Глава 1
Стефани смотрит на меня с хорошо наигранным воодушевлением, которого, уверен, вовсе не испытывает – все вокруг меня носят маски. Нынче я все больше уверяюсь в этом...
– Ну, Алекс, еще парочка подтягиваний, и можем закончить на сегодня!
– Мы уже закончили, - кидаю в ответ не без раздражения. - Парочка дополнительных упражнений не поставит меня на ноги! Перестань носиться со мной, как с писаной торбой... Это просто смешно.
Стефани мои слова обижают – вижу это по ее закусанной изнутри щеке (она всегда так делает, пытаясь, должно быть, сдержать рвущиеся наружу ответные колкости) – только она слишком хорошо воспитана, чтобы бросить мне что-то вроде «да пошел ты, Алекс Зельцер, плевать я на тебя хотела!» и потому произносит привычное:
– Вера в себя, Алекс, способна горы свернуть, ты же знаешь.
Я все еще не без раздражения трясу головой.
– Ты мне целый год талдычишь об этом, – кидаю резче обычного, – да только я, кажется, перерос возраст слепой веры в детские сказки... Чудес не бывает, Стеф, пора бы тебе тоже стать реалисткой!
Она молчит, закусывая поочередно то одну, то другую щеку, на меня не смотрит – глядит в пол, и я вдруг сожалею, что был настолько груб с ней: все-таки она хочет лучшего для меня... она верит в меня. Даже если сам я больше на подобное не способен...
– Может скажешь уже наконец, что там у тебя в голове, – произношу я как бы примирительно. – Говори, как есть... Без обиняков. Я толстокожий.
Стефани старше меня лет на шесть-семь, но телосложение у нее почти детское: рост не больше ста шестидесяти сантиметров, ручки и ножки тонкие словно ивовые прутики (хотя и довольно крепкие, в чем я мог самолично убедиться), а голубые глаза... наивные? Люди с голубыми глазами всегда кажутся мне неисправимыми мечтателями, и Стефани явное тому подтверждение. Она как взрослый ребенок, который все еще верит в Санту... Взрослый ребенок с красивой грудью. Я не то, чтобы специально заглядывался на нее, но, когда несколько раз в неделю перед тобой мелькает женское тело, обтянутое спортивным спандексом, ты невольно обращаешь на него внимание... Особенно если тебе семнадцать и отсутствие подвижных ног не обездвиживает и работу гормонов в твоем организме!
На Стеф приятно посмотреть...
А вот слушать ее жизнеутверждающие лозунги я больше был не способен... Перегорел.
Помню, как она впервые появилась в нашем доме: маленькая, взъерошенная, словно распушившийся в луже воробышек, и странно краснеющая при каждой моей незамысловатой шутке... Да, тогда я еще много шутил, тогда я еще верил...
– Знакомься, Алекс, это Стефани Зайтц, моя давняя приятельница, – сказала Шарлотта, одаривая меня загадочной полуулыбкой.
У меня загорелись глаза.
– Виолончелистка? – поинтересовался я с той долей многозначительности, которая живо напомнила Шарлотте наш давний разговор в машине по пути в Ансбах к ее дедушке. Моя будущая мачеха подавилась воздухом... буквально. Ей очень хотелось разразиться безудержным хохотом, но ради Стефани она смогла сдержаться и вежливо произнести:
– Нет, не виолончелистка, – особое ударение, от которого я сам едва сдерживал себя, – а будущий физиотерапевт. Стефани мечтает помогать людям...
– Похвальное желание, – произношу без всякой задней мысли. – Главное, чтобы люди желали эту помощь принять... Флаг вам в руки! Идите и спасайте этот унылый мир, ослепляя его белозубой улыбкой.
Девушка снова краснеет – у нее это здорово получается: краска ложится равномерным слоем, подобно загару, распространяясь от области декольте и до самых кончиков мило оттопыренных ушек. Трепетная мечтательница, подумалось мне тогда, а потом мечтательница сказала:
– Шарлотта говорит, у тебя нет персонального тренера для систематических занятий спортом, и мне подумалось, что я вполне способна помочь тебе с этим... Надеюсь, ты не будешь против позаниматься со мной какое-то время?
