Под запретом

— Это ноутбук.

— Да, я это уже поняла, Шерлок. Для чего он?

Я растерянно пожимаю плечами, пытаясь быстро сообразить, что такого ей сказать, чтобы это хоть отдаленно смахивало на правду. Ради всего святого, я же не могу ей просто сказать: «Я купил его, чтобы создать тебе работу, чтобы ты приходила сюда, и я мог наслаждаться твоим присутствием, ощущением близости, и мог наконец-то разобраться, что значат все эти странные чувства к тебе».

Вместо этого я пытаюсь объяснить ей все в общих чертах:

— Я подумал, что мне нужен ноутбук для ведения документации. Мой ноутбук у Линка, поэтому мне показалось, что еще один не помешает.

Больше я не добавляю ничего, потому что в настоящий момент мое сознание ведет ожесточенную борьбу между тем фактом, что ей лучше покинуть меня и тем, что ей следует остаться.

— Ну что ж, Никс, если ты так же хорош в ведении электронной документации, как в ведении бумажной... то с уверенностью могу сказать, что ты заведомо облажаешься.

Я ничего не говорю, а просто завороженно наблюдаю за ней, затаив дыхание. Я дал ей возможность уйти. Прими ее, Эмили, и уходи. Рядом со мной у тебя не будет будущего.

— Таким образом, — растягивает она слова. — Почему бы тебе не позволить мне заняться этим, я могла бы установить все программы и организовать твою работу, упорядочить документацию. Немного поиграю роль твоего секретаря.

Поиграть в секретаря со мной?

Вашу мать! Святой младенец Иисус! Образы того, как она играет роль моего секретаря, заполняют мой разум непристойными и развратными картинками. Я буквально вижу, как она, одетая в коротенькую юбочку, покачивая бедрами, обходит мой рабочий стоит и опускается мне на колени.

Я схожу с ума.

— Конечно, если ты этого хочешь. Но помни, я совершенно не против, если ты вернешь мне деньги позже. Ты не обязана выполнять нашу глупую сделку.

Эмили улыбается мне милой улыбочкой.

— Нет, я лучше сделаю так, как мы договаривались. Раньше у меня постоянно был под рукой трастовый фонд, и думаю, сейчас мне понравилось работать.

Я мысленно рычу. Она просто не могла сказать ничего ужаснее. Мне кажется, если бы я продолжал себе твердить, что она избалованная, богатая, высокомерная девчонка, мой интерес бы со временем поутих. Вместо этого она выбирает работу, и я понимаю, что внутренне ко всем прочим чувствам к ней прибавилось уважение.

Замечательно, бл*дь.

— Хорошо, — говорю я спокойно. — Тогда я куплю соответствующие программы для ведения электронной бухгалтерии. И вообще, знаешь, не помешало бы провести инвентаризацию моих материалов.

— Конечно, если что, можешь показать мне, где это все находится, чтобы я окончательно отстала от тебя.

Мне кажется, я сам не смогу выбросить ее из моей головы. Но это приятные мысли.

— Проходи сюда, — говорю я ей, указывая по направлению к сварочной мастерской. Она проходит в дверь, которая расположена в задней части помещения. Внезапно ее телефон оживает и начинает надоедливо жужжать, а я наблюдаю за тем, как она достает его из кармана, смотрит на номер абонента и ругается себе под нос, сбрасывая входящий вызов.

Я веду ее в гараж, который находится позади мастерской.

— Вот здесь я храню свои законченные изделия.

Я открываю дверь и легко щелкаю по выключателю, пропуская ее вперед. По комнате разливается приятный свет, освещая все мои детали.

Как я уже говорил ранее, я изготавливаю по пять, а то и больше мотоциклов в год, но также я занимаюсь созданием металлических предметов искусства. Большинство моих работ внушительных размеров. Я изготавливаю люстры, настенные фонтаны, перила для лестниц. Некоторые из них небольшие. Музыкальные подвески, детали для сада, бронзовые статуэтки животных и все в таком роде. Если, конечно, заказчик не дает мне какой-то особый заказ, а так я создаю все, на что у меня хватает фантазии.

Я наблюдаю, как Эмили бережно проводит пальцами по паре вещиц. Затем она останавливается у моей любимой.

Это наружный фонтан для сада почти два метра. Он выполнен из меди и состоит из определенного количества цветков каллы разной высоты. Когда он включается, вода начинает струиться легким переливом с самого верхнего цветка, плавно устремляясь к следующему цветку, пока, наконец, не попадает в медный бассейн. Заказал у меня это великолепие биржевой брокер с домом в Хэмптонс. Чистая прибыль от этого фонтана после вычета суммы, потраченной на материалы, составила две тысячи долларов. Он будет выглядеть просто восхитительно после нескольких месяцев работы, когда налет, что образовывается на бронзе, окрасит ее в сине-зеленый цвет.

— Никс, — говорит она мягко, — я не представляла, что ты делаешь такую красоту.

Ее слова полны трепета, и это вызывает у меня чувство неловкости, но в то же время гордости. Когда она смотрит на меня, я замечаю нечто в ее взгляде, что заставляет мое сердце пропустить удар.

Но затем момент рушится, когда ее телефон вновь начинает трезвонить. Я замечаю, как на ее лице мелькает вспышка ярости. Она гневно щелкает пальцем по экрану и подносит телефон к уху.

— Я уже неоднократно говорила тебе прекратить названивать мне, — сердито рычит она в трубку. — Больше не смей.

Затем она нажимает «отбой» и убирает телефон в задний карман джинсов.

Она смотрит на меня, и мои брови приподнимаются.

— Прости, — говорит она виновато.

— Преследователь? — интересуюсь я.

— Как ты узнал?

— Ты, кажется, ты упоминала это в тот самый день, когда сбила меня.

Она смотрит на меня растерянно.

— Правда?

Я киваю ей, удивленный своей реакцией, что вообще запомнил это. Мне не кажется, что это что-то важное. Большая часть нашего общения с Эмили крутится вокруг того, желаю ли я говорить с ней или нет. Сегодня как раз такой день, когда я не хочу этого.

— Прости. Это мелочи. Просто... — она быстро вытаскивает телефон из кармана и полностью отключает. — Прости еще раз, мне следовало сделать это еще перед тем, как я пришла на работу. Этого больше не повторится.

Сейчас она выглядит усталой, сердитой и немного напуганной, и впервые в жизни я испытываю желание обнять и просто обеспечить женщине чувство комфорта и защиты.

И когда я понимаю, что это именно то, что я так желал сделать уже на протяжении всего этого времени, на меня обрушивается чувство леденящего унижения и стыда, словно кто-то выплеснул на меня ведро с холодной водой.

Я резко разворачиваюсь и направляюсь к двери.

— Ну что ж, ты будешь занята учетом еще пару дней.

***

Я сижу в своем потертом удобном кресле, наслаждаясь пивом. Я заслужил это. Я не только не вспоминал об Эмили три прошедших часа, но более того, закончил настенную скульптуру в виде железной плетеной эмблемы войск морской пехоты «Орел, Земной шар и Якорь». Линк попросил меня сделать это для него, чтобы повесить в своей квартире. Вообще он пытался заплатить мне за работу, но я сказал ему, что еще одно слово, и я надеру ему задницу. В конце концов, мы договорились, что он заплатит только за материалы для работы, и я сделаю ему эмблему. Как можно брать с него деньги, если он мой брат!

— Я закончила.

Я буквально подскакиваю в кресле, когда слышу ее голос. Я даже на некоторое время забыл, что она все еще тут. И мне нравилось это состояние, но сейчас она опять возникла в моих мыслях. Как ей удается после рабочих часов стоять передо мной и выглядеть настолько сексуально и сладко?

Но я не в настроении заводить разговоры, поэтому просто отвечаю:

— Хорошо. Увидимся в понедельник.

Но она совершенно не слушает меня. Она подходит к моему рабочему месту, чтобы посмотреть на эмблему «Орел, Земной шар и Якорь». Поглаживает рукой мою работу, и когда прикасается к маленькому шару, расположенному в центре скульптуры, он протяжно звенит. Думаю, если бы кто-то наподобие Лилы прикоснулся к моей работе, я бы, наверное, накричал и сказал, чтобы она к ней не прикасалась. Но легкие прикосновения Эмили к прохладному металлу вызывают лишь трепет.

— О боже, это очень красиво, Никс. Ты это сделал для кого-то, кто служил в войсках морской пехоты?

Я на некоторое время лишаюсь дара речи. Как узнала мисс Богачка об эмблеме войск морской пехоты?

— Я делаю это для брата.

— Линкольн служил? — говорит она ошеломленно, как ей и следовало.

— Нет, я служил.

Она переводит на меня изумленный взгляд,

— Серьезно? Когда?

— Я пошел служить, когда мне исполнилось восемнадцать, и закончил два года назад, когда мне исполнилось двадцать четыре.

Я наблюдаю, как она облокачивается на мой рабочий стол и скрещивает руки чуть пониже груди, из-за чего ее грудь идеально приподнимается вверх. В моей голове проносится миллион развратных мыслей, но я продолжаю бороться с ними, заталкивая подальше. Между нами ничего не должно произойти, мы не должны пересекать черту.

Кроме того, Эмили хорошая девочка, а мне такие не по душе.

— Ты служил в Афганистане?

— Да.

Она ждет, что я что-нибудь ей расскажу, но я упорно продолжаю хранить молчание. Я не собираюсь рассказывать о времени, что провел там. Она ждет, но я продолжаю молчать и по выражению ее глаз, понимаю, что она не собирается меня подталкивать к откровенному разговору.

— Спасибо, что служил на благо нашей страны. Я бы тоже хотела быть такой же смелой и отважной, как ты, чтобы суметь сделать что-то подобное.

Я снова поставлен в тупик. Она всегда говорит то, что ошеломляет меня, своими идеальными губами, созданными для поцелуев. И она не делает этого с какой-то целью. Это выходит у нее с естественной искренностью.

Я безразлично пожимаю плечами, но в глубине души мне льстит, что она благодарит меня за службу. Раньше мне не было важно ни одно мнение, за исключением моего отца и брата.

— А откуда тебе известно об эмблеме морских пехотинцев?

— Ну, так сложилось, что ты не единственный морской пехотинец, которого я знаю. Я также знаю бывшего ветерана, который прошел войну в Персидском заливе.

Она привлекла мое внимание этими словами и, если честно, впервые мне интересно поддерживать диалог. Это странное чувство, но я продолжаю:

— Да ты что. И кто же это?

— Его имя Серж, но все зовут его Сержант. Он для Данни как приемный отец. Данни — моя невестка. Я думаю, ты знаешь моего брата Райана?

— Ага, я знаю Райана. Я обязательно с ней поговорю о нем, когда увижу ее в следующий раз.

— Он вел Данни к алтарю, когда они поженились. Иногда Серж и Паула, подруга Данни, приезжают к ним в гости, поэтому в следующий его приезд тебе нужно будет обязательно с ним встретиться и пообщаться.

Я улыбаюсь ей. Ради всего святого. Милая улыбка растягивается на моих губах. Какого хрена со мной происходит?

— Да, конечно, мне бы очень этого хотелось, всегда интересно перекинуться парой слов с другим морским пехотинцем.

Она немного склоняет голову, пристально изучая меня взглядом.

— Ты не поддерживаешь отношения с сослуживцами?

Я киваю.

— Только с некоторыми. Нас раскидало по свету, а также и по жизни, не со всеми удается пересечься.

— Держу пари, там образовывается крепкая дружба, которую просто так не разобьешь.

От ее слов я вздрагиваю всем телом. О да, она очень права на этот счет. Когда вы находитесь в экстремальных ситуациях, когда боритесь за жизнь, узы дружеской связи зарождаются быстро, крепко скрепляя вас. Но кроме этого, там много боли и несчастья. В данный момент у меня такое ощущение, что прежний Никс вернулся, стены самоконтроля и обособленности укрепляются, и этот диалог пора заканчивать.

Сейчас.

Я поднимаюсь со стула и направляюсь к двери.

— Ну что ж, уже поздно. Иди собирайся, увидимся с тобой в понедельник.

Эмили отталкивается от стола с легкой улыбкой.

— Будет сделано, босс.

Я смотрю, как она достает телефон из заднего кармана и включает его, пока берет свою сумку. Она быстро просматривает сообщения и звонки, ее выражение лица серьезно. Скорее всего, это связано с ее преследователем, но я не буду спрашивать, хотя мне очень хочется.

Она направляется к двери и затем поворачивается ко мне.

— Грандиозные планы на выходные?

Мне был необходим этот вопрос. Мои мысли начинают приобретать пошлые очертания. Я надеюсь, она не собирается меня приглашать пойти куда-то с ней, потому что из этого не выйдет ничего хорошего… лишь секс на одну ночь.

Я настороженно отвечаю:

— Да никаких. Скорее всего, просто позависаю у Линка на квартире.

— Круто.

Черт. Я ожидал, что она позовет меня куда-нибудь или скажет что-то более интересное, а не только «круто».

— А что насчет тебя?

Ее глаза загораются.

— Ага, у меня есть планы. Я в нетерпении. Я иду с Фил — мы живем в одной квартире — в новый клуб.

— Ты что, живешь с парнем? — Ее слова заставляют меня ощетиниться, но у меня нет времени, чтобы анализировать сказанные мной слова. Вообще-то, у меня складывается впечатление, что все в последнее время я занимаюсь лишь тем, что взвешиваю правильность слов, что должен сказать Эмили.

Она звонко смеется. Ее смех нежный, словно легкий перезвон колокольчиков, который немного облегчает напряжение между нами. Я не забываю подметить, что смех других женщин меня нервирует.

— Нет, моя соседка по квартире девушка.

— Родители твоей соседки назвали ее Фил?

— Нет, вообще-то они назвали ее Миньон.

— Стой, что?! Они назвали ее в честь куска мяса?

— Ага. Фил — сокращенное от Филит. Это что-то вроде прозвища, что прицепилось еще со школьных времен. — Она усмехается, когда рассказывает мне это, и мне кажется, она наслаждается нашей беседой.

Я качаю головой, потому что это самый странный разговор в моей жизни.

— Она не убила своих родителей за это?

Эмили громко смеется. Ее смех немного хриплый, но от этого он кажется только более сексуальным, и я бы убил, чтобы услышать его еще раз.

— Нет, но думаю, что она подумывала об этом.

Как только она прекращает смеяться, что-то в ее взгляде меняется. Она смотрит на меня обескураженно и восхищенно, как будто видит что-то во мне, чего я сам не мог рассмотреть.

От этого я чувствую себя не в своей тарелке и начинаю злиться.

— Что? — резко говорю я.

Оживление от нашего веселого разговора полностью испаряется из ее взгляда. Она смотрит на меня настороженно

Да, я сделал именно это. Моя злость заставила ее хорошее настроение испариться. Действия классического придурка, каким и является Никс Кэлдвелл. Я даже немного расслабляюсь, потому что, похоже, Эмили не изменить моего поведения, я все такой же мудак по отношению к окружающим.

— Ничего, — отвечает она просто. — Просто на твоем лице пару секунд назад была потрясающая улыбка, очень жаль, что ты не смог ее удержать чуть подольше.

Что?! Я улыбался ей? Улыбка для меня не является чем-то естественным, поэтому я всегда ощущаю, когда улыбаюсь людям. И поверьте, это не частое явление. И, скорее всего, именно поэтому я так грубо оборвал ее радость. И ее взгляд — она смотрела на меня особенным взглядом, такое ощущение, что от него было не спрятаться. Меня это разозлило. А может, я просто псих? И она делает меня еще более сумасшедшим? У меня нет ответа на эти вопросы.

Поэтому, не зная, что ответить ей, я говорю первое, что приходит мне в голову:

— Иди, и не забудь закрыть за собой дверь.

— Увидимся, — говорит она мягко.

И чёрт бы меня побрал, я не могу сдержаться и говорю:

— Будь осторожна, хорошо отдохнуть.

8 глава

Эмили

Мы с Фил и с компанией наших друзей направляемся в новый клуб Blue Room. Один наш друг из университета общается с парнем, чей отец — владелец этого клуба. Так мы и получили места в ВИП-зоне.

Я сегодня одета так, чтобы хорошо потанцевать и отдохнуть. На мне бирюзовое платье до середины бедра, одна рука сексуально оголена, а другая полностью скрыта под рукавом. Ткань на груди перекрещивается, тем самым подчеркивая мои формы. Из украшений я выбрала только браслеты. Волосы уложены крупными волнами. Шипованные туфли на восьмисантиметровом каблуке, дополняют мой вечерний наряд, но поскольку клуб находится в трех кварталах от квартиры, мои ноги уже начинают гудеть.

Ну ничего, парочка коктейлей джин-тоник и боль как рукой снимет.

Фил сегодня надела одно из моих платьев, но так как она немного выше меня, оно смотрится короче. Хоть она и предпочитает носить джинсы и футболки, но когда мы куда-нибудь выходим гулять, она старается выглядеть как все девушки, надевая красивые платья.

— Кажется, сегодня мы выглядим горячо, не находишь? — говорю я ей, подталкивая ее плечом.

Она улыбается мне.

— Да. Самое главное, нам совершенно не надо соперничать друг с другом.

— Конечно, — посмеиваюсь я. — Потому что тебе нравятся девушки, а мне парни.

Мы начинаем с ней хихикать, как две школьницы, которые только что услышали непристойную шутку.

Я беру ее за руку, чтобы мы могли немного подстроиться под ритм друг друга.

— Тодд сегодня объявлялся? — спрашивает она.

— Ни одного телефонного звонка со вчерашнего дня, когда я сказала ему, чтобы он прекращал с этим дерьмом. Но он все же прислал пару сообщений с извинениями и мольбами о необходимости поговорить.

Фил лишь хмыкает в ответ на мои слова.

— Этот парень полный психопат, я серьезно. Какой нормальный парень будет так долго преследовать девушку, которая говорит ему, что не хочет иметь с ним ничего общего. Я надеюсь, что он не такой же сумасшедший как Джон Хинкли (прим. перев. Джон Хинкли совершил покушение на жизнь президента США Рональда Рейгана, который так же ранее преследовавший президента Джимми Картера. Психически больной человек).

— Пока у меня есть такая защитница как ты, я ничего не боюсь.

— Чертовки верно подмечено! — соглашается с моими словами Фил.

Мы подходим к Blue Room в полдесятого. Парадный вход отделяет от толпы красная бархатная лента, и мы протягиваем охраннику свои пригласительные. Меня переполняет чувство восторга, когда громила отцепляет красную ленточку, пропуская нас в клуб.

Наша компания сегодня очень разнообразная: я — богатая, заносчивая девчонка, Фил — лесбиянка, Тина и Тоня — сестры близняшки, которые приехали из Арканзаса, и всю свою жизнь прожили на ферме, и сейчас находились в диком восторге от крупного мегаполиса. И наконец, с нами еще Кевин, мой партнер по лабораторным занятиям на химии, так же он играет в лакросс за команду университета. Но он пришел не один, а захватил с собой приятелей из команды, Сэма и Брекэна, которых я совершенно не знаю.

Парень, который достал нам пригласительные, зарезервировал для нас несколько столиков, поэтому мы чувствуем себя кинозвездами. Наш столик находится на отдельном этаже, напоминающем подиум, который возвышается над танцполом. Также весь вечер нас обслуживает наша собственная официантка, которая даже не спросила наши удостоверения личности, хотя на этот случай у всех были при себе поддельные документы.

Я даже не успеваю посмаковать свой первый напиток, когда Кевин уже вытягивает меня на танцпол. Вскоре уже все присоединяются к нам, и мы танцуем под песню Vassy — We Are Young. Я поднимаю руки над собой и полностью отдаюсь танцу, кружась и двигая в такт бедрами. Сейчас я чувствую себя необыкновенно живой и свободной, именно в такие минуты я острее всего ощущаю, что до того как я пошла в колледж, я была заперта в гребаной клетке.

После пары танцев, я предлагаю Фил сделать небольшой перерыв и немного выпить, поэтому мы направляемся за столик. Остальная часть нашей компании даже и не собирается к нам присоединяться, продолжая веселиться на танцполе.

Мы заказываем еще напитки и непринужденно общаемся, наблюдая за посетителями клуба.

— Как обстоят дела на работе? — спрашивает Фил.

Об аварии я сказала только ей. Но о Никсе толком ничего не рассказала. Но после нескольких коктейлей я внезапно чувствую себя болтушкой.

— Он самый потрясающий мужчина из всех, с которыми я была знакома. Но он очень отстраненный и необщительный, а мои тщетные попытки подступиться к нему ни к чему не приводят.

— Почему? У него какая-то детская травма?

Я пожимаю плечами.

— Если бы я знала. Я только знаю, что он долгое время служил в Афганистане и совершенно не желает об этом говорить. Но он настолько меня интригует и привлекает, что я безумно хочу узнать больше.

Фил лениво проводит пальцем по краю бокала. Я замечаю, что ее ногти накрашены блестящим черным лаком, который облупился по краям.

— Ну, а кто сказал, что тебе нужно лезть к нему с расспросами. Просто делай свою работу.

Я внимательно слушаю ее и говорю:

— Да, так и надо.

— Постой-ка, — восклицает она. По ее выражению лица понятно, что она уже всё сообразила. — Он тебе нравится, не так ли?

— Что? Что? — выдавливаю я, как можно более оскорблённо. — Нет. Ни за что... Он не тот, кем я могу заинтересоваться!

— Лгунья! — кричит она, показывая на меня. — Лгунья, лгунья! Врешь и не краснеешь. Я вижу по твоим глазам, что ты влюблена в него по уши. — Она громко смеется, потому что знает, что раскусила меня.

Я слегка шлепаю ее по руке.

— Я совсем не влюблена. И кто сейчас использует выражение «влюблена по уши»? Скажем так, я в нем заинтересована.

— Тогда сделай что-нибудь.

Я окидываю ее скептическим взглядом.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, если он тебе нравится, то просто сделай первый шаг.

Я смотрю на нее во все глаза. Это просто смешно. Я не смогу сделать первый шаг к такому парню. Как я это сделаю, если от него буквально волнами исходит арктический холод, когда я нахожусь рядом?

— Я не могу... — но очень хочу этого и подсознательно мечтаю, чтобы она подтолкнула меня к этому.

— Эм... я люблю тебя как свою сестру. Пожалуйста, поверь мне, я говорю это из любви к тебе. Вытащи свою голову из задницы и начни уже действовать. Ты постоянно ноешь и причитаешь о том, что хочешь свободы, хочешь попробовать чего-то нового. Хочешь приключений. Так вот он, твой шанс, не упусти его, детка.

Ее слова заряжают меня энергией. А может, это все выпитый алкоголь?

— Серьезно? Ты думаешь, мне стоит попытаться?

— Конечно!

Я ухмыляюсь над ее словами. В понедельник после обеда я попытаюсь немного пофлиртовать с недоступным мистером Кэлдвеллом и посмотрим, что из этого выйдет.

Я быстро допиваю остатки коктейля, и мы направляемся на танцпол.

***

Я веселюсь на полную катушку. Фил закончила тем, что напилась до бессознательного состояния, и Кевин с его друзьями уехали час назад, сказав, что отвезут ее домой. Бедняжка практически падала со стула. Надеюсь, вернувшись домой, не обнаружу дорожку от ее рвоты, которая будет тянуться до ее кровати.

Тина, Тоня и я практически взорвали танцпол своими горячими танцами. Мы познакомились с компанией забавных парней. Они много шутили и покупали нам выпивку, поэтому мы продолжаем веселиться с ними.

Мы идем танцевать, затем возвращаемся, чтобы передохнуть и выпить парочку коктейлей. Хотя я прекратила пить еще час назад, чтобы не закончить так же, как Фил, и дома не бороться с ней за то, кто первый пойдет в туалет, чтобы облегчить желудок от выпитого накануне.

Один парень, Джеймс, продолжает танцевать со мной на протяжении всего вечера. Он выпускник Нью-Йоркского университета и очень забавный и милый. Его приятели разбились по парам с Тиной и Тоней и с каждой минутой напивались все сильнее. Да поможет мне Господь, надеюсь, я не потащу эти шатающиеся и спотыкающиеся тела домой. Эта мысль заставляет меня тихо рассмеяться, отчего я понимаю, что хочу в туалет. Я на ходу бросаю Джеймсу и всей компании, что скоро вернусь, и начинаю протискиваться через заполненный танцпол.

Очередь в туалет огромная, и меня постигает разочарование, что я застряну тут надолго. Я очень рада, что прекратила пить час назад, потому что, в противном случае, я бы просто умерла, пока стояла в очереди. У меня занимает десять минут, чтобы дождаться своей очереди, я быстренько делаю свои дела, мою руки, не забывая ополоснуть своё лицо прохладной водой.

Когда я протискиваюсь через толпу танцующих, то вижу, что Джеймс сидит один за нашим столиком. Я присаживаюсь на стул рядом с ним. Он жестом показывает официантке, чтобы принесла еще пару напитков, но я останавливаю его, говоря, что буду просто воду.

Окидывая быстрым взглядом танцпол, я никак не могу найти Тину и Тоню, а также парней, с которыми они веселились.

Я придвигаюсь ближе к Джеймсу, чтобы перекричать музыку.

— А где Тина и Тоня?

Он придвигает свой стул немного ближе к моему и вальяжно обнимает меня рукой за плечи.

— Они ушли вместе с моими приятелями, сказали, что пойдут захватят чего-нибудь перекусить.

Что?! Я не могу поверить, что Тина и Тоня бросили меня здесь одну. Я чертовки боюсь добираться так поздно домой в одиночестве. Скорее всего, я возьму такси, чтобы не тащиться так поздно одной. Несмотря на то, что мой трастовый фонд заморожен, у меня есть наличные.

— Ну что ж, мне кажется, нам тоже пора домой, — я посылаю ему небольшую улыбочку и тянусь за моей сумочкой.

И прежде чем я успеваю взять ее, Джемс прижимается ко мне и кладет свою ладонь на мое колено. Уфф, какого черта? Он крепче приобнимает меня за плечи, притягивая к себе. Прижимаясь губами к моему уху, шепчет:

— Не уходи, детка. Мы можем повеселиться вдвоем.

Его ладонь плавно скользит вверх по моей ноге, и, когда она достигает подола платья, я хватаю его за запястье и четко говорю ему:

— Прости, Джеймс, но я не намерена веселиться таким образом.

Я все еще немного пьяна, но не до такой степени, что могу оставить незамеченной вспышку раздражения, что отражается в глубине его глаз. Внезапно его ладонь стискивает мое бедро и так же быстро отпускает.

— Без проблем, крошка. Как насчет того, чтобы я проводил тебя домой?

Его взгляд сосредотачивается на мне, и я вижу, насколько его глаза затуманены алкогольной дымкой. Он пил крепкие алкогольные напитки на протяжении всего вечера, а у меня нет желания связываться с пьяным придурком и его непредсказуемостью.

Он скользит мерзким и липким взглядом по моему телу, останавливая его на моей груди, и в предвкушении облизывает губы. Я чувствую опасность, что исходит от него, отвращение поднимается в моем желудке, подкатывая рвотными позывами к горлу. Я не знаю, почему я испытываю это чувство, хотя мы находимся в забитом людьми клубе, а не на безлюдной улице. Вроде бы ничего страшного, он просто предлагает проводить меня до дома, но моя интуиция настойчиво шепчет, чтобы я не смела соглашаться и не оставалась с ним наедине.

— Да ничего, я могу сама дойти, — заверяю я его.

Он опять кладет ладонь на мою ногу и стискивает ее. Не сильно, но достаточно, чтобы напугать меня.

— Я настаиваю. Мне кажется, будет некрасиво оставить тебя одну, — он говорит приторным, неприятным голосом, как у продавцов подержанных машин, которые, если уж взяли вас в оборот, не отпустят просто так.

Я выпрямляюсь и говорю как можно жестче.

— Нет, Джеймс. Я пойду домой сама.

На его губах играет мерзкая улыбочка, как у плохих парней в дешевых фильмах. Он еще раз пробегается похотливым взглядом по моей груди, затем сжимает и ослабляет хватку на моей ноге, повторяя это еще пару раз.

— Крошка, может, ты и выйдешь из клуба одна, но… домой мы пойдем вместе. А теперь подумай, нужно ли тебе еще что-нибудь сделать, перед тем как мы уйдем отсюда?

Мое сознание кружится со скоростью света, я судорожно перебираю мысли в голове. Скрытые угрозы этого парня быстро рассеивают легкое опьянение. Я точно знаю, что его приторные и ласковые словечки — это лишь способ соблазнить меня, развести на еще одну встречу. А может, он попытается сделать что-либо противозаконное, против моей воли.

