Поцелуй страсти

13

— Что ему было нужно?

Вопрос прозвучал так резко, почти вызывающе, что у Виктории от удивления округлились глаза. Тем не менее она прошла к диванчику и уселась рядом с Хэррисоном Гилфордом.

— Мистер Уэсли хотел пригласить меня завтра поутру на верховую прогулку.

— Вы, разумеется, отклонили его приглашение?

— Почему же? Наоборот, я сказала ему, что с радостью поеду с ним кататься, — сухо произнесла Виктория.

Хэррисон вскочил с такой поспешностью, что тарелка с лепешками, стоявшая у него на колене, упала на пол и с жалобным звоном раскололась.

— То есть как это «с радостью»? Согласившись скакать по окрестностям с этим… дремучим варваром, вы изволили насмехаться надо мной!

Виктория тоже вскочила с места, и ее темные глаза полыхнули негодованием.

— Простите, Хэррисон, но я не позволю вам разговаривать со мной в таком тоне! Или вы считаете, что имеете на меня какие-то права? То, что я согласилась покататься с Майлзом Уэлсли, нисколько вас не касается! Кстати, мне кажется, что вы слишком уж засиделись, и будет лучше, если вы уедете.

Хэррисон наконец понял, что повышать голос на Викторию — не лучшее средство добиться ее расположения. Он поторопился исправить ошибку:

— Извините меня, Виктория. Боюсь, что я позволил себе на минуту поддаться чувствам. Давайте присядем и спокойно все обсудим.

— Нечего тут обсуждать! — холодно отрезала Виктория. — И вообще, как я уже сказала, вам пора ехать.

От такого высокомерного обращения Хэррисон снова вспылил:

— Очень мило! Стремитесь, так сказать, побыстрее от меня отделаться… А почему — вот вопрос? Ждете моего отъезда, чтобы впустить к себе этого наглого американца, который пока что прячется за домом?

Намеки Хэррисона несказанно разозлили Викторию, но, когда она заговорила снова, в ее голосе прозвучало убийственное спокойствие:

— Мы с вами, Хэррисон, дружим не первый год. И по этой лишь причине я постараюсь не придавать значения вашим последним словам. Теперь же я еще раз предлагаю вам меня оставить. Надеюсь, вы не станете проявлять назойливости, которая неприлична джентльмену? Или прикажете позвать слуг, чтобы они помогли вам покинуть этот дом?

Хэррисон схватил перчатки и шляпу со стоявшего у двери столика и круто повернулся к Виктории. Глаза его побелели от ярости.

— Незачем звать на помощь, миледи. И не в том дело, что среди всей вашей прислуги вряд ли найдется человек, у которого достанет сил «помочь мне покинуть этот дом». Вы совершенно справедливо заметили, что мы дружим уже не первый год — и лишь по этой причине я постараюсь забыть о вашем недружественном демарше и сию же минуту уеду из Пемброк-хауса!

— «Недружественный демарш», Гилфорд? — удивленно выдохнула Виктория. — Как прикажете понимать ваши высокопарные слова?

— Вы прекрасно знаете — как! Мы с вами, можно сказать, помолвлены, а теперь, когда ваш отец умер и у вас нет больше причин оставаться в Пемброке, все в графстве только и ждут, когда о нашей помолвке будет объявлено официально.

— Что ж, этим «всем» ждать придется очень и очень Долго, — гневно бросила Виктория, — поскольку у меня нет ни малейшего желания выходить замуж ни за вас, ни за кого-либо другого!

— Ничего подобного, вы выйдете за меня замуж, — самодовольным тоном произнес Хэррисон. — Все будет так, как я давным-давно задумал.

— Вы бы сначала выяснили, что задумала я!

Хэррисон предпочел пропустить реплику Виктории мимо ушей.

— Более того, появляясь в компании этого шального американца, вы унижаете меня в глазах общества, и я терпеть этого не намерен!

Виктория расправила плечи, на секунду став словно выше ростом, и в упор посмотрела на Хэррисона.

— Разговор закончен, мистер Гилфорд. Желаю вам хорошо провести остаток дня.

Промчавшись мимо Хэррисона к двери и едва не сбив его при этом с ног, она вихрем вылетела в коридор, пересекла холл и в мгновение ока взлетела по лестнице к себе в спальню.

