Помни о хорошем

6

Томас Айвор настоял, чтобы занятия с Сандрой проходили в его доме, но Эвелин скоро поняла, что эта мысль — не самая лучшая. Они устраивались в гостиной за отдельным столом, но им постоянно мешали. Правда, Альфред старался не показываться, но Шейла со своими хихикающими подружками то и дело пробегала через комнату. Томас Айвор тоже достаточно часто отвлекал их своим появлением. В результате Эвелин решила перенести занятия в сад, где Сандра могла чувствовать себя непринужденно.

Они и здесь видели Томаса, когда он отправлялся в суд или выходил встречать клиентов, но большую часть времени он проводил в кабинете и работал… или делал вид, что работает.

— Это я виновата, — таинственным шепотом сообщила Сандра. — Шейла говорила, что он и раньше много сидел в кабинете, но теперь оттуда просто не вылезает. И он много времени тратит на меня. Вы знает, он купил специальную книгу для родителей — я ее видела — «Воспитание подростка» или что-то такое, и все время читает ее. — Глаза Сандры заблестели от удовольствия. — Надеюсь, там не написано, что мне полезно сидеть на скучных школьных уроках, — со смешком добавила она.

— Но тебе полезно писать сочинения, ты делаешь очень много ошибок. Грамматика и пунктуация у тебя не на высоте.

Эвелин сидела в плетеном кресле под старой яблоней, а Сандра растянулась на траве и грызла подобранное под деревом яблоко.

— У меня всегда много мыслей, но мне не нравится их записывать. Они начинают расползаться, — доложила Сандра, задумчиво разглядывая облака.

Эвелин улыбнулась, вспомнив запись в школьной характеристике Сандры: «Девочка, безусловно, умна, начитана, но совершенно не умеет сосредоточиваться. Музыка — единственный предмет, который ее серьезно интересует». Эвелин читала эту запись вместе с Берил Смит в кабинете колледжа, куда она пришла, чтобы снять копию с характеристики.

— Везет тебе с неприятностями, — посочувствовала ей Берил, — сначала лагерь, а теперь и это! А ты так мечтала отдохнуть в каникулы, поработать над статьей…

— Я могу писать статью по утрам, к Айвору в «Вязы» я прихожу не раньше полудня, к ланчу. Я сама так решила. Это заставит замолчать досужих сплетников, которые считают меня «персоной нон грата» в их особом колледже и боятся, что я испорчу их деточек. Заниматься с Сандрой мне интересно. Кстати, некоторые родители уже звонили мне и спрашивали, не жалею ли я, что согласилась заниматься с дочерью Томаса Айвора.

— Им просто любопытно узнать что-то новенькое, — последовала циничная реплика Берил. — До сих пор о его дочери никто ничего не знал. Надеюсь, ты сумеешь на нее воздействовать, а то в первые дни занятий в колледже она проявила себя не лучшим образом.

— Постараюсь, — уверила Эвелин.

Сейчас, глядя на Сандру, она удивлялась, как обманчива внешность. Девочка выглядела совершенно безобидной. Она лениво раскинула руки и, казалось, не могла двинуться, истомленная жарой позднего лета.

— Давай попробуем написать сочинение на музыкальную тему. Выбери пьесу по твоему вкусу и попробуй объяснить, почему она тебе нравится и о чем в ней говорится…

— Хорошо, хорошо, я согласна! — Сандра, не дослушав, вскочила на ноги так стремительно, как будто на нее свалился холодный ком снега. — Вы даже не знаете, как много я могу написать. Мама знает. Она знает, что я хочу стать музыкантом, но все время напоминает, что я пока — невылупившийся цыпленок, и мне надо заниматься. — Сандра машинально перекидывала очередное яблоко из одной руки в другую, и Эвелин невольно обратила внимание на ее тонкие, чуткие пальцы. — Мама и папа — мой второй папа, Джуно, — считают, что мне надо кончать с музыкой и тратить силы на что-нибудь другое. Но я этого никогда не сделаю!

Она бросила яблоко на колени Эвелин, и оно, как яркий цветок, украсило ее простую юбку. «Дитя гор», подумала Эвелин, живо представив себе Сандру, сбегающую по тропинке к горной речке, такой же вольной, как и она.