Я убью Тину и Тоню за то, что они оставили меня одну, наедине с этим прилипалой.

Я вижу, что он ужасно пьян, и мне нужно как-то очень аккуратно отделаться от него, чтобы не разозлить. Я пытаюсь изобразить мою самую милую улыбочку.

— Хорошо, пусть будет по-твоему. Дай мне несколько минут, я сбегаю в туалет, а то тот стакан воды, что я выпила, уже дает о себе знать.

— Конечно. Я пока рассчитаюсь. Встретимся здесь.

Поднимаюсь на ноги, мое тело бьет крупная дрожь, и я немного пошатываюсь, но это уже точно не от алкоголя. Это из-за того что я нервничаю. Я направляюсь к туалету, и всю дорогу озираюсь по сторонам, не преследует ли он меня. Когда я нахожу его взглядом, то вижу, что он сидит на том же месте, наблюдая за мной. Я фальшиво улыбаюсь, смотря на него.

Когда я захожу в туалет, то сразу же вытаскиваю телефон. Быстро пролистывая список контактов, я понимаю, что не могу позвонить Фил, потому что она, скорее всего, уже в отключке. Райану тоже не могу, потому что он на выездных играх в Филадельфии. О Данни я даже и не задумываюсь, потому что она сейчас в положении, ее нельзя волновать.

Я набираю номер человека, которому не следовало бы звонить, но очень хочу, чтобы он помог мне выбраться из этого дерьма.

Раздается два гудка, затем он снимает трубку.

— Даа, — говорит Никс, и я слышу по его сонному голосу, что разбудила его.

— Никс, я думаю, что нешуточно влипла.

— Эмили? Где ты? — говорит он взволнованно. В его голосе нет злобы, которую я ожидала услышать.

Я называю ему название клуба и даю адрес.

— Не выходи из клуба, я скоро буду.

Он сразу нажимает отбой. Я прикидываю, что время на то, чтобы одеться и добраться до клуба займет у него примерно полчаса, а я пока в ожидании его посижу здесь, прячась от придурка Джеймса.

Пока жду его, решаю немного ополоснуть лицо холодной водой. Я не могу поверить, что только что позвонила Никсу и попросила его о помощи. Он даже мне не друг, но мне показалось, что он именно тот, кому следовало позвонить. И естественно, я сделала это еще из-за нашего разговора с Фил, когда она сказала, что мне необходимо сделать первый шаг. Может, Джеймс и не пытался сделать мне ничего плохого, но я даже не хочу проверять эту теорию на практике, поэтому после звонка Никсу чувствую себя немного более защищённо.

Потихоньку все начинают покидать уборную, пока я не остаюсь совершенно одна. Я нетерпеливо поглядываю на часы, когда одна из официанток заходит и видит меня стоящей здесь,

— Вы Эмили? — спрашивает она.

Я киваю.

— Ваш бойфренд ждет снаружи. А мы уже закрываем клуб, так что вам нужно быстрее уходить.

Ох, черт. Я должна задержаться тут подольше, чтобы Никс успел добраться сюда. Я ни за что не уйду отсюда с Джеймсом.

— Эээ... Мне кажется, что мне не очень хорошо. Можете дать мне еще немного времени?

Она смотрит на меня немного раздраженно, но говорит:

— Хорошо. Мы закрываемся через пятнадцать минут. Я скажу вашему парню, что вы скоро выйдете.

Я бормочу ей спасибо и подхожу к одной из кабинок, делая вид, что меня сейчас вырвет. Когда она уходит, я возвращаюсь обратно к раковине.

Мои пятнадцать минут пролетают мгновенно и, вернувшись, официантка говорит мне, что пора уходить. Я беру свою сумочку и бросаю на себя взгляд в зеркало. Оттуда на меня смотрит испуганная девушка с распахнутыми глазами, в которых затаилось чувство страха, потому что я понимаю, что мне придется столкнуться с Джеймсом один на один. От этой мысли желудок сжимается, посылая нервную дрожь по всему телу.

Когда я открываю дверь, то вижу Джеймса, который стоит у стены со скрещенными на груди руками, улыбаясь мне неискренней улыбкой.

— Ты в порядке? Официантка сказала, что тебе плохо?

Я киваю.

— Да, я немного перепила, и мне нужно было облегчиться.

Может, такие подробности покажутся ему отвратительными, и он оставит меня в покое. Или, возможно, он подумает, что сделал правильную ставку, и я была легкой добычей. Его улыбка сменяется от неискренней до коварной. Теперь я понимаю абсолютно точно, он воспринимает меня как добычу.

— Ну что ж, давай доведем тебя до дома и уложим в кроватку. Хотя, если что, моя квартира в паре кварталов отсюда.

Я иду рядом с ним, направляясь к выходу из клуба.

— Нет, — пытаюсь я говорить, как можно более беспечно, не показывая виду, что мои внутренности практически сжимаются от отвращения. — Я пойду к себе.

Он приподнимает одну бровь, смотря на меня оценивающе.

— Конечно, сладкая, пойдем.

К сожалению, парадные двери уже закрыли, поэтому мы выходим через боковой вход, который выходит в переулок. В груди у меня еще теплится последняя надежда, что там полно тусовщиков, которые постоянно зависают в клубах до самого закрытия, но я оказываюсь неправа, здесь пусто, и мы остаемся наедине. Ну слава богу, здесь хотя бы есть фонарь, благодаря чему улица хорошо освещается.

Я разворачиваюсь и намереваюсь идти по направлению к главной улице, но внезапно Джеймс хватает меня за руку. Я не ожидала такого натиска, поэтому покачнулась на своих каблуках. Он приближается ко мне, хватая меня одной рукой за плечо, а другой болезненно сжимает мою грудь, при этом резко толкая меня к стене, прижимаясь к моему телу. Не дав мне опомниться, он прижимается своими губами к моим, пытаясь протолкнуть свой отвратительный язык мне в рот.

Я начинаю сопротивляться, но страх сковывает меня, поэтому противостояние не приносит удачи.

— Отвали от меня, нахрен, чертов извращенец, — кричу я, пытаясь оттолкнуть его, но он только увеличивает натиск. Его руки стискивают меня с ужасной силой, не давая сопротивляться. При этом он бормочет себе под нос отвратительные словечки: «Ты просто охрененна», «Ты же сделаешь мне хорошо».

Гребаный подонок! Часть меня говорит мне, что он пьян и, вероятно, просто хочет облапать меня, а вот другая часть, по-видимому, более рассудительная, говорит, что все намного серьезнее, чем мне кажется.

После бесплодной борьбы, что занимает у нас некоторое время, и моих безрезультатных попыток оттолкнуть его тело и пресечь попытки облапать меня, я наконец стараюсь сделать то, что сделала бы любая девушка в этой ситуации. Я пытаюсь приподнять колено, чтобы ударить его по яйцам. К сожалению, он стоит слишком близко и там недостаточно места для таких маневров. Я ударяю его коленом по бедру, не причиняя боли.

Я полагаю, что он чертовски устал от нашей борьбы, поэтому он сжимает мое горло рукой, полностью перекрывая поток воздуха. В этот момент я начинаю паниковать сильнее, потому что понимаю, что это гораздо серьезнее, чем просто пьяная попытка облапать меня. И когда на этот раз он проталкивает свой язык ко мне в рот, я действую, ведомая чистыми инстинктами. Кусаю его настолько сильно, что чувствую привкус крови.

9 глава

Никс

Я еду через Манхэттен так быстро, как только могу, но не желаю, чтобы меня остановили за превышение скорости. Я не представляю, в какую переделку влипла Эмили, потому что не стал тратить время, просто положил трубку. Когда она мне диктовала адрес, я уже натягивал джинсы и засовывал ноги в шлепки.

Я был уже в дверях, надевая футболку, когда нажал «отбой».

Я подъезжаю к Blue Room через двадцать пять минут после ее звонка, место выглядит опустевшим. Останавливаюсь у обочины и выхожу из машины. Спешно подхожу к главному входу в клуб, но двери закрыты.

Бл*дь, как так!

Проведя рукой по волосам, я смотрю сначала влево, потом вправо. Вижу, что на главную дорогу выходит маленькая улочка, туда я и направляюсь. Как только я заворачиваю за угол, вижу, что Эмили направляется в мою сторону и вздыхаю с облегчением, но затем вижу, что позади нее парень с силой хватает ее за руку.

Ярость начинает закипать во мне, медленно распространяясь по крови, и я быстро направляюсь в их сторону. Убийственное чувство гнева застилает мои глаза, когда я вижу, как он толкает ее к кирпичной стене и прижимается к ее телу. Она пытается ударить его коленом по яйцам, но не достигает цели. Он пытается с силой поцеловать ее, но прежде чем я успеваю подоспеть, парень вскрикивает и отстраняется от нее.

— Гребаная сука!

Эмили начинает плеваться, в то время как парень прикрывает ладонью рот, я могу предположить, что она укусила его за язык.

Это моя девочка, и только то, что она не боится оказывать ему сопротивление, немного притупляет мой гнев.

Эмили абсолютно точно выглядит напуганной, но еще она смотрится ужасно рассерженной. Я за пару шагов преодолеваю нужное расстояние и вижу, что мудак вскидывает руку, скорее всего намереваясь ударить ее по лицу. Она дерзко приподнимает подбородок и решительно смотрит в его глаза, а я поражен ее действиями.

Его рука движется к ее лицу, когда я подбегаю и крепко хватаю его за запястье и отталкиваю назад.

Он выглядит удивленным, и на долю секунды задумывается о том, чтобы оказать мне сопротивление и прогнать меня, это заметно по мятежному огоньку в его глазах.

— Парень… я не советовал бы тебе этого делать, — предостерегаю я его. Эмили спешно заходит мне за спину, и я несказанно рад, что стою между ней и этом придурком. — Разворачивайся и уноси отсюда свою задницу.

Я пугающе спокоен, несмотря на бушующий гнев. Было время в моей жизни, когда я бы уже избивал его, но я научился избегать драк, если это возможно. Ругань и драки никогда не решают проблем, они несут только потери, обиду и раны, как физического характера, так и душевного.

А это тянет за собой больше проблем, которые потом придется обсуждать и как-то решать.

Парень фыркает в ответ на мои слова и смотрит злым взглядом на Эмили. Он наивно полагает, что в безопасности из-за того, что я позволил ему уйти.

— Эта сучка, гребаная динамщица, а я лишь беру то, что мне причитается. — Он тщательно акцентирует внимание на том, что Эмили его раздразнила и виновата в том, что он себя сейчас ведет как скотина. Придурок вытирает тыльной стороной ладони рот, размазывая по лицу кровь.

Ах так. Да я его просто разорву на куски.

Я придвигаюсь к нему, но внезапно Эмили хватает меня за запястье. Это мгновенно останавливает меня, и я смотрю на нее через плечо.

— Пожалуйста, не надо, — говорит она мягко. — Можешь просто отвезти меня домой?

Даже несмотря на то, что моя кровь в жилах бурлит как раскалённая лава, настолько сильно я желаю вбить в голову этому придурку, что нельзя так обращаться с девушками, я мгновенно замечаю, что Эмили выглядит совершенно потрясенной тем, что происходит. Адреналин в ее крови немного поутих, и во мне вспыхивает желание быстрей вытащить ее из этой ситуации. На этот раз я даже не задумываюсь над тем, что собираюсь сделать.

Не оборачиваясь на того подонка, я беру Эмили за руку и веду ее по направлению к главной дороге, чтобы выйти из этого переулка. Ее походка немного неуверенная, и я не знаю, это из-за того что она еще пьяна или потому, что она идет на головокружительно высоких каблуках, которые отлично подчеркивают ее ноги, делая их поистине идеальными. Я немного замедляю свой темп, чтобы она не споткнулась и не подвернула лодыжку.

Когда мы подходим к моему «Форду», я открываю ей дверь пассажирского сидения, тянусь в машину и достаю бутылку воды. Протягиваю ей, и она, не раздумывая, берет ее, делает большой глоток, споласкивая рот, затем выплевывает воду на землю.

— Спасибо, — говорит она тихим голосом.

Ей нужна помощь, чтобы забраться в машину, поэтому я поддерживаю ее за руку, когда она ставит на подножку одну ногу в своих босоножках с шипами и, наконец, проскальзывает на сиденье. Я пытаюсь изо всех сил не замечать, что ее короткое платье приподнялась и практически обнажило ее стройные бедра. Крепко стискиваю зубы и хлопаю дверью.

Когда усаживаюсь на водительское сиденье, то искоса поглядываю на нее. Она сидит словно провинившаяся девчонка, руки сложены на коленях, в глазах стоит растерянный взгляд, который устремлен в боковое окно.

— Ты как? В порядке? — интересуюсь я.

Она просто кивает головой, и я вижу, как ее нижняя губа начинает дрожать. Мой желудок сильно сжимается от ее уязвимости. Обычно меня ужасно пугают девушки, которые начинают плакать при мне, и мне всегда хочется убраться подальше. Но сейчас что-то изменилось, меня одолевает странное желание заключить ее в свои объятия, прижать к себе, заверить ее в том, что я рядом, а все остальное пустяки. Не задумываясь, я приподнимаю руки, но тут же осознаю всю глупость этого желания и с силой сжимаю руль. Я ведь напрочь лишён всякой галантной чертовщины, и никогда никого не утешаю.

Я жестокий и непоколебимый.

Неловко опускаю руки на колени и через пару минут завожу грузовик. Но внезапно меня переполняет желание доказать себе, что я тот же подонок, который все так же бесцеремонно относится к женщинам, поэтому я едко поддеваю ее:

— Ну и что же ты делала тут одна, позволь узнать, раз ты вытащила меня из кровати посреди ночи? Как ты могла позволить себе попасть в такую ситуацию?

Эмили мгновенно поворачиваться ко мне, впиваясь в меня злым взглядом, ее шелковистые волосы от резкого движения рассыпаются по обнаженному плечу. Я замечаю, что ее нижняя губа больше не дрожит, и, если бы взглядом можно было убить, я бы был уже давно покойником. Но внутренне я поощряю себя за то, что решил использовать жесткие методы. Сейчас она настолько сердита, что совершенно не похожа на девушку, которая пережила нападение в том переулке. Ну, слава Богу, мне не придется иметь дело с ее слезами.

— Я не хотела, чтобы это произошло, Никс. — Ее слова едкие и злые. — Мои друзья бросили меня, и мне ничего не оставалось, как противостоять этому прилипчивому мудаку в одиночку, поэтому я позвонила тебе. И прости меня, пожалуйста, что я оторвала тебя от «важных» дел.