Я несколько опешил, так как тренер у меня как раз-таки был, только я не особо его жаловал: уж больно жалостливо он на меня смотрел... Так и хотелось щелкнуть его по носу, мол, взбодрись, парень, у тебя-то с ногами все путем, не куксись.
Шарлотта скосила глаза, прося меня подыграть ей, и я подыграл:
– Какие тут возражения: уверен, из тебя выйдет отличный персональный тренер... – «особенно, если ты продолжишь так же мило краснеть», добавил я мысленно.
В итоге прежний тренер был уволен, а я начал заниматься со Стефани, которая, на мою беду, оказалась настоящей вертлявой и вечно всем недовольной осой, выжимающей из меня все соки. «Ты халтуришь», заявляла она мне в лоб и понукала работать дольше и прилежнее. Рабам на галерах и то, полагаю, жилось лучше, чем мне в этот последний год...
– Вот увидишь, усиленный труд и вера в собственные силы поставят тебя на ноги, Алекс, – говорила она с такой безоговорочной уверенностью, словно зрила мое будущее на годы вперед. – Главное, не ленись! Давай, давай, давай...
И я верил... поначалу. А потом пришло понимание, что ей, верно, в кайф измываться над бедным калекой да еще получать за свои «издевательства» деньги, ну и реклама... Должно быть, Стефани решила, что сделает себе неплохой пиар, если поставит парня-калеку на ноги, что уж тут, этот парень и сам был бы не прочь оправдать ее ожидания, да только... Только ничего не выходило, и чары, навеянные ее горячим энтузиазмом, начали постепенно развеиваться, замещаясь разочарованием и тоской. А еще озлобленностью...
2 глава.
Безудержный ажиотаж нашего дома, другим словом, кроме как «хаос», язык и назвать не повернется: люди снуют туда-сюда, подобно трудолюбивым муравьям, оглашая размеренную тишину нашего жилища своими разноголосыми окриками – подготовка к свадьбе идет полным ходом.
Через два дня Шарлотта станет женой моего отца, и это требует определенных усилий: в саду устанавливают праздничный павильон, дом украшают цветами, невеста примеряет свадебное платье... Не знаю, что заставляет Шарлотту нервничать больше: наличие самого этого платья, выписанного отцом из Милана, или семь десятков гостей, каждый из которых оказался неожиданно незаменимым на этом свадебном торжестве... И это при том, что невеста настаивала на скромном мероприятии с самыми близкими родственниками!
«Самыми близкими» – вот ведь сюрприз! – оказались семьдесят человек, из которых только десять были по-настоящему знакомы Шарлотте – остальные... знакомцы отца, которых в его бизнесе просто нельзя было проигнорировать. И, боюсь, невесту все это выбивало из колеи...
Намедни она ворвалась в комнату с бабочками с большими, перепуганными глазами:
– Не уверена, что все это переживу! – рухнула она на стул подле меня. – Наш торт будет в три яруса... Три, представь себе только! А кондитер переживает, что этого может не хватить...
Боюсь, я был неспособен посочувствовать ей в этом конкретном случае – нынче был полон жалости к себе, и иные проблемы казались слишком ничтожными и жалкими по сравнению с собственной бедой.
– Если бы ты собралась замуж за меня, – сказал я тогда будущей фрау Зельцер, – то тебе пришлось бы облачиться в костюм бабочки и слизывать крем языком прямо с его трехъярусной верхушки!
– Хочешь сказать, я должна радоваться, что не ты мой будущий муж?
– Хочу сказать, что тебе надо расслабиться и не накручивать себя по пустякам...
Шарлотта уткнулась лицом в свои ладони, словно все происходящее не укладывалось у нее в голове, а потом наконец улыбнулась... почти умиротворенно. Любишь кататься – люби и саночки возить! Иными словами: любишь моего отца – будь готова к публичности, и, думаю, она уже это уяснила.
А начиналось все довольно тихо: приглушенные перешептывания в столовой, робкие улыбки при нашем столкновении в коридоре, когда Шарлотта вдруг появлялась из комнаты отца, поцелуи на затемненной вечерними сумерками веранде... Одним словом, романтическая идиллия. И тут отец говорит мне: «Хочу сделать ей предложение. Давно пора бы решиться...»
– Так я думал, вы давно все решили. Выходит, нет?
– Выходит, нет, – повторил он задумчиво. – Просто я думал… – и увел разговор на другое.
