Глава 7

В эту ночь Элетея впервые за много месяцев хорошо спала, ей снились эпические герои в развевающихся плащах, и кони их мчались, грохоча копытами. Утром она впервые почти за год потратила некоторое время на то, чтобы найти в платяном шкафу свою любимую амазонку цвета лесной листