Покажи мне звёзды

✦ 2 ✦

В шесть пятнадцать звонит будильник. Снаружи еще так темно, что я не стала выключать лампы, которые всегда оставляю включенными по ночам. Чуть погодя в компании с первой кружкой кофе я уже сижу за компьютером, чтобы приступить к ежемесячной колонке для одного аптечного журнала, которую надо сдать до понедельника. Прежде чем начать, я быстро отправила свою статью про Аннемари и Сару Яну Бремеру, затем закрыла электронную почту и создала новый, чисто-белый документ под семьдесят пять или восемьдесят строчек ипохондрического нытья. Воображаемый больной хорошо заходит у читателей аптечного журнала, и пока никто не догадывается, что за личиной Хериберта Балдауфа, который в этом месяце в рекордные сроки выдумывает себе из легкой головной боли опухоль мозга, скрывается двадцатидвухлетняя девушка, думаю, я могу продолжать. Это тоже не та работа, которую я бы любила всей душой. А если точнее, я все еще не уверена, что мне кажется худшим вариантом: ипохондрия или поп-звезды.

Около одиннадцати часов вибрирует мобильный, и, стоит мне увидеть, кто звонит, я радостно его хватаю. Бремер. Если он так быстро перезвонил, очевидно, ему понравилась моя задумка.

– Алло?

– Не могли бы вы срочно приехать в редакцию?

– Сейчас? Конечно, я… а в чем дело?

– Хорошо. До встречи. – С этими словами он кладет трубку.

И что это было? Сбитая с толку, я уставилась на свой телефон. Голос Бремера звучал… рассерженным. Определенно не так, как если бы он хотел похвалить меня за чутье на интересные темы. Может, он, как Дана, считает овец скучными? Но из-за этого он бы не вызывал меня в редакцию. Что, черт побери, стряслось?

С колотящимся сердцем я выключаю компьютер, кладу смартфон в сумку, накидываю плащ и натягиваю на уши шапку. Теперь перчатки – зима еще даже не наступила, но Гамбург уже в середине октября склонился под жутким мокрым снегом – затем захлопываю за собой дверь квартиры и сбегаю вниз по ступенькам.

Может быть, речь об интервью с Кристиной? Бремер с утра перечитал его еще раз, а я что-то упустила?

Как бы я ни ломала себе голову, но в ней не возникает ни одной догадки, что же может быть настолько трагичным, чтобы срочно вызывать меня, а просто не пометить нужный кусок и переслать мне для повторной доработки.

Зайдя в редакцию, ищу глазами Дану, одновременно пытаясь пальцами пригладить растрепавшиеся волосы. Она сидит за тем же рабочим местом, что и вчера, и, поймав мой взгляд, удивленно вскидывает брови. Прежде чем столкнуться с тем, что скажет мне Бремер, я подбегаю к ее столу – возможно, ей известно больше, чем мне.

– А ты что здесь делаешь? – спрашивает Дана. – Я думала, ты не собиралась больше заглядывать на этой неделе.

– Бремер позвонил, – полушепотом объясняю я. – Хотел, чтобы я срочно приехала, притом звучал он почему-то не особенно дружелюбно. – Я неуютно кошусь на дверь в конце просторного офиса, игнорируя несколько направленных в мою сторону взглядов. – У тебя, случайно, нет предположений, чего он хочет?

Дана мотает головой. Теперь она выглядит заинтригованной.

– Еще раз тебя поздравить? За ожидаемый взлет продаж?

– Я же сказала, голос у него был, скорее, недовольный. – Я крепче сжимаю ремешок сумочки на плече. – Ну, что ж, сейчас узнаю.

– Наверняка что-нибудь безобидное.

Нервно ответив на ее улыбку, я пересекаю офис, чтобы постучать в дверь кабинета Бремера.

– Да? – Ян Бремер поднимает взгляд, когда я просовываю голову в дверь кабинета, и откидывается в своем массивном черном кресле. – Ну, вы все-таки поспешили.

Он разглядывает меня, словно таракана, который только что быстро-быстро выполз из канализации, и мне с трудом удается удержать на лице улыбку.

– Присаживайтесь. – Откашлявшись, он отрывается от своего компьютера и поворачивается так, чтобы смотреть на меня поверх скрещенных домиком пальцев. Я неуверенно опускаюсь на стул перед его рабочим столом. Так напряжена я не была даже пару месяцев назад, когда сидела на этом же стуле, нанимаясь на должность внештатного сотрудника.

