Пожар страсти

Глава 12

Агенты по продаже недвижимости уехали три дня назад, и квартира уже была в полном порядке. Все еще не веря свершившемуся, Гиацинта стояла в холле, откуда двери вели в две спальни и небольшой кабинет, где она могла работать, а Джерри – спать, и в другие помещения. Гиацинта была потрясена. Дом располагался ближе к Ист-Ривер, чем к Пятой авеню, где жили старая финансовая аристократия и нувориши. Сейчас была ранняя весна и на улицах зазеленели первые деревья – китайские гинкхо. Можно прогуляться к реке и понаблюдать за проходящими судами или же пройти к западной части, к обширному цветущему парку, куда она будет ходить с детьми во время школьных каникул.

В верхнем ящике письменного стола лежал список музеев, детских концертов и прочих развлечений. Гиацинта с удовольствием размышляла о том, что даже вид письменного стола, а также многих других давно знакомых предметов из дома будет что-то значить для детей и в какой-то степени приблизит их к ней. Вещи имеют удивительную способность пробуждать сильные эмоции. Наверняка маленький круглый кухонный стол напомнит детям о том, как они пили молоко с печеньем, возвращаясь из школы. По часам с кукушкой дети учились определять время.

Из-за размеров нынешнего жилья большая часть мебели оставалась на хранении в ожидании того прекрасного будущего, которое Францина предрекала Гиацинте. При этом Гиацинта избавилась от кровати, на которой спала с Джеральдом, от его большого кожаного кресла с подголовником и оттоманки, на которую он клал ноги, а также от обеденного стола, во главе которого он сидел. Сейчас у нее не осталось ничего, связанного с ним.

– Дождитесь мебели, – сказал Арни, когда привез ее посмотреть квартиру.

Пустая квартира казалась огромной – и невероятно дорогой.

– Арни! Я не могу себе этого позволить!

– Я же говорил вам, Гиа, что у меня с ним сделка. Вам придется платить сущую мелочь.

– Но я не вижу в этом никакого смысла! Почему я должна платить так смехотворно мало?

– Потому что вы ничего не понимаете в бизнесе. Он оказывает мне услугу, так что платите свою ренту и наслаждайтесь квартирой. Пусть дети приезжают сюда и получают удовольствие.

Это решило вопрос, хотя теперь Гиацинта чувствовала себя должницей.

– И мне нечем отплатить ему за эту услугу, – призналась она по телефону Францине.

– Очевидно, Арни надеется, что ты отплатишь.

«Если это действительно так, – размышляла Гиацинта, – значит, я вела себя с ним неправильно и дала повод для того, чтобы у него возникла подобная идея. Хотя не представляю, каким образом дала ему повод. Чем я поощрила его? Вероятно, мне не следовало принимать это предложение, но слишком велико было искушение».

И Гиацинта в сотый раз оглядела жилье, желая ощутить его атмосферу. Здесь было удивительно тихо, спокойно и умиротворяюще светло: солнце отбрасывало теплые отблески на стены и пол.

Повсюду стояли цветы, которые Арни прислал по случаю новоселья. В пристройке, служащей столовой, стояла композиция из цветов. Между окнами гостиной в роскошном фарфоровом горшке красовался куст с неведомым названием, вероятно редкостный и дорогой; на ночном столике рядом с кроватью стояла миниатюрная ваза с розовыми бутонами.

– Вы вовремя поймали меня, – сказал Арни. – Я заталкиваю свой хлам в чемодан и собираюсь ночным самолетом вылететь домой.

– Я думала, вы задержитесь.

– Но я не сбегаю. Я работаю. И на сей раз у меня не было никакого дела в городе. Я пришел посмотреть, как вы переехали и устроились.

– Вы прекрасный друг! И так много делаете для меня! Мне очень жаль, что вы не увидите мою мать. Она приезжает завтра, и я надеялась, что вы пообедаете с нами.

– Очень хорошо, что Францина не видела ваше предыдущее жилье.

– Да. Мне бы пришлось много чего от нее услышать.