Предложение Шарлотте он сделал уже на следующий день, а я все продолжал размышлять, о чем же таком он думал: о матери, Юлиане или обо мне... Теперь практически уверен, что все-таки именно обо мне: должно быть, ему казалось неуместным устраивать свою жизнь, не будучи уверенным в благополучии собственного ребенка – он всегда остро переживал за мою инвалидность, потратив огромное количество денег на консультации с врачами, которые как один твердили словно заученное: «Случай сложный, но иногда происходят чудеса!»
Наверное, поэтому я и поверил Стефани, когда она появилась вся такая уверенная... во мне и до боли оптимистичная. Только зря, выходит, поверил... Чудес не бывает. Но, возможно, Стеф все-таки права в другом: свадьба отца растревожила что-то в глубине моего сердца, что-то тщательно скрываемое все эти годы... Что-то под названием безысходность.
– Привет! – Шарлотта появляется из сада с огромным букетом цветов. – Как прошло занятие? Стефани уже ушла?
– Думаю, роль подружки невесты вскружила ей голову, – отвечаю не без улыбки, – так что она упорхнула на последнюю примерку в трепетном нетерпении.
На самом деле я ничего такого не знаю – Стефани почти не говорила со мной о свадьбе – но лучше эта полуправда, чем забивать головы невесты моими нынче безрадостными мыслями.
– Когда приедут Глория с Йоханном?
Шарлотта глядит на часы и постукивает пальцем по губам:
– Думаю, вот-вот должны подъехать. Не уходи далеко, встретим их вместе.
Я молча киваю и продолжаю в задумчивости следить за тем, как она расправляет в вазе букет садовых цветов.
Однажды я обещал Шарлотте фейерверк из тропических бабочек, устроенный в летнее время, говорил, что это будет незабываемое зрелище, и теперь намерен сдержать свое обещание... Правда, тогда я еще не знал, что случится это на ее собственной свадьбе, но тем интереснее сюрприз!
Специально с этой целью я вырастил два десятка Caligo Atreus, название которых в переводе с латинского означает «мрачные», однако, название не соответствует действительности: эти пестро окрашенные бабочки с сине-фиолетовым отливом верхних крыльев, представляются мне идеальным украшением для белоснежного платья невесты. Представляю, как ахнет Шарлотта, когда мой подарок вспорхнет в воздух, усеяв ее платье своим живыми, подрагивающими на ветру крылышками.
Уверен, она оценит мои усилия по достоинству...
Итак, помещаю своих бабочек в подарочную коробку, обвязываю ее красивым бантом и... выхожу из комнаты, чтобы отправиться в церковь Святого Себальда на венчание. Отец с Шарлоттой отбыли еще полчаса назад, а мне предстоит поездка с бабушкой, Йоханном и Анной, которая от нетерпения постукивает своим высоким каблучком, словно давно застоявшаяся в стойле скаковая лошадка.
3 глава.
Продолжаю любоваться бабочками в целом и Шарлоттой, любующейся бабочками, в частности... Мне нравится ее детский восторг, неподдельное восхищение моей работой и тот живой огонь, что снова горит в ее глазах – Франческе не стоило заявляться сюда с Юлианом. Им не стоило омрачать ее праздник своим неуместным присутствием...
И тут же мысль: неужели они вместе? После всего, что было... Разве такое возможно?
Осматриваюсь. Их все еще не видно: затерялись среди гостей... ждут пока разлетятся последние бабочки. Эта мысль заставляет меня усмехнуться, и тут этот голос за спиной:
– Прекрасные бабочки, никогда не видела ничего прекраснее!
Делаю разворот и сталкиваюсь взглядом с незнакомой мне девушкой, она приветливо улыбается и протягивает узкую ладонь с золотой цепочкой на запястье.
– Эстер Райднер. Приятно познакомиться!
– Алекс Зельцер, – называю себя, продолжая изучать ее красивое, затененное длинными ресницами лицо. Шатенка. Волосы прямые, длинные... ноги им под стать: нижний уровень ее узкого платьица приходится как раз вровень с моими глазами. Платье до половины бедра – могу при желании рассмотреть подрубающий его шов и бархатистость загорелой кожи самой их обладательницы...
– А я знаю, кто ты, – говорит она мне. – Ты тот парень, что подарил невесте бабочек... Ты их сам вырастил? Они невероятные.