— Для этой профессии надо иметь не только талант, но и уверенность в себе.

— У меня есть и то и другое.

— Ты не боишься, что это — детское увлечение? — Эвелин прекрасно понимала незрелость рассуждений девочки. — Может быть, твой учитель музыки льстил тебе?

— Зачем? — удивилась Сандра.

— Просто так, чтобы не огорчать тебя.

Глаза Сандры неожиданно засияли, но она сразу же напустила на себя безразличие и сказала небрежно:

— Привет, папа!

— Надеюсь, не страшно, если я ненадолго отвлеку вас от занятий? — спросил Томас Айвор и, не дожидаясь ответа, уселся прямо на траве, у ног Эвелин.

— Конечно, нет! — вместо Эвелин ответила Сандра. — Мисс Лентон хвалила меня за мою кошмарную писанину.

Девочка ловко воспользовалась тем, что рот Эвелин был в этот момент занят сочным яблоком и она смогла только возмущенно затрясти головой. Сок от яблока капнул ей на руки, а она, как назло, оставила в доме сумочку с носовым платком.

— Позвольте, я помогу, — галантно предложил Томас Айвор.

Он поднялся, достал свежий носовой платок, но вместо того, чтобы отдать его Эвелин, сам начал вытирать ее испачканные соком руки, что привело ее в окончательное смущение.

Томно глядя на нее, он осторожно прикоснулся платком к ее рту и промокнул капельки сока, затаившиеся в уголках губ. Он явно наслаждался смущением Эвелин.

Немного сока попало на его пальцы, и Айвор преувеличенно старательно облизал их с непередаваемым выражением восторга на лице.

— Ммм, восхитительно… даже слаще, чем я думал, — удовлетворенно кивнул он головой.

Эвелин еще не видела его в таком необычном настроении. В доме он появлялся в строгом костюме, по телефону разговаривал сухо и кратко, но сейчас — в джинсах и свободной, с открытым воротом рубашке — он казался добродушным и несерьезным, словно большой расшалившийся щенок.

— Спасибо, — произнесла Эвелин, как только прожевала яблоко.

— Был счастлив! — Томас Айвор взял из рук Эвелин яблоко и откусил кусочек в том же месте, где только что были ее губы. Он настолько недвусмысленно разглядывал обнаженные колени Эвелин, что ей захотелось закрыть их юбкой.

— Так о чем вы беседовали? — непринужденно осведомился он, не отрывая взгляда от ее загорелых ног.

Конечно же, Сандра не стала рассказывать о своих учебных делах.

— Мисс Лентон вспоминала свое детство, когда она жила здесь, на ферме, у дяди. Она кормила поросят и кур, доила коров, видела, как родятся щенки, и много, чего еще.

Томас Айвор не стал выяснять, важно ли это для воспитания четырнадцатилетней девочки. Он улыбнулся.

— Как я вижу, нашей юной итальянке больше нравятся истории о простых людях, чем о великих философах. — Он только на мгновение взглянул на Эвелин, а ей уже стало ясно, что надо ждать новой провокации. — Так вы были розовощекой и белотелой фермершей, прежде чем занялись педагогикой?

Он явно уже создал в воображении традиционную пухлую толстушку с румянцем во всю щеку, жизнерадостную, громко хохочущую и беззаботную.

— Я тогда была совсем маленькой, — охладила она его безудержный юмор, — но я и сейчас была бы не прочь иметь ферму.

— Или стать женой фермера, — немедленно сориентировался он. — Уж не потому ли вы поселились здесь, в захолустье, чтобы обрести такую блестящую возможность?

— Я не смотрю на брак, как на возможность добиться своей цели. Мне кажется, это, скорее, духовная близость, — холодно ответила Эвелин.

— Что? — Сандра удивленно подняла темные брови.

— Мисс Лентон у нас — романтик. Она мечтает выйти замуж по любви, а не по расчету, — сделал вывод Айвор. — Хотя, предполагаю, все кончится как обычно и она сделает выбор в пользу перспективы обеспеченной жизни.

— До чего циничный взгляд…

— Как я уже говорил, я — продукт своего жизненного опыта, а вы — своего. Кстати, у ваших родителей прочный брак?

— Насколько я знаю, да, — ответила Эвелин, вспоминая, что уже отвечала ему на этот вопрос полгода назад, при приеме на работу в колледж. — Они часто живут порознь из-за гастролей, но это не мешает их настоящей, крепкой привязанности друг к другу.

— Да, но постоянные разъезды и гастроли не позволяют уделять достаточное внимание детям.

— У мисс Лентон были нянька и воспитательница, и преподаватель музыки еще до школы, — поспешила на защиту Сандра.

— Воспитание вундеркинда? — съязвил Томас Айвор, и Эвелин невольно рассмеялась.

— Не в моем случае. Родители быстро разобрались, что во мне не зажжется огонь гениальности.

— Вам этого хотелось?

Эвелин отрицательно покачала головой.

— Нет. Нет… Хотя глупой я не была. Я была робкой, и много болела, когда они брали меня с собой в турне. Все старания и хлопоты моих родителей были напрасны, я больше всего любила покой и была счастлива, если меня не заставляли демонстрировать таланты. Единственное, что я действительно любила, это чтение. Но когда много читаешь, замыкаешься в своей раковине, в своем особом мире.

— Я любил читать под простыней, чтобы никто не видел, — признался, улыбнувшись по-мальчишески, Томас Айвор.

— Мои няни всегда выключали свет в спальне, — вздохнула Эвелин.

— У вас их было несколько?

— Они менялись, потому что мы много ездили. Мама была очень разборчива, нанимая прислугу. Няни всегда были с отличными рекомендациями и дорого стоили. Маме казалось, что дешевая прислуга — пустая трата денег.

— Когда вы жили здесь, у вас не было няни? — полюбопытствовала Сандра.

— Зачем? За мной присматривали дядя и тетя.

— И кузина Глория, — не забыл напомнить Томас Айвор.

— Кузина Глория быстро вышла из игры. Я думаю, работать на ферме было для нее сущим наказанием, она ненавидела подобную работу, — небрежно отмахнулась Эвелин.

— Не говорите мне, что она предоставляла вам право красить забор, — рассмеялся Томас Айвор. Видя непонимающий взгляд Сандры, он добавил: — Я вижу, ты не понимаешь шутки. Советую почитать Марка Твена. — Он доел яблоко и бросил огрызок в траву.

Эвелин с завистью смотрела, как Томас переговаривался с дочерью, обмениваясь колкостями и шуточками, понятными только им и явно доставляющими удовольствие обоим.

Короткий разговор с Томасом Айвором потянул ниточку воспоминаний Эвелин о том времени, после смерти дяди и тети, когда она вернулась сюда учиться в женской академии, а Глория поехала учиться музыке в Париж, куда пригласили на гастроли родителей Эвелин. Именно тогда Эвелин наконец поняла, что не хочет быть жертвой честолюбивых надежд родителей.

— Простите, дайте мне эту бутылочку с водой, — обратилась она к Томасу Айвору. Ее горло совершенно пересохло, она слишком разговорилась.

— Вам с вашей кузиной надо было поменяться родителями, — уверенно сказала Сандра. — Значит, с тех пор, как вы стали жить самостоятельно, вы не навещали «Вязы».

— Вы, очевидно, сохранили о «Вязах» более приятные воспоминания, чем Глория, — мягко включился в разговор Айвор, — и вам было неприятно узнать, что она его продает. — Он повернулся к Эвелин и, сидя в свободной позе, опершись спиной на дерево и вытянув ноги, сочувственно посмотрел на нее. — Вы не пробовали купить этот дом, когда она выставила его на продажу? Или она вам не говорила о продаже?

Эвелин удивилась его проницательности, но ответила уклончиво, не желая порочить кузину:

— Я тогда не имела возможности купить дом. Она это знала, какой смысл был спрашивать?

— Но вы же родственники! — схватилась за голову Сандра. — Она должна была продать вам дом дешевле или в рассрочку!

— Для этого надо было иметь несколько тысяч на первый взнос, — заметил Томас Айвор. — Вы не пробовали претендовать на часть дома, Эвелин?

