Подари мне белые сны

Глава 5

В жизни каждого человека случается некий момент, событие, которое может стать поворотным, если заметить его и прислушаться к призывному звоночку судьбы. Вот и Марта Феоктистовна, возможно, так и прожила бы всю жизнь, махая шваброй и веником, не случись в ее жизни происшествие, заставившее ее сделать решительный шаг и вырваться вперед.

Произошло это знаменательное событие в пору ее бесславного тридцатилетия, когда уже который год подряд натирала она вонючей мастикой полы в комнатах отделения некой замухрышной канцелярской конторы, работники которой так погрязли в своих бумагах, что поди и забыли уже, в чем состоит суть их работы и отделением какого учреждения они являются. Примечательным в конторе было только ее расположение — она размешалась в левом крыле роскошного старинного особняка. Вообще-то здание это было даже слишком шикарным для конторы — просторное, двухэтажное, но конторе там отводилось только три комнаты на первом этаже, а все остальное пространство занимал райком партии, не жалевший средств на свое благоустройство. Как контора умудрялась до сих пор занимать свой угол в этом великолепии, уму непостижимо. Но вскоре этому должен был настать конец — райком твердо вознамерился вытеснить неудобных соседей в другое здание и завладеть особняком безраздельно.

Событие, изменившее вялое течении жизни Марты, было связано с назначением нового секретаря райкома, о котором она узнала от водителя райкома Фимы.

О том, что контора доживает в здании свои последние деньки, знали все постоянные обитатели особняка. К постоянным обитателям, по негласному договору, относили себя Марта, работающая на контору, уборщица райкома Наташа, водитель Фима и повариха Тома. Они бессменно работали в этом здании уже не первый год и словно приросли к нему. Райком менял секретарей и их заместителей, молодых и не очень подчиненных, прыгающих с теплых мест на еще более теплые, а постоянные обитатели оставались на своих местах, словно живые домовые. Несмотря на принадлежность к разным организациям, Марта и персонал фирмы дружили между собой, часто общались и обменивались новостями. Единственный сбой в этом статичном составе случился как раз перед приездом нового секретаря райкома, вернее, это была дама, приезда которой ожидали с еще большим трепетом, чем если бы это был мужчина. Всем известно, что за дамы получают подобные назначения — либо мужик в юбке, либо красивая стерва. И в том и в другом случае такая спустит три шкуры с каждого, кто попадется ей в руки.

Уборщица Наташа неожиданно получила повышение — бывший секретарь райкома, перешедший работать еще выше, забрал ее с собой в качестве секретарши. Наташе дружно перемыли косточки, позавидовали, напредсказывали как падение, так и последующие высоты, но главное было все же не это. Чтобы там ни было, главным оставалось одно — появилась вакансия. И кто бы спорил, что работать в райкоме куда более перспективно, чем в конторе, которую вот-вот выселят из особняка.

— Эх, твое это место, Марта, твое! — шептала ей в углу коридора Тома, прижав к стеночке своими необъятными формами. — Ваших-то отсюда скоро вытурят, сама понимаешь, и кто знает, вдруг их объединят с кем-нибудь, и останешься ты без работы. Надобно тебе постараться сюда пробиться.

— Так… это… как я пробьюсь-то? Они что, меня спросят, когда брать замену будут?

— А ты с Фимой, с Фимой нашим поговори, он у нас все знает, все ходы-выходы. И начальницу новую кто будет возить? То-то, — многозначительно покачала головой Тома. — Он вхож к ней будет, понимаешь? Вот и подмажься к нему, уломай помочь тебе. Понимаешь?

Марта мучительно переваривала информацию, силясь придумать, как можно попасть на заветное место. В свои тридцать лет Марта выглядела не так уж плохо. Притом что постоянная усталость от жизни и неизменный вопрос в голове, как прокормить себя и старенькую бабушку в придачу, сказались на ее лице ранними морщинками вокруг глаз и опущенными уголками губ, общий вид скромной пигалицы делал ее похожей на вечно испуганную девчонку, скрадывая возраст. Был у нее когда-то горячо любимый мужчина, которому любовь, однако, не помешала исчезнуть из ее жизни через два года совместной жизни — как только выяснилось, что прописывать она его к себе без регистрации брака не будет. Исчез он бесследно, уехал на заработки, да так и пропал. Злые языки поговаривали, что заработки эти находились в соседнем районе на квартире немолодой крашеной блондинки, заведующей гастрономом в самом центре города, но Марте разбираться, где правда, было недосуг. Работать надо было, а не на мужиков надеяться.

Фиму она подловила на обеденном перерыве. Хитроглазый шофер, принадлежавший к категории всегда-выходящих-сухими-из-воды, считался главным среди постоянных обитателей. С ним советовались, его слушались, к нему несли все сплетни и от него же получали новости сверху.

— И как, ты думаешь, я смогу тебя туда устроить? — спокойно спросил он Марту в ответ на ее несмелую просьбу.

Она покраснела, нервно затеребила клеенку на обеденном столе. Подлила Фиме горячего чаю, пододвинула сахарницу с отколупанной эмалью на крышке.

— Я тут… я тут подумала…

— Ну?

Фима напыжился от осознания собственной важности в возникшем вопросе, животик его вздымался под рубашкой, приподнимая сложенные на нем пухлые руки. Он погладил привычным движением золотистые усы, откашлялся.

— Что придумала, давай выкладывай.

— Фима, миленький, ты же знаешь, как мне эта работа нужна, ты же знаешь, что наших выселяют, я могу без работы оказаться, и податься некуда, да еще бабушка, и помочь больше некому.

Она тараторила, выливая ушат своих проблем на голову снисходительного Фимы, не осмеливаясь выложить самое главное.

— Да знаю я, знаю, Марта, ну что ты, — он похлопал ее по плечу, предотвращая слезы, уже звучавшие в голосе, — успокойся, рад я тебе помочь, только вот не знаю как.

— А я придумала кое-что, ты только… только выслушай меня и не смейся, хорошо?

Заручившись одобрительным кивком, она продолжала, понизив голос. Хотя кухня для обслуживающего персонала находилась далеко от тех комнат, где располагались другие работники, все же надо было быть поосторожней.

— Новая начальница приедет, так? А мы ей как-нибудь бумагу подсунем, где будет сказано, что я, такая-то, работаю в этом здании десять лет, рекомендована на вакансию уборщицы. Иначе она обо мне никогда не узнает даже.

— И что ты думаешь? Она прямо так сразу и возьмет тебя? Вот увидит эту писанину и побежит тебя оформлять?

— Нет, — покраснела Марта, — ну если ей эту бумагу на видное место на стол положить, да еще и ты рядом будешь, она, может, тебя спросит об этом, ты и порекомендуешь, скажешь, мол, хорошая работница, берите, не пожалеете. Фима, ну что тебе стоит-то, а? Всего делов-то — подсунуть бумажку на стол да словечко замолвить?

— Да ты что? Подставить меня решила? Сама работу теряешь и меня хочешь без места оставить?

— Фима, миленький, ну пожалуйста ну, помоги, ты ведь можешь, никто, кроме тебя, не сможет.

Марта умоляла. Она пододвинулась к нему поближе, стыдливо приглаживая коричневую «в рубчик» юбку на коленях. Фима исподволь оглядел ее, положил невзначай руку на оголившееся колено, но продолжал сопротивляться:

— Да я бы рад, Марта, но я так рисковать не могу, да и зачем мне?

— А знаешь, Фим, а я дома капустки насолила, — выпалила она, — целое ведро. Соседи заказывают, знают, что я мастерица.

Фима молчал.

— Может, зайдешь сегодня, попробуешь?

— И водочка есть?

— Купим по дороге, отчего же нет, — радостно согласилась она.

— Ну, может, и зайду.

Марта продвигалась по малюсенькой квартире впереди Фимы, наспех рассовывая по углам разбросанные вещи, обувь. Быстренько протерла стол на кухне, собрала на него все, что было в холодильнике да по шкафам. Было там немного, но много и не требовалось. Бабушку выпроводили к соседке чай пить. Все пошло своим чередом. Водочка в чайных кружках, капуста, разогретая картошка…

Одеваться Фиме долго не пришлось. Он и не раздевался-то толком, все впопыхах, второпях. Словно деньги за товар из-под прилавка принимал, понимая, что деньги — это хорошо, но то, за что они получены, — не очень.

На дорожку чаю попили. Марта задвинула подальше ощущение брезгливости к самой себе и продолжала ухаживать за гостем. О своей просьбе она больше не заговаривала, Фима сам начал.

— Вот что, Марта. Идея твоя никуда не годится. В кабинете у начальства я редко бываю, а если и бываю, то долго не нахожусь там. Если и подсовывать твою бумагу с просьбой, то уж лучше тогда в машине где-нибудь положить, чтобы сразу заметила. С другой стороны, — Фима теребил усы, старательно размышляя, — с другой стороны, в машине ничего лишнего не должно быть. Вот если положить где-нибудь в другом месте, на тумбе, в коридоре, например, около стенгазеты. А я начальницу туда подведу по дороге в кабинет, как бы экскурсия, будто я все вокруг показываю? А? Что думаешь? Сделаем, словно случайно там кто-то эту бумагу забыл. Бывает же — нес в кабинет и обронил, забыл. А она увидит, прочтет.

— Фима, ты голова! — восхищенно протянула Марта, поправляя волосы. Почему-то она не подумала, что никогда подобные бумаги не валяются у стенгазеты в коридоре, что место им где угодно, но не в коридоре.

— То-то, всегда надо подумать сперва, а потом делать, — самодовольно буркнул водитель, со смаком отхлебнув чаю. — А ты — кабинет, кабинет… Да там среди всех бумажек потеряется, и не заметит никто. И потом, письмо надо грамотно составить, с биографией, а не просто заявление, все по форме чтобы, посолиднее.

— А когда она приезжает?

— Начальница? Завтра. Я ее привезти должен с утра. Так что ты готовься, приоденься, в порядок себя приведи. Чтобы наготове, если что, ну, ты меня понимаешь.

— Так я биографию напечатать не успею, где я машинистку найду?

— А ты от руки, от руки напиши, а завтра мне с утра тихонько передашь.

Марта энергично закивала и вечером, уложив бабушку спать, сидела и старательно переписывала в десятый раз свою небогатую автобиографию, стараясь избежать помарок и ошибок.

На следующий день Марта, облаченная в свою самую лучшую блузку лилового цвета, ожидала на территории конторы приезда Фимы с начальницей. Из окна подъезд к зданию был хорошо виден, и Марта прилипла к стеклу. Она нервничала. Как все пройдет? Фима заверил, что все будет хорошо. Она уже сто раз прошмыгнула мимо тумбы около стенгазеты, убедившись, что бумаги с ее крупным, старательным, круглым почерком лежат на самом видном месте. Теребя шпингалет на окне, Марта вдруг замерла в ужасе. Руки! Ногти были покрыты ужасным красным лаком, облупленным, бросающимся в глаза уродливыми пятнами на неухоженных руках. Месяц назад ей дала его Наташка, прежняя уборщица, сказала, что нашла где-то бутылек с лаком, предложила попробовать. И Марта, не будь дурой, накрасила им свои ногти да и забыла про это. А теперь этот ярко-красный кошмар магнитом притягивал взгляд, давая сомнительную характеристику опрятности своей хозяйки. А вдруг начальница вызовет ее прямо сегодня? И увидит это безобразие? Да она и минуты лишней не станет думать, сразу прекратит разговор! Марта лихорадочно забегала в поисках ацетона. У «своих» в конторе конечно же искать было бесполезно. В магазин бежать — поздно, вот-вот Фима приедет с шефиней своей. Тома сочувственно покачала головой и развела руками — откуда, мол, у меня здесь ацетон?

— Может, не заметит? Не так уж и видно, — попробовала она успокоить подругу.

— Заметит, — уверенно прошептала Марта и принялась остервенело отколупывать лак перочинным ножичком, заимствованным у Томы. Скребла свои ногти так, словно именно от этого зависело успешное решение ее вопроса.

Когда машина подъехала и бесшумно остановилась у дверей особняка, Марта уже почти закончила. Лак еще кое-где был виден, но общий вид рук уже так не ужасал.

Она отскочила от окна и встала у двери, ведущей из конторы в общий коридор фирмы. Эту дверь держали как запасную, и обычно она оставалась запертой, но в этот день Марта открыла ее и сделала вид, что усердно оттирает невидимое пятно на дверном косяке.

Фима галантно распахнул двери перед холеной высокой дамой со взбитым шиньоном на затылке. Он говорил тихо, но Марта могла слышать, как он перечисляет помещения, занимающие первый этаж. Вот он указал на кухню, архив, и… и ускорил шаг, проходя мимо стенда со стенгазетой.

— А там что? — Дама развернулась на каблуках и ткнула наманикюренным пальчиком в сторону Марты, задержав брезгливый взгляд на невнятного цвета тряпке в ее руках.

— А то крыло занимает другая организация, — Фима, глядя бесстыжими глазами мимо застывшей в недоумении Марты, зашагал дальше, — они скоро отсюда съедут, как я слышал. Здание-то ведь райкомовское.

Дама удовлетворенно кивнула и в ту же секунду, начисто забыв и о Марте, и о конторе, величественно направилась вслед за учтивым водителем.

На следующий день Марта узнала, что на место уборщицы райкома взяли хорошенькую девицу, оказавшуюся (совершенно случайно!) племянницей Фимы.

Когда через полгода контору выселили-таки из особняка, Марта уже успела закончить курсы машинисток и устроиться секретаршей к директору швейной фабрики. Еще через полгода она превратилась из Марты в Марту Феоктистовну, ассистентку и, по совместительству, любовницу директора фабрики, который поставил ее вскоре во главе ателье и внезапно скончался. У Марты обнаружился талант к кройке и шитью, что принесло ей славу портнихи, очередь заказчиков и довольно большие по тем временам деньги и возможности.

Обидное недоразумение с Фимой она вспоминала лишь изредка, обида давно поблекла, лицо хитроглазого водителя постепенно стиралось из памяти, вытесняемое более полезными вещами. Осталось от того происшествия лишь недоверие к мужчинам да стремление к независимости любой ценой.

Замуж она все же вышла, чтобы «как у всех», но в душе всегда знала — муж ей нужен лишь для статуса. Дела в ателье процветали, Марта Гурова стала уважаемой дамой, имела все, о чем только мечтала, и превратилась из незаметной мышки в уверенную, властную женщину.

Было время, когда она пожалела о замужестве, когда вдруг усомнилась в своем неверии в любовь, когда встретила человека, который показал ей другой мир, другие отношения, но… Не сложилось. Промелькнуло, как комета на ночном небе, и исчезло, оставив… Ах, впрочем, зачем об этом…

Когда у Марты родился сын, она восприняла это известие весьма спокойно. Сначала огорчилась, что не девочка, но потом решила, что и мальчишку можно вырастить с умом, только надо не давать мужу вмешиваться в воспитание, дабы не портил ребенка своими идиотскими мужскими принципами.

Она устало лежала на родовой кровати и думала о том, что во всем этом по-настоящему радует, в общем-то, только одно — наконец закончились эти бесконечные родовые муки, скрутившие ее до беспамятства. А во всем остальном появление орущего младенца с остатками белой смазки на голове и тельце ничего хорошего, кроме дополнительных проблем, не сулило. Бессонные ночи, разрывание между работой и домом, придется няньку нанимать, чтобы не бросать любимую работу. Да где еще найти нормальную, чтобы дом не обчистила, тоже вопрос. Сидеть с сыном Марта не собиралась. Как только придет в себя — сразу обратно на работу. Доверять управление крупным ателье мод помощникам она не собиралась. Все развалят, напортачат, потом не восстановишь. У нее были такие клиенты, что даже малейшая ошибка могла стоить всей репутации. Жены и любовницы всей верхушки обшивались у нее, да и их мужья иногда тоже заглядывали. Даже муж, работавший у нее в ателье бухгалтером, не вызывал полного доверия — он мог только помогать, но не управлять.

Марта привыкла держать все под контролем и обожала свою работу. Но к сорока годам она поняла, что часики тикают и если она не родит ребенка сейчас, то уже не родит никогда. А ребенок вроде как нужен — так принято, у всех есть дети, и у нее должен быть. Усыновлять чужого с неизвестными генами она не собиралась, поэтому, рассчитав с помощью врачей все вплоть до дня зачатия, она забеременела, и вот результат — сын. Муж радовался до слез. Он уже и не верил, что жена когда-нибудь согласится завести ребенка. Сколько он ее знал, она работала двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Он и не заикался о ребенке, боясь обрушить на себя гнев супруги. Но чудо свершилось — на свет появился-таки наследный принц — Александр Владимирович Гуров. Уже в первые дни после рождения он напоминал херувимчика с итальянских фресок. Большие голубые глаза, белоснежная кожа с нежной сеточкой розовых сосудов, пухлый розовый ротик, жадно причмокивающий у маминой груди.

Марта смотрела, как младенец жадно захватывает сосок, и думала о том, как же сильно он зависит от нее. Мысль эта грела и отталкивала одновременно. Приятно было, что маленькое существо настолько всецело принадлежит тебе, зависит от тебя, что даже полчаса не может просуществовать без твоего участия, но неприятно было то, что такая беззаветная привязанность будет требовать такой же и от нее, а это в ее планы не входило.

— Грудь я перевяжу, — безапелляционно заявила Марта Феоктистовна вскоре после выписки из роддома. — Скоро наймем няню, детская молочная кухня — под боком, так и выкормим. Все равно не смогу все время его кормить, мне скоро на работу выходить.

В тот же день она велела приходящей акушерке перетянуть ей грудь. Было очень больно, и к вечеру поднялась температура, но Марта все вытерпела. Звонки постоянных клиенток, капризным тоном спрашивающих, когда бесценная Марта появится в ателье, подстегивали ее желание отстраниться от воспитания сына как можно дальше. Она его выносила, родила, а уж организовать, как его вырастить, она как-нибудь сумеет. Во всех богатых семьях детей растили няньки, чем их семья хуже?

Вскоре была найдена няня — тихая покладистая женщина лет сорока из деревни, звали ее Груня. Жить Груня стала у Марты дома для всеобщего удобства, и уже через три недели после родов Марта Феоктистовна вышла на работу, к радости всех сотрудников, смерть как боявшихся обслуживать высокопоставленных клиентов без начальницы.

Первое время маленький Саша не доставлял Марте никаких хлопот. Спал он в соседней комнате с няней, по вечерам вел себя спокойно, высасывал до дна молоко из бутылки и спал, улыбаясь во сне. Она даже полюбила проводить рядом с ним время после работы, смотреть, как он красив, радоваться, что ее произведение совершенно, как она и хотела.

— Ну что, маленький, соскучился по маме? Соскучился? Я тоже. Смотри, какой тебе мама костюмчик принесла. И шапочка, и конверт — все под цвет. Нравится? Груня, завтра в поликлинику наряди его в этот комплект — пусть мой сын будет самый красивый.

— Хорошо, Марта Феоктистовна. Мы сами с Сашуней поедем?

— Да, я пришлю машину. Я не смогу, ко мне как раз утром придет важная дама. Потом позвонишь мне, скажешь, как все прошло.

Так рос Саша до семи месяцев, когда вдруг на радость няне и отцу начал ползать. Вот тут-то и начались мучения Марты. Ее вдруг начали терзать кошмарные видения на работе — вот он дополз до розетки и вставил туда шпильку, вот он на кухню заполз и перевернул на себя кастрюлю с плиты или же что-то острое на ковре нашел и в рот засунул… Всего и не перечислишь. Марта стала по десять раз на дню звонить домой и пытать Груню, хорошо ли она следит за Сашей, не выпускает ли его из виду, уверена ли, что он далеко от опасных мест. Посылала мужа домой проверить, все ли в порядке, ездила сама всякий раз, как выдавалась свободная минутка. А когда Саша пошел, тут уж она совсем потеряла голову от беспокойства. Неожиданно она поняла, что ребенок этот — самое дорогое в ее жизни существо. И что существо это совершенно беспомощно перед лицом мира, полного опасностей. И кто, как не она, мать, должен защитить его от опасностей?

Работу свою Марта продолжала, но теперь стала все чаще перепоручать задания помощникам, а сама срывалась домой. Появилась навязчивая идея, что ребенка лучше будет накормить самой, Груня может что-то неправильно сделать, не так картошку разомнет, не так мяско порежет, ребенок подавится, отравится, да что угодно может случиться! Купать тоже никого не подпускала — не удержат, уронят. Даже мужу своему не доверяла — уж лучше пусть на работе свою энергию тратит. А ребенок этот ее, она его родила, и она знает лучше, что ему необходимо.

Груня за спиной хозяйки крутила пальцем у виска.

— Совсем наша Марта спятила. Скоро привяжет к себе сына, чтобы на работу с собой носить, и на том успокоится.

Марта сына к себе не стала привязывать. Она привязала к нему себя. С директорства ателье она ушла, стала брать заказы на дом, вспомнила былые навыки портнихи. Клиенток денежных у нее было по-прежнему много, так что деньги в доме всегда водились.

А мальчик тем временем рос небывало смышленым.

К трем годам он уже читал целые слова, знал счет и очень красиво рисовал. Комната матери всегда была усыпана выкройками и рисунками с моделями для платьев и костюмов. Саша иногда брал краски и раскрашивал их, за что от матери попадало до определенного времени. А потом она увидела, что раскрашивает он не просто так, а со смыслом. Там кармашек дорисует, там пуговички, там рисунок добавит. И у платья менялся вид. А уж его собственные рисунки просто восхищали Марту. У ребенка явно наметился художественный дар.

— Наш сын очень талантлив, — сказала она мужу. — У него дар художника, и это надо развивать.

— Так давно уже пора с его способностями что-то делать, — согласился Гуров-старший, — он и считает хорошо.

— Нет, математиком ему не надо становиться. Что толку? Не прокормит его это. Ты вот как сидишь в бухгалтерии, так и будешь сидеть со своими цифирками, моему Сашеньке такого счастья не надо. Пусть будет художником или модельером, прославится. Я все для этого сделаю.

— Да зачем ему быть художником? — попытался возразить Гуров, но получил в ответ такой яростный взгляд, что тут же стушевался. — Ну почему бы и не художником?

— Вот и я про это. Надо узнать, где у нас студии или кружки есть для таких маленьких. Займись этим, потом подумаем, куда его отдадим.

Кружок такой нашелся. Его вела пожилая армянка, Стелла Ашотовна, много лет занимающаяся с одаренными малышами. Кружок-студия был организован при художественной академии, и принимали туда только по блату, для всех остальных там всегда было «и так слишком много детей». Увидев рисунки Саши, Стелла Ашотовна даже не стала начинать свой обычный монолог по поводу переполненной группы, а взяла мальца с ходу. Первое же занятие перепортило Марте Феоктистовне все нервы. Родителей из студии выпроваживали, и она целый час провела в сомнениях — все ли нормально с ее драгоценным сыном, не поранился ли он кистью, не попал ли краской в рот или в глаз, не обидел ли его кто из группы… После нескольких занятий Марта приняла решение — со студией покончено, слишком много потенциальных опасностей. Саша еще маленький, к такой самостоятельности не готов. Лишать своего сына возможности художественно развиваться она не хотела и в итоге нашла молодого художника, согласившегося проводить занятия с Сашей на дому.

Платья Марты становились чуть ли самыми модными и престижными во всей Москве, и вскоре Марта уже могла нанять для Саши какого угодно учителя. Когда пришла пора идти в школу, мальчик был настолько развит, что мог запросто попасть сразу в третий класс. Но пускать маленького, неподготовленного к жизни в коллективе, одаренного мальчика в более старший класс значило подставить его под травлю одноклассников. Никто не любит вундеркиндов. Да и представить себе, как это Саша будет по полдня пропадать в школе без Мартиного присмотра, было просто нереально. Директриса школы тоже обшивалась у Марты и пошла семье Гуровых навстречу — Сашу перевели на домашнее образование. Договорились в школе, что он будет регулярно сдавать экзамены и таким образом переходить из класса в класс.

Гуров-старший все это жуть как не одобрял.

— Ты мальчишку губишь своей опекой, Марта! Ему уже давно пора со сверстниками играть, в футбол гонять во дворе, а ты что из него делаешь?

— Ты вот гонял в детстве, и что вышло? Ничего путного не вышло. Пусть у него будет возможность развиваться согласно его талантам.

— Да ты же его не спрашиваешь даже, чего он хочет! Ты же все за него решаешь. Нельзя так! Загубишь пацана!

— Он потом мне еще спасибо скажет. А ты как не понимал ничего в воспитании, так и не понимаешь. И не вмешивайся, прошу тебя. Когда мне понадобится, я спрошу твоего мнения.

Гуров-старший потерпел-потерпел такое отношение к себе еще пару лет, да и слинял из дома. От жены подальше. Марта и не сопротивлялась. Ничего общего с мужем у нее давно уже не было. Подмога ей была не нужна, деньги сама зарабатывала, в воспитании сына он только мешал. Сашу Гуров-старший навещал исправно и с каждым разом замечал, что глаза у сына становились все грустнее и грустнее.

— Что, запарился уже от этой жизни?

— Папа, почему она не слушает меня, а? Я хочу в школу, в нормальную школу. Я не хочу этих бесконечных занятий на дому. И так меня все каким-то уродом считают, как будто я инвалид. Скажи ей, папа, ну пожалуйста!

— Не знаю, сынок. Она и меня не слушает.

— А можно я к тебе перееду? С тобой буду жить?

— Я бы с радостью, но ведь она не отдаст. А ты еще маленький.

Гуров боялся, что Марта услышит эти разговоры и обвинит его в том, что это он внушает ребенку подобные мысли. Он стал приходить реже, чтобы реже испытывать чувство вины перед сыном.

В двенадцать лет Саша вдруг перестал радовать Марту своими успехами. Из мальчика с горящими глазами превратился в вялого, безразличного подростка, потерял интерес к учебе. Много спал, смотрел телевизор. С трудом сдал очередные экзамены. Перестал рисовать. Совсем. Марта встревожилась. Потащила мальчика по всем врачам, но те ничего не нашли.

— Похоже, переутомился ваш парень, — заключил старенький профессор по детским болезням, — ему надо отдохнуть, сменить обстановку. И все наладится.

— Очень хорошо. Он и так опережает своих сверстников в учебе, не грех и отдохнуть годочек.

И Марта стала усиленно развлекать сына. Возила его в санатории, пользовалась связями своих клиенток, доставала путевки в лучшие оздоровительные места, водила его в цирк, театры, парки. Первое время усилия дали результаты, но уже через полгода Саша опять сник. Стал грубить матери, срываться на Груне, дерзить учителям. Только с отцом нормально разговаривал, но Марта, видя это, жутко ревновала и стала еще больше ограничивать визиты бывшего мужа, боясь «опасного» влияния.

В пятнадцать лет Саша сбежал из дому. Марта взбесилась, подумала, что сын умотал к папаше. Но не тут-то было. Саша сбежал не просто из дому. Он сбежал от своей опостылевшей жизни в золотой клетке. Подальше. В противоположном направлении. На самое дно. Бродяжничал, сдружился со шпаной, царствующей «на дне». Как ни странно, но мимозный образ жизни, как оказалось, не сломил дух, заложенный в нем при рождении. Помыкавшись новичком, получив свою порцию побоев и оскорблений, он научился давать сдачи, пресекать обидчиков и входить в доверие к сильным мира бродяжек. Он быстро освоил законы нового общества, принял их и вскоре уже был среди тех, кто «рулил».

Однако эта жизнь не заинтересовала его. Через полтора года он нашел более близких себе по духу друзей — вольных художников. Тех, что пишут картины на бульварах, когда захочется, подрабатывают на настенных разрисовках и спускают деньги на выпивку и прекрасных женщин на общих тусовках. Покровительствовал этой тусовке уличной богемы некий Гриша Линько, распределявший подфартившую работу для художников. Все доходы стекались к нему, и он же решал, что с ними делать и сколько кому дать. И хоть он умудрялся не ущемлять свободный дух примкнувших, авторитет его оставался нерушимым среди обитателей его студии в подвале старого дома близ одного из вокзалов. Среди них Саша прижился быстро, и ему довольно долго удавалось сохранять там место «своего в доску» парня. Звали его теперь Алекс. О родителях не вспоминал, хотя несколько раз видел мельком и отца и мать, но успел скрыться. Матери он с самого начала отправил письмо, где сказал, чтобы не искала, что уехал на Север и не вернется. Когда он видел ее в последний раз, она сильно постарела, шла нетвердой походкой и вообще была словно не в себе. Увидь она Сашку, она бы и не узнала в длинноволосом парне со спадающими на глаза кудрями, в потертых джинсах и линялой футболке своего сына. Слишком не вязался образ уличного хиппи с грубыми манерами и развязной речью с милым домашним мальчиком в белой рубашечке, каким он когда-то был.

А потом случилась большая драка. Кто начал первым и в чем была причина — после не помнил никто. Но драка случилась масштабная. Повышибав друг другу мозги в душном накуренном кабаке, большая часть компании угодила в ментовскую, часть — на кладбище, а часть — в больницу. Алекс очнулся с тяжелой травмой головы в Склифе и долгое время по кусочкам собирал в памяти всю свою жизнь. Сложив в единое целое свои двадцать прожитых лет, Алекс понял, что пора начинать новый этап. Свою порцию уроков жизни и свободы он получил, уже никто не посмеет обозвать его домашним хлюпиком, но в двадцать лет этого уже недостаточно для самоутверждения.

Глава 6

— Давай, парень, садись рядом, угощайся.

