Помолвка

14

На следующий день вскоре после полудня Ник с решительным видом вошел в свою спальню, рывком выдвинул ящик комода, достал из него все нательное белье и носовые платки и побросал их на белое покрывало кровати. Затем подошел к платяному шкафу и достал сверху небольшой чемодан, который швырнул на кровать рядом с бельем.

— Пертуи, Пер-р-р-т-у-и-и-и! — Он открыл чемодан, сгреб в кучу носовые платки и положил в него.

— Пер-р-р… а, вот и ты.

Пертуи вошел в спальню размеренным шагом, — держа в руках пару только что вычищенных высоких сапог. Был он строен, ноздри его дрожали.

— Сэр кричал? — Он не стал ждать ответа. — Сэр забыл о декоруме. Можно мне напомнить ему слова лорда Честерфилда? «Хорошие манеры служат украшением знаний и прокладывают им путь к большому свету». Настоящий джентльмен должен всегда владеть собой.

— К черту лорда Честерфилда, — сказал Ник и, сунув голову в платяной шкаф, начал рыться среди фраков и жилетов. — Можешь передать ему это от меня.

— К счастью, лорда Честерфилда уже нет с нами, сэр.

Ник появился из платяного шкафа с охапкой одежды и сунул в чемодан кучу рубашек.

— Нам нужно сматываться, Пертуи. Давай пошевеливайся.

— Сэр едва ли сможет уехать до похорон.

— Сэр сможет. Этот болван сельский врач и коронер объявили, что смерть Трешфилда была естественной. Либо они дураки, либо сговорились с чертовым Эвелином Хайдом. В любом случае я не собираюсь здесь оставаться и выяснять правду. И поскольку у леди Джорджианы нет причины задерживаться здесь больше, моя миссия закончена. — Ник закрыл чемодан и поднял его.

— Я слышал, как Ребекка, ее камеристка, говорила, что ее госпожа останется здесь на несколько недель.

Ник уронил чемодан и повернулся к Пертуи:

— Когда?

— Только что.

Ник перешагнул через чемодан и сел на кровать.

— Я сказал ей, что считаю, что его отравили.

— И леди Джорджиана сказала, что уедет отсюда?

— Гм. Вообще-то она этого не говорила. Джорджиана сказала, что знает, что она должна делать. Он решил, что она согласилась с тем, что они должны уехать вместе. Теперь он понял, что должен был предвидеть и другую возможность, когда рассказал ей о своих подозрениях. Хотя Джорджиана Маршал и — была убита горем, она явно что-то скрыла от него.

Он посмотрел на своего слугу:

— Ты слышал, как умер граф?

— Дворецкий сказал, что смерть его напоминала какой-то припадок.

— Слушай, Пертуи, ты знаешь, откуда я вышел и сколько я повидал. Это был не припадок. У него расстроилось зрение и участился пульс. Кожа его была горячей, сухой и красной, а биение его сердца можно было слышать в противоположном конце комнаты. Позднее он стал агрессивным, потом его свалила лихорадка и у него начались конвульсии. И в конце концов он впал в ступор.

— Как ужасно.

— Правильно. Ужасно и до боли знакомо. — Пертуи поставил сапоги на пол и подошел поближе к Нику, озираясь по сторонам, словно боялся, что его могут подслушать.

— Вы полагаете, что…

— Вот именно.

— В таком случае сэр должен обратиться к властям.

— Да, конечно, Пертуи. Ты хочешь, чтобы я пошел к мировому судье, сэру Найджелу Манварину, школьному приятелю Эвелина Хайда, и сказал ему, что думаю, что Трешфилда отравили. Так что ли? И ты знаешь, кого он заподозрит в первую очередь? Не своего бывшего однокашника, не этих благородных господ, которые мечтают прибрать к рукам денежки графа. Нет. Первым человеком, которого он заподозрит, буду я, потому что я не принадлежу к их обществу, потому что я не заканчивал Кембриджей и Оксфордов и потому что кровь у меня не голубая, а простая — красная.

Ник прикусил губу и посмотрел на Пертуи искоса.

— Ты говоришь, леди Джорджиана остается?

— Да, сэр.