Она со злостью выплевывает эти слова и быстро отворачивается, смотря пристально в окно. Ее плечи немного подрагивают, они больше не склонены вперед, как пару секунд назад. Ее реакция должна была меня обрадовать, но на душе появилось ужасное чувство горечи.

Я вздыхаю:

— Слушай, ты меня совершенно не побеспокоила... Просто я....

Она останавливает мои слова одним единственным взглядом, в котором кроется мольба.

— Пожалуйста, не нужно... У меня и правда была ужасная ночь. Только что на меня напали, и не надо читать мне мораль. Можешь просто отвезти меня домой?

— Фил сейчас там?

— Да. Просто, скорее всего, она в отключке от выпитого, но я уверена, что она дома.

Ее голос кажется таким мягким и тихим, что это ранит меня. Я практически никогда не испытываю желания пожалеть или позаботиться о ком-нибудь, встать на место другого человека, но сегодня Эмили так нуждается в этом. Она позвонила именно мне, и я ответил, принял ее просьбу о помощи. Я должен довести начатое до конца, несмотря на то, как это противоречит мне и моим убеждениям.

— Нет. Я не собираюсь везти тебя к тебе, чтобы опять что-то произошло, ты поедешь ко мне, тут все решено. Немного перекусишь и отдохнёшь.

Я даже не жду ее ответа, просто резко трогаюсь с места. Оставив позади пару кварталов, набираюсь храбрости и смотрю на нее. Она все еще смотрит в боковое окно все тем же растерянным взглядом, что был прежде, и ее молчание начинает меня ужасно пугать.

Собирая по крупицам частички нежности и доброты, которые когда-либо были у меня, я говорю:

— Это не твоя вина, Эм.

Эм? Что это за чертовщина? Когда это она стала для меня Эм?

— Я не уверена в этом, — шепчет она. — Может, я могла бы справиться с этой ситуацией намного лучше.

— Ты отлично справилась. Ты позвонила, чтобы тебе помогли.

Она протягивает руку и легко касается моего плеча, но я все еще чувствую тепло, которое исходит волнами от ее руки.

— Спасибо, что приехал.

Я смотрю на неё, затем перевожу взгляд на дорогу, затем опять на нее.

— Всегда пожалуйста. Нет проблем.

Она опускает руку, и я чувствую холодное покалывание.

***

Мы приезжаем к Линку, и я помогаю Эмили выбраться из машины. Как только она ступает на тротуар, я убираю свою руку, и мы направляемся внутрь. Когда открываю входную дверь, Харли со всех ног бросается к нам, выбегая из дальней спальни. И вместо того, чтобы как обычно прыгнуть на меня, он бросается к Эмили, но я успеваю перехватить его за ошейник, прежде чем тот свалит ее с ног.

— Полегче, Харли. Сидеть.

Он мгновенно садится и смотрит виноватыми глазами на Эмили. Она присаживается на ковер и обнимает его, и я не могу выбросить из головы мысли, как бы ее руки чувствовались на мне, если бы она обняла меня.

Бросаю ключи от машины на кофейный столик и направляюсь в кухню.

— Когда ты в последний раз что-то ела? — кричу я ей из кухни.

Голос Эмили удивляет меня, потому что он раздается буквально в паре шагов от меня.

— Ужинала где-то в районе шести. Я не голодна.

Я смотрю на нее, когда открываю дверцу холодильника. Она такая красивая в своем бирюзовом платье, которое обтягивает ее тело, словно вторая кожа. Такое ощущение, будто я отключаюсь от всего происходящего и просто смотрю на нее. Она тоже смотрит на меня, не моргая.

Я быстро отворачиваюсь и сосредоточенно смотрю в холодильник, вытаскиваю яйца, сыр, лук и перец.

— Ну что ж, зато я голоден, ты должна поесть со мной что-нибудь за компанию, я не люблю есть в одиночестве. И, между прочим, еда поможет немного вывести алкоголь из твоей крови.

Она пожимает плечами и садится на стул.

— Если честно, я не очень много пила сегодня, но перекушу с тобой за компанию.

Это гребаное платье снова приподнимается, привлекая мой взгляд и путая все мои мысли. Я не могу понять свою реакцию на нее. У меня было много женщин и в более откровенных платьях, чем этот кусочек материи.

Я достаю небольшую сковородку и ставлю ее на плиту, включая газ. Добавляю пару кусочков масла, разбиваю яйца и начинаю их взбивать, стоя, как и раньше, к ней спиной. Затем, я, как бы между прочим, спрашиваю у нее,

— Так что же сегодня произошло?

Я слышу, как Эмили легко вздыхает, а затем раздается скрип стула. Она подходит ко мне, отчего все мое тело напрягается, но она просто берет луковицу, очищает ее и начинает нарезать.

— Я не знаю, такого со мной еще не случалось. Он показался мне довольно милым парнем. Мы были в компании, выпивали и веселились всю ночь, а затем мои подруги оставили меня одну. — Она отодвигает нарезанный лук в сторону и принимается за перец. — Внезапно он стал довольно странным

— В чем это выражалось? — интересуюсь я, хотя заранее знаю, что ответ разозлит меня.

Я могу чувствовать, как она легко вздрагивает возле меня.

— Он стал распускать свои руки и требовать от меня близости. Настаивал на том, чтобы проводить меня домой, я не раз отвечала ему отказом, но он стал прикасаться ко мне, запугивая меня. А затем стал настаивать, чтобы я пошла к нему. Он был очень пьян, поэтому я не могла договориться с ним сама.

Она замолкает, чувствуя некоторое смущение и стыд за то, что с ней хотели сделать. Я разрушаю неловкую тишину тем, что высыпаю лук и перец на сковороду.

— Ты сделала правильно, когда позвонила мне, — говорю я ей, легко помешивая овощи на сковородке. — Ты доверилась интуиции и поступила правильно.

— Да, наверное.

Она больше не говорит ни слова, пока я продолжаю готовить. И когда я заливаю взбитые яйца на сковородку поверх овощей, присыпая сверху все это сыром, спрашиваю у нее:

— Почему ты говоришь так неуверенно?

Эмили направляется к столу и садится на стул. Я горд собой, потому что смотрю в ее глаза, когда ее платье вновь приподнимается, обнажая ее шелковистую кожу на бедрах. Она наклоняется немного вперед, опираясь подбородком на руку.

— Просто понимаешь, он был таким милым и приятным на протяжении всей ночи, не могу понять, в какой момент я все упустила?

— Это очень хороший вопрос, но, к сожалению, я не знаю на него ответа. За время службы в Афганистане я выучил, что люди могут отлично скрывать свою истинную натуру. Поэтому мне настолько тяжело доверять людям.

Я выкладываю омлет с расплавленным сверху сыром на тарелку и ставлю перед Эмили. Затем беру пару вилок из выдвижного кухонного шкафа и подаю одну ей.

— Ешь, — говорю я.

Она смотрит немного озадаченно на омлет, который лежит на одной тарелке, и на вилки, что у нас в руках. Она приподнимает бровь в изумлении.

— Что? Просто нет смысла пачкать две тарелки, если мы можем поесть с одной.

— Согласна, — говорит она, слабо улыбаясь, и накалывает омлет на вилку.

После того, как мы заканчиваем, я очищаю тарелку и ставлю ее в посудомоечную машину.

— Пойдём. Ты можешь отдохнуть в моей комнате, а я переночую на диване.

— Ты что! Я не могу позволить тебе сделать это. Я лягу на диване.

— Слушай, Эмили, может, я и мудак большую часть времени, но я знаю, как нужно себя вести. Ты спишь в моей кровати, я на диване. Разговор окончен.

— Поаккуратнее, Никс, — поддразнивает она меня. — Так ты можешь потерять свой статус мудака.

Я фыркаю в ответ на ее слова. Ни при каких обстоятельствах, я не намерен терять его. Я привожу ее в свою спальню и открываю один из шкафов, доставая просторную футболку, и подаю ей.

— Вот. Можешь переодеться в это. Ты знаешь, где ванная. Увидимся утром.

Направляясь к двери, я слышу, как она зовёт меня:

— Спасибо тебе, Никс. За все.

Я поднимаю руку над головой и машу ей в согласном жесте, что я принимаю ее благодарность. Просто она еще не знает, что похвала и даже обычное «спасибо» вводит меня в ступор и заставляет чувствовать себя ужасно неловко, и эта ситуация не исключение. В груди распространяется приятное чувство, когда я возвращаюсь в гостиную.

10 глава

Никс

Я просыпаюсь очень рано, несмотря на то, что спал всего пару часов. Диван довольно удобный, но мне было сложно уснуть, так как Эмили лежит в другой комнате. Харли забрался ко мне на диван, но, к моему удивлению, ненадолго. Через некоторое время он спрыгнул и понесся в мою комнату, где спала Эмили.

Теперь я немного завидую этой несносной собаке. Что очень странно, потому что мне никогда не нравилось делить с кем-нибудь кровать, кроме Харли.

Меня удивляет, почему эта девушка занимает все мои мысли. Да, конечно, я не стану отрицать очевидное, что она потрясающе красива и обворожительна, но это никогда сильно не влияло на мои мысли, ведь я видел множество красивых девушек, но Эмили… другая.

Поднимаясь с дивана, я выпрямляюсь и потягиваюсь. Вечером я не стал снимать джинсы, на случай, если бы в комнату вошла Эмили. Не заблуждайтесь на мой счет, скромность не является моим достоинством, но я сомневаюсь, что Эмили была бы в восторге увидеть обнаженного парня со стоячим членом.

Хотя… это заставляет меня печалиться, так как мое обнаженное тело и член определенно стоят пристального внимания.

Я направляюсь по коридору к ванной, и когда прохожу мимо ее комнаты, напряжение становится по истине невыносимым. Дверь слегка приоткрыта, скорее всего, Харли открыл ее, когда проскользнул в комнату.

Приближающийся рассвет заливает комнату слабыми лучами, поэтому я могу разглядеть Эмили, спящую на спине, одна ее рука покоится на животе, другая лежит на подушке над головой. Харли вальяжно развалился рядом, витая в своих собачьих снах. Его голова покоится на ее ногах, в то время как задние лапы находятся на ее груди. Правая задняя лапа Харли находится всего в пару сантиметрах от ее носа. Я не могу ничего поделать с собой, усмехаясь картине передо мной.

По правде говоря, мне приходится быстро отойти от комнаты, прежде чем я начну смеяться как ненормальный, и разбужу их. Если честно, я нахожу эту новую эмоцию достаточно веселой, она отдает приятным привкусом сладости, словно я ем один из своих любимых пирогов.

Быстро приняв душ и почистив зубы, я направляюсь на кухню. Проходя мимо комнаты, бросаю быстрый взгляд, хотя понимаю, что за прошедшие пару минут ничего не изменилось. Не удивительно. Солнце начинает медленно подниматься из-за горизонта, и мне кажется, что Эмили очень устала. Но Харли уже поднялся и бежит в мою сторону, чтобы получить свою долю утренних ласк.

— Пойдем, малыш, — говорю я еле слышно. — На прогулку.

Я пристегиваю к ошейнику Харли поводок, и мы направляемся на прогулку в прохладное ранее утро. Я думаю о том, что тот придурок пытался сделать с Эмили прошлой ночью… но больше всего меня накаляет мысль о том, что тот психопат мог сделать, если бы я не появился, от этой мысли мои внутренности обжигает. Она выглядела такой потерянной прошлой ночью, не желая принимать на веру, что и в ее мире существуют множество монстров. Думаю, большую часть своей жизни, она была под защитой, и вчера произошло нечто, что напоминает мощное пробуждение.

Когда мы возвращаемся в квартиру, там все еще тихо, поэтому я думаю, что Эмили все еще спит. Я завариваю себе кофе и наливаю кружку, выходя на балкон. Делаю глоток горячего напитка и наблюдаю, как небо постепенно сменяется разными оттенками, от серого до розового, и когда я наконец допиваю кофе, становится нежно голубым. Возвращаясь обратно, чтобы наполнить кружку еще немного, я замираю на пороге кухни.

Эмили стоит около кофемашины и наливает себе кружку бодрящего напитка. Ее бедро немного выставлено вперед в я-даже-не-подозреваю-насколько-сексуальна манере. На ней нет ничего кроме футболки, которую я дал ей прошлой ночью, эта футболка смотрится на ней так же сексуально, как и вчерашнее платье, если даже не более сексуально.

Ее волосы растрепаны после сна, футболка помята, но я лучше буду смотреть на нее в таком виде, чем в том вчерашнем трахательном платье. Я думаю про себя, влияет ли на ее привлекательность тот факт, что она одета в мою одежду.

Эмили чувствует, что я стою позади нее, и резко разворачивается. Мне кажется, она совершенно не чувствует смущения из-за того, что стоит передо мной лишь в одной футболке и дарит мне сонную, кроткую улыбку.

— Доброе утро!

— Привет, — говорю я слабым голосом. Подхожу к кофемашине и беру в руки свою кружку, отступая в сторону. — Как ты спала прошлой ночью?

— Вообще-то отлично. Спасибо тебе еще раз, что уступил мне свою кровать.

После того как наливаю себе чашку кофе, я разворачиваюсь и прислоняюсь бедром к столешнице. Делая глоток терпкого напитка, я наблюдаю за ней поверх кружки:

— После того как ты попьешь кофе, я отвезу тебя домой.

— Хороший план, — она легко дует на горячий напиток и делает маленький глоток. — Так, когда ты планируешь перебраться обратно к себе домой?

— Не знаю. У меня нет никаких сроков, так как я занимаюсь ремонтом в свободное время.

— Но могу поклясться, что ты готов перебраться туда уже прямо сейчас, да?

Я безразлично пожимаю плечами.

— Ну да, в какой-то степени. Я имею в виду, что жить там выгодно — близко к работе... не нужно заморачиваться, просто пройтись от задней двери до мастерской.

Она смотрит на меня странным взглядом.

— Но, мне казалось, это же твой дом. В смысле, я думала, что тебе должно быть там уютно.

— С чего бы это? — удивленно спрашиваю я. Не понимая, почему она вообще пришла к такому выводу.

— Ну просто... Ты похож на мужчину, который очень дорожит своим личным пространством.

Ааааааа... Теперь я отлично понимаю, к чему она клонит.

