По образу и подобию

ГЛАВА 7

Закат был обыкновенным, обыкновеннее некуда. Каменистая пустыня с редким вродехвойником, большое озеро, река. Всё это так напоминало Землю, что становилось обидно. Чёртовы кулижки, шестьдесят световых от Солнца, и всё затем, чтобы высадиться на мезопланету, практически ничем не отличающуюся от Земли! На самом деле, это было громадной удачей, сюрпризом от мироздания людям, потерявшим родной дом. Но Алёна, изо дня в день обходившая периметр базы на пару со старшим, телепатом второго ранга комадаром Скобелевым, испытывала лишь тухлое разочарование.

Где сверкания неземных солнц, инопланетные чудовища, чужой разум, приключения?!

А нету. Топаешь в полной броне, с карабином «Саян-7» наперевес, и одно и то же перед глазами, и одно и то же, и конца краю тому не видать. Между прочим, жарко. Тут сейчас лето в разгаре. И пахнет оно совершенно так же, как и на Земле, в защищённом климат-контролем Нижнем Городе — травами, хвойной смолой, прогретым за день камнем. Но на дежурстве всё это ты не воспринимаешь никак из- за фильтров брони…

А шлем деактивировать — старший тут же по башке настучит. И… и вообще… Тим как-то брякнул походя, что если хочешь жить, держи забрало в боевой готовности. Ну, в своей манере стукнутого пыльным мешком сфинкса, разумеется. Многие отнеслись скептически, Алёна приняла к сведению безоговорочно. И командиры приняли к сведению. Так что народ ворчал, но терпел, а кому всё же становилось невмоготу, того убеждали добрым словом и кулаком.

Потёрла пальцем кольцо на безымянном пальце другой руки. Простое тонкое золотое колечко, с которым девушка не расставалась даже во сне. Она вступила в официальный брак с Тимофеем Флаконниковым, когда «Ковчег» прибыл на орбиту Юпитера. Мама с Огневым, кстати, сделали то же самое. Отметили двойную свадьбу. Скромно, не до размаха всем было в таких-то условиях. Но церемония прошла в знаменитом Зале Роз на Ганимеде, с огромными, во всю стену, окнами — не экранами, настоящими окнами! Алёна навсегда запомнила восходящий над полем генномодифицированной пшеницы громадный Юпитер. Вышло очень красиво…

«Ковчег» шёл к точке прыжка ещё пару месяцев. И четыре месяца ушло на дорогу к единственной пригодной для жизни планете у новой звезды, жёлтого карлика, так похожего на брошенное Солнце. У звезды не было имени, только неудобоваримый каталожный номер. Планету же назвали без долгих раздумий Сильфидой…

Почему Сильфида? А спроси. Может быть, из-за того, что здесь не было океанов, только многочисленные небольшие моря и крупные озёра. Может быть, из-за чего-то другого. Алёна не вникала.

— Не нравится мне всё это, — вдруг сказал Скобелев, останавливаясь и с отвращением рассматривая закат. — Что-то тут… Не нравится, в общем.

— Вы что-то чувствуете? — спросила Алёна с любопытством.

Телепат всё-таки. Второго ранга…

— Нет, — мотнул он головой. — Если ты имеешь в виду ментальную деятельность иного разума, то — нет. Планета явно лишена высшей формы жизни, что к лучшему.

Но мне что-то здесь всё равно не нравится. А что твой говорит?

Алёна пожала плечами. Сказала:

— Не вылезает от своих любимых реакторов.

— Смешно. Ведь «Ковчег» дальше уже не пойдёт. Мог бы оставить…

— Не оставляет, — сказала Алёна. — Значит, корабль всё-таки уйдёт отсюда.

— Хотелось бы знать, почему, — задумчиво выговорил Скобелев. — И все ли уйдут… Может быть, кто-то останется…

«Ковчег» был переполнен, это да. Пока не завершили свою работу микробиологи, пока не была подготовлена перевалочная база, не проведена необходимая картографическая работа хотя бы в пределах тысячекилометрового радиуса от базы, великое переселение из тесного пространства корабля на просторы нового дома не начиналось.

А так-то народу и ресурса вполне хватило бы на две колонии. «Может быть, действительно мы разделимся? — думала Алёна. — Тогда понятно, почему Тим возится с бесполезными вроде бы двигателями. Ведь план экспедиции — освоение новых планет, создание новых колоний. И если вместо одной колонии удастся создать две — это же хорошо?»

Тим изменился после того, как пришёл в себя — где-то на седьмые сутки после ухода с орбиты Земли. Лицо резко, скачком, повзрослело, на переносице залегла острая складка, волосы стали совсем седыми. Мальчишкой, как раньше, уже не назовёшь, и на биологический свой возраст всё равно не тянет, так, странное что-то — юноша лет двадцати с совершенно неюным взглядом… Но самым пугающим стало молчание. Тим молчал почти всегда. Смотрел, слушал и молчал, никак не показывая, что досужие разговоры задевают его. А говорили иногда прямо в глаза, ничуть не стесняясь. В такие моменты Алёна стискивала кулаки, готовясь если не убить, то искалечить. Но Тим брал её за руку, и огонь на пальцах угасал, едва родившись…

А ещё скоро должна была появиться на свет девочка Лада. Через три недели, или, может быть, даже через две. Хорошо, если бы она родилась уже на планете, но надежда на это оставалась слабой. Детей, в особенности же, ещё не рождённых, привезут сюда в самую последнюю очередь…

После смены Алёна тщательным образом проверила броню (а попробуй не проверь, это ещё в тренировочном на Земле вдолбили на уровне рефлексов, методами академика Павлова!) И только потом вынула из кармашка в шкафчике свой терминал и активировала его. Сообщений было мало, всего два. От мамы с Огневым.

И от Тима…

Руки дрогнули. Тим написал письмо, значит, там что-то важное, а как иначе? Но Алёна сначала прослушала послание от мамы. Стандартно: как дела у тебя, а у нас — вот так… Девушка быстро надиктовала ответ, отправила его. Потом прослушала мамино снова, уже не фиксируясь на словах, а рассматривая её лицо, родное до боли. Соскучилась. Несколько недель на планете; соскучилась. Иногда накатывало памятью о том, как вела себя там, дома, на Земле, и в затылке начинало свербеть от невыносимого стыда. Какой же глупой дурой была! Как вот надо было так — с мамой!

Мама никогда ей не напоминало о прошлой, сгоревшей в обоих смыслах, буквальном и переносном, жизни. Алёна была ей очень благодарна за это. Но стыдом периодически её окатывало, и она мучилась. Просить прощения уже было не нужно, все слова давным-давно были произнесены, сказаны и приняты. Жизнь началась заново, и в этой жизни были мама с Огневым, которого Алёна очень быстро привыкла называть отцом, и Тим, и не рождённая пока ещё Лада. Но как же мучительно хотелось снова подойти, ткнуться лбом в мамино плечо и просить прощения, снова и снова. Останавливало только острое нежелание докучать маме неприятными воспоминаниями.

Алёна не понимала, что забота и ответственность за близкого человека — это признак взросления, но она чувствовала себя иначе, чем год назад. Совсем иначе! Более цельной, что ли. Настоящей. Ушёл куда-то детский протест и острое желание поступать назло, просто так, без видимой причины. И внезапно оказалось, что жить не назло намного интереснее…

А от Тима пришла всего одна короткая строчка: «я в космопорту, встречай».

Прилетел! Сердце бухнуло в рёбра, но Алёна на всякий случай посмотрела на значок пространственного положения отправившего сообщение. А то с Тима станется сообщить о своём прилёте заранее. Недели так за три до реального прибытия!

Нет, здесь, на планете… Алёна задвинула дверцу шкафчика и побежала встречать.

Тим сидел на лавочке, уткнувшись в свой терминал. Алёна шла к нему, тихо радуясь встрече, не так уж часто они в последнее время виделись даже по связи. А тут — вот он. Живой. Можно подкрасться и закрыть ему глаза ладонями. А он скажет: «Я завтра видел, что это была ты…» Путается во временах, путается, ничего не сделаешь, ну, и наплевать. Вот он такой и есть, не от мира сего. Единственный на всём свете…

— Привет, — сказал Тим, и пощекотал ресницами её ладони. — Я знал, что это была ты.

Алёна плюхнулась рядом. Ткнулась лбом ему в плечо, обняла. От Тима, как всегда, слабо пахло озоном, тонким цитрусовым ароматом шампуня и почему-то полынью. «Мой, — с горькой нежностью думала девушка. — Мой мужчина…»

— Пойдём, — сказала Алёна. — Пойдём, погуляем немного, пока солнце не село окончательно.

Тим кивнул, поднялся. Алёна взяла его под руку, и они пошли. Молчали. Им давно уже не нужны были друг для друга слова… Бесполезно было спрашивать, надолго Тим на планету и что ему здесь понадобилось. Алёна давно уже научилась чувствовать, какие вопросы можно задавать, не рискуя подвесить их в пустоте ответного молчания.

По длинной лестнице они поднялись на центральную галерею — соединённые общим полотном крыши жилых зданий в центре Базы. У Базы, кстати, так и не было ещё названия, конкурс предполагали открыть сразу после разрешения на переселение. Говорили кто что, но решать будут дети — конкурс хотели провести среди юных пассажиров «Ковчега», чтобы и они могли почувствовать себя причастными к созиданию новой жизни на новой планете… А пока строившееся поселение называли Опорной Базой или просто Базой…

На лестнице встретился Генка Каспаров, обалдуй на два года старше Алёны, и, к несчастью последней, служивший в одном с нею отряде. Генку Алёна отшила ещё на Земле, он не простил, а потом, узнав, на кого его, драгоценного, променяли, начал донимать насмешками. Алёна несколько раз бросалась драться, благодаря тренировкам с Огневым её индекс Гаманина колебался теперь между девятью и одиннадцатью, Каспаров со своими восемью отдыхал на лавочке. Но битие морды помогало мало, равно как и внеочередные хозяйственные работы на территории Базы. Каспаров бесился и не особо это скрывал; после последней драки ему пообещали бессрочную увольнительную на «Ковчег», если он наконец-то не заткнётся. И он, о чудо, заткнулся. Но беситься не перестал.

Алёна подобралась, ожидая пакостного слова. Но Генка молча прошёл мимо, всей спиной выражая своё глубокое презрение к паре.

— Каспаров, — окликнул его Тим.

Юноша обернулся. Тима он ощутимо побаивался. Одно дело, травить весёлые байки о съехавшем с глузду психокинетике, совсем другое столкнуться с ним нос к носу.

— Не убий, — с назиданием сказал Тим. — Слыхал? Убьёшь бабочку — похеришь мир. Не убий, и будет счастье, тебе счастье, миру счастье, счастье для всех…

— Тим! — испуганно вскрикнула Алёна, хватая мужа за руку.

Тим встряхнул головой, словно отгоняя назойливое насекомое. Отвернулся, подумал немного, и пошёл дальше. Алёна покачала головой в ответ на дикий взгляд Каспарова, и побежала следом.

— Да пошёл ты! — очнулся Генка через пару минут.

Тим не обернулся. Глядя на него, можно было подумать, что он и не слышал ничего. Кто его знает, может, правда, не слышал…

Потом они долго стояли, облокотившись о перила, смотрели на умирающую зарю, вдыхали воздух чужой планеты, наполненный родными земными запахами: свежей травы, вечерней росы, цветов, — здесь было очень много цветковых растений самого разного размера и самых причудливых форм, и даже вродехвойник цвёл малиновыми шишечками, так похожими на весенние шишки оставшихся на Земле голубых елей…

— Держи, — Тим полез в карман, достал оттуда тонкое колечко с прозрачным камушком. — Это тебе на день рождения, Аля.

— Спасибо, — прошептала Алёна, протягивая руку.

Колечко легко наделось на палец. Алые лучи уходящего дня сверкнули на гранях колкими искрами.