Сосед по палате, немолодой грузный мужчина с седыми волосами, поставил тарелку с яблоками и апельсинами на стул и установил его посередине палаты.

— Давай-давай, не стесняйся.

Соседа, видимо, подселили, пока Алекс был на сдаче анализов. А куда, интересно, дели бывшего, киргиза с рассеченной губой? Неужели так быстро выписали? Впрочем, он за все время по-русски ни слова не сказал, так что Алекс с ним и не общался. Этот выглядел слишком прилично для отделения, куда попадали в основном «неблагополучные» пациенты.

— Спасибо, не хочу, — буркнул Алекс и отвернулся к стене.

— Что же мне теперь — одному эту гору поедать? Нет, друг, я и так толстый. К тому же меня все еще тошнит после сотрясения, а ты, я смотрю, на поправку идешь.

— Откуда вы знаете?

— Видно. Давно здесь?

— Да уж неделю.

— И что, никто не навешает?

— Некому.

— Сирота?

— Вроде того.

Сосед внимательно посмотрел на Алекса и покачал головой:

— Вроде того, значит. Понятно-понятно. Ну так что, давай знакомиться? Антон Петрович Ковальчук.

— Алекс.

— Алексей?

— Нет, — отрезал Алекс. — Не Алексей, не Александр, не Саша и не Шурик. Именно Алекс.

— Ну хорошо, Алекс. А дальше?

— Нет никакого «дальше».

— Сбежав из дому, фамилию забыл прихватить?

Алекс встрепенулся.

— Что?

— Да ладно тебе. У тебя же лицо — открытая книга. Все можно прочесть без труда. Захотел свободы, сбежал, а теперь вот плоды свободы пожинаешь, так?

Алекс молчал.

— Ну да мне дела нет, что там у тебя в жизни происходит. А вот трапезу разделить я всегда рад. Ну чего упираешься?

Алекс нехотя сел на кровати и протянул руку к фруктам. Откусил яблоко, залюбовался сочной пенкой, выступившей на белой мякоти. Дядька ему нравился. Лицо хорошее. Уж за это время он научился разбираться в лицах.

— Ты здесь с чем — боевое ранение?

— Угумс. — Алекс звонко хрустел яблоком. — А вы?

— Глупость несусветная. Упал с лестницы. Как неосторожный ребенок. Потерял сознание, меня срочно сюда приволокли.

— Я уже выписываюсь скоро, — сказал Алекс, — говорят, хватит мне койку здесь занимать.

— Да я тоже долго не задержусь. Надеюсь. Вроде ничего страшного. А ты чем вообще занимаешься?

— Кто? Я? — Алекс немного смутился. — Художник.

— Да ну? — почему-то радостно удивился Антон Петрович. — Рисуешь, значит? В студии или где?

— Ну у нас с ребятами есть студия, — нехотя ответил Алекс. — Но не знаю, вернусь ли туда. А так работаю по мелочи, на заказ или просто для себя пишу, а потом продаю.

— Как-то ты без энтузиазма об этом говоришь. Обычно художник горит своей работой.

— Вы так хорошо знаете художников? — усмехнулся Алекс. Ковальчук неопределенно пожал плечами.

— Да я рисую больше для заработка. Рисую-то ерунду всякую — пейзажики, портреты, не мое это.

— А что — твое?

— Сам не знаю. Да какая разница, деньгу приносит — и хорошо.

— Значит, после выписки в студию ты не вернешься. Дома у тебя как такового, наверное, нет?

— А вам-то что? — ощетинился Алекс. — Чего вы вообще меня все выспрашиваете?

— Да просто из любопытства.

— А я вам не зверушка в цирке, которую из любопытства рассматривают. И вообще, я спать хочу.

Алекс демонстративно отвернулся к стене и накрылся одеялом по самые уши. Но спать не хотелось. Действительно, куда он собирается возвращаться? Студию разгромили, ребята все разбежались, после той истории никого еще долго не соберешь под одну крышу. Время хиппи, наркотиков и свободного творчества закончилось. Гриша убит. Тусовка из подвальной студии разбита на мелкие кусочки. С голоду он, конечно, не помрет, в руках есть ремесло, которое худо-бедно прокормит. Но где жить? Шастать по чужим пристанищам надоело. И вообще потянуло на нормальную жизнь. Чтобы просыпаться в своей чистой постели, принимать душ и пить кофе за чистым столом. Бунтарский дух получил сатисфакцию за годы тюрьмы под маминой опекой, и теперь Алекс Гуров находился в сбалансированном состоянии — бродяжная юность компенсировала мимозное детство, и можно было начинать с чистого листа. Без сожалений о сделанном или несделанном. Можно было даже вернуться домой, но это значило изменить своим принципам, признать поражение, не хотелось проходить через то, от чего он так долго бежал. Другой вариант — отец. Если попытаться найти его, то он поддержит, может приютить. Хотя бы на время. А потом… А что потом, Алекс не имел ни малейшего представления.

Он услышал, как открылась дверь в палату и медсестра сахарным голосом проворковала:

— Антон Петрович, вы уж простите за задержку, но палату только-только освободили. Сейчас там приберемся и сразу же вас переселим.

— Спасибо, милая. Я, как видите, готов.

— Гуров, а вам забыли взять еще один анализ. Придется пройти в процедурную, пока медсестра еще не ушла.

Тон обращения к Алексу был уже другим, но все равно сладким. Внешность Алекса компенсировала все то сомнительное, что стояло за его прибытием в клинику. Из херувимчика Сашеньки вырос красавец парень. Высокий, с тонким, аристократичным телосложением, с золотистыми кудрями, обрамлявшими голубоглазое лицо с чертами греческого бога. Девчонки не могли сдержать вздоха умиления, когда видели его. Алекс почему-то всегда немного смущался эффекта, оказываемого им на женский пол. Сам он в своей внешности ничего особенного не видел, кроме высокого роста. Но так ведь это у каждого третьего парня встретишь! Ему всегда казалось, что его внешности не хватает мужественности испанского мачо, но девушек этот факт, видимо, не волновал.

— Подойду, — буркнул он в стену.

— Сейчас надо подойти, а то закроют процедурную. Проводить?

— Сам справлюсь.

Он всунул босые ноги в тапочки и зашаркал в процедурную в противоположном конце коридора. Когда он вернулся, соседа уже не было. Его перевели в одноместную палату, куда обычно помещали только по особому указанию заведующего отделением.

«Оно и видно, что шишка какая-то, — подумал Алекс. — И чего я на него окрысился? Нормальный мужик. Или я просто разучился общаться с нормальными людьми? Нет, Алекс, пора с этим завязывать. Пора возвращать крышу на место. Еще одна такая передряга, и можно коньки отдать. А жить хочется».

Вечером того же дня Ковальчук пригласил Алекса на чай.

— Ты уж извини, что одного тебя оставил, — извиняющимся тоном сказал он. — Просто жена сразу договорилась, что меня в одноместную положат, а места не было, вот и поместили к тебе подождать, пока освободят палату. Зато можем друг к другу в гости теперь ходить. И я тебе храпом мешать не буду.

Алекс кивнул, ощущая себя идиотом от того, что согласился прийти. Он чувствовал себя некомфортно и не знал, о чем говорить.

— Интересно было бы услышать твою историю, — сказал Ковальчук как бы между прочим. — У тебя хорошие манеры, да и вообще чувствуется, что ты получил неплохое образование, но почему-то тщательно маскируешься под шпану.

— Я и есть шпана. С художественным уклоном.

— Ну не хочешь говорить — дело хозяйское. А я, представь, тоже из среды искусства. Занимаюсь дизайном интерьера. У меня своя фирма, и я преподаю в Художественно-промышленном университете имени Строганова. Не слышал?

— О вас?

— Нет, — засмеялся Ковальчук, — об университете.

— Слышал.

— Поступать не пробовал?

— Нет. Мне уже двадцать лет. И школу я толком не закончил, какой там поступать.

— Хм… — Ковальчук задумался. Потом достал сумку и стал вытаскивать оттуда разные папки. — Если тебе любопытно, я покажу тебе, чем занимаюсь. Все равно делать нечего!

Он извлек из папки несколько набросков, где схематично был изображен коттедж снаружи и изнутри.

— Нравится? Что скажешь? Ты же художник, у тебя должно быть чутье на такие вещи.

Алекс сначала взглянул лишь мельком, как бы из вежливости, но потом присмотрелся повнимательнее.

— Нормально, — пожал он плечами, — только…

— Что? Говори-говори, мне очень интересно твое мнение.

— Здесь эта барная стойка ни к чему. Вы же убили пространство. Зарезали его этой дурацкой штуковиной. Ее надо было в другом углу сделать. А лучше вообще заменить низким столиком прямоугольной формы на легких ножках, вот так…

Алекс взял карандаш и набросал на чистом листе бумаге свой вариант.

Ковальчук приблизил набросок к глазам.

— Возможно, возможно… Не совсем согласен по форме стола, но идея хороша. Слушай, а давай просто, шутки ради, представим, что нас с тобой попросили преобразить эту комнату. Что бы ты предложил?

— Да что можно из этой коробки сделать?

— Подумай. Набросай эскиз.

Алекс окинул палату взглядом и стал покусывать кончик карандаша. Потом склонился над бумагой и начал быстрыми штрихами делать набросок. Его самого увлекла идея преобразить скучную больничную палату в экстравагантный люкс для творческих пациентов. Он рисовал, стирал и рисовал вновь, бормотал что-то, улыбался сам себе. Через полчаса он протянул эскиз Антону Петровичу. Тот восхищенно прищелкнул языком и улыбнулся.

— Если у тебя нет никаких других планов, то после выписки я мог бы предложить тебе работу у себя в фирме «Ковальчук дизайн». Хочешь?

Алекс опешил.

— Шутите?

— Нет. Абсолютно серьезно. Буду платить зарплату, небольшую, ты ведь новичок, практикант, можно сказать. Еще и проценты от заказов будут. Но все это с одним условием.

— Каким?

— Ты пойдешь учиться. По профилю. Не потому, что это обязательно для работы на фирме, а потому, что это надо для тебя самого. Диплом есть диплом, с этим не поспоришь. Сдашь школьные экзамены, получишь аттестат, потом поступишь в институт. На заочный или вечерний. А днем будешь работать у меня.

— Не знаю даже…

Алекс растерялся. Это означает вновь изменить все его существование. Прощай свободная жизнь, вновь обязательства, вновь возвращаться в общество. Но ведь он сам думал, что пора менять что-то в его сумасшедшей жизни. Он пресытился свободой. Он получил то, что хотел, — независимость. Теперь он может выбрать развитие. Почему бы не воспользоваться предложением Ковальчука? Такое стечение обстоятельств не может быть случайным. Это шанс. Не понравится, всегда можно уйти. Все бросать и хлопать дверью Алекс уже умел. Дело нехитрое. Куда сложнее потом вырваться из хаоса и вернуться к нормальной жизни.

— Но я ведь не дизайнер, я просто рисовал портреты и пейзажи.

— Это я понял. Но у тебя есть чутье, нюх на правильные пропорции, расположение вещей относительно друг друга, у тебя трехмерное воображение. Это очень важно. Откуда у тебя это, интересно было бы узнать? И можешь даже не пытаться скрыть тот факт, что тебе ставил руку хороший мастер. У тебя профессиональная техника, а не уличная. Так?

Алекс усмехнулся. Мамочкины гены причудливым образом реализовались в нем. При всей его ненависти к ней, он, видимо, еще поблагодарит ее в один прекрасный день за то образование, что она насильно впихнула в него, и ту наследственность, что передала.

— Так. Но я не знаю, смогу ли сейчас начать у вас работать.

— Смотри сам. Я предложил, ты — думай.

Знакомство с Ковальчуком возобновилось только через полтора года после выписки из больницы. Перед выпиской Алекса навестили друзья Гриши Линько и сообщили, что Гришка задолжал огромную сумму денег одному из покровителей их тусовки и что теперь отдавать деньги придется тем, кто остался живым и на свободе после последних разборок. Иначе и их всех уничтожат.

— А у меня нет денег, — заявил Алекс. — Откуда у меня такая сумма?

— Да ни у кого нет, мы все на нуле, — шмыгнул носом Вовка, один из напарников Алекса по заказам в прошлом. — Придется их отработать. Все равно так просто нас не отпустят и житья не дадут. Найдут везде, знаешь же.

— А что, есть вариант отработать?

— Да. Один из их паханов решил грехи замолить и храм строит. Сказал, если распишем стены, — свободны от всех долгов. Жрачку, крышу — все дадут на время работы.

— И сколько наших пойдет?

— Сколько осталось. Человек пять-шесть. Но ты же знаешь — нормально работают только трое. Остальные — на фон.

Роспись храма продолжалась почти год. Потом Алексу долго было стыдно звонить Ковальчуку. Он решил найти отца. Встреча вышла скомканной и неловкой. Каждый из них понимал, что слишком много пережито в разрыве друг от друга и что одной встречей обломков не склеишь. Но возобновить отношения были все же рады. От отца Алекс узнал, что Марта умерла полгода назад. От инсульта. Что успела позаботиться об Алексе даже в его отсутствие — заочно купила ему освобождение от армии. А он-то еще удивлялся, почему его военкомат не разыскивает! Квартиру и свои сбережения она оставила Алексу, за вычетом небольшого содержания для Груни, той самой Груни, что воспитывала Алекса с пеленок. Груня продолжала жить в квартире Марты, никто ее не выселял, а кто мог бы это сделать, если хозяина носило неизвестно где. Она присматривала за квартирой, ждала, когда Сашенька вернется.

Смерть матери всколыхнула в душе Алекса противоречивые чувства. Но он не стал в них копаться. Раз уж решил начать новую жизнь, то начнет ее без ковыряний в прошлом. Он был безумно рад тому, что Груня дождалась его, что не уехала в деревню, как хотела поначалу. Он любил ее, как любят самого дорогого человека. Он не любил мать, он не мог позволить себе любить отца, единственным человеком, которого он мог любить без оглядки на обстоятельства, являлась Груня. С ней были связаны самые лучшие воспоминания детства. Она жалела его, понимала и ласкала. Она была той самой жилеткой, в которую всегда можно было поплакать. Она всегда верила, что Саша вернется. И сейчас эта располневшая, заботливая женщина с радостью согласилась продолжать ухаживать за ее «маленьким мальчиком».

К тому времени, когда Алекс наконец созрел для звонка Ковальчуку, он успел получить аттестат зрелости о полном школьном образовании, подстричься и начать носить приличную одежду, благо Марта оставила неплохой капитал, которого хватало на прожитье и содержание квартиры.

С того звонка начался новый этап в жизни Алекса Гурова. Полный творческой работы, учебы, красивых особняков, квартир и клубов в качестве объектов. Как он отдался в свое время бродяжничеству и свободной жизни, так теперь он отдался с тем же вдохновением новой работе и освоению новой специальности. Ковальчук оказался прав — Алекс обладал врожденным чутьем на пропорции, пространство и красоту. Алекс вносил в его объекты оригинальные идеи и нестандартные решения. Они оба выигрывали от совместной работы. Алекс никогда не говорил, как много изменилось в его жизни с появлением Ковальчука, но они оба знали, что удача сидела в больничной палате на подоконнике и довольно покачивала изящной ножкой, когда они встретились. Марте пришлось изменить свою жизнь благодаря предательству, Алексу повезло намного больше — счастливая случайность и протянутая рука помощи оказались тем самым поворотным моментом, которого он подспудно ждал.

Глава 7

Еще не начался ремонт дома, а Кира уже в полную силу ощущала острую нехватку времени. Бесконечно отпрашиваться с работы становилось все более неудобно, оставались обеденные перерывы плюс субботы. На ее счастье, некоторые дизайнерские фирмы соглашались встретиться с ней в выходные и обсудить свои услуги. За три недели Кира обзвонила и посетила около десятка фирм, и каждая из них представила ей интересные проекты и идеи. Но ни с одной из них она не подписала договор. Те фирмы, которые предлагали хорошее качество и профессиональных дизайнеров, просили заоблачные для Киры суммы. А те, которые соглашались на скромную оплату, поражали своей неосведомленностью в вопросе и некомпетентностью.

Кира не отчаивалась и продолжала поиски. У нее просто не оставалось другого выхода — времени самой приводить дом в порядок у нее не было и не предвиделось. А привести дом в желаемый вид как можно скорее хотелось просто до зуда в ладонях. Да еще и сон ее продолжал повторяться с завидной частотой. Она даже удивлялась, если в течение двух-трех недель сон не повторялся. Те же разноцветные стены, огромные окна, просторная студия с мольбертами, дети. Теперь, имея в наличии дом, Кира могла примерить сон на него. И если переделать нижние комнаты под увиденное во сне еще казалось возможным, то представить себе второй этаж студией никак не получалось. Там скошенные от крыши стены ограничивали размах перестановки, да и при всем желании невозможно было убрать все стены. А уж при чем тут дети со странным выражением лиц — Кира так и не поняла. Удивляли их глаза — немного напряженные, заинтересованные и сосредоточенные. Словно они видели что-то совершенно удивительное, недоступное им ранее, делали открытие для себя. Что они видели такое на мольбертах, что могло их так удивить? Ну да ладно, решила она, постепенно выяснится и это. Раз нашли сосну у дома, найдем и все остальное.

Ей самой становилось смешно от своих мыслей, но чудесным образом вся эта ее идея с домом-сном зарядила ее энергией и готовностью к кипучей деятельности. В последнее время на работе у нее эта готовность несколько поубавилась. Да что там несколько — значительно поубавилась. Она уже освоила все, что могла, на своем уровне, а никакого роста не предвиделось. Для вертикальной дипломатической карьеры у нее не хватало образования и опыта работа, а как аналитик она уже переросла свой уровень, и ей хотелось намного большего. Она вдруг поняла, что чувствовал Андрей, когда стал задыхаться на работе. Иногда ей казалось, что она видит ситуацию его глазами, понимает его желание смахнуть все со своего стола и полностью сменить обстановку. Тогда она с идиотской убежденностью решила, что это его блажь, слабохарактерность, неспособность переживать трудности. Она не дала Андрею ни единого шанса объяснить ей свою позицию, она слышала только себя. И только теперь смогла увидеть в этом простое несоответствие желаний и возможностей. Господи, ну почему мудрость и понимание вечно приходят не тогда, когда нужны, а много позже…

…— Машка, как ты думаешь, сколько лет ты еще выдержишь вот так работать?

— Я-то? Не знаю. Вообще, я тебе сейчас одну вещь скажу, только ты не раструби ее по всем углам, а то меня завтра же уволят.

— Маш, ну как я могу! Могила!

— Я планирую выйти замуж, родить ребенка и уйти в декрет. А потом, после декрета, найду себе другую работу, где-нибудь в области бизнеса, в инофирме. Вот что я планирую.

— Тоже мне секрет. Да это и так все знают.

— Не знаю я, что там все знают, но как только у нас с Серегой все утрясется, я так и сделаю.

— Все-таки с Сережей?

— Ну да, куда я без него. Причем рожу двоих подряд, отстреляюсь, посижу с ними хотя бы лет до двух, и вперед — покорять новые вершины. Ты же знаешь, что мне эта работа здесь нужна только для галочки — папе радость доставить. Думаю, что уже достаточно порадовала его своей примерностью, пора и о другом подумать. Хотя, честно говоря, грех нам с тобой, Кирунь, жаловаться. Работа не пыльная, иногда даже интересная, платят правда маловато, но жаловаться все равно грех. Хоть я и стремлюсь сделать отсюда ноги, но если бы платили лучше, я бы осталась. Мне даже нравится временами. Но не до одурения, конечно, но…

— Вот и мне не до одурения. Плохо это, Машка.

— Почему?

— Да потому, что вроде бы тратим здесь все свое время, жизнь, можно сказать, в стенах этого кабинета проходит, а от работы восторга нет.

— А у кого он есть, восторг? Ну ты сказала! Это же тебе не Олимпийские игры — победил, золотая медаль, восторг. Это рутинная работа. Кстати, говорят, сейчас новая политика пошла — женщин продвигать. Мало у нас женщин на видных постах. Так что у тебя все шансы загреметь куда-нибудь в посольство на уровне атташе.

— Да, конечно, — Кира скептически засмеялась, — без меня желающих мало. Да и не в этом дело. Мне почему-то захотелось чего-то другого. Более свободного графика, например.

— Это потому, что ты своим домом занялась. Но этот ремонт не на всю же жизнь! Надеюсь, — ехидно добавила Машка. Идея подруги до сих пор смешила и удивляла ее. Кира никогда не отличалась сумасбродством, а тут выкинула нечто совершенно необъяснимое.

— Ты хоть нашла подрядчиков?

— Нет еще. Ищу. Сначала надо проект сделать. Нормальные фирмы такие цены заламывают, ужас!

— А знаешь что? У моей знакомой недавно делали ремонт офиса. Суперски сделали, ничего не скажешь. Увидишь — закачаешься. Хочешь, я у нее узнаю телефон дизайнеров?

— Узнай. Чем больше информации, тем лучше. Только вот не уверена, что их расценки будут ниже, чем у остальных.

— А ты все же сходи, поговори. Мало ли…

Через два дня Кира стояла у дверей компании «Ковальчук дизайн» с визиткой от Машкиной подруги. Секретарь сказала, что Ковальчук примет ее, как договорились, в два часа.

Ковальчук произвел на Киру очень хорошее впечатление, разложил ей по полочкам все этапы работы, объяснил ей, словно ребенку, как делается дизайн, от обмерочного этапа до зонирования, до привязки сантехники и реестра материалов. Но как бы ни обыгрывали они материалы и прочие расходы, все равно выходило очень дорого для Киры.

— Простите, что заняла ваше время. — Она собрала фотографии и план дома со стола. — Мне надо было сразу начинать с бюджета, которым располагаю. Боюсь, мы не сможем договориться, я не потяну ваши услуги. Хотя, должна признаться, ваши идеи звучат очень интересно. У меня и у самой есть идея, что надо сделать с этим домом, но я не знаю, как правильно ее обрисовать, спроецировать на реальный дом.

— Что значит «на реальный дом»? — заинтересовался Антон Петрович.

— Ну, — смутилась Кира. — Просто у меня есть что-то вроде виртуальной идеи — дом, увиденный во сне, и я очень хочу превратить эту развалюху в Апрелевке в дом моей мечты. Не знаю, почему я вам говорю этот бред, — нервно засмеялась она.

— Любопытно… — протянул Ковальчук. — Впервые такое слышу — чтобы привязывать идею дизайна к увиденному во сне. А вдруг это нереально, неосуществимо технически? Надеюсь, вы не станете упираться в свою идею только потому, что увидели во сне мираж? Вы ведь принимаете в расчет слово «вдруг»?

— Поэтому мне и нужен смелый, креативный профессионал, чтобы не получилось такого вот «вдруг», — засмеялась Кира и встала. — Этот дом должен получиться таким, каким я его вижу. Ну мне пора. Обеденный перерыв уже и так давно закончился, побегу на работу.

— Постойте, — Ковальчук склонил голову набок, с любопытством разглядывая Киру, еле сдерживающую свои эмоции, — я вам могу тут кое-кого порекомендовать. Это обойдется не так дорого. Относительно, конечно. Парень — мой студент, стажируется у нас. Полноценных заказов еще не брал, но за его креативность и качество работы отвечаю головой. Дорого он не возьмет, может даже вообще бесплатно сделает, для практики, если дадите ему простор для творчества. Хотите попробовать?

Кира замялась. Молодой практикант, что он сможет сделать? Даже если бесплатно, вся эта афера может обернуться только потерянным временем.

— Он не подведет, он умничка, — словно в ответ на ее мысли сказал Ковальчук. — У него чутье на правильные ходы, иначе я бы его не рекомендовал, честное слово. Мне ведь тоже авторитет моей компании ронять ни к чему. Только упрямый немного, не любит, когда с его мнением не считаются, но это мелочи. Такая очаровательная женщина, как вы, справится с этим легко. Не так ли?

Кира положила сумочку обратно на стул и вздохнула:

— Зовите своего практиканта. Надеюсь, ему не семнадцать лет?

— Нет, — засмеялся Ковальчук, — двадцать три.

«Целых двадцать три!» — улыбнулась своим мыслям Кира. — Вот и настал возраст, когда рядом с такими вот мальчишками чувствуешь себя зрелой дамой в свои несчастные тридцать лет».

Македонский. Так он появился в ее жизни. Это случилось практически одновременно с появлением дома. Алекс с первой встречи завоевал ее покровительственное отношение и свое греческое прозвище. В ее представлении именно так должен был выглядеть Александр Македонский — белокурый красавец с греческим профилем и ясными голубыми глазами. Правда, ее Македонский почему-то оказался жутко застенчивым парнем. То ли оттого, что впервые работал с клиентом самостоятельно, то ли Кира так на него действовала своим уверенным и всезнающим видом. Он, впрочем, показал полное знание своего дела и умение слушать. Держался очень вежливо и серьезно, все записывал, кивал головой, только смешливые искорки в глазах все равно выдавали его юношеское озорство. Кира попыталась объяснить ему, чего хочет, но «на пальцах» изобразить полную картину предстоящей работы не удавалось.

— Ну как тебе объяснить, Алекс… — Кира, противореча своим принципам вежливости, почему-то сразу начала обращаться к Алексу на «ты», словно нарочито ставя его на более молодую возрастную ступень. Его внимательный взгляд показался ей чуточку более внимательным, чем полагалось при разговоре заказчика и клиента, и она хотела сразу же расставить все точки над «и» — и по поводу возраста, и по поводу субординации.

— Понимаешь, там комнаты маленькие и расположены жутко неудобно, а я хочу просторные, с большими окнами. Большие окна — это обязательный элемент. С них надо начинать, потому что там окна вообще крошечные и невозможные для света, ты ведь понимаешь, о чем я говорю? Маленький, темный дом, но крепкий, основательный…

— Кира Викторовна, может, лучше съездим на ваш участок и посмотрим дом? — вежливо предложил он, выслушав поток ее прилагательных.

— Пожалуй, — пробормотала она, остудив свой пыл. — Только не сегодня. Предупреждаю сразу, что мое свободное время — это выходные. Тебя это устроит?

— Да. Я сейчас не очень занят. Пока.

— Прекрасно. Значит, мы сможем договориться. Как тут у вас принято — контракт подписывать или как? Что насчет оплаты?

— Контракт — это после того как будет ясен объем работы. А оплата — это к шефу, к Антону Петровичу.

— Но ведь труд будет твой?

— Я бы мог сделать это и бесплатно, — предельно серьезно ответил Алекс, — но у нас все решает шеф. Поэтому с ним и разговаривайте.

Алекс так трогательно пытался казаться серьезнее и взрослее, чем был на самом деле, что Кире стало смешно и приятно. Мальчик всеми силами пытался произвести на нее впечатление, и ему это удавалось.

— Как же ты делаешь бизнес при таких требованиях к клиентам? Я имею в виду, если согласен работать бесплатно? Ты так дешево ценишь свой труд?

— А я не делаю бизнес, я занимаюсь искусством дизайна помещений. И получаю за это зарплату к тому же. Но если вам так уж хочется заплатить, то платите. Только обращайтесь с этим вопросом к шефу, как я уже и сказал.

Кира приподняла брови, недоверчиво покачав головой. Энтузиаст своего дела? Чем же он питается, воздухом? Впрочем, это не ее проблемы. И норовист к тому же, как породистый скакун. Не зря ее Ковальчук предупреждал.

— Ну хорошо. Поняла. Вернее, ничего не поняла, но это не важно. Я просто не хотела бы показаться халявщицей.

— Вы такой и не кажетесь.

— Это радует. Я хочу заплатить и хотела бы обсудить это заранее.

— Назовите свою сумму, и мы это обсудим.

— Хорошо, как только определимся с объемом работы, обсудим и сумму. Так что, где встретимся в субботу?

— У меня нет машины, — смутился Алекс, и его щеки порозовели, к великому Кириному удовольствию («Неужели еще такие юноши существуют!»). — Может, вы за мной заедете? Хотя я могу взять такси, — добавил он поспешно.

— Нет, не надо. Удобнее со мной. Я прямо сюда и заеду, мне по пути. Да, можешь звать меня Кира, не такая уж я старуха.

— Да я… — Алекс аж привстал с кресла от смятения. — Я и не думал ничего такого, я так ко всем клиентам!

— Ладно, ладно, убедил. До субботы!

Кира, напевая любимую мелодию, помчалась на работу. Кажется, дело сдвинулось с мертвой точки! Во-первых, ей понравился и сам Ковальчук, и стиль его работы. Значит, Македонский, то бишь Алекс, будучи его учеником, тоже будет работать в таком же стиле. Во-вторых, Ковальчук ясно дал понять, что работа Алекса будет стоить гроши, если Кира доверит ему полностью весь проект. Ну что же — почему и нет? Будет контролировать, корректировать, и деньги сэкономит. И потом — он очень милый мальчик, этот Алекс. Какая-то детская застенчивость, не вяжущаяся с его высоким ростом, крепким телосложением и дерзостью в глазах. На домашнего маменькиного сынка он не был похож, но и на уличного оторви-голову тоже. Пожалуй, симбиоз того и другого. Эх, был бы постарше… Может, роман можно было бы закрутить, а так… Нет, в воспитательницы детского сада Кира играть не намеревалась. Не ее стиль. Ей уже и с ровесниками становилось скучно. Чего стоит только ее бывший муж — даже будучи старше ее на шесть лет, все равно проигрывал ей во многом, как она себя постоянно убеждала. А Лева? Тот вообще человек без возраста. Такие, как он, и в двадцать, и в сорок, и в пятьдесят будут легкомысленными детьми.

Другое дело Глеб. Глеб… Кира вспомнила о нем и взгрустнула. Какая ирония судьбы. Ей до сих пор казалось, что все, что тогда случилось, это водоворот, в который их всех затянуло с неумолимой силой. Одной рукой судьба забрала у Киры мужа при помощи жены Глеба, другой — подарила ей шанс избавиться от страхов прошлого при помощи самого Глеба. Она познакомилась с ним как раз в то время, когда всеми силами пыталась спасти положение мужа на работе. Статья, написанная тогда Кристиной, поставила под удар Андрея, его хотели обвинить в утечке политической информации, грозили расследованием, увольнением из МИДа. И хотя Кристина и сама не знала, как ее использовали, мерзким образом подставили, Кира старалась воздействовать на нее через ее мужа, пыталась заставить ее помочь спасти репутацию Андрея. Кто бы знал, что ее знакомство с Глебом выльется в неожиданную близкую дружбу, трогательную любовь со стороны умирающего от рака больного к полной энергии молодой женщине. Кира не пыталась спровоцировать его любовь, она и сама не знала, как все вышло. И тем не менее…

Этот удивительный человек сумел изменить жизнь Киры, подобрал к ней ключик и нашел решение ее главной проблемы. Если бы Глеб через своих друзей не откопал в архивах свидетельство о том, что Кирин брат погиб от порока сердца, несовместимого с жизнью, так и жила бы Кира со съедающей ее изнутри мыслью, что именно она стала причиной смерти Антона. И неизвестно, в какую нервную истеричку превратилась бы она к настоящему времени, не случись такого очищения мозгов и памяти.

А потом случилось ужасное и непоправимое. И Кира стала чуть ли не последней, запоздало узнавшей о смерти Глеба. Известие, что он не уехал ни в какой Тибет, как обещал ей, а умер в хосписе для больных раком, словно обесточило ее. Она рыдала и не могла простить себе невысказанные слова, что так легко дала ему уйти, что даже не попрощалась, не заметила очевидных тревожных сигналов. Она пошла на разрыв их отношений, так как думала, что они могут навредить ее браку. Какая глупость, если бы она тогда знала всю правду! Глеб отпустил ее только потому, что знал о приближающемся конце. Простил ли он ей стремление использовать его ради своего мужа? Понял ли, почему она поступила так, а не иначе? Почему так отчаянно хотела вернуть все на прежние рельсы: карьеру мужа-дипломата, его положение, стабильность в их семье? Когда она узнала о его смерти, она уже знала и о Кристине с Андреем, и обо всем, что стояло за этой историей. Она уже знала, что во время командировки в Папуа-Новую Гвинею Андрей нашел там не только неприятности по работе, но и женщину-мечту, зачавшую от него ребенка, женщину-ветер, закружившую его в вихре свободной от условностей жизни. Она также узнала, что брак Кристины и Глебы был простой фикцией, условностью. Узнала, что настоящим ее врагом была вовсе не статья Кристины, и борьба шла вовсе не на карьерном фронте, а на территории извечного треугольника между Кристиной, Андреем и ничего не подозревающей Кирой. И это только обострило горечь утраты и чувство вины перед Глебом. Она знала, что потеряла очень дорогого друга. Ближе, чем Глеб, у нее друга не было. И хотя дружба эта была очень кратковременной и полной недомолвок, она все равно была и осталась для Киры жемчужиной в копилке отношений с людьми.

— Тебя тут обыскались, — зашипела Машка с порога. — Где тебя носит?

— Да опять ходила по поводу проекта для дома. К тому самому Ковальчуку, о котором ты рассказывала.

— И что, снова пшик?

— Нет. Как раз наоборот — кажется, я нашла, что искала. Этот твой протеже Ковальчук оказался очень дельным дядькой и порекомендовал мне своего помощника за небольшую оплату. Для него это будет что-то вроде стажировки.

— Любопытно, любопытно… — многозначительно протянула Маша. — И что это вдруг такой гигант, как Ковальчук, альтруизмом занимается?

— Не он, а его помощник.

— Видать, понравилась ты ему, Кира Викторовна.

— Расслабься. Ничего такого не было. Просто его моя история со сном заинтересовала.

— Скоро уже пол-Москвы будет о твоем сне знать.

— Когда это произойдет, можешь смело отправлять меня в психушку. А пока знают лишь несколько человек. Если ты, конечно, не постараешься разослать пресс-релиз об этом в виде оповещения. Ладно, — Кира плюхнулась на свой стул. — Так кто меня искал?

— Зелотов. Просил зайти, когда вернешься с обеда.

— Валерий Маркович? С чего это вдруг я ему понадобилась? — удивилась Кира. Зелотов работал совсем в другом отделе и с Кирой практически не пересекался. Она продолжала свою дружбу с его женой, Алевтиной, начатую еще во времена, когда Зелотов был начальником ее мужа, но с самим Валерием Марковичем виделась все реже и реже.

Повод, по которому Зелотов вызвал Киру, касался работы. Но не той, что входила в обязанности Киры в МИДе. Как оказалось, Зелотов решил открыть консалтинговую фирму. В последние годы в Москве открывалось все больше и больше международных проектов, и для них требовались консультанты как из-за рубежа, так и из России. Зелотов через свои связи имел выход и на тех и на других. Кроме того, он мог создать прекрасную «крышу» и источник информации для подобной фирмы, ведь вся информация о работе международных проектов проходила через МИД. Идея эта давно витала в его голове, но у него все не было времени и возможностей заняться этим. А тут нашелся партнер — Рональд Шварц, немец, желающий вложиться в это предприятие и получать свои дивиденды. Они собирались создать базу данных консультантов со всего мира и посредничать между проектами и консультантами за проценты с их гонораров. Зелотов все просчитал — при не очень больших затратах можно очень быстро начать зарабатывать неплохие деньги. Но ему нужен был помощник. Оформление документов на регистрацию, корреспонденция, вся эта бумажная и процедурная возня должна была кем-то решаться. Киру он позвал именно для этого — молодая, энергичная, заслуживающая доверия Доронина как нельзя лучше подходила на эту роль.

— Ну что ты думаешь, найдешь время этим заниматься? — спросил он, объяснив ситуацию.

Кира задумалась. В общем-то, дело было ей по силам, но вот со временем… Сейчас еще ремонт дома прибавился… Но отказывать Зелотову она не могла. Слишком много он сделал для нее в свое время, пора платить по счетам.

— Смогу, Валерий Маркович.

— Поначалу я тебе много за это платить не смогу, сама понимаешь, но как раскрутимся, тогда, надеюсь, появятся деньги. Если дело пойдет и будет слишком много работы, наймем еще кого-нибудь тебе в помощь. У тебя ведь и своей работы хватает в отделе.

— Ну до этого еще дожить надо. Давайте начнем, а там видно будет, — бодро ответила Кира. — Я все выясню, что требуется для регистрации. Потом вам доложу.

— Умница, — довольно улыбнулся Зелотов. — Ты только особо об этом не распространяйся, хорошо? Сама понимаешь, это между нами, конфиденциально. Мое имя не должно светиться для широкого круга. Кому надо, и так будут знать.

— Конечно, Валерий Маркович.

— Молодчина. Буду ждать результатов. Отцу привет передавай. Как он там, кстати?

— Спасибо, хорошо. Копается на даче, шуршит по хозяйству.

— Витя? По хозяйству шуршит? Не могу себе даже представить его в роли дачника.

— Ну всему когда-то приходит свое время. Наработался он, теперь отдыхает.

— Эх, когда уже и я выйду на пенсию и смогу вот так же ни о чем не думать?

— Успеете еще, — улыбнулась Кира. — Это дело такое, что ни от кого не убежит.

— Это точно. Ну давай, жду от тебя новостей.

Ну вот. То от скуки на работе помирала, то теперь все сразу на голову свалилось. И дом, и фирма зелотовская. Как не вовремя он все это затеял! И ведь знал, что она не откажет. Ночами, что ли, работать? Там ведь тьму документов придется готовить. А бегать когда, спрашивается, по всем инстанциям? И так в последнее время часто отпрашивалась. Не очень-то ей и хотелось заниматься бумажной работой для Зелотова, но отказать — значит испортить отношения навсегда. И неблагодарной прослыть не хотелось. Придется, Доронина, придется попотеть. Заварила кашу с домом, теперь вот расхлебывай. Дай-то бог, чтобы Македонский оказался смышленым парнишкой и ему можно было доверить дом так, чтобы не ездить туда каждый божий день.

Глава 8

— Это и есть ваш дом?

Алекс, как и все, кого Кира привозила посмотреть на свое приобретение, без энтузиазма оглядывал дом, стоя у забора. Весенние лужи размашистыми кляксами разлились на дороге. С деревьев падали серо-грязные капли воды — остатки ночного ливня. Вороны нагло уселись около лужи во дворе, словно у себя дома. Они так привыкли, что в этом доме пусто, что никак не ожидали приезда человеческих существ. Кира с усмешкой поглядывала на Алекса, растерянно переводившего взгляд с заваленного ветками двора на покосившиеся ставни.

— Что, не впечатляет?

— А вас впечатляет?

— У меня свой взгляд на этот дом. И я очень надеюсь, ты мне поможешь реализовать мою задумку.

Алекс кинул на нее быстрый взгляд и тут же отвел глаза.

— Антон Петрович сказал мне, что у вас какие-то видения есть…

— Не видения, а просто сон, — с раздражением прервала его Кира. Не хватало еще, чтобы он ее за сумасшедшую принял. — Видела во сне, как я хотела бы, чтобы выглядела моя комната. Ну в общих чертах. Многие ведь видят во сне то, о чем мечтают.

«Или начинают мечтать о том, что видят во сне», — добавила она мысленно.

Алекс кивнул и пожал плечами. Чудачества клиентов не являлись для него новостью. Но обычно они черпали свои идеи из журналов, пытаясь совместить несовместимое только потому, что «на фотографии в последнем номере «Интерьера» камин выглядел просто шикарно», или потому, что «у мадам Н. в спальне стоит точно такая же колонна». «Оживлять» идеи из сна ему еще не приходилось. Киру не смутило выражение его лица.

— Попытаюсь тебе объяснить, что к чему. Сразу все не охватишь, будем продвигаться маленькими шажочками. Пройдем внутрь.

Калитка со скрипом открылась и сошла с одной из петель.

— Ну вот — начинать будем с забора и калитки, — засмеялся Алекс. — Они уже оставили заявку на первоочередное обслуживание.

— Точно! Только вход мы перенесем — он должен быть прямо у сосны.

— Почему должен быть? Это же будет немного несимметрично? Или я ошибаюсь?

— Давай договоримся, — вспылила Кира, — если я говорю, что должно быть так-то и так-то, ты не спрашиваешь «почему?», а просто говоришь — выполнимо или нет. Перенести калитку — вполне выполнимо, насколько я понимаю.

«Стоп! — одернула она себя. — По какому праву я на него ору? Он имеет право и на вопросы, и на свое мнение. А если я буду так орать, то он сбежит в следующую же секунду, и я останусь без дизайнера».

— Извини, — пробормотала Кира и направилась к дому. Придется привыкать к подобным вопросам. Ведь все ее идеи взяты из сна, из иллюзии, из плодов галлюциногена червяка-паразита, и объяснять, почему калитка должна быть именно под сосной, а стены в доме непременно разноцветные, придется. И не раз. Надо придумать что-то внятное и вызывающее доверие. Этот мальчик, похоже, дотошный, и просто так не отстанет со своими вопросами.

Алекс, как ни странно, не обиделся на ее выпады. Он спокойно посмотрел на нее, пожал плечами и сказал: «Хорошо». Капризные барышни встречались при его работе не так уж редко. Особенно доставали богатые дамочки из тех, что выбились из грязи в князи, имели минусовое понятие о вкусе и гармонии, но претендовали на истину в последней инстанции. Они так и норовили унизить, показать, кто есть заказчик с деньгами, а кто нанятый исполнитель. Алекс терпел подобное отношение ровно до первого конфликта, а потом просто разворачивался и уходил. Говорил, что не справится с этим заказом, передавал свою часть работы другим. Ковальчук первое время ругал его на чем свет стоит за подобное мальчишество, но потом поутих. Он и сам был таким же — не терпел необоснованных претензий и уж тем более не мог угождать тем, кто пытался его унизить. Со временем Ковальчук стал делать вид, что верит в сказки Гурова о невозможности выполнить заказ, и перебрасывал его на другой проект.

Когда Алекс появился на горизонте вновь после их встречи в больнице, Ковальчук, как и обещал, взял его на работу. Алекс приятно удивлял его своими находками и идеями. С ним было приятно работать, хотя в душу к себе он никого не впускал. Ковальчук смог узнать о нем кое-что, но информация была обрывочная, он никак не мог сложить воедино кусочки гуровской жизни, похожей больше на американские горки, чем на жизнь мальчика из благополучной семьи, в которой он родился.

Казалось бы, жизненные перипетии должны были обозлить, ожесточить Гурова, но он обладал способностью впитывать в себя то, что нравится, и отстраняться от нежелаемого. Он сбежал из дому, чтобы посмотреть другую жизнь и вырваться из золотой клетки, сооруженной матерью, но всегда четко представлял себе, почему он на улице, зачем он живет такой жизнью и что хочет от этого получить. Романтика большой дороги привлекала его только как источник дополнительных знаний и способ, пусть и грубый, освобождения от комплексов детства. Гуров никогда не мечтал бродяжничать всю свою жизнь. Закончив «уличную» школу, он с легкостью переселил себя в новую среду и так же легко пошел по новому пути. Глядя на воспитанного, интеллигентного юношу, никто никогда не догадывался о его бурной юности. А сам он вспоминал об этом, как о совершенно естественном этапе своей жизни, как если бы он когда-то ходил в спортивную секцию, научился кое-чему, но только лишь как любитель. Профессионалом он хотел стать в совершенно другой области.

Когда Алекс немного пообжился на фирме и присмотрелся к работе, Ковальчук настоял на его поступлении в институт. Уговаривать, впрочем, не пришлось. Гуров и сам созрел до мысли, что для работы ему нужны дополнительные знания. Он поступил с легкостью, с первого захода, стал учиться на заочном и продолжал работать у Антона Петровича. В основном ему поручали часть работы в чьем-нибудь проекте, пока не пришла к ним Кира Доронина с мечтательной улыбкой, роскошными карими глазами и сказкой о красивом сне.

На ее вспышку раздражения Алекс только улыбнулся про себя. Она была не из тех мусипуськиных карамелек, которые его выводили из себя. Ее раздражение было вызвано не простым капризом, а чем-то другим. Он подумал, что она либо чего-то стесняется, либо просто не уверена в том, чего хочет. Умная женщина, красивая не конфетно-розовой красотой, а именно тот тип, который привлекал Гурова, — спокойная, неяркая красота, «теплый» тип, как он по инерции определил взглядом художника, женщина-осень, проницательный, пытливый взгляд, намек на тайну, нерешенный вопрос в глазах. Интересно, сколько ей лет? Конечно, она старше его, и не на один год. Ковальчук сказал, она работает в МИДе. Не бизнес-леди и не содержанка у богатого мужика. Интересно все-таки, что ее так разозлило в его вопросе о калитке? Неужели эта сосна имеет для нее какое-то особое значение? Выясним по ходу дела, заключил Гуров и принялся осматривать дом.

— Нам надо будет сесть где-нибудь и нарисовать сначала план дома, как он есть, надеюсь, у вас есть план дома? Он обычно прилагается к ордеру на дом. Есть? Отлично. А потом мы набросаем то, что вы хотите из него сделать, и посмотрим, насколько это совместимо. Желаемое с реальностью, я имею в виду.

— Да вот здесь и садитесь, — Кира указала на старый табурет у окна. — План нарисуем сейчас, а остальное — потом.

Алекс остановился в нерешительности у пыльного стола, потом вынул из кармана салфетку, протер стол и стул и только потом сел и разложил бумаги. Кира быстро отвернулась к окну, чтобы скрыть невольную улыбку. Как это похоже на нее саму!

— Первое, что надо будет сделать, — решительно произнес Алекс, — это проверить дом на скрытые дефекты. Дом старый и может быть полон сюрпризов. Хотя обычно уязвимы деревянные дома, но и в каменных могут быть свои слабые места.

— Но дом простоял столько времени…

— Да, но все же проверить стоит, поверьте мне. Дальше… Предположим, все нормально, строению ничто не угрожает и мы можем перейти к планировке. Эти комнатушки никуда не годятся. Стены надо сносить и расширять пространство, если только вы не планируете в ближайшем будущем завести троих детей и разместить их в отдельных комнатах.

— Не планирую, — улыбнулась Кира. — И большая комната — это как раз то, о чем я тебе говорила раньше. Мне вообще здесь хватит кухни и гостиной.

— Можно сложить камин или купить готовую топку, сейчас столько вариантов…

Алекс говорил и сразу же делал наброски, а Кира смотрела на сосну, и перед глазами всплывали образы увиденного во сне. Он совершенно не вязался с реальностью, как выразился Алекс. Вот сейчас она расскажет, и он скажет ей, что это в принципе невозможно. И что тогда? К чему тогда все затеянное? Зачем ей этот дом, если она не сможет превратить его в мечту? «Чтобы смотреть на сосну у входа», — улыбнулась она сама себе.

— Чему вы улыбаетесь?

Кира и не заметила, что Алекс разглядывает ее.

— Да так, своим мыслям. Готово?

Она заглянула ему через плечо.

— И что теперь?

— Теперь попробуйте обрисовать мне то, чему вы только что улыбались.

Кира засмеялась. Это было бы легко — достаточно взглянуть в окно и посмотреть на сосну!

— Может, я покажу вам каталоги, и вы найдете что-то похожее на ваши идеи?

— Можно попробовать. Но сначала я попытаюсь выразить все на словах. Понимаешь, Алекс, комната должна быть не просто большой, она должна иметь неправильную форму, стены будут образовывать углубления для картин и цветов и будут выкрашены в разные цвета… Игра света и тени, оттенков и форм, понимаешь?

Кира преодолела первоначальную неуверенность и вдохновенно стала пересказывать свой сон. Чем больше она описывала комнаты, тем ярче он вырисовывался в ее памяти. Алекс слушал, поражаясь ее увлеченности. Он начинал понимать, чего она хочет, и ему тоже нравилось. Только вот со студией на втором этаже сомнительно — вряд ли получится сделать там студию. И зачем, спрашивается, ей студия? Человек, совершенно далекий от творчества, если только в качестве хобби рисует пейзажи за окном. Впрочем, стоит подумать. Дом вдруг заиграл в его глазах другими красками и формами, он уже не казался таким мрачным и неуютным, он превратился в пластилин, из которого можно будет вылепить все что угодно. Даже картинку из сна.

Из сна, который тем временем превратился в самостоятельный элемент Кириной жизни. Он приходил, когда ему вздумается, а мог исчезнуть на недели. И еще он как бы играл с Кирой в кошки-мышки. Иногда показывал лишь кусочек дома, оставляя ее на пороге и не впуская дальше, а иногда давал развернутую картину. В последний раз Кира увидела во сне себя, совершенно явственно, со стороны. Она выглядела иначе, чем в реальной жизни. Причем кардинально ее внешность не изменилась, но все же она выглядела иначе. Энергично, задорно, глаза сияли, она что-то со смехом рассказывала людям, сидящим рядом с ней. Происходило все это в комнате, похожей по интерьеру на рабочий кабинет. На столе — ноутбук и чашка на блюдце, а рядом пара стульев, на которых сидели ее собеседники с расплывчатыми лицами.

Картина эта настолько четко, до каждой мелочи, врезалась в ее память, что она могла бы поклясться, что это скопировано прямо из жизни. Кира взяла за привычку записывать в блокнот увиденное во сне. Так потом легче было сравнивать, анализировать. На этот раз она даже нарисовала расположение вещей в комнате. А может, это вовсе не дома, а на работе? Откуда у нее дома рабочий кабинет, да и зачем он ей, если все ее дела совершаются в здании МИДа? Сбитая с толку, Кира все же постаралась изложить свои ощущения от сна на бумаге. Этот элемент был необычным, это уже не просто новая обстановка, это что-то связанное с работой. Кира давно перестала искать смысл в каждом увиденном сне, она выжидала, что еще принесут галлюцинации и что из этого получится. Пока же она активно занялась ремонтом дома.

Алекс Гуров оказался на редкость чутким дизайнером. Он улавливал с полуслова ее идеи, дорабатывал их и приносил эскизы, один за другим, пока она не увидела то, что ожидала увидеть. Но если с первым этажом и двором все было более или менее ясно, то со вторым этажом они никак не могли прийти к согласию.

— Кира, то, что вы хотите, не реально. Не получится сделать там студию. Конструкция не позволяет.

— Придумай что-нибудь. Ты же профи!

— Ничем не могу помочь. Разве что предложить пристройку сделать и в ней — студию.

— Нет, она должна быть на втором этаже дома. Мне видится именно так — там очень светло, такое освещение не может быть на первом этаже. Яркий солнечный свет возможен только на втором этаже.

— Уфф! — шумно вздохнул Алекс. — Не знаю уже, как мне вас переубедить отказаться от этой затеи.

— А если я тебе сейчас еще кое-что скажу, ты меня совсем убьешь.

Кира широко улыбнулась, чтобы смягчить взрыв эмоций.

— Я тут подумала, что мне может понадобиться кабинет. Рабочий такой кабинетик, небольшой, уютный. Так как мы весь первый этаж используем под одну большую гостиную, то кабинет придется сделать на втором этаже.

— Кабинет? Еще и рабочий кабинет? Это плюс к студии? Вы что думаете, у вас там шестьсот квадратов на втором этаже?

Алекс вскочил со стула и принялся возбужденно ходить по Кириной кухне.

— Ну-ну, Алекс, успокойся, — Кира мягко взяла его за руки и усадила обратно. — Я понимаю, что хочу невозможного, но ведь ты и есть тот маг и волшебник, которого я так долго искала.

— Я не маг и не волшебник. И студию я делать не буду. Рабочий кабинет — пожалуйста, но без студии. Вам ведь еще спальни там нужны будут и ванная комната, или вы спать будет на диване в рабочем кабинете?

— Не язви.

Кира поджала губы. Похоже, что с идеей о студии можно пока расстаться. И хотя это смешивает все карты, это неизбежно.

— А если завтра вы увидите во сне космическую станцию у себя дома, вы потребуете от меня включить и это в проект? — вдруг совершенно иным тоном спросил Гуров.

— Что? — от неожиданности Кира не нашлась сразу, что ответить. — Какую станцию?

— Но вы же… Вы же свои идеи черпаете из снов?

— А ты уверен, что это твоего ума дело? — резче, чем хотела, ответила Кира.

Лицо Алекса сразу окаменело, замкнулось.

— Извините. Просто я хочу знать, чего мне ожидать от клиента в будущем.

Зазвонил телефон. К своему великому удивлению, Кира услышала в телефонной трубке голос Левы. С ним они не общались уже больше месяца. А не виделись еще дольше.

— Привет, Кирунчик. Как дела?

Как ни в чем не бывало. Совсем в стиле Левы.

— Да вроде все хорошо. Сам как?

— Живу-поживаю, забот наживаю.

— Чего так? У тебя — заботы? Никогда не поверю.

— Такая ты, что с тобой сделаешь. Не ценишь меня, не любишь.

Кира засмеялась. Лева умел всегда закрутить любой разговор вокруг своей оси. Она уже забыла свои обиды на него, да и не было глубоких обид. Потому что не было глубоких отношений. Его веселый голос всколыхнул в ней воспоминания о легких днях, проведенных вместе. С тех пор она так ни с кем и не встречалась. Не считая Македонского, не вылезающего от нее все выходные. Но он — не в счет. Всего лишь дизайнер, работающий на ее дом. Очень симпатичный дизайнер, но не более.

— Кира, у меня тут два пригласительных на сегодняшний показ в клубе Зимницкого, ну помнишь его? Мы туда ходили с тобой на открытие. Пойдешь со мной?

— У Зимницкого? Хм… Лева, что это с тобой, а? Некого пригласить?

— Обижаешь, Кирунчик. Ну при чем тут это? Просто решил провести вечер с тобой. Как старые добрые друзья.

Кира прекрасно знала, что Лева просто ненавидит ходить на подобные мероприятия один. А пары, похоже, на данный момент не нашлось. Впрочем, Кира так давно никуда не ходила, что даже обрадовалась приглашению Левы. Что может быть лучше ни к чему не обязывающего ужина с бывшим любовником? Да еще когда не надо ни перед кем оправдываться за это.

— А знаешь, Лева, я пойду. Ты заедешь за мной, я надеюсь?

— Канэшна! В восемь жди. Пока.

— Так уже половина седьмого!

— Кира, я же знаю, что ты можешь собраться даже за две минуты.

— Льстишь, хитрый лис. Ну ладно, в восемь жду.

Кира положила трубку и вернулась на кухню, где занимался своими эскизами все еще насупившийся Гуров. Он не поднял головы, когда она вошла.

— Извини.

Алекс не шелохнулся.

— Извини, что опять наехала на тебя, — громче сказал Кира. — У меня действительно иногда бредовые идеи случаются.

— Я заметил.

— Ну ладно тебе, хватит дуться.

— Посмотрите новый эскиз? — произнес он, так и не повернувшись в ее сторону. — Это набросок рабочего кабинета.

— Алекс, ты не против, если мы обсудим это завтра? Сейчас мне надо собираться, друг пригласил на показ в клубе. Ты не возражаешь, если мы завтра еще раз встретимся? Можем прямо с утра. Хотя нет, не знаю, когда вернусь сегодня. Лучше после обеда.

Он захлопнул папку.

— Ну конечно. Стоило меня сюда вызывать с другого конца города в субботу вечером, чтобы через полчаса выпроводить.

Кира с удивлением отметила, что разозлился он не на шутку.

— Мне больше делать нечего, кроме как бегать туда-сюда. Вызвали, отослали, как вздумалось, так и сделали. Хотелось бы внести ясность — я дизайнер, а не мальчик по вызову.

— Знаешь, уважаемый, — Кира тоже пошла в атаку, — уж лучше бы я тебе платила по нормальным тарифам, как и полагается профессиональному дизайнеру, и требовала то, что полагается. Отношения клиент-исполнитель меня больше устраивают, чем подобие дружеской услуги. А то выходит, что я должна еще перед тобой оправдываться! Давай, назови цену, за которую ты избавишь меня от своих нотаций!

— Да при чем тут цена? — процедил Алекс сквозь зубы, едва сдерживаясь, чтобы не заорать. — Даже за миллион я не позволил бы вам вытворять такое. Мои выходные и личное время не покупаются.

Кира поджала губы. Ссориться не входило в ее планы. И кроме выходных у нее не было свободного времени на обсуждение эскизов.

— Ну что ты? — спокойнее сказала она. — Я же не знала… Ты же сам слышал — он только что позвонил. Я думала, мы с тобой спокойно все обсудим, но возникли неожиданные обстоятельства.

Алекс встал.

— Я уже ухожу. Но завтра у меня тоже времени не будет. Дела. Так что перенесем встречу на следующие выходные. А пока пусть ваш проект стоит, где стоял. Если вам не к спеху, то мне тем более. У нас не почасовой договор.

Кира ошеломленно слушала его тираду. Если бы перед ней находился не Македонский, а любой другой мужчина, она решила бы, что это сцена ревности. Но этот-то чего разошелся? Какое ему дело до того, что она уходит на встречу?

Алекс тем временем собрал в папку свои бумаги и стал нервно натягивать куртку.

— Алекс, я что-то не поняла…

— Найдете меня, когда сочтете, что у вас достаточно свободного времени.

Он резким шагом вышел за дверь, а Кира лишь пожала плечами от удивления. Ведет себя, словно подросток. Уязвленное самолюбие? Юношеский максимализм? Или… Или это не просто максимализм? Не хватало еще, чтобы он в нее влюбился! Она улыбнулась этой мысли и посмотрела на себя в зеркало в коридоре. Кира Викторовна, а вы еще способны вызывать эмоции у молодых ребят! Это хорошо, только совершенно ни к чему. Она весело рассмеялась и отправилась в душ с хорошим настроением. Как раз для субботнего вечера.

…Алекс вышел на улицу и поднял воротник, защищаясь от ветра. Вот дурак! Надо же было так опозориться! Не сдержался, как прыщавый семиклассник при виде своей девушки с другим парнем. Да кто он такой для нее? Она же видит в нем только молодого дизайнера, выполняющего ее заказ. А он? А он не может объяснить, что с ним творится. Ну с чего, спрашивается, он так завелся сегодня? Услышал, что она идет с каким-то мужиком на ужин? И что? Имеет полное право. Он так старался вести себя с ней как профессионал, и все перечеркнул одним махом. Выставил себя в глупом и смешном свете. Теперь она будет думать про него бог весть что. «И пусть! — упрямо подумал он. — Пусть думает что угодно. Я за ее заказ не держусь, откажется, и скатертью дорога!» При этом он отлично понимал, что обманывает себя.

Алекс спустился в метро и поехал домой. Квартира, в которой он жил, в последнее время стала привлекать его намного больше, чем в детстве. Ненавидя то, от чего он однажды сбежал, Алекс переделал в квартире абсолютно все — выкрасил шкафы в новые цвета, переставил мебель, отремонтировал комнаты собственными усилиями на свой лад. Только комнату Груни не тронул — она попросила оставить все как есть.

— Я уж столько лет живу здесь, Сашенька, дай мне, старой, спать, как привыкла. Чай, ваши новомодные придумки не для меня созданы, еще бессонницу нагонят.