Захлопнув за собой дверь, девушка прижалась к ней спиной и срывающимся голосом пробормотала:

— Каков наглец! Он уже решил, что я принадлежу ему душой и телом!

Она прошла к окну, подняла штору и прильнула к стеклу, чтобы проследить за отъездом Гилфорда.

Внезапно крайнее раздражение на ее лице сменилось удивлением. Миг спустя Виктория, позабыв обо всем на свете, от души расхохоталась.

Внизу, у коновязи, Гилфорд садился в седло. Он отвязал уздечку, сунул ногу в стремя и уже готовился вскочить на коня, когда седло внезапно соскользнуло к животу лошади и Гилфорд брякнулся оземь.

Виктория хохотала так, что слезы навернулись на глаза. Первым ее порывом было открыть окно и с унизительным сочувствием осведомиться у распростертого в пыли Хэррисона, не ушибся ли он, но, с минуту поразмыслив, она отказалась от этой затеи. Не стоит выводить Гилфорда из себя — он и так уже разозлен сверх всякой меры.

Виктория бросилась на постель, представила себе валяющегося в пыли под ногами собственной лошади Хэррисона — и снова расхохоталась.

Вот достойный урок для такого напыщенного болвана! Непонятно лишь, как могло седло соскользнуть со спины коня? Похоже, кто-то решил подшутить и под Гилфордом ослабил подпругу.

И тут Викторию осенила мысль настолько невероятная, что девушка даже помахала рукой, будто отметая саму возможность такого оборота событий.

— Не может быть, — прошептала она едва слышно, — даже для «шального американца», как называет Майлза Хэррисон, это уж слишком!

— Доброе утро, Ребекка. Сегодня ты выглядишь просто сногсшибательно!

Служанка покраснела до самых корней своих пламенно-рыжих волос.

— Ах, лорд Уэлсли, вы такой неисправимый льстец! — пропела она, приглашая Майлза в дом. — Проходите, пожалуйста. Хозяйка уже почти собралась.

— Не надо называть меня лордом, Ребекка. Зови просто — «мистер Уэлсли», — сказал Майлз, подмигнув девушке, и вошел в просторный холл Пемброк-хауса.

— Не хотите ли выпить чаю в гостиной? — спросила Ребекка. — Я могу принести вам пирожных, лепешек, а еще…

— Спасибо, не нужно, — перебил девушку Майлз, опасаясь, что Ребекка станет перечислять содержимое хозяйской кладовой. — Если ты не против, я подожду леди Викторию в холле.

— Как скажете, сэр, — пролепетала Ребекка. — Устраивайтесь поудобнее, а я пойду скажу хозяйке, что вы Уже здесь.

— Спешить незачем. Я пришел пораньше, а потому Уверен, что леди еще не готова.

Ухмыльнувшись, Майлз уселся на простой деревянный стул и закинул ногу за ногу.

Хотя Майлз того не знал, Виктория уже оделась и стояла на площадке второго этажа, наблюдая за происходящим. Когда Ребекка поднялась по ступенькам, чтобы ее позвать, девушка приложила палец к губам и с заговорщицким видом улыбнулась, призывая служанку к молчанию. Та ответила ей улыбкой и прошептала:

— Ну разве это не самый очаровательный мужчина в графстве, миледи?

Виктория, занятая созерцанием «самого очаровательного мужчины в графстве», коротко кивнула. Майлз и в самом деле был великолепен, а его бриджи для верховой езды и коричневый облегающий фрак лишь подчеркивали его привлекательность.

— Он не только хорош собой, но еще и добр, — продолжала нашептывать горничная на ухо хозяйке.

— Добр? Ты так думаешь? — удивилась Виктория. — Ты, наверное, забыла, Ребекка, что он явился к нам, чтобы выманить у нас лучших наших лошадей?

— Извините, мадам, но я не верю, что мистер Уэлсли способен на такое. Он приехал в Пемброк-хаус по приглашению сэра Джона, да упокоит господь его душу, не для того, чтобы выманить у вас лошадей, но чтобы купить их. Уверена, в его намерениях не было ничего бесчестного.

— Дай-то бог, чтобы все было так, как ты говоришь, — прошептала Виктория и неожиданно для служанки добавила: — Иди, Ребекка, — тебе пора приступать к своим обязанностям.