— На Земле купил, — сказал Тим. — Вот. Тебе…

Алёна обняла его, и они целовались, — да-да, на ветру, а что было делать? «Эх, ты, родной, — с щемящей болью думала Алёна, — мой день рождения только через две недели… Но я тебе этого не скажу никогда. Хотя бы за то, что ты не сказал, когда купил это кольцо, за сколько лет до моего появления на свет…»

Алёна проснулась рано, в светлых сумерках. За приоткрытым окном стрекотали насекомые, на длинной протяжной ноте — у-у-утро пришло, у-у-утро пришло… Насекомых здесь было великое множество, от мелкой мошки до крупных, размером с хорошую собаку, плотоядных вродебогомолов, достаточно опасных, чтобы таскать с собой во все выездные экспедиции оружие. Не то, чтобы вродебогомолы, едва завидев человека, на него бросались. Они сторонились всего непонятного и незнакомого, справедливо полагая, что жизнь дороже. Но иногда в их тупой башке что-то щёлкало, и тогда приходилось жечь и стрелять.

Одним словом, работы пирокинетикам Опорной Базы хватало.

Но Алёна всё же проснулась слишком рано, время у неё ещё было, и поэтому она позволила себе поваляться немного в постели. Тим ещё спал, и, как всегда во сне, его лицо разгладилось, став совсем юным, почти детским. Всё портили седые волосы, не белые, а серебристо-седые, как у пожилых. Олег Ольгердович, правда, сразу сказал, что это вовсе не начало необратимого паранормального срыва, после которого человек быстро угасает в течение каких-то недели-двух, а следствие душевных переживаний. Надо думать. Тим рассказывал, что смерть Земли снилась ему с самого детства, когда он ещё ничего не понимал и ничего не умел. И отменить вероятное-свершённое, как он сам выражался, не вышло. Оно уже было прописано в будущем, прописано жёстко предыдущими поколениями войн, и оставалось только свести его к минимуму и пережить.

«Земля вернулась в космос через пятьсот лет», — сказал тогда Тим. Сказал в своей обычной манере, используя прошлое время глагола для обозначения будущего. Сказал и забыл, повторные попытки вызвать его на откровенность ничего не дали, он не понял вопроса. По-настоящему не понял, а не пытался увильнуть от ответа, Алёна это определила по его взгляду чётко, а Олег Ольгердович подтвердил.

Алёна осторожно погладила любимого по щеке. Спи спокойно, я с тобой… Тим пробормотал во сне: «Аля…», повернулся на бок, обхватил руками её ладонь и подложил себе под щеку. Человек дождя… Девушка как-то, безумно давно, в сопливом детстве и ещё на Земле, услышала одну из очень старых песен, мама часто включала ретро-передачи. Все слова той песни Алёна не помнила, но из памяти часто в последнее время всплывало несколько строк: «Ты мой любимый человек дождя. Я за каждый миг благодарю тебя. Родные люди — это ты и я. Тебя навсегда люблю».

Тихо вякнул будильник. Алёна прихлопнула его стандартной командой «Заткнись». Тим не проснулся, не проснулся даже тогда, когда девушка вытянула из- под его головы свою руку…

Бледное утреннее небо ещё смотрело глазами поздних звёзд. С запада на восток протянулись тонкие полосы пылевого кольца, опоясывающего планету. Спутников здесь не было, только кольцо, из которого, может быть, со временем что- нибудь и сформируется. Ну, а пока это была просто пыль. И ничего, кроме пыли. Но на небе она смотрелась шикарно даже днём…

До построения оставалось ещё полчаса, и пришедшие кучковались по группкам, активно обсуждая насущные вопросы. Алёна вежливо отвечала на приветы, а потом услышала голос Каспарова. Мерзкий Генка оживлённо пересказывал приятелям вчерашнее:

— Не убий бабочку, он сказал, можете себе это представить? Тут этих бабочек… — он презрительно сплюнул. — Псих конченый. И что она в…

— Ты! — взбесилась Алёна немедленно. — Заткнись!

— Да ладно тебе, — фыркнул Генка, не желая терять лицо перед своими друзьями. — Весь «Ковчег» знает, что ты спишь с ненормальным.

— Не твоё собачье дело, с кем я сплю, — на выдохе между словами «собачье» и «дело» на Алёнином кулаке вспыхнул багровый, грозно гудящий, ком огня, и этим кулаком девушка залепила в морду ненавистному Генке, тот не успел поставить блок.

Неизвестно, чем бы всё закончилось, Алёна уже ничего не соображала от ярости и готова была бить и бить гада до победного конца, то есть, до смерти. Но прибежали старшие и оттащили бешеную от поверженного врага.

— Сдурела! — в ухо рявкнул голос Огнева. — Уймись!

Генка кое-как поднялся на ноги, но тут же согнулся и вытошнил изрядный ком огня, который проглотил в самом начале драки. Другому от такого пришёл бы полный и безоговорочный конец, а Каспаров ничего, ещё оттолкнул руки тех, кто хотел помочь ему.

— Сволочь! — орала Алёна, пытаясь вывернуться из железной хватки. — Скотина! Убью!

— Ну-ка, пойдём, — Огнев потащил упирающуюся девчонку за собой. — Пойдём, поговорим, ребёнок.

— Я не ребёнок!

— А чего тогда орёшь как ребёнок?

Аргумент. Алёна замолчала.

— Ну-ка, сядь. И рассказывай.

Алёна стиснула зубы. Решение оформилось мгновенно, ни тени сомнения не возникло.

— Я сейчас заявление подам, — сказала она бешено. — Обратно на «Ковчег»! Всё.

— Ты нужда здесь, дитя, — спокойно возразил Огнев.

Между ними давно установились добрые, но немного ироничные отношения. Так, Огнев часто называл приёмную дочь ребёнком, а она его — родителем, а потом оба друг с друга смеялись. Но сейчас им было не до смеха.

— Тогда пусть Каспаров уматывает, — сердито заявила Алёна. — Мне надоело слушать всё то дерьмо, что он несёт про моего Тима! Достал! Убью!

— Он же тебя нарочно бесит, — заметил Огнев. — Как ты не понимаешь! Он тебя бесит, а ты ведешься. Спокойнее надо быть, ребёнок, спокойнее.

— Спокойнее! — фыркнула Алёна. — Па, а вот если такой Каспаров про маму что-то подобное скажет, ну, что она — ненормальная, ты сам-то спокойно себя поведёшь?

— Уела, — Огнев сел рядом с нею. — Но я бы точно не стал его бить.

— А что бы ты стал? — задиристо спросила Алёна.

— Голову бы ему оторвал, да и всё, — вздохнул Огнев.

— Что ему надо? — спросила Алёна беспомощно. — Уже и в морду получал сколько раз. И всё равно не отстаёт.

— Потому что ты не его, — пояснил Огнев. — Вот он и бесится. Вопрос будем решать, и, скорее всего, на «Ковчег» отправится он. Ладно, пошли, что ли…

— Пошли, — вздохнула Алёна.

Комадар Скобелев оглядел вытянувшееся в струнку воинство, сунул большие пальцы рук за ремень, и рявкнул:

— Рядовой Каспаров!

— Я, — Генка шагнул вперёд, дерзко вскинув голову.

Он знал, что ему сейчас вломят при всех, и по всему было видно, что ему наплевать.

— Ну, что, гамадрил бесхвостый, допрыгался, — ласково сообщил Скобелев. — То есть, языком поганым довертел, вырвать бы его тебе нахрен и собакам скормить. Челнок на «Ковчег» отправится отсюда только на десятый день. А до того получи «обет молчания» плюс десять суток на хозяйственных работах и распишись.

«Обетом молчания» телепаты называли психокод на подавление речи. Использовался в качестве крайней меры дисциплинарного взыскания. К слову говоря, Генку сегодня наградили им во второй раз. Так что тема ему была очень знакома. И плевал бы он, но сказанное про челнок на «Ковчег» его проняло.

— Возражения есть? Правильно, нет. Вернуться в строй.

Возражения у Каспарова были, и он их выразил яростными жестами, но жесты, ясное дело, ему не засчитали. Алёна молча злорадствовала, пока не услышала:

— Рядовая Флаконникова.

— Я, — шагнула она вперёд.

— За позорную утрату самообладания — десять суток хозяйственных работ. В подчинённые возьмёшь рядового Каспарова. Работать вместе дружно, весело и с огоньком. Тронешь его хотя бы пальцем, отправишься на «Ковчег» вместе с ним.

— Но…

— Возражения не принимаются. Приступить к исполнению своих обязанностей.

— Есть…

Алёна кивнула Каспарову, буркнула:

— Пошли, сволочь.

И поплелась к начальнику по хозяйственной части, не оглядываясь на поганого Генку.

День прошёл в уборке и чистке, в чистке и уборке. Генка работал со злобным остервенением. Молча. Алёна поначалу думала оторваться на нём как следует, с огромным удовольствием собрала себе на язык килограмм обидных фразовых сочетаний. Но когда дошло до дела, вслух так ничего и не сказала. Расхотелось внезапно потому что.

При ментальном подавлении паранорма психокинетического спектра блокируется полностью. Вместе с даром речи Генка утратил контроль над своим огнём. И толку пинать такого? Он тебе ни в ответ что-нибудь вякнуть не может, ни в морду по всем правилам засветить. Никакого же удовольствия совершенно.

Солнце свалилось в закат, расплескав на половину неба ало-оранжевую зарю. Полосы пылевого кольца вспыхнули ярче, а у горизонта зажглась яркая черта зависшего на стационарной орбите «Ковчега». Алёна с Генкой грузили на платформу полные мусорные баки. Вообще-то, баки полагалось грузить манипулятором, но наказанным выдали машину с отключенной механизацией. «Ручками, милые мои, ручками!»- ехидно посоветовал завхоз, не иначе, вступивший в преступный сговор с комадаром Скобелевым. И вот берёшь этот бак за одну ручку, а твой напарник берётся за другую. И на платформу его. А пахнет данный предмет как… как мусорный бак! И ручки у него в чём-то отменно липком, будто специально намазанном. Блин!

В такой вот неприглядный момент к ним подошёл Тим. Возник буквально ниоткуда, подошёл — руки в карманах, — спросил:

— Опять?

Генка мрачно промолчал, Алёна тихо вздохнула.

— Эх, вы, — укоризненно выдал Тим.

Посмотрел на небо, снова на них. Потом вдруг выдал:

— Говори, Каспаров.

Генка кашлянул, потёр горло. Просипел охрипшим голосом:

— Проклятые телепатишки… Ненавижу!

— Тим! — ахнула Алёна. — Как же так?! Телепатия же несовместима с психокинезом!

— Ограниченно совместима, — возразил Тим, — например, у целителей. Целители же есть не что иное, как частный случай неограниченного психокинеза, Аля. Каспаров, ты дурака только не валяй. Скобелев просечёт и снова блок наложит, а меня рядом не будет, так-то.

— Почему? — спросил Генка. — Какого чёрта ты вмешался, Флаконников? Кто тебя просил?!

— Тебе нужны твоя паранорма и твой голос, — объяснил Тим со вздохом. — Ты нужен. Ты нужен «Ковчегу», Каспаров. Несмотря ни на что и вопреки всему.

— Тьфу, — плюнул Генка. — Ты можешь выражаться яснее, парень?

Тим качнул головой.

— Перестань огорчать мою жену, Гена.

— А то что? — задиристо спросил Каспаров, сжимая кулаки.

Он хочет драться, поняла Алёна. Он давно уже хочет подраться с Тимом, считает себя сильным и крепким, и думает, что может начистить Тиму морду. Идиот! У него же нет никаких шансов совершенно, он что, не понимает?! Тима Алёна увидела, когда Огнев уговорил его на тренировочный спарринг. Тим долго отнекивался, а потом всё- таки пошёл. Но, как говорится, кина не вышло: мордобой на поражение и все средства хороши. Огнев долго потом ходил задумчивый и спаррингов больше не предлагал…

— Тим! — встревожено воскликнула Алёна.

Тим поднял ладонь.

— Ничего, Гена, — тихо сказал он. — Но ей очень плохо от твоих слов. Пожалуйста, перестань.

Каспаров ошарашено молчал. Он ожидал, кроме шуток, наезда, обычного в подобных случаях. Но вместо угроз услышал тихую, исполненную печали, просьбу. И это сбило всю злость в ноль. А нападать без злости Генка ещё не умел…

— Пойдём, Аля, — Тим взял Алёну под локоть. — Пойдём…

— Эй! — очнулся Генка, — а баки я один таскать буду, что ли?!

