Почувствуй это снова

Глава 1

— Ты скоро, Любаш? — говорю я, плечом прижимая телефон к уху.

Получается довольно неуклюже. В одной руке тяжелый пакет с витаминами и косметикой, другой перебираю аккуратно развешенные на стенде платья. Ищу свой размер.

— Только закончила, Юль. Ты уже в ТЦ?

— Да, приехала раньше, нужно было забрать посылку. И мне тебя очень-очень не хватает!

— Папа обещал подбросить, жду его. Слушай, мы кофе попьем вместе или я домой заскочу перекусить?

— Э-э, нет. Давай вместе. А то ты через два часа только приедешь.

— Договорились. Займи столик.

— Выбрали что-нибудь? — громко спрашивает подкравшийся со спины консультант.

Я вздрагиваю от неожиданности. Телефон выскальзывает, и я едва успеваю его поймать в полуметре от плитки пола! Фух, повезло!

Поспешно выпрямляюсь, прячу мобильный в пакет.

— Ой, аккуратнее! Простите, не хотела пугать, — тушуется девушка.

— Ничего, поймала. Я подружку подожду и обязательно примерю пару вариантов. У вас славные платья. Возможно, что-то мне подойдет.

— На вашу фигуру любое сядет хорошо. Какой-то особенный повод?

— Спасибо за комплимент. Да, день рождения.

Улыбаюсь девушке, после чего выхожу из отдела. Через три недели мне исполнится девятнадцать лет. Красивые цифры, не так ли? Может быть, в них дело, а может — в чем-то еще... но именно в этот день хочется быть неотразимой. Во всем идеальной, в каждой мелочи.

Я редко отмечаю свой день рождения. Так уж вышло, что мама родила меня первого января, мало кто вообще в эту дату вспоминает о моем существовании. У друзей и близких зачастую есть планы поважнее. Я учусь на втором курсе в техническом вузе, затяжные зимние каникулы у нас сменяются жестокой сессией, когда уж точно не до гулянок.

Но в следующем году все будет иначе. Абсолютно всё. Я твердо решила устроить настоящую вечеринку.

Смотрю на часы, прикидывая, чем бы еще заняться, пока жду лучшую подругу. Прогуливаюсь по первому этажу торгового центра, а потом направляюсь на фудкорт. Присаживаюсь за первый освободившийся столик, достаю сотовый и листаю страницы в соцсети.

От скуки поднимаю глаза, оглядываюсь. В воскресенье народу — пресс! Яблоку негде упасть. Повезло, что я нашла свободный стол. Пожалуй, подожду Любу здесь, она после художки голодная, наверное. Когда Люба пишет картины, она увлекается и может часами не есть.

Взгляд скользит по суетливым посетителям торгового центра. Где-то недалеко плачет ребенок, откуда-то справа доносится громкая детская песенка, слова которой я знаю наизусть, как и положено аниматору со стажем. Начинаю машинально шлепать губами, а потом резко замолкаю.

Потому что натыкаюсь глазами своими любопытными на слишком знакомые плечи. И спину слишком знакомую. Затылок, короткую стрижку... Моргаю.

Да ла-адно.

Все перечисленное, вкупе с высоким ростом и взрывным нравом, принадлежит Матвею Адомайтису, студенту медицинского вуза, самому горячему парню города. И по совместительству — любви всей моей жизни.

Кожу покалывать начинает везде, но особенно сильно — вдоль позвоночника. Это неконтролируемо. Реакция на Матвея не поддается планированию и хоть какому-то здравому смыслу. Она больше месяца такая. Хотя нет, лгу. Поначалу я, как тряпка, сразу реветь начинала, теперь хотя бы глаза сухие. Освоилась. А то ревела, дура, ревела! Едва о нем подумаю.

Думала я часто. Три года назад Матвей добился моей взаимности и мы начали встречаться. В этом ноябре страшно поссорились. Он заявил, что его любовь ко мне была больной, что он лечил ее как какой-нибудь сезонный грипп и наконец вылечил.

Больше месяца между нами ничего нет. Ноль общения. Ноль встреч. Ноль чувств.

Проголодался, значит. Зашел пообедать.

Подбираюсь вся.

Я планировала пригласить его на вечеринку по случаю своего дня рождения. Его и еще человек тридцать, чтобы было не очевидно.

Матвей об этом пока не знает. Он стоит с подносом в руках и напряженно оглядывается, ища свободное местечко.

Я же глазам своим не верю. Серьезно? Внезапная встреча именно сейчас? Когда у меня настроение было хорошим? Когда я по привычке все еще продолжаю вздрагивать от каждого сигнала телефона?

Рано.

Эту красную толстовку я дарила ему на прошлый Новый год. Матвей надевал ее от силы раза три, и то, чтобы мне приятное делать. Красный цвет ему не нравится, хотя идет безумно. И сегодня он в ней.

Глубокий вдох-выдох.

Матвей продолжает искать свободный столик, мне же внезапно хочется залезть под свой. Я не просто смотрю на него — я дышу с трудом. Матвей был моим первым. Он был моим всем. Он... сказал, что я болезнь и что он вылечился.

В следующую секунду Матвей оборачивается и наши глаза встречаются. Его брови взлетают вверх, я суетливо поднимаю руку и нейтрально улыбаюсь.

Не плачу. Умница.

Машу.

У него стрижка другая — затылок и виски гладко выбриты, лишь дерзкая полоса черных волос от лба до макушки. Если ладонью провести по отрастающему ежику, станет понятно, что он жесткий.

Глава 2

Взгляд Матвея скользит по моим губам, подбородку. Касается шеи. Он ощутимый, от него кожу покалывает крошечными иголочками. Я гашу порыв проверить, не осталось ли визуальных следов, и невозмутимо произношу:

— Мы слишком недолго друзья, чтобы делать друг другу секретные одолжения.

Кровь ударяет в лицо, аж щеки печет.

«Секретные одолжения»? Серьезно, Юля?!

Матвей смотрит на часы. Склоняет голову набок, чуть прищуривается. Потом пытается поймать мой взгляд, но я та-ак сильно интересуюсь проходящей мимо женщиной в ярко-зеленом костюме, что его попытки смутить терпят фатальный крах.

Во всем этом флирте я мало смыслю, не хватает опыта. Но и сдаваться без боя не планирую.

— Минуты три... — тянет Матвей. — Да, для секретных и правда пока рановато. Подождем полчасика?

Я усмехаюсь.

— Ладно, рассказывай, что хотел.

— Но ты согласна?

— Нет! — Выходит, увы, с восторгом.

Он качает головой и проводит по губам, как бы застегивая их на молнию. Но ведь так нельзя делать! Я уже заинтересовалась! Не удерживаюсь и хохочу вслух, а потом краснею еще больше. Когда мы в последний раз вот так шутили? Болтали о ерунде, подкалывали друг друга? Не помню.

Последние месяцы отношений были похожи на нескончаемое кровопускание и вспарывание нутра наживую.

А ведь именно с легкости у нас все и начиналось. Матвей ходил за мной по пятам, звал куда угодно, лишь бы побыть вместе. И болтал. Постоянно, без остановки, иногда полные глупости. Мне всегда было интересно.

— Ладно, говори, — сдаюсь. — Я не могу отказать своему хищному любопытству.

— Подарок нужно выбрать. А со вкусом у меня не очень. Поможешь? — говорит Матвей запросто.

Подарок? Губу прикусываю, чтобы она дрожать не начала. У меня день рождения скоро. Первого января. О нем всегда все забывали, кроме родителей и Матвея.

Ну что за дурочка! Он только рот открыл, а я уже всё себе вообразила.

— Звучит не смертельно. — Морщу лоб, размышляя. — Хорошо, давай.

— Круто. Идем?

— Да, минуту.

Беру телефон и быстро печатаю: «Любаша, не приезжай, пожалуйста! Я с Матвеем».

Он поднимается с места, относит поднос. Мой телефон вибрирует.

«Что?!»

«Потом расскажу. Прости-прости».

Неудобно получилось, но Люба поймет. Она моя самая лучшая подруга, мы с десятого класса не разлей вода. А с тех пор как поступили в один вуз и попросились в одну группу, так и вовсе всюду вдвоем. Люба была свидетельницей зарождения наших с Матвеем отношений. И разрыва. Наверное, никто не знает о нас с ним столько, сколько она.

Я поднимаюсь, беру сумку, пакет свой тяжелый.

— Помочь? — Матвей протягивает руку.

— Нет, спасибо! — отказываюсь нервно. Прижимаю к себе витамины. — Мне нормально.

Он не настаивает. Мы покидаем территорию фудкорта, идем по широкому коридору торгового центра. Наверное, я должна чувствовать нечто сродни дежавю: мы тысячи раз вот так же шли за покупками. Но ничего подобного.

Всё иначе. Эмоции другие. То, что еще недавно казалось обыденностью, сейчас вызывает трепет и авантюрное предвкушение.

— Как поживает Римма Владиславовна? — спрашиваю я о его бабушке.

Родители Матвея погибли в автомобильной аварии семь лет назад. Ужасный несчастный случай: вылетели с трассы из-за сильного гололеда. С тех пор он был сам себе предоставлен. Моим родителям не нравилось, что Матвей торчит у нас каждый день допоздна. Они утверждали, что он плохо воспитан.

— Приходи в гости как-нибудь. Думаю, она будет рада, — нейтрально отвечает Матвей.

— Раз уж мы теперь друзья, то, может, и зайду. Как-нибудь, — добавляю абстрактно.

Мы минуем спортивные отделы и добираемся до рядов с ювелиркой. Я окончательно убеждаюсь: праздник не у какого-нибудь его братана. Пацанам из качалки брюлики не дарят.

Матвей разводит руками и театрально вопрошает:

— Куда дальше?

— Смотря что мы ищем, — уточняю я. —И какой бюджет.

— Думаю, цепочку с кулоном, — выдает Матвей, чуть поразмыслив. — Как думаешь, хороший подарок? — И смотрит. Смотрит. Смо-отрит, мать его, Господи!

Меня кидает в жар. Ручку пакета сжимаю крепче, ногти в ладонь впиваются. Однажды я подарила Матвею свой любимый кулон, который он потерял почти сразу. Я не сердилась ни капли — бывает. Он ведь не специально. Матвей сам переживал и пообещал, что однажды, когда разбогатеет, купит мне другой.

— Замечательный. А для кого?

— Для подруги.

Отворачиваюсь, мгновенно догадавшись, что мы сейчас будем выбирать подарок мне на день рождения. Ведь мы друзья, я теперь его подруга.

Опять же красная толстовка... Может быть, Матвей скучает?

Виду не подаю. Беспечно улыбаюсь и указываю на отдел.

Глава 3

Остаток дня я на крыльях летаю. Энергия бьет ключом — столько дел успеваю переделать, что сама не нарадуюсь. Платье, правда, так и не купила, но это ладно: время еще есть.

Ничего особенного не произошло, но короткая встреча в торговом центре, после которой мы с Матвеем неуклюже попрощались и разошлись в разные стороны, — взбудоражила.

Я мысли свои даже и не пытаюсь упорядочивать, пусть хаотично бегают. Какую поймаю за хвост, ту и думаю. Надежда, обида, радость, гнев... всё смешалось и запуталось. У любви много оттенков и привкусов, эта ядовитая субстанция живет своей жизнью.

Телефон периодически проверяю, хотя знаю: Матвей не позвонит. Он не звонил полтора месяца, с той страшной ссоры ночью у парковки травматологии.

И бегать за мной больше не станет.

Четкое и ясное понимание этого однажды стало открытием, я очень долго вокруг него кружила, продиралась на ощупь, ничего кроме своей боли не чувствуя. А потом, когда осознала, картинка сложилась и стала предельно понятной.

Мы разошлись навсегда.

И если помиримся, то все будет иначе. И я не представляю — как это с ним, когда иначе.