Ее восхищение мной приятно, чувствую, как сердце начинает стучать сильнее.
– Да, это мои бабочки. – И мысленно добавляю: «А ты кто такая, невероятное видение?»
Припоминаю, что видел ее рядом с Франческой, только тогда обратил мало внимания – был занят другими мыслями. – Рад, что тебе понравилось!
– Еще бы не понравилось, – отзывается она и тут же и более робко добавляет: – Я пришла с Франческой Барбиери... Как я понимаю, вы с ней не в лучших отношениях?
Теперь я смотрю на нее другими глазами: если она с Франческой, то многого ждать не приходится... Держи ухо востро.
– Она была подружкой отца, – отвечаю девушке в коротком платьице, – и любовницей моего брата одновременно.
Та ахает, распахивая свои карие глаза, и кажется почти испуганной.
– Прости, я этого не знала, – лепечет она. – Мне действительно не стоило сюда приходить. – И добавляет: – Просто, когда Франческа позвала меня с собой, то особо не объясняла куда, а мне было жутко скучно сидеть дома одной... Вот я и согласилась, дуреха. Неприятная ситуация вышла, прости.
Она так искренне расстроена, что мне становится жаль ее. На полном серьезе жаль...
– Откуда ты знаешь Франческу? – спрашиваю девушку, и та смущенно отвечает:
– Работаем вместе. Я снимаюсь для каталога нижнего белья в «Рио–грасс», слыхал о таком?
Отрицательно машу головой, а сам невольно думаю: «теперь ясно, откуда у тебя такие длинные ноги»... Наверное, некое подобие этой мысли высвечивается на моем лице, так как Эстер поспешно добавляет:
– Нет, ты не думай, ничего такого. Я не какая-нибудь там порномодель, нет, только скучные трусики и бюстгальтеры самого непритязательного вида... – И тут же пожимает плечами: – Прости, я тебя смутила.
Я не то, чтобы смущен... хотя, да, смущен, к чему лукавить, только ей об этом знать не обязательно. А вообще я уверен, что даже самые непритязательные трусики и бюстгальтеры на ее точеной фигурке смотрелись бы одинаково соблазнительно! Делаю вид, что тема женского нижнего белья абсолютно тривиальна для меня и невозмутимо ей улыбаюсь:
– Хочешь еще полюбоваться бабочками? Не такими красивыми, как эти, – взмах рукой в сторону Caligo Atreus, – но тоже довольно симпатичными...
– А можно? – она едва ли ни пищит от восторга.
– Конечно, – улыбаюсь с многозначительностью, – если обещаешь быть хорошей девочкой...
– Я всегда хорошая девочка, – и в ответ на мой строгий взгляд добавляет: – Но обещаю быть еще лучше. Спасибо, Алекс!
Противиться ее восторгу абсолютно невозможно, и я веду Эстер в свое тайное убежище, в комнату с бабочками, куда допускаются только самые избранные. И никак иначе...
Сегодня она избранная... да я и сам ощущаю себя избранным рядом с ней.
И пока девушка охает и ахает, любуясь моими Danaus Chrisippus и Danaus Plexippus, я продолжаю любоваться ей самой: на мой взгляд она краше любой из этих бабочек, и эта мысль вгоняет меня в краску. Неужели один приветливый взгляд – и я пал жертвой банальной влюбленности? Увяз взглядом в роскошных волосах и затерялся где-то между изящных щиколоток и чрезмерно обнаженных бедер... Трясу головой, чтобы разогнать туман.
– Что, прости? – переспрашиваю я.
– Я говорю, не мог бы ты вырастить таких же и для меня? У моей подруги скоро день рождения, и было бы здорово подарить ей живых бабочек. Уверена, она о таком и не слыхала!
И смотрит на меня с таким ожиданием во взгляде, словно я верховный бог, способный одним словом казнить и миловать – вершить судьбу человеческую. Ее судьбу в данном случае...
– Когда у нее день рождения? – интересуюсь я у Эстер, приманивая одну из бабочек и пересаживая ее на руку своей гостье. Та опускается на колени и наши пальцы на секунду соприкасаются...
– Через три дня. Ты успеешь к тому времени?
– Без проблем, – немного позерничаю я и тут же интересуюсь: – Она тоже шатенка, как и ты?