Тим не обернулся, но все стоявшие на земле баки взмыли в воздух и аккуратно выстроились на платформе. Генка присвистнул с уважением. Полезная в хозяйстве штука, неограниченный психокинез! Самому Каспарову такой фокус никогда не удастся. Спалить — это пожалуйста. Но поднять, не прикасаясь руками, — никогда…

Поздним вечером на верхней террасе собирались полуночники — те, кто был свободен от вечернего и ночного дежурства, кому не надо было заступать на дежурство прямо с утра. Болтали, смеялись, парочки целовались по углам, кто-то принёс гитару, инструмент переходил из рук в руки, — всё, в общем, как всегда.

Алёна смотрела со стороны. В такие вечера приятно гулять об руку со своей половинкой или флиртовать с другими, если не занята. Но Тим бродил по своему обыкновению невесть где, а флиртовать с другими Алёна не собиралась. Даже не в статусе замужней было дело, а просто… просто… предательством казалось просто.

Как будто в беззащитную спину нож втыкаешь. Да и… кому там глазки строить? Каспарову?

Но сидеть в комнате не хотелось, спать — тем более. Алёна встала у перил, спиной к веселью. Смотрела в бескрайнюю каменистую степь, на восходящую реку Млечного Пути, накосо перечёркнутую полосами пылевого кольца, вдыхала горький полынный вечерний ветер, и было ей почти хорошо.

— Привет.

Алексей Белоглазов. Алёна помнила его по Отрадному, по тренировочному полигону «Поймай кота», — как давно это было, вечность целую назад. Алексей, несмотря на возраст, был уже в чине комадара, и Алёна жалела, что при распределении оказалась в отряде не у него. У Алексея, во-первых, не было Каспарова. Во-вторых, Алексей не был таким непрошибаемым пнём как Скобелев. Скобелеву частенько хотелось скорчить в спину рожу и высунуть язык, до того он был весь из себя такой правильный. Зубы сводило от его правильности. Удерживал от необдуманного поступка телепатический ранг начальства. Ведь почувствует! И мало не покажется. Мусор что, мусор — ерунда. А вот упасть отжаться триста раз? Или столько же раз присесть? Или на перекладину… А то и все вместе сразу. После чего небо кажется с копеечку, и о зубной щётке, коей доводилось иной раз натирать плац для пущей стерильности, мечтаешь как о громадной награде…

— Привет, Алексей, — отозвалась Алёна.

— Что, опять с Генкой поцапалась?

Алёна угрюмо промолчала. Обсуждать Каспарова она не собиралась.

— Понятно…

— Что он ко мне лезет? — не выдержала всё же Алёна. — И шёл бы себе мимо. Я не понимаю, что ему надо?

— Влюбился, — пожал плечами Алексей.

— Идиот, — сказала Алёна и показала руку с обручальным кольцом. — Я замужем!

Алексей снова пожал плечами. Сказал:

— Вообще, редко кто замуж выходит в четырнадцать. Ему непонятно.

— А я при чём? — с досадой спросила Алёна.

— Ни при чём, — ответил Белоглазов.

В тёмной степи вспыхнули сиреневые и синие пятна — распустились ночные цветы-люминофоры. Они привлекали так насекомых-опылителей.

— Планета насекомых, — сказал Белоглазов, задумчиво рассматривая колыхающееся призрачное зарево.

— Точно, — поддакнула Алёна. — Биологи говорят, здесь нет ни одной млекопитающей формы. Растения и насекомые, насекомые и растения. В озёрах вместо рыбы — личинки насекомых. Во-от такие, — девушка развела ладони, показывая размер. — Чтоб мне, если вру! Повара грозились приготовить на ужин.

— Я есть не буду, — угрюмо сообщил Белоглазов.

— Ты что, это же органика! — поддела его Алёна.

— Всё равно не буду. Лучше паёк!

Хуже пайка в плане вкусовых качеств не существовало ничего в природе. Высокоэнергетические, но на вкус — жёваная резина. Предварительно использованная по секретному назначению, как неудачно шутили некоторые. Алёна подумала, и решила, что запечённую личинку тоже съест только в исключительном случае.

— Алексей, прости, — сказала Алёна. — Глупый вопрос, но… можно спросить?

— Спрашивай, — пожал он плечами.

— А почему ты не женишься? Тебе ведь уже скоро двадцать пять… А после двадцати почти все уже в браке…

Алексей пожал плечами, чуть усмехнулся.

— Так получилось…

— Не отвечай, если не хочешь, — быстро сказала Алёна. — Извини…

— Ладно тебе… не извиняйся… Просто та девушка, на которой я бы женился, занята и счастлива. А те, кто вышел бы замуж за меня… Они славные девчонки, но я их обманывать не хочу.

— Так ведь всю жизнь можно… — тихо выговорила Алёна.

— Можно, — кивнул Алексей. — Но я, конечно, не такой дурак. Просто подожду ещё немного. Неразделённая любовь — это болезнь, которой надо переболеть хотя бы один раз в жизни…

Алёна почесала в затылке. В словах Алексея была своя толика правды, но… Алёна подумала, что бы было, если бы Тим не отозвался на её чувства? Тогда, в первый день знакомства, может быть, и ничего. И потом тоже. Весь период до Отрадного, а вот уже после… А если бы он отказался позже? Нашёл бы другую… эээ, нет, это не про Тима… просто отказался бы. Небо бы рухнуло, наверняка. И это был бы однозначный ужас.

На террасе всё что-то подозрительно утихло. Алёна обернулась и заметила Тима с его обычной улыбочкой и кулаками в карманах. Трудно было услышать, о чём с ним говорят, и у Алёны сами собой сжались кулаки: если опять задирают… Но Тиму вдруг сунули в руки гитару, мол, спой, если хочешь. И он не отказался…

Сел на лавочку, стал возиться с инструментом — подтягивал, подкручивал, пробовал, так ли звучит. Вскинул голову, когда Алёна подошла, улыбнулся ей знакомой, родной до боли грустной улыбкой. Девушка села рядом, на миг прижалась плечом, и тут же отстранилась, чтобы не мешать.

— Долго возишься, — бросил кто-то со стороны.

Алёна свирепо посмотрела туда, но определить, кто, — не смогла. Тим вскинул руку ладонью вверх, мол, сейчас… И заиграл.

То, что он умел, Алёна не сомневалась, достаточно было увидеть, как Тим держал гитару, какими уверенными движениями подтягивал струны. Но у него внезапно оказался чудесный тенор, а уж сколько он помнил песен… И последние, местного, так сказать, сочинения, и популярные там, дома, на Земле, и какие-то совсем уже незнакомые, древние, наверное, или из собственной юности. Удивил, ничего не скажешь. Удивил!

Народ, радуясь внеплановому концерту, устроил танцы. Хорошо получилось! Алёна чувствовала, что уже не забудет этот вечер никогда. Синюю ночь, жёлтые фонари по краям террасы, голос Тима и его гитару…

Тим начал новую песню. И Алёна вдруг вздрогнула. В тихой, спокойной, очень простой мелодии звучала тревога. Девушка покачала головой, — не надо. Тим улыбнулся ей, мол, понял. Но не послушал.

— Над твердью голубой есть город золотой с прозрачными воротами и яркою звездой*,- голос Тима упал почти до шёпота, но в нём звучала сила, страшная сила его паранормы. Алёна замерла в ужасе, не понимая, как другие-то ничего не замечают, вон, снова танцуют… парочки… медленно, подстраиваясь под мелодию…

А в небе голубом горит одна звезда;

Она твоя, о ангел мой, она твоя всегда.

Кто любит, тот любим, кто светел, тот и свят; Пускай ведет звезда тебя дорогой в дивный сад…

Алёна слушала, прижав ладони к щекам, и больше всего ей хотелось крикнуть, вскочить, разбить фонарь, словом, сделать хоть что-нибудь, чтобы разбить застывший чудовищным янтарём воздух.

Тебя там встретит огнегривый лев И синий вол, исполненный очей С ними золотой орёл небесный Чей так светел взор незабываемый…

* Эту песню кто только не пел, авторство часто ошибочно приписывают группе «Аквариум». Справедливости ради, версия «Аквариума» наиболее известна народу. Но Тим исполняет канон — на стихи Анри Волохонского…

Тим осторожно положил рядом с собой гитару, волна седых волос скрыла лицо, но Алёна успела заметить влажный отблеск на щеке, — слёзы.

— Тим, — Алёна осторожно взяла его под руку, — ну-ка, пойдём. Пойдём отсюда…

Он послушно дал себя увести, и клубившееся в воздухе напряжение двинулось следом. Алёна чувствовала, как стягивают кожу психокинетические поля, — почти как на тренировке, когда приходится защищать руки от собственного огня.

— Тим, — сказала Алёна, — что с тобой? Прекрати!

— Я… — сказал он, и задохнулся невысказанными словами.

Вот чёрт, снова у него сейчас будет срыв, а Олега Ольгердовича рядом нет. И никого из телепатов, будь они неладны, рядом нет. Чёрт, чёрт, чёрт!

Тим внезапно обнял её, и девушка почувствовала, как напряжены, как дрожат его руки.

— Аля, — сказал он тихо, — я хочу, чтобы ты знала… Я всегда помнил тебя. Всегда любил. Всегда.

Опять во времени заблудился. Опять говорит о будущем так, словно оно давным- давно превратилось в поросшее быльём прошлое.

— Тим, — сказала Алёна и пощёлкала пальцами перед его глазами. — Соберись. Я — здесь. И ты тоже здесь. Вот и соберись сюда весь. Хватит бродить чёрт знает где! Это ещё бабка надвое сказала, что ты там видишь. Его ещё нет. И, возможно, никогда и не будет. Ну.

Тим вздохнул. Грозовое напряжение внезапно схлынуло, как не бывало его. Можно было подумать, что оно вовсе показалось, но у Тима на лбу внезапно проступила испарина. Он вообще вспотел и дрожал так, будто бежал двадцатикилометровый марафон на скорость.

— Пойдём, — Алёна потащила его за собой. — Пойдём…

— Всё нормально? — озабоченно спросил Алексей Белоглазов, подходя ближе. — Помощь не нужна?

— Нет, — с облегчением сказала Алёна, радуясь тому, что срыва не случилось.

— Ничего не нормально, — внятно сказал Тим. — Готовьтесь к эвакуации, комадар Белоглазов…

— К какой эвакуации? — не поняла Алёна.

— Ты о чём, парень? — спросил Алексей.

Но Тим промолчал.

Алёна ушла сразу, как только Тим уснул. Спал он всегда на удивление крепко, как младенец. А может быть, не спал? Может, бродил по разным временем даже во сне. Кто его поймёт… Утром он не вспомнит ничего из того, что говорил вчера. Начнёшь спрашивать, уйдёт в молчание. Знаем, плавали. Ничем здесь не поможешь. Никак.

Алёна никогда не видела создателя Тима, Яна Ольгердовича Ольмезовского, которого выперли из инфосферы за подобную самодеятельность и пожизненно дисквалифицировали как генетика. Он воспользовался правом на тайну личности и скрыл все сведения о себе из информа. Но обретался на территории Института, по слухам. Разрабатывал приборы, способные заменить, а то и превзойти возможности паранорм. Струну гиперпрокола, к примеру, придумал и реализовал впервые именно он. Интересно, жив он сейчас? И как ему там, спокойно спится, без икоты? Не было дня, чтобы Алёна не вспоминала Яна Ольгердовича недобрым словом.

Надо же было так человеку жизнь искалечить!

Ночь принесла с собой живительную прохладу. Вскипали возле озёр молочные реки выхолаживающих туманов. Небо крест-накрест перечёркивали арка Млечного Пути и полосы пылевого кольца вокруг планеты. Тянули свою унылую песню ночные насекомые: «Спа-ать пора, спа-ать пора…» Почти как там, дома, на Земле. Закрой глаза, чтобы избавить мозг от чужого неба, и покажется, будто не было никогда никакого «Ковчега», а просто ты поехала в путешествие в южные регионы Федерации ССВР…

— Полуночничаешь? — спросил Огнев, бесшумно возникая из-за спины.

