Побежденный дьявол

Глава 7

Граф проснулся с ощущением необыкновенного счастья, которое лишь слегка омрачало сознание того, что сегодня на десять часов назначены похороны Джарвиса. Гарри уже ожидал внизу, в маленькой столовой для завтраков, и при виде графа воскликнул:

— Ну что ж, по крайней мере день сегодня для похорон прекрасный!

— Мне и говорить об этом не хочется, — пробормотал граф, — Вспомни, что он вытворял! Просто гнусный фарс и лицемерие — хоронить такого, как Джарвис, в освященной земле!

— Верно, — кивнул Гарри, — однако, Оскар, таким образом тебе удастся избежать скандала, который, несомненно, запятнал бы имя Ярдов, и за это нужно поблагодарить Дорину.

Граф открыл крышки серебряных блюд, наполнил тарелку и уселся за стол.

— Ты совершенно прав. Даже сейчас мне с трудом верится, что молодая девушка, всю жизнь прожившая в маленькой деревушке, нашла в себе храбрость противостоять сатанинскому злу. Мало того, она неплохо разбирается в медицине и вовремя дала мне противоядие.

— Что ж, справедливость восторжествовала, — лаконично отозвался Гарри, наливая себе кофе, — и Джарвис, можно сказать, умер от собственной руки.

После завтрака они сели в закрытый экипаж и направились в церковь, где уже ожидал викарий. Кроме них, больше никого не было, и графа насторожило это странное обстоятельство. Вероятно, как ни пытались они сохранить все в тайне, слуги каким-то образом проведали, что Джарвис угрожал графу и слухи распространились по деревне с быстротой лесного пожара.

Так или иначе, у могилы присутствовали только они двое, если не считать могильщиков, и лишь викарий чистосердечно молился за усопшего.

После окончания службы они поблагодарили святого отца, но не стали обсуждать случившееся, хотя понимали, что отец Дорины знает правду о смерти Джарвиса и о том, . что тот поклонялся силам зла.

Граф уже отметил, что церковь нуждается в ремонте, и решил, что, пока живет в Ярде, будет посещать воскресные службы. Именно этого, конечно, ожидает от него Дорина.

По дороге домой он не мог отделаться от мысли, будто его отношение ко всему, что требовало от него положение хозяина поместья, странным образом изменилось. Конечно, покидая Париж, он собирался многое здесь изменить, и даже, о чем, к сожалению, сказал Ричардсону, привнести в жизнь тихой деревушки новые веяния и сменить слуг. Он совершенно не подозревал, что и здесь должен быть тем, кем был на войне, — командиром, предводителем и, возможно, героем для своих людей.

Теперь же Джарвис, как ни противно было думать об этом, неким извращенным образом показал графу, что его поведение должно служить примером для окружающих.

Оскар так глубоко задумался, что не заметил, что Гарри, прекрасно понимая состояние друга, не произнес ни слова за всю поездку и заговорил, лишь когда лошади остановились у крыльца.

— Давай переоденемся, Оскар, — предложил он, — прокатимся верхом, только не слишком быстро, чтобы ты не переутомился. Думаю, это пойдет тебе на пользу.

— Именно так я и собирался поступить, — кивнул граф, — и, по правде говоря, прекрасно себя чувствую, должно быть, благодаря тому странному отвару китайского растения, который дала мне Дорина.

— Я как раз хотел спросить об этом. Тебе действительно легче?

— Поверь, я чувствую себя лучше, чем когда-либо в жизни! Более того, ум мой прояснился, и я уже придумал себе множество дел!

Гарри в притворном ужасе воздел руки к небу.

— Да ты меня пугаешь! Знаю я, каков ты бываешь, когда пускаешься в какое-нибудь новое предприятие, — сам с головой окунаешься в работу и другим не даешь покоя.

Граф засмеялся, и молодые люди поднялись по ступенькам. Оскар взял себе на заметку поблагодарить Дорину и попросить у нее еще драгоценного снадобья.