Ник провел руками по волосам и негромко выругался. Ему не хотелось признаваться себе в истинной причине стремления как можно скорее уехать из поместья Трешфилда. Холодный свет ясного осеннего дня заставил его трезво оценить создавшееся положение. Он проявил слабость, поддался низкой коварной страсти и предал своего лучшего друга. Джоселин вытащил его из грязи и нищеты, спас от неминуемой виселицы, а Ник отблагодарил его тем, что лишил невинности его младшую сестру. И усугубил свое предательство, влюбившись в нее.

Заниматься любовью с Джорджианой было так не похоже на то, что он испытывал с другими женщинами. Интимная близость для него была чем-то вроде сделки — обмена удовольствия на удовольствие, на деньги или на любой другой товар. Еще раньше, в детстве, она казалась ему чем-то ужасным, особенно в ту ночь, когда отец отдал его вместо денег, которые задолжал в таверне.

После того случая он научился защищать себя, прятаться и терпеть. Потом он вырос и уже редко одаривал женщин своей благосклонностью. Первое время после того как он покинул Сент-Джайлз и узнал от Джоселина о нравах, царящих в свете, он воздерживался от романов с богатыми и знатными женщинами. Однако вскоре он обнаружил, что среди светских дам есть весьма соблазнительные и что они готовы поставить на карту свою репутацию ради возможности быть с ним. Они находили его заманчиво опасным мужчиной и интересной личностью; он считал их забавными, пока они не начинали относиться к связи с ним слишком серьезно.

Потом он встретился с Джорджианой — гордой девушкой с величественной осанкой. Быть с ней знакомым все равно что общаться с пчелиным роем. Он не мог заставить ее делать то, что он хотел, — проблема, которая никогда не возникала у него с другими женщинами. И все же он не смог выбросить ее из сердца. Образ Джорджианы представал перед мысленным взором Ника, когда он меньше всего ожидал этого, приводил в волнение его душу и будоражил тело. Она мучила и дразнила его, пока он вконец не потерял голову.

И быть с ней было совсем не то, что быть с другими женщинами. В отличие от них она ничего не хотела от него, кроме возможности быть с ним рядом. Общение с ней не было сделкой. Взаимовыгодным соглашением или сладострастной игрой, которую обычно затевали любопытствующие скучающие аристократки. Впервые в жизни ему открылись чувства, воспетые великими писателями, которые он прежде не понимал и в которые не верил.

— Пертуи, где книга этого шотландца?

— Сэра Вальтера Скотта, сэр?

— Да, его.

Слуга подал ему книгу. Ник открыл ее и начал перелистывать страницы.

— А, вот оно. — Читая, он прошел в гостиную.

«Истинная любовь это дар, данный богом

Одному лишь человеку под небом:

Это не горячий огонь фантазии,

Который гаснет, как только удовлетворены желания;

Она живет не в безумной страсти

И вместе со страстью не умирает;

Она есть таинственное родство душ,

Серебряная связь, шелковая лента,

Привязывающая сердце к сердцу,

Разум к разуму».

Он прочел это стихотворение несколько недель назад и не понял его. Хотя прошлой ночью он насытился Джорджианой и удовлетворил свое тело, душа его продолжала тянуться к ней. Он не утолил своей эмоциональной жажды. Прежде его интерес к женщине пропадал, как только он завоевывал ее. Но прошлой ночью он посмотрел в изумрудные глаза Джорджианы и понял, что захочет быть с ней и через неделю, и через год, и через многие годы. И это желание его неосуществимо.

После того как Ник успокоился и пришел в себя, он несколько часов подряд обдумывал сложившуюся ситуацию. Он оскорбил Джорджиану и Джоселина, хотя они еще не знали об этом.

Джос и так много выстрадал, перенес предательство близких людей. Джос доверял ему. Ник тяжело опустился в кресло и закрыл глаза, словно хотел спрятаться от своего вероломства. Он осквернил сестру Джоселина. Это все равно, как если бы он осквернил самого Джоселина. Если бы на ее месте была другая девушка, он мог бы искупить свой грех, женившись на ней. Но он не станет усугублять свой грех, обманывая себя, что сможет жениться на Джорджиане.

Если он сделает это, то он опозорит ее и заодно Джоселина. Никто не будет принимать женщину, которая вышла за человека, стоящего гораздо ниже ее. Светское общество отвергнет ее. Герцог отречется от Джорджианы. Возможно, Джоселин сделает вид, что ничего не произошло, потому что он добрый и благородный, но все же он тоже будет опозорен. Нет, Ник уже и так подвергнул Джорджиану опасности и не должен погубить ее окончательно.