— Да, ты абсолютно права насчет этого… Я очень ценю личное пространство. Но если честно, кровати все одинаковые, нет особых отличий. Я веду к тому, что у меня нет эмоциональной связи с этим домом.

— Для тебя тяжело устанавливать эмоциональные связи, не так ли?

Вот теперь она задала мне действительно очень сложный, жестокий и ранящий до мозга костей вопрос. Я чуть не сказал ей, что это не ее дело, потому что именно так я бы огрызнулся, если кто-нибудь другой попытался провернуть все это дерьмо с психоанализом.

Вместо этого, без следа горечи или злости, я выдыхаю:

— Да.

Я понимаю, что только что своим ответом спровоцировал новую волну вопросов.

— А почему? — ее вопрос нежный, с нотками ощутимого сомнения. Это заставляет кожу покрыться мурашками, а сердце забиться быстрее.

— Строить эмоциональную связь не сложно. А вот терять ее больно. Поэтому легче избегать этого.

Она пристально смотрит на меня, ее глаза широко распахнуты и полны сочувствия.

— Мне кажется, ты много потерял. Прости меня...

Это все, что она отвечает мне, и я чувствую, что ей совершенно не требуется ответ. Я думал, что она будет пытаться склонить меня к разговору против моей воли, заставит меня быть откровенным, но она даже и не думает этого делать. Она не делает этого, потому что чувствует, что я не стану делиться больше никакими подробностями.

Это довольно странно. Обычно я завершаю назойливый разговор резким словом или холодностью в моем голосе. Это обыденный намек, который появляется в моем голосе, когда я хочу, чтобы человек отвалил от меня. Похоже на поднимающуюся шерсть на загривке у собаки, когда она находится в состоянии крайней ярости.

Сейчас я не делаю этого. Точнее, мне даже не приходиться делать этого. Я ответил на ее вопросы достаточно откровенно, и она прекрасно поняла, что больше не стоит лезть ко мне с расспросами. Она сама почувствовала, когда нужно отстать, благодаря чему мне даже не пришлось пускать в ход исключительно мудаковатую версию Никса.

И это чертовски интригует меня.

***

Я везу Эмили обратно к ней в квартиру. Она снова переоделась в свое сексуальное платье, и моему разуму приходится не замечать ее длинных изящных ног, которые словно специально приглашают меня любоваться ими. Вы, наверное, считаете, что дневной свет должен был забрать половину ее очаровательной красоты, но вчера перед тем как направиться в кровать, она смыла с себя косметику и приняла душ, поэтому сейчас выглядит свежо и молодо. Ее волосы собраны в неаккуратный пучок на макушке, что заставляет меня до зуда в руках хотеть распустить их. Она выглядит потрясающе красиво, но мне кажется, что Эмили Бёрнэм не знает, что такое выглядеть плохо или непривлекательно.

Но не красота делает ее настолько интересной для меня. Я ненавижу признавать, но ей каким-то образом удалось пробить трещину в моей твердой броне, что заставляет меня испытывать по отношению к ней еще большее любопытство. Я с удивлением признаю, что все больше и больше хочу узнать про нее. Я стремлюсь знать то, что в обычной ситуации мне было бы совершенно не интересно.

— Так, расскажи мне, чем ты так разозлила своих родителей, что они перекрыли тебе доступ к деньгам? — Я поднимаю тему, которая заведомо обещает нам насыщенный диалог. Этот разговор именно то, что мне нужно, тогда я смогу немного понять, почему я нахожу эту девушку настолько сексуальной и загадочной.

Она недовольно фыркает.

— Просто пыталась жить своей жизнью.

Я смотрю на нее и замечаю, что в ее взгляде виднеется горечь, а в ее голосе слышится боль. Я не знаю всех подробностей истории, но это заставляет меня хотеть свернуть ее родителям головы.

— Не хочешь немного пояснить?

Она поворачивается на месте и смотрит на меня. Когда я встречаюсь взглядом с ее глазами цвета глубокого золотисто-коричневого бурбона, я замечаю, что в глубине они наполняются неприятными воспоминаниями. Я выдерживаю паузу немного дольше положенного, и вместо того чтобы смотреть за дорогой, полностью тону в ее глазах.

— Ты когда-нибудь был под чьим-нибудь контролем?

— Крошка, естественно, — отвечаю я, не задумываясь ни на секунду. — В войсках морской пехоты. Я делал то, что мне говорили, не задавая при этом вопросов.

Она полностью замолкает, и я делаю попытку перевести разговор в более непринужденное русло. Поэтому уточняю:

— Но я прекрасно осознавал, куда и на что я шел.

— Я не приняла то, что хотели от меня родители, и это разозлило их.

— Так маленькая принцесса бунтует? Ахх, забавно! — Я всего лишь пытаюсь подразнить ее, но выходит, откровенно говоря, хреново, как будто я специально придавил ее большим количеством неподъемного груза.

— Я совсем не бунтую, — резко огрызается она. — Я всего лишь пытаюсь жить своим умом. Я уже взрослая. Мне кажется, никому не нравится, когда им стараются помыкать.

В воздухе витает определенная напряженность, и я чувствую, что задел Эмили за живое, когда поднял такую деликатную тему. Я не хотел обидеть ее чувства или же оскорбить ее. И то, что я нехорошо чувствую себя из-за этого, — новая эмоция для меня. Если быть честным, то обычно я только и делаю, что раню чувства других, чтобы они отстали от меня. Но сейчас все с точностью наоборот, я судорожно перебираю в голове идеи, чтобы немного снизить градус напряжения.

— Прости меня, я хотел всего лишь подразнить тебя, но это вышло хреново. Расскажи мне, чего такого хочешь ты, что так претит твоим родителям?

Она делает глубокий вдох и нерешительно продолжает:

— Моего отца зовут Алекс Бёрнэм… слышал о таком?

Я громко присвистываю.

— Э… ну, да… ну, я имею в виду, а кто его не знает? Он влиятельный член палаты представителей по делам вооруженных сил. И также метит в Белый дом.

— Когда ты рожден в такой богатой и влиятельной семье, тебе не дают никакого выбора в плане личной жизни, выбора той профессии и построения той карьеры, которую хочешь.

Я бросаю на нее скептический взгляд. Естественно, она, как и все девушки, склонна все утрировать.

— Вообще никакого?

— В большинстве своем — нет. Я имею в виду, у меня есть выбор, к примеру, принять ванну или душ, а кроме этого, права выбора у меня нет. — Ее голос низкий, и она впадает в состояние апатии.

— Приведи примеры, — пытаюсь я немного отвлечь и оживить ее. — Так я смогу понять тебя.

На самом деле, я хочу посмотреть, насколько она отчаялась по поводу этой ситуации. Потому что это, наверное, так «плохо» быть из привилегированной и богатой семьи. Хорошо, что в моих мыслях есть здоровая доля иронии.

Эмили делает глубокий вдох, прежде чем начинает говорить:

— Хорошо. Мне постоянно говорят, что надеть, с кем следует общаться, как говорить, как себя вести, какие у меня должны быть друзья, какую профессию мне выбрать, сколько мне съесть, потому что не дай Бог я съем лишнего и растолстею, и поэтому на фотографиях буду выглядеть ужасно.

— Все так плохо? — Когда я задумываюсь об этом, это действительно кажется ужасным.

— Нет, это еще терпимо, самое ужасное, мама заставляет меня возобновить отношения с моим бывшим, потому что его отец один из основных спонсоров политической кампании моего отца.

— Это тот мудак, что тебя преследует?

— Ага, тот самый. И что еще ужаснее, им наплевать на то, что он очень жесток по отношению ко мне, главное, чтобы я не раскачивала денежную лодку.

— Что за херня? — восклицаю я громко. — Он что, жестоко обращался с тобой?

Она кивает.

— Да, но это было только раз, и я сразу же порвала с ним все отношения.

Невероятно.

— И твои родители все еще хотят, чтобы ты встречалась с ним?

— Ну, — она пытается уклониться. — Они точно не знают, что он сделал тогда со мной. Я просто сказала им, что мы закончили наши отношения на плохой ноте. Просто понимаешь, Никс, у меня с родителями не настолько доверительные отношения, чтобы я могла им все рассказать.

Что-то в ее голосе заставляет меня чувствовать неподдельную печаль за нее. Вполне очевидно, что в отношениях с родителями у нее не хватает какой-то важной составляющей, и мне кажется, что это — любовь, связь, которая должна быть между родителями и детьми. Я говорю ей быстрее, чем успеваю подумать:

— А может, если ты им расскажешь, они прислушаются к тебе?

— Может быть.

Она устраивается поудобнее на сиденье и скрещивает руки на животе. От ее невинного движения ее платье приподнимается еще выше, открывая передо мной потрясающий вид на красивые ноги, но я все еще вовлечен в разговор.

Я решаюсь немного сменить тему:

— Какой из запретов ты нарушила, что тебе перекрыли поступление денежных средств?

Она хихикает.

— Я выбрала журналистику в качестве главной специальности, и моя мать буквально сорвалась с цепи. Она хотела, чтобы я выбрала медицину или юриспруденцию.

— Эм… а что не так с журналистикой? Ты же не выбрала специальность стриптизёрши?

Она выпрямляет спину и поворачивается ко мне, восклицая:

— Точно! Я подумала то же самое. Ты понимаешь меня, Никс.

Я смеюсь. Возможно, я начинаю понимать ее.

— Так ты всегда была мятежной дочкой, которая сопротивляется сильной руке родителей?

Я замечаю краем глаза, что ее плечи поникли, и она опустила голову, чтобы не было видно ее глаз. Мне кажется, что я ненароком затронул то, чего она стесняется. Ее язык тела говорит за нее все.

— Нет. Я никогда не восставала против их решений, — говорит она тихо. — Два года назад я бы не понравилась тебе.

Я пытаюсь немного разрядить напряженную атмосферу и аккуратно шучу, потому что в данный момент ее голос кажется немного растерянным.

— Пфф, а кто тебе сказал, что ты мне сейчас нравишься?

Я удостаиваюсь крепкого удара крошечным кулачком по руке.

И затем следующие ее слова буквально скручивают мои внутренности.

— Я нравлюсь тебе.

Мой желудок сжимается, потому что она права. Ее голос нежный и сексуальный. Но она не прилагает к этому специальных усилий.

Пришло время еще немного ослабить напряжение.

— Ну да, ладно, ты ничего, Бёрнэм. Для девушки, пойдет.

Она опять смеется, и ее хриплый смех еще сильнее скручивает в узел мои внутренности. Мой член начинает подрагивать от желания, и я принуждаю засранца не испытывать никаких иллюзий на этот счет, Эмили для нас под запретом.

Мне срочно необходимо поговорить о чем-нибудь другом.

— Почему ты думаешь, что не понравилась бы мне пару лет назад? — если все настолько плохо, то это немного успокоит мой неугомонный стояк.

— Оу, ну давай посмотрим. Я была избалованной, тщеславной, самовлюбленной, капризной, надменной, подлой, своевольной, злой. И это только для начала.

Ее голос становится менее напряженным, но я вижу по ее реакции, что она правда считает, что обладала всеми этими недостатками.

Конечно же это было не так. Эта Эмилия не может быть такой, ведь я… восхищаюсь ею.

— Ты не обладаешь всеми этими недостатками, — настаиваю я решительно. Может, она и выросла в привилегированной семье, но она всегда вела себя как обычная девушка, которая не испорчена деньгами.

— Спасибо, Никс. Это самая приятная вещь, что ты когда-либо говорил мне. Я могу поставить сотню, что это вообще самая хорошая вещь, которую ты когда-либо говорил девушкам.

Я смотрю на нее краем глаза и улыбаюсь крошечной улыбочкой. И прекрасно знаю, что это правда. Это действительно самая хорошая и милая вещь, которую я когда-либо говорил девушке... по крайней мере, на протяжении долгого времени.

11 глава

Эмили

Я не могу поверить в реальность разговора, который произошел между мной и Никсом. Он обычно ведет себя очень замкнуто и скрытно. Я не знаю, что конкретно изменилось, но он общается со мной, просто разговаривает, не отталкивая.

И знаете, мне это безумно нравится. Этот общительный Никс, что спас меня прошлой ночью, представляет мне его в новом свете.

Я чуть не проглотила язык и не захлебнулась слюной этим утром, когда он вошел на кухню. Он был одет в те же джинсы, что и вчера, только две верхние кнопки были расстегнуты, поэтому они низко сидели на его бедрах. Он был без футболки, и я буквально чуть не потеряла сознание от удовольствия, когда увидела чётко очерченные контуры его тела и идеальные рельефные кубики пресса. Его мышцы отлично выделяются и подчеркивают его V-образную линию внизу живота. В то время как его грудь была напрочь лишена волос, от его пупка тянулась тоненькая, манящая, темная дорожка волос, исчезающая в долине удовольствия, которая находилась под молнией его джинсов.

Я знала, что я смотрю на него так же, как и тогда на его татуировки — жадно. Я быстро скользнула взглядом по его обнаженным бицепсам, покрытым пугающими, но в то же время восхитительными татуировками, но я не стала их пристально разглядывать, так как рассмотрела их в прошлый раз, тем более сейчас я могла любоваться более соблазнительным зрелищем. Мой взгляд был прикован к его обнаженному торсу.

Я пялилась на его правое плечо, потому что там красовалась огромная татуировка черепа. Глазницы черепа покрывала лента с надписью «Не Вижу Зла», буквы были написаны в тяжелом, готическом стиле. (прим. перев. слова символизируют буддистскую идею не деяния зла, отрешённости от неистинного. «Если я не вижу зла, не слышу о зле и ничего не говорю о нём, то я защищён от него» — идеи «неведения»). Лента скручивалась и продолжала тянуться от черепа, затем плавно переходила на грудную клетку и исчезала на его спине. Я не могла разглядеть, что там было написано, но там были маленькие буквы и линии. Может, песня? Или какой-нибудь стих?

Я умирала от желания спросить у него, что же там такое написано и что это значит, но я восприняла слова на ленте, как предупреждение и не стала расспрашивать. Но мне не давало покоя выражение «Не Вижу Зла». Что же такое пережил Никс, раз его тело украшает такая татуировка? И чем дольше я смотрела на татуировку, тем меньше у меня появлялось желания узнать, что же еще там написано.

Мы останавливаемся возле здания, где располагается моя квартира, и я беру свою сумочку.

— Спасибо еще раз за то, что спас меня прошлой ночью.

Он пренебрежительно фыркает.