— Он достался ей в наследство от родителей, как я могла… Глории приходилось платить большой налог за дом, ей нужны были деньги…

— Вы предложили все, что у вас было, но этого оказалось мало, — легко догадался он. — Ваши родители не могли вам помочь? Подкинуть немного?

— Они привыкли к обеспеченной жизни, дорогой и беззаботной. После окончания школы я жила абсолютно самостоятельно и собираюсь так жить и впредь. Конечно, они кормят меня, когда я приезжаю к ним в гости, и забрасывают роскошными подарками, но мы живем отдельно, каждый по-своему. Кстати, возвращаясь к вопросу о деньгах, по-моему, некрасиво использовать родителей, как будто они твой счет в банке… — Эвелин прикусила язычок, заметив смущение на лице Сандры и выражение откровенной симпатии в глазах Томаса Айвора.

— Значит, вы все-таки просили, но лисичка вильнула хвостом, — сказал он.

— Хватит делать из меня несчастную забитую сиротку! — возмутилась она. — Они предложили мне оплачивать квартиру в Брайтоне, но я отказалась. Мне нравится мой маленький дом! «Вязы» были бы слишком просторными для меня одной, да и сил не хватит, чтобы привести усадьбу в полный порядок.

— Вы не сердитесь на меня за то, что я купил этот дом?

— Это так же бессмысленно, как вам сердиться на меня за то, что я родственница бывшей владелицы дома.

— Один — ноль! — Томас Айвор шутливо отсалютовал Эвелин.

— Где была ваша комната? — спросила Сандра, глядя на светлые стены, увитые диким виноградом.

— Внутри с тех пор многое изменилось — здесь, прежде всего, раньше не было отдельной ванной… Мы с Глорией обычно спали в угловой комнате, в которой есть люк на чердак.

— Комната Альфреда, — быстро просчитал Айвор.

— В доме есть чердак! — радостно вскричала Сандра. — Здорово! И что там лежит?

Эвелин пронзило острое чувство вины. Она старалась оставить проблемы своей кузины в стороне, на задворках сознания, но они продолжали ее тревожить. Томас Айвор снял с нее все подозрения, пригласив в дом в качестве воспитателя дочери, а она должна была, по просьбе кузины, прокрасться на чердак и выполнить поручение, совершенно несовместимое с понятиями Эвелин о чести и морали.

— Скорее всего, ничего интересного — старая мебель, паутина, пыль, — промолвил Айвор. — Все, что было ценного, я оставил в доме еще при первом осмотре, а ненужное — выбросил. Может быть, там не все убрали строители.

Со стороны дома раздались визгливые вопли и звонкий смех. Сандра вздохнула с завистью.

— Шейла с подружками резвятся в бассейне. Почему ты не купаешься с ними? — полюбопытствовал Томас Айвор.

Сандра вскочила на ноги, готовая помчаться к дому, но тут же замерла, взглянув на Эвелин.

— А как же мисс Лентон?

Томас Айвор лукаво улыбнулся.

— Я за ней присмотрю.

Угрызения совести мгновенно испарились, и Сандра с радостным воплем убежала.

— Как она? — тревожно спросил Айвор. — Не слишком тяжелый случай?

— Вовсе нет, — покачала головой Эвелин. — Очень милая девочка. Только она сама не знает, чего хочет. У нее слишком быстро все меняется.

— Я это заметил, — усмехнулся он. Он проводил дочь взглядом. — Она удивительно разумна в одном и совершенно наивна в другом. И потом, эта ее колючая бравада! Черные штаны, водолазка в самую жару, нелепые крашеные волосы… Слава Богу, она не наколола на руки какие-нибудь узоры или неприличные слова! — Он обернулся к Эвелин и заметил улыбку в уголках ее губ. — Что еще?

— Ничего… — Она нагнулась за книгой, оставшейся на траве.

Ее откровенное нежелание отвечать заставило его нахмуриться.

— Понятно. Эта загадочная улыбка Моны Лизы… Знаю я эти ваши «ничего». Что случилось?

— Мона Лиза? — удивленно подняла брови Эвелин. — Что вы имеете в виду?

Он схватил ее за руки и притянул к себе. Эвелин вздрогнула, заметив знакомый дьявольский огонек в глубине его глаз.