– И она была бы права. Мне нравится Францина. И знаете почему? Потому что она любит меня гораздо больше, чем вы.

– Вы несправедливы, Арни. Вы мне очень нравитесь.

– Ну-ну, не надо об этом.

– Очень жаль, что вы не придете на обед. Кажется, уже сто лет я ничего не готовила.

– Значит, вы чувствуете себя лучше, правда?

– Не совсем. Просто я учусь выживанию. Вопрос стоит так: выжить или умереть.

– О последнем не думайте, Гиа.

Загружая последнюю тарелку в посудомойку, Францина сказала:

– Я не обедала так целую вечность. Обычно я либо питаюсь вне дома, либо что-то делаю наскоро, а это совсем не то, что у тебя. Ты для меня загадка, Гиацинта. И всегда была загадкой.

«Уж не собирается ли она вновь затеять пустой разговор о разводе и детях? Только не это», – взмолилась Гиацинта. Францина нежно улыбнулась.

– И вот ты изучаешь фасоны всех видов одежды, ты законодательница моды…

– Может, я от тебя унаследовала вкус к модной одежде. Пусть самую малость.

Францина раскрыла альбом, лежавший на столе.

– Эти эскизы напоминают мне твои картины. Я вспоминаю, как ты писала отца, лежащего в гамаке, или меня в белом платье.

– Многие модельеры любят рисовать. Кое-кто из знаменитых модельеров начинали как художники. Ведь надо показать эскиз изготовителю и заинтересовать его.

– Может, ты станешь знаменитостью среди модельеров.

Францина не имела представления о конкуренции, о яростном, беспощадном соперничестве, о людях, которые обещают и затем не выполняют своих обещаний, о том, как возникают, взлетают вверх и быстро низвергаются с высоты коммерческие предприятия и фирмы. «Мне хотя бы обеспечить себе приличный уровень жизни, – в сотый раз думала Гиацинта, – некую стабильность, чуть большую надежность, чем тогда, когда я продавала платья в универмаг Р. Дж. Миллера». К этому она отчаянно стремилась.

Часто во время беседы Гиацинта ловила себя на том, что теряет нить разговора. Она представляла себе смеющегося Джерри или, взглянув на часы, думала: сейчас четыре, должно быть, они едут кататься на лошадях.

Гиацинта заставила себя вернуться к настоящему моменту, к симпатичной квартире и к Францине, ожидающей ее ответа. Не странно ли, что двое людей не могут находиться вместе не разговаривая? Считается даже оскорбительным молчать, ибо это может означать, что человек надоел тебе или ты сердишься на него.

– Я сегодня кое-что купила, – сказала Гиацинта. – Вряд ли я могу себе такое позволить, но все же сделала это.

– Покажи.

Гиацинта достала из шкафа ткань с разноцветным узором и показала Францине.

– Это висело на витрине, – объяснила она. – Драпировочная ткань, но я подумала, что из нее можно сшить замечательную юбку. Посмотри на цвета!

– Когда и с чем ты будешь это носить?

– Да когда захочется. С ботинками и толстым свитером или с шелковой блузкой и ожерельем из рубинов и бриллиантов. Правда, в таком случае меня должен сопровождать полицейский. – При виде этих ярких цветов у Гиацинты поднялось настроение. – А еще я на днях купила шелк изумрудного цвета. Это дешевая ткань, и я решила попрактиковаться в раскрое. Я люблю заниматься этим дома.

– Покажи мне.

– Вот, посмотри. Прелесть, не правда ли? Мне это напоминает газон после дождя.

– И что ты с этим сделаешь?

– Простое платье с яркой расцветкой может надеть женщина с великолепной фигурой – такой, как у тебя. Позволишь мне приложить к тебе?

– Почему бы и нет?

– Отлично. Сейчас я достану булавки. У нас вчера было занятие по технике драпировки. Очень непростое дело. Я попробую применить греческие складки. А ты стой и не шевелись. – Держа булавки во рту, Гиацинта продолжала: – Простое платье вроде этого следует шить вручную. Люди не понимают, что ручное шитье создает особый шарм. Это то, что мы видим у кутюрье в Париже. Именно за это и платят. Бабушка могла бы работать в таком месте. Я до последнего времени не осознавала этого.