Алекс рассмеялся, но комнату ее из уважения к ней не тронул. Груня была единственным человеком, кому он разрешал называть его Саша, как в детстве. Она все так же носила длинную косу, закрученную тугим узлом на затылке, и длинные юбки, как привыкла. Марте так и не удалось убедить ее сменить наряд на более современный, как не удалось Алексу убедить ее отремонтировать ей комнату. На деньги, которые Марта оставила ей в наследство, Груня могла бы жить и одна, но она так привыкла к жизни при ком-то, на этой квартире, к жизни, наполненной заботой о других, что уже не представляла себе другой. Своей семьи у нее не было, всю жизнь она посвятила Гуровым.

После смерти Марты квартира осталась записана на Сашу, но Груня продолжала там жить и оплачивать коммунальные услуги с молчаливого согласия Гурова-старшего, по паспорту все еще являющегося мужем Марты Феоктистовны. Груня шестым чувством знала, что Саша появится рано или поздно. Гуров-старший сказал ей как-то, что сам никогда в эту квартиру не въедет и что она всегда будет предназначаться для Саши.

Когда Алекс впервые появился на пороге после стольких лет отсутствия, Груня встретила его так, словно он просто выходил по делам на пару часов. Не стала расспрашивать, где он был и что делал, не стала плакать от радости. Спросила лишь, будет ли он кушать и когда накрывать на стол. Алекс нашел свою кровать заправленной свежим бельем, а комнату чистой и прибранной. Он был благодарен ей за такую встречу. Он терпеть не мог сентиментальных моментов и очень боялся, что Груня устроит слезливую сцену, а он не будет знать, как себя вести. Вопрос о том, останется Груня или нет, даже и не вставал. Она была для Алекса родным человеком, и он был рад, что кто-то еще хочет о нем заботиться. Не сковывать гиперопекой, а просто любить.

Отношения их напоминали отношения молодого барина и любимой старой няни в современном интерьере. Когда у Алекса было настроение, он рассказывал ей о своих похождениях, о том, что узнал, как падал и вставал на ноги. Груня слушала, охала и хваталась за сердце.

— Если бы Марта Феоктистовна слышала это! — приговаривала она. — Ее мальчик, такой нежный и чувствительный, жил в подвалах и питался с уличным отродьем!

— Груня, да ты так ничего и не поняла! Это же были мои друзья, слышишь? Друзья, которых у меня никогда не было в детстве благодаря мамочке. Она лишила меня всего — нормального детства, нормального общения. Никогда не прощу ей.

— Но Сашенька, она же тебе образование дала, она о твоем благополучии пеклась.

— Да, это верно. Мозги она мне вставила на нужное место. Только меня никто не спросил, хочу я такой жизни или нет. Если бы я не сбежал тогда, что было бы, а? Грунь, ну вот скажи, что было бы дальше? Так и держали бы меня взаперти и водили везде за ручку? Да я до двенадцати лет спички не мог в руки взять. Она сразу поднимала крик: «Отберите у него спички! Он может зажечь их и обжечься!» Я нож не умел держать, я на улицу один не выходил, мне чуть ли не градусником температуру еды измеряли. Я же мог сойти с ума, Груня, понимаешь? И я думаю, что мама была не совсем в уме, когда проделывала все это.

— Не знаю, Саша, не знаю. В последние годы Марта Феоктистовна такая стала… Вся в себя ушла, голова седая, сильно сдала, горемычная.

— Не дави на жалость, Груня. Она знала, почему я сбежал и почему ни за что не вернусь под ее крыло. И я ничуть не жалею, что сделал это. Я бы никогда не вернулся в этот дом, пока она была здесь. Ты — другое дело. Давай-ка пить чай, мой нос чует запах печеного с кухни. Признавайся, чего напекла сегодня?

В таких разговорах они по крупицам восстанавливали годы, проведенные врозь. Алекс узнавал о матери, Груня — о том, как Сашенька превращался в Алекса. Когда она бормотала себе под нос, она называла его «мой мальчик». Вот и сегодня, увидев его в плохом настроении, она зашаркала на кухню варить горячий шоколад, который он обожал. «Мой мальчик не в духе, моему мальчику нужен шоколад», — шелестела она. Груня пришла в этот дом деревенской девицей, умеющей варить картошку и жарить грибы с луком. За долгие годы совместной жизни Марта научила ее многому. Сама вышедшая из низов, она за годы благополучия приобрела весьма требовательный вкус во всем. Строгая в отношении еды, она требовала и от Груни основательности. Алекс всегда говорил, что лучше Груни никто горячий шоколад не готовит. Она и какао добавит, и кусочки настоящего шоколада растопит, и молотыми орешками присыплет.

Когда она внесла дымящуюся чашку к нему в комнату, он лежал одетый на покрывале, ноги — на спинке кровати, руки — под головой, глаза уставлены в потолок.

— Шоколад, Сашенька. Выпей.

— Груня, меня шоколад сейчас не спасет.

— Спасет, спасет. Всегда спасал, и сейчас спасет.

Алекс нехотя придвинул к себе горячую кружку.

— Али влюбился мой мальчик? — пробормотала Груня и вышла из комнаты.

— Ну, Грунька, все тебе интересно! — крикнул ей вслед Алекс.

— И неинтересно мне вовсе, у самого на лице нарисовано, — донеслось из-за прикрытой двери.

— Груня! Не выдумывай!

— Больно надо. Я-то, в отличие от некоторых, на выдумки не сильна.

— А кто силен?

— А зеркало вон на столе стоит, погляди.

Груня торопливо зашлепала от двери, зная, что за такими словами последует достойный ответ.

Алекс рассмеялся и плюхнулся лицом в подушку. А что? Может, и вправду влюбиться? Чтобы жить было веселее. И чтобы на клиенток не кидаться бешеной собакой только за то, что они на свидание идут. Как она сказала, у Зимницкого? Клуб известный, дорогой, фейс-контроль, пропуска, приглашения, показы лучших модельеров. Он как-то был там с Ковальчуком на деловом ужине с клиентом. Они, правда, потом еще долго обсуждали странности интерьера клуба. Ковальчук все хотел связаться с хозяином и предложить свои услуги по улучшению дизайна. Эх, и почему они все оттягивали это? Вот работали бы сейчас с клубом, и Алексу не пришлось бы думать, как туда попасть. Глупость, конечно, но вдруг до смерти захотелось посмотреть, с кем она там будет. Только взглянуть одним глазком — и все. Интересно же знать, что за хахаль будет ее сегодня обнимать за округлые плечи и гладить по мерцающим волосам. Черт! Вот запало ведь в душу. До чего надо опуститься, чтобы подглядывать за женщиной. Тем более за женщиной, не принадлежащей ему и ничем ему не обязанной. Ну пошла и пошла на ужин. Ему должно быть наплевать на это. Да, наплевать. Только вот что-то во рту пересохло и плеваться нечем.

Алекс вскочил с кровати и стал листать телефонную книжку. Может, кто-нибудь сможет помочь ему попасть на сегодняшний показ? Звонки друзьям ничего не дали: те, кто могли бы помочь, были недоступны. Плохо отдавая себе отчет в том, что и зачем он делает, Алекс выскочил из дому и поймал такси. А вдруг она его заметит? Что он скажет? Она будет смеяться над ним, это точно. Скажет, что такого дурака еще надо поискать. Приперся за ней, как последний идиот.

Двери клуба мерцали неоновой вывеской и охранялись квадратным секьюрити у входа. Окинув ничего не выражающим взглядом Алекса, он бесстрастно спросил:

— Пригласительный?

— Забыл дома.

— Тогда пропустить не могу.

— Я куплю билет прямо здесь.

— Сегодня только по пригласительным. Билеты не продаются.

— У меня там знакомая, я только на минутку зайду и обратно.

— Не положено.

— Да я только пару слов скажу! Мне срочно.

— Братан, я все понимаю, но не положено. Подожди здесь, пока не выйдет.

Квадрат предупреждающе положил руку на резиновую дубинку на поясе и вопросительно взглянул на непонятливого посетителя. Алекс ретировался. Спорить, похоже, было бесполезно. Он отошел в сторону и следующие два часа провел, переминаясь с ноги на ногу и кляня свой идиотизм. Раза четыре он порывался уйти, но потом передумывал. Наконец народ начал потихоньку вытекать веселой струйкой из клуба. Алекс встал около дерева и принялся выискивать в толпе Киру. Она шла под руку с невысоким мужчиной в кожаном плаще. Он что-то рассказывал, и она весело смеялась. Она была очень красивой — ярко-красная помада на губах, красиво уложенные волосы. Они шли прямо на него. Алекс сжал кулаки в карманах, но не двинулся с места, наоборот, отошел в сторону. А что он мог ей сказать? Они прошли мимо него на расстоянии пяти шагов, но Кира даже не обернулась в его сторону. Ее спутник положил руку ей на талию, и Алекс отвернулся. Когда он вновь посмотрел в их сторону, они уже садились в такси. Он пнул ногой дерево и зашагал в противоположную сторону. Проходя мимо входа в клуб, он поймал на себе презрительный взгляд охранника. Вечер удался.

Глава 9

Лева проводил Киру до дома, замешкавшись у дверей.

— Как там говорят — так выпить хочется, что спать негде?

— Да что ты говоришь?

— Неужели даже не пригласишь?

— Ладно, заходи уж, коли пришел!

Выпитая в клубе текила отключила все стоп-сигналы в Кириной голове, и теперь работали только рецепторы удовольствия. А уж Лева знал, как действовать на эти рецепторы.

В три часа ночи она проснулась и посмотрела на лежащего рядом мужчину. Он лежал на животе, уткнувшись носом в подушку, похрапывал. Она посмотрела на его голую ногу, закинутую поверх одеяла, и улыбнулась. Какие они смешные, эти мужчины, во сне. Вот лежит рядом Лева, беспомощный и самовлюбленный. Уверенный в том, что оказал Кире неоценимую услугу, вытащив ее в клуб и занявшись с ней любовью. Отчасти он прав. Но только ведь после этого он вновь стал ей не нужен. Он думает, что использовал ее, она думает, что использовала его. И зачем ей такие отношения? Она бы с радостью прогнала его сейчас из своей квартиры. Хотя бы из спальни. Как все-таки неприятно спать, когда рядом кто-то храпит. Перетащить его совершенно нереально, значит, придется перетаскивать саму себя.

Она тихонько встала и перешла в другую комнату. Улеглась там, взбив подушки и накрывшись одеялом по самые уши. Что-то любопытное запало ей сегодня в голову, и она хотела подумать об этом позже. Ах вот… Что, интересно, делал около клуба Македонский? Неужели совпадение, что он тоже оказался там именно в этот вечер? Похоже, что ждал кого-то. Он явно не хотел быть замеченным ею, отвернулся, когда она прошла мимо. Она не стала его смущать, не поздоровалась. Странно все же. Когда он сидел у нее вечером, он никуда не торопился. Даже разозлился, что она уходит раньше запланированного. Приятно было бы думать, что он пришел туда ради нее. Только это даже звучит смешно. Алекс не из тех романтиков, которые потащатся в такую погоду в клуб только лишь ради мимолетного взгляда. Хотя что она о нем знает? Кроме как о работе они ни о чем не разговаривали. Встречались уже столько раз, а Кира все старалась быть с ним построже, не переходила на дружеские нотки. Строила из себя зрелую даму. «Так ведь я и есть зрелая дама рядом с ним, — подумала она и улыбнулась в подушку. — Приятно, конечно, ловить иногда на себе его задумчивый взгляд, но ведь это все из области фантастики и сумасбродства». Правильно она все же делает, что держит дистанцию. Македонский еще, чего доброго, возомнит, что она приглашает его к интрижке. Только вот роль совратительницы юнцов ее вовсе не привлекала.

На следующий день, выставив Леву сразу после утреннего кофе, Кира вдруг решила, что ей необходимо срочно обновить гардероб. По натуре она вообще-то не была тряпичницей. Она всегда выглядела элегантно и одевалась со вкусом, но со стороны было видно, что стиль ее чересчур строг. Узкие прямые юбки, блузы офисного типа, брюки классического кроя составляли львиную долю ее гардероба. Ей бы не помешали некоторые более молодежные детали в одежде и озорные расцветки. Именно об этом она и подумала, перебирая вешалки с нарядами в своем шкафу. Ни одного яркого пятна! На показе в клубе она все разглядывала девушек вокруг и сделала для себя вывод, что она еще достаточно молода и тоже может позволить себе разнообразие стиля в одежде. Хватит быть строгой дамой в офисном костюме! К тому же в последнее время обнаружился еще один довольно приятный факт — недавно купленная одежда стала сидеть на ней неожиданно свободно. Сколько времени она потратила на нудный подсчет калорий и изматывание себя диетами, а тут без особых усилий, как только она отвлеклась от своего веса и решила, что легко проживет и со своими килограммами, эти килограммы вдруг стали исчезать! Конечно, она не вернулась к своему прежнему весу, но этого и не требовалось. Она даже удержала себя от того, чтобы побежать и встать на весы. Какая разница, что они покажут? Главное, что она почувствовала себя легко и счастливо. Радостное открытие вдохновило Киру на еще более грандиозные покупательские подвиги.

Одной по магазинам идти не хотелось, тем более предстояло выбрать для себя одежду в новом стиле. Нужен был советчик — со вкусом и не безразличный.

— Нонна, что сегодня делаешь?

— Ничего. Муж уехал, так что я вся в собственном распоряжении. Релаксация, музыка, ванна с ароматическими свечами, масочки всякие на лицо. Приходи, если хочешь, вместе будем красоту наводить.

— У меня предложение получше. Шоппинг.

— Ой, нет! У меня настрой на релаксацию, а не на беготню по магазинам.

— Нонна, тебе ли не знать, что покупка одежды для женщины — это лучший антистресс! Не ломайся, мне нужен сегодня советчик, одна я буду слишком долго выбирать. Решила кардинально обновить гардероб. Мне нужен новый стиль и новые размеры. Веришь или нет, но я похудела наконец-то!!!

— Да неужели? Я даже и не заметила, ты и так хорошо выглядишь.

— Ладно тебе льстить. Так ты идешь или нет? Без тебя не справлюсь.

— И все же, что это ты вдруг решила обновить гардеробчик? Влюбилась, что ли? — с подозрением и недоверием в голосе спросила Нонна. — Кстати, я вчера вечером тебе звонила, телефон был отключен. Где была, признавайся?

— Ой, да старая песня. С Левой ходила на показ коллекции молодых дизайнеров. Этнос, вышивка и прочие атрибуты.

— С Левой? Ого! Что это вдруг? Опять сошлись?

— Да нет. Ты же знаешь, Лева — это как старый удобный свитер, в нем уютно и выбросить жалко, но уже не актуален.

Нонна рассмеялась. Кира всему умела дать трезвую оценку. Другая бы придумала тысячу причин для оправдания отношений с прежним любовником, но не Кира. Она знала, зачем он ей нужен, и не питала никаких иллюзий.

— Ладно, пошли по магазинам, раз уж тебя оса шоппинга ужалила именно сегодня. Только вот не все магазины будут отрыты.

— Крупные открыты. Туши свечи в ванной и одевайся, я за тобой скоро заеду.

Нонна подошла к процессу основательно. Она захватила с собой несколько последних журналов мод, и для начала они сели с Кирой в кафе и выбрали стиль, к которому собирались подбирать одежду. Потом отправились по бутикам. Через пять часов обе женщины, выдохшиеся, но довольные результатами, ехали домой в машине, заваленной пакетами с одеждой.

— Нет, ты все-таки зря то платье с сердечком на попе не купила! — хохотала Нонна. — Как надела бы его на работу, все мужики упали бы!

— Ага, а шеф сразу же предложил бы написать заявление об уходе.

— А шеф что, не мужик?

— Мужик, но коммунист. Блюдет нравственность коллектива. А мне все же понравилась та юбка, прозрачная, с меховой оторочкой, зря ты меня отговорила!

— Да она больше на нижнее белье похожа, а не на юбку. Под нее бы красные трусики-стринги, и вперед — покорять вершины Голливуда.

Смех смехом, но Кира на самом деле была довольна покупками. Меряя вещи, она увидела себя совсем в другом ракурсе — озорной, симпатичной молодой женщиной с горящими глазами и лукавой улыбкой на губах. Все эти годы образ девочки-отличницы преследовал ее во всем. Сдержанность в чувствах, сдержанность в поведении, сдержанность в одежде. Скованность уходила постепенно. Глеб помог ей избавиться от комплекса перфекционистки (хоть он и не исчез окончательно, но успехи были налицо), Лева сумел отключить тормоза в сфере секса, теперь дошла очередь до внешнего вида. Пора разбавить строгие линии и приглушенные цвета.

Приехав домой, она первым делом вновь перемерила новые наряды. Брюки, платья, юбки интересных форм и расцветок были разложены по всей комнате, а она сидела посреди них и представляла, как вместе с новым гардеробом в ее жизнь вливается новая струя ощущений и событий.

Алекс промучился неделю, но слово сдержал — с Кирой не виделся. Он даже не звонил ей — решил проверить себя, настолько ли он увлекся ею, или это был просто взрыв эмоций, блажь, и не более. Он занимался своими делами, помогал ребятам на фирме, писал рефераты для зачетов в институте. Встречался с друзьями и ходил по барам и дискотекам — лишь бы чем-то занять голову. Даже позвонил и вытащил на свет божий старую знакомую Лилю, с которой встречался около года до этого, а потом бросил — наскучила. Они сходили с ней поужинать, а потом он посадил ее в такси и отправил домой. Она смотрела на него, как на идиота и импотента, потому что рассчитывала на продолжение. Да он и сам так думал, когда приглашал ее, но к концу ужина понял, что ничего у него не получится. Интерес к Лиле и ее телу исчез. Совершенно и окончательно.

К концу недели он сдался. Позвонил и сухим деловым тоном спросил, когда завезти эскизы. Кира, как ему показалось, обрадовалась его звонку.

— Слушай, Алекс, я сегодня целый день по делам по городу буду мотаться. Но увидеться очень хотелось бы. Давай где-нибудь в центре встретимся, а? Еще лучше, если пообедаем заодно, а потом я дальше поеду. У отца книга выходит, мы ему презентацию организовываем. Все, конечно, на мне. Устала — жуть! — пожаловалась она ему, сама не зная зачем. — Так что, сможешь в обед подъехать? Ты тогда мне в час позвони, и я скажу, где буду находиться. Там поблизости и встретимся.

В два часа Алекс сидел в ресторане за столиком в углу и ждал Киру. Он с легким удивлением разглядывал ее, когда она вошла. С улыбкой, в облегающих белых джинсах-клеш и такой же белой короткой курточке с крупными черными пуговицами, в черных ботиночках на шпильке. Ей безумно шел и белый цвет, и вообще этот стиль. Неделя, проведенная без нее, моментально показалась ему самой большой глупостью его жизни. Она так хорошо выглядела и так сияла энергией и хорошим настроением, что Алекс невольно улыбнулся. Какая она очаровательная! Зачем было забивать себе голову чепухой и упускать возможность пообщаться с этой женщиной? Он встал и отодвинул стул, опередив официанта.

— Кира, вы сегодня прекрасно выглядите.

— Спасибо, — улыбнулась она просто, без тени кокетства. — Ты уже что-то заказал?

— Нет, ждал вас.

— Что у вас готовится быстро? — спросила она официанта. — У меня совсем мало времени.

— А эскизы когда будете смотреть?

— Быстро поедим и потом за чашечкой кофе посмотрим. Там ведь изменения касаются только второго этажа, так?

— Да, — пожал он плечами. — Я думал, вы хотите поподробнее это обсудить.

— Все успеем!

Она непринужденно положила свою ладонь на его руку, словно успокаивала ребенка.

Пока она делала заказ, в зал вошли еще посетители. Алекс тут же помрачнел.

— Вы с кем-то еще назначили здесь встречу?

— Я? — Кира удивленно подняла глаза от меню. — Нет, а почему ты спросил?

— Мне кажется, сюда пришел ваш очень близкий знакомый. И вряд ли он пришел сюда случайно.

Кира оглянулась. Господи, ну надо же, какое совпадение! Но она-то тут ни при чем, она никого не приглашала!

— О ком ты говоришь?

— Мне показать пальцем?

— Откуда ты знаешь моих знакомых? Ах да, — она откинулась на спинку стула, — ты ведь видел меня в клубе у Зимницкого, я и забыла. Можешь успокоиться, я его сюда не приглашала. Ты же видишь, что он сел с другом за отдельный столик.

Лева и впрямь уселся за столик в другом конце зала и усиленно разглядывал Алекса. Кира точно знала, что Лева уже мысленно оценил и сколько лет Алексу, и как он одет, и как себя ведет. И какая нелегкая его сюда принесла? И именно в это время! Кире стало неловко. Подумает, что она переключилась на малолеток. Она, конечно, не обязана перед ним отчитываться, но все же…

— Кстати, а что ты делал в тот вечер в клубе?

— Встречался с одной девушкой.

— Да? Я что-то тебя внутри не видела.

— А я и не был внутри. Мы договорились встретиться после показа. Она модель.

Кира внимательно посмотрела ему в глаза. Вдохновенно врет или нет?

— Красивая, наверное, раз модель.

— Да, очень.

«Зачем он мне это говорит? — подумала она. — И почему меня это волнует вообще?»

— А ваш друг вам совершенно не подходит, — неожиданно выпалил он.

— Что? С чего это ты так решил?

— Вижу.

— Ты такой опытный специалист в отношениях между мужчиной и женщиной?

Алекс вспыхнул. Она знала, чем уколоть его. Намекает на его возраст. Это единственный пункт, где он не может достойно парировать.

— По крайней мере, я понимаю, что может связывать людей, не подходящих друг другу. У меня с моей девушкой та же история.

Он произнес это нарочито небрежным тоном. Кира удивленно приподняла брови. Пускаться сейчас в объяснения на эту тему казалось ей неуместным. Не те между ними отношения, чтобы обсуждать это. С другой стороны, она почувствовала, что его удар попал в цель. Представив его в постели с другой девушкой, молодой, длинноногой моделью, она ощутила неприятный укол в сердце.

— Я думаю, моя личная жизнь тебя не касается. И не просто думаю, а настаиваю на этом, — медленно проговорила она и повернулась к официанту: — Принесите мне, пожалуйста, лосося, запеченного в фольге. Только…

Кира замялась. Мысли о калориях вновь завертелись в голове опасным вихрем.

— Сырный соус, указанный в меню, не добавляйте. Принесите лучше лимон.

Официант, все это время терпеливо ожидающий за спиной, записал заказ и вопросительно посмотрел на Гурова.

— Мне то же самое, — буркнул тот с раздражением, — только с сырным соусом.

Лева тем временем решил отметить свое присутствие и подошел к их столику:

— Кого я вижу! Кирунчик! Приятного аппетита!

— Привет, Лева, — она подставила щеку для поцелуя. — Это Алекс. Он делает дизайн для моего дома.

Это прозвучало как оправдание, и повисла неловкая пауза. Алекс пожал протянутую руку и отвернулся к окну. Кира молчала. Наконец Лева усмехнулся и произнес вальяжным тоном:

— Ну ладно, не буду вам мешать обсуждать работу. Я позвоню тебе вечером.

— Я буду занята. Я сама тебе потом как-нибудь позвоню.

Алекс с невозмутимым видом разглядывал прохожих на улице. Кира, конечно, отчего-то смущается его присутствия, но он сделает вид, что ему наплевать. В конце концов, если он хочет преодолеть дистанцию, которую она держит, ему придется преодолеть ее предубеждение против его возраста. Кира тоже молчала. Ситуация выходила совершенно дурацкая. Она неправильно повела себя и по отношению к Алексу, и по отношению к Леве. Ей вдруг стало смешно. Ведь оба, по существу, ей никто, а она тут разыгрывает сцену любовного треугольника.

Принесли еду. Кира принялась поливать нежное розовое мясо лосося лимонным соком, поглядывая на порцию Алекса.

— Вы не любите сыр?

— Почему?

— Потому что отказались от сырного соуса. Очень вкусный, между прочим.

— Верю. Только очень жирный.

Алекс с удивлением посмотрел на нее.

— Жирный? А вам-то это каким боком угрожает?

— Никаким, наверное, — неуверенно добавила она.

— Принесите еще сырный соус в соуснице, — попросил Алекс официанта.

Кира послушно дала залить свой кусочек лосося густой массой, вздохнула и с мыслями: «эх, была не была», отправила в рот.

— Действительно вкусно. Так ты меня еще пирожное заставишь съесть.

«Вот уж никогда бы в голову не пришло, что она озабочена проблемой веса», — подумал он с удивлением.

Кира с нескрываемым удовольствием расправилась со своим блюдом и освободила место на столе.

— Ну давай твои эскизы, посмотрим. Я, честно говоря, так устала от наших обсуждений, что готова согласиться на все, что ты скажешь, лишь бы поскорее начать ремонт.

Она уже не настаивала на студии на втором этаже. Над этим придется подумать отдельно. Все остальное в эскизах ее устроило. Они сделали пару мелких дополнений и решили, что теперь Алекс может сделать окончательный вариант проекта, а потом уже разработает подробные чертежи для тех, кто будет непосредственно делать ремонт дома.

Когда они поднялись из-за стола, Лева с другом, как по команде, последовали за ними в гардеробную. Лева вновь подошел к Кире и стал фамильярничать, демонстрируя близкие отношения. Положил руку на плечо, прошептал на ухо какую-то несуразицу. Кира исподволь посмотрела на Алекса. Тот злился, но держал себя в руках. Ей стало его жаль.

— Лева, как жена и дети поживают? — спросила она громко.

Тот опешил. Всю вальяжность как ветром сдуло.

— Нормально.

— Привет им передавай. И наилучшие пожелания.

— Хорошо, — протянул он.

Алекс улыбнулся и открыл перед Кирой дверь. Значит, этот хмырь не опасен? Ну что же, тем лучше.

Глава 10

Кира так замоталась с бумагами Зелотова, что не заметила, как пролетела еще одна неделя. Регистрация его консалтинговой фирмы продвигалась довольно успешно. Пришлось, конечно, покорпеть над документами, но зато теперь осталось только дождаться ответа из соответствующих инстанций, и можно начинать работу. Что планировал делать дальше сам Зелотов, она пока не знала. Она понимала, что он готовит себе базу для ухода на пенсию, чтобы потом было дело, приносящее доход и дающее пищу для головы. Но пока это дело поставишь на нужные рельсы, пройдет немало времени. И пока он занимал свою должность начальника отдела, кто будет заниматься контактами с проектным персоналом, с консультантами, кто будет собирать их резюме, сортировать, создавать базу данных, проводить интервью? Это ведь будет отнимать безумное количество времени. Придется Зелотову нанимать еще одного человека в ассистенты.

Кира пока плохо представляла себе, как будет проходить работа. Да она, в общем-то, не особо и вникала. Она лишь добросовестно делала то, что попросил ее на данный момент Валерий Маркович, но дальнейшим сильно голову себе не забивала. В конце концов, фирма не ее, перспектив для себя она там не видела, у нее и своих дел хватало в отделе.

Кроме того, дом занимал все больше и больше времени. Дав «добро» на окончательный проект ремонта дома, Кира стала подбирать бригаду рабочих, способных воплотить задуманное. У Ковальчука были свои бригады, но они стоили очень дорого, и Кире пришлось искать более дешевую рабочую силу. Дело это оказалось непростым, так как в каждом рабочем ей чудился прохвост, лишенный к тому же элементарного вкуса. Ей приносили сметы, показывали свои работы, но ей ничего не нравилось. Приходилось самой бегать по магазинам, рынкам стройматериалов и выяснять, что представленные сметы так же далеки от действительности, как небо от земли, а качество указанных материалов совершенно не подходит для ее замысла.

Переругавшись с десятком прорабов, норовивших обмануть ее, она сидела дома и думала, где бы найти еще денег, чтобы нанять настоящих профессионалов. Денег, однако, лишних не было, и это не прибавляло оптимизма. Как всегда, она хотела совместить несовместимое — малый бюджет с высоким качеством. В таком мрачном настроении застал ее Алекс, свалившийся как снег на голову, без звонка и без предупреждения.

— Что-то случилось? — довольно неприветливо встретила она его в дверях.

— Нет. Просто решил зайти проведать.

— Что значит — просто проведать? У тебя так много свободного времени? А вот у меня его нет. Так что на бесцельные разговоры я тратить его не намерена.

— Можно войти? — Алекс словно не слышал нервных ноток в ее голосе.

Кира пожала плечами и впустила его. Мельком глянула на себя в зеркало, пригладила взъерошенные волосы. Она не любила незваных гостей. Внешний вид и порядок в доме являлись для нее важными атрибутами, а неожиданный гость мог застать ее врасплох. Она мысленно представила себя в домашних потертых джинсах и клетчатой рубашке на два размера больше ее обычного, и подумала, что Алекс не входит в категорию людей, перед которыми ей все равно, как она выглядит. И чего явился? Слово-то какое — «проведать». Словно близкого друга или родственницу. С каких пор он считает, что может так фамильярничать с ней? Тоже мне Македонский! Пришел, увидел, победил. Или это не о нем говорили? Какая разница.

Она прошла за ним на балкон и встала в дверном проеме, наблюдая, как он налил себе воды из бутылки. Нет, ну вы только посмотрите на него! Как у себя дома! Что он сделает дальше? Откроет холодильник и разогреет себе обед?

— Очень пить хочется, — улыбнулся он ей. — Вам налить?

