ГЛАВА 43

Вечером Себастьян, устроившись в библиотеке, читал книгу Огюстена Баррюэля о Революции, когда услышал шум у входной двери. Подняв голову, он прислушался к женскому голосу с легким французским акцентом. Минуту спустя в дверях появился Морей.

– Мадам Соваж желает вас видеть, милорд. Говорит, это касательно убийства ее брата, месье Дамиона Пельтана. – Лицо дворецкого сохраняло удивительную невозмутимость. Впрочем, он состоял на службе у Себастьяна уже более двух лет, и его не легко было сбить с панталыку, так же как Тома или Калхоуна.

– Зови, – сказал Себастьян и отложил книгу.

Он вышел из-за стола, когда в комнату шагнула Алекси Соваж. Она задержалась возле двери: одна ладонь опутана шнурком ридикюля, другая – прижимает к груди потертую шаль, накинутую на плечи.

– Пожалуйста, присаживайтесь, – указал он на кресло возле камина.

Француженка покачала головой:

– То, что я хочу сказать, не займет много времени. Я здесь только из-за Пола.

Пол. Теперь она зовет Гибсона просто по имени.

Реакция Себастьяна, должно быть, отразилась на его лице, потому что подбородок Алекси поднялся.

– Он твердит, что я должна вам довериться и напрасно утаиваю сведения, которые могут помочь разобраться в случившемся с Дамионом. И что Джарвис вам тоже враг. – Помолчав, она добавила: – Надеюсь, Пол не ошибается.

Себастьян услышал шаги Геро, спускающейся к ним по лестнице, и коротко спросил:

– Что за сведения?

– За день до того, как он был убит, Дамион рассказал мне, что подслушал часть беседы между месье Вондреем и Чарльзом, лордом Джарвисом. Из услышанного стало ясно, что Вондрей ведет двойную игру – вместо того, чтобы представлять интересы Франции, намеренно подыгрывает Джарвису, который старается завести мирные инициативы в тупик.

Это хорошо, даже слишком хорошо сочеталось с тем, что рассказала Себастьяну в парке леди Питер. Однако ему трудно было принять за чистую монету откровение, исходящее от Алекси.

– Насколько я понимаю, и Андре Фуше, и Камилла Бондюрана включили в делегацию специально, чтобы не допустить подобного попустительства.

– Да. И теперь Фуше тоже мертв.

Себастьян прислонился спиной к столу, скрестив руки на груди.

– То есть вы предполагаете, что Фуше в свою очередь обнаружил двурушничество Вондрея? Или это Дамион его просветил?

– Не знаю. Но такая мысль напрашивается, не правда ли?

– А взрыв на Голден-сквер?

– Похоже, меня пытались убить, думая, будто Дамион рассказал мне все, что знал.

– И как сюда вписывается жуткое надругательство над телами? Сердце Пельтана и глаза Фуше?

– Вот это для меня загадка.

Налив два бокала бургундского, Себастьян подошел к Алекси и протянул ей один. Чуть помешкав, она взяла вино.

Он сказал:

– Вондрей вполне способен вести двойную игру, и на этом поприще он отнюдь не первый. Но вряд ли он настолько мерзок, чтобы осквернить тела своих коллег. С какой целью?

– Я и не утверждаю, что убийца – именно Вондрей.

Себастьян внимательно всмотрелся в тонкое, осунувшееся лицо Алекси. И вдруг уловил, почему она так долго скрывала от него важные сведения.

– Понимаю. Не Вондрей, а Джарвис. Поэтому вы раньше молчали? Думали, что Джарвис убийца, и боялись, что я выдам вас ему, поскольку он приходится мне тестем? Или вы подозревали, что я с ним в сговоре?

Когда француженка ничего не ответила, Себастьян вздохнул:

– Я был бы последним, кто взялся бы отрицать, что Джарвис безжалостен и жесток. Он не моргнув глазом обречет на смерть десятки тысяч людей, если решит, что это спасет Англию или, по крайней мере, удержит на пути, который он считает наилучшим. Но не могу себе представить, чтобы Джарвис вырезал сердца и выкалывал глаза своим жертвам просто ради развлечения.

– Полагаю, это было сделано, чтобы бросить подозрение на кого-то другого.

– На кого же?

– Не знаю.

– Тогда эта тактика эффекта не возымела.

Его слова зажгли гневным румянцем ее щеки.

– Я и не ожидала, что вы ко мне прислушаетесь. – Алекси отставила свой бокал. Но вместо того, чтобы сразу уйти, добавила: – Так вы решились попытаться повернуть вашего ребенка в чреве матери?

Вопрос застал Себастьяна врасплох.

– Я передал леди Девлин ваше предложение.

– И что?

Он взглянул ей за спину, туда, где в дверях стояла Геро.

Та вмешалась:

– Вы обвиняете моего отца в убийстве вашего брата, а затем предлагаете свою помощь, чтобы спасти моего ребенка. Почему?