Гиацинта умолкла, на мгновение увидев себя у мольберта с кистью в руке. Сейчас она ощущала, как создает что-то из ничего. Гиацинта зашпилила, затем вынула булавку и зашпилила снова. Ткань скользила под ее пальцами.

– В ванной есть зеркало во весь рост, – сказала она. – Пойди и взгляни, нравишься ли ты себе.

Вскоре Францина вернулась в комнату.

– Даже не верится! Как быстро ты соорудила платье!

– Нас обучают известные модельеры. Если быть внимательным, то кое-чему можно научиться. Вот и весь секрет!

– У тебя были способности еще до того, как ты пришла туда. Не уверяй меня, что все, кто посещает вашу школу, научились этому за несколько лекций.

– Нет, конечно. К этому надо и руки приложить. Хочешь, чтобы я сшила это платье для тебя? Будешь его носить?

– Еще бы, дорогая! Я даже вышью на нем твое имя. И буду горда не меньше, чем Эмма, когда она получила от тебя розовое платье.

При упоминании Эммы повисла тишина. Францина чуть слышно вздохнула, а затем мягко заговорила:

– Я вижу теперь, как искусство привело тебя к этому делу. Все в жизни связано. Здесь необходимо чувство формы и пропорции. Знаешь, Гиацинта, я должна извиниться перед тобой. Ты была права, сделав этот выбор, а я, не подумав, возражала. Я всегда говорила себе, что не имею права выражать мнение, так как почти не смыслю в искусстве, и все же то, что ты делаешь, великолепно. И кажется, ты не тратишь на это усилий. На сей раз это действительно твое.

Францина и Уилл Миллер. Два человека, которые не знали друг друга и никогда не узнают. Мать держала свое мнение при себе, а он высказал его в лицо Гиацинте.

– Ты еще ходишь в магазин Р. Дж. Миллера? – спросила Гиа.

– Нет. Один из них у нас закрылся недавно, а тот, что был в твоем городе, кто-то купил. Магазины были старые и симпатичные, но, наверное, отставали от времени.

Конечно, глупо вспоминать человека, с которым Гиацинта провела не более шести или семи часов. Тем не менее она иногда обращала внимание на какого-нибудь мужчину на улице, который чем-то напоминал Уилла, и не находила этому разумного объяснения.

– Я скучаю по тебе, – сказала Францина. – Могу хоть раз в две недели садиться за руль и приезжать сюда.

– На поезде ты доберешься сюда так же быстро. Разве тебе не нравится твоя комната?

– Очень нравится. Но, не зная, что у тебя есть комната для меня, я оставила чемодан в отеле.

– Неужели ты остановилась в отеле? Мне так жаль! Я думала, ты все поняла.

– Ничего, в следующий раз я буду знать. Теперь я увидела, где ты живешь, и мне стало легче.

– И плачу я мизерную сумму, помни. Ты не веришь тому, что рассказывает Арни?

– Почему мне не верить ему? Конечно, это очень дорогой дом, а люди не делают таких одолжений даже братьям, не говоря уж о друзьях. Нет, дорогая, Арни платит за это и тем самым делает тебе роскошный подарок.

– Папа сказал бы: «Францина, ты говоришь необдуманно».

– Вот как? – Францина подняла брови. – А что ты скажешь Арни, когда он попросит тебя выйти за него замуж?

– Он не попросит, – возразила Гиацинта. – Это просто смешно. Я не в его вкусе, да и он не в моем.

– Ладно, посмотрим. Это будет очень щекотливая ситуация. Вы оба слишком близки к Джеральду. – Францина с минуту помолчала, затем слегка нахмурилась и решительно спросила: – Что ты собираешься делать с детьми? Я не понимаю тебя. Когда ты расскажешь мне все об этом странном деле? Неужели ты опасаешься довериться мне?

– Дело не в недоверии. Да, ты моя мать, а я твоя дочь, но я уже не ребенок.

