Подсказка из прошлого (СИ)

Глава 20

Когда я встретилась с Эмилем, то с первого взгляда поняла, что в его жизни что-то произошло. Он еще выглядел грустным, но казался более спокойным. По-хорошему спокойным, словно то, что мучило его, ушло. Каким-то шестым чувством я поняла, что это было связано с его девушкой. И действительно после того, как я подробно рассказала ему об убийстве Тимура, и он выговорил мне за то, что я подвергла Варю и себя такому риску, а я пообещала, что мы с Варькой не будем предпринимать никаких действий, не посоветовавшись с ним, он сам завел об этом разговор.

— Знаешь, а ведь я принял важное решение в моей жизни. Я отпустил ее, — он повернулся ко мне, мы сидели на скамейке, на Патриарших прудах. — Андрей ведь, наверное, рассказывал тебе эту историю?

Я просто кивнула, не вдаваясь в подробности, что узнала об этом от бабы Насти.

— Наконец, осознал, что так больше нельзя. Как бы я не хотел оправдывать себя, что она до сих пор жива, мне пришлось признать себя виноватым в ее гибели. Надежды на то, что Галенька, — в этот момент у меня сжалось сердце, так проникновенно он назвал имя своей невесты, — когда-нибудь станет прежней, не было никакой. Так к чему продолжать растительное существование?

— Ты правильно сделал. И ты зря обвиняешь себя в ее смерти, мне всегда казалось, что существует, ну Бог, не Бог, не знаю, но какая-то высшая сила, которая определяет, сколько нам жить. И только кажется, что мы что-то решаем или в чем-то виноваты. Знать бы, что произойдет авария, можно было и за руль не садиться. Думаю, ты сделал все, что мог.

— Нет, не все. Я-то жив. А она нет, — он вздохнул и уставился невидящим взглядом перед собой.

Мне хотелось взять его за руку и как-то утешить, но слов не находилось. «Андрей бы смог», — подумала я. — «Если уж он смог удержать его от самоубийства, то, наверное, нашел бы слова поддержки».

— Я ведь тоже себя обвиняю в смерти Андрея, — вдруг сказала я.

— Ты? — Эмиль повернулся и с удивлением посмотрел на меня.

— Да, в тот вечер я отказалась с ним встретиться, и ему позвонил этот Тимур и попросил его подежурить за него. А ведь если бы он был со мной…

— Но это неправильно, Лиза, — с досадой сказал он. Словно мои угрызения совести были несопоставимы с его. — Ты слишком много на себя берешь. Если кто-то следил за ним, его убили бы все равно. На следующий день, через неделю.

У меня в горле появился ком, до сих пор я никому об этом не говорила и сейчас затихла, стараясь удержаться от желания положить голову на плечо Эмиля. Выплакаться и рассказать ему о моей любви, о том как я боялась ее и сама лишила себя того кратковременного счастья, которое судьба, сжалившись над моим одиночеством, послала мне напоследок.

— Ты не права, Лиза. Если хочешь, я расскажу о себе. О том, что я пережил. Тогда тебе понятно будет то, почему я решился отсоединить эти проклятые трубки. Но мне придется начать сначала, и если этот разговор покажется тебе неприятным, мы его оставим. — он вопросительно посмотрел на меня, и я просто кивнула.

Пока Эмиль собирался с мыслями, мне вдруг пришла в голову мысль, что мы оба обвиняем себя в том, в чем фактически не было нашей вины. Мы обвиняем себя, что не почувствовали беду и не уберегли родных людей. Все несчастные случаи — это вопрос времени. Если бы Эмиль выехал на какие-то десять минут позже, та иномарка не унесла бы жизнь его любимой. Если бы я…

— О чем ты думаешь, Лиз?

— Ты винишь себя в том, что ты поехал в это время, по этой дороге, не свернул, не затормозил, а я… — в этот момент я все-таки расплакалась и сразу почувствовала его уютную руку на своем плече.

— Давай не будем об этом. Мы ничего уже не сможем изменить. А вот жить с этим можно по-разному. Я расскажу тебе о том, как освободился сам, и, что гораздо важнее, освободил ее душу.

Я снова кивнула, достала из сумки бумажный платочек, вытерла слезы. Подумала о том, что ни с кем в Париже, да и вообще за границей, не смогла бы поговорить так откровенно, как с этим, в сущности, мало мне знакомым человеком. Загадочная русская душа? Банальщина! Но как точно. Ведь именно здесь в России, в Москве, я смогла стать обычным человеком, который может себе позволить плакать.

— Это случилось приблизительно месяц назад, в воскресенье, — начал Эмиль. — Не в силах находиться дома, я вышел на улицу и направился в парк. Я люблю природу, и в тайне надеялся, что смогу найти какой-нибудь укромный уголок, где мог бы спокойно посидеть. Но выходные дни особые. Это счастье для тех, кто любит и кто вместе и мука для одиноких. Сколько ни старайся, не научишься радоваться за других. Своя боль ближе, и она очень эгоистична. Так случилось и со мной: обнимающиеся парочки и молодые родители, гордо ведущие за руки своих отпрысков, еще больше заставили меня страдать из-за того, что у моей Галинки нет никаких шансов не то что бы стать матерью, а даже просто погулять в лесу. Пусть даже я вывез бы ее на каталке. — в его глазах появились слезы, и он снял очки, чтобы их вытереть. Я сидела тихо, боясь, как бы мне ни хотелось, сжать его руку, понимая, что это всего лишь предисловие, и он просто не мог начать иначе. Эмиль действительно быстро справился с собой и продолжил уже вполне нормальным голосом. — В конце концов, я подошел к озеру и сел на траву, глядя на воду, чтобы не видеть и не слышать, что жизнь вокруг продолжается. С момента аварии я и жизнь существовали параллельно. Я жил только тогда, когда приходил в больницу, где мог смотреть на ее бледное, но все еще прекрасное лицо. Но я опять отвлекся. — Эмиль провел рукой по лицу, словно пытался отогнать воспоминания. — Немного позже рядом со мной на траву сел мужчина. Я подозрительно посмотрел на него, потому что искал уединения и не хотел пустой болтовни. Заметив досаду в моем взгляде, он быстро сказал: «Я понимаю, что ты хочешь побыть один. Моя прогулка подходила к концу, и я уже собирался домой, как вдруг среди толпы гуляющих увидел твои глаза. В тот момент я осознал, что должен пойти за тобой». - я развернулся всем телом и посмотрел на него, желая лишь одного — послать его к черту. Но на меня смотрели кристальной чистоты глаза, излучавшие такую любовь к людям, ко всему миру и ко мне в частности, что я просто отвернулся. Тем временем он продолжил: «Когда я был маленьким, и взрослые задавали мне дурацкий вопрос: „кем я хочу стать?“, я, не задумываясь, отвечал, что хочу помогать людям. Взрослые смеялись и гладили меня по голове. Когда вырос, я долгие годы не мог осуществить свою мечту, потому что не знал как. Теперь я знаю. Просто поверь, что мы встретились не случайно. И позволь предложить тебе помощь.» — тут я, конечно, взорвался. — Да кто ты такой и откуда ты знаешь? — но тот же чистый и открытый взгляд быстро заставил меня заткнуться, и я просто спросил: — И как ты можешь мне помочь? Что знаешь ты, чего не знаю я? — незнакомец улыбнулся. «Это новая методика. Не имеет ничего общего с гипнозом. Это реальная помощь, которую люди могут оказывать друг другу.» — Но если могут, почему не делают? — «Некоторые делают, просто не все знают. К тому же надо находиться на определенном уровне развития, чтобы иметь смелость встать лицом к лицу со своим прошлым. Люди предпочитают жить будущим, упуская настоящее.» — он поднялся с травы и вопросительно посмотрел на меня. И я пошел за ним, прости за сравнение, как ученики шли за Иисусом. И не пожалел.

— И что это за помощь? — волнуясь, спросила я, вытаскивая из кармана пачку сигарет, чтобы успокоиться. Его рассказ взволновал меня. Мне показалось, что это прольет свет на все недоразумения, с которыми я столкнулась в Москве. На мои странные отношения с фамильным особняком Петушинских, на то, что каким-то странным образом я была уверена, что я и есть Фаина.

— Я назову ее теорией души, — улыбнулся Эмиль, помогая мне прикурить. — Ведь ты же хочешь знать, почему ты оказалась в Москве, познакомилась с Андреем, обнаружила тайник?

— Наверно, хочу, — я почувствовала, как успокоилась после нескольких затяжек и уже могу нормально рассуждать. — Но ты не сказал, что произошло с тобой. Почему ты решил прекратить искусственно поддерживать жизнь Галины?

— Я просто понял, что эта жизнь не единственная и что помимо тела, тела моей любимой, опутанного трубками, и за которое я так боролся… Нет, не боролся, цеплялся. Так будет точнее. Так вот, помимо тела есть еще и душа, которая бессмертна. И душа не имеет никакого отношения к нашей аварии. И у души есть отдельная от тела жизнь. Но уж так устроено, я еще не до конца в этом разобрался, что душа не может пойти дальше, пока тело не будет предано земле. В общем, я понял, что удерживая Галину на земле, я останавливаю движение ее души. А если задуматься, то что значит наша текущая жизнь, по сравнению с вечностью? Галя останется в моем сердце, и если мы действительно любим друг друга, мы обязательно встретимся. Когда я это понял, пришел к ней в палату. Галины родные уже давно смирились и подписали все бумаги. Я подошел к ней вместе с врачом и спросил, что должен отсоединить. Он мне показал. А потом я попросил врача уйти, и он предоставил мне эту возможность. И когда я это сделал, я ощутил какое-то движение в палате, легчайшее прикосновение к своей щеке. И мне даже показалось, что где-то рядом прошелестело ее «спасибо».

Теперь мы оба курили. Одну сигарету за другой. Эмиль предложил сходить куда-нибудь выпить, но я отказалась. Сегодня я не хотела, чтобы спиртное заволакивало мое сознание, сегодня я хотела обдумать все, что узнала и о чем за все время, которое я провела в Москве, старательно гнала мысли. Как там сказал знакомый Эмиля: «Надо находиться на определенном уровне развития, чтобы иметь смелость встать лицом к лицу со своим прошлым».