Не помнила себя фантазеркой ранее, сейчас же часами могу, забившись в угол какой-нибудь и закрыв глаза, в голове прокручивать наши с Матвеем общие моменты. Вспоминать и будто бы вновь испытывать то, что я тогда испытывала. Чувствовать то, что чувствовала. Снова и снова, как наркоманка на игле. По кругу. Раньше черпала эмоции и вдохновение в книгах, больше они мне не требуются.

Я как раз в мыслях своих на «Черри» ночью к травматологии подъезжаю и, выпрыгнув из машины, вместо того чтобы начать орать, несусь к Матвею и обнимаю его руками и ногами, когда дверь открывается.

Мама заглядывает в комнату и говорит радостно:

— Юля, пойдем ужинать? У нас все готово.

Счастливая-счастливая!

— Да, мам, сейчас. — Я присаживаюсь и тоже улыбаюсь.

Быстро расчесываюсь, убираю волосы за уши, после чего направляюсь за ней в кухню.

Сегодня в нашей семье небольшой, но важный праздник. Двадцать лет назад мамина лучшая подруга вышла замуж, и на ее свадьбе мои родители впервые увидели друг друга.

Мама была свидетельницей, а папа — обычным гостем. Он весь вечер «воровал» ее у свидетеля и выпрашивал танцы.

Забавный факт: я всю жизнь почему-то думала, что родилась через два года после знакомства родителей, что вполне пристойно. Пока Матвей не подметил, что познакомились-то они в декабре, а через январь родилась я. Год отношений в этот отрезок времени ну никак не втискивается. В моем мире тогда новые оттенки появились и впервые закралась мысль, что родители — живые люди, а не идеальные персонажи художественного фильма.

Мама, суетясь, накрывает на стол, отец разливает вино. Я беру бокал и говорю короткую душевную речь. Желаю счастья, долгих лет жизни. Безграничной любви.

Папа приобнимает маму одной рукой и широко улыбается. Эмоции наполняют меня и растягивают, как воздух — воздушный шарик. В последнее время этих эмоций так много, что едва справляюсь. Слезы на ровном месте на глаза наворачиваются.

— Я вас сильно люблю, — искренне заверяю. — Будьте очень-очень счастливы, мои хорошие. И простите меня, если что не так. Я честно стараюсь. — Сердце срывается в бешеное биение. — И очень хочу, чтобы вы мной гордились!

Замираю в ожидании отклика. Мы никогда не признаёмся друг другу в любви, как-то не принято. Оно и так понятно: я их дочь, к чему пафосные фразы? Но, если мама скажет сейчас, что любит меня всегда и любой, я окончательно расплачусь и во всем сознаюсь.

— Мы тобой гордимся, Юль, — говорит мама. Ее глаза смеются. — Не всегда в последнее время, что правда, то правда. Но уверена, поводы еще появятся.

— Иди к нам, — зовет отец, неожиданно растрогавшись.

Я делаю вид, что отпиваю вино, после чего слушаюсь, и мы крепко обнимаемся.

У меня должен был быть братик, но мама потеряла его на большом сроке. Потом была череда неудачных беременностей. Я была маленькой и период тот помню плохо. Лишь слезы. Как мама плакала, а отец ее жалел. Месяц за месяцем. Почему-то казалось, что это из-за меня, и я плакала тоже, обещая себе, что никогда не подведу родителей.

Так хотелось, чтобы им меня одной для счастья было достаточно! Казалось, если я постараюсь сильно, если стану идеальной, они больше не будут грустить.

Потом мы ужинаем, болтаем обо всем подряд. Смотрим концерт по телевизору.

— Юля, вино совсем не понравилось? — в какой-то момент спрашивает мама.

— Очень хорошее. Но я ж не люблю алкоголь, ты знаешь, — кривлю губы.

— Всё правильно. Испорченный виноградный сок, ничего полезного в нем нет, — добавляет отец, забирая мой бокал и переливая содержимое себе. Тянется за бутылкой с соком.

— Вить, ты так говоришь, будто я водку в Юлю силком вливаю, а не спрашиваю про хорошее сухое вино. Ты себя не помнишь в восемнадцать лет? Пусть лучше дома попробует качественное. Чтобы понимать разницу.

— Маленькая еще, успеет распробовать, — отрезает папа.

Глава 4

Мою голову «светлую» озаряет на первый взгляд блестящая идея, я тут же ей и следую. Быстро разворачиваюсь и поспешно иду в противоположную сторону. Потому что не планировала видеть Матвея сегодня, не настраивалась, не готовилась к противостоянию! Я приехала поплакать у Дианы на плече.

Знакомый голос рубит наповал вопросительной интонацией:

— Юля?

Стыд-то какой! Уши гореть начинают. Я решаю стоять на своем и припускаю быстрее.

— Юля, это же ты! Стоять! — летит вслед обличительно.

Блин! Ну да, заметил-узнал. Я оглядываюсь и делаю вид, что искренне удивлена.

Губы Матвея кривит такая насмешливая улыбка, что хочется запустить снегом! Я беру комок побольше, но не леплю снежок. Вместо этого потираю ладони, остужая пыл.

Сама понять пытаюсь, готов ли Матвей к этой встрече. Если да — значит, он ее и организовал. Если нет, то мог подумать, что... ее запланировала я!

От возмущения захлебываюсь. Диана Романовна, я вам доверяла вообще-то!

Ноги наливаются свинцом, а сердце совершенно бесполезно усиленно качает кровь по венам. Как с такими ногами бежать-то? Для чего мне сейчас адреналин?

Мы видимся второй раз за два дня, и я вновь без парадного платья. Кто вообще наряжается на завтрак к подруге? Да и бессмысленно: пуховик сверху скрыл бы любую красоту.

Понимая, что бежать уже совсем глупо, а оправдываться унизительно, я улыбаюсь широко и перехожу в нападение:

— Что ты здесь делаешь? Следишь за мной?

Секунду в глазах Матвея отчетливо читается изумление. А потом даже, кажется, мелькает искра восхищения. Хотя, может, я ее себе придумала.

И да, я в курсе, что здесь живет его брат. И Матвей, разумеется, знает, что я в курсе.

Он усмехается и отвечает:

— Не помню, чтобы мы вызывали Петру аниматора.

— Зачем аниматор с такой-то няней? Вообще-то мы договорились с Дианой кофе попить вместе. Где, кстати, она?

— Ногти пилит, а Пашку вызвали в клинику.

Я подхожу ближе, присаживаюсь на корточки и здороваюсь с Петром. Тот дует губы, темно-карие фирменные глаза Адомайтисов становятся серьезными — мыслительный процесс идет полным ходом. Пётр вглядывается в мое лицо, пытаясь вспомнить, где раньше эту тетю видел. В итоге принимает решение одолжить мне лопатку для снега. Делает несколько шагов, после чего заваливается набок и впечатывается с размаха носом в пухлый снег! А потом начинает орать.

— Да твою ж мать, чувак! — искренне сокрушается Матвей, доставая племянника из сугроба.

Его голос, интонации, недоумение на лице — сплошные удары дежавю из прошлого. Болезненные.

Матвей торопливо счищает снег, подхватывает племянника на руки и крепко-накрепко прижимает к себе.

Качает.

Я не знаю, куда руки деть и самой деться. Петя обнимает дядю за шею, а я... смотрю на двухлетнего Адомайтиса и не могу справиться с откуда-то возникшим комом в горле.

— Пашка мстит за времена, когда ему пришлось со мной нянчиться. Вот, подкидывает своего, — отшучивается Матвей. Смачно чмокает племянника в лоб, потом добавляет: — Ну всё, заяц, неприятно, но бывает и хуже. Уж поверь мне. По асфальту мордой побольнее будет. А твой папаша однажды меня толкнул так, что подбородок шили. Господи, как я орал. Маме еще долго тот случай вспоминали.

Петру плевать на то, что его дядю елозили мордой об асфальт. Ему плохо, и он по-мужски эгоистично перетягивает все внимание на себя.

— Да где же твоя мама, а? — сокрушается Матвей, оглядываясь.

— Ему холодно, может, снег попал за шиворот, — предполагаю я.

— Да, пора домой.

Матвей, не отпуская Петра, ловко собирает разбросанные лопатки, я же решаю не мешать и иду к лавочке.

— Ты куда? — окликает он меня.

— Пройдусь, пожалуй, пока Диану жду.

Матвей смотрит мгновение в ступоре.

— Пошли домой, чаем напою. Не бойся, не обижу. — Потом продолжает, ехидно усмехнувшись: — При ребенке же, за кого ты меня принимаешь.

— Я и не боюсь. Мы ведь друзья. Просто не хотела смущать.

— Ты нас не смущаешь, Юля.

Мы идем к подъезду, потом втроем поднимаемся в лифте. Если бы не затяжной рев Петра, мы могли бы, наверное, почувствовать неловкость. Но этот ребенок прекрасно разряжает атмосферу и взрывает перепонки.

На лестничной площадке я жду, пока Матвей по-хозяйски открывает входную дверь, затем галантно пропускает меня вперед. Ставит притихшего мальчика на пол, присаживается на корточки и начинает его раздевать. Я тоже расстегиваю пуховик, разуваюсь. Тру заледенелые, покрасневшие руки. Дискомфорт терпим, главное, что холод помог унять разволновавшееся сердце.

— Ты неплохо справляешься с ролью дяди, — говорю с улыбкой, проходя по квартире и рассматривая обстановку.

Мы нечасто здесь бывали с Матвеем, когда встречались. Обычно семейные сборища Адомайтисов проходили в квартире Мота, там значительно больше места.

Глава 5

Пётр спрыгивает с дивана и пулей несется в прихожую. Перебирает ножками со скоростью света.

Мы с Матвеем, не сговариваясь, оба улыбаемся. Ну какой же забавный мальчишка получился! Нам нужен, просто необходим этот ребенок, чтобы разряжать обстановку. Придется таскать его на все встречи, если они будут.

Хотя... у нас же скоро появится свой собственный!

Или пока рано шутить на эту тему?

— У Петра установлен внутренний локатор, настроенный на мать. Если Диана где-то поблизости, пацан ее чувствует, — говорит Матвей чуть мягче, чем до этого. Но по-прежнему резковато.

Я нервно смеюсь.

— Это у всех мальчиков, наверное. Сначала по отношению к мамкам, затем к подругам.

— У Адомайтисов точно, — парирует он. И бубнит себе под нос: — Хер его потом, блть, отключишь.

У меня волоски на коже дыбом поднимаются.

Диана или... Диана Романовна — я ее то так, то эдак, — пищит от счастья при виде сына. Шумно раздевается, разувается.

А мы с Матвеем оба как-то внезапно понимаем, что находимся в кухне вдвоем. Он делает несколько шагов в мою сторону и оказывается опасно близко. Смотрит вниз. На свои носки или на мою грудь — уж не знаю. Лично я пялюсь на его подбородок.

Матвей тянется рукой к шкафу, что расположен за моей спиной, достает оттуда пакет с печеньем. Потом отходит и кладет его на стол.

— Угощайся. Тут сушки.

— Мог бы попросить, я бы отошла, — говорю я, все еще чувствуя аромат его туалетной воды.

Которую сама для него выбирала год назад. На коже Матвея она раскрывается по-особенному.

Диана наконец заходит в просторную кухню. Держит Петра на руках и излишне широко улыбается.

— Приветик! О, вы чай заварили, какие молодцы! Я торопилась так сильно, аж бежала! — неловко посмеивается она. — Руки были в лампе, и я не прочитала Пашину эсэмэску, что он ненадолго отъедет в клинику. Пациенты приехали из другого региона, нужно было срочно посмотреть... У вас всё хорошо, ребята?

Энтузиазм Дианы Романовны бьет ключом, как обычно. На ее занятиях по химии всегда было интересно. Но ситуация, в которой мы оказались в данный момент, конечно, рядом не стояла.

— На два слова, Диана, — жестко говорит Матвей.

Равнодушно проходит мимо нас обеих и направляется в комнату.

Диана смотрит на меня, округлив глаза и не скрывая паники. Она вообще очень настоящая во всем. Я же поджимаю нижнюю губу, которая начинает дрожать.