Служанка согласно кивнула и отправилась по своим делам. Правда, прежде чем спуститься в холл, она бросила через плечо задумчивый взгляд на свою хозяйку и пробормотала:

— Некоторые люди даже не подозревают, как им везет в жизни. Интересно, что бы леди Виктория запела, если бы ей пришлось провести хотя бы пару вечеров в обществе конюхов? Уверена, после этого она сразу бы поняла, какое сокровище мистер Уэлсли!

Между тем «сокровище» поднялся на ноги, чтобы приветствовать леди Викторию, которая в этот миг выглядела просто ослепительно. Она была одета в серый твидовый костюм для верховой езды, который так соблазнительно обрисовывал ее фигуру, что Майлз, помимо воли, ощутил прилив желания.

Молодой человек судорожно сглотнул, стараясь овладеть собой, и с явным усилием изобразил на губах вежливую улыбку.

— Доброе утро, миледи. Вы сегодня чудесно выглядите.

Виктория опустила глаза и с сомнением оглядела свой скромный серый костюм.

— Вы и вправду так считаете, мистер Уэлсли?

— Да, — честно ответил Майлз, — хотя серый цвет, на мой вкус, несколько блекловат.

Виктория удивленно изогнула бровь.

— Вот как? Какой же цвет предпочитаете вы?

Майлз ослепительно улыбнулся.

— На мой взгляд, к вашим волосам и глазам подходит один-единственный.

— Правда? И какой же?

— Красный.

— Красный? — выдохнула пораженная Виктория. — Так вы полагаете, мне нужно носить красное? Уверяю вас, вряд ли в Англии найдется уважающая себя дама, которая позволит себе…

— В красном вы были бы просто обворожительны, — твердо сказал Майлз. — Думаю, настанет такой день, когда я увижу вас в красном платье.

— Могу вас заверить, сэр, что этого не случится никогда.

Майлз как-то совсем по-мальчишески подмигнул ей:

— Поживем — увидим. Ну как, мы едем на прогулку или нет?

— Обязательно, — ответила Виктория, натягивая перчатки.

Они рука об руку вышли за дверь и стали спускаться по ступенькам.

Как это все-таки по-американски, рассуждала про себя Виктория, следуя рядом с Майлзом, избрать из всех цветов именно красный! Для английской девушки из хорошей семьи красное платье — верх дурного тона. Уж и не знаю, смогу ли я провести в обществе этого человека хотя бы один день, даже если это необходимо ради осуществления моих планов?

В сущности, Виктория ничего толком не знала о Майлзе Уэлсли и еще меньше его понимала. По сравнению с другими ее знакомыми этот человек казался ей чересчур порывист. Он был слишком открыт, говорил что вздумается, был прям и непосредствен до крайности. Столь же чрезмерными казались ей его красота и привлекательность. Ни один мужчина из тех, кого знала Виктория, не мог в этом смысле равняться с Майлзом Уэлсли. Неужели все американцы таковы? — задавалась она вопросом и сама же себе отвечала, что национальность, по-видимому, тут ни при чем.

Как бы то ни было, всякий раз, когда Майлз оказывался рядом, сердце у нее в груди замирало и становилось трудно дышать. Фиона называла подобных людей «жизнелюбами». Именно такому человеку, по мнению Виктории, серый цвет и должен был казаться тусклым.

— Надеюсь, вас не разочарует окончательно тот факт, что лошадь у меня тоже серая? — с иронией в голосе осведомилась она. — Увы, красных лошадей нынче не достать.

Майлз заметил, что девушка смотрит на него с вызовом, и решил поддержать игру:

— Очень жаль. Кобыла клубничного цвета как нельзя лучше подошла бы к алому костюму для верховой езды.

Улыбка, появившаяся было на губах Виктории, улетучилась: стрелы ее сарказма явно не достигли цели.

— Итак, куда мы поедем? — торопливо спросила она, чтобы сменить тему.

— Вы не против, если мы прокатимся по полям? Я слышал, что где-то на задворках вашего имения имеются луга, где вы выпасаете молодняк.

Виктория искоса на него посмотрела, сообразив, что кто-то уже поставил Майлза в известность о ее маленьком секрете, который, впрочем, был отлично известен всем местным жителям.

— Как скажете, но заранее вас предупреждаю, что эти лошади не продаются.

Вскочив на коня, она сразу же пустила его галопом в надежде, что Майлзу придется скакать сзади и глотать пыль.

