Несмотря на то что внезапное исчезновение Филиппа оставило в душе небольшой осадок, в тот момент, когда он взял ее за руку, когда его пальцы мягко коснулись ее ладони, Ханна почувствовала, что больше никакой обиды на него не таит.
Одетый в широкие брюки, простую белую рубашку и кашемировую ветровку, Филипп выглядел как обычно, но его властную, сильную натуру едва ли можно было скрыть хоть чем-нибудь, и казалось, можно было опьянеть, просто находясь с ним рядом. И бесконечно подпитываться энергией, исходящей от него…
Прогулявшись по саду, они направились к лесу, который окружал резиденцию.
— Хорошо поохотился? — спросила Ханна.
— Ты имеешь в виду, подстрелил ли я что-нибудь? — уточнил Филипп, и девушка кивнула. — Не в этот раз.
— А что, интересно, здесь водится в это время года? Хотя нет, погоди, позволь догадаться. Ты же король, ты сам устанавливаешь правила. Значит, можешь убить кого хочешь и когда хочешь.
Филипп усмехнулся, и, честное слово, ей это польстило… Его улыбка, такая красивая, грела сердце, и девушка искренне надеялась, что в семейной жизни будет видеть ее намного чаще.
— Я должен подчиняться законам, установленным на этой земле, как и любой другой человек, — сказал он. — А сейчас мы охотимся на дичь.
— Можно я как-нибудь пойду с тобой?
— Охотиться?
Ханна снова кивнула, и он с удивлением воззрился на нее.
— Мы с папой ходили на охоту каждый год, — тихо произнесла она.
Внезапно нахлынувшие воспоминания заставили ее почувствовать комок в горле. И так случалось всегда, когда она говорила об отце. Его преждевременная кончина оставила в душе глубокий след, так до конца и не заживший.
— Вы с ним были близки, — скорее подтвердил, нежели спросил Филипп и слегка сжал ее руку.
Может, это была и мелочь, но для нее она значила очень много.
— Он был моим кумиром.
— Произошла авария?
— Его машину сбил пьяный водитель. Папа умер мгновенно, а этот человек отделался лишь царапинами. Самое худшее, что у него это было не в первый раз. Он был судим уже раза три и ездил без прав…
— Здесь законы для таких, как он, намного жестче, чем в Соединенных Штатах.
— Терять любимого человека тяжело и так, а это было еще и настолько… нелепо. И просто нечестно.
— Да, нечестно.
Тут Ханна осознала, что и Филипп тоже недавно потерял близкого человека.
— В новостях передавали о смерти твоей матери, но никогда не говорили, что с ней случилось.
— У нее был рак печени.
— Должно быть, все произошло быстро.
— Говорили, что она проживет еще месяцев шесть. Но она умерла через три.
— И никто не мог ничего поделать?
Мужчина покачал головой:
— Было уже слишком, поздно.
Ханна взглянула ему в глаза, пытаясь понять, грустит он или нет, но выражение лица его оставалось непроницаемым. И когда Филипп говорил, его голос звучал довольно-таки хладнокровно.
— Ты скучаешь по ней?
— Я едва ее знал, — произнес Филипп, глядя куда-то поверх ее головы. — Она была холодной, бессердечной и очень властной женщиной.
Родители Ханны, конечно, тоже были не идеальны, но она, по крайней мере, не сомневалась, что ее любят.
— Мне жаль.
Филипп пожал плечами, как будто бы это его абсолютно не волновало. Остановившись возле узенькой тропинки, ведущей в чащу, он с улыбкой посмотрел ей в глаза.
— Я хочу показать тебе кое-что.
— Давай.
— Только смотри под ноги, здесь можно легко оступиться.
Забравшись в самую глубь леса, куда сквозь густую листву и переплетение ветвей едва проникали солнечные лучи, девушка услышала звук воды, текущей где-то неподалеку.
Пройдя за Филиппом еще несколько метров, она наткнулась на маленький веселый ручеек, извивающийся между деревьями. Все это было похоже на сказку.
— Удивительно! — воскликнула она.