— Таинственная улыбка в уголках губ означает, что вы надеетесь что-то утаить от меня. Расскажите сейчас же, что вы знаете, а я — нет!

— Я не могу сказать, — уклончиво начала Эвелин и вскрикнула.

Томас Айвор опрокинул ее в траву, прямо на спину, и крепко зажал ее руки над головой.

— Мне кажется, вы боялись щекотки, мисс Лентон, — угрожающе промолвил он.

Непроизвольный нервный смешок вырвался из горла Эвелин, когда она взглянула на решительное лицо Томаса Айвора.

— Не надо! Оставьте!

Он вкрадчиво прошелся пальцами по ее ребрам.

— Я думаю, вы и тогда врали мне, — пробормотал он, его глаза опасно потемнели. Он крепче сжал ее запястья одной рукой, а другой начал щекотать шею Эвелин.

Эвелин держалась изо всех сил, стараясь не дергаться и не хихикать.

— Это неприлично, — еле выдохнула она.

— Кто нас видит?

Запах свежескошенной травы смешивался с терпким запахом возбужденного мужского тела и с ароматом яблок. Эвелин была на грани обморока.

— Ваши родственники, — прошептала она, замирая от легкого прикосновения его осторожных пальцев и видя разгорающийся блеск в его настойчивых серых глазах. Его тело напряглось, и она в ответ затрепетала.

— Мы тоже своего рода родственники, — прошептал он, — только какие? Партнеры в сделке? Заговорщики? Враги? Друзья? Или?..

Его глаза смотрели на нее с немым вопросом, светясь ярким огнем страстного призыва. Его руки становились все настойчивее, из уст Эвелин вырвался вздох нетерпения, и Айвор немедленно откликнулся на него, наклонившись к ней и осторожно приникнув к ее полураскрытым губам. Его грудь притронулась к маленьким торчащим сосочкам ее груди, и они сладко заныли.

Эвелин застонала, содрогаясь всем телом, чувствуя тяжелую мощь крупного тела Томаса. Она что-то бормотала, он, принимая пыл ее возрастающей страсти, целовал ее еще настойчивее, его язык решительно раздвинул губы Эвелин и нетерпеливо метался внутри ее рта, проникая все глубже и глубже. Томас уже не боялся ее сопротивления, отпустил ее руки и пробирался сквозь тонкую ткань рукавов к ее хрупким плечам.

Солнце светило на них сквозь кружево листьев, тени скользили по полузакрытым глазам Эвелин, она наслаждалась теплой волной возбуждения, прокатывающейся по всему ее телу от его требовательных, жарких прикосновений. Он понял ее желание… Его тяжелые сильные руки бережно сползли к ее груди, и он погладил отвердевший сосок на груди Эвелин мягкими пальцами. Горячая волна прокатилась по всему ее телу, и она не смогла сдержать конвульсивной дрожи.

Несмотря на полное подчинение волне эмоций Эвелин самым отдаленным уголком сознания удивлялась накалу собственных чувств. Впервые в жизни она готова была отдать все на свете ради этих мгновений. Она открыла глаза и встретила его сияющий взгляд, торжествующий и нетерпеливый, полный желания. У нее закружилась голова и сладко защемило сердце.

— Томас…

Он оторвался от ее губ и простонал:

— Боже!.. Как хорошо… Правда?

Она видела его страстность, слышала тяжелое дыхание, чувствовала искренность его порыва…

Это было не просто хорошо, это обжигало как пламя…

— Остановитесь… Мы не должны, — задыхаясь, вымолвила Эвелин.

На мгновение она испугалась, что не сможет сдержать яростный порыв Томаса Айвора, но он заставил себя отпустить ее и со стоном свалился рядом с ней на траву, тяжело дыша.

Эвелин села, подобрала ноги под себя, поправила растрепавшиеся волосы и стала растирать затекшие запястья.

— Зачем вы так стягиваете свои роскошные волосы? — Томас открыл глаза и теперь наблюдал за манипуляциями Эвелин. — Какой смысл иметь длинные волосы, если их прячешь?

— Это придает серьезность, — объяснила Эвелин.

— Вы так больше похожи на учительницу. Хотите отомстить мне за мои ошибки? Или сыграть на моей слабости к женщинам-учителям?