Она отрицательно покачала головой и продолжала молчать, скрестив руки на груди. Алекс подошел к столу, заглянув в бумаги, разложенные на нем. Это были ремонтные сметы с пометками Киры.

— Я бы с удовольствием продолжил бесценное молчание с вами, уважаемая Кира Викторовна, но я вижу, что вы чем-то расстроены. Может, я могу помочь?

— Слушай, Гуров, ты что о себе вообразил, а? — не выдержала Кира. — Ты думаешь, что можешь вот так явиться и строить из себя моего ближайшего друга? Ты, кажется, что-то нафантазировал себе в наших отношениях, ты так не думаешь? Что-то, чего в них нет и не было.

— Нет, — спокойно ответил он. — Я действительно считаю себя вашим другом.

— Очень приятно. Я тронута и польщена. Проведал? Все нормально? Теперь можешь спокойно повернуться и уйти домой с чистой совестью.

— Почему так скоро? Я уже вам надоел?

— Слушай, я чего-то, наверное, не понимаю. Ты зачем пришел?

— Вы точно чем-то расстроены.

Он не торопясь уселся на стул лицом к спинке, обхватил его руками и опустил подбородок на скрещенные ладони. Кира растерянно хлопала глазами, опешив от его бесцеремонного поведения. Ей всегда казалось, что он ее побаивается, а тут выходит, что ему совершенно наплевать и на ее грозный вид, и на менторский тон. Ее тактика не срабатывала. Он не видел в ней то, что она усиленно старалась позиционировать.

— Македонский, мое настроение — не твоего ума дело.

Тут уж опешил Гуров.

— Как вы меня назвали?

— Ой…

Кира прикрыла рот ладонью. Вот неловко вышло!

— Так как вы сказали? Македонский? Почему Македонский?

Алекс улыбался. Его забавляло смущенное лицо Киры. Она была просто очаровательна в своем смущении. Оно ей шло куда больше, чем грозный вид повелительницы народов мира.

— Извини, вылетело, — буркнула она сердито.

— И все же интересно, почему Македонский? Это мое прозвище, о котором я не знаю?

— Да не волнуйся, так тебя только я называю, и то мысленно. Почему-то ты кажешься мне похожим на него.

— Ну не самое обидное прозвище, — засмеялся Гуров. — Даже льстит. Кстати, мое настоящее имя — Александр, только я его не люблю.

— Почему?

— Не люблю и все.

— Ясно. Бывает.

— Так что у вас стряслось?

— Это мои личные проблемы.

«Опять двадцать пять, — подумал Алекс. — Вот женщина! Никак не хочет расслабиться и подпустить к себе».

— И чего вы злитесь? Не понимаю, что тут плохого в том, что я хочу помочь?

— Ничего. — К Кире вновь вернулось ее прежнее настроение. — Ничего плохого. Только я не просила тебя об этом. Мне вообще сегодня не до тебя. Я устала. Я устала от всех своих проблем. Меня обманывает каждый встречный прораб, я сбила ноги, пока обошла все магазины стройматериалов, у меня не хватает времени этим заниматься, меня скоро выгонят с работы, если я так часто буду отпрашиваться, и у меня лопнуло колесо в машине, так что я не могу поехать на запланированную встречу, в ванной течет кран, а слесарь в выходные не работает! Продолжить список?

Она готова была разрыдаться. Нервная система отказывалась справляться с таким количеством проблем.

— Начнем с конца, — спокойно ответил Алекс. — Краном я займусь прямо сейчас, колесо заменю, после того как закончим с краном. А насчет ремонтных работ… Что же вы с самого начала не сказали, что у вас такие проблемы? Я думал, вы уже знаете, кто будет ремонтировать ваш дом. Если бы я знал, давно бы предложил свои услуги.

— Алекс, ты же дизайнер! Ты не маляр и не плотник, не прораб, о каких услугах ты говоришь?

— У меня есть знакомые, которым я доверяю и которые могли бы сделать для вас эту работу за разумную цену. Я возьму на себя контроль. У меня же со временем посвободнее, чем у вас.

Кира растерянно слушала, как Македонский одним махом предлагает решение всех ее проблем. Звучало все это крайне нереально, прямо мальчик-волшебник. С другой стороны, неожиданно протянутая рука помощи могла оказаться как нельзя кстати. Она задумалась. Можно ли доверить ему весь ремонт? Он так молод и неизвестно, занимался ли этим раньше. С другой стороны — он, как никто другой, знает, чего хочет Кира, и поможет избежать разочарований. Его участие сэкономило бы кучу ее времени. И что он там сказал про кран?

— Ты действительно сможешь починить кран?

— А что, не похоже? — засмеялся Алекс.

Кира опустила глаза на его тонкие узкие ладони.

— Если честно, не очень.

Оба улыбнулись. Алекс привык, что его принимают за неженку. Даже Груня не верила, что он может многое делать по дому. Поначалу не доверяла, все норовила вызвать мастера, а потом убедилась, что «ее маленький мальчик» справляется с кранами и оборванными проводами не хуже соседа Степки, который обычно приходил к ним и приводил в порядок все неисправности за бутылку водки.

Жизнь «на улице» не прошла бесследно для Алекса. Кроме умения жить в коллективе и выживать своими силами, в погоне за куском хлеба он получил самые разнообразные навыки, помогающие не умереть с голоду. Но самым ценным, что у него осталось с того периода, были старые связи и знакомства с людьми, столкнуться с которыми у него не было ни малейшего шанса при жизни под боком у матери.

Алексу не раз приходилось работать бок о бок с мастерами, делающими ремонт, и он знал эту кухню изнутри. Он знал, кто умеет работать, а кто нет, с кем стоит иметь дело, а кого надо бы гнать взашей. Не раз он наблюдал, как ребята не вытягивают заказ просто потому, что не слушают заказчика и дизайнера. Если Кира доверит ему свой дом, она получит в точности то, что хочет. Но если бы не она, он никогда бы не предложил себя в этом качестве. Контролировать рабочих — дело муторное и хлопотное. Но, с другой стороны, он ведь сам создал этот проект, будет жаль, если неумелые руки испортят его. И потом, увидев Киру, такую несчастную от навалившихся проблем, ему захотелось вообще больше никогда не уходить из этого дома, быть рядом, подставлять плечо всякий раз, когда ей это потребуется. И почему Кира так боится просить о помощи? Ведь сильная женщина так же нуждается в помощи, как и любой человек. Это так естественно, так нормально — обратиться к друзьям. Просто такие, как Кира, ни за что не хотят признаться в том, что у них тоже есть проблемы. Полагают, что этим проявят слабость, распишутся в собственной неполноценности. Алекс улыбнулся, представив, что бы ответила Кира на эти рассуждения.

Закончив с краном и колесом, он посмотрел на часы. Он обещал Груне, что придет на обед, она собралась там сготовить что-то вкусненькое. Надо бы позвонить, предупредить, что опоздает, чтобы не ворчала.

— Я уже все равно не успеваю на встречу, — неуверенно проговорила Кира, протягивая ему влажные салфетки для рук. — Может, пообедаем вместе?

«Интересно, это просто из чувства благодарности? Или ей действительно захотелось провести со мной время?» — подумал Алекс, оттирая черные пятна с ладоней.

— С удовольствием. Только у меня к вам есть вполне конкретное предложение насчет того, где мы можем пообедать.

— Да? Какой-нибудь любимый ресторанчик, куда ты обычно водишь своих моделей?

Алекс улыбнулся, настолько по-женски отреагировала Кира. Значит, не так уж он ей безразличен, как она пытается показать.

А Кира и сама не знала, как у нее вырвалась эта глупость. «Боже, как пошло. Я реагирую, как сварливая, ревнивая подружка», — подумала она и засмеялась, представив себя со стороны. Алекс засмеялся в ответ, словно угадав ее мысли.

— Нет, лучше, чем ресторан. К себе домой.

— Домой?

Вот уж чего Кира не ожидала, так это приглашения домой.

— А ты живешь один? Или мы идем на званый семейный обед?

— Я живу не один, а с… — Алекс замялся, не зная, как представить Груню, — с Груней, подругой дней моих суровых, как писал Пушкин. Она была моей няней еще с пеленок и сейчас помогает мне.

— А твои родители?

— Папа живет отдельно. Мама умерла.

— Прости…

— Не стоит. Дело прошлое. Так что, идем? Груня обещала приготовить что-то вкусненькое. Вы не разочаруетесь.

Кира улыбнулась с оттенком удивления и кивнула. А Македонский, оказывается, имеет няню. Звучало странно — няня для великовозрастного детины. Скорее всего, сейчас она работает в качестве домработницы, просто Гуров не захотел ее так представлять. Надо же… Мама умерла. Он как-то странно об этом сказал, без горечи, без грусти, просто и обыденно, словно о соседке. Она не могла точно сказать, что именно поразило ее в его тоне, но не так обычно говорят о смерти матери. Интересно, что там за Груня такая? Небось, матрона, опекающая мальчика с младенчества и сейчас чувствующая себя на правах родни. И что она подумает, когда увидит, что ее подопечный привел домой женщину старше его? Впрочем, одернула себя Кира, а с чего она решила, что это будет нечто из ряда вон выходящее? Кто знает, может быть, Алекс коллекционирует романы с женщинами постарше и ничего необычного для него в этом нет. Кто знает.

— Вот грибочки, пирожки на закуску, сейчас соляночку принесу, — тихо приговаривала Груня, расставляя на столе тарелки с едой.

Она и бровью не повела при виде Киры, тут же сориентировалась и добавила на стол еще один прибор. Алекс несколько церемонно усадил Киру, принялся за ней ухаживать. Кира почувствовала себя в старинной усадьбе, несмотря на современный интерьер.

— Сразу видно — здесь живет дизайнер, — произнесла она, оглядев комнату. Игра разных материалов, красок и форм сделали из квартиры картинку из журнала об интерьерах. И главное, что Алекс сумел сделать все, используя достаточно простые и недорогие решения.

— Нравится?

— Да. И квартира такая большая. В наследство от мамы досталась?

Тут Груня кашлянула и чуть не уронила супницу.

— Вроде того.

Алекс вновь дал понять, что не собирается развивать эту тему.

— Вы обязательно должны попробовать суп.

— Сейчас и второе будет, — добавила Груня и вновь засеменила на кухню.

Кира уже и забыла, когда в последний раз она так обедала — первое, второе, третье. Дома в последнее время она обходилась чем-нибудь простеньким. Готовить для себя одной вовсе не хотелось. Бутерброд с тунцом или пакет замороженных овощей вполне удовлетворяли ее диетические гастрономические потребности. Для мужа она еще старалась в свое время, придумывала всякие изыски, а после развода перешла на самый упрощенный вариант. Для Левы она не меняла своих привычек. Когда им хотелось чего-нибудь особенного, они просто шли в ресторан. «Я бы тоже не отказалась от такой няни, — подумала она, с завистью глядя на безупречно сервированный стол. — Интересно, откуда такая школа у Груни? Кто-то же ее научил всему этому. Значит, у Македонского и впрямь непростая история за спиной, хоть он и тщательно это скрывает».

После обеда Алекс показал Кире свою комнату. Там было несколько фотографий. Что-то в них показалось Кире странным. Комната, в которой человек вырос, обычно содержит в себе отражение всех этапов его взросления. Хоть маленький кусочек, но остается от каждого периода. В комнате Алекса было много фотографий детского и подросткового возраста, были игрушки тех лет, а потом — пробел. Словно не жил он здесь до последнего времени. Никаких следов его юности. Только одна мятая фотография в рамке, где он сидит в обнимку с парнем довольно потрепанного вида. Да и у самого Алекса вид был, как у уличного бродяги. Кира пригляделась к этому снимку — на нем у Македонского был какой-то безумный взгляд, беспокойный, горящий, лицо — худое, с заострившимися чертами, во всей позе чувствовался надрыв, словно он готов вот-вот сорваться и прыгнуть с крыши.

— Интересный снимок, — тихо сказала она, оглянувшись на Алекса.

— Да, снимок из далекого прошлого.

— Ну, судя по возрасту, не такое уж это и далекое прошлое.

— А разве дальность прошлого определяется тем, сколько прошло лет?

Кира не ответила. Он прав. Ведь и для нее ее замужняя жизнь, Андрей, сборы за границу, мечты о дипломатической карьере мужа — все это уже кажется далеким прошлым, хотя прошло всего ничего, каких-то два года, отодвинувших весь тот период жизни далеко назад.

— Для меня прошлое отдаляется, когда в нем слишком много боли и ошибок, — сказала она задумчиво. — Хорошее всегда хочется держать поближе, его не отпускаешь, хранишь, цепляешься за воспоминания о нем, даже когда от них остается лишь иллюзия. А плохое прошлое пытаешься забыть как можно скорее, гонишь его прочь, насколько это удается сделать.

— Для меня прошлое — это прошлое, даже если оно хорошее. Его в любом случае отодвигает настоящее. Чем больше мой сегодняшний день наполнен жизнью, тем быстрее летит время.

— Что-то мы сегодня расфилософствовались, — засмеялась она, отгоняя грустные мысли. — У меня к тебе тысяча вопросов, но, боюсь, ты не захочешь на них отвечать.

— Когда-нибудь отвечу. Когда вы тоже будете готовы к ответам.

— Алекс, — медленно проговорила Кира, старательно выбирая интонацию и слова. — Поверь, ты очень хороший парень и нравишься мне, но не стоит приближаться ко мне.

— Почему?

— Потому что… Потому что я тебе не пара. У нас ничего не выйдет. Из тебя и меня не получится «нас», понимаешь?

— Нет, не понимаю. Это не ответ.

— Алекс, но зачем? Зачем нам сближаться? Ради мимолетной связи?

— Я не имел в виду мимолетную связь, — вспыхнул Гуров, — я люблю вас.

— Если бы ты любил меня, то не говорил бы об этом с такой легкостью.

— Это предрассудки. Любовь не надо замалчивать. Когда-то я жил, скрывая все свои мысли и чувства, потом я долго учился жить по-другому. И я не собираюсь молчать.

— Это безумие, — тихо проговорила Кира, — безумие без будущего. Роман на пару лет, в лучшем случае. Зачем тебе терять годы твоей молодости?

— Я собираюсь прожить с вами всю жизнь.

Кира вздохнула. Какая романтика! Аж дух захватывает. Как хотелось бы поддаться на соблазн и окунуть себя в эту сладкую романтическую мишуру. Но что она будет делать потом? Когда привыкнет к этому милому юноше и его восторженной любви, а потом он отдаст свои чувства одной из своих ровесниц и оставит ее у разбитого корыта? Ему не страшно потерять пару лет, он еще такой молодой, но она… Она должна подумать о своем будущем, она не может разбрасываться своим временем, даже если конфетка, которой ее манят, кажется такой сладкой.

— Вся жизнь продлится максимум два года, ну, может, пять, а потом ты станешь сравнивать меня с более молодыми девушками, твоими ровесницами, и сравнение будет не в мою пользу. Ты станешь мучиться угрызениями совести, что разлюбил меня, станешь украдкой ходить налево, жалеть и меня и себя. А потом мы разбежимся, кляня свое ошибочное решение жить вместе. Только я не Анна Каренина, я не стану дожидаться трагедий и драм, я просто не стану даже и начинать.

— Вы что, ясновидящая?

— Нет, но для того, чтобы предвидеть развитие событий, мне не надо быть ясновидящей.

— Тогда незачем предсказывать мрачное будущее там, где оно может быть светлым. Это от нас зависит, понимаете, от нас!

— Нет никаких нас! — закричала Кира. — Нет. Никаких. Нас. Понимаешь? Есть ты, и есть я. По отдельности. И будущее у нас — раздельное.

Он схватил ее за плечи и поцеловал в губы. От неожиданности она сначала даже не сопротивлялась, а потом стала яростно колотить его по груди.

— Ты с ума сошел! — зашипела она, вырвавшись. — Не смей больше этого делать.

— Почему?

Его взгляд стал похож на тот безумный взгляд с фотографии. Кира отшатнулась.

— Я хочу домой.

Она быстро прошла в прихожую, сняла с вешалки плащ и стала дергать дверной замок. Алекс не вышел из своей комнаты. Кира растерянно оглянулась. Из кухни вышла Груня. Без лишних вопросов она открыла дверь и выпустила Киру. Кира приложила пальцы к губам — они все еще горели. Она выбежала на улицу, взяла ключи из кармана плаща и села в машину. Руки тряслись, и она с трудом попала ключом в замок зажигания.

Когда она подъехала к дому и поднялась на лифте, у дверей на ступеньках сидел Алекс. Кира застыла на месте. Потом подошла и села рядом с ним.

— Чего ты хочешь, Македонский?

— Тебя.

Ответ был так прост и прямолинеен, что Кира невольно улыбнулась. Она обхватила колени руками и склонила на них голову.

— Ты действительно думаешь, что у тебя что-то получится?

— Я думаю, что у нас что-то получится.

Он обнял ее за плечи, и она не пошевелилась. До чего же странные сюрпризы подкидывает жизнь. Забирает одно, дает другое. И поди угадай, где потеряешь, а где найдешь. Почему она должна отказываться от этого нежного, внимательного юноши, смотрящего на нее обожающими глазами? Неужели предрассудки возраста настолько сильны, что она не даст себе даже шанса попробовать окунуться в эти отношения? Она столько лет жила, следуя писаным и неписаным канонам общества, старалась не ударить лицом в грязь, быть идеальной женой, идеальной дочерью, оправдать надежды, сделать карьеру. И что? Что она получила взамен? Да ничего. Женское одиночество и средненькую работу от звонка до звонка без особых перспектив. Кого в этом винить? Да некого. Просто давно пора понять, что нет их — канонов общества. Потому что правила, как жить, невозможно обобщить. Они существуют сугубо индивидуально, на уровне отдельного человека. Если ты счастлив и доволен, то твои законы работают на тебя. Если нет, то гони прочь свои правила, значит, они созданы не для тебя. Они хороши для кого-то другого, а тебе стоит начать жить по-новому. Возможно, именно сейчас Кира может сделать тот самый шаг, который изменит ее жизнь. Почему бы не сделать себе подарок? Даже если это не будет длиться вечно, почему бы не дать любить себя, обожать себя, почему надо лишать себя возможности счастья? Прогонит она его сейчас, и что у нее останется? Ничего. Ничего такого, за что держаться, ради чего возвращаться сейчас в пустую квартиру и захлопывать за собой дверь.

Невозможно постоянно оглядываться на других в надежде, что ты не хуже, что твои старания оценены по достоинству. Никому, по большому счету, нет дела до других. Ну посудачат малость по поводу Кириного молодого друга, ну будут улыбки вслед, может быть, даже зависть. В конце концов, это лучше, чем жалость, преследующая ее после развода. Мужчина с внешностью полубога и трогательной душой предлагает ей свое сердце — разве вправе она отказываться?

— Ты на самолете сюда прилетел? — тихо проговорила она.

— Нет, на такси. Таксист хороший попался.

В это время дверцы лифта открылись, и оттуда выкатилась Кирина полногрудая соседка — Лизавета Юрьевна. Она беспардонно остановилась на лестничной площадке, разглядывая немую сцену.

— Кирочка, ключи забыли? — спросила она, не сводя глаз с Алекса и его рук на плечах Киры.

— Нет, Лизавета Юрьевна, просто вышла подышать свежим воздухом.

— А-а-а, а то могу мастера по взлому замков вызвать.

— Не надо, спасибо.

— Ну ладно, дышите свежим воздухом, — многозначительно проговорила пышногрудая дама и поплыла в свою квартиру. Наверняка прильнула к глазку сразу же, как закрыла дверь.

Кира с Алексом прыснули со смеху.

— Где ты тут свежий воздух нашла? — спросил он шепотом.

— Ничего другого в голову не пришло. Завтра все соседки будут в курсе этой истории.

— Тогда нам лучше зайти в дом.

— Ты прав, пошли.

Она легко вскочила на ноги и тут же ойкнула, прикрыв рот ладонью.

— Что случилось?

— Ты не поверишь, но ключи я действительно забыла. У тебя дома. Выскочила, а сумку не взяла.

Тут уже они оба безудержно захохотали.

— Твоя Груня скажет, что я сумасшедшая.

— Тогда она точно решит, что мы друг другу очень подходим! Великолепная парочка!

— Надеюсь, у Груни есть сладкое к чаю. Поехали обратно.

Они вышли из подъезда, держась за руки и смеясь, как первоклашки на долгожданной перемене.

Глава 11

Гуров приступил к ремонту дома. Картинки комнат на компьютере выглядели очень привлекательно, но Киру все время преследовал страх, что в реальности все будет не так. Она так и видела перед собой сцену, как она входит в готовый дом, а там все совершенно по-другому. Это пугало ее, но вместе с тем наполняло теребящим душу напряженным ожиданием.

В какой-то момент она поняла, что устала разрываться между Алексом, домом, работой и дополнительными поручениями Зелотова. Она выпросила у начальства двухнедельный отпуск за свой счет и принялась ходить с Гуровым по магазинам — Каширский двор, магазины «ОБИ», «Леруа Мерлен» и им подобные стали чуть ли вторым домом для них, подбирающих материалы для дома-мечты. Они так и называли его — «Мечта в Апрелевке».

— Не очень оригинально, но зато в точку, — смеялась Кира.

— Хватит нам с тобой и того, что мы сами оригинальны. А «Мечте» все еще будут завидовать, вот увидишь. Это будет моим шедевром.

— Нашим шедевром, — поправила Кира.

— Нашим, нашим, — улыбнулся Алекс.

Ему нравилось это слово в устах Киры — «нашим». Она стала все чаще употреблять «мы», «у нас». Она перестала оглядываться на реакцию прохожих. Перестала рассказывать, как осторожничают с оценкой их отношений родители. Объективно, со стороны можно было только смутно заподозрить разницу в их возрасте. Но Кирины комплексы поначалу раздували эту разницу до чудовищных размеров. Словно ему было шестнадцать, а ей — все пятьдесят. С каждым днем, с каждой неделей она вытравливала эту доминанту из своих мыслей и отдавалась чувству. Она никогда не произносила слова любви. Было много нежности, много чувственности, но о любви обычно говорил только Алекс. Она же только улыбалась и повторяла, что с некоторых пор понятие «любовь» потеряло для нее свое очарование.

— Слишком много смысла мы вкладываем в это понятие, думаем, оно защитит нас от всех катаклизмов природы и коварности судьбы. На самом деле ничто не в силах защитить двоих людей, по непонятной причине решивших связать себя друг с другом. По такой же непонятной причине они могут расстаться в один прекрасный день, и все будут удивляться: что случилось? А ничего не случилось. Просто клей, связывающий их, высох. И половинки распались.

— Ты слишком категорична, — возражал Алекс. — Ты просто боишься слова «всегда». Оно тебя пугает. А ведь я не требую от тебя обещаний. Просто позволь любить тебя, и все. Не отворачивай щеку, которую я целую.

— Ты прав. Меня вообще пугают сочетания со словами «всегда» и «никогда». Так же, как и «вся жизнь». Это ведь страшные слова, если вдуматься. Они напоминают о смерти, о конечности нашего существования. «Буду любить тебя всю жизнь», — с иронией произнесла она и поежилась. — Бр-р-р. Ужас.

— Ну конечно! Может, тебе больше по нраву «любить друг друга до утра»? Это тебя пугает меньше?

— Ты знаешь, да. Потому что есть в этом дух свободы. С утра можно продолжить свою любовь, а можно все прекратить. Никаких обещаний, особенно тех, которые ты не можешь выполнить. Скажем, я могу обещать не обманывать тебя в любви, но никто не может обещать любить вечно. Ни один человек не в силах контролировать длительность своей любви, все знают об этом, но почему-то вновь и вновь произносят клятвы в вечной любви. Потому что откровенность в этом случае не каждому понравится. Вот и врут, покупая время.

— Сильно же ты обожглась на этом, — заметил Гуров.

— Да, сильно. И с тех пор не загадываю наперед.

Алекс ничего не ответил. Он не был согласен с ней. Ему казалось, что его любовь — навсегда, что он может обещать это. Гарантировать. Кира лишь смеялась в ответ, что гарантирована в этой жизни только смерть. Все остальное непредсказуемо.

Они были вместе и проживали каждый день так, словно завтра не было. Только дом и его ремонт напоминали о том, что будущее все-таки есть, оно реально, оно ощутимо, его можно потрогать здесь, в меняющемся на глазах старом доме. Этот дом и был будущим Киры — он делался для ее «завтра».

За время отпуска Кира все же иногда ездила по рабочим делам — Валерий Маркович не давал ей расслабиться. Регистрация была готова, и теперь Кира должна была постепенно набирать кадры и составлять реестр консультантов. Занимаясь этим во время отпуска, она открыла для себя прелесть свободного графика работы. Когда не надо вставать каждый день в шесть утра и бежать на работу, возвращаться затемно и остаток вечера отходить от проблем на работе. Когда можно плавно распределить свои дела на весь день и не спеша все успеть. Она провела лишь несколько переговоров, но уже могла сказать, что ей это нравится.

Она составила анкеты для клиентов, подыскивающих консультантов, и для самих консультантов. Составила реестр расценок, адресов, специальностей и графика востребованности консультантов. Нонна сказала, что Кира прирожденный работник отдела кадров, только никогда не реализовывала себя в этом.

— Скажи спасибо Зелотову, что он ткнул тебя носом в то, чем тебе нравится заниматься.

— Да я еще только начинаю и, возможно, скоро переложу все это на плечи ассистентов. Когда выйду на работу, времени не будет.

— А жаль. У тебя получается, и ты выглядишь довольной.

— Мало ли что. Не все золото, что блестит. Это может только казаться таким привлекательным делом, а потом окажется тягомотиной, из которой я не буду знать, как поскорее выбраться.

— Что-то мне подсказывает, что этого не произойдет, — улыбнулась Нонна улыбкой всезнающей Сикстинской Мадонны. — Кстати, как там твой друг поживает?

— Хорошо поживает.

— У тебя поживает?

— Иногда. В основном у себя. Я не могу обеспечить ему такой уход, как его старая няня, — засмеялась она. — Скорее, это я к нему частенько заскакиваю на ужин, приготовленный ею. А на ночь идем ко мне, дабы не смущать пожилую женщину. Вот так и устроились.

— Красота! — прищелкнула языком Нонна. — Кто бы мог подумать, что ты когда-нибудь…

— Откажусь от дурости жить «как надо»?

— Нет, влюбишься.

— А кто сказал, что я влюблена?

— Ты все еще настаиваешь, что нет?

— Не знаю. Ни на чем я не настаиваю. Не задавай вопросы, на которые я не могу ответить.

И это не было кокетством со стороны Киры. Она не лукавила — она действительно не знала, как назвать их с Алексом отношения. А потому просто не спрашивала себя об этом.

Глава 12

Камешки, о которые спотыкаешься, попадаются на дороге всегда неожиданно. Потому и спотыкаешься. В одно прекрасное утро Кира Доронина сидела на краю ванной у себя дома и ошеломленно взирала на тест с двумя полосками.

«Две полоски говорят о том, что результат положительный. Вы беременны», — гласила инструкция.

«Господи, ну надо же так проколоться!» — в отчаянии думала Кира, перечитывая инструкцию в десятый раз. Может, ложно положительный? Может, тест старый, неисправный, что угодно, только не беременность! Куда мне сейчас беременность? На работе стабильность, с Зелотовым дела начинают набирать обороты вовсю… Да это все и не главное. Главное — отец ребенка. Алекс. У меня ведь с ним нет никакого будущего. Ну какой из него отец? Да и какая из нас семья, в принципе? Дурдом какой-то». Кира ощутила, как ее лоб покрылся капельками пота, хотя в комнате было отнюдь не жарко.

С другой стороны — возраст. Ей уже почти тридцать два года. Это, конечно, не конец детородного возраста, но уже перевалило далеко за золотую середину. Но оставлять этого ребенка — глупость. Нет ни одного «за». Кроме самого ребенка, который не виноват в тупости непредусмотрительных родителей, понадеявшихся на ненадежные методы защиты. Аборт? Скорее всего. Но на это надо еще решиться. Сто раз подумать. Страхи, обычные для женщины, думающей об аборте, заполнили ее голову. А вдруг что-то пойдет не так? А вдруг она больше никогда не сможет иметь детей? А вдруг это единственный шанс в ее жизни родить ребенка? Ну и пусть от Алекса, если что — она и сама его вырастит, не бомжиха, в конце концов, да и родители помогут. Сколько на свете матерей-одиночек и ничего, живут. А вдруг у них все получится? Вдруг, вдруг, вдруг…

Главное — ни в коем случае не говорить об этом Македонскому. Он тут же нафантазирует себе их уютное семейное гнездышко и Киру в качестве мамочки-домохозяйки. Нет-нет, ему нельзя об этом знать. Должно быть, срок совсем маленький. У нее есть еще время подумать. Она должна все взвесить и рассчитать. Она не позволит думать, что хочет привязать его к себе, что сделала это нарочно. А ведь он может так подумать. Что с него возьмешь — мужик, хоть и молодой еще, но все равно мужик. А они всегда пугаются детей, думают, что дети отнимут у них и женщину, и свободу. С чего она это взяла — сама толком не могла объяснить. Но ей непременно хотелось думать, что Алекс может испугаться, а потому говорить ему она ничего не будет. Когда хочешь во что-то верить, стоит только повторить себе это сто раз, и уже начинаешь думать, что истина рядом. Алекс должен быть свободен от нее, твердила она себе. Как птица. Птица может устать и сесть на землю отдохнуть или напиться воды, но ее нельзя привязывать к земле птенцами. Это неправильно. Птице нужна свобода.