Вот чёрт! Не заметила, как подошёл. Одно хорошо, она, Алёна, не на дежурстве.

— Да вот, — дёрнула девушка плечом. — Не спится.

Огнев подошёл, встал рядом, положил свои ручищи на перила. Сказал:

— Задал твой шороху. Про эвакуацию…

— Ага, — кивнула Алёна.

— Что такое? — встревожился Огнев. — Плачешь?

Алёна сердито отёрла щёки. Сказала, прерываясь на всхлипы:

— Он со мной попрощался! Понимаешь? — и пересказала, слово в слово, всё услышанное. — А главное, ты лица его не видел. Бледный был, и глаза большие. Вот что это было, а?!

— Попутал время, — уверенно продолжил Огнев. — А ты себе уже бог знает что придумала.

Алёна уткнулась ему лбом в плечо. Буркнула:

— Хотелось бы мне в это верить…

— А ты верь, — Огнев провёл широкой, как лопата, ладонью по её волосам. — Верь. Алёна кивнула. Что ещё ей оставалось делать? Только верить.

Дальше жизнь потекла себе как всегда. Никакой угрозы на горизонте не возникало. Ни в первый день, ни во второй, ни на седьмой. Ну, что… Продолжать мариновать на базе все отозванные экспедиции? Грузиться в челноки и возвращаться на «Ковчег»? При полном отсутствии какой-либо опасности. Ну, не абсурд ли?

Тим же словно бы издевался над всеми сразу. Он раздобыл где-то детскую игрушку — мячик-попрыгунчик на резиночке, и сутками напролёт с ним играл. Сядет где-нибудь, и бросает этот несчастный мячик, резиночка отшвыривает его обратно, Тим его ловит, а сам при этом улыбается настолько безмятежно, что сердце падает. Все вопросы, попытки растормошить, вытащить из нирваны — мимо. Кто-то попробовал треснуть кулаком, в надежде хотя бы так достучаться до Тимова сознания. Парня отшвырнуло метров на десять и приложило башкой об угол, долго потом в глазах пятна плавали, и звон в ушах стоял. А Тим продолжал резвиться с мячиком, как ни в чём ни бывало.

Алёна на пару с Генкой молча отрабатывала каторгу по хозяйственной части. Десять суток за драку есть десять суток, никто их отменять не собирался. Генка молчал, как проклятый, боялся, что его снова психокодом отоварят. На Тима в его нынешнем состоянии надежды не было никакой, Каспаров это прекрасно видел, и потому молчал. Алёна мрачно исполняла работу и думала, что Генка, в общем-то, неплохой парень, когда рот у него застёгнут наглухо. И чего он, дурак, языком мелет без конца?..

Под конец дня Алёна не выдержала. Подошла к Тиму — тот устроился на подоконнике, забавляясь проклятым мячом. На лице- полное сосредоточение, складка между бровей, губы сжаты в ниточку, глаза следят за игрушкой пристально. Как под гипнозом, проклятье…

— Тим, — Алёна решительно положила руку на запястье мужа и, когда мячик отскочил от пола, поймала его сама. — Послушай меня. Пожалуйста.

Тим медленно перевёл взгляд на неё. В его глазах появилось нечто осмысленное. Или девушке это показалось? Алёна мотнула головой, отгоняя ненужные мысли.

— Послушай, Тим, — продолжила она. — Я вот Генке рожу без конца чистила. А теперь скажу тебе его же слова: ты — нормален?

Тим молча смотрел на неё, не шевелясь и не требуя назад свою игрушку.

— Ты посмотри на себя. Ты — взрослый мужик. Взрослый женатый мужик, у которого есть взрослая дочь и скоро родится ещё одна. А носишься, как ясельник, с этим облезлым мячиком. Это вообще как, нормально? Или не очень?

— Если ты чего-то не понимаешь, Аля, — сказал Тим, — то это означает только одно: ты чего-то не понимаешь.

— Ответил! — фыркнула Алёна. — Я уже думала, не дождусь! Да, я не понимаю. На, — она протянула ему ладонь. — Держи.

— Оставь себе.

Удивил. Алёна какое-то время смотрела на него, осмысливая случившееся. А Тим осторожно, по одному, закрыл на мячике её пальцы, и сказал:

— Оставь себе. И не теряй. Пригодится. Только не ошибись: бросить можно будет всего лишь один раз.

— Ну, спасибо за подарок, — ответила Алёна, осторожно отправляя мячик в карман. — Я его вообще бросать не буду. Сувенир будет, на память. Талисман.

— Талисман, — хмыкнул Тим, и посмотрел в тёмный провал окна. — Ну, как скажешь. Пусть будет талисман…

Алёна присела на подоконник рядом, положила голову ему на плечо:

— Что же ты у меня такой, а?

— Не знаю, — честно ответил Тим, обнимая её в ответ.

Его рука была сухой и горячей, как будто под кожу был вживлён сверхпрочный металлический панцирь, под которым сейчас бушевало адское пламя. Алёна снова вспомнила нецензурным словом Яна Ольгердовича. Чтоб ему там заикалось до полусмерти!

— Я всё равно тебя люблю, Тима, — со вздохом сказала девушка. — Люблю.

Тим промолчал…

Утро выдалось жарким и пыльным, как, впрочем, всегда. Алёну с Генкой отправили к выездной экспедиции: отвезти туда — продукты, оборудование, забрать собранные коллекции растений, всё в таком роде. Тим, конечно, всех встревожил, но никто никакую эвакуацию вести не собирался. Провели учения, проверили готовность, но и только. С какой, собственно, стати, надо было всё бросать и убираться на «Ковчег»?! Землеподобная планета голубого ряда, условия для жизни практически идеальны, местность, выбранная для первого поселения, спокойна, удобна, и даже самые крупные хищники здесь — вродебогомолы — не являются чем-то чересчур сложным для человека. Ну, нет, нет здесь такой опасности, с которой люди не справились бы. И вы предлагаете всё бросить на том основании, что один блаженный человек что-то там ляпнул в приступе невменяемости? Да вы шутите!

Напряжение держалось дня три. Всё-таки репутация у Тима была зловещей. Но и на четвёртый день ничего не произошло. И на пятый. И на шестой… Так может быть, ничего и не произойдёт вовсе? А мы тут, как идиоты, дёргаемся!

Алёна чувствовала всеобщее неодобрительное внимание и тихо бесилась, не имея возможности засветить в зубы всем сразу или хотя бы каждому по очереди. Косые взгляды, шепотки, смолкающие в её присутствии разговоры… А Тим, как назло, охотно давал повод сомневаться в своей нормальности. Ну, хоть мячик этот дурацкий отобрала у него. Лишившись игрушки, Тим уткнулся носом в свой терминал. Алёна заглянула как-то ему через плечо: материалы по ядерной физике, формулы, расчёты… Не мячик, и то хорошо.

Мячик оттопыривал карман. Выкинуть его Алёна не решилась, ведь Тим очень просил с ним не расставаться. Девушка совершенно точно знала, что если выбросит, то потом пожалеет много раз. Но и обратно по первому же требованию отдавать игрушку она не собиралась. Не силой же заберёт? Вот!

— Спишь? — неприязненно осведомился Генка. — Направо посмотри.

Каспаров вёл машину, а Алёне действительно полагалось следить за окружением. Но она ушла в свои мысли, и не заметила вовремя большую стаю вродебогомолов, неторопливо бегущих параллельно машине. Крупная самка-вожак, — у вродебогомолов царил матриархат, — несколько шустрых самцов, молодняк и совсем ещё мелкие, больше всего похожие на толстолапых пушистых щенков, чем на насекомых. Машиной твари, кажется, пока не интересовались. Но это пока…

— Чёрт, — Алёна сжала кулак, тут же вспыхнувший алым.

Но нападать она не собиралась. Нападать первым на стаю вродебогомолов никто не советовал, от гибели собрата насекомые тут же впадут в бешенство, и попробуй справься с ними потом. А вот если их вовсе не трогать, то вполне можно было разойтись мирно. Телепаты-биологи говорили, что вродебогомолы способны к эмпатии и внутри стаи поддерживают друг с другом связь; рана одного станет сигналом к атаке для всех. Может быть, со временем эти насекомые эволюционируют до собственного разума, и тогда врождённая телепатическая восприимчивость станет для них естественным состоянием. Будут жить группами, группы объединятся в народы, народы в страны, а страны в конечном итоге, если не взаимно уничтожатся, сольются в единое инфополе, наподобие человеческой инфосферы… Забавно было бы встретиться с ними тогда. Удалось бы договориться или же нет?

Стая плавно отвернула в сторону, направляясь к синеющему за невысокими валунами озеру. На водопой пошли. Алёна перевела дух, стряхнула с пальцев пламя в открытую до упора форточку. Искры мгновенно унесло назад: Каспаров всё-таки прилично разогнался.

До лагеря экспедиции добрались быстро. Собственно, лагерем называть две больших палатки было слишком громко. Здесь обреталось человек восемь: биологи, картографы, геологи. Всё это с приставкой экзо, разумеется, поскольку здесь была не Земля. Просто добавку в разговоре всегда опускали, мешала.

Приятный сюрприз — встретила в лагере Алексея Белоглазова. Алексей без церемоний подхватил Алёну под руку, а на злобный взгляд Каспарова бросил короткое:

— Сам справишься.

Алёна не возражала. Работать рядом с Генкой было сущим мучением, и пусть он языком больше не шлёпал, всё равно… Алексей отвёл девушку за палатки, к вросшим в землю валунам со стёсанными ветрами макушками.

— Здесь никто не услышит, — пояснил он. — Могу спросить?

Алёна кивнула, с тяжёлым сердцем понимая, что вопрос будет про Тима. И не ошиблась.

— Что твой говорит? Долго ещё нам ждать?

— Чего ждать? — не поняла Алёна.

— Неприятностей, — пояснил Белоглазов. — Это самое противное, — ждать.

— А… Погоди, так ты веришь, что неприятности будут?

— Мы из Отрадного, — напомнил Алексей. — Я, и ещё ребята у меня тут. Мы не верим, мы — знаем. Если Флаконников что-то сказал, а потом начал бродить по окрестностям со взглядом тихопомешанного маньяка, то дело действительно швах.

Сухой ветер обдал лицо жаром, принеся с собой полынные запахи цветущих трав. На солнце, распяленное в зените, словно бы набежала тучка, приглушая яростный полуденный свет. Алёна, ощутив изрядный неуют, сунула руки в карманы и наткнулась пальцами левой руки на злосчастный мячик. Вытащила его зачем-то, сказала:

— Вот. Отобрала… Ну, то есть. Он не возражал.

— Знать бы ещё точно, — тоскливо вздохнул Алексей. — Точно бы знать, когда…

— Слушай, — задумчиво выговорила Алёна, — он меня с днём рождения поздравил, — показала кольцо, которое не снимала с того дня ни на мгновение. — А тогда до дня моего рождения оставалось ровно две недели. Понимаешь, если Тим спутал время на две недели… То, наверное, и надо ждать через две недели. То есть, если от сегодня считать — пять дней… Но учти, всё это лишь домыслы.

— А спросить…

— Да как ты спросишь, — с досадой махнула рукой Алёна. — Вот тебе дословно: «Если ты чего-то не понимаешь, это означает только одно, — ты не понимаешь». Ну и подтекстом: и, считай, уже не поймёшь.

— Не густо, — вздохнул Алексей.

— Угу, — вздохнула в ответ Алёна.

Далеко, за камнями, вдруг поднялись в воздух две фигурки с прозрачными стрекозиными крылышками. Затанцевали на пронзительной синеве неба: красиво.

— Ух, ты! — Алексей проворно дёрнул с плеча оружие. — Это очень редкие и пугливые особи, впервые вижу днём так близко! Ещё никому подстрелить не удалось, кстати говоря. Тут полно каверн и пещер, сканер показывает наличие в них жизни. Эти друзья прячутся там, на поверхность почти не вылетают, биологи давно на них скальпель точат. Ну что ж, порадуем биологов…

Алёна, повинуясь внезапному импульсу, положила ладонь ему на руку:

— Алексей… не надо. Пожалуйста.

Он пожал плечами, опуская ствол, буркнул раздражённо.

