Домой я приезжаю в обед, в течение часа отмокаю в ванне, вытравляя из себя похмельные споры, после чего еду в штаб-квартиру Кати – давать отчёт по расследованию.
– Сашуня, хай! – Катя пытается заключить меня в объятия, но я предусмотрительно уворачиваюсь, ибо ещё не полностью доверяюсь её выздоровлению.
– Выглядишь гораздо лучше, – жертвую щедрый комплимент её всё ещё зеленоватому лицу и удобно размещаюсь на софе.
– Ну, рассказывай, – припухшие глаза Кати вспыхивают журналистским азартом. – Что там Серов? Сильно руки распускал? Хорошо бы синяки остались. Запись сделала? Он заставлял тебя залезать к себе под стол? Он правда любит делать это по-собачьи?
Я морщусь.
– Кажется, ты перечитала книжек о развратных боссах, пока болела. Слушай, а ты уверена, что информация о Серове достоверна?
– А есть сомнения?
– Ну вообще-то да. Он, конечно, не в моём вкусе, но, если смотреть фактам в глаза: он ведь до жути хорош собой, – «И кочерга в полном порядке», – подсказывает внутренний голос. – Двадцать восемь лет, сказочно богат, не дурак. Я помню фанаток Макса: стоило ему только улыбнуться, они из трусов готовы были выпрыгнуть. И вот этот такой же. Для чего ему кого-то домогаться?
– Хм… у меня другая информация. Есть минимум три свидетельницы, которые в один голос заявляют, что он по часу растлевал их на своём рабочем столе, а потом вышвыривал за дверь.
– У него действительно паршивый характер, но он не производит впечатление плохого человека. Ты знала, что у него старший брат погиб?
Катя закатывает глаза, и мне это не нравится. Закатывать глаза – это моя прерогатива.
– И тебя он обвёл вокруг пальца. Ну же, Сань, ты же умная девчонка. Сначала он перед тобой в образе говнюка, а потом вдруг открывает тебе своё израненное сердце. Ты таешь, проникаешься к нему сочувствием и раздвигаешь перед ним ноги, предоставляя свою щедрую вагину ему в утешение. Секс из милосердия, сечёшь? У всех он был, и все про него знают.
– Прости, но я о таком не в курсе. Моя вагина – та ещё скупердяйка.
– Пусть так. Я просто говорю о том, что он пудрит тебе мозги. Не позволяй ему. Так значит, совсем ничего?
Вряд ли стояк на танцполе можно расценивать как полноценную улику, поэтому я мотаю головой.
– Пока нет.
– Может, ты слишком красивая, и это его отпугивает? Ну или, скорее всего, ты просто не в его вкусе.
Вот сейчас было обидно.
– Глупости, – я перехватываю яблоко, лежащее на столе, и поднимаюсь. – Если всё действительно так, как ты говоришь, он проколется. Завтра попробую ещё один действенный способ.