— Мы с сестрой играли здесь, когда были маленькими, — сказал Филипп, отпуская ее руку, — это было запрещено, поэтому привлекало нас еще больше. Мы могли бродить здесь часами, сбежав от нянек и гувернанток.
И так же будут делать и их с Филиппом дети…
Ханна подошла к ручейку и, хоть, может быть, это и было «не как полагается», не сумела побороть в себе желание окунуть ногу в прохладную воду.
— Вы с Софи были хорошими друзьями?
— Когда были детьми. Но теперь мы с ней… очень разные.
— Как это?
— Ты еще поймешь, что моя сестра весьма своевольна.
— Она, наверное, независимая?
— Это еще мягко говоря.
Может, ей и послышалось, но похоже, в его голосе прозвучала печаль. Наверное, Филиппу не хватало тех отношений, которые царили между ними когда-то. Если его мать была такой бессердечной, как ей описывали, то сестра была для него единственным близким человеком.
— Я всегда хотела себе брата или сестру, — сказала девушка, желая поддержать беседу.
— А я, по иронии судьбы, всегда хотел быть единственным ребенком в семье. Младших братьев и сестер обычно слишком переоценивают.
Почему-то она в этом сомневалась.
— А ведь у тебя есть еще и брат…
— Единокровный брат, по отцу, — ледяным тоном уточнил Филипп.
Его глаза, обычно темные, сейчас посветлели, и от этого взгляда, чем-то напоминающего волчий, у нее мурашки пошли по коже. Да, лучше будет оставить эту тему на потом. Ханна была уверена, что, как только они узнают друг друга получше, Филипп станет больше ей доверять.
Потихоньку, шаг за шагом, напомнила она себе.
Внезапно ей стало холодно. Потерев руки, чтобы согреться, девушка почувствовала на себе внимательный взгляд.
— Ты замерзла. — Филипп снял ветровку и надел ей на плечи. Теплая, мягкая, она несла в себе его запах. Мужчина высвободил волосы Ханны из-под ворота, ласково касаясь пальцами ее шеи. — Мне по душе, когда они лежат свободно, — промурлыкал он, нежно убирая непослушные локоны с ее лица. — Обещай, что с этого дня будешь носить их так постоянно.
— Но они сильно вьются, поэтому выглядят… необузданными.
Его губы тронула та самая хищная, голодная улыбка.
— Я знаю. Мне нравится, когда ты такая.
Ох, ну вот опять…
— Так не положено.
— Определение «положено» люди слишком сильно переоценивают. К тому же правила здесь устанавливаю я. Поэтому данной мне властью постановляю с сегодняшнего дня и далее: ты должна носить волосы распущенными.
Ханна могла бы и обидеться, если бы приняла его всерьез и решила, что это настоящий королевский указ. Но они стояли друг к другу так близко, что она буквально чувствовала тестостерон, исходящий от него, похоже, в огромных количествах, и уже начинала терять голову.
Филипп мягко взял ее за подбородок, провел пальцами по бровям, щеке, уголку рта.
Девушка сделала глубокий вдох.
— Ваше высочество, мне кажется, вы собираетесь меня соблазнить.
— Если так, то, похоже, это работает. — Он погладил ее щеку. — Ты краснеешь.
На эти слова остроумного ответа у нее не имелось, и, боже, как же Ханна хотела его коснуться! Положить руки ему на грудь, ощутить теплоту его тела, почувствовать, как бьется сердце…
Филипп прошелся пальцами по ее шее, потом пониже… Движение это было настолько интимным, настолько сексуально заряженным, что Ханна почувствовала, как слабеет.
Он поднял на нее глаза.
— Филипп… — пролепетала Ханна.
— Знаю, я не должен дотрагиваться до тебя. — Филипп провел кончиками пальцев чуть пониже ее ключиц, и у нее стали подкашиваться ноги. — Но, будучи королем, я устанавливаю правила сам. — Он склонил голову, и теперь их губы практически соприкасались. — И я тебя все равно поцелую.
Это было невероятно. Его губы касались ее так мягко и нежно, будто бы она была сделана из тончайшего фарфора, который может разбиться от любого неловкого движения. И пока рассудок уговаривал Ханну остановиться, сердце просило продлить этот момент чуть-чуть подольше, поскольку одной нежности и мягкости в этот раз было для нее уже недостаточно.
Наверное, Филипп ощутил это ее желание, так как поцелуй стал более крепким, более глубоким. И девушка не сделала ничего, чтобы отстраниться, мечтая о том дне, когда они смогут позволить себе больше.
Но, к сожалению, это было явно не сегодня.
Она вздохнула и положила голову ему на грудь, слушая, как сильно и ровно бьется его сердце.
— Вот это да…
— Спасибо, — усмехнулся Филипп.
Когда Ханна подняла на него глаза, то увидела, что он улыбается.
— Надеюсь, не очень заметно, что я в таких делах полный ноль?
— Чуть-чуть, может быть. Но это мне как раз и нравится.
— Что я неопытна? — Она-то думала, что мужчины предпочитают совсем иных женщин…
— Что не боишься этого признать. Что живешь по своей системе ценностей. Это весьма редкое качество. — Он коснулся ее щеки. — Хотя, боюсь, когда-нибудь твоя честность может сослужить тебе плохую службу.
— Отец всегда говорил: нет ничего плохого в том, что говоришь правду…
— В таком случае он бы тобой очень гордился.
Ханна почувствовала, что на глазах у нее выступают слезы, и снова опустила голову Филиппу на плечо, чтобы тот ничего не заметил.
— Ты так думаешь?
— Да.
Он и правда мог быть очень милым. Когда хотел…
— Наверное, все уже недоумевают, куда это мы с тобой запропастились, — произнес Филипп. — Надо бы вернуться, пока за нами не выслали спасательный отряд.
Пусть ей и хотелось простоять с ним вот так целый день, действительно пора было возвращаться назад.
— Пойдем, — согласилась Ханна. — Кстати, я хотела тебя кое о чем спросить. — Она рассказала ему о женщине, которая так странно вела себя тогда в понедельник. — Ее не было ни в одной из папок, которые мне принесли. Я подумала, может быть, ты знаешь, кто она.
Филипп пожал плечами.
— Там было так много людей…
— Ее было трудно не заметить. Очень красивая, с длинными темными волосами. И весь вечер она неотрывно наблюдала за нами.
Он покачал головой.
— Извини.
Ханна не могла отделаться от ощущения, что он что-то скрывает. Ведь тогда Филипп был с ней рядом целый день, разве он мог не заметить ту женщину? А может быть, и мог… если учесть, что на него постоянно все смотрят.
К тому же зачем ему лгать? Это просто она накручивает себя лишний раз, портит себе нервы.
Когда они вернулись обратно, Филиппа уже поджидал камердинер.
— Срочный звонок от премьер-министра, сэр.
— Хорошо, — ответил Филипп и повернулся к Ханне: — Спасибо за прогулку.
Он лукаво улыбнулся, и эта его улыбка отдалась теплом в ее сердце.
— И тебе спасибо.
— Следующего раза ждать осталось недолго.
Что-то подсказывало ей, что Филипп говорил не совсем о прогулке, как таковой.
— Я буду рада.
Когда он повернулся, чтобы уйти, девушка его окликнула:
— Филипп!
Он обернулся.
— Ты не поужинаешь со мной сегодня?
После секундного замешательства мужчина покачал головой:
— Я не могу.
Ни оправданий, ни объяснений. Ничего.
Настроение тут же испортилось. Не может или не хочет? Ну почему после того, как они так замечательно провели время вместе, почему бы ему не захотеть побыть с ней еще немного? Ведь в его отказе нет никакой логики.
Ты не позволишь этим мыслям тебя расстроить, повторяла она про себя, глядя, как Филипп постепенно исчезает из виду. Потом девушка вернулась к покрывалу, на котором остались ее вещи, и только тогда поняла, что его ветровка до сих пор на ее плечах. Но даже это больше не защищало Ханну от холода, зародившегося не извне, а в глубине ее души.
Сегодня они стали намного ближе друг другу, чем раньше.
Так почему же всякий раз выходит так, что, сделав шаг вперед, они тут же отступают на два назад?