— Глупости какие…

— А ты посмотри повнимательнее. Видишь, они разные?

— Ну?

Стрекозки увивались друг вокруг друга, сходились, расходились, ныряли вниз и взмывали вверх с непередаваемой грацией. Многоцветной радугой вспыхивали на солнце их прозрачные крылья.

— Представь себе только, — тихо выговорила Алёна, ей было очень жаль крылатых насекомых, это ведь не вродебогомолы с их уродливыми и, чего там, страшными, жвалами на мордах. — Вот ты себе только представь: вдруг это мальчик и девочка? И у них сейчас брачный танец. А тут ты со своей пушкой. А?

— Ну, и воображение у тебя! — покачал головой Белоглазов. — Эх, скрылись…

Небо над скалами вновь было пустым и синим. Из-за палаток вдруг раздалась серия гудков. Это Каспаров, замучившись ждать, торопил напарницу.

Обратная дорога преподнесла сюрприз: всё тех же вродебогомолов. Только теперь их собралось штук сто, не меньше. Бродили туда-сюда, валялись на камнях, воспитывали молодёжь. По повадкам они здорово напоминали бродячих собак с той только разницей, что могли перекусить человека пополам без особого труда.

— Вот сволочи, — охарактеризовал насекомых Каспаров, останавливая машину.

Переть через стаю — всё равно, что самому застрелиться, и даже хуже. Выстрел в голову подарит чистую смерть, а эти твари будут разрывать на части живьём, так что последние минуты будут очень «весёлыми».

— Зараза, — озвучила свои мысли Алёна, наблюдая за тем, как вродебогомолы начищают свои морды лапами, совсем как земные мухи, с той только разницей, что мух такого размера на Земле никогда не видали. — Похоже, они тут надолго.

— Давай в объезд, — предложил Генка. — Не сидеть же здесь до утра.

Он тронул машину, разворачивая её влево, и осторожно поехал вдоль растянувшейся поперёк дороги стаи. Сразу же последовал вопрос диспетчера, с какой радости изменили маршрут.

— Вродебогомолы, — объяснила Алёна. — Объезжаем.

— Помощь требуется?

— Да нет… Они сегодня какие-то сонные. Думаю, мы их объедем и вернёмся на трассу километров через десять примерно.

— Удачи.

— Спасибо.

Машина съехала с накатанной дороги и пошла над первозданным пейзажем. Скалы, трещины, проплешины, камни, — вот это всё. Каспаров вёл осторожно, хотя от соседства с вродебогомолами так и тянуло избавиться, врубив предельную скорость. Телепаты там что-то соображали насчёт ментальной защиты от их атак. Пока толкового ничего не придумали. Войти в синхронизацию с их сознанием не получалось, потому что сознания там как такового не было по причине отсутствия мозгов. Четыре сросшихся ганглия в башке на полноценный мыслительный аппарат никак не тянули.

Машина уже выбиралась на трассу, оставив позади стаю. Алёна осторожно выдохнула, расслабляя сложенные в крестик пальцы. Кажется, пронесло… Как же она ошибалась!

Какой-то не в меру ретивый щенок вдруг взбрыкнул, щёлкнул жвалами на старшего и радостно поскакал прочь от надоедливого воспитателя.

— Чёрт! — заорал Генка, уводя машину вправо.

Но грузовик — это вам не армейский скутер, и закон сложения скоростей никто не отменял. Дурное насекомое исключительно по причине собственной тупости тоже кинулось вправо и бесславно погибло, впилившись машине прямо в лоб. Потекла по стеклу зеленовато-жёлтая жидкость.

— Песец! — яростно выразился Генка, выжимая скорость.

Вродебогомолы, особенно стайные, обычно никого не трогали до тех пор, пока не трогали их. Смерти или увечья сородича они не прощали: сатанели мгновенно и бросались рвать. Алёна высунулась в окно, поёжилась от вида несущихся галопом тварей, — жвалы, зубы, рыла, ужас! — стиснула кулаки в привычном жесте и отправила тварям подарочек. Карабин здесь был бесполезен, только огонь, и ничего, кроме всё пожирающего огня.

Кто-то из вродебогомолов, конечно, сгорел. Вспыхнули, как свечки, пахнуло в лицо палёным хитином, — ветер дул как раз в спину. Но остальные твари лишь прибавили шагу.

— Справа! — крикнул Генка, бросая машину в сторону. — Справа!

Пламя адово, догнали! Нате вам, получите! На крыше грохнуло, жёсткая лапа с зазубренными синими когтями пробила металл как нефиг делать. Алёна сожгла её, едва не оглохнув от визга. Что, не нравится? А нечего лезть!

— Эй, полегче! Уши мне не свари!

— Следи за дорогой, — огрызнулась Алёна и тут же закричала: — Слева, слева, слева, а-а-а-а!

Каспаров успел уйти от атаки двоих тварей, но машина перескочила через россыпь валунов и на краткий миг зависла в воздухе…

… бескрайняя каменистая степь до самого горизонта, где синели холмы далёких предгорий, белёсое небо, размазанный в дымке пятак солнца, синяя гладь озера внизу, тела насекомых, сорвавшихся следом, — одно, два, три…

… время вздрогнуло, очнулось и понеслось вперёд в бешеном галопе.

Алёна и Генка огнём вынесли дверцы каждый со своей стороны. И успели, успели выпрыгнуть до того, как машина ушла под воду. Но вродебогомолы тоже успели. Они, оказывается, умели плавать. Сволочи! Алёна дёрнула нож, окутав его пламенем, ткнула твари в глаз, — уши заломило от визга. Что, не нравится? На ещё! Нырнуть вниз, уйти в сторону… вот нырнуть следом подлые насекомые не сообразили. Но в тихом, безобидном, если сверху смотреть, озере внезапно оказалось сильнейшее подводное течение. Оно подхватило, завертело, протащило по каменистому дну, приложив затылком о какой-то твёрдый выступ, и вдруг выплюнуло на берег. Алёна отползла от воды подальше, потом руки у неё подломились. Девушка кнулась лицом во влажный, поросший сизым мхом камень, и её жестоко стошнило. Нахлебалась. И в голове сверкали искры. Сотрясения ещё не хватало…

Вродебогомолов поблизости не было, а иначе давно уже разорвали бы.

— Генка, — прошептала Алёна, в ужасе думая, что парень, наверное, погиб.

Разорвали. Или захлебнулся. Или что-то ещё.

— Генка!

Заметалось вокруг долгое эхо.

— Да тут я, — угрюмо отозвался Каспаров.

— Живой…

— Что мне сделается… Фью! Ну, тебе башку и раскроило!

Алёна перекатилась на бок, поднесла к затылку руку, зашипела от боли.

— Не трогай… Сейчас закрою рану.

Захватил с собой комплект скорой помощи, и когда успел? Такие комплекты, правда, всегда держат в кабинах на самом доступном месте, но Алёна про свой не вспомнила, а Генка схватить успел.

Девушка села, оглядываясь. Пещера, замечательно. Подозрительно светлая, ведь здесь, по идее, должен царить вечный мрак. Но мрак не царил: мешали мелкие грибы на тонких ножках, свисающие с каменных стен. От грибов исходил мертвенно- бледный, призрачный, синеватый свет. Вода возвращала его, порождая на стенах и потолке переменчивые блики.

— Это что… пещера? — уточнила Алёна на всякий случай.

— Именно, — подтвердил Генка. — Ну, что ж. Машину мы утопили. Оружие тоже, за исключением ножей. И терминал свой я посеял… взойдёт на дне следующим летом…

Алёна зашарила по одежде, испугавшись, что свой терминал потеряла тоже. Но он нашёлся во внутреннем кармане, целый и невредимый, если не считать царапин. Девушка положила его на камень, повела рукой, согревая и испаряя воду. И не удержалась от радостного вскрика, когда машинка включилась. Только радость быстро увяла, когда обнаружилось, что связи нет. Наверное, каменные своды пещеры не пропускали сигнал.

— Вот когда пожалеешь, что не телепат, — прокомментировал ситуацию Генка, присаживаясь рядом на корточки.

Ага. Это он точно выразился. Телепатии без разницы камень. Телепатии без разницы даже космические расстояния. В школе на уроках физики объясняли, почему, но Алёна все объяснения благополучно пропустила мимо ушей. Она тогда запоём читала и смотрела современные романы о любви, какая там физика. Историю приключений двух сестёр-близнецов из Тайного Града Алёна могла пересказать прямо сейчас, в деталях и подробностях. А вот параграф, посвящённый гравитонам, ротонам и прочей научной зауми по теме, хоть убейте.

Впрочем, оно им обоим не помогло бы ничем. Паранорма не та!

Алёна бережно потёрла затылок. Как же больно! И подташнивает, что скверно. Сотрясение мозга, наверняка. Генка бродил по пещере, звук его шагов отдавался в ушах болезненным шумом. Вода лизала каменную кромку, бросая подвижные блики на потолок и стены.

— Гена, — севшим голосом сказала Алёна. — Вода прибывает!

— Что? — он подошёл, присел рядом. — Ты уверена?

— Смотри…

Какое-то время они пристально наблюдали за водой. Да, она прибывала. Медленно. Но прибывала! Кто его знает, по какой причине. Кто его знает, на какой отметке остановится общий уровень прежде, чем начнёт спадать снова, если это прилив. А если не прилив, а просто затопление? Вдруг несчастная машина заткнула собой подземное русло, и вода теперь ищёт для себя другие пути? А если начнёт подниматься быстрее?

— Сволочь, — охарактеризовал опасность Генка. — Встать можешь? Надо сматываться!

Страшно было уходить от места крушения, ведь именно здесь их будут искать в первую очередь. Но наступающая вода не оставляла выбора.

Пещера заворачивала вверх и влево, светящиеся грибы постепенно сошли на нет, здесь для них было слишком сухо. Алёна зажгла на пальце крохотный огонёк.

Да, трата сил, но темнота выматывала. И без неё голова болит!

Трудно сказать, сколько они шли. По субъективным ощущениям — вечность. Но когда Алёна посмотрела время на своём терминале, оказалось, что прошло не больше часа…

Коридор сузился, завернулся улиткой и уткнулся в глухую стену.

— Всё, — сказал Генка. — Приплыли.

И засмеялся. Нехорошо засмеялся, с отчётливой безуминкой в голосе. Алёна осторожно присела прямо на холодный камень. Ей было плохо, кружилась и болела голова, тошнило. Тупик возмутил: что, и это правда всё? Вот так вот раз — и всё? Сдохнуть тут от голода и лежать до победного конца, разлагаясь и кормя собою местные грибы?!

— А если… прожечь…

— Чего жечь? — спросил Каспаров, усаживаясь рядом. — Куда? Ты знаешь, где поверхность, а? И сколько камня вокруг? Зря ушли!

Надо было возвращаться назад, искать ответвления, другие пути. Но как же хотелось лечь, просто лечь, приложить гудящую голову к холодному камню и не шевелиться… Алёна стиснула зубы и встала.

Они вернулись обратно до последней развилки, и здесь уже была вода. Пока немного, но она была.

— Чёрт, — сказала Алёна, — точно наша машина запечатала собой слив!

— Тоже об этом думал, — отозвался Каспаров. — Ну, пошли вон туда?

Туда — это в чёрный неровный провал, который мог закончиться ещё одним тупиком. Или не тупиком. Выбора в любом случае не было.

Они шли, и Алёне всё чудился шум позади. Как будто волны набегают на пляж, набегают, отступают, набегают, отступают… Равномерное тревожное движение, ведь каждый раз волны отступают все меньше и меньше. Когда под ногами захлюпало, девушка поняла, что шум ей не почудился. Плеснуло поверх ботинка, и Алёна невольно вскрикнула: вода оказалась ледяная. Ощущение было, словно кипятком обдало.

— Смотри! — изумился Генка. — Это же мой карабин!

— Да? — скептически спросила Ал1на. — С чего взял, что твой? Может, мой?

— Да вон орёл на прикладе, видишь? Сам вытравил.

Генка сунулся в воду, шипя сквозь зубы разные добавочные определения к слову «холодный», добыл оружие и выскочил обратно.