– Интервью с Кристиной Аткинс, – начинает Бремер, а я сжимаю зубы. Значит, дело правда в нем. Ясно. А в чем же еще? Он бы вряд ли решил при личной встрече обсудить со мной, почему я не окрестила королеву Сильвию анорексичкой. – Интервью с Кристиной Аткинс было проектом, подготовленным вами по собственной инициативе. Поэтому я не могу винить вас в том, что вы запороли такую значительную работу.

Запорола? Почему это запорола?

– Несмотря на это, я ожидал, что вы прибегнете к помощи более опытных коллег, если поймете, что вам не под силу такая задача, как эта.

Мне нужно было попросить о помощи? Но…

– После того как я вчера прочел интервью, в режиме онлайн тут же было объявлено, что оно выйдет в следующем печатном выпуске. Мне казалось, я вам об этом сообщил?

– Да, вы… – непонимающе начинаю я, но закончить он мне не дал.

– В этом случае вы наверняка можете себе представить, какой ущерб будет нанесен великолепному имиджу нашего журнала, если уже заявленная статья не будет опубликована? Особенно когда речь о статье такого масштаба?

– Но почему…

– Я признаю, что, когда я читал это интервью, мне в глаза не бросилось ничего, что заставило бы Кристину Аткинс отозвать свое согласие на публикацию, но, видимо, я поторопился. Нет, я, безусловно, поторопился. Вы еще очень молоды и не настолько знакомы с процессом работы в такой большой редакции…

– Не могли бы вы мне сейчас хотя бы объяснить, в чем конкретно заключается проблема? – выпалила я. Возможно, перебивать Бремера было не самой лучшей идеей, но я просто не понимаю, что тут происходит. – Кристина Аткинс не хочет, чтобы интервью напечатали? Почему нет?

Пару секунд Бремер просто сверлит меня взглядом, по-видимому, затем, чтобы ментально донести до меня, насколько ему не понравилось мое поведение. Потом берет самый верхний листок из стопки бумаг, возвышающейся на краю его стола, и сует его мне под нос. Там написана всего пара строк на английском, и я быстро пробегаю их взглядом.

Когда я снова поднимаю голову, Бремер все еще прожигает меня глазами. В этот момент я способна только хватать ртом воздух. Это не может быть правдой.

– Это пришло сегодня по электронной почте от ее менеджера. Не думал, что мне придется беседовать с вами о методах тщательной расшифровки интервью и передаче его содержания.

– Вам и не придется! – резко возражаю я. Я воскликнула слишком громко и сама это слышу, но ничего не могу с собой поделать. Как такое могло случиться? – Это… думаю…

Кристина жалеет, что поговорила со мной? Ей показалось, что я хочу слишком многое о ней рассказать? Но я строго придерживалась ее пожеланий, я ничего не…

– Баумгардт? – Я испуганно замечаю, что Бремер продолжал говорить, а я не услышала ни одного его слова. – Вы еще здесь?

– Я… Извините. Я просто задумалась о том, как…

– Вот об этом и речь. Выясните, что именно мешает публикации интервью и исправьте это. Он наклоняется вперед, и я прикладываю все усилия, чтобы не отводить глаза под его взглядом. – Свяжитесь с менеджерами мисс Аткинс или к кому вы там обращались, чтобы устроить это интервью. И, пожалуйста, имейте в виду, что это особенный случай, когда дело не в том, чтобы вытащить на свет какие-нибудь сногсшибательные подробности. Несмотря на огромный интерес общественности к ее персоне, мисс Аткинс так долго уже ни с кем не говорила…

– Прошу прощения, но где в этом интервью вы нашли сногсшибательные подробности? – Да что за… опять получилось чересчур громко. Кроме того, я уже второй раз его перебила. – Мисс Аткинс очень четко дала понять, что она хочет видеть в статье, а что нет, – продолжаю я, старательно контролируя свой голос, но для этого уже слишком поздно.

– Меня там не было. Я не могу сказать вам, в каком конкретно моменте вы попали мимо цели, – сквозь зубы рычит шеф. – Но такие вещи без повода не пишут. – Он делает глубокий вдох и выдох, прежде чем опять заговорить менее колким тоном. – Пришлите мне запись разговора, и тогда посмотрим.

Я вздрагиваю. Вот блин.

– Я делала только заметки.

Он со вздохом откидывается назад еще до того, как я успеваю закончить предложение. При этом теперь он кажется больше разочарованным, чем разозленным. Я пока не уверена, что это к лучшему.