Друзья быстро переоделись и, спустившись вниз, обнаружили, что лошади уже оседланы. Они отправились в парк и вернулись ко второму завтраку. Во время прогулки граф невольно залюбовался прекрасным пейзажем. Дом выглядел великолепно на фоне темного леса, сады переливались радугой красок, а вода в озере сверкала, словно бриллиант. Неудивительно, что все члены семьи Ярдов были так привязаны к этому месту.

Друзья направились в библиотеку, где их уже ожидали поднос с напитками и утренние газеты. Граф только сейчас осознал, что из-за всех этих событий совершенно отстал от жизни и понятия не имеет, что творится сейчас в обществе и политике. Он как раз разворачивал «Морнинг пост», когда открылась дверь и дворецкий объявил:

— Леди Морин Уилсон. Сэр Роджер Чатем. Граф в недоумении наблюдал, как леди Морин, по-прежнему прекрасная, но чересчур пышно разодетая и сильно накрашенная, входит в библиотеку. На ней было платье из изумрудно-зеленого шелка и драгоценности в тон. С высокой тульи шляпки свисали, развеваясь, страусовые перья.

С тихим радостным вскриком леди Морин пробежала через комнату и протянула графу руки:

— Как вы могли так долго пренебрегать мною, Оскар, дорогой? Я не могу жить без вас и ради встречи с вами приехала в эту глушь!

Граф, который до сих пор сидел неподвижно, наконец взял ее руку и небрежно поднес к губам.

— Какой сюрприз, Морин! Я не ожидал вас увидеть и уж тем более этого джентльмена.

— Роджер был так добр, что привез меня в своем фаэтоне, — пояснила леди Морин, — и говорит, что побил ваш рекорд езды благодаря своей великолепной упряжке.

Сэр Роджер немедленно выступил вперед и протянул руку:

— Рад снова встретиться, Ярдкомб.

Но граф, намеренно не обратив внимания на протянутую руку, объявил:

— Прошлый раз, приехав сюда по приглашению моего кузена Джарвиса, вы вели себя оскорбительно по отношению к моим слугам, сэр Роджер, и потому я просил бы вас немедленно оставить мой дом.

Сэр Роджер недоуменно уставился на него, а леди Морин потрясенно ахнула:

— Что вы говорите? В чем дело, Оскар?

— Думаю, Чатему прекрасно известно, что его поведение под крышей этого дома непростительно и совершенно недопустимо для джентльмена.

Голос графа звучал, как удары хлыста, и сэр Роджер, побагровев, промямлил:

— Не понимаю, о чем вы толкуете, Ярдкомб. По-моему, вы просто не в себе!

Однако, глаза его забегали, и граф понял, что не ошибся, заподозрив именно Роджера в нападении на Мэри Белл. Тогда одна лишь Дорина нашла в себе смелость встать на защиту девушки. Никогда он не забудет презрительного выражения в ее глазах и не хотел бы снова его увидеть. И теперь он понимал, что будет ужасной ошибкой принять сэра Роджера, на что, очевидно, рассчитывали непрошеные гости.

— Вряд ли, Чатем, — твердо заявил он, — вы хотели бы, чтобы я вдавался в подробности, так что прошу вас удалиться без лишних слов. Вы можете захватить с собой леди Морин, когда она позавтракает.

— Но, Оскар, я ничего не понимаю! — воскликнула Морин. — Как вы можете так грубо обращаться с моими друзьями?

Она явно приготовилась к атаке, но, заметив тяжелый взгляд графа и решительно сжатые губы, мгновенно изменила тактику и, взяв его под руку, промурлыкала:

— Не такого приема я ожидала, дорогой. Если Роджер обидел вас, он, конечно, извинится, и потом мы все вместе прекрасно проведем время.

— Не вижу причин, почему я должен извиняться, за какие-то мифические прегрешения! — взорвался сэр Роджер. — Не виноват же я, что Ярд-комб наслушался обо мне лживых сплетен! Моя совесть чиста.

— Значит, вам повезло, — ответил граф, — но я повторяю, что не имею ни малейшего желания развлекать вас ни сейчас, ни когда-либо впредь!

—Черт возьми! — выругался Роджер. — Это уж слишком! Не собираюсь выслушивать оскорбления за какое-то преступление, которое этот человек даже боится назвать!