4 глава.
Мы заказываем капучино и сдобные булочки с повидлом – оба улыбаемся, когда сходимся на одинаковом напитке. Не могу не пошутить:
– Родственные души.
И Эстер вторит:
– Такое иногда случается!
С ней так легко и просто, как редко когда бывает с едва знакомым человеком... особенно если ты калека, и все против воли смотрят на тебя с жалостью. В Эстер нет этого абсолютно... Даже когда она замолкает, прихлебывая горячий напиток, а потом нарушает тишину привычным для меня вопросом, я не чувствую в себе раздражения (она спрашивает просто, словно интересуется, давно ли я играю в шахматы):
– Как давно с тобой это случилось? - и кивком головы указывает на мои ноги.
– Пять лет назад.
– Большой срок. Как все произошло? Не говори, если не хочешь.
Я усмехаюсь «да какая уж тут тайна» и выкладываю ей о своем увлечении велотриалом, о том, как боролся с тоской по матери, по-глупому (теперь я это понимаю) рискуя собственной жизнью, как доводил отца до белого каления, разбивая в кровь колени и ломая руки... и как однажды не рассчитал прыжок через забор, зацепился за перекладину и рухнул на асфальт с дикой болью в спине. Тогда я казался себе несокрушимым – подумаешь боль, поболит и пройдет! – не прошло... и через пять лет не прошло. Только теперь болит уже не только спина, но и сердце.
Сам не знаю, что на меня нашло, только слова льются сплошным потоком, словно дамбу прорвало, и я не могу остановиться: выкладываю Эстер все, вплоть до смерти матери и отцовском отчаянии, вплоть до самого сокровенного, о чем не говорил никому и никогда...
– В последнее время стало как-то особенно тяжело, – заключаю я свою речь, и рука Эстер ложится поверх моей сжатой в кулак ладони.
Ее участие, заключенное в этом простом жесте, как бальзам для моей растревоженной воспоминаниями души, и я чувствую тепло там, где обычно царило привычное онемение... В груди. Горло перехватывает... Концентрация кислорода в крови резко падает – я как будто в гипнотическом сне.
– А что говорят врачи? – спрашивает Эстер.
– Советуют уповать на чудо – отзываюсь с горькой усмешкой.
– Но ты не особо им веришь?
– Им или пресловутому чудо? – хмыкаю все в той же тональности. – Чудес не бывает, Эстер.
– А если все-таки бывают? – она глядит мне прямо в глаза и слегка сжимает мою руку. – Если все-таки чудеса случаются? Ты должен верить в это, Алекс... и я буду верить вместе с тобой.
Я не совсем понимаю, что она хочет этим сказать, но в ее устах это звучит как обещание: «ты будешь ходить, потому что я этого хочу!» Или я сам придаю ее словам этот смысл, как знать... Только верить приятно, и я толкую ее слова именно так.
– Когда твой день рождения? – интересуется вдруг Эстер, допивая свой капучино.
Неожиданная смена разговора, но я не могу сдержать улыбки.
– Через месяц. А что?
– Теперь я знаю, что тебе подарить, – загадочным тоном отзывается моя собеседница. Ее рука автоматически убирает волосы за ухо, губы изгибаются в многозначительной улыбке... Думаю, я тоже знаю, что хотел бы получить на свои именины, думается мне в этот момент, – ее, Эстер Райднер, и ничего больше.
Хочу поцеловать ее...
Коснуться иссиня-черных волос...
Прижаться всем телом...
– Уж, надеюсь, не горный велосипед?! – отзываюсь привычною шуткой, хотя рука почти дрожит от едва сдерживаемого желания.
– Колеса? – улыбается она. – Нет, я подарю тебе крылья, Алекс. – И подается вперед: – Признайся, ты ведь хочешь летать, правда? Как твои бабочки, Алекс... высоко в небе... вдыхая свежий разряженный воздух... не будучи привязанным к этому креслу... Хочешь?
Опять же не понимаю, смеется ли она надо мной или говорит на полном серьезе, только гипноз Эстер так силен, что я бездумно отзываюсь:
– Хочу.
Больше всего на свете... хочу.
– Тогда полетишь! – обещает она, касаясь моей щеки.
Я смущенно дергаюсь – она улыбается. Всепонимающе. С нежностью...