На прошлой неделе власти нашли человека, который десять лет назад поджег дом бывшей жены, живущей отдельно от него. Они разыскали его в Оклахоме. Как нашли, Гиацинта не знала. Она не дочитала статью. Должно быть, кто-то увидел его или что-то о нем услышал – какая разница? Кажется, не проходило и месяца, чтобы она не читала о поджигателе, который считал, что он в безопасности, но ошибался.

– Ладно. Может, когда-нибудь надумаешь. – Францина поднялась. – Уже поздно, а у меня много поручений на завтра. Я ведь не так часто приезжаю в Нью-Йорк.

Гиацинта тоже встала.

– Не сердись, прошу тебя. Это очень трудно…

– Да, трудно и печально. Не будем об этом. Мне жаль, что я подняла вопрос, потому что мы, похоже, никогда не договоримся. – Францина надела жакет, подпоясала тонкую талию и взяла сумку. – Наверно, какое-то время мы не увидимся. Лига по оказанию помощи детям посылает комитет в Мехико, и я буду там в качестве добровольного наблюдателя шесть недель. Возможно, остановлюсь по пути во Флориде. Хорошо, что есть Арни и я могу позвонить ему, когда пожелаю увидеть Эмму и Джерри. Я передам привет от тебя.

– Я говорю с ними почти каждый день.

– И тем не менее. Ну, я ухожу.

Они поцеловались, и Гиацинта сказала:

– Я в самом деле сошью тебе платье, если хочешь. И если удастся, сделаю это до твоего отъезда, чтобы ты взяла его в Мехико.

– Спасибо, я была бы рада, но не перегружай себя. Побереги силы.

– Не беспокойся.

Подошел лифт. Францина вошла в него и исчезла. Еще одно холодное прощание. «Сдержанное, вежливое и холодное, – подумала Гиацинта. – Я постоянно вспоминаю, как близки мы все были, когда дети были младенцами».

Джеральд бросил камень в бассейн, и круги расходятся до сих пор.

«Время», – прочитала она. И вновь перечитала старые слова Теннисона – старые, но верные и так соответствующие ее ситуации.

«Пламя! Вот именно», – подумала Гиацинта и закрыла книгу.

Был поздний час. С того места, где она сидела, виднелся город, похожий на море огней на фоне ночного неба, подсвеченного и потому розоватого. С улицы до четырнадцатого этажа не долетал ни один звук, и в комнате царила тишина. Когда-то в прошлом в летние ночи громко стрекотали цикады, лаяли собаки, хлопали двери.

В конце комнаты спали дети. Завтра они отправятся назад, в дом Джеральда. «Как великодушно, – с горечью подумала Гиацинта, – что он разрешил им провести со мной две недели». Отчасти было даже тяжелее побыть здесь с Джерри и Эммой столь короткое время, а затем вновь расстаться, чем разговаривать с ними по телефону. Интервалы между визитами были слишком длинными, а телефон благодаря содействию Арни всегда был под рукой.

Благодаря Арни. Он предсказывал, что квартира принесет удачу, и теперь на самом деле многое изменилось к лучшему. По крайней мере дети знали, что у них есть «место» для встреч с матерью. Потеря прежнего дома подействовала на них гораздо болезненнее, чем Гиацинта ожидала. И она размышляла теперь о влиянии вещей, ибо стало очевидным, что они скучали по дому сильнее, чем по ней.

Бабушкины часы пробили одиннадцать. Удары были громкие, но дети спали крепко. Замерло эхо ударов, и сидящая у окна Гиацинта подумала, что ей тоже пора ложиться. В ее распоряжении оставалось лишь несколько часов; завтра Джерри хотел сходить в Музей естествознания и снова посмотреть на динозавра. После этого они позавтракают, а ближе к вечеру Арни, использовавший этот уик-энд для деловой поездки в Нью-Йорк, улетит вместе с ними во Флориду.

Он держался почти как член семьи. Часто с ним было легче разговаривать, чем с Франциной. Арни никогда не задавал вопросов. И детям с ним было легко и весело. Францина, конечно, умела ладить с внуками, но у Арни это получалось иначе.

