Подруга особого назначения

Дверь была открыта.

Сквозняк легонько покачивал ее – туда-сюда. За дверью была чернильная тьма.

Димка? Ушел и не смог закрыть? Оставил по американской привычке квартиру открытой?

Лоб взмок. Варвара вытерла его рукавом куртки.

– Димка, – позвала она в темный проем, – ты спишь? Дима!!

Коридорную дверь дернуло сквозняком, клацнул защелкнувшийся, наконец, замок. Варвара вздрогнула.

– Димка!! – Цепляясь пакетом, она пролезла в свою квартиру и привычно нащупала выключатель на правой стене.

Свет вспыхнул и разогнал чернильную тьму.

– Ди-им!

Он лежал на полу – странно, что она о него не споткнулась. Нога у него была неудобно вывернута, а волосы показались Варваре странно-темными. Еще утром у него были прямые светлые волосы. Она присела и потрогала темное у него на голове. И посмотрела на свою руку.

Темное оказалось красным. На волосах у Димки была кровь.

Таня приехала минут через сорок.

– В чем дело? – строго спросила она своим самым «докторским» голосом и таким же, очень «докторским», движением сняла шапку и шубейку. – Что случилось?

– Не знаю, – ответила Варвара, и губы у нее затряслись.

Таня взглянула искоса и, не разуваясь, прошла в ванную. Зажегся свет, зашумела вода.

– Я не знаю, что случилось! Я приехала, а он лежит. Прямо… здесь. И весь в крови. Я думала, он у… умер.

– Он не умер? – спросила Танька из ванной.

– Я стала звонить в «Скорую». Я звонила полчаса. А мне сказали – какой номер страхового полиса? У него нет страхового полиса. У него полис есть в Америке. Тогда, говорят, пусть в Америке и лечится, а мы не приедем. Танька, я умоляла, я просила, я обещала заплатить!.. А мне говорят – проспитесь, девушка. И ухажер ваш пусть проспится тоже.

– Прекрати, – приказала Таня, услышав в голосе Варвары неконтролируемое повизгивание, – сначала я его посмотрю, и только потом ты закатишь истерику.

– Танька, – как в бреду продолжала Варвара, – он лежал в… крови. В темноте. У него волосы потемнели. От крови. Я не могла понять, дышит он или нет. Димка! Я не могла понять, жив он или умер, а они сказали – полис. Если нет полиса, мы на вас даже время тратить не будем. У нас бензин казенный. Хоть сдохните вы все.

– Неправда, – невозмутимо заявила Таня, – так они тебе сказать не могли. А про полис все верно. Есть полис – есть медицинская помощь. Нет полиса – нет помощи. Как во всех цивилизованных странах.

– Я… умоляла. Я… очень просила, – голос у Варвары стал совсем хриплым, – я думала, что они приедут и спасут его. Столько крови!..

– Тихо! – приказала Таня. – Давай пошли. Быстро. И не смей реветь.

Димка лежал на полу в большой комнате – на диван Варвара не смогла его затащить. Он лежал на полу, накрытый клетчатым пледом и коротко и шумно дышал.

Таня встала на четвереньки и заглянула сначала с одной стороны, потом с другой. Потом взяла его руку и подержала. Потом по очереди оттянула каждое веко.

– Да разве это много? – вдруг спросила она. – Ты не видала, когда много, дорогая!

– Че… чего много? – Варваре было так холодно, что зубы беспорядочно стучали друг о друга. Ей казалось, что Таня слышит, как они стучат, и было стыдно.

– Крови, чего, чего! Ее нет почти, а ты говоришь – лужа! Ничего и не лужа. Так, побрызгало чуть-чуть. Посвети мне.

– Как?

– Возьми торшер, – нараспев сказала Танька и заползла с другой стороны, – включи его, наклони и посвети мне. Я ни черта не вижу.

Варвара кинулась исполнять поручение, зацепилась ногой за давешний пакет с хлебом, чуть не упала и стукнулась лбом о косяк.

– Ты полегче, – велела Таня, не отрываясь от Димкиной головы, – я тебя сейчас зашивать не могу.

– Что с ним, а? – Держа торшер за деревянную ногу, Варвара подтащила его поближе и сильно наклонила. – Что с ним, Тань? Это… очень серьезно?

Желтый свет залил запрокинутый Димкин лоб, и Танины руки, и цветастый ковер с узором.

– Так, так, – себе под нос говорила Таня и поворачивала Димкину голову в желтом круге, – оч-чень, оч-чень хорошо.

Димка неожиданно захрипел, дернулся и открыл глаза – совершенно бессмысленные.

– Тихо, тихо, милый, – коленом она прижала его руку, поднявшуюся было, – лежи спокойненько. Самое главное не дергайся, не мешай мне, и все будет хорошо.

Варвара вдруг вспомнила, что в прошлом году на каком-то медицинском празднике в поликлинике говорили, что Таня – Татьяна Васильевна – очень хороший врач.

Она хороший врач. Она сейчас все исправит. Она спасет Димку и… вылечит его страшные раны. Ничего. Все обойдется.

– Нужно зашить. Здесь и здесь. Кости целы, насколько я могу судить. Конечно, хорошо бы на рентгене посмотреть, может, трещины, но так, на первый взгляд…

– Варвара?.. – спросил Димка и сделал усилие, чтобы поднять голову. На лбу надулись вены.

– Лежи, лежи!..

– Варвара, возьми его за руку, – скомандовала Таня, – так, чтобы он тебя видел.

Кое-как перехватив торшер, Варвара опустилась на корточки и схватила Димкину руку. Рука была большая и холодная. Варвара подтянула плед повыше.

– Варвара, что… случилось?

Она молчала, стискивала его руку. Танька ползала на карачках у него за головой.

– Это мы у вас хотим спросить, что случилось, дорогой скотовод из Аризоны, – сказала она и повернулась так, что оказалась с ним нос к носу. Димка моргнул, стараясь сфокусировать на ней расплывающийся взгляд. Таня внимательно следила за ним. – Мы пришли, а вы лежите. Что такое?

Димкины губы шевельнулись, и Варвара с изумлением поняла, что он улыбнулся.

– Я увидел привидение, – сообщил Димка, – я увидел привидение, упал и ударился головой о каминную решетку.

– Он шутит, – успокоила Таня всполохнувшуюся Варвару, – насколько я могу судить, он не спятил, а просто шутит.

– Я не спятил, – подтвердил Димка и вдруг быстро сел, задев Таню носом по подбородку.

– Димка!!

– Я же тебе велела его держать!..

– Я держала!..

– Вижу, как ты держала!

– Димка, ляг сейчас же!

Он посмотрел сначала на одну, потом на другую и, кряхтя, поднялся на ноги. И тут же сел на диван, придерживая рукой голову.

– Вы что, осатанели в своей Пенсильвании?! Я вам ясно сказала – лежать!

– Прошу прощения, – выговорил галантный Димка, губы плохо его слушались, – но ничего такого вы мне не говорили.

Таня посмотрела на Варвару, а Варвара – на Таню.

– Так. Принеси мне мою сумку. Поставь воду. Мне надо вскипятить шприц. У тебя есть стерильные бинты?

– Не знаю.

– Дура, – обозлилась Таня, – я тебе в прошлый раз привозила. Пусти, я найду.

– Что случилось? – одновременно спросили друг у друга Димка и Варвара, как только Таня вышла.

– Я приехала с работы, – сказала Варвара, рассматривая бледное лицо с синевой вокруг глаз и проросшей очень светлой щетиной, – дверь открыта. А ты в коридоре на полу. Лежишь. Я… думала, ты… умер.

– Мне пить очень хочется, – заявил Димка и облизнул сизые губы, – можно?

– Сейчас, конечно! Сейчас я принесу, – засуетилась Варвара, – Тань, можно ему попить?

– Да. Я дам.

– Я спал, – сообщил Димка, – и проснулся от того, что открылось окно. Хлопнула створка. Оно, наверное, не было закрыто.

Конечно, оно не было закрыто. Варвара всегда оставляла щель, чтобы проветривалось. Она была поборницей свежего воздуха.

– Я встал. Вышел в коридор. Увидел, что входная дверь тоже открыта. Я думал, это ты пришла…

Он замолчал, потому что вдруг стало страшно.

Он вышел в тесный коридор и увидел клин жидкого света из приоткрытой входной двери. Он нацепил очки, которые держал в руке, потому что без них совсем плохо видел, и тут понял, что не один в тесной прихожей. Шее сбоку стало щекотно, и он знал – это от того, что кто-то рассматривает его из темноты.

Он стоял неподвижно и ждал –это сейчас произойдет. Он ждал целую секунду, как будто смотрел, как падает из деревянных пазов лезвие гильотины – прямо в середину его слабой, беззащитной, человеческой шеи, и он уже ничего не может изменить.

Стремительное движение, взрыв в голове, и все. Гильотина упала, перебив артерии, вены и сухожилия, и голова покатилась. Отвратительная мертвая человеческая голова с мучительно и постыдно высунутым языком – его собственная.

«Ты никогда не мог за себя постоять, – где-то совсем близко сказала мать, – просто удивительно!»

– Пейте! Вы слышите меня?! Пейте, ну!!

Оказалось, что голова осталась на месте. По крайней мере, с ее помощью ему удалось попить какой-то гадости из широкой белой кружки. Гадость пробила дыру в песке, забившем его горло, и стало можно вздохнуть.

– Что еще за танцы, – произнес сердитый женский голос, – сначала он вскакивает как ошпаренный, потом в обморок валится! Варвара, подержи.

Что-то происходило вокруг него, и он открыл глаза.

– Ну вот что, – в лицо ему сказала сердитая молодая женщина, – мне надо сделать пару стежков на вашей драгоценной голове. Обезболивающее у меня очень… условное. Я, конечно, побрызгаю, но чудес не ждите. Придется терпеть.

– Я готов.

Таня фыркнула.

– Или связать вас? – с сомнением спросила она и посмотрела на его руки, как будто и вправду собиралась связать. – Варвара, давай его привяжем. Ну хоть к стулу, что ли.

– Не надо меня привязывать, – пробормотал Димка. – Это какое-то сексуальное извращение.

– И не мечтайте даже.

Он бы обязательно покраснел, если бы мог.

– Правда, не надо меня привязывать. Я постараюсь вам не мешать.

– Если вы будете мне мешать, я сама дам вам по голове. Варвара, держи его за руки.

Потом стало очень больно, и это было долго.

Он дышал с присвистом, и ему было стыдно, что он так дышит, как будто специально. Лицо и спина были совсем мокрыми от пота. Мокрыми и холодными.

– Отлично, – сказала Таня. Звякнули какие-то пыточные железки. – Ковбой Мальборо. Можете расслабиться.

Он раздвинул стиснутые челюсти и немножко подышал, стараясь, чтобы это было без позорного свиста.

– Хороший мальчик, – похвалила Таня, – хоть и скотовод.

– Я физик, – пробормотал он. Ее бесцеремонность и навязчивое желание сделать из него скотовода внезапно стали раздражать.

– Ну физик. Варвара, это можно убирать. А это оставь. И чайник поставь!

Димка вдруг понял, что больше всего на свете хочет чаю. Очень горячего, очень крепкого и очень сладкого чаю. Семь кружек. Горло опять стиснуло – так хотелось чаю.

Наверное, он сказал это вслух, потому что Варвара вдруг жалостливо проговорила:

– Сейчас, Димочка, миленький. Сейчас, только вскипит.

На кухне, пока Танька мыла свои инструменты, она осторожно спросила:

– Тань, что мне теперь с ним делать-то? К родителям в таком виде нельзя. Лидию Владимировну инфаркт хватит.

– Да это все пройдет через три дня, – безмятежно отозвалась Таня. Она очень гордилась собой.

Она выполнила сложную операцию в полевых условиях и…

Ну пусть не сложную и пусть не в полевых, но она справилась, она хороший врач, профессионал, помогла «больному» – ловко, красиво, быстро.

Выходит, она тоже чего-то стоит, а это так важно, когда бросил муж, стареют родители, безумствует сын, и язва по ночам сосет все сильнее, и нельзя болеть, потому что без зарплаты – голодная смерть, а впереди ничего, кроме ежедневного приема в поликлинике и сериала «Скорая помощь» по вечерам, где невозможный, обаятельный, шикарный Джордж Клуни одной левой спасает больных, любит роскошных женщин, играет в бейсбол, радуется своим американским радостям и печалится американским печалям.

…И мужа она бросила сама!..

– Слушай, – вдруг сказала рядом как будто очнувшаяся Варвара, – а кто его стукнул по голове?!

Распоясавшийся Джордж Клуни занял все место в Таниной голове, и она не сразу поняла, кто кого стукнул.

– Так, наверное, жулик! – решила она, сообразив. – К тебе в квартиру влез жулик, нарвался на скотовода и дал ему по голове.

– Жулик? – переспросила Варвара с сомнением. – А почему он ничего не взял, этот жулик?

– Что значит – не взял?

– Тань, жулик зачем в квартиру лезет? Чтобы что-нибудь украсть. Димка попался ему на дороге, он дал ему по голове и ушел, да? А красть? Почему он ничего не украл? Димка без сознания был.

– А точно ничего не пропало?

– Не знаю. Ничего. У меня ничего нет. Есть три серебряных кольца. Вот. – Варвара показала растопыренные пальцы с кольцами. – Пальто есть, в собачьей шерсти. Оно на двери висит. Чайник «Тефаль». Телевизор, торшер, ковер. Все на своих местах. Да, еще чашки в серванте. Могу пересчитать.

Таня искоса на нее взглянула.

– Испугался? – предположила она. – Испугался, что наделал дел, и смылся.

Варвара промолчала.

– Тебе бы замки поменять, – предложила Таня серьезно, – как он в квартиру-то попал?

Да. Вот черт.

Варвара рванулась в прихожую и зажгла свет. Ей было видно, как Димка на диване разлепил глаза и с усилием повернул голову в ее сторону.

– Ты сиди, сиди!.. – сказала она быстро. – Чай сейчас будет.

– Спасибо, – пробормотал он.

Варвара открыла дверь и внимательно осмотрела замок. Она не знала точно, как должны выглядеть «следы взлома», но была уверена, что сможет их отличить. Замок был в полном порядке. Она повыдвигала и поубирала замковые железки. Они легко выдвигались и убирались.

– Ну что? – с любопытством спросила Танька из-за ее плеча.

– Ничего. Все в порядке. Замок как замок. Работает.

– И что это значит?

– Это значит, что открывали ключом.

– Чьим? Твоим?

Варвара подобрала с пола свою сумку и стала копаться в ней. Копать особенно было нечего – вчера из нее все вытащили, и сегодня утром в ней был только очень неудобный коричневый кошелек, который ей подарили на работе к Восьмому марта, файловая папка с бумагами из международной дирекции, ручка и билет на метро на две поездки. А ключи? Сейчас ключей не было.