– И как же ты это устроишь? - глухо осведомляюсь я.
– У девушек свои секреты, – подается она еще ближе ко мне... Вдыхаю незабываемый аромат цветочных духов! – И некоторые из нас могут творить чудеса.
В этот момент я ни секунды не сомневаюсь в этом: Эстер Райднер может все, что угодно. Это неписаная истина!
Все в том же гипнотическом тумане я обмениваюсь с Эстер нашими номерами телефонов и выхожу на улицу, где мгновенно прихожу в себя при виде Стефани, поджидающей меня у своего автомобиля: волосы собраны в высокий хвост, лицо задумчивое и сосредоточенное – прямо боец перед спаррингом.
– Я же сказал тебе, что вернусь домой самостоятельно, – несколько раздраженно пеняю я девушке, мне хотелось бы избежать их с Эстер встречи. В противном случае Шарлотта сегодня же узнает о моей новой знакомой, а мне это ни к чему... Не хочу обсуждать Эстер ни с кем, особенно с новой женой своего отца.
– Я подумала, что так будет лучше...
– Для кого?
– Для всех. Почему ты злишься?
В этот момент из кафе выходит Эстер с подарочной коробкой в руках, замечает нас и расплывается в приветливой улыбке.
– Добрый день, – протягивает Стефани свободную руку. – Я видела вас на свадьбе, вы были подружкой невесты, не так ли?
5 глава
– А вот и я! – Эстер на секунду ослепляет меня своей белоснежной улыбкой – я даже забываю было о Юлиане, сгружающем наверху свой чемодан. Жаль, что нельзя забыть о нем насовсем, вычеркнуть его присутствие в доме... да и в самой моей жизни тоже.
И тут же мысль: какой же я засранец! Отец бы сурово отчитал меня за подобные мысли, но он, к счастью, достаточно далеко и потому не может прочесть их по моему лицу... А вот Эстер уже всполошилась:
– В чем дело, Алекс? Что-то случилось? У тебя такое лицо...
Неужели я, действительно, настолько легко читаем? Пытаюсь разогнать разочарование от несвоевременного визита Юлиана широкой улыбкой:
– Ничего страшного, не бери в голову. Просто блудный брат заглянул на огонек... Юлиан, ты ведь его знаешь, не так ли?
Эстер утвердительно кивает и спрашивает:
– Хочешь, чтобы я ушла?
– Вовсе нет – он нам не помеха. – И зову ее с собой на кухню, где вручаю поднос с фруктами... Сам подхватываю графин с лимонадом и тарелку с печеньем. – Это если мы вдруг проголодаемся, – поясняю я на ходу, направляясь в сторону террасы. И в этот момент по лестницы звучат шаги моего брата...
Как не вовремя...
– Ухожу, как и обещал, – произносит он с неизменной улыбочкой, а сам глядит на Эстер... – У тебя гостья, – вскидывает брови. – Не хочешь нас представить?
Не хочу... Ох как не хочу!
– Мы уже знакомы, – опережает меня Эстер, откидывая волосы с лица. – Я работаю с Франческой, она нас знакомила.
Юлиан прищуривает глаза – неужели, действительно, не узнал ее? Или это снова какая-то игра... Впрочем мне больше любопытна реакция самой Эстер: она не кажется очарованной моим братом, скажу больше: эта встреча неприятна ей также, как и мне. Если не больше... И Юлиан, заинтригованный, делает шаг в ее сторону:
– Да, теперь я вас припоминаю... Эстер, не так ли?
– Эстер Райднер, если быть точной.
– Эстер... Райднер, – повторяет мой брат нараспев, не отводя от девушки взгляда. Они примерно одного возраста, и я с тоской понимаю, насколько идеально они смотрятся рядом друг с другом... – Можно? – берет с подноса кисточку винограда и демонстративно отправляет в рот сочную темно-бардовую ягоду. – Вкусно! – комментирует следом, продолжая пожирать Эстер взглядом... Именно пожирать, как ту самую виноградину, закинутую им минуту назад в рот!
У меня сводит скулы от напряжения... Вот ведь бессовестный урод! Успокаивает одно: Эстер никак не реагирует на его многозначительный флирт – бесстрастно глядит в бессовестные голубые глаза и молчит...
