Поцелуй, чтобы вспомнить

Глава 1

В Девонбрук Холл приехал дьявол.

Он приехал не в колеснице, запряженной четырьмя белыми лошадьми, и не возник с помощью огня и серы, а явился в лице золотоволосого и ангельски спокойного Стерлинга Харлоу, седьмого герцога Девонбрука. Стерлинг шагал через мраморные коридоры роскошного особняка, который называл домом последние двадцать один год, а за ним следовали два пятнистых мастиффа, которые ступали с львиной грацией, так похожей на его собственную.

Он остановил собак небрежным щелканьем пальцев, потом толкнул дверь, ведущую в студию, и прислонился к косяку, думая о том, как долго его кузина* сможет притворяться, что не замечает его.

* По родственным связям Диана Стерлингу не кузина, а тетя, т. к. она дочь Гренвила Харлоу, который приходится Стерлингу двоюродным дедом (дядей его отца). В оригинале присутствует игра слов — двоюродный дед звучит как great uncle и часто сокращаем до uncle («дядя»), тогда как сама Диана всегда обозначается как cousin (" кузина") — прим. переводчика

Ее рука еще несколько минут продолжала что-то писать в бухгалтерской книге, пока особенно сильный росчерк перекладины в букве — т - не оставил на странице уродливое чернильное пятно. С вздохом признавая свое поражение, она глянула на него поверх очков в металлической оправе.

— Я вижу, что Наполеон так и не смог преподать тебе урок хороших манер.

— Наоборот, — парировал Стерлинг с ленивой улыбкой. — Это я преподал ему урок или даже два. Говорят, что он отрекся от престола после Ватерлоо, только чтобы сбежать от меня.

— Сейчас, когда ты вернулся в Лондон, думаю, мне стоит рассмотреть возможность присоединиться к нему в изгнании.

Стерлинг пересек комнату, и его кузина застыла, словно манекен портнихи. Это было достаточно странно, поскольку Диана, вероятно, была единственной женщиной в Лондоне, которая не казалась чужой за этим столом из красного дерева, обитым кожей. Как всегда, она избегала бледно-пастельных и девственных белых цветов, обожаемых последними модницами, и предпочитала величественные оттенки лесной зелени и вина. Ее темные волосы были стянуты в простой пучок, который подчеркивал элегантность ее вдовьего мыска (вдовьим мыском называется линия волос, которая посередине лба делает v-образный выступ — прим. переводчика).

— Пожалуйста, не дуйся на меня, дорогая кузина, — пробормотал он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в щеку. — Я могу перенести осуждение всего мира, но твое надрывает мне сердце.

— Это было бы возможно, если бы у тебя таковое было, — она подставила ему щеку для поцелуя, напряженная линия ее рта смягчилась. — Я услышала, что ты возвращаешься, еще больше недели тому назад. Я решила, что ты снова остался с этим повесой Тейном.

Проигнорировав кожаное кресло с подголовником, которое стояло перед столом, Стерлинг обошел вокруг и присел рядом с ней на угол стола.

— Знаешь, он никогда не простит тебе, что ты разорвала вашу помолвку. Он говорит, что ты разбила его сердце и жестоко оклеветала его характер.

Несмотря на то, что Диана позаботилась, чтобы ее тон был как можно более нейтральным, ее щеки немного порозовели.

— Моя проблема была не в характере твоего друга. Она была в нехватке такового.

— И все же, за все эти годы, ты так и не вышла замуж, а он так и не женился. Я всегда находил это достаточно… любопытным.

Диана сняла очки и посмотрела на него ледяным взглядом.

— Я скорее буду жить без мужа совсем, чем выйду замуж за мальчишку. — И словно осознав, что сказала слишком много, она снова надела очки и стала вытирать перо, которым писала. — Однако я уверена, что даже авантюры Тейна бледнеют по сравнению с твоими собственными. Я слышала, что со времени своего возвращения в Лондон ты уже успел ввязаться в четыре дуэли, вдобавок выиграл семейные состояния трех неудачливых юнцов и разбил энное количество невинных сердец.

Стерлинг укоризненно посмотрел на нее.

— Когда ты научишься не слушать всякие дурацкие сплетни? Я всего лишь ранил в плечо пару приятелей, выиграл семейное поместье еще у одного и ушиб одно единственное сердце, которое оказалось гораздо менее невинным, чем меня заверяли.

Диана покачала головой.

— Любая женщина, которая оказывается достаточно глупа, чтобы доверить свое сердце в твои руки, получает то, что заслуживает.

— Ты можешь и дальше дразнить меня, если хочешь, но теперь, когда война закончена, у меня есть твердое намерение всерьез заняться поиском невесты.

— Эта новость согреет сердца всех амбициозных красавиц и их мамаш в городе. Так что рассказывай, что заставило тебя внезапно затосковать по домашнему очагу?

— Совсем скоро мне потребуется наследник, и в отличие от дорогого старого дяди Гренвила, упокой Боже его черную душу, у меня нет намерения его покупать.

Наводящий ужас рык пронесся по комнате, словно упоминание Стерлингом его дяди призвало в комнату кого-то из загробного мира. Он глянул через стол и увидел мастиффов, которые смотрели на него снизу вверх, и чьи хвосты сейчас подрагивали от напряжения.

Диана неторопливо откинулась в кресле и показала, что у нее на коленях лежит, свернувшись, изящная белая кошка. Стерлинг нахмурился.

— Разве она не должна находиться в подсобных помещениях? Ты же знаешь, что я не выношу эти существа.

Улыбнувшись Стерлингу улыбкой, очень похожей на кошачью, Диана погладила кошку по пушистой шейке под мордочкой.

— Да, я знаю.

Стерлинг вздохнул.

— Лежать, Калибан. Лежать, Цербер. — Когда недовольные собаки опустились на коврик у камина, он сказал, — Не знаю, зачем я пошел на войну сражаться с французами, когда я с тем же успехом мог остаться здесь и сражаться с тобой.

По правде говоря, они оба знали, почему он пошел.

У Стерлинга не заняло много времени понять, почему его дядя не против демонстрации силы духа юношей. Оказалось, что старому негодяю очень нравилось выбивать из него силу духа своей тростью. Стерлинг стоически выносил попытки его дяди вылепить из него следующего герцога, пока не достиг семнадцати лет и так же, как и его отец, прибавил в высоту восемь дюймов за несколько месяцев.

Стерлинг никогда не смог бы забыть ту холодную зимнюю ночь, когда он развернулся и вырвал из рук дяди его трость. Старик спасовал перед ним, боясь ударов, которые могли на него посыпаться.

Стерлинг до сих пор не мог точно сказать, презрение к дяде или к самому себе заставило сломать трость надвое, швырнуть ее дяде под ноги и уйти. Старик больше никогда не поднимал на него руку. Спустя несколько месяцев Стерлинг уехал из Девонбрук Холла, отказавшись от большого турне, которое его дядя запланировал в честь десятилетия сражений с Наполеоном. Его блестящая военная карьера сопровождалась частыми визитами в Лондон, во время которых он играл так же активно, как и сражался.

— Ты давно мог вернуться и жить дома, — сказала Диана. — Мой отец умер больше шести лет назад.

Стерлинг покачал головой, в его улыбке отразилось сожаление.

— Некоторые призраки, возможно, никогда не успокоятся.

— Я знаю, — ответила она и отвела глаза.

Его дядя никогда не бил ее тростью. Будучи женщиной, она не удостаивалась таких знаков его внимания.

Стерлинг потянулся к ее руке, но Диана вытащила из-под промокашки свернутый лист писчей кремовой бумаги.

— Оно пришло по почте больше пяти месяцев тому назад. Я бы отправила его в твой полк, но… — Ее грациозное пожимание плечами говорило красноречивее любых слов.

Подтверждая правильность ее суждений, Стерлинг открыл ящик стола и уже собирался бросить это послание на толстую пачку других таких же писем — все они были адресованы Стерлингу Харлоу, лорду Девонбруку, но ни одно не было распечатано. Но что-то удержало его руку. Несмотря на апельсиновый аромат, который все еще исходил от письма, почерк человека, который его писал, не был тем легким и петляющим, какой он ожидал увидеть. Странный озноб, слабый, словно вздох женщины, заставил волосы у него на затылке встать дыбом.

— Открой, — скомандовал он, вжимая письмо обратно в руку Дианы.

Диана переглотнула.

— Ты уверен?

Он коротко кивнул.

Ее рука задрожала, когда она подсунула под восковую печать лезвие ножа для писем, сделанного из слоновой кости, и развернула послание. "Уважаемый лорд Девонбрук", — тихо прочитала она. — "К моему глубокому сожалению, должна вам сообщить, что ваша мать перешла из этого мира в намного более приветливый". Диана заколебалась, но затем продолжила, хотя и с очевидным нежеланием. — "Несмотря на то, что в течение последних лет вы игнорировали ее многократные просьбы о примирении, она умерла с вашим именем на устах. Я думаю, что эта новость не причинит вам больших страданий. В любое время к вашим услугам, мисс Лаура Фарли".

Диана медленно положила письмо на стол и сняла очки.

— О, Стерлинг, мне так жаль.

На его щеке дернулся мускул, только и всего. Без единого слова он взял письмо из рук Дианы и уронил его в ящик стола, который сразу же задвинул обратно. Но даже после этого в воздухе остался витать апельсиновый аромат.

Его губы изогнулись в улыбке, отчего на его правой щеке еще глубже обозначилась ямочка, которая всегда внушала его противниками страх, будь то игорный стол или поле битвы.

— Эта мисс Фарли не кажется мне сильно скромной. Кто эта развязная девчонка, которая смеет упрекать всесильного герцога Девонбрука?

Он подождал, пока Диана сверялась со своей бухгалтерской книгой в кожаном переплете. Его кузина вела дотошный учет всей собственности, которая раньше принадлежала ее отцу, а теперь ему.

— Она — дочь приходского священника. Сирота, я думаю. Семь лет назад твоя мать взяла ее к себе, вместе с младшими братом и сестрой, после того как их родители погибли во время пожара, уничтожившего их дом.

— Какая похвальная благотворительность с ее стороны. — Стерлинг скривился и покачал головой. — Дочь священника. Я должен был догадаться. Это не что иное, как праведное негодование бедной дурочки, которой заморочили голову и которой кажется, что Бог на ее стороне.

Он сдернул лист писчей бумаги с тикового подноса и положил перед Дианой.

— Немедленно напиши ответ. Информируй эту мисс Фарли, что герцог Девонбрук приедет в Хартфордшир через месяц, чтобы вступить в полное владение своей собственностью.

У Дианы отвисла челюсть, она выронила книгу, и та, упав, закрылась.

— Не может быть, чтобы ты говорил всерьез.

— И почему нет? Оба моих родителя умерли. И теперь Арден Менор принадлежит мне, разве не так?

— А что ты собираешься делать с сиротами? Выбросить их на улицу?

Он провел рукой по подбородку.

— Я скажу своему поверенному подыскать для них какое-нибудь место. Они будут мне благодарны за щедрость. В конце концов, когда трое детей слишком долго живут предоставленными самим себе, это может принести только вред.

— Мисс Фарли уже не ребенок, — напомнила ему Диана. — Она взрослая женщина.

Стерлинг пожал плечами.

— Тогда я найду ей мужа — какого-нибудь отставного солдата или судебного клерка, который будет не против взять в жены развязную девчонку ради того, чтобы подлизаться ко мне.

Диана прижала руку к груди и вытаращилась на него.

— Ты такой романтик. Это греет мне душу.

— А ты неисправимая ворчунья, — парировал Стерлинг, ущипнув ее за аристократический нос.

Он поднялся и небрежным движением подозвал мастиффов. Диана подождала, пока он вместе с собаками, не отстающими от него ни на шаг, не подошел к двери, и мягко сказала:

— Я все равно не понимаю, Стерлинг. Арден же просто скромное деревенское поместье, немногим больше коттеджа. Зачем тебе оно, если у тебя есть дюжина куда более обширных, которые ты даже не побеспокоился хоть раз посетить?

Он заколебался, в его глазах появился жестокий юмор.

— Мои родители продали мою душу, чтобы получить его. Я просто хочу решить, стоило ли оно того.

Отвесив безупречный поклон, он закрыл за собой дверь, оставив Диану гладить свою кошку и с задумчивым хмурым взглядом морщить лоб.

— Бездушный дьявол! Гнусная жаба! Боров, вынюхивающий трюфели! Презренный наглец!

Джордж и Лотти, разинув рот от изумления, смотрели, как Лаура мечется по гостиной. Никогда раньше они не видели свою уравновешенную сестру в таком впечатляющем гневе. Даже ее густые темные волосы, собранные в аккуратный пучок на затылке, подрагивали от негодования.

Лаура повернулась вокруг своей оси и помахала письмом, которое держала в руке. Дорогая бумага, на которой оно было написано, удручающе смялась оттого, что ее много раз стискивали в кулаке с того самого момента, как письмо прибыло с утренней почтой.

— Он не проявил даже минимальных правил приличия и не потрудился сам написать его. Он заставил его написать свою кузину! Я так и вижу этого бессердечного людоеда. Он наверняка в жадном ликовании потирает свои толстые ручонки, собираясь перехватить крышу над нашими головами. Неудивительно, что его называют Девонбрукский Дьявол!

— Но леди Элеонора умерла больше пяти месяцев тому назад, — сказал Джордж. — Почему он так долго ждал, прежде чем связаться с нами?

— Согласно этому письму, последние несколько месяцев он был за границей, — ответила Лаура. — Наверное, уехал путешествовать куда-нибудь по континенту, без сомнения, чтобы вдоволь насладиться бесстыдными удовольствиями, как все избалованные распутники.

— Держу пари, что он гном, — рискнула высказаться Лотти.

— Или горбатый тролль с плохими зубами и хорошим аппетитом на десятилетних надоед, — Джордж скрючил пальцы, изображая когти, и раскачиваясь, пошел к Лотти, которая завизжала так пронзительно, что котята, дремавшие у нее под юбками, прыснули в разные стороны по истертому коврику. Лотти никуда не ходила без выводка котят, который таскался за ней хвостиком. Бывали времена, когда Лаура могла бы поклясться, что ее младшая сестренка сама их нарожала.

Лауре пришлось неуклюже подпрыгнуть, чтобы не споткнуться об кого-нибудь из них. Вместо того, чтобы искать безопасное место, желтый в полосочку кот шлепнулся на зад и начал вылизывать себе лапу с таким презрением, словно в их едва не свершившемся столкновении была виновата исключительно Лаура.

— И не надо сидеть с таким самодовольным видом, — сообщила она коту. — Если нас выселят, тебе придется ловить мышей в амбарах, а не поедать хорошего жирного лосося, которого ты предпочитаешь.

Вдруг осознавший реальность Джордж опустился на диван около Лотти.

— Он действительно может нас выселить? И что с нами тогда станет?

Смех у Лауры получился не слишком веселым.

— О, нам не о чем волноваться. Вы только послушайте "Лорд Девонбрук умоляет вас простить его", — с презрением прочитала она. — "Он приносит свои искренние извинения за то, что так долго не приступал к своим обязанностям. Как новый хозяин Арден Менор, он с удовольствием возьмет на себя поиски для вас другого места". Она снова смяла письмо. — Другое место! Вероятно, он планирует сдать нас в работный дом.

— Я никогда не думала о работе. Думаю, я предпочла бы оказаться выброшенной на улицу, — задумчиво сказала Лотти. — Мне кажется, из меня бы вышла отличная нищенка, как вы думаете? Представьте меня стоящей под снегом на каком-нибудь углу и сжимающей в обмороженных пальцах оловянную плошку? — Она испустила вздох. — Я становилась бы все бледнее и худее с каждым днем, пока в конце концов не испустила бы дух от истощения на руках какого-нибудь привлекательного, но равнодушного незнакомца.

Она проиллюстрировала свои слова и рухнула в картинном обмороке на диван, прижимая ко лбу тыльную сторону своей пухленькой ручки.

— Единственное, от чего бы ты могла испустить дух, — пробормотал Джордж. — Это если бы съела слишком много печенья Куки (Игра слов. Куки — семейное прозвище экономки переводится как — печенье — прим. переводчика).

Ожив после "обморока", Лотти села на диван и показала ему язык.

Джордж вскочил на ноги и откинул со лба песочные волосы, открыв карие глаза.

— Я знаю, что делать! Я вызову этого подлеца на дуэль! Он не посмеет отказаться. С какой стати?! Мне в декабре исполнится тринадцать — я уже почти мужчина.

— Отсутствие крыши над головой и убитый на дуэли брат ничуть меня не утешат, — мрачно сказала Лаура, пихая его обратно на диван.

— Мы могли бы его убить, — бодро предложила Лотти. Не по годам развитая читательница готических романов, она умирала от желания кого-нибудь убить, с тех пор как закончила "Удольфские тайны" Анны Рэдклиф.

Лаура фыркнула.

— Учитывая то, как бесчувственно он все эти годы игнорировал письма собственной матери, для этого, вероятно, понадобится серебряная пуля или осиновый кол.

— Я не понимаю, — сказал Джордж. — Как он может выбросить нас с голым задом, — поймав предупреждающий взгляд Лауры, он прочистил горло — с голыми ушами (игра слов. arse (зад) и ears (уши) в английском языке звучат очень похоже — прим. переводчика), когда леди Элеонора пообещала нам, что Арден Менор всегда будет нашим домом?

Лаура подошла к окну и отодвинула занавеску, избегая проницательного взгляда брата.

— Я не рассказывала вам этого раньше, потому что не хотела, чтобы вы переживали, но обещание леди Элеонор содержало определенные … условия.

Джордж и Лотти опасливо переглянулись и хором спросили:

— Какие условия?

Лаура повернулись к ним лицом и выпалила правду.

— Чтобы унаследовать Арден Менор, я должна выйти замуж до того, как мне исполнится двадцать один год.

Лотти судорожно вздохнула, а Джордж застонал и закрыл лицо руками.

— И нечего выглядеть такими потрясенными, — возмущенно фыркнув, сказала Лаура. — Это просто оскорбительно.

— Но ты уже отказалась от дюжины предложений, от каждого неженатого мужчины в деревне, — заметил Джордж. — Ты знала, что леди Элеонора не одобряла степень твоей разборчивости. И, вероятно, поэтому попыталась форсировать события.

— Тули Грантэм ненасытный обжора, — сказала Лотти, пухлыми пальчиками снимая воображаемую галочку в списке потенциальных мужей для Лауры. — Уэсли Трамбл слишком волосатый. Хауи Клиф чавкает, когда ест. А у Тома Дилмора вечно грязные уши и шея.

Лауру передернуло.

— Предполагаю, ты хочешь, чтобы я провела остаток своей жизни с неповоротливым медведем в облике человека, не имеющим представления о манерах за столом и ненавидящим мыться.

— Это может оказаться лучше, чем всю твою оставшуюся жизнь ждать человека, которого не существует, — мрачно сказал Джордж.

— Но ты же знаешь, что я всегда мечтала выйти замуж за человека, который смог бы продолжить работу папы в приходе. Большинство мужчин в деревне даже читать не умеет. И не хотят учиться.

Лотти накрутила на пальчик свой длинный золотой локон.

— Жаль, что я не старшая сестра. Это было бы, конечно, жертвой с моей стороны, но я бы с удовольствием вышла замуж ради денег, а не по любви. Тогда я смогла бы позаботиться о тебе и Джордже. И у меня не было бы никаких проблем подцепить богатого мужа. Я же собираюсь вырасти Несравненной Красавицей, как вы знаете. Все так говорят.

— Ты уже Несравненная Зануда, — пробормотал Джордж. Он повернулся и обвиняюще посмотрел на Лауру. — Знаешь, ты могла бы хоть упомянуть, что тебе нужен муж поскорее. Когда у тебя еще было время найти того, кто отвечает твоим требовательным стандартам.

Лаура шлепнулась на скрипучую оттоманку и подперла рукой подбородок.

— Как я могла даже предположить, что кто-то, кроме нас, захочет жить в таком захудалом месте? Думаю, я считала, что мы просто будем жить здесь столько, сколько захотим, если кто-нибудь не придумает чего-то более умного.

Невыплаканные слезы жгли ей веки. Солнечный свет, лившийся через восточные окна, был призван только подчеркнуть благородную запущенность гостиной. Мелкие розочки, вышитые на диванных подушках, давно выцвели до светло-розового цвета. Неприглядные пятна плесени портили оштукатуренный бордюр над дверью, а под сломанную ножку фортепиано красного дерева была подложена заплесневелая стопка книг в кожаных переплетах. Арден Менор, возможно, и был скромным деревенским поместьем, от которого осталась только тень его былого блеска, но для Лауры, Джорджа и Лотти это был их дом.

Единственный дом, который они знали с тех пор, как потеряли родителей больше семи лет тому назад.

Медленно осознавая, что удрученные лица брата и сестры отражают ее собственное, Лаура встала и заставила себя улыбнуться.

— Нет необходимости сидеть с такими вытянутыми лицами. У нас есть целый месяц до приезда Лорда Дьявола.

— Но у нас есть всего чуть больше трех недель до твоего дня рождения, — напомнил ей Джордж.

Лаура кивнула.

— Я понимаю, что ситуация кажется безнадежной, но мы всегда должны помнить то, чему учил нас папа — через молитву и упорство Бог подаст.

— И что же мы должны просить Его послать нам? — нетерпеливо спросила Лотти, подпрыгивая на месте.

Лаура обдумывала ответ довольно долго, ее набожное поведение шло в разрез с решительным блеском ее глаз.

— Мужчину.

Глава 2

Стерлинг Харлоу ехал домой.

Когда этим утром он позвал грума Тейна и приказал оседлать коня, он просто собирался на прогулку в Гайд-парк. Он справедливо считал, что на сегодня у него не было более неотложных дел, чем лениво улыбаться, приподнимая шляпу, во время мимолетного флирта с какой-нибудь леди, случайно попавшейся ему на глаза. За этим неизменно следовал хороший обед, послеобеденный сон и ночная игра в карты с Тейном в "Уайте" или "Уайтере" ("White's" и "Watier's" знаменитые элитные мужские клубы — прим. переводчика).

Поэтому было совершенно непонятно, почему он гонит свою лошадь таким лихорадочным галопом и, оставляя далеко позади запруженные аллеи Лондона, мчится вперед по свободным деревенским дорогам.

Мимо него пролетали живые изгороди и каменные заборы, позади которых раскинулись ярко-зеленые луга. Летнее небо сияло ослепляющей синевой, а облака паслись на нем, словно пушистые ягнята на лазурном поле. Свежий воздух наполнял его легкие, вытесняя городскую копоть, и заставлял чувствовать себя опьяневшим и даже немного опасным.

Он скакал на бешеной скорости уже почти час, когда осознал, что за эмоции в нем так бурлят.

Он был зол. Чертовски зол.

Потрясенный этим открытием, он заставил кобылу перейти на бег. Он потратил двадцать один год, чтобы довести до совершенства холодную беспристрастность, как раз подходящую для человека его положения. А этой деревенской ханже понадобилась только пара минут, чтобы пустить все прахом.

Он убрал ее письмо в ящик стола Дианы три дня назад и с тех пор не прикасался к нему. Но ее голос все равно звучал в его голове — язвительно-чопорный и к тому же пытающийся расшевелить его совесть, намеренно усыпленную годами безразличного отношения.

"Несмотря на то, что в течение последних лет вы игнорировали ее многократные просьбы о примирении, она умерла с вашим именем на устах. Я думаю, что эта новость не причинит вам больших страданий".

Стерлинг фыркнул. Разве сложно было для мисс Лауры Фарли стать защитницей его матери? В конце концов, ведь его мать дала ей дом.

Тот, из которого она выбросила его самого.

Очень легко представить себе убежденную в своей правоте маленькую педантку, удобно устроившуюся в гостиной Арден Менор. Она, вероятно, садилась за секретер красного дерева, чтобы написать то официальное послание, и, в поисках наиболее уничтожающего оборота по отношению к нему, мусолила во рту кончик пера. Он так и видел, как ее самодовольные брат и сестра топчутся у нее за спиной, умоляя прочитать письмо вслух, чтобы они тоже имели возможность повеселиться.

А после того, как она аккуратно запечатала письмо воском, они, вероятно, все вместе собрались под неярким светом лампы вокруг любимого фортепиано его матери, чтобы спеть гимны и поблагодарить Бога за то, что он создал их такими высоконравственными, в отличие от непростительных негодяев, таких, как он.

Увидев эту картину, он сделал еще одно удивительное открытие.

Он ревновал. Смехотворно, трогательно, неистово ревновал.

Ревность была ему совершенно чужда. Желая получить красивую женщину или отличный образец лошадиной породы, принадлежавшие другому, он никогда не страдал в тех редких случаях, когда ему отказывали в том, чем он восхищался.

Но он ревновал к детям, которые жили в доме, который когда-то был его собственным. Много лет он не позволял себе даже думать об Арден Менор, а сейчас внезапно словно ощутил, как колются шипы роз, стелящихся по выкрашенным белой краской кирпичам. Он почти чувствовал сильный и резкий запах пряных трав из сада, где его мать специально выращивала их, чтобы использовать как приправы, и почти видел, как на заднем крыльце под полуденным солнцем дремлет толстая желтая кошка.

Он ощутил в груди острую боль, где-то неприятно близко к сердцу.

Стерлинг яростно пришпорил лошадь, заставляя ее перейти в галоп. Он проехал еще несколько лиг (лига — старинная английская мера расстояний, соответствует 4,8 км — прим. переводчика) в том же изнурительном темпе, прежде чем он перевел лошадь на спокойный галоп. Не стоило убивать преданного тебе коня из-за женщины. Он сжал губы.

Особенно из-за такой женщины, как Лаура Фарли.

Стерлинг сделал остановку в полуразвалившейся гостинице, чтобы отдохнуть и напоить лошадь, и снова продолжил путь. Солнце поднялось в зенит и начало лениво спускаться к горизонту, до того как окружающий ландшафт начал казаться ему хоть сколько-то знакомым. Он остановил лошадь на одиноком перекрестке. Если память ему не изменяла, деревня Арден лежала прямо за ближайшим холмом, а поместье находилось меньше, чем в одной лиге.

Он бы не вынес любопытных взглядов деревенских жителей, если бы поехал через их стоящую на отшибе деревеньку, после полудня в четверг уже сонную. Кроме того, он не хотел, чтобы кто-то из них помчался предупредить мисс Фарли о его приезде. Она не ждала его в ближайший месяц и, если годы сражений с Наполеоном и его фаворитами чему-то и научили его, так это тому, что нужно полностью использовать элемент неожиданности.

Стерлинг свернул кобылу с дороги и поскакал по тропе, усеянной круглыми пятнами солнечного света. Чтобы приехать в поместье незамеченным, ему было нужно только пересечь дубовый лес, который окаймлял его земли с запада.

Приблизившись к старой-престарой роще, он невольно улыбнулся. Ребенком ему казалось, что в лесу водится всякая нечисть, что он прибежище бесчисленных леших и эльфов, стремящихся ему напакостить. Мать почти не разубеждала его, очевидно, надеясь, что страх перед лесом не даст ему упасть в быстрый лесной ручей или какое-нибудь каменное ущелье. Улыбка исчезла с губ Стерлинга. Кончилось тем, что она отдала его монстру, который был хуже, чем все, что только могло нарисовать его воображение.

Лес оказался еще темнее, чем ему помнилось.

Толстый навес переплетенных ветвей почти не пропускал солнечный свет и приветствовал тени. Стерлинг изо всех сил попытался приспособиться к этому первобытному полумраку. Но как он ни старался сосредоточиться на продвижении вперед, все равно продолжал ловить боковым зрением странные и внезапные признаки какого-то движения. Он оборачивался, и все странно затихало, словно воздух перед грозой.

Неожиданно с кривого куста боярышника взлетела какая-то птица. Лошадь Стерлинга испуганно метнулась в сторону и едва не сбросила его.

— Спокойно, девочка, — пробормотал он и наклонился вперед, чтобы погладить шею животного.

Он провел последние десять лет, открыто глядя на черные рты орудий этого безумца. Просто нелепо, что пустынный лес так сильно выводит его из равновесия. Не надо было возвращаться в это проклятое место, горько подумал он. Нужно было дать указания Диане, чтобы она с его благословения отдала поместье этой ханже мисс Фарли.

Он заставил дрожащую от страха кобылу остановиться, изо всех сил пытаясь обуздать собственные предательские мысли. Может, он и возвращается в дом своего детства, но он больше не ребенок. Он — Стерлинг Харлоу, седьмой герцог Девонбрук, и скоро станет хозяином Арден Менора.

Стерлинг согнул ноги и сильно дернул поводья. Кобыла поняла намек и перешла на бодрый темп, когда Стерлинг направил ее через древесный лабиринт.

Он наклонился к ее шее, чтобы не задеть свисающие ветки, решительно настроенный раз и навсегда оставить позади лес и все свои страхи. Вскоре он заметил, что навес из ветвей над ним становится тоньше. Солнечный свет лился через кружевной шатер из листьев, золотя воздух обещанием свободы.

Надежду разрушил неровный овраг, который внезапно возник как из-под земли, угрожая поглотить его целиком.

Стерлинг не стал паниковать. Его кобыла дважды перепрыгивала препятствия, в два раза большие в длину и в три раза большие в глубину, во время охоты на лис в деревенском поместье Тейна. Он верил в нее.

До тех пор, пока она не уперлась передними копытами в землю и не издала пронзительное ржание, сообщая, что этот прыжок он будет делать сам, без нее. Выпустив из рук поводья, он вылетел из седла через ее голову. Около четверти секунды он благодарил судьбу за то, что земля покрыта ковром упавших листьев, но потом заметил впереди высокий дуб. Последним звуком, который он слышал, был глухой удар его собственной головы, врезавшейся в ствол дерева.

Лаура всегда любила старый дубовый лес.

Она любила его первобытность, полумрак и дерзкие обещания языческих удовольствий. И хотя она знала каждый его камешек и каждую расщелину еще со времени, когда была маленькой девочкой, она притворялась, что может потеряться в его темном лабиринте, потому что это придавало ее размеренной жизни восхитительное ощущение опасности, что ей было крайне необходимо.

Будучи ребенком, она верила, что однажды сможет забраться на какой-нибудь холмик и увидеть морщинистого эльфа, сидящего на поганке, или встретить фею, порхающую среди блестящих листьев папоротника-орляка. Став постарше, она представляла себе, что слышит призрачный гром цокающих копыт, и поворачивалась, чтобы увидеть смелого рыцаря на белом коне, который скачет между деревьев.

Лес был волшебным местом, где было позволено помечтать даже осиротевшей дочери приходского священника.

Лаура опустилась на колени в мягкий суглинок под раскидистыми ветвями своего любимого дерева. Сегодня она пришла в лес не для того, чтобы мечтать. Она пришла, чтобы попросить о помощи своего старого друга.

Она закрыла глаза, склонила голову и стиснула руки перед собой, как учили ее мама и папа.

— Господи? Мне очень жаль, что я побеспокоила Вас, сэр, особенно после всех этих нечестивых мыслей о Лорде Дьяволе (Игра слов. Lord может означать не только "лорд", но и "Бог" — прим. переводчика) — она вздрогнула. — Я имела в виду лорда Девонбрука. Но, кажется, и я и дети попали в беду.

Даже когда Джордж и Лотти станут беззубыми и будут ковылять на больных ногах, Лаура все равно будет думать о них как о детях. Ей все равно хотелось оградить их от понимания того, насколько серьезно их положение. Особенно для нее самой.

— Я совсем не хочу показаться докукой, тем более, что я знаю, что не была такой сознательной, какой должна была бы быть, — продолжила она. — Только на прошлой неделе я пренебрегала псалмами два утра подряд, засыпала раньше, чем заканчивала молитвы, схватила последнюю булочку, хотя и знала, что ее хотела взять Лотти, и огрызалась на Куки за то, что она сожгла овсянку. А потом, когда обожгла себе щеку щипцами для волос, я произнесла, — она глянула из-под ресниц, чтобы удостовериться, что вокруг нет никого, кто мог бы стать свидетелям ее шокирующей исповеди, — очень плохое слово.

Ветер трепал листья и разочарованно вздыхал. "Возможно, перечисление грехов не лучший способ начать" — подумала Лаура, прикусывая нижнюю губу.

— Я вообще не стала бы Вас беспокоить, но я должна помешать этому Лорду Дьяволу, — она опять вздрогнула, — лорду Девонбруку… чтобы у детей осталась крыша над головой, кажется, я должна выйти замуж до дня своего рождения. И мне не хватает только одного — джентльмена, за которого я могла бы выйти.

Лаура еще сильнее наклонила голову, и ее слова полились потоком.

— Вот о чем я прошу вас, сэр. Пошлите мне доброго и достойного мужчину. Такого, который будет любить меня все те годы, которые мы проживем с ним как муж и жена. Я бы хотела, чтобы у него было доброе сердце, преданная душа и пристрастие к регулярному мытью. Он не обязан быть очень красивым, но было бы неплохо, если бы он не был отвратительно волосат, имел более или менее прямой нос и полный набор зубов. — Она скорчила гримасу. — Или, по крайней мере, большую часть. Я бы предпочла, чтобы он не бил меня, даже если я этого буду заслуживать, и хотела бы, чтобы он полюбил Джорджа и Лотти, так же как их люблю я. О, и терпимое отношение к котятам значительно облегчило бы дело.

Решив, что не повредило бы и несколько обещаний от нее самой, Лаура добавила:

— А если Вы пошлете мне мужчину, который будет уметь читать, я прослежу, чтобы он продолжил дело моего папы. — Если Господь будет достаточно щедр, чтобы послать ей мужа, она тоже должна проявить щедрость и поделиться им. Боясь, что и так уже попросила слишком много, она быстро закончила молитву. — Спасибо за все, чем ты одарил нас. Передайте папе, маме и дорогой леди Элеоноре, что мы очень любим их. Аминь.

Она медленно открыла глаза, захваченная звенящим ожиданием. Она точно не знала, чего именно в этот момент ждала от Всемогущего. Грома и молний? Грянувших фанфар? Недоверчивого смеха?

Она взглянула на полосу великолепной синевы, проглядывавшую сквозь ветки возвышающегося над ней дуба, но небеса казались такими же далекими, что и изящные лондонские залы для балов.

Поднявшись на ноги, она отряхнула юбку от приставших к ней сухих листьев. Она уже начинала жалеть о своей торопливой молитве. Вероятно, она должна была выразиться более определенно. В конце концов, разве Господь еще не посылал ей кандидатов в мужья? Добрые, приличные деревенские парни, которые сочли бы за честь сделать ее своей женой, а Арден Менор своим домом. Мужчины с преданными сердцами и крепкими спинами, готовые работать от рассвета до заката, чтобы у них всех была крыша над головой.

Даже добросердечная Леди Элеонор, которая боялась, что она так и останется ни с чем — унылой незамужней женщиной, которая должна содержать брата и сестру — упрекала ее за то, что она отвергла их неуклюжие, но искренние предложения.

Что, если Господь теперь хочет наказать ее за гордость? Может быть, лучший способ научить ее смирению, это дать ей провести всю оставшуюся жизнь за бритьем спины Уэсли Трамбла или мытьем шеи и ушей Тома Диллмора? Лауру передернуло, удушающая волна паники стала подниматься у нее внутри. Если Господь не пошлет ей джентльмена до дня ее рождения, то у нее не останется другого выбора, кроме как проглотить свою гордость и выйти замуж за одного из деревенских.

Наполовину боясь, что Его ответ на ее молитвы может прятаться на лугу в виде неуклюжей фигуры Тули Грантема, она отвернулась от поместья и направилась в глубину леса. Уход за умирающей леди Элеонорой и управление поместьем после ее смерти в последние месяцы оставляло ей совсем мало времени даже на то, чтобы просто побродить по лесу. Или помечтать.

Просвеченные солнцем тени, казалось, манили ее к себе. И хотя Лаура уже была достаточно взрослой, чтобы знать, что вряд ли столкнется с чем-то более опасным, чем недовольный еж или поляна ядовитых поганок, лес все равно казался ей неотразимо таинственным. Чем дальше она углублялась в лес, тем запутанней становились ветки над ее головой, отказываясь пропускать к ней солнечный свет и прошивая воздух восхитительным холодом.

Рассеянно гуляя по лесу, она вернулась мыслями обратно к своей дилемме. Как она сможет вынести свадьбу с Хьюи, Томом или Тули, если она всегда мечтала выйти замуж за Габриэля, Этьена или Николаса? Если бы она вышла замуж за Николаса, она бы смогла называть его Ником, когда у них будут размолвки, и Никки в моменты большой страсти. Конечно, у нее еще пока ни разу не было момента большой страсти, но она оставалась оптимисткой. А он мог бы звать ее каким-нибудь прозвищем, таким как… ну ладно, например "моя любимица". Она настолько углубилась в мысли о чарах воображаемого джентльмена, за которого она собиралась замуж, что чуть не провалилась в засыпанный камнями овраг, который делил надвое ее путь.

Она повернулась в поисках толстой ветки, которую можно было бы перебросить через овраг как мост, и увидела его.

Она замерла на месте и быстро заморгала. Для нее было не внове с помощью моргания заставлять исчезать свои лесные фантазии. Ребенком она часто останавливалась и яростно моргала, превращая отвратительную физиономию обратно в скрюченное сухое дерево, или седого карлика в небольшой камень, которым он и был все это время.

Но на сей раз ее отчаянное моргание было напрасным. Она закрыла глаза, посчитала до десяти и снова открыла.