— Ты и сама за себя отлично постояла. Я просто подвез тебя к себе, чтобы ты смогла немного отдохнуть.

Я протягиваю руку и кладу свою ладонь поверх его руки. Чувствую смятение, когда он вздрагивает, но я не убираю руку. Его мышцы твердые и напряженные под моими пальцами, и у меня возникает внезапное желание погладить его кожу.

Но я останавливаю себя.

— Никс, не преуменьшай, это было намного больше, чем просто поездка до дома.

Я наблюдаю за тем, как он тяжело сглатывает и бормочет:

— Ничего особенного.

Я убираю ладонь с его руки и поворачиваюсь, чтобы схватить ручку двери. Смотрю на парадную дверь, ведущую в здание, где расположена моя квартира, и гнев просачивается в мои кости, настолько сильные в этот момент я испытываю эмоции.

— Проклятье!

— Что такое? — говорит Никс с волнением в голосе.

— Мой преследователь тут, — я отвечаю ему сухо и открываю дверь, чтобы выйти из машины, намереваясь высказать Тодду все, что я о нем думаю.

Как только мои ноги касаются земли, Никс тоже выбирается из машины, обходит ее и становится рядом со мной.

Я делаю шаг вперед, но внезапно Никс хватает меня за запястье.

— Возвращайся в машину, Эмили!

— Нет, ни за что, — отвечаю я. — Я могу с ним справиться.

— Я тебе сказал, быстро вернись и сядь в машину. — Его слова наполнены гневом и дикой злостью, они пугают меня до чертиков. Я нерешительно смотрю на него, но он не смотрит на меня в ответ. Он буравит взглядом Тодда, как будто мысленно уже приготовился разорвать его на части, осталось лишь только дать ему команду.

Я вырываю свое запястье из крепкой хватки Никса, и он, наконец, смотрит на меня.

— Это не твое дело и не твой бой, Никс, — отвечаю я ему спокойно, почти умоляя.

Он смотрит еще раз на Тодда, и затем опять на меня.

— Но я останусь здесь, пока ты не зайдешь внутрь. Эмили, слушай меня внимательно, я не намерен шутить, я даю тебе две гребаных минуты, чтобы ты отвязалась от него, или, в противном случае, я сделаю это за тебя, и тебе могут не понравиться мои методы. Поэтому, будь добра, уложись в это время.

Я не знаю, почему, но его слова заводят меня. В его голосе чувствуется опасность, стремление защищать и отчаянная смелость. Внезапно меня накрывает волна желания, и я не могу понять причину. Образы мгновенно вырисовываются у меня в воображении... смятые одеяла, покрытые татуировками бицепсы, большие ладони, удерживающие меня, в то время как его член жестко вколачивается в меня.

Я качаю головой и прерывисто вздыхаю. Какого хрена происходит?

Я смотрю в последний раз на Никса и надеюсь, что мой взгляд не источает похоти, затем направляюсь к Тодду.

Как только начинаю подходить, его лицо становится мертвенно-бледным. Я останавливаюсь всего в паре крохотных шагов от него и надеюсь, он не настолько глуп, чтобы совершить какое-либо угрожающее движение в мою сторону, потому что, если такое произойдет, Никс будет здесь в течение доли секунды и уничтожит его. Мое сердце с трудом бьется, я понимаю всем существом, что мне нужно быстро покончить с этой неожиданной встречей.

— Что ты здесь делаешь, Тодд?

Но он, очевидно, не собирается отступать.

— Что, Эмили, продаешься, как дешевая подстилка уличному гангстеру?

Я прекрасно знаю, что мне следует обидеться на такие слова. Черт, может, мне даже следует бояться таких безумных слов. Но, если честно, то, что он обозвал Никса «уличным гангстером» вызывает у меня лишь приступ хохота.

Внезапно я прекращаю смеяться, когда вижу, что лицо Тодда еще больше искажается от злости. Мне следует прекратить все прямо сейчас.

— Тодд, пойми ты наконец, у тебя нет никакого права голоса, ты не можешь мне указывать, вбей ты себе это в голову. Мы не вместе.

Я вижу, как гнев медленно уходит из его взгляда, и его глаза смягчаются. Я вздрагиваю, когда его голос становится плаксивым и жалостливым.

— Но, детка, тебе же прекрасно известно, что нам хорошо вместе. Тебе нужно дать нам еще один шанс.

Я быстро смотрю на Никса, который прислонился спиной к своему «Форду». Он поднимает палец и показывает им на циферблат часов, намекая мне, что время уходит.

Я решаюсь на отчаянный шаг.

— Хорошо. Мне, конечно, не следовало разрывать отношения с тобой таким образом, но я начала встречать с новым парнем. — Я показываю взглядом на Никса. — И в данный момент мой парень совершенно не рад тому, что ему приходится стоять и ждать меня, пока я разговариваю с тобой, вместо того чтобы находиться в моей квартире. И вот в чем проблема, он дал мне на разговор с тобой всего две минуты, если я не закончу говорить в установленное время, тогда он подойдет сюда и будет говорить с тобой по-другому. Поэтому сделай одолжение, свали отсюда наконец, тем самым ты сбережешь свою шкуру.

Я надеюсь, что говорила достаточно убедительно. Естественно, Никс не мой парень. Черт, я даже не могу назвать его другом. Но он точно надерет задницу Тодду, если он сейчас не свалит отсюда.

Взгляд Тодда теряет фальшивую мягкость и вмиг становится жестким, как прежде. За прошедшую минуту он показал мне множество эмоций, и про себя я гадаю, какая же из них была настоящей. Я вижу, как он бросает недовольный взгляд на Никса, и как напряженно сглатывает нервный комок. Затем он опять смотрит на меня и усмехается злорадной улыбочкой. Я внутренне съеживаюсь, так как это напоминает предостережение.

— Ты только что облажалась, Эмили. — Он начинает медленно отступать от меня, не сводя с меня своих глаз. Поднимает руку и указывает на меня пальцем. — Ты только что облажалась по-крупному, Эмили.

Затем он разворачивается и спокойно удаляется, засовывая руки в карманы своих джинсов.

Мое сердце стучит как отбойный молоток. Преследования Тодда всегда казались мне немного детскими, я думала, что это было от его избалованности. Но в этот раз было по-другому. В его действиях присутствовало что-то темное и опасное, чего я не замечала ранее. Осознание этого словно накрывает меня тяжелым покрывалом, и я вздрагиваю всем телом, чувствуя, что начинаю задыхаться от понимания, что он опасен. Если честно, я ужасно боюсь его.

Я смотрю через плечо на Никса. Какое бы ни было на моем лице выражение, я вижу, что это очень беспокоит его, он отходит от грузовика и собирается направиться в мою сторону, но я останавливаю его жестом. Я пытаюсь выдавить из себя улыбку, которая создаст видимость того, что все в порядке. Он нерешительно на меня смотрит, но я быстро разворачиваюсь и направляюсь в здание, чтобы добраться до своей квартиры.

Я не оборачиваюсь.

Зайдя в квартиру, закрываю дверь на два замка и запираю ее на цепочку. Я включаю охранную сигнализацию, чего никогда не делаю, когда нахожусь в квартире. Кладу свою сумочку на столик, скидываю босоножки и направляюсь прямиком к окну, чтобы посмотреть, что там творится. Я не вижу Тодда, скорее всего, этот ненормальный и правда ушел, зато я вижу Никса, который все еще здесь, сидит в своем «Форде». Он, похоже, решил убедиться, что Тодд не вернется. Мысль о том, что Никс делает это, чтобы уберечь меня, внушает мне чувство неподдельной безопасности.

***

Я быстро принимаю душ, затем натягиваю пару старых, домашних, спортивных штанов и футболку. Расчесав волосы, собираю их в хвост и направляюсь на кухню, затем делаю себе тост, в этот момент Фил входит на кухню. Она выглядит ужасно.

— Как ты себя чувствуешь, мой стейк?

Она смотрит на меня сердитым взглядом, Фил ненавидит свое забавное прозвище, плюс ее настроение омрачает то, что она страдает от сильного похмелья.

— Чувствую себя дерьмово. Как прошла твоя ночка?

— Ты не поверишь, если я расскажу тебе, что произошло со мной. — Я достаю тост, и она быстро кивает и выхватывает его из моих рук. — Фил, может, тебе достать сыр «Филадельфия»?

Она издает вымученный стон и качает головой. На данный момент простой подрумяненный тост, это все, с чем может справиться ее желудок после вчерашнего алкомарафона.

Я беру свой тост и сажусь напротив нее.

— Ну с чего бы начать… после того как ты ушла, точнее, после того как тебя унесли, Тина и Тоня бросили меня, оставив с парнем, который категорически не принимал слово «нет» в качестве ответа. Поэтому я позвонила Никсу и попросила забрать меня. Пока Никс добирался до клуба, я смогла в одиночку противостоять тому придурку, когда он попытался меня изнасиловать, укусив его за язык. Затем, когда Никс все-таки добрался, я еле удержала его от того, чтобы он избил того парня. Затем он отчитал меня в машине, а потом отвез к себе. Это краткая версия. Все, конец.

Ее брови приподнимаются в удивлении, и кусочек тоста выпадает изо рта.

— Ты разыгрываешь меня, чертова девчонка?

— Нет.

— Ладно… ладно. Начинай. Хочу полную историю, от начала и до конца. И я хочу историю, рассказанную в мельчайших деталях. И, пожалуйста, описывай покрасочнее.

Я рассказываю ей во всех подробностях, что произошло прошлой ночью и этим утром. По окончании рассказа я еле могу ее удержать, чтобы она не выскочила и пошла убивать Тину и Тоню за то, что те бросили меня одну, но я убеждаю ее, что это не была их вина. Потому что до того момента Джеймс вел себя просто идеально. Затем, во время рассказа про Тодда, она хочет пойти и надрать ему задницу. Но я говорю ей, что он того не стоит.

— Так почему ты поехала к Никсу? Почему он просто не подбросил тебя сюда? Это же ближе к клубу, — спрашивает она, прищуриваясь.

Я растерянно пожимаю плечами. Потому что действительно не знаю его мотивов. Но я знаю одно, с ним я чувствую себя защищенной. Чувствую, что моя симпатия к нему возросла в десятки раз, и мне кажется, что я хочу воспользоваться возможностью узнать его получше.

— О Господи, так он тебе нравится, не так ли?

— Ну естественно, он очень приятный парень. И он спас меня вчера вечером.

— Ой, не строй из себя недотрогу! Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю! Тебе он нравится. Прошлой ночью я просто подразнивала тебя, что он тебе нравится, но сейчас я ясно вижу, что права. Тебе он правда очень нравится! Ты что-то к нему чувствуешь.

— Нет никаких чувств! Я просто... по странному стечению обстоятельств меня влечет к нему. Он для меня как запретный плод.

— А ты, как я посмотрю, хочешь попробовать его запретный плод. — Фил начинает громко хохотать над двойным смыслом своих слов, затем резко хватается за виски, потому что смех только усилил ее головную боль от похмелья.

Я сначала усмехаюсь, затем начинаю смеяться в голос. Когда наконец успокаиваюсь, смотрю на нее ясным взглядом.

— Фил, в нем что-то есть… я не могу просто так отпустить его.

Она склоняет голову чуть набок.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не знаю. У него действительно очень крепкая броня, к нему тяжело подобраться. Что-то заставляет его держаться подальше от близких отношений. Но это только больше заставляет меня хотеть его... ну не знаю... обнять?

Я говорю утвердительно, но в то же время задаю вопрос, потому что сама запуталась, чего я хочу. Мне кажется, что за ледяной маской Никса скрывается уязвимость и страх чего-то. Я буду рядом с ним, буду стараться обнажить это. Затем поцелую его и прижму к себе.

Есть еще много всего, что я бы хотела с ним сделать.

После разговора мы с Фил идем в гостиную и проводим весь день, смотря фильмы по каналу TMC. Я беру в руки телефон и проверяю, нет ли пропущенных звонков или сообщений, и когда ничего не вижу на автоответчике, меня накрывает облегчение, но потом резко накатывает плохое предчувствие, как будто Тодд что-то замышляет.

12 глава

Никс

Я сижу около жилого комплекса Эмили почти на протяжении двадцати минут, чтобы убедиться, что ее бывший парень, мудак, не решит вернуться. Между прочим, я даже не знаю его имени, но мне, если честно, до этого нет никакого дела. Когда я полностью убеждаюсь, что он не вернется, направляюсь обратно в квартиру к Линку, чтобы принять душ и постирать некоторые вещи. Затем я беру с собой Харли, и мы направляемся к моему отцу.

По сложившейся традиции, я всегда стараюсь проводить с папой воскресные дни, поэтому он единственный, не считая Линка, кто знает, какой я на самом деле.

Хэнк Кэлдвелл отличный отец. Ему шестьдесят два, и он немного старше, чем большинство родителей моих друзей. Когда я говорю «друзей», это значит тех людей, которые учились со мной в школе. У меня сейчас нет друзей, кроме пары-тройки сослуживцев, с кем я поддерживаю общение через эсэмэс и почту.

Предыдущий брак моего отца распался, и через некоторое время он встретил мою мать. Его первый брак продлился восемь лет и окончился горьким расставанием. Я не знаю всех деталей, но перед своей смертью мама поведала мне, что отец хотел много детей, а его первая жена была против. Скорее всего, это и стало причиной краха их брака.

Папа встретил Кэролайн, мою маму, спустя пару лет после развода, и через девять месяцев появился я. Мой отец определенно не хотел терять время, поэтому после того как мне исполнилось два года, появился Линк.

Моя мама умерла от прогрессирующего рака яичников, когда мне исполнилось десять лет. Мои воспоминания о ней были слегка размытыми, но определенно теплыми. Отец растил нас сам, после смерти моей матери он так и не влюбился снова. Как-то он сказал мне, что никогда не встретит такой женщины, как его Кэролайн, что больше никто не будет его так любить и понимать, поэтому он хранит ей верность и по сей день.

Мой отец старался обеспечить нам надежный дом. Может, у нас не было много денег, но мы всегда были любимы, счастливы, и, что самое важное, к нам прислушивались и понимали. Отец работал не покладая рук на верфи по шестьдесят часов в неделю, плюс дополнительные часы. Безумный глупец все еще продолжает работать там. Мы с Линком пытаемся уговорить отца уйти на пенсию, потому что зарабатываем отличные деньги, чтобы он ни в чем не нуждался, но он не желает нас слушать. Мне кажется, он боится, что если прекратит работу, то умрет.