Варвара бросила сумку и схватила пакет с хлебом и молоком, так и валявшийся посреди дороги. В пакете ключей тоже не было. И в куртке не было. И в «собачьем» пальто.

– Я утром запирала дверь ключами, – остановившись, пробормотала она, – точно. Я попрощалась с Димкой, велела ему спать и заперла дверь, оставив запасные ключи. На работе мои ключи еще были, я их выронила из сумки, а Илария подняла. Еще замечание сделала! Их могли украсть по дороге домой или где угодно. В метро.

– В троллейбусе, – подсказала Таня.

– На работе. У меня сумка всегда лежит просто так, я никуда ее не убираю, и у нас никогда ничего не пропадало.

– Подожди, не реви. Почему ты решила, что на работе?

– Потому что в троллейбусе никто не знает, где именно я живу! – крикнула Варвара и вытерла глаза. – Или они за мной следили?! Зачем за мной следить, если у меня, – и она снова потрясла у Тани перед носом пухлыми пальцами, – три серебряных кольца и чайник «Тефаль»!.. А на работе все знают!

– И все хотят украсть твои кольца? – спросила Таня с сомнением.

Да. Это было глупо.

– И командировка! – вдруг вспомнила Варвара. – Я же завтра должна ехать в командировку!

– В какую еще командировку?!

Варвара схватила Таню за рукав и поволокла за собой на кухню.

– Меня сегодня днем шеф отправил в командировку.

– В один конец?

– Танька, правда. В Чехию. В Карловы Вары. До вторника. Смотри, вот билет. И еще триста долларов.

Таня пошарила рукой, нашла табурет и опустилась на него, как бы внезапно обессилев. Она не отрываясь смотрела на то, что Варвара держала в руках.

– Я должна передать конверт. – Она проворно выбежала из кухни и вернулась с хлебным пакетом, в котором был конверт. – Улица Московская, дом двадцать.

– Ерунда какая-то, – сказала Танька, рассматривая конверт, – просто глупость, чушь!

Варвара и сама знала, что это «глупость и чушь», но внезапно оскорбилась:

– А почему меня нельзя послать в командировку за границу?

– Да потому что ты никто! – закричала Танька. – Нуль, пустое место! Попка-дурак в приемной! Для заграничных командировок существуют отдельные люди, свои! Зачем посылать тебя, когда можно послать твою Иларию?! Или эту, как ее… Геннадию?!

– Владиславу.

– Какая разница!

– Тань, тебе завидно и хочется поссориться.

От того, что Варвара была права, Таня распалилась еще пуще:

– Иди ты к чертовой матери! Или ты с ним переспала?

– С кем?!

– С начальником!

– Таня, замолчи! Не желаю слушать!

Танька вскочила с табуретки, ринулась в прихожую и стала торопливо напяливать на себя одежду, бормоча «чтоб я еще раз… можно подумать… к чертовой матери…». Варвара смотрела в окно.

Бормотание прекратилось, слышалось только сопение и топтание ног, потом и оно прекратилось, и Варвара оглянулась.

Таня стояла на пороге кухни в шубейке и с шапкой в руке. Вид у нее был задумчивый.

– Тебе нельзя здесь ночевать, – сказала она, – раз ключи пропали, значит, квартиру в любой момент могут открыть. Дали же ему по башке, – она кивнула в сторону комнаты, – и тебе вполне могут. Кто их знает, зачем они сюда лезли?! Может, у тебя в кладовке неизвестное полотно Рембрандта?

– У меня в кладовке швабра.

– Поедем ко мне.

– А Димка?

Таня молча содрала с себя шубейку и приткнула ее на стул вместе с шапкой.

– Вот черт побери, – расстроенно сказала она, выставляя на поднос кружки, и искоса взглянула на Варвару, – что ж теперь делать-то?

Варвара достала сахар, вспомнила, что так и не купила ванильных сухарей с изюмом, и жизнь показалась совсем темной и пустой, как продуваемый метелью переулок.

– Ты только не реви, – предупредила Таня быстро, – мы что-нибудь придумаем!

Но что можно придумать, когда украли ключи, ударили по голове несчастного Димку и на работе заварилась какая-то каша, а к чаю нет ванильных сухарей с изюмом и вообще ничего нет!..

В комнате что-то грохнуло, и они посмотрели друг на друга.

– Пошли скорей, может, он теперь в окно выпал, – предположила Таня, – больно шустрый.

Димка не выпал в окно. Свет бил ему в лицо, и он повернул торшер так, чтоб не бил.

– Вот ваш чай. Опять без сахара?

– С сахаром. Если можно.

Таня подала ему кружку и мимоходом потрогала лоб. Температуры, слава богу, не было.

– И во сколько ты летишь?

Варвара моргнула.

– Куда?

– В Карловы Вары, – выговорила Таня презрительно.

– Ты летишь в Карловы Вары? – удивился Димка.

– Это только сегодня выяснилось.

– Да и то случайно, – съязвила Таня.

Варвара тяжелой рысью метнулась в кухню и отыскала файловую папку, выданную ей Викой Гориной.

…Небось Вику Горину нисколько не расстраивают ванильные сухари! Она, небось, вообще не ужинает, потому такая красивая и стройная, не то что Варвара!..

…Во сколько же самолет, и где это смотрят, черт побери все на свете! Тут одни цифры со всех сторон, какие из них означают время?! И почему билет только один? Может, обратного нет и прямо на границе ее схватят и посадят в тюрьму для нелегальных эмигрантов?!.

– Переверни страницу.

– Что? Какую страницу?

– Переверни обратно. Вот эту. Сверху твое имя и фамилия. Потом такая таблица. Веди по ней пальцем. Там номер рейса, дата и время. Нашла?

– Девять двадцать, – объявила Варвара. – Спасибо, Димка.

– Плюс два часа, – пробормотал он и еще отпил из кружки. Чай согревал холодный живот и смывал песок в горле. Он даже посмотрел на чайник, боялся, что ему не хватит на вторую кружку. – Вернее, не плюс, а минус.

– Какой еще минус? – недовольно спросила Таня, которую раздражала вся затея с Варвариной заграничной поездкой.

Да еще триста долларов дали! Полтора месяца сытой жизни, если экономить.

А Ваське на эти доллары можно купить все – новую куртку, джинсы, ботинки, кроссовки, электронную игрушку с кнопками, о которой он уже три месяца заговаривает, думая, что мать никак не возьмет в толк, что ему нужно, рюкзак, книжку «Гарри Поттер и философский камень» за восемьдесят рублей, розовую обезьяну, которая пылилась в универмаге и чем-то ему приглянулась, спортивный костюм, лыжи…

Таня потратила почти все Варварины доллары, когда выяснилось, что для того, чтобы улететь в девять двадцать, в Шереметьево нужно прибыть, самое позднее, в семь двадцать. Выйти из дома, соответственно, нужно часов в шесть. До шести оставалось – Таня посмотрела – восемь часов, и было совершенно непонятно, как Варвара проведет эти восемь часов.

– Я бы остался здесь, Варвара, – сказал Димка и улыбнулся виноватой улыбкой, – родители не знают, что я прилетел. Если я покажусь маме с… забинтованной головой…

– Да, – согласилась Варвара, – да уж…

Она представляла себе, что будет, если он покажется.

– Здесь нельзя оставаться, – резко сказала Таня, – ну, скотовод-то у нас человек приезжий, а ты что? Квартира, считай, открыта. Скотовод самостоятельно даже до сортира не дойдет, не то что до плиты.

– Я не скотовод, – твердо поправил ее Димка.

Таня махнула рукой.

– Какая разница!

– Тань, возьми его к себе, – попросила Варвара, – до моего приезда. То есть почти только на выходные. Я вернусь во вторник и заберу его.

– Не надо меня брать, – перепугался Димка, – я не хочу. Я не пойду. Я лучше здесь как-нибудь!

– А если он вернется? – спросила Варвара. – Тот, который тебя огрел? Зачем он приходил? Танька думает, что за Рембрандтом, а я думаю, что за шваброй! Откуда у него ключи?! Где их у меня вытащили? Одно дело, если какие-нибудь соседские гоблины, а другое дело, если кто-то свой, с работы!

– Почему – другое дело?

– На работе все знают, что взять у меня нечего, и тем не менее зачем-то в квартиру влезли! – Варвара вдруг остановилась. – Слушай, а может, дело вовсе не во мне, а в тебе?

– Как это? – спросила Таня. – При чем тут он?

– Димка, может, за тобой охотится американская промышленная мафия? – спросила Варвара, и глаза у нее заблестели. – Ты не занимаешься никакими секретными разработками?

– Я занимаюсь десятком разных разработок, – ответил Димка сердито, – а американская промышленная мафия – это выдумки русских режиссеров.

– Они следили за тобой, – не слушая, продолжала Варвара, – увидели, что ты пришел ко мне, выкрали у меня ключи и попытались тебя убить. А?

– Здорово, – оценил Димка. – Только глупо.

– А может, тебе в самолете что-то подложили в сумку? Ну, помнишь, как в том фильме, где Гаррисон Форд и микрочип в статуе Свободы? Может, ты, сам того не зная, попал в эпицентр международного заговора?

– Я, сам того не зная, попал в филиал дома для сумасшедших, – ехидно заявил Димка, – вернее, в квартиру для сумасшедших.

– Может, нам проверить его вещи? – предложила Таня.

– Тань, возьми его к себе, – повторила Варвара жалобно, – ну не могу же я его бросить одного с раненой головой, да еще в открытой квартире!.. Ну, пожалуйста!

– Ваську в воскресенье привезут, что я ему скажу?!

– Скажешь, что это твой пациент и ты его дома лечишь, только и всего.

– А спать он будет на раскладушке?

– Дим, ты будешь спать на раскладушке?

Димка открыл рот, снова закрыл и покрутил головой, это могло означать все, что угодно.

– Он будет, – перевела Варвара. – Тань, ну правда, нет другого выхода! А он тебе заплатит. Дим, ты заплатишь?

– Я заплачу, – пообещал Димка странным тоном.

– Конечно, он заплатит! Господи, еще эта командировка дурацкая! Так не вовремя!..

– Дамы, – неожиданно спросил Димка, – а почему никто из вас не хочет позвонить в полицию и сделать заявление о нападении на человека и взломе квартиры?

Этот простой вопрос до глубины души поразил и озадачил Варвару с Таней.

Правда – почему?

– Потому что они все равно ничем не помогут, – пробормотала Таня неуверенно.

– Потому что у меня в шесть утра самолет, а мне придется тогда всю ночь в милиции проторчать, – объяснила Варвара туманно.

Странно, что он забыл.

Никто тебе не поможет, кроме тебя самого. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Обезвредить насильника может только его жертва, если окажется обладательницей пояса по карате. Кошелек можно спасти, только поглубже его упрятав. От грабителей можно убежать, если успеешь, или отдать им все, что они хотят, – тоже выход.

При чем здесь милиция?

Если убьют, тогда в дело вступит милиция. Привяжет бирку к большому пальцу, сунет труп в пакет, заведет дело. Дело полежит, полежит и канет в архив. Так всегда бывает. Вернее, только так и бывает. Он просто забыл.

– Ладно, – велела Таня. – Давайте собираться.

Она забрала у Димки кружку, и ей показалось, что у него горячая рука. Теперь она выглядела озабоченной – все-таки прежде всего она была врачом, а врач не может бросить больного с раной в голове и поднимающейся температурой. Ну не может, и все тут!

– Ехать недалеко, на соседнюю улицу. Какие вещи вам собрать, скотовод-любитель?

– Я не скотовод, а физик, – стиснув зубы, сказал Димка. – Маленький рюкзак. Там все мои вещи.

– А остальное? – не удержалась Таня. – На продажу?

– Там подарки моим родителям, – ответил он с ненавистью, – когда я приезжаю в Россию, я привожу родителям подарки.

– Нежный сын.

– Тань, отстань от него. Никто не знает, какой там климат, в этой Чехии? Тропики, субтропики или альпийская зона?

– Скорее альпийская зона, – решительно объявила Таня, – это же в горах.

– Там теплее, чем здесь, – сказал Димка, – если я не ошибаюсь, градусов на десять. В марте там обычно совсем тепло.

– Ребята, – попросила Варвара, – вы посидите, я пальто пропылесосю… сошу… сосю… Так, наверное, неприлично ехать.

– Я дам тебе куртку, – предложил Димка, – хочешь? У меня в сумке еще одна, я купил для отца. Она как раз… двухсезонная.

– Демисезонная, – поправила его Таня.

Ишь, какой щедрый ковбой! Даже отцовской куртки ему для Варвары не жалко!

А может, у него к ней романтическое чувство? Он женится на ней, увезет в штат Канзас – нет, Техас, на самом деле Таня отлично помнила, что Техас, – и они заживут в доме с зеленой лужайкой и белым забором и станут присылать Тане глупые сувениры и ничего не значащие подарки.

Это было так обидно – еще обиднее, чем Карловы Вары и триста долларов!

– Она в самом низу, в пакете. Открывай и тащи. Зеленый пакет. Нашла?

Куртка была серо-желтая, огромная, невесомая, многочисленные завязки болтались и приятно позвякивали латунными замочками, «молнии» были широкими и солидными.

У Варвары никогда не было таких вещей. Вообще курток у нее не было, она считала себя слишком толстой для курток, имея странный гибрид куртки и пальто, и он ужасно ей не шел, зато был очень практичен.

– Димка, – пробормотала Варвара, таращась на себя в зеркало, – спасибо тебе. Я тебе клянусь, что все верну в целости и сохранности, чистое и новое.

– Ты вся в ценниках, – сказала Таня, – повернись, я отрежу.

Варвара оборотилась к зеркалу спиной и пыталась рассмотреть свой зад. С ее точки зрения, зад выглядел неплохо. Куртка все скрывала.

– Да не вертись ты!

– Тань, ты поаккуратней, смотри лишнего не отрежь.

– Язык тебе отрежу.

– Господи, какая куртка!.. Сказка, а не куртка! А, Тань?

– Куртка как куртка. И пошли, пошли, я спать хочу, а мне еще ковбоя на ночь устраивать.

– Я не ковбой, а физик, – пробормотал Димка упрямо.

Когда они вывалились на темную улицу, к Таниным «Жигулям» первой модели, пошел снег. Он был мартовский, мелкий, жесткий, как будто сморщенный от старости и такой же старчески колючий.

– Осторожно голову!.. – предупредила Таня, когда Димка, кряхтя, полез в салон. – Там антифриз на полу, вы его отодвиньте за другое сиденье. Варвара, возьми тряпку и протри фары. Мы еще будем греться.

