуже всякого, даже самого неприятного разговора. Никто не хотел ничего говорить, но каждым владело желание поскорее уйти от этого невыносимого безмолвия, нарушаемого лишь тиканьем больших напольных часов. Изредка между присутствовавшими родственниками происходил обмен многозначительными взглядами. Наконец удушающую тишину нарушила сама госпожа Уилсон.