Увы, уловка не удалась. Отличный наездник, Майлз рее через минуту нагнал девушку и помчался с ней бок о бок.

Так, галопом, они одолели несколько миль, после чего Майлз крикнул:

— Берегитесь! Так вы скоро загоните вашу лошадь!

Виктория, понимая, что он прав, натянула поводья, и кобыла перешла на рысь.

— Здесь пасутся ваши лошади? — спросил Майлз, Указывая на огороженное частоколом пастбище.

Виктория согласно кивнула.

— В таком случае давайте остановимся и посмотрим на лошадок.

Поколебавшись, девушка снова кивнула.

Они спешились, взяли лошадей под уздцы и направились к ограде, за которой на изумрудно-зеленой травке резвился молодняк из табуна Пемброков.

С минуту Майлз и Виктория созерцали молодых лошадок, которые в отдалении щипали траву, время от времени вскидывая головы и оглашая окрестности громким веселым ржанием.

К изумлению девушки, Майлз неожиданно сунул в рот пальцы и свистнул так пронзительно, что Виктория едва не свалилась с ног. Лошадки как по команде вскинули головы, повернулись на звук и зарысили в сторону молодых людей, будто желая узнать, кто их обеспокоил. Это позволило Майлзу присмотреться к статям молодняка и определить его достоинства и недостатки.

— Это лошади от тех самых маток, которых вы показывали мне в конюшне?

— Большей частью. А почему вы спрашиваете?

— Да потому что они точно так же засекают ногу, как и те, что были выставлены на продажу.

— Мистер Уэлсли, — Виктория в сердцах хлопнула перчатками по колену. — Если вы еще раз скажете мне, что лошади Пемброков засекают ногу, я сяду на лошадь и вернусь домой!

Майлз посмотрел на нее и ухмыльнулся:

— Не любите вы выслушивать неприятные истины, миледи…

В ответ Виктория выхватила у него поводья своей кобылы.

— С меня довольно! Я отправляюсь в Пемброк-хаус.

Она сунула ногу в стремя и хотела вскочить в седло, но Майлз крепко обнял девушку за талию, подхватил на руки и легко, как перышко, снова поставил на землю.

— Не уезжайте, — прошептал он, наклоняясь к Виктории так близко, что едва не касался губами ее ушка. — Обещаю вам хранить молчание.

Виктория попыталась высвободиться, но Майлз держал ее крепко. Убедившись, что вырваться ей не удастся, она решила применить другую тактику и нежным голоском пропела:

— Ах, мистер Уэлсли, отпустите меня, пожалуйста!

— Так вот же — не отпущу, — словно кот, промурлыкал ей на ухо Майлз. — Мне нравится сжимать вас в объятиях.

— Но, мистер Уэлсли… Это, в конце концов, неприлично…

— К черту все приличия, — вполголоса сказал он. — Иногда они ужасно мешают. К тому же, целуя вас на конюшне, я тоже вел себя неприлично, зато сколько удовольствия получил!

— Мистер Уэлсли, прошу вас!

— Майлз. Зовите меня Майлз. Мистер Уэлсли — это мой отец.

— Хорошо… Пусть будет Майлз, — едва слышно произнесла Виктория, чувствуя, что ее силы и желание сопротивляться иссякают. — Так вот, Майлз, мы с вами не должны…

Закончить фразу ей так и не удалось, поскольку миг спустя молодой человек развернул ее к себе и припал поцелуем к ее губам. Словно по волшебству, с головы ее соскользнула шляпа, и стянутые в тугой узел волосы, обретя свободу, волной хлынули на плечи.

Виктория понимала, что так продолжаться не может, что она просто обязана оттолкнуть Майлза, но не находила для этого сил. С огромным трудом удавалось ей пока лишь одно: хотя бы отчасти сохранять ясность мысли.

У нее кружилась голова, подгибались ноги, жар сильного мужского тела наполнил ее сладкой истомой. Майлз целовал ее жадно, неудержимо, властно, и его дерзкие поцелуи распаляли в ее крови неведомые прежде желания.

— Майлз!.. — едва слышно простонала Виктория — и не узнала собственного голоса.

Уверенно и нежно он ласкал ее плечи, перебирал пальцами шелковистые волосы.

Виктория понимала: еще немного — и она лишится чувств.

— Майлз, — простонала она, — прекратите… прекратите немедля…

К большому ее удивлению, он подчинился, но не разжал объятий, и его жаркое дыхание все так же касалось ее щеки.