Человек, который, распластавшись, лежал на сиденье своей машины, слышал ее громкий, решительный, «докторский» голос. Ее спутников он не видел, но этого и не требовалось, он слышал их голоса. Самое главное узнать, куда они теперь поедут.

Он узнает и накажет эту бешеную суку за все – за самодовольство, наглость, за все несчастья и беды!.. Она заслужила наказание! Она ведет себя как проститутка, шлюха! Он накажет не только ее. Он накажет и мужчину тоже – слизняка, подонка! – и все наконец-то поймут, чего он стоит!

На другом конце города другой человек оторвался от монитора, крепко, всем телом потянулся и потер шею. Он не любил подолгу сидеть за компьютером, хотя и приходилось. В одной только майке было холодно, и он, поняв, что сильно замерз, накинул на необъятные плечи теплую фланелевую рубаху.

Надо сварить кофе. От коньяка он немедленно уснет, а спать было никак нельзя.

Итак, завтра, рейс в девять двадцать, «Чешские авиалинии».

Что это? Совпадение? Или все было задумано заранее?

Если заранее, значит – бегство?

В самолете неожиданно выяснилось, что Варварин билет – первого класса.

Она долго не могла понять, чего от нее хочет веселенькая проводница в красном и бежевом, непривычном для русского глаза, костюме, и упиралась, и не шла, и боялась, что произошла какая-то путаница с местами и сейчас ее высадят, проводница все повторяла «прошу, пани» и манила Варвару за собой, а она все не решалась и перегораживала проход, и пассажиры толпились за ней и нетерпеливо выглядывали, а потом оказалось, что место у нее – в первом классе.

Уф, как неудобно.

Как была, в сногсшибательной Димкиной куртке, она плюхнулась в широкое кресло, прижимая к груди худую сумку, где были документы и триста долларов, выданные Семен Прокопьичем стодолларовыми купюрами, и еще роман под названием «Знак беды», позаимствованный у Тани. Рюкзачок с вещами красно-бежевая стюардесса затолкала под сиденье. Варвара пошерудила ногой – вещи были на месте. Варварин сосед, со всех сторон окруженный газетой, вздрогнул и громко чихнул.

– Будьте здоровы, – пробормотала Варвара.

– Спасибо, – ответили из-за газеты.

– Положить, – весело спросила красно-бежевая, распахивая над головой у Варвары белый ящик и ударяя на слог «ло», – куртка?

– Нет, нет, – отказалась Варвара, старательно улыбаясь. Она слышала, что все иностранцы все время улыбаются, такая уж у них, у иностранцев, сущность. – Я потом. Я сама.

– В лайнер тепло, – проинформировала красно-бежевая, – очень.

Но Варваре не хотелось расставаться со своим сокровищем. Очень уж она была хороша в этой куртке, просто загляденье.

Конечно, не так хороша, как Вика Горина, но ведь говорят, что есть мужчины, которые любят… которым нравятся… полные женщины. Кстати, красотка Вика тоже не замужем, хотя, казалось бы…

Газета вздрогнула, и сосед опять чихнул.

«Простужен, наверное, – решила Варвара. – Как бы меня не заразил».

В кармане рюкзака у нее был тюбик оксолиновой мази, всунутый Таней на всякий случай. Варвара нагнулась и стала искать мазь. Это было трудно, потому что рюкзак лежал совсем другим боком, и сначала нужно было найти карман, а потом мазь.

Потом заговорили динамики – Варвара все искала и перестала, только когда динамик по-русски извинился за то, что «члены нашего экипажа не говорят по-русски». Так как динамик говорил совершенно точно по-русски, Варвара долго не могла понять, что, собственно, имеется в виду.

Потом самолет поехал.

Варвара моментально забыла обо всем на свете – о чихающем соседе, о мази, о куртке, – потому что это было чудо.

За круглым стеклом иллюминатора стало совсем светло, и Варвара видела аэропорт, и другие самолеты, и огромные машины, которые плыли мимо и были отрезаны от них, потому что оставались на земле, а они собирались лететь.

Самолет чуть подрагивал длинным и крепким телом, готовился к работе, как будто поигрывал мышцами, настраивался, и это было так… эротично, что Варвара раскраснелась, а потом устыдилась. Впрочем, этот самый первый класс был устроен как-то так, что она чувствовала себя в полном одиночестве, и даже сосед со своим чиханием и газетой не мешал ей.

Когда самолет чуть притормозил, а потом вдруг ринулся вперед, разгоняя и разгоняя себя, а потом прыгнул в воздух, и воздух удержал его – тонны стали, приборов, машин, людей! – и земля стала стремительно уходить вниз, как будто отъезжала невидимая камера, Варвара поняла, что плачет – просто так, ни от чего, от того, что летит, – и тут ей стало совсем стыдно.

Она независимо высморкалась в бумажный платок, хотела спрятать катышек в карман, но пожалела куртку и зажала его в руке. И посмотрела по сторонам.

Газетный сосед опять чихнул и жалобно всхлипнул.

– Будьте здоровы, – бодро пожелала Варвара.

Газета зашуршала, съехала, примялась, и прямо перед ней оказалось выбритое до синевы лицо и глаза, как будто обведенные черным.

Что за черт?

– Вы работаете в кошачьем питомнике? – сварливо спросил сосед.

– Почему? – как зачарованная спросила Варвара.

– Я стал чихать, как только вы сели, – буркнул он и полез обратно в свою газету, – у меня аллергия на шерсть.

Это был он. Тот самый, что совал ей пятьсот рублей и говорил своему водителю «Витя», когда тот называл Варвару бабкой. Впрочем, он и сам решил, что она бабка.

Варвара покраснела до ушей – хотя уши тоже, наверное, покраснели.

Узнал? Не узнал?

Вспомнил? Не вспомнил?

За газетой опять чихнули.

– Черт побери!..

Мигнули огни вдоль прохода – можно было отстегнуть ремни и встать. В проеме показалась красно-бежевая красотка.

Из-за газеты вверх вытянулась смуглая волосатая рука и нажала кнопку на панели. Красно-бежевая приблизилась с торопливым достоинством.

– Воды, – попросил Иван Александрович, – без газа. Прямо сейчас.

– Минуту, пан.

Пан? Почему пан? Какой еще пан?

В голову некстати влез счетовод пан Вотруба – откуда?! И еще пан Данила из «Страшной мести».

Если у «пана» аллергия на Варвару, значит, страшная месть свершилась. Нечего честных людей на дорогах машинами сбивать.

Сосед опять примял свою газету в сторону Варвары и поднялся. Она смотрела во все глаза.

Он был большой – довольно высокий и очень широкий. Плечи, руки, все на редкость… монументальное. Тонкий шерстяной свитер, светлые джинсы, из-под свитера выглядывает воротник черной майки. Варвара любила глянцевые журналы и знала, что этот стиль называется «сельский», и рядом прайсик – что почем. Самый дешевый «сельский» стиль укладывался долларов в пятьсот.

Он шуровал в багажной полке довольно долго, потом вынырнул оттуда, сжимая в руке какое-то лекарство. Он глянул на Варвару, лицо у него перекосилось, он поспешно отвернулся и опять чихнул.

– Кларитин, – сказал он и потряс у нее перед носом блескучей оберткой, – от аллергии.

– Я не работаю в питомнике, – заявила Варвара, – у меня даже кошки дома нет. Правда, у соседей три собаки. Кавказцы. Они все время об меня трутся.

– Трутся? – переспросил сосед. – Об вас?

Он выдавил на ладонь таблеточку, запил принесенной водой и снова посмотрел на Варвару.

– Послушайте, – спросил он, вдруг удивившись, – это вас мой водитель чуть жизни не лишил?

– Меня, – призналась Варвара.

– Ну и как ваше здоровье?

– Спасибо, хорошо, – поблагодарила она, – а ваше?

– Мое плохо, – признался он, сморщился и опять чихнул. Вытащил из кармана платок и утер им нос. – Вы решили немного отдохнуть?

– Я в командировку, – призналась Варвара с гордостью, – в Чехию.

– Весь самолет летит в Чехию, – из-за платка сказал Иван Александрович, – странно, если бы этим самолетом вы летели в Сингапур.

Грубиян и нахал, решила Варвара.

Впрочем, он же не знал, что она летит за границу в первый и, наверное, в последний раз в своей жизни и ей до смерти хочется, чтобы кто-нибудь разделил с ней ее упоение, гордость, восторг, предвкушение, радость.

Упоение и радость, несмотря ни на что. Даже на то, что несколько часов назад она нашла в своей открытой квартире Димку с проломленной головой.

– И что вы там станете делать?

– Где? – не поняла Варвара.

– В командировке.

– А… у меня короткое поручение. Я его выполню и все. Я лечу всего только на четыре дня. На два, если не считать прилет и отлет. Я никогда не была за границей, – вдруг призналась она, потому что не могла,не могла терпеть это в одиночку, – мне так хочется все посмотреть!

Иван глянул на нее внимательно – щеки раскраснелись, глаза поголубели, нелепая челка как будто перестала быть нелепой. Он поймал себя на том, что улыбается, и удивился этому.

Улыбаться ей не входило в его планы.

– Вино, виски, шампанское для пани?

– Возьмите красное вино, – посоветовал он, – оно не такое гадкое, как все остальное.

– Красное вино, – повторила Варвара, – а почему все остальное гадкое?

– Не знаю. Так принято. В самолетах плохое пойло.

Варвара попробовала вино, и оно показалось ей удивительно вкусным. В нем был запах винограда, черной смородины, полыни и солнца. Сосед пить вино не стал, попросил томатный сок и еще воды.

Ишь ты, какой аристократ!..

– Какой у вас отель?

– Я точно не знаю.

– Как не знаете?! – поразился он. – Вы не знаете, куда едете?!

Варвара засмеялась.

– Мне только вчера сказали, что я вообще еду. У меня есть бумажка, а на ней написано. Я знаю, что меня встречает фирма «Евро Ллойд».

– Ну, хоть в горах или внизу?

– Что?

Он вздохнул и опять утерся платком.

– Ваш отель.

– Не знаю. Какой-то композитор или писатель. Сметана. Нет. Да, точно, «Дворжак», вот как!

– Это хороший отель, – отметил Иван Александрович с некоторым сомнением, как будто не мог поверить, что Варвара станет жить в «хорошем отеле».

– Вы там были?

– В прошлом году. Я люблю Карловы Вары. Кстати, я тоже живу в «Дворжаке». Я даже могу вас подвезти, – предложил он галантно.

Ей не понравилось слово «даже», и она отказалась вежливо и решительно.

Он не понял, что ее рассердило, но видел, что она рассердилась. Почему-то она нравилась ему – с ее нелепой челкой, розовыми щеками, персиковой кожей и дивной улыбкой. Он давно не видел, чтобы люди так улыбались. Нацепленные на физиономии протокольные гримасы, пронумерованные в зависимости от целей – «улыбка для шефа», «улыбка для партнера», «улыбка для коллеги», «улыбка для любимой» – не в счет.

В проходе опять показалась стюардесса с тележкой.

– Сейчас будет обед, – пояснил Иван, – или завтрак. Давайте я уберу вашу куртку. Или вы будете есть в ней?

Варвара стянула с плеч куртку и с сожалением сунула ему в руки, понимая, что без куртки она совсем не так хороша, как в ней, и сейчас он посмотрит на нее и поймет, какая она толстая. Как слон.

Он взял ее одежду и уронил на ковер.

– Прошу прощения!

Пальцы быстро и ловко скользнули по карманам. Ничего. Пусто. Сколько всего карманов? Наклоняясь, он насчитал пять. А внутренние?

Укладывая куртку на полку, он проверил и внутренние. На первый взгляд ничего не было.

Скорее всегоэтого в куртке нет.

Он сел на место и улыбнулся ей.

– Берите мясо. Курица не очень вкусная, а рыба вообще несъедобная. Чехи плохо готовят рыбу. Только в Праге и только судака.

– А… из Карловых Вар можно съездить в Прагу?

– Можно, но если у вас два дня, лучше не ездить. Два дня – это очень мало.

– Конечно, мало, – согласилась Варвара, – но я боюсь, что больше никогда…

Взгляд ее зацепился за газету «Коммерсант», которую он засунул в карман впереди стоящего кресла, и она замолчала на полуслове.

Прямо на нее с газетной фотографии смотрел Петр Борисович Лиго, ныне покойный.

Варвара на миг закрыла глаза и посмотрела снова. Петр Борисович никуда не исчез.

Есть, понял Иван. Разглядела.

– Пойду руки помою, – пробормотал он специально для нее и поднялся. И боковым – или задним – зрением увидел, как она вытянула газету.

Статья называлась «Ограбление века» и повествовала о том, что у знаменитого на весь мир рекламного художника Павла Белого со счета в банке пропало ни много ни мало полмиллиона швейцарских франков. Не менее знаменитая швейцарская компания «Нестле» заказала агентству Павла Белого свой новый имиджевый ролик – по слухам, даже не один, – и съемки должны были начаться со дня на день. Заблаговременно переведенные для этой цели денежки лежали на счете фирмы, и, ясное дело, никто не проверял их наличие каждую минуту. Пропажу обнаружили только сегодня, то есть вчера. Деньги были переведены неизвестно куда и сгинули. Служба финансовой разведки, налоговая полиция и еще какие-то серьезные люди не нашли пока даже следа этих денег.

Под портретом Петра Борисовича Лиго была надпись, из которой следовало, что это и есть знаменитый художник и клипмейкер Павел Белый. Причем о том, что он ныне покойный, в статье не было ни слова.

Варвара перевела дух и всмотрелась в фотографию.

Ну конечно, это он.

Она столько раз провожала его к шефу и столько раз подавала ему кофе, что узнала его сразу. И это совершенно точно был он, и никто другой!

Варвара еще раз пробежала статью и сунула газету под свое кресло. Потом она уберет ее в рюкзак, а сосед вряд ли спохватится.

Руки стали ледяными, а щеки очень горячими.

Так. Что происходит?

Несколько недель назад в их офисе появился тихий смирный человечек, сказал, что он Петр Борисович Лиго и шеф – Альберт Анатольевич – ждет его. Шеф незамедлительно его принял. Потом Петр Борисович приходил регулярно, и шеф так же регулярно принимал его.

Позавчера в кабинете у шефа Петр Борисович помер.

Шефа в это время на месте не было, и появился он только после того, как за ним сбегала Людка Галкина. Варвара слышала, как Петр Борисович ходил по кабинету, следовательно, он не мог помереть до того, как шеф отбыл к юристам. Когда Варвара вбежала, Петр Борисович лежал на полу, а рядом валялись монитор и клавиатура. Компьютер не был включен в сеть, а значит, шеф зачем-то соврал, когда сказал, что посетитель работает на компьютере. «Скорая» констатировала сосудистый спазм или что-то в этом роде.