Арни и его лошади занимали немалое место в жизни детей. Было забавно наблюдать, как Джерри непринужденно обращался с животным, и слушать его разговоры о чистокровке и теннессийском рысаке. Арни лишь посмеивался и подбадривал мальчика.

– Тебе нужно как следует заниматься, – говорил он Джерри, – а то через пару лет Эмма будет мчаться рысью наравне с тобой.

– Тогда я перейду на кентер, – парировал Джерри.

– Думаю, мне нужно научиться ездить верхом, – однажды сказала Гиацинта, и Арни тут же с ней согласился! Но зачем? Для столь редких поездок во Флориду? Пусть уж они получают удовольствие от прогулок на лошадях с Арни. Пусть они пользуются его добротой. «Мы, мои дети и я, – размышляла Гиацинта, – лишь немногие из тех, кому он покровительствует». Джеральд как-то сказал Гиацинте, что Арни очень щедр. Богатый и бездетный, он всегда готов поделиться деньгами и своим временем.

Францина придерживалась иного мнения, и хотя не распространялась на эту тему, Гиацинта полагала, что мать поощряет отношения между ней и Арни и не имеет ничего против их возможного брака.

– Сейчас, когда ты свободна, – говаривала она, – тебе следует больше раскрываться. Молодой женщине нужна эмоциональная разрядка. Ты слишком молода, чтобы соблюдать обет безбрачия.

Но все было не так просто. Гиацинта мечтала быть любимой! «Но никого поблизости нет, – размышляла она. – Я целый день работаю среди студентов, которые моложе меня. Вероятно, их вообще не интересуют женщины».

Часы пробили полночь. В одних чулках Гиацинта подошла к кроватям детей, на которые падал бледный свет, и посмотрела на них. Жизнь… Жизнь и Время.

– Разве вы не знаете, что я люблю все делать с размахом?

Арни задал вопрос в шутливой форме, но так оно и было на самом деле. И он не сомневался, что Гиацинта это знает. Арни нанял роскошный лимузин, чтобы отвезти детей в аэропорт.

Эмма и Джерри выглядели уставшими и сонными. Они исходили музей вдоль и поперек, а затем пешком прошли через парк до дома, чтобы забрать чемоданы.

– Отоспитесь в самолете, – сказал Арни. – А когда прилетите, сопровождающий разбудит вас.

– Сопровождающий? – удивилась Гиацинта. – Вы хотите сказать, что не полетите с ними?

– Я должен остаться и встретиться здесь по делу с одним человеком. А с ними все будет в порядке. Я только что разговаривал с сопровождающим. – Видя сомнения и опасения Гиацинты, он заверил ее, что тысячи детей путешествуют по стране таким образом от одного родителя к другому.

– Особенности времени. Я звонил утром Джеральду, и он одобрил. А вы знаете, как он заботится о детях. В этом отношении нужно отдать ему должное, Гиа.

Все еще беспокоясь, она спросила Джерри:

– Ничего, что вы полетите назад без дяди Арни?

– Ах, мама, мне уже девять лет! – Джерри выставил вперед подбородок и расправил плечи. – Я позабочусь об Эмме.

– Нечего обо мне заботиться! Я сама о себе позабочусь! – воскликнула Эмма, и Гиацинта рассмеялась.

Она провожала детей взглядом, пока они не исчезли в конце прохода. Джерри нес оба чемоданчика, а Эмма трусила за братом, держась за его пиджак. Если бы могла, Гиацинта побежала бы сейчас и сжала бы их в объятиях.

– Вы сердитесь на меня? – спросил Арни, когда они возвращались.

– Немножко. Вам следовало предупредить меня.

– Тогда вы не отпустили бы их.

Гиацинта поняла, что он прав. Иногда Арни раздражал ее своими советами и излишней опекой. Временами Гиацинте казалось, что он обращается с ней по-хозяйски, как это делал бы муж.

– Я заказал столик для нас в отеле, – вдруг сказал Арни.

