Пообещай

Глава 2

Утро.

Калея была сегодня отчаянно-рыжеволосой, почти что красной – Эмия, чтобы не раздражать глазные рецепторы, старалась не смотреть в сторону. Щелкали по клавиатуре пальцы; всплывали фотографии, имена, описания совершенных поступков. Туда-сюда ходила манна – сливалась из одних столбиков, наполняла другие.

Эмии некстати подумалось о том, что у Дарина в запасе всего три единицы – ничтожно мало. Наверное, часто злился, отчаивался, хандрил. Может, редко помогал товарищам, а, может, совсем этих самых товарищей не имел. Не часто был благодарным…

«А она в его случае была бы? За обрубок жизни?»

Ей нужно думать не о нем, а о тех, кто на экране.

Однако вчерашнее фото теперь покоилось в сумочке между листами блокнота, куда иногда в приступах вдохновения, записывались стихи. Довольно примитивные – люди часто писали лучше, – но ей нравился сам процесс.

– Ты вчера отказала Романосу?

Калея отчаянно любила сплетни – собирала их так тщательно, как не собирала утреннюю прану с листьев небесных васильков.

– Отказала. Решила вечером поработать.

– Послушай, ты уже пала ниже облаков в моих глазах. Поработать? Вечером? Он, между прочим, собирался сделать тебе сюрприз: встретить тебя, увитый в гениталиях цветами родондроса, голым. Пригласил Юпитреса…

– А Юпитреса для чего?

– Чтобы вам было веселей…

Ох уж эти групповые забавы! Куда делись старые ценности, почему плотский произвол ныне считается лучшим развлечением? Хотя, так было во все времена.

– Я семью хочу…

– Так с чего-то нужно начинать?

– С чувств. А не с телесных утех с Юпитресом.

– Зажатая ты! – припечатала ее, словно штампом «старая дева», подруга. – Скучная до невозможности. Сегодня представление чешуйчатых нимф на Зарраканском Пруду. Идешь?

– Нет…

– Слушай, может, твой Павл так хорош, что ты из дома не выходишь?

– Может.

Эмия уже забыла, насколько хорош Павл. Но помнила о том, что всегда думала о нем, как о роботе, даже если поддавалась уговорам на редкие ласки.

– А-а-а, – Калея прищурила глаза, – я поняла! Ты метишь на место в Верховном Конгломерате, выслуживаясь сверхурочно, так?

– Наверное.

Лучший способ запутать чье-то любопытство – это соглашаться со всем сказанным.

«Место в Конгломерате?» Творить Небесное Законодательство? Вот это точно скучно.

Эмии вдруг подумалось о том, что девяноста семи единиц манны хватило бы Дарину для того, чтобы продлить жизнь до «бесконечности». Человеческой, конечно же. Если бы он принес их к Жертвенным Воротам…

А в памяти опять фото.

– Я обедать. Идешь?

– Через пять минут.

– К нам в отдел пришел новенький, хочу посмотреть.

– Расскажешь потом…

Конечно, расскажет – не сможет не рассказать.

– Если не просидишь тут до вечера, увидишь его сама. Говорят, красивый неимоверно – златогривый, крепкий, ляжками похож на кентавра.

– Очень… сексапильно, – пробубнила Эмия безо всякого интереса.

– В общем, жду внизу.

– Угу.

«Девяносто семь единиц».

У нее в запасе будет сто своих. Если… Если…

Нестабильно и часто забилось любопытное сердце.

«Интересно, можно ли с собой прихватить еще девяносто семь?»

Жуя листья салата в ресторане, она выглядела так сосредоточенно, будто проворачивала в уме схемы строения Вселенной.

«Девяносто семь – мало».

А если форс-мажор? Приступ агрессии, вспышка ярости, случайно вырвавшееся проклятье? И минус драгоценные крохи сияющей субстанции – Эмия однозначно должна иметь в запасе не меньше ста единиц. Лишних. Их нужно сразу же «законсервировать» на точных условиях передачи…

Черт, она собралась на Землю?

– … ты меня слушаешь? Говорят, если намазать его на запястья, то всему телу такие ощущения, как мурашки, только частые и яркие…

Эмия не слушала. Ни про чудо-крем, ни про новую колесницу Эриоса, ни про возможности левитирующих Богов дышать под толщей речных вод – «ведь они тогда и в бассейнах смогут, представляешь?»

Чушь какая… При чем здесь бассейны?

Что она помнит о наказании Эфин, преступивших закон? И преступление ли это, если она захватит с собой лишний сосуд с манной? Нужно вечером больше узнать о развоплощении – правила, запреты, ограничения… Чтобы без сюрпризов.

– Вот он! – зашептала Калея так громко, что вся женская половина ресторана моментально повернулась и посмотрела на вход. – Зареон, наш новенький!

Со всех сторон ахали, сладострастно содрогались, обмасливали взглядами высокого и ладно сложенного мужчину. Сладко в предвкушении чмокали напомаженные губы; тек по залу шепоток с придыханием.

Эмия смотрела на парня с золотистыми волосами до плеч, как на старый поцарапанный комод, заполненный макулатурой, – не на Зареона даже, сквозь него. А заодно сквозь стены ресторана и пространство Астрея – на воображаемое лицо Дарина, прототип которого существовал где-то на Земле.

И бился в уме один-единственный лишенный логики вопрос: ей будет с ним рядом так же… как с Павлом во время последнего танца?

Первая тысяча лет – ваш «век» развлечений, учили Старшие Боги. Наслаждайтесь праздным бытием и ничегонеделанием. Отдыхайте, воспевайте Создателя, творите, восхищайтесь, живите в радости – заслужили.

Старшие призывали молодых поклоняться Кронису – Богу времени – тому, кто лично отбирал души, которым предстояло обрести божественное воплощение.

Эмия, Калея, Зареон, Юпитрес и еще десятки им подобных – молодняк. Когда-то в далеком прошлом люди, достигшие «земного» просветления, те, кто набрал максимальное количество манны благими поступками.

Заслужили…

«Пройдут годы, и ваша праздная жизнь дополнится ответственностью – вы приобретете новые роли в повелевании людскими судьбами, обретете могущество…»

Могущество Эмию пока не интересовало. А вот определение «пройдут годы» навевало на нее такую пресную скуку, какую не навевала бы обещанная следующие три тысячи лет по утрам сваренная на воде овсянка.

Пройдут годы…

Если Кронис когда-то ее отобрал, значит, чувствовал в ней божественный потенциал.

Однако, похоже, не учел того, что Эмия в роли человека не нагулялась.

– Снова стать этим человеком? Ты уверена, Эфина?

– Уверена. И дай ему полный доступ, как в прошлый раз.

– Я уже говорил, что полный доступ более невозможен.

– Дай максимально полный из дозволенного. И просто побудь им.

Павл будто ревновал.

– Давай, я жду.

Вздох, раздражение, насупленный взгляд – нет, она позволила этому роботу выказывать слишком много эмоций.

– Он тебе нравится?

– Не твое дело.

– А что в этом доме мое? Заряжаться? Вытирать пыль, мыть полы, посуду?

– Павл!

– Слушаюсь, госпожа.

Трансформация сопровождалась длинным и укоризненным вздохом.

На нее снова смотрел другой. И поле в квартире изменилось, завибрировало незнакомыми эмоциями. А взгляд такой, какой ее робот никогда не смог бы сымитировать, – удивленный, раздраженный, делано-безразличный. Все потому что где-то очень больно внутри.

Она видела, как стоящий перед ней человек привычно старается защититься от того, что не понимает, боится снова испытать страдания – вероятно, сейчас Эмия ему снится. Или чудится в мыслях, и он не понимает, зачем и почему.

– Привет.

Павл зажал Дарину и рот, и мимику, и движения.

– Помнишь меня?

Во взгляд прокралась дерзкая, но почему-то грустная улыбка – мол, помню, только «что толку?»

– И я тебя помню.

Чужое для него тело, чужие глаза, прикинувшиеся его собственными – Дарин глядел на Эмию словно давным-давно запертый в клетке зверь, чья шерсть давно свалялась. Зверь, который давно отвык от вкусной еды и свободы, покорился судьбе и теперь лежал в дальнем углу, ожидая кончины.

– Не грусти, слышишь?

Она коснулась своими пальцами теплой мужской руки, ободряюще сжала ее.

Павл смог блокировать многое, но все же незнакомый ей доселе запах мужской парфюмированной воды пробрался наверх вместе с аурой. Эмия приблизилась к мужскому лицу и вдохнула запах кожи – другой, человеческий, едва уловимый. Моментально вскруживший ей голову тем, что был другим, запретным здесь.

– Скажи, а я тебе нравлюсь?

Сквозь зрачки мелькнуло раздражение Павла.

А Дарин смотрел на нее иначе – как на торт, который он никогда не попробует и который давным-давно перестал хотеть. Зачем травить душу чувствами, которых не испытать?

– Ты любил когда-нибудь?

Он схлопнулся болью и раздражением – отстань с дурацкими вопросами.

– Хочешь попробовать? – не отставала Эмия. – Хочешь? Вместе?

Никогда она не видела такого взгляда – тоскливого, усталого, совсем на самом деле не злого. Просто Дарин давно перестал верить в чудеса, еще с интерната.

– А хочешь, я приду? – Эмия чувствовала, что не может сглотнуть ком, вставший в горле. – Приду на самом деле?

И вдруг почувствовала, как ее пальцы порывисто сжала мужская рука, – хочу, приходи.

Павл взбрыкнул, как пришпоренный в области паха бык:

– Вот же какой… упертый! А сила воли! Пробился через защиту, руками задвигал! Да меня из-за него пожизненно деактивируют…

Робот стал собой, но его вид отчего-то стал Эмии неприятен.

– Умолкни.

– Я, между прочим,…

– Два часа полного молчания!

Она вдруг приняла решение. Дурацкое, спонтанное и, вероятно, самое глупое за все время пребывания в Божественной ипостаси.

Дарин пробился сквозь чужую защиту… смог.

Он был человеком – диким, неудержимым, спонтанным, не забывшим о том, как это – сильно чего-то хотеть.

А она вдруг поняла, что без длительных дум относительно «за» и «против» променяла вечную жизнь на грядущие тридцать дней неизвестности.