На следующий день Варвару спешно услали в командировку, а Димке в ее квартире дали по голове.

Сегодня она узнает, что Петр Борисович Лиго жив, и его зовут Павел Белый, и у него украли – всего ничего! – полмиллиона швейцарских франков.

Что происходит?!

– Приятного аппетита, – усаживаясь, сказал сосед, и она вздрогнула, как будто он приложил электрический провод к ее голой шее. – Что с вами?

Газеты не было в кресельном кармане, а она вся тряслась, и щеки горели.

– Спасибо.

– Вы попробовали?

– А… нет пока.

– Еще вина для пани?

– Виски, – вдруг заявила Варвара, – и кока-колу. Со льдом.

Занервничала?

Правильно сделала, что занервничала! Или ты думала, что в газеты ничего не попадет?!

– Между прочим, – произнес Иван задушевно, – в Карловых Варах были почти все русские императоры и императрицы. Есть даже памятничек Петру Великому. Нужно подняться на фуникулере. Остановка называется «Олений скок». Там подают отличное пиво и всегда мало соотечественников. Семья Романовых…

Она не слушала.

– Что такое? – спросил он шутливо. – Не желаете говорить об императорах и императрицах?

– Нет, – сказала Варвара. У нее заболела голова, и в мозгу что-то крутилось с настойчивым жужжанием. Наверное, шарики заходили за ролики.

– Жаль. Такая чудесная буржуазная тема. Очень модная.

«Непробиваемый уверенный в себе козел, – вдруг обозлилась Варвара. – Что ты ко мне лезешь? Что тебе надо? Посиди ты спокойно хоть в самолете, недолго ведь осталось! Сейчас прилетим, и к твоим услугам будут все курортные крали, как отечественного, так и импортного производства, а от меня отстань. Я тебе все равно не гожусь!»

Десять минут назад ее так радовала эта поездка и то, что она летит на знаменитый курорт, и станет там шикарно прогуливаться в Димкиной куртке, и жить в отеле «Дворжак», и триста долларов греют ей душу, хоть она ничего не станет покупать – зачем?! – что от радости она готова была прыгать, как в детстве, по мягкому сиденью широкого кресла.

Все изменилось, как только она увидела в газете «Коммерсант» Петра Борисовича Лиго. Нет, то есть Павла Белого.

Нужно выяснить, кто помер у нее в кабинете, ведь кто-то точно помер. Нужно выяснить, что связывало их с шефом. Нужно выяснить, когда точно этот человек пришел к ним в первый раз. Нужно выяснить, зачем шефа так спешно вызвали юристы, как раз когда Петр Борисович собирался преставиться. Нужно понять, кто утащил у нее из сумки ключи от квартиры и зачем дали Димке по голове? Как он может быть связан с клипмейкером Белым? Он знал его? Дружил? Ходил в один детский сад? Прямо ли из Шереметьева он приехал в квартиру Варвары? Почему не предупредил родителей о том, что приезжает?!

Димка?!

Нет. Не может быть. Димка ни при чем.

Димка решал ей контрольные, которые она потом торопливо запихивала в лифчик прямо в коричневом холодном институтском коридоре.

– Мясо ничего, – самодовольно возвестил рядом ее сосед. Чихать он перестал, однако носом по-прежнему шмыгал. Должно быть, волшебный препарат помог. Лучше бы не помог и он бы продолжал чихать и углубился в свои страдания. Не мешал бы Варваре думать.

Надо поесть. Вкусная еда – отличное успокаивающее средство.

Мясо действительно оказалось вкусным, маленькие картофелинки горячими, масло ледяным, а соус к цветной капусте острым и сладким. Варвара залпом допила виски.

Иван сбоку посмотрел на нее, увидел, как двигается белое горло и розовое нежное ухо, и неожиданно подумал, что в последний раз занимался любовью месяц назад. Даже с лишним. Да и то без энтузиазма. Лере было двадцать, она чувствовала себя женщиной-вамп и делала все, чтобы убедить его в этом. Он подыгрывал, конечно, – куда ж было деваться! – но получил бы значительно больше удовольствия, если бы она не так старалась поразить его своей сексуальной неотразимостью.

Судя по улыбке, горящим глазам, по складке веселого рта любовь с Варварой могла бы быть… захватывающей.

Он вдруг смутился, как школьник.

– Да, – произнес рядом объект его фантазий, – все очень вкусно. А в самолетах всегда дают завтрак?

Ему стало смешно.

– На международных рейсах дают. А на внутренних, по-моему, только на дальних.

– Вы часто летаете?

– Часто.

– За границу?

– И за границу, и по России.

– У вас бизнес, – констатировала Варвара, – продаете нефть, газ, алюминий и сибирский лес.

– У меня бизнес, но я не продаю ни нефть, ни газ, ни лес.

Она подождала, пока он скажет, что именно продает, но он почему-то не сказал. Ну и не надо. Какое ей дело до его бизнеса!

– А вы?

– Я секретарша, – сообщила Варвара, и он удивился, что не соврала, – у генерального директора холдинга «Московское время». Слышали, наверное.

– Слышал, – согласился он.

– Ну вот. Я пришла туда работать сразу после института. Конечно, я собиралась делать карьеру и все такое, тем более это еще был никакой не холдинг, а просто газета. Это все потом добавилось – журнал, телевидение. Я стала работать и вышла в редакторы и…

– Что? – спросил он. Это было любопытно.

– Мама заболела, – сказала она грустно, – и болела долго. Конечно, я не смогла в командировки ездить, нужно же было ухаживать! И я стала секретаршей. И до сих пор все секретарша. Но я не жалею, вы знаете! На самом деле это очень интересная работа, и вокруг столько интересных людей!

– И роман с начальником.

Почему-то ему обязательно нужно было знать про роман с начальником, как будто ему могло быть до этого дело! Но он спросил и ждал, что она ответит. На самом деле ждал.

Она засмеялась. Он удивился.

– Если бы вы видели моего начальника! У меня был другой, но его выпроводили на пенсию, и совершенно зря, между прочим! Зачем ему пенсия, ему только шестьдесят лет стукнуло! А этот… горе одно, а не начальник. Он, наверное, года на два меня моложе. Вечно всем недоволен, вечно мрачен, каждый день опаздывает, совещания отменяет, люди в приемной по три часа сидят! Почту почти не читает. Зато читает журналы про автомобили и стрелковое оружие! Кстати, с секретаршей он спит, только не со мной, конечно! С моей начальницей. Она ровно в тысячу раз меня краше и худее… Ой, это вам, наверное, совсем не интересно.

Иван слушал с таким вниманием, с каким на летучках не слушал своих замов.

– То есть вы с ним не спите потому, что вы не красивая и не худая, – подвел он итог, – это интересный подход.

– Да дело не в этом! – взвилась Варвара. – Просто я очень не люблю никчемных, капризных, наглых мужиков. Меня бесит мужчина, который оскорбляет подчиненных только потому, что онможет это сделать. Они все думают, что им можно все, потому что очень хороши и очень богаты. А они тупы, плохо образованны и богаты только благодаря родительским или еще каким-то связям!

– Ну-ну, – осторожно произнес Иван, – это вы о падении буржуазных нравов, что ли?

– Да ладно, – Варвара махнула рукой, чуть не задев его по носу, – какая же это буржуазия? Так, ошметки какие-то! Моя начальница купила себе шубу. За пятнадцать тысяч долларов. Это очень замечательно, что она такая молодец и купила себе шубу, а уборщице тете Кате третий месяц денег не платят. Мы пообещали уборщице, что будем ей доплачивать. Просто так, сверху. И не платим, а тетя Катя ждет, у нее муж ногу сломал, а мы-то обещали! Машинисткам начальница рассказывает, как опять подорожали костюмы «Шанель». Вы знаете, сколько получает машинистка?! Когда наша цаца едет в отпуск, вся компания оповещается о звездности ее отеля! Вот я вам расскажу про буржуазию. К нам однажды приехал директор «Уралмаша». Дело у него было к шефу. Он пришел в мятом костюме, с сигаретой, и портфель у него не застегивался из-за бумаг. Шефа на месте, конечно, нет, он опаздывает. Так вот, сел директор рядом со мной в кресло и пятнадцать минут, пока ждал, работал – звонил, писал что-то, опять звонил. Потом встал и сказал: «Большой привет Альберту Анатольевичу, но я очень занят. Дело у меня большое. Называется «Уралмаш». И уехал. Вот это буржуазия. Именно это, а не мой шеф!

– Убедили, – сказал Иван, – да и черт с ним, с вашим шефом.

– Мама тоже так всегда говорит – черт с ним, не обращай внимания.

– Вы живете с мамой?

– Нет. Они с отцом переехали в деревню, под Псков, когда она поправилась. Отец давно там дом купил, а когда на пенсию вышел, все достраивал его, улучшал, и они переехали. Маме воздух был нужен, у нее сердце плохое, а папе, кроме этого дома, вообще ничего не надо. Я к ним часто езжу, особенно летом. У моей подруги «Жигули», и мы все вместе ездим. Она, Вася, это ее сын, и я. Раньше еще ее муж был, а потом они развелись. Мама даже не знает, что меня за границу отправили, – заявила она хвастливо, – мне обязательно нужно купить ей подарок.

– Я покажу вам большой сувенирный магазин, – пообещал он, и Варвара вновь насторожилась.

В этом был намек на какое-то «продолжение», а она не могла рассчитывать ни на какие «продолжения»!

Во-первых, она толстая секретарша, а он одет в «сельском» стиле, и пахнет от него изумительно, и серые, очень внимательные глаза кажутся черными из-за густоты прямых ресниц. Во-вторых, в газете «Коммерсант» было написано, что у Павла Белого пропало полмиллиона швейцарских франков, и Варвара была совершенно уверена, что это напрямую касается ее.

Мигнул вдоль проходов свет, и снова зажглись надписи «Не курить, пристегнуть ремни», и Варвара вдруг расстроилась.

Самолет снижался, волшебство кончалось.

Вот черт. Она даже не успела как следует насладиться этими тремя часами.

Через двадцать пять минут самолет коснулся колесами серого бетона, сильно затормозил, как будто задирая хвост, и Варвара поняла, что прилетела в чужую страну, когда увидела крошечное чистенькое здание аэропорта, зеленые лужайки, шустрых автопогрузчиков, крест немецкой кирхи за редким леском и динамики сообщили, что за бортом плюс двенадцать градусов.

– Ну что, – спросил сосед, доставая ее куртку, – поедете со мной до отеля?

– Нет, – отказалась она, – спасибо.

Чувствуя себя легкой и неотразимой под белой пеной махрового халата, вся, от пальцев на ногах и до заколотых вверх волос, предвкушающая первое утреннее удовольствие, Варвара вошла в светлую и гулкую пустоту бассейна. Голубая вода ровно и неподвижно лежала в сверкающем мраморе. Стеклянная стена упиралась в бурую гору с белыми прожилками сахарного снега, а с этой стороны стекла блаженствовал под теплым светом какой-то сложный цветок.

Варвара глубоко вздохнула – от счастья, от того, что была совсем одна в этом почти тропическом раю, от того, что всласть выспалась на широкой и удобной постели, от того, что белоснежный халат был громадным, длиннющим, и ей не приходилось то и дело натягивать его на вылезающие колени и выпадающие груди.

Шикарно скидывать халат на кресло она не стала. Все-таки у нее было какое-никакое чувство юмора, и она никак не могла вообразить себя полноценной героиней сериала, даже выспавшись на почти сериальной кровати! Голубая вода плеснула в сверкающем мраморе, как будто вздохнула, и Варвара вздохнула вместе с ней.

Плавать было приятно. У Варвары никогда не было времени и денег на абонемент в бассейн, но воду она обожала. Вчера она твердо решила, что встанет как можно раньше, чтобы не попасть в толпу жаждущих утренних омовений, и сунула под подушку часы, и долго лежала, прислушиваясь к шуму широкой и мелкой речки под самым окном, и незаметно уснула, и проспала все на свете, и страшно удивилась, увидев, что в бассейне никого нет.

Некоторое время она просто качалась на воде, старательно держа на поверхности голову. На голове была прическа – или это Варвара думала, что была? – и она боялась ее испортить. Потом бояться за прическу стало скучно.

Когда еще она будет совсем одна в бассейне с теплой голубой водой, как будто она владелица замка и его окрестностей, и даже бурая гора за стеклянной стеной принадлежит ей?! Варвара решительно фыркнула, нырнула, посидела под водой, чтобы волосы хорошенько намокли и терять было бы уж совсем нечего, вынырнула, отряхнулась, как мокрая собака, и нырнула снова, и поплыла у самого дна, рассматривая равнодушное лицо мозаичной русалки. Ей казалось, что русалка тоже смотрит на нее, и она задрала голову и посмотрела наверх, через голубую толщу, на которой лежал яркий свет, снизу казавшийся почему-то дымным.

Расплескав воду, Варвара вынырнула и глубоко и шумно вздохнула, как засидевшейся на глубине кашалот, перевернулась на спину и поплыла, слегка шевеля ногами. Потом опять нырнула – чтобы проплыть под водой от стены до стены. Она слегка задыхалась, когда возле бортика с шумом вознеслась на поверхность.

– Доброе утро!

Варвара с ужасом посмотрела направо и увидела под водой волосатые ноги странной формы и веселенькие клетчатые плавки.

– До…доброе.

Выходит, он видел, как она выныривала – кашалот, синий кит и все остальные рыбы гигантских пород. И как она пела, лежа на спине, слышал. И видел, как она плевалась, и как волосы прилипли к голове, и как она прыгала на мелководье, вытряхивая воду из уха.

Варвара даже застонала, будто от зубной боли.

– Простите?

– Нет, ничего. – Она засуетилась и стала поправлять волосы, нервно запихивая их за уши. Он смотрел с интересом.

Утром в номере она зашила дырку на купальнике. Черт его знает почему, но в боковых швах у него то и дело появлялись дырки. Купальник был старый и заслуженный, ожидающий выхода на пенсию, но Варвара никак не могла с ним расстаться. Во-первых, он был черный и, следовательно, ее стройнил, а во-вторых… Каждый знает, что купить купальник большого размера – это все равно что купить лошадь, которая ходила бы на задних ногах. Почти невозможно. И дорого. В общем, купальник у нее был старый, со старательно зашитой этим утром дыркой.

Вот черт.

Конечно, он ее не интересует, этот мужик. Ну, то есть абсолютно. Ну, вот нисколечко.

И все-таки жаль, что он увидел ее в этом чертовом купальнике, плюющуюся, как кашалот. Жаль.

– Как вы добрались? – спросил он довольно равнодушно. – Встретила вас фирма «Евро Ллойд»?