— Ни в малейшей степени! — отпарировал граф. — Я могу хоть сейчас вызвать сюда слуг, бывших свидетелями тому, что вы совершили. Они удовлетворят ваше любопытство!

Ошеломленное лицо Роджера ясно доказывало его вину. Если он и сомневался в том, правильно ли понял, о чем говорит граф, то сейчас все стало ясно. Он оказался способен лишь на то, чтобы рассерженно прошипеть:

— Не собираюсь оставаться здесь и выслушивать всякую чушь! Я считал вас светским человеком, но вы все тот же оловянный солдатик, чья голова забита пуританскими взглядами, над которыми в обществе давно уже смеются!

Граф не отвечал и, слегка скривив губы, смотрел на сэра Роджера таким взглядом, от которого любому захотелось бы поскорее исчезнуть.

Несколько мгновений мужчины стояли лицом к лицу, готовые, казалось, броситься в драку. Но наконец сэр Роджер, пробормотав проклятие, повернулся на каблуках и зашагал к двери. У самого порога он обернулся и бросил:

— Даю вам пять минут, Морин. Если по истечении этого времени вы не спуститесь, я уеду в Лондон без вас.

Он громко хлопнул дверью. Гарри тактично последовал за Роджером, оставив леди Морин наедине с графом. Она снова в ужасе вскрикнула и, откинув назад голову, чтобы получше разглядеть графа, спросила:

— Что случилось? Как вы могли? О Оскар, я так ждала нашей встречи, а вы повели себя жестоко и бессердечно!

— Простите, Морин, — отозвался граф, но я не позволю негодяю вроде Чатема переступать порог моего дома.

— Но он был так добр ко мне!

— Тогда я предлагаю вам отправиться вместе с ним в Лондон.

Морин, положив изящные ручки ему на грудь и приблизив губы к губам графа, прошептала:

— Я люблю вас, Оскар. И заставила Роджера привезти меня сюда, потому что хотела вас видеть, увериться в вашей ответной любви.

Граф взглянул на нее, но, несмотря на огромные, прекрасные, полные слез глаза, умоляющие нотки в голосе, едва уловимый аромат духов, подчеркивающий ее привлекательность, холодно процедил:

— Думаю, Морин, мы оба, к сожалению, забыли, что у вас есть муж.

Ударь он ее по лицу, леди Морин была бы потрясена меньше. Задохнувшись от волнения, она едва сумела выговорить:

— Муж? Но какое отношение он имеет к нам?

— Весьма большое, и поскольку мне нравится Уилсон и я хорошо его знаю, мне стыдно сознавать, что мы оба его предали.

— Да вы с ума сошли! — воскликнула дама. — Неужели Роджер прав, утверждая, что у вас внезапно появились пуританские замашки?

— Возможно, так оно и есть, — пожал плечами граф.

— Не верю! Неужели вы забыли, что мы просто предназначены друг для друга?!

И заметив, что графа ничуть не трогают ее речи, совершенно другим тоном заявила:

— Неужели всего за несколько дней вы превратились в такого ханжу, что искренне считаете, будто жена должна хранить верность мужу? — И заносчиво вскинув подбородок, добавила: — Если это правда, вы станете посмешищем всего Лондона.

— Вернее сказать, той части общества, к которой принадлежите вы, — поправил граф. — Мой ответ очень прост: пусть себе смеются!

Леди Морин пронзительно вскрикнула:

— Хотите сказать, Оскар, что устали от меня? Что я вам надоела?

Она говорила так, словно сама мысль об этом была невозможна, и граф медленно ответил:

— Вы очень привлекательная женщина, Морин, но мне неприятно думать, что я обкрадываю другого мужчину; это унизительно не только для него, но и для меня.

Леди Морин топнула ножкой:

— Если вы говорите правду — значит, вы просто обезумели! Боже, самый страстный и пылкий любовник, которого я когда-либо знала, теперь годится только для Бедлама!

Она посмотрела на него так, словно отказывалась верить в происходящее и, протянув руку, нежно сказала:

— Оскар, дорогой, мы не можем вот так расстаться!