Мешаю. Я ему мешаю.

Делаю знак, дескать, идите.

— Юлёчек, девочка моя, подожди, пожалуйста. Я быстро буку этого выпровожу, и поговорим. Хорошо? Он печенье достал Петино, а у меня такой зефир там припрятан... ммм! Сейчас дам.

Я киваю. Диана уходит в комнату, плотно закрывает за собой дверь. Я остаюсь одна. Медлю недолго. Мелькает мысль одеться и сбежать по-быстрому, но если я так сделаю, то вернусь туда, откуда начала. То есть в полную неопределенность. А мне нужно понять, как жить дальше, спланировать будущее.

Когда родители узнают о беременности, будет скандал. Я очень надеюсь, что смогу скрывать свое положение до момента, когда уже нельзя будет делать аборт, иначе они жизни не дадут. Тогда мне понадобится план Б. Как бы там ни было, никому на свете я не нужна, кроме мамы с папой. Так что, возможно, на какую-то моральную поддержку смогу рассчитывать.

Делаю глоток чая. Сладко. На сахар Мот не поскупился, как, впрочем, и на угрозы.

Дианы и Матвея нет минуты две. После чего дверь в глубине коридора открывается. Матвей выходит и быстрым шагом проносится в прихожую.

Я так и сижу на своем стульчике, ноги подогнула. Сладость чая на языке кажется неуместной.

Матвей возвращается и говорит мне торопливо:

— Я поехал по делам. Опаздываю уже. Пока, Юля.

— Пока, Матвей. Римме Владиславовне привет! — отвечаю весело. Даже машу рукой с улыбкой.

— Передам, ага.

Позади него появляется Диана с Петей на руках. Мальчик обнимает мать так, словно они полгода не виделись, а мы с дядей Мотом над ним жестоко измывалась все это время.

Хлопает входная дверь. Диана смотрит на нее секунду, потом переводит глаза на меня. Вежливо улыбается и заходит в кухню.

О чем же они говорили?

Диана присаживает Петра на диван, переключает мультики. Потом берет чашку Матвея.

— Это мне чай?

— Матвей себе делал, но он не пил еще.

— Ясно. — Она делает глоток и морщится. — Как сладко. Однажды у него попа точно слипнется, — посмеивается. — Ну да ладно. Пойдет.

Диана достает зефир, пастилу. Потом присаживается рядом. Ладонями обнимает чашку, греясь после улицы. Глядит на меня. Затем спрашивает:

— Ну как ты справляешься, ребенок мой?

Участие в ее голосе становится тем самым рубежом, который я взять никак не могу. Быстро вытираю непрошеные дорожки из слез.

Глава 6

Матвей

Я стою на лестничной площадке и напряженно жду, пока приедет лифт. На входную дверь пялюсь. Так просто вернуться назад, дернуть за ручку, потянуть на себя. Просто и архисложно одновременно.

Пульс долбит. Душно здесь.

Подойти, открыть хренову дверь, позвать громко. Сама ведь никогда не выбежит.

Язык прикусываю до боли и металлического привкуса. Отворачиваюсь.

Двери лифта как раз разъезжаются, в кабине никого. Я захожу внутрь, и, едва железная коробка трогается, за голову хватаюсь.

Бля-я-ять! Это вообще не проходит. Месяц уже, а только хуже становится. Волнами накатывает. То часто лихорадит, то реже, но если второе, то каждый раз с головой накрывает и в море безумия утаскивает.

Сглатываю. Я видел такие же отношения у Паши с его бывшей, Лидой. Когда она издевалась над ним, он понимал всё, но упорно перся обратно. Он выбрался, и я выберусь.

Как болезнь какая-то.

И что вообще значит «иногда я по тебе скучаю»? Я не понимаю такого, можно мне как-то популярнее пояснить? Сноску сделать.

Какой-то плевок в спину.

Вроде не дурак, учусь в медицинском на бюджете, стипендию повышенную получаю, преподы хвалят. Химические и электрические импульсы между нейронами фигачат в норме. Но, видимо, когда дело касается Юли, тормозные синапсы преобладают, иначе как объяснить перманентное недоумение и ступор на все ее слова и действия.

Иногда она по мне скучает.

Пздц. И что мне с этой информацией делать?

Я выхожу из подъезда и закуриваю. Назад дороги нет точно. Это просто издевательство над самим собой. Клубок из ошибок неподъемный. Не стоит и пытаться туда лезть пальцами кривыми, иногда еще и дрожащими.

Но так Юлька смотрит... Как же она в глаза мне смотрит каждый раз... Как раньше.

Вдох-выдох. Еще одна глубокая затяжка, чтобы занять себя чем-то. Взбодрить или, напротив, замедлить. По фи-гу. Лишь бы не так, как сейчас.

Пройдет время, и станет легче. Так же было, когда родители погибли. Я первые полгода после этого вообще помню плохо. Потом что-то начал соображать потихоньку. Ситуации совершенно разные, но проблема в том, что этот месяц тоже стерся из памяти.

Юля когда смотрит на меня вот так же преданно, когда ее дыхание при моей близости сбивается, кажется, что можно дать нам еще шанс. Самый последний. Самый-самый, блть, куда-еще-дальше-то-унижаться, последний шанс.

Потом вспоминаю причину разрыва и швыряет в пот.

— Матвей! Эй!

Слышу голос брата и оборачиваюсь. Павел торопливо идет от парковки в мою сторону. Тушу окурок, аккуратно выбрасываю. Он сам курит, но я при нем — нет. Это наше какое-то негласное правило.

— Где Пётр?

— Он с Дианой и Юлей. Они дома чай пьют.

Паша понимает ситуацию мгновенно. Его глаза сужаются, цепко оценивают мое состояние.

— С Юлей? — переспрашивает он. — А, точно, Диана же говорила, что они собирались увидеться. Нормально всё?

— Да. Пётр у меня в снег свалился. Порыдал немного, но успокоился. Я не углядел, сорри.

— А с Юлей как вы?

— Нормально. Но больше так не делайте. Или хотя бы предупреждай заранее.

— Диана с ней поговорит, я потом тебя наберу, если что-то важное.

— Не надо.

Паша молчит пару мгновений.

— Ты сейчас куда? Пойдем к нам, пообедаешь. Диана обещала что-то вкусное сварить.

— Не, спасибо, у меня всё есть.

— Кому ты лечишь? Бабуля уже больше месяца не готовит.

— Я сам готовлю. Правда, спасибо, но я поеду уже. На самом деле спешу.

— На завод?

— Да.

Павел качает головой укоризненно. Ему мой план не нравится.

— Всё нормально, я вывожу. Ну, может, на тройки закрою эту сессию. Но закрою. Серьезно.

— Ладно. Машину надо? — Паша достает брелок из кармана и протягивает мне.

Ого! Беру, в кулаке прячу поспешно.

— Когда вернуть?

— Когда совесть замучает, — улыбается он. — Я приеду к вам с бабулей завтра после работы. Сегодня с семьей хочу вечер провести.

— Без проблем. Спасибо, — киваю я. Хлопаю брата по плечу и иду в сторону машины.

Падаю в «Мурано», завожу еще не успевший до конца остыть движок. Радио включаю, но отчего-то бесит, поэтому выключаю практически сразу же.

Сижу, руль поглаживаю. Приятно, конечно, кожу руками чувствовать. На этом приятное на сегодня заканчивается.

Потому что всё, конец. Больше ничего с Юлей не будет никогда. Не смотреть на нее, и со временем успокоится. Павел встретил Диану и втрескался. Я на кого ни посмотрю — они все стремные. Не понимаю, как втрескиваться, если они не дотягивают.

Глава 7

— Так и что? — повторяю вопрос.

— Да, прости, меня тут отвлекают... — быстро говорит Люба. — Насколько я знаю, нормально они общаются. Как обычно. Почему он должен беспокоить Юлю?

Действительно, почему?

— Разные бывают ситуации.

— Даже если и так, Матвей. Вы ведь вроде бы... расстались. И ничего не должны друг другу.

— Верно. Но не в моих правилах бросать дела незаконченными. Хочу убедиться, что из-за моего конфликта у Юли нет проблем в институте. Люди разные есть, в том числе мстительные. До меня добраться сложнее, она — как на ладони.

Со своими большими напуганными глазами.

Люба цокает языком.

— Не замечала, чтобы были какие-то конфликты.

— Ясно.

— В следующие выходные мы с потоком едем за город с ночевкой, может, там что-то произойдет. Я могу потом тебе позвонить и рассказать. Хотя и не очень понимаю зачем. Вы ведь всё. Разошлись.

— Да, разошлись. Значит, с ночевкой? И Юля едет? — Я даже не пытаюсь скрывать изумление.

Глаза начинают бегать.

— Ну да. Деньги сдала. В том году она из-за тебя не поехала, а в этом-то почему нет. Там всё цивильно: турбаза, домики, шашлыки.

Ага, еще бухло рекой.

Конфликт с Костей-Фиксиком был сложным, неприятным, и закончили мы тоже на неприятной ноте, так ничего не выяснив и точки не расставив.

— Люба, давай-ка я тоже поеду.

— Эм. Чего?

— Вы забронировали несколько коттеджей в лесу, я правильно понял?

— На Мане.

— Вот. Деньги сдам на комнату, на еду. Если вы потоком собрались, народу тьма будет. Никто меня не заметит.

— В качестве кого поедешь-то? Ты даже в нашем вузе не учишься.

Да, проблема. Юля решит, что я снова за ней бегаю. Морщусь при мысли об этом. Ну уж нет. Конфликт с Фиксиком меня беспокоит куда сильнее.

Усмехаюсь, придумав идею.

— В качестве твоего близкого друга.

— Близкого друга? Моего парня, что ли?

— За тобой должок, потерпишь.

— Да я-то потерплю, но вот Юля никогда не поверит.

— Поверит. Я вечером после работы заскочу к тебе на минуту. Напиши только адрес.

— Ты от меня Юлю сто раз забирал, — посмеивается Люба. — Я живу там же, не переехала.

— У Юли много подруг, сорри, забыл.

— Если сильно надо, вспомнишь. Мне пора. Пока, — неожиданно резковато отвечает Люба и кладет трубку.

Эм... и что это было? Окей, договорились: подумаю и вспомню.

Убираю телефон в карман.

Съезжу на сутки, подумаешь, что такого. Просто для успокоения совести. Нормальный такой план, пойдет.

Выжимаю педаль газа, «Мурано» рвется с места и устремляется вперед. Вскоре я выезжаю за пределы города и попадаю в промзону. Контраст поразительный: из сити в гетто. Вокруг серость и убогость. Словно из своего города перенесся в параллельную реальность.

Впрочем, здесь уже все знакомое.

Даже не знаю, почему то место, где трачу ежедневно три-четыре часа своей яркой молодой жизни, называется гордо — заводом. Всегда казалось, что завод — это нечто масштабное, огромное, крутое.

Три складских помещения, два цеха, человек тридцать работников, среди них два подмастерья — мы с Захаром. Как же нас сюда попасть угораздило?

В ту ночь, когда Юля «Черри» поцарапала, у нас с ее отцом интересный разговор получился. Наверное, первый нормальный с той знаковой рыбалки. Он взял вину на себя, обо всем договорился. Оформили доки в участке, после чего мы с ним поехали искать круглосуточную забегаловку, чтобы выпить кофе. Я к тому времени уже достаточно протрезвел, он — успокоился.

Виктор Арсеньевич без долгих прелюдий заявил, что моя попытка прикрыть Юлю — достойная и одновременно глупая, потому что родители, если они не конченые, разумеется, своего ребенка простят в любой ситуации. Простят, примут и помогут. И что если я хочу совершить подвиг, то выпендриваться нужно не перед ними. Я тогда ответил, что выпендриваться больше не буду совсем, и пообещал, что больше он меня на своем пороге не увидит. Виктор Арсеньевич кивнул и будто даже расстроился. Закончилась эпоха, многолетнее противостояние. Он победил: мы с Юлей расстались.