Я въезжаю на подъездную дорожку к дому отца... и вот, передо мной дом моего детства. За эти годы совершенно ничего не изменилось. Это двухэтажное бунгало, занимающее примерно четыре тысячи квадратных метров земли. Отец содержит его в полном порядке благодаря нам с Линком. Краска на карнизах и ставнях свежая, благодаря нашей «рабочей вечеринке», которую мы устроили прошлым летом втроем, чтобы немного освежить дом и придать ему ухоженный вид. Облицовка дома в отличном состоянии, сверкает чистотой, и на ней нет ни следа от плесени, за что нужно сказать огромное спасибо любимому устройству отца... портативной минимойке.

Харли срывается и несется к входной двери, прежде чем я успеваю вылезти из машины. Он начинает лаять, призывая моего отца открыть для нас дверь, и наконец, отец выходит и крепко обнимает Харли. Он придерживает ногой открытую дверь, когда я прохожу, и мы обнимаемся, похлопывая друг друга по спине.

Я сразу же направляюсь в дальнюю комнату — гостиную, где на столе уже лежат две коробки пиццы и стоят бутылки с охлажденным пивом. Подхожу и откидываю крышку с коробки с пиццей и беру кусочек, затем захватываю пиво и усаживаюсь на диван. Отец садится на свое старое кресло, которое выглядит так, будто ему лет сто пятьдесят, будто оно доживает свои последние минуты, а когда отец садится в него, кресло то и дело грозится развалиться на части. Пару лет назад у нас развернулась борьба за то, чтобы купить ему новое, но он только отчитал нас с Линком как маленьких детей. Он любит это старое, потрепанное кресло, будто это его третий ребенок. Хотя, я думаю, оно напоминает ему о маме, потому что они вместе любили его. Отец усаживался первым, затем мама присаживалась к нему на колени, и это продолжалось, даже когда мама была уже очень плоха, они никогда не переставали любить друг друга. Кресло — часть его воспоминаний, часть его истории.

Следующие пару часов мы молча смотрим игру «Нью-Йорк Джетс» против «Нью-Ингленд Пэтриотс», так как оба пребываем в настроении средней паршивости.

Затем отец делает все еще паршивее, когда начинает свою игру в «двадцать вопросов».

— Ты собираешься еще посещать доктора Антоняк?

Я прикладываю все усилия, чтобы не ожесточиться, потому что понимаю, что отец спрашивает лишь потому, что волнуется за меня. Они с Линком прекрасно знают, что для меня это щекотливая тема.

— Я так не думаю.

Отец молчит некоторое время, и я уверен, что внутренне он обдумывает, как бы хитрее подтолкнуть меня к беседе, а затем и к действиям. Вопреки всему он оставляет тему доктора, но теперь переключается на меня.

— А что насчет Пола? Ты уже говорил с ним?

Бл*дь! Ну почему они не могут оставить в покое эту болезненную тему? Я медленно вдыхаю через нос, затем выдыхаю. Мои пальцы рассеянно потирают голову Харли и почесывают за ушами, потому что он лежит возле меня на диване, будто чувствуя мое состояние. Я слишком сильно уважаю моего отца, чтобы срываться на нем. Этого я не позволяю никому, включая Линка.

— Нет, пап. Он пару раз звонил, но я был занят.

Мой отец, настырный засранец, даже не думает отступать.

— Тебе нужно перезвонить ему. А еще лучше, если ты поднимешь свою задницу и съездишь проведаешь его.

Я вздыхаю.

— Я знаю. Я позвоню ему, ладно!?

Отец ерзает в кресле и немного наклоняется вперед. Он смотрит на меня серьезным, сосредоточенным взглядом. Я же хочу, как маленький мальчик, отвернуться, спрятаться от его понимающего взгляда, но не делаю этого.

— Сынок, я надеюсь, ты понимаешь, что тебе нужно что-то с этим сделать. Я волнуюсь за тебя. Ты же понимаешь, что я достаю тебя, потому что люблю и волнуюсь?

Я улыбаюсь отцу. Улыбка едва чувствуется на моих губах, но все же это улыбка.

— Я знаю, папа, и я тебя очень люблю. Я позвоню ему. Не волнуйся.

— Это мой мальчик. Я так горжусь тобой, Никс. Так чертовски горжусь.

Нервный узел формируется в моем животе от его слов. Ну почему он говорит именно эти слова? Ему нечем гордиться. Я полнейшее ничтожество. А его слова о гордости только ухудшают ситуацию. Желчь поднимается вверх по горлу, и я чувствую приступ горечи во рту, такое ощущение, что меня может сейчас вырвать, но я принуждаю себя сглотнуть горечь. И слава богу, он больше не ворошит эту тему.

После разговора я решаю посидеть еще немного, чтобы не вызывать подозрений, что этот разговор сильно ранил меня. Я сижу и смотрю игру «Питссбург» против «Балтимор». Когда игра подходит к концу, начинаю собираться домой. Мы обнимаемся на прощание, и отец удерживает меня в объятиях чуть дольше обычного. Я делаю глубокий вдох и чувствую запах отцовского лосьона после бритья, и это напоминает мне о детстве, о том, как в то время все было просто.

Харли запрыгивает в грузовик, и мы направляемся обратно в квартиру Линка. Он все еще находится на выездной игре и вернется только завтра, чему я безумно рад, потому что в данный момент мне необходимо немного пространства, мне нужно побыть наедине со своими мыслями. Мне кажется, Линк с отцом сговорились заводить эти разговоры, чтобы бередить мои старые раны. Он всегда встречает меня после моих поездок к отцу и пытается выведать, про что мы говорили, и мне волей-неволей приходится пересказывать наши беседы.

Я пристегиваю поводок к ошейнику Харли, и мы идем прогуляться по нашему кварталу, я позволяю сделать ему свои дела, затем мы направляемся домой. В гостях у отца я выпил всего два слабоалкогольных пива, но для того чтобы отважиться набрать номер Пола, мне нужно что-то покрепче. Поэтому я беру бутылку «Джека» из бара Линка и наливаю в стакан, бросая туда пару кусочков льда. Я легко покручиваю стакан, позволяя насыщенной янтарной жидкости играть, переливаясь золотистыми оттенками. Подхожу к огромному окну и смотрю на холст ночного неба, на котором небрежно брошены россыпи звезд, и наслаждаюсь мигающими огнями Манхэттена, который находится через реку. И в этот момент мое сознание возвращается к красивой, дерзкой, милой, доброй и открытой девушке, и я размышляю, что она может делать в этот момент.

Качая головой, я пытаюсь избавиться от назойливых мыслей о темноволосой красотке, и, снова наполнив стакан, расслабленно потягиваю его. Горло обжигает терпкая жидкость, но боль во мне вызывает только приятные чувства, потому что благодаря физическим страданиям я не чувствую эмоциональных.

Направляясь обратно в гостиную, я захватываю с собой бутылку жидкой смелости и стакан. Сажусь на диван, выпиваю еще один стакан, и затем ставлю все на кофейный столик. Тянусь в карман джинсов, достаю телефон и набираю номер Пола.

Раздается четыре долгих гудка, и я уже размышляю над тем, чтобы положить трубку, но затем он все-таки отвечает:

— Придурок, ты впервые перезвонил на мои непрекращающиеся звонки!

Я улыбаюсь, только Пол может назвать меня придурком и вызвать искреннюю улыбку.

— Просто я был немного занят, мужик.

— Ты был настолько занят, что не мог перезвонить своему боевому товарищу, с которым прошел всю службу и многое пережил! Да, и, кстати, я уже говорил, что ты полный придурок?

Я смеюсь.

— Да, да, мне говорят это по сто раз на дню. Не надо сейчас повторять это.

На минуту в трубке воцаряется тяжелая, давящая тишина. Каждый из нас ждёт, чтобы кто-то начал разговор.

Я начинаю первым.

— Ну, и как ты?

— Чертовски круто, чувствую себя как желейная конфетка, — он смеется, затем прочищает горло и продолжает. — Просто в прошлом месяце мне поставили новые протезы на ноги, поэтому я похож на желейную конфетку, такое чувство, будто под ногами не земля, а мягкое облако. Ну, естественно ты бы знал об этом, если бы потрудился мне перезвонить.

Мое выражение лица искажается болью, и внутри все стягивает в узел. Мне ужасно хочется что-нибудь ударить. Я крепко стискиваю зубы:

— Это круто, мужик. Я надеюсь, они заткнут за пояс протезы лейтенанта Дэна, да? (прим. перев. речь идет о герое из фильма «Форрест Гамп», лейтенант Дэн Тэйлор, которого Форрест вынес с поля боя). — Когда я произношу эти слова, мне хочется плакать, хочется бросить телефон в стену, хочется все крушить. Мне хочется забрать его боль. Мне хочется выть от его боли.

Но он лишь громко смеется в ответ.

— О чем ты, Форрест, естественно. Титановая сталь. Прикинь, мужик, у них пружинные механизмы в соединении коленных шарниров, и это помогает. Снимает дополнительное давление на бедра и поясницу, которое создается при ходьбе. Я уже говорил, что чувствую, будто под ногами облака. Это круто, Никс.

Я откидываюсь на диванные подушки, прикрываю глаза и слушаю болтовню Пола. Он взахлеб рассказывает про новые протезы, о том, что начал занятия в колледже, что сделал предложение Мари, и насколько счастлив, что приспособился, но от его слов мне хочется блевать, потому что это все такая жуткая хрень. Потому что он своими словами хочет лишь облегчить мое состояние, хочет немного снять с меня груз вины.

Потому что по моей вине он потерял свои ноги.

Мы разговариваем еще примерно час, я сомневаюсь, что вообще слушаю, что он говорит, по крайней мере, девяносто процентов я точно пропустил мимо ушей. Я опять даю ему обещание, в сотый раз вру своему другу о том, что приду, о том, что мы будем видеться чаще. Но мы оба знаем, что я лгу. Я слаб. Я погряз в своем дерьме.

После того как кладу трубку, одним глотком осушаю стакан, затем смотрю на него и понимаю, что именно так я и чувствую себя: пустым и никчемным. Инстинкты ревут во мне, требуют вырваться наружу, я хочу схватить стакан и бросить его в стену, и наблюдать, как он разобьется на миллион кусочков. Но вместо этого я просто продолжаю смотреть на него. Я беру стакан и бутылку с собой в спальню, желая напиться до чертиков.

Когда раздеваюсь и ложусь в кровать, поднося стакан к губам, я резко опускаю взгляд на золотистую жидкость, понимаю, что именно такого цвета глаза у Эмили.

13 глава

Эмили

Сегодня пятница, и я не могу поверить, что буду помогать Никсу красить его дом. Не думайте, что я возражаю. Черт, я должна ему деньги, и обязана их отработать. Часть меня, большая часть, пребывает практически в детском восторге оттого, что мне сегодня предстоит такой опыт. До этого момента я никогда ничего не красила, да я даже и не задумывалась о таком. Я представляю лицо моей матери, и что бы она сказала, черт, меня буквально переполняет ликование оттого, что я стараюсь стать лучше.

Я надеюсь, что не испорчу стены своей неуклюжей мазней, но, если это произойдет, то это будут только его проблемы. Я собираюсь делать то, что он мне скажет, и если он хочет, чтобы этим занимался несмышленый новичок, то так тому и быть.

Я совершенно не против выполнять любую работу, которую мне поручит Никс, но в то же время меня раздражает то, что он всю неделю ведет себя со мной как придурок. И мне кажется, что возложить на меня покраску стен в его доме, это что-то вроде тайного хода, чтобы удержать меня подальше от мастерской. Это не может не расстраивать.

Я думала, что мы наладили дружеское общение, особенно после прошлых выходных, мне казалось, что он... открылся мне. Он вел со мной честный и открытый разговор, а я была достаточно мудра, чтобы вовремя отступить и не испугать его своим напором. Мне кажется, что именно это помогло увеличить его влечение ко мне.

В данный момент я не чувствовала себя никчемной пустышкой. Но, посмотрев вглубь своей души, я с удивлением поняла, что меня привлекает в нем не только его тело, но и внутренний мир, его прошлое, он сам, его личность. И это привело меня в изумление.

Но когда я пришла на работу в понедельник, я была разочарована, встретив подлинного, агрессивного и погруженного в свои размышления Никса Кэлдвелла. Я могла только строить предположения, что такого произошло в воскресенье, что настолько испортило его настроение. Он даже не старался быть вежливым. Просто рявкнул то, что мне необходимо сделать и затем прошмыгнул в мастерскую, плотно прикрыв за собой дверь. И за весь день Никс так и не показался, даже когда закончился мой рабочий день, он не потрудился выйти и попрощаться со мной. Тогда я подумала, что, возможно, он был просто занят.

Но когда я вернулась в среду, то натолкнулась на ту же стену равнодушия. Как я поняла, у него не было сварочных работ, но он грубо бросил мне, чтобы я заткнула свой рот и не смела мешать ему своей бестолковой болтовней, пока он будет выполнять работу по дому. Поэтому я просто наблюдала за ним, совмещая это с работой в новой бухгалтерской программе, пока он выполнял разные домашние дела.

Он был дотошным и сосредоточенным в это время. Я понимала это и уважала. Было немного забавно, когда он полностью погружался в работу: он высовывал кончик языка и его брови сходились на переносице. Когда Никс заканчивал, то его лицо озаряла неподдельная радость, разглаживая его глубокие морщины, но в то же время собирая вокруг глаз лучики мелких морщинок от улыбки, что растягивалась на его губах.

Меня это завораживало, и я с трудом могла отвести от него взгляд. Один раз он даже поймал меня, как я наблюдаю за ним, в ответ он злобно уставился на меня. Я же смутилась, потупила взгляд и начала что-то яростно набирать на клавиатуре.

Когда он во второй раз поймал мой взгляд на себе, то процедил сквозь зубы:

— На что ты пялишься, Бёрнэм?

Он даже не потрудился назвать меня по имени. Он просто выплюнул «Бёрнэм», будто утратившую вкус жвачку.

Хренов мудак.

Перед тем как я начала собираться домой, он мне крикнул, чтобы в пятницу я надела старую одежду, которую не жалко выбросить, если замараю ее. И когда я спросила у него причину, он коварно ухмыльнулся и протянул, что в пятницу я буду кое-что красить, так что я должна быть готова.

