Похитители снов

12

На следующее утро Блу штудировала летний список литературы, когда Джими, ее тетка, пронесла через комнату тарелку, полную тлеющих растительных остатков. Джими, мать Орлы, была такой же высокой, но в несколько раз шире. Она также обладала грацией Орлы, иными словами, стукалась бедрами обо все предметы мебели. И каждый раз приговаривала «да чтоб тебя» и «провались оно». Это звучало хуже, чем настоящие ругательства

Блу подняла мутные глаза от страницы. Ноздри у нее защипало от дыма.

– Что ты делаешь?

– Окуриваю, – ответила Джими.

Она поднесла тарелку к парусиновым деревьям, которые Блу приклеила на стены, и подула на дымящиеся травы, чтобы направить дым на коллажи.

– Эта ужасная женщина оставила повсюду массу негативной энергии.

«Ужасная женщина» – это была Нив, сводная тетка Блу, которая исчезла некоторое время назад, после занятий черной магией на чердаке. А окуривание представляло собой использование дыма позитивных трав, способных изгнать «плохую» энергию. Блу всегда считала, что есть гораздо более продуктивные способы добиться благосклонности растений, нежели поджигать их.

Джими помахала лавандой и шалфеем перед носом у племянницы.

– Священный дым, очисти душу этой девушки, что сидит передо мной, и придай ей здравого смысла.

– Эй! – запротестовала Блу, садясь. – Я считаю себя достаточно благоразумной, спасибо! Там что, полынь? Вообще-то я занята.

Джими часто говорила, что полынь усиливает ее экстрасенсорные способности. Она, очевидно, не возражала против временного изменения сознания. Мрачно, совсем как Орла, она произнесла:

– Нет. Твоя мать мне бы не позволила.

Блу мысленно поблагодарила Мору. Ганси и Адам собирались заехать на Фокс-Вэй, и меньше всего ей хотелось отвечать за то, что у них помутится в голове. Блу также задумалась, собирается ли Адам извиняться.

– В таком случае, – сказала Блу, – не окуришь ли заодно и мою кладовку?

Джими нахмурилась.

– Нив там побывала?

– С ней никогда не угадаешь.

– Тогда я произнесу дополнительную маленькую молитву.

Маленькая молитва оказалась длиннее, чем думала Блу, и спустя несколько минут она спаслась бегством от дыма. Выйдя в коридор, девушка обнаружила, что Джими уже отворила дверь на чердак, намереваясь окурить прежнее обиталище Нив. Выглядело это как приглашение.

Посмотрев по сторонам, Блу зашагала вверх по лестнице. Немедленно сделалось теплее и чем-то завоняло. Неприятный запах асафетиды, защитного магического средства, которым пользовалась Нив, всё еще пропитывал эту часть дома, и летняя жара на чердаке отнюдь не улучшила ситуацию.

На верхней площадке Блу поколебалась. Большинство вещей Нив еще оставались на чердаке, однако они были свалены в коробки, стоявшие на матрасе поверх покрывала – их собирались окончательно убрать. С наклонных грубых стен сняли все маски и символы, свечи аккуратно сложили фитилем вниз в пластмассовый контейнер. Но зеркала Нив – двух больших трюмо, установленных точно друг против друга, – никто не трогал. И глубокую черную миску, стоявшую на полу рядом с ними. Этой миской Нив пользовалась для прорицаний.

Днище было гладким от недавно налитой в нее жидкости, пусть даже Нив не появлялась на чердаке почти месяц. Блу понятия не имела, кто еще мог воспользоваться миской. Она знала, что Мора, Персефона и Калла в целом неодобрительно относились к этому ритуалу. Теоретически техника была проста: гадающий смотрел в зеркало или в темную миску, полную жидкости, мысленно погружался в то, что находилось на другой стороне, и видел в отражении будущее или какое-нибудь иное место.

На практике – Мора сказала дочери, что это непредсказуемо и опасно.

«Душа, – объяснила она, – уязвима, когда находится вне сознания».