– Ты собирался уходить, – произношу я наконец, намереваясь положить конец этой странной сцене. – Так иди. Не смеем задерживать!
Юлиан дергает головой, кладет виноградную кисточку назад на поднос, которым Эстер прикрывается, как щитом, а потом произносит:
– Воркуйте, голубки. – И направляется к дверям, за которыми и скрывается ровно через секунду.
Я выдыхаю – Эстер тоже.
– Он мне и раньше не нравился, – произносит она, – а после того, как я узнала о его «подвигах», не нравится еще больше. – Потом хватает с подноса надъеденную Юлианом кисть винограда и, едва мы оказываемся в саду, швыряет ее в кусты... Со всей силы. Я даже приподнимаю брови:
– Не думал, что на свете существуют женщины, способные устоять перед моим братом. Дай пять! – и мы с Эстер хлопаем друг друга по рукам. Она как будто бы оттаивает, хотя тревожная складка на ее лбу так и не разглаживается полностью...
– Будем плавать? – спрашивает меня и начинает развязывать тесемки своего сарафана, завязанные бантом на шее. Тот легко поддается – и я не успеваю опомниться, как тот падает к ее ногам, а Эстер, грациозно переступив через него, улыбается: – Ну и чего ты ждешь? Раздевайся.
Наверное, в тот момент я краснею подобно всей той же Стефани, которую в шутку зазываю принять с собой душ – теперь моя очередь быть смущенным и безгласным.
– Я... э... я... я сейчас, – языковые навыки полностью подводят меня, когда я гляжу, как самая прекрасная из женщин, облаченная в весьма нескромное бикини, направляется к бассейну.
Сам я, по понятным причинам, подобной грациозностью не обладаю, а вкупе со смущенной дёрганностью, так и вовсе становлюсь неповоротливее огромного носорога: кое-как стягиваю с себя шорты и футболку (Эстер, к счастью, не глядит в мою сторону, рассекая водную гладь бассейна быстрыми взмахами руками), а потом переношу свое наполовину мертвое тело на высокий бортик бассейна – еще мини-усилие, и я в воде, где наконец могу вздохнуть с облегчением. В воде я почти живой... полностью. Не только на одну вторую, как на земле...
– Поплыли наперегонки! – предлагает Эстер, подплывая с другого края бассейна. Вода на ее плечах так и искрится, подобно драгоценным жемчужинам... Губы задорно изогнуты, глаза горят.
Я понимаю, что не могу отвести от нее глаз – от ее красоты у меня заходится сердце.
– Мне с тобой не тягаться, ты плаваешь, как русалка, – кидаю я ей, как можно незаметнее сглатывая враз пересохшим горлом.
– Русалка говоришь, – улыбается она. – А знаешь, в этом что-то есть: я выросла на берегу Северного моря и плавать научилась едва ли не раньше, чем встала на ноги, так что ты почти угадал... – Потом подмигивает мне, отчего я мгновенно вспыхиваю: – Осталось только спасти своего принца... утопающего в глубоком синем море.
6 глава.
Никогда не думал, что влюбленность может быть такой... напряженной. Причем напряжение это висит в воздухе, подобно туману: вязкому и гнетуще-удушающему.
Атмосфера нашего дома – унылые английские болота... не хватает только собаки Баскервиллей, воющей на луну.
Хотя выть скоро начну я сам... от обиды. Почему все мои близкие настроены столь пессимистично? Неужели они не желают лучшего для меня?
Это обидно, черт возьми! Очень обидно.
После возвращения отца с Шарлоттой, я виделся с Эстер только однажды, да и то украдкой – мы сговорились не напрягать моих родных до момента официального знакомства, которое должно состояться с минуты на минуту...
Я многого жду от этой встречи. Эстер всех очарует – ни секунда не сомневаюсь в этом!
Поджидаю ее у дома, в сотый раз приглаживая волосы на голове, хочу увидеть ее и поверить, что все у нас будет хорошо...
– Привет! Меня дожидаешься? – Эстер появляется неожиданно, я даже вздрагиваю.
– Ты не на машине?
– Оставила ее за углом. Что с тобой?
Пожимаю плечами:
– Все в порядке. Просто хотел увидеть тебя первым...