– Да, спасибо, – поблагодарила Варвара, – а вы?..

– У меня здесь машина, – сказал он, как будто она спрашивала именно об этом, – стоит у друга в гараже. Он меня встретил, мы пообедали, и я поехал кататься в горы. Я люблю просто так ездить на машине.

– И я, – вдруг призналась Варвара, – ужасно. У моей подруги машина. Она нас иногда катает. Мы – это Вася и я. Вася…

– Это подругин сын, – опередил он ее, – я уже слышал.

Варвара смутилась.

– Давайте? – вдруг предложил он и кивнул на воду.

– Что?

– На время. Или кто вперед. Туда и обратно. Давайте?

Он предлагал ей посоревноваться. Очень мило. А разве он не в курсе, что хрупкие барышни не могут ни в чем соревноваться с большими сильными мужчинами?

Последнюю надежду на то, что он все-таки видит в ней хрупкую барышню, засосала широкая мраморная труба, которая, всхлипывая, откачивала из бассейна лишнюю воду.

– Давайте, – согласилась Варвара с мрачной решимостью, как будто он предлагал ей схватку не на жизнь, а на смерть. – Считайте.

Он произнес: «Раз, два, три», – и Варвара рухнула в воду. Ей некогда было смотреть, где там Иван Александрович и что он делает. Она приспосабливалась к соревнованию, контролировала дыхание – после четвертого взмаха рукой выдох направо. Бассейн кончился как-то подозрительно быстро, и она повернула обратно, сильно толкнувшись под водой ногами. Вынырнули они одновременно и посмотрели друг на друга. Варвара заправила за уши волосы.

– Вы отлично плаваете, – тяжело дыша, сказал он и вытер воду с лица, – просто отлично. Я вас не догнал, хоть и старался.

– Догнали.

– Обогнать не смог, – поправился он. – Давайте еще. Туда-обратно и еще раз туда-обратно.

– Давайте, – согласилась Варвара.

На этот раз она вынырнула у бортика на секунду позже. Иван бурно дышал, так что ходуном ходила обширная грудная клетка, щеки горели коричневым румянцем.

Он посмотрел на Варвару и засмеялся:

– Ну, спасибо вам большое. Потешили старика. Уважили. Век не забуду.

– Я давно не тренировалась, – объяснила слегка уязвленная Варвара.

Не собиралась она «потешать старика». Она не песельник Антипка, и развлекать купца-самодура не желает!..

Над ее головой произошло какое-то движение, мелькнула тень, и в спокойную воду плюхнулась туша – далеко впереди – и поплыла, поднимая яростные волны.

Ну вот, принесло еще кого-то!.. А она-то воображала себя хозяйкой замка в своем личном бассейне.

– Я пойду, – сообщила она Ивану, – спасибо за компанию.

– А я еще поплаваю, – отозвался он все с той же равнодушной любезностью.

Варвара была уже у самой лесенки, когда пивной седовласый немец, похожий на кабана, вдруг вынырнул перед самым ее носом и стал что-то с возмущением говорить и тыкать куда-то пальцем и наливаться кровью.

Варвара перепугалась. По-немецки она не говорила и не знала, что ему нужно, а он распалялся все сильнее и даже стал наступать на нее. Она оглянулась на воду. Иван плавал, летели брызги, и Варвара поняла, что помощи ждать неоткуда.

– Я говорю только по-английски, – сказала она на языке Шекспира, – how can I help you?

– Are you from Russia?

– Yes.

– Рашен швайн! – загремел немец на всех языках сразу, и Варвара попятилась. – Швайн, швайн!

Потом он заговорил, путая слова, и из его речи Варвара поняла, что все его возмущение происходит от того, что купалась она без шапочки.

– Да, – начала она по-английски, – но вот же правила. В правилах ничего не указано относительно шапочки. Я специально прочитала перед тем, как идти плавать.

– Everybody knows, – перебил немец, – каждому известно, что купаться нужно в шапочке. Даже если этого нет в правилах. Это известно всем, кроме невежественных русских свиней!

– No rules, – отрезала Варвара, – no questions! Excuse me!..

И вышла из бассейна, решительно потеснив пивовара плечом. Иван издали наблюдал за ней с интересом. Пивовар налился апоплексическим цветом, повыкрикивал что-то ей в спину, фыркнул, взмахнул руками и поплыл.

Иван тоже был без шапочки, но немец только посмотрел сердито, называть его свиньей почему-то не стал.

Впрочем, Иван отлично знал – почему.

«Она молодец, – вдруг подумал он. – Вовсе не такая беззащитная, как кажется с первого взгляда».

Разве она показалась ему беззащитной?

У нее были белые зубы, и нежная кожа, и дивная улыбка, и розовые уши, и веселый рот, и ему вспоминались все его одинокие ночи, и он как будто знал, что с ней это будет как-то особенно, не так, как со всеми, и немножко стеснялся своих мыслей, и в то же время смеялся над собой. Ничеготакого он не планировал. Она ему понравилась, только и всего. Еще в самолете понравилась, хоть это и было неправильно.

Иван вынырнул под носом у немца – тот шарахнулся и забормотал, – подтянулся на руках и вытащил себя на бортик. Плавать без Варвары ему было скучно.

Если бы он был философ, то непременно подумал бы что-нибудь про неистребимую павлинью сущность мужиков, но он не был философом и ничего такого не подумал.

Он вытерся громадным красным полотенцем, сунул его в корзину, накинул халат и вышел из бассейна. Немец плюхался в воде с такими звуками, как будто по ней стреляли из пушки.

Иван перешел неширокий коридор, оставляя на ковре мокрые следы, и открыл белую дверь. За дверью начинались метры мозаики, стекла, камышовых циновок, подогреваемых каменных лежанок, стеклянных кабинок с разнообразными приспособлениями для улучшения себя – сауна. Пахло сильно разогретым деревом и водой, булькающей в джакузи. Для полноты картины не хватало только нагих гурий и серебряных подносов с фруктами и кубками.

Иван усмехнулся, вытягивая из стопки простыню.

Что-то тебя с утра на нагих гурий тянет, ох, тянет!.. Не к добру!..

Он всегда останавливался именно в этом отеле, когда приезжал в Карловы Вары, – золоченая роскошь «Империала» и подчеркнутая светскость и богатство знаменитого «Пуппа» приводили его в уныние, и он никогда в них не жил, – и еще ни разу в сауне его не поражала мысль об этих самых гуриях.

«Заведу постоянную любовницу, – решил Иван, как будто речь шла о собаке. – Стану держать ее дома и делать все, что захочу и когда захочу».

Вполне удовлетворенный принятым решением, он распахнул толстую дверь темного стекла, из которой в лицо ему пахнуло сухим сосновым жаром, вошел в небольшое полутемное пространство, всем телом радостно чувствуя, как обволакивает жар, как будто кто-то осторожно заворачивает его в горячую простыню. Вдруг сбоку произошло какое-то стремительное движение, раздался мышиный писк, и он с неудовольствием оглянулся.

– С легким паром, – пробормотала Варвара, судорожно натягивая на себя белую ткань и делая попытки закатиться в какую-нибудь щель, – что-то вы мало плавали.

Ну конечно.

Главное европейское счастье – общие бани, подвергнутые сатириком Михаилом Задорновым детальному освещению и разбору. Иван даже слышал пару «эстрадных миниатюр» именно на эту пикантную тему.

То ли потому, что его раздражал сатирик Михаил Задорнов, то ли потому, что за минуту до этого он как раз мечтал о «нагих гуриях» – из-за нее, из-за Варвары мечтал, будь она неладна, вместе с ее тонким черным купальником и пышными формами! – но он вдруг разозлился.

– Лежите спокойно, – сказал он холодно, – ничего такого не происходит. Или вы квасных литераторов начитались?

Он перешагнул через Варварины ноги, улегся на разогретую деревянную поверхность и отвернул нос к стене. Сразу стало горячо и сонно. Кровь неторопливо разгонялась в голове.

– Каких… квасных литераторов? – запнувшись, спросила она снизу.

– Черт их знает. Их много. Один рассказ помню хорошо. Про то, как баня загорелась, все выскочили – голые, разумеется, – а одна предпочла сгореть. Суть в том, что дура, которая сгорела, и есть настоящая женщина, потому что она стыдлива. Остальные шлюхи.

– Что за ерунду вы говорите, Иван Александрович! – пробормотала Варвара и незаметно подтянула простыню еще повыше. Литераторы литераторами, но нервничала она ужасно. Принесло его так не вовремя, только она разнежилась!

– Называйте меня Иван, – велел он, не поворачиваясь, – Ваней нельзя. Не люблю.

– А Иваном Александровичем почему нельзя?

Он вдруг зевнул и ничего не ответил. Варвара повернула голову слева направо, с носа у нее капнула огромная капля.

Вот ужас-то. Всем ужасам ужас.

Мало того, что она голая – Варвара прикрыла глаза, – она еще красная и потная. И ей предстоит встать и выйти, и она даже не сможет определить, смотрит он на нее или нет!

Выход только один – лежать здесь как можно дольше и уйтипосле него.

Краем глаза Иван видел, как она возится внизу, и знал – это от того, что она в смятении. Пивной бочонок, кричавший ей в лицо, что она «русская свинья», напугал ее гораздо меньше.

Женская сущность непостижима. Непостижима и загадочна. Загадочна и нелогична. Нелогична и…

– Вы пиво пьете?

Смятение внизу усилилось.

– Ну, не так чтоб… Да. Пью.

– Тогда я вас приглашаю в пивнушку на горе. Возле Петра Первого.

– Пивнушка? – переспросила Варвара осторожно.

Что ему от нее надо, а? Не может же он всерьез хотеть выпить с ней пива в пивнушке с видом на Петра Первого?!

Или может?

– После обеда, – уточнил он сердито. Она молчала как-то странно, так что он чувствовал себя дураком. – Часа в три. Ну, что вы сопите?

– Я… – А-а, будь что будет! – Спасибо большое. С удовольствием.

– Отлично. Если у вас нет других планов, можем еще погулять по парку. Здесь огромный парк, очень красивый. Я вас сфотографирую на фоне колоннады. Хотите сфотографироваться на фоне колоннады?

– Хочу, – призналась Варвара.

Фотографию она маме пошлет.

– Да, – вспомнила она, – мне еще нужно купить подарок.

– Шефу?

Варвара приподняла голову и осторожно глянула наверх. Ничего не было видно, кроме согнутой в локте руки, загорелого бока и волосатой ноги.

– Почему – шефу? При чем тут шеф? Маме подарок и папе тоже.

– Маме и папе, – повторил Иван. – Понятно.

Варвара обозлилась:

– А вы не покупаете подарки родителям? В мире большого бизнеса это не принято?

– Я покажу вам сувенирный магазин, – пообещал он, – вы хотите купить сувениры или более осмысленные подарки?

Если бы у нее были деньги, она бы накупила родителям и Тане с Васей самых осмысленных и бессмысленных подарков, которые только есть на свете, но денег у нее было мало. Были триста командировочных долларов – стодолларовыми купюрами, – и она сразу решила, что ни за что не истратит все.

Пятки обжигало сухим жаром, под волосами было горячо, и Варвара поняла, что, несмотря на все благие намерения, больше лежать не может. Голову Иван так и не повернул, и она решилась.

– Мне уже достаточно, – пропищала она, подтягивая простыню, – я пойду…

– Счастливо, – напутствовал он, не поворачиваясь.

Варвара просеменила к двери, сбежала вниз по круглым и широким ступеням и нырнула под душ.

Зеркала отразили ее сказочную красоту – пылающую алую физиономию, спутанные мокрые волосы, по бокам в разные стороны, а сверху как будто прилепленные пластилином. Грудь, бедра, живот – все очень обширное, в веселеньких красных пятнах.

Ну что тут делать?! Как жить?! Почему Вика Горина стройная и легкая, а она, Варвара Лаптева, похожа на купчиху с картины художника Кустодиева?!

Впрочем, говорят ведь, что есть мужчины, которым нравятся именно такие женщины. И еще говорят, что…

Тут Варвара очень на себя рассердилась, потому что вдруг отчетливо поняла, что ей очень хочется, чтобы к числу вышеупомянутых мужчин относился Иван Александрович.

Кое-как обтеревшись, она нырнула в халат, и оказалось, что это чужой халат. Они все были одинаковые, эти халаты, и Варвара поняла, что он чужой, только нащупав в кармане что-то твердое, оказавшееся мобильным телефоном. На вешалке было всего два халата, значит, этот принадлежал Ивану. Она сдернула его с себя, как будто его надевал прокаженный, воровато косясь на темную дверь в сауну, пристроила обратно на вешалку, расправила, чтобы не было видно, что его трогали, нацепила свой и заторопилась в номер.

Ей очень хотелось позавтракать – шведский стол, апельсиновый сок, теплые рогалики со свежим маслом, круглая яичница с тонкими лепестками сосисочек, творог с медом и орехами, целый кофейник кофе, розовая вестфальская ветчина и горячие тосты. Вчера за обедом и ужином Варвара совершенно капитулировала перед обилием и красотой всевозможной еды и ожидала продолжения.

Она влетела в свой номер, кинула на столик ключи, прикрыла балкон, выходивший на шумливую мелкую речку, и кинулась в ванную, к фену.

Стоп.

Помедлив, она сунула бодро загудевшую пластмассовую трубку обратно в гнездо. Взглянула на себя в зеркало. Зеркало было таким огромным, что помещение казалось ровно вдвое больше.

Рюкзак. Он лежал немного не так, как она его оставила. Недаром Танька то и дело приставала к ней с вопросами, чем кончится детективный сериал. Она всегда точно запоминала детали.

Рюкзак в нише лежал правым, а не левым боком. Кто его повернул и зачем?

Она кинулась в комнату и огляделась.

Конверт, который ей предстоит нести на улицу Московскую, был на месте. Он тоже оказался сдвинутым, и «Правила для проживающих» оказались под конвертом, а не рядом с ним.

Больше… больше вроде бы ничего.

Кто был у нее в номере, пока она развлекалась в бассейне и прятала все, что только могла спрятать от взора Ивана Александровича?

Варваре стало так страшно, что подкосились ноги.

Во что она влипла?! Что происходит вокруг нее последние несколько дней?!

Она села на кровать и растерянно заправила за уши мокрые волосы.

Кто мог побывать у нее в номере?! И зачем?!

Иван Александрович, единственный ее знакомый, все утро провел с ней – сначала в бассейне, а потом в сауне. Правда, в бассейн он пришел позже нее и, следовательно, мог…

Что она вообще про него знает, кроме того, что у него какая-то дорогущая машина и бесцеремонный шофер по имени Витя?! Почему он оказался с ней в самолете?! Почему он полетел в Карловы Вары тогда же, когда и она?! Зачем он подсунул ей «Коммерсант» с историей об ограблении клипмейкера Павла Белого?! Или он не подсовывал?!

