Две полоски. Две, с*ка, полоски.
Мы сидели с Машкой всматривались в них…
…и не знали, то ли радоваться, то ли рыдать от ужаса и несчастья.
— Да ладно, чего ты? Всё будет хорошо, — несмело прошептала Торопова.
— Как? Что тут может быть хорошего?
Тяжело вздохнула. Тягучая тишина — и решилась на слова Машка:
— Позвони ему. У вас еще может всё наладиться.
Ошарашенная, уставилась я на нее:
— А как же ты?
— Ну не с ребенком же мне тягаться? Как-то переживу.
Потираю от перенапряжения глаза:
— И что я ему скажу? Черт… Почему всё так?! — вновь вперилась в Марию.
— Ну… Что уж есть, Дин. Ты только подумай: у тебя будет ребенок, скоро станешь мамой. Представляешь?
Кисло улыбнулась я.
— Да ладно тебе, — захохотала вдруг Маша, как раньше: искренне и добросердечно. Ударила меня дружески, слегка в плечо. — Не вешай нос, подруга. Нас ждут шикарные приключения: ты будешь мамой, а я — крестной. Всё идеально. Ну? Ты че, ревешь? Блин, реально. Ди-ина! Хватит, не вздумай! Теперь тебе нельзя реветь! Не реви я сказала, не реви!
Забавно скривилась Торопова, отчего я тут же не выдержала и рассмеялась идиотически.
— Ой, отвали! — оттолкнула я ее от себя, пресекая шаловливые попытки меня обнять.
— Да не реви, говорю! А то выпорю! Не реви! Всё наладится!
На звонок не ответил.
Дома его не было.
На работе сказали, что уехал в главный офис. Но одного из парней я знала — был тогда на вечеринке, на даче. Он-то мне и помог, дав адрес.
Сесть в автобус и направиться по новому адресу.
Внутри все сжимается, выворачивается, рвется на части. До дрожи, до липкого пота — страх съедает заживо.
Я уже на грани истерики. Откровенного, финишного нервного срыва.
Как всё сказать? С чего начать? Как отреагирует? А, может, у него уже кто-то есть?
И что делать с тем, что если он, и вправду, пока за мной ухлестывал, бегал по бабам?
Не знаю, я уже ничего не знаю.
Но сказать новость должна. Должна… наверное.
У самих дверей столкнулись, но даже не заметил. На ходу читал какие-то документы, перебирал бумажки.
— Дима… — несмело позвала я. Не отреагировал. Пошел дальше, на парковку к машине. Еще громче: — ДИМА!
Обмер, резкий разворот, по сторонам — и уткнулся взглядом в мои глаза.
Удивление расплылось по его лицу.
Но ни радости, ни злости не выказал.
Волнение.
Его… мое.
Шаги ближе. Застыл рядом:
— Да?
— Привет.
— Привет…
Молчим. Метания взоров от губ к глазам, и так по кругу. В душе скребут кошки. Язвит боль разлуки. Раны вновь вскрылись — и стало до жути страшно и невыносимо больно…
— Мне надо с тобой поговорить, — решаюсь первая на слова.
— Сейчас? Прямо сейчас? — уточнил.
— Если тебе не сложно, и не сильно занят.
Быстрый взгляд на бумаги, на часы. На меня.
Прожевал эмоции:
— Если не очень долго, а так давай вечером. Я свободен… если что, и если тебе удобно будет.
— Я…
— Ну? — не выдерживает.
— Может, отойдем с дороги? В сквер, — несмело я.
Замялся. Но секунды — и:
— Хорошо.
Прошелся вперед. Торопливо и я за ним.
Присела на каменную ограду, не имея уже сил так долго стоять на ногах.
Последовал примеру — присел рядом:
— Что случилось?
Еще один глубокий вдох, прогоняя страх, и как на духу (и будь что будет; поверит или нет):
— Я беременна. От тебя.
Замер, не дыша.
— Что молчишь? — не выдержала я. — Скажи хоть что-нибудь.
— Ты же его оставишь?
Дернулась от вопроса, тяжело сглотнула. Уставилась на Шарлая:
— Да. Да, конечно…
Усмехнулся… рассмеялся вдруг счастливо, стер с лица эмоции и устремил взор на меня:
— Я предполагал, что такое может случиться. Вернее, — замер, взвешивая за и против, — вернее, надеялся…
— Что? — удивленно вырвалось из меня.
— Ну, мы же уже не дети. Знаем, как это все делается. Верно?
Обомлела я от прозрения.
— По крайней мере, — продолжил, — с моей стороны… все было для этого сделано. Тем более, что это у нас было в тот день не один раз.
— Д-дима, ты сейчас шутишь? — в ужасе вперилась я в его глаза.
— Нет, — вполне серьезно, отчеканил правду. — Я не балбес. И сколько у меня было баб, я всегда был осторожен. А с тобой — это осознанно. И ты можешь меня ненавидеть, но только так из наших с тобой отношений можно было бы выщемить эту гребанную Торопову. Разве я не прав? Только так.
Закачала в шоке и негодовании головой.
— Ты не рада? Не рада, тому что произошло? Да? — скривился болезненно Шарлай.
— Дурак ты, — утопила, спрятала лицо в ладонях. — Ох, и дурак…
Молчим…
Минуты жуткой, пугающей тишины, и наконец-то нашла силы посмотреть на него:
— Как я могу быть не рада, если я любила… и до сих пор люблю тебя всем сердцем?
Заулыбался, заусмехался радостно Димка. Притянул к себе, поцелуй в макушку.
Замерли в неудобных, но таких приятных, объятиях.
— Ну что, когда в ЗАГС?
— Что? — отдернулась, немного отстранилась я. Глаза в глаза. Размытый фокус. Но все равно вижу — не шутит.
— Ну, не одна же ты его собралась растить?
Нервически рассмеялась я, захлебываясь смущением:
— А ведь могу и согласиться.
— Ну так, когда едем в ЗАГС подавать заявление? — не отступает с затеей.
— Да хоть сейчас, — по-прежнему недоверчиво.
Метнул взор на часы:
— Уже почти семь, наверняка закрылись. — И снова взгляд мне в глаза. Отвечаю тем же: — Но если поторопимся, то, может, и успеем.
— Документы дома, — едва слышно, шепотом. Прозревая уже до конца.
— Ну, тогда завтра… с утра. Проснемся и поедем сразу от меня к тебе.
— Даже так? — с последних сил паясничаю, пытаясь скрыть внутренний взрыв чувств, эмоций, с которым не в силах совладать. До конца осознать, внять, принять. То, что происходит, и что все это значит для меня. Для нас.
— Ну так, чтобы ночью твоего брата и маман не смущать своей оргией.
— Ужасти… — на автомате шутка. А на глаза уже скрадываются слезы.
— Дин, — внезапно лицо Димы исказилось, стало серьезным. — Я тебе никогда не изменял, с той нашей встречи у меня в доме, когда ты пришла за Машку просить. Честно. Я был и есть только твой. Никого левого: никаких Ань, Мань, Кать и т. д.
— И т. д., — перекривила его слова. Едва слышно.
— И т. д., — повторил за мной.
Еще миг — и уверенное его движение. Властным велением, грубым, беспрекословным приказом — голодным поцелуем спился в мои губы, даря… разливая по венам неописуемое, долгожданное, полноценное, без запретов… счастье.