Гиа собиралась отправиться домой, лечь и почитать, поэтому не слишком обрадовалась предложению. Поблагодарив его, она деликатно намекнула, что ей рано вставать и лучше перенести обед на другой раз.

– Вы же не ляжете в восемь часов, – возразил он. – Я рано привезу вас домой. Не разочаровывайте меня. – И Арни одарил ее обаятельной улыбкой.

Сгущались сумерки. Лимузин катил по автостраде. Убаюканная плавным ходом машины, Гиацинта расслабилась. Обитое плюшем удобное сиденье давало ощущение надежности и безопасности. Уже давно она не испытывала подобного чувства – отвыкла от него. И Гиацинта мысленно повторила себе: «Расслабься, расслабься».

Обед был великолепным, равно как окружение и тихая фортепианная музыка в дальней части зала.

Арни молча наблюдал за Гиацинтой. Он удивился, когда она вынула блокнот и что-то в нем нацарапала под столом.

– И здесь работаете?

– Простите. Это стало привычкой. Не сделав пометки, я рискую забыть. А ведь никогда не знаешь, в какой момент что-то вдруг бросится тебе в глаза. Это может случиться на улице или где угодно.

– А что вы увидели сейчас?

– Только не смейтесь. Прошел мужчина в синем костюме. Рядом с ним шла женщина в наряде шоколадного цвета. Цвета идеально сочетались. Я хочу напомнить себе об этом.

– Вам, похоже, и в самом деле нравится то, чем вы занимаетесь?

– Ну, может, это не вполне то, чего я хотела всю жизнь, но так уж сложились обстоятельства. – Она замолчала, а затем неожиданно для самой себя спросила: – Джеральд хоть иногда говорит обо мне? И знает ли он о том, как много вы делаете для Эммы и Джерри?

– Он никогда ничего не говорит о вас, Гиа. Будь это иначе, я бы сказал вам. Вообще у нас не так много времени для разговоров. Здесь суета, иногда настоящий сумасшедший дом. Когда мы не работаем, у каждого своя жизнь. Возможно, по этой причине работа идет столь слаженно. У Джеральда своя личная жизнь. – Подмигнув Гиацинте, Арни добавил: – Он как-никак моложе меня. Но Джеральд ценит, что дети любят меня.

Гиацинта была тронута. Если бы дела развивались неладно, проницательный Арни наверняка заметил бы это.

– Не знаю, как благодарить вас, – сказала Гиа и поднесла бокал к губам.

– У вас сегодня был трудный день, Гиа. Тяжело наблюдать, как уезжают дети. – Он мягко положил ладонь на ее руку. – Бодритесь. Вы держитесь хорошо. Вы замечательная женщина. У вас есть и сердце, и сила. Вы чертовски красивая женщина, и вам нужно выпить еще бокал вина. Не спорьте со мной. И ешьте. Вы похудели. Разве вы не готовите в своей симпатичной кухне?

При слове «кухня» Гиацинта вспомнила слова Францины и подумала, что они не так уж нелепы.

И она внезапно сказала:

– Моя мать не верит, что рента за мою квартиру такая низкая. Не верит она и истории о том, что ваш друг проявил любезность и снизил ренту.

– Не верит? И кто же, если не мой друг, снизил ренту?

– Никто. Вы сполна платите каждый месяц.

– Н-ну, – пробормотал Арни. – Гм…

– Я проявила ребячество, не поняв сразу, что это делаете вы.

Арни погладил ее руку.

– Я хотел, чтобы у детей было приличное место, Гиа. И у вас тоже. Вы славная женщина. Женщины, с которыми я встречаюсь, одинаковы и взаимозаменяемы. Понимаете? Они все похожи и говорят одно и то же – преимущественно вздор. Вы книжный червь и в то же время никогда не утомляете. Ни с кем другим я не чувствую себя так, как с вами. Вероятно, вы слишком хороши для меня. Должно быть, я уже говорил вам это. А если не говорил, то думал об этом.

Гиацинта перевела разговор на другую тему.