— Живём! — поднял он большой палец, хотя у самого зуб на зуб не попадал.

Странный тут какой-то холод был. Алёна не могла понять, почему он настолько холодный? Вспомнилось, как сама срывалась с подлеталки в мёрзлую воду, и ничего, кроме бодрящего восторга, не испытывала. А тут… Пещера, наверное, поэтому. Пещера, темнота, неуверенность, страх и — да-да! — отчаяние. «Мы ведь не выберемся отсюда никогда…»

Ход расширился, закруглился. И… Тупик. Очередной. Мрачный, тёмный, страшный тупик, ни единого выхода, ни грамма надежды. Следовало ожидать.

Алёна сползла по стеночке, прижалась ноющей головой к холодному камню, как хотела сделать давно. Как-то не верилось. Что, и вот это — всё? Вода потихоньку поднимется сюда и накроет с головой. Какая страшная смерть, захлебнуться ледяной водой в подземном мраке…

Генка сел рядом, сжимая свой родной карабин. Повезло ему, хоть с оружием в руках… а она, Алёна, своё потеряла.

— Приплыли, — сказала она, чтобы сказать хоть что-то и тем самым разорвать давящую, полную шорохов подбирающейся воды, тишину.

— Приплыли, — согласился Каспаров и добавил:- Блин.

— Он самый, — вздохнула Алёна.

— Поцеловала бы…

— Что?! — ярость вспыхнула мгновенно: если полезет, то…

Но Генка даже не пошевелился.

— Да так, — тоскливо сказал он, бездумно поглаживая ствол рукой, Алёна скорее чувствовала это движение, чем видела. — Ты мне нравишься. Сама знаешь.

— Я замужем, забыл?

— Всё это совсем скоро станет абсолютно неважным.

— Не для меня, — отрезала Алёна, сжимая кулак и с усилием поджигая над ним огонь. — Не вздумай…

— Да ладно тебе, не бесись, — вяло отозвался Генка. — Я так сказал… подумал, ну, а вдруг… дурак, да?

— Дурак, — заверила его Алёна.

— Ага, — он направил дуло на себя, посмотрел в него задумчиво, и снова Алёна лишь угадала это движение, но не увидела его.

— Не надо, — она перехватила руку парня. — Успеешь…

— Это точно, — вздохнул он. — Чёрт. Как глупо, по-дурацки, вышло…

— И не говори. Рассказать кому — животики надорвут.

— Смотри, — тихо сказал Генка.

Алёна осторожно повернула голову. Пылающий вокруг её руки огонь отразился живыми, волнующимися бликами на полу, на потолке, на стенах.

Вода добралась уже и сюда.

— Как ты можешь? — спрашивал Огнев. — Как ты можешь сидеть спокойно и улыбаться, когда твоя собственная жена…

— Она справилась, — невозмутимо отвечал Тим, ветер шевелил его седые волосы, трепал длинные узкие листья на коротеньком местном деревце, которое не стали убирать при строительстве дома, оставили для красоты. — Она вернулась на «Ковчег».

— Какой вернулась! — возмутился комадар Скобелев, — до сих пор с нею нет свя…

— Тихо, — остановил его Огнев, не сводя пристального взгляда с Тима.

История повторялась. Как тогда, в Отрадном, когда Флаконников забежал вперёд по времени, рассказывая о событиях будущего так, словно они давно уже превратились в прошлое. И если парень сейчас говорит, что Алёна вернулась аж на «Ковчег»…

— А мы? — спросил Огнев.

— А вы не подготовились к экстренной эвакуации, — сердито сказал Тим. — Сколько осталось на стартовой площадке челноков?

Огнев переглянулся со Скобелевым. Они оба не знали этого, им обоим было не до челноков, вроде как стартовал сегодня один, кажется…

— Ни одного, — ответил Тим. — А сколько у вас людей на выезде, за пределами базы? И почему они все остались там? А-а, — схватился он вдруг за голову, — как же мне всё это надоело! Никакого же толку от вас не было никогда! Когда доходит до дела, вы ничего не слышите и не хотите слушать, вы ничего не видите и не хотите видеть, и радостно несётесь навстречу собственной смерти на всех парах. Не могу больше! Не могу! Делайте вы, что хотите! Поступайте, как хотите! Спорьте, сколько хотите. Я устал!

Он встряхнул головой и включил свой терминал, высветились на голографическом экранчике формулы сложных инженерных расчётов.

— Тим… — Огнев хотел взять парня за плечо и вытряхнуть из него всё, но пальцы промахнулись мимо.

Тим закутался в защитное психокинетическое поле как в одеяло. К нему невозможно стало прикоснуться! А вопросов он демонстративно не замечал.

— Пойдёмте, — кивнул Огнев комадару Скобелеву. — Пойдёмте!

Всё же тяжёло покорно сидеть и ждать смерти. Не так тренировали и не так воспитывали. Алёна с Генкой поднялись и пошли вдоль стены дальше. Может быть, вода остановится? Слабая надежда, но может быть? Вдруг? Чудес не бывает, да, но а — вдруг?

Алёна держала сомкнутый кулак как факел. Во-первых, так было светлее. Во- вторых, теплее. Да, она расплатится за это, и очень скоро. Но ещё не сейчас.

Под ногу попалось что-то, хрупнув с отчётливым стеклянным звуком. Алёна присела, стараясь держать голову неподвижно, вгляделась:

— Генка! — ахнула она. — Ты погляди!

Алый свет паранормального огня отчётливо высветил угодившую под ногу вещицу.

Браслет. Тонкий браслет из сиренево-синих камушков, искусно закреплённых на витой основе из платины.

— Твою мать! — выдохнул Каспаров, падая на колени. — Это ж не наше!

— Чьё, хотела бы я знать, — отозвалась Алёна.

— А мне интересно, где прячутся хозяева, — Генка торопливо оглянулся, беря карабин на изготовку.

— Да оставь ты… стрелок… тут давно никого нет, — Алёна подцепила пальцем браслет.

— Не трогала бы ты! Вдруг оно заразное?

— Зараза к заразе не липнет, — девушка протянула находку через огонь.

Пыль и грязь испарились, и камни засияли ярче. Странный, нежный, светло фиолетовый оттенок. Не бриллианты, слишком округлые и на ощупь приятно-гладкие,

— Знаешь, это надо обязательно сохранить, иначе нам никто не поверит, когда найдут, — Алёна просунула ладонь в браслет и натянула его на запястье. — Вот так, целее будет.

Браслет стянул руку холодноватым обручем. Сел очень плотно, как будто нарочно его создали под Алёнин размер. Девушка нахмурилась: ей показалось, будто количество камешков изменилось. Их словно бы стало меньше. Она отругала себя за то, что не подсчитала сразу. А теперь сходи с ума, вспоминай, как оно точно было и что.

— На, возьми мой терминал, — Алёна сунула приборчик Каспарову. — Сфотографируй. Ага, вот так… и так… и давай место, где нашли… может, там есть ещё…

Неожиданное дело воодушевило и увлекло обоих. Вода на время была забыта. Подумать только, на первой же встречной планете обнаружить следы чужого разума! Кто-то же сделал этот браслет! А потом потерял его или выбросил. Или погиб…

Ноги обожгло холодом. Вода… Экран терминала и алый паранормальный огонь поджигали тёмную поверхность яркими бликами. Браслет на руке светился призрачным фиолетовым сиянием. Алёна поднесла его к глазам. Нет, не показалось. И нет, не отражённый свет. Камни светились сами. А на воде тянулась дорожка из такого же фиолетового сияния.

— Генка, — севшим голосом выговорила Алёна, дёргая своего спутника за рукав. — Гляди…

— Йо! — выдохнул он в изумлении.

На стене проступили знаки, чем-то похожие на японские иероглифы и в то же время не имеющие с японской письменностью ничего общего. Два сложных знака, один над другим. Их не было раньше, они появились только сейчас…

— Фотографируй! — зашипела на Каспарова Алёна. — Фотографируй, а то вдруг исчезнут!

Но знаки не исчезали. Алёна долго смотрела на них, не в силах отделаться от неприятного ощущения, что уже видела не просто нечто похожее, а именно то же самое. Но где и когда? А, главное дело, как. На этой планете никогда не было человека. Человека с Земли, в смысле.

Вода поднялась уже до щиколоток и продолжала прибывать. Три или четыре градуса, примерно. Одно дело, прыгнуть с головой в мёрзлое озеро и весело в нём барахтаться, совсем другое торчать в такой воде безо всякой надежды выбраться. Отчаяние ворочалось в желудке тяжёлым комом. Алёна гнала от себя панические мысли, но сколько ещё можно будет врать себе? Пока вода до шеи не дойдёт?

Она подошла ближе к таинственным знакам. Голова болела, в глазах всё плыло. Казалось, что исходящий от браслета свет странным образом сплетается с сиянием знаков, смешивается с ним, и цвет меняется с фиолетового на пронзительно синий.

С гулким скрежетом часть каменной стены пошла в сторону и вверх, открывая чёрный провал прохода.

— Пошли, — Генка схватил Алёну за руку. — Пошли!

Они переступили порог, и дверь закрылась за ними. Перелившаяся следом вода растеклась по полу тонкой плёночкой.

— Ну, что ж, захлебнуться нам теперь не грозит, — деловито отметил Каспаров. — Уже хорошо!

— Сдохнем с голоду, — мрачно предрекла Алёна, — чуть позже.

Есть хотелось зверски. Причем даже не есть, а, прямо скажем, жрать, аж живот сводило. Постарались и холодная вода, и побег от вродебогомолов, и время, и собственная паранорма. У пирокинетиков обмен веществ закономерно повышен.

Алёна вспоминала тренировки, вспоминала, как их учили правильно голодать, чтобы не сходить с ума в подобных ситуациях.

— Ну… Я посмотрел… на твоём терминале… Немного совсем, извини… Ты же не запаролила его, вот я и… глянул, пока ты спала. Вы там такие счастливые оба… А я дурак.

Алёга зажгла на кончике пальца огонёк. Мрак раздражал, давил, выводил из себя. Так уж устроен человек, что ему нужен свет…

Алое пламя высветило Генкино лицо. Нет, он не смеялся. Он говорил вполне серьёзно. И бешенство за то, что без спросу сунул нос в личные файлы, ушло. Генка первым отвёл взгляд. Вынул из-за пазухи терминал, стал показывать:

— Смотри. Вот это, по ходу дела, план эвакуации… На стене обнаружил. Там дальше есть дверь, тоже со знаками, но знаки тихие, не светятся. Может быть, когда ты подойдёшь со своим браслетом, они активируются… В любом случае, идти надо вместе. Ты как, пришла в себя? Идти сможешь? Или ещё полежишь?

— Толку лежать, — вздохнула Алёна, рассматривая схему. — Дальше будет только хуже.

Сандалии промокли, неприятно липли к коже. Приходилось терпеть. Босиком бродить не улыбалось совсем. Мало ли что… а так хоть какая-то защита…

Да, браслет активировал знаки, знаки открывали двери. Но в прямых, как стрела, коридорах и круглых комнатах всё давным-давно было заброшено и мёртво. Хозяева этого странного места исчезли с планеты сотни, если не тысячи, лет тому назад. Вся электроника, какая здесь была, если была, сдохла. Помещения были вылизаны до изумления: ни брошенных впопыхах вещей, ни оставленного послания, ни даже мусора. Похоже, народ уходил отсюда неторопливо и организованно, терпеливо прибирая за собой.

Схемы попадались ещё несколько раз, одна даже отозвалась на браслет, вспыхнув тусклым сиренево-синим свечением.

— Вот это, скорее всего, выход, — возбуждённо говорил Генка, показывая на левый верхний угол схемы. — Смотри, точно такое же обозначение, как там, где мы вошли!

— Да лишь бы выход был не в воду, — озабоченно отвечала Алёна. — Вот это будет облом.

— В какую воду, он же значительно выше! — горячился Генка. — Пошли!

И они шли. Тянуло влезть во все двери, сунуть нос во все щели, но сначала всё же надо было выйти на поверхность, а потом вернуться сюда в составе исследовательской экспедиции. И пусть попробуют только оттереть в сторонку и не допустить! Не получится!