– И почему же?

– Она не хотела, чтобы разговор был записан.

– Вы могли настоять ради подстраховки! Это было бы и в интересах мисс Аткинс. – Он трет лицо ладонями, однако, когда его взгляд снова падает на меня, голос у него становится ледяным. Я дважды сглатываю. – Мне все равно, как вы это сделаете, но позаботьтесь о том, чтобы интервью появилось в декабрьском номере, как и было объявлено. У вас есть время до завтра до обеда.

– Вот корова тупая! – ругается Дана. Такой разъяренной ее редко можно увидеть. – Считает, если ее когда-то один раз номинировали на «Оскар», то она может позволять себе что угодно! Напиши ей, что своим отказом она угрожает твоей карьере! Да что она о себе возомнила? – Она резко щелкает пальцами, чтобы привлечь к нам внимание официантки «У Фридхельма». Девушка – та же самая, что была вчера – с невозмутимым лицом принимает у нас сегодняшний заказ. Паста плюс джин-тоник. Последнее мне сейчас действительно необходимо.

Честно говоря, у меня не было настроения идти есть, но Дана одним пристальным взглядом отбила все мои возражения. Да и, в конце концов, было в самом деле разумнее рассказать ей обо всем этом кошмаре здесь, а не в офисе, где вокруг нас гарантированно стало бы очень-очень тихо.

В любом случае возмущение Даны утешает меня лишь отчасти. Мой единственный козырь превратился в паршивую бубновую семерку, и ничто из сказанного Даной не сможет этого изменить.

– Интервью правда прекрасное, Лив, – продолжает Дана под мое молчание. – Там вообще нет ничего, что стоило бы выбросить.

– Мне нужно каким-то образом связаться с Кристиной, – бормочу я. – Я просто поверить не могу.

– Если хочешь, я могу поговорить с ее менеджером вместо тебя. В твоем-то нынешнем состоянии.

Я подавленно перегоняю свой стакан влево-вправо по столу.

– Спасибо за предложение, но этот отказ пусть лучше сами мне объяснят. Так внезапно и безо всякого предупреждения.

Дана ободряюще кивает:

– Это и правда невероятно. Как ты вообще себя чувствуешь? Честно, мне так жаль. Ты ведь так им гордилась.

Гордилась. Даже очень гордилась. Даже несмотря на то, что, по мнению Даны, я не выжала максимум из этого интервью.

– Может быть, все это просто недоразумение? – рассуждаю я вслух. Какой-то парень протискивается мимо нашего столика и сует свой зад мне прямо в лицо. Я спасаю свой стакан от падения и отстраняюсь назад. – Может, Кристина что-то неправильно поняла? Может, что-то было неправильно переведено? Ты ведь точно отправила ей интервью в том же виде, в каком я его тебе прислала, так?

– Ну конечно! Ты же получила от меня письмо с отредактированной версией. Я просто добавила парочку не сильно важных запятых и исправила форматирование в некоторых местах. Да, я бы ни в коем случае не стала оставлять за рамками все интересные детали, но это же твой текст. – Дана качает головой. – Мне кажется, что она просто испугалась. Очевидно, шаг в сторону общества оказался преждевременным.

– Да, возможно, – неуверенно отвечаю я. Я просто не могу понять. Если дело в этом, мы бы просто укоротили интервью. Или могла бы просто сказать, что передумала. Но в письме от ее менеджера написано, что Кристина считает интервью искажением действительности. А я абсолютно убеждена, что мое интервью таким не было.

– Вероятно, она еще просто не готова и теперь жалеет, что дала интервью. Или галлюцинации сильнее, чем предполагалось. – Дана коснулась моей руки. – Как бы там ни было, вероятность велика. И тем не менее было неправильно тебя так кидать.

Конечно, это так. Официантка приносит нашу еду, и я убираю свою руку от руки Даны, чтобы взять вилку. Мне в самом деле интересно, что скажет по этому поводу Кристина.

Ничего. Кристина Аткинс, хранительница бесчисленного множества писем от Лив Баумгардт, не говорит обо всей этой истории ничего.

Этим утром мой будильник едва успел зазвонить, потому что я уже схватила мобильник и проверила почтовый ящик. Но даже никакая мольба «Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста» во время загрузки страницы не смогла отменить тот факт, что среди рекламного мусора и спама не нашлось письма от Кристины.

Проклятье! Почему она так поступает?

