Похищенные часы счастья

ГЛАВА II Колесо счастья

— Сейчас будет говорить Гюг Картон, — сказала леди Ранкет. И, обернувшись к своей приятельнице, добавила с несколько принужденным смехом: — Смотрите, какой интерес проявляют к нему женщины, сидящие на галерее.

Она насмешливо и в то же время ревниво смотрела на подавшиеся вперед фигуры женщин; их позы и лица указывали, что они целиком поглощены личностью оратора. Ее приятельница видела Картона впервые, и по аналогии леди Ранкет вспомнила о своей первой встрече с Гюгом. С тех пор прошло уже несколько лет, но он так мало изменился за это время! Наклонившись немного, она могла видеть его все такие же густые, блестящие волосы, широкие плечи, все такую же стройную фигуру и красивые, сильные руки. Даже голос его звучал все так же — лениво, но чарующе и властно.

В парламенте Гюг Картон пользовался симпатиями, публика его баловала.

Он сел на свое место, и тотчас же леди Ранкет поспешила к выходу. Случай благоприятствовал ей. Спустившись с лестницы, она увидела Гюга, поджидающего такси.

— Гюг, — позвала она.

Он быстро обернулся.

— Валерия, как это мило с вашей стороны!

— Я могу подвезти вас, Гюг, меня ждет автомобиль.

Он колебался.

— Нет, благодарю вас. Дело в том, что я еду в одно подозрительное место, называемое Эгхэм Крессент. Виндльсгэм уговорил меня отправиться туда. Он будет ждать меня там.

— Двое повес, — сказала леди тоном легкого упрека.

Он откинул голову и звонко расхохотался.

— Что за удовольствие жить на свете, если не пользоваться радостями жизни!

— Ну, в этом отношении вы не можете упрекнуть себя, — ответила она.

— Не теряй минуты и пользуйся случаем, — все еще смеясь, проговорил Гюг, — вот мой девиз.

Он усадил ее в автомобиль, затем сам сел в такси и дал адрес шоферу.

Он вспомнил то время, когда старался бывать всюду, где только мог встретить Валерию. И общества скольких женщин искал он с тех пор!

Гюг грустно улыбнулся и тихонько присвистнул. Он устал от женщин. Теперь его манила власть. Он почувствовал ее силу и решил добиться намеченной цели.

В данную минуту он жалел, что не остался на заседании парламента и не послал Виндльсгэма ко всем чертям, тем более, что идеи Тэдди об «интересных приключениях» бывали обычно довольно неудачны. Но сегодня Тэдди пристал к нему, и Гюг обещал приехать.

Такси остановилось перед высоким домом.

Поднимаясь по ступенькам лестницы, он снова ощутил смутное чувство предубеждения к этому приключению. Он уже повернул было назад, но затем, пожав плечами, с видом не то решимости, не то покорности шагнул на площадку и позвонил.

Щеголеватый лакей открыл ему дверь, другой забрал у него шляпу и палку. Со скучающим видом Гюг осмотрел стандартную обстановку нарядного холла.

Мраморный пол был покрыт коврами, настоящими или прекрасной имитацией, по углам стояли вазы с цветами и несколько высоких пальм, круглый дубовый стол с дорогими безделушками и иллюстрированными журналами дополнял убранство. Гюг был слегка удивлен тем, что обстановкой для «интересного приключения» Тэдди Виндльсгэма служила такая приличная квартира.

— Пожалуйте сюда, сэр, — сказал лакей.

Гюг последовал за ним по устланной ковром лестнице. Опять тишина, чинная обстановка, атмосфера покоя и благопристойности.

Вдруг открылась дверь. Очевидно, она была вделана в самую стену, так как Гюг не заметил признака филенки или дверной ручки.

— Которая комната, сэр? — почтительно прошептал слуга.

— Лорд Виндльсгэм должен был встретить меня здесь, — сказал Картон.

— Я сейчас разыщу лорда.

Они стояли в узком, слабо освещенном коридоре. Слуга раздвинул портьеру и, впустив Гюга в маленькую комнату, подал ему кресло, придвинул коробку с папиросами и исчез.

Гюг взглянул на папиросы, отметил их высокое качество, улыбнулся с видом скорее недовольным и закурил.

Чувствуя себя усталым — сегодня был трудный день — Гюг откинулся в кресле с ощущением ленивого покоя.

Слабый, очень слабый звук донесся до него. Он поднял голову с большой черной подушки, прислоненной к спинке кресла, и прислушался. До него доносилось чье-то ровное дыхание: кто-то спал рядом с ним, в этом не могло быть никакого сомнения.