– Вы чрезвычайно добры ко мне, Арни. Как только окончу школу и найду работу, я выплачу вам долг.

– Ерунда! Неужели вы думаете, что я приму? Выпейте вина. Бутылка стоит сто пятьдесят долларов, так что не дайте ему пропасть. И ешьте икру!

«Он сорит деньгами, – сказал как-то Джеральд. – Впрочем, у него нет ни жены, ни детей, ни дома».

– После того как мы пообедаем, поднимитесь на минуту наверх, Гиа? Хочу вам кое-что показать.

– Не ваши ли гравюры?

Арни рассмеялся ее шутке и объяснил, что это всего лишь игрушки для Эммы и Джерри, которые он не отдал им, потому что они летели одни на самолете.

В своем номере Арни показал великолепный дорогой калькулятор для Джерри и прекрасную куклу в одежде для верховой езды для Эммы. После того как Гиацинта выразила искреннее восхищение подарками, Арни извлек маленькую бархатную шкатулку.

Увидев ее, Гиацинта растерялась. Уж не решился ли Арни на то, что, по словам Францины, было у него на уме всегда? Но нет. Это была тончайшей работы золотая цепочка с подвеской в виде двух херувимов с огромными бриллиантовыми глазами.

– Повернитесь. Позвольте мне надеть это на вас, – попросил Арни.

В зеркале, висящем между окнами, Гиацинта увидела себя. Щеки ее пылали. Черные волосы блестели, как и глаза, а подвеска сверкала на фоне белой кожи над ложбинкой между грудями.

– Ах, Арни! – воскликнула она. – Это прелестно! Но…

– Но мне не следовало это делать, – усмехнулся он. – А почему, собственно говоря?

«Потому, – подумала Гиацинта, – что я уже слишком многим вам обязана».

– Вы делаете для меня слишком много, – пробормотала она. – Мне все труднее и труднее находить слова благодарности.

– Вы можете подарить мне поцелуй.

Гиацинта сделала шаг к нему и подставила щеку, но Арни привлек ее к себе и отыскал губами ее рот. Гиацинта попыталась отстраниться, но Арни притянул ее сильнее. Теперь они стояли посреди комнаты, прижавшись друг к другу. Перестав сопротивляться, Гиацинта подумала: «Это все вино. Я ослабла, а к тому же два года не испытывала ничего подобного».

Его пальцы расстегивали пуговицы блузки, обнажая ей грудь. Кожа Арни пахла то ли сосной, то ли душистым сеном. Он был сильным и крепким. Гиа мысленно повторяла: «Все было так давно… Как хорошо не сопротивляться, плыть по течению. Закрыть глаза… Позволить ему…»

Внезапно она увидела, что дверь в смежную комнату открыта, а кровать, стоящая там, расстелена на ночь. Сейчас Арни разденет ее и опустит на кровать…

«О нет! Что ты делаешь, Гиацинта? Ты хотела кого-то, но не любого. Ты не хочешь этого мужчину. И пожалеешь об этом через пять минут после того, как все свершится! О нет!»

– Что такое? – воскликнул Арни.

Ей было так стыдно! И он будет ужасно зол. Арни решит, что она обычная любительница подразнить, одна из тех презренных женщин, которые заводят мужчину, а затем отказывают ему.

– Я не могу, Арни, не могу, – прошептала Гиацинта. – Пожалуйста, не сердись, прошу тебя.

Лицо его вспыхнуло. Она обидела этого достойнейшего, добрейшего человека.

– Мне так жаль! О Господи, мне очень жаль! Это не ты виноват, Арни, это я внезапно испугалась. Сама себя не понимаю. Наверно, я просто не готова.

Это выглядело нелепо, но они продолжали стоять посреди комнаты, правда, отодвинувшись друг от друга. Арни прищурился, лицо его стало суровым.

– Что, по-твоему, ты делаешь? – начал он и остановился. – Нет. Ты не начинала этого. Это я начал. Я тоже сожалею. Застегни блузку. – И Арни отвернулся от ее обнаженной груди. Затем повторил, совсем тихо: – Это не твоя вина. Я начал это.