Алекси Соваж повернулась лицом к хозяйке дома. В физическом отношении трудно было вообразить двух более непохожих женщин. Француженка выглядела маленькой и почти неестественно хрупкой рядом с высокой и раздавшейся Геро. Но их обеих роднило чувство собственного достоинства, сочетавшееся с редкой готовностью поступать против общепринятых норм и ожиданий своего времени.

– Я врач. Помогать людям – мое призвание.

– Вы же понимаете, сколь сомнительным мне представляется ваш мотив?

Тень пронеслась по лицу француженки.

– Если вы не хотите позволить мне попытаться повернуть ребенка, есть определенные упражнения, которые иногда приводят к тому же результату. Встаньте на колени и на локти – на полу или на матраце – и упритесь лбом в скрещенные руки. Стойте так по пятнадцать или двадцать минут каждые два часа. Возможно, этого окажется достаточно, чтобы побудить малыша повернуться самому.

Геро промолчала, и Алекси Соваж добавила:

– Пожалуйста, попробуйте так сделать. Но если ребенок все же не повернется… Не ждите слишком долго. Обещаю, я не причиню вам вреда. – Докторесса оглянулась на Себастьяна. – Счастливо оставаться, месье.

И выбежала из комнаты.

До супругов донесся звук легких шагов вниз по лестнице.

Геро перехватила взгляд мужа.

– Ты ей доверяешь?

– Нет, – сказал он и глотнул вина.

Подойдя к окну, Геро проследила, как француженка забралась в поджидавший ее фиакр.

– Думаешь, она права, и за всем этим стоит Джарвис?

– Честно? Я не знаю.

Геро обернулась и посмотрела на Себастьяна.

– Пожалуй, тебе имеет смысл переговорить с Гендоном.

Конечно, это был верный совет. Гендон не только принимал непосредственное участие в предварительных мирных переговорах, но и лучше кого бы то ни было знал, на что способен Джарвис.

Что совсем не облегчало Себастьяну следующий шаг.


* * * * * * * *

Когда-то Алистер Сен-Сир, пятый граф Гендон, был гордым отцом одной дочери и трех крепких сыновей.

Но он подчеркнуто отдавал предпочтение двум старшим мальчикам, и это огорчало младшенького, Себастьяна, даже больше, чем он когда-либо кому-либо позволял заметить. Год за годом он изобретал бесчисленные объяснения суровости своего отца, нескрываемому гневному неприятию, часто искажавшему лицо графа при взгляде на негодного младшего сына. Может, виной всему то, что Себастьян нисколечко не похож на родителя: ни по характеру, ни по интересам, ни по внешности? Или причина кроется в чем-то другом? Год за годом Себастьян гадал и никак не мог угадать.

А потом, одного за другим, Гендон потерял двоих сыновей. Сначала умер старший, Ричард, а за ним и средний, Сесил. Единственным наследником графа остался Себастьян. Только став взрослым, он узнал наконец правду: красивая, веселая, златовласая графиня Гендон изменяла своему мужу. И на самом деле Себастьян был не сыном графа, а ублюдком, которого она прижила от какого-то из своих безымянных, безликих любовников. О чем всегда было известно Гендону.

Всегда.


* * * * * * * *

Граф дремал в кресле рядом с камином в библиотеке своего огромного особняка на Гросвенор-сквер, когда Себастьян замер в дверном проеме. Гендон давно уже разменял седьмой десяток, его коренастое тело с возрастом слегка сгорбилось, широкое лицо обмякло и обрюзгло, а волосы почти сплошь побелели и истончились.

Медля на пороге, Себастьян разглядывал мужчину, которого двадцать девять лет считал своим отцом, и который по сию пору оставался таковым в глазах общества. Себастьян допускал, что со временем сможет простить Гендону всю ложь, отравившую годы взросления. Но не думал, что когда-нибудь забудет, как граф позволил этой лжи разлучить Себастьяна с женщиной, к которой он прикипел всем сердцем и душой. Тот факт, что ему повезло обрести новую любовь, ни на йоту не уменьшал ни гнева, ни боли, подпитывавшей этот гнев. Правда, едва взгляд скользнул по знакомым, когда-то столь родным постаревшим чертам, на Себастьяна вдруг нахлынули мощные нежелательные чувства, которые он поспешил подавить.

Стук захлопнувшейся двери заставил Гендона оборвать размеренный храп и резко выпрямиться.

– Девлин. – Граф потер подбородок пухлой рукой. – Не слышал, как ты пришел. Это… неожиданно.

Поскольку за несколько последних месяцев общение двоих мужчин свелось лишь к полудюжине натянутых вежливых приветствий, «неожиданно» было явным преуменьшением.

Себастьян сказал:

– Если не ошибаюсь, вы имеете дело с делегацией, присланной Наполеоном, чтобы изучить возможность мирных переговоров между двумя нашими странами.

Гендон прочистил горло.

– И об этом сумел разузнать, да?

– Да, сумел.