В итоге Кира о своей новости не сказала не только Алексу, но и вообще никому. И хотя она старалась изо всех сил держаться, все равно и на работе, и Алекс заметили, что она не в себе, выглядит усталой и нервной. Машка приставала с расспросами о здоровье и недвусмысленно вздыхала, что «молодой мужик — это сила». Кира только усмехалась. Действительно «сила» — много времени не понадобилось, чтобы ребенка сварганить.

Алекс же воспринял ее состояние как очередной всплеск мыслей о побеге. Иногда на Киру все еще находили мысли о том, что лучше им резко, прямо сейчас расстаться и помнить друг о друге только хорошее, чем довести отношения до мерзких ссор и подозрений и все испортить. Сейчас он решил, что наступила одна из таких стадий сомнений, и потому Кира такая нервная.

Кира и правда вела себя с Алексом довольно резко. Она словно нарочито хотела оттолкнуть его от себя, хотела облегчить себе решение об аборте. Чем внимательнее он к ней будет относиться, чем больше любви будет излучать, тем слабее будет ее сопротивление. Она и сейчас-то уже почти сломалась, привыкла к нему, открылась новым отношениям, привязалась, готова была даже жить с ним вместе, одним домом. Но ребенок — это гораздо более серьезный шаг, чем просто жить вместе. Ребенок — это сильнее штампа в паспорте, сильнее обещаний и обязательств. Он свяжет и ее, и его будущее. Кира не считала себя готовой к этому. Она приняла решение. Не в пользу Алекса.

Когда он пригласил ее сходить в ночной клуб развеяться, она согласилась. Решение оставить его преобразовалось в план действий. Алексу надо сделать больно, так больно, что он уйдет сам. Только так она сможет оттолкнуть его. Только так он поверит, что она ему не нужна. Это происходило с ней скорее инстинктивно, она хотела этим оградить и саму себя от возможной боли. Люди всегда склонны оправдывать свои жестокие поступки благовидными намерениями. Дорога в ад вымощена камнями добрых намерений. Кажется, именно так говорят.

На ужин в клубе она одевалась особенно тщательно. Выбрала свое самое любимое приглушенно-красное платье, которое так шло к ее темно-каштановым волосам. Она повернулась перед зеркалом, пристально посмотрев на себя в профиль. Живота еще конечно же не было видно. Пульсирующий пузырек был слишком мал, чтобы о нем догадались окружающие. Тем лучше.

Платье мягко облегало ее женственные линии. Она довольно провела рукой по бедрам и поглядела в зеркало на свою открытую спину. Погода для этого платья была еще прохладноватой, но Кира, как и любая женщина, знала, что платье — это намного больше, чем просто кусок ткани, прикрывающий обнаженное тело. Платье — это часть ощущения себя, самомнения, это весомый кусок в самооценке, способный творить чудеса. В платье, которое идет тебе и придает уверенность, невозможно простудиться. Зато можно надеть теплый костюм, в котором ощущаешь себя грымзой времен гестапо, и будь спокойна — на следующий день свалишься если не с простудой, то с отравлением или спазмами в голове.

Кира прибавила к наряду атласные красные туфли на высоких каблуках, накинула плащ и вышла к Алексу, заехавшему за ней, с видом завоевательницы вселенной.

— Ты просто восхитительно выглядишь!

— Как-то неуверенно ты это говоришь, — улыбнулась она.

— Почему, уверенно. Ты очаровательна.

Алекс солгал. Его действительно немного напугал ее вид. Слишком красивая, слишком уверенная в себе и как-то воинственно настроенная. Пропала мягкость, свойственная ей обычно, вместо этого движения приобрели резкость и отточенность, присущие женщинам-вамп. Это было совершенно не в стиле Киры, которую он знал. И эти внезапные перемены пугали и настораживали его.

По дороге в клуб они практически не разговаривали. Кира смотрела в окно, Алекс — на Киру, пытаясь угадать по мимике ее лица, о чем она думает. Он держал ее за руку, она руки не отнимала, но все ее тело отстранилось от него, создав невидимую преграду.

В клубе на Киру оборачивались абсолютно все мужские и женские головы. Она не была одета лучше всех или сексуальнее всех, она просто так держалась, что невольно притягивала взгляды.

— Ты сегодня производишь настоящий фурор, — сказал Алекс, усевшись на диван около столика.

— Ты ревнуешь?

— Да. У меня ощущение, что ты пришла провести вечер не со мной, а со всей публикой клуба.

— Какие глупости ты говоришь.

Она оглянулась со скучающим видом. Из темноты перед ней нарисовался кто-то из ее знакомых, поздоровался и предложил сигарету. Она отказалась, но встала и завязала с ним пустячный разговор, отвлекшись от Гурова. К ним подошли еще двое.

Алекс вдруг почувствовал себя неуверенно. Рядом со своими знакомыми она была в своей стихии, как рыба в воде, а рядом с ним, как ему все время казалось, она чувствовала неловкость положения. Кира смеялась, и Алексу показалось, что она флиртует. В итоге один из подошедших пригласил ее на танец.

— Я потанцую, — бросила Кира Гурову и, смеясь, позволила пригласившему обнять себя за талию.

Поначалу Гуров просто злился. Это так непохоже на Киру. Бросить его, едва они вошли. Да еще так бестактно. Что с ней творится? Что вообще происходит? Или просто раньше он не замечал, что она такая? Обманывал себя иллюзией, что она стала принадлежать ему, что у них нормальные отношения, а на самом деле он служил ей лишь игрушкой? А теперь он ей надоел, и она решила переключиться на более интересных ей мужчин?

Кира тем временем уже танцевала с другим. А Алекс принялся потихоньку напиваться. Когда она вновь вернулась за столик, она увидела его глаза. Взгляд, от которого ей стало не по себе.

— Хорошо проводишь время? — спросил он как можно спокойнее.

— Да, отлично. Почему бы и тебе не потанцевать?

Музыка просто превосходная.

— С кем ты мне предлагаешь потанцевать? Явно не с тобой — ты у нас сегодня все время занята.

— А кроме меня здесь нет других девушек?

— Я пришел сюда провести вечер с тобой, а не с другими девушками. В отличие от тебя.

— Не разыгрывай из себя Отелло, дорогой мой.

Кира осушила бокал минеральной воды и пригубила вина. Надо бы поменьше смотреть в его глаза. Тогда легче будет играть начатую роль. Как он переживает, бедняга Македонский. Вот уж удар ниже пояса. Это несправедливо. А что справедливо? Справедливо протянуть агонию и выгнать его потом? Справедливо, что она комплексует из-за его и своего возраста и никак не может избавиться от этого? Справедливо, что она беременна и теперь должна решать, что ей делать? Рисковать своим здоровьем, своим будущим из-за их глупой неосторожности? Если начать рассуждать о справедливости, то ее в мире просто нет. Счастье и благополучие одних чаще всего покупается ценой несчастья других. Взять хотя бы ее экс-мужа. Разрушил ее жизнь, а теперь счастлив со своей Кристиной у черта на куличиках. А родители? Столько лет покупали мнимое семейное благополучие за счет утаивания от Киры правды о смерти брата. В итоге вырастили ее в панцире комплексов, от которого до сих пор еще остались ощутимые по весу чешуйки. Все существует только за счет баланса. Никуда от этого не денешься.

Кира допила вино и стала оглядываться по сторонам. Самой, что ли, пригласить кого-нибудь, для полноты картины? Надо выпить еще. Чтобы совесть не так громко вопила.

Тут у нее глаза буквально округлились от удивления. В клуб вошел Лева собственной персоной. Что-то везет ей на совпадения! То они его с Алексом в ресторане встретили, теперь здесь. Впрочем, он как раз явился весьма кстати. Она увидела, что Македонский тоже заметил Леву. Лева был не один, привел с собой молодую девицу с длинными ногами и пышными золотистыми волосами. Вылитая кукла Барби. И где он только таких находит?

Кира нетерпеливо ерзала на диване, ожидая, когда же Лева заметит ее.

— Если ты пойдешь танцевать с ним, я уйду, — сказал Алекс, ломая очередную зубочистку. На столе уже образовалась внушительная кучка из их останков.

— С каких пор ты решил, что можешь указывать мне — общаться мне с моими друзьями или нет?

— Это не просто друг. Это твой бывший любовник. А может, не бывший? Может, ты и сейчас с ним встречаешься?

— Это что — допрос?

— Можешь не отвечать, если тебе нечего сказать. Но к нему ты не пойдешь.

— Да? А дышать мне можно, мой господин? Какие еще будут указания?

— Да делай что тебе вздумается! — Алекс кинул зубочистку на стол. — Можешь пересесть к нему за столик и продолжить вечер с ним в обнимку, если так не терпится. Я все равно ухожу. Ты можешь остаться, мешать не буду.

— Знаешь что, это уже слишком! Прибереги свое ребячество для других барышень, я уже выросла из возраста сопливых разборок. Я устала от твоей дурацкой ревности!

Она демонстративно встала и направилась к Леве. Тот наконец заметил ее и удивленно привстал навстречу. Церемонно поздоровался (видимо, на девицу были определенные планы), пригласил присесть.

Алекс минуты две наблюдал за ними, потом позвал официанта и попросил счет.

Расплачиваясь, он заметил, что Кира все-таки вытащила Леву танцевать. Он направился к выходу, расталкивая прокуренную толпу. Уже у самого выхода он услышал, как по клубу пронесся всеобщий возглас то ли удивления, то ли ужаса. Это остановило его. Кто-то взвизгнул: «Помогите!» Алекс бросился назад, к танцующим. Музыка не прекращалась, но толпа расступилась. В центре освобожденного пространства стоял Лева и беспомощно озирался по сторонам. На руках у него в буквальном смысле повисла Кира. Даже в слабом свете можно было заметить, что она бледна как полотно. Он бросился к ним.

— Что ты с ней сделал? — заорал Алекс на Леву. Почему-то это было первое, что пришло в голову.

— С ума сошел? Я сам не знаю, что случилось…

Лева выглядел так беспомощно, что Алекс сразу поверил ему. Он осторожно взял Киру из его рук и почувствовал влагу на ее платье. Руки Левы, так же, как и его, были в крови.

— Врача! — заорал Алекс, ощущая себя как в плохом сне. — Вызовите врача!!!

У Киры кровотечение, причем сильное. Он совершенно не соображал, что могло случиться с только что весело смеющейся, танцующей Кирой. Она была так бледна и неподвижна, что на какое-то мгновение он решил, что она мертва.

— Мы вызвали «скорую», они сейчас приедут, — сказал кто-то за его спиной.

— Может, мне ее на машине отвезти в больницу? — спросил Лева.

— Не стоит. Лучше «скорая». Там есть все оборудование.

Алекс не различал, кто что говорит. Он потерял ощущение реальности. Перед глазами была только Кира и расплывающееся на глазах пятно крови. Он раскачивался с ней на коленях, словно убаюкивал ребенка. Он был уверен, что она умирала. Он молил Бога, чтобы этого не случилось. Кровотечение не останавливалось, Кира из бледной превращалась в белую, артерия на тонкой шее пульсировала так слабо, что Алекс не знал, сколько она еще так продержится.

Алекс не знал, сколько прошло времени, прежде чем приехали врачи.

— В машину нельзя, — отрезала врач, захлопывая перед его носом дверь «скорой».

— Я поеду с вами.

— Нельзя, я же сказала.

— Я ее муж и поеду с ней.

— Муж? — недоверчиво переспросила врач, взглянув ему в лицо.

— Да.

— Ну тогда садитесь.

В машине она стала задавать ему вопросы о Кирином возрасте, не болела ли та в последнее время, не была ли беременна…

— Беременна? — до него с трудом доходили ее вопросы. — Нет. Не знаю. Наверное, нет.

— Она могла скрыть от вас это?

— Я не знаю, — с отчаянием в голосе сказал Алекс.

— Разберемся, — вздохнула врач. — У нее шок. Думаю, потребуется много крови для переливания. Вы сможете сдать кровь? Так легче будет получить донорскую кровь из банка крови.

— Смогу, конечно. Но я… я выпил.

— Не имеет значения. Главное, чтобы был здоров. Вы ведь ей не муж? — помолчав, спросила она.

— Нет, — сознался Алекс. Какое уже это имело значение? Не выбросят же они его из машины.

Врач промолчала. Переживает. Значит, имеет право быть рядом.

В больнице его отправили в комнату для сдачи крови, а Киру — в приемный покой для обследования. Когда Алекс закончил сдавать кровь, Киру уже увезли.

— Ее оперируют. Внематочная беременность. Разорвалась, вот кровищи столько и натекло, — с сожалением в голосе рассказал молоденький дежурный врач в приемке. — Она не знала, что беременна?

— Не знаю.

— Вам придется подождать здесь. В реанимацию вас все равно после операции не пустят, так что увидите ее только завтра.

В это время в приемный покой вошел другой врач, с тяжелыми мешками под уставшими глазами.

— Муж?

Алекс кивнул, не решаясь спросить, что случилось.

— Аркадий Борисович. Дежурный по реанимации. Она еще в операционной, и боюсь, что у нас проблема с кровью. Она потеряла гораздо больше, чем мы предполагали.

— Но я же сдал кровь. Надо еще?

— Не в этом дело. В банке крови нет нужной. А у вас другая группа.

— И что же вы будете делать?

— Не я, а вы, молодой человек. Вы сейчас пойдете по знакомым искать первую положительную группу крови. Звоните всем, кому можете, и когда найдете — везите их сюда. Чем быстрее, тем лучше. Мы пока будем вливать заменители, но при ее кровопотере все равно нужна кровь. Вам все ясно?

— Да…

— Тогда чего вы здесь стоите? Начинайте искать!

Врач ушел. Он заметно нервничал, что говорило о том, что Кира в очень тяжелом состоянии. Алекс беспомощно смотрел ему вслед. Что он будет делать? Кому звонить? О самом простом решении — позвонить Кириным родителям — он не подумал. Вместо этого он стал вспоминать всех своих знакомых и не мог даже предположить, кого можно сейчас вытащить среди ночи и уговорить сдать кровь. У него было не так много друзей, близких друзей, на кого можно было положиться в такой момент. Все его друзья остались в том прошлом, которое он решил выбросить за борт.

Алекс вышел из больницы, взял такси и поехал в сторону родного когда-то вокзала. Тогда все разгромили, все разбежались в разные стороны. Но он знал, что обитатели подвальной студии не из тех, кто будет искать нормальной жизни. Большинству из них было просто некуда идти. Скорее всего, они отсиделись по углам, зализали раны, расплатились с долгами и вновь вернулись на старое насиженное место. Возможно, кто-то стал новым лидером, нашелся новый покровитель, а может, они просто существуют в хаотичном беспорядке подвальной богемы.

Таксист с любопытством посмотрел, куда направился Алекс. Он затребовал с него двойную таксу за то, что обещал ждать его в сомнительном переулке. Алекс спустился вниз по ступенькам старого здания и остановился около закрытой двери. Дверь с трудом поддалась, но за ней оказалась тишина и пустота. Судя по спертому воздуху, здесь давно никто не жил. Алекс вздохнул. И что теперь?

— Куда теперь?

Таксист уперся взглядом в руль, постукивая по нему пальцами.

— Никуда. Ждите меня здесь. Я скоро приду.

Алекс кружил по соседним улицам около часу. Он останавливал всех попадающихся на пути бродяжек и спрашивал их, где найти знакомых ему ребят. Он знал, на каком языке с ними разговаривать и как себя с ними вести. Поначалу они грубо отмахивались от лощеного парня в дорогой одежде, а потом вступали в разговор и рассказывали кто что знал. Они посылали его по цепочке от одного к другому, и вскоре он уже знал, куда переселились его бывшие друзья.

Через три часа он вновь появился в приемном покое.

— И где вас так долго носило? — накинулся на него Аркадий Борисович. — Я же сказал, кровь нужна срочно. Я уж думал, вы не приедете!

Алекс молча посторонился, и за его спиной открылась весьма впечатляющая картина. Человек десять мужчин разного возраста, одетых в потрепанного вида одежду, с длинными волосами и не очень опрятными заспанными лицами стояли там с вызывающим видом. Кто-то курил, кто-то матерился, а кто-то просто переминался с ноги на ногу, с опаской разглядывая помещение.

— Это что еще такое? — опешил врач. — Кто привел эту толпу?

— Это кровь.

— Кровь? Они что… все первой группы?

— Нет. Вернее, они не знают своей группы, но, думаю, среди них кто-нибудь да найдется с нужной группой. Если нет, привезу еще.

— И откуда вы сумели набрать такое количество людей?

— Это уже не ваши проблемы. Берите кровь, вы ведь сами сказали — срочно.

Среди тех, кого привел Алекс, двое оказались с первой положительной группой крови. Их обследовали экспресс-тестами на инфекции и взяли у каждого по флакону крови. Алекс продолжал сидеть в приемном покое, ожидая новостей. Он не заметил, как задремал на стуле.

— Операция прошла успешно, — дежурный врач тронул его за плечо. — Ее уже перевезли в реанимацию. Если ночь пройдет спокойно, то завтра ее переведут в палату. Утром сможете навестить. Идите домой, не имеет смысла здесь сидеть. Оставьте нам свой номер телефона, если что понадобится — мы позвоним.

— Нет, я буду сидеть здесь. Пока она не откроет глаза, я не уеду. Вы ведь не пустите меня к ней, не так ли?

Он спросил на всякий случай. Он знал, что в реанимацию никого не пускают.

Аркадий Борисович посмотрел на его осунувшееся лицо. Парень в сыновья ему годится, а вызывает такое уважение.

— Переживаешь? Можешь уже успокоиться, все будет нормально. — Аркадий Борисович потрепал его по плечу и закурил сигарету. — Ты сегодня, я смотрю, пол-Москвы объездил в поисках крови. Молодец. Уважаю.

Алекс молчал.

— Куришь? — Врач протянул ему пачку сигарет.

— Спасибо.

Гуров тоже закурил, глядя себе под ноги.

— А черт с ним, — вдруг произнес Аркадий Борисович. — Всяких блатных пускаем, почему бы тебя не пустить. Сейчас халат тебе найду и бахилы и проведу. Только утром до прихода смены улизнешь оттуда, договорились?

Алекс пожал врачу руку. Остались еще нормальные мужики в больничных стенах!

Аркадий Борисович принес белое обмундирование и провел Гурова в реанимацию.

— Можешь посидеть рядом с ней, пока она приходит в себя. Хотя до утра она все равно будет спать, ты ее не буди, пусть отдохнет как следует. Ей много сил потребуется для восстановления.

Алекс кивнул и тяжело опустился на стул рядом с бледной Кирой, укрытой белой простыней. В ее вену медленно капала кровь, она дышала очень тихо, и ее грудь едва заметно поднималась и опускалась под простыней. Алекс взял ее за руку, она не отреагировала. Как сказали врачи, кризис прошел, и теперь она будет приходить в себя. «Операция прошла успешно», — звучало в его ушах. Это означало, что ребенок, прикрепившийся не там, где полагается, разорвал ей маточную трубу, и теперь трубу просто убрали оттуда, снизив шансы Киры забеременеть в два раза. Ребенок, который чуть не убил свою мать. Кира носила ребенка. Знали ли она о беременности? Скорее всего, да. Наверное, этим и объясняется ее странное поведение в последнее время. Ее нервозность, внезапные капризы. Но зачем она так вела себя сегодня? Зачем пыталась сделать ему больно, обидеть?

Алекс смотрел на ее закрытые глаза и пытался угадать, что за мысли кружили в этой голове. Зачем, Кира? Почему? И вдруг он все понял. Все оказалось проще простого. Это же ясно, как солнечный день! Ребенок — не его. Вот и все решение. Не его! Она хотела вынудить его бросить ее, потому что знала, что ребенок, комочек, который она носит в себе, зачат от другого. Гуров закрыл лицо руками и застонал. Господи… Неужели все так плохо? Их отношения, его любовь, его вера в нее — все пшик? Она спала с другим мужчиной. С кем? С этим шутом Левой? Да какая теперь разница. Он так и слышал, как она будет говорить ему, что имеет право делать то, что захочет, что не принадлежит ему. И будет права. Он ей никто. Да, оказалось, что он для нее — никто, пустое место, прохожий. Между ними ничего больше не может быть. Все уничтожено. Так же, как и этот ребенок.

— Ты добилась своего, Кира. Можешь радоваться и жить дальше без меня, как ты и хотела, — прошептал он около ее лица.

Она слегка приоткрыла глаза, но тут же их закрыла. Подошла медсестра, измерила давление и пульс.

— Тебе пора, скоро придет утренняя смена и надает мне по мозгам. — Аркадий Борисович указал на часы, стрелка которых подходила к семи утра. — Она скоро проснется. С ней все будет в порядке, поверь опытному реаниматологу.

Алекс послушно встал, вышел из реанимации, снял халат и поехал домой. Только сейчас он сообразил, что надо позвонить Кириным родителям. Он никогда с ними не общался, но Кира как-то давала ему их телефон, на всякий случай. Было еще очень рано, и Кирина мама спросонья не сразу сообразила, кто звонит. А когда узнала, что случилось, то стала задавать бесчисленные вопросы, на которые Алекс не хотел отвечать.

— Я и сам толком ничего не знаю. Знаю лишь, что пришлось оперировать и что сейчас уже все в порядке.

Он и не хотел ничего объяснять. Пусть сами узнают причину операции, в больнице скажут. Пусть узнают это не от него. В конце концов, он в этой истории — лишь случайно оказавшийся рядом знакомый. Интересно, а ее мама знает, что у Киры был другой мужчина? Или они подумают, что это Алекс виноват в страданиях их дочери? Хорошо, что они не знакомы лично. Меньше вопросов, меньше неловкости. С него хватит.

Груня еще спала. На столе стояли с вечера оставленные булочки, прикрытые ситцевым полотенчиком. Она все еще думает, что он маленький мальчик. Хорошо, что хоть кто-то заботится о нем, верен ему в своей любви. Неужели только старые няни на это способны? От кого угодно он ожидал такого предательства, но только не от Киры. Она казалась пропитанной порядочностью, он так ценил в ней ее прямоту, откровенность, как же она решилась на такое? О чем она только думала?

Он скинул ботинки и лег на кровать, положив руки под голову. Усталость скосила его, и он уснул. А когда проснулся, оказалось, что уже почти полдень. Первым делом он позвонил в больницу и узнал, что у Киры все идет хорошо. Ее разрешили перевести из реанимации, и дела идет на поправку. Однако Алекс не пошел навещать ее. Он не знал, как сможет посмотреть ей в глаза, как сможет задать ей мучавшие его вопросы. Заставлять ее объясняться было бы унизительно. Да и ей наверняка нельзя волноваться.

Ему хотелось избежать пошлых сцен, тем более сейчас, когда она еще не пришла в себя. Но превратить в одно мгновение человека, которого любишь, в чужого невозможно.

— Груня, свари суп из курицы, понаваристей. Отвезем его Кире.

— Куда отвезем? — удивилась Груня. Обычно Саша таких просьб не делал. Если они с Кирой решали обедать или ужинать Груниной стряпней, они приходили сюда.

— В больницу, Груня. Кира заболела. Надо ее навестить.

— Ой, матерь Божья, — всплеснула руками Груня. — а что случилось-то? Чем заболела?

— Отравилась, — соврал Алекс. — Давай, свари побыстрее, я тебя туда отвезу.

— А меня зачем? — непонимающе уставилась на него няня.

— Надо. Ты к ней пойдешь. Раз прошу — значит надо.

«Ну дела», — пробубнила Груня и пошла вытаскивать курицу из холодильника.

Алекс так к Кире и не поднялся. Отправил Груню, велел передать суп и спросить, не надо ли чего. Груня вернулась быстро, сказала, что Кире ничего не надо, утром у нее уже были родители, она очень бледная и еле разговаривает.

— Я сказала, что ты занят, — укоризненно сказала Груня.

— А она спрашивала?

— Нет, но я все равно сказала, что ты занят, — упрямо пояснила Груня.

Алекс промолчал. Раз не спрашивала, значит, сама все понимает. Родители взяли ее под свою опеку, Алекс ей больше в больнице не нужен. И в жизни, скорее всего, тоже.

Глава 13

Кира очнулась на больничной койке в реанимации. Она чувствовала себя так, словно ее оглушили. Звуки доносились как сквозь ватные затычки в ушах, голова гудела, где-то глубоко внутри тела ощущалась боль, такая же глухая, как и звуки вокруг. Она пошевелила рукой. Облизала губы сухим языком. Хотелось пить. Кира понимала, что она в больнице, но ничего не знала о том, что с ней случилось. Она прекрасно помнила вечер в клубе, помнила, как пригласила Леву на танец и как неожиданно почувствовала отвратительно резкую боль внизу живота, настолько сильную, что она сковала ее, обездвижила, вместе с болью телом завладела и слабость. Дальше Кира помнила только то, что в глазах потемнело и Лева крепче схватил ее за талию. И все.

Через несколько минут звуки в палате стали более различимы, свет не слепил глаза. Она повернула голову в сторону стола, где сидела медсестра, и та улыбнулась ей.

— Проснулись? Не тошнит? Боль сильная? — Медсестра измерила давление и сделала запись в своем журнале.

Кира тихо отвечала на ее вопросы, прислушиваясь к собственному голосу — он осип и стал чужим. Она поднесла руку к горлу и пощупала его. Саднило внутри.

— Это после наркоза, вам же трубку в горло вставляли, поэтому такие ощущения, — успокоила медсестра. — Скоро пройдет. Сейчас позову врача.

— Вы знали, что были беременны?

Конечно, знала. Вопрос врача прозвучал нелепо. Была беременна. Была. Значит, она потеряла ребенка. Вот откуда такая сильная боль.

— Выкидыш?

— К сожалению, еще хуже. Внематочная беременность. Знаете, что это? Когда плодное яйцо прикрепляется и растет не в матке, а в маточной трубе. А потом места становится мало, и яйцо лопается вместе с трубой, вызывая кровотечение и шок, как в вашем случае.

— Меня оперировали?

— Да. Теперь ваш шанс забеременеть уменьшился вдвое. Учитывая возраст, не советовал бы откладывать на следующую пятилетку.

«А это уже не твоего ума дело, — подумала Кира. — Сама как-нибудь разберусь».

Кира слушала врача со спокойным выражением лица, бесстрастно, словно речь шла не о ней и ее ребенке. Она все пыталась понять, что она чувствует. Проблема моральной дилеммы решилась сама собой — изначально у этой беременности не было шанса. Глупо было откладывать поход к врачу, но кто же знал, что придется выбирать не между сохранением ребенка и абортом, а между часами, минутами операции. Судьба распорядилась по-своему, как это всегда и бывает. Жаль только, что пришлось сделать больно Алексу. Но это исправимо — она извинится и все объяснит. Наверняка он уже сегодня примчится к ней в больницу. Интересно, врачи сказали ему, что именно случилось? Теперь скрывать беременность не имело смысла. Да и легче будет объяснить свое нелепое поведение. Даже очень удобно — можно все списать на нервозность, присущую всем беременным. Ни для кого не секрет, что при этом у многих едет крыша, вот она так и скажет — было временное помутнение. Он поймет. Он такой, Македонский, он всегда ее понимал. Кира с нежностью подумала о том, как прильнет к нему и промурлыкает слова извинения. Обычно ей извинения давались с трудом, при ее складе характера признавать свою неправоту всегда было тяжело. Но ни с Алексом. Он стал таким… родным, что ли, что казалось совершенно естественным сказать ему, что она неправа.

Македонский, Македонский… А ведь она чуть не родила его ребенка. Кире вдруг захотелось плакать. Как бы она ни внушала себе, что ничего страшного не случилось, это было неправдой. Случилось. Случилось страшное. Живой комочек, который мог бы стать ее малышом, которого можно было любить, баюкать, заботиться о нем, живое тельце погибло. Эмбрион, превратившийся в кровяной сгусток, был ее ребенком. Кира прикрыла глаза рукой. Хотелось повернуться на живот и уткнуться мокрым от слез лицом в подушку, но любое движение вызывало боль, и она не смогла даже повернуться на бок. Какой же она была дурой, когда думала, что сможет сделать аборт. Да ей никогда, никогда бы не хватило решимости пойти на это. Сколько раз она участвовала в дискуссиях по поводу абортов и доказывала, что всегда проще избавиться от нежеланного ребенка, чем родить и всю жизнь потом расхлебывать последствия. Возможно, это так и есть. Но только не в ее случае. Сейчас, лежа на больничной койке со свежим шрамом на опустошенном животе, она нисколько не сомневалась, что выбрала бы «расхлебывать последствия».

Что сейчас думает Алекс? Переживает ли он? Конечно, переживает. Но только ли из-за нее самой? Понимает ли он, что, как и она, он только что потерял ребенка? Сможет ли он подобрать слова, чтобы успокоить ее? Кира ощутила, что в данную минуту она больше всего хотела бы увидеть именно его, услышать от него, как он ее любит, почувствовать его поддержку. Никто сейчас не сможет понять и утешить ее. Никто, кроме него. Потому что это было их общим горем. Вот что она думала, утирая влагу на щеках и беззвучно всхлипывая. Не хватало еще, чтобы врачи увидели ее слезы. И еще она думала о том, что обманывала себя столько времени, убеждая, что Алекс ничего для нее не значит. Значит, и еще как. Кира нашла утешение в этой мысли. Она представила себе, как встретит его сегодня. Как перестанет отталкивать, как впустит в себя, прекратит изображать, что делает одолжение, принимая его любовь. Она больше не будет обесценивать то ценное, что имеет. Потеря ребенка — достаточно ясный знак, чтобы понять эту простую истину: цени, что имеешь. Пока имеешь это.