Его намек на мать Сандры заставил Эвелин покраснеть, а смешок, сопровождающий его слова, дал ей понять, что Томас Айвор окончательно пришел в себя.

— Теперь вы вовсе не кажетесь холодной, Эвелин, напротив, вы горячи до безрассудства.

— Вы не должны были так накидываться на меня…

— Почему? — Он заложил руки за голову. — Мы оба получили удовольствие… Кому какое дело до легкой безвредной шалости под лучами солнца?

Безвредной? Она-то чуть не потеряла сознание!

— В бассейне все еще слышен визг юных леди. Что скажут их родители, если дети примчатся домой с горящими глазами и взахлеб будут рассказывать, что они видели… Кажется, вы собирались снять с меня все подозрения, а не давать повода для новых сплетен, — напомнила Эвелин.

Он приподнял голову и укоризненно посмотрел на нее.

— Тогда вы не должны так страстно целоваться.

— Я… это получилось неожиданно.

— Как логично, — засмеялся Томас Айвор. — Если бы вы ожидали, что придется целоваться, то не стали бы этого делать. Вы так и поступали на свиданиях с Брюсом Селдомом? Жаль беднягу.

Как бы он торжествовал, если бы знал, что их близость с Селдомом дошла только до поцелуев в щечку при прощании.

— Я думаю, он еще не вышел из мальчишеского возраста. Держу пари, каждая женщина для него леди, да еще и на пьедестале.

— А для вас?

— Для меня? Для меня — петля на шее.

— И после этого вы удивляетесь, почему ваша дочь постоянно дерзит, — насмешливо сказала Эвелин, собирая разбросанные книги. — Надеюсь, вы так не думали о своей матери?

— Мама смеялась бы до упаду, если бы я назвал ее «леди», — серьезно ответил Айвор. — Она была барменшей, простой и открытой, и всегда старалась видеть в людях и в жизни лучшие стороны. Мы жили на окраине Брайтона, в баре она работала допоздна, но, приходя домой, находила силы рассказать нам что-нибудь смешное. Она была грубоватой, но очень честной.

Так вот откуда его обостренное чувство справедливости, желание защищать, готовность браться за такие дела, от которых все давно отказались!

— Теперь быстро рассказывайте, чему вы так таинственно улыбались. Или вы предпочитаете продолжить нашу борьбу в траве? — Он выразительно посмотрел на разбросанные книги.

— Это все притворство.

— Что? — не понял Томас Айвор.

— Грубость Сандры, ее крашеные волосы. Дома она не такая.

— Не может быть! Вы уверены?

Эвелин почувствовала свое превосходство и стала объяснять положение.

— Поверьте мне. Я много работала в школе, и знаю этот возраст. Она проверяет вас. Выкрасилась она, скорее всего, в парикмахерской по дороге сюда. Грубые словечки переняла от приятелей Альфреда, а остальное — ее причудливая фантазия.

— Вот чертенок!

— Она на всякий случай защищается. Не забывайте, что ее мама — педагог. Было бы нелепо, если бы у учительницы была такая невоспитанная дочь. Дома она послушна, иначе откуда появляются ее хорошие манеры, когда она хочет и когда ваши требования совпадают с ее интересами?

— Допустим… — согласился Томас Айвор. — Но я не знаю, сколько я смогу терпеть ее фокусы. Не хочется делать наказания постоянной формой наших отношений, заставлять Сандру думать, что она мне в тягость.

— Об этом можно не беспокоиться. Скоро начнутся занятия, и она вместе с Альфредом и Шейлой с утра до обеда будет занята делом.

— А потом она будет под вашим присмотром, — вкрадчиво напомнил он. — Вы согласились на сделку. — В его глазах вновь заплясал опасный огонек. — Даже если вы по-прежнему будете работать в колледже, в чем я не сомневаюсь, я настаиваю на продолжении ваших занятий. Вы сами видите, как нужно Сандре внимание. Вы ей нужны.

Как оказалось, Эвелин была необходима не только Сандре. Все последующие дни Томас Айвор появлялся во время их занятий, и, хотя Эвелин избегала оставаться с ним наедине, она быстро поняла, что фактически играет роль буфера между отцом и дочерью, так как их взаимная тяга друг к другу обычно принимала форму довольно агрессивных стычек.