Нет, надо успокоиться.

А может, это горничная приходила убираться? Всем известно, что в отелях есть специальные горничные, которые убирают за постояльцами.

Варвара кинулась к двери и распахнула ее. В конце длинного и безмятежно тихого коридора стояла тележка. Возле тележки никого не было.

Варвара схватила ключ, выбежала в коридор, старательно заперла дверь, подергала и ринулась к тележке.

Она почти подбегала, когда ей наперерез вышла миниатюрная женщина в сером форменном платье. Варвара чуть было не сбила ее с ног.

– Пардон, пани!..

– Нет, – пробормотала Варвара и, вспомнив, натянула на лицо улыбку, – это вы меня извините. Вы убирались в номере двести два? Сейчас?

– Двести два? – переспросила женщина, становясь озабоченной. – Убрать? Сию минут?

– Нет, нет, – заторопилась Варвара, – вы сегодня убирались в номере двести два? Сегодня? Убирались?

– Сей день? – переспросила женщина, подумав. Варваре показалось, что ее интерес горничной не нравится. – Нет. Через час. Поспешать?

– Нет, нет, спасибо, – пробормотала Варвара, – большое спасибо, ничего не нужно. Я просто так.

– Так? – снова переспросила женщина.

– А… во сколько вы начинаете работать? – спросила Варвара, понимая, что горничной подозрительны все ее расспросы. – Рабочий день? Во сколько?

– Шесть утра, так, – сказала горничная неприязненно. – Сначала коридор. Потом номер.

До полвосьмого Варвара была в номере. Горничная к этому времени уже была в коридоре.

– В номер двести два никто не заходил?

Она не поняла или сделала вид, что не поняла.

– Пани, – ответила горничная, – пани ушла.

– А после меня никто не заходил? – Варвара даже руки на груди сложила умоляюще, чтобы горничная вспомнила.

– Я не видала.

– Точно?

Горничная нетерпеливо вздохнула. Наверное, придется дать ей какую-нибудь монетку, так всегда делают в кино. У Варвары не было с собой никаких монеток.

– Телефон, – неожиданно сказала горничная и потыкала пальцем в открытую дверь у себя за спиной с надписью «Только для персонала», – я слышу и иду и говорю. В коридор не смотрю.

Звонил телефон, поняла Варвара. Она отошла к телефону и не знает, что в это время происходило в коридоре.

– У пани проблема?

Еще какая, подумала Варвара, еще какая проблема!

– Спасибо, все хорошо. Извините меня.

Горничная проводила ее разочарованным взглядом – видно, надеялась на монетку.

Кое-как, раздирая щеткой, Варвара высушила мокрые волосы.

Если у нее в номере что-то искали, почему не потрудились оставить все в том же самом виде? Или ее внешность обманчиво свидетельствует о ее непробиваемой тупости? Если так, то она могла бы голову дать на отсечение, что где-то поблизости ее любимый шеф. Шеф, как никто другой, был уверен в том, что она на редкость тупа. При чем тут шеф? Шеф остался в Москве. Да и что у нее могли искать, когда с собой она взяла один потрепанный рюкзачок, а в рюкзачке две блузки, чистый лифчик, купальник, оксолиновая мазь и пижама с полинявшей розой на груди!

Варвара напялила водолазку, схватила рюкзак и вытряхнула из него все барахлишко. Перевернула, потрясла и тщательно ощупала подкладку. За подкладкой ничего не было. Вывалился только мятый фантик от давно съеденной конфеты.

Как и следовало ожидать. Ничего.

Но кто-то заходил в ее номер и рылся в нем! Кто-то переложил рюкзак другим боком, кто-то брал в руки ее «поручение» и передвинул его.

Кто?! Зачем?!

В сумке тоже все было цело, включая заветный конвертик со стодолларовыми купюрами. Варвара конвертик открыла, пересчитала купюры – три штуки, все правильно.

Ей нужно подумать, а думать как раз было некогда. Завтрак подходил к концу, а она ни за что на свете не согласилась бы пропустить завтрак – еще бы!

Она была уже у самой двери, когда зазвонил телефон на столике у кровати. Варвара, замерев как суслик, посмотрела на него.

Ей никто не мог позвонить в отель в Карловых Варах. Ни один человек на свете.

– Да. Слушаю, говорите.

Незнакомый голос что-то раскатисто выговорил по-немецки и остановился, как будто дожидаясь ответа.

– Простите, – ответила Варвара, – я не говорю по-немецки.

Голос раскатился длинной фразой, как будто подскакивали камушки на горной дороге. Помолчал и сказал любезно:

– Ауфвидерзейн.

– Бай-бай, – попрощалась Варвара.

Ошиблись?

Однако этот звонок вдруг навел ее на мысль. В кармашке кошелька у нее была пятидолларовая бумажка, всунутая на прощание Димкой: «Возьми. В дороге почему-то всегда трудно с мелочью».

Варвара хотела было сказать ему, что с крупными купюрами тоже нелегко, но воздержалась и бумажку взяла с благодарностью. Она очень на нее рассчитывала, но решила, что другого выхода нет. Она сунула ее в карман куртки и вышла в коридор.

Тележка по-прежнему стояла в некотором отдалении.

Как они все друг друга называют, эти местные жители? Пани?

– Простите, пани, – позвала Варвара, заглядывая в распахнутую дверь чужого номера. Появилась давешняя горничная с вопросительно-любезным лицом. Увидав Варвару, она заметно скисла.

– Вот, – сказала Варвара, выхватывая из кармана бумажку, – это вам. Спасибо за помощь.

– Данке шон, – почему-то по-немецки поблагодарила горничная. Бумажка сверкнула в воздухе и исчезла. Варвара проводила ее глазами.

– Да, – как будто спохватилась она, и горничная, повернувшаяся было, чтобы идти, моментально остановилась, – а кто вам звонил?

Горничная подняла брови.

– Кто вам звонил, когда вы начали уборку? Вы сказали, что телефон зазвонил. Кто это звонил?

– А! – сообразив, ответила та. – Не звониль. Был ошибка. Так.

Опять ошибка! У них тут не все в порядке с телефонной связью – сплошные ошибки.

Кто-то мог позвонить, стоя за поворотом коридора, продержать горничную в комнате с надписью «Только для персонала» ровно столько, сколько требовалось, чтобы войти в Варварин номер, а потом извиниться за ошибку и повесить трубку.

Только зачем все это?

Варвара даже предположить не могла. Она додумает до конца и во всем разберется. А пока она пойдет и как следует позавтракает – назло врагам!

Городок был сказочный. Словно кто-то его придумал – просто так, а он взял да и материализовался. В путеводителе Варвара прочитала, что великий Корбюзье назвал Карловы Вары «фруктовым тортом» за розовые, голубые, сливочные домики с белыми, как будто и впрямь кремовыми, завитками. Домики лепились к горе, некоторые новые и шикарные, другие постарше и потемнее, балконы с чугунным плетением решеток нависали над крошечными переулками. Машины еле ползли за спинами у неторопливых пешеходов. Мелкая речка под названием Тепла шумела прямо посередине города. На горбатых кружевных мостиках стояли толстые немцы и худые немки и кормили уток. Иногда хлебные корки утаскивала неповоротливая от сытой и безопасной жизни рыба, и немцы восхищенно улюлюкали. Лакированная коляска, запряженная гладкой лошадью, стояла у края тротуара под голым каштаном. Варвара погладила лошадь по морде, а потом долго не могла отвязаться от предложений прокатиться.

Кругом были отели, а между отелями ювелирные лавки, освещенные солнцем так, что на витрины было больно смотреть. Все останавливались и смотрели, и Варвара тоже остановилась и смотрела – просто так. Она не чувствовала никакого желания покупать – разве в этом дело?! – но это было так красиво, так празднично, так победительно горели разноцветные камни за чистым стеклом, так самодовольно лоснились атласные подушечки, так благородно темнел бархат, что оторваться было невозможно.

Варваре нужно было поменять деньги, чтобы купить подарки, и еще ей предстоял поход в ресторан – в пивнушку, как выразился Иван, которого не следовало называть Александрович! Конечно, она надеялась, что он заплатит за двоих, но следовало все же подготовиться, чтобы не попасть в неловкое положение. В последний раз на свидание ее приглашал Димка, тогда все было понятно и просто, а как бытьс этим, Варвара понятия не имела. Кроме того, она была уверена, что он просто мается от скуки и, пока ему не попалась на глаза ни одна курортная краля сказочной красоты, пытается довольствоваться тем, что есть, то бишь Варварой.

По светлым мраморным ступенькам она поднялась на невысокое крылечко, где был обменный пункт, и любезный юноша ловко покидал на стеклянное блюдо несколько странных бумажек с незнакомыми картинками, забрав ее доллары. Варвара бережно спрятала бумажки в кошелек, решив, что потом непременно рассмотрит картинки. Она уже повернулась, чтобы идти, но остановилась, как в детстве перед автоматом с газированной водой, который неудержимо ее притягивал.

С одной стороны был магазин, и Варвара оставила «без внимания» выставленные в витрине наряды. К нарядам она была равнодушна, или ей казалось, что равнодушна.

С другой стороны была парикмахерская, или салон красоты, или шут знает, как это называется.

Там было всего два кресла, одно свободно, а второе занято. Не видно было, кем оно занято, но над запрокинутой головой порхала ловкая барышня, похожая на эльфа, щебетала что-то, забегала с разных сторон, доставая из-за пояса блестящие инструменты, ни один из которых не был похож на знакомые Варваре парикмахерские ножницы. Это порхание, болтовня, сверкание инструментов, витрины с тысячами разных штучек, круглый стеклянный столик с оставленной чашкой кофе, хрустальная пепельница, разбрызгивающая солнце, и даже запах парикмахерской так притягивали, что она не могла сделать над собой усилие, чтобы уйти.

– Мадам?

Какая мадам? Где мадам?

Ах, это она мадам! К ней кто-то обращается. Господи, она только-только привыкла к тому, что она – пани, как неожиданно оказалось, что она еще и мадам!

– Пардон, мадам, вы хотите… прическу?

– Нет, – перепугалась Варвара и попятилась, – нет, нет, спасибо.

Попятившись, она зацепилась ногой за бархатный канатик, свисавший между двумя блестящими стойками. Канатик огораживал ступеньки вниз. Варвара стала падать, потащив за собой канатик, стойки зашатались и с чудовищным грохотом и звоном низверглись вниз, покатились и заскакали по ступенькам.

– Мадам!..

Из всех дверей, которых оказалось неожиданно много, выглядывали встревоженные люди, оторванные от своих неторопливых занятий, и смотрели на Варвару. Юноша из обменного пункта и та самая дама, с которой Варвара столкнулась перед своим позорным падением, кинулись ее поднимать, и тянули за руки, и что-то приговаривали, а она, красная как рак, отбивалась, извинялась и чуть не плакала.

У-уф…

Порядок восстановился очень быстро. Стойки с канатиком водрузили на место, а Варвару препроводили на белый кожаный диван за стеклянную стену. Она пошла, потому что не могла больше находиться в центре сочувственного внимания и ощущать себя такой идиоткой.

– Кофе? Чай из трав?

Варвара покачала головой – ничего, ничего не нужно! Немножко болел ушибленный бок. Сейчас она посидит, бок пройдет, и она тихонько выйдет. Появилась давешняя дама, за ней шел молодой мужик в синем комбинезоне. Сзади к комбинезону была привязана каска и мобильный телефон. Дама что-то громко и сердито ему говорила. Они вышли за стеклянные двери, и она стала показывать ему то место, где повалилась Варвара.

Что теперь делать?! Может, она нарушила какие-то правила?! Может, теперь ее отвезут в полицейский участок?! Или заставят платить штраф?!

Перед Варвариным носом появилась большая чашка кофе, блюдечко с лимоном и сахаром и молочник.

– Для пани, – пояснила девушка, которая все это принесла, – кофе!

Из-за стеклянных дверей вернулась сердитая дама.

– О'кей, – сказала она Варваре и улыбнулась.

– О'кей, – согласилась Варвара.

Они посмотрели друг на друга. В отличие от большинства чехов, эта дама явно не говорила по-русски. На лице у нее было замешательство.

– Я говорю только по-английски, – сказала Варвара, уверенная, что это ей никак не поможет. По-английски здесь не говорил никто. Однако дама оживилась, застрекотала, подсела к Варваре.

– Как хорошо, что мадам говорит по-английски! Это большое счастье. Здесь много американцев, и странно, что местные жители не говорят по-английски. Мадам говорит очень хорошо. Вы не ушиблись? Это очень опасное место, я говорила Виктору, нужно что-то придумать, чтобы больше никто не упал. Попробуйте кофе.

Варвара попробовала.

Музыка играла, солнце светило, бок успокаивался.

Все хорошо.

– Я должна идти, – заявила Варвара, – спасибо.

Дама переполошилась:

– Вы уверены, что уже можете?

Варваре стало смешно.

– Конечно! Большое вам спасибо и извините меня за беспокойство!

Дама вдруг схватила ее за руку.

– Ваши волосы, – сказала она, и Варвара быстро потрогала свою голову, – мы сделаем вам прическу.

– Нет! – завопила Варвара так, что на нее оглянулась девушка-эльф, порхавшая за креслом.

– Почему – нет? – удивилась дама. – Да! Я сама сделаю вам прическу. У меня три салона – здесь, в Нью-Йорке и в Париже. Меня зовут Мишель Монро. А мадам?

– Барбара, – проскулила Варвара.

– Чудесно, – неизвестно чему обрадовалась Мишель Монро, – вы будете довольны. Это, – и она потыкала длинным загорелым пальцем в Варварины волосы, – not in your line! Совсем не в вашем стиле. Да, да! Я знаю, что вам пойдет. Я в этом бизнесе последние тридцать лет.

На вид Мишель Монро было около сорока – пряди в разные стороны, смуглое лицо, черная водолазка и черные брюки, кольца на каждом пальце, внимательный и веселый взгляд.

Сколько же ей лет на самом деле? Шестьдесят?

Переключившись на чешский язык, она кликнула какую-то Мартинку, стремительно поднялась, куда-то пошла, вернулась в черной накидке, похожей на плащ волшебника, перетянутой поясом с кармашками, из которых выглядывали блестящие инструменты.

– Сюда, Барбара. Проходите сюда.

Варвара крепко зажмурилась.

Права была бабушка Настя, утверждавшая, что «с девкой беда».