Когда Блу видела эту миску в последний раз, Нив рассматривала в ней некое место, лежащее на силовой линии. Возможно, оно находилось где-то в Кабесуотере. Когда Блу отвлекла ее, то поняла, что Нив овладело темное существо, которое она обнаружила на той стороне.

И теперь, стоя на удушливо жарком чердаке, Блу вздрогнула. Было нетрудно забыть ужас, которым сопровождались поиски Кабесуотера. Но блестящий кружок на дне миски мгновенно воскресил его в памяти.

«Кто же пользовался тобой?» – задумалась Блу.

И, разумеется, это была лишь одна половинка вопроса.

Вторая гласила: «И что ты ищешь сейчас?»

Ронан Линч верил в рай и ад.

Однажды он видел дьявола. Это было утром, в Амбарах, когда солнце прогнало туман, выжгло прохладу и опалило землю, так что всё заблестело от жара. В этих полях, лежавших среди холмов, никогда не становилось по-настоящему жарко, но в то утро воздух буквально потел. Раньше Ронан не слышал у скота одышки. Коровы, покрывшиеся пеной, пыхтели и высовывали языки. Мать послала Ронана загнать их в сарай.

Ронан подошел к раскаленной железной калитке и заметил в сарае отца. Метрах в четырех от него стоял красный человек. Не совсем красный – скорее, раскаленного оранжевого цвета, как муравей. И не совсем человек: у него были рога и копыта. Ронан до сих пор помнил чуждость этого существа – и каким реальным оно казалось. Все карнавальные костюмы в мире, все рисунки в книжках передавали его черты неправильно. Люди забывали, что дьявол – животное. Глядя на красного человека, Ронан был потрясен сложностью его облика, тем, сколько удивительных частей плавно двигались в гармонии, совсем как у самого Ронана.

Ниалл Линч держал в руке пистолет – Линчи владели удивительным количеством оружия всех калибров, – и, в ту самую секунду, когда Ронан открыл калитку, отец тринадцать раз выстрелил красному существу в голову. Дьявол, целый и невредимый, затряс рогами, продемонстрировал Ниаллу Линчу свои гениталии и исчез. Этот образ так и не изгладился из памяти Ронана.

Так он стал чем-то вроде евангелиста наоборот. Правда горела и росла в нем, и в его воле было ни с кем ей не делиться. Никто не должен видеть ад, пока не попадет туда. Никто не должен сосуществовать с дьяволом. Столько наставлений в вере пошли прахом, как только они перестали быть нужны, чтобы верить.

Настало воскресенье – и, как всегда, Ронан отправился в церковь Святой Агнессы. Ганси с ним не было – он принадлежал к какой-то религии, которая требовала посещать церковь только на Рождество, – зато Ной составил ему компанию. Ной при жизни не был католиком, но в последнее время решил обрести Бога. Никто в церкви не замечал его – возможно, Бог тоже, – но Ронан, на правах человека, которого Господь, вероятно, также игнорировал, не возражал против общества Ноя.

Ронан мрачно миновал широкий старый портал и зачерпнул святой воды из чаши, пока певчие, прищурившись, наблюдали за ним. Он окинул взглядом скамьи в поисках Диклана. Это дьявол гнал Ронана в церковь каждое воскресенье, а на семейную скамью рядом с Дикланом его гнал брат Мэтью.

Старший брат сидел в заднем ряду, положив голову на спинку передней скамьи и закрыв глаза. Как всегда, он был одет парадно: невинно-белая рубашка с воротничком, туго завязанный узел освященного галстука, смиренно выглаженные брюки. На этой неделе, впрочем, Диклан, как зомби, щеголял синяками под обоими глазами. Вдобавок у него были пугающе красный, зашитый порез на скуле и недвусмысленно сломанный нос.

У Ронана сразу улучшилось настроение. Он брызнул святой водой со своих еще влажных пальцев в лицо Диклана.

– Что с тобой стряслось?

Две женщины, сидевшие тремя рядами дальше, зашептались. На заднем плане забормотал орган.