— Кто здесь? — воскликнул он резко, и в то же мгновение из-за стоявшего рядом кресла показалась девушка. Она была небольшого роста, очень тоненькая; в эту минуту у нее был затуманенный взгляд человека, вырванного из мира сонных грез. Она вопросительно взглянула на Гюга и, увидев незнакомое лицо, собралась покинуть комнату.

— Мне очень жаль, что я разбудил вас, — сказал он быстро. — Я не предполагал, что здесь кто-нибудь спит, но у меня появилось неприятное ощущение от присутствия в комнате кого-то постороннего, и я хотел убедиться, верно ли оно.

Он поднялся с кресла.

— Мое имя Гюг Картон, я здесь совершенно чужой.

Он ждал, что девушка в свою очередь скажет, кто она, но вместо того она спросила, затаив дыхание:

— Это вы — политический деятель, автор поэм, получивший знаки отличия в мировую войну?

— Да, это я.

Он мог бы добавить: «И я тот Дон-Жуан, который мечется в вечных поисках прекрасного, часто считает, что нашел его, но — увы! — всегда ошибается».

Гюг вынул портсигар.

— Не хотите ли остаться и выкурить со мной папиросу? Я здесь жду своего приятеля. Могу я узнать ваше имя?

— Я — Диана Лестер. Скажите мне, как зовут вашего приятеля и что вы намерены здесь сегодня делать?

Она взяла папиросу из его золотого портсигара. Гюг заметил при этом, что у нее очень красивые руки.

— Здесь делать? — повторил он за ней. — Но что здесь делают? Я совершенный профан. Виндльсгэм, мой приятель, сказал мне только, что мы отлично проведем здесь время.

Он воздержался от готового сорваться с уст пошлого комплемента — девушка выглядела такой молоденькой, такой странно-серьезной.

— Отлично проводить время, — тоже повторила тихонько Диана, — вот как они это называют, когда слишком много пьют и проигрывают в баккара все, что имеют.

«Так это попросту — игорный дом», — подумал Гюг. Он снова взглянул на Диану.

— Скажите мне, ради Бога, что вы здесь делаете? — спросил он.

Яркие пятна выступили на щеках Ди, когда она отвечала ему:

— О, я здесь почти что хозяйка. Мой отец недавно женился на владелице этого дома.

Откуда-то через открывшуюся на мгновение дверь раздался громкий смех и хриплый мужской голос воскликнул: — Ставлю на все! — затем дверь, очевидно, снова захлопнулась, так как воцарилась прежняя мягкая тишина.

— Вы хотите сказать… — начал Гюг, но в эту минуту в комнату вошел Виндльсгэм.

Он был слегка пьян и потому несколько развязен. Он бурно приветствовал Гюга, его пылающее лицо дрожало от смеха, голубые глаза весело сверкали.

Вдруг он увидел Диану.

— Алло, Ди! — воскликнул он фамильярно. — Нужно выглядеть веселее, малютка, у вас такой вид, словно вы во власти чертей.

Гюг крепко сжал его руку.

— Пойдем, Тэдди, — сказал он, чувствуя, что фамильярность его друга глубоко оскорбляет девушку, и испытывая смутное желание отомстить ему за нее. — Как насчет «интересного времяпрепровождения», которое ты мне обещал?

Он слегка оттолкнул Виндльсгэма, раскрывшего перед девушкой дверь.

— Покойной ночи, — произнес он приветливо, — постарайтесь окончить сон, который я невольно прервал.

Виндльсгэм обернулся.

— Вы, кажется, оба видели сны наяву, — проговорил он со смехом.

— Виндльсгэм любит болтать вздор, — поспешно сказал Картон, глядя на Диану.

Лицо ее было бледно, но она улыбалась. Что-то трогательное и жалкое было в этой улыбке, и Картон почувствовал себя оскорбленным за девушку.

— О, они все ведут себя таким образом, — сказала она, — покойной ночи.

Виндльсгэм взял под руку Гюга.

— Не красива, но очень мила, когда не дуется.

Он потащил Гюга в комнату, где около десятка мужчин и женщин играли в баккара, шумно представил его им и усадил в кресло рядом с собой.

Диана открыла окно и стала перед ним на колени.

Слева в мягком тумане вырисовывался Лондон с его огнями и шпицами башен, направо простиралась степь, темная и таинственная. От тенистых деревьев веяло легким теплом.