Отступать было некуда, да и не хотелось отступать. Горячая вода лилась на лоб, энергичные ручки Мартинки массировали кожу под волосами, сидеть было удобно, ноги стояли на специальной подставочке для ног, руки лежали на специальных перильцах для рук, волшебные снадобья, которые втирали ей в волосы, тонко и незнакомо пахли, и самое, самое главное – еще никогда в жизни никто не ухаживал так за Варварой Лаптевой!

Ну и пропади все пропадом. Ну и будь что будет.

– Нет, – заключила Мишель, рассматривая Варвару, когда та вернулась в вертикальное положение. – Совсем, совсем не ваш стиль!

Всю жизнь, с пятого класса, Варвара носила одну и ту же прическу, которая в районной парикмахерской изысканно и благородно называлась «каре» – на лбу челка, прямые патлы чуть ниже ушей по обе стороны физиономии. Патлы были то длиннее, то короче, челка же всегда оставалась одинаковой.

Конечно, это не ее стиль! Это вообще никакой не стиль.

Первым делом Мишель Монро отмахнула у нее клок волос такой длины, что Варвару обуял неподдельный ужас.

Что она делает, эта женщина?! В кого она ее превращает?! В заключенного изолятора временного содержания?!

Очевидно, мастерица почувствовала ее панику и напряжение, потому что сказала мягко:

– Доверяйте мне. Закройте глаза и думайте о том, какой новой вы себя увидите.

Но Варвара не стала закрывать глаза. Вцепившись в подлокотники, она смотрела на себя в зеркало. Волос на голове с каждой секундой становилось все меньше. Их оставалось уже так катастрофически мало, что Варвара взмокла под черной накидкой.

Мало того, что толстая, мало того, что дура, теперь будет толстая, дура и лысая!..

Сама виновата. Ты всегда и во всем виновата сама.

– Вам не придется ее подолгу укладывать, – щебетала Мишель, продолжая сокрушать Варварины волосы и самообладание, – это очень просто. Форму можно придать щеткой, здесь и здесь. И никогда, – тут она прижала к хилой груди смуглые руки, как в молитве, – никогда больше не носите длинные волосы!.. Вы не можете этого себе позволить! Это не для вас. Вы очень хороши, но совсем, совсем… в другом стиле.

«Это мы уже слышали, – мрачно подумала Варвара. – Скорее всего я не смогу себе позволить выйти из дома без резиновой шапки, на которой так настаивал утренний немец. По крайней мере, в ближайшие три месяца».

Стригли ее долго. Так долго, что, устав бояться, она все-таки закрыла глаза. Все равно теперь ничего не изменишь. Нужно было бежать отсюда, а ты уселась кофе пить, а потом разговоры разговаривать. Все тебя тянет на светские беседы и на красивую жизнь, Варвара Андреевна! Вот теперь получишь свою красивую жизнь. И еще неизвестно, сколько денег с тебя попросят. Это, наверное, считается шиком, когда тебя стрижет сама хозяйка салона. Где там она сказала?… В Мадриде? Ах, нет, в Нью-Йорке и в Париже, что ли…

Около уха приятно позвякивало, солнце пригревало, мысли в голове ворочались все медленнее и медленнее, приглушенная музыка убаюкивала, и Варвара улыбнулась, вспомнив, как однажды повела Васю на балет в Большой театр, а он там заснул.

– О'кей. Теперь хорошо. Можете смотреть!

Как будто ушат холодной воды с лягушками вылился на спину.

Варвара судорожно выпрямилась и открыла глаза.

Что за черт? Это не она. Нет, точно это не она.

Или… она?

Да нет, не может…

Тихонько ахнув, она стремительно поднялась из кресла, став на голову выше мадам Монро, и уставилась на себя в зеркало.

Волос не было. На висках и на шее остались тонкие длинные завитки, а вместо остальных – совсем короткий блестящий ежик. Челки тоже не было – все тот же ежик. Все вместе это не создавало впечатления, что Варвара сию минуту вступила в отряд бритоголовых. Ее новая прическа казалась сдержанной, благородной и лишь слегка шаловливой.

И, боже мой, как это было красиво! Глаза стали больше, а щеки как будто уже, и нос стал похож на римский, и открылся лоб – нет, это все-таки не она.

– Спасибо, – по-русски пролепетала Варвара, – спасибо вам большое!..

Мадам Монро засмеялась, соседний эльф зааплодировал, девушка за блестящей стойкой что-то сказала и тоже зааплодировала – так им понравилась новая Варвара.

– Ваш стиль, – победно заключила мастерица, – это короткие стрижки, джинсы, майки, толстые свитера и «Харлей Дэвидсон». Верьте мне. Я знаю, что говорю.

Варвара даже не сразу вспомнила, что такое этот самый «Харлей Дэвидсон». Кажется, мотоцикл. При чем здесь мотоцикл?

– Сколько я должна?

Мадам махнула рукой:

– Я сделала вам скидку. Вы упали. Мне приятно было работать с вами. Я люблю хорошую работу!

Варвара заплатила – на белой хрусткой бумажке было написано, сколько нужно заплатить, и даже она поняла, что это очень мало. В долларах выходила совсем чепуха.

– Спасибо, – она повторила это, наверное, в двадцатый раз, отчаянно стараясь не смотреться поминутно в зеркало.

После такого триумфа она слегка удивилась, почему на улице встречные не впадают в транс при виде ее. Она была уверена, что должны впадать.

Она все смотрела на себя во все витрины и когда добралась до отеля, голова у нее кружилась. Она поднялась к себе в номер – в лифте она тоже смотрелась в зеркало и трогала себя за уши, которые непривычно мерзли.

Значит, джинсы, свитера и мотоцикл?

Варвара даже засмеялась от счастья.

Танька упадет в обморок, увидев новую Варвару.

Она бросила сумку на кровать, подошла к зеркалу, чтобы еще немного собой полюбоваться, и замерла.

Спина вмиг покрылась «гусиной кожей». На полированном столе больше не было конверта, который ей предстояло нести на улицу Московскую.

Варвара выдохнула, обежала весь номер и сдернула покрывало с кровати.

Конверт пропал из запертого номера отеля в Карловых Варах.

– Ты кто? – спросил совсем рядом странный голос, и Димка оглянулся так резко, что потемнело в глазах. Прошло два дня, голова почти совсем зажила, но в глазах все еще темнело.

Черт бы побрал эту голову, подумал он по-русски, а вслух сказал привычное:

– Shit!..

Мальчишке было лет десять. Он был худой и совершенно рыжий, как грибы лисички, которые Димка когда-то собирал с отцом.

– Мама сказала, что ты спишь. Ты ее пациент?

– Да, – согласился Димка.

– А почему ты не в больнице, если ты пациент?

Хороший вопрос, решил Димка.

– Я недавно приехал. Издалека. Медицинский сертификат… у меня его нет.

– Из Америки, я знаю, – сказал мальчишка и уселся на край стола, – ты там живешь?

– Живу, – согласился Димка.

– Хорошо там жить?

– Нормально. Я работаю в университете.

– Ты учитель? – протянул мальчишка разочарованно.

«Ну да, конечно. Я должен быть Арнольдом Шварценеггером».

– Я профессор, – весело ответил Димка, – несколько взрослых… старших курсов и научная работа. Соображаешь?

Мальчишка посмотрел на него и ничего не ответил.

– А кто тебя по голове стукнул?

– Не знаю, – признался Димка, – я не видел.

– А если бы видел?..

– Если бы видел, то… не знаю.

– А я бы ему наподдал, – заявил мальчишка решительно, – ух, как наподдал бы!..

Димка был совсем не уверен в том, что смог бы наподдать тому, кто в темноте Варвариной квартиры стукнул его по голове.

От раны вдруг как будто холодом протянуло по всей голове, даже уши похолодели.

– Волосы теперь не скоро отрастут, – заметил мальчишка, – ты похож на Фантомаса. Я в доме отдыха смотрел. Ерунда, по-моему, а деду понравилось.

– Мне тоже нравится.

Мальчишка пожал плечами.

– Мама сказала, чтобы я тебя завтраком накормил. Пойдем? А то мне есть охота.

Димке совсем неохота было есть, но он встал.

– Я только умоюсь.

– Мама тебе полотенце оставила на батарее, – из кухни крикнул мальчишка, – видишь?

– Вижу, – согласился Димка.

Какая забота – и полотенце, и завтрак! Два дня, что Димка провел в этой квартире, ее хозяйка почти с ним не разговаривала.

Два раза поменяла повязку. Велела померить температуру. На ночь дала крохотную белую таблеточку. Он посмотрел, что за таблеточка. Оказалось, димедрол.

Приезд мальчишки Димка проспал. Он вообще почему-то спал как убитый. А когда не спал, невесело думал.

Угораздило вернуться домой на несколько дней и первым делом получить по башке! Хорошо, что родители не знают, как их драгоценный сын проводит время в России. Слава богу, они вообще не знают, что он в России! Еще он беспокоился за Варвару. Все происшествие с таинственным взломщиком и ее командировкой – на следующий же день! – казалось ему подозрительным.

Кто может за ней охотиться? На черта сдалась взломщику ее квартира?!

Когда не спал, он думал об этом так много, что голова в том месте, где шов, начинала как будто потрескивать от напряжения, он боялся, что шов лопнет. Ему не хотелось, чтобы он лопнул, – его врачевательница так смешно гордилась своей работой, а Димка был человеком слишком деликатным, чтобы разочаровывать ее лопнувшим швом.

Нет, наверное, он все еще не совсем в порядке, раз в его многострадальную голову лезут такие мысли.

– Садись, – деловито предложил мальчишка, когда он протиснулся в кухню. Кухня была крошечной, еще меньше, чем у Варвары.

– Как тебя зовут?

– Вася. Так деда зовут. Меня назвали в честь деда, – обстоятельно объяснил мальчишка.

На завтрак была яичница – из двух яиц каждому – и по стакану молока. Они быстро и молча все съели. Мальчишка вылизал свою тарелку и посмотрел по сторонам, как будто искал, чего бы еще съесть.

Ничего не было.

– Вообще-то я йогурты люблю, – сказал он задумчиво, – но мама их редко покупает. Дорого. Докторскую колбасу люблю. Дед всегда привозит, когда они с бабушкой приезжают. Сейчас хорошо стало, им пенсию вовремя дают. Они мне всегда с пенсии что-нибудь покупают.

Димка молчал.

В том, что говорил мальчишка – Вася, названный в честь деда! – была такая потрясающая обыденность, даже слушать страшновато.

Что это за страна, думал взрослый, где врач не может купить ребенку йогурт?! Это не страна, это… Гондурас какой-то, на самом деле!

Маленький думал, как бы ему спихнуть на взрослого посуду. Мыть посуду он не любил.

– Сейчас по телевизору мультфильмы, – предложил он, надумав, – может, ты посуду помоешь, а я посмотрю пока?

К его удивлению, чужой дядька моментально согласился.

Посуду он мыл две минуты.

– А почему ты не в школе?

– Потому что у нас каникулы, – объяснил Вася, – весенние. А в Америке не бывает весенних каникул?

– Бывают. Они называются пасхальные. У нас… в Америке, – поправился он, – сейчас как раз пасхальные каникулы.

– А у тебя чего? Отпуск?

– Отпуск.

– И ты в отпуске заболел?

– Ты же знаешь, меня стукнули по голове.

– Меня тоже в прошлом году стукнули, – сказал мальчишка, – на горке. Доской прямо по макушке.

– Зачем? – удивился Димка.

Вася презрительно фыркнул:

– Ну как зачем?! Ты что, не понимаешь? Мы по-дрались!

– Это все объясняет, – согласился Димка, – мама тебя зашивала?

– Не-ет! Она мне подзатыльник дала, чтобы я не дрался.

– Логично.

– Что?

– Слушай, – попросил Димка, – проводи меня в магазин. А то я у вас живу и ничего не покупаю. Меня же кормить нужно.

Мальчишка посмотрел с любопытством.

– Пойдем, если хочешь. У нас магазин в соседнем доме. А что ты будешь покупать?

– Не знаю, – признался Димка, – еду. Может, твою докторскую колбасу.

– Она дорогая.

– Ничего. Посмотрим.

Для того чтобы не демонстрировать прохожим свою наполовину лысую голову с повязкой, он нацепил лыжную шапочку. Мальчишка одевался долго, старательно сопел, хлопал себя по карманам, проверяя варежки, шнуровал ботинки и сердился на шнурки.

В подъезде было холодно, сыро и грязно. На первом этаже стояли лужи, пахло кошками, застарелыми бычками и мочой. Дверь на улицу не закрывалась, домофон – дань цивилизованному образу жизни – был выдран с мясом, провода скручены, и неизменные надписи, и гадкие пятна, и железная скобка вместо ручки, болтающаяся на двух гвоздях.

Димка давно от всего этого отвык, и теперь ему было стыдно за свою брезгливость, за «Гондурас», вертевшийся в голове, за людей, которые отлично себя чувствовали в помойке и запахе мочи.

В его американской действительности были сонная уличка с двухэтажными домами, лужайками и розами, незапертые автомобили, роликовые коньки, кучей сваленные у входа в офис – до вечера, пока их не разберут владельцы, – длинноволосые подростки в чистых шортах, для которых верхом дерзости и геройства было проехаться на доске по краю университетской лестницы. Никому из них почему-то даже в голову не приходило отдирать ручку от подъездной двери или писать на лестнице. В прошлом году отчислили двоих – они повадились скручивать зеркала у машин на стоянке за университетом. Между прочим, папа одного из них оказался сенатором Соединенных Штатов и потом долго, тоскливо и нудно объяснялся с прессой и сенатским комитетом по поводу скверного поведения сына.

«Разве мы можем доверить нацию человеку, который ничему не научил собственного сына?!» – риторически выкрикивала «Тексис стар», местная газета.

«Наверное, я мещанин, – думал Димка, шагая по лужам. – Для меня лужайка и чисто выметенная улица гораздо важнее, чем то, что по рождению я гражданин великой страны. Я не понимаю ее величия, когда в подъезде воняет мочой, а мешки с помойкой бросают прямо под окна, и они гниют, воняют, распадаются на части, как внутренности трупа. Я ненавижу бедность, грязь, вывернутые лампочки, нытье, алкоголиков, хамство, лужи по колено… И еще то, что врач не может купить своему ребенку йогурт».

В магазине было просторно, по раннему времени пустынно и… богато. Димка усмехнулся.

Он помнил этот магазин еще с «дореволюционных времен» – зеленые стены, длинные желтые ленты, усеянные трупами мух, пустые алюминиевые лотки, селедочная вонь, грязная огуречная бочка в углу. Из бочки текло на пол, а рядом с кассой стояли молочные сетки с дырявыми треугольными пакетами – дырявые пакеты предлагались дешевле. Молочные реки смешивались с рассольными, люди прыгали через них, оступались, бабка-кассирша орала, очередь за пельменями распирала отдел с шикарным названием «Кулинария». Были еще «Бакалея» и «Гастрономия».