Он все еще находился там, спящий в постели из мха на краю ущелья под раскидистыми ветвями самого старого в лесу дуба.

Лаура двинулась к нему, словно загипнотизированная. Она, вероятно, и не заметила бы его вовсе, если бы случайный солнечный луч не проник в полумрак и не омыл его золотистым светом.

Она опустилась около него на колени, и ее тревога возросла, когда она заметила, что он неподвижен и очень бледен. Дрожащими пальцами она расстегнула две верхние пуговицы его жилета и просунула руку внутрь. Накрахмаленный батист его рубашки прилегал к ее руке каждый раз, когда его грудь поднималась и опускалась от ровного дыхания.

Лаура даже не осознавала, что задерживает дыхание, пока от облегчения и слабости не присела на землю около него. Его сердце билось под ее рукой сильно и уверенно. Он был жив.

Но как он сюда добрался? Лаура с тревогой оглядела подлесок. Не было видно ни признаков лошади, ни следов перестрелки. Он стал жертвой чьего-то подлого обмана? Возможно, попытки похищения или нападения разбойника? Такие преступления были почти неслыханными в сонной маленькой деревушке Арден и ее окрестностях, но, с другой стороны, и такие красивые незнакомцы в элегантной одежде тоже были здесь большой редкостью. Лаура порылась в карманах его дорожного пальто. Его кошелек был не тронут, как и тайна его появления.

Как будто он с неба свалился.

Она осела на пятки, ее глаза расширились.

Невозможно было отрицать, что у него лицо ангела. Не пухлого розового херувима, которых Лотти так любила рисовать в своем учебнике, а высокого серафима, который с пылающим мечом охраняет врата рая. Его лицо было чисто по мужски красивым: выразительные брови и суровая челюсть. Его выдающиеся скулы придавали лицу слабый славянский оттенок, но намек на ямочку на правой щеке рассеивал любые подозрения, что он может быть чересчур серьезен.

Лаура наклонила голову и критически оглядела его. Несмотря на еле заметный золотистый пушок на тыльных сторонах ладоней, основная часть его светлых и волнистых волос вроде бы росла у него на голове, а не в ушах или носу. Она наклонилась к нему и осторожно принюхалась. Аромат мыла для мужчин — свежий и дорогой — исходил от его кожи. Она закрыла глаза и глубоко вздохнула. Даже грубый запах его пота был странно притягателен.

Она открыла глаза и обнаружила, что ее лицо находится на одном уровне с его носом. Едва заметная горбинка портила его орлиный профиль, придавая его лицу обаятельное очарование.

Лаура осела на пятки и покачала головой собственным причудам. Она такая же глупая, как и Лотти. На какое-то мгновение она позволила себе развлечься смехотворным предположением, что он может быть ответом на ее молитвы. Но нельзя найти мужчину в лесу и просто оставить его себе. Так не делается. Она задумчиво вздохнула, разглядывая безупречный покрой его брюк из оленьей кожи и соблазнительные локоны волос, лежащие на накрахмаленном воротнике. Особенно такого мужчину, как он. По такому мужчине точно будут горевать те, кто имел несчастье его потерять.

Ее взгляд метнулся к его рукам. На руке не было обручального кольца, которое могло бы указывать на то, что его ждет дома обеспокоенная жена. Не было дорогого кольца с печаткой, которое могло бы подсказать его личность. Сама того не осознавая, она потянулась к его длинным и узким пальцам, но потом отдернула руку.

Ему гораздо больше нужна мягкая постель и горячая припарка для головы, чем ее причитания над его телом. Ей не хотелось объяснять местным властям, что он умирал, пока она тратила драгоценные секунды, восхищаясь формой его красивых, ровных и твердых губ.

Лаура начала подниматься на ноги, но потом заколебалась. Она и так уже слишком долго тянула. Ему не может повредить, если она только одним глазком взглянет на его зубы. Именно это говорила она себе, снова наклоняясь к нему.

По его благородным чертам лица струились лучи солнца, и он был похож на принца, который ждал тысячу лет, пока кто-нибудь не придет и не пробудит его от заколдованного сна. Просвеченные солнцем золотистые пылинки кружились вокруг них обоих, словно сверкающий волшебный ореол.

Позже она могла бы поклясться, что, должно быть, попала под колдовские чары леса, поскольку это было единственное объяснение тому, к чему привел ее шокирующий импульс — ее, Лауру Фарли, дочь набожного приходского священника, которая никогда не позволяла никому из кандидатов в мужья даже держать ее за руку — она склонилась и коснулась губами его губ.

Они были на вкус еще лучше, чем на вид, и она ощутила их заманчивую силу и мягкость. Ее дыхание, смешиваясь с его, перешло в головокружительный вдох. Поскольку она никогда раньше не целовалась с мужчиной, ей потребовались несколько ошеломленных секунд, чтобы понять, что он тоже целует ее. Даже от небольшого усилия, его губы раскрылись под ее губами. Когда кончик его языка прошелся по ее нижней губе, резкая дрожь прошла через Лауру, предупреждая, что она, наконец, нашла опасность, которую искала всю свою жизнь.

Его хриплый стон потряс ее до глубины души. Она медленно подняла голову и испытала еще большее потрясение, когда поняла, что он стонет не от боли, а от удовольствия.

— Кто?… — прошептал он, глядя на нее затуманенными янтарными глазами.

Лаура не была так обижена даже тогда, когда приходила в себя от фантазии, в которой она прогуливалась по улицам Ардена в одних чулках и воскресной шляпке.

Она рывком отодвинулась от него, и слова полились из нее возбужденным потоком.

— Меня зовут Лаура Фарли, сэр, и я могу вас заверить, что, независимо от произошедшего, я не имею привычки целовать незнакомцев. — Она убрала волосы с пылающих щек. — Вы, должно быть, думаете, что я совершенная бесстыдница. Сама не понимаю, что на меня нашло, и почему я повела себя в такой возмутительной манере, но могу вас заверить, этого никогда больше не повторится.

Но прежде, чем она смогла вскочить на ноги, он схватил ее за руку.

— Кто? — повторил он свой вопрос, его голос перешел в отчаянный отрывистый хрип. Его глаза сузились, пытаясь сфокусироваться на ее лице. — Кто? Кто… я?

Без сомнения, его глаза выражали мольбу. А пальцы вцепились ей в руку, требуя ответа, который она не могла дать.

Даже зная, что собирается совершить самый ужасный грех в своей жизни, Лаура не смогла удержаться от нежной улыбки, которая разлилась по ее лицу.

— Ты — мой.

Глава 3

За все эти годы Лаура развлекала себя не одной фантазией о том, как ее суженный приезжает в Арден Менор, чтобы просить ее руки. Иногда он приезжал на сверкающем черном коне с белой звездой во лбу; а иногда появлялся из красивой кареты с древним гербом известной и благородной семьи. Но ни разу она не представляла себе его появление лицом вниз на спине осла, которого вел раздраженный кокни (кокни — слэнг, на котором говорили низшие слои общества в Лондоне, а также те, кто говорит на этом слэнге — прим. переводчика), которого она оторвала от стада и который теперь сыпал ругательствами так, что уши у нее просто горели. К счастью, даже после почти сорока лет жизни в этой стране, последние двадцать из которых он служил доверенным мастером-на-все-руки у леди Элеоноры, акцент у Довера все еще оставался настолько сильным, что Лаура почти ничего не разбирала из его ругани.

Когда осел дотащился до двора, на встречу своему мужу из кухни выбежала Куки, но тут же остановилась, теребя в руках передник.

— Святые небеса! Что же случилось с этим бедным парнем?

— Как же, бедный он! — фыркнул Довер. — Наверняка, он преступник, сбежавший от Лондонской виселицы. Он зарежет нас в наших постелях в первую же ночь.

— Он не беглый преступник, — в десятый раз попыталась объяснить Лаура. — Он джентльмен.

Довер глубокомысленно кивнул.

— Знал я однажды такого джентльмена, его звали Гарри. Все были очарованы его прекрасными манерами да сладкими речами — до тех пор, пока не просыпались с рваными ноздрями (в Англии 18 века одним из наказаний и клеймений преступников было рвать ноздри — прим. переводчика) и без кошельков.

Вся в сомнениях, Куки схватила незнакомца за просвеченные солнцем волосы и покрутила его голову из стороны в сторону.

— Мне кажется, у него вполне честный вид. Как у джентльмена.

Незнакомец застонал, без сомнения протестуя против проявленного к нему неуважения. Лаура осторожно вытащила его волосы из руки Куки и пригладила их к воротнику.

— Если мы сейчас не внесем его в дом и не приложим что-нибудь к этой шишке у него на голове, я сомневаюсь, что он проживет достаточно долго, чтобы рвать кому-либо ноздри.

Она и сама уже была готова застонать, когда из амбара выбежали Лотти и Джордж, а за ними по пятам последовала стайка котят. Она надеялась подготовить их к новоприбывшему, до того, как они смогут обрушить на нее град вопросов.

— Кто это?

— Как его зовут?

— Он упал с лошади?

— Он свалился с дерева?

— На него напали грабители?

— Он потерял сознание?

— Он умер? — спросила Лотти, осторожно тыкая его в бедро, обтянутое оленьей кожей.

— С той стороны это не выяснить, — заметил Джордж, трогая красивый кашемир дорожного пальто незнакомца.

— Он джентльмен, — объявила Куки с немалой толикой гордости.

Довер покачал головой.

— А может, он беглый преступник. Пришел, чтобы убить нас в наших постелях, едва мы успеем закрыть глаза.

Голубые глаза Лотти засияли.

— Ты говоришь, убийца? Как это здорово!

Лаура сжала зубы, задаваясь вопросом, чему надеялся научить ее Господь, дав в наказание эту семейку сумасшедших.

— Он не беглый преступник и не убийца. Он просто путешественник, которому не повезло и который нуждается в капле христианского милосердия. — Она вытащила из руки Джорджа край камзола незнакомца и повысила голос. — И я скажу тебе, что мы будем делать. Мы проявим к нему милосердие. И ей-Богу, мы сделаем это прямо сейчас, пока он не успел испустить дух.

Все четверо уставились на нее с открытыми ртами. Даже Довер, который богохульствовал чаще, чем король говорил по-английски, выглядел озадаченным.

Возвращая себе апломб, Лаура чопорно пригладила волосы.

— И я бы очень оценила, если бы ты, Довер, без дальнейших промедлений отнес нашего гостя в дом.

Продолжая ворчать себе под нос о преступниках, сбежавших от виселицы и разорванных в ночи ноздрях, Довер повиновался и взвалил незнакомца на плечо. Несмотря на то, что старик был кривоног, а его лицо было сморщенным и темным, словно ломтик сушеной говядины, его плечи, грудь и руки состояли сплошь из мускулов, заработанных за много лет работы с хартфордширскими овцами, которые были еще более вздорными, чем он сам.

И чем ближе Довер подходил к двери дома, тем более смелым на язык становился.

— Потом не говорите, что я вас не предупреждал, мисси. Помяните мои слова, этот дьявол нас всех уничтожит. Точно говорю.

Вся, что могла сделать Лаура, это плестись следом и молиться, что старик был неправ.

Лунный свет омывал лицо незнакомца.

Лаура сидела в кресле около его постели и думала о том, очнется ли он вообще когда-нибудь. Хотя он, казалось, не страдал, только слабо дернулся, когда Довер свалил его на ситцевые покрывала. С тех пор прошло уже больше семи часов. Она проверила, не сползла ли горячая припарка, которую Куки поставила на огромную шишку на его макушке, а затем коснулась лба, пытаясь определить, нет ли лихорадки. Она уже начинала бояться, что, какой бы ни была его травма, она повредила ему не только память.

Она шокировала домочадцев, настаивая, чтобы его положили в комнате леди Элеоноры. Несмотря на то, что Куки держала ее комнату в чистоте и регулярно меняла постельное белье, ни Лаура, ни дети не смели нарушать ее неприкосновенность с тех пор, как умерла леди Элеонора. Просто слишком много было воспоминаний о последних днях, которые они были вместе с ней, в до сих пор ощущаемом в воздухе апельсиновом аромате — горьком и сладком.

Но ее изящная кровать с балдахином была самой удобной в доме, и Лаура твердо решила, что гостя нужно положить именно на нее.

Она должна была дать ему хотя бы это.

Сперва Куки отказывалась оставить ее с ним наедине, утверждая, что неприлично для незамужней девушки ухаживать за джентльменом в его спальне. И только, когда Лаура разрешила Доверу спать в кресле по другую сторону двери со старинным мушкетом на коленях, Куки смягчилась, хотя и продолжала неодобрительно прищелкивать языком всю дорогу до кухни. Храп старика был слышен даже через закрытую дверь.

Незнакомец лежал, вытянувшись на покрывале, стеганное пуховое одеяло с собственной кровати Лауры накрывало его до талии. И хотя Довер снял с него камзол по просьбе Лауры, именно на ее долю выпало развязывать его шейный платок и расстегивать воротник. С просвеченными солнцем волосами, в беспорядке разметавшимися по подушке, и длинными ресницами, темнее румянца на его щеках, он выглядел больше мальчиком, чем мужчиной. Но золотистая поросль уже начинала предъявлять права на его щеки, предупреждая ее, что невинное выражение его лица всего лишь иллюзия.

Лаура отчаянно искала в нем хоть какой-нибудь признак души. Если бы его плоть не была теплой на ощупь, она могла бы поклясться, что он вылеплен из мрамора — что он скульптура на могиле героя, который умер совсем молодым. Она все еще размышляла над тем, нужно ли говорить о своем плане детям и слугам. Если он так и не очнется, им незачем знать, какой идиотской мечтой она посмела себя развлечь. Сейчас, когда она уже больше не могла винить в своем безумии лесные чары, ей в голову стали приходить чисто практические соображения. Как она сможет убедить его, что он ее суженый? И как она сможет доказать самой себе, что он еще не связан узами брака или помолвки с другой женщиной?

Она наклонилась к нему. Его дыхание было таким глубоким, что при каждом вздохе у него немного приоткрывались губы.

Однажды поцелуй уже вернул его к жизни. Посмеет ли она? …

Он выглядел уязвимым, таким, каким только может выглядеть сильный мужчина, когда находится в полной власти женщины. Он легко мог погибнуть в дубовом лесу, если бы она не нашла его, и все равно она чувствовала себя виноватой, словно именно она нанесла ему тот ужасный удар.

Натянув одеяло ему до самой груди, она наклонилась и нежно поцеловала его в лоб.

Должно быть, ему снится сон.

А как еще можно объяснить апельсиновый аромат и нежное прикосновение женских губ к его лбу? Что-то в глубине его души шевельнулось, некий туманный призрак, сотканный из туманных воспоминаний и снов. Но прежде чем он смог схватить призрака, тот выплыл из пределов его досягаемости, называя его по имени, которое он считал своим, и чей голос был слишком тихим и далеким, чтобы его можно было узнать.

Ему очень хотелось догнать призрак, но его грудь казалась придавленной огромным весом. Он открыл глаза и увидел толстую желтую кошку, сидящую у него на груди и глядящую на него мудрыми золотистыми глазами.

— Нелли, — прошептал он, думая о том, как странно получилось, что он помнит имя кошки, но не помнит свое.

Он потянулся к ней, думая, что она растворится в тумане, как и та неуловимая тень. Но его дрожащая рука нащупала мягкий и чистый мех. Проведя по нему рукой, он ощутил, как кошка удовлетворенно замурлыкала. Его глаза медленно закрылись.

Когда он видел сны, он не хотел просыпаться.

Следующим утром весело насвистывающая Куки влетела в комнату леди Элеоноры, в руках она держала таз, наполненным тряпками. Ее взгляд упал на постель, и свист резко оборвался на фальшивой ноте.

— Ладно, тогда я зайду потом… — прошептала она, качая головой.

За время своего ночного дежурства Лаура настолько ослабила бдительность, что сползла с кресла, и ее голова оказалась у незнакомца на груди. Она спала сном совершенно измотанного человека, согнувшись в три погибели, ее рука бессильно свисала с кровати. Парень по-прежнему спал, но его рука накрывала голову Лауры, а пальцы собственническим жестом запутались в том, что раньше было аккуратным пучком прически.

Куки нахмурилась. Если этот шельмец посмеет хоть как-то скомпрометировать ее молодую хозяйку, она без колебаний обрушит свой тазик ему на голову и оставит его спать вечным сном.

Но когда она осторожно подошла поближе, все ее страхи тут же развеялись. С закрытыми глазами и приоткрытыми ртами, они оба выглядели невинно, как беззубые малыши.

Куки осторожно потрясла Лауру за плечо. Девушка выпрямилась в кресле, непослушный локон упал ей на глаза.

— О Боже, я не должна была засыпать. Он умер, да?

— Не глупи. Конечно, он не умер! Посмотри, от твоей заботы у него даже появился цвет на лице.

Лаура украдкой глянула на своего пациента. Куки говорила правду. Его дыхание было ровным, а щеки потеряли призрачную бледность.

Куки со знанием дела кивнула.

— Все, что ему сейчас нужно, это, чтобы его как следует отскребли.

— Я сделаю это, — на автомате сказала Лаура и потянулась к тазику.

Куки отдернула таз и потрясенно глянула на нее.

— Лучше не надо, девочка. Я и так поступила нехорошо, позволив тебе ухаживать за ним всю ночь. Если я позволю тебе его помыть, леди Элеонора точно перевернется в гробу. — Она ткнула пальцем в постель. — Я уже почти 40 лет жена одного старого козла и могу сказать, что у этого щеголя нет ничего, что не видела бы раньше такая старуха, как я.

И словно желая подтвердить собственные слова, Куки приподняла одеяло, загораживая его собой, и заглянула под него. Поскольку на незнакомце по-прежнему были все те же самые обтягивающие брюки из оленьей кожи, Лаура не представляла, отчего морщинистые щеки служанки залились румянцем.

С трудом переглотнув, Куки опустила одеяло.

— Старая Куки иногда болтает в спешке всякую ерунду, но ты не бери в голову, девочка. — Поймав Лауру за руку, она потащила ее к двери, при каждом шаге выплескивая воду из таза. — Я приготовила тебе на кухне горячую ванну. Приведи себя в порядок, а я пока поухаживаю за твоим джентльменом.

И прежде чем еще не до конца проснувшаяся Лаура смогла оформить свой протест в слова, Куки, мягко, но решительно, закрыла дверь перед ее носом.

Должно быть, он умер.

Иначе как объяснить быстрое, но обезличенное ощущение женских рук на своем теле? Может быть, он и не помнил своего имени, но зато он отлично помнил женские руки, которые словно были созданы для того, чтобы доставлять удовольствие: они проводили по его коже с дразнящей грациозностью; обхватывали его налитую возбуждением плоть тисками наслаждения; вонзали свои безупречные ноготки в его спину, когда ритм его бедер подводил к безумному экстазу женщину под его телом.

Он испытывал на себе бесчисленные варианты изощренной ласки, которыми пользовалось несметное количество женщин, что были в его жизни, но никто никогда не обращался с ним с таким небрежным равнодушием. Эти руки мыли и раздевали его, но не были ни грубыми, ни нежными. Они просто решительно делали свою работу.

Из всего этого он мог сделать только один вывод. Должно быть, его готовили к похоронам.

Он попытался закричать, но язык, как и остальные члены, словно превратился в камень и ему не повиновался. А окончательным оскорблением было то, что, когда эти равнодушные руки стянули с него брюки, их хозяйка восхищенно присвистнула, и ее свист сильно смахивал на пастуший.

— Мама всегда говорила мне, что богатые щедро одарены, но я думала, что она говорила о золоте. — Хихикая, она наклонилась к нему, и похлопала по голове, словно он был слюнявой болонкой. — Может, ты и избежал виселицы, парень, но ты и так уже хорошо увешан.

Через несколько минут, казавшихся бесконечными, омовение было закончено, и на него натянули нечто мягкое и теплое. Он внутренне содрогнулся, решив, что его обрядили в саван. Его мучительница насвистывала что-то немелодичное и похоронное, суетливо перестилая постель. Дверь со щелчком закрылась. Свист замолк.

Некоторое время, показавшееся ему вечностью, он был в полном одиночестве.

Потом дверь снова открылась, причем так медленно и с таким скрипом, что по его позвоночнику прошла волна ледяного озноба.

За ним пришел сам Дьявол.

Несмотря на то, что их встреча была давно ожидаема, он всегда думал, что встретится с дьяволом лицом к лицу на каком-нибудь задымленном поле битвы, а совсем не мертвым в чужой постели. Тот ведь даже не стал соблюдать приличия, обязывающие его приходить одному. Вместо этого старый прохвост взял с собой легион демонов, которые привязали его к кровати и уже нависали над его беспомощным телом.

Один из них схватил его за большой палец ноги и стал терзать сустав зубами, пока другой носился по его ногам вниз и вверх в ликующем безумии. Он, может быть, и вынес бы эту пытку, если бы третий демон не прыгнул ему между ног и не воткнул острые, как иглы, когти ему в самое уязвимое место.

Его глаза резко раскрылись. Он попытался поднять пульсирующую от боли голову и стал всматриваться в туман, застилающий глаза. Оказалось, что кровать заполняли все-таки не демоны, а крысы. Но этот удар по его истерзанным нервам не шел ни в какое сравнение с шоком, который он испытал, обнаружив, что дьявол оказался не краснолицым джентльменом с рожками и заостренным хвостом, а голубоглазой озорницей с золотыми волосами, которая свесилась с балдахина вниз головой и смотрела ему прямо в лицо.

Даже не задумываясь о цене, которую потом придется заплатить за это его больной голове, он подскочил на кровати и завопил во всю мощь своих легких.

Лаура нежилась в бадье горячей воды, что стояла в уголке кухни и была отгорожена занавеской, когда разразился настоящий ад.

Минуту назад она лежала в полудреме, закрыв глаза и откинув голову на край бадьи; и вот она уже стоит в бадье совершенно голая, с нее потоками стекает вода, а все мускулы напряжены до предела.

Мужской вопль, наполнивший все вокруг, был непривычен для ее ушей, но режущий уши визг она узнала бы где угодно.

— Лотти! — выдохнула она, ее глаза расширились от испуга.

Возможно, Довер был прав, и незнакомец убьет их всех. Безусловно, разорванные ноздри были единственным и просто страшным объяснением этому ужасающему визгу Лотти. К шуму и гаму присоединился еще один голос. Лаура высунула голову из-за занавески как раз вовремя, чтобы увидеть, как Довер проносится мимо нее с вилами в руке и непрерывным потоком ругательств.

Лаура запаниковала еще сильнее. Если она как можно скорее не поднимется наверх, их гость может оказаться не единственным убийцей.

У нее не было времени вытираться и надевать чистое белье, сложенное аккуратной горкой на скамье около бадьи. Она выпрыгнула из воды, ударившись лбом об медный чайник, свисающий с потолка и дернувшись от боли, после чего схватила чистое платье и через голову накинула его на себя. Розовый муслин сразу прилип к влажной коже. Потратив время только на то, чтобы убедиться, что платье закрывает все самое важное, она выпуталась из занавески и босиком пролетела через холл к лестнице на второй этаж, оставляя за собой на полу водяные брызги.

Лаура была уже на полпути на второй этаж, когда адская какофония прекратилась так же резко, как и началась. Она замерла на месте, схватившись за перила.

— Боже мой! — мелькнуло у нее в голове. — Должно быть, он убил Лотти! Как еще можно объяснить эту ужасную тишину, которая накрывает весь дом?

От ужаса она замедлила шаги и уже еле волокла ноги, когда приблизилась к распахнутой двери, ведущей в комнату леди Элеоноры. Она заглянула внутрь комнаты, наполовину ожидая увидеть, что потертый ковер усыпан золотыми локонами и окровавленными кусками плоти.

Однако ей открылось совсем другое зрелище.

Лотти стояла посреди кровати, сжимая в руках вырывающихся котят. Ее нижняя губа дрожала, а большие голубые глаза были полны слез. Не сами слезы Лотти встревожили Лауру. Этот ребенок был известен тем, что впадал в истерику только потому, что Джордж съел за чаем последнюю пышку.

Ее встревожил звериный оскал Довера, который тыкал вилами во вздымающуюся грудь мужчины, который был прижат к стене между окнами.

Ее сердце застряло где-то в горле. Кажется, спящий красавец проснулся.

Даже будучи загнанным в угол и безоружным, он все равно выглядел опаснее Довера. Его золотистые волосы стояли дыбом, глаза были совершенно дикими. Если не считать одеяло, обернутое вокруг талии, и так сильно стиснутые кулаки, что суставы пальцев побелели от напряжения, он был наг и беззащитен, как сама Лаура пару минут назад. Сама того не замечая, она таращилась на него, завороженная широкой грудью, усыпанной позолоченными волосками, которые клином сужались к мускулистому животу.

Ему пришлось втянуть живот, поскольку Довер снова опасно ткнул в него вилами. Когда смертоносные зубцы прошли всего в дюйме от его плоти, он показал зубы и издал горловое рычание. Несмотря на это первобытное предупреждение, от его беспомощности у Лауры заныло сердце.

— Довер, поставь вилы и отойди от него, — скомандовала она.

— И дать шанс этому кровавому дьяволу разорвать нам горло? Я так не думаю, мисси.

Поскольку, кажется, Довера было не урезонить, Лаура перенесла свои надежды на незнакомца. Она стала бочком подходить к нему, молясь, чтобы он не счел угрозой ее протянутую руку.

— Вам нечего бояться, — тихо сказала она и улыбнулась, как она надеялась, ободряющей улыбкой. — Никто здесь не причинит вам зла.

Ее слова прозвучали бы гораздо более убедительными, если бы Куки не выбрала именно этот момент, чтобы ввалиться в спальню, сжимая в руке окровавленный топор. Сразу за ней в комнату влетел Джордж.

Мальчик уперся руками в коленки, изо всех сил пытаясь отдышаться.

— Мы слышали ваш тарарам всю дорогу со двора! Звук был такой, словно резали поросенка.

— Во имя Марии, Джозефа и Иисуса, что здесь происходит? — вопросила Куки, стремительно осматривая комнату.

— Возможно, тебе стоит спросить мою сестру, — предположила Лаура, кидая на Лотти ледяной взгляд.

— Я не хотела ничего плохого, — заревела Лотти. — Я только хотела глянуть на него одним глазком. А он заревел как лев и напугал меня до полусмерти, тогда я упала на кровать и закричала, и…

— Эта хулиганка подложила мне в кровать крыс.

Они развернулись и ошарашено посмотрели на незнакомца, пораженные его низким и хорошо поставленным голосом. Довер медленно опустил вилы, а незнакомец поднял глаза на сестру Лауры.

К Лотти первой вернулось самообладание. Она уткнулась носом в одно из упомянутых созданий, копошившихся у нее под остреньким подбородком.

— Это не крысы, сэр. Это кошки.

Он фыркнул.

— Не большая разница, если дело касается меня.

Лотти задохнулась от возмущения.

Куки стала суетливо оттаскивать Довера от незнакомца.

— Идем, идем, дорогой. Уверена, наша маленькая Лотти не хотела, чтобы ты так испугался за нее. — Ее кудахтанье было бы более успокаивающим, если бы она по-прежнему не сжимала в руке окровавленный топор. Бросив на незнакомца осторожный взгляд, она спрятала топор за спину. — А сейчас не спорь со старой Куки. Я только что зарезала хорошую жирную курицу нам на обед.

— Вероятно, он бы предпочел тушеного котенка, — колко предположила Лотти, надменно вздернув носик.

— Скорее, бульон из одного отродья, — парировал незнакомец.

Лаура не знала, смеяться ей или плакать.

— Пожалуйста, сэр, не надо так напрягать свои силы. Вы перенесли ужасный шок. Вы сейчас не в себе.

Казалось, что все, кроме них, исчезли из комнаты, когда он повернулся и яростно посмотрел на нее.

— Тогда почему вы не скажете мне, кто я такой, черт подери?

Глава 4

Во взгляде золотистых глаз незнакомца читались ярость и мольба, а где-то позади них почти осязаемая паника. Если она не начнет действовать, и действовать быстро, кто-нибудь в этой комнате наверняка сболтнет то, что сделает ее план невыполнимым.

— О, бедный мой, дорогой, — одарив его сочувственной улыбкой, она подошла и взяла его за руку. — После всего, через что тебе пришлось пройти, я не могу винить тебя за то, что ты проснулся в таком дурном настроении.

Он посмотрел на нее сверху вниз, его глаза сузились.

— Почему вы называете меня "дорогой"?

— Да, почему ты его так назвала? — подозрительно спросила и Куки, вытаскивая из-за спины окровавленный топор.

Проигнорировав их обоих, Лаура повернулась и встала между своим гостем и остальными домочадцами.

— Сейчас ему намного больше нужен мир и покой, чем наше мельтешение и сюсюканье.

Незнакомец фыркнул.

— Едва ли можно признать "мельтешением и сюсюканьем" навязчивое внимание кучи бешеных кошек и вооруженной топором гарпии.

Вывернувшись из рук Куки, Довер рванулся вперед.

— Я с тобой посюсюкаю с помощью этих вил, если ты еще хоть слово скажешь о миссус в таком тоне, это я тебе обещаю.

Поднырнув под зубцы импровизированного оружия, Лаура успокаивающе положила руку ему на грудь.

— Он не хотел показаться нелюбезным. Просто он измотан и смущен. Вот почему я должна попросить вас всех оставить нас с ним сейчас наедине.

Довер опять зашипел от ярости.

— Ты совсем сошла с ума, если думаешь, что я оставлю тебя наедине с этим дикарем.

— И к тому же полуголым дикарем. — Куки нервно глянула на одеяло, обмотанное вокруг талии незнакомца.

— Не глупите. Вы ведь не хуже меня знаете, что он никогда не причинит мне вреда. — Лаура украдкой глянула на высокого и широкоплечего незнакомца, который с негодованием смотрел на нее, и понадеялась, что права в своих ожиданиях. Когда он был без сознания, то выглядел не таким большим и казался гораздо менее угрожающим.

— Если он тронет тебя хоть пальцем, этот джентльмен, ты только закричи, и я сразу прибегу, — пообещал Довер, махнув вилами в направлении незнакомца.

— Если она закричит так же, как кричала ее сестра, то я сам сбегу отсюда, — холодно заверил его тот.

Продолжая ворчать, Довер и Куки неохотно вышли из комнаты, оставив Лауру спасать с кровати Лотти и ораву котят. Лотти еле тащилась и жалобно хныкала, пока Лаура не наклонилась к ней и не прошипела:

— Шагом марш, юная леди, или устрою тебе кое-что, от чего ты действительно закричишь.

Пока она выставляла Лотти в холл, Джордж оставался стоять, прислонившись к дверному косяку, и задумчиво глядел перед собой. Брат знал Лауру лучше всех остальных и, очевидно, подозревал, что она придумала какую-то хитрость. Когда она повернулась к нему, он тут же выскочил за дверь, но его мелькнувшая ухмылка пообещала ей, что договориться с ним бесплатно не получится.

— Сладких снов, — крикнул он гостю, прежде чем Лаура захлопнула у него перед носом дверь.

Она потратила еще несколько секунд на то, чтобы повернуть в замке медный ключ, и потом медленно повернулась лицом к своему партнеру. Она уже начала сомневаться, не сделала ли она ужасную ошибку. Даже одетый в одно стеганое одеяло и угрюмое выражение лица, он выглядел столь же беспомощно, что и голодный лев.

— Почему вы назвали меня дорогой? — требовательно повторил он вопрос, словно ответ на него был важнее чем то, как он оказался голым в постели леди Элеоноры.

— Просто по привычке, я думаю, — ответила Лаура с нарочито-невинным выражением лица. — А ты бы предпочел, чтобы я называла тебя еще как-то?

— Вы могли бы попытаться назвать меня по имени. — Его стальной тон говорил о том, что она испытывает его терпение.

— По имени? — она задохнулась от каркающего смеха. — Ну, ладно. Мы раньше никогда не придерживались таких условностей, но если ты настаиваешь… — Лаура всегда гордилась своей честностью. Поэтому только представив себя вычищающей грязь из-под ногтей Тома Дилмора во время брачной ночи, она смогла тихо добавить: — … Николас.

Его недоверчивый и сердитый взгляд стал еще более недоверчивым и сердитым.

— Николас? Меня зовут Николас?

— Да, конечно! Мистер Николас Рэдклиф, — твердо добавила она, позаимствовав подходящую фамилию у любимой писательницы Лотти.

— Николас Рэдклиф. Николас Рэдклиф, — пробормотал он. — Черт побери все это! Ни то, ни другое слово для меня не имеет никакого смысла. — Резко привалившись к стене, он прижал руку ко лбу. — Если бы я только мог прекратить этот адский звон в голове …

Лаура рванулась к нему, полная искреннего сочувствия.

— Не подходите! — Он предупреждающе выбросил руку и впился в нее взглядом из-под взъерошенных волос, упавших ему на лицо. Могло даже показаться, что она представляет для него большую угрозу, чем вооруженный вилами безумный кокни.

Мельком ухватив свое отражение в зеркале, что стояло на туалетном столике леди Элеоноры, Лаура осознала, как выглядит сейчас. С голыми ногами, щеки раскраснелись, волосы бесформенной кучей возвышаются на макушке и темными стрелками болтаются вокруг щек. Влажный лиф ее муслинового платья с высокой талией прилип к небольшой выпуклости груди. Разрываясь между желаниями пригладить волосы и одернуть юбки, чтобы закрыть бледную кожу лодыжек, она решила ограничиться тем, что неловко скрестила руки на груди.

— Кажется, мы выяснили, кто я. Но пока еще непонятно, кем можете быть вы. — Он вскинул голову и стал пристально изучать ее, заставляя еще сильнее чувствовать себя неодетой. — И почему при обращении ко мне вы постоянно употребляете уменьшительно-ласкательные эпитеты.

Было очевидно, что он не помнит их первую встречу в лесу. И первый поцелуй.

Поскольку поза со скрещенными на груди руками теперь уже не защищала от ее пристального взгляда, Лаура попыталась его отвлечь и, выхватив из большого шкафа одну из шалей леди Элеоноры, она завернулась в нее.

— Что-то стало прохладно, тебе так не кажется?

— Напротив. Я считаю, что здесь достаточно тепло. На самом деле, я даже не уверен, что мне по-прежнему нужно это одеяло.

Его пальцы уже начали отпускать одеяло, и глаза Лауры распахнулись от удивления и шока.

— Конечно, оно тебе нужно! По крайней мере, до тех пор, пока Куки не постирает твои брюки.

На его щеке на мгновение показалась ямочка, сообщая ей, что он просто развлекается.

— Куки? Случайно, это не та старая ведьма, вооруженная окровавленным топором?

— О, тебе не стоит бояться Куки. Она и мухи не обидит. — Лаура нахмурилась. — Цыпленка, может быть, или еще какое-нибудь животное, которое можно запечь в пирог … но не муху.

— Осмелюсь сказать, что вы не сможете произнести то же самое про человека, который пытался вилами насадить меня на вертел.

Лаура отмахнулась от его слов.

— На него тоже не надо обращать внимания. Это же просто Довер.

— По большей части да, конечно. (Игра слов. Dower (фамилия) и douer (суровый) звучат очень похоже — прим. переводчика)

Лаура засмеялась.

— Он не суровый. До-вер. Джеремайя Довер, если быть точной. Он — муж Куки и мастер на все руки в нашем поместье. Куки часто говорит, что у него такой угрюмый характер, потому что мать вырастила его на лимонном соке вместо молока. Уверена, что он не собирался причинить тебе вред. Он, наверное, думал, что ты одержим бесами. С тех пор, как нам тебя вернули, ты то приходил в сознание, то снова отключался.

— Вернули меня откуда?

— Ты что, действительно не помнишь? — скорбно вздохнув, Лаура затеребила шелковые розетки, украшавшие ее лиф, избегая встречаться с ним глазами. — Доктор предупреждал нас, что такое может быть.

— Какой еще доктор?

— Ну доктор … д-р Драйтон из Лондона. Понимаешь, в Арден Менор нет своего врача, хотя у нас есть Тули Грантем, кузнец, который известен тем, что знает, как вскрывать нарыв или вырвать зуб, если понадобится. И этот д-р Драйтон сказал нам, что нет ничего необычного в том, что человек будет страдать от небольшой потери памяти после такой травмы в ле… — она едва сказала "в лесу", — на войне.

— Война? — тихо повторил он. — Я помню войну.

— Правда? — Лаура не сумела скрыть свое удивление.

Он снова привалился к стене, его глаза затуманились, словно их заволокло дымом далекого поля боя.

— Я помню запах пороха, крики … грохот орудий.

— Ты … был в пехоте. И стал настоящим героем, как нам сказали. Когда штурмовал холм на Ватерлоо и пытался захватить одну из французских пушек, чей запал был уже подожжен.

Он выпрямился.

— Вы уверены, что было героически так поступать с моей стороны? Это скорее пристало пустоголовому идиоту.

— О, это было очень храбро с твоей стороны! Если бы выстрел пришелся на фут левее, тебя бы разнесло на кусочки, а не отбросило в сторону. Конечно, ты мог бы совсем избежать ранения, если бы ты не… не ударился при падении головой о землю, — быстро закончила она, с болью осознав, что ее собственный талант лжи может переплюнуть даже Лотти.

Он потер лоб длинными изящными пальцами.

— Думаю, это объясняет, почему у меня так дьявольски болит голова.

Лаура жизнерадостно кивнула.

— Конечно, от этого. Мы даже стали сомневаться, придешь ли ты вообще когда-нибудь в сознание.

— Но теперь я в сознании. — Он опустил руку.