В такие вечерние часы оживали в душе Дианы тоска и томление, обострялось чувство одиночества, с новой силой разгоралась жажда счастья, которого молодость мощно требует и нетерпеливо ждет.

Уже целый месяц жила она в этом доме, где днем было разлито томящее безделье, а ночью царило тяжелое, лихорадочное веселье. Стоя сейчас у раскрытого окна, она думала о неискреннем смехе, о фальшивом мужестве, о жадности, которые, казалось, поселились здесь.

Где-то вдали пробили часы — одинокий, звенящий звук, прорезавший тихий воздух; внизу под окном легким пятном белел в темноте куст боярышника.

Диана взглянула на восток: в последнее время ей нередко случалось видеть восход солнца. Часто после ухода последних «гостей» Ивонна, заместительница Ами Лассет, приходила поболтать в комнату Ди. Между ней и Дианой установилась какая-то странная дружба: каждая из них нуждалась в поверенной и каждая только терпела другую.

Ди, с ее любовью ко всему прекрасному, было приятно смотреть на волосы Ивонны, на ее золотистые глаза; всем своим изящным обликом, бледным лицом, яркими губами и огромными зовущими глазами Ивонна напоминала ей какое-то легендарное существо: не то Изольду, не то Джиневру.

На самом же деле Ивонна была до корней волос деловой женщиной; она прекрасно знала, какую цену имеет наружность для той карьеры, которую избрала, она ненавидела труд и любила роскошь.

Как многие женщины, которые ведут образ жизни, целиком основанный на эксплуатации других, Ивонна была до мозга костей безнравственна, но внешне вполне благопристойна. Ее главной целью было хорошо выйти замуж; поэтому она держалась скромно и считала себя добродетельной женщиной, даже после того как один юноша застрелился на ее глазах, потеряв у игорного стола все свое состояние.

Ее жизненной философией было «никогда не делать самой глупостей, но не препятствовать другим совершать их».

Ивонна знала, что Ами Дассет потеряла голову из-за отца Дианы, и, желая Ами безоблачного счастья, в душе поздравляла себя, предвидя новые возможности в своей деловой карьере.

В общем она хорошо относилась к Ди: это было удобнее, так как гарантировало ее от шпионства и, кроме того, всегда лучше иметь друга, чем врага.

В этот вечер в Эгхэм Крессенте было необычно много народу; проходя по комнатам, Ивонна заметила несколько новых лиц.

— Кто этот джентльмен? — спросила она у Бесона, дворецкого, который вполне успешно соединял в своем лице роли сыщика и управляющего.

— Гюг Картон — известная личность. Его присутствие может поднять марку нашего дома, — отвечал Бенсон, — Виндльсгэм привел его сюда. Тот снова пьян. Мне, вероятно, придется повозиться с ним, он становится всегда таким шумным.

Дама с прекрасными драгоценностями и очень усталыми глазами поздоровалась с Ивонной и ответила на ее участливый вопрос:

— О, нет. Мне не везет. Я много проиграла, дорогая мадемуазель Ивонна. Пожалейте меня и утешьте.

— Не играйте больше, леди Уоралл, — сказала Ивонна. Она отлично знала, что этот совет, который должен звучать как доказательство ее честности, всегда оказывает обратное действие на игрока.

Она на минуту остановилась возле Гюга Картона и с удовольствием заметила, что он в большом выигрыше: тот, кто выигрывал в первый вечер, обычно становился здесь частым гостем. Несколько мужчин подошли к ней. Ивонна знала их всех, некоторые из них называли ее уменьшительным именем.

— Знаете, в одном из домов «для безумных игроков» была на днях облава, — сообщил ей со смехом Ранкин. — Там застали Биргесси, это может стоить ему карьеры, если только не удастся замять дело. Хорошенькие вещи придется ему рассказать на следующих выборах своим избирателям. Такие истории никогда не прощаются.

— Но другие дома так плохо управляются, не правда ли? — произнесла Ивонна надменно.

— Не в этом дело, — отозвался Ранкин. — Просто им не повезло. Это может случиться… — Он остановился; в ту же секунду погас огонь и раздалось растерянное восклицание Бенсона:

— Полиция!

Истерический смех, проклятия, возгласы, легкие крики, звон золота, хруст банкнот, шум падающих стульев — и сквозь все это слышался громкий упорный стук в какую-то отдаленную дверь.

Как только поднялась тревога, Гюг вскочил.