Кира перестала плакать, и лицо ее просветлело. Она повернулась в сторону двери, мысленно представляя себе, как она отворяется и в нее входит Македонский. Она проговаривала про себя слова, что скажет ему. Представляла его лицо, его взгляд, улыбалась словам, что он скажет ей.

Прошли часы, дни. В дверь палаты входил кто угодно, но только не Гуров. Речь, подготовленная Кирой, так и не достигла своего адресата.

Дело шло к выписке, и Кира абсолютно не понимала, что происходит. После прихода Груни об Алексе она так ничего и не слышала. Он исчез. Не приходил в больницу. Не звонил. Как будто его вовсе не существовало. Кира тоже не звонила. За это время она передумала все что угодно. Он конечно же узнал о беременности от врачей. И при этом так себя повел? Не навестить ее ни разу, не увидеть своими глазами, как она, казалось, это не Алекс, а кто-то другой, кто-то более черствый, равнодушный, толстокожий. Ее Македонский был не таким. Он никогда бы не отдалился в такой момент. Она нашла только одно возможное объяснение происходящему — новость о беременности сделала свое дело. Все произошло именно так, как она и подозревала, когда решила скрыть от него это. Как она и опасалась. Получается, ей не в чем себя винить, она была права, когда решила не говорить ему, когда решила порвать с ним. Пока она тут льет слезы об их ребенке, он в это время питает свои эгоцентричные страхи потерять свободу. Ему наплевать на ребенка. И на Киру, по большому счету, тоже. Беременность испугала его даже в несостоявшемся виде, что говорить о том, что было бы, если бы она сообщила о ребенке раньше. Кира накручивала себя против Алекса, злилась, приписывала ему самые гадкие свойства, обвиняла во всех смертных грехах, только бы заглушить агрессией страх, что она потеряла его навсегда. И чувство вины, что именно она уничтожила их отношения.

Мама тактично не стала расспрашивать о беременности и отце ребенка. Тут и спрашивать не надо — они давно знали, что Кира встречается со своим дизайнером. Они думали, что он, как и Лева, лишь промежуточный вариант. И хотя между собой осуждали немного дочь за то, что выбрала себе такого молодого парнишку, но в ее дела не вмешивались. Ведь о замужестве речи не было, и, значит, повода для беспокойства тоже.

Кира пролежала в больнице неделю, пока не сняли швы. Ее навещали подруги, родные. Нонна даже зачем-то советовалась с Марой, все ли у Киры будет хорошо.

— Мара сказала, — сообщила она Кире, — что у тебя все будет нормально. И сглазу никакого на тебе нет, просто стечение обстоятельств, урок ты какой-то проходишь. Она не стала говорить, какой. Говорит, ты сама все узнаешь и поймешь.

— Нонна, спасибо тебе за заботу, но не надо подключать к проблеме моего здоровья всех своих знакомых! — взмолилась Кира. — Скоро, чего доброго, приведешь сюда старух с дымящимися травками и четками снимать с меня наговоры.

— Я такими вещами не занимаюсь, — обиделась Нонна. — Мара другая, ты же знаешь. Я просто о тебе беспокоюсь.

— Ладно, ладно, — слабо улыбнулась Кира. — Прости неблагодарную, я просто еще в себя не пришла.

Нонна махнула рукой, как при безнадежном случае, и принялась раскладывать на тумбочке гостинцы.

— Твой мальчик небось места себе от беспокойства не находит?

— Не знаю, — Кира отвела глаза.

— Что-то случилось?

— Мы поссорились.

— Сейчас? — изумилась Нонна. — Да когда вы успели?

— Не важно. Не спрашивай меня, пожалуйста. Не хочу об этом говорить.

Да Кира и не знала, что говорить. Свою версию она выстроила, но до конца в нее поверить не могла. Даже если Алекс решил, что она нарочно его обманула, даже если разозлился на ложь, он ведь мог прийти и поговорить, выяснить все, дать ей шанс объяснить. «Везет же мне на мужиков, которые сбегают, не сказав ни слова», — подумала она с горькой иронией.

— Ты выписываешься завтра?

Соседка по палате, Динара, наблюдала, как Кира собирает свои сумки.

— Да, утром за мной приедут. Уже не дождусь, когда домой попаду. Тошнит от одного больничного запаха.

— Счастливая, а мне тут еще неделю отбывать.

— Тебе же швы должны вот-вот снимать?

— Собирались, а сегодня УЗИ сделали, сказали, что что-то там не так, инфекция, внутренние швы несостоятельные и теперь заново будут открывать и чистить.

— Да ты что? Ужас, сочувствую. — Кира участливо сжала руку Динары. — Надеюсь, все пройдет хорошо.

— Надеюсь, — вздохнула Динара. — Опять требуют лекарства, кровь.

— Кровь?

— Ну да. Они всегда для операции требуют кровь, у них с запасами напряженка, так они подстраховываются, просят родственников найти доноров.

— А меня не просили, — удивленно пробормотала Кира.

— Не может быть. Ты сама говорила, что потеряла много крови, если они не просили твоих найти кровь, то значит попросят при выписке. Вот увидишь!

Динара так уверенно говорила об этом, что Кира засомневалась, а может, и вправду кто-то сдал кровь, просто ей об этом забыли сказать?

— Спрошу утром у врачей, — пожала она плечами. — Наверное, родители все организовали.

Ответ врача поверг ее в полное изумление.

— Кровь? Конечно, сдавали. Вы же потеряли очень много крови, еле вас откачали, могло бы быть и хуже.

— А кто сдавал?

— Муж.

— Андрей?

Кира смотрела на врача, как на сумасшедшего. Врач ответил ей таким же взглядом.

— Муж, — повторил он. — Ваш муж. У вас что, их несколько?

«Ни одного», — подумала Кира, но промолчала.

— Когда он привез вас, сразу и сдал. А потом оказалось, что у него другая группа, а в банке крови вашей не было, так он целую ораву то ли бомжей, то ли еще кого, в общем, человек десять странных типов приволок, чтобы они для вас кровь сдали. Вся больница потом об этом говорила.

Видя недоумение Киры, врач открыл историю болезни.

— Вот, — перелистал он страницы, — в квитке из приемника расписался Гуров А. Это муж?

Она посмотрела на квиток, роспись Алекса и кивнула:

— Э-э-э… гражданский.

— Ну нам-то какая разница, главное, что кровь нашел.

Она молчала. И как она не догадалась сразу? При чем тут Андрей? Просто при слове «муж» у нее не возникло никаких других ассоциаций. В больницу ее привез конечно же Алекс. Значит, он не ушел тогда из клуба, он увидел, когда ей стало плохо. В голове не укладывалось, что происходит. Он привез ее в больницу, невероятным способом нашел для нее кровь и исчез. Безумие какое-то. Она никогда не могла до конца понять мужчин. Верно говорят, что их логика отлична от женской. Эх, были бы такие курсы, на которых учили понимать, как они думают. Бывает же погружение в языковую среду или профессиональную. Почему бы не придумать погружение в мужской мозг, чтобы наперед знать, чего ожидать. Кире явно не хватало этого навыка, раз вот уже во второй раз от нее уходит дорогой ей мужчина, и она не может понять почему.

Дома Кира провалялась еще несколько дней и вышла на работу раньше, чем закончился больничный. Не выдержала одиночества и тишины. Однажды ночью она проснулась и разревелась как белуга. Стала считать, сколько было бы сейчас ее беременности, представила, какого размера был бы ее ребенок, ее живот, что бы она чувствовала. Она плакала о том, что ничего уже не будет, кусочек ее тела погиб, и вместе с ним погибло в ней что-то еще, что-то, оставившее ноющую боль намного более сильную, чем рубец на животе. Она лежала на своей кровати и била кулаком по подушке в отчаянном бессилии. А рядом никого не было. Никого, кто мог бы успокоить, выслушать, понять и успокоить. Никого, с кем можно было бы разделить свое отчаяние.

Врач посоветовал ей попить первое время валерьянки, чтобы успокоить нервы.

— Депрессия в первое время — это нормально. Такое бывает у многих. Вы справитесь, просто дайте этому время.

Кира не стала пить ни валерьянку, ни другие успокаивающие. У нее было надежное средство от депрессии, всегда безотказно спасающее ее. Работа.

Хорошо, что дел скопилось много, меньше времени оставалось на раздумья. Физически она восстановилась довольно быстро и сидела на работе допоздна, пока не начинала засыпать от усталости. И только по вечерам, лежа в одиночестве, она позволяла себе думать об Алексе. Она и не подозревала, что так привязалась к Македонскому. Она не решалась назвать свою привязанность любовью. Было бы глупо признать любовь к тому, кто не захотел дальнейших отношений.

Они могли бы встретиться с ним, чтобы обсудить вопросы по ремонту дома, но еще раньше они условились, что Алекс сдаст дом «под ключ», чтобы Кира увидела уже готовый результат. Ей оставалось только передавать ему деньги. Но за этим он всегда присылал прораба.

Эти три месяца, прошедшие после их расставания, она посвящала все свое свободное время проекту Зелотова. Ассистента они так и не наняли, Кире пока удавалось справляться самой. Отсутствие личной жизни освободило массу свободного времени, которое она и использовала.

Уже несколько консультантов приехали на работу в различные организации, и Зелотов с Кирой получили первые проценты от своего посредничества. Проценты составили весьма неплохую сумму, и Кира почувствовала вкус и к новым доходам, и к новому делу. К тому же ей удалось связаться с подобной фирмой в Англии, и многих консультантов они находили совместно. Доходы приходилось делить, но зато количество клиентов неумолимо росло, а время на выполнение заказа уменьшалось.

В конце мая она получила от Алекса СМС. «Дом готов к сдаче. Сообщите, когда будете принимать».

Как раз в ночь перед этим она вновь видела свой ставший уже родным сон. Никакой новой информации он не нес. Все те же детали. Но сон словно оживил в памяти желаемую картину, и Кира вдруг испугалась. Испугалась, что приедет в Апрелевку и увидит что-то совершенно другое. Если дом будет другим, это разрушит сказку, в которую она поверила. Она не сможет полюбить этот дом, не сможет жить в нем, он станет ей таким же чужим, каким был до ремонта. Стоит ли тогда торопиться? Она ничего не ответила Алексу. Тем более сухой тон его сообщения только разозлил ее. Похоже, что он злится на то, что придется встретиться с Кирой, злится, что еще в чем-то зависим от нее. Не будь заказа, он, наверное, вообще никогда бы не объявился. Ну ничего, пусть подождет, пусть увидит, что она тоже не цепляется за первую попавшуюся возможность увидеть его.

Через неделю ее молчания он позвонил.

— Это Алекс Гуров.

— Я достаточно долго с тобой общалась, чтобы узнавать тебя по голосу. Или ты предпочитаешь официальное представление?

— Когда дело касается работы, предпочитаю представляться, — отрезал он. — Вы собираетесь принимать свой заказ или как?

— Собираюсь, — тихо ответила она.

Как он разговаривает с ней! Таким чужим и холодным она его не знала. Что же могло случиться? Что могло настолько отдалить его от нее?

— И когда же? — спросил он бесстрастным голосом.

— Завтра. Ничего, что воскресенье? Утром в двенадцать я подъеду туда.

— Мы всегда по выходным работали, переживу и на этот раз потерю воскресенья.

Нахамил, можно сказать. Будь это не Алекс, а кто другой, Кира так бы его прижучила, что навсегда запомнил бы, как хамить заказчику. Но Алекс никогда не хамил. Чтобы довести его до такого состояния, надо очень постараться. Либо он специально это делал, чтобы окончательно отрезать все возможные пути примирения, либо за этим скрывал собственную неуверенность. А может, и то и другое.

Собиралась Кира тщательно. Они не виделись давно, и неизвестно, что он думал о ней все это время. Ей хотелось непременно показать, что она хорошо выглядит. Она надела облегающую трикотажную кофточку с открытым воротом, узкую юбку с трикотажными вставками и кожаным ремешком. Долго подбирала макияж и украшения. Когда последний штрих был завершен, Кира вдруг разозлилась сама на себя. «Как дура малолетняя! — думала она, сердито стаскивая с себя одежду. — Я же не на первое свидание иду. Расфуфырилась тут! — бросила она своему отражению. — Кинул тебя парниша, и кинул. Пора уже привыкнуть к этой мысли и не питать иллюзий. А ты на что-то другое надеялась? Если и надеялась, то забудь. Переодеться и немедленно! Еще подумает, что я вырядилась так, чтобы его пытаться вернуть. Да ни за что на свете он от меня этого не дождется! Идиотизм не лечится. Не маленький, сам пусть со своей жизнью разбирается».

Кира переоделась в серые потертые джинсы и такую же куртку, надела солнцезащитные очки и решительно вышла из дому. Даже губы не подкрасила. Алекс ей, похоже, больше не нужен, она ему тоже, а дом встретит и примет ее в любом виде. Лишь бы она его приняла. Мысль о доме вновь нагнала на нее страху. Все-таки это было сегодня главным. Полгода она шла к этому моменту, и ей казалось, что от того, что она получит сегодня, зависит очень многое в ее будущем.

Кира подъехала к знакомому месту и чуть не зажмурилась от неожиданности. Воплощенный в реальности ее сон оказал на нее довольно сильное впечатление. Она даже тихонько ущипнула себя, чтобы проверить, не спит ли она. Такой же невысокий забор вокруг двора, аккуратный вход, отмеченный возвышающейся рядом сосной, зеленая лужайка во дворе и сам дом… Дом абсолютно преобразился. Можно сказать, до неузнаваемости. Но точнее будет сказать — до узнаваемости, потому что Кира узнала его. Да, именно так он выглядел в ее бредовых идеях. Она уже здесь была много раз. Она знала это место, каждой клеточкой кожи она наслаждалась знакомым ощущением. Так бывает, когда после долгого отсутствия возвращаешься домой. Хочется обнять каждый кустик, прильнуть щекой к двери и обнять весь дом. Свой дом.

Алекса не было видно. Очевидно, он ждал ее внутри. Кира медленно прошла по выложенной плиткой тропинке к двери дома, все еще боясь, что реальность рассеется и окажется очередным сном. Она едва ступала, едва прикасалась ко всему. Казалось, что прикоснись она чуть сильнее, все исчезнет, развеется как иллюзия, как мираж. Она постучала, намеренно не нажимая на звонок. Не хотелось трезвонить на весь дом, пугать его своим шумным появлением. Она хотела познакомиться с домом в тишине, без лишних звуков, чтобы ничто не мешало ей прочувствовать его атмосферу.

Алекс открыл дверь и с порога принялся о чем-то деловито отчитываться, показывать бумаги. Кира предупреждающе подняла руку:

— Ш-ш-ш.

Алекс замолчал. Но не обиженно, а так, словно понял ее состояние. Он тихо отошел в угол комнаты, уселся в кресло и предоставил ей время и пространство, чтобы охватить все взглядом, впитать в себя атмосферу дома, комнат, обстановки, цвета. Она растворялась в своей мечте, и никакие слова не могли рассказать ей о доме лучше, чем ее собственные ощущения. Алекс завороженно смотрел на ее счастливое лицо и чувствовал, как у него перехватывает дыхание. Она была так красива в своем счастье! Ему стало даже обидно, что он не является частью этого счастья. Она упивалась своей мечтой и ей не надо было делиться этим ни с кем, даже с ним. Когда-то он тоже жил с ней в этом стремлении к мечте, они вместе делали этот дом, он играл на ее идеях, как на струнах, и черпал вдохновение в ее уверенности, что все получится именно так, как она видела во сне. Ему не надо было спрашивать ее, получилось ли у него уловить ее фантазию. Он видел и без слов, что все именно так.

Пока Кира кружилась по комнатам, гладя стены и порхая пальцами по глади высоченных окон, Алекс перебирал ключи в кармане брюк и думал о том, что видит этот дом в последний раз. Он и сам успел влюбиться в свое творение. Каждую деталь, каждую мелочь он подбирал так, словно от этого зависит самое важное в его жизни дело. Скольких усилий ему стоило не видеться с Кирой, знает только он и Груня, убиравшая за ним бутылки выпитого пива и виски и считавшая дни, гадая, когда же кончится этот черный период депрессии ее мальчика. В чем причина депрессии, ей и спрашивать не надо было. Как говорил устами своего героя-кота Булгаков, «домработницы все знают… это ошибка думать, что они слепые».

Чего уж скрывать — поначалу новая пассия Саши Груне не понравилась. Опытный женский глаз моментально уловил разницу в возрасте, а также твердость характера. Она решительно заключила, что такая дамочка в момент возьмет мальчика в оборот, превратит в подкаблучника, сделает своим хвостиком и в итоге бросит, разбив сердце. А если не бросит, то посадит в клетку своих пут, не давая сделать и шагу. Саше она, естественно, ничего этого не говорила. Груня знала, что нравоучений в своей жизни Саша хлебнул сверх нормы. Марта Феоктистовна сделала все, чтобы детство ее сына превратилось в череду поучений, нотаций, бесчисленных занятий, вспышек пугающей материнской любви и опеки, таких же внезапных вспышек агрессии от неудовлетворенности жизнью, объятий, сменяющихся подзатыльниками, перебранок с мужем на глазах у сына и настойчивого желания объяснить ему, как взрослому, что все это делается исключительно ради его блага, во имя его счастья и достойного будущего.

Груня все эти годы провела безмолвным свидетелем смятого в комок Сашиного детства, пытаясь лишь своей ничего не требующей взамен любовью к мальчику компенсировать ему странность его существования. Когда он ушел из дома, Груня совершенно не удивилась. Какое-то время она даже подспудно ждала чего-то подобного — взрыва, бунта, протеста. Больше всего она боялась, что мальчик сделает с собой что-нибудь нехорошее. По телевизору то и дело мелькали сообщения о подростках, сбросившихся с крыши многоэтажки, повесившихся, и прочие ужасы. Иногда она даже украдкой проверяла, что Саша делает в своей комнате, все ли с ним в порядке. И когда он сбежал, она облегченно вздохнула. Если он решился уйти, значит, хватило сил вырваться, хватит сил и выжить. Правда, она думала, он пойдет к отцу, но Марта, буквально помешавшаяся после этого, сообщила, что у отца его нет и вообще нигде нет. Через неделю они получили от него письмо, сообщающее, что он, мол, жив-здоров, уехал на Север, просит его не искать.

Как ни странно, Марта тоже сразу все поняла. Поняла, что искать и возвращать сына будет бессмысленно, что ее материнство бесславно провалилось, как, впрочем, и вся жизнь. Она как-то сразу сникла, погасла, о сыне практически никогда не заговаривала с Груней, она словно похоронила себя как мать, вместе с воспоминаниями о сыне. Она продолжала обшивать клиентов, погрузившись в лоскутки, лекала и нитки. Электрическая швейная машинка журчала сутки напролет. Она зарабатывала много денег, и все откладывала их на черный день. Черный день настал для Марты неожиданно, так неожиданно, что она и не успела потратить свой сбережения. Заблаговременно составленное завещание обеспечило Груне, посвятившей почти всю свою сознательную жизнь Марте и Саше, безбедное существование. Груня долго и упорно молилась о том, чтобы Бог послал ей счастливую старость, и она явилась к ней в виде вернувшегося Сашеньки, ее любимого мальчика.

Появление Киры принесло с собой угрозу ее счастью. Она могла отнять у нее Сашу, отнять не задумываясь, просто развлечения ради. Груня знала, конечно, что в один прекрасный день это произойдет, с Кирой или без Киры. Но Кира была из тех женщин, которые не терпят опеки над собой, а значит, Груня окажется им с Сашей не нужна. Именно это и пугало ее больше всего. Однако со временем Груня изменила свое мнение. Кира, особо не стараясь, нашла путь к сердцу пожилой женщины. Все, что для этого потребовалось, — это искренность. Груня так и не поняла, любит ли Сашу его девушка или нет, но то, что она не играет с ним, Груня оценила со всей честностью своего бесхитростного сердца. Она видела, что Саша как-то успокоился, повзрослел даже, видела, как у него появилось не свойственное ему ранее желание заботиться о ком-то, быть нужным, быть рядом, жить для кого-то. Она также видела, как он загорелся новым проектом. Алекс раньше не посвящал ее особо в свои дела, а тут нашел благодарного слушателя и зрителя его эскизов. Груня мало что понимала в дизайнерских тонкостях, ей было важно слушать и поддерживать его запал, его огонь.

И вдруг неожиданно все рухнуло. Пропало. Разбилось. После посещения больницы Саша больше не заговаривал о Кире. Он сник, никаких следов от былого приподнятого настроения не осталось. Только проект все так же занимал его. Может, даже еще сильнее, чем раньше. Наверное, это было единственной нитью, все еще связывающей его с Кирой, и он отдавал этому делу всю свою энергию. Когда дом был закончен, Саша показал Груне его фотографии.

— Нравится?

— Это ее дом?

— Да.

— Красиво, — восхищенно вздохнула Груня. — Теплый дом получился. В нем будет хорошо жильцам. Я бы не отказалась в таком жить. А что, уже пора сдавать?

Саша молча кивнул.

— Жалко отдавать то, что любишь? — спросила Груня, кивая на фотографии.

— Не просто жалко, Груня, — помолчав, ответил Саша. — Больно. Больно отдавать. Но придется. Не могу держать то, что мне не принадлежит.

«Так не отдавай, дурачина!» — хотела она сказать, но, как всегда, промолчала.

Алекс смотрел, как Кира ходила по комнатам. Она прислонилась щекой к стене в гостиной, потом опустилась на колени и провела ладонями по полу, поднялась по лестнице и прошлась по второму этажу, спустилась, остановилась у огромного окна с видом на лужайку. Удивительно, но Алексу показалось, что с ее приходом дом задышал, ожил. Пигмалионом дома был он, но все же вдохнуть в него жизнь удалось именно ей. Просто своим присутствием. Он смотрел на ее плечи, руки, скрещенные на груди, на неповторимый поворот головы, чуть склоненной набок. Он заставлял себя не думать о ней как о женщине. Уговаривал себя, что перед ним обычный клиент, которому он сдает дом. Но получалось у него это очень плохо.

Когда Кира обернулась, в глазах у нее стояли слезы.

— Он такой… он именно такой, каким приснился мне. Спасибо, Алекс.

Гурова смутили ее эмоции. Вот еще не хватало. Слезы он не переносил.

— Здесь все отчеты по расходам, — заторопился он, — окончательный расчет, проверьте, если есть вопросы, спрашивайте.

— Да нет у меня никаких вопросов. Ты когда-нибудь попадал в сказку? Я чувствую себя, как Алиса в Зазеркалье, словно я перешагнула черту, разграничивающую реальность и сон. И оказалась во сне. Я не могу передать тебе свои ощущения. Но это просто переполняет меня. Можно я тебя поцелую? В знак благодарности?

— А вот этого не надо, — отшатнулся он. — Достаточно будет, если вы просто подпишете акт приема.

— Как хочешь. Давай бумаги.

Она подписала. Алекс стал собирать все бумаги в папку.

— Только я не отпущу тебя так просто. Мы должны обмыть это знаменательное событие.

— Без меня, пожалуйста. Я занят.

— Алекс…

— Кира Викторовна, не смею вас больше задерживать.

Алекс вышел. Она наблюдала через окно, как он направляется к выходу. Ну что же… Значит, в этом доме она будет жить одна. «Доволен, червяк из тропиков? — обратилась она к «своему» паразиту. — Наколдовал мне снов, теперь у меня есть дом. Красивый, чудесный. Может, еще чего наколдуешь? Например, чтобы этот молодой человек, хлопнувший дверью, вернулся ко мне…»

Глава 14

Не прошло и недели, как дом уже принимал гостей. Кира решила устроить новоселье и пригласила толпу народа — родственников, друзей, коллег с работы. Она решила поставить на стол закуску, горячее, напитки и приборы, а уж там пусть гости сами располагаются, кто где сможет, так как стульев катастрофически не хватало и усадить всех за одним столом не представлялось возможным. Подруг Кира пригласила прийти пораньше, чтобы помочь накрыть на стол, нарезать салаты и прочие мелочи, требующие дополнительных рук.

На кухне всем заправляла Юлиана Светлова, Кирина бывшая одноклассница. Светлова была практически единственной, с кем Кира не прерывала связи после окончания школы. При этом сама Юлиана умудрялась общаться практически со всеми одноклассниками и передавать всем новости друг о друге. Она стала врачом, и это способствовало тому, что друзья время от времени обращались к ней за помощью и советом и держали ее в эпицентре всех новостей. Кира довольно часто приглашала ее на свои мероприятия, и большинство Кириных знакомых тоже успели подружиться со Светловой.

Пока Нонна и Машка крошили бесконечные огурчики, морковки, луковицы и сырные палочки, Юлиана успевала и помогать им, и развлекать своей болтовней.

— Вы не поверите, — произнесла она патетическим тоном, — но я просто терпеть не могу вечеринки. Я уже опасаюсь даже на них ходить!

— Почему? — изумилась Кира, вошедшая на кухню за салфетками.

— Потому что я врач, — вздохнула Юлиана.

— И?

— Вот ты у нас экономист, правильно?

Кира кивнула, пересчитывая салфетки и вполуха слушая болтовню Светловой.

— Но тебя ведь никто при этом не заставляет составлять отчеты об экономической ситуации пригласившей тебя семьи. И правильно делают. Тебя приглашают не на работу, а расслабиться, отдохнуть душой. Это я к примеру.

— Ты это к чему?

— А к тому, что незатейливый факт моей биографии в виде диплома врача делает мое присутствие на вечеринках просто невозможным. Меня с завидной регулярностью и упорством заставляют на вечеринках отрабатывать экстра-часы.

— Ты что, ведешь прием прямо в гостях? — засмеялась Машка. — Или раздаешь бесплатно лекарства от головной боли?

— И это тоже, между прочим! В моей сумочке всегда найдется запас самых необходимых лекарств, — Юлиана многозначительно подняла указательный палец, — но кроме этого почему-то все время случается что-то, что требует срочной медицинской помощи.

— Да ладно тебе! — возмутилась Кира. — Недавно только собирались в честь пятнадцатилетия со дня окончания школы. И все было нормально. Ну парочка человек перепила, и все. Это же не преступление.

Юлиана вытерла руки кухонным полотенцем, с озабоченным видом подошла к Кире и потрогала ее лоб.

— Кирочка, милая, с тобой все в порядке? Головушкой не ударялась недавно, память не теряла?

Кира засмеялась, тряхнув головой.

— Кирочка, — продолжала Светлова, — ты, я вижу, подзабыла малость, что на том празднике желудка Олег на гвоздь наступил, потом Лариска сознание потеряла оттого, что ее бойфренд с другой девицей танцевал, и это не считая других мелочей в виде отравления грибами и прочего? Забыла, да? Ну ничего, бывает.

— Но это же все ерунда, Юля! Главное, что мы друг друга видим, общаемся! Хорошо, что я тебя сегодня вытащила, а то ты все на дежурство ссылалась, приходить не хотела.

— Посмотрела бы я на тебя, отдежурь ты мою смену. Ты бы после такого еще двое суток отсыпалась бы лапками кверху.

— Торжественно обещаем на гвозди не наступать и в обморок не падать! — заявила Нонна. — Можешь расслабиться и забыть на один вечер о своей работе. Лучше посмотри, какой дом получился у Киры, — загляденье! Не дом — сказка!

— Да я уже от зависти позеленела вся, — сказала Юлиана. — Честно-честно! Кто тебе все это спроектировал?

— Наняла дизайнера, — ответила Кира и отвернулась к окну, чтобы скрыть тень, промелькнувшую на ее лице.

За окном она увидела, как в соседний дом зашел парень с буханкой хлеба в руках. Видимо, сходил в магазин неподалеку, даже машину свою не брал.

— Кстати, кто это? — спросила Юлиана.

— Сосед. Толиком звать, а что?

— Очень приятный молодой человек. Я все никак машину не могла припарковать на вашей узкой дороге, он помог.

— Да, и мне иногда помогает. Хороший парень. Повезло мне с соседом. Жаль, у Тани, жены его, со здоровьем не все в порядке.

— А что такое? — тут же отреагировала Юлиана.

— Так, дорогая, не заморачивайся! — запротестовала Кира. — Сегодня мы тебе обещали отдых, поэтому все вопросы о здоровье окружающих оставим на потом. Что уже можно нести на стол?

Кира подхватила салатницы и умчалась в гостиную. Послышался звук подъехавшей машины. Это приехали родители. Скоро и дядя Слава с женой должны подъехать. И Зелотов с Алевтиной. И еще гости. Кира с гордостью и любовью обвела глазами комнату. Ей есть что показать! То-то удивятся те, кто видел этот дом до ремонта — не поверят, что можно такое сотворить. «Македонский, ты волшебник, — подумала она. — Хоть и ничего не смыслишь в жизни, в своем деле ты настоящий мастер».

Вечер шел своим чередом. Сияющая Кира принимала подарки и поздравления, а дом принимал восхищенные комплименты. Часов в девять вечера в дверь позвонили. Причем не просто позвонили, а очень настойчиво, тревожно непрерывающейся трелью.

Кира открыла. На пороге стоял сосед Толик. Вид у него был испуганный и ошарашенный одновременно.

— Можно я позвоню от вас? У нас телефон не работает, а там у меня… — он замялся.

— Что?

— Танька рожать собралась. Что-то совсем плохо ей. Надо «скорую» вызвать. Я… я сам так волнуюсь, что не смогу повезти ее.