Я не собиралась тешить его самолюбие и собиралась показывать свою растерянность. Меня раздражало то, что он определенно не желал находиться со мной в одной комнате. Но если бы я продемонстрировала ему, что это меня раздосадовало, то выглядела бы как испорченная девчонка, заносчивая, не чуткая к чужим проблемам, зацикленная только на своем вездесущем «я». А я слишком долго работала над собой, чтобы сейчас возвращаться к тому, с чего начала.

Черт, я даже согласилась помогать Данни пару раз в месяц в приюте для бездомных. Старая Эмили Бёрнэм осталась лишь затертым, растворившимся образом. Я была другой, сильной, и я никому не позволю себя обижать.

Вот и я. Стою в гостиной Никса, смотрю, как он раскладывает инструменты и приспособления для покраски стен. И естественно, я не могу не смотреть, как под футболкой перекатываются и сокращается его упругие мышцы, когда он поднимает большую банку с краской. Не могу отвести своего предательского взгляда от того, как джинсы обтягивают его идеальную задницу, когда он нагибается. По крайней мере, его задница заслужила мое восхищение, в отличие от самого придурка Никса. Но я чувствую, как во мне переплетаются стыд и вина, потому что всю неделю Никс вел себя со мной как придурок, а я сейчас восхищаюсь его идеальным телом и рельефом мускул.

Но я никогда и никому в этом не признаюсь. Сейчас я думаю о том, что когда Никс в приказном порядке, голосом, не терпящим возражений, сказал, что я буду красить, у меня была минута слабости и страха. Если честно, я раньше никогда не занималась физическим трудом, но не боялась, что потерплю неудачу в покраске его стен. У меня в характере заложено ни в чем не уступать и не страшиться перемен, добиваться поставленных целей, поэтому хрен тебе, Никс-гребаный-придурок-Кэлдвелл, я все равно справлюсь со всем, что бы ты мне ни поручил. Тем более дома я подкрепила знания видео-уроками… на YouTube. Вы были бы просто ошеломлены, когда увидели бы, сколько существует разных техник по покраске.

И хотя я никогда не держала в руках кисть, сейчас я чувствую себя немного увереннее, потому что видео-уроки помогли.

После того как Никс все раскладывает, он выпрямляется и смотрит на меня в упор. Он кивком указывает на принадлежности и говорит, что стены уже были покрыты универсальной грунтовкой. Хотя я и так могу это почувствовать, потому что в воздухе присутствует слабый запах какой-то смеси.

Он показывает мне, как отверткой открыть крышку банки с краской, затем перемешивает ее деревянной палкой и, вытирая излишки краски, кладет палку на кусок тряпки. В общем, мне не нужны никакие инструкции — опять же, спасибо тебе, YouTube — но мне безумно нравится наблюдать за тем, как он наклоняется, как сокращаются мышцы его спины, как он показывает правильно технику использования валика.

Когда он заканчивает, то обращается ко мне, спрашивая, есть ли у меня какие-либо вопросы.

— Нет, никаких вопросов.

Он скользит взглядом по моему телу, затем, насмехаясь, говорит:

— Я же тебе говорил надеть старую и ненужную одежду, потому что ты можешь запачкаться. А ты смогла лишь додуматься до того, чтобы надеть это?

Я опускаю взгляд и придирчиво осматриваю себя. Я не смогла найти более-менее старую одежду, поэтому просто надела ту, которую не ношу. На мне брюки цвета хаки и белая футболка, а на ногах шлепки. Я говорю ему это, но опускаю часть про то, что я покрыла ногти ярко-розовым лаком, потому что он красиво смотрится с брюками цвета хаки.

— Я не против замарать эту одежду, — я пытаюсь говорить как можно более непринужденно, но на самом деле мне хочется огреть его по голове чем-нибудь тяжелым за то, что он на протяжении нескольких дней вел себя как кретин.

— Мне нет до этого дела. Я буду в мастерской, если тебе что-нибудь понадобится, но пожалуйста, Эмили, сделай так, чтобы тебе ничего не понадобилось.

— Ладно, — сердито бормочу я и вижу вспышку вины в его глазах, но она продержалась там только несколько секунд. Он не отвечает мне и, резко разворачиваясь, направляется к двери.

Я немного злюсь на себя из-за того, что я так погружена в загадку по имени Никс Кэлдвелл. В первые секунды я немного теряюсь, потому что не могу вспомнить, что говорили в видео-уроке, сначала красить валиком или же лучше вести первоначальную отделку кистью. Но я решаю, что буду делать, как показал Никс, а он сказал пользоваться валиком.

Я следую тем советам, что мне запомнились, поэтому опускаю валик в большую чашку и двигаю им по дну, чтобы краска распределилась равномерно. Потом аккуратно поднимаю валик и провожу первый раз по стене, наслаждаясь красотой и удовлетворением от работы.

Мои мысли бродят сами по себе, но больше всего мне нравится перебирать детали того, насколько Никс сексуален, но прямо сейчас я не могу полностью сосредоточиться на его красоте, поэтому все время мыслями возвращаюсь к тому, что завтра на ужин приедут мои родители. Эта «радостная» новость свалилась на меня этим утром, когда мне позвонила моя мать.

Сегодня утром я опоздала на занятия, что случается очень редко. Я уже подходила к аудитории, когда мой телефон ожил, я посмотрела на экран и увидела номер моей матери.

— Привет, Эмили.

В то мгновение, как она произнесла первые слова, я почувствовала ужасный груз вины, что навалился на меня с новой силой. К тому же я еще переживала из-за того, что выбрала специальность, которая не нравилась матери, и она в наказание закрыла мне доступ к моему трастовому фонду.

— Привет, мам. Что такое?

Я услышала, как мама шумно втянула воздух. Она ненавидела, когда я обращалась к ней так фамильярно, с раннего детства нас приучили называть ее «мама». Но я уже допустила такую же ошибку пару лет назад, чем обеспечила себе пятнадцатиминутную лекцию по этому поводу.

Наконец, после продолжительного напряженного молчания, моя мать проговорила:

— Ты же знаешь, мне не нравится, когда ты так меня называешь, Эмили, называй меня «Мама».

— Да, мама, — проговорила я покорно, но совершенно не сожалея о том, что до этого так ее назвала.

— Я хотела бы предупредить тебя заранее, что мы с твоим отцом завтра будем в Нью-Йорке и зарезервировали место в Le Bernardin. Тебе нужно быть там в семь тридцать, поужинаем втроем.

Я стиснула зубы оттого, что она решила оповестить меня таким образом и всего за день, не думая о том, что я могу быть занята. Но сдержалась.

— Хорошо, мама. Я буду там.

— Тогда там и увидимся.

Положив трубку, я извинилась и вошла в аудиторию, а сев на свое место, я не могла думать ни о чем кроме ее звонка. Я не часто задумывалась о том, что наши разговоры, по большей степени, сводились к тому, где и когда мы поужинаем, или как дела в университете, но она никогда не говорила мне, насколько она скучает по мне, насколько ей меня не хватает. Когда я начала жить реальной жизнью за пределами стерильной атмосферы, царившей дома, я увидела всю ущербность наших семейных ценностей и отношений. Если бы не наш любимый дядя Джим, что звонил и болтал со мной о всякой чепухе, о том, как он скучал по мне и Ри, о том, что в скором времени обещал приехать, то я скорее всего потеряла бы веру в родительскую близость с детьми и вообще в родственную связь.

Мое сердце сжимается от этой мысли. У меня никогда не было таких легких и непринужденных отношений с родителями. Мама всегда была достаточно эмоционально холодной женщиной. Отец, наоборот, был с нами близок, но всегда был в разъездах. А я хотела, чтобы они просто были рядом.

И я хотела бы, чтобы мне не было так больно от того, что они не такие.

Ну все, довольно об этом.

Каждый раз, как я начинаю думать об этом, я утопаю в депрессии и жалости к себе, в обиде за Ри и Данни. Лучше я сосредоточусь на противном Никсе, его обжигающей сексуальности и покраске гребаных стен, чем испорчу свое настроение мыслями о моих родителях.

14 глава

Никс

Я больше так не могу. Я собираюсь пойти проверить Эмили.

На этой неделе я изо всех сил пытался держаться от нее подальше, и у меня отлично получалось. Но мне это не понравилось. Всю неделю меня не покидало ощущение, что все в этом мире создано, чтобы раздражать меня.

Мне совершенно не нравится это нездоровое влечение, что я к ней испытываю. И поверьте, что испытывать такое влечение для Никса Кэлдвелла совершенно ненормально, потому что моей единственной целью всегда было быстро забраться к девушке в трусики.

Но я все-таки скажу это, и да, я отвешу себе невидимый пинок за сказанное. Эмили совершенно другая.

Именно так.

Я нахожу ее совершенно ошеломительной по многим причинам.

Во-первых, она полностью пересмотрела свое отношение к жизни, потому что ее не устраивало то, каким человеком она была раньше. Мне кажется, не на всех обрушивается такое озарение, и я абсолютно уверен, что не каждый найдет в себе достаточно сил, чтобы изменить своим прошлым идеалам, и мне это определенно нравится.

Во-вторых, ее непримиримость. Она противостояла мне, своим родителям, дала отпор парню, который пытался ее изнасиловать, бывшему парню-психопату, который преследовал ее. Она упрямая, и мне это безумно нравится.

В-третьих, я думаю, что это самый главный из трех пунктов. Мне кажется, она завоевала мое сердце. Я не знаю, каким образом, но она действовала со знанием дела. Она нашла тайный подход к тому, как можно ослабить оборону, которую я выстроил вокруг себя. Каждый пункт заставил меня мало-помалу доверять ей. Я чувствую, что мог бы быть с ней откровенным, но проблема в том, что когда я буду полностью готов к этому, она уже отступится от меня. Мне нужно много времени, чтобы начать доверять людям настолько, чтобы я мог обнажить свои секреты. В этом мы с папой очень похожи. Линк не такой.

Я мою руки в раковине и вытираю их. Естественно, у меня дел невпроворот, но я не могу больше находиться на расстоянии от самопровозглашенной изгнанницы Эмили. Я улыбаюсь, когда думаю про нее таким образом.

И как только я вхожу в дом, до меня моментально доносятся звуки ее пения. Несмотря на то, что к настоящему моменту я уважаю ее за многие качества, пение явно не стоит в топе ее талантов. Я улыбаюсь про себя, когда представляю ее с наушниками в ушах и поющей во все горло.

Когда вхожу в гостиную, я ошеломлен. Потому что понимаю, что в ее ушах нет никаких наушников, и она поет не под музыку.

Она поет по памяти. Поэтому я и не удивлен, что она совершенно не попадает в ноты.

Мне практически приходится прикусить язык, чтобы не рассмеяться над ней. Она поет песню из сериала «Настоящая кровь», при этом пытаясь эмитировать и петь низким и хрипловатым баритоном Джейса Эверетта. Она стоит на самой верхней перекладине лестницы, которую я поставил для нее. В правой руке у неё кисть, и она держит равновесие, опираясь другой о потолок. При этом, когда Эмили поет, то виляет своей идеальной задницей. Вид просто потрясающий, но вот пение... оно ужасно.

Когда ты пришел, дыхание перехватило.

Каждая тень наполнилась сомнением.

Я не знаю, что ты о себе возомнил,

Но пока не закончилась ночь,

Я хочу вытворять с тобой развратные вещи.

Я смотрю на нее словно завороженный, пока она поет, пританцовывая и покручивая бедрами. К моему удивлению, линия кисти очень ровная. Она определенно относится к тому типу людей, которые могут совмещать несколько дел одновременно.

И в то время пока она совершенно не попадает в ноты и ее не волнует, что у нее не получается передать кантри-жанр, слова этой песни посылают горячую волну вожделения прямо к моему ноющему члену. Я тихо подхожу к лестнице и останавливаюсь прямо у ее основания, смотря вверх.

Я не знаю, что ты сделал со мной,

Но кое в чем я уверен:

Я хочу вытворять с тобой развратные вещи.

Я хочу вытворять с тобой по-настоящему гадкие вещи.

Я прочищаю горло:

— Ну и с кем ты хочешь вытворять развратные вещи?

Эмили вскрикивает и оборачивается так быстро, из-за чего ее шлепки соскальзывают с перекладины, кисточка выпадает из рук, падая по касательной на пол и задевая мою щеку. Я подаюсь вперед, когда Эмили начинает падать.

На краткий момент мною завладевает паника — только на долю секунды. Но затем я подхватываю ее на руки, и паника быстро перерастает во что-то горячее и более чувственное.

Я опускаю девушку на ноги. Ее грудь тесно прижимается к моей, ее руки на моих плечах, и мы настолько близко стоим, что можем удариться головами, но, если честно, мне на это совершенно наплевать. Я могу сосредоточиться только на том, как бьется ее сердце напротив моей груди... и на том, что ее губы так близко к моим, нас разделяет всего пара миллиметров.

Мои руки сильнее прижимают ее ко мне, и, хотя правила приличия нашептывают мне, чтобы я отпустил ее, мой внутренний голос вовсю кричит: «Пошли на хрен все правила приличия!»

Я впиваюсь в нее взглядом и замечаю, насколько в ее глазах много теплоты и томления. Перевожу свой взгляд на ее губы, они слегка приоткрыты, и с них срывается тихий стон. Ее ноги находятся прямо напротив моей промежности, и я уверен на все сто процентов, что она отлично чувствует, что ей в бедро упирается твердая эрекция, которая болезненно пульсирует, умоляя меня об удовлетворении ее потребностей с той минуты, как я обратил внимание на слова песни.

Ни один из нас не двигается, я взвешиваю все за и против, пытаясь решить, что мне сделать сейчас: поцеловать ее со всепоглощающей страстью или бережно опустить на пол. Но Эмили не дожидается, пока я решусь, она делает невероятное — прижимается своими губами к моим в легком поцелуе.

Я не ожидал этого. Даже не мог представить, что Эмили испытывает ко мне влечение. Но в ту минуту, когда ее губы приникли к моим, я осознаю, что ту песню она посвятила мне. Она думала про меня, когда пела, и кто знает, может, она даже фантазирует обо мне, когда ласкает себя по ночам.

Мне интересно, насколько далеко она может зайти, потому что все это определенно в новинку для меня. Да, я соблазнял девушек, чтобы забраться к ним в трусики, но с Эмили все по-другому. Я всегда точно знал, если женщина целует меня, то она будет сегодня в моей постели. Но я не желаю заблуждаться на ее счет, поэтому я ожидаю ее действий

Я так желаю, чтобы это оказалось правдой, но не хочу делать предположений.