Диклан не открывал глаза.

– Грабители, – буркнул он, прилагая минимум усилий и приоткрывая рот лишь настолько, чтобы оттуда смогло вырваться это слово.

Ронан и Ной переглянулись.

– Да ладно, – сказал Ронан.

Для начала, дело происходило в Генриетте. Точка. Здесь никого не грабили, а если грабили, то не избивали. А если кого-то всё-таки могли избить, то точно не братьев Линч. В Генриетте мало кто был хуже Ронана – и этот единственный человек предпочитал носиться в маленьком белом «Мицубиси», а не грабить двух оставшихся Линчей.

– Что украли?

– Ноутбук. Немного денег.

– И твое лицо.

Диклан в ответ просто втянул воздух – медленно и осторожно. Ронан опустился на скамью, Ной устроился рядом с ним, на самом краешке. Положив подушку для коленопреклонений на пол, Ронан ощутил едкий антисептический запах больницы, исходящий от брата. На мгновение сбитый с толку, он затаил дыхание.

Ронан встал на колени и опустил голову на руки. Перед глазами у него маячила картинка – окровавленная монтировка, лежавшая рядом с убитым отцом. «Я пришел слишком поздно, прости, прости. Я много чего могу сделать, но почему я не могу изменить…» Под приглушенные разговоры вокруг он сосредоточился на лице старшего брата, безуспешно пытаясь представить человека, способного избить Диклана. Всыпать одному из Линчей был в состоянии только другой Линч.

Истощив эту линию мыслей, Ронан ненадолго отдался привилегии ненавидеть себя, как всегда бывало в церкви. Он находил нечто приятное в признании этой ненависти. Ему приносил облегчение этот маленький подарок, который он делал себе каждое воскресенье.

Спустя минуту подушка выгнулась, потому что к ним присоединился Мэтью. В любом случае, Ронан догадался бы о присутствии брата по тяжелому запаху одеколона, которого, по мнению младшенького, требовал поход в церковь.

– Привет, братик, – шепнул Мэтью.

Ему единственному сходило с рук, когда он называл Ронана «братик». Мэтью Линч был настоящий медвежонок – коренастый, массивный, серьезный. Его голову покрывали мягкие золотые кудри, совершенно не похожие на волосы других членов семьи, а идеальные зубы – черта всех Линчей – обнажались в добродушной улыбке, сопровождаемой ямочками на щеках. У Мэтью было два типа улыбки. В одном случае он застенчиво наклонял голову, появлялась ямочка, а затем хоп, улыбка. В другом случае – лукавый взгляд, а потом хоп, заразительный смех. Женщины всех возрастов называли Мэтью «очаровашкой». Мужчины всех возрастов называли его «дружище». Мэтью не удавалось многое из того, что удавалось старшим братьям, но в отличие от Диклана и Ронана он всегда честно старался.

Ронану снились тысячи кошмаров о том, как с Мэтью что-то случается.

Младший Линч бессознательно оставил на скамье достаточно места для Ноя, но не поздоровался. Ронан некогда спросил у Ноя, нарочно ли он остается невидимым, и тот, с явной обидой в голосе, загадочно ответил: «Не сыпь мне соль на рану, блин».

– Видел лицо Диклана? – шепотом спросил Мэтью у брата.

Скорбно играл орган.

Диклан ответил – тихо, чтобы не нарушать порядок:

– Вообще-то я здесь.

– Его грабанули, – объяснил Ронан.

Как будто правда была болезнью, которая, по мнению Диклана, могла его убить.

– Иногда, когда я звоню тебе, – проворчал Диклан странным низким голосом, происходившим от того, что он пытался не двигать ртом в процессе, – я действительно хочу, чтобы ты ответил.

– Мы разговариваем? – уточнил Ронан. – Сейчас происходит именно это?

Ной ухмыльнулся. Вид у него был не слишком благочестивый.