Потом я отправился домой успокаивать бабулю, но разговор этот в голове прокручивал снова и снова, пока не придумал план. У меня родителей нет, но у Захара-то есть. Следующим утром, протрезвев окончательно, я поехал к отцу Захара прямо домой, потому что так до сих пор и не понял, где он работает, какие-то спецподразделения.

Отец Захара меня принял, я объяснил ситуацию и спокойно попросил помощи.

Так, мол, и так. Выкупили в начале осени не слишком удачно битый кредитный «Мустанг», который лег мертвым грузом, никак не желая продаваться. Товарищ нас кинул, платить нечем ни за ремонт, ни за кредит. Машина-кабриолет — в зиму не продается за ту цену, что просим. Задарма отдавать невыгодно.

Глава 8

Юля

Распрощавшись с Дианой, Павлом и отрадой сердца, Петенькой, я выбегаю на улицу. Вдыхаю свежий морозный воздух и отчего-то улыбаюсь. Хорошо посидели. Ребята развеселили, накормили, поддержали. А тот, кто сбежал, сам виноват, что пропустил такое душевное застолье. Не правда ли?

Иду бодрым шагом к остановке. Настроение в общем-то ровное, в последние недели оно всегда такое. Устаканилось.

С тех пор как тест показал две красные полоски, мир изменился. Пошатнулся, конечно, сначала. Заколотило еще как! Землетрясение девять баллов, не меньше точно. Восемнадцать лет и беременность! Кто бы мог подумать, что подобное случится именно со мной. Вот вам и отличница, пример для подражания.

Но потом, в тот самый момент, когда абортивная таблетка уносилась потоком воды в канализацию, я вдруг осознала, что вылавливать ее поздно, и поймала дзен такой силы, что пробить его стало невозможно.

Отчего-то успокоилась и будто смирилась. План выбрала, правда, трусливый — лгать до последнего. Но я ведь жду удобной возможности. Расскажу всему миру, как только она наступит.

Все время тянет спать, по утрам подташнивает, поэтому приходится вставать часов в пять-шесть, чтобы съесть бутерброд с сыром и колбасой. Грудь подросла, как верно приметил Матвей. Больше пока не чувствую изменений, вроде бы та же самая Юля, со стороны посмотришь: студентка как студентка. Приличная девушка.

Когда я анализирую все это, то начинаю злиться на Матвея. Отчаянно нуждаюсь, чтобы он был рядом, чтобы обо всем этом знал, чувствовал меня как прежде. Он-то ничего не ощущает, у него по нолям. Но малыш ведь и его наполовину. В ту ночь мы сильно любили друг друга, вообще не соображая, что делаем.

Я закрываю глаза в автобусе и думаю о секретном и неуместном: вот бы еще хотя бы раз в жизни заняться с Матвеем любовью. Ощутить его внутри себя, как входит, плавно или толчками — без разницы. И это приятное растяжение, и удовольствие ударами тока от чувствительных клеточек ко всем прочим... Божечки! Даже кожу покалывает, как представлю. Стать бы вновь объектом его мужской страсти, попробовать его вкус и запах... Распахиваю ресницы и ругаю себя. Позорище! Ну что за доступная девка! Бесит аж. Другая бы на моем месте вообще зареклась хоть когда-нибудь с парнем обниматься, а я после расставания будто окончательно сбрендила. Ни за что не признаюсь, но... как же мне его хочется.

Кто неплохо со мной знаком — тот будет летом в полном шоке, увидев меня с коляской. Но этот человек был бы в еще большем ужасе, расскажи я, где мы с Мотом этого ребенка заделали. В ночном клубе. За тоненькой шторкой. Рядом с толпой чужих людей! Паника!

Мне так сильно хотелось своего парня, а ему хотелось меня, что это просто не могло пройти бесследно. Потребность какого-то дикого, животного уровня.

На мне теплый пуховик, под ним джинсы и водолазка. А там, внутри, внизу живота, спрятан сюрприз, которые изменит наши жизни. Наше продолжение. Не могла я от него избавиться. Что угодно пусть думают. Рука не поднялась, и сердце не позволило.

Вздыхаю. То был совершенно безумный, бешеный секс. Даже сейчас от одних только мыслей в дрожь бросает. Чего уж стесняться и корчить из себя невинную, я беременна. Если бы мы были с Матвеем вместе, честно бы ему призналась, что мне понравилось. И что я бы хотела, чтобы он снова так же набросился. Чтобы любил меня во всю свою силу. Господи. Ну почему я не сказала ему тогда об этом? Почему не призналась, как стыдно и одновременно круто мне с ним трахаться?

Матвей...

Удивительно, конечно, как он с одного-единственного взгляда определил, что я поправилась. Даже родители, которые рядом каждый день, ничего не заметили. А Матвей смотрит так внимательно, будто видит насквозь. Словно что-то пытается почувствовать. Или я выдумываю глупости, и между нами действительно все кончено.

Плавно закрываю глаза и открываю вновь, возвращая себя в тот самый абсолютный дзен, в скорлупе которого, если можно так коряво выразиться, прячусь все эти недели. И из которого выходить не собираюсь ни при каких обстоятельствах. Что бы ни случилось.

Дома, переодевшись в удобное, я забираюсь на диван с ноутом и включаю сериал. Кладу ладонь на живот и легонько поглаживаю. Нет, я не стану нервничать и изводить себя. Я должна быть сильной ради своего ребенка. Бабушка с дедушкой, да и отец родной, в него непременно до смерти влюбятся. Но, полагаю, не сразу. И этот период необходимо пережить, сцепив зубы. Пройти на тупом упорстве. Не представляю, как без Матвея это получится. Я слишком сильно привыкла, что он всегда, в любой беде рядышком.

Следующий день на учебе проносится быстро. С ребятами держусь отстраненно, это не специально, просто так получается. Покорно отсиживаю лекции и еду домой, где заваливаюсь на кровать, чтобы немного отдохнуть.

Веки в какой-то момент смыкаются, я впадаю в полудрему, представляя, как держу на руках младенца с карими глазами. Чувствую его вес, наклоняюсь и вдыхаю запах. Открываю глаза и тянусь к телефону.

От нечего делать захожу в социальную сеть и листаю фотографии друзей. Приложение тормозит, поэтому я сначала лайкаю Любин новый пост с хештегом «я не художница, а инженер». Затем уже дожидаюсь, пока серый квадратик превратится в фотографию.

Люба выставила селфи из художественной школы. Точно! Сегодня же занятие — я совсем забыла и прогуляла. А вот Любушка скорее экзамен пропустит, чем свое рисование. Выглядит подруга прекрасно: волосы блестят, глаза сверкают в этой обработке. Счастливая! На шее новое украшение. Без задней мысли я приближаю картинку и на секунду застываю, впиваясь глазами в кулончик в виде листочка. Неужели того самого?

Глава 9

Я поднимаю руки высоко, прячу листки, потому что в какой-то момент кажется, что Люба за них драться собралась, но нет. Она всего лишь садится на корточки собирает обрывки.

Собирает и бережно складывает на колени в стопочку. Носом шмыгает. А я не знаю, куда и деться.

Некоторое время наблюдаю за ее попытками сберечь что-то, по-видимому, важное, потом не выдерживаю и тоже приседаю. Со стороны на нас обеих посмотреть — ну какая идиотская ситуация.

Начинаю помогать.

— Не трожь, это мои, — повторяет Люба, жалобно всхлипнув. — Мои работы, ты не имеешь права их портить.

— На твоих работах мой парень.

— Бывший парень.

— Теперь уже, наверное, да, — поддерживаю я резковато. — Бывший на все сто процентов. Он с тобой спит? Давно? У вас началось, когда мы еще встречались?

Люба вскидывает округленные глаза, в этот момент кулон выпадает из выреза ее футболки. Я впиваюсь в него глазами и моментально понимаю, что это не тот.

Пульс разгоняется до максимума, а краска ударяет в лицо. Я выбрала кулон из красного золота, а этот с вкраплением других металлов. Форма листочков такая же, но они украшены навязчивыми узорами. Короче, безвкусица.

Еще один глубокий вдох-выдох. Упс.

Впрочем, карандашные рисунки никуда не делись, и я вновь раздражаюсь.

Люба ловит мой взгляд и поспешно прячет кулон под футболку. Видимо опасаясь, что в порыве ревности я сорву и его.

Поднимаюсь и подхожу к окну, руки на груди скрещиваю. Любин писклявый голос ножом вонзается в спину:

— Пока не спим. Сама-то себя слышишь?

Я оборачиваюсь и вопросительно приподнимаю брови, призывая продолжать.

— Мы сблизились уже после вашего расставания. И да, этот кулон Матвей выбирал для меня. Не знаю, зачем ему понадобилась твоя помощь. Ты неплохо меня знаешь, и у тебя хороший вкус...

— На парней? — перебиваю.

— Я попросила его больше так не делать. Он пообещал, что не станет.

— Когда у вас началось-то? Я вообще ничего не понимаю!

— У меня были проблемы с Олегом, я попросила Матвея помочь. Тот вступился, поговорил. С тех пор начали общаться.

— За моей спиной?

Люба делает взмах руками и начинает жестикулировать.

— Юля, за твоей спиной общаться очень легко, потому что ты никого кроме себя самой не замечаешь. А последние недели — особенно.

Люба вскакивает на ноги и подходит к столу. Начинает составлять свои зарисовки из обрывков, как картинки из пазлов. Вытирает щеки, продолжая говорить:

— Я всегда была твоей подругой. Кому как не мне видеть, что тебе на Матвея всегда было плевать. Боже, ты его даже не запомнила, когда я показывала несколько раз! Парень, который ходил в соседнюю школу и который пришел в класс допподготовки. Именно я первой с ним познакомилась. Показывала тебе Матвея раза четыре, ты равнодушно кивала. И все эти зарисовки я сделала в то время! А после того, как вы начали встречаться, ни разу его не рисовала.

Она вновь вытирает щеки. Потом закрывает лицо руками и плюхается на кровать.

Я стою в замешательстве. Эм. Может быть, Люба мне его и показывала, но она всегда была влюбчивой. Ей постоянно кто-то нравился — разве всех запомнишь?

И тем не менее чувствую неловкость.

— Не смотри на меня так, Юля. Именно я Матвея увидела раньше и влюбилась. Но так вышло, что он запал на тебя, а меня запомнил лишь как приложение к тебе.

— Я такого не помню, Люб... Любаш... мы пошли в кино втроем. Это мое первое четкое воспоминание о Матвее. Сорвались занятия, от скуки все поперлись в кинотеатр. У меня не было денег, и он заплатил. Кстати, за тебя тоже. И мы все обменялись телефонами.

Люба грустно улыбается.

— Да, я успела обрадоваться, но написал он потом именно тебе. Ты же сделала вид, что не заметила, как я расстроилась. Скидывала скрины ваших переписок. Таскала меня за собой третьей.

Вспыхиваю. Я так делала? Может, поначалу. Но без задней мысли. Стеснялась Матвея, нервничала. Прикусываю губу.

— Люба, тебе нужно было... я не знаю, сказать мне. Остановить это.

— Сказать что? Я тебе про Матвея сто раз говорила, ты ничего благополучно не запомнила и начала с ним встречаться. Я это приняла, смирилась. Он выбрал тебя. Так нет же, все следующие годы ты мне подробно рассказывала, как он за тобой бегает и как тебя это смущает и раздражает. Как он ссорится с твоими родителями и как тебя это бесит.

Я понимаю, что ноги не держат. Подхожу к кровати и присаживаюсь на краешек. Рядом с Любой. Смотрю на нее в легком шоке. Кулон вновь выпадает из выреза футболки, и я молча его рассматриваю. Люба думает, что это тот самый. Я рассказывала ей, что выбрала листочек.

Но это другой.

— Мне жаль, — говорю тихо. Пальцы ног подгибаются.

— Юля, я честно пыталась его разлюбить все эти годы изо всех сил, встречалась со всеми подряд, от ровесников до стариков, в надежде, что кто-то из них сведет меня с ума и я от этого гадкого чувства отделаюсь. Ты не имеешь права меня обвинять. Всё, вы расстались. Матвей хочет идти дальше. Отпусти его.