Чаще всего Сандра и Эвелин заранее намечали план работы и спокойно занимались пару часов, пока Альфред раскатывал по окрестностям в роскошной машине дяди. Томас Айвор разрешил племяннику брать его автомобиль в компенсацию за запрещение поездок на тренировки. Шейла обычно уезжала с братом, так что в доме было тихо. Эвелин расспрашивала Сандру о школьных делах и помогала ей готовить уроки. Единственным предметом, который Эвелин не знала, была математика, но, к счастью, Шейла хорошо в ней разбиралась и с удовольствием помогала, когда было надо младшей кузине. Часто случалось, что к ним заходил Томас Айвор с бокалом черри-бренди или лимонной водки, садился в кресло и, медленно потягивая напиток, рассказывал интересные «истории из зала суда».

В пятницу вечером Эвелин была приглашена в ресторан. Брюс Селдом, видимо, решил возобновить их неформальные встречи. Помня, что Томас Айвор, как сообщила Сандра, куда-то вечером уезжает, Эвелин решила принять приглашение. Поэтому она поехала в «Вязы» прямо из колледжа, не заезжая, как обычно, домой.

Альфред открыл ей дверь, и Эвелин увидела в прихожей пару чемоданов. Заметив ее удивленный взгляд, Альфред уныло объяснил, что они с Шейлой собираются уезжать.

— Мама с папой прилетели вчера ночью и хотят забрать нас домой. — Он был явно расстроен, возможно, родители еще и отругали его за устроенную без разрешения вечеринку. Эвелин пробормотала положенные вежливые слова и спросила его, где Сандра. — Дома. Сидит, играет на рояле. Она способна играть или слушать записи целую вечность, — проворчал он. — Идите в гостиную, если вам еще не надоело ее слушать.

Звуки музыки были слышны и через деревянные стены. Эвелин сразу узнала одну из органных прелюдий Баха в переложении для фортепиано. Стараясь не шуметь, Эвелин шла по коридору и гадала, чье исполнение слушает Сандра. Осторожно приоткрыв дверь, Эвелин была поражена, увидев девочку за инструментом. Ее лицо было серьезно, глаза не отрывались от пальцев, стремительно летающих по клавишам.

Эвелин дослушала до конца и только тогда вошла в гостиную. Она не аплодировала, но ее глаза сияли восхищением и благодарностью.

— Ты хорошо играешь.

— Я знаю, — сказала Сандра, вставая.

— Я хотела сказать — очень хорошо играешь, — подчеркнула Эвелин. — Я не играю сама, — она присела возле рояля, — но я выросла в семье музыкантов; я слышала исполнение разных знаменитостей и могу отличить среднее исполнение от талантливого. — Она сжала руки девочки и настойчиво заглянула в ее глаза. — И ты, и я знаем, какой путь ведет в вершине. Надо серьезно учиться у лучших педагогов… Как я понимаю, ты приехала к отцу не только по зову крови. Скажи, чего, на самом деле, ты ждешь от него?

Рот девочки болезненно искривился, на глаза навернулись слезы.

— Мама и папа не могут помочь мне, у них нет денег — надо растить младших. До окончания школы я не могу заработать себе деньги. Я буду потом работать, но до этого слишком долго ждать. Я не могу долго ждать, мисс Лентон. Я должна стать не просто хорошей пианисткой, я должна стать великой. Но мне всего четырнадцать, и если я хочу добраться до вершины, то мне надо учиться сейчас. — Лицо Сандры побледнело, но было полно решимости. — Когда я нашла отца, ну, настоящего… я подумала, что он может мне помочь. Знаете, мисс Лентон, если бы он знал меня с рождения и воспитывал…

— Ты решила, что он обязан тебе помогать, потому что чувствует себя виноватым, — заключила Эвелин, облегчая Сандре задачу.

— Я знаю, папа был тогда совсем молодым… Но, — Сандра вцепилась в руку Эвелин, — он хотел быть моим отцом, что бы мама ни говорила. Он может помочь мне, и он хочет, чтобы я стала лучше и умнее, чем сейчас. Я знаю, хочет!