– Кстати говоря, Джозеф Кавински – не тот человек, рядом с которым я готов тебя видеть, – добавил Диклан. – Не фыркай. Я серьезно.

Ронан вложил в ответный взгляд как можно больше презрения. Какая-то женщина протянула руку через голову Ноя и ласково погладила кудрявую голову Мэтью, прежде чем двинуться дальше по проходу. Видимо, ей было всё равно, что ему уже пятнадцать – впрочем, ничего страшного, ему тоже было всё равно. Ронан и Диклан наблюдали за ним, как гордые родители, любующиеся отпрыском в зените славы.

Диклан повторил:

– Это реально опасно.

Старший Линч, очевидно, полагал, что год разницы дает ему особенно глубокие познания по части злачных мест Генриетты. Он имел в виду следующее: известно ли Ронану, что Кавински наркоман?

Ной шепнул на ухо Ронану:

– Наркотики и скорость – это синонимы?

Ронан промолчал. Он сомневался, что этот разговор уместен в церкви.

– Я знаю, ты думаешь, что ты настоящий отморозок, – продолжал Диклан. – Но поверь, ты далеко не такой крутой, каким себя считаешь.

– Иди к черту, – огрызнулся Ронан в ту самую секунду, когда у задних дверей появились мальчики-алтарники.

– Ребята, – умоляюще сказал Мэтью. – Ведите себя благочестиво.

Диклан и Ронан замолчали. Они молчали во время первого гимна, которому Мэтью радостно подпевал, во время чтения Евангелия, когда Мэтью мило улыбался, и во время проповеди, которую Мэтью незаметно проспал. Они молчали во время причастия, когда Ной остался сидеть на скамье, Диклан захромал по проходу за облаткой, Ронан закрыл глаза, ожидая благословения – «пожалуйста, Господи, что я должен понять о самом себе?» – а Мэтью покачал головой, глядя на вино. Они молчали во время последнего песнопения, когда священник и алтарники вышли из церкви.

Во дворе они увидели девушку Диклана, Эшли, которая ждала на дорожке. На ней было нечто с первой страницы «Пипл» или «Космополитан», волосы переливались соответствующим блондинистым оттенком. В каждом ухе у Эшли красовались три крошечные золотые сережки. Она, казалось, не обращала никакого внимания на то, что Диклан обманывал ее, а Ронан ненавидел. По правде сказать, она тоже ненавидела Ронана.

Он криво улыбнулся.

– Боишься загореться, если войдешь?

– Я отказываюсь участвовать в церемонии, которая не предполагает равных духовных возможностей для женщин, – парировала Эшли.

Она, впрочем, избегала взгляда Ронана, говоря это, и не смотрела на Ноя, хотя тот тихонько хихикнул.

– Вы заказывали свои убеждения по одному каталогу? – поинтересовался Ронан.

– Ронан… – начал Диклан.

Тот достал ключи от машины.

– Я уезжаю.

Он обменялся с Мэтью особым рукопожатием, которое они изобрели четыре года назад, и напоследок посоветовал старшему брату:

– Берегись грабителей.

Участвовать в уличных гонках Ронану Линчу было не так легко, как все думали. Большинство людей соблюдают скоростной режим. Из-за негативных откликов, который получает дорожная агрессия, большинство водителей либо слишком осторожны, нерешительны, принципиальны, либо слишком невнимательны, чтобы заметить провокацию. А те, кто не прочь сорваться со светофора и поиграть в обгон, обычно сознают, что их автомобили для этого не предназначены. Короче говоря, хорошие гонщики на дороге не валяются. Их надлежит культивировать.

Именно так Ронан Линч и находил себе неприятности.

