Почувствуй

Глава 2

Заходим в подъезд. Матвей первым, я дверью хлопаю, чтобы не думал, будто всё в порядке. Сцена, что он устроил, была поистине чудовищной!

Матвей усмехается. И не думает.

Четвертый год вместе! Кажется, я изучила этого человека вдоль и поперек, знаю как облупленного! Но каждый раз этот упрямый, невыносимый монстр находит чем задеть!

– Как прошел праздник? – спрашивает, нажимая копку лифта.

– Двенадцать детей и я. Угадай с трех раз, как он прошел!

– Попытка номер один, – чеканит слова Матвей.

Вкус горького шоколада растекается на языке.

– Ты была не одна. Судя по фото фирмы «Веселье в каждый дом». Поэтому все прошло бодро. Угадал с первого раза?

– Бинго! – выпаливаю я, вмиг меняя тактику и переобуваясь. – Праздник прошел просто прекрасно. Лучше, чем когда-либо.

Его плечи дергаются. Матвей отворачивается.

Двери разъезжаются, мы заходим в пустую кабину. Поднимаемся. В руках эти маски здоровые. Сколько раз мы вот так же возвращались после выступлений? Уставшие, довольные. Не счесть. Сумки в руках мешали обниматься. А вот губы были свободными, губам ничего не мешало. Сердечко билось о ребра, и казалось, не выдержит напряжения момента. Мы мчались с безумной скоростью в этом стареньком лифте. Вообще, время с Матвеем неслось ракетой, все три с половиной года на одном дыхании.

– Так, может, тебе всегда теперь работать с Костей? – выдает он с показушным участием.

Я учусь в техническом вузе на факультете нефти и газа. У нас в группе четыре девочки и шестнадцать мальчиков. Матвею не нравятся все девятнадцать человек.

– Может быть. Он знает все песни, представь. Наизусть. И попадает в ноты.

Мы смотрим друг на друга. Волоски на коже поднимаются, пульс частит. Я вне себя от тупости ситуации, в которой мы оказались!

– Уверена? – Матвей вздергивает бровь. Кривая улыбка растягивает его губы.

Закатываю глаза.

– Где ты был?

– Опоздал на автобус, потом летел в такси. Я же написал. Машина сейчас у брата, без нее туго.

– А до этого? Твоя учеба в час закончилась.

– Дела были.

– С Захаром опять? У тебя всегда находятся дела поважнее меня. К чему бы это?

– У меня дела поважнее? – делано ахает он. Глаза округляет. – Вот оно что! А ты, значит, меня на первое место всегда ставишь?

Лифт останавливается. Мы ехали, по ощущениям, целый час. Подмышки вспотели от стресса.

– Именно! – рявкаю я. Слезы на глаза выступают от несправедливости! Вылетаю на лестничную площадку. – Так и есть! Дура!

Достаю ключи, открываю дверь.

Матвей тоже заходит в квартиру. Пахнет пиццей, папа готовил, наверное. Мама должна прийти с работы ближе к семи. Дома никого.

Я разуваюсь и иду в свою комнату.

Матвей следом. Открываю шкаф, в котором храню костюмы.

– Надо бы, может, продезинфицировать? – усмехается Матвей, рассматривая синюю маску. – Мало ли чем он болеет? Туберкулез, например. Заразная шутка, говорю как медик.

– Прекрати. – Я забираю маску и кладу в шкаф. – Ты ведешь себя невыносимо! Сам опоздал и сам же обвиняешь. И нет, Костя ничем не болеет. Он очень мне помог.

– Я ни в чем тебя не обвиняю.

Матвей тянется к верхней полке и достает из коробки с бельем розовые стринги. Накручивает на палец. Я тут же вырываю из рук свою вещь, закидываю обратно и закрываю дверцу.

Он скрещивает руки на груди. Глядит враждебно. Мои психи ему не нравятся.

Сердце барабанит боевой марш.

– Ты сегодня чем заряжен? Холостыми или боевыми? – спрашиваю наконец. – Потому что если боевыми, то я не готова морально.

Напряженная атмосфера лопается как передутый воздушный шар.

Это наше с Матвеем правило. Мы оба вспыльчивые, но при этом оба… просто безумно друг в друга влюбленные. И чтобы не ранить, придумали правило: перед каждой ссорой предупреждать, какие сегодня патроны.

Холостые – будет не больно.

Боевые – готовься к обороне как следует. Пленных не берут.

Матвей мешкает секунду. Он всегда выбирает холостые, когда я спрашиваю таким тоном. Даже если настроен агрессивно, перезаряжает обойму на лету.

Смотрит на меня. Темный шоколад в любимых глазах плавится. Матвей опускает руки вдоль тела.