— Черт возьми, — пробормотал он тихонько. Он четко представлял себе, что может выйти, если его застанут в этом месте. Злобная усмешка искривила его губы. В течение нескольких минут в полицейском участке будут разбиты все его надежды на успех, на известность, на влияние.

Кто-то зажег один электрический рожок, и слабый свет осветил растерянных мужчин и плачущих женщин.

— Нет ли отсюда другого выхода? — спросил кто-то.

Бенсон насмешливо усмехнулся:

— Неужели вы думаете, что мы сидели бы здесь как стадо овец, если бы он существовал?

Гюг зажег папиросу и бесстрастно смотрел в пространство. Он подумал, что будет лучше, если его застанут подальше от игорных столов. Поэтому, выйдя из зала, он направился в уединенную комнату, где раньше застал Диану. Неожиданно ему пришла мысль, что можно было бы спастись бегством через какое-нибудь открытое окно. Гюг быстро вышел в коридор и затем поднялся вверх по лестнице, по которой в начале вечера ушла Ди. Дойдя до площадки, он услышал, что полиция входит в дом. Инстинктивно он открыл первую попавшуюся дверь, притворил ее за собою и запер на ключ.

Кто-то, стоявший у окна, промолвил очень тихо:

— Это вы?

Он узнал Диану.

— Полиция нагрянула сюда, — сказал Гюг резко. — Я хочу спастись, нет ли здесь какого-нибудь выхода?

Он схватил ее за руку.

— Ради Бога, помогите мне, если можете, — пробормотал он; все спокойствие, казалось, разом покинуло его.

Он услышал ее слегка дрожащий голос:

— Конечно, я сделаю все, чтобы помочь вам.

Смешанный гул голосов донесся до них.

— Идемте. Я покажу вам дорогу. Мы вылезем в окно, затем спустимся на крышу и сойдем по пожарной лестнице. Только быстрей.

Они стояли рядом. Он все еще держал в своей руке ее маленькую холодную ручку. Несмотря на всю свою бешеную досаду, вызванную глупым положением, в котором он очутился, Гюг ощутил легкий аромат, окутывающий Диану.

Она тихонько потянула его за руку.

— Я не могу согласиться на это, вы рискуете расшибиться, — сказал он нерешительно.

Она освободила свою руку и рассмеялась. Он уже слышал этот ее невеселый смешок.

— Как будто это имеет значение, — сказала она мягко.

Возле самого окна она остановилась.

— На мне белое платье, — объяснила она, его могут заметить.

Ди схватила темный плащ и накинула его на себя, обвязав вокруг талии обрывком ленты.

— Мы будем играть в «следуй за мной», — сказала она шепотом. — Делайте все, что буду делать я. Вы готовы? — Она выскользнула из окна. Он увидел, что пальцы ее схватились за подоконник. Послышался легкий прыжок, затем донесся ее голос:

— Прикройте отвороты вашей визитки, чтобы не было видно рубашки.

Он сделал это торопливо и неловко, затем прыгнул за парапет. Взглянув на открывшуюся внизу глубину, на узкий каменный карниз, на котором они стояли, он испытал чувство восхищения девушкой.

— Вы не могли бы справиться один, не правда ли? Обогните этот угол и увидите камень, за который сможете ухватиться.

Он следовал за ней, беспрекословно во всем повинуясь. Когда они осторожно обогнули угол дома, замолк шум голосов, доносившихся изнутри. У Гюга инстинктивно вырвался вздох облегчения.

— Мы почти у цели, — сказала Ди. — Вот крыша, откуда идет вниз пожарная лестница. Как вы думаете, они сторожат на улице? Хотя если они даже там, — добавила она успокоительно, — я заговорю с ними, а вы за это время успеете скрыться. Мы с отцом проделали однажды такую штуку, и она вполне удалась.

Гюг рассмеялся. Он с удивлением подумал, из какой среды происходит эта девушка, если побег от полиции является для нее самой обычной вещью, самым простым инцидентом, из которого следует только возможно ловче выпутаться.

Когда они достигли подножья узкой и крутой лестницы, устроенной каким-то предусмотрительным хемстедским домовладельцем на случай пожара, на улице никого не было видно.

— Итак, нам это удалось, — прошептала Ди.

— Теперь я постараюсь найти такси, — сказал Гюг.

Ди поспешно схватила его за руку.

— Нет, нет, не следует этого делать! Полиция сразу обратит внимание на вас, если вы покажетесь у Эгхэм Крессента и станете звать автомобиль. Мы должны пойти пешком и нанять его где-нибудь подальше. Так будет осторожнее.