Встав на ноги, Гендон направился к столику у камина, где лежали трубка и табак.

– Я ждал, что ты об этом проведаешь, раз уж взялся расследовать смерть того французского врача… как бишь его зовут?

– Пельтан.

– Да, верно, Пельтан. – Он занялся трубкой, наполняя чашку табаком и уминая его подушечкой большого пальца. Затем искоса глянул на Себастьяна. – Сам понимаешь, я не вправе обсуждать с тобой ход переговоров.

– Понимаю. Меня интересуют не переговоры, а отношение некоторых участников к возможности установления мира. Говорят, Джарвис выступает за продолжение войны до победного конца, пока наши войска не окажутся в Париже, а Наполеон не слетит с трона.

– Я бы сказал, в общих чертах так и есть.

– А Ливерпуль?

– Хм. Ну, отношение премьер-министра несколько иное. Он не меньше всех нас хотел бы избавиться от Бони. Но при этом крайне обеспокоен экономическими и политическими издержками войны. Подозреваю, что если бы Франция согласилась ужаться до своих изначальных границ, Ливерпуль приспособился бы к сосуществованию с Корсиканским выскочкой. В конце концов, Наполеон теперь женат на сестре императора Австрии. Ничто не мешает рассматривать их дитя как живое олицетворение союза традиций и современности. Своего рода примирение.

– Ясно, – сказал Себастьян. Он и не спрашивая знал, какова позиция Гендона по затронутому вопросу. Ненавидя радикализм и республиканизм, тот все же больше беспокоился о последствиях двадцати лет войны для Британии и ее граждан. – Другими словами, вы с Ливерпулем открыты к переговорам, а Джарвис хочет завести их в тупик.

– Это твои слова, не мои.

Себастьян смотрел, как граф зажигает вощеный фитиль и подносит к трубке.

– По моему опыту, Джарвис обычно добивается того, чего хочет.

Гендон поднял голову, его щеки от затяжки втянулись. Взгляды встретились сквозь пелену синего дыма.

– Да уж.

– Возможно ли, что Джарвис прилагает активные усилия, чтобы сорвать переговоры?

– В смысле, буквально устроив резню среди членов делегации? – Гендон еще глубже затянулся, его глаза задумчиво сузились. – Слишком мерзко даже для Джарвиса, не находишь?

– Пожалуй. А нет ли вероятности, что Джарвис подкупил Вондрея?

– Честно говоря, эта мысль у меня мелькала. Никаких доказательств, заметь, но впечатление такое складывается.

– Спасибо, – кивнул Себастьян и начал отворачиваться.

– Девлин?

Он оглянулся на графа.

Зубы Гендона сжались на чубуке трубки.

– Как леди Девлин?

– С ней все хорошо.

– А мой внук? Когда он должен появиться?

На самом деле этот ребенок не будет приходиться внуком Алистеру Сен-Сиру. Но если родится мальчик, он когда-нибудь в свою очередь станет виконтом Девлином и в конце концов графом Гендоном.

– Скоро, – сказал Себастьян после минутного колебания.

Гендон кивнул, его губы расслабились в легкой улыбке. И Себастьян снова ощутил отголосок старого чувства, связанного с мучительными и радостными воспоминаниями детства, которые совсем не хотелось воскрешать.

– Ты дашь мне знать? – хрипло спросил Гендон.

– Да.

Больше говорить было не о чем, и Себастьян ушел.


* * * * * * * *

Ночь была холодной; туман, густой и липкий, казалось, давил на город. Себастьян шел по пустынным улицам, звуки шагов глохли во влажном воздухе. Он пытался распутать клубок улик и версий, образовавшийся вокруг этой сбивающей с толку череды убийств. Но мысли невольно возвращались к одинокому старику, стоявшему у камина с трубкой в руке, к его приметным синим глазами, выдававшим множество противоречивых эмоций, которых, как подозревал Себастьян, сам граф никогда до конца не понимал.

Собираясь свернуть с улицы и подняться по ступенькам в свой дом, Себастьян услышал, что кто-то за ним бежит.

Он крутнулся, нащупывая кинжал в сапоге, когда задыхающийся голос воскликнул:

– Милорд Девлин?

Из тумана показался один из констеблей Лавджоя: открытый рот с усилием всасывал воздух, тяжеловесный живот трясся на полурыси.

Себастьян расслабился.

– Да, в чем дело?

Констебль остановился, его полное красное лицо блестело от пота, несмотря на холод. Он нагнулся, опершись руками о колени, и пытался отдышаться.

– Прошу прощения у вашей светлости, но произошло убийство. Сэр Генри подумал, что вам захочется узнать.

– Что случилось?

– На Бердкейдж-уолк джентльмена убили. – Констебль выпрямился, так и не избавившись от одышки. – Во всяком случае, леди… э-э-э… джентльмен, который с ней… хм… говорит, что это джентльмен. Вот ведь петрушка какая, джентльмен, а наряжен как леди. Сколько лет живу, никогда такого не видел!


Загрузка...