— Да, — согласилась она, нервничая от контраста его елейного голоса с хищным выражением глаз.

— И с вами.

— Со мной, — эхом отозвалась Лаура и оперлась о трехногий стол, случайно оказавшийся за ее спиной. Каким образом ему удается выглядеть настолько угрожающим, не делая при этом ни единого шага по направлению к ней?

— Кем бы вы, черт подери, ни были! — внезапно загремел он, заставляя ее вздрогнуть.

Стол за ее спиной опасно покачнулся. Она повернулась, чтобы выровнять его и выиграть немного времени. Она довольно легко солгала ему о его собственном имени. Так почему же ей так трудно, почти невозможно, сказать правду о своем? Она поиграла с предметами, стоящими на столе, провела пальцами по атласной подушечке для булавок и оловянному наперстку. Когда ее рука рассеянно легла на потертую кожаную обложку библии, принадлежавшей леди Элеоноре, она едва подавила желание от стыда убрать ее с глаз долой. Но поднявшаяся внутри нее волна сопротивления во время остановила ее. Она просила Господа послать ей мужчину, и Он послал. Разве может быть грехом желание удержать его при себе?

Отбрасывая последние сомнения, Лаура повернулась и встретила его горящий взгляд с холодной самоуверенностью, которая удивила даже ее саму.

— Разве ты не помнишь меня, любимый? Я Лаура Фарли, твоя невеста.

Его лицо было словно высечено из гранита. Он даже не моргнул глазом.

— Мы помолвлены?

Лаура кивнула.

— Чтобы потом пожениться?

Она кивнула еще раз, на сей раз с глупой влюбленной улыбкой.

Он закрыл глаза и стал медленно съезжать по стене на пол.

Лаура от испуга издала тихий звук. Она не ожидала, что ее ложь окажется для него таким ударом. Он сильно побледнел, открыв ей, чего стоили ему усилия оставаться на ногах столько времени. На этот раз он уже не протестовал, когда она бросилась ему на помощь, хотя и смог собрать все свои силы, чтобы открыть глаза и пристально посмотреть на нее из-под ресниц.

Лаура успела его подхватить раньше, чем он ударился об пол, и сразу поняла, что перед ней теперь стоит трудная задача, потому что он весил больше нее самой, по крайней мере, на пять стоунов (1 стоун = 6,3 кг — прим. переводчика). Он могла удерживать его на ногах, только обхватив его за талию одной рукой и придерживая другой за плечо. В этих неудобных объятиях они добрели до кровати, шатаясь так, словно танцевали неуклюжий вальс. Она попыталась опустить его на кровать, но из-за гладкого ситца покрывала она почти упала туда вместе с ним.

Тяжело дыша, она осталась лежать на постели, ее рука была прижата его весом. Лаура не могла точно сказать, было ли ее дыхание учащенным от усталости или оттого, что чувствовала жар обнаженной мужской кожи, прижимающейся к ее боку.

— Нам повезло, что мы помолвлены, — сухо сказал он, его теплое дыхание защекотало ей ухо. — Если бы ваш слуга поймал нас в таком положении, подозреваю, что мне бы пришлось жениться на вас под угрозой наставленных вил.

Вытащив из-под него руку, Лаура приняла сидячее положение. Она заправила в прическу выбившуюся прядку, ее щеки горели.

— Не глупи. Довер так же, как и я, знает, что ты не из того типа мужчин, что могут скомпрометировать свою невесту.

— Нет? — нахмурившись, он посмотрел на нее. — Вы действительно в этом уверены?

— Конечно, уверена, — заверила она его. — Ты всегда соблюдал все приличия.

Он прижал руку ко лбу и застонал.

— Неудивительно, что я бросился перед той пушкой. У меня не было причин жить.

В отсутствие его пронзительного взгляда, Лаура, наконец, смогла изучить соблазнительный абрис его губ. И вспомнить их дразнящий поцелуй в лесу.

— У тебя была очень важная причина, — тихо сказала она. — Ты должен был вернуться ко мне.

Он опустил руку. Нечто гораздо большее, чем подозрение, мелькнуло в глубине его глаз.

— И как долго мы были в разлуке?

— Почти год, я думаю. — Лаура склонила голову под гнетом застенчивости и стыда. — Хотя казалось, что прошла целая жизнь.

— Но вы все равно ждали меня.

Она встретилась с ним глазами.

— Я ждала бы тебя сколько угодно, хоть вечность.

Его лицо на мгновение исказилось замешательством. Словно это крошечное ядрышко правды было еще менее привлекательно, чем вся ее ложь. Он протянул руку к ее лицу, и она осознала, что сделала ошибку, оказавшись в пределах его досягаемости. Она сомневалась, что сможет отодвинуться сейчас, когда постельное белье жгло ее, словно огнем.

Его пальцы были всего в дюйме от ее щеки, когда он неожиданно издал вопль.

Желтый с полосками котенок, сплошные уши и неуклюжие лапки, взбирался по его правому бедру, и его коготки глубоко вонзались в одеяло с каждым ударом лапы. С громадным облегчением Лаура сгребла крошечного зверька в руки и покачала на ладони его толстенький и пушистый животик. — Он такой кроха, должно быть, моя сестра его не заметила.

— Уберите его отсюда, пожалуйста, — сквозь зубы процедил Стерлинг. — Я не выношу этих бестий.

Потершись щекой об пушистый мех, Лаура подняла на него сияющие глаза.

— Боюсь, память тебя снова подводит. Ты обожаешь котят.

Его глаза широко раскрылись.

— Правда?

Она кивнула. Его лицо отразило ужас, когда она посадила извивающегося котенка ему на грудь. Мужчина и кошка какое-то время смотрели друг на друга с одинаковым недоверием, потом, в конце концов, котенок зевнул, потянулся и уютно свернулся мурлыкающей кучкой у него на груди.

Незнакомец покачал головой.

— Предполагаю, что дальше вы мне скажете, что я обожаю эту невыносимую девчонку, которая ценит кошек гораздо выше меня.

Лаура тщательно выбирала слова.

— Несмотря на отдельные столкновения желаний, вы с Лотти всегда обожали друг друга.

Закрыв глаза, он отвернулся от нее, словно ни один человек не смог бы вынести последнее открытие. Лаура осторожно покрыла его одеялом до самой груди, как раз до того места, где дремал котенок.

— Для одного дня, у тебя было больше, чем достаточно, впечатлений. Тебе нужно беречь силы.

Она уже повернулась, чтобы уйти, как он вдруг поймал ее за запястье. Его большой палец прошелся по чувствительной коже ее руки движением, опасно близким к нежности.

— Лаура?

Она втянула в себя воздух.

— Сэр?

— А я обожаю и вас также?

Ее единственной защитой против волны желания, спровоцированного его словами, было расставить все точки над i для них обоих. Сморщив нос в озорной улыбке, она сказала:

— Конечно, ты меня обожаешь. Разве ты смог бы устоять?

Лаура выскользнула из-под его руки и сбежала из комнаты, надеясь, что не слишком рано поздравляет себя с отличной находчивостью.

— Она лжет сквозь свои прелестные белые зубки.

Поскольку около его постели уже никто не дежурил, незнакомцу пришлось адресовать свое циничное наблюдение золотистому пушистому шарику, лежащему у него на груди. Котенок проснулся и сонно посмотрел на него.

Незнакомец потянулся к бархатистому треугольнику между ушей этого создания. Несмотря на собственное внутреннее сопротивление, это движение показалось ему странно знакомым, как будто в прошлом он делал его сотни раз.

— Я знаю, что она лжет, но как мне это доказать, если я не помню, что происходило на самом деле?

Глаза котенка стали медленно закрываться, он широко зевнул розовой пастью.

— Ты не мог яснее показать, что тебе неинтересны мои слова, не так ли? Ты просто потакаешь мне, притворяясь, что слушаешь. — Проигнорировав оскорбленное мяуканье, он поднял котенка над головой и глянул в низ живота. — Кошка, — объявил он, возмущенно качая головой. — Я должен был сразу догадаться.

Шлепком по заду он послал котенка к изножью кровати, а затем сел и свесил ноги с постели. Волна головокружения захлестнула его, комната закружилась у него перед глазами. Он схватился за пульсирующий лоб. Боль была бы куда меньше, если бы пушечное ядро начисто снесло ему голову.

Когда боль стала утихать, он осторожно оглядел спальню. По общему впечатлению, здесь веяло увядшим аристократизмом — потрепанным, но вполне приветливым. Стены были обиты не шелком, а обоями бледно-розового цвета, который, как он подозревал, когда-то был просто розовым. Большую часть деревянного пола покрывал истертый ковер. Вся мебель состояла из кресла, высокого комода красного дерева с ящиками, туалетного столика, умывальника, на котором стояли фарфоровая чаша и кувшин, и какой-то стол, вероятно, оставшийся после замены мебели в гостиной. Даже свежий слой воска, любовно нанесенного на него, не мог скрыть тот факт, что основная часть цвета уже стерлась от времени и многочисленных полировок.

Глубоко вдохнув апельсиновый аромат, витавший в воздухе, он почувствовал новую волну головокружения. Он закрыл глаза и подождал, пока она пройдет. Он не мог винить Лауру во лжи только в одном — он знал это место. Он знал рифленые бело-золотые столбики, подпиравшие балдахин и разбитое каменное основание камина. Он знал тени, собравшиеся под угловыми фронтонами, и лучи утреннего солнца, проникавшие через стекла высоких окон. В этом было нечто очень правильное, и он не мог этого отрицать. Все в этой комнате выглядело знакомым.

Все, кроме него самого.

Он медленно встал и убедился, что одеялу на талии не грозит соскользнуть на пол. Туалетный столик с парчовым табуретом и овальным зеркалом казался очень далеким, чуть ли не в ста лигах, и ему не хотелось, чтобы его застали врасплох неожиданные гости. Каждый шаг отдавался в его голове мгновенной вспышкой головной боли. К тому времени, когда он добрался до стола и с облегчением опустился на табурет, его руки дрожали, а кожа была липкой от пота.

Он ухватился за край стола, дожидаясь, пока пройдет дрожь. Он еще не был готов посмотреть на себя в зеркало и поэтому стал изучать поверхность туалетного столика. От него оставалось впечатление очаровательного беспорядка, казалось, что леди только что закончила свой туалет и в любой момент может войти в комнату. Упаковка булавок лежит открытой, их жемчужные головки присыпаны тонким слоем рисового порошка. На серебряной щетке для волос застряло несколько нитей рыжих волос с вкраплением седины. Он приподнял пробку флакончика с духами. Опьяняющий апельсиновый аромат наполнил его невыразимым чувством потери.

Из лакированной шкатулки свисал золотой медальон, инкрустированный перламутром. Он взял его в руки и повозился с тонкой застежкой. Внутри изящного овала лежал локон тоненьких белокурых волос ребенка. Он подумал, что кто-то бережно хранил и лелеял этот образец невинности. Защелкнув медальон, он уронил его обратно в шкатулку.

Он не мог вечно избегать человека в зеркале. Сделав глубокий вдох, он подался вперед, в отчаянной надежде на проблеск узнавания.

Из зеркала на него смотрел незнакомый мужчина.

Ему захотелось отпрянуть, но он не смог. Он был слишком зачарован сатиром с осторожными глазами и всклокоченными волосами, который жил по ту сторону зеркала. Он обладал лицом, которое общество могло бы назвать неотразимо привлекательным, если бы не осуждало намек на высокомерие его бровей или сардонические складки у рта. Это было лицо человека, привыкшего получать все, что он хочет, человека, который мог бы править миром не с помощью добродетели или характера, а одними чертами лица. Ему пришлось признать, что это лицо было запоминающимся и неотразимым.

Вот только он не был уверен, что хочет его иметь.

Что бы там ни утверждала Лаура, оно явно не было лицом мужчины, который неукоснительно соблюдает приличия в отношении своей невесты.

— Привет, — сказал он человеку в зеркале. — Меня зовут Николас. Николас … Рэдклиф. — Он нахмурился. Имя казалось странным и трудно сходило с языка, словно было иностранным. — Я мистер Николас Рэдклиф, — с силой повторил он, — а моя невеста мисс Лаура Фарли.

Вот. Это казалось более естественным. Ее имя сходило с языка как хорошо знакомая песня.

Он провел рукой по золотистой щетине, покрывающей его щеки. О чем же, спрашивается, думали эти тугодумы-слуги, когда отдали ее, невинную девочку, на милость такого мужчины, как он?

Если она действительно невинна.

Со своим немного курносым носом, который морщился, когда она улыбалась, и усыпанными веснушками яркими щеками, она определенно была хорошей партией. Густые темные волосы, уложенные в прическу, имели только намек на волнистость, а соболиные брови изгибались так богато и сладко, словно были сделаны из расплавленного шоколада.

Она не была красавицей, но она была самой симпатичной женщиной, которую он когда-либо видел.

— Черт подери, — пробормотал он, впиваясь взглядом в свое отражение. — Насколько ты можешь помнить, она — единственная женщина, которую ты вообще видел. Если не считать ту гарпию с топором и еле видными усиками над верхней губой — чего он, конечно, не собирался делать.

В глазах незнакомца из зеркала сверкнула искорка циничности. Он бы не посоветовал женщине лгать такому человеку как он, разве что на свой страх и риск.

Так почему Лаура Фарли решила рискнуть? Он даже не мог точно сказать, почему настолько уверен, что она ему лжет. Какой-то глубинный инстинкт, казалось, предупреждал его. Может быть, она не так сильно лгала, как не раскрывала всей правды. Не была ли их помолвка устроена в отсутствии настоящих чувств? Или у них была ужасная ссора до того, как он уехал на войну? А от своей следующей мысли он странно похолодел.

Возможно, она не была ему верна, пока он отсутствовал. Возможно, она устала ждать его возвращения и нашла утешение в руках другого мужчины.

Чувством вины можно было бы объяснить ее заикание и нежелание встречаться с ним глазами, а также то, как ее пульс начинал частить под его пальцами, когда он ласкал шелковистую кожу ее запястья.

Но так же присутствовала и застенчивость. Если они были в разлуке столько времени, сколько она утверждала, то совершенно естественно, что физическая близость с ним пугает ее. Возможно, она, как и любая невинная девушка, просто ждет, чтобы он ухаживал за ней с помощью милых слов и целомудренных поцелуев.

Вспомнив, как розовый муслин платья прилипал к ее розовой коже, он был вынужден признаться самому себе, что с радостью посвятил бы себя этой задаче. Его невеста была стройной и длинноногой, как жеребенок, но ее тело обладало изящными женственными изгибами. Он узнал это в тот самый момент, когда они вместе рухнули на кровать, и ее высокая и упругая грудь прижалась к его боку. Он поправил одеяло и обнаружил, что это не такое уж сильное облегчение, когда у тебя пульсирует не голова.

— Ладно же, Николас, приятель, — сказал он своему унылому отражению. — До тех пор, пока память к тебе не вернется, думаю, у тебя нет другого выбора, кроме как подождать и постараться узнать получше себя самого и свою будущую жену.

Невеста может надеяться заманить его в ловушку, сплетенную из сетей лжи, но одна бесспорная драгоценность истины висела в ее блестящих нитях — обожать Лауру Фарли будет несложной задачей.

Глава 5

— Детка, ты спятила? — взвыла Куки, шлепаясь в копну сена. — Ты не можешь просто взять и выйти замуж за совершенно незнакомого тебе мужчину.

Джордж стукнул кулаком по растрескавшейся скамье, на которой сидел верхом.

— Естественно, она не может! И поскольку я сейчас глава семьи, будь я проклят, если позволю ей сделать это!

— Джордж, не ругайся, — на автомате откликнулась Лаура.

Довер дотянулся до Джорджа и нежно дернул его за ухо.

— Ты слышал свою сестру, парень. Не ругайся. Это не по-христиански. И кроме того, если кто и должен будет оградить ее от брака с этим скользким ублюдком, так это я.

Лаура вздохнула. Учитывая тенденцию Джорджа все время вставать на защиту, отсутствие у Лотти способности говорить тихо, и колоритный словарный запас Довера, она приняла решение созвать семейный совет в амбаре, вне пределов слышимости того, кого они обсуждали. Она в общих чертах обрисовала свой план вкупе с тем, что считала отличной смесью блестящей изобретательности и неопровержимой логики, и как и предупреждала ее интуиция, члены ее семьи взорвались недоверием и гневом различной силы. Даже старая буренка, чья голова торчала из стойла, к которому прислонился Довер, моргала влажными коричневыми глазами и издавала укоризненное мычание.

Из уютного гнездышка, которое Лотти устроила на сеновале для себя и котят, раздалось сопение, которое обычно предшествовало громким рыданиям.

— Что с нами будет, если он узнает, что мы ему лгали? Как думаете, он сдаст нас властям и отправит нас повисеть?

— На виселицу, — мягко поправила ее Лаура.

Довер фыркнул.

— Как это он может спустить на нас власти, если он сам беглец от закона? Умный джентльмен не будет рисковать своей головой.

— Он никогда нам не поверит, — хмуро предрек Джордж.

— Конечно, поверит, — заспорила Лаура. — Тебе надо только войти во вкус. Это почти не будет отличаться от спектаклей, которые мы с помощью леди Элеоноры ставили для деревенских детей каждое Рождество. Всегда ведь говорили, что Лотти в роли маленького Иисуса выдавит слезу даже у самого стойкого язычника.

— Это выдавливало слезу у меня, — сказал Довер. — Особенно, когда мне приходилось таскать к яслям "малыша", который весил больше пяти стоунов (5 стоунов=31,5 кг — прим. переводчика). — Он потер спину. — Меня до сих пор мучает прострел.

— По крайней мере, тебе не приходилось убеждать эту деревенщину, что ты девственник, — сообщила Куки. — Когда я произносила эту заковыристую речь о "Деве, что во чреве примет" (цитата из библии, Исаия 7:14 — прим. переводчика), Абель Грантем заржал так, что свалился задницей в ясли и чуть не раздавил малютку Иисуса.

Лаура слишком хорошо помнила тот случай. Именно она бросилась вытаскивать воющую Лотти из-под барахтающегося Абеля. Ни благовония, ни мирра не смогли перекрыть исходящую от Мудреца вонь алкоголя.

Не желая напоминать о других бедах, которые происходили во время других самодеятельных постановок, например, когда тлеющая трубка Довера подожгла тюрбан Джорджа, или ночь, когда овцы сбежали от пастухов и с блеяньем ввалились в деревенскую церковь, Лаура натянула на лицо веселую улыбку.

— Именно так и надо смотреть на нашу последнюю попытку. Ерундовое, но безвредное представление.

Куки печально покачала головой.

— Твоя помолвка — это не представление, детка. Это ложь. Из лжи мужчине не выйдет ничего хорошего. — Она тревожно глянула на дверь амбара. — Особенно такому мужчине, как этот.

Улыбка Лауры померкла.

— Наверное, ты права, Куки. Но я совершенно убеждена, что еще меньше хорошего выйдет, если сказать ему правду.

Все уставились на нее, озадаченные стальными нотками в ее голосе.

Лаура зашагала между стойлами, в тишине слышались только трепыхания ласточек, сидящих на краю крыши, как на карнизе.

— Думаю, у нас уже просто нет выбора. Поскольку у меня нет никакого желания выходить за кого-либо из деревни и влачить жалкое существование всю оставшуюся жизнь, нам остается только вверить наше будущее Стерлингу Харлоу. А я сомневаюсь, что его называют Девонбрукским дьяволом просто так. Я совершенно не хочу вас пугать, но кто-нибудь из вас хотя бы раз задумывался о том, как может распорядиться нами такой человек, как он?

Опершись на треснутую подпорку, Лаура вгляделась вглубь чердака. В его полумраке блестели глаза младшей сестры.

— Лотти, я не думаю, что для девочек твоего возраста будет так уж необычно попасть в работный дом. А там надо будет трудиться от рассвета до заката, пока дух не будет сломлен вместе со спиной.

— Я не возражаю, — яростно заявила Лотти. — Сколько угодно, если тебе не придется выходить за этого сварливого троглодита.

— Но что бы тогда произошло с твоими красивыми и нежными ручками? И твоими волосами?

Лотти дрожащей рукой прикоснулась к волосам. Все знали, что единственным ее воспоминанием об отце было то, что он часто звал ее маленькой Златовлаской.

— Я могла бы заплетать их в косы.

Лаура покачала головой, ненавидя себя в тот момент почти так же сильно, как она ненавидела Стерлинга Харлоу.

— Я боюсь, что было бы невозможно. Как только у тебя появились бы вши, их пришлось бы сразу отрезать.

Джордж вскочил на ноги.

— Он не посмеет отправить меня в такое место! Я достаточно взрослый, чтобы сбежать и пойти во флот!

Лаура повернулась к нему, ее лицо было так же печально, как и голос.

— Как бы тебе ни хотелось представлять себя взрослым мужчиной, Джордж, ты еще пока не дорос до него.

Брат, не глядя на нее, плюхнулся обратно на скамейку.

Лаура опустилась перед Куки на колени и вгляделась в расстроенное лицо пожилой женщины.

— А вы с Довером? Как ты думаешь, сколько времени герцог будет оставлять за тобой работу при твоем возрасте? Если бы леди Элеонора не считала вас членами своей семьи, она еще несколько лет назад уволила бы вас обоих.

— Ну, у меня еще есть порох в пороховницах, — объявил Довер.

Лаура обхватила руками его узловатую ладонь.

— Летом, может быть. А холодными зимними ночами, когда твои руки распухают, трескаются и кровоточат, так что ты едва можешь ими шевелить? Куки, ты ведь знаешь, о чем я говорю, верно? Ты слышала, как он целыми ночами бродит по дому, потому что не может заснуть от боли.

Куки отвела глаза, избегая ее настойчивого взгляда, а Довер заставил Лауру встать.

— Если мы и окажемся в конце концов в работном доме с надорванными спинами и кровоточащими суставами, это не имеет значения. Мы все равно слишком заботимся о тебе, чтобы позволить тебе продать себя незнакомцу ради нас.

Лаура в полном отчаянии вырвала из его рук свою.

— Именно об этом я и прошу вас — подумать обо мне! Кто-нибудь из вас хотя бы раз задумывался, что станет со мной, если герцог захочет забрать себе Ардер Менор?

Довер почесал седую голову.

— Ты ведь образованная леди, верно? Ты могла бы стать одной из этих… как их там… гувернанток, которые обучают джентльменское отродье.

Лаура вздохнула.

— Я знаю, что это будет шоком для всех вас, особенно для Лотти, которая всегда считала себя Несравненной Красавицей в семье, но тому, что все мужчины в деревне хотят жениться на мне, есть причина.

Все тупо уставились на нее.

— Я симпатичная, — сказала Лаура так, словно это было ее самым серьезным недостатком. — Слишком симпатичная, чтобы стать гувернанткой. Даже если бы леди и пригласила меня в дом, в чем я сомневаюсь, было бы только вопросом времени, когда кто-нибудь из мужчин — ее брат, сын или, может, даже собственный муж, загонит меня в угол на задней лестнице. И тогда я не только потеряла бы место гувернантки, но и свою репутацию. А в этом мире женщина, потерявшая репутацию, становится легкой добычей для негодяев и мошенников всех мастей.

Она оглядела всех мрачным взглядом.

— И это еще далеко не самое худшее. Есть и другая вероятность, которую надо учитывать. Представьте, что будет, если герцог увлечется мной сам и решит сделать меня своей любовницей?

Довер прикусил вертевшееся на языке богохульство, а Куки перекрестилась так, словно Лауре предложили стать любовницей самому дьяволу.

— Кто помешает мужчине, имеющему богатство, власть и связи, навязывать свои знаки внимания бедной деревенской девушке? С какой стати, ведь даже в деревне есть те, кто считает, что я должна быть им благодарна просто за свою защиту от посягательств других. — Несмотря на пылающие щеки, Лаура вызывающе вздернула подбородок. — По этой схеме мне все равно пришлось бы продаться незнакомцу, но сейчас, по крайней мере, это будет незнакомец, которого я выбрала сама.

Ее гордые слова повисли в воздухе, заставляя всех присутствующих испытать стыд.

Довер провел рукой по шее.

— Если ты имеешь в виду этого жеребца, то думаю, у меня нет другого выбора, кроме как помочь тебе его стреножить.

Лаура обняла старика и поцеловала в колючую щеку.

— Благослови тебя Господь, Довер! Я не смогла бы сделать этого без тебя. Завтра с утра ты должен отправиться в Лондон и поболтать со своими старыми друзьями. Мне нужно, чтобы ты попытался узнать, не ищет ли кто-нибудь пропавшего за последние несколько дней джентльмена.

— Или беглого преступника, — тихо пробормотал Довер.

— У меня есть слабая надежда, что он окажется каким-нибудь осиротевшим младшим сыном младшего сына, без наследства и почти без перспектив. — Лаура снова заходила по амбару, ее шаги теперь были значительно более легкими. — Если мы собираемся пожениться до моего дня рождения, то оглашение в церкви должно состояться в следующие три воскресенья, начиная с послезавтрашнего. Это означает, что у меня есть меньше чем три недели, чтобы удостовериться, что он не прячет где-нибудь жену. — Учитывая краткость и природу их знакомства, Лаура сама удивилась, как сильно эта мысль ее задела.

— Я рад, что совесть тебе не позволяет опуститься до двоемужья, — протянул Джордж. — Но только что ты будешь делать, если Довер найдет его семью… или его жену?

Лаура вздохнула.

— В этом случае, я предполагаю, нам ничего другого не остается, кроме как вернуть его законным владельцам.

— Как сбежавшую овцу, — резюмировал Довер.

— Или потерявшуюся свинью, — язвительно добавила Лотти.

— А что, если ты выйдешь за этого парня, — спросил Джордж. — А потом кто-нибудь приедет в Арден из Лондона и узнает его. Что тогда будет?

— И когда в последний раз наша скромная деревушка принимала кого-то из Лондона? — Вопрос Лауры заставил замолкнуть даже Джорджа. По правде говоря, никто из них не мог такого припомнить.

Но брат, казалось, был полон решимости доказать, что может быть таким же безжалостным, как и она сама.

— А как насчет того, что он напишет фальшивое имя в регистрационной книге браков? Разве вы при этом будете считаться женатыми в глазах Короны?

Лаура на мгновение остановилась, об этом она никогда не думала. Отбросив все духовные наставления своей жизни, она остановилась перед братом с высоко поднятой головой.

— Мы будем женаты в глазах Господа, и для меня лично только это имеет значение.

Куки молча встала с копны сена и пошла к двери.

Лаура знала, что сможет сохранить самообладание и с ворчащим Довером и со скептиком Джорджем, но она боялась, что если ее осудит добрая Куки, то она просто разрыдается.

— Куда ты?

Куки обернулась, на ее широком лице появилась нежная улыбка.

— Если я должна буду сшить тебе свадебное платье до твоего дня рождения, я не могу весь день бездельничать в амбаре с коровами и цыплятами. Думаю, на чердаке сохранилось немного белого крепа леди Элеоноры, он как раз подходит для такого случая. — Служанка вытерла повлажневшие глаза краем передника. — Как жаль, что дорогой леди не будет с нами, что она не увидит, как ты стоишь у алтаря с этим красивым молодым щеголем. Ты знаешь же, это была ее самая большая мечта.

Лаура тоже сморгнула слезы. У леди Элеоноры была и другая мечта, еще более важная — мечта, что ее сын пройдет по аллее к ее дому, и она сможет его обнять.

Лаура взяла Куки за руку.

— Как ты думаешь, она не стала бы возражать, если мы украдем с занавесок в гостиной немного брюссельских кружев, чтобы отделать рукава?

Когда они с Куки выплыли из амбара, болтая о букетах и свадебном пироге, Довер потащился за ними, недоверчиво качая головой.

— Им самое место в этом амбаре. Никакая свадьба не заставит такого видного джентльмена идти за ними, как будто он теленок на веревочке.

После их ухода наступила длинная пауза. Потом Джордж рывком пришел в движение и, вскочив на ноги, со всей силы пнул жестяную кормушку для скота. Зерна выплеснулись из нее золотой дугой, а сама кормушка приземлилась с таким громким металлическим лязгом, что в напряженной тишине амбара он прозвучал как удар молнии.

— Она сказала, что делает это ради себя, но это неправда! — закричал он. — Она делает это ради нас. Она делает это, потому что я чертовски мал, чтобы позаботиться о своей собственной семье. — Он прислонился к подпирающему крышу столбу, сжимая бесполезные сейчас кулаки. — Господи, если бы я был хотя бы наполовину мужчиной…

Наверху в сене сидела, скрестив ноги, Лотти, и по ней не было заметно никаких признаков истерики. Ее маленькое круглое личико было бледным и печальным, но, тем не менее, голос был странно спокойным.

— Мы не можем позволить ей сделать это. Мы не можем позволить ей пожертвовать своим целомудрием ради нас. Она заслуживает большего, чем умереть в руках какого-то негодяя.

— Ты что, не заметила, как она на него смотрит, — мрачно сказал Джордж. — Казалось, она была бы только рада умереть на его руках.

— Тебе легко говорить. Ты не женщина.

— Ты тоже, — напомнил ей он.

Лотти подперла рукой подбородок.

— Если Лаура выйдет замуж до своего двадцать первого дня рождения, она унаследует поместье.

— Кажется, это как раз и есть отправной пункт всей этой чертовщины, — согласился Джордж, подозрительно глядя на расчетливое выражение лица младшей сестры.

— Но в завещании леди Элеоноры ничего не сказано о том, что она должна оставаться замужней.

— Нам с тобой хорошо известно, что Лаура не переживет позор развода.

— А кто говорит о разводе? — Лотти погладила комочек серого меха у себя на коленях. — В романах мисс Рэдклиф, злодей, который хочет скомпрометировать героиню, всегда встречает безвременную кончину, прежде чем у него что-то получится.

Уперев руки в бедра, Джордж поднял голову и уставился на нее.

— Карлотта Энн Фарли, уж не думаешь ли ты убить этого беднягу? Что бы ты ни читала в своих глупых книжках, ты не можешь убивать людей просто за то, что они не в восторге от кошек. Или от тебя.

— А почему нет? — парировала Лотти. — Просто посмотри, сколько будет преимуществ. В качестве вдовы Лаура пожинала бы все хорошее, что есть в замужестве, и не страдала бы ни от каких ограничений. А если с ее мужем произойдет фатальный несчастный случай сразу после свадьбы, но до брачной ночи, то ей даже не придется выносить его тухлые и вонючие руки на своем теле.

Последнее не могло не заставить Джорджа заколебаться. Он двинулся к двери, надеясь, что свежий воздух проветрит его голову и прогонит гнев. Сгоревший остов дома приходского священника, где они когда-то жили с родителями, находился на самом краю поместья, но в такие теплые и ветреные дни, как этот, он мог бы поклясться, что снова чувствует резкий запах дыма, а во рту ощущает горький вкус пепла.

— Если бы папа и мама были здесь, они бы знали, что будет лучше для Лауры, — сказал он, подставляя лицо утреннему свету. — Они бы знали, что будет лучше для нас всех.

— Но их здесь нет. А мы есть.

Он вздохнул.

— Мы все трое долго жили слишком хорошо. Думаю, это не могло продолжаться вечно.

— Могло, — тихо сказала Лотти. — И продлится, если ты согласишься мне помочь.

Джордж закрыл глаза, но не смог изгнать из воображения картину, на которой его сестру держит в объятиях незнакомец. На какой-то момент даже ветер, казалось, замер в ожидании его ответа.

Когда он, в конце концов, обернулся в темноту амбара, на его губах играла мрачная улыбка.

— Черное всегда было Лауре к лицу.

Белозубая улыбка Лотти сверкнула на него с чердака.

— Точно.

Глава 6

У Николаса Рэдклифа был характер.

Он выяснил это вечером следующего дня, когда дверь его спальни скрипнула и открылась, впуская, казалось, уже в сотый раз за бесконечный день кого угодно, но только не его невесту.

Казалось, неуловимая мисс Фарли решила, что лучше оставить его на попечение проходящих мимо его комнаты домочадцев, кто бы и когда бы это не оказался. Даже воняющий овцами и мрачный, как посмертная маска, Довер нанес ему краткий визит. Он сообщил Николасу, что едет в Лондон на ярмарку домашнего скота. Он помял в руках свою широкополую шляпу и выплюнул короткое извинение за то, что чуть не наколол Николаса на вилы, не переставая при этом оценивающе разглядывать его своими черными, как бусинки, глазами, отчего у Николаса появилось ощущение, что с него снимают мерку для гроба.

Следующим появился брат Лауры, с угрюмым видом притащивший поднос с лососятиной и яйцами. Когда Николас поинтересовался, где сейчас его сестра, Джордж пробормотал нечто уклончивое и убежал.

Когда спустя короткое время дверь распахнулась снова, Николас уже нетерпеливо сидел на кровати, игнорируя головокружение. У него в голове крутились сотни вопросов, и на большинство из них ответить могла только Лаура. Но к его глубокому разочарованию, белый чепец, криво сидящий на седых волосах, принадлежал Куки. Он вырвал тазик, мыло, тряпки и бритву из загрубевших рук служанки и твердо заявил, что вымоется и побреется сам, у него не было никакого желания повторять вчерашнее представление.

Когда она, наконец, пошла к двери, он не смог сопротивляться искушению и сказал, невинно махая ресницами:

— Вам не обязательно так торопиться, Куки. Сомневаюсь, что у меня есть что-то, чего такая женщина как вы, не видела бы раньше сотню раз. — Насмешливо выгнув бровь, он заглянул под одеяло. — Или, по крайней мере, один раз точно.

Куки залилась краской и по-девичьи захихикала, прикрываясь передником.

— Да будет вам! Какой же вы озорник!

— Любовница говорила обо мне иначе, — пробормотал он после ее ухода, и его усмешка превратилась в задумчивый хмурый взгляд. Желтая кошечка, свернувшаяся калачиком у него на коленке, озадачено посмотрела на Николаса. Несмотря на все его усилия шугануть надоедливое существо, кошечка каждый раз уходила не больше, чем на несколько минут.

По мере того, как тянулись часы, терпение Николаса все больше укорачивалось, и он уже начинал все меньше чувствовать себя пациентом и все больше заключенным. Если бы у него были брюки, он, по крайней мере, смог бы встать и походить по комнате. Пульсирующая головная боль стихла до тупой и стала уже терпимой.

Незадолго до ужина, как раз, когда он уже примеривался подремать, дверь в комнату начала медленно приоткрываться. Когда за ней не появилась Лаура, его первым побуждением было бросить в дверь что-нибудь бьющееся. Николас лежал, откинувшись на подушки, и единственное, что ему было видно — это шапку золотистых локонов, стянутых уже сползшей на бок розовой лентой. Кажется, его последняя посетительница вползала в комнату на четвереньках.

Маленькая ручка с пухлыми пальчиками и короткими ноготками поползала по боковой части кровати и стала ощупывать постельное белье в опасной близости к его бедрам. Не найдя того, что искали, золотистые локоны стали плавно подниматься, словно золотой фонтан. Когда Лотти Фарли, наконец, выглянула из-под кровати, Николас лежал, прикрыв глаза, и наблюдал за ней из-под ресниц.

— Вот ты где, непослушное животное, — прошипела Лотти и потянулась к кошечке, которая дремала у него под боком.

— Не слишком приятное обращение к человеку, за которого твоя сестра собирается выйти замуж, — растягивая слова, произнес Николас и приподнялся на локте.

Лотти шлепнулась обратно на потертый ковер, ее рот от удивления образовал аккуратную букву "О".

— Хочу предупредить, что если ты сейчас снова закричишь, я сделаю то же самое, и мы вернемся туда, откуда начали.

Лотти захлопнула рот.

— Вот так уже лучше, — сказал он. — Когда ты не вопишь как банши, тебя уже почти можно выносить.

— Жаль, что я не могу сказать о вас то же самое, — парировала Лотти, заставляя его против собственной воли улыбнуться. Она поднялась, отряхивая пыль со своего белого передника из канифаса и всем своим видом изображая оскорбленное достоинство. — Простите, что помешала вашему отдыху, сэр, но я пришла, чтобы забрать своего котенка.

— А я сделал, видимо, неверное заключение, что ты пришла, чтобы задушить меня подушкой.

Голова Лотти взлетела вверх, локоны заколыхались. Ее голубые глаза были такими потрясенно-виноватыми, что он почти пожалел, что поддразнил ее. Но она быстро оправилась от шока и сладко улыбнулась.

— Этот, слишком грубый, хотя и эффективный, метод избавления от нежеланных гостей вполне возможен, но лично я предпочитаю яд. Есть из чего выбрать. В одном только старом дубовом лесу я занесла в список семнадцать разных видов ядовитых поганок, от которых можно умереть.

Николас сел на кровати и глянул на остатки своего обеда, которые еще оставались на подносе.

— А сейчас, надеюсь, вы извините нас. — Лотти потянулась к кошечке.

Маленькое животное внезапно бросилось на нее и до крови оцарапало маленькими острыми коготками.

— Ой! Что вы с ней сделали? — Лотти сунула в рот пораненные костяшки пальцев, а кошечка потерлась головой об голую грудь Николаса и блаженно замурлыкала.

Проведя рукой по шелковистому меху, Николас пожал плечами.

— Что бы ты обо мне ни думала, я не лишен кое-какого очарования.

— Как и Наполеон. Насколько я читала о нем. — Она надменно махнула рукой, как будто это она хотела избавиться от кошечки, а не он от нее. — Можете оставить себе эту маленькую предательницу, если хотите. Там, откуда она появилась, таких еще много. — Держа нос по ветру, Лотти продефилировала к двери, явно надеясь уйти с большим достоинством, чем пришла.