Верхний выход открылся в пещере…

В светлой пещере! С далёким овалом выхода впереди. Прямой ход! Никакой воды!

— Йеху! — радостно завопил Генка. — Живём!

— Ага, — поддакнула Алёна.

Она не слишком хорошо себя чувствовала. И окончанию приключений не очень обрадовалась из-за тупой усталости и последствий травмы…

Дверь закрылась за ними. Как только Алёна отошла на несколько шагов, погасли и знаки, перестав улавливать излучение браслета. Потемнел и сам браслет. Девушка всё же провела эксперимент — вернулась. И дверь открылась снова. Отошла — закрылась.

— Пошли, — дёрнул её Генка, нетерпеливо подпрыгивая на месте. — Пошли скорее! Осточертела эта тьма, лопату ей в печёнку, хочу на солнышко!

Ожила связь. Господи, как мало надо для счастья! Связь с базой, взволнованный голсо диспетчера, лицо Огнева на экране…

Алёна с Геной коротко пересказали свои приключения, им было велено не уходить далеко от входа в пещеру, машина уже вышла… Оказалось, они находятся в сорока километрах от базы, всего-то навсего, и в десяти — от трассы, с которой свернули, спасаясь от озверевших вродебогомолов, не к ночи будь помянуты.

Алёна дрожащими руками спрятала терминал, и вдруг расплакалась. Сердито вытирала лицо рукавом и не могла никак заткнуть фонтан, её трясло. Генка делал вид, что ничего не видит. Алёна подозревала, что он сам расклеился. Дикое напряжение постепенно отпускало, уходило прочь. Выжили! Спаслись! Сейчас их заберут домой…

Они выбрались на поверхность. Алёна тут же села, подставляя лицо вечернему солнцу и ласковому ветру. Какое счастье, ловить закрытыми глазами тепло, слышать трескучие серенады насекомых, прячущихся среди камней, ощущать под рукой прогретый за жаркий день камень, просто жить, в конце концов!

— Ха! — крикнул Каспаров, от избытка чувств пустившийся в пляс. — Вот вам всем! Мы живы, мы живы, мы живы…

Хруп. И через секунду полное ужаса:

— Твою же мать!

Алёна поспешно распахнула глаза.

Г енка в дурной своей пляске не заметил детёныша вродебогомола, ощипывавшего лишайник на одном из камней. И на него наступил. Ну, как наступил… Приземлился из очередного прыжка. То есть, всмятку. Желто-зелёная кровь поганой твари красиво расплескалась по камням. Чтоб его…

— Каспаров, назад! — крикнула Алёна, стискивая кулаки, мгновенно одевшиеся багровым огнём.

Вродебогомола можно сжечь. Сжечь можно всё, что угодно. Вот только горят эти твари плохо, и даже поджаренные продолжают какое-то время переть на тебя, вытаращив глаза. Наиболее эффективное от них средство — пуля в глаз. Она валит насекомое с ног, и уже дальше оно просто вертится на земле, пока не издыхает окончательно.

Повезло, что стая оказалась маленькой, штук двадцать всего особей, включая молодняк. Повезло, что бродили под землёй всего сутки и не успели значительно ослабеть. Но на этом везение закончилось. Закончилось фатально…

На скале Алёна заметила двух стрекозников, которых тогда, в лагере, не дала подстрелить Белоглазову. Крупные… красивые… красота — первое, что бросилось в глаза. Какая-то болезненная, неземная, потрясающая красота из волшебных сказок. Назвать мордой тонкое белое личико без жвал, с огромными синими глазами ни у кого не повернулся бы язык. Но самым поразительным было даже не это.

На тонких шейках красовались плетёные ремешки с тёмно-красными бусинками на свободных верёвочках, на руке у одного красовался браслет в том же стиле… Разумные?! Разумные обитатели Сильфиды?

… Генка обернулся на Алёнин изумлённый вскрик, Генка, осатаневший от последних минут, в которые он только и делал, что стрелял в бесконечные рыла, и руки Каспарова на голом инстинкте довершили движение, послав пулю точно в глаз очередной опасности.

— Не-ет! — закричала Алёна, но бесполезно было теперь уже всё.

Время замедлило свой ход. Тело стрекозника плавно заскользило по скале вниз, вниз, бессильно хлопнули, сверкнув на солнце радужными искрами, прозрачные крылья, а Генка уже выцеливал второго, ничего не соображая от ярости. И Алёна в ужасе поняла, что не докричится, не успеет, и пулю получит второй местный абориген. Рука нащупала в кармане что-то твёрдое круглое… Мячик Тима! Девушка выдернула его и в бессильном отчаянии кинула им в Генку. Очень глупый поступок, она осознала это почти сразу…

Что произошло дальше, она так и не смогла понять, хотя запомнила на всю жизнь. Мячик размазался длинной полосой, изменил траекторию и рассыпался ворохом сверкающих искр. Второй выстрел не достиг цели, и второй стрекозник остался жить.

Алёна не была телепатом, но поднявшуюся в ментальном поле волну гнева и ярости ощутила даже она. Вродебогомолы безжалостно мстили за смерть сородича, стрекозники в этом плане ушли от них недалеко, вот только масштаб у них оказался несоизмеримо больше. Впрочем, и об этом Алёна узнала много позже…

Терминал ожил, голосом Огнева спрашивая, кой чёрт там рядом с ними происходит.

Солнце померкло, сожранное огромной тучей. Алёна ещё удивилась, откуда, ведь ничто не предвещало дождя. А через секунду поняла, что это не дождь… Не дождь, но множество крылатых тел, заполонивших собою небо. Их стрекозиное жужжание давило на уши, отдавая в затылок болью. Вылезли из пещер, неоткуда больше, ведь здесь вокруг полно пещер, до которых руки у исследователей не дошли, ограничившись только сканированием…

Через несколько минут вокруг Генки и Алёны собралась толпа. Причём толпа, мягко говоря, крайне недружелюбная. «Ведь убьют! — в отчаянии думала Алёна, прижимаясь спиной к спине Каспарова, — Убьют, и не поморщатся, они в своём праве.

А мы… А что мы? Простите нас, пожалуйста, мы больше не будем? Глупое оправдание, навряд ли его примут. Но уж и за просто так мы погибать не будем тоже!»

Алым огнём взметнулось на сомкнутых кулаках грозное паранормальное пламя. Не подходи, сгоришь! Стрекозники слаженно отшагнули назад, будто репетировали движение как для парада, скрупулёзно и долго. И в ту же секунду мозг взорвала чудовищная боль. Ни до, ни после Алёна не переживала ничего подобного. Боль была

— нервы словно превратились в расплавленный металл, прожигая насквозь всё тело. «Паранорма блокируется при ментальном подавлении», — прозвучали в сознании слова Олега Ольгердовича. Вряд ли стрекозники знали об этом. Они действовали инстинктивно и инстинктивно же попали в цель. Ни сжечь, ни ещё как-то навредить им и тем завершить чудовищную пытку не удалось.

В какой-то момент Алёна обнаружила, что корчится на камнях в судорогах, а в ушах звенит собственный дикий крик.

Зачем? Зачем? Просто убили бы, да и всё. Зачем — так?!

Боль схлынула, сознание немного прояснилось. Алёна с трудом приподнялась на локте, хватая ртом воздух, слёзы текли безостановочно. Она увидела прямо перед собой одного из стрекозников, тот опустился на одно колено, и его. Большие, сказочно, невероятно прекрасные глаза вдруг вспыхнули синим обжигающим огнём.

Алёна увидела…

… как приземлялись на планете первые челноки. Как рос и строился город Опорной Базы, подминая под себя каменистую степь. Как вновь пришедшие добывали по штучке всего, что шевелится, и анатомировали его. Как вытаптывали траву, разводили костры, убивали вродебогомолов, отражая их атаки.

… в один сжатый миг пронеслась перед глазами собственная жизнь, увиденная со стороны: последняя бесславная поездка, схватка всё с теми же вродебогомолами, и смерть одного из стрекозников, окрашенная громадным колером яростных эмоций.

Смерть, вызвавшая в памяти другие смерти. Другой огонь, другие тени, упавшие со звёзд, и другие смерти, много смертей, много разрушений, чудовищный огонь, причинивший громадную рану, которая кровоточила сквозь века до сих пор…

Алёна задохнулась, не умея закрыть свой разум от чужого вторжения. Свет померк в глазах девушки, все её чувства замкнуло. Но, окончательно проваливаясь во тьму, она поняла, что ей всё-таки ответили. Только не «зачем», а — «почему»…

Она пришла в себя в полной темноте. И очень удивилась, что до сих пор ещё жива. Что жива и не чувствует боли. Что рядом кто-то знакомый, добрый, кто-то, — о господи! — свой.

— Элен, — сказала темнота голосом Олега Ольгердовича, — просыпайтесь. Пора.

Алёна с трудом подняла веки. Страшная слабость здорово мешала радоваться жизни. Казалось, всё тело обратилось в бесформенный кисель.

Рядом действительно сидел Олег Ольгердович, в своём неизменном зелёном лабораторном костюме, и держал за руку. Его ладонь была крепкой, тёплой и надёжной. Как… как мост, спасительный канат, единственный якорь, державший разум на плаву в океане безумия.

— Где я? — тихо спросила Алёна.

— В реанимации, — объяснил учёный. — Пока «Ковчег» готовится к четвёртому прыжку, мы можем немного поговорить…

К четвёртому прыжку! Значит, был первый прыжок, и второй. И третий…

— Я всё расскажу и отвечу на все ваши вопросы, — терпеливо произнёс Олег Ольгердович. — Не тратьте силы на голосовой ответ, мы находимся сейчас в ментальной связи, и, к сожалению, без телепатической поддержки вы сможете обойтись ещё очень не скоро.

— А… Гена…

— Геннадий Каспаров жив, но он пытался покончить с собой, и потому сейчас находится на терапии…

Генка Каспаров, несостоявшийся самоубийца?! Сойти с ума. Чтобы Генка…

— Мы внимательно изучили данные с вашего терминала, — объяснял Олег Ольгердович. — Вы поступили очень организованно и умно, засняв всё, что только можно на той заброшенной базе. База не имеет никакого отношения к местному населению Сильфиды, она построена другим народом, и, по всем данным, очень давно. Скорее всего, у них был какой-то конфликт со стрекозниками, которые, разумеется, проживали на планете и в то время тоже. Поскольку местные формы жизни обладают телепатической восприимчивостью и живут этакими компактными телепатическими локалями, отсюда, кстати, такая реакция на смерть сородича из своего сообщества — шок, просто болевой шок, требующий устранить причину боли… Так вот, обитатели базы придумали, как защищаться. Вы живы, Элен, исключительно благодаря браслету…

Алёна попыталась шевельнуть рукой, чтобы посмотреть, на месте ли находка, но у неё ничего не вышло. Конечно, нет ничего на запястье. Конечно, браслет забрали, чтобы изучить во всех подробностях. Немного жаль, но такая находка не может быть в личном пользовании у кого бы то ни было.

— Занятная штучка, — ответил на её мысли Олег Ольгердович. — Она работает в сотую долю своих возможностей, очевидно, источник питания истощён. Именно поэтому браслет не защитил вас от воздействия. Но он ослабил его, насколько мог…

И вы, и Геннадий Каспаров, остались живы…

Алёна почувствовала что-то… Что-то в голосе, в общей тональности сказанного. Олег Ольгердович собирался утаить правду. Не соврать, врать в телепатической речи напрямую невозможно в принципе. Но не договорить, скрыть что-либо — вполне.

— А остальные? — спросила Алёна.

В точку. В комнате словно бы повеяло холодом. Стало страшно, в порыве слабости Алёна пожалела, что спросила, но тут же заставила себя собраться. Что бы ни случилось, произошедшее надо принять с достоинством.

— Все, кто оказался вне защитного психокинетического поля Тимофея Флаконникова, погибли, — тихо сообщил Ольмезовский.

— Все?

— Все, — подтвердил он. — Сто семьдесят восемь тысяч двадцать пять человек.

Чудовищно громадная цифра! Алёна поперхнулась мыслью, если можно было так выразиться. Сто семьдесят восемь тысяч двадцать пять! Все дальние экспедиции — биологи, картографы, исследователи, строители, заложившие Опорную Базу номер два в двухста километрах южнее…

В телепатической речи невозможно лгать.