Она замечает мою нервозность, но никак ее не комментирует... Только склоняется ко мне и чмокает в губы. Краем глаза замечаю всколыхнувшуюся занавеску в спальне наверху – ах, Шарлотта, Шарлотта, плохой из тебя шпион, право слово! В пику ей хочется удержать девушку дольше, но я не решаюсь: дерзкое декольте слишком фривольно маячит прямо на уровне моих глаз... Выпускаю теплую ладонь, и Эстер распрямляется, оправляя выбившуюся из прически прядку волос.
– Ну что, пойдем, – улыбается она мне, – невежливо заставлять твоего отца ждать...
И мы наконец идем к дому, дверь которого распахивается, как по волшебству... Шарлотта успела покинуть свой наблюдательный пункт и озаботиться ролью швейцара.
– Добрый день, Эстер! – произносит она, протягивая моей спутнице руку. – Ты, конечно же, знаешь, кто я такая, но все же... Шарлотта, Шарлотта Зельцер. Приятно познакомиться!
– Взаимно! – они смущенно улыбаются.
– А это мой муж.., – продолжает было Шарлотта, но отец решает представиться самостоятельно.
– Отец Алекса, – произносит он с той долей многозначительности, от которой мне хочется сквозь землю провалиться. Звучит почти как угроза...
– Да, папа, думаю, Эстер догадалась об этом. Спасибо! – пытаюсь сгладить неприятное впечатление.
И тогда моя девушка расплывается в очаровательнейшей из улыбок.
– Очень рада нашему знакомству, герр Зельцер. Это большая честь для меня!
Отец, перекидываясь с Шарлоттой быстрым взглядом, кажется почти обезоруженным. Они пожимают друг другу руки...
На кухне щелкает таймер – моя курица под винным соусом готова.
– Давайте пройдем в столовую, – предлагает Шарлотта, увлекая нас за собой. – Алекс решил побаловать нас чем-то вкусненьким – на кухне от творит чудеса... – Незаметно выдыхаю... Первый акт нашего Марлезонского балета отыгран! Идем дальше...
– Чем вы занимаетесь? – осведомляется отец, едва мы занимаем места за столом. – Кажется, чем-то связанным с модельным бизнесом...
– Вы правы: я снимаюсь для каталога женского нижнего белья.
Повисает секундная пауза, и я снова покрываюсь холодным потом.
– Для какого, если не секрет?
– «Рио-грасс». Я только начинаю свою карьеру...
Я знаю, о чем сейчас думают отец и Шарлотта, вижу это также ясно, как если бы это было выгравировано прямо на их лицах: «А не тот ли это «Рио-грасс», в котором работает небезызвестная нам Франческа Барбиери?» И отец лишь подтверждает правильность моей догадки:
– Не работает ли там с вами женщина по имени Франческа Барбиери?
Эстер держится на удивление стойко для подобной ситуации, хотя я и вижу, как пульсирует тонкая жилка у нее на виске...
– Да, я знаю эту женщину, – отвечает она. – Мы даже общались с ней какое-то время, хотя я и не могу назвать ее своей подругой... – Мне хочется прийти ей на помощь, но я знаю, что Эстер должна сделать это самостоятельно... Оправдаться перед отцом без моей помощи. – Дело в том, что я лишь недавно в городе и почти никого здесь не знаю, – продолжает Эстер спокойным голосом, – а Франческа... она поддержала меня в самом начале, и я не могу не быть благодарной ей за это.
Эстер знает, почему Франческа – больной вопрос для нашего семейства, и Шарлотта с отцом знают тоже, что Эстер известна наша неблаговидная история из прошлой жизни...
Все это довольно неприятно...
– Откуда ты приехала? – интересуется вдруг Шарлотта. – И тут же добавляет: – Я ведь могу говорить тебе «ты», не так ли?
Эстер кивает.
– Так было бы проще. – А потом отвечает на первый вопрос: – А приехала я из маленькой деревеньки под Килем: Гетторф, слышали о такой? Шесть тысяч жителей и огромный зоопарк... Довольно известный, если подумать.
Шарлотта машет головой.
– Никогда не слыхала, извини.
– Да без проблем...
– А почему ты уехала оттуда? – допытывается мой отец. – Сейчас ты довольно далеко от дома...
Эстер молчит, как бы собираясь с мыслями, а потом произносит:
– У меня мама умерла – захотелось перемен.