— Карлотта? — Она, не колеблясь, повернулась, и Николас понял, что правильно угадал ее полное имя. Он пристально всмотрелся в ее настороженное личико, надеясь хотя бы на слабый признак узнавания. Но она оставалась для него такой же чужой, как и его собственное отражение. — Твоя сестра заверила меня, что, несмотря на то, что мы с ней оба очень упрямые, мы очень любили друг друга.

Девочка, не моргнув, встретилась с ним взглядом.

— Тогда казалось, что мы тоже.

Присев в чопорном реверансе, она вышла из комнаты, и донельзя уставший Николас откинулся обратно на подушки.

К тому времени, когда красноватый свет восходящей луны просочился в комнату, Николас уже начал скучать по вечно недовольной Лотти. Он понял, что больше ни минуты не сможет оставаться прикованным к постели, как какой-то немощный инвалид. Даже кошечка бросила его в одиночестве, сбежав через открытое окно поохотиться на сверчков на залитой лунным светом крыше.

Он перевернулся на живот и подмял под себя подушку. Может быть, лежание в постели было бы для него не столь утомительным, если бы кто-нибудь разделил его с ним. Ему не пришлось напрягать воображение, чтобы представить, как густые волосы Лауры Фарли струятся по его подушке и как он сам целует каждую веснушку на ее щечках, прижимая ее своим весом к мягкому матрацу.

Он испытал удовольствие от этих грешных мыслей, даже несмотря на то, что они плохо сочетались с благопристойностью, которой, как заверила его невеста, он обладал.

В конце концов старый дом погрузился в тихие ночные скрипы, лишь увеличивая нетерпение Николаса. Он сел на постели, сбросил одеяла и спустил ноги с кровати. К его удивлению, комната не закружилась у него перед глазами, не затряслась и не наклонилась, как он опасался.

И тут он увидел свой билет к свободе, аккуратно свернутый на парчовом сидении стула.

Свои брюки.

Должно быть, кто-то принес их, пока он спал.

Стряхнув с себя последние следы головокружения, он уверенными шагами пересек комнату и натянул брюки, с удовольствием отмечая, как знакомо они облегают его ноги. К своей радости, он обнаружил и свою рубашку, аккуратно висящую на спине стула. Он пробежался пальцами по хрустящему накрахмаленному батисту, думая о том, что это довольно экстравагантная ткань была куплена на стипендию простого пехотинца. Надевая рубашку, он заметил, что имевшиеся на ней дыры зашиты так тщательно, что стали практически незаметны. Возможно, эта рубашка была с плеча какого-нибудь великодушного офицера.

Теперь, уже полностью одетый, он стоял, упираясь руками в бедра, и гораздо больше чувствовал себя самим собой.

Кем бы он, черт возьми, ни был.

Николас провел рукой по своей нечесаной гриве и вздрогнул, когда пальцы коснулись болезненной шишки размером с гусиное яйцо, что была у него на макушке. За этот бесконечный день он кое-что о себе узнал. Он не был в восторге оттого, что находится в заложниках у женских прихотей. Лаура не имела права сказать, что они помолвлены, а потом бросить его одного совершать шокирующие открытия.

Восстанавливая не только силы, но и решительность, он проскользнул в темную прихожую, сам не зная, идет ли он искать невесту или себя самого.

Лаура нервно бродила по гостиной, словно призрак в осаде. Она не стала зажигать лампу или свечу, предпочитая им полумрак с пятнами лунного света. Она опасалась, что находится всего в шаге от того, чтобы начать заламывать руки, как измученная героиня из какого-нибудь готического романа, которые так любила Лотти.

Одно дело представлять себе жизнь с незнакомцем при ярком дневном свете, и совсем другое думать о том, чтобы разделить с ним постель в ночном сумраке. Она мечтала выйти замуж с самого детства, но все ее мечты всегда заканчивались нежным объяснением в любви и целомудренным поцелуем, а не шестью футами и двумя дюймами неприрученного мужчины в ее постели.

Запаниковав, она издала тихий хныкающий звук. Ее жених мог потерять память, но она-то уж точно потеряла разум, придумав такую легкомысленную интригу.

Она провела весь день, избегая его и репетируя историю, которую она придумала для них обоих. Она не посмела написать ни слова об этом в своем дневнике, боясь, что он может когда-нибудь его найти и прочитать.

"Будьте уверены, ваши грехи найдут вас" [1]

Так называлась одна из любимых проповедей ее отца, и Лаура почти слышала его мягкий упрекающий голос. Конечно, отец никогда бы не поверил, что его невинная маленькая девочка способна на больший грех, чем невыученные библейские послания или стянутый из сахарницы кусок сахара за спиной матери. Наверняка, никому из ее родителей не пришло бы в голову, что она может стащить не только сахар, но и мужчину.

Плечи Лауры разом поникли. Было уже слишком поздно признаваться в том, что она натворила, и молить его о прощении. И слишком поздно для того, чтобы стукнуть его по голове подсвечником и отнести обратно в лес, туда, где она нашла его. Хорошо это или плохо, но теперь он принадлежал ей.

— Нас представил мой кузен, — бормотала она, сворачивая направо, чтобы не запнуться за оттоманку. — Семиюродный кузен. Или пятиюродный? — Она потерла ноющие виски, думая, что лучше бы она оставалась в постели и слушала посапывание Лотти.

В лунном свете вырисовывался силуэт старого секретера красного дерева. Скомканный лист бумаги лежал на нем посреди беспорядка письменных принадлежностей, брошенный, но не забытый. Это было письмо, написанное любимицей Стерлинга Харлоу. Сейчас Лаура презирала высокомерного герцога сильнее, чем когда бы то ни было. Ведь это он поставил ее на путь, ведущий к беде.

Покопавшись в темном закутке, она вытащила трутницу, где хранились спички. Она зажгла одну, коснулась ее пламенем края письма и с триумфом стала наблюдать, как бумага скручивается и чернеет.

— Вот тебе, жалкий дьявол, — пробормотала она, поднимая письмо повыше. — Жарься в аду, где тебе самое место.

— "Небеса не бывают так яростны, как бывает любовь, перешедшая в ненависть", — процитировал кто-то за ее спиной. — "Но и в аду нет гнева, сравнимого с гневом отвергнутой женщины". (Уильмя Конгрив, "Невеста в трауре" — прим. переводчика)

Глава 7

Услышав этот глубокий и вкрадчивый голос, Лаура резко обернулась, захваченная иррациональным страхом, что богохульством вызвала самого дьявола. Но вместо Принца Тьмы, она увидела своего жениха, который стоял, прислонившись к косяку, и в его золотистых глазах отражались языки пламени, предупреждая, что, возможно, она играет чем-то еще более опасным чем огонь.

Пока на нем было только одеяло, он выглядел как восхитительный дикарь из каких-нибудь джунглей Мадагаскара. В брюках и рубашке он не стал выглядеть более цивилизованным. При отсутствии сюртука и шейного платка, которые могли бы сдерживать его мужскую силу, казалось, что она исходит от него бесконечными волнами. Его золотистые волосы были явно длиннее, чем полагалось по современной моде, и спускались ему до плеч, рубашка была распахнута у ворота. Лаура мельком взглянула ниже, и пожалела, что сделала это. Оленья кожа брюк идеально облегала его мускулистые ноги. Это точно были не "паучьи лапки" тех, кому приходилось набивать брюки опилками, чтобы они выглядели посолиднее.

И не только брюки.

Боль пронзила ей кончики пальцев. Взвизгнув, она уронила тлеющие останки письма и стала затаптывать их.

— Это был последний счет от мясника, — объяснила она, поднимая подол ночной рубашки, чтобы уберечься от рассыпающихся искр. — С ним трудно иметь дело, когда он не получает свои деньги к первому числу месяца.

Жених с живейшим интересом наблюдал за ее неуклюжим танцем.

— Скажи, ты отправляешь к черту всех своих кредиторов или только тех, кто настаивает на выплате?

Не желая отвечать, Лаура сунула в рот обожженные пальцы.

— Дай, я посмотрю твою руку. — Он стал пересекать комнату, и его лицо скрыли тени, делая его еще более массивным и угрожающим, чем он казался в комнате леди Элеоноры.

Сердце Лауры пропустило удар. Что, если Довер прав? Что, если она привела к ним убийцу или вора? Можно предположить, что он стал жертвой банды разбойников, но что, если он сам был таковым? Естественно, любой разбойник может себе позволить приобрести внешние атрибуты джентльмена. Возможно, он даже понял ее уловку и спустился вниз, чтобы задушить ее.

Сама того не замечая, она стала пятиться от него.

Он резко остановился.

— Если ты моя невеста, то почему ты ведешь себя так, словно боишься меня? — Он приблизился к ней, его лицо стало обиженным, словно она нанесла ему глубокую рану. — Я когда-нибудь причинял тебе боль или давал повод думать, что причиню?

— Пока нет. — Плечи Лауры ударились о каминную доску, фарфоровая ваза на ней закачалась. Он потянулся к вазе, чтобы удержать ее от падения, заодно отрезая Лауре путь к побегу. — Я имею в виду, что нет.

Она забыла об обожженных пальцах, когда он прикоснулся к ее щеке и стал водить загрубевшим пальцем по мягкой коже. И Лаура обнаружила, что вместо того, чтобы уклониться от его прикосновения, ей хочется раствориться в нем.

Его хрипловатый голос просто гипнотизировал.

— Если я был грубияном, поднимающим руку на женщину, то думаю, лучше бы ты оставила меня французам. Я вполне заслужил такую судьбу.

Лаура поднырнула ему под руку, ища убежище на залитом лунным светом диванчике около окна. Опустившись на подушки, она сложила руки на коленях.

— Я не боюсь тебя, — солгала она. — Я просто думаю, что это лучший способ избежать всяких неуместных вещей.

— Немного поздно беспокоиться об этом, учитывая, что у нас еще не было разговора, когда мы оба были бы полностью одетыми. — Его глаза заискрились смехом. — По крайней мере, не на моей памяти.

Лаура глянула на себя. Скромная ночная рубашка с кружевным лифом и высоким воротником скрывала гораздо больше, чем раньше ее мокрое платье. Странно, но распущенные волосы, рассыпанные по плечам, заставляли ее чувствовать себя обнаженной и выставленной на обозрение. Безусловно, только муж мог видеть их в таком беспорядке.

— Несмотря на твое состояние, — сказала она, — есть все еще условности, которые необходимо соблюдать.

Улыбка исчезла с его губ.

— Это та самая причина, по которой ты избегала меня весь день? Соблюдение условностей?

— Ты перенес ужасное испытание. Я подумала, что тебе нужен отдых.

— И сколько отдыха может вынести человеческое тело? По твоим словам, я то был в беспамятстве, то приходил в себя уже… — Он вытянул руку вдоль каминной доски и побарабанил пальцами по ее полированной поверхности. — Сколько точно это продолжалось?

Несмотря на взъерошенные волосы и босые ноги, он выглядел потрясающе, но все равно напряженно вглядывался в ее лицо. "В поисках правды?" — подумала она. "Или намека на обман?"

Она заставила себя посмотреть ему в глаза.

— Два офицера доставили тебя к моему дому почти неделю назад. Учитывая происхождение твоей травмы, они не были уверены, что ты вообще когда-нибудь придешь в себя.

— И так как я пришел в себя, предполагаю, что меня ждут обратно в строю.

— О нет, — торопливо сказала она. — Они заверили меня, что ты им больше не понадобишься — поскольку Наполеон отрекся от престола, и на французский трон вернулся Людовик XVIII.

— Ну, по крайней мере меня не повесят как дезертира. — Он нахмурился. — А моя семья? Им сообщили о моем возвращении?

Лаура сосредоточила все свое внимание на разглаживании складок своей ночной рубашки.

— Боюсь, ты никогда не рассказывал мне о своей семье. Я пришла к выводу, что ты не поддерживал с ними отношений задолго до того, как мы с тобой познакомились. Мне показалось, что тебя вполне устраивает прокладывать свой собственный путь в этой жизни.

На краткий миг по его лицу прошла тень, которая не имела никакого отношения к лунному свету.

— Как странно, — пробормотал он.

— В чем дело? — спросила Лаура, испугавшись, что неосторожно сказала нечто, подстегнувшее его память.

Печальная улыбка изогнула уголок его рта.

— В первый раз за все время твои слова обо мне кажутся мне очень правильными.

— Видишь ли, отсутствие родителей нас с тобой объединило. Мои родители погибли во время пожара, когда мне было тринадцать. Вот почему мой дорогой кузен Эбинизер подумал, что мы друг другу хорошо подойдем. Это он представил нас друг другу, когда ты вместе с ним приехал в отпуск на Рождество два года назад. Милый, милый Эбинизер … мой семиюродный брат, — добавила она и вздрогнула, осознав, как неуклюже это звучит.

— Напомни мне поблагодарить его в следующий раз, когда мы увидимся.

— Боюсь, что это невозможно. Ведь он… он…

— Погиб на войне? — рискнул спросить ее жених.

Лаура испытывала сильное желание презентовать выдуманному Эбинизеру почетную смерть на благо своей страны и короля, но в ней победили остатки совести.

— Он уехал в Америку. Это всегда было его мечтой, и сейчас, когда война закончилась, он, наконец, смог ее осуществить.

— Может быть, мы как-нибудь съездим его навестить. Поскольку именно он представил нас друг другу, я уверен, что он был бы счастлив увидеть сияющие лица наших детей.

— Детей? — отозвалась эхом Лаура, не в силах скрыть внезапно севший голос. — И сколько у нас будет детей?

Он пожал плечами.

— Точно не знаю. Предполагаю, что полдюжины должно быть достаточно. — Он наклонил голову и посмотрел на нее застенчивым взглядом, который резко контрастировал с озорными искорками в его глазах. — Для начала.

У Лауры голова пошла кругом. Всего за два дня она перешла от целомудренного поцелуя незнакомца к вынашиванию полдюжины детей от него.

Для начала.

К ее шоку, он громко рассмеялся.

— Не нужно так бледнеть, моя дорогая. Я просто тебя поддразниваю. Или ты забыла сказать, что у меня не было чувства юмора?

— Я знаю, что ты дразнишь меня, — с нервным смешком заверила она его. — Ты всегда говорил мне, что хочешь двоих детей — мальчика и девочку.

— Как предусмотрительно. — Он сел на диванчик рядом с ней. Лаура быстро отодвинулась, насколько позволяли сложенные уютным полукругом подушки. Он взял ее ледяные руки своими теплыми и не позволил свалиться на пол. — Меня несколько озадачивает твое отношение, дорогая. Ты сказала мне, что мы жили в разлуке очень долгое время, но кажется, ты совсем не хочешь, чтобы мы… вновь воссоединились.

— Простите мне мою застенчивость, сэр. Мы помолвлены с вами уже почти два года, но из-за вашей военной карьеры вы не часто приезжали сюда. Большая часть вашего ухаживания проходила через переписку.

Он притянул ее к себе, и насмешливые искорки в его глазах сменились глубоким волнением.

— У тебя есть мои письма? Они могли бы подстегнуть мою память или, по крайней мере, дать мне хоть немного понять, каким я был.

Такой просьбы Лаура не ожидала.

— Боюсь, у меня их нет. Их выбросили.

Он отпустил ее руки, озадаченный ее словами.

— Что ж, во всяком случае, никто не сможет обвинить тебя в замшелой сентиментальности.

— О, нет, ты неправильно меня понял! — Она бессознательно накрыла его руку своей. — Я лелеяла каждое написанное тобой слово. Твои письма лежали у меня под подушкой, когда я спала… так было, пока Куки случайно не прокипятила их в щелоке при стирке. Мне было так жаль их.

— Мне тоже. — Опустившись обратно на подушки, он провел рукой по волосам, голос стал расстроенным. — Почему же получается, что я помню все запыленные углы в этом доме, но не помню времени, которое я здесь проводил?

— Я не знаю, — ответила Лаура, озадаченная еще сильнее него.

— Меня сводит с ума то, что я ничего не могу вспомнить о тебе. Или о нас. — Он снова подался вперед, всматриваясь в ее лицо. — Мы когда-нибудь целовались?

Она могла бы решить, что он снова дразнит ее, если бы не видела вызова в его взгляде. И отвернулась, думая о том, какая ирония, что она может лгать ему даже не дрогнув, но краснеет, говоря правду.

— Однажды.

Он взял ее за подбородок и мягко повернул ее лицо к себе.

— Это очень странно. Я мог бы поклясться, что я не принадлежу к мужчинам, которые удовлетворятся всего одним поцелуем губ, таких сладких, как твои. — Опасный озноб предвкушения пронзил ее, когда его большой палец стал нежно поглаживать ее губы. — Не нужно бояться, Лаура. Разве не ты уверяла меня, что я никогда не скомпрометирую свою невесту? Я точно знаю, что даже самые уважаемые из женихов могут до свадьбы украсть поцелуй или два у своей невесты.

Бегущее по небу облако накрыло собой луну, словно вуалью. Все волшебство между ними растаяло, снова сделав их двумя незнакомыми людьми, сидящими в темноте. Лаура отчетливо ощутила чистый запах мыльной пены от его свежевыбритых щек и жаркое прикосновение его дыхания ко рту, за мгновение до того, как он коснулся ее губ своими.

Лаура раньше целовала сама, но никто и никогда еще не целовал ее. Различие было еле заметным, но сильным. Сначала казалось, что он просто проводит ртом, вызывая нежное покалывание, и словно смакует атласную округлость ее губ. Но прежде чем она успела это осознать, покалывание превратилось в дразнящий нажим, заставляя ее губы приоткрыться ровно настолько, чтобы пригласить его к себе. Ему не пришлось уговаривать ее слишком долго.

У Лауры перехватило дыхание, когда горячая и грубая сладость его языка вторглась в ее рот. Обхватив рукой ее затылок, он прижался к ее рту своим, делая поцелуй еще более глубоким.

Она была неправа. Он дразнил ее. Но не остроумными ответами или добродушным поддразниванием, а невысказанным обещанием запретных удовольствий. Потрясенная интимностью происходящего, она не смогла удержаться и ответила ему, посасывая его язык и удивляясь собственной дерзости. Он покусывал, ласкал и пробовал на вкус ее язык, растягивая каждое ощущение так, словно собирался всю оставшуюся ночь доставлять ей удовольствие таким способом.

Ее поцелуй в лесу пробудил его от сна. Здесь, в полутемной гостиной, он пробуждал ее от жизни в дреме, заставляя ее кровь бежать бушующим потоком от сердца к самым сокровенным местечкам ее тела и наносить там сильные и непрекращающиеся удары.

И в тот момент, когда она уже думала, что потеряет сознание от этого головокружительного чуда, он оторвался от ее губ. Однако она тотчас обнаружила, что не меньше ощущений вызывает ее шея и нежная кожа под ухом.

— Назови меня "дорогой", — прошептал он, прихватывая зубами мочку ее уха.

— Ммм? — у нее перехватило дыхание, когда его проворный язык проник внутрь ее.

— Назови меня "дорогой". Ты за весь день ни разу меня так не назвала. Я скучаю по этому слову.

Она откинула голову, когда его рот стал прокладывать путь обратно к ее жадным губам. Она схватилась за его волосы, пытаясь найти опору в мире, который опасно покачивался у нее под ногами.

— О … дорогой, — выдохнула она.

Своей капитуляцией заработала еще один поцелуй, еще более сладкий и глубокий.

Но он так легко не удовлетворился.

— Назови меня по имени, — потребовал он.

На мгновение Лауру словно парализовало. Она так расклеилась, что не была уверена, что помнит свое собственное имя, уж не говоря о том, которым назвала его.

— Гм… ммм… Николас.

— Еще раз, — пробормотал он, прижимаясь к ее губам.

— Николас… Николас… Николас… — Это слово почти неслышно вырывалось у нее между поцелуями. И если этот момент не был моментом настоящей страсти, Лаура даже не представляла, как его назвать. — О, Никки…

Это хрипловатое мурлыканье капитуляции чуть не уничтожило Николаса. Если Лаура и не была пока лгуньей, он сейчас собирался сделать ее таковой. Собираясь доказать, что он из тех мужчин, которые компрометируют достоинство своей невесты. Из мужчин, которые сажают девушку к себе на колени, отмахиваются от девичьих протестов глубокими одурманивающими поцелуями и бормочут обещания, которые даже не собираются сдерживать.

С этого момента он оказался бы связан обещаниями на всю оставшуюся жизнь.

Осознание этого заставило Николаса сделать невозможное. Он прекратил ее целовать.

Она осталась в его руках, одна из которых неловко прижималась ей к ребрам, а большой палец оказался всего в нескольких дюймах от дразнящей выпуклости ее груди. Ее сердце гулко стучало, отдаваясь в его собственной груди грохочущим эхом. Когда она поняла, что он перестал ее целовать, ее глаза медленно раскрылись.

Ее глаза были затуманены, а по-детски розовые губы стали пухлыми и блестящими от поцелуев. На вкус она казалась смесью страсти и невинности, опьяняющим зельем, которое, он мог бы поклясться, раньше никогда не пробовал.

— Было похоже на то, как мы целовались в первый раз?

Обвиняющие нотки в его голосе изумили ее. Она застыла в его объятиях. — Нет, сэр. Вы были сама сдержанность.

— В таком случае, похоже, я потерял не только память, но и всякую совесть. — Нежным движением он убрал с ее щеки прядь волос, с удивлением заметив, что у него дрожат руки. — Почему бы тебе не встать с дивана, пока ты не потеряла нечто еще более ценное?

Может, его слова и были просьбой, но она мудро решила счесть их предупреждением. Она вылезла из его объятий, стараясь не растерять остатков достоинства.

— Очень хорошо, сэр. Желаю вам доброй ночи.

Она сохраняла достоинство ровно до тех пор, пока не вышла из его поля зрения. После чего она ринулась вверх по лестнице так, словно сам дьявол наступал ей на пятки.

Николас провел рукой по щеке. Вероятно, он действительно потерял остатки совести.

Он хотел добиться своей невесты с помощью целомудренных поцелуев и милых словечек, а не соблазнять ее чуть ли не на глазах родственников. Мысль об этом вызвала в его воображении откинувшуюся на диванные подушки Лауру, и ее ночная рубашка собирается на талии, пока он заглушает поцелуями ее стоны страсти.

— Черт подери, — выругался он, поднимаясь на ноги.

Невозможно было отрицать, что его ответ на невинное прикосновение ее губ был жестоким, первобытным и притягательным. По ее словам, они жили в разлуке почти год. И столько же, или даже дольше, он не целовал женщину? Странная мысль вдруг пришла ему в голову. Он так переживает из-за ее верности, а ведь он не имеет ни малейшего понятия, был ли сам верен ей в то время, когда они не были вместе. Возможно он, как и многие военные до него, искал примитивного утешения в руках какой-нибудь выносливой маркитантки, мечтая о женщине, на которой собирался жениться.

Он покачал головой, все еще потрясенный страстью, которая вспыхнула между ними. Их поцелуй доказал, что Лаура права еще в одном — она принадлежала ему. В этом больше не могло быть никакого сомнения.

Он уже собирался пойти в свою холодную и одинокую постель, как вспомнил обуглившиеся остатки бумаги, за сжиганием которых он застал Лауру. Он опустился на колени, просеивая пепел.

Его пальцы наткнулись на расплавленный воск — до сих пор теплый, мягкий и податливый его прикосновению, как еще совсем недавно Лаура. Он медленно выпрямился, разглаживая воск пальцами. Он не мог ничего вспомнить о своей жизни до вчерашнего утра, но знал, что деревенские мясники очень редко запечатывают свои счета таким дорогим воском, если вообще когда-либо это делают.

Глава 8

Когда следующим утром Николас проснулся, в голове у него звенело с удвоенной силой. Застонав, он накрыл голову подушкой, приглушив звон до уже терпимого гула.

И осознал, что звук раздается не в его в голове, а доносится с улицы через окно. Схватив брюки с изножья кровати, он натянул их и, спотыкаясь, бросился к окну.

Распахнув его, Николас высунулся на двускатную крышу и глубоко вдохнул, наполняя легкие чистым и прохладным воздухом утра. Ночь оставила на траве вуаль росы, которая беззаботно мерцала и переливалась под утренним солнцем. Колокола все еще продолжали звонить, раскатывая эхом по простирающимся холмам и лугам мелодичный перезвон, приятный и неторопливый. Похожий на песню, от которой неизвестно почему возникает комок в горле, песню, которая зовет домой.

Если у него был дом.

Николас мягко, но твердо закрыл окно, но не стал ни запирать его, ни закрывать портьеры, которые могли бы полностью заглушить тянущие душу напевы.

Когда дверь позади него скрипнула и открылась, он развернулся к ней, радуясь, что успел надеть брюки.

— Кто-нибудь в этом доме вообще умеет стучаться?

Несмотря на то, что ее руки были заняты предметами одежды, Лауре все еще удалось сделать в ответ насмешливый реверанс и выдать радостную улыбку.

— И вам доброго утра, сэр.

Его невеста выглядела совершенно очаровательно в платье из белого в голубой цветочек муслина. Голубой пояс охватывал ее талию до самой груди, высокой и округлой. Юбка с фестонами открывала аккуратные лодыжки, обтянутые белыми чулками и обутые в шелковые туфли-лодочки. На голове у нее была соломенная шляпа с розеткой из лент, надежно закрепленная под подбородком. Единственное, чего ей не доставало, это ягненка на веревочке, и она могла бы позировать для портрета пастушки руки какого-нибудь мастера.

Николас нахмурился. После прошлой ночи он твердо решил, что не позволит ей сделать ягненка из него самого. Особенно жертвенного.

Она опустила стопку одежды на стул около туалетного столика.

— Я принесла тебе одежду для церкви. Куки нашла ее на чердаке. Возможно, она немного вышла из моды, но вряд ли кто-нибудь в Ардене это заметит.

Он скрестил руки на груди, глядя на нее с подозрением и негодованием одновременно.

— Зачем мне одежда для церкви? Мы ведь не женимся сегодня утром, верно?

Она засмеялась.

— Должна признаться, нет.

— Тогда зачем нам идти в церковь?

— Потому что сегодня воскресенье.

Он продолжал буравить ее непонимающим взглядом.

— Мы всегда ходим в церковь в воскресенье утром.

— Мы?

— Хорошо, я хожу. Кроме того, из твоих писем я поняла, что ты стараешься не пропускать службу. — Ее глаза лучились восхищением. — Ты очень набожен.

Николас почесал шею, где пробивались волоски бакенбард.

— Будь я проклят, ладно. Кто бы мог предположить, что мы с Всемогущим поддерживаем отношения? — Он посмотрел на нее упрямым взглядом. — Но хочу сообщить, что не собираюсь просить у Него прощения за мой вчерашний поцелуй. Я совершенно не жалею об этом.

Несмотря на заалевшие щеки, она смело встретила его взгляд.

— Думаю, мы должны молиться не о прощении, а о сдержанности.

— По-моему, ты проявляешь слишком много осторожности. Поцелуй может быть достаточно невинным выражением привязанности, разве нет?

Может, Лаура и была неискушенна в искусстве любви, но не настолько, чтобы поверить, что в их поцелуе оставалось хоть что-нибудь невинное.

— Я предполагаю, это возможно, — неохотно согласилась она.

— Разве не ты заверяла меня, что я был сама сдержанность в первый раз, когда мы целовались?

Она боялась, что он припомнит ей эти слова. Она уже жалела о своем решении не лгать ему больше, чем необходимо.

— Когда я говорила о том поцелуе, я опустила кое-что.

Он выжидающе промолчал.

Она глубоко вздохнула.

— Ты тогда был без сознания.

Его брови взлетели вверх.

— Это произошло, когда тебя только что вернули нам, и думаю, я пыталась убедить себя, что ты не ранен, а просто спишь. Ты выглядел таким трагическим и уязвимым — как принц из сказки, на которого наложили ужасное проклятие. Я знаю, что это выглядит по-детски, но я действительно поверила, что, если я тебя поцелую, то смогу пробудить ото сна.

— Мисс Фарли, я потрясен! Не могу поверить, что такая поборница этикета, как вы, могла воспользоваться беспомощным состоянием человека, чтобы привлечь к себе внимание.

Не раздумывая, она пересекла комнату и, подойдя к нему, накрыла его руку своей.

— О, пожалуйста, не надо так плохо обо мне думать! Я никогда не делала ничего подобного раньше. Не представляю, что на меня нашло. Зачем я…

Ее протесты прервались, поскольку она поняла, что он смеется, и из-за ямочки на щеке гораздо больше похож на мальчишку возраста Джорджа, чем на взрослого мужчину.

Смутившись, она сделала шаг назад.

— Вы не должны были меня подначивать, сэр. Это просто был небольшой пробел в правильной оценке и моральности с моей стороны. Могу вас заверить, что больше такого не повторится.

Его смех перешел в добродушное хихиканье.

— Какая жалость.

Она чопорно фыркнула.

— Учитывая явный недостаток серьезности в том, как вы видите нашу помолвку, похоже, мне придется взять на себя ответственность, чтобы наши губы не соприкасались до тех пор, пока мы не произнесем наши обеты перед алтарем часовни Святого Майкла. До этого момента я просто устрою так, чтобы мы никогда не оставались наедине.

— Сейчас мы наедине, — напомнил он, на его губах продолжала играть улыбка.

Лаура оглядела скрытую в полумраке спальню, остро чувствуя присутствие кровати под уютным балдахином, смятое бельем, которой еще хранило отпечаток его большого жаркого тела.

— Да, мы наедине. Но ты не посмеешь поцеловать меня сейчас, когда в холле внизу находится Лотти, а на первом этаже Куки.

Он выгнул золотистую бровь.

— Да неужели?

Он мягко взял ее за руки пониже локтей и притянул в свои объятия, и она поняла, что, да помогут ей небеса, она почти хотела, чтобы он это сделал.

Но когда он сверху вниз посмотрел ей в лицо, искорки в его глазах пропали, и в них появилось странно мрачное выражение.

— Я действительно хорошо относился к тебе, Лаура? Я действительно считался с твоими чувствами? Я хотел сделать тебя счастливой?

Она резко вздохнула, находя его настойчивость еще более обезоруживающей, чем его шарм.

— Ты был очень внимателен ко мне. Ты писал мне каждую неделю без перерыва и прислал целых два письма в ту, на которой был мой день рождения. И поскольку ты не мог дарить мне цветы, ты рисовал маленькие букетики на полях своих писем. А когда ты приезжал на побывку, то всегда привозил небольшие подарки для Лотти и Джорджа.

Ложь так легко слетала с ее губ, что Лаура поняла, что описывает мужчину своей мечты. Той мечты, которая сейчас во плоти стояла у нее перед глазами.

— В своих письмах ты всегда писал, как мы будем счастливы, когда поженимся. Как мы будем пить в постели по утрам шоколад и гулять до сумерек. А вечером будем собираться в гостиной с остальными родными, чтобы поиграть в карты и спеть под фортепиано. Ты бы читал нам перед камином, пока мы не захотим спать. — Она опустила глаза, внезапно застеснявшись. — А потом мы бы отправились в нашу спальню.

Глаза Николаса затуманились, словно эта идиллическая картина причиняла ему боль.

— И я никогда не давал тебе причин жалеть о своих обязательствах по отношению ко мне?

Лаура покачала головой.

— Нет. Никогда.

Притягивая ее к себе, он склонился и прикоснулся к ее губам. Тающая сладость его поцелуя захватила ее врасплох. Но прежде, чем она смогла полностью ей отдаться, он отодвинулся с неопределенным выражением лица.

— В таком случае, я могу только молиться, что и дальше не дам тебе таких причин.

Опустившись в церкви на семейную скамью рядом с Лаурой, ее братом и сестрой, Николас подумал, что жители Ардена, наверное, слепы от рождения, раз не замечают, насколько старомодным выглядит его костюм. Несмотря на полное отсутствие воспоминаний о своей прежней жизни, он не сомневался, что никогда еще не чувствовал себя так глупо. Бриджи до колена сами по себе были достаточно оскорбительны, но Лаура еще усугубила его страдания, заставив надеть шелковые полосатые чулки, ботинки с пряжками, расшитый жилет и ярко-красное пальто со сверкающими медными пуговицами. Он отлично смотрелся бы в этом в любой гостиной — поколение назад. А если бы дополнил этот ансамбль напудренным париком, то мог бы претендовать на должность лакея у самого короля.

Он зажал свербящий нос, утешая себя тем, что старая каменная церковь пахнет еще хуже, чем сейчас он сам.

Джордж сутулился в самом конце ряда, отодвинувшись от своих родственников настолько, насколько позволяла длинная и узкая скамья. Лотти взгромоздилась по другую сторону от Лауры, и ее ангелоподобную невинность портил тот факт, что сумочка у нее на коленях извивалась и пыталась спрыгнуть на пол.

Николас украдкой взглянул на безмятежный профиль Лауры. Казалось, она не замечает не только его дискомфорта, но и того, что его нога прижимается к ее ноге. Обтянутые белыми перчатками руки скромно держали молитвенник, а лицо сосредоточенно смотрело в сторону высокой кафедры красного дерева, с которой священник удостаивал их своим благословением. Когда первые такты гимна "Дух Святой, Дух благодати" заполнили церковь, она толкнула его, чтобы он встал. Ее голос оказался не воздушным сопрано, как он думал, а хрипловатым альтом, от которого у него по телу прошла резкая волна желания. Он поднял глаза, почти ожидая, что Бог поразит его ударом молнии за столь нечестивые мысли в Его доме.

Пока они стояли, он ощутил странное покалывание в задней части шеи. Он хлопнул по воротнику, боясь, что там застряла незадачливая моль, но покалывание не прекратилось. Оглянувшись, он увидел сзади себя мужчину с густыми черными бровями, который злобно смотрел на него. Вернувшись в исходное положение, он заметил еще один негодующий взгляд, обладателем которого был парень, прыщавому лицу которого требовалась хорошая чистка. Тот холодно смотрел на него с минуту, прежде чем опустить взгляд.

Сбитый с толку Николас снова перенес все внимание к кафедре. Учитывая смехотворное одеяние, возможно, он стал просто слишком чувствителен и превратно истолковал как враждебность обычное любопытство.

Паства опустилась на свои места, и священник стал читать проповедь, от монотонности которой Николас вскоре уже начал побаиваться, что снова впадет в ступор.

Он уже начал задремывать, когда звонкий голос священника заставил его встрепенуться.

— … моей привилегией огласить имена вступающих в брак — мистера Николаса Рэдклифа и мисс Лауры Джейн Фарли. Если среди собравшихся есть человек, коему известна причина, по которой этот мужчина и эта женщина не могут быть соединены священными узами брака, пусть встанет сейчас. Этот вопрос задается впервые.

Слова священника захватили врасплох не только Николаса. И вместо ожидаемой тишины, которая обычно сопровождает оглашение имен будущих новобрачных, по церкви пронесся отчетливый ропот. Николас украдкой глянул налево, потом направо. Несколько мужчин впились в него взглядами, даже не пытаясь скрыть свое негодование. Николас не мог не подумать о том, был ли среди них хоть кто-то, образованный достаточно, чтобы запечатать воском письмо, за сжиганием которого он застал свою невесту, и достаточно красноречивый, чтобы так сильно разжечь ее страсть.

Лаура продолжала смотреть прямо перед собой, ее щеки горели румянцем. Все ее тело было напряженно-застывшим, совсем не похожим на то мягкое и тающее, что он вчера вечером держал в своих объятиях.

Когда священник заговорил о церковных пожертвованиях, Николас взял ее руку, обтянутую перчаткой, в свою и прошептал:

— Ты могла бы предупредить меня об этом.

Она сморщила нос, пытаясь выдавить нервную улыбку, и прошептала в ответ:

— Это только первое оглашение. У тебя есть еще два воскресенья, чтобы заявить свои протесты нашему союзу.

Он собственнически нежно провел большим пальцем по костяшкам ее пальцев.

— А зачем мне это делать, если очевидно, что я — объект зависти каждого мужчины в деревне? Судя по взглядам, которые на меня бросают, я не единственный, кто делал тебе предложение.

— Но единственный, чье предложение я приняла, — напомнила она.

— Так наша помолвка действительно была тайной, или все претенденты на твою руку тоже потеряли память?

— Шшш, — зашипела она, забирая у него руку. — Пришло время просить Бога простить нас за наши грехи.

Когда они встали вместе с остальными прихожанами, он наклонился к ней и спросил хрипловатым шепотом.

— И в каком грехе может признаваться такая невинность, как ты?

И это случилось снова. Вспышка страха в глазах, которые не должны были знать даже намека на беду.

— Вероятно, вы, сэр, забыли и Священное писание. Среди нас нет безгрешных. Ни одного человека. — Лаура опустилась на колени, и шляпка скрыла от него ее лицо.

Некоторое время он смотрел на ее затылок, потом неуклюже опустился рядом на колени. Он мог бы поклясться, что никогда не был человеком, привычным к стоянию на коленях перед кем угодно — даже перед Богом. И хотя он покорно закрыл глаза, он мог только притворяться, что молится. Слова, которые, казалось, так легко выходили из мягких и розовых губ Лауры, вызывали у него внутреннее сопротивление, а также твердую уверенность, что их могут услышать все, кому есть до этого дело.

— Они симпатичная пара, правда? — проворчал Джордж, отгоняя от лица пеструю бабочку.

— Не думаю, что они друг другу подходят. — Лотти подняла голову от затасканного экземпляра "Монаха- убийцы", который контрабандой протащила в своем молитвеннике. — Он для нее слишком высокий и неприветливый.