— У вас голова сыщика или, может быть, это результат долгой практики? — заметил Гюг сухо.

Он был зол на себя за то, что поехал в этот игорный дом, за то, что попался в ловушку и должен был искать помощи у этой девушки, зол на нее за ее превосходство и за свою беспомощность; он остро чувствовал, какую недостойную роль играет.

Однако Гюг быстро взял себя в руки, хотя голос его прозвучал резко от с трудом сдерживаемого раздражения:

— Это глупая критика с моей стороны, простите меня, пожалуйста. Если бы не вы, я, конечно, попал бы в историю. Я вам бесконечно благодарен.

— Не имеет значения, — пробормотала Диана, — я хочу сказать: тому, что вы говорите, я не придаю значения.

Она замолчала, ему показалось, что в тусклом свете он видит слезы на ее глазах.

— Идите все прямо, — продолжала она так же тихо, — и дойдете до Хавэрсток Хилла. Там вы, по всей вероятности, достанете такси.

Она повернула назад. Картон схватил ее за плащ.

— А вы, — воскликнул он, — что вы намерены делать? Вам нельзя возвратиться туда, иначе вы тоже…

Своей маленькой, холодной ручкой она старалась освободить конец плаща.

— Ваши слова доказывают, как я была права, когда сказала, что ничего не значу, — проговорила Ди.

Голос ее задрожал. Гюг понял, что она готова расплакаться. Кровь бросилась ему в лицо. У него было такое чувство, как будто он ударил беззащитного ребенка, нанес ему горькую обиду.

— Послушайте, — сказал он горячо. — Я по-свински говорил с вами. Я был зол на самого себя и выместил свою злобу на вас. А вы ведь были на высоте. Я не знаю девушки, которая вела бы себя, подобно вам, особенно в отношении совершенно постороннего человека. Я ничего не знаю о ваших семейных делах кроме того, что Виндльсгэм рассказал мне, будто ваш отец женился на содержательнице игорного дома, и они отправились в свадебное путешествие. Не думаю, что вашему отцу доставило бы удовольствие узнать, что вы попались в руки полиции. Вы в отношении меня проявили большое великодушие. Не позволите ли и вы мне в свою очередь выразить вам благодарность и помочь в этом деле?

Он взял ее под руку.

— Пойдемте со мной. Если вы не согласитесь, я попросту вернусь с вами обратно, туда.

— Но куда же мы пойдем? — спросила Диана устало.

— Я все устрою, — ответил Гюг неопределенно.

На самом деле он не имел ни малейшего представления о том, что делать с Дианой; до сих пор он был всецело поглощен мыслью о собственной безопасности, но сейчас присущее ему рыцарственное чувство и глубокая благодарность к Диане за то, что она выручила его из неприятного положения, делали для него невозможным бросить ее одну, на произвол судьбы. Молча шли они по густой свежей траве. Предрассветный ветерок обвевал их лица.

— Вам холодно? — спросил Гюг.

Диана отрицательно покачала головой.

— Но вы дрожите.

— Это от нервного возбуждения, — призналась она полузастенчиво, полушутливо. — Я вся еще во власти этого необычайного приключения. Ведь это настоящее приключение — наше бегство, и то, как мы, оторванные от всего мира, в час, когда все еще спят, бредем по стене при свете потухающих звезд.

Она повернулась к нему порывистым движением.

— Как в романе! Мы с вами словно в сказке, — сказала она с какой-то ласкающей ноткой в голосе. «Причудливое маленькое создание», — подумал Гюг. Вслух же он спросил:

— Вы всегда создаете сказку вокруг каждодневных событий?

— Но ведь это нельзя назвать каждодневным событием, не так ли? — вопросом на вопрос весело ответила Диана, вся порозовев. Ее смех звучал словно колокольчик. «Слава Богу, мы не всегда живем во время мятежа», — сказал бы мой отец. Так он обычно выражался, счастливо избежав кредиторов или какой-нибудь другой неприятности. — Но чем же жить, — добавила она совсем просто после минутного колебания, — если не стараться создавать себе сказки? Ведь очень скучно жить на свете, не имея никаких иллюзий.

— Не слишком ли рано начали вы заменять действительность сказкой? — спросил Гюг рассеянно. — Разве молодость не является той единственной очаровательной порой, когда сама действительность полна интереса и нет необходимости искусственно окутывать ее дымкой романтизма?