– Слушай, – возбужденно сказал рядом Вася, – я отойду, можно?

– Куда?

Он замялся.

– Там, знаешь, где хлеб, есть автомат с игрушками. Нужно опустить пять рублей и хватать игрушку. Там специальная хваталка. Только я еще ни разу не хватал. А Ирка из нашего класса однажды пять зверей вытащила. Я считаю, ей просто повезло. Можно?

По его бойкому тону было ясно, что развлечение это из «неодобряемых». Мать, наверное, не разрешала просто так скармливать автомату пять рублей.

– Можно, – разрешил Димка, – а пять рублей?

– У меня есть, – Вася разжал кулак, – мне дед дал.

«Ну вот, теперь понятно, почему он так легко согласился провожать меня в магазин, – подумал Димка. – Из-за автомата с игрушками».

– Добрый день, – сказал он продавщице.

Говорить ему было неловко. Он сто лет не говорил по-русски и от магазинов таких отвык. Ему бы что-нибудь попроще – взять тележку, да и катить ее вдоль километровых рядов еды, набрать гору, сунуть кассирше кредитную карточку и перегрузить в машину, чего лучше!..

– Восемь йогуртов, – начал он перечислять, – малина. Восемь йогуртов – клубника.

Он дошел как раз до докторской колбасы, когда вернулся его компаньон. Вид у него был крайне независимый.

– Ну что? – спросил Димка.

Вася махнул рукой:

– Мне дед еще даст, я тогда еще сыграю.

– Еще что-нибудь? – спросила продавщица. Ее было почти не видно из-за еды, сложенной на прилавке.

– Докторскую колбасу, – сказал Димка, – ты любишь толстую или тонкую?

Вася пожал плечами:

– Всякую.

– Тогда любую.

Продавщица вооружилась ножом. Вася проводил ее глазами.

– Жалко, – вдруг заявил он, – там обезьяна так хорошо лежала. Красивая обезьяна. Розовая.

Димка сверху посмотрел на него. Вид у него по-прежнему был очень независимый, только горбилась расстроенная спинка и между шапкой и курткой торчала худая шея.

– Все?

– Да, спасибо.

– Это все наше-е? – вдруг удивился Вася. – Мы же не донесем!

– Донесем, – успокоил его Димка, – у нас рюкзак.

– Зачем тебе столько еды?!

– Есть. Мы сейчас с тобой придем и станем чай пить.

– Ты думаешь, мы все это съедим? – спросил Вася с сомнением. Продавщица засмеялась. Димка улыбнулся в ответ.

– Очень на вас похож, – сказала продавщица.

– Конечно, – согласился Димка.

У него не было монетки в пять рублей, чтобы мальчишка мог вытащить свою розовую обезьяну, а Димке это почему-то казалось очень важным.

Он застегнул рюкзак, стал поднимать его на плечо, в кармане зазвенела какая-то мелочь, и он вдруг вспомнил, что в обменном пункте ему так выдали сто рублей – пригоршню железной мелочи.

«Других нет», – сказала кассирша и мило улыбнулась.

– Стой, – велел Димка, – еще не все потеряно. Я забыл про свои монеты.

Он запустил руку в рюкзачный карман и выгреб круглые железки. Мальчишка вытаращил глаза.

– У тебя столько денег?!

– Мне так дали вместо долларов, – объяснил Димка, – ты идешь или нет?

Большой квадратный ящик был наполовину заполнен игрушечным дерьмом китайского производства. По потолку ящика двигалась железная рука со щупальцами на пружине, ею нужно было управлять. Щупальца хватали приз и тащили к желобу, по которому приз вываливался наружу. С Димкиной точки зрения, ничего выудить оттуда было нельзя.

– Вот, – с восторгом выдохнул Вася, – вот она, видишь? – Он оглянулся на Димку, глаза у него блестели. – Розовая! Ну, обезьяна! Ты что, не понимаешь?

– Давай, – сказал Димка и скинул на пол рюкзак, – тащи.

Железная рука конвульсивно дернулась, дрогнула, поползла по потолку.

– Посмотри с той стороны, можно хватать? – велел мальчишка. Димка посмотрел.

– Ну что?

– Ну, попробуй.

Рука стала снижаться, щупальца сошлись, захватили вожделенную обезьяну, проволокли немного и выронили, как будто разжались старческие пальцы.

– Опять, – помолчав, произнес Вася очень бодро, – пошли.

У американского профессора Дмитрия Волкова не было своих детей. Он даже приблизительно не знал, как с ними следует обращаться. Этот – с худой шеей и бодрым голосом – был чужой ребенок. Сын задиристой докторицы, которая называла его то скотоводом, то ковбоем и дотрагивалась до его головы неласковыми холодными руками. Но с той секунды, когда мальчишка сказал «пошли» и потянул его за рукав, стараясь не смотреть на розовую обезьяну в стеклянном ящике, профессор Волков почему-то решил, что онего ребенок.

Это невозможно было объяснить, это не поддавалось никаким разумным оценкам, это никак не было связано с головой – холодными, трезвыми, логическими мыслями. Профессор Волков даже не знал, хороший это ребенок или плохой, понятия не имел о том, какой у него, к примеру, характер или что он любит, а чего не любит. Профессор никогда особенно не мечтал о детях и не чувствовал в себе непреодолимого желания стать отцом, но в эту секунду какого-то дьявольского прозрения он увидел совершенно ясно, как будто мелькали картинки в волшебном фонаре, – вот мальчишка учится кататься на лыжах и ломает ногу, на чьем-то дне рождения валится в бассейн, и профессор выговаривает ему за это, потом он сдает на права и в первый раз везет родителей кататься по городу, потом они спорят, Йелль или Гарвард, и он говорит сердито: «Папа, ты всегда считаешь, что ты один прав!», потом фотография – они вдвоем, обнявшись, под какой-то секвойей.

Димка взялся за лоб.

Картинки исчезли, но знание осталось.

…И что теперь делать?..

– Попробуй еще, – предложил он, – может, будет лучше.

– Жалко пятерку, – пробормотал Вася, но монетку взял. Ему очень хотелось вытащить эту обезьяну, он давно ее приметил.

Не повезло и на этот раз.

Димке хватило ума не говорить ему – пошли, я куплю тебе в ларьке пять таких обезьян. Разве дело в том, что их можно купить в ларьке?! Дело именно в том, чтоэту обезьяну нужно вытащить из стеклянного ящика.

Профессор Волков был уверен, что это необыкновенная обезьяна.

Обезьяна-оракул, черт побери все на свете!..

– Давай еще!

– Ты только маме не говори…

Димка отмахнулся – мама была совсем ни при чем.

Следующая попытка была его, и он тоже уронил обезьяну, почти принес, но все-таки уронил, зато профессорская голова моментально сообразила, как именно следует действовать, чтобы обезьяна не выпадала из предательских щупальцев. Следующие несколько попыток ушли на воплощение плана в жизнь, а потом они достали обезьяну, и сбросили ее в лоток, и она выпала из него, совершенно новая, чистая, ядовито-розовая, с идиотской ухмыляющейся мордой, похожей на заячью!

– Класс! – восхищенно выдохнул Вася, близко и любовно рассматривая обезьяну. – Все-таки я тебя достал!

Потом они вытащили белую лошадь, малинового хомяка, а венцом коллекции стал трудноопределимый зверь изумрудного цвета.

Вася настаивал на том, что это бурундук, а Димка был уверен, что скунс.

– Бурундука маме, – распределял мальчишка, – или лучше лошадь? А бабушке хомяка, дед говорит, что она похожа на хомяка, когда жует. А она смеется. Нет, маме лошадь, а бурундука мне.

Розовую обезьяну, открывшую будущее профессору Волкову, Вася сунул под куртку и время от времени проверял, на месте ли она.

Разговор о бурундуках и хомяках шел до самого дома, Димка почти не слушал.

…А в самом деле – Йелль или Гарвард?…

И что он, профессор Волков, теперь станет с этим делать?

Самое лучшее, что он может сделать, это немедленно выбросить все из головы. Все, все – включая мальчишку и розовую обезьяну.

– Папа, – вдруг произнес Вася и остановился. Димка с разгону прошел вперед и тоже остановился, вопросительно глядя на него. – Мама не сказала, что он приедет… Пап! – крикнул он и неуверенно побежал. – Привет! Ты чего приехал?

Димка посмотрел. Мужик был пузатый, хотя и молодой, не слишком чистые джинсы подпирали снизу клетчатое пузо в распахнутом курточном обрамлении.

– Здорово, – сказал мужик Васе, и с ощутимым и болезненным уколом ревности Димка увидел, как по-хозяйски он треплет мальчишку по голове, как будто это был его мальчишка, хотя на самом деле давно – наверное, всегда! – мальчишка был Димкин!

…Так все-таки Гарвард или Йелль?

– Смотри, – Вася сунул отцу под нос обезьяну, – я выиграл. И еще лошадь, хомяка…

– Мать деньги дала?

Мальчишка смешался.

– Нет, – и оглянулся на подходившего Димку, – он дал. Дима.

– Дима-а? – протянул мужик.

– Привет, – сказал Димка, – меня зовут Дмитрий Волков.

– А меня Александр Македонский, – зачем-то ответил мужик. Пошутил, наверное. Димка вежливо молчал.

– Пап, смотри, какая обезьяна!

– Да отстань!.. И откуда ты взялся, Дмитрий Волков?

Мальчишка вдруг перепугался. Так сильно перепугался, что Димка почувствовал его испуг, как свой.

– Пап, – забормотал он, подвигаясь, – ты чего приехал-то? Мама не сказала, что ты должен приехать…

– Она скажет! – зловеще сопнув носом, выговорил мужик. – Твоя мать, пожалуй, скажет!

Тут он неожиданно взял Димку за куртку и потянул на себя. Это было неразумно, потому что Димка был намного выше и гораздо тяжелее, кроме того, он не ожидал, что мужик схватит его за куртку, поэтому сделал слишком большой шаг, надвинулся на него, и тот стал валиться в лужу.

Димка поддержал его – мужик вырвал руку.

– Папа! – тревожно крикнул Вася.

Димка оглянулся на него – он держался двумя руками за обезьяну, спрятанную под курткой, на бледном веснушчатом личике был страх. Воспользовавшись тем, что Димка отвернулся, мужик опять схватил его за куртку, да так, что затрещала молния.

– Вали отсюда, недоносок, твою мать! – прохрипел мужик ему в лицо. – Че ты около них трешься?! Жить надоело?! Так я те моментально клистир пропишу, не хуже, чем моя бывшая благоверная!.. И Ваську не тронь! Разгуливает он с ним! Да в этом доме все знают, что он мой сын, а он разгуливает!! Шоб завтра я приехал, шоб духу твоего!..

– Папа!!

Наверное, с стороны это действительно выглядит… неприятно, подумал Димка и поморщился. Два взрослых дяденьки танцуют в луже, держат друг друга за грудки, изрыгают проклятия – как в кино.

– Папа, перестань! Папа, ну перестань же!..

Папа отцепился от Димкиной курки и за шиворот схватил сына.

– А тебе, гаденыш, отдельное предупреждение! Дима!! Какой он тебе, твою мать, Дима?! Еще раз с ним увижу – убью! Ты понял?! Не, ты понял?!

Он сильно тряхнул сына, застежка куртки открылась, розовая обезьяна выпала из-за пазухи прямо в лужу. Глядя остановившимися от ужаса глазами, как быстро намокает в грязной воде чистый розовый бок, мальчишка открыл рот и завыл. Он выл негромко, на одной ноте и почему-то не нагибался, чтобы спасти свою обезьяну. Он просто стоял и выл.

– Вася, – позвал Димка, – перестань. Он ушел.

Подхватил из лужи обезьяну и выжал из нее коричневую воду.

– Вася, – повторил он, – все о'кей.

Но мальчишка все выл.

Димка присел перед ним на корточки, стараясь поймать его взгляд.

– Вася, это все… ерунда.

– Не… не-ет, – сильно заикаясь, едва выговорил Вася, – и об-об-обезьяна уп-пала.

– Мы ее вымоем. Это просто. Горячей водой и шампунем для волос. У меня есть шампунь, зато больше нет волос. Твоя мама мне сделала лысым.

– Ты см-мешно говоришь, – вдруг сказал Вася, и Димке показалось, что голос стал чуть больше похож на его обычный. – Ты что, не русский?

– Я живу в Америке много лет, – признался Димка, рассматривая его. – Как часто… хулиганит твой отец?

– Не очень часто, – ответил Вася и задержал взгляд на обезьяне в Димкиной руке. – Мама говорит, что это он в последнее время одичал, а то был ничего. А дед говорит, что это от того, что он тунеядец. А про меня дед говорит, что я – работяга! Ты правда знаешь, как ее выстирать?

– Ну конечно! – заверил его Димка.

– Тогда пошли, – распорядился Вася, – надо маме позвонить. Знаешь, как они скандалили, пока не развелись? Ужас! Спать было нельзя. А теперь меньше. Даже когда папа пьяный приезжает, мама его выгоняет, и все. И говорит – слава богу, мы больше ничего не должны. Ты молодец. Ты его не испугался. А я страшно боюсь, когда он орет. Когда мама орет, я просто не люблю, а когда он, боюсь. Дед говорит…

Человек пристально следил за ними, пока не закрылась подъездная дверь.

Он ничего не нашел в той, другой квартире и на самом деле не знал, что делать дальше.

Все было так хорошо и красиво, пока не вмешалась эта толстая дура и ее… приезжий друг. Жаль, что некогда было проверять, жив он или умер. Если бы было время, он был бы мертв, и работы значительно поубавилось бы.

Если его указания не будут выполнены, кого-то из них придется убить. Просто чтобы напугать второго. Напуганные до полусмерти люди очень хорошо управляемы.

Кроме того, есть же еще ребенок!.. Он улыбнулся.

Все будет хорошо. Он получит свое, несмотря на то, что все сложилось так неудачно.

Итак, он ждет два дня.

В очереди на «родную сторонушку» Варвара так устала, что ее не держали ноги. Она непрерывно зевала, мерзла, натягивала на руки рукава Димкиной куртки и с ужасом думала, как станет добираться до своей улицы Тухачевского. От Шереметьева ходил экспресс – очень удобно, но пойди ночью найди этот экспресс!..

Никто не должен был ее встречать, и все же она расстроилась, проходя сквозь плотную толпу встречающих. Ей тоже очень захотелось, чтобы кто-нибудь ее встречал, высматривал в толпе, сжимал в кулаке бесполезный букетик. Кто-нибудь, кому она могла бы рассказать о Карловых Варах и обо всех своих чрезвычайных происшествиях.