Брат и сестра, как на насесте, сидели на каменных ступенях церкви Святого Майкла и хмуро наблюдали за толпой поздравляющих Лауру и Николаса на залитом солнцем церковном дворе. Несмотря на то, что мужчины, которые когда-то сами ухаживали за Лаурой, топтались где-то позади, остальные жители деревни сразу ринулись к ним, чтобы насладиться восхитительным волнением от предстоящей свадьбы и принять в свои ряды незнакомца с хорошими манерами. Шарм, которым Николас хвастался Лотти, получил хорошее подтверждение, когда он принимал дружеские похлопывания по спине от женатых мужчин и нежные — от их жен. Даже старая и угрюмая вдова Уитерспун опустилась до того, что стала жеманничать как школьница, когда он поднес к губам ее костлявую руку.

— Ты попросила Бога простить тебя за убийство, которое ты собираешься совершить? — спросил Джордж.

Лотти захлопнула книжку.

— Я предпочитаю думать об этом не как об убийстве, а как об несчастье, которое случится очень вовремя.

— Несчастье — это когда ты не можешь найти свои очки или забываешь застегнуть ботинки, но никак не падение замертво спустя час после собственной свадьбы. Ты уже думала о том, каким образом ты собираешься совершить свое подлое дело? — Джордж смотрел, как Лаура улыбается Николасу, ее лицо просто сияло. — Я бы с удовольствием посмотрел, как его самодовольная физиономия погружается в свадебный пирог, и он в нем задыхается.

Лотти покачала головой, поглаживая пушистую и усатую мордочку, высунувшуюся из ее сумки.

— Боюсь, это будет слишком очевидно. В "Замке Отранто" Г. Уолпола, Конрада нашли мертвым после того, как на него упал огромным рыцарский шлем с плюмажем. Но я сама более склонна к отравлению.

— Что очень удачно, потому что я сомневаюсь, что у нас тут в округе у многих есть огромные рыцарские шлемы.

— Конечно, я еще не полностью исключила случайный выстрел или утопление. В ближайшие две недели я собираюсь поэкспериментировать, чтобы найти подходящий метод для избавления от нежелательного мужа.

— А что ты будешь делать, если ни один из твоих экспериментов не приведет к результатам, на которые ты надеешься?

Джордж проследил за взглядом Лотти, которая подняла лицо к небу. Каменная фигура ангела с раскрытыми крыльями стояла на парапете колокольни прямо над ними. Местная легенда гласила, что миссия ангела состоит в том, чтобы отгонять от их деревни злых духов. Пухлые щечки ангела и его остренький подбородок имели потрясающее сходство с Лотти.

Лотти мечтательно вздохнула.

— Тогда нам просто придется обратиться к небесам в поисках божественного вдохновения.

Лаура думала о том, не кощунственно ли стоять на церковном дворе и мечтать о поцелуях мужчины. И хотя ей удавалось улыбаться, кивать и жать руки деревенских соседей, которые сгрудились вокруг нее, чтобы поздравить, все, о чем она могла думать, это залитая лунным светом гостиная и опьяняющие поцелуи незнакомца.

Этот незнакомец сейчас стоял около нее, и еле заметные касания его локтя заставляли ее вздрагивать от осознания этого. Она притворялась, что внимает проповеди священника, но на самом деле от одной мысли, что Николас так близко, она никак не могла сосредоточиться на его словах. А когда священник проповедовал о достоинствах самообладания, она заново переживала те восхитительные моменты, когда чуть не потеряла свое.

Бетси Богворт, дочь скорняка, чей неправильный прикус и тенденция дергать носом делали ее похожей на кролика-переростка, вцепилась в рукав Лауры.

— Как тебе не стыдно держать такое в секрете! Плохая девчонка, почему ты не сказала нам, что помолвлена?

— В общем-то, это была идея м-ра Рэдклифа — держать в тайне нашу помолвку, пока он не будет полностью свободен от военных обязательств, — ответила Лаура.

— Правда? — невинное выражение лица Николаса контрастировало с озорным блеском в его глазах.

Улыбка Лауры стала напряженной.

— Конечно, правда, дорогой.

Элис, сестра Бетси, тоненькая бледненькая девочка, прижала к груди руки.

— Тайная помолвка! Как же это романтично! Ты, наверное, очень ждала его возвращения!

— О да, я ждала. — Лаура украдкой глянула на Николаса, ее взгляд задержался на его губах. — Я целовала его больше, чем ты можешь себе представить.

Элис вскинула белесые брови. Толпа вокруг них внезапно замолчала, а Николас откашлялся и завозил по песку носком ботинка.

Лаура почувствовала, что краснеет до ушей.

— Я имела в виду, что скучала по нему больше, чем ты можешь себе представить.

Бетси повернулась к Николасу, ее нос задергался.

— Все свободные мужчины в Ардене пытались покорить сердце нашей Лауры, и не по одному разу, но все потерпели поражение. Как же получилось, что вы преуспели, хотя мы ни разу не видели, чтобы вы приезжали в поместье, чтобы поухаживать за нею?

Николас мило улыбнулся.

— Думаю, я позволю своей невесте ответить на этот вопрос.

Не смея даже посмотреть в его сторону, Лаура чувствовала на себе его выжидающий взгляд.

— В первый год нашей помолвки его приезды были слишком короткими и редкими, чтобы показываться в деревне. А весь прошлый год большая часть ухаживания проходила с помощью писем. Именно они на самом деле завоевали меня. Его рот может быть очень убедительным, — сказала Лаура сквозь зубы. — Я имею в виду, его слова.

Помощь ей пришла с совершенно неожиданной стороны. Халфорд Томбоб, опираясь на трость, стал проталкиваться через толпу. Старый плут отказывался носить очки, но не расставался с огромным моноклем, свисавшим с петлицы его жилета.

Люди зашикали друг на друга, а когда он поднес к глазу монокль и посмотрел через него в лицо Николасу, став при этом похожим на одноглазого кузнечика, воцарилась полная тишина. После нескольких минут напряженного ожидания он опустил монокль и с полной уверенностью заявил:

— Я знаю это лицо.

Глава 9

Сердце Лауры замерло, потом неровно забилось. Должно быть, старик ошибается. Насколько она знала, Халфорд Томбоб не уезжал из Ардена с тех пор, как на трон взошел Георг II.

— Не примите за неуважение, м-р Томбоб, — сказала она, беря Николаса под руку, — но это решительно невозможно. Мой жених впервые показывается в деревне.

Сморщенные брови Томбоба нахмурились.

— Вы совершенно уверены? Как странно. Я бы мог поклясться, что… — Он покачал седой как лунь головой. — Видимо, я ошибся. Мои глаза и ум теперь не те, что раньше.

Продолжая качать головой, он повернулся, чтобы уйти.

— Постойте, сэр. — Несмотря на уважительный тон, слова Николаса дышали властностью, которой было невозможно ослушаться. Старик обернулся и увидел, что Николас жадно всматривается в его лицо.

— Не могли бы вы пояснить, почему решили, что знаете меня?

Томбоб опустил трость на землю и оперся об нее.

— Вы напомнили мне мальчика, которого я когда-то знал. Не помню его имени. Но он был великодушным и добрым — ни единой унции дерзости.

Николас медленно расплылся в улыбке.

— Тогда леди, должно быть, права. Я не могу быть тем мальчиком.

Томбоб и остальные селяне захохотали его шутке. Лаура потащила его за руку; без сомнения, ее нервы вынесли достаточно испытаний за один день.

— Пойдемте, м-р Рэдклиф. Мы не можем больше тратить время на пустяки. Куки ждет нас к обеду.

Когда через короткое время их потрепанный экипаж вернулся в поместье, оказалось, что их ждет не Куки, а Довер, желающий поделиться тем, что узнал в Лондоне. У старика было всего два выражения лица — мрачное и очень мрачное, так что было почти невозможно понять, хорошие новости он принес, или плохие.

Не дав Николасу возможности подать ей руку, чтобы помочь выйти из коляски, Лаура вывалилась из нее, второпях чуть не порвав в клочья подол платья.

— Добро пожаловать домой, Довер. Вы что-нибудь узнали о том баране, которого мы думали купить для нашего стада?

— Возможно, — таинственно ответил тот.

— Мы прекрасно обходимся и без нового барана. — Джордж бросил угрюмый взгляд на Николаса. — Я не понимаю, зачем он нам нужен.

— Пока мы не насадим его на хороший горячий вертел, — сладко согласилась Лотти.

— Пойдем, Довер, — сказала Лаура, улыбаясь сквозь зубы. — Раз уж мы будем обсуждать домашний скот, то лучше делать это в амбаре.

И прежде чем дети смогли и дальше возбуждать подозрения Николаса, она распахнула дверь амбара и втащила туда Довера с максимальной скоростью, какую только позволяли его артритные ноги. Она быстро заперла за собой дверь и вихрем повернулась к нему.

— Что ты узнал в Лондоне, Довер? Что-нибудь о пропавшем джентльмене?

— Не торопи меня так, девочка. Дай перевести дух.

Несмотря на свое нетерпение, Лаура знала, что никто не мог заставить Довера поторопиться, если он этого не желал. Куки когда-то пилила его, чтобы он отнес соседям мясной пирог, чтобы угостить их — так те получили пирог через неделю заплесневелым и без трех кусков.

Она замолчала, сдерживая эмоции, а он оперся ногой в опрокинутое ведро, вытащил из кармана трубку, зажег ее и сделал неторопливую затяжку. Как раз когда она уже думала, что сейчас начнет рвать на себе или на нем волосы, он сложил губы трубочкой, выпустил изо рта облако дыма и сказал:

— Был пропавший джентльмен, все в порядке.

Ноги у Лауры подкосились, и она рухнула в копну сена.

— Ну, я что-то такое и предполагала. Мы все сядем в тюрьму.

Довер снова глубоко затянулся.

— Он пропал меньше чем неделю назад. Ушел в один из этих модных игорных клубов и не вернулся. Его жена с тех пор кричит о нечестной игре.

— Ох. — Лаура прижала к животу руку, чувствуя себя так, словно ее только что лягнула корова. Похоже, что Николас не нуждается в жене. У него уже есть одна.

Хитрая ухмылка появилась на тонких губах Довера.

— Конечно, кое-кто говорит, что он мог уплыть с любовницей во Францию.

Лаура вскинула голову.

— У него кроме жены и любовница есть?

Довер восторженно покачал головой и выпустил через нос струйку дыма.

— Ты сложила два и два. Бог знает, что у меня достаточно проблем даже от одной женщины, не говоря уже о двух.

Вспоминая нежности, которые Николас хрипловато шептал ей на ухо, и потрясающий жар его рта на своей коже, Лаура не могла полностью скрыть горечь, прозвучавшую в ее словах.

— Уверена, он знает, что надо сделать, чтобы женщина была счастлива. Это умение у некоторых мужчин выходит очень естественным.

Она поднялась с копны сена и зашагала между стойлами. Едва ли было честно с ее стороны осуждать характер Николаса, если ее собственному столько всего недоставало. Ее должна была переполнять вина, а не страдания разбитого сердца.

— Бедняжка его жена. Как она, должно быть, страдает, не зная, что с ним случилось!

Довер согласно кивнул.

— Думаю, их вопящие сорванцы больше испытание, чем утешение.

Лаура замерла на месте и потом медленно повернулась к нему лицом.

— Сорванцы?

— Да. Пятеро, и каждый из них неприятней и визгливей предыдущего.

Лаура нащупала за своей спиной копну сена и, чувствуя, что ноги ее уже не держат, снова села.

Довер вытащил из кармана свернутый бумажный плакатик и протянул ей.

— Они бегают по всему городу, в надежде узнать, что с ним произошло.

Лаура взяла у Довера листок и постаралась взять себя в руки, прежде чем изучить рисунок, который не мог быть нарисован мастером своего дела. Хотя, конечно, не обязательно быть Рейнольдсом или Гейнсборо, чтобы схватить шаловливый оттенок улыбки ее жениха или победного блеска, которым искрились его глаза на ярком солнечном свете.

Она разгладила на колене плакат и увидела маленькие свинячьи глазки, искоса глядящие на нее из глубоких глазных впадин. Она склонилась над рисунком. Густые бакенбарды почти не скрывали мощные челюсти мужчины. На глаза нависала шапка густых черных волос, почти по-женски пышных.

Лаура отшатнулась от рисунка. Никакой художник, даже слепой, не смог бы нарисовать настолько непохоже.

Вскочив на ноги, она затрясла плакатом перед Довером.

— Это не он! Это не мой Николас!

Довер почесал голову, его лицо казалось искренне расстроенным.

— Так я и не говорил, что это он, разве нет? Ты только спросила меня, узнал ли я насчет пропавшего джентльмена.

Лаура не знала, чего она хочет больше, пнуть его или поцеловать. Она пошла на компромисс и обняла его за шею.

— Ты такой невыносимо замечательный! Что бы я без тебя делала?

— Полегче, девочка. Если я захочу, чтобы меня задушили, я пойду провоцировать свою жену.

Выкрутившись из ее объятий, Довер постучал трубкой по плакату.

— Это еще не доказывает, что твой молодой джентльмен не собирается зарезать нас в постелях под покровом ночи.

По телу Лауры прошла странная волна. Может, она и не знала настоящего имени Николаса, но не сомневалась, что если бы он пришел ночью к ней в постель, то на уме у него было бы не убийство.

Но слова Довера успешно испортили ей радость облегчения. Она была настолько вне себя от счастья, что ее жених не является неверным мужем и отцом пяти орущих сорванцов, что тут же забыла, что у них до сих пор нет ни единой подсказки к его настоящей личности.

— Ты абсолютно прав, Довер. Тебе придется в ближайшие дни вернуться в Лондон и еще понаводить справки. Если мне выходить замуж в среду перед моим днем рождения, то у нас не так много времени. — Она распахнула двери амбара, разгоняя тени солнечным светом, и задумчиво посмотрела на окно покоев леди Элеоноры, которые находились на втором этаже. — Не представляю, почему никто его не ищет. Если бы он был моим, и я бы его потеряла, я искала бы его день и ночь, до тех пор, пока он бы не оказался дома в безопасности.

— Ваш кузен пропал.

Диана Харлоу ждала одиннадцать лет, чтобы услышать этот голос.

Мечтала о моменте, когда его обладатель войдет комнату, где она находится. Она представляла себе тысячу разных вариантов собственной реакции на это — от хорошего приема до отчужденного отказа и испепеляющего презрения. Но ей не приходило в голову, что она не сможет сделать ничего другого, кроме как продолжать таращиться в бухгалтерскую книгу, лежащую перед ней на столе, несмотря на то, что ровные колонки и ряды цифр расплывались у нее перед глазами.

— Ваш кузен пропал, — повторил неприглашенный гость, пересекая комнату и останавливаясь перед ее столом. — Вы имеете хоть какое-нибудь представление, где он?

Диана медленно подняла голову и посмотрела в холодные зеленые глаза Тейна ДеМилля, маркиза Джиллинджема и преданного друга Стерлинга. Несмотря на то, что время и разгульные излишества, обычные для любого богатого и молодого аристократа, оставили на его мальчишеском лице свой отпечаток, его волосы по-прежнему оставались рыжевато-коричневыми, какими она их и помнила. Его руки и ноги потеряли свою угловатую неуклюжесть, на них отлично сидел серый фрак-пальто, серый с коричневым жилет и брюки из оленьей кожи. Его изящные руки держали цилиндр и трость.

Она снова перевела взгляд на книгу, остро осознавая, что из ее прически выбилась мягкая прядка, а пальцы испачканы чернилами.

— Мой кузен никогда не считал, что его местопребывание должно меня волновать. Вы наводили справки в его обычных прибежищах — Олмак? Уайт? Ньюмаркет? — Она обмакнула ручку в чернила и стала аккуратно выводить очередной ряд чисел. — Если его нет ни в одном из них, я думаю, его можно поискать в гостиной сестер Уилсон.

Сестры Уилсон были печально известными киприотками, чья страсть к богатым аристократам меркла только перед их навыками доставлять последним удовольствие.

Если Тейн и был шокирован, что она знает название этого заведения, упомянуть которое в смешанной компании было достаточной дерзостью, он скрыл это за насмешливой улыбкой.

— Так случилось, что я разговаривал с мисс Гарриет Уилсон только прошлым вечером. Она не видела Стерлинга с тех пор, как он вернулся из Франции.

Ручка в руке Дианы дрогнула, превращая ноль в девятку. Она медленно закрыла бухгалтерскую книгу и посмотрела на Тейна поверх очков.

— Я очень сомневаюсь, что у нас есть какая-то причина для тревоги. Как и вы, мой кузен — мужчина с разнообразными интересами и не переносит скуку. Вероятно, сейчас он просто наслаждается одним или другим.

Тейн сжал губы.

— Я был бы склонен с вами согласиться, если бы не это.

Шагнув к двери, он сунул в рот два пальца и не по-джентельменски свистнул.

В комнату медленно вошли псы Стерлинга, их огромные морды были печально повисшими, а глаза несчастными. Они имели мало общего с великолепными созданиями, которые всего несколько дней тому назад вбегали в кабинет за своим хозяином. Они бесцельно передвигались по комнате, словно не зная, куда себя девать без указующего голоса Стерлинга. Даже маленькая белая кошка, дремлющая у камина, не смогла вызвать у них интереса.

— Калибан, лежать! Лежать, Цербер, — скомандовал Тейн.

Псы угрюмо посмотрели на него и направились к окну. Они подсунули носы под парчовые занавеси, опустились на зады и, прижав нос к оконному стеклу, стали смотреть вниз на покрытую туманом улицу.

— Я не понимаю, — нахмурившись, сказала Диана.

Тейн плюхнулся в стоявшее напротив стола кожаное кресло. Она уже забыла об этом. Он никогда не сидел нормально. Он всегда разваливался в кресле.

— Они ведут себя вот так с тех пор, как Стерлинг исчез. Они не могут есть. Они не могут спать. Они воют и скулят по полночи. — Нахмурившись, он смахнул пестрые шерстинки с лацкана сюртука. — И еще они ужасно линяют.

Диана не смогла удержаться от улыбки.

— Возможно, вам нужен хороший камердинер, а не герцог.

Тейн подался вперед, не сводя с нее пронизывающего взгляда.

— Вы знаете хоть один случай, когда Стерлинг бы уехал куда-то надолго без этих двух бестий? Даже французы назвали их chiens de diable — собаками дьявола — и клялись, что они посланы, чтобы сопровождать его душу к дьяволу, когда он падет на поле битвы.

Услышав эти слова, Диана впервые почувствовала укол тревоги. Она стала перебирать бумаги на столе, чтобы чем-то занять свои ставшие вдруг неуверенными руки.

— И как долго он отсутствует?

— Почти неделю. В четверг утром около десяти часов он сообщил одному из моих грумов, что едет покататься верхом в Гайд-парк. После этого его уже никто не видел.

— Но вы ведь не можете думать, что с ним случилось какое-нибудь несчастье или он стал жертвой преступления?

— Как ни неприятно мне это говорить, но боюсь, мы должны рассмотреть такую возможность.

Диана сражалась с нарастающей паникой. Несмотря на их постоянные словесные пикировки, она обожала своего проказу-кузена так же сильно, как он любил ее. Он мог изображать дьявола для всего остального мира, но он всегда оставался для нее ангелом-хранителем, который отвлекал на себя главный удар неудовольствия ее отца.

— Но ведь нет нужды бояться худшего? — спросила она. — Он мог, например, стать жертвой похищения.

— Я рассматривал такую вероятность. Но не было никаких угроз, никаких требований выкупа. А кроме того, если бы нашелся некто настолько безрассудный, чтобы похитить вашего кузена, то, скорее всего, дело бы кончилось тем, что похитители согласились бы сами приплатить нам за возможность избавиться от него. Один его едкий язык способен сломить дух даже самых подлых злодеев.

Диана была слишком обеспокоенной, чтобы посмеяться над его мрачным юмором.

— Но кому могло понадобиться причинять вред Стерлингу? У него есть враги?

Тейн выгнул бровь, давая понять, насколько ее вопрос абсурден.

— Хорошо, дайте мне подумать, — сказал он, барабаня пальцами по подлокотнику. — Есть два несчастных парня, которых он недавно ранил в плечо на дуэли, до того как они смогли выстрелить в воздух. Потом еще есть лорд Данфорт, бывший владелец очаровательного деревенского поместья в Дербишире, которое теперь принадлежит вашему кузену благодаря его победе в висте. О, и я чуть не забыл его страстное увлечение прекрасной леди Элизабет Хьюит. К чести Стерлинга, надо сказать, что он не знал, что упомянутая леди находится замужем, до самого окончания их связи. Но боюсь, что ее муж не увидел различия. Он вызвал бы Стерлинга на дуэль, если бы не услышал о последних поединках и не побоялся пострадать от такого же оскорбления.

Уныло вздохнув, Диана сняла очки и потерла переносицу.

— Есть в Лондоне хоть один человек, который не желает ему зла?

— Вы и я.

Тихие слова Тейна причинили ей боль. Последние одиннадцать лет их обоих сводили вместе только самые упорные сплетницы, которые так и не забыли ночь их помолвки, которая — как и сердце Дианы — была безвозвратно разрушена. Глядя на него без очков, она чувствовала, что ее глаза беззащитны так же, как и ее воспоминания.

Одним резким движением она водрузила очки обратно на нос и начала набрасывать заметки на чистом листке бумаги.

— Тогда нам с вами и придется его искать. Я найму детектива, а вы опросите всех знакомых Стерлинга. И пусть расспросы будут осторожными, пока мы не найдем ниточки, ведущие к нему. Мы же не хотим вызвать панику. — Она посмотрела на него снизу вверх. — Такой план согласуется с вашим?

— Я польщен, что вы побеспокоились хотя бы консультироваться со мной. Такого раньше не было в ваших привычках.

Несмотря на то, что ее лицо вспыхнуло от его язвительных слов, Диана не дала втянуть себя в словесную дуэль, которую у нее не было надежды выиграть.

— Если мы хотим соединить наши усилия ради Стерлинга, будет лучше, если мы забудем прошлое и сконцентрируемся на будущем — будущем Стерлинга, если быть точной.

— Как пожелаете, моя леди. — Тейн встал, нахлобучивая шляпу. — Я зайду завтра после полудня, чтобы обсудить, как нам действовать. — Он направился к двери, и один из псов жалобно заскулил.

Диана скорчила гримасу, когда пес пустил слюни на бесценный турецкий ковер ее отца.

— Мой лорд, вы ничего не забыли?

— Гм? О, конечно. — Тейн вернулся к креслу за своей прогулочной тростью; его лицо сохраняло совершенно невинное выражение,

— Я имела в виду собак, — сухо сказала она.

Его насмешливая ухмылка, как и раньше, приводила ее в бешенство, она хорошо это помнила.

— Ах да, но это теперь ваши собаки, моя леди. И если вам потребуются услуги хорошей горничной, я буду счастлив порекомендовать вам одну. — Отвесив ей краткий поклон, Тейн ушел, оставляя ее в том же положении, в котором нашел.

В полном одиночестве.

Глава 10

Лаура Фарли была человеком слова.

Николас не предполагал, что начнет раскаиваться в своем решении придерживаться добродетели, но проходили дни, а она оставалась верна своей клятве, что не останется с ним наедине. Он уже начинал желать, чтобы у нее случился еще один пробел в моральности. И хотя его головные боли исчезали почти с такой же скоростью, что и шишка у него на голове, он соглашался на эту искусственную задержку в надежде, что она может попытаться еще раз вернуть его к жизни поцелуем.

Но пока она явно завербовала остальных, чтобы они помогали в осуществлении ее миссии. Если ему очень везло и, войдя в гостиную, он находил ее в одиночестве, то им едва хватало времени, чтобы обменяться отвлеченными замечаниями, прежде чем суетливо влетала Куки, таща за собой длинный белый креп на одобрение юной мисси или пробной партии миндальных леденцов для свадебного пирога, которые она умоляла попробовать. Если им случалось встретиться где-нибудь за пределами спален, то тут же, словно шаловливый эльф из подземного царства, появлялась Лотти, размахивающая только что сочиненным рассказом или стихами.

И всегда, когда он заставал Лауру, в одиночестве потягивающую чай за кухонным столом, именно в этот момент в дверь вваливался Джордж с охапкой дров в руках, и Николас испытывал желание задушить парня за его веселое насвистывание.

Если так будет продолжаться и дальше, то скоро его взаимодействие с собственной невестой будет сокращено до возможности встречаться с ней на лестнице, чтобы ощутить запах ее волос.

Она не пыталась ничем развеять его подозрения о том дне, когда она умчалась в амбар разговаривать с Довером. Поскольку он небезосновательно считал, что она не может наставлять ему рога с седовласым стариком, Николас почти убедил себя, что просто обладает недоверчивой и ревнивой натурой, которую должен обуздывать.

Ему удавалось придерживаться этого кредо до четверга, когда он заметил, что она спускается вниз по переулку с таинственным грузом, засунутым за пазуху.

Николас наблюдал за ней, глядя через занавески гостиной, и разрывался между интуицией и честью.

Довер ушел со своими овцами на рассвете, а Куки бесцельно болталась по кухне и что-то бормотала себе под нос. В кабинете ругались Лотти и Джордж, шумно играя в бирюльки.

Пока Джордж обвинял Лотти в том, что она смела его бирюльки в общую кучу, когда он отвернулся, Николас выскочил за дверь и пошел за Лаурой, шагая достаточно быстро, чтобы видеть ее тоненькую фигурку в шляпке, но не настигать ее. День был пасмурным, дул северный ветер, и в воздухе чувствовалась скорее осень, чем лето.

Лаура шла быстрым шагом, что не удивляло Николаса. За последние несколько дней он уже понял, что его невеста не была деликатным цветком женственности, который балуется рукоделием и акварелью.

Ее легче было представить стоящей на шаткой лесенке и сметающей пыль с внутренних карнизов, чем разучивающей новую мелодию на фортепиано. Пока Куки правила бал на кухне, потрясая испачканной мукой скалкой как скипетром, Лаура ухаживала за травами и цветами с таким энтузиазмом, что часто ее щеки загорались румянцем от старания, а на кончике носа появлялось очаровательное пятнышко грязи.

Она добралась почти до самой окраины деревни и резко свернула к церкви. Николас отпрянул назад, наблюдая из-за величественного старого дуба за каждым ее движением. Даже ощущая себя последним негодяем, он не мог заставить себя вернуться. Не сейчас, когда он может раскрыть секрет, от которого в ее искрящихся карих глазах появляется отголосок страха.

Он мог только надеяться, что не сбудутся самые худшие его подозрения и страхи. Другой мужчина занял его место в ее сердце? И если да, то как она могла дерзнуть устроить с ним рандеву прямо в деревенской церкви?

Но она даже не посмотрела на каменные ступени, ведущие внутрь церкви, и пройдя через ворота под остроконечной крышей, вошла на территорию погоста. Николас последовал за ней, но у ворот заколебался. Несмотря на уверенность Лауры в его набожном характере, он по-прежнему чувствовал себя на освященной земле не слишком комфортно.

Когда Лаура исчезла за травянистым холмом, он тихо проскользнул на территорию кладбища. Порывы холодного ветра с шуршанием гоняли опавшие листья по могильным плитам. Некоторые из плит были очень старыми, покосились в разные стороны, а надписи на них наполовину стерлись, а то и совсем исчезли из-за ветра, дождя и времени.

Он обнаружил Лауру стоящей на коленях перед двумя ухоженными могилами в дальней части кладбища. Он замер, молча наблюдая, как она вытаскивает из-под плаща свой таинственный груз.

Это была большая охапка цветов — хризантем, ноготков, бархатцев, лилий — только что срезанных в саду, где она собственноручно ухаживала за ними.

Когда она расставила пышные букеты у подножья обеих могил и стала любовно поправлять стебельки цветов, Николас обессилено облокотился о покосившуюся могильную плиту, чувствуя себя презренным злодеем. Лаура пришла сюда, чтобы отдать дань памяти родителям, а он преследовал ее так, словно она была закоренелой преступницей. И если у него остается в душе хоть клочок порядочности, он должен вернуться обратно в поместье и оставить ее горевать в одиночестве.

Но его желание быть рядом с ней оказалось сильнее стыда. Поэтому он помедлил, наблюдая, как она отходит от могил родителей и относит оставшиеся цветы к другим двум могилам неподалеку. Первую она не удостоила даже взгляда, но почтительно опустилась на колени около второй. Могильный камень был новым, на его свежевыбитой поверхности не было даже намека на лишайник. И несмотря на то, что у летней травы не было времени покрыть голую землю своим одеялом, маленький алебастровый ангел нес над могилой свою бессменную вахту, молитвенно сложив вместе свои крошечные толстенькие ручки.

Странно, но не свежая могила, а ангел вызвал в душе Николаса непонятный озноб. Сам того не понимая, он двинулся вперед, притягиваемый одинокой фигуркой.

Лаура сняла перчатки и стала выпалывать сорняки, проросшие вокруг могилы. Она так сильно сосредоточилась на своем деле, что даже не услышала, как он подошел.

Он остановился только тогда, когда смог, наконец, прочесть памятную надпись, вырезанную на камне — слова, которые была сильны и изящны в своей простоте.

— Кем она была?

Лаура уронила горсть сорняков и, повернув голову, с удивлением поняла, что рядом стоит Николас, и его прекрасное лицо непроницаемо-застывшее.

Она прижала руку к бешено бьющемуся сердцу, презирая себя за чувство вины, из-за которого стала такой нервной.

— Как ты меня напугал! Я подумала, что это призрак.

— А ты его ждала? — спросил он, кивнув в сторону могилы.

Лауре потребовалось несколько секунд, чтобы понять двусмысленность вопроса, и она покачала головой.

— Я не могу представить себе более неподходящую для посещения призрака могилу, чем могилу леди Элеоноры.

Николас нагнулся и помог Лауре подняться на ноги. От долгого стояния на коленях у нее затекли ноги, она запнулась и на какой-то миг чуть не упала на него, развеяв при этом свои сомнения, что он человек из плоти и крови, а не призрак. Горячая кровь бурлила под теплой мужской кожей.

— Кем она была? — повторил он, пристально глядя ей в глаза.

Лаура отвела взгляд и, отдернув руку от его тела, нагнулась, чтобы собрать оставшиеся цветы.

— Большинство людей назвало бы ее нашим опекуном. Но я предпочитаю думать о ней, как о нашем ангеле-хранителе (игра слов. guardian (англ) — опекун, guardian angel — ангел-хранитель — прим. переводчика). Это она предложила моему отцу место приходского священника в Ардене. — Лаура положила на могилу белую лилию и задумчиво улыбнулась. — После смерти родителей она взяла нас к себе и дала нам дом.

Николас присел на корточки и проследил пальцем даты, вырезанные в граните.

— "14 октября 1768 — 2 февраля 1815", — прочитал он и, нахмурившись, посмотрел на Лауру. — Вещи в моей комнате ведь принадлежали ей, не так ли? Шкатулка со швейными принадлежностями? Библия? Расческа для волос? — Казалось, он хотел что-то добавить, но остановился, крепко сжав губы.

Лаура коснулась его плеча.

— Я надеюсь, ты не суеверен. Я положила тебя в ее спальню, потому что ты был ранен, и я хотела, чтобы у тебя были все самые лучшие удобства. Тебе не стоит беспокоиться о ночных стенаниях и грохочущих цепях. Леди Элеонора не вынесла бы даже мысли о том, чтобы потревожить твой сон, уж не говоря о твоем душевном равновесии.

— Я не верю в призраков, — сказал он, глядя на другой могильный камень, который был бы похож на могилу леди Элеоноры, как брат-близнец, если бы не выглядел совсем заброшенным и не был забит сорняками. Не было и признаков того, что кто-то приносит к нему цветы — сейчас или в прошлом.

— Муж леди Элеоноры, — сухо сказала Лаура, отвечая на его невысказанный вопрос. — Она всегда говорила, что его надо было похоронить за пределами освященной земли.

— Он покончил жизнь самоубийством?

— В каком-то смысле. Допился до смерти. Но не раньше, чем разбил сердце своей жены, — тихо добавила Лаура.

Николас нахмурился еще сильнее.

— Я знал ее?

Лаура занялась цветами, подмешивая тонкие веточки турецкой гвоздики к выносливым ноготкам и хризантемам. Как иногда напоминала ей Куки, одним из самых больших желаний леди Элеоноры было увидеть, что Лаура выходит замуж за доброго и красивого джентльмена. Она украдкой глянула на строгий и безупречный профиль Николаса. Несмотря на свое решение не лгать больше, чем это необходимо, кажется, не было вреда в том, чтобы выдать за правду то, что могло бы случиться.

— Конечно, ты знал ее, — твердо сказала Лаура. — Она до безумия любила тебя и наслаждалась каждым твоим приездом. Она часто говорила, что ты ей как сын.

К ее неудовольствию, Николас не удовлетворился ее объяснением.

— Здесь написано "любимой матери", — показал он на могильный камень. — А ее собственные дети? Почему они не приносят цветы на ее могилу?

Улыбка Лауры увяла. Боясь открыть больше, чем хотелось, она опустилась на колени рядом с ним и стала быстрыми движениями разбрасывать цветы у подножья могилы.

— У нее был только один сын, и он, я боюсь, противная жаба в человеческом обличье, которая не заботится ни о ком, кроме себя самого.

Его острый взгляд уперся в ее лицо.

— Мисс Фарли, а вы ведь сильно его не любите, не правда ли?

Ее пальцы закостенели, сорвав со стебля цветок.

— Напротив. Я не испытываю к нему неприязни. Я его ненавижу.

Николас спас пучок тонких лилий от ее смертоносной хватки раньше, чем она смогла обезглавить и их тоже.

— Так расскажи мне — что такого сделал этот неудачник, чтобы вызвать к себе подобную враждебность со стороны твоей нежной души? Пнул котенка? Имел привычку пропускать воскресную службу? Угрожал отшлепать Лотти так, как она того заслуживает?

— О, мы с ним никогда не встречались. И это хорошо. Поскольку, если бы встретились, я наговорила бы ему такого, что он бы в век не забыл.

— Небеса на его стороне, — пробормотал Николас, не отрывая взгляда от ее губ.

Лаура была слишком разозлена, чтобы обратить на это внимание.

— Дело не только в его распущенных привычках, которые я терпеть не могу, но в его колоссальном безразличии к женщине, которая дала ему жизнь. Леди Элеонора преданно писала ему каждую неделю много лет подряд, но он ни разу не побеспокоился прислать ей ответ, пусть даже формальный. Она, как и мы, читала о его похождениях в скандальных газетенках. — Лаура выдернула из земли большой пук сорняков и отшвырнула его в сторону. — Насколько мне известно, он — бессердечный, мерзкий, мелочный и мстительный негодяй.

— Значит, ты не станешь приглашать его на нашу свадьбу?

— Мой ответ "нет"! Я скорее пригласила бы Вельзевула!

При виде ямочки на его щеке, ее напряженные плечи расслабились.

— Вы не должны были дразнить меня, сэр, — полуулыбкой упрекнула его она. — Это нехорошо.

Он насмешливо передернул плечами.

— Не хотел бы я навлечь на себя ваш гнев. Я начинаю думать, что этот парень больше заслуживает моей жалости, чем презрения. Быть лишенным вашей благосклонности — достаточное наказание за любого мужчины.

Когда он потянулся, чтобы убрать ей за ухо выбившуюся прядку, Лаура уже не могла сказать, дразнит он ее или нет. Она даже не могла вспомнить, как они оказались на коленях на голой земле, так близко, что если бы он захотел ее поцеловать, то мог бы просто опустить голову ей под шляпку и коснуться своими искусными губами ее губ.

Положив последние цветы на могилу, Лаура стала подниматься на ноги.

— Извините меня, м-р Рэдклиф, но я должна поговорить с преподобным Тилсбури по очень важному вопросу. Пожалуйста, скажите Куки, что я вернусь как раз к чаю. — Она взяла в руку перчатки и пошла к воротам.

— Если ты не веришь в призраков, — крикнул он ей вслед, тоже понимаясь на ноги. — То чего ты так боишься?

Тебя.

Наполовину боясь, что скажет это вслух, Лаура заспешила подальше от кладбища, оставляя Николаса стоять среди потрепанных временем могил в компании алебастрового ангела, который нес свою бессменную вахту на могиле Элеоноры Харлоу.

Когда в воскресенье утром колокола снова начали свой мелодичный перезвон, Николас не стал тратить время понапрасну, накрывая голову подушкой. Он просто скатился с кровати, не обращая внимания на раздраженное мяуканье маленькой желтой кошечки, которая устроила себе гнездышко на его подушке, и плеснул в лицо бодрящую пригоршню холодной воды.

Вскоре Николас уже сопровождал Джорджа и Лауру на их семейное место в церкви Святого Майкла. Когда он сел рядом с ними, а Лотти позади, он испытал чувство некоего умиротворения. У него были большие надежды подремать во время проповеди и повторного оглашения брака, поскольку не предполагалось никаких неожиданностей, которые могли бы ему помешать. Он поудобнее устроился на скамейке, когда священник прошествовал к кафедре.

— Сегодня, — начал седой священник, поправляя на носу очки. — Мы рассмотрим мудрые слова царя Соломона из притчи Девятнадцати — "Лучше бедный, ходящий в своей непорочности, нежели богатый со лживыми устами, и притом глупый".

Нога Джорджа дернулась и сильно пнула Лауру в голень.