— Если бы вам на долю выпала моя судьба, вы нашли бы в ней мало интересного, — сказала Диана. — Счета, вечное бегство от кредиторов, бедность и ненависть к окружающей обстановке — разве в этом есть очарование? Но, к сожалению, вот из чего складывается моя жизнь.

— Вы всегда жили с родными? — спросил Гюг.

— У меня нет родных, только отец, — отвечала Диана. — Но, оглядываясь теперь назад и вспоминая ту огромную ответственность, которую я несла в отношении его, я, кажется, даже рада, что мне приходилось смотреть только за ним одним.

Они дошли до конца пустыря. Длинный ряд огней, словно янтарные четки, тянулся вдоль улицы. Вдали, в темной ее глубине, два желтых глаза указывали на присутствие такси.

Гюг свистнул, и машина пришла в движение. Остановившись у фонаря, они ждали ее приближения.

— Ах, как я устала, — сказала вдруг Ди.

Гюг взглянул на девушку, и сердце его болезненно сжалось. При мигающем свете фонаря она выглядела такой маленькой и трогательной. Густые волны темных волос бросали тень на ее бледное лицо.

— Бедная маленькая девочка, — промолвил Гюг. Он отказался от мысли отвезти ее к одной знакомой, имевшей гостиницу в Актоне. Он отвезет ее к себе домой, а в гостиницу искать приюта на ночь отправится сам. Когда они доберутся до города, его квартира на Керсон-стрит будет уже не так далеко.

Шофер, взглянув на Гюга, проворчал что-то о двойной плате, о том, что он смертельно устал, но, получив вперед соверен, отворил дверцы и галантно помог войти Ди.

Гюг сел рядом с ней. Машина тронулась и быстро понеслась по пустынной дороге.

Диана повернулась к Гюгу.

— У меня что-то с ногой, — сказала она, — на мне были тоненькие туфельки и, видимо, они совершенно стерлись.

При свете фонаря в автомобиле она стала внимательно разглядывать одну из туфель: это был теперь жалкий, совершенно изорванный и испачканный клочок голубого шелка.

— Вы ссадили себе ногу? — быстро спросил Гюг.

— Да, кажется, — отвечала Ди, — но это сущие пустяки.

В следующее мгновение она уже спала, беспомощно раскачиваясь из стороны в сторону от толчков машины. Изорванная туфелька лежала у ее ног.

Гюг посмотрел на часы: было около трех.

Причудливый бледный свет занимающейся зари разливался кругом; золотой луч солнца прорезал лиловые тучи, словно меч, одержавший победу над чудовищем.

Этот луч коснулся лица Дианы. Гюг осторожно поддерживал ее, защищая от толчков. Голова ее откинулась на его плечо. Он видел мягкие тени, которые длинные ресницы бросали на бледные щеки. Теперь он впервые рассмотрел ее лицо и отметил его очарование.

Она спала, словно ребенок, прижавшись к нему, положив голову ему на плечо. Ветер ворвался в открытое окно и, растрепав пряди ее густых шелковых волос, щекотал его щеку. Гюг снова ощутил тот же легкий аромат, который окутывал ее в комнате.

Он смотрел на Диану, на блестящие волосы, разделенные, словно у мальчика, на косой пробор, на темные ресницы, на красивый изгиб губ. Она казалась совсем маленькой, беспомощной. И он подумал о том, что может ждать ее в жизни.

Словно почувствовав на себе его пристальный взгляд, Диана вздрогнула, открыла глаза и выпрямилась.

— Как, уже утро? — воскликнула она.

Он рассмеялся ее удивлению.

— Как свежо все вокруг, какой чудесный, чистый воздух! Кажется, что вся природа обновилась, не правда ли?

Она высунулась в окно, ветер развевал ее волосы. В лучах восходящего солнца она выглядела каким-то духом зари, полным жизни и вечной молодости.

С веселым смехом Ди опустилась на свое место рядом с Гюгом.

Гюг, глядя на нее, тоже улыбнулся.

— Великая вещь молодость! Я чувствую себя сейчас столетним стариком и уверяю вас, что самый прекрасный восход солнца не вызовет у меня возгласа восторга.

— Сейчас я мечтаю вовсе не о красоте природы, а о завтраке, — призналась она.

— Вы будете его иметь через пять минут, — сказал Гюг, зевая, — еще один поворот, и мы дома.

Он открыл дверь английским ключом, повел ее вверх по лестнице, затем открыл другую дверь.

— Наконец мы в полной безопасности, — произнес он, устало улыбаясь.

В камине еще не потух огонь, окна были широко открыты, на накрытом к завтраку столе стояли кофейный прибор, цветы жимолости и нарциссы в высоком бокале.