Глава 10

Я иду по тротуару и чувствую себя Матвеем.

Даже хуже, потому что, когда он психанул и затеял драку с моими одногруппниками, он не носил в своем животе ребенка. Обычный ревнивый мужик, накачанный под завязку тестостероном. Мне же положено быть нежной и уютной беременной, вместо этого я наговорила гадостей и угрожала Любе. Потрясающе.

Сжимаю кулаки. Слезы на глаза наворачиваются, не то от обиды, не то от удушающей жалости к себе. Люба не права, я не эгоистка. Боже.

Неужели вокруг меня и правда все несчастные?

Бросаю взгляд на часы — половина шестого. Останавливаюсь под фонарем, растерянно смотрю по сторонам, переминаясь с ноги на ногу. Снег хрустит под ботинками, мимо проносятся прохожие с тяжелыми пакетами с логотипами местных супермаркетов. Горожане спешат домой, несут продукты, готовятся ужинать. А мне не хочется к родителям. Я очень сильно изменилась, а они этого не поняли. Никто не понял.

Целый месяц существую будто в вакууме, и, наверное, пора из него выбираться.

Размышляю пару минут, затем захожу в лучшую кондитерскую нашего района и покупаю пирожные, после чего держу курс на остановку. До квартиры Матвея недалеко, но пешком идти слишком холодно.

Я знаю его бабушку почти четыре года, и она всегда была ко мне добра и приветлива. Мы часто созванивались, она переживала за внука, я успокаивала, что Матвей у меня в гостях. Вон сидит с учебником. Да, мы поели, деньги есть, всё прекрасно. Невольно улыбаюсь, вспоминая привычный набор ее вопросов.

Если Римма Владиславовна заболела, то обязательно стоит ее проведать. Почему бы не сделать это сегодня?

Все прошлые проблемы, которые спать не давали и казались большими страшными тиграми, норовящими сожрать меня маленькую в любую секунду, вдруг трансформируются в крошечных, едва заметных жучков. Я еду в автобусе, а сама взираю на них с высоты человеческого роста.

В подъезд захожу быстро, дабы не струсить и не сбежать. Поднимаюсь в лифте. Морально готовлюсь к тому, что Матвей может оказаться дома — это ничего страшного. В конце концов, мы друзья. Дам пару советов на будущее.

Но открывает мне тетя Саша, подруга Риммы Владиславовны. Вместе они ходили по театрам вот еще совсем недавно.

Тетя Саша узнает меня и приглашает в гости. Начинает расспрашивать, как дела, как учеба, родители. Провожает в комнату Риммы Владиславовны, а сама устремляется на кухню ставить чайник.

Здесь уютно. Негромко работает телевизор, там какой-то сериал эмоциональный. Бабуля сидит со спицами, рядом в кресле еще один набор — видимо, для тети Саши. Нормальный у них такой девичник.

— Здравствуйте! Простите, что поздно. Я шла домой от подруги и вдруг поняла, что соскучилась.

Римма Владиславовна не может скрыть радостного удивления и говорит громко:

— Юленька! Проходи, моя хорошая. Вот это сюрприз! А Матвея нет, он поздно приезжает.

— Знаю, я к вам, — улыбаюсь вежливо.

Чувствую легкость и облегчение. Весь следующий час мы втроем пьем чай и смотрим сериал. Выглядит бабушка Матвея неплохо, вот только похудела довольно сильно — это бросается в глаза. В остальном — такая же. Отпускает остроумные комментарии, шуточки. Делает комплименты.

Мне хорошо здесь. Комфортно. Люба не права: если бы я была эгоисткой, все эти люди не относились бы ко мне прекрасно, не так ли?

Время пролетает быстро.

— А Матвей передавал мои приветы? — уточняю я вдруг, задумавшись. Тут же осекаю себя: вновь пытаюсь спихнуть вину на него. Вину за то, что так редко звонила и приходила.

— Передавал, Юля. Каждый раз. Очень приятно было.

Следом подмывает спросить, бывали ли у Матвея в гостях в это время другие девушки. Например, моя лучшая подружка Люба. Но не решаюсь.

В половину восьмого Римма Владиславовна принимает таблетки и начинает клевать носом, я понимаю, что пора уходить. Засиделась. Обнимаю бабушку, доброжелательно прощаюсь. Обещаю вновь забежать как-нибудь.

Тетя Саша помогает ей устроиться удобнее и гасит свет, после чего мы обе выходим в коридор. Я начинаю тоже прощаться.

В этот момент дверной замок щелкает. Мы с тетей Сашей синхронно переводим глаза на входную дверь, которая открывается, пропуская в прихожую Матвея. Замерзшего, холодного, в застывшем пуховике, со снегом на ботинках.

— Привет, — говорит он медленно, вопросительно.

И это не просто какой-то там рядовой «Привет, как дела, неважно, я из вежливости спрашиваю». Я отчетливо слышу в его интонациях: «Что ты, блин, здесь опять делаешь, я ведь собираюсь спать с твоей лучшей подругой».

Сглатываю. Чувствую себя слегка оглушенной. Это самое кошмарное приветствие, что я слышала в жизни. Ну какой же у моего ребенка отец — мудак. Что же не повезло-то так, а? Настоящий злодей!

Словно через пелену доносится голос тети Саши:

— О, Матвей, ты рано сегодня! Какая удача! У меня как раз планы на вечер: донечка внуков привезла, хочу с ними побыть. Римма лекарство приняла, уже спит, всё хорошо. Я побежала. Завтра утром приду.

Матвей неопределенно кивает, смотрит при этом на меня. В голове проносится легкомысленное сожаление: снова я без платья! Но мой бывший, судя по всему, и так изумлен — праздничный наряд мог бы стать перебором. Матвей брови слегка приподнял, палит, разглядывает. Кажется, даже моргает пару раз, дабы прояснить картинку.

Глава 11

Матвей

— Ты с похмелья, что ли? — бросаю я Захару.

Настроение с утра приподнятое, хочется шутить.

Падаю в бэху и закрываю дверь. Вроде бы хлопаю несильно, но бедолага морщится и прижимает ладони к вискам.

— Блин, Матвей, это не «Гранта», можно мягче?! И не ори, башка с самого утра трещит по швам.

— Сорян, но орешь пока только ты. Так когда успел накидаться-то?

— С какого еще похмелья? Мы вчера в полночь выползли с этого гребаного завода, я добрался домой, пожрал и в кровать. Это треш: лучшие годы жизни тратятся на перетаскивание мешков и метлу. Не помню, когда в последний раз голую девчонку обнимал. Мне все время некогда! — разводит он руками в искреннем возмущении.

Я смеюсь. Затем представляю голую девчонку, которую сам обнимал, и настроение падает в ноль. Красивая, нежная, на простынях, с запрокинутой головой и легкой улыбкой. Пульс предательски ускоряется. Она пальчики ног в предвкушении поджимает. Острые колени стыдливо вместе сжала, ждет, пока разведу. Сама никогда, потому что стесняется. Робко смотрит. А я палю на ее плоский живот с манящим пупком, во рту слюны — захлебнуться. Так хочу, аж трясет. Пытаюсь контролировать, а то заметит и смеяться будет. Юля. Стоп. Блть, хватит! Вышвыриваю из памяти картинки из другой жизни.

— Че ржешь? Сам-то помнишь?

— Да куда мне, — подкалываю.

— Вот и ничего смешного. — Захар достает сигарету, подносит ко рту, но не прикуривает. — Отец называет меня своей гордостью: сварщиком первого разряда. Утверждает, что роба мне идет.

Я не удерживаюсь и глухо хохочу.

— А говоришь, ничего смешного!

— Ага. Попросил «Мустанг» помыть, но это завтра. Он тачку себе оставляет, прикинь. Так куда ехать-то? Как эта база называется? — Захар морщит лоб.

— «Ручеёк». Но сначала одного человечка заберем тут недалеко. До конца улицы, направо и дальше по дворам.

Захар равнодушно кивает и давит на газ, машина трогается.

— Ты нормально? Может, я поведу? — уточняю на всякий случай.

— Нормально. Приступ мигрени, я уже закинулся колесами. Пить сегодня не буду, даже не предлагай, нельзя мешать.

— Я тоже не планирую.

— Матвей, объясни толком, какая наша цель. — Захар продолжает хмуриться. — Мы туда едем, чтобы что?

— Отлично провести время, подышать свежим воздухом... Так, стоп, нам налево.

— Юля живет справа.

— Да. А нам налево.

— Понял.

Захар врубает задний ход. Мы поворачиваем в правильную сторону, проезжаем улицу, я показываю на серую девятиэтажку. Люба уже ждет у подъезда с увесистой сумкой.

— Любаша? Серьезно? — вопит Захар, мгновенно позабыв о мигрени. — Ни фига себе! Я еще думаю: далеко не ходит, все телки в одном районе. А ты прям... вообще никуда не ходишь? Где стоял, там и окей?

— Ее укачивает в автобусе, поэтому докинем. Кроме того, она наш пропуск на политеховскую тусовку. Ничего больше.

— Уверен?

— Юлина подружка, конечно, я, блть, уверен. И ты к ней тоже никак, лады? Мы хоть и расстались с Райденко, но доводить до слез ее подружку не стоит.

— Почему я должен кого-то довести до слез?

— Люба мечтательная. Ты парень на хорошей тачке, влюбиться легко. И точно не взаимно.

— Полагаешь, Матвей, кто судит людей по тачкам, заслуживает взаимности? — криво улыбается Захар.

— Полагаю, у тебя настроение поспорить, а мне лень.

Люба видит нас и радостно машет. Захар сворачивает в сторону, объезжая огромную кучу снега.

— Мы подвозим не Юлю, а ее подружку, — размышляет вслух. — Капец. Бедная Юлька, тотальное невезение.

Его слова неприятно царапают.

— Почему тотальное?

— Подружка — дрянь, бросила в дороге. Бывший — козлина.

— Юля всегда хотела тусоваться. Инджой.

— Ага.

— Мы виделись в понедельник. Она даже рада... блть, за «нас».

— Чего-о?! Рада? Ты укуренный, что ли?

Захар со скрипом шин пафосно тормозит напротив Любы, я выхожу из машины, дабы помочь с вещами.

— Привет! — бросаю.

— Привет, Матвей, — широко улыбается она. — Спасибо, что довезете. Мы газельки арендовали, но там душно капец. Меня всегда укачивает.

— Без проблем. Как настроение?

— Отличное. У нас всё по плану? Ты просто не писал и не звонил эти дни.

— Был занят. Да, по плану. — Потом я осмысливаю услышанное от Захара и добавляю поспешно: — И спасибо за помощь. Понимаю, чего тебе это стоит, вы ведь с Юлей близкие люди. После всего, что было, притворяться, будто мы мутим, это — ну такое.

И действительно это такое себе, Захар прав. Пусть даже мы с Юлей расстались плохо.

Глава 12

Люба замирает, испуганно ежится.

— Она не любит подобные тусовки, сам знаешь.

— Так. Стоп. Захар, тормози. Люба, надо было сразу сказать. Ты можешь наверняка сейчас выяснить, будет Райденко или нет?

— Мы ведь настроились отдохнуть. Ты сам говорил, что ждешь с нетерпением эту поездку.

Захар беззвучно осуждает.

— Да, но... — Обрываю себя и говорю спокойнее: — Пойми правильно, у меня сейчас есть дела поважнее. Я туда еду с одной целью: погасить тот неприятный конфликт и проследить, чтобы его последствия не задели Райденко.

Люба быстро утыкается в телефон, нервно листает чаты.

— Минутку. Я уточню. Подождите.

Машина плавно замедляет ход и съезжает на обочину.

— Там же природа, свежий воздух, банька... — бормочет Люба. — Это же круто — вырваться из города.

— Да мне некогда по баням ходить, — возражаю я, не скрывая разочарования в голосе.