Он решил уехать и позднее написать Джорджиане письмо с извинением. Но это было до того, как он узнал, что она остается в Трешфилд-хаусе. Он не может оставить ее в одном доме с убийцей.

Возможно, она не поверила ему, когда он сказал ей об отравлении. Он постарается убедить ее. Еще он надеялся, она поймет: произошедшее между ними прошлой ночью было ошибкой. Конечно, она поймет. Она дочь герцога и должна знать, что ей нельзя выходить за таких, как он. Правда, Ника беспокоило и другое: вдруг Джорджиана захочет потом иметь с ним тайную связь. Но он не сможет встречаться с ней, не потеряв рассудка. Он постарается объяснить ей это.

С этими благородными и самоотверженными замыслами в голове он отправился на поиски Джорджианы. Он хотел тайком встретиться с ней и объясниться. Да, так будет лучше. Он просто не может уехать, предварительно не поговорив с ней. Остановив на лестничной площадке служанку, он узнал, что Джорджиана вместе с членами семьи находится в гостиной, куда подали чай. Там же принимали посетителей, которые начали прибывать, чтобы выразить им свое соболезнование.

Он сбежал вниз и пошел к библиотеке, чтобы незаметно войти в гостиную через смежную дверь. Вошел в помещение с длинными, от стены до стены, книжными полками и фронтонами над ними. Когда он подходил к двери, ведущей в гостиную, что-то щелкнуло, и один стеллаж начал поворачиваться назад. Из-за нее высунулось маленькое морщинистое лицо, обрамленное кружевным чепцом и зашипело:

— Ш-ш-ш!

— Черт, леди Августа, что вы здесь делаете?

— Веллингтон, я знала, что вы придете, как только услышите эту ужасную новость. Сюда, скорее.

Она схватила его за руку, затащила в темноту и задвинула стеллаж на место. Он оказался в черной пустоте, чувствуя лишь тонкую руку леди Августы. Потом щелкнул замок и приоткрылась маленькая дверца, впустившая свет снаружи.

День был пасмурным; по небу неслись серовато-синие тучи. Теперь он смог разглядеть леди Августу. По ее детскому лицу текли слезы. Она достала из ридикюля кружевной платок и приложила его к уголкам глаз.

— Я сочувствую вашему горю, леди Августа.

— Пожалуйста, извините меня, Веллингтон, но этого не случилось бы, если бы вы арестовали эту шпионку, как я вас просила. Теперь вам нужно действительно собраться с духом и как можно скорее. Все думают, что мой брат умер из-за какого-то дефекта в его мозгу, но я-то знаю, что его отравила эта французская шпионка. Вы должны немедленно приказать ее застрелить.

— Миледи, я не Веллингтон…

— Разумеется. Вам нельзя раскрывать свое имя. Не здесь, среди этих дураков и шпионов. Я

не сомневаюсь, что вы спрятали в лесу своих людей. Пусть они нападут на нее, когда она поедет верхом. Ш-ш-ш! Вы слышали?

Нику было трудно привыкнуть к своей новой роли.

— Что? Нет.

— Вы расправитесь с ней, не так ли? Или вы предпочтете, чтобы я сама…

— Нет-нет, я займусь этим. — Он дотронулся до ее руки. — Не беспокойтесь, леди Августа. Я расправлюсь с этой французской шпионкой. Ничего не предпринимайте. Подождите несколько дней, и я устрою все так, что Наполеон не заподозрит нас с вами в ее убийстве. Вы знаете, этого допустить никак нельзя. Он может послать сюда других своих агентов, и тогда вы окажетесь в опасности.

— Особо не хлопочите из-за этого, — сказала леди Августа. — Я сама могу о себе позаботиться. А вот, бедный Джон Чарльз не смог. — Она шмыгнула носом в свой платок. — Будьте осторожны, Веллингтон. Она умна.

Леди Августа выскользнула через наружную дверь, оставив его в темноте. Ник ощупал стены, нашел запор, открыл его и потянул на себя. Стеллаж повернулся, и он вышел в библиотеку. Поставив стеллаж на место, он покачал головой.

— Теперь она считает меня Веллингтоном, — пробормотал он. — Должно быть, это от нервного напряжения. Бедная женщина.