У меня нет другой возможности связаться с ней напрямую, кроме как писать ей на электронный адрес. Вчера ее менеджер четко и ясно дал мне понять, что Кристина считает тему закрытой и я могу больше ее не беспокоить. Но я все равно целое утро потратила на то, что написала ей еще три письма, а между ними металась по квартире, как ненормальная. Когда в итоге я, полностью раздавленная, набираю номер Яна Бремера, то просто не знаю, что еще могу предпринять. Со вчерашнего дня я отправила Кристине одно за одним семь писем, на которые она вообще никак не ответила. Я была дружелюбной. Я была вежливой. Я была в отчаянии. Я еще раз перечитала отредактированное интервью, которое переслала мне Дана, сравнила его со своими заметками, перевела весь текст и в конце еще раз отправила его Кристине с просьбой сообщить мне, что ей не понравилось – ноль реакции.

Бремер же, наоборот, реагирует молниеносно.

– Баумгардт. Надеюсь, у вас есть для меня приятная новость.

Судя по голосу, он бодр, энергичен и хорошо выспался, так что я рада, что в данную секунду не сижу напротив него.

Всю первую половину дня я не только отправляла письма в нирвану, но и выпила очень и очень много кофе. Сейчас я сижу за Харви, у меня маниакально дергается нога, взгляд неотрывно направлен на окно браузера с открытой электронной почтой.

– Баумгардт? Вы переговорили с мисс Аткинс?

– Нет, я… – Пытаюсь подавить нервный смешок. – К сожалению, она не отреагировала ни на одну из моих попыток с ней связаться.

На другом конце линии царит тишина, и с каждой проходящей секундой мой желудок скручивается все сильнее. Все это не хорошо. Совсем не хорошо.

– Ну, – наконец заговорил Ян Бремер. – Очень жаль, но по этому поводу мне сказать нечего. Я еще вчера распорядился убрать рекламу с нашей интернет-страницы. Теперь мне нужно проинформировать руководство издательства. – Он делает паузу, которая превращает его слова в стальные дротики. – Желаю вам хорошего дня. – Раздается щелчок, и я даже не успеваю с ним попрощаться.

Он пожелал мне хорошего дня. С таким же успехом мог бы пожелать мне хорошей дальнейшей жизни.

Отрывистым движением я тру рукой горящие глаза. Да уж. Видимо, это все. По крайней мере, я не соврала маме, когда сказала, что скоро перестану писать эти глупые звездные новости. А вот что я после этого буду как бы безработной… об этом я ей лучше поначалу рассказывать не буду. У меня в ушах и без того уже раздается ее укоризненно-самоуверенный голос: «Я же тебе говорила. Твоя писанина ни к чему не приведет».

Неважно. Глубоко вздохнуть.

С закрытыми глазами я несколько раз равномерно вдыхаю и выдыхаю.

Это поражение, не более того. Я не буду сейчас устраивать из этого драму. Даже с учетом того, что работа в «Глобусе» составляла две трети моего дохода. Если ее я потеряю, то моим единственным регулярным заработком останется колонка в аптечном журнале. Однако гонорара за нее и близко не хватит даже на оплату съемного жилья, а мои жалкие накопления закончатся в лучшем случае уже в декабре. И как мне так быстро получить новые заказы? Маловероятно, что Ян Бремер напишет мне рекомендательное письмо.

Но ведь бывает и хуже. Да, я практически безработная, а следовательно, скоро стану и бездомная, но я все еще здорова, так с чего бы мне реветь?

Я медлю пару мгновений, потому что, кроме работы, нас вообще-то больше ничего и не связывало, а потом все же выбираю в списке контактов Дану. Через четыре длинных гудка она снимает трубку.

– Лив? Привет. У тебя все в порядке? Ты связалась с Кристиной Аткинс?

– Нет. – Черт. Глаза до сих пор горят, пусть я только что и решила, что тут не из-за чего реветь. – Я до бесконечности строчила ей электронные письма, но она просто на них не ответила.

– А ты не можешь ей позвонить?

– Для интервью она звонила с неопределяемого номера.

– Ах вот оно что… – На заднем плане слышны голоса, кто-то засмеялся. – А что по этому поводу говорит Бремер?

– Ну, а что он может сказать. – Мои старания звучать безразлично провалились на корню. – Что он жалеет, что вообще однажды со мной познакомился, примерно так.

– О, Лив. Вот дерьмо.

Между нами повисает тишина, которая в какой-то момент прерывается быстрым «Просто положи туда, я сейчас посмотрю» со стороны Даны.