Люба густо краснеет и показывает экран телефона.

— Вот она. Едет.

На фото Юля сидит рядом с какой-то девчонкой в микроавтобусе. Рядом ребята из ее группы. Все улыбаются, машут, она тоже. Как всегда, взгляд пронзительный, чуть высокомерный, будто она там находится неожиданно для себя самой. У Юли вообще немного друзей, ей не слишком комфортно в больших компаниях.

— Окей, — говорю и возвращаюсь на свое место.

Машина вновь трогается. Захар все качает и качает головой. Когда она у него уже отвалится, раненая? Я ругаю себя за вспышку раздражения. По сути, ведь и правда неважно, будет Юля или нет. Даже лучше, если нет. С пацанами перетру, атмосферу разведаю, чуть выправлю при необходимости. Но отчего-то прям разозлился. Не видел ее с понедельника. Наверное, хотелось... зачем-то. Блть. Увидеться.

Спустя еще час молчания под музыку подъезжаем к «Ручейку». Кажется, первые.

Захар паркует бэху на лучшее место под навесом, после чего мы выходим на улицу и озираемся по сторонам.

Здесь и правда неплохо. Снег ослепительно белый, в городе такого не увидишь. Кругом высоченные сосны, остро пахнет хвоей и свежестью. Слева вдалеке горки и заготовленные тюбинги. Справа дымят бани. Сами жилые домики тоже славные: деревянные, словно спрятавшиеся под тяжелыми шапками снега. Густо обвешаны гирляндами, которые, наверное, включат ближе к вечеру.

Не успеваем мы обменяться впечатлениями, как из-за поворота выруливают несколько машин и три газели. Что ж, начинается.

Я подбираюсь. Тревожно на самом деле — нас с Захаром двое, а этих-то целая толпа. Вдруг что-то пойдет не по плану? Но пусть лучше так, чем думать, что Юля там вообще одна.

Достаю из багажника рюкзак. Люба свою тяжелую сумку забирать не спешит, поэтому вешаю ту на плечо. Сам поглядываю на будущих инженеров, высыпающих из машин. Народу — тьма! Шумные, как галчата. Большинство мне незнакомы, что к лучшему.

А вот и Юля. Сперва ее белую куртку узнаю, потом по фигуре и движениям убеждаюсь, что действительно она. Приехала все-таки. Перебрасывается парой слов с девчонкой, улыбается.

Затем серьезнеет. Через плечо наброшен такой же белый, как куртка, рюкзак. Юля ищет кого-то глазами. Ищет-ищет-ищет.

А потом натыкается на меня и поиск свой завершает. Начинает двигаться строго в моем направлении, утаптывая рыхлый снег. Ей никто почему-то не помогает, всем будто пофиг. Стою, как придурок, поглядываю, чтобы не рухнула.

Захар протягивает сигарету, закуривает сам. Юля идет в нашу сторону. Остановившись в метре, слегка улыбается.

— Привет! — здороваемся мы.

— Привет, — невозмутимо отвечает она. Оглядывает Захара, Любу. Задерживается в итоге на мне.

— Как доехали, Юля? — спрашивает Люба с нотками официальности.

Юлин взгляд впивается в сумку Любы, что на моем плече. В глазах загорается недобрый огонек. Аж кожу покалывает.

— В баньку когда идем? — совершает первый вброс Захар. — Любаша пообещала, что отлично помогает от похмелья.

— Захар, ты как всегда пьяный или с бодуна, — беззлобно смеется Юля. Потом вновь смотрит на меня и произносит: — Матвей, мы все еще друзья? — Замирает, ожидая ответа.

Глаза голубые, бездонные, рот чуть приоткрыт. Смотрит-смотрит-смотрит.

В рот я е*ал эту дружбу.

— Конечно, — подтверждаю.

Ее глаза чуть расширяются.

Юля быстрым движением облизывает губы. Вздыхает. Оглядывается.

— Мне почему-то уже трое предложили переночевать вместе. Какие-то все охочие до любви. Поэтому от греха подальше я решила, что буду тусоваться с вами. Ничего?

Пульс ускоряется.

Блть, кто?

Гашу вспышку гнева.

Покажи пальцем, кто такой шустрый.

Вдох-выдох. Она не моя, всё, табу.

— Мы можем прямо сейчас уехать, — предлагаю равнодушно.

По привычке говорю «мы». Юля замечает.

Глава 13

Парой часов ранее

Юля

Все свободное время я раньше проводила с Матвеем и Любой, а больше друзьями особо-то и не обзавелась. Да и не стремилась в общем-то. Теперь эти двое встречаются против меня и это проблема.

Мы едем в забитом под завязку микроавтобусе. Я отлично позавтракала, чтобы не тошнило в пути. Вдобавок посасываю фруктовые леденцы и специально мало пью, чтобы не просить остановиться возле каждых кустиков.

Кто-то настойчиво толкает в плечо. Я вытаскиваю наушник, оборачиваюсь и вижу едва знакомого парня. Мы вместе ходим, кажется, на вышку. Или... нет?

— Юля, ты в какой комнате будешь ночевать? — спрашивает он.

Как тебя звать-то, любопытный чувак с курса?

— Пока не знаю, а что?

— У нас есть свободная кровать, — предлагает он искренне.

Позади взрыв хохота.

— Тише вы! Соглашайся! Будет круто.

— Да я думаю, решим на месте, — тяну неопределенно.

Нужно искать новых друзей. И быть лояльной. Ведь так?

— Юлечка, давай лучше к нам, — зовет другой парень, на этот раз из нашей группы.

— У нас нет мест, Кир.

— Подвинемся уж! Смотри, какая Юля худенькая.

— Я не худенькая, а стройная, — поправляю с мягкой улыбкой. — Худая от слова «худо». А у меня всё отлично.

— Это правильно, — уважительно кивают парни.

— Не-не, лучше к нам! — настаивает кто-то еще.

— Соревнования устройте, — улыбаюсь я, качая головой. Чувствую одновременно смущение и волнение из-за столь обильного внимания. Отворачиваюсь.

Вроде учусь с этими людьми второй год, но со многими впервые общаюсь вне стен универа. Прикольненько. Веселые ребята.

Чертовски сложно, но я стараюсь сделать лицо попроще, быть легкой и компанейской. Как Люба. Пропеваю беззвучно: «Все любят Любу, и Матвей Адомайтис тоже!»

Следующие два часа пути парни только и делают, что спорят, кого я предпочту, предлагают бонусы. В шуточной форме, разумеется. То, что я чувствую, — не раздражение. Просто непривычно, так?

Кресло удобное, но сижу в нем как на иголках. Если уж начистоту, я всегда держалась чуть в стороне от коллектива. Выступать на сцене любила, детей обожала, но вот в таких компаниях терялась.

Но это ничего.

Ничего страшного, что у меня больше нет друзей. Ни одного.

Скоро я рожу ребенка и буду заниматься им. Кормить, купать, выносить на улицу подышать свежим воздухом. Как и все малыши, он, бесспорно, будет требовательным и эгоистичным, забирающим все время и внимание мамочки. Там еще гены Матвея отпечаток оставят, наверное, обостряя ситуацию.

Улыбаюсь почему-то. В последние дни мысли о ребенке не пугают, а, напротив, становятся опорой и придают сил. Может, примирилась просто?

Кто-то рассказывает тупой матерный анекдот, следом раздается взрыв хохота. Я тоже хихикаю, стараясь втянуться.

Кажется, беременность усугубила ситуацию. Я хочу домой.

Фух. Ладно. Насижусь еще в четырех стенах. Пихаю последний леденец в рот.

— А мне можно? — спрашивает всё тот же парень позади. Вновь тычет мне в плечо.

Ну как же тебя звать-то? Кто-нибудь, помогите! Хелп!

— Это был последний.

— Я не брезгливый, согласен на твой. Люблю полизать.

Э-э-э. Это не слишком?

— Самой мало! — хихикаю и отворачиваюсь.

Я буду достаточно молодой мамой. Когда дочке или сыну исполнится пятнадцать, мне стукнет всего тридцать четыре. Интересно, мы сможем дружить? С другой стороны, очень не хотелось бы стать одной из тех молодящихся теток с наколотыми губами, которые одеваются в рванье, употребляют словечки типа «краш» и считают, что на одной волне с подростками.

Бр-р-р. Неприятно ежусь.

Нет, наверное, дружить нам все же не стоит. В нашей небольшой семье я буду взрослой. Той, кто двести раз в день заверит, что любит. Еще — научит кататься на роликах, а потом будет дуть на разбитые коленки и обнимать, когда это необходимо, плюс не менее трех раз в день просто так. А зачем нужна мама? Уж точно не указывать, как жить, с кем встречаться и что делать.

Я буду как Матвей, который постоянно прижимал меня к себе, поначалу вызывая своими действиями недоумение, а затем каким-то непостижимым образом превратив их в жизненно необходимый ритуал.

Когда тебя обнимают, это значит, что ты кому-то очень сильно нравишься. Меня уже два месяца никто не обнимал.

Я думаю о том, что скоро на свет появится объект для ласки и нежности. Обойдусь без друзей.

Вновь оборачиваюсь и понимаю, что парни все еще обсуждают, с кем я буду ночевать. Причем к спору подключились некоторые девчонки и активно подкидывают варианты. Не слишком ли это?

Я начинаю беспокоиться. Задаю наводящие вопросы и выясняю, что комнаты в домиках по два, три и четыре человека.

Глава 14

Через пару минут мы заходим в главный, самый большой корпус и начинаем стягивать куртки.

Вокруг все деревянное: и пол, и потолок, и стены, и мебель. В гостиной — огромная искусственная елка до потолка, украшенная дешевыми бумажными гирляндами. Переходник рядом утыкан вилками с небезопасно торчащими проводами.

Я изгибаю бровь и говорю вслух:

— Бли-ин! Надеюсь, не загоримся. Лично я бы на ночь поставила часового.

Все, кто услышал, громко смеются. Кроме Матвея. А хотелось бы, чтобы мое остроумие оценил именно он. Люба фыркает: «Ей ничего не нравится!», но на этом всё. Она никогда не умела держать удар.

Мы поднимаемся на второй этаж и бросаем вещи в свободную комнату с двумя кроватями. Застываем, смотрим. Нас по-прежнему аж четверо. А еще мы дружим.

— Кто же будет здесь спать? — театрально спрашивает Захар. И сразу же добавляет: — Пожалуй, я. Фигово мне, не обессудьте.

Он падает на койку и принимает позу эмбриона.

— Тебе помощь нужна? — уточняет Матвей.

Я решаюсь посмотреть на Мота и понимаю, что тот выглядит обеспокоенным. Немедленно хочется что-то сделать, чтобы сгладить ситуацию и помочь. Следуя порыву, подхожу ближе и присаживаюсь на корточки.

— Захар, ты как? Заболел? — спрашиваю осторожно. — Давай я лекарства поищу? Только скажи, что нужно, вы тут самые медики.

Захар приоткрывает один глаз и смотрит удивленно.

— Ты плачешь? — пугаюсь я.

— Да. На вас троих без слез не взглянуть. — Он ржет в подушку. — Всё норм. Просто посплю. Окей?

— Юля, пойдем, — говорит Матвей. — Он большой мальчик, знает, что делает.

— Хорошо, ладно.

Мы втроем выходим в коридор и спускаемся по лестнице. Каждое движение, взгляд и слово кажутся значимыми. Мы не были в одной компании, не будучи в паре. Я смотрю на Матвея как будто другими глазами. Вообще, все очень сильно изменилось.

Я думаю о том, что, возможно, сегодня скажу ему о беременности. Открою рот и произнесу: «Между нами все кончено. Но я не буду препятствовать твоему общению с ребенком, если вдруг у тебя появится такое желание».

Без Захара углы треугольника становятся особенно острыми. Я по инерции кладу руку на низ живота, где находится объект будущих обнимашек. В настоящем мне их адски не хватает.

— Что с ним, Мот? — спрашиваю громче. — Я клянусь, у Захара слезы были на глазах.