Гостиная, куда он незаметно вошел, имела довольно мрачный вид. Окна и двери были занавешены, каминная доска, картины и зеркала были задрапированы черным крепом. Пруденс, Эвелин и их гости были в черном. Портрет графа, висевший над камином, был окаймлен черной материей.

На диване перед камином леди Лавиния утешала Людвига, который вытирал глаза платком с черной каймой, сжимая в другой руке книгу по древнеегипетской магии. Пруденс и Эвелин, склонившись над лежащим на столе толстым томом, беседовали с двумя джентльменами. Этот фолиант оказался каталогом траурных принадлежностей.

Ник боком подошел к ним сзади и взглянул на описание товаров для траура. Там было все — от карет и плюмажей до почтовой бумаги с черной каймой и вдовьих лент. Он покинул их раньше, чем они успели заметить его присутствие, и подошел к Джорджиане, которая смотрела в окно.

Когда он приблизился, она повернулась и увидела его. Строгое выражение вмиг покинуло лицо Джорджианы, глаза ее заблестели, словно изумруды в свете тысячи свечей, и она улыбнулась ему радостной улыбкой ангела. Она уже улыбалась ему так прошлой ночью, и он почувствовал, что ноги его стали ватными. Падающий от окна дневной свет усилил страх и тревогу Ника. Что это с ним?

Она протянула ему руку, он взял ее и наклонился, коснувшись губами нежной кожи. Она поздоровалась с ним тем тихим ласковым голосом, каким говорила только тогда, когда они были с ним наедине.

— Мне нужно с тобой поговорить, — сказал Ник раньше, чем она сумела сказать то, о чем он мог бы потом сожалеть.

— Да?

— Не здесь.

Она снова улыбнулась, будто его слова не были для нее неожиданными.

— Я думал, ты поняла. Тебе опасно здесь оставаться. Ты должна уехать.

— А, ты об этом. Если ты уверен, что Трешфилда отравили, то я должна остаться и найти убийцу.

— Проклятие!

— Ш-ш-ш!

Он огляделся и увидел, что леди Лавиния смотрит на них с неодобрением. Он заговорил тише:

— Нам нужно поговорить и не только об отъезде. Я хочу сказать тебе что-то насчет прошлой ночи. — В этот момент он заметил, что Эвелин внимательно смотрит на них. — Черт! Он хочет подойти к нам. Ты только посмотри на него, весь надулся от важности. У него такой вид, словно он проглотил воздушный шар. Быстрее, где мы встретимся?

— В гроте после чая.

— Держись подальше от этого чертова Эвелина Хайда, — выпалил он.

Она скрыла улыбку, повернувшись к окну.

— Ты ревнивый.

— Я не ревнивый.

— Еще какой ревнивый. — Джорджиана посмотрела на него из под темных ресниц. Щеки ее порозовели. — Бедный Трешфилд умер, и я не должна так себя вести.

Ник заметил, что она покраснела, и выругался про себя.

— Слушай, голубка, я хочу задать тебе один вопрос.

— Я знаю.

— Ты знаешь?

— Я начала выезжать в свет с тех пор, как мне исполнилось восемнадцать лет, Ник.

— Какое это имеет отношение к…

В это время к ним подошел Эвелин и затараторил о приготовлениях к похоронам, о письмах, которые нужно написать, и попросил Джорджиану помочь. Ник умолк. Его и Джорджиану повели к стульям, стоящим вокруг камина, когда Рандалл и двое лакеев подали чай. Ник сел, держа в руке тонкую фарфоровую чашку, и попытался разгадать смысл слов Джорджианы. У него это не получилось, и он стал думать над тем, что скажет ей в гроте.

Он будет с ней откровенен. Она разумная и практичная девушка и поймет его. Он скажет ей правду, по крайней мере часть правды. Это самое лучшее. Он зря испугался только потому, что она ему улыбнулась. Его подвело его воображение. Она поймет, что парни из Сент-Джайлза не женятся на девушках с Гросвенор-сквер. Возможно даже, она сама поднимет этот разговор. Ну конечно. Не зря же она сказала, что знает, о чем он хочет ее спросить.

Неожиданно у него словно камень с души свалился. Ник отпил чай и облегченно откинулся на спинку стула. Ну конечно. Она дочь герцога и знает что к чему. Какой же он глупый. Ему не о чем беспокоиться. Джорджиана Маршал разумная и практичная девушка.