Некоторые женщины сказали бы, что одна ночь в постели – весьма незначительная плата за то, что он сделал для нее. Но Гиацинта была не из таких женщин.

Должно быть, Арни прочитал сомнение и сожаление на ее лице, потому что сделал попытку успокоить Гиацинту.

– У тебя не осталось веры. Вот в чем дело. Я понимаю.

– Да, ты действительно понимаешь, хотя не знаешь даже половины того, что было.

Почувствовав слабость в коленях, Гиацинта села. Она дрожала, и Арни это видел. Он видел все.

– Я непостоянная? – прошептала она.

Арни сел с ней рядом.

– Непостоянная? – переспросил он.

– Джеральд так считает.

– Если ты когда-то и была такой, Гиа, то сейчас наверняка нет.

Это было дико, безрассудно и бессмысленно, но ее вдруг охватило безумное желание рассказать ему все. Гиацинта понимала, что это смертельный риск, но пошла на него, совершила нечто немыслимое.

– Я была в клинике в ту ночь. Я уже говорила тебе, что Джеральд думает, будто это сделала я. Он не совсем заблуждается. Я была там в ту ночь, а в первый раз солгала тебе. Наверное, не знала тебя так хорошо, чтобы вверить тебе мою жизнь. Я курила. Ты ведь помнишь, что тогда у меня была эта привычка? Ты не заметил, что сейчас я не притрагиваюсь к сигарете? Я дала зарок: никогда впредь не делать этого.

– Господи, мне не по себе, – проговорил Арни, бледный и ошеломленный.

– Тогда я взбесилась. Я крушила мебель в кабинете, а при этом курила одну сигарету за другой. Вот так и возник пожар. Это все было из-за той девчонки. Вот какая я! – выкрикнула Гиацинта. – Поэтому Джеральд забрал моих детей. Мне пришлось их отдать, понимаешь? А иначе… иначе…

– Понимаю, – мягко сказал Арни. – Понимаю.

– Даже сейчас для меня не миновала опасность. И никогда, никогда не минует. Я никогда не верну себе детей. И никогда не забуду невинного мужчину, погибшего из-за меня.

Когда Арни обнял Гиацинту за талию, она положила голову ему на плечо. И в этом прикосновении не было ни страсти, ни желания – лишь стремление утешить ее.

– Это был несчастный случай, Арни, клянусь тебе. Могла загореться штора, потом огонь перекинулся на другие вещи. Или ты считаешь, что я сделала это намеренно? Скажи мне честно, прошу тебя!

– Уверен, что нет. Не понимаю, почему он обвинил в этом тебя. И так сильно переживал. В конце концов, это было даже не его здание. Я владел им.

– Джеральд устал от меня, а это дало ему повод от меня отделаться. Теперь он с удовольствием общается с детьми и ему не докучает такая зануда, как я.

– Ты – зануда?

– Так все время случается…

– Если бы это случилось со мной… Но я не буду говорить об этом сейчас.

И вдруг Гиацинту охватил страх. Что она наделала? Она схватила Арни за руки и впилась взглядом в его лицо.

– Арни! Ты никогда и никому об этом не скажешь? Не обмолвишься даже случайно? Я верю тебе, Арни! От этого зависит моя жизнь! И жизнь моих детей, если со мной случится худшее. Я не рассказала об этом даже Францине! Я боюсь, что она так разъярится, что однажды пойдет к Джеральду – и это будет для меня конец. Она презирает его.

– Гиа, выбрось из головы этот вздор. Я уже все забыл. Я никогда ничего не слышал. Ты мне ничего не рассказывала.

Вероятно, она была наивной. Наивность – ее главный недостаток, сказала как-то Францина, а Джеральд часто повторял это. Однако иногда необходимо кому-то верить.

– Я верю тебе, Арни, – повторила Гиацинта.

Он поднялся.

– Я сейчас возьму такси и отвезу тебя домой. – Он поцеловал ее в щеку. – Я готов все сделать для тебя, Гиа, и буду ждать. Я тебя не тороплю. Но ты все обдумай.