– Ты занята, – понимаю я.

– Прости, да, но я попозже еще тебе перезвоню, о’кей? Тогда мы сможем спокойно поговорить, – отвечает Дана с сочувствием в голосе. – Мне правда очень жаль, Лив. Может, Бремер еще успокоится.

Пару мгновений спустя я аккуратно кладу смартфон на стол. Меня тошнит. Устало смотрю на документы на своем письменном столе.

Разумным поступком было бы сейчас начать делать что-нибудь продуктивное. Попытать счастья с новыми, убедительными идеями в газетах и журналах. Возможно, мне просто стоит предложить свою статью про Аннемари и Сару другому журналу? В смысле, старые женщины и овечки – это ведь…

Думаю, сначала мне понадобится джин-тоник.

Пару часов спустя не могу утверждать, что мне действительно стало лучше, но в какой-то момент я все-таки включила ноутбук. Рядом с ним стоит стакан с джином, тоник у меня закончился уже давно.

Ну и что мне дало это треклятое, никому не нужное, дурацкое образование, полученное в рекордные сроки? Я апатично уставилась на список с контактными данными штатных журналистов, с которыми уже имела дело. И еще я создала второй список – с известными газетами и журналами, в которых у меня еще нет связей. Первый плачевно мал, в то время как второй стабильно увеличивается.

Я из кожи вон лезла, не думала ни о чем, кроме семинаров и домашних заданий. Участвовала во всех стажировках, на которые удавалось попасть, работала ночи напролет, чтобы успеть пройти как можно больше обязательных дисциплин за семестр, и куда меня это завело? В уголок звездных слухов «Глобуса», а оттуда – в тупик. В двадцать два года. Мне пришлось затормозить, я врезалась в стену, а первую важную работу – как там так емко выразился Бремер? – запорола. Профукала. Выбросила на ветер. И даже не знаю, по какой причине, чтоб ее!

Уже долгое время я подавляю в себе желание написать Кристине еще одно письмо, в котором высказала бы все, что я о ней думаю. Потребовала бы обратно мой коллаж с лошадьми и все мои письма. Нашему общению пришел конец.

По дороге в туалет я сначала опираюсь на Харви, потом держусь за дверной косяк. К этому моменту уже стемнело, и мне потребовалось несколько заходов, чтобы зажечь свет на кухне, в прихожей и наконец в ванной. Противные маленькие, изворотливые выключатели света.

Дана тоже больше не позвонила, а тем временем сейчас уже… уже почти семь. Она явно еще торчит в редакции, но могла бы и позвонить между делом. Ведь я же ее единственная подруга, и мне, будь оно все неладно, ужасно плохо.

Минуточку, нет, все не так. Она моя единственная подруга. А это уже нечто совсем иное. Быть может, она и вовсе не настоящая подруга. Скорее, коллега по работе, с которой я время от времени ходила на обед, а если в будущем этого не предвидится…

На обратном пути к столу я цепляюсь пальцами ног за дверной порожек и, вскрикнув, скачу по комнате, потом ударяюсь бедром об острый угол Харви и спотыкаюсь при попытке усесться на стул.

Господи, как же отвратительно я себя чувствую. А всем все равно. А что было бы, если б я только что не бедром ударилась, а разбила бы череп о столешницу? Спорим, никто бы целую вечность этого не обнаружил? А кто бы заметил? Маму можно не ждать еще приблизительно четыре недели, дедушка, наверное, оправит по почте одно-два безответных письма, а в «Глобусе» тоже по мне никто не будет скучать. У меня остался разве что Хериберт Балдауф, ипохондрик, и полагаю, в моей следующей колонке я заставлю его умирать от перелома пальцев. Заражение крови или что-то в этом духе.

Это считается мыслями о самоубийстве, если человек хочет убить свое литературное альтер эго? Почему-то это вызывает у меня опасения. Лучше я вернусь к своим планам на будущее. Второй лист еще и близко не завершен.

Я скользнула взглядом к светящемуся монитору.

Или может быть…

Забиваю в поисковик: «Объявления о работе». А почему бы и нет? Глянуть, нет ли там чего-нибудь, чем я могла бы временно заняться: сидеть на кассе или типа того. Чтобы в ближайшее время не пришлось сидеть под каким-нибудь мостом.