В этот момент со второго этажа сбегает Кристина, обгоняет нас, спешит куда-то и грандиозно поскальзывается! Матвей не теряется и ловко ловит. Грохот стоит! Я на пару шагов отступаю.

— Вау. Спасибо! — выдыхает она в полуметре от пола, пялится на Мота, который все еще держит ее на руках. — А ты кто, мой герой? На парах я тебя не помню.

— Матвей, — отвечает он, улыбнувшись. — Приглашенная звезда. А ты, экстремалка?

— Заметила, что звезда. Кристина.

Ее глаза загораются восторгом, а у меня открывается рот. Вот так просто?

Да ладно!

На доселе равнодушном лице Матвея мелькает, кажется, интерес. Губы растягивает улыбка. Третий острый угол вырывается из треугольника и становится самостоятельным звеном. Помогает Кристине встать на ноги, а потом любезно соглашается открыть для нее пиво.

После этого момента меняется все. Нас не было минут пять: пока укладывали Захара спать, пока спасали Крис... Спустившись вниз, я понимаю, что за это время народ успел как следует накидаться.

В гостиной настоящий кипиш! Крики, смех, звон посуды. И куча, просто куча стопок и пластиковых стаканчиков! Пьяные громкие тосты во славу универа и факультета.

Пока я оглядываюсь и привыкаю к атмосфере, шустрые девчонки, в том числе Люба, во всю сортируют продукты и нарезают салаты. Парни кучкуются и болтают. Кто-то разливает по стопкам водку. Кто-то готовит шампуры для мяса.

Я же... переминаюсь с ноги на ногу, почувствовав себя не в своей тарелке. Опасливо ищу глазами Матвея и не нахожу. Раздражение придает сил.

Опираюсь на спинку стула и громко спрашиваю:

— Чем-нибудь помочь? Кому-нибудь...

Меня не слышат. Или делают вид, что не слышат. Слезы на глаза зачем-то наворачиваются, но я обещаю себе быть легкой и компанейской. Не мнительной.

Пару минут слоняюсь по кухне, но так и не придумываю себе дело. Матвей обнаруживается у окна, он вовсю болтает с одним из моих одногруппников, кажется, они обсуждают машины. Минуту спустя ребята куда-то уходят. Кристина скачет следом.

Я возвращаюсь к стулу.

Безымянный парень, охочий до бэушных леденцов, появляется внезапно. Вручает стопку и говорит:

— Ледяная, попробуй, Юля. Кайф! Пробуй-пробуй. — Он подносит стопку к моему рту.

Я резко отклоняюсь, примирительно улыбнувшись. Делаю шаг назад. Пульс чуть ускоряется, я хочу домой. Народ начинает скандировать:

— Пей! Пей! Пей!

Да я бы выпила, но не сегодня! Стараюсь отшутиться. На меня начинают давить, настырно уговаривая. Парней так много вокруг! Они наперебой рассказывают, как правильно пить, как запивать, что потом будет. Делятся опытом и историями.

Глава 15

— А ты почему ничего не паришь-варишь? — подтрунивает Славик.

Я прожигаю взглядом спину удаляющегося Матвея и выдаю:

— Не умею.

— Не хозяюшка, что ли?

— Неа. Если и выйду замуж, то, скорее всего, по залету.

У стоящей рядом трудяжки Любы нож соскальзывает, она ойкает и облизывает палец. Кажется, бутерброды будут с ее кровищей.

У Любы грустные пьяные глаза, которые я тысячу раз видела до этого. Что ни любовь, то печальная! Сердце екает, но запрещаю себе такую роскошь, как сочувствие. А всё же...

Матвей ведет себя как мудак, я знаю, Любаш. На его плече висит веселая подвыпившая девица, до этого была твоя сумка, а день только начинается. Раньше он любил меня и был хорошим. Разрыв изменил всё. Представляю, сколько «Кристин» у него было за этот месяц. К глазам подкатывают слезы, и я кричу:

— Вы куда? Крис? Мот?

Она меня не слышит, разумеется. А вот Матвей оборачивается и, улыбнувшись, говорит громко:

— Кто еще хочет кататься на плюшках? — Он демонстрирует ключи от бэхи. Вопрос всем, а смотрит на меня. — Юля, ты как?

Желающие срываются с мест. Я стою.

Матвей делает движение головой, приглашая.

Кататься с горки, ловить адреналин, смеяться до икоты. Валяться в снегу с ним... Хочу! Но вынужденно отрицательно качаю головой.

— Нет, спасибо. Это небезопасно.

Взрыв хохота неприятно царапает самооценку.

— Не доверяешь? — улыбается Матвей.

Доверяю, но беспокоюсь о твоем ребенке, придурок!

Матвей приподнимает брови в ожидании ответа. Я выпаливаю:

— Нет, конечно! С какой стати?

— Ю-юль, ты всегда такая правильная и скучная? — делано подначивает Крис.

И снова взрыв хохота! Волнение впивается в кожу миллиардом иголочек.

Матвей тоже улыбается. Снисходительно! Благодарность мгновенно сменяется ненавистью. Да он просто издевается!

Я хмурюсь, пытаясь уничтожить его взглядом. Матвей произносит:

— Насколько я знаю, всегда.

Лопаюсь от негодования! Сжимаю бутылку с пивом до белых костяшек. Если бы не была в положении, я бы прямо сейчас выпила штрафную и поцеловала Славика. На глазах Матвея. Взасос.

Или бы плеснула пивом ему в лицо! Почему я этого не делаю?

— А вы не встречались разве с Юлей Райденко? — восклицает Маша. — Или я путаю?

Все смотрят то на меня, то на Матвея. Салютую пивом, дескать, было дело.

— Серьезно? — удивляется Крис. — Ты встречался с зубрилой?!

— Почти четыре года. Дело в том, что я и сам зубрила, — не без гордости отвечает Матвей. — На повышенной стипендии. Хотя, наверное, в следующем году ее не будет.

— Матвей будущий хирург, — встревает Люба. — Ему важно хорошо учиться.

— Намучился, бедный, — тихо-тихо произносит Крис, но я считываю по губам.

Желаю ей перевернуться на плюшке и попасть к травматологу, который учился плохо.

— Вы вообще читали о количестве пострадавших на таких вот увеселительных мероприятиях? — говорю я.

— Юль, все будет хорошо, — успокаивает Славик. — Ты просто мало выпила. С пьяными никогда ничего не случается.

— О, тогда можно еще пива? — просит Кристина.

— И мне, пожалуйста, — присоединяется Маша, подходя ближе.

— Сейчас сделаем, девчонки, — обещает Матвей, доставая из кармана брелок-открывашку.

— Вы нормально сейчас общаетесь? Ты же вроде бы с Любой приехал? — продолжает тему Маша, едва получив свою бутылку.

Народ переводит взгляд на меня, потом на Любу. Скоро закончится сыр и ей нечего будет резать.

— Да, но с Юлей мы расстались друзьями, — произносит Матвей. — Без обид.

Чтобы скрыть волнение, я вновь делаю вид, что пью.

— Да, — подтверждаю. — Тянусь и легонько ударяю своей бутылкой о бутылку, что держит в руке Матвей. Звон стекла разгоняет пульс. Стараюсь вести себя беспечно, но внутреннее напряжение растет. — Мы встречались со школы, а теперь просто хорошо дружим.

— Мои родители тоже встречались в школе, потом пути разошлись. Учась на последнем курсе, оба пришли на встречу выпускников и с тех пор не расставались, — говорит Маша радостно. — Вот как бывает.

Не могу понять, Матвей пьян или нет. Он переводит взгляд на меня и произносит задорно:

— Ух ты. Как насчет созвониться на последнем курсе, Юль?

Мы созвонимся намного раньше, не сомневайся. Сама же воркую в ответ:

— После того, как ты перее*ешь всех моих подружек?

Специально использую мат, повышая ставки. Брезгливо морщу лоб на слове «подружек». И нет, я не скучная! Мне просто здесь некомфортно.

Глава 16

— Слава богу, что у нас есть сознание, — чеканю я слова. — И мы, в отличие от зверей, контролируем свои половые органы.

— По большей части да. Так что, Юль, когда созвонимся? — улыбается Матвей.

— Я думаю, что начинают отношения после разрыва только неудачники. Которые пытались, но никого получше не нашли. Им деваться некуда, они больше никому не понадобились. Короче, отстой.

— Может быть. А может, это как раз самые разумные отношения, — задумчиво выдает Матвей. После чего ставит на стол так и не начатую бутылку и говорит громко: — Ну что, на плюшки!

Толпа поднимается и идет к выходу.

— Давайте, удачи! Не сверните себе шеи!

Я беру пиво и собираюсь отпить, но запах останавливает, напоминая, что не в моем положении. Подташнивает.

Маша подходит совсем близко и произносит грубо:

— Мои родители вовсе не неудачники.

Дергается и гордо уходит. Я обмираю.

— Я совсем не то имела в виду! Блин, Маш... я не о твоих родителях. Все ситуации разные. Ка-пец!

Спешу в туалет, по пути хватая минералку. Выливаю пиво в унитаз, тщательно мою бутылку и переливаю туда воду.

Так-то лучше. Вечеринка обращается настоящим кошмаром! Никто из тех, с кем я неплохо общаюсь, не поехал! У моей бывшей лучшей подруги глаза на мокром месте из-за равнодушия моего бывшего парня, который внезапно обнаружил девицу повеселее! С остальными ребятами мы будто с разных планет.

Глаза бегают. Всегда понимала, что так будет: мы с Матвеем расстанемся, любовь со школьной скамьи обречена на провал. Тысячи раз мне об этом говорили родители и знакомые. Матвей такой. Вот именно такой, как ведет себя. Не хороший, не любящий, не преданный!

Все эти годы я морально готовилась к худшему. Но переживать это наяву оказалось в миллиард раз больнее! Если бы я не слышала монолог Любы о безумной любви к Матвею и помощи, что она ему там оказывала, то решила бы, что Мот все это делает специально, чтобы превратить мою жизнь в ад.

Показать, как ему круто и весело без меня. А то я ж не в курсе будто бы.

Наш разрыв пошел ему на пользу.

Рандомная особь и гормоны.

Подонок. Ненавижу! Просто ненавижу!

Нам с малышом надо как-то продержаться до утра.

Я иду к выходу, надеваю пуховик, ботинки.

Выбегаю на улицу, но резко останавливаюсь на крыльце. Потому что чуть дальше вижу перед собой Матвея. Он ведет Кристину за руку в сторону снегоходов. Вместе с ними еще несколько парней и девчонок.

Позади хлопает дверь. И раздается голос Захара:

— А ты чего не идешь?

— Это небезопасно, — поясняю в ответ.

— И что?

Я поворачиваюсь к нему и говорю:

— Хочешь поцеловаться?

Глаза Захара чуть расширяются. Он бросает взгляд вдаль, словно прикидывая, заметит ли с такого расстояния Матвей. Потом заявляет:

— Ты самая красивая здесь, но пожить мне хочется больше.

— Спасибо за комплимент.

— Я покурить вышел. — Захар достает сигарету, щелкает зажигалкой.

Я делаю несколько шагов в сторону и говорю со вздохом:

— Не понимаю, какого черта Матвей приперся.

— Вот и я, — улыбается он. — Ничего не понимаю.

— Пойду пройдусь.

Спускаюсь с крыльца и направляюсь к редким деревьям. Вдыхаю свежий хвойный запах — хорошо здесь! Красиво, ярко, аж глаза слепит. Снег чистый-чистый, хоть растапливай и пей воду. Откуда-то издалека раздаются крики и хохот.

Ко мне присоединяются Славик, Сергей и еще пара человек.

С этого момента где бы ни была, чем бы ни занималась, меня все время окружают ребята. Пытаются затащить то в снег, то на плюшки, то напоить. Приходится упорно быть «скучной и правильной».

Матвей же успевает всё! Куда бы я ни пошла, чтобы не видеть его, счастливого, в окружении поклонниц, он неизменно оказывается поблизости. С врубленным на максимум природным обаянием. Шутит, смеется. И все вокруг него — тоже. Кроме меня, разумеется.