Она взвизгнула, но быстро прикрыла рот перчаткой, хотя несколько прихожан все равно обернулись к ней с неодобрительными взглядами. Николас нахмурился и покачал головой Джорджу, думая, что за озорное настроение им овладело.

Но прежде, чем он смог спросить у Лауры, все ли с ней в порядке, сумочка Лотти переползла ему на колени и стала грызть край его молитвенника.

— Извини, — с ангельской улыбкой пробормотала та, забирая шелковую сумочку обратно.

Николас вытянул ноги и подпер щеку ладонью, чувствуя, что его веки все тяжелеют и тяжелеют с каждым словом монотонной речи священника. Солнце уже во всю било в окна и нагревало старомодный неф, а маленький человечек все продолжал и продолжал нести какую-то ерунду о лгунах, попадающих в тиски дьявола.

Николас то погружался, то выныривал из дремотного сна, где он целовал каждую веснушку на кремовой коже Лауры, как вдруг услышал, что говорит священник:

— Как только ваш новый приходской священник будет назначен, я оставлю вас.

"Это хорошо" — без малейшего сожаления подумал Николас, даже не потрудившись открыть глаза. "Жалко, что он не может исчезнуть прямо сейчас".

— Как вы все знаете, я разделял свое время между тремя приходами с тех пор, как семь лет тому назад преподобного Фарли призвали домой, на небеса. И хотя я очень полюбил Арден и всех вас за это время, должен признаться, что для меня будет облегчением в следующие несколько месяцев передать свои обязанности и ответственность другому. Я прошу вас присоединиться и поприветствовать человека, который скоро будет вашим новым приходским священником — м-ра Николаса Рэдклифа!

Николас дернулся, пытаясь понять, спит он или бодрствует. Но единственным, что оставалось неизменным, что в его восхитительной фантазии, что в этом кошмаре, это присутствие женщины, сидящей рядом.

Она смотрела прямо перед собой, и ее профиль казался таким хрупким, словно был вырезан из тончайшего фарфора. И если бы он не видел, как поднимается и опускается в такт дыханию ее грудь, он мог бы поклясться, что она вообще не дышит.

Он смотрел на нее, пока она не повернулась и не встретилась глазами с его горящим взглядом.

Потом она всунула в его руку свою, обтянутую перчаткой, и дрожащая улыбка изогнула ее губы.

— Добро пожаловать в наш приход, м-р Рэдклиф.

Глава 11

— Всего лишь их первая ссора. И ее оказалось достаточно, чтобы разбить сердце такой старухи, как я! — прошептала Куки, прикладывая к глазам подол передника.

— Если она из-за него заплачет, то, может, расторгнет помолвку, — с надеждой сказала Лотти.

— Если она из-за него заплачет, я сломаю ему шею, — рявкнул Джордж.

Довер нахмурился.

— Если они ссорятся, почему я не слышу криков или ругани? Ссора без летающих тарелок — неправильная ссора.

Различный рост и то, что Лотти не боялась протереть на коленях праздничные чулки, сослужило им хорошую службу и позволило всем четверым одновременно прижать ухо к двери гостиной.

— Попробуй замочную скважину, — предложил Довер.

Протиснувшись между ног Джорджа, Лотти сумела заглянуть в обитую медью дырку.

— Я вижу только ключ. Я думаю, он запер ее там.

Довер стал закатывать рукава.

— Вот оно как. Ломай дверь, Джордж, а я пока схожу за вилами.

— Не будь дурнем, — упрек Куки сопровождался шлепком по его руке. — Молодым нужно дать возможность самим разобраться со своими ссорами. Может, ты и не помнишь, как мы с тобой ругались на Флит Стрит, этой улице красных фонарей, и ты передо мной хорохорился, но, бьюсь об заклад, ты не забыл, как мы потом обнимались.

— Конечно, я не забыл. Как ты думаешь, зачем мне иначе вилы?

— Ш-ш-ш-ш, — зашипела Лотти, елозя ухом по двери. — Кажется, я что-то слышу.

Но Лотти ошибалась, внутри гостиной Лаура в абсолютной тишине сидела на оттоманке и думала, что никогда еще не видела человека, слишком разъяренного, чтобы разговаривать. Ее отец был очень мягким и тихим человеком, который считал, что показывать характер вульгарно и непристойно. Однажды она видела, как он уронил себе на ногу огромную Библию, сломав при этом два пальца на ней, но только закатил глаза и попросил прощения Господа за то, что был таким неуклюжим. Она никогда не слышала, чтобы он повышал голос, а тем более руку, на мать или кого-либо из детей.

Лаура с опасливым восхищением смотрела, как Николас бродит по комнате взад и вперед, словно голодный лев в клетке Королевского Зоопарка. За исключением того, что в зоопарке она была бы благополучно защищена от льва железной решеткой. Желтая кошечка сидела у камина и так сосредоточено изучала его передвижения, словно пыталась определить, кого из них Николас проглотит первым.

Ради языческого удобства он уже сменил свою церковную одежду на батистовую рубашку и брюки из оленьей кожи. Каждые несколько шагов он оборачивался, впивался в Лауру взглядом, открывал рот, чтобы что-то сказать, но потом захлопывал его и продолжал движение. Повторив этот ритуал несколько раз, он сократил его до покачивания головой и взъерошивания рукой волос, и в конце концов стал выглядеть именно таким диким и опасным, каким его считал Довер.

Наконец он остановился и, стоя спиной к Лауре, оперся кулаком на каминную полку и очень мягко произнес:

— Предполагается, что я не должен богохульствовать, верно?

Лаура покачала головой.

— Только по большой необходимости.

Он развернулся лицом к ней.

— А что бы ты могла счесть большой необходимостью? Проснуться голым в непонятно какой постели, не представляя, кто ты такой? И внезапно обнаружить, что собираешься стать мужем женщины, которая клянется, что у тебя не хватало здравого смысла, чтобы ее поцеловать? Или вместе с остальными деревенскими Ардена узнать, что ты будешь новым приходским священником на деревне? — Он повысил голос. — Ты не думала, что эту маленькую деталь сначала нужно было обсудить со мной, а потом уже делиться ею со всеми?

— Я говорила тебе, что мне нужно поговорить по очень важному вопросу с преподобным Тилсбури. А что может быть важнее, чем наше с тобой будущее? — Лаура чопорно сложила руки на коленях. — Я думала, ты будешь только рад узнать, что я договорилась о приходе для тебя. Арден очень маленький приход, но когда ты объединишь доходы, которые будешь получать от прихожан, с деньгами, которые поместье зарабатывает на овцах, мы сможем неплохо жить. Мы не будем богаты, но и нуждаться не будем.

Николас вздохнул.

— Я ценю твою практичность, но что, если я не желаю становиться священником? Такая мысль не приходила тебе в голову?

— А почему бы тебе этого не желать? На самом деле нет в этом ничего такого — просто бракосочетания, отпевания и иногда крещения. Мой отец несколько месяцев учился этому дома, но когда принял сан, то был очень разочарован легкостью процедуры. Епископ просто спросил его, тот самый ли он Эдмунд Фарли, сын старого Аурелиуса Фарли Фламстеда, потом похлопал по плечу и пошел с ним смотреть всякие непристойности.

— По крайней мере, мне будет чего ждать, — пробормотал Николас, проводя рукой по волосам.

— Знаешь, я могу помочь тебе учиться, — серьезно сказала Лаура. — Я свободно знаю идиш и греческий.

— Какой энтузиазм. Наверное, тебе самой лучше стать новым приходским священником Ардена.

Он сжал зубы и, рывком открыв дверцы секретера, стал распихивать в стороны потрепанные бухгалтерские книги в кожаных обложках вместе с обрывками пожелтевшей писчей бумаги. Из глубины появился хрустальный графинчик, который Лаура никогда прежде не видела.

Пока он вытаскивал из тайника графин, Лаура выпрямилась, удивляясь, откуда он мог узнать, что там его можно найти. Судя по толстому слою пыли, покрывавшему стеклянную поверхность, бренди стояло там уже очень давно.

Когда он перенес графинчик на поднос для чаепития и нашел чистый бокал, Лаура откашлялась, что, как она надеялась, показывало ее хорошие манеры.

Николас выдернул стопор из горлышка графина.

— Мне неловко об этом говорить… — бросила она пробный шар.

Он плеснул в бокал порцию алкоголя.

— Особенно в такой неподходящий момент …

Он поднес бокал к губам, и его яростный взгляд придал ей смелости.

— … но ты никогда не балуешь себя алкоголем.

— Ад и преисподняя! — Николас грохнул бокал на поднос, добрая половина бренди выплеснулась через край расширяющегося кверху сосуда.

Его ругательство повисло в воздухе, словно предупреждающий раскат грома. Лаура не знала, то ли ей пригнуться, то ли бежать к двери. Но по его лицу стала медленно расползаться улыбка. Улыбка такая чувственная, что у Лауры сами собой поджались пальцы ног и ей вдруг стали тесны туфли.

— Это было изумительно, — объявил он. — Чертовски изумительно!

Она округлила глаза, когда он поднял бокал и влил в себя оставшееся бренди. Обвел языком губы, чтобы не упустить ни капли, словно это был сладчайший нектар, и прикрыл глаза с выражением на лице чистого, ничем незамутненного счастья. Когда он снова открыл глаза, они сверкнули решимостью. Он снова наполнил бокал, поднял его в тосте, выражающем неповиновение, и покончил с его содержимым.

Наполнив бокал в третий раз, он пересек комнату и вложил его ей в руки.

— Возьми. Ты в этом нуждаешься.

— Но я еще никогда…

Он предупреждающе выгнул бровь. Она сдалась и послушно сделала глоток. Алкоголь обжег горло, оставив после себя приятное пощипывание.

Николас вытащил еще один бокал и налил себе побольше бренди. Он вытянул руку по каминной полке, длинными изящными пальцами держа на весу бокал.

— Я обратил внимание, мисс Фарли, что на прошедшей неделе каждый раз, когда я делал хоть какое-то движение, вы начинали рассказывать, что я должен делать, а чего я терпеть не могу. — "Возьмите еще один оладушек, м-р Рэдклиф", — передразнил ее он. — "Вам всегда нравились оладушки Куки". "Послушай стихотворение, которое написала Лотти. Ты всегда находил ее сонеты забавными". "Почему бы вам с Джорджем не сыграть еще раз в "мушку" (карточная игра — прим. переводчика), дорогой? Ему так нравится быть рядом с тобой".

Его голос повышался с каждым словом.

— Это может шокировать твои нежные чувства, моя дорогая, но твой брат с трудом может находиться со мной в одной комнате, а Лотти — испорченная девчонка-сорванец, которая не смогла бы написать приличный куплет, даже если бы сам Шекспир встал из могилы, чтобы помочь ей, а оладьи Куки настолько сухие, что ими даже верблюд подавится!

Испуганный вздох Лауры потонул в тройном вздохе, послышавшемся из-за двери гостиной.

Оставив бокал на каминной полке, Николас прошел через комнату и распахнул дверь. Холл был пуст, но эхо удаляющегося топота все еще отдавалось в нем. Бросив на Лауру осуждающий взгляд, он аккуратно и тщательно закрыл дверь и повернул в замке ключ.

Лаура сделала еще один глоток бренди, причем намного больший, чем предыдущий.

Николас прислонился к двери и скрестил руки на груди, с таким видом, словно их никто и не прерывал.

— Мне очень не хочется портить свой имидж святого, который ты, очевидно, лелеяла в своем сердце последние два года, но проводить дни, рисуя акварелью с Лотти — для меня скука смертная, а кроме того, я не выношу эти глупые карточные игры, которые Джордж, кажется, обожает.

Лаура открыла рот, надеясь остановить его до того, как он признается, что не выносит и ее саму тоже.

Он поднял руку, не давая ей сказать.

— Сейчас же, будучи разумным человеком, я могу согласиться, что душа человека может извлечь в воскресное утро выгоду из духовного наставления. — Выражение его лица смягчилось, он посмотрел на камин, около которого с грациозным изяществом вылизывалась кошечка. — Я даже могу признать, что определенные члены сообщества кошачьих, несмотря на все доставляемые ими неприятности, могут обладать очарованием, которому трудно сопротивляться.

Он опустился перед Лаурой на корточки, его глаза оказались на одном уровне с ее лицом.

— Но я никогда не соглашусь, что я не из того типа мужчин, которые могут скомпрометировать свою невесту. Поскольку могу тебя заверить, я думал об этом с того самого момента, как положил на тебя глаз.

Ошеломленная Лаура одним махом проглотила остаток бренди. Николас мягко взял бокал из ее руки и поставил на ковер.

— Но ты всегда… — начала она.

Он приложил пальцы к ее губам, заставляя замолкнуть.

— Ты всю прошлую неделю рассказывала мне, чего я, предполагается, хочу. Теперь моя очередь показать тебе, чего я хочу на самом деле.

Он взял ее лицо своими большими и сильными руками, и она подумала, что он поцелует ее в губы. Она не ожидала, что он станет целовать ее глаза, лоб и покрытую веснушками переносицу. Ее лица коснулось его дыхание, такое же теплое и опьяняющее, как и запретная сладость его рта. Но когда он спустился губами к ее рту, у нее по венам заструился лихорадочный жар, который не имел никакого отношения к бренди, но имел полное отношение к влажному жару его языка, нежно омывающего ее губы.

Сама того не сознавая, Лаура схватилась за его манишку, встречая каждый толчок его языка голодным движением своего. Она едва узнавала яростное маленькое существо, которое так самозабвенно вцепилось в него. Словно строгая и правильная дочь приходского священника исчезла, а на ее месте осталась бесстыдная распутница.

Вероятно, дело было в искушающей природе греха, о которой ее всегда предупреждал отец. От непрочитанной утренней молитвы ко лжи, от лжи к похищению странного джентльмена, от похищения к поцелуям, от поцелуев к вожделению, от вожделения к… ну, она еще точно не знала, куда ее вело вожделение, но если Николас не прекратит дразняще проводить носом по ее уху, она безусловно узнает.

Обольстительная хрипловатость его голоса вывела ее из мечтаний.

— Поедем со мной, Лаура.

— О чем ты говоришь? — она отодвинулась назад, заглядывая ему в лицо, ее руки по-прежнему не отпускали его рубашку.

Он схватил ее за предплечья, его глаза обжигали не слабее рук.

— Поедем со мной! Прямо сейчас. Зачем нам ждать следующей недели, чтобы пожениться, если мы можем после обеда поехать в Гретна Грин и лечь в одну постель прежде, чем кончится эта неделя?

От его слов по ее спине прошлась волна восхитительной дрожи, состоящей наполовину из ужаса, а наполовину из предвкушения. Она издала дрожащий смешок.

— Ты пропустил часть, в которой ты сделаешь меня своей женой.

— Уверяю тебя, это была просто оплошность. — Он пристально посмотрел ей в глаза с любопытной смесью нежности и отчаяния. — Не заставляй меня ждать столько времени, прежде чем ты станешь моей. Мы и так уже потратили его впустую слишком много.

— Ты и половины не знаешь, — пробормотала Лаура, пряча лицо у него на плече.

Это было искушением, которого она не ожидала. Если в лихорадке эмоций она позволит ему умчать ее в Шотландию и согласится на внезапную свадьбу, не попадающую под власть английских законов, ей больше не придется беспокоиться о фальшивом имени в приходской метрической книге и проводить бессонные ночи, думая, что к нему может вернуться память до того, как они произнесут свои клятвы.

Но также у нее уже не будет времени на то, чтобы послать Довера в Лондон. И на то, чтобы увериться, что сердце ее жениха еще не обещано другой женщине, прежде чем требовать его для себя.

Но она все еще была во власти искушения. Искушения вцепиться в него и сбежать в Гретна Грин, как делали до нее бесчисленное количество невест.

Они могли бы оказаться в одной постели до того, как закончится эта неделя.

Дыхание Лауры участилось, когда она представила себе уютную комнатку в простенькой гостинице. В Гретна Грин такие комнаты должны быть предназначены для одной и только одной цели — соблазнения. Там были бы вино и сыр на столе, огонь, потрескивающий за каминной решеткой и согревающий холодный и влажный шотландский воздух, а также мягкое одеяло, приглашающе откинутое на грубо сколоченной кровати. И Николас, сгорающий от желания разделить с ней первые наслаждения их любовью.

Но он не любит ее. Она просто обманула его, заставив поверить, что он любит. Понимание этого, больше чем все остальное, дало ей силу вывернуться из его рук. Она встала и повернулась к нему спиной, обнимая себя за плечи и дрожа от стыда.

Николас поднялся за ней и осторожно обнял сзади за плечи.

— Я хотел, чтобы ты сбежала со мной, — тихо сказал он. — Не от меня.

— У меня нет намерений делать ни то, ни другое, — ответила она, радуясь, что он не видит ее лица. — В ту минуту, когда мы высадились бы вместе в Шотландии, моя репутация была бы разрушена.

— Я не был бы против, — пробормотал он, дразняще проводя губами по ее затылку. — Пока что страдаю здесь именно я.

— Но мы должны думать не только о себе.

Его руки медленно соскользнули с ее плеч.

— Именно этого я и начинаю бояться.

Испуганная тем, как резко он сдал назад, Лаура повернулась к нему лицом.

— Разве ты не понимаешь? Если мы сбежим, то разобьем сердце слишком многим. Куки день и ночь работает над моим платьем и взбивает добрую порцию миндальной глазури для свадебного пирога. Довер не переступал порога церкви со времени своей собственной свадьбы, но обещает повести меня к алтарю. Лотти без ума от мысли, что понесет мой букет. А Джордж, — она заставила себя улыбнуться. — В общем, если ты сбежишь с его сестрой, он будет чувствовать себя обязанным вызвать тебя на дуэль, а я не могу допустить, чтобы ты стрелял в моего единственного брата.

Успокаивающая улыбка Николаса не совсем согласовывалась с выражением его глаз.

— Я предполагаю, что ты права. Ты терпеливо ждала меня два года. Безусловно, я могу оказать тебе ту же любезность на две недели. Было бы нечестно с моей стороны пытаться украсть у тебя свадьбу, о которой мечтает каждая женщина. — Он притянул ее к себе и, пряча от нее лицо, стал нежно гладить по волосам. — Если ты дашь мне шанс искупить свою вину, я обещаю, что прослежу за тем, чтобы ты получила то, что заслуживаешь.

Лаура застыла в объятиях его теплых рук, не в силах сказать ему, что это как раз то, чего она боится.

Следующее утро Николас провел, гуляя по холмистой местности, окружающей Арден Менор. Солнце ярко светило с ярко-синего неба, согревая ему голову и плечи. Бодрящий бриз развевал его волосы. Он даже мог не волноваться о том, что хмурые облака мрачного настроения Довера испортят ему день. Лаура еще до рассвета отправила Довера в Лондон, чтобы он обошел рынки домашнего скота в поисках еще одного хорошего барана.

Это утро было одним их тех, когда человеку нет нужды волноваться ни о прошлом, ни о будущем, а только лишь о настоящем. Но, тем не менее, Николас осознал, что вновь и вновь переживает тот момент, когда Лаура вырвалась из его рук и, дрожа, встала вне пределов досягаемости.

Он провел большую часть ночи, пытаясь убедить себя, что в этом виновато только его собственное поведение. Он едва ли мог упрекать ее за то, что она не хотела оставаться с ним наедине, после того как он становился каким-то распутным пиратом каждый раз, как только они оставались наедине. И он не мог винить ее за то, что она не согласилась на такой глупый и романтический поступок, как побег в Шотландию, чтобы он смог взять ее в свою постель на несколько дней ранее запланированного.

Может, она и отказывалась сбежать с ним, но совсем не обязательно это означало, что есть нечто, что она не хочет оставлять в прошлом.

Николас попытался избавиться от этой неприятной мысли. Лаура была вполне способна притворяться, что влюблена в него, но он не мог обвинить ее в притворстве тех милых вздохов, которые она издавала каждый раз, когда он обнимал ее, или в том, как тают ее мягкие губы, когда он целует ее. Он почувствовал, что возбуждается при одном воспоминании об этом.

Отчаянно стараясь отвлечься от похотливых мыслей, Николас вытащил из кармана пальто Новый Завет на греческом (в переплете из телячьей кожи и включающий в себя Евангелие от Марка) и прямо на ходу начал читать. Он незаметно умыкнул книгу из библиотеки поместья, не поставив Лауру в известность, и сейчас с удивлением обнаружил, что понимает греческий не хуже английского. Он по-прежнему не соглашался на ее безумные планы сделать из него приходского священника, но и не отвергал их полностью. В конце концов, ему все равно потребуется найти способ заработать на жизнь для своей невесты и ее семьи. Может, он и потерял память, но он не терял гордости.

Он настолько углубился в чтение тонкого томика, что даже не заметил, как что-то просвистело мимо его носа, пока этот предмет с протяжным звуком не воткнулся в ствол близлежащей ольхи.

Он замер на месте и, медленно повернув голову, увидел стрелу, до сих пор вибрирующую в гладкой коре. Выдернув ее из дерева, он оглядел луга. За исключением жаворонка, распевающего свою арию с ветвей соседнего боярышника, вокруг, кажется, никого не было.

Или он так думал, пока не поймал уголком глаза какое-то движение.

Из-за небольшого холмика что-то виднелось.

Что-то очень похожее на скособоченный пучок золотистых локонов.

Сунув книгу обратно в карман, он зашагал через луг. Опершись одной ногой в холмик, он перегнулся через него, чтобы посмотреть внутрь ложбины.

— Это, случайно, не твое? — спросил он того, кто ее занимал, и протянул ему стрелу.

Лотти медленно вылезла из своего укрытия, в ее волосах застряли цветки клевера, а в руке она держала лук.

— Может быть. Я упражнялась в стрельбе из лука, знаете ли. — Она холодно посмотрела на него. — Я нахожу ее более легкой, чем поэзия.

Ее стрела попала в цель, и губы Николаса дернулись.

— Но так же намного опасней для окружающих.

— Я просто играла, — запротестовала Лотти. — Я еще не слишком хорошо стреляю.

— А где твоя цель?

— Там. — Она неопределенно махнула рукой в сторону нескольких деревьев в противоположной стороне от той, где он гулял.

Николас поднял бровь.

— Значит, ты просто плохой стрелок? — Он забрал у нее лук и сам удивился, как естественно оказалось держать его в руках. — У тебя есть мелок?

И хотя ее маленькое круглое личико не потеряло ни грамма своего упрямства, она стала рыться в карманах передника. Он терпеливо подождал, пока она перебирала дюжину лент для волос, разнообразный ассортимент камешков и прутиков, две черствые булочки, оставшиеся от чая, и маленькую коричневую жабу, пока не нашла, наконец, сильно истертый кусок мелка.

Стараясь не показывать своего интереса, она стала смотреть, как он вернулся обратно к ольхе и нарисовал на ее стволе четыре концентрических круга. Потом он вернулся к Лотти, опустился позади нее на колени, и аккуратно вложил лук ей в руки.

— Ровно и уверенно, — пробормотал он, направляя ее движения, когда она растягивала лук и прицеливалась.

Стрела взлетела в воздух, проплыла над лугом и звучно ударилась в ольху внутри самого маленького круга.

Выпрямившись, Николас взлохматил ее локоны и лениво улыбнулся.

— Найди то, к чему ты хочешь стремиться, Златовласка, и ты будешь поражать свою цель каждый раз.

Вновь вытащив книгу из кармана, он продолжил свой путь, не заметив, что лишил Лотти дара речи в первый раз за ее маленькую жизнь.

На следующий день, когда, стряхивая с волос капли дождя, Джордж вошел на кухню, в поле его зрения не оказалось Куки. Вместо нее он обнаружил там Лотти, которая стояла на скамеечке около стола и яростно взбивала миндальную глазурь. Ее кругленькие щечки были испачканы мукой, а рядом с глиняной миской сидела, изображая презрение ко всему происходящему, пушистая серая кошка.

Глядя на ее сильные удары, смешивающие злополучные ингредиенты в плотную пену, Джордж поднял бровь.

— Не знаю, зачем тебе сегодня понадобились лук и стрелы, если ты можешь просто отхлестать кого-нибудь этой ложкой.

Он подождал, пока она отвернулась, чтобы взять щепотку корицы из фарфорового блюдца и быстро провел пальцем по краю миски.

Палец был уже на полпути ко рту, когда Лотти обернулась и вскрикнула:

— Джордж, нет!

Джордж замер. Он посмотрел на нее и потом на миску, чувствуя, как цвет сходит с его лица. Он взял тряпку, которую она дала ему, и стер с кожи все следы глазури.

Бросив нервный взгляд в сторону двери, он прошептал:

— Дьявол, ты думаешь, что делаешь? Я считал, что ты не собираешься убивать его до свадьбы.

— У меня нет намерений убивать его, — прошептала она в ответ. — Я только хочу, чтобы ему стало немножко нехорошо. Только так я смогу проверить дозировку.

— Но если он после этого заболеет, разве он не заподозрит, что ты его отравила?

— Конечно, нет. Он понятия не имеет, что мы хотим ему навредить. Он просто подумает, что я ужасная повариха. — Ее лицо выражало решимость, когда она добавила в глазурь еще щепотку того, что Джордж считал корицей. — Сахар и миндаль должны замаскировать горечь поганок.

Джордж сглотнул, чувствуя, что его самого начинает тошнить.

— Ты уверена, что действительно хочешь это сделать?

Лотти бросила ложку на стол и согнала с него кошку.

— Он не оставил мне выбора! Разве ты не видишь, как он притворяется хорошим и добрым, скрывая свою скупость и злобность? От какой девушки можно ждать сопротивления его добрым словам и обаятельным улыбкам?

Джордж нахмурился, пойманный врасплох страстностью ее слов.

— Мы ведь все еще говорим о Лауре, не так ли?

Вонзив ложку в содержимое миски, Лотти возобновила свое яростное сражение с глазурью.

— Конечно, мы говорим о Лауре. Ты хочешь, чтобы все стало таким, каким оно было до его появления, или предпочитаешь, чтобы он украл ее у нас так же, как украл моего котенка? Поскольку, если он это сделает, мы уже не сможем ее вернуть, это уж точно.

Возможно, Джордж спорил бы и дальше, если бы не заметил, как по щеке Лотти ползет слезинка и срывается прямо в миску. Миндаль мог скрыть вкус поганок, но в сахаре не было достаточного количества сладости, чтобы скрыть горькие слезы сестры.

Стоя в дверях гостиной и разглядывая свою жертву, Лотти заколебалась. Николас растянулся в кожаном кресле, его ноги, обтянутые чулками, но без обуви, упирались в оттоманку. За каминной решеткой уютно потрескивал огонь, в противовес каплям дождя, барабанящим по оконному стеклу. Зажженная лампа придавала розоватый оттенок классической красоте его профиля.

Он опять читал. Один из атласов ее отца — "Святая Земля" в кожаном переплете — лежал открытым у него на коленях. Его обучению мешала только желтая кошечка, которая прыгала с пола к нему на колени каждый раз, когда он переворачивал страницу, явно настроенная выгнать того, кто узурпировал ее трон. На глазах Лотти он уже в третий раз сгребал животное и мягко сажал обратно на ковер.

Боясь потерять решимость, Лотти вошла в комнату, церемонно неся перед собой на серебряном подносе маленькую копию свадебного пирога.

Николас глянул на нее из-за книги и с притворным ужасом передернулся.

— О, нет. Пожалуйста, скажи мне, что это не очередные оладушки. Каждый раз, когда я открываю рот, Куки быстро всовывает в него еще одну. А пока я пытаюсь ее проглотить, Куки щиплет меня за щечку и говорит " Я только что спекла свежую порцию специально для вас, м-р Ник. Я знаю, как вы их обожаете, и боялась, что последней дюжины вам будет недостаточно".

Лотти через силу улыбнулась.

— Нет, боюсь, это не оладушки. Куки ушла на рынок, и я решила испробовать свои силы в выпекании свадебного пирога.

Николас принял поднос, который она ему протянула, и с сомнением оглядел кривобокий пирог.

— Знаешь, возможно, для нас все же было бы безопаснее, если бы ты вернулась к сочинению стихов.

— На этот раз, м-р Рэдклиф, вы можете оказаться правы, — ответила Лотти, и улыбка исчезла с ее лица.

Она оставила его наедине со своим подношением, но на миг обернувшись, увидела, что кошечка снова примеривается вспрыгнуть к нему на колени.

Лотти сидела на кухне с Джорджем столько, сколько смогла выдерживать неопределенность, а затем медленно пошла обратно в гостиную. Перед тем, как заглянуть внутрь, она на мгновение закрыла глаза, пытаясь подготовиться к тому, что могла сейчас увидеть.

Николас все так же сидел в кресле, подпирая рукой щеку и переворачивая страницы атласа. Лотти поискала на его лице хоть какие-нибудь признаки нездоровья. Его глаза были ясными и осмысленными, а кожа нисколько не потеряла своего золотистого оттенка.

Наверное, он еще не пробовал пирога, подумала Лотти, озадаченная крепостью его организма. Но потом она заметила на полу около его кресла пустой поднос.

И маленькое пушистое тельце, растянувшееся перед очагом.

Лотти прижала руку по рту, но слишком поздно, чтобы заглушить собственный крик.

Николас вскинул голову. Когда в ее глазах появились слезы, он отбросил книгу и поднялся на ноги.

— Лотти, в чем дело? Что не так, черт возьми?

Дрожащей рукой она показала ему за спину.

— Кошка. Вы не давали пирог кошке, нет?

— Нет, — послышался тихий голос с диванчика у окна. — Он дал его мне.

Проснувшаяся кошечка подняла голову, когда Лаура встала со своего места на диване, дрожа, как ива на ветру. С ее лица исчезли все краски, на нем сильно выделялись веснушки. Николас в три прыжка пересек комнату, успев подхватить ее до того, как она потеряла сознание.

Глава 12

Когда вскоре вернулась с рынка Куки, она застала поместье в полном хаосе. Лотти душераздирающе рыдала, скорчившись на лестнице, а на втором этаже слышались мужские голоса на повышенных тонах.

— Что за дьявол? — пробормотала Куки, опуская на пол корзину с покупками. Движением плеч она сбросила мокрую пелерину и распустила завязки своей шляпки. — В чем дело, малышка? Почему все так кричат?

Лотти отняла от сгиба руки лицо, все залитое слезами.

— Я не хотела этого, клянусь, я не хотела! Это он виноват! Я только пыталась защитить ее от него! — снова зарыдав, она промчалась мимо Куки, толкнула входную дверь и вылетела из дома на залитый дождем двор.

Донельзя встревоженная Куки ухватилась за перила и стала подниматься на второй этаж, двигаясь в темпе, который не использовала уже более двадцати лет.

Там она нашла Николаса и Джорджа, стоящих около распахнутой двери, ведущей в комнату леди Элеоноры. Николас держал мальчика за плечи.

— Ты должен сказать мне правду, — кричал он. — Что Лотти положила в этот пирог? Я знаю, что ты пытаешься защитить свою младшую сестренку, но если ты не скажешь, Лаура может умереть!

Джордж покачал головой. Несмотря на то, что его губы дрожали, он кричал на Николаса с не меньшей силой.

— Лотти никогда не сделала бы ничего, что может нанести Лауре вред! Я не знаю то, о чем вы говорите!

А потом Куки увидела свою молодую хозяйку, которая лежала на кровати за их спинами, бледная и неподвижная, словно смерть.

— Что с ней случилось? — потребовала ответа Куки и, поспешив к постели, приложила ладонь к влажному и холодному лбу Лауры. — Что случилось с моим ягненком?

Николас и Джордж с мрачными лицами вошли вслед за ней.

— Я не совсем уверен, — сказал Николас, бросая на Джорджа злой и подозрительный взгляд. — Я думаю, что она стала жертвой злонамеренной шутки, первоначально предназначавшейся мне.

Вспомнив слова Лотти, выдавленные сквозь слезы, Куки налетела на Джорджа и рявкнула ему:

— Дуй на кухню, парень, и принеси мне чайник кипятка и засушенный черный корень из моей корзины с травами. И поторапливайся.

Явно испытав облегчение, мальчик исчез на лестнице.

Пока Куки носилась по комнатам в поисках тазика и чистых тряпок, Николас опустился на край постели Лауры. Он взял ее безвольную руку и поднес к губам, не отрывая взгляда от бледного лица.

— Я не могу заставить ее очнуться. Нельзя ли послать в Лондон за доктором?

— Не надо так переживать, м-р Ник, — сказала Куки. — Нет никакой необходимости притаскивать какого-то костоправа, который не придумает ничего умнее, чем приложить к прекрасным рукам мисс Лауры каких-нибудь пиявок. Я лечу ее с тех пор, как она была совсем малышкой. И я ухаживала за ней, когда она тяжело болела скарлатиной, сразу после смерти ее родителей. — Протирая лоб Лауры влажной тканью, Куки покачала головой. — Даже будучи совсем маленькой, девочка никогда не заботилась о себе. Она всегда слишком волновалась о своих сестре и брате. — Она начала развязывать ленты на лифе Лауры, но потом бросила взгляд на Николаса и заколебалась. — Мужчины обычно не нужны в комнате больной. Если хотите, можете подождать внизу.

— Нет, — сказал он, встречая ее твердый взгляд своим беспомощным. — Я не могу.

У Куки были все причины благодарить Стерлинга за то, что он остался. Когда желудок Лауры начал бунтовать против очистительного чая, ложкой залитого ей в горло, именно он настоял на том, что будет придерживать голову Лауры над краем тазика. А когда она рухнула на простыни, дрожащая и обессилевшая, именно он убирал с ее лица мокрые от пота волосы и укрывал ситцевым покрывалом. И когда уже затемно она очнулась от оцепенения, вызванного потерей сил, именно его она увидела растянувшимся в кресле около ее постели.

Затуманенному сознанию Лауры потребовалось какое-то время, чтобы осознать, что она лежит не на своей постели. Она выглянула из-под изящного балдахина, глубоко вдыхая чистый мужской аромат, который, казалось, окружал ее, и медленно повернув голову, обнаружила дремлющего в кресле Николаса.

Даже несмотря на свисающие на лицо волосы и синяки под глазами от усталости, он все равно выглядел как принц. И если уж говорить честно, он очаровывал ее сейчас еще больше, чем в тот день, когда она нашла его в лесу. Тогда он был просто симпатичным незнакомцем. А сейчас это была уже не только прекрасная внешность, которой она восхищалась, но и его ум, тонкий юмор и дразнящие вспышки гнева и нежности.

Словно почувствовав на себе ее задумчивый взгляд, он открыл глаза.

— Что со мной случилось? — спросила она, удивляясь своему хриплому голосу.

Он выпрямился и склонился над постелью, сжимая ее руку.

— Скажем так, кулинарные способности твоей сестры оставляют желать лучшего.

— Я, кажется, предупреждала тебя об этом, — хрипло проговорила Лаура. — Разве я не рассказывала о том, как она запекла однажды дюжину червей в пирог из грязи и принесла его к чаю преподобному Тилсбури?

— Нет, — ответил Николас, криво улыбнувшись. — Если бы рассказала, я отказался бы от свадебного пирога, который она испекла для меня.

Лаура застонала, вспоминая, что произошло.

— О, жаль, что я не отказалась.

— Мне тоже жаль. В следующий раз, когда я поймаю тебя покушающейся на мои сладости, я просто найду в себе силы тебе отказать. — Он убрал с ее лица растрепанные волосы, его глаза стали проясняться. — Хотя должен признать, в данный момент я не уверен, что смогу отказать тебе в чем-либо.

Лаура коснулась его щеки, удивляясь, как за такое короткое время его лицо стало для нее таким родным. Он предлагал ей весь мир, а она отказывала ему в самом неотъемлемом праве — его личности. И в этот момент она поняла, что должна сделать. Она должна рассказать ему все, даже если это означает разоблачить свой собственный обман. Но тогда он больше никогда не посмотрит на нее с такой соблазнительной смесью смущения и нежности. Никогда больше не притянет ее к себе и не станет расточать ее губам поцелуи.

Лаура уткнулась в подушку, скрывая наворачивающиеся на глаза слезы.

Принимая горе за усталость, Николас нежно поцеловал ее в лоб и задул свечу.

— Спи, дорогая. Я пойду, скажу остальным, что с тобой все будет в порядке.

— Я только хочу, чтобы со мной все было в порядке и раньше, — после его ухода прошептала Лаура в темноту.

Когда Николас проник в амбар, то сначала решил, что в нем пусто. Но потом он услышал, как над головой на чердаке что-то шевельнулось, словно маленькое испуганное животное поглубже забилось в свою нору.

Он поднялся по лестнице на чердак и стал всматриваться в пыльный полумрак, пока, наконец, не обнаружил под свесом крыши слабый отблеск чего-то золотистого. Лотти сидела, зарывшись в сено, ее руки обнимали колени, а слипшиеся от влаги пряди волос падали на лицо. Она смотрела мимо него, прямо перед собой, на ее щеках виднелись следы высохших слез.

— Лаура умерла, да? — спросила она, прежде чем он успел раскрыть рот. — Вот зачем вы пришли. Чтобы сказать, что она умерла.

Николас прислонился к столбу, подпиравшему крышу.

— Я пришел, чтобы сказать, что твоя сестра пришла в себя.

Недоверчивый взгляд Лотти взлетел к его лицу.

Он кивнул.

— С ней все будет в порядке. Завтра утром она уже сможет подняться с постели.

На глаза Лотти снова навернулись слезы, но прежде чем они смогли смыть с ее лица страдание, она быстрым движением вытерла глаза.

— Как я теперь смогу смотреть ей в глаза? Она никогда не простит мне то, что я сделала. Как она сможет?