— Конечно, — растерявшаяся Кира отошла от двери, давая пройти к телефону.

— Давно началось? — деловито поинтересовалась Юлиана, выглянув из-за Кириной спины.

Но Толик словно не слышал ее, набирая вновь и вновь номер «скорой».

— Может, мы можем отвезти? — пробормотала Кира.

— Это первый ребенок? — обратилась Юлиана уже к Кире.

— Нет, есть сын лет пяти, но потом двоих она не доносила, погибли, и в этот раз, по-моему, тоже что-то слишком рано…

— А чего он ее дома держит, балбес, в больницу надо было положить заранее! — неожиданно крикнула Юлиана в сторону бледного Толика. Гости с удивлением посмотрели на Светлову. Люди думают, что врачи в таких случаях кричат от бессердечности. Это не так. На самом деле они кричат от бессилия, от злости на ситуацию, оттого, что знают — теперь могут возникнуть разные неприятности, и они, возможно, уже не в силах будут помочь. Вот и Юлиана знала — пока не приедет «скорая», все ляжет на ее плечи, и неизвестно еще, как она с этим справится. И справится ли.

Кто-то догадался выключить музыку, толпа гостей сосредоточилась в коридоре и молча смотрела на Толика, нервно тыкающего в кнопочки телефона, Юлиану, мусолившую уголок воротника своей блузки, Киру, так и не закрывшую входную дверь и даже не замечающую вечерней прохлады с улицы.

— Занято все время… — беспомощно протянул Толик, кладя обратно трубку телефона. Глаза его были полны страха и растерянности.

Первой пришла в себя Юлиана.

— Так, — решительно сказала она. — Ты, Нонна, езжай за «скорой» в любую ближайшую станцию «Скорой помощи». Без них не возвращайся. Сами не повезем, вдруг возникнут осложнения. Ты, Кира, неси чистые полотенца, спирт, йод, короче, тащи всю свою аптечку.

— Да у меня нет здесь аптечки, — растерянно произнесла Кира.

— Ничего, у всех в машине есть аптечка, — сообразил ее отец, — сейчас все принесем, у кого что есть.

Гости побежали к своим машинам, а Юлиана с Кирой потащили еле двигающегося от страха Толика к его рожающей жене.

Таня корчилась на влажном ковре и выла от боли. Юлиана опустилась рядом с ней на колени и деловито пощупала пульс.

— Давно началось?

— Полчаса. Думала, ложная тревога. А потом… — Таня вновь скорчилась от схватки. — Потом вода потекла.

— Какой срок?

— Семь месяцев. — Таня испуганно посмотрела на Светлову. — Не выживет?

— Не знаю. Будем надеяться.

Юлиана поднялась с колен и подошла к Кире.

— Тащи таз с водой, добавь туда марганцовки, — сказала очень тихо. — Дело плохо. Ребенок, похоже, вот-вот уже родится. Видимо, совсем маленький по весу. Тут и семи месяцев нет. Стремительные роды. Такие и за десять минут могут завершиться. До приезда «скорой» точно не успеем. Придется принимать роды здесь.

— Прямо здесь?

Кире сделалось страшно. Казалось, что происходящее нереально. Такое может случиться только в кино.

— Где ванная? — спросила она Толика и направилась выполнять указания подруги.

Следующие пятнадцать минут прошли как во сне. Юлиана отдавала указания, Таня тихо стонала, Толик держал жену за руку. Выговорить он ничего от испуга не мог. Вся остальная толпа стояла за дверьми, молча, затаив дыхание, ожидая исхода.

— Мальчик! — вскоре возвестила Юлиана.

Малюсенький, сине-красный от усилий и обвитой вокруг шеи пуповины малыш беспомощно повис на ее руке. Он молчал. Кире стало плохо. Неужели все? Вот так вот в одну секунду оборвется жизнь? В этот момент она заметила, что в углу комнаты безмолвно стоит, закусив губу, старший сын Толика и Тани. Господи, неужели все это время он стоял тут и все видел? Кира на секунду застыла на месте в шоке, а потом бросилась к нему, отвернула его взъерошенную голову от тревожной картины, прижала к себе.

— Маленький мой, не пугайся, все хорошо… — зашептала она. — Мама не болеет, так всегда бывает, когда дети появляются на свет, все нормально, все хорошо…

— Мама умрет? — тихо спросил малыш.

— Нет, да нет же, все будет хорошо, тетя Юля — врач, она поможет. Не бойся, только ничего не бойся… — шептала Кира, а у самой перед глазами стояла сцена из ее собственного детства, задыхающийся малыш, мечущаяся мать… Не дай бог, для этого мальчика детство пройдет под знаком смерти, не дай бог…

Юлиана хлопнула влажный комочек по спине. Он не издал ни звука. Он стал совсем синим. Она принялась делать ему искусственное дыхание. Безрезультатно. Таня закрыла рот руками, сдерживая крик ужаса. Кира крепче прижала к себе мальчишку, закрыла ему глаза своим телом.

— Ну дыши же, родной, — шептала Юлиана, продолжала делать массаж сердца. — Дыши!

— Дыши!!!! — вдруг заорал Толик, начав трясти синего младенца за хрупкие плечики. И он, словно передумав покидать этот мир, вздохнул. А потом запищал. Слабо, тоненьким голосочком, показавшимся всем волшебной музыкой, запищал.

Кира глубоко вздохнула, ослабила объятия и позволила мальчишке взглянуть на мать и своего брата.

— Видишь, все в порядке! — сообщила она дрожащим голосом. — Я же обещала тебе. Посмотри, теперь у тебя есть маленький братик.

Он кивнул. Личико его просветлело, и глаза засияли. Минуту назад он думал, что теряет своих самых близких людей, а теперь словно вновь поверил в чудо. Кира смотрела на него, и ей хотелось раствориться в его счастье. Если бы кто-нибудь успокоил ее так в детстве, если бы кто-нибудь смог так же помочь ее брату, как смогла Юлиана… Но ведь это просто судьба. Она распоряжается, кому и когда можно помочь. Этой семье повезло, и Кира была просто счастлива за них. И словно с тяжестью, свалившейся с плеч мальчика в ее объятиях, окончательно исчез и груз с ее сердца. Груз, лежавший там так долго.

Юлиану трясло. Она взмокла так, словно ее окатили ведром воды. Словно не в сотый, а в первый раз она видела плачущего новорожденного. Словно это был совершенно особый младенец. Когда она вышла в коридор, раздался взрыв аплодисментов. В глазах у всех были слезы. А на лицах — улыбки. И радость, искренняя, от всего сердца, радость, что возникла новая жизнь, захлестнула теплой волной всех без исключения. Когда через пять минут Нонна втащила в комнату врача «скорой», Юлиана уже более или менее пришла в себя.

— Стремительные роды. Обвитие пуповиной. Кровопотеря — около двухсот миллилитров, — отрывисто отчиталась Юлиана врачу «скорой». — Забирайте, надо обработать хорошенько. И микропедиатр потребуется. Удачи! — последнее адресовалось уже счастливым родителям — Тане и Толику. Таню с малышом на носилках вынесли к машине «скорой помощи».

Кире пришлось выставить на стол запас выпивки, чтобы гости пришли в себя после пережитого.

— Нет, ну надо же такому случиться!

Светлана Георгиевна все еще выглядела так, словно увидела привидение.

— Мама, клянусь, я этого не планировала, — попыталась разрядить обстановку Кира.

— Говори мне теперь! — гаркнула Светлова. — И кто теперь еще будет меня спрашивать, почему я терпеть не могу вечеринки, а?

Машка с Нонной захохотали, как ненормальные, вспомнив недавний разговор.

— Юлиана, да тебя этой женщине сам Бог послал.

Кира подошла к Юлиане и обвила ее руками.

— Это ее мне Бог послал, чтобы не расслаблялась, — отшутилась Юлиана. — Он, наверное, увидел, что я нацелилась вон на ту бутылку винца и решил — чего это она вздумала отдыхать? Подкинем ей работки! Так, надеюсь, вы рожать не собираетесь?

Она развернулась к Наде, жене дяди Славы. Та обхватила свой беременный живот руками и испуганно прижалась к мужу.

— Надеюсь, что нет. Но с вами ничего не страшно! — неубедительно улыбнулась она.

— Лучше не надо!

— Юлиана, вы действительно молодец, — вставила Алевтина, — не растерялись, не всякий бы смог.

Они с Валерием Марковичем встали.

— Кира, мы, пожалуй, пойдем, поздно уже. Дом у тебя чудесный, вечер получился необычный, хоть и с переживаниями!

— Спасибо, уж не обессудьте, если что не так, — заулыбалась Кира, — увидимся в понедельник, Валерий Маркович! Надеюсь, вы будете частыми гостями в этом доме, всегда рада вас видеть.

Вслед за Зелотовыми засобирались и остальные. И только Юлиана решила задержаться.

— Я еще не в состоянии сесть за руль. Лучше приду в себя немного или позже такси вызову. Это я перед другими храбрюсь, что мне такую ситуацию разрулить — раз плюнуть. На самом деле все могло обернуться намного хуже, и мне пришлось бы потом отвечать. Я чуть со страху не умерла. Налей мне еще выпить. Посижу у тебя, если ты не возражаешь.

Юлианин «приход в себя» вылился в продолжение застолья. Они с Кирой решили снять напряжение с помощью сухого мартини. Не заметили, как бутылка почти опустела, салатики исчезли с тарелок, а на часах уже было за полночь. Слово за словом, Кира рассказала Юлиане всю историю про Алекса. Кому-кому, а ей можно было доверять. В распространении сплетен она никогда замечена не была.

— И что, так и будешь ждать, когда он передумает? — спросила Светлова.

— А что делать?

— Ты еще не поняла, что мужчине необходим толчок?

— Пнуть его, что ли, предлагаешь?

— А хоть бы и так. Встряхни его, вытряси из него душу, только выясни, что происходит! Ты же даже не знаешь, почему он ушел.

— Не знаю, — вздохнула Кира.

— Так чего ты ждешь? Езжай к нему сама. Если он тебе нужен. Нужен?

— Нужен.

— Ну? И чего тогда ждешь?

— Ты права, хватит мне ждать, пока мужики поумнеют. Пора самой умнеть.

— Вот! — многозначительно подняла палец Юлиана. — Вот она — мудрость!

— А знаешь, я вот сегодня посмотрела на этого ребенка…

— Ой, не напоминай, а то мне опять плохо будет.

— Нет, ты послушай! Я вот посмотрела на него и подумала, что жизнь-то наша — драгоценна! А мы не ценим. Транжирим.

— Ты похожа на пьяного философа, дорогая.

— Ты тоже. Но это не мешает мне тебя любить.

— Ты что, сменила ориентацию?

— Ты же знаешь, ради тебя я готова на все!

— О! Ну мне такие жертвы не нужны!

Подруги захохотали и чокнулись бокалами.

— Так ты думаешь, мне стоит сделать первый шаг?

— Да, — категорично подтвердила Юлиана.

— Прямо сейчас?

— Почему бы и нет?

— Не поздно?

— Сама сказала — грешно транжирить свою жизнь. Каждый прожитый час — это тоже жизнь.

— Идет. Вызываем такси и едем.

— Э-э-э, нет, я пас. Я поеду домой. А ты — ты да, ты езжай. А завтра я тебе позвоню и спрошу, как все прошло.

— Если он меня выгонит, я к тебе поеду, Юлька, предупреждаю сразу. Мне же понадобится жилетка поплакаться. И потом — это твоя идея, тебе меня и успокаивать.

— Ну вот, делай потом добро людям. Скажу сразу, перспектива меня не вдохновляет, но я согласна. Только потому, что уверена — никуда тебя твой мальчик не выкинет. Могу даже поспорить. Звони, вызывай машину.

Кира на мгновение засомневалась, но быстро отмахнулась от внутреннего голоса. Ехать — значит ехать. Юлька права — нечего оттягивать. И так столько месяцев ждала неизвестно чего. Она подкрасила губы, провела щеткой по волосам и ни на грамм не засомневалась, что выглядит отлично. Легкое пошатывание при ходьбе в счет не шло. Легкий туман в голове тоже.

Глава 15

Дверь открыла Груня. Кирин звонок в дверь поднял ее с постели. Она куталась в теплую шаль, накинутую поверх ночной рубахи. На голове вместо привычной аккуратной загогулины из косы красовалась ситцевая косынка, надвинутая на лоб. Прищурившись от света, она уставилась на Киру как на привидение.

— Ой, здрасте.

— Простите, ради бога, Груня, я, собственно, к Македонскому, ой, что я говорю, к Алексу.

— К Сашеньке?

— Ну да, к Сашеньке.

Кира икнула. Как-то непривычно было выговаривать «Сашенька», не вязалось это имя с Македонским. Она почувствовала, что стены подъезда немного качаются, и решила придержать их рукой.

— Проходите.

Груня впустила Киру и прикрыла дверь.

— А я думаю, кто это, напугалась уже, — проворчала Груня, разглядывая пошатывающуюся Киру. — Саша-то обычно своим ключом открывает.

— Я к нему пройду, ага? — Кира направилась в его комнату, остановившись в нерешительности у прикрытой двери. — Спит?

— Нет. Нету его. Не пришел еще, сокол ясный.

— Как? Как нет? А где? — Она немного протрезвела от неожиданности.

— Не знаю. Гуляет. А вы садитесь, подождите.

— Гуляет. — Кира словно пыталась понять значение этого слова. — Гуляет, ну да. И с чего я решила, что он дома? Гуляет. Дело молодое. А… а если он до утра не явится?

— Явится, явится, — успокоила ее Груня. — Вот здесь на диванчик садитесь, а я пока чайку принесу.

— Груня, Грунечка, что делать-то, а? — тоскливо прошептала Кира.

— А что? Вы знаете что, вы садитесь-ка поудобнее, упадете еще.

Груня ласково погладила Киру по голове и помогла ей поднять ноги на диван.

— Грунечка, мне же плохо без него, понимаете? Я же не могу без него! А он… он пропал. — Кира развела руками, словно только что обнаружила пропажу Алекса. — Пропал, и все. Правильно вы говорите, нету его, нету. А я здесь сижу, как дура, и не знаю, что делать.

Она виновато улыбнулась.

— Ну скажите, Груня, зачем я здесь сижу? Вам вот спать не даю.

— Да мне что, ничего, а вас жалко.

— Жалко… А мне как себя жалко, если бы ты знала! До слез прямо жалко. Ну что делать-то, Груня? Кому, как не тебе, знать? Где его искать?

— Эх, молодо-зелено, — Груня мягко улыбнулась, — наломали дров, теперь разбирайтесь. Никуда он не пропал, просто заблудился чуток. Придет, приголубь его и больше не отпускай.

— Молодо-зелено… — пробормотала Кира, устраиваясь поудобнее, — куда уж моложе, да…

Если бы это была не Кира, Груня ни в жизнь на порог пьяную девицу не пустила бы. Но Кира была исключением. Она ее не в первый раз видела и знала, что раз такая женщина явилась сюда в подобном состоянии, значит, накипело на душе. Пусть выговорится, может, легче станет. Может, с Сашей помирятся. Когда она внесла на подносе чайник с чаем и чашку, Кира уже спала, свернувшись на диване калачиком. Груня покачала головой, осторожно поставила поднос на стол и укрыла Киру шерстяным пледом. А сама села рядом, в кресле, караулить Сашу. Не дай бог, еще испугается гостьи и сам напугает ее.

Он пришел в три часа ночи. Вошел тихо, так же тихо разделся. Хотел пройти к себе, да так и замер в зале. На диване спала Кира под пледом, в кресле дремала Груня, уронив спицы с пряжей на колени. Он опустился на пол около дивана, осторожно взяв кончики Кириных пальцев. Пальцы дрогнули, но Кира лишь тихо пошевелилась, не проснулась. Он подпер голову рукой и все смотрел и смотрел на ее лицо, пока веки его не сомкнулись и он не уснул прямо там, у дивана, удерживая ее пальцы в своих ладонях.

Утренний свет застал всех троих мирно посапывающими на своих местах. Но если Кира и Алекс на свет не среагировали и продолжали обитать в сонном царстве, то Груня проснулась. Тихо охнула, увидев Сашу на полу у дивна, покачала головой, решила не будить. Покряхтела, поднимаясь с кресла, потянулась и пошла хозяйничать на кухню.

Через час проснулась Кира. Открыла глаза, удивленно уставившись в незнакомый потолок, долго припоминала, как она здесь очутилась. Голова гудела и плохо поддавалась усилиям Киры заставить ее работать. Вчерашний вечер неожиданно накатился на нее волной ясных воспоминаний, и она испуганно села. Алекс почувствовал ее движение и тоже проснулся. Они уставились друг на друга, не произнося ни слова. Алекс напряженно следил за выражением ее лица. Он не знал, почему она здесь, что хочет сказать, боялся заговорить и ошибиться. Кира ощущала себя полной идиоткой. Она ясно осознавала всю неловкость ситуации, мучительно соображала, что о ней думает теперь Груня и что сказать Алексу.

— Привет, Македонский, — наконец произнесла она немного осипшим голосом. — Я вот тут зашла к тебе в гости.

— Шла мимо и зашла, да? — Алекс весело улыбнулся.

— Ну что-то вроде этого.

Кира отчаянно пыталась сохранить хорошее лицо при плохой игре.

— Думаю, давно не виделись, дай навещу старого друга.

— Спасибо, что не забываешь. Всегда рад неожиданным визитам друзей.

Кира вздохнула и пожала плечами. Слова опять куда-то испарились. Она потерла виски — хорошо бы сейчас выпить аспирину.

— Что, тяжко?

— Видно, да?

— Принести воды?

Она кивнула.

— И аспирин?

Она еще раз кинула. Что же сделаешь, если вчерашняя выпивка так отчетливо отразилась на ее лице. Скрывать бесполезно, тем более от Македонского, который знал ее не один день.

Он вернулся со стаканом воды, в котором шипела и пузырилась большущая таблетка аспирина.

Кира сосредоточенно смотрела, как таблетка становится все меньше и меньше, пока совсем не исчезла. Вместе с таблеткой в воде постепенно растворялась и неловкость, сковывающая ее. Она выпила кисловатый напиток и глубоко вздохнула.

— Ну как ты живешь?

Алекс улыбнулся и покачал головой.

— Ты непостижимая женщина, Кира. Ты провела здесь ночь, скорчившись на диване под пледом, только для того, чтобы узнать, как я живу?

— А почему нет? Ты же сам не звонишь.

Он решил не отвечать на ее выпады.

— Как дом? Ты уже переехала?

— Ты же знаешь, что да. Провожу там все выходные. В рабочие дни все-таки пока тяжело оттуда ездить на работу, моя квартира ведь совсем рядом с МИДом. Но я уже совершенно влюбилась в дом и не мыслю себя без него.

— Больше ты ни в кого не влюбилась?

— А вот это ты зря, — Кира нервно поправила волосы и встала. — Можно мне умыться?

Алекс пожал плечами и кивнул в сторону ванной комнаты.

— Чистое полотенце там, на полке.

— Знаю, — кинула она через плечо и возмущенно фыркнула. Как будто она в первый раз в этой квартире находится!

Вошла Груня и стала накрывать завтрак. Дом наполнился ароматом кофе и корицы.

— Долго она меня вчера ждала?

— А я знаю, когда ты пришел? Я вязала, ждала тебя и тоже уснула.

Алекс стащил булочку со стола и принялся задумчиво жевать. Кира не из тех женщин, что приходят просто так. И не из тех, что приходят за примирением. Она слишком горда. Зачем же она здесь? После той лжи, которая встала между ними непреодолимой стеной, как она вообще решилась прийти? Мысленно он уже давно поставил точку в их отношениях. И хотя Алекс не пытался обмануть себя, что разлюбил ее, все же он принял решение — не трудиться реанимировать то, что, по его мнению, умерло. Дело было даже не в самой измене. Она не просто изменила ему. Она забеременела и не сказала об этом. Она, скорее всего, хотела сохранить того ребенка. А раз так, то она хотела сохранить и отношения с отцом ребенка. И где он теперь, тот мужик? Почему она пришла к нему, Алексу, что ищет в его доме? Пытается реабилитировать себя? Не поздновато ли будет, Кира Викторовна? Поезд уже ушел, и она должна это понимать.

— Ах, как пахнет! — восторженно воскликнула Кира, взбодрившаяся после ванной. — Груня, вы волшебница по части кофе и свежих булочек.

— Кушайте, кушайте, — Груня с подозрением поглядела на Сашу. Судя по его сдвинутым бровям, он опять принял позицию обороны. Как бы дров не наломал опять. Такая, как Кира, во второй раз не придет.

Кира решила сначала позавтракать, а уж потом продолжить разговор. Хотя о чем говорить? Вчера она была полна решимости все выяснить, сказать, что любит его, что хочет все начать сначала, что дом ждет Алекса так же, как и она. Но это было вчера, на хмельную голову. Сегодня смелости и решимости как не бывало, и не очень-то приветливое выражение лица Македонского не прибавляло ей уверенности.

Она намазала булочку джемом, налила себе кофе и невозмутимо начала есть. Алекс последовал ее примеру. «Не хочет говорить, не надо, — подумал он. — Подожду».

— Знаешь, а дом просто невероятно прекрасен, — сказала Кира.

— Я рад, что тебе там нравится.

— Только… только он слишком большой для меня.

— Заведи себе собаку.

— Собаку? — она кинула на него быстрый взгляд. — Хорошая идея. И кошку. И обезьяну. И удава в придачу.

— Решила устроить зоопарк?

— Если это может заменить человека, то я согласна и на зоопарк.

Алекс промолчал.

— Ну а как твоя работа?

— Отлично. Немного надоело, но, думаю, скоро можно будет кое-что изменить.

— Меняешь работу?

— Есть кое-какие идеи, но еще все неопределенно. Слушай, а скажи-ка мне одну вещь.

Алекс вопросительно посмотрел на нее. Она произнесла это таким тоном, словно собиралась спросить совета по дизайну дома. Так она за этим пришла? Кира между тем продолжала жевать булку с джемом.

— Скажи мне, — продолжила она с набитым ртом, — что ты думаешь о той моей беременности?

Алекс поперхнулся кофе.

— Что, слишком горячий? — спокойно спросила она.

— Кто?

— Кофе.

— Ты зачем пришла, Кира? Я что-то никак не могу понять.

— С Груней повидаться. Как-никак, она ко мне в больницу пришла, супчику принесла. Не то что некоторые.

— Вспомнила, — процедил Алекс сквозь зубы.

— Вспомнила, да. Я и не забывала. Я ничего не забыла, между прочим. И как для меня кровь сдавали, и как друзей приволокли среди ночи в больницу, чтобы мою грешную жизнь спасти. И как еще до этого кое-кто клялся в вечной любви, и как уговаривал меня не оглядываться ни на кого, кинуться с головой в любовь, отбросить комплексы и так далее и тому подобное. Не знаешь, о ком я говорю? А то я что-то запамятовала, кто это был. Был и исчез. Я его послушала, комплексы убрала подальше с глаз, уши на советы подруг и родителей закрыла, а он ручкой махнул да и бросил меня в самый тяжелый момент. И причины не объяснил.

— Ты и сама прекрасно все знаешь.

— Нет, не знаю, дорогой мой. И читать чужие мысли не умею. Умела бы — может, и муж бы от меня не ушел. Я тебе не рассказывала, как от меня ушел муж? Еще та история! Ни с того ни с сего, без предупреждений, среди ночи собрал вещички и ушел. Растворился. И только потом я узнала от других, что за краля его переманила. Вот и с последним моим мужчиной та же история. Исчез без единого слова. Это что — мужская политика такая нынче в моде? Исчезать и оставлять женщину гадать, что произошло?

Алекс не знал. Он, конечно, был в курсе, что Кира разошлась с мужем, но не знал, что тот слинял от нее вот так вот, как трус. Получается, и он тоже также ушел. Может, она и права. Может, стоило хотя бы объяснить, почему он ушел.

— Кира, прости, я не знал о твоем муже…

— Да ладно. Это я пережила. Но во второй раз повторение истории мне показалось странным. Ты не находишь? Просто стало интересно — дело во мне, со мной что-то не порядке, или мужчины просто не умеют карты на стол выкладывать? Скрытничают, боятся объяснений? Нет, не могу я так плохо о мужчинах думать, тем более о тех, которые мне дороги. Значит, дефект во мне. Ужас какой!

Кира говорила так беззаботно, как будто речь шла о ее впечатлениях от поездки на отдых. Никакой злости или горечи не было в ее словах. Но именно это и проняло Алекса. Именно такая нарочитая веселость открыла ему глаза на то, какую боль на самом деле причинил ей его уход.

— Кира, не думаю, что нам стоит копаться в этом. Я, возможно, был не прав, что ничего тебе не сказал тогда, но я уверен, что ты и сама все прекрасно поняла. Ведь ты же знаешь, что врачи мне обо всем рассказали. Я все понял и решил, что оказался немного лишним в той истории.

— Лишним? Это что-то новенькое и жутко интересное, — Кира сухо засмеялась. — Я-то, дуреха, думала, ты испугался ответственности, испугался потерять свободу, которую мы так ценили в наших отношениях, испугался, что ребенок может нас связать, а ты вообще решил, что ты лишний? Конечно, куда легче свалить всю ответственность на меня одну. Куда легче оставить меня рыдать в подушку, переживать не только о потере ребенка, но и о том, что ты решил слинять в самый тяжелый момент и даже не сказал ни слова на прощание!

Кира покраснела от возмущения и обиды. Паршивец! Она столько страдала, а он повел себя, как самый безответственный мужик, переспавший с женщиной и наплевавший на «вдруг» получившегося ребенка!

— Извини, я зря пришла. Извини, что побеспокоила, — пробормотала она в ярости и встала из-за стола.

Алекс сидел совершенно белый. Что повергло его в такой ступор, она не знала и уже не хотела знать. Он все сказал. Уж лучше бы она думала то, что думала, чем то, что оказалось на самом деле. Она медленно направилась к двери.

— Что ты сказала? — выдавил он наконец из себя. — Ребенок может нас связать? Нас? Связать?

Она посмотрела на него, как на сумасшедшего. Он и вправду был, похоже, не в себе.

— Ты хочешь сказать, это был мой…

Алекс скомкал скатерть на столе, и приборы на ней сдвинулись в его сторону. Это же надо быть таким идиотом! Столько месяцев он сходил с ума по одной простой причине — по причине своего дебилизма. Кира замешкалась у порога, губы ее шевелились, словно она повторяла еще раз произнесенные им слова и они медленно доходили до нее, раскрывали глаза на все произошедшее. Она тоже побледнела. Резко развернулась, подошла к нему быстрым шагом и со всего размаху влепила пощечину.

— Вот теперь я все сказала и могу уйти с чистой совестью.

Алекс вышел из ступора и кинулся за ней, с грохотом опрокидывая на ходу стулья.

— Кира, стой! Кира, какой же я дурак, идиот, псих, шизофреник, называй меня как хочешь, Кира, только постой, прости меня!

Он нагнал ее у двери и крепко обнял, не давая сдвинуться с места.

— Пусти! Пусти меня, я видеть тебя не хочу! Как ты только мог…

— Миленькая моя, любимая, говори все что хочешь и будешь права. Сто, тысячу раз права! Хочешь, ударь меня еще раз, если тебе от этого станет легче, хочешь?

— Ничего я не хочу! — шипела она, не желая, чтобы Груня стала свидетельницей этой сцены. — Пусти! Я хочу уйти и больше никогда о тебе не слышать! Я убить тебя готова!

— Убей! — с готовностью согласился он. — Убей, только не уходи.

Она продолжала бешено колотить его по груди.

— Я ненавижу тебя, ненавижу!!!

Она вдруг обмякла в его руках и зарыдала.

— Ну не плачь, Кира, лучше прибей меня, только не плачь.

Он неумело утешал ее, не зная, чем может загладить свою чудовищную ошибку. Никакие слова тут не помогут. Он бросил ее в больнице, когда она чуть не умерла от того, что его, его ребенок вызвал у нее кровотечение. Он мог только отдаленно предположить, что она думала о нем все это время. И после такого сволочного поступка она еще пришла к нему, пришла поговорить, наступив на горло своей гордости, сделала первый шаг, не подозревая, что он не стоит этого.

Кира взяла себя в руки и успокоилась. Попыталась прислушаться к своим чувствам. А их было много и самых разных. Конечно, на первый план выступили боль и обида. Она во всем винила себя, а оказалось, что он просто-напросто заподозрил ее в измене! Банально и просто, как три копейки. Обидно, что он вообще мог так о ней подумать. Но, с другой стороны, разве она не сделала все, чтобы внушить ему свою независимость от него, отсутствие обязательств? Разве не она вела себя как дура в тот вечер, когда танцевала со всеми подряд, кроме Алекса? И все это, зная о его чувствительности к таким вещам. Разве не она скрыла от него беременность? И что мог подумать бедный парень, услышав в больнице, что она была беременна? Тут не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы сложить все воедино и сделать самый что ни на есть неправильный вывод. Так кого винить в такой ситуации? И что было бы, не приди она вчера в этот дом?

— Кира, ты сможешь когда-нибудь меня простить? — прозвучал тихий голос над ее головой.

Она пожала плечами:

— Хорошо, что нам не по семьдесят лет.

Он удивленно посмотрел на нее:

— Почему?

— Потому что мы еще можем позволить себе потерять несколько месяцев. В старости нам бы показалось это вечностью, которую не наверстать.

— Мне и так это время показалось вечностью, — виновато улыбнулся он. — Но я собираюсь все наверстать, уж будь уверена.