— Это ведь не всё, — сказала Алёна. — Олег Ольгердович! Ведь это не окончательная цифра. Ведь так?

— Так, — нехотя согласился Ольмезовский.

— Господи, — выдохнула Алёна. — Да что ещё-то…

— Мы ошиблись, рассматривая живые организмы планеты как сообщество отдельных особей, — сказал Олег Ольгердович. — Поодиночке они не представляли собой интереса. Ведь одна-единственная клетка нашего мозга сама по себе тоже ведь ничего не значит… Например, стаю вродебогомолов надо было оценивать как единое существо. Такой вот коллективный разум, как у общественных насекомых Земли вроде муравьёв, только с поправкой на телепатическую восприимчивость, свойственную местной жизни Сильфиды с самого начала. Кстати, гены вродебогомола, отвечающие за телепатию, сходны с таковыми же генами носителей телепатической паранормы. Очень интересный результат, очень и очень интересный. Не то, чтобы можно было свободно скрестить человека и вродебогомола, нет. Но общая часть, основа, так сказать, наводит на размышления. Природа телепатии одинакова для любого живого существа, как оказалось. Человек с Земли и насекомое с Сильфиды — братья.

Угу. Братья. Особенно проклятые стрекозники. Алёна старательно задавила в себе всколыхнувшийся было ужас, пережитый на планете. В гробу таких братьев…

— Олег Ольгердович, — тихо сказала Алёна, — не отвлекайтесь, пожалуйста. Почему «Ковчег» ушёл от Сильфиды? У инфосферы не вышло договориться с братьями по разуму?

— Не вышло, — признался Ольмезовский.

Он встал, прошёлся по палате, в волнении стискивая руки. Повторил:

— Не вышло. Судя по отрывочным видениям, полученным вами и Геннадием Каспаров при первом… кхм… контакте, в коллективной памяти стрекозников осели недобрые впечатления от встречи с той расой, которая построила подземную базу. Они изначально видели во всех пришельцах угрозу, но какое-то время наблюдали, сомневаясь, те в их дом прилетели или не те. Смерть собрата они восприняли как сигнал к атаке. Там… в общем, очень скоро возбудилась вся планета. А поскольку для телепатии нет расстояний… В общем, попытка синхронизации с их ментальным полем окончилась плачевно. Они отреагировали просто бешено. Ответная атака едва не обрушила инфосферу «Ковчега». Погибло очень много телепатов. Очень много… Особенно третьего ранга и второго. Перворанговым досталось тоже.

Очень много. Опять он не говорит всего. Но чтобы обрушить инфосферу достаточно сократить число поддерживающих её телепатов ниже критического. Изначально на «Ковчеге» телепатов и нетелепатов было поровну, обязательное для любого корабля соотношение. После рейда по Солнечной Системе, собравшего всех людей, телепатов стало больше. Критический порог — полтора миллиона. Если количество телепатов падает ниже этого значения, инфосферу поддерживать становиться невозможно, она гаснет, и оставшиеся без её поддержки получают шок, а для первого ранга и высших ступеней второго вместе с шоком приходит смерть в качестве бонуса.

Алёна не помнила, сколько конкретно было телепатов на «Ковчеге». Половина так уж точно, не считая детей и подростков. Олег Ольгердович сказал об угрозе обрыва инфосферы, значит, количество телепатов сократилось до значения, близкого к пороговому. Господи, так сколько же погибло?!

— Миллион шестьсот восемьдесят тысяч двести два, — тихо ответил Олег Ольгердович. — Общие потери от катастрофы на Сильфиде — миллион шестьсот восемьдесят тысяч двести два.

Алёна потрясённо молчала. Она не могла осмыслить приведённую цифру.

Вообще. Никак. Никаким образом.

— Для телепатии не существует расстояний, — продолжил Ольмезовский. — «Ковчег» ушёл в гиперпрыжок прямо с орбиты планеты первым же расчётным курсом. Потом пришлось сделать второй прыжок. И только после третьего нам удалось оборвать создавшуюся с ментальным полем планеты кошмарную связь. Но в планетарной системе, где мы оказались после третьего прыжка, не нашлось в зоне жизни ни одной, приемлемой для колонизации, планеты. Поэтому корабль готовится сейчас к четвёртому прыжку. Бог знает, повезёт нам там или не повезёт. Все, намеченные ещё на Земле, цели после третьего прыжка в никуда, лишь бы спастись, — потеряли свою актуальность. Необходимо искать новые экзопланеты, оценивать их пригодность, сравнивать, решать… У приборов «Ковчега» меньше возможностей, чем у стационарных телескопов Земли и Солнечной Системы.

Невесело. Алёна устало прикрыла глаза. А всё потому, что никто не хотел слышать Тима. Наверное, снова говорят, что несчастье принёс он. А он же предупреждал! И Каспарова, придурка, вообще предупредил лично: не убей, мол, бабочку… Конечно, стрекозники Сильфиды, прямо скажем, на бабочку не слишком-то походили. Но, чёрт возьми, соображать, во что ты стреляешь…

Алёна вдруг вспомнила Алексея Белоглазова, и как она не дала ему подстрелить одного из этих проклятых насекомых. «А ведь мы были обречены на провал! — в ужасе думала она. — Рано или поздно, так или иначе, но какой-нибудь стрекозник пал бы от руки человека. А если бы это случилось после того, как мы все перебрались бы из «Ковчега» на планету?!» Воображение нарисовало настолько жуткие картины, что девушка едва не потеряла сознание от ужаса.

— Да, — подтвердил её мысли Олег Ольгердович. — Это всё равно бы случилось…

И снова Алёне почудилось, что он что-то утаивает. Не хочет говорить. Бережёт хрупкое равновесие, утвердившееся в разуме подопечной…

— Не надо щадить меня, — упрямо сказала Алёна. — Говорите как есть!

— У вас потрясающее чувство правды, — искренне признался Ольмезовский. — Для нетелепата это, прямо скажем, необычно. Для нетелепата-пирокинетика, я бы сказал. Впрочем, ваша высокая совместимость с Тммофеем наводит на разные интересные мысли…

— Олег Ольгердович! — возмутилась Алёна. — Что случилось?!

Он вздохнул. Вернулся, присел рядом. Снова взял за руку.

— Майор Огнев Виктор, — тихо, сочувственно сказал учёный, — погиб при исполнении, ценой своей жизни обеспечив вам и Геннадию Каспарову возвращение на «Ковчег».

Всё. Вот теперь — всё. Никогда больше… Никто и никогда не назовёт «ребёнком», не щёлкнет по носу, не подскажет, не посоветует… не загоняет на тренировке до полусмерти…

— А мама? — потерянно спросила Алёна. — А как же мама?

— Она придёт к вам, когда «Ковчег» завершит прыжок, — устало объяснил Ольмезовский. — Как и Тим, кстати.

Тим. Бедный Тим, он же всё это видел, и не один раз, наверное. И не в первый раз его никто не услышал. Да когда, когда же люди научатся его слышать и слушать? Он же сказал прямо: готовьтесь к эвакуации! Кто-нибудь тогда бросился готовиться? Ни черта подобного! И вот так всегда, и вот так во всём. А сейчас, наверное, проклинают Тима. Что это он притянул несчастье. Что это всё — из-за него…

— Не совсем, — сказал Олег Ольгердович. — Не совсем так. Те, кто спасся благодаря его вмешательству, так не думают. И, хм. Убеждают других всеми доступными способами.

— И как? Другие убеждаются? — не раскрывая глаз, спросила Алёна.

— Вполне. Но я, собственно, вот ещё с каким вопросом. Ваша дочь, Лада, должна скоро родиться. Мы и так задержали роды, ждали, когда вы очнётесь. Больше ждать нельзя. Как только «Ковчег» завершит прыжок…

— Да, — согласилась Алёна. — Конечно же, да…

— А пока отдыхайте… Вам нужен сон.

Сон пришёл, мягкий, обволакивающий, нежный, пришёл, подхватил на ладонь и понёс по волнам, бережно покачивая измученную душу.

Лада родилась в назначенное время. Собственно, процесс извлечения готового к самостоятельной жизни ребёнка из аппарата искусственной утробы, существенно отличался от натуральных родов. Но суть у него была ровно такой же. В мир приходил новый человек. Всё остальное было неважным.

При родах присутствовал Олег Ольгердович, он попросил разрешения, хотя вообще-то не обязан был спрашивать, но он попросил, и Алёна была благодарна ему за такое уважение. Лада появилась на свет крепкой, здоровенькой, без изъянов. После осмотра — стандартная процедура — гневно вопящую девочку ловко одели, завернули в одеяльце и передали матери. Алёна взяла на руки дочку, дала ей смесь в маленькой бутылочке. Смотрела, как малышка чмокает, жмуря глазки, и что-то оживало в замороженной травмированной душе. Тим вытягивал шею, заглядывая через плечо. Бровки у Лады были совсем как у отца, будто кто-то взял кисточку и нарисовал чёткие тёмные дуги. Носик чуть вздёрнутый, тоже в папу. А вот линия губ — от матери. И ушки, и тёмные волосёнки. Впрочем, всё это тысячу раз ещё поменяется по мере роста…

Лада быстро уснула. Много ли младенцу нужно? Поела и уснула. И Алёна бережно передала девочку маме.

Мама примирилась с Тимом, пока Алёна приходила в себя после Сильфиды. Что между ними случилось, она так и не узнала, да и потом не спрашивала. Но между тёщей и зятем завязались добрые, тёплые взаимные отношения, чему можно было только порадоваться.

Алёна задумчиво потёрла браслет, найденный на заброшенной чужой базе Сильфиды. Его оказалось невозможно снять, не ампутировав руку. «Наверное, у создателей браслета был ключ, способный снять его без подобного экстрима», — объяснил Алёна Олег Ольгердович. — «У нас такого ключа нет, найти его — неразрешимая задача. Мы проверили браслет на наличие негативных воздействий, пока вы находились в поверхностной коме в реанимации. Негативных воздействий не обнаружено, браслет не помешает вам полноценно жить. Разве только вы сами не захотите ампутировать себе руку…»

Расставаться с рукой Алёна не пожелала. Но с тех пор приобрела привычку трогать в задумчивости холодные камушки пальцами…

— Поздравляю с новорождённой, — доброжелательно сказал Олег Ольгердович.

— Спасибо, — искренне ответила Алёна.

— Благодарю, — отозвалась мама и вдруг добавила:- Олег Ольгердович, я хотела бы родить ребёнка Виктора Огнева. Как я понимаю, обращаться следует именно к вам.

— Да, — сказал Ольмезовский. — Вы имеете право на посмертного ребёнка вашего мужа.

— Только, пожалуйста, без всяких экспериментальных довесков, — мама осталась верна себе. — Хватит с нас Лады… Просто ребёнка от моего мужчины…

— Даже без паранормы? — спросил Олег Ольгердович.

— Нет… наверное, нет… Пусть будет «герад» как… как у него…

— Могу предложить «герад сорок шесть» и «герад-сорок семь», — отозвался Ольмезовский. — Сорок шестая идёт в двух вариантах, с доминантой Смеховой и доминантой Вербицына. Сорок седьмая только с Вербицыным. Я вам скину спецификации, посмотрите.

— Хорошо, — кивнула мама.

Алёна улыбнулась. Вот и славно, скоро у неё появится братик, в добавление к дочке…

— Я не спросила у тебя, — сказала мама. — Элен, ты…

— О чём ты? — сказала Алёна. — Мам, я не против совершенно.

Мама положила руку ей на плечо, стиснула пальцы. Алёна на миг прижалась щекой к маминому плечу. «Как же я хочу, чтобы ты снова начала улыбаться, — думала она. — Мама, ты, очень хорошо придумала насчёт ребёнка от Огнева. Надеюсь, ты решишь родить сына. Мальчишку с его глазами и его улыбкой. И получится, будто Виктор Огнев вернётся к нам снова…»

«Ковчег» шёл к планете, которая, возможно, станет им домом. Вселенная равнодушно смотрела тысячами звёзд на хрупкую скорлупку корабля, идущего навстречу собственной судьбе.