— Теперь примемся за завтрак, — сказал Гюг.

— Я сварю кофе, — воскликнула Ди радостно. — Я прекрасно умею готовить его!

Гюг зажег спиртовку и внимательно посмотрел на Ди.

— У вас удивительно свежий вид, — сказал он тоном легкой зависти. Она обернулась и бросила ему веселую улыбку.

— Я все еще во власти приключения. Я переживаю его всем своим существом.

Казалось, вся она излучает молодое веселье, радость жизни, яркие краски.

Гюг заставил ее выпить перед завтраком бокал шампанского и весело чокнулся с ней.

— Я пью за наше приключение, — сказал он.

Глаза Дианы над краем бокала улыбнулись ему.

В комнату ворвался солнечный луч; он позолотил волосы Дианы и засверкал в гранях хрусталя.

Еда и шампанское оказали свое действие. Гюг испытывал сейчас чувство реакции после неприятных переживаний этой ночи, он снова ощутил радость жизни, наслаждения от созерцания красоты.

Он был спасен: ему не придется фигурировать в этом грязном деле, исчезла преграда на пути к известности и славе, а тут, перед его глазами, сама юность, казалось, приветствовала его и звала забыть все заботы.

Он подошел к Ди и зажег ее папиросу, в ее поднятых на него глазах дрожали золотые огоньки.

— Что мы будем сейчас делать? — спросил он, все еще стоя возле нее.

Ди показала ему свою маленькую ножку в испачканном шелковом чулке.

— Если бы я могла принять сейчас ванну и лечь спать, — сказала она. — Я не знаю, как быть с целым рядом вещей! Например, мой туалет! Посмотрите, мои чулки (правда, не из настоящего шелка, но совсем шелковые на вид!) совершенно разорвались; и потом — как я буду расхаживать завтра утром в вечернем платье?

— Зачем задумываться о завтрашнем дне, — воскликнул Гюг, — разве недостаточно хорош сегодняшний, вернее, сегодняшняя ночь?

Он опустился перед ней на колени и нежно взял в свои руки ее маленькую ножку.

— Ди, — произнес он неуверенно.

Она встретила его взгляд, ресницы ее дрогнули, глаза широко раскрылись.

Где-то под окном на дереве сонно чирикнула птичка. Этот звук из внешнего мира ворвался в атмосферу, вдруг ставшую напряженной.

— Слышите, птичка бранит вас. Она будто хочет сказать: «как, вы еще не спите?» — вот она снова чирикает!

Эти простые слова, этот слабый будничный звук нарушили настроение.

Гюг быстро вскочил на ноги.

— Докурите прежде всего вашу папиросу, — предложил он любезно.

Диана не заметила перемены в его голосе. Она подошла к окну и высунула голову навстречу солнцу.

— Разве это не чудесное время, — сказала она, — когда все еще спят и кажется, что весь мир принадлежит только нам одним!

Он угрюмо кивнул головой: ее невинная жизнерадостность теперь раздражала его.

— Я не могу оставаться здесь дольше, — произнес он сердито, — есть вещь, называемая приличием. Его требования всегда скучны и убивают всякие эмоции.

Она быстро подошла к нему.

— Вы сердитесь? — спросила она, глядя ему в глаза. — Что я сделала? Может быть, я в чем-нибудь провинилась перед вами?

Гюг, все еще нахмурившись, пристально смотрел на нее. По какой-то причине, объяснить которую он не мог бы и сам, ему хотелось сделать Диане больно, отомстить ей за то чувство беспокойства и неудовлетворенности, которое он испытывал.

— Нисколько, — проговорил он, стараясь не встретиться с ее испуганным, вопросительным взглядом, — подумал только, что вы поступаете неосторожно, обнаруживая ваше здесь присутствие, вот и все.

— Но ведь вы сами привезли меня сюда! — воскликнула Ди с отчаянием в голосе. — Разве есть что-нибудь особенное в моем присутствии здесь? Вы ничего не говорили…

— Я вел себя по-свински в отношении вас, — сказал Гюг в порыве внезапного раскаяния. — Конечно, в вашем присутствии здесь нет ничего особенного, ведь не было другого места, куда бы вы могли поехать. Диана, не огорчайтесь, прошу вас! Я употребил глупое выражение, вот и все.

Ее широко раскрытые глаза все еще были устремлены на него.

— Нет, вы это думали, — промолвила она тихонько.

— Клянусь, что нет, — вскричал Гюг в ужасе, что она ему не верит.