— Она не знает, что должна прощать тебя за что-то, кроме плохо испеченного пирога. Я не сказал ей.

Слезы Лотти высохли так же резко, как появились.

— Почему? Почему вы это сделали?

Он пожал плечами.

— Я точно не помню, но думаю, что когда-то и мне было десять лет. Но не стоит повторять свои ошибки, — сузив глаза, добавил он. — Ты пыталась сыграть со мной злую шутку, и я не советую тебе пытаться ее повторить.

Лотти с угрюмым сопением поднялась на ноги.

— Пирог не причинил бы большого вреда такому буйволу, как вы.

Она хотела пройти мимо него к лестнице, но он крепко схватил ее за руку и заставил встать перед ним.

— Я знаю, что не нравлюсь тебе, Лотти, и могу предположить, почему.

Он почувствовал, как по ее тельцу пробежала волна дрожи.

— Можете?

Он кивнул, смягчая голос и хватку.

— Веришь или нет, но я не собираюсь занять твое место в сердце твоей сестры. И в нашем доме всегда будет место для тебя и Джорджа, пока вы этого хотите.

С минуту ее словно раздирало желание броситься ему на шею и обнять. Но вместо этого, она вывернулась из его руки и без слов стала спускаться по лестнице.

Николасу пришлось заметно удалиться от дома, чтобы найти Джорджа. К тому времени, когда он добрался до сгоревших руин на краю Ардена, дождь совсем прекратился и оставил после себя легкий туман, стелившийся по земле как дым. Пригнувшись, Николас подлез под сломанную балку и нашел Джорджа точно там, где и указала Куки — в разрушенном дымоходе того, что, должно быть, когда-то было гостиной приходского священника. Мальчик сидел, запрокинув голову, и смотрел в небо через зияющее отверстие в том, что когда-то было крышей.

Николас не стал ждать, пока тот заподозрит самое худшее.

— Твоя сестра пришла в себя. С ней все будет в порядке.

— Я знаю. — Джордж холодно и высокомерно посмотрел на него. — Я не оставил бы ее с вами, если бы думал иначе.

Николас приблизился, стараясь не вставать на гнилые доски.

— Это место опасно. Я удивлен, что его не снесли еще давным-давно.

— Леди Элеонора и Лаура хотели снести дом, но я и слышать об этом не хотел. Каждый раз, когда они поднимали эту тему, я закатывал такую истерику, по сравнению с которой Лотти выглядела просто ангелочком. — Джордж продолжал смотреть в небо, как будто надеясь, что за облаками сверкнет хоть одна звезда. — Знаете, ведь это я оставил горящую лампу той ночью. И за все годы Лаура ни разу этим меня не попрекнула.

Николас нахмурился.

— Ты был всего лишь ребенком. Это был несчастный случай. Ужасная трагедия.

Джордж поднял обугленную щебенку и подбросил ее в воздух.

— Знаете, я помню их. Своих родителей.

— Тогда тебе очень повезло, — тихо сказал Николас, чувствуя, как болезненно отдается пустота в собственной груди.

Джордж покачал головой.

— Иногда я в этом не так уверен. — Отряхнув с рук пыль, он встал, его узенькие плечи ссутулились. — Если вы пришли, чтобы забрать меня на порку, я не буду сопротивляться.

Николас поднял руку, останавливая его.

— Я не знаю, имел ли ты отношение к выходке Лотти, и меня это не интересует. Я здесь не поэтому.

— Тогда почему же? — потребовал ответа Джордж, больше не делая попыток скрыть свой воинственный настрой.

— Поскольку, кажется, твоя сестра собирается прожить долго достаточно, чтобы стать моей женой утром в следующую среду, мне становится необходим шафер. Я надеялся, что ты сочтешь за честь стать им для меня.

У Джорджа от удивления отвисла челюсть.

— Я не могу быть шафером, — с горечью сказал он. — Разве вы не знаете? Я всего лишь мальчик.

Николас покачал головой.

— Истинная мера настоящего мужчины не имеет никакого отношения к возрасту — и имеет к тому, насколько хорошо он заботится о тех, кто зависит от него. Я видел, сколько ты делаешь всего здесь: как колешь дрова, помогаешь Доверу с овцами и заботишься о сестрах. И Лаура заверила меня, что для шафера обязательны только два качества — он должен быть холостяком и моим другом. — Николас протянул ему руку. — Мне хочется думать, что ты подходишь по обоим.

Джордж уставился на протянутую руку Николаса так, словно никогда раньше ее не видел. И хотя его глаза не потеряли своей настороженности, в конце концов он, с прямой спиной и высоко поднятой головой, пожал ее.

— Если вам нужно, чтобы кто-то стоял рядом с вами на свадьбе, я буду вашим шафером.

Пробираясь вместе с ним по обугленному щебню, Николас легонько обнял мальчика за плечи.

— Ты ведь даже не ужинал, не так ли? Я умираю с голоду. Может, мы сможем уговорить Лотти взбить для нас что-нибудь сладкое.

С видимым усилием, но Джорджу все же удалось сохранить свою невозмутимость.

— В этом нет необходимости, сэр. Я думаю, Куки как раз спекла новую порцию оладушек специально для вас.

День проходил за днем, а от Довера по-прежнему не было никаких известий. Лаура нервничала все сильнее и сильнее. Старик не умел писать, она послала его в Лондон с полным кошельком монет и инструкциями, как нанять человека, который сможет написать за него записку, если он выяснит о пропавшем джентльмене нечто, требующее расследования. Где-то в крошечном бесстыдном уголке своего сердца она надеялась, что он не вернется до того, как произойдет свадьба. Если он к ней не вернется, Николас будет связан с ней узами брака навсегда — или, по крайней мере, пока они оба живы.

Свадебные хлопоты продолжались все в том же безумном темпе и были столь же неутомимы, что и тиканье высоких напольных часов в холле. Каждый раз, когда Лаура оборачивалась, ее уже поджидала Куки, чтобы прикинуть на ее плечи длину лент или воткнуть ей в бедро еще одну булавку. Несмотря на то, что старая женщина продолжала изливать на всех свою радостную болтовню, особенно когда рядом был Николас, Лаура знала, что Куки, как и она, волнуется о Довере. Даже Лотти, казалось, потеряла свою жизнерадостность, она вяло бродила по дому или вообще куда-то исчезала на несколько часов.

В воскресенье утром оглашение брака состоялось в третий и последний раз. Когда преподобный Тилсбури спросил, знает ли кто-нибудь о препятствии, которое может помешать этим двум душам объединиться, Лаура напряженно сидела рядом с Николасом, ужасаясь того, как ей хочется вскочить и закричать, что невеста на самом деле мошенница и лгунья. И останавливало ее только то, что она представляла, как по лицу Николаса разольется ненависть — его взгляд, который она видела в мучительных кошмарах каждую ночь.

Тем вечером они собрались за обеденным столом на ужин, когда напряженную тишину вдруг разорвало отдаленное звяканье, напоминающее звяканье лошадиной сбруи. Бросив ложку в тарелку с супом, Лаура сорвалась с места и подбежала к окну. Она выглядывала в темноте какой-нибудь намек на движение на подъездной дорожке, когда Джордж многозначительно кашлянул.

Она медленно повернулась и обнаружила на полу черного с белым котенка, который тащил за собой колокольчик, привязанный к алой ленте. Лаура, расстроено вздохнув, опустилась на свое место за столом, а Лотти схватила звонок и котенка, заставив веселое звяканье умолкнуть.

Из кухни в очередной раз появилась Куки, а Николас по очереди поглядел на их мрачные лица.

— Я знаю, что вы пытаетесь скрыть это, но я вижу, что вы с ума сходите из-за Довера. Хотите, я съезжу в Лондон и поищу его?

— Нет! — одновременно вскрикнули все четверо.

Он откинулся на стуле, явно недовольный их реакцией.

Лаура приложила к губам салфетку, надеясь, что он не заметит, как у нее дрожат руки.

— Я ценю твое предложение, дорогой, но не думаю, что мои нервы смогут выдержать еще и это. У нас есть только три дня до нашей свадьбы. Я смогу выйти замуж без Довера, но у меня ничего не получится без жениха.

— Не переживайте из-за нас, м-р Ник. — Куки ласково похлопала его по плечу, но глаза ее были прикованы к Лауре. — Мой старик, наверное, завис в какой-нибудь таверне. Притащится в ночь перед свадьбой, воняя перегаром, и будет вымаливать мое прощение. И пусть только попробует не вымолить!

Джеремайя Довер сидел за грязным столом в темном углу "Кабаньей головы" и потягивал уже третий стакан джина за ночь. Таверна была одна из самых захудалых береговых, и не одно тело всплывало в водах Темзы после ночи, проведенной здесь за сомнительными удовольствиями. Здесь шептались, что если хозяин и не убьет тебя, то убьет дешевый джин. Или что можно пройтись на второй этаж с неряшливой шлюхой из болтающихся по докам, а потом медленно и мучительно умирать от сифилиса. Несколько болтливых щенков уже потеряли свою невинность, кошельки, а в конечном итоге и жизни между их мягкими и податливыми бедрами.

Мать Довера была одной из таких шлюх. Он провел детство в точно такой же таверне, оттирая следы от табака и выливая помои. После того, как его ма задушил один из ее собственных клиентов, он очень стремился сменить удушающие облака табачного дыма и пьяные крики на сладкий и чистый воздух Хартфордширского утра и улыбку Куки.

Именно ее улыбку он просто умирал от желания увидеть, падая на стул в таверне и разглядывая разномастную толпу. Он провел всю прошедшую неделю, прочесывая улицы и доки в поисках хоть каких-нибудь слухов о пропавшем джентльмене. Он даже ходил в Ньюгейт и Бедлам ("Ньюгейт" — тюрьма в Лондоне, "Бедлам" — психиатрическая больница там же — прим. переводчика), надеясь услышать новости о недавнем побеге. Но до настоящего момента его поиски так ни к чему и не привели, а время поджимало.

Если до конца вторника он не вернется в Арден с доказательством, что таинственный джентльмен мисс Лауры уже обещан другой, она выйдет за него замуж. Юная мисси всегда была очень милой, но раз уж она отдавала чему-то свое сердце, перед ней не оставалось преград. А она определенно отдала свое сердце этому красивому парню.

Довер нахмурился. Может, этот человек и не был беглецом от закона или сбежавшим сумасшедшим, но это не делало его менее опасным для невинной девочки.

Он уже собирался рассчитаться и уйти, когда парень с огненно-рыжими волосами и полным ртом кривых желтых зубов выбрался к нему из толпы. Он перегнулся через стол Довера и ткнул большим пальцем по направлению к черному ходу.

— Там в переулке один тип говорит, что хочет с тобой поговорить. Сказал, что у него, может быть, есть нечто, что ты захочешь услышать.

Довер кивнул и отпустил мальчишку, сунув ему монету, их тех, что выдала мисс Лаура. Не желая выглядеть слишком заинтересованным, он неторопливо покончил с джином и вытер рот тыльной стороной ладони. Поднимаясь на ноги, он завернул рукава рубашки, наслаждаясь широко раскрывшимися глазами шлюхи, которая изображала наездницу на коленях бородатого мужика за соседним столиком. Он знал по опыту, что любая карманница, думающая о том, как бы ограбить такого хилого с виду старика, как он, подумает дважды, если увидит, как играют мускулы на его руках.

На улицу, вместе с наступившим вечером, наползал густой туман. Когда за Довером захлопнулась дверь таверны, приглушая доносящийся изнутри пьяный гвалт, из темноты появился человек. Довер думал, что это будет бормочущий себе под нос бродяга, который хочет по легкому срубить деньжат, но почти сразу стало очевидно, что этот тип не нуждается в шиллингах Довера.

У него на голове красовалась высокая фетровая шляпа, а в обтянутых перчатками руках он держал прогулочную трость с мраморным набалдашником. У него было круглое и невзрачное лицо, которое легко можно спутать с сотней других.

— Я льщу себя надеждой, что вы простите меня за то, что я прервал ваши вечерние возлияния, мистер…?

Довер скрестил руки на груди.

— Довер. И я не мистер.

— Очень хорошо, тогда просто Довер. Я бы не стал вас беспокоить, но до меня дошли слухи, что вы наводите в порту справки кое о чем.

— Я ничего подобного не делал, — возразил Довер. — Я только задавал кое-какие вопросы.

Мужчина по-крокодильи улыбнулся.

— Согласно моим людям, вы расспрашивали о высоком мужчине с золотистыми волосами, правильной речью и хорошей фигурой, который мог пропасть чуть больше четырех недель назад.

Затылок Довера кольнуло нехорошим предчувствием. В его намерения входило спасти мисс Лауру из лап незнакомца, но не ее арест за похищение.

— Похоже, ваши люди знают меньше, чем думают.

— О, могу вас заверить, они были очень основательны. Что и привело меня к заключению, что мы можем искать одного и того же человека.

Любопытство Довера уже приближалось к критической точке, но что-то в плоских карих глазах незнакомца останавливало его от того, чтобы поделиться информацией.

— Извини, приятель, — сказал он. — Ты пришел не по адресу. Все, что я сегодня ищу — это бутылку джина и какую-нибудь юбку, которая согреет мне постель.

— На вознаграждение, которые предлагают мои наниматели, вы сможете скупить весь джин и всех шлюх, которых только пожелаете.

Несмотря на холодную сырость, витавшую в воздухе, Довер почувствовал, как у него на лбу выступает пот.

— А что такого ценного в парне, которого ты так ищешь?

Человек перебросил трость из одной руки в другую.

— Пойдешь со мной и узнаешь.

Довер никогда не жаловал угрозы. А особенно, если они были замаскированы внешним лоском культурной речи и отточенных манер. Он растянул рот в желтозубой улыбке.

— Боюсь, я должен отказаться. У меня есть много лучшее приглашение от маленькой рыжей фифочки за соседним столиком.

Он повернулся, направляясь к дверям таверны.

— Очень жаль, м-р Довер, но боюсь, я настаиваю.

И прежде, чем Довер успел обернуться, мраморная трость опустилась на его затылок, заставив рухнуть на землю. У него едва хватило времени, чтобы восхититься глянцевой кожей дорогих ботинок, прежде чем один из них врезался ему в лицо, погружая его сознание в темноту.

Глава 13

Эта ночь должна была стать самой счастливой в жизни Лауры.

Завтра в десять часов утра она будет стоять перед алтарем церкви Святого Майкла и вручать свое сердце и жизнь мужчине, которого она хотела даже до того, как узнала о его существовании. Он нежно возьмет ее руку, посмотрит в глаза, и поклянется быть только с ней, пока смерть их не разлучит.

Ей бы сейчас лежать, свернувшись под одеялом и, обнимая подушку, мечтать о грядущем дне. Но вместо этого она бродила по спальне, почти обезумев от нехороших предчувствий. На минутку она остановилась у постели Лотти, чтобы убрать со щеки сестренки выбившийся локон, и позавидовала крепкому сну невинного дитя.

Для самой Лауры это была роскошь, которой она не испытывала с того самого дня, как нашла в лесу Николаса. И если она не примет во внимание уколы собственной совести, то это может оказаться роскошью, которой она больше никогда не сможет насладиться. Она почти ждала, что Бог форсирует события. Ждала, что он пришлет Довера, который примчится по извилистым дорогам с новостью о том, что у Николаса уже есть невеста, которая ждет его в Лондоне.

Но Лаура понимала, что еще не поздно рассказать правду, даже если Довер не сможет вернуться к свадьбе. Все, что ей требовалось сделать, это прошагать по темному коридору к спальне леди Элеоноры и сдаться на милость человека, который может оказаться для нее совершенно чужим.

Но тогда не будет солнечного свадебного утра, белого платье из крепа, украшенного брюссельским кружевом, и высоченного свадебного пирога, покрытого миндальной глазурью. Не будет ни сияющей Куки, которая прикрепит к ее волосам букетик роз, ни Лотти, стоящей у алтаря с ароматным букетом, ни Джорджа с его поздравлениями — сдержанными поздравлениями, поскольку он будет вынужден признать, что ее план в конце концов сработал.

И не будет Николаса, который нежно накроет ее губы своими, запечатывая поцелуем их брачные клятвы.

Лаура чувствовала, как ее сердце обвивает лоза искушения, хитрая и изворотливая, как змий в Эдемском саду. Думая, как бы вырваться из этих объятий, она отперла окно и, распахнув его, устроилась на широком деревянном подоконнике. Ночь была теплой и ветреной, она принесла сильный запах жасмина и жимолости. Светила полная луна, ярко просвечивая несущиеся по небу облака.

Ночи, подобные этой, несли в себе некое языческое очарование, они всегда заставляли кровь Лауры бежать быстрее и убеждали ее сбросить оковы безопасной и упорядоченной жизни. Но теперь она знала цену капитуляции этим опрометчивым предложениям.

Если бы только она могла вернуться к тому моменту, когда нашла Николаса в лесу спящим! Возможно, он все равно бы влюбился в нее. Но она никогда этого не узнает, потому что не дала ему шанса.

Грустно вздохнув, она прижалась щекой к оконной раме. Лгать себе самой было не меньшим грехом, чем лгать ему. Такой мужчина, как Николас, скорее всего даже не посмотрел бы на такую простую девушку из деревни, как она. Девушку, чьи щеки усыпаны веснушками, потому что она слишком редко берет на себя труд надевать шляпку. Девушку, которая не делает маникюр и чьи ногти постоянно обломаны из-за работы в саду. Завоевать его любовь было бы столь же маловероятно, как и увидеть Аполлона, спускающегося с небес, чтобы одарить смертную своим благоволением. Он мог бы счесть ее приятным разнообразием на лето, но не на всю оставшуюся жизнь.

Лаура перевела взгляд с раскинувшейся лужайки к лесу за ней — лесу, с его тенями и тайнами. Ей так сильно хотелось верить, что Николас упал с небес в ответ на ее молитву, что она даже не потрудилась найти более рациональное объяснение его появления, и этим можно было ее упрекнуть с самого первого дня. Рядом со старым дубом не было следов копыт, но очень возможно, что его выбросило с другой стороны оврага. Его испуганная лошадь, оказавшись в незнакомом лесу без всадника, могла той же дорогой вернуться обратно.

Лаура напряженно застыла, поняв, что она должна сделать. Она не могла вернуться в тот день, но она могла вернуться на то место. Может быть, там осталась какая-нибудь подсказка о его личности, которую она пропустила — именная табакерка, карманные часы или бумаги, выпавшие у него из кармана. У нее не было другого выбора, кроме как пойти и поискать. Она задолжала ему гораздо больше и должна была сделать это, даже если сие означает потерять его навсегда.

Лаура не стала тратить время на одевание. Она надела туфли и набросила плащ прямо на ночную рубашку, боясь, что потеряет свою решимость, если провозится слишком долго. Высокие напольные часы в холле начали отзванивать полночь, когда она выскользнула от комнаты.

Эта ночь должна была бы стать второй самой счастливой ночью в жизни Николаса.

Первая самая счастливая должна будет наступить завтра, когда, с благословения Церкви и Короны, он ляжет в одну постель со своей молодой женой. Тогда он, уже полностью в своем праве, будет выдергивать шпильки из волос Лауры, пока они не скроют ее лицо темным пушистым облаком. И получит все права развязать ленты верхней части ее ночной рубашки и легким движением снять гладкий атлас от ее нежных плеч. Все права уложить ее на мягкий матрац и накрыть ее мягкое и податливое тело своим твердым, горячим и изголодавшимся.

Он должен был бы сейчас спать, сберегая силы для брачной ночи, а не бродить по спальне, как животное по клетке. Не способствовала сну и вернувшаяся головная боль, вяло бултыхающаяся в его голове, словно песня, которую он когда-то слышал, но не смог толком вспомнить. Он потер лоб тыльной стороной ладони, испытывая сильное желание спуститься в гостиную и поискать графин с бренди.

Но приглушить свои чувства алкоголем означало бы приглушить и инстинкты. Это не было бы так ужасно, фыркнув, подумал он, если бы не означало, что он снова позволит себя дурачить и должен будет поверить, что его невеста вовсе не хранит какую-то опасную тайну, из-за которой краснеет, заикается и чуть ли не до потолка подпрыгивает каждый раз, когда он заходит в комнату.

Обхватив руками туалетный столик, он наклонился, чтобы как следует изучить в зеркале свое отражение. Он не мог винить Лауру, что она испугалась того, что он там увидел. Волосы растрепаны, челюсти стиснуты. Губы сжаты в прямую линию, разгладив ямочку на щеке. Он не выглядел, как мужчина, который всего через несколько часов собирается обменяться брачными обетами с женщиной, которую любит. Он выглядел, как мужчина, обдумывающий убийство.

Где-то в глубине дома раздался перезвон часов, отбивающих полночь, и каждый скорбный удар все сильнее приближал его к часу икс, когда он прошагает по коридору к спальне Лауры, пинком откроет дверь и потребует у ее красивых, но лживых губ рассказать ему всю правду.

Вне себя от расстройства, Николас ударил рукой по туалетному столику. Флакончик духов скатился с края столика, и упал на ковер, наполняя каждый его вздох апельсиновым ароматом. Его голову прострелила острая боль. Выругавшись, он дотащился до окна и распахнул его.

В спальню ворвался теплый ночной ветерок, и его дыхание оказалось тонким и соблазняющим, как аромат женской кожи. Прислонившись к оконной раме, Николас закрыл глаза и позволил нежному дуновению растрепать себе волосы, утишить головную боль и успокоить разгулявшиеся подозрения.

Когда же он вновь открыл глаза, то сразу заметил, как тоненькая, закутанная в плащ фигурка с развевающимися на ветру волосами быстро пересекает раскинувшуюся перед ним лужайку.

Николас оцепенел, кровь застыла у него в жилах. Он мог придумать только одну причину, по которой женщина может оставить уютную постель и в ночь перед свадьбой храбро устремиться в темноту. Сузив глаза, он стал наблюдать, как ее силуэт исчезает в сумраке леса, благодарный своему оцепенению за ослабление и головной боли, и сердечной.

Старые-престарые деревья вырисовывались в темноте, словно врата в прошлое. Их искривленные ветви качались на ветру, маня Николаса с грацией любовницы. Он остановился на краю леса, наблюдая, как его невеста исчезает в темноту, и понимал, что она не оставила ему другого выбора, кроме как следовать за ней.

Лунный свет серебрил ветви деревьев над его головой, но почти не проникал сквозь мшистые тени, покрывающие узкую лесную тропу. Чем глубже Николас заходил в лес, тем глубже становились тени, становясь все темнее и шире и словно готовясь поглотить его самого. Шуршание листьев на ветру прерывалось только жутковатыми воплями какого-то крошечного и беспомощного существа, только что встретившего свою гибель. И хотя эти звуки порождали в душе Николаса суеверный страх, его поступь оставалась быстрой и уверенной. Где-то в глубине души он знал, что ему нечего бояться.

Потому что этой ночью в лесу он сам был опасным хищником, рыщущим в поисках добычи.

Лаура никогда прежде не отваживалась идти в лес ночью.

Пробираясь через древесный лабиринт, она, к своему неудовольствию, обнаружила, что ее солнечное королевство преобразилось в обитель мрака. Она могла бы поклясться, что знает здесь каждый камешек и каждый мшистый овраг, но хаотичная паутина теней и лунного света делала даже самые знакомые места неизвестными и неприветливыми.

Лес больше не казался ей домом парящих фей и хихикающих эльфов, сейчас ему скорее подходили неповоротливые гоблины, вышедшие на охоту за непорочной невестой для своего короля.

Она прибавила шагу, решительно настроенная не позволить своим детским фантазиям одержать над ней верх. Лишенные солнечного ярко-синего неба вкупе с неприятным ощущением надвигающейся опасности, они во многом потеряли свое очарование.

Лаура трижды обошла вокруг кажущейся призраком березы, прежде чем поняла, что ходит по все сильнее сужающемуся кругу. Она прислонилась к стволу дерева, пытаясь отдышаться и восстановить душевное равновесие. Ее вылазка начинала походить на поручение "пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что". Но даже если она не найдет ни единой подсказки к личности Николаса, то, по крайней мере, она будет знать, что пыталась, когда завтра встанет рядом с Николасом перед алтарем.

Стряхивая с волос веточки, она быстрым шагом двинулась вперед, решительно настроенная добраться до древнейшего дуба, около которого тогда нашла Николаса. Она как раз перепрыгивала через ручей, когда у нее за спиной раздался чей-то визг, быстро затихший при помощи челюстей более сильного животного. Лаура оступилась, ее нога оказалась в ледяной воде. Она глянула через плечо, не в силах отвязаться от ощущения, что не менее голодное существо преследует и ее.

Слабый, но безошибочный хруст донесся до ее ушей из подлеска. Она рванулась с места, пригибаясь под нависающими ветками и уворачиваясь от переплетений корней, которые старались схватить ее за подол плаща своими костистыми пальцами. Она могла бы так бежать целую вечность, если бы не вылетела из темноты леса как раз туда, куда стремилась.

Старый дуб стоял, как часовой, на краю оврага, его толстые ветви обещали утомленному путнику хороший отдых. Лунный свет просвечивал сквозь листву точно так же, как просвечивал солнечный свет в день, когда она нашла Николаса, и окутывал все вокруг чарами, древнее, чем само время.

Лаура моргнула, подумав, что может быть только одно объяснение зрелищу, которое она увидела. Должно быть, она задремала у окна своей спальни, и ей просто приснился этот безумный побег в лес.

Под защищающим пологом дубовых ветвей стоял Николас, одной ногой опираясь на скрюченный корень. Лунный свет золотил ему волосы, тени скрывали нижнюю часть лица.

Лаура медленно подошла к нему, и он показался ей таким же неотразимым, что и в тот самый туманный летний день.

— Нет необходимости скрывать свое разочарование, моя дорогая, — сказал он насмешливым и нежным тоном. — Я понимаю, что ты, должно быть, ждала кого-то другого.

Его слова вернули ее к реальности. Она внезапно поняла, как неприятно выглядит ее промокшая обувь, протестующая при каждом шаге, царапины на ее руках, и пропитанный росой подол плаща, волочащийся по земле.

— Не представляю, что ты имеешь в виду, — сказала она, испугавшись, что сейчас выболтает правду. — Сейчас середина ночи. Я не могу никого ждать.

Его лицо окаменело, и Николас вдруг показался Лауре совсем чужим.

— Ты можешь сэкономить очередную ложь, Лаура. Я все знаю.

Глава 14

Это был не сон. Это был настоящий кошмар.

— Все? Ты все знаешь? — Лаура поморщилась, когда на последнем слове ее голос визгливо сорвался.

— Все, — повторил Николас, делая тщательно рассчитанный шаг по направлению к ней. — Ты же не думала, что сможешь дурачить меня вечно, не так ли?

Лаура сделала шаг назад.

— Ну, на самом деле я надеялась…

— Должен признаться, ты была очень убедительна. Ты хорошая актриса. Никогда не думала пойти на подмостки?

— О, нет, — она затрясла головой. — В нашей семье только у Лотти есть драматические способности. И хотя леди Элеонора слова дурного не сказала о моих собственных способностях или их недостатке, во время наших рождественских театральных представлений она всегда поручала мне быть задней частью осла или давала какую-то другую роль без слов. — Лаура вздохнула. — Сейчас, когда я думаю об этом, я действительно чувствую себя ослиным задом.

— И ты, наверное, размышляешь, как я обо всем догадался? Думаю, я удивлю тебя, если скажу, что у меня с самого начала были подозрения.

Лаура была потрясена.

— И ты даже слова не сказал?

Он подошел так близко, что мог прикоснуться к ней, но не сделал этого.

— Я надеялся, что ошибаюсь. — Он издал горький смешок. — Нет необходимости так мучить себя, дорогая. В конечном итоге, я могу винить только себя.

— Как … как ты можешь такое говорить?

— Во-первых, я был круглым дураком, когда вообще оставил тебя в одиночестве. Было нечестно заставлять ждать так долго женщину с таким огнем и страстью, как у тебя. Я должен был жениться на тебе сразу, как положил на тебя глаз. — Его слова приводили в замешательство так же, как и нежные пальцы, прикасающиеся к ее щеке или хрипловатые нотки сожаления в голосе. — Ты можешь ответить мне на один вопрос? Ты ведь мне задолжала много больше этого.

— Все, что угодно, — прошептала Лаура, загипнотизированная душевной болью, от которой потемнели и приобрели янтарный оттенок его глаза.

— Ты приходила сюда сегодня вечером, чтобы проститься со своим любовником, или ты собиралась продолжать ваши тайные свидания и после нашей свадьбы?

Лаура уставилась на него, пытаясь понять, что он имеет в виду.

— Но ведь я… я …

Николас легонько прижал палец к ее дрожащим губам, заставляя замолчать.

— Жаль, что правда не так легко сходит с твоих прелестных губ, как ложь. Вероятно, мне надо было спросить, думала ли ты о нем каждый раз, когда я держал тебя в своих объятиях. — Он положил руку на ее талию, привлекая Лауру к себе. — Его лицо ты видела, когда закрывала глаза? — Ее глаза закрылись, когда Николас провел губами по нежным векам. Его губы проследовали вниз по щеке к уголку ее рта. — Ты дрожишь и задыхаешься от желания, когда его губы прикасаются к твоим?

Лаура издала не вздох, а стон, когда губы Николаса полностью подчинили ее себе. Она не дрожала, она вздрагивала. И если бы он не обнимал ее за талию второй рукой, прижимая к своему, источающему власть, телу, она могла бы даже потерять сознание. Это был не поцелуй просителя, ухаживающего за своей невестой. Это был поцелуй пирата — поцелуй, не дающий пощады и не берущий пленных. Поцелуй, желающий стащить то, что плохо лежит. Его язык дразнил ее рот, проникая вглубь с шелковистым жаром, от которого Лаура просто таяла. Не думая ни о чем и не замечая вокруг ничего, кроме изысканной жажды, которую пробуждал его поцелуй, она обхватила рукой его затылок, побуждая проникать все глубже и глубже.

— Черт тебя подери, женщина! — пробормотал Николас, прижимаясь губами к ее волосам. И несмотря на резкие слова, его руки еще крепче прижали ее к бьющемуся сердцу. — Как ты можешь так целовать меня, если твое сердце принадлежит другому?

Его слова, наконец, проникли в одурманенный разум Лауры. Ее затопила теплая волна облегчения, она отпихнула его от себя и на заплетающихся ногах отступила назад, безуспешно зажимая рукой рвущийся наружу хохот.

Николас мрачно посмотрел на нее.

— Сначала ты выказываешь презрение моим чувствам, а теперь смеешь дразнить. Мои поздравления, мисс Фарли. Вы еще бессердечнее, чем я предполагал.

Несмотря на все прилагаемые усилия, Лауре так и не удалось стереть с лица ни грустную улыбку, ни отражающееся в глазах смущенное обожание.

— Какая глупость! И ты действительно в это веришь? Что я пришла сюда на свидание с любовником?

— А разве это неправда? — требовательно спросил он, умудряясь выглядеть при лунном свете одновременно и опасным и уязвимым.

Лаура беспомощно покачала головой, она сделала шаг к нему, потом еще один.

— Конечно, нет. Ты же должен понимать, что это невозможно.

— Почему?

Он застыл, когда она прикоснулась к его щеке и кончиками пальцев провела по тому месту, где должна была бы быть ямочка.

— Потому, что ты единственный мужчина, которого я когда-либо хотела.

Приподнявшись на цыпочки, она прижалась губами к его рту. Она целовала его так, как она не посмела целовать в тот первый день в лесу, с наивной смелостью посасывая его губы и обрушивая его последние защитные бастионы. Он с яростной силой обнял ее, обхватил обеими руками.

Запустив руку ей в волосы, он откинул ее голову назад, чтобы всмотреться в искрящиеся глаза.

— Если ты пришла сюда не для встречи с любовником, — хрипло произнес он. — Тогда зачем ты пришла?

— Вот для этого, — прошептала она, не желая осквернять этот момент легкомысленной ложью. — Я пришла вот для этого. — И прежде, чем он успел задать следующий вопрос, она ухватила его за рубашку на груди и притянула его губы к своим, давая ему единственный ответ, в котором он нуждался.

В этот момент Лаура понимала, что дурачит не только его, но и себя. Не лес и не лунный свет околдовали ее сердце; это был мужчина. Она попала под его чары в тот миг, когда их губы впервые соприкоснулись. А пока его рот окутывал ее своей магией, его руки показывали свою волшебную ловкость, раскрывая застежку ее плаща и стягивая его с ее плеч.

Он отодвинулся и, посмотрев на нее сверху вниз, судорожно вздохнул. Какую бы одежду он ни ожидал найти у нее под плащом, он явно не думал, что это будет ночная рубашка.

— Маленькая дурочка, — с ласковым упреком пробормотал он. — Ты что, хочешь замерзнуть до смерти?

— Такая опасность слишком мала, — уверила его Лаура, дрожа под его притягательно горячим взглядом. — Напротив, кажется, я чувствую сильный жар.

Его обжигающие губы коснулись бьющегося под тонкой кожей пульса у нее на горле.

— Тогда тебе, вероятно, надо прилечь.

Если бы они находились в гостиной поместья, она, возможно, и попротестовала бы немного, но здесь, в язычески диком месте, казалось совершенно естественным, что плащ падет с ее плеч на постель из листьев. И еще более естественным, что Николас мягко опустится на нее сверху, в зовущие изгибы ее тела. Когда его большое сильное тело закрыло от нее собой лунный свет, Лаура поняла, что больше не заигрывает с опасностью, а приветствует ее с открытым забралом. Принц он или король гоблинов, но она пойдет за ним, куда бы он ее ни взял.

Николас взял ее с собой. Опустил в сладкий и темный лабиринт желания, где только он был единственным светом в темном царстве. Восхитительное нарастание веса его тела не подавляло ее, а вызывало нежность, поскольку их поцелуи становились все изощренней и смелей. Его рука скользила по ее боку вниз к пышному бедру и обратно, нежно подчиняя ее своим прикосновениям, пока ей не стало казаться только естественным, что он обхватывает рукой ее грудь через тончайшее полотно ночной рубашки и большим пальцем проводит по затвердевшему соску.

Не отрываясь от его рта, Лаура судорожно вздохнула, ее затопляла тысяча новых ощущений, которые она даже не знала, что может испытывать. Он стал дразнить пульсирующий бутон ее груди большим и указательным пальцами, и по ее венам полилось удовольствие, которое где-то внизу живота объединялось в мощный поток потрясающих ощущений. Когда она сжимала бедра, колено Николаса оказывалось между ними и подталкивало волны удовольствия, заставляя их проникать все глубже и глубже внутрь нее.

Погрузив пальцы в шелковистые волосы Николаса, Лаура выгнулась, прижимаясь к нему и инстинктивно ища облегчение от изысканного давления внутри своего тела. Он принял это за приглашение, просунув свои ноги между ее бедер. Он был таким горячим, напряженным и тяжелым, что тонкая ткань его брюк из оленьей кожи едва не лопалась спереди. Он раскачивался в этой чувственной колыбели в ритме, который был древнее дуба, под которым они укрывались, и щедро расточал ее нетерпеливому рту поцелуй за поцелуем, наслаждаясь ее вздохами и стонами, как будто они были самым сладким нектаром.

Между двумя такими поцелуями мир Лауры разлетелся на тысячи осколков. Ее крик отозвался лесным эхом — отрывистый вопль, который, казалось, звучит и звучит, словно экстаз, что пронизывал ее волнами восхитительной дрожи.

Николас откинул голову, наслаждаясь его музыкой. И хотя память не слишком хорошо служила ему, он бы мог поставить на кон всю свою жизнь, что никогда еще не видел более прекрасного зрелища, чем то, что представляла собой Лаура. Мокрые ресницы на раскрасневшихся щеках, влажные полуоткрытые губы, нижняя часть ее ночной рубашки сбилась между подрагивающими бедрами. Движением, таким же естественным, как вздох, он просунул руку ей под рубашку и застонал от удовольствия и сладострастной муки, когда его пальцы скользнули по влажным шелковистым завиткам в истекающую соком сладость под ними. Под его прикосновением она раскрылась как цветок, поощряя его средний палец проникнуть в нее поглубже.

Лаура резко открыла глаза. И хотя они еще были замутнены потрясением, ни с чем нельзя было спутать ее судорожный вздох или дрожь, что прошла по ее нетронутой плоти. Она была такой, какой и говорила. Она была невинна. Она принадлежала ему.

И должна была остаться невинной еще несколько недолгих часов, пока служитель Господа не благословит их союз и не предоставит им права на тела друг друга. Но Николас не хотел ждать благословения. Он хотел ее прямо сейчас.

И она хотела его. Ее глаза светились страхом, но и доверием тоже. Доверием таким хрупким, что он знал, что она не станет его останавливать, если он решит нарушить его.

Николаса застиг врасплох рвущий из его груди восторг. Он чисто и громко захохотал и, обняв Лауру, перекатился на спину с тем, чтобы теперь она оказалась сверху, а он внизу.

Упершись руками ему в грудь, она сердито уставилась на него.

— Приятно видеть, как ты находишь забавной мою неопытность.

— Я смеюсь не над тобой, ангел. Я смеюсь над самим собой. — Он убрал с ее лица волосы, его рука все еще подрагивала от недавнего экстаза. — Кажется, ты все это время была права насчет меня. Я не из тех мужчин, которые могут скомпрометировать свою невесту. Не в ночь перед свадьбой, во всяком случае.

Лаура с минуту обдумывала это открытие, и ее покрытое веснушками лицо не потеряло ни капли серьезности.