Словно очнувшись от сна, Виктория открыла глаза. И сразу же увидела над собой голубые глаза Майлза, затуманенные страстью, чуть приоткрытые чувственные губы.

Девушка перевела дыхание, высвободилась наконец из объятий Майлза и отступила на шаг. На этот раз он даже и не пытался ее удерживать.

— Вы… Вам нехорошо? — тихо спросила она. — У вас такое странное лицо…

— Да уж, наверное… — пробормотал Майлз, прикоснувшись дрожащей рукой к своим губам. Желание терзало его нестерпимо.

Виктория все так же озабоченно на него смотрела, и он на миг прикрыл глаза, провел по лицу ладонью:

— У меня все хорошо.

Виктория знать не могла, что творится с Майлзом, но подозревала в этом последствия их страстного поцелуя.

Раскаяние захлестнуло ее. В самом деле, что должен был подумать о ней Майлз после того, как она позволила себе подобные вольности? Кто знает, вдруг он потерял к ней всякое уважение?

Придав на всякий случай своему лицу строгое выражение, она твердо заявила:

— Мистер Уэлсли, я не могу позволить, чтобы вы впредь…

Майлз в упор глянул на нее — и она смолкла.

— Прошу вас, ничего не говорите. Это все испортит. — Он притянул девушку к себе, зарылся лицом в ее темные волосы и шепотом добавил: — Пожалуйста.

— Но мы не должны… Это… это нехорошо.

— Не смейте так говорить! Мы не сделали ничего дурного. Мы просто поцеловались. Что плохого может быть в поцелуе?

Отстранившись, Майлз сердито сверкнул глазами и раздельно, чуть не по слогам повторил:

— Ни-че-го!

— Это у вас в Америке «ничего», а у нас в Англии так не делается!

— Все-таки, наверное, делается — как иначе объяснить, что в Англии все еще не перевелись англичане? В глазах Виктории вспыхнуло негодование.

— Как вы смеете разговаривать со мной в подобном тоне? — вскричала она. — Очень может быть, мистер Уэлсли, что подобная манера ухаживать хороша для общения с американками, но для настоящей английской леди она неприемлема!

— Вот сейчас вы угодили в точку.

— Угодила в точку? — пробормотала Виктория. — О чем это вы?

— Я говорю о том, что вы, сами того не желая, в нескольких словах показали разницу между английскими и американскими женщинами.

Викторию рассуждения Майлза заинтересовали.

— Так в чем же, по-вашему, заключается эта разница?

— В том, что британские женщины более всего озабочены поддержанием своего статуса «леди», в то время как американки предпочитают оставаться такими, какие они есть.

— То есть…

— То есть просто женщинами.

— Ах, так? — в ярости воскликнула Виктория. — Вы, значит, отдаете предпочтение «просто женщинам» перед леди?

— Во все дни недели, детка, включая воскресенье.

Виктория гордо вскинула голову и посмотрела на Майлза в упор.

— В моем представлении, сэр, вам более всего подходит определение «варвар».

— А в моем представлении, мисс, вас и вам подобных лучше всего характеризует слово «ломаки»!

— Ломаки?! — возмущенно выдохнула Виктория. — Вы и вправду считаете, будто я ломаюсь, утверждая, что мне не нравится, когда мужчина распускает руки?

— Не знаю, нравится вам это или нет, — хмыкнул Майлз, — хотя бы потому, что наш поцелуй не имеет с этим ничего общего. Зато я уверен в другом: вам нравится быть в объятиях мужчины, нравятся его поцелуи, просто вы с присущим вам лицемерием не желаете этого признавать. Целоваться и «распускать руки» — это не совсем одно и то же, и мне жаль, что вы не понимаете разницы.

— Только не надо меня жалеть, мистер Уэлсли! — вскричала Виктория, вскакивая в седло и разбирая поводья. — И прошу вас: не приходите ко мне больше. Отныне — и впредь!

С этими словами она, гикнув и кольнув лошадь шпорами, помчалась к дому наискосок через поля. Темные волосы ее бились и трепетали на ветру, словно черный пиратский флаг.

Майлз глядел ей вслед с улыбкой на устах.

— Ишь ты — «Отныне — и впредь!», — покачал он головой, повторяя последние слова Виктории. — Увидим, миледи. «Впредь» — понятие растяжимое.