Для начала – машина поярче. Ронан часами сновал в потоке транспорта, будучи обладателем единственного черного автомобиля среди машин, похожих на конфеты. Он искал комби и двухместки. Почти никогда не гонялся с кабриолетами. Никто не любит, когда волосы путаются от ветра. Виш-лист уличного гонщика: побольше дополнительных прибамбасов, зияющее выхлопное отверстие, заниженная посадка (почти пузом по асфальту), здоровые воздухозаборники, тонированные передние фары, языки пламени на крыльях. И задний спойлер. Чем больше он походил на рукоятку для подъема машины, тем лучше. Очертания бритой головы в салоне или заломленной набок шляпы также многое сулили, как и рука, свешенная за окно. В идеале – загорелая и держащаяся за зеркальце. Грохочущие басы были сигналом к битве. Как и стильные номера, лишь бы буквы не складывались в какую-нибудь ванильную пошлость. Наклейки на бампере обычно вызывали неприятные ассоциации за исключением логотипа какой-нибудь студенческой радиостанции. И да, лошадиные силы были ни при чем. В половине случаев за рулем лучших спортивных машин сидели пожилые банкиры, которые сами боялись того, что скрывалось под капотом. Раньше Ронан избегал и автомобилей с несколькими пассажирами, полагая что одинокий водитель более склонен вжать педаль газа в пол на светофоре. Но теперь он знал, что правильный пассажир способен раскачать даже очень кроткого водителя. Ронан просто обожал, когда какой-нибудь смуглый тощий пацан наполовину вывешивался из полудохлой красной «Хонды», битком набитой его корешами.

Так всё и начиналось. Выстроиться на светофоре. Встретиться взглядом с противником. Выключить кондиционер, чтобы обеспечить машине дополнительную лошадиную силу. Запустить мотор. Опасно улыбнуться.

Так Ронан находил себе неприятности за исключением тех случаев, когда неприятностью был Кавински. Кавински сам его находил.

После церкви Ронан и Ной поехали в сторону того чертовски престижного района, где жили Кавински и его мать. Ронан мельком подумал, что мог бы сунуть вынесенные из сна солнечные очки в почтовый ящик Кавински или прицепить их за щетку на стекле «Мицубиси». Кондиционер «БМВ» работал на полную мощность, учитывая лютую полудненную жару. Цикады орали друг на друга. Тени не было нигде.

– Компания, – сказал Ной.

Кавински поравнялся с «БМВ» на перекрестке. Светофор над их головами загорелся зеленым, но улица за спиной была пуста – ни одной машины. У Ронана вдруг вспотели ладони. Кавински опустил окно. Ронан тоже.

– Пидор, – сказал Кавински и нажал на газ.

«Мицубиси» взревел и слегка задрожал. Это был великолепный и ужасный зверь.

– Русский, – ответил Ронан.

Он тоже нажал на газ. «БМВ» завыл, чуть ниже тоном.

– Давай не будем ругаться.

Открыв ящичек, Ронан достал оттуда очки, которые приснились ему накануне, и бросил их сквозь открытое окно на пассажирское сиденье Кавински.

Светофор загорелся желтым, затем красным. Кавински взял очки и принялся их рассматривать. Затем он наполовину спустил с носа те, которые были на нем надеты, и снова уставился на брошенные Ронаном. Тот с удовольствием отметил, что новая пара была практически точной копией оригинала. Единственное, в чем он ошибся, так это сделал их капельку темнее. Несомненно, Кавински, спец-фальсификатор, должен был оценить подарок.

Наконец Кавински скользнул взглядом по Ронану. И хитро улыбнулся. Ему понравилось, что Ронан понял суть игры.

– Отлично, Линч. Где ты их взял?

Ронан тонко улыбнулся. И выключил кондиционер.

– Так теперь и будет?

Светофор напротив загорелся желтым.

– Да, – ответил Ронан.

Светофор над ними стал зеленым. Без дальнейших проволочек оба автомобиля сорвались с места. Две секунды «Мицубиси» держался впереди, затем Кавински переключил скорость с третьей на четвертую.

А Ронан нет.

Он просто пролетел мимо.

Когда он приблизился к повороту, Кавински дважды просигналил и сделал неприличный жест. А потом Ронан потерял его из виду. Он летел к Монмутской фабрике.

Глядя в зеркало, он позволил себе тончайшую улыбку.

Вот что значило быть счастливым.