– Холостыми, Рай.

Он чуть отводит глаза в сторону, будто смущение почувствовал. Моя душа взъерошенной райской птичкой к нему летит. Обнять за шею, зацеловать щеки. Найти губы. Утешить.

Потом я вспоминаю, как он прятался в кустах и следил! Наблюдал, ждал чего-то! Видимо, проверял, изменяю ему или нет!

От возмущения слезы выступают. Господи! Я ему всё! Всю себя! Всё прощаю, три с половиной года только им живу! Люблю каждой клеточкой! Ни одного повода не давала в себе сомневаться. А ему мало!

Несправедливость такой силы, что устоять невозможно.

– И долго ты следил за нами с Костей? – Наступает моя очередь скрещивать руки.

– Я не следил.

– Прятался и следил! Знаешь, я уже почти не сомневаюсь, что у тебя кто-то есть. Потому что… – Выхожу в центр комнаты и начинаю демонстративно загибать пальцы, – во-первых, ты постоянно где-то пропадаешь и не рассказываешь где! Во-вторых, адски ревнуют те, у кого рыльце в пушку. В-третьих, ты будто специально провоцируешь ссоры! Если тебе нужна свобода, так и скажи.

– Поссориться сейчас пытаешься именно ты.

– Меня взбесило, что ты следил за мной!

– Интересно почему? Если скрывать нечего.

– С тех пор как ты начал с этим Захаром общаться, стал… – Осекаюсь.

– Кем?

– Невыносимым!

– А что собиралась-то сказать изначально, Рай?

– Ты меня снова подвел. И ведешь себя, будто я виновата. – Отворачиваюсь к окну. Ожесточенно любуюсь соседним домом.

– Да вы полчаса пялились друг на друга! Чуть щеки не треснули от улыбок. Еще немного, и он бы сосаться полез. Убил бы.

– Боже! – Я всплескиваю руками и начинаю метаться по комнате.

– Юль, Юлёк… – Мот пытается поймать, – в чем-то ты взрослая, а в чем-то совсем наивняк. Не видишь, как на тебя смотрят? Ты даже не представляешь, что у парней в голове при этом.

Ревность рвет на части. Отталкиваю. Дерусь. Кричу:

– По себе судишь?!

– Че?!

– Если ты на девок пялишься и думаешь всякое, не значит, что все так.

– Костя твой не такой, да?

Он не мой, придурок! Это ты мой! Только ты один!

– Не такой, – вырывается.

Мы смотрим друг на друга. Теплого какао сегодня не будет.

Ледяные глаза прищуриваются. Холод – это про резкую боль.

Мы рядом, но между нами миллиарды световых лет недопонимания и бессмысленной лжи.

– Не вздумай ему что-то сделать, Матвей. Если я узнаю, мы…

– Что мы? – перебивает он.

– Расстанемся.

– Ты меня бросишь из-за него? Вот как, Рай?

– Если ты ему навредишь – да. Он ничего плохого никому не сделал. Мне – тем более.

– Только хорошее?

Хватит цепляться к словам!

– Только хорошее.

Матвей дергается. По волосам рукой проводит и головой качает. Потом на меня смотрит.

Поднимает вверх ладони, словно сдаваясь. И идет в сторону выхода.

О боже! Ну что за дурачина!

– С тех пор как ты связался с этими пацанами, ведешь себя как полный кретин! – начитываю ему нотации, не отставая ни на шаг. Он что, правда сейчас уйдет и оставит меня одну в субботу вечером?! Столько планов было! – Они тебя настраивают против меня! Науськивают. А ты ведешься! Во всех видишь угрозу! И это не просто секция по боксу, это какая-то… секта слабоумных! Они там все мозги себе выбили! И тебе по ходу.

Матвей начинает обуваться. Напяливает кроссовку. Сердце колотится на разрыв.

Он зовет меня райской птичкой. Сколько раз повторяла, что это обычные воробьи с цветными перьями. Нет же.

– Если уйдешь, можешь не звонить мне никогда. Можешь вообще забыть о моем существовании.

Он шнурует вторую кроссовку. Бессердечный! Приехал, чтобы поругаться. И поругался! Возмущение паром из ушей идет.

– Вижу, ты добился своего. Что мне прикажешь делать? Позвонить Косте? Ты думаешь, я буду одна сидеть дома в субботу вечером?

Матвей поднимает глаза. Разрывает от желания побить его и сжать в объятиях.

– У тебя сегодня боевые, Рай, – выдавливает он.

Открывает дверь и выходит на лестничную площадку.

– Ты свой выбор сделал! – кричу я вслед.

Дверь захлопываю и спиной к ней прижимаюсь.

Трясет.