Темнеет. Ближе к ночи мясо съедено, часть запасов выпита. Бани натоплены. Я в тихом бешенстве.

Поначалу не собираюсь переодеваться в купальник, даже не знаю, зачем бросила его в сумку. Но разделись все, и я вновь оказалась белой вороной в свитере. Пришлось.

Желающих погреться в баньке много, а вот рабочая парилка — всего одна, поэтому полуголый народ, слегка протрезвев, расположился в общей гостиной за столом. По очереди тянут жребий, кто с кем идет париться. Вроде бы так веселее и пикантнее.

Захар сидит у окна с сигаретой и молча следит за обстановкой. Его левый глаз жутковато красный, как у терминатора, поэтому парня никто не трогает. Вдруг заразен?

Попросить не курить в помещении я не решаюсь, дабы не показаться еще душнее, чем есть.

Глава 17

Зря. Понимаю это мгновенно, да поздно уже! Не отмотаешь.

Блин. Блин. Блинский!

Что же я наделала?

В ушах шумит, под ребрами колотится. На меня все смотрят! Не знаю, что думают, но поддержки там нет, да она бы и выбесила. Матвею очевидно хреново, не нужно меня в этом поддерживать! Кто-то, блин, ну дайте совет, как себя вести, как действовать, чтобы наладить всё, а не разрушить еще сильнее.

Поспешно глаза опускаю, а потом, когда вскидываю их, натыкаюсь на прямой взгляд Захара. Обычно по-глупому насмешливый или безразличный, сейчас — шокированный. Захар делает движение головой, как бы говоря: «Ты совсем без мозгов?»

Я отворачиваюсь, словно от затрещины. На алкоголь не свалишь, хотя... Пусть Захар думает, что я спьяну ляпнула. И Матвей пусть так думает. Когда он узнает о беременности, эта отмазка не пролезет. Нужно заканчивать цирк. Сказать правду и попроситься домой. Или хотя бы пойти спать.

Пропускаю волосы сквозь пальцы.

Я прилюдно обвинила мужчину в несостоятельности в постели. Унизила. Он это стерпел и проигнорировал. Ушел после вопроса о минете. Кровь ударяет в лицо. Думать, что я у кого-то... сосала, для Матвея по-прежнему невыносимо.

Пульс частит. Меня топит эмоциями, я захлебываюсь ими. От радости до боли. Да что же это!

Пытаюсь себе представить. Оглядываюсь. Вокруг парни в плавках или шортах. Я воображаю, что с кем-то из них уединяюсь и... дергаюсь. Отвратительно.

Встаю из-за стола и прохожусь по первому этажу. Нам нужно поговорить. Хочу посмотреть Матвею в глаза и понять, почему он ушел. Почему не ответил, почему не кинул очередной камень.

Мне важно это узнать.

Матвея нет. За столом очередные взрывы тупого хохота, все эти люди до одного мне безразличны. Собственные эмоции душат. Их много! Намного больше, чем я способна через себя пропустить и осмыслить.

Не уследила и не поняла: он на второй этаж поднялся или на улицу вышел? Куртки нет на вешалке. На всякий случай я поднимаюсь по лестнице, но там темный коридор, приглушенные мужские голоса. Быстро спускаюсь к свету.

Боже. Ну почему всё так!

— Юля, пошли в баню скорее! — Девчонки проходят мимо к вешалке. — Наша очередь! Идем женским коллективом, пусть только сунутся! Никаких парней. Ты с нами?

Здесь все, в том числе Люба. Оставаться в доме с ребятами и без Матвея — идея так себе, поэтому беру чистое полотенце и накидываю куртку.

Мы пробегаем по крытому проходу в соседнее помещение, заходим в тамбур, затем, сняв верхнюю одежду, в парилку.

Девчонки вытягиваются на верхних полках, я присаживаюсь в самом внизу. Греюсь полминутки. Пора выходить, но прежде спрашиваю, кто с кем будет ночевать. Нет ли свободного местечка?

— Мы бронировали комнату на двоих, Юль. Сорри, — отвечает Маша.

— Можно поменяться с кем-нибудь и взять на четверых. Пожалуйста. Настырность Славика и некоторых других будто даже пугает. — Я ежусь. — Все пьяные и какие-то агрессивные.

— Ты же сама предложила соревнования в автобусе за место, кто будет с тобой.

— Я же не сказала: «Да будет поединок!» Лишь что-то вроде «вы еще подеритесь!»

— Наши полудевственники взбудоражились в надежде, что им обломится, — смеется Кристина, сладко потягивается. — Тем более после рассказов Кости.

— При чем здесь Костя? — не понимаю я, поморщившись.

Ладони неприятно потеют, между лопаток — тоже, хотя на нижней полке и не сильно жарко.

Неужели все в мире видели тот трехсекундный случайный поцелуй?!

— А я говорила, что он наврал и Юля бы с ним не стала! — цыкает Саша. — Он симпатичный, конечно, но что-то сомневаюсь. Тем более Юля тогда еще встречалась с Матвеем.

Меня закручивает в круговорот и утаскивает на дно.

— О чем наврал? — спрашиваю, встав на ноги.

— Да Костя хвастался, что не просто так помогал тебе с выступлением ко дню первокурсника. Что у вас был тайный романчик.

Голова натуральным образом кружится.

— Он такое рассказывал? — уточняю на всякий случай. — Конечно, не просто так! Ему пропуски проставили и на зачетах добавят баллы.

— Даже фотки ходят, где вы в обнимку лежите.

— Это фотошоп.

— Может быть. Юль, если хочешь, давай поменяемся местами, — говорит Кристина. — Я пока вообще не планирую спать. Но за это покажешь свой курсач, хорошо?

— Хорошо. Спасибо.

Я выхожу из парилки и иду по коридорчику дальше.

Здесь, за поворотом, несколько душевых кабинок. Часть сломаны. У части дверцы без замков. Ну Люба, ну выбрала базу отдыха! Спасибо, если не сгорим.

Из парилки доносятся визги и крики. Господи, да что еще-то?!

Юркаю в одну из кабинок и закрываю дверь на хиленький шпингалет. Включаю воду, подставляю под поток плечи и грудь. Умываю несколько раз лицо. Кран на максимум, но вода все равно чуть теплая.

Глава 18

— Юля? Юлечка, ты здесь? Юлька!!

Громкие, излишне веселые голоса бритвами режут перепонки, а дикий страх — кожу.

Там Славик, Сергей и несколько едва знакомых ребят. Я даже не уверена, что они с нами учатся. Все бухие в хлам и, судя по быдлячьим воплям, агрессивные.

— Ау-у!

— Сука, — качает головой Матвей. — Если сейчас что-то будет, прячься. При первой возможности дуй в дом, поняла? Кричи Захара.

Округляю глаза. Пытаюсь хоть как-то взять себя в руки и унять дрожь. Умом-то понимаю, что не будут они грань переходить. Ну не собираются же они меня толпой насиловать! Не бандиты какие-то — обычные пьяные, оборзевшие парни. У них планы на жизнь есть, и эти планы — не мотать срок за сексуальные подвиги.

А что тогда? Зачем ищут? Посмеяться, унизить еще сильнее?

Цепенею. Это все перебор для меня. Очень сильный перебор.

Закрываю глаза и жмусь к Матвею, как мокрый, продрогший до костей котенок к батарее. Вдыхаю родной запах, машинально зацеловываю грудь, чувствуя легкий соленый привкус. Вкусно безумно. А еще безопасно. Пока Матвей тут, пока я его чувствую, всё хорошо.

Он крепче дзена.

Кто-то заходит в комнату с душевыми, Матвей оборачивается, но шаги вновь удаляются. Кажется, теперь меня ищут в раздевалке. В женской.

Матвей делает шаг к двери, а я вцепляюсь в него намертво.

— Не оставляй меня только, ладно? — шепчу горячо, сбивчиво. — Пожалуйста. Я прошу тебя, умоляю. Если ты уйдешь разбираться, я здесь одна от страха кони двину. И не будет меня и объекта обнимашек.

Он пропускает эти слова, никак не реагируя. Не понимает. Я сжимаю его ладонь крепко-крепко, хотя знаю, что в любой момент Матвей может одним движением освободиться. Он оборачивается и говорит спокойно:

— Тише. Их там четверо или пятеро, Юль. И они обожранные в хлам, а может, и под чем-то. Если мы сейчас пойдем к выходу, они обязательно прицепятся. Было бы хотя бы двое... Нужен другой план, поняла?

Ошалело киваю.

Он что думает, я начну провоцировать? Нельзя допустить этой встречи. Они не соображают, что делают. Ляпнут что-то. Матвей не выдержит и ответит. А их толпа! Череп ему проломят пьяные идиоты, Господи!

— Матвей, никаких пьяных геройств. Поклянись мне.

— Я почти как стекло. Захар, блть, как сквозь землю провалился! Е*ет кого-то, что ли? — Делает раздраженное движение головой. — Вовремя.

Вдох-выдох.

Матвей палит на меня, словно раздумывая, что же сделать. На этот купальник и без того ушло мало ткани, а под цепким, оценивающим взглядом она и вовсе будто испаряется. А еще мне холодно. Мурашки по всему телу, соски напряжены так, что сама это чувствую, проверять не нужно. Им ткань холодная мешает. Раздражает кожу.

Матвей быстрым движением смачивает губы, и я смущенно опускаю глаза. Но тут же натыкаюсь на возбужденный член, прижимающийся к животу. Миллиард иголочек впивается в кожу. Приоткрываю рот и, кажется, краснею.

— Не-е-е, — тянет Матвей. — Такую тебя показывать никому нельзя. Бой будет насмерть.

Он приседает на корточки, жестом просит разуться. Затем вручает мне шлепки. Вновь слышатся шаги. Матвей резко подхватывает меня под бедра и вжимает в себя.

Я закрываю глаза, специально лишая себя зрения, потому что в данный момент оно лишнее. У меня есть ощущения, я каждой клеточкой Матвея чувствую.

Задыхаюсь. Какой он горячий! Напряженный, вкусный. Каменная эрекция между нашими телами. Близко, но недостаточно. Я обнимаю его очень крепко, губами веду по его виску и щеке, чтобы успокоить и самой хоть немного расслабиться.

— Юля-я! — кричит Славик. — Малышка, где ты? Пошли париться! Ну же, иди сюда, не обидим.

Приглушенные смешки.

— Твою мать, здесь только я! — рявкает Матвей так, что эхо по полупустому помещению. — Уваров, орать, блть, хватит. Ты съе*ешься уже или нет? Мешаешь.

Агрессия топит мир в адреналине. Голова кружится. Я делаю движение бедрами. Клянусь, неосознанное! Матвей легко, но обжигающе шлепает по ягодице, призывая прекратить.

Застываю. Прижимаюсь, льну. Глаза всё еще закрыты, я просто чувствую. И хочу, чтобы однажды почувствовал и Матвей тоже. Снова. Эту адскую смесь из любви и похоти.

— Блдь, Адомайтис, ты? — выкрикивает Славик. — Ты чего здесь один, дрочишь, что ли?

— Да, и ты мне мешаешь, — грубит Мот вызывающе. Удар сердца, и Матвей продолжает: — Чего ждешь-то? Я щас решу, что помочь напрашиваешься.

Снова хохот.

— Что ты там вякаешь? Выходи поговорим. Я весь день собираюсь, бесишь ты меня.

Я целую Матвея в щеку, потом в уголок губ. Он чуть раздраженно отклоняется. Но держит на весу крепко.

Пульс стучит. Я нахожу у Матвея на виске венку и прижимаюсь к ней губами. Касаюсь языком.

— Подожди в доме, — звучит резко. Сквозь зубы. С угрозой. — Я закончу через пять минут. И приду.

Дверь дергается. Замок хилый-хилый, с одного рывка почти вырывается. Матвей опускает меня на ноги и наваливается сверху, прижимая к стене так, чтобы за ним меня видно не было.