— А как насчет ночи после нашей свадьбы?

Николас усмехнулся.

— В эту ночь я буду только счастлив позволить тебе скомпрометировать меня.

Карета тряско ехала по туманным лондонским улицам, ее извозчик был замотан в шерстяное кашне, а на голове у него красовалась высокая черная шляпа. И несмотря на любопытные взгляды пьяных бродяг и близоруких женщин, которые наводняли узкие переулки, окна кареты закрывали занавески цвета бургундского вина, а на ее внушительных дверцах не было герба, который помог бы опознать ее владельцев.

Если бы кто-то застал Диану мчащейся посреди ночи в закрытой карете, да еще наедине с печально известным маркизом Джиллингемом, это нанесло бы непоправимый удар ее репутации. Она испытывала несколько извращенное удовольствие при мысли о том, как жалостливые взгляды сплетниц превратились бы в шокированные. Пусть бы для разнообразия пошептались о ней за спинами своих поклонников!

Пригладив волосы, она обиженно глянула на мужчину, растянувшегося напротив нее на шикарных бархатных подушках. Несмотря на ленивую позу, он выглядел, как всегда, безупречно, ничем не выдавая, что его, как и ее саму, вытащили из уютной постели посреди ночи. В воздухе витал богатый аромат его одеколона "лавровый ром", от которого она слегка пьянела.

— Ты так барабанил в дверь, что до смерти перепугал моих слуг, — сказала она. — Очень надеюсь, что твоя информация стоит того, чтобы поднимать меня с постели в такой час.

Тейн положил ногу на ногу. И хотя между ними было достаточно большое расстояние и можно было не беспокоиться, что он заденет ее, Диана поджала ноги, скрыв их под юбками.

— Приношу свои глубочайшие извинения за то, что нарушил ваш отдых, леди, — протянул он. — Когда детектив, которого я нанял, сообщил новости, я и сам был уже в постели, хотя еще не спал.

— И почему это меня не удивляет? — пробормотала она, стараясь не менять вежливого выражения лица.

Зеленые глаза Тейна сузились.

— Я также был в одиночестве.

Диана почувствовала, что краснеет. Отведя взгляд от его лица, она стащила перчатки и расстегнула застежку своей мантильи.

— Думаете, что на сей раз этот Уоткинс действительно взял настоящий след?

— Очень надеюсь, что так. В противном случае, нам останется только один вывод, к которому мы пришли еще две недели назад — что ваш кузен просто бесследно исчез вместе со своей лошадью.

Карета сделала крутой поворот, заставив их обоих замолкнуть. Диана отодвинула на окне занавеску. Они проезжали мимо заброшенных складов, каждый из которых был еще более обветшалый, чем предыдущий. В конце концов карета остановилась перед непривлекательным зданием с разбитыми окнами, которые смотрели в ночь, словно глаза мертвеца.

Кучер спустился со своих козел и открыл дверцу кареты. Диана мгновенно вычислила, что они где-то недалеко от причалов. Резкое зловоние гниющей рыбы было почти непереносимым.

— Жди здесь нас, — скомандовал Тейн кучеру, выбираясь вместе с Дианой из кареты.

— Сэр, вы уверены, что это мудрое решение? — спросил тот, нервно оглядывая пустынную улицу.

— Нет, не уверен, — ответил Тейн. — Но мне были даны именно такие указания.

Когда тени большого неуклюжего здания поглотили их, Диана, сама того не замечая, прижалась к Тейну и даже не подумала протестовать, когда его рука в перчатке поддержала ее за локоть. Он прошел мимо главного входа, и они с Дианой спустились к узкому переулку, что лежал между двумя разрушающимися зданиями из кирпича.

В темноте проявилась скромная деревянная дверь. Тейн коротко и резко постучал в нее. Но никто не отозвался.

— Может быть, мы пришли не по тому адресу? — спросила Диана, выглядывая из-за его плеча.

Но прежде, чем он смог ответить, дверь с ужасным ржавым скрипом начала открываться. Огромный, похожий на медведя, мужчина с ломаными зубами и сальными бакенбардами появился из темноты, в кулаке, напоминающем окорок, он держал огромную, еще не до конца обглоданную, кость. Диана не могла не задуматься о том, не бедренная ли это кость последнего человека, который посмел помешать его обеду.

К чести Тейна, он даже не моргнул глазом.

— Я пришел, чтобы увидеть Уоткинса. Он посылал за мной.

— Туда. — С кости сорвались капельки жира, когда мужик ткнул ею куда-то назад.

Они прошли через узенький коридорчик в огромный, напоминающий пещеру, зал, где каждое их движение отдавалось тревожным эхом. Оставив все претензии на гордость, Диана схватилась за фалду пальто Тейна. Почувствовав ее испуганный рывок, тот обернулся и теплыми пальцами взял ее за руку.

По обеим сторонам помещения стояло два ящика, и на каждом было по фонарю, которые тускло освещали пространство вокруг себя. На одном из таких же ящиков сидел человек со связанными за спиной руками. Диана чуть было не решила, что он мертв, но он поднял голову, и она не смогла сдержать крика ужаса.

Он смотрел на нее одним, блестящим в узкой щелочке распухших век, глазом, а второй полностью заплыл огромным синяком и не открывался. Несмотря на свежую струйку крови в уголке его рта и яркий синяк на скуле, в его позе не было и следа поражения.

— Лорд Джиллингем, — послышался из-за их спин приятный голос. — Спасибо, что так быстро отозвались на мою просьбу приехать сюда. — М-р Теофелиус Уоткинс появился из темноты, его щеголеватый вид был испорчен пятнами засохшей крови на девственно белой манишке.

Тейн повернулся к нему.

— Что это значит, Уоткинс? Леди наняла вас, чтобы найти своего кузена, а не набрасываться с побоями на какого-то тощего старика.

Тощий старик, несмотря на кляп, что-то пробормотал, и Диана удивленно посмотрела на него.

Улыбка Уоткинса превратилась в насмешку.

— Простите, если я оскорбил ваши тонкие чувства, мой лорд, но он знает, где кузен леди. Но не говорит.

— Не представляю, как он может сделать это с таким мерзким кляпом во рту, — парировал Тейн.

Уоткинс бросил на пленника хищный взгляд.

— У него неприятная манера говорить, когда я не задаю вопросов. Я думал, что, возможно, вам удастся его урезонить, вы ведь джентльмен и все такое. Я сказал ему о вознаграждении, но его это, похоже, не впечатлило.

После недолгих раздумий, Тейн рявкнул:

— Развяжите его.

— Но, мой лорд, я не думаю, что это очень…

— Развяжите его, — повторил Тейн. — И немедленно.

Уоткинс неохотно кивнул своему неповоротливому прихвостню. Мужик вытащил очень зловещего вида нож и присел на корточки за спиной пленника.

Когда кляп и веревки упали на пол, Тейн произнес:

— М-р Уоткинс не лгал Вам, сэр. За информацию, которую мы ищем, действительно назначено существенное вознаграждение.

Потирая стертые запястья, старик насмешливо посмотрел на Тейна.

— И что же это может быть, мой лорд? Тридцать серебряников?

Прежде чем Диана или Тейн сумели отреагировать, Уоткинс с силой пнул его ботинком по ребрам.

— Тебе не повредит проявлять побольше уважения этому джентльмену и его леди, — прорычал он. — Но повредит, если ты этого не сделаешь.

Потрясенная небрежной жестокостью детектива, Диана протиснулась мимо него и опустилась на колени около старика. Она поддерживала его за плечи, пока он пытался отдышаться, а потом взяла его грязную руку своей, совершенно не думая о том, что это испортит дорогие белые перчатки. Она с удивлением ощутила, что у нее на глаза наворачиваются слезы, а потом удивилась еще сильнее, почувствовав на своем плече твердую руку Тейна.

— Прошу вас, сэр, — сказала она. — Мой кузен исчез почти месяц назад, и я вне себя от беспокойства. Если вы хоть что-то знаете о его местонахождении, скажите нам, я прошу вас. — Старик настороженно следил, как она роется в сумочке и вытаскивает миниатюру Стерлинга, заказанную художнику на его восемнадцатилетие. — Она дрожащей рукой протянула ее старику. — Сейчас он на десять лет старше, но все равно очень похож.

Его твердый взгляд медленно перенесся от миниатюры к ее лицу.

— Так кто такой этот ваш кузен, мисс?

— Вы не знаете? — озадаченная Диана обернулась к угрюмому Уоткинсу. — Разве вы не сказали ему?

Детектив неловко откашлялся.

— В таких делах мы стараемся не раскрывать личность нашего клиента, если в этом нет безусловной необходимости.

— Когда мой раздувшийся труп всплывет в Темзе, — сказал старик с дружелюбным сарказмом, — будет еще меньше вероятности, что я расскажу тем, кто меня туда сбросил хоть что-нибудь.

На этот раз настала очередь Уоткинса зарычать. Проигнорировав сыщика, Диана мягко сказала:

— Человека, которого мы ищем и которого последний раз видели в Лондоне в четверг, двенадцатого июля — зовут Стерлинг Харлоу, он седьмой герцог Девонбрук.

С изможденного лица старика разом исчезли все краски, отчего синяки на нем рельефно выделились. И хотя его губы полуобморочно приоткрылись, рука сильно, до боли, сжала руку Дианы.

— Тейн! — закричала Диана, встревоженная его реакцией.

Тейн опустился около нее на колени и рукой обхватил старика за плечи.

— О Господи, — прошептал тот, цепляясь за руку Дианы так, словно она была его единственной надеждой. — Вы должны помочь мне! Мы должны остановить ее прежде, чем она продаст душу самому дьяволу!

Глава 15

Николас проснулся от птичьего пения и звона колоколов. Он спрыгнул с постели и распахнул окно. Лоскутное одеяло раскинувшихся зеленых лугов, усеянных толстыми, обросшими шерстью овцами, переливалось под потрясающей голубизной неба. Радостный перезвон церковных колоколов, казалось, вызванивал его имя, приглашая принять участие в поразительном праздновании. Опершись руками об подоконник, он высунулся под нагретый солнцем ветерок и вдохнул бессловесную молитву благодарения.

Это был прекрасный летний день.

Это был день его свадьбы.

Он с улыбкой потянулся, разминая затекшие мускулы. Несмотря на то, что уже почти рассвело, когда они с Лаурой проскользнули в дом, стараясь заглушить свои шаги и хихиканье, он не чувствовал никакой усталости. Она в конце концов призналась, почему она бродила по лесу в такое жутковатое время. Ей понадобились лепестки дикой розы, чтобы украсить силлабаб, которым Куки планировала удивить его во время свадебного завтрака. Он покачал головой, поражаясь тому, какой замысловатой и сбивающей с толку может быть женская логика.

Оставив окно приоткрытым, он опустился на стул и натянул брюки, ни разу не взглянув в зеркало на туалетном столике. Он идиот, если думает, что сможет найти себя в этой холодной и полированной поверхности. Его бы вполне устроило, даже если бы он оказался лишь наполовину тем, чье отражение он видел в любящих глазах Лауры. Больше не имело значения, кем он был до того, как потерял память. Все, что имело значение сейчас, это кем он станет сегодня — мужем Лауре и отцом ее детям.

Он потянулся за рубашкой, и маленькая пушистая головка ткнулась ему в лодыжку. Маленькая желтая кошечка обвилась вокруг его ноги, а басовитое мурлыканье делало ее похожей на тигрицу в миниатюре.

Николас сгреб кошечку рукой и прижал к голой груди роскошное тепленькое тельце.

— Ты же знаешь, что я не смогу устоять, ненасытная ты хитрюшка, но должен тебя предупредить, что это последнее утро, когда я полностью твой.

Раздался громкий стук в дверь.

— Входите, Куки, — крикнул он. — Я еще не одет.

Куки просунула голову в дверь, краснея от смущения под своим чепцом.

— Постыдились бы так дразнить пожилую женщину, м-р Ник. Если бы из одежды на вас оказалась только эта ваша улыбочка, боюсь, мое бедное старое сердце могло бы этого не перенести.

— Держу пари, ваше бедное старое сердце гораздо сильнее, чем вы готовы признать. А это что? — спросил он, оглядывая аккуратную стопку предметов одежды в ее руках. — Я ожидал, что это будет поднос с оладушками.

— Я не все свое время проводила с платьем мисс Лауры, знаете ли. — Она протянула ему свое подношение, застенчиво склонив голову.

Он взял одежду и обнаружил, что она состоит из короткого элегантного фрака темно-синего испанского сукна и пары брюк буйволиного цвета.

— Куки, неужели это сделали вы? — пробормотал он, проводя рукой по ее старательным стежкам. — Кажется, я не видел свадебного костюма красивее, чем этот.

Она отмела его похвалу.

— Просто немного старого полотна, которое я нашла на чердаке. Я хочу, чтобы сегодня моя девочка гордилась вами, когда вы встанете рядом с нею под любопытными взглядами этих деревенских. — Она обеспокоено глянула на его бедра. — Я надеюсь, брюки вам впору. Я ведь только предполагала ваш размер.

Николас медленно поднял голову и, невинно моргая, встретился с ней взглядом.

Вспыхнув, Куки попятилась к двери и погрозила ему пальцем.

— Снова за старое, бесстыдник! Поумерьте свои нечестивые мысли, или я побегу прямо к мисс Лауре и скажу, что вы не можете жениться на ней, поскольку сходите с ума по мне.

Николас откинул голову и громко захохотал.

— А потом Лаура подерется с Довером за его вилы, и мы вернемся как раз туда, откуда начали. — По лицу Куки прошла тень, и он спустился на землю.

— От Довера нет никаких известий?

Она попыталась храбро улыбнуться.

— Не напоминайте о моем старом безбожнике. Он на все способен ради того, чтобы не переступать порога церкви. Вот увидите — он примчится, как только учует запах ветчины со свадебного завтрака.

Лаура наклонила голову и задержала дыхание, пока Лотти украшала ее голову венком из бутонов роз. Потом она выпрямилась, поймав свое отражение в напольном зеркале, которое Джордж притащил с чердака. Несмотря на то, что ее волосы были собраны в свободный пук на затылке, ее лицо обрамляли блестящие локоны, уложенные при помощи обжигающе горячих щипцов для завивки и слезинок нетерпения.

Все уколы булавками, которые она стерпела за последние две недели, явно того стоили. Платье с высокой талией идеально подходило ей по фигуре, рукава с буфами, отороченные брюссельскими кружевами, открывали ее тонкие руки. На ногах у нее были изящные крошечные туфельки с завязками из атласных лент кремового цвета.

Лаура чувствовала себя не невестой. Она чувствовала себя принцессой.

— Лотти, пощипли мне немного щеки, а то они слишком бледные. И проверь, наготове ли нюхательная соль, на случай, если я упаду в обморок во время церемонии. — Лаура обняла себя за плечи, пытаясь успокоить сосание под ложечкой. — Я раньше не представляла, что можно быть такой счастливой и напуганной одновременно.

— У тебя есть все права быть счастливой, — твердо сказала Лотти, сильно ущипнув ее за правую щеку. — Через два дня тебе исполнится двадцать один, и Арден Менор станет твоим навсегда.

Лаура глянула на младшую сестру так, словно у нее выросла вторая голова. Она забыла не только о своем дне рождения, она уже почти запамятовала, по какой причине она притащила Николаса в поместье. С того дня ставки поднялись намного выше. Сейчас она уже понимала, что эта разрушающаяся груда кирпичей, неважно насколько ею любимая, уже не будет для нее домом без Николаса.

Она подыскивала слова, чтобы объяснить это Лотти, когда в дверях появился Джордж с красным от страданий лицом.

— Лаура! Куки перекрахмалила мой воротник, и он колет мне уши!

— Не верти головой, Джордж, — предупредила его Лаура. — А то выколешь себе глаз. — Она повернулась к сестре и коротко, но сильно обняла Лотти. — Думаю, нет необходимости объяснять тебе насчет моего счастья. Когда-нибудь ты сама все поймешь.

— И ты когда-нибудь тоже, — прошептала Лотти, уныло провожая взглядом смеющуюся Лауру, вместе с Джорджем уходящую из комнаты.

На свадьбу Лауры пришел посмотреть весь Арден.

Пока Бетси и Алиса Богворт изящно прикладывали к глазам платочки, отвергнутые Лаурой потенциальные женихи звучно сморкались в свои. Прошел слух, что Том Дилмор даже помылся по такому случаю, хотя пожилая вдова, сидящая рядом с ним, все равно зажимала нос. Прихожане ахнули, когда появился Уэсли Трамбл, он был чисто выбрит, за исключением пучков волос, которые торчали у него из ушей. И хотя была только половина десятого утра, пьяный Абель Грантем уже рассказал всем, кто хотел слушать, как он спрыгнул со своего осла, чтобы спасти маленькую Лауру, когда она упала в ясли во время самодеятельного рождественского спектакля. Его сын Тули успел заснуть еще до начала церемонии и сейчас похрапывал, сложив руки на своем необъятном животе, без сомнения приберегая силы для свадебного завтрака, который должен был быть устроен после бракосочетания.

Куки сидела на своем месте на церковной скамье в полном одиночестве. Ее красивая шляпка была утыкана перьями, выдернутыми у одного из цыплят, которых она зарезала сегодня утром. Джордж стоял рядом с Николасом, вытянувшись в струнку, с пышным шейным платком и стоячим накрахмаленным воротником он выглядел на все четырнадцать. Лотти стояла около Лауры и до побеления пальцев сжимала в руках букет дельфиниумов и лилий.

Но Лаура смотрела только на Николаса. И хотя они оба стояли лицом к алтарю, она искоса поглядывала на него из-под полуопущенных ресниц, обращая внимание на то, чего раньше никогда не замечала — небольшие морщинки по обеим сторонам рта, которые были заметны, даже когда он не улыбался; то, какими упрямыми волнами ложатся сзади его волосы, крошечный порез на шее, там, где он порезался при бритье. Прошлой ночью она касалась его шеи своим ртом и пробовала на вкус податливую кожу, пока его красивые ловкие пальцы трогали ее в тех местах, где она даже сама не смела к себе прикасаться. И все равно, сегодня он выглядел для нее незнакомцем больше, чем когда-либо.

Преподобный Тилсбури бубнил под нос молитвы из требника, его голос едва доходил до нее сквозь церковный гул.

Пока этот голос внезапно не стал глубоким, привлекая внимание к каждому слову.

— Я прошу и требую от вас обоих (как в страшный день суда, когда все тайны сердца будут открыты): если кому-либо из вас известны препятствия, из-за которых вы не можете сочетаться законным браком, чтобы вы признались нам.

Лотти громко втянула в себя воздух. Джордж двумя пальцами оттянул воротник.

Вокруг Лауры, казалось, вспухло облако тишины, высасывая весь воздух у нее из легких. Она бросила испуганный взгляд на Николаса. Тот подмигнул ей, его губы сложились в ободряющую улыбку. Лаура вдруг ощутила, что снова может дышать.

Он больше не был для нее незнакомцем. Он был мужчиной, которого она любила. И если ей когда-нибудь, после окончания их земного пути, придется предстать перед Господом за содеянное, она это сделает. Потому что он был единственным секретом, сохранение которого она сочла бы того стоящим.

Лаура придержала язык, потому что пришло время ей брать его в мужья. Она сделала это без колебаний, ее голос чисто зазвучал в залитом солнцем нефе, когда она давала обет любить, лелеять и повиноваться ему в болезни и здравии, богатстве и бедности, и пока смерть не разлучит их.

Священник положил на вытянутую руку молитвенник и выжидающе откашлялся. Лаура вдруг с ужасом поняла, что у Николаса нет кольца, чтобы надеть ей. Или она думала, что нет, пока он не вытащил из кармана своего жилета узкий золотой кружок и мягко опустил его на книгу.

Священник вернул ему кольцо, и Николас надел его Лауре на палец.

— Я нашел его в шкатулке с драгоценностями леди Элеоноры, — прошептал он. — Если она была такой щедрой, как ты говорила, думаю, она не стала бы возражать.

Лаура опустила глаза на блестящий гранат, когда-то принадлежавший бабушке леди Элеоноры, и улыбнулась Николасу сквозь завесу слез.

— Думаю, она была бы только довольна.

Лучащийся улыбкой преподобный Тилсбури соединил их правые руки. Подняв их в воздух, он произнес голосом, который донесся до самых дальних уголков церкви.

— Кого Господь соединил вместе, человек не может разъединить.

— От всего сердца аминь! — крикнула Куки, а остальные прихожане взорвались громом аплодисментов.

Джордж вынырнул из церкви, за ним поплелась Лотти. Пока Лаура и Николас получали свое первое Святое причастие в качестве мужа и жены, брат и сестра присоединились к остальным, ждущим на церковном дворе своей очереди поздравить новобрачных.

Медленно шествуя к густой тени дуба, Джордж привычным движением отряхнул гофрированные манжеты, как много раз делал его новый шурин.

— Знаешь, Лотти, я думаю, что, возможно, мы все это время ошибались насчет Николаса. В конце концов, он может оказаться неплохим парнем.

На его слова встретили только мрачное молчание.

Джордж вздохнул.

— Я знаю, что ты сегодня встала не с той ноги, но если ты хоть на пять минут перестанешь дуться, то может быть, наконец, заметишь …. — Он повернулся и понял, что обращается к пустоте. Его сестра исчезла.

— Лотти? — Он оглядел толпу, слоняющуюся по церковному двору, но ее подпрыгивающих золотых локонов нигде не было видно.

Николас и Лаура вышли из дверей церкви, они сияли так, что озаряли все вокруг подобно восходу солнца. Им удалось сделать всего шаг, как их окружила говорливая толпа из желающих поздравить. Джордж стал протискиваться сквозь нее, и когда он, наконец, появился рядом с Лаурой, его волосы уже были в полном беспорядке, а шейный платок скособочился.

Он дернул ее за рукав.

— Лаура! Вы не видела Лотти?

Не отпуская руку Николаса, Лаура посмотрела на него, ошеломленная и сияющая от счастья.

— Что? Лотти? Да, конечно, я видела ее. Ей так шло новое розовое платье, не правда ли?

И прежде чем он успел ей еще хоть что-то объяснить, она отвернулась, чтобы поздороваться с кем-то из гостей. Поняв, что ждать от нее помощи не приходится, Джордж расстроено отошел назад. Вместе с женщинами из деревни, которых она наняла себе в помощь, Куки забралась в маленькую тележку, запряженную лошадьми, собираясь вернуться в поместье и приготовить свадебный завтрак.

Когда она тронулась в путь, Джордж побежал рядом с тележкой.

— Лотти пропала, Куки. Ты не видела ее?

Куки добродушно рассмеялась.

— Думаешь, ты сможешь найти свою сестру, пока есть работа, которая должна быть сделана? Насколько я знаю свою Лотти, она не появится, пока стол не будет уставлен ее любимыми сладостями.

Она сильно дернула за поводья, а Джордж рывком развернулся и обезумевшим взглядом метнулся по церковному двору. Лотти нигде не было видно, но он слышал ее голос так ясно, словно она шептала ему на ухо.

"В романах мисс Рэдклиф злодей, который стремится скомпрометировать героиню, всегда встречает свою безвременную кончину, прежде чем ему удается совершить задуманное".

После недавней беды с ядом он предположил, что она отказалась от своих диких планов. Но что, если он ошибся?

Он всматривался в затененное пространство под дубом, как вдруг заметил золотую вспышку на самой вершине колокольни. Каменный ангел стоял на выступающем парапете башенки, его распростертые крылья стремились в небо. А прямо под ним, на ступеньках церкви, стояли Лаура и Николас, и толпа вокруг них, наконец, начала редеть.

"А что ты будешь делать, если ни один из твоих экспериментов не приведет к результатам, на которые ты надеешься?" — спросил он у Лотти, когда они сидели как раз на самом том месте, где сейчас стояли Лаура и Николас.

Она тогда посмотрела вверх на ангела и улыбнулась одной из своих таинственных улыбок.

"Тогда нам просто придется обратиться к небесам в поисках божественного вдохновения".

— Нет, — прошептал Джордж, медленно скользя перепуганным взглядом по ангельскому лику статуи. — О Боже, пожалуйста! Только не это.

Никто даже не узнает. Если ему удастся добраться до Лотти, прежде чем она сделает какую-нибудь глупость, никто ни о чем не узнает.

Эта мысль рефреном звучала в мозгу Джорджа, когда он отпихнул в сторону старика Хелфорда Томбоба и ринулся к двери, ведущей на колокольню.

Старик погрозил ему своей тростью.

— В мое время у щенков вроде тебя было гораздо больше манер!

У него не было времени извиняться и даже не было времени дать глазам возможность приспособиться к темноте в башне. Спотыкаясь о колокольные языки, Джордж поднялся к винтовой лестнице и взлетел по ступенькам с такой скоростью, что сердце едва не выскакивало у него из груди.

Но когда он ворвался в башню, его сердце едва не остановилось.

На каменном выступе за спиной ангела сидела Лотти и скалывала железным долотом цемент вокруг его подставки.

Джордж замер на месте, боясь сделать хоть один шаг.

Маленькое личико Лотти было необычно спокойным. Она даже не оторвалась от работы, чтобы посмотреть на него.

— Не пытайся остановить меня. Я слишком много трудилась ради этого. Я приходила сюда расковыривать этот проклятый камень день за днем, пока ты тренировался завязывать перед зеркалом свой шейный платок, чтобы не опозорить перед алтарем его светлость. Если хочешь, наконец, помочь, вернись вниз и попробуй увести Лауру со ступеней.

— Положи долото, Лотти. Ты ведь не хочешь, чтобы это произошло.

— А почему нет? Ты должен признать, что это блестящий план, сравнимый с любым, даже самым сенсационным, готическим заговором. Все подумают, что произошел просто трагический несчастный случай. Лаура сможет получить Арден Менор и останется с нами. И все будет так, как было до его появления.

Джордж покачал головой.

— Нет, не будет. Жизнь никогда уже не станет прежней, потому что ты разобьешь Лауре сердце.

— Она простит меня со временем, — заспорила Лотти, откалывая большой кусок цемента. — Она никогда не могла злиться на меня больше часа. Помнишь, как я позволила мисс Пушистой родить котят на ее любимой шали, и она обозвала меня ужасным и эгоистичным созданием? Я так плакала, что мне стало трудно дышать, и она потом извинилась, что я посинела от плача из-за нее.

— На этот раз слез будет недостаточно. — Джордж сделал шаг по направлению к сестре и мягко сказал: — Лотти, она любит его.

Лотти затихла, долото выскользнуло у нее из руки и со звоном упало на каменный пол. В конце концов она подняла на Джорджа огромные голубые глаза, в которых блестели слезы.

— Я знаю. Я тоже.

Джордж едва успел подскочить, чтобы не дать ей упасть, когда у нее подогнулись коленки. Она вцепилась в него и зарыдала, как обычная маленькая девочка, а не утонченная юная леди. Прижавшись к его плечу, она прерывисто всхлипывала и бормотала.

— Он назвал меня Златовлаской! Он взлохматил мне волосы и назвал меня Златовлаской, как делал наш папа!

Джордж неловко погладил ее по волосам. Но его утешающие слова потонули в оглушающем колокольном звоне.

Все его тело начало сотрясаться.

— Колокола! — понял он, сжимая зубы от звуковой волны. Дьячок должен был позвонить в колокола, чтобы сообщить всей деревне радостную новость о свадьбе Лауры и Николаса. Этот небесный звон создавал на колокольне адскую какофонию.

Лотти с беззвучным воплем вывернулась у него из рук и зажала уши. И прежде чем он успел схватить ее, она пошатнулась, отступая назад, и споткнулась об каменного ангела.

Статуя закачалась. Последний кусок цемента, удерживавший ее на парапете, развалился, и статуя стала клониться в сторону улицы. Джордж бросился к ней, но опоздал. Им с Лотти оставалось только в ужасе смотреть, как ангел летит вниз, стремительно приближаясь к церковным ступеням.

Глава 16

— Ты слышишь колокола? — закричал Николас, когда с башни раздалась их оглушительная песня.

— Не колокола, дорогой, — крикнула в ответ Лаура. — Это ангелы, которые поют каждый раз, когда я смотрю в твои глаза.

Он выгнул бровь, и с выражением лица скорее дьявольским, чем ангельским, прижал губы ей к уху и пробормотал:

— Сегодня ночью я обещаю тебе показать краешек рая.

— А зачем ждать до вечера? — пробормотала Лаура. Она обвела языком пересохшие губы и приглашающе повернулась к нему лицом.

Он уже собирался принять приглашение, как вдруг небо резко заслонила падающая откуда-то сверху тень. Лаура продолжала стоять с закрытыми глазами и полуоткрытыми губами, когда Николас толкнул ее так, что она слетела с церковного крыльца, задом пересчитывая ступеньки.

Раздался ужасный грохот, сопровождаемым ослепляющим облаком пыли и испуганными криками вперемешку с кашлем. Первые минуты Лаура была способна только лежать на траве в состоянии полного шока. Поцелуи Николаса оказывали на нее потрясающее воздействие, но она никогда еще не падала от них со ступенек.

Протирая слезящиеся от пыли глаза, она с трудом поднялась на ноги. Прекрасное платье, над которым с такой заботой трудилась Куки, теперь было в пятнах травяного сока и все в прорехах. Венок из бутонов роз свесился ей на глаз. Она осознавала, что по церковному двору за ее спиной снуют люди, их испуганные крики перекрывали неумолимый звон колоколов, но она могла думать только о том, чтобы вернуться к Николасу.

Качаясь как пьяный эльф, она пошла обратно к ступенькам. На них валялись куски цемента и камня. Она стала пробираться по ним, когда услышала, как знакомый голос кричит:

— Лаура!

Лаура рывком обернулась и увидела Лотти, которая вместе с Джорджем вылетела из-за угла церкви. Личико Лотти засияло как римская свечка, когда она увидела Лауру, но потом так же быстро потухло. Дети застыли на месте, глядя на нечто за ее спиной.

Селяне вдруг прекратили разговоры. Колокола смолкли. Ангелы перестали петь. Само время, кажется, замедлило свой бег, когда Лаура обернулась. Пыль рассеялась как раз настолько, чтобы можно было разглядеть мужчину, который лежал на церковном крыльце, как сломанная кукла-марионетка.

— Николас? — прошептала Лаура.

Она упала около него на колени. Если не обращать внимания на струйку крови, стекающую из неглубокого пореза у него на лбу, казалось, что он просто спит. Лаура моргнула, убеждаясь, что таинственный предмет, валяющийся рядом с ним, на самом деле чье-то оторванное крыло. Она посмотрела в небо, впервые осознав, что произошло.

Когда статуя ангела начала падать с парапета, Николас оттолкнул ее в сторону и принял на себя главный удар.

Селяне стали медленно подниматься к ней на ступеньки, а Лаура просунула дрожащую руку внутрь жилета Николаса. Его сердце под ее ладонью билось так же сильно и живо, как и в тот день, когда она нашла его в лесу.

Ее затопило облегчение и радость, когда его веки дрогнули и открылись. Но потрясенное выражение глаз заставило ее ужаснуться. Если удар по голове отнял у него память, не может ли другой удар ее восстановить?

Схватив Николаса за отвороты пиджака, она осторожно встряхнула его.

— Ты помнишь меня, Никки? Ты знаешь, кто я?

Она прикусила губу, пока он старался сфокусировать взгляд на ее лице. Она чувствовала, как селяне рядом с ней задержали дыхание.

— Конечно, я знаю, кто ты, — Он убрал бутон, запутавшийся у нее в волосах, на его щеке стала отчетливо видна ямочка. — Ты — моя жена.

Смеясь сквозь слезы, Лаура бросилась ему в объятия под одобрительные возгласы селян. С ее помощью и под крики "ура" Николас поднялся на ноги.

Лаура обхватила его за талию и обняла так сильно, словно хотела никогда больше не отпускать.

— Ты меня перепугал, как никогда в жизни! Я решила, что ты погиб.

— Не глупи, малышка. Человек, который может увернуться от пушечного ядра, не позволит какой-то статуе попасть ему по голове. — Он потер висок и вздрогнул, задев пальцами порез. — Я нырнул в дверной проем, но крыло, должно быть, задело меня по касательной. — Он бросил обеспокоенный взгляд на пустой парапет. — Как ты думаешь, от чего он мог упасть? Могло это произойти из-за колоколов?

Лаура не успела ответить, поскольку волна желающих помочь снесла их вниз по ступенькам и дальше во двор церкви. Тули Грантхем с такой силой хлопнул Николаса по спине, что он чуть не упал, а Том Дилмор подмигнул Лауре и сказал:

— Хорошо, что ты во время очухался, приятель. А то я уже приготовился выражать твоей вдовушке соболезнования.

Остальные отвергнутые женихи Лауры тоже последовали за ними и стали наперебой хвалить Николаса за храбрость и быструю реакцию. Они были так поглощены этим, что даже не заметили роскошного черного экипажа, который остановился около ворот церкви.

Вдова Уитерспун пихнула в бок Лауру своим острым локтем.

— С дороги, девушки! У вас уже был шанс поцеловать новобрачного, теперь моя очередь.

Лауре ничего не оставалось, как отступить в сторону и позволить кудахчущей вдове прижать морщинистые губы к щеке Николаса. Она смеялась над тем, как он добродушно передернулся, когда заметила экипаж. Облегчение от того, что ее муж жив, по-прежнему волновало ее больше, чем небольшое любопытство, когда лакей в золотой ливрее спрыгнул со своих козел и открыл дверцу с нарисованным на ней замысловатым гербом.

Ее глаза широко распахнулись, когда из темного внутри экипажа выпрыгнули два чудовищных с виду создания. Для собак они были слишком большими. Должно быть, они были волками.

— Мама, смотри! — закричал какой-то ребенок. — Смотри, там медведи!

Элис Богворт издала пронзительный вопль, и селяне стали разбегаться в разные стороны, поскольку животные большими скачками понеслись по траве прямо к церковному крыльцу. Лаура застыла от ужаса, не в состоянии ни убежать, ни закричать. Но животные пронеслись мимо нее, и в едином прыжке на грудь Николасу опрокинули его на спину, поставив ему на грудь свои огромные лапы.

Лаура испугалась, что они сейчас разорвут ему горло, но те вместо этого стали лизать его в лицо длинными розовыми языками. Николас несколько мгновений ошеломленно лежал в траве, потом скорчил гримасу и отпихнул от себя их огромные головы.

— Господи Боже, да прекратите меня слюнявить с головы до ног! Я сегодня уже принимал ванну, так что благодарю покорно.

Держась за голову, он с трудом поднялся на ноги, но собаки продолжали прыгать и нарезать круги вокруг него, не позволяя сдвинуться с места.

Так продолжалось до тех пор, пока один из псов не наступил ему на ногу. Николас откинул голову и заорал:

— Калибан! Цербер! Сидеть!

Все, кто был во дворе церкви, включая Лауру, вздрогнули. Собаки сели, внезапно превратившись в создания не опасней, чем статуэтки из подставки для книг.

Николас встретился глазами с Лаурой, и в них было столько паники и смятения, что стало ясно: он потрясен собственной вспышкой так же сильно, как и она. Но у них не было времени сравнивать впечатления, потому что из экипажа выбралась женщина и тоже помчалась к ним.

Разрыдавшись, она обняла Николаса за шею и стала покрывать его лицо поцелуями.

— Ах ты, милый негодник, ты все-таки жив! Ты действительно жив! А я уже почти потеряла надежду!

В первый момент Николас застыл в ее объятиях. Потом медленно поднял руки.

— Диана? — Его рука задрожала, когда он убирал с ее лица темные волосы. — Это ты? Это действительно ты?

Лаура отвернулась, больше не в силах смотреть на нежность их встречи. Начиная с атласных полусапожек и заканчивая страусиными перьями на шляпе, эта женщина была такой, какой Лаура никогда не была и не будет — красивой, изящной, искушенной. И мужчина, державший ее в объятиях, совершенно очевидно обожал ее.

Николас обещал ей краешек рая и, кажется, это все, что у нее останется.

Когда мимо них прошествовал джентльмен с тростью подмышкой, Лотти взяла Лауру за руку, хотя он не удостоил их даже взглядом,

Николас несколько секунд безучастно смотрел на него, но потом в его глазах вспыхнуло узнавание.

— Тейн? Тейн? Какого черта ты здесь делаешь?

Мужчина хлопнул его по плечу и осклабился.

— Я пришел тебе на помощь, как ты много раз приходил на помощь мне на поле битвы. Ты же не думаешь, что я мог остаться безразличным к тому, что ты собираешься приковать себя за ногу к какой-то глупой деревенской девчонке.

Николас моргнул и покачал головой, словно просыпаясь от длинного и фантастического сна.

— Я уже вообще ничего не понимаю, в этом нет никакого смысла. — Он прижал ладонь ко лбу. — Если бы у меня только перестала так сильно болеть голова…

Женщина собственническим жестом взяла его за руку.

— Не волнуйся, Стерлинг. Все обретет смысл, когда ты вернешься в Девонбрук Холл, где ты и должен находиться.

Лаура могла бы поклясться, что уже пережила худший момент в своей жизни. Но она была неправа.

Худший момент наступил, когда мужчина, за которого она только что вышла замуж, сузив глаза, медленно перевел на нее взгляд. Она почти видела, как тепло уходит из их золотых глубин, оставляя вместо себя холодность и расчетливость и делая их похожими на осколки замерзшего янтаря. Осознав, что только что продала душу и тело Стерлингу Харлоу, Девонбрукскому Дьяволу, Лаура сделала единственное, что ей оставалось.

Она упала в обморок.