— Конечно, хочет, — поспешила успокоить девочку Эвелин, — только, прошу тебя, будь с ним помягче.

— Когда я узнала, что Глория Грейвз ваша кузина, я сразу подумала, что вы меня поймете! — Обрадованная Сандра захлопала в ладоши. — Вы думаете, он даст денег на уроки?

— Ради Бога, не спеши говорить с отцом…

— О чем это не надо со мной говорить?

В дверях стоял Томас Айвор, рослый, уверенный, в строгом официальном костюме. Мужчина, обладающий удивительной способностью появляться с самый неподходящий момент. Он выныривал неведомо откуда, когда Эвелин вовсе не ожидала его увидеть.

Сандра, глядя отцу прямо в глаза, выпалила:

— О том, что я искала тебя, чтобы попросить отправить меня учиться в консерваторию. Я буду самой лучшей студенткой!

Томас Айвор посмотрел на Эвелин, все еще сидящую возле рояля.

— Это ваша идея?

— Нет! — Сандра отчаянно затрясла головой, ничуть не смутившись суровым тоном отца. — Мисс Лентон только послушала, как я играю, и удивилась моему таланту. — Это было сказано без малейшей иронии. — Она посоветовала мне мягко поговорить с тобой, чтобы ты не подумал, что я разыскивала тебя из-за денег.

— Тебе они, разве, не нужны?

— Ясно, нужны, — согласилась Сандра, — но я искала тебя не поэтому. — Она гордо вскинула голову.

— Бог знает, почему ты меня искала, но деньги — серьезная причина. Могла бы сразу сказать, — ворчливо заговорил Айвор. — Гордость заела?

Сандра встрепенулась:

— Это — твои гены!

— Яблочко от яблони… — усмехнулся Айвор, и Эвелин облегченно вздохнула.

Он был сильным человеком, и внешне, и внутренне, и на многое был готов ради Сандры, но он был реалистом, неплохо разбирающимся и в жизни, и в музыке. Он молниеносно чувствовал фальшь и бесчестность — даже намек на нее — и глубоко это презирал. И Сандра была такой же, она не боялась быть собой — дерзкой, своевольной, не похожей ни на кого дочерью Томаса Айвора.

— Только вот на рояле я играю не блестяще, так что эти гены, наверное, не от меня. Так какие «чудеса» ты нам покажешь? — пошутил он. — Сыграй что-нибудь для меня, только не слишком громкое и быстрое…

Он разумно осторожен, не принуждает Сандру, подумала Эвелин. Или же втайне опасается, что услышит скучную игру старательной школьницы.

— Пусть играет, что хочет, — вполголоса сказала ему Эвелин. — Ее игра способна оживить сухое дерево.

Сандра решительно уселась за рояль, открыла крышку, чуть задумалась и заиграла что-то веселое, журчащее и жизнерадостное, от чего хотелось смеяться. Следующей пьесой была часть из сонаты Моцарта, и настроение Сандры немедленно стало иным: лицо посерьезнело, глаза не отрывались от клавиш, она вся сконцентрировалась на виртуозных пассажах.

Сандра закончила играть, Томас Айвор обернулся к Эвелин. В его глазах она увидела то же удивление и восторг, который испытала сама, услышав игру Сандры.

— Ну что вы скажете?

Он заранее знал ответ. В гостиной было много полок с книгами, но были и полки с пластинками. Судя по обложкам, там была в основном классика. Значит, Глория обманывала ее, когда говорила, что Томас не любит классическую музыку. Или он скрывал это.

— Вы должны гордиться Сандрой. Ваша дочь удивительно талантлива. — Его серые глаза засияли от законного чувства отцовской гордости. — Вам нужно серьезно поговорить с Сандрой о ее будущем. Наедине.

Томас Айвор и Сандра молча смотрели друг на друга, а потом — Эвелин не успела заметить, кто сделал первый шаг, — кинулись навстречу и обнялись. Он прижал дочь к себе и целовал ее нелепо встрепанные волосы, а она уткнулась носом в его жилет. Эвелин поспешила выйти за дверь, она была здесь лишней. Отец и дочь наконец-то преодолели барьер внутренней настороженности. Теперь они стали близкими не только по крови, они приняли друг друга сердцем.