Техник, медицинский работник, сотрудник на выездную работу. Руководители проектов и административные ассистенты, на должности которых указаны такие требования, что, благодаря своему расшатанному джином мозгу, я даже не могу их выговорить. Администратор для «Citrix»[2]? А это еще, ради всего святого, что такое? Оказание техподдержки второго уровня в области устранения помех и решения проблем – простите, что? Из меня точно не получится администратор для «Citrix».

Почему тут нигде не написано: «Работа для неопытных, разочарованных людей чуть старше двадцати лет. Специальных знаний не требуется, чуть-чуть уверенности в себе приветствуется»?

Я кручу и кручу колесико мышки, пролистывая руководителя отдела в сфере бизнеса, разработчика программного обеспечения, универсального юриста, служащую банка и консультанта по продажам. Моя жизнь под мостом будет прекрасна. Я посажу там цветочки.

Поспешно прокручиваю страницу обратно. Отпуск? Кто-то ищет отпуск? Среди вакансий? Я кликаю на объявление.

Сконцентрировавшись, я три раза подряд перечитываю объявление. Оно опубликовано неделю назад, но в этих строчках так мало информации, что, вероятно, не много людей заинтересовались? Я имею в виду, кто реально захочет минимум на шесть месяцев целиком отключиться от своей прежней жизни?

Шесть месяцев.

С края стола скатывается карандаш, когда я тянусь за бутылкой с джином, чтобы долить себе малюсенький глоточек.

Этот дом определенно находится на краю света, где-то, куда никто не хочет ехать. Иначе объявление было бы приправлено большим количеством деталей. Может быть, дом – это вообще не дом, а… хижина в тропическом лесу где-нибудь на высоте тридцати метров. Или пещера.

Плохо, если это пещера.

Разве что это обустроенная пещера с электрическим освещением. И с джакузи. Об этом наверняка можно было бы написать увлекательную статью. «Как я полгода жила в пещере класса люкс на краю света».

Недолго размышляю на эту тему, а затем мотаю головой, но быстро прекращаю, потому что от этого перед глазами все кружится. Лучше без пещер.

Мой взгляд вновь притягивает объявление. Отпуск.

Остановить время, сделать паузу, подумать. Возможно, на краю света меня посетят новые идеи. Чем дольше я обдумываю эту мысль со всех сторон, тем больше она мне нравится.

Свою квартиру я явно пересдам. Это стало бы передышкой. А за то время нашла бы новые заказы. И проблем с отрывом от общественной жизни у меня вообще никаких нет. У меня просто нет общественной жизни.

Придя к такому умозаключению, я сажусь так прямо, как только способна в своем нынешнем состоянии.

Естественно, никто еще не отозвался на это крошечное, незаметное объявление, так как оно было написано исключительно для меня – для крошечной, незаметной Лив Баумгардт, которая живет в Гамбурге, в районе Оттензен. Оно было написано для меня, чтобы предотвратить будущее, в котором меня съедят мои же кошки, если я умру у себя в квартире.

Попутно сражаясь с вопросом, что печальнее, быть сожранной своими кошками или вообще не иметь кошек, которые могли бы тебя сожрать, я навожу мышку на слово «Контакт» под объявлением. После этого в течение нескольких минут раздумываю над подходящим приветствием.

Когда перечитываю обращение еще раз, выглядит оно как-то не очень красноречиво, но, может, это наглядно подтвердит, что я буквально создана для антисоциальной жизни.

Погодите, в объявлении встречалось «где-то в Нигде»? Плевать, сойдет.

Что-то я там, думаю, перепутала, но какая разница.

Немножко давления. Не повредит. Или еще упомянуть, что мне угрожает быть съеденной кошками?

Еще один глоточек. А сколько, кстати говоря, изначально было в этой бутылке джина?

Оставляю кошек в покое, нельзя же преувеличивать. Вместо этого добавляю свои контактные данные, дописываю в самом конце наилучшие пожелания и кликаю на «Отправить».

Вот. Так моя жизнь могла бы быть спасена. По крайней мере, на следующие шесть месяцев.

Я неуклюже встаю, чтобы собрать сумку. Ведь, если я правильно запомнила, начнется все завтра.

Странно, но пол, похоже, уходит из-под ног. Шатаясь, я иду по комнате, несколько минут рассматриваю свою спортивную сумку, которая по ощущениям лежит на высоте примерно метров восьми на самом верху платяного шкафа, а затем очень осторожно сажусь на кровать. Кажется, что все плавно раскачивается туда и обратно. Голова кружится. И еще тошнит немного.

Наверное… обо всем остальном я позабочусь завтра. Конечно, времени хватит, если выезжать днем.