— Думаю, это самое лучшее, что мы можем и должны сделать, Морин, — бесстрастно отозвался граф, — и эти утомительные споры ни к чему не приведут.

— В таком случае я уезжаю! — объявила леди Морин. — И ненавижу вас, Оскар. Слышите? Ненавижу!

— Мне очень жаль, но ничего не могу поделать, — покачал головой граф.

— Ничего?! — всхлипнула леди Морин и, вспомнив, что пять минут, которые дал ей сэр Роджер, почти прошли, с оскорбленным достоинством направилась к выходу. Взявшись за ручку двери, она обернулась и, видя, что граф не шевельнулся, воскликнула:

— Вы еще пожалеете об этом, Оскар! Очень пожалеете!

И гордо подняв голову, выплыла из комнаты, с силой захлопнув за собой дверь. Только когда звук ее шагов затих, граф подошел к окну, с жадностью глотая прохладный воздух, словно задыхался.

Через несколько минут в библиотеке появился Гарри. Ему хватило только одного взгляда на графа, чтобы понять, что сейчас творится в его душе. Он поскорее подошел к подносу с напитками и налил два бокала шампанского, а потом, положив руку на плечо друга, тихо сказал:

— Ты был прав, Оскар. Чатем — омерзительный тип, и я рад, что больше его не увижу.

Граф поднес бокал к губам и ответил:

— Боюсь, они не замедлят сочинить историю, в которой будет поровну лжи и правды и скандал повредит фамильной чести Ярдкомбов.

— Вряд ли, — возразил Гарри.

— Почему?

— Потому что людям не отказывают от дома просто так и никто не усомнится в том, что у тебя были достаточно веские причины, чтобы выставить эту парочку из Ярда.

— Я об этом не подумал.

— Ты забываешь, приятель, — полушутливо заметил Гарри, — какое высокое положение теперь занимаешь.

Граф не ответил, думая, что поступил правильно и что, возможно, в этом ему помог крест, подаренный Дориной, который он по-прежнему носил на груди.

Няня позволила Дорине выйти ко второму завтраку. Царапина на руке прекрасно зажила и больше не болела. Но девушка была угнетена и чувствовала себя несчастной, поскольку ее надежды на то, что граф приедет к ним после похорон, не оправдались. Граф словно сквозь землю провалился. Она узнала от отца, что в последний путь Джарвиса провожали лишь граф и Гарри, и представляла, как друзья, веселые и беззаботные, возвращаются в Ярд, свободные от угроз и тяжелого бремени. Теперь перед графом расстилалось безоблачное будущее. Она была уверена, что он всерьез займется делами поместья, а отец уверял к тому же, что он намеревается вновь начать разработку гравийных карьеров. Викарий узнал также, что вскоре начнется вырубка лесов, а это означало, что многие деревенские парни, вернувшиеся с войны, получат работу.

— Больше я ему не нужна, — твердила себе Дорина, ощущая от этой мысли жгучую боль в сердце, словно клинок Джарвиса вонзился ей в грудь.

Пока она лежала в постели, няня, у которой наконец появилось свободное время, сшила ей белое платье, каких у Дорины не было много лет, очень простое, из недорогого, но лучшего муслина, который только нашелся у бродячего торговца, посетившего деревню неделю назад.

Ленты, перекрещивающиеся под грудью и завязанные бантом на спине, няня спорола со старого платья матери Дорины. Они были цвета лесной зелени и придавали девушке вид настоящей нимфы. Глядя на них, девушка подумала, как было бы хорошо сейчас отправиться в лес, которому она с самого детства изливала свои радости и печали. Она почему-то чувствовала, что деревья и лесные духи ее понимают.

После завтрака выяснилось, что помощь Дорины няне больше не нужна. Розабелл и Питер отправились на прогулку верхом, и Дорина разрешила детям кататься в парке и в восточной части поместья.

— Все, что я могу сказать, это: благодарение Господу, что Джарвис мертв, и теперь мы можем ездить куда хотим, — заметила Розабелл.

— Ты не должна так говорить, — машинально поправила Дорина, хотя сама с каждым вздохом благодарила Бога за то, что Джарвис больше не угрожает графу и что все они в безопасности.