Диана прошла вглубь комнаты, он последовал за ней.

— Диана, — это звучало почти просительно.

Она улыбнулась ему слабой, неуверенной улыбкой, но он принял ее за знак примирения.

— А теперь я пойду приготовить вам свою комнату, — сказал Гюг. — Подождите здесь. Делайте все, что вам вздумается. Я не заставлю вас долго ждать.

В дверях спальни он обернулся. Диана подошла к пианино, взяла с этажерки ноты, положила их на пюпитр и стала тихонько напевать, сама себе аккомпанируя. Это была любовная песенка из «Кармен». Гюг стоял и смотрел на нее. Его лицо отражалось в старинном квадратном зеркале, висевшем над пианино.

Несмотря на свой архисовременный вид, Гюг вполне заслуживал данное ему прозвище Аполлона. В двадцать лет он был очень красив, но имел несколько изнеженный вид; сейчас же, к сорока годам, печать мужественности и следы пережитых чувств придавали его лицу особое благородство.

Глядя на Диану, он почувствовал вдруг, что она за ним наблюдает, поднял глаза и встретился в зеркале с ее смеющимся взглядом.

— Значит, вы знали, что я здесь? — сказал он, быстро подходя к ней.

— Я пела для вас, — сказала она, наклонив голову, — разве вы не почувствовали этого, о, бессердечный Дон-Жуан!

— Мне очень жаль, что я не знал этого, — ответил он поспешно, — спойте еще раз, может быть, вы не обманетесь в своих ожиданиях.

— Эта песня нуждается в аккомпанементе, — сказала Ди. — Чудесная музыка, не правда ли? Она как будто проникает в кровь и зажигает жизнь! Я слышала «Кармен» во Франции и Испании.

Гюг снял ее руки с клавишей.

— Пойте, я буду играть, — сказал он.

— Вам нельзя, — сказала она, и ее лицо задрожало от смеха, — в этот час ночи. Я хотела сказать — утра. Могут войти…

— Никто не может войти, — поспешил он ее уверить. — Хозяин квартиры — единственный человек в доме, кроме нас (мой слуга не ночует сегодня дома), но он не услышит, а если услышит кто-нибудь с улицы, то подумает, что это я занимаюсь по утрам музыкой.

Он бравурно заиграл песнь тореадора. Диана слушала, стоя рядом с ним, губы ее были полуоткрыты, глаза сверкали.

— Где бы раздобыть кастаньеты? — воскликнула она.

Она окинула взглядом комнату, подбежала к столу и, схватив два пучка нарциссов, прикрепила их к волосам; ее маленькое личико выглядело вызывающе под цветами.

— Ну, вот, — воскликнула она, — накинув на плечи в виде шали шелковый платок, лежавший на кушетке. — Начните сначала.

Гюг сыграл вступительные такты, и Диана начала исполнять знаменитый танец.

Он смотрел на нее сквозь опущенные веки.

Она казалась сейчас пламенем, порывом, экзотическим цветком, в каждом ее движении, в развевающихся волосах, в полуоткрытых губах искрилась радость жизни.

— Пойте, — сказал он ей тихим голосом, играя вступление к песне любви.

Голос Дианы привел его в изумление — в нем слышалась глубина и сила. Это был, правда, необработанный, но выдающийся голос.

Опьяняющий запах нарциссов стал сильнее, как будто бьющие через край жизненные силы Дианы оказывали влияние даже на цветы.

Гюг прекрасно играл. Музыка, радость, любовь, казалось, заполнили комнату. Последние ноты прозвучали, как любовный призыв, и Диана, обессиленная, бросилась на кушетку. Гюг приблизился к ней; она взглянула на него, все еще во власти музыки.

— Кармен! — сказал он сдавленным голосом.

— Дон-Жуан! — воскликнула она, смеясь.

Он схватил ее за руки. Он вспомнил поездку домой в предрассветной мгле, сонное лицо Дианы, прижавшееся к его плечу, ее полураскрытые губы, ее беспомощный вид.

Тогда она была так близко. Он поднял руку и обнял ее.

— Кармен! — повторил он вдруг охрипшим голосом.

Гюг увидел, как краска сбежала с пылающего лица Дианы, почувствовал, как бешено забился пульс под его рукой, как вся она задрожала от его легкого прикосновения. Его глаза остановились на ее губах, готовых к поцелую. Он понял, что победил. Но в эту минуту с улицы раздался смех и голос Виндльсгэма, зовущий его по имени.