Когда дети умчались, радуясь прекрасным лошадям и солнечному дню, девушка прошла через садовую калитку в парк и по дубовой аллее направилась в ближайшую рощу. В самой ее середине была маленькая полянка, образовавшаяся много лет назад при вырубке леса, и одно из поваленных деревьев до сих пор лежало там. Девушка часто сиживала на нем, любуясь графским домом, озером, расстилавшимся вдали, и штандартом Ярдкомбов, развевавшимся на фоне голубого неба. Пейзаж был так прекрасен, что Дорина словно чувствовала сердцем чудесную, неуловимую для обычного слуха мелодию, которую пели деревья. Она вспомнила о графе, который, словно король, правил всеми этими обширными владениями. Как хорошо было рядом с ним в тот день, когда он попросил ее помочь вернуть Берроуза и миссис Медоуз! При мысли о том, как она спасла его жизнь отварами трав, ощущение безоблачного счастья затопило душу Дорины. Никогда в жизни она не испытывала ничего подобного!

Девушка долго сидела, глядя на дом, и мысленно разговаривала с графом, рассказывая, как много он для нее значит. Но тут, к удивлению Дорины, впервые за много лет покой этого уединенного места был нарушен. Вдали послышался топот копыт, с каждой минутой становившийся все ближе. Повернувшись, она увидела человека, о котором думала все это время. Он натянул поводья вороного жеребца, и несколько мгновений просто смотрел на хрупкую фигурку в белом платье, резко выделявшуюся на фоне темной зелени.

Наконец граф спешился, привязал коня к дереву и направился к ней. На ходу он снял шляпу, и Дорина, невольно отметив его красоту и мужественность, тут же смущенно покраснела.

— Ваша няня объяснила, где я могу вас найти, — сказал он вместо приветствия.

— Я не ожидала вашего визита, — пролепетала Дорина, — иначе осталась бы дома.

— О, я не жалуюсь. И если не ошибаюсь, лес — это тоже ваш дом.

Улыбнувшись, он сел рядом с Дориной и, посмотрев вдаль, заметил: .

— Уверен, что вы, как и я, думаете о Ярде и о том, сколько работы мне предстоит.

— По-моему, вы и так уже успели немало сделать.

— Но сколько еще предстоит! — воскликнул граф. — И необходимо начать с того, чтобы поблагодарить вас, Дорина, за то, что я жив и могу осуществить все мечты.

— Нет, пожалуйста, — тихо попросила Дорина, — мне не нужна ваша благодарность. Я так рада… так рада, что вы в безопасности.

— Вряд ли вы испытывали ко мне такие добрые чувства, когда впервые появились в моем доме, рассерженная, гневная, осуждающая.

Дорина не ответила, и граф шутливо заметил:

— Наверное, вы посчитали, что если приходится выбирать между мной и Джарвисом, то я — меньшее из зол.

— Теперь все это забыто, — поспешно пробормотала Дорина. — Вы сделали ошибку, но оказались достаточно благородным, чтобы ее признать. Вы очень изменились.

— Вы уверены в этом?

— Совершенно, — кивнула девушка.

— Я хочу знать, Дорина, — спросил он, поворачиваясь так, чтобы взглянуть на нее, — какие чувства вы питаете ко мне?

Неожиданные слова застали девушку врасплох, и нежные щеки снова порозовели. Блеснув глазами, она отвела от него взгляд.

— Нам пришлось пережить вместе, — тихо сказал граф, — много бед и несчастий. Вряд ли с кем-то еще могло случиться нечто подобное! Не могу, однако, поверить, что вы по-прежнему считаете меня чужаком, захватившим титул графа, так же как я не могу думать о вас, как об обычной, очень хорошенькой девушке, дочери местного священника.

В голосе его проскальзывали веселые нотки, и Дорина почти по-детски поинтересовалась:

— А вы… что вы теперь думаете обо мне?

— Вы действительно хотите знать? Но будет справедливо, если сначала ответите на мой вопрос.

Девушка, ослепительно улыбнувшись, объявила:

— Это очень легко. Я считаю вас человеком, достойным титула графа Ярдкомба, который еще больше прославит это древнее имя.

— Возможно, — признал граф, — но только благодаря вам я все еще граф Ярдкомб и считаю, что достигну успеха лишь в том случае, если мне поможете вы.

— Мне бы очень хотелось этого, — вздохнула Дорина, — но только сегодня утром я подумала о том, что вы можете прекрасно обойтись без меня.

Она говорила с такой неподдельной искренностью, что граф понял: девушка действительно верит в то, что говорит. Как она отличается от остальных женщин, которых он знал!

— Вы сказали, что думаете обо мне как о графе, — спокойно заметил он, — но мне по-настоящему интересно узнать, какого вы мнения обо мне как о человеке.

Девушка, слегка приподняв брови, взглянула на графа, и тот понял, что она все еще его не понимает. Он протянул руку, помог встать Дорине с дерева. Они вместе прошли немного вперед, чтобы лучше рассмотреть дом, озеро и старые деревья расстилавшегося перед ними парка.

— Мы смотрим на Ярд, — прошептал граф, — который вы знали всю жизнь и который так много значит для вас. Но для меня здесь по-прежнему все так ново, ведь двадцать девять лет я жил, не зная этих мест. Поэтому мне очень хочется, Дорина, чтобы вы думали обо мне независимо от Ярда, видели во мне того, кем я был, когда впервые приехал сюда, — простым солдатом, единственным стремлением которого было сделать воинскую карьеру.

— Я… кажется, понимаю, о чем вы спрашиваете меня, — пробормотала Дорина, — но, думаю, все, ради чего вы жили и сражались в армии, было лишь подготовкой к настоящему делу, которое подарила вам судьба, и теперь, когда настало время, вы не подведете тех, кто полагается на вас и принадлежит вам, потому что эти люди готовы отдать жизнь за графа Ярдкомба.

Граф нежно рассмеялся:

— О дорогая, только вы способны дать столь правдивый ответ, хотя это не совсем то, что я желал бы услышать от вас.

И заметив, как широко раскрылись глаза Дорины, пояснил:

— Вы, конечно, уже поняли: я пытаюсь по своей привычке иносказательно объяснить, что я вас люблю.

— Вы… любите меня? — потрясенно прошептала девушка, но лицо просияло от почти неземного счастья. Графу никогда не приходилось видеть подобной красоты, ставшей частью солнечного света и звезд, красоты, слишком неземной, чтобы принадлежать простой смертной.

…...

— Я люблю вас, — повторил он, — но хочу, чтобы вы любили не графа и не владельца Ярда, а меня самого.

И с этими словами он обнял ее и привлек к себе, и, прежде чем девушка сумела что-то ответить, прижался губами к ее губам.

Он поцеловал ее очень нежно, не только потому, что знал — Дорину до сих пор не целовал ни один мужчина. Он просто не мог относиться к ней иначе, чем с почтительным уважением. В Дорине было нечто от святой. Он никогда не встречал раньше подобных женщин.

Но, ощутив мягкость и податливость ее губ, Оскар стал более требовательным, более настойчивым. Девушка затрепетала, и Оскар почувствовал, что тоже весь дрожит.

Все в Дорине так отличалось от страстных ^распущенных женщин, которых он знал в прошлом! Он почти боялся, что грезит и стоит лишь проснуться, как она улетит, исчезнет, подобно облаку.

И когда Оскар поднял голову, Дорина прошептала голосом, едва слышным за шелестом листьев:

— Я люблю вас… люблю… просто не понимала этого… до сих пор!

— Что вы чувствуете сейчас? — допытывался граф.

— Вы так великолепны… богоподобны… не может быть, чтобы такой человек полюбил меня!

— Потребовалось бы немало времени на то, чтобы рассказать, как сильно, — ответил граф, — но благодаря вам мы будем жить долго, и я стану любить, обожать и боготворить вас, зная, что наше взаимное счастье сделает счастливыми всех людей вокруг.

Дорина, тихо вскрикнув, спрятала лицо у него на плече.

— Ты плачешь, дорогая? — спросил он. — Неужели я сделал что-то, отчего ты можешь плакать?

— Просто… просто я так счастлива! — дрожащим голосом проговорила Дорина. — Только сегодня я радовалась тому, что ты жив, и в безопасности, и получил все на свете… и огорчалась, думая, что больше тебя не интересую.

— Но больше всего на свете мне нужна именно ты. Сокровище мое, я не могу без тебя жить!

— Неужели… неужели это правда?

— Поверь мне, и я готов всю жизнь доказывать тебе это — день за днем, час за часом, год за годом.

Граф вздохнул и прижал ее к себе еще крепче.

— Именно такую, как ты, я искал все эти годы и был уверен, что никогда не найду, что моего идеала просто не существует!

Он осторожно приподнял подбородок Дорины и повернул ее лицом к себе.

— Как можешь ты быть такой красивой и в то же время милой, невинной и бескорыстной? Какой великолепный подарок преподнесла мне судьба!

— Боюсь, что из-за того, что я всегда жила в Литл Содбери, — выдохнула Дорина, — ты найдешь меня слишком скучной и захочешь вернуться к утонченным дамам, которых знал в Лондоне.

Граф понял, что Дорина думает о леди Морин, и решил раз и навсегда объяснить все как есть.

— Мне нужно что-то сказать тебе, мое сокровище, пусть это и не слишком важное известие. Однако к тому времени, как ты вернешься домой, новости о случившемся уже разнесутся по всей деревне.

— Что произошло? — с тревогой спросила Дорина.

— Как раз перед вторым завтраком приехал сэр Роджер, и я выкинул его из дома.

И видя, что девушка не отвечает, добавил:

— Именно этого ты, кажется, и ждала от меня. Дорина вскрикнула:

— Ну конечно! Все так, как я хотела! Теперь соседи узнают, что ты не одобряешь его поведения с Мэри Белл, и станут восхищаться тобой еще больше, и… и доверять тоже.

— Я знал, что ты поймешь, — кивнул граф, — и должен сказать еще, что с ним приехала леди Морин и я отослал их в Лондон вместе.

Глаза Дорины подозрительно блеснули, и Оскар, осознав, что чувствует девушка, очень тихо произнес:

— Все кончено, раз и навсегда. Дорина, я сделал еще одну ошибку и признаю, что был не прав, позволив себе вступить в связь с замужней женщиной.

— Она… она была очень расстроена?

— Скорее обозлена и сначала не поверила мне. Но больше я не желаю это обсуждать. Знай, что лишь благодаря тебе я понял, каким путем идти в жизни. И теперь мы вместе станем трудиться на благо нашей семьи и наших людей.

— Неужели ты действительно так думаешь? — спросила Дорина.

— Думаю и говорю. И ношу крест твоей матери, дорогая, с того дня, как ты надела его на меня. Уверен, что когда мы поженимся и будем вместе все дни и ночи, это поможет мне принимать правильные решения и справляться с любыми проблемами.

Теперь слезы, наполнившие глаза Дорины, покатились по щекам.

— Как… ты можешь… говорить это… — прерывающимся голосом прошептала она. — Как можешь быть… столь недосягаемым и величественным и в то же время… настоящим мужчиной, истинным графом Ярдкомбом? Граф улыбнулся.

— Так и думал что речь зайдет о Ярде! Но ведь, дорогая, именно благодаря тебе и Джарвису, как это ни странно звучит, теперь все будет по-иному.

И прежде чем Дорина успела ответить, он снова прижал ее к себе и спросил:

— Как скоро ты станешь моей женой? Я хочу, чтобы ты повсюду была со мной, и кроме того, здесь так много предстоит сделать, что у нас просто не будет времени для долгого медового месяца, хотя, надеюсь, он не станет от этого менее восхитительным.

Дорина тихо засмеялась, и графу показалось, что вокруг запели птицы, проснувшиеся с рассветом.

— Ты слишком спешишь! Я еще не сказала, что выйду за тебя.

— Неужели осмелишься отказать?!

— Я., , немного боюсь, что не такая жена тебе нужна. Даже в самых безумных мечтах я не представляла, что буду жить в Ярде, стану графиней…

— Но кто еще, кроме тебя, может понять, какую большую ответственность налагает этот титул?

— Именно поэтому… поэтому и опасаюсь, что подведу тебя.

— Никогда!

— Но почему ты так уверен? — покачала головой Дорина.

— Но именно ты обладаешь проницательностью и пониманием того, что правильно и справедливо, и делаешь то, что необходимо в каждый конкретный момент, не колеблясь и не раздумывая.

— Это лишь потому, — пояснила Дорина, — что мне помогает Господь.

— Знаю, — серьезно кивнул граф, — и очень нуждаюсь в твоей помощи, Дорина. Говоря по правде, я не смогу ничего добиться один.

Оскар улыбнулся, и Дорине показалось, что она никогда не видела мужчины привлекательнее. Но тут он спросил так умоляюще, что сердце Дорины перевернулось:

— Пожалуйста, моя любимая, моя защитница и наставница, скажи, выйдешь ли ты за меня замуж?

— Как только… ты скажешь, когда.

— Спасибо, сокровище мое!

И он снова начал целовать Дорину, страстно, пылко, требовательно, пока их сердца не забились в сумасшедшем лихорадочном ритме и Оскар не почувствовал, как дрожит стройное тело девушки.

— Мы поженимся немедленно! — объявил граф, — и без лишней огласки, если, конечно, ты, дорогая, не захочешь пышной свадьбы.

— О нет, нет! — воскликнула Дорина. — Я просто не смогу стоять перед всеми твоими лондонскими знакомыми, знать, что они критикуют меня, перешептываются за спиной, ненавидят за то, что отняла тебя у них… Но думаю, все жители деревни и поместья будут присутствовать при венчании, потому как ты принадлежишь им так же, как они принадлежат тебе.

— И тебе тоже, — кивнул граф.

— Они будут обижены и опечалены, если не смогут увидеть нашего венчания, и…

Дорина помедлила, и застенчиво посмотрела на Оскара из-под длинных ресниц.

— Они наверняка захотят выпить эля за наше здоровье, а потом устроить фейерверк на лужайке!

Граф рассмеялся.

— Ты права, дорогая. Мы пригласим всех, не пожалеем эля и устроим праздничный обед, и конечно, фейерверк, чтобы все было как полагается при таком важном событии.

— О, я знала, что ты согласишься!

— А ты кое-что забыла! Клянусь, так не поступила бы ни одна женщина на свете, кроме тебя!

— О чем я забыла? — с беспокойством осведомилась Дорина.

— О приданом, сокровище мое! Но думаю, мы сможем выписать из Лондона все необходимые наряды, и я немедленно займусь этим сам!

Дорина положила руки ему на плечи:

— Ты обо всем подумал! А я… я даже не вспоминала о подвенечном наряде! Какой простушкой я смотрелась бы в этом платье!

— Ты выглядишь прелестно в любом наряде, но поскольку невеста графа Ярдкомба должна быть одета роскошнее всех, то у тебя, мое счастье, будет самое дорогое и красивое приданое на свете!

Дорина, глубоко вздохнув, покачала головой:

— Я хочу наряжаться только ради тебя, Оскар. Граф снова повернул ее лицо к себе.

— Мне безразлично, что ты носишь или делаешь. Глядя на тебя, родная, я вижу лишь огромные серые глаза, в которых отражается твоя чистая душа, такая прекрасная и совершенная, что все время хочется упасть на колени и благодарить Бога, ниспославшего мне тебя.

Каждое его слово будто эхом отдавалось в окружающей тишине. Глаза Дорины сияли так, что граф, не в силах продолжать, снова завладел ее губами в жарком, нескончаемом, безумном поцелуе, заставившем их обоих забыть обо всем. Дорина чувствовала, что сердце вот-вот вырвется из груди. Именно в эти минуты она ясно осознала, что они уже соединились навсегда и никакая церемония, даже самая священная, не сможет сделать их ближе и роднее, чем сейчас.

Они принадлежат друг другу, и Божественная Сила, оберегавшая влюбленных в самые страшные и опасные минуты, наконец озарила их счастьем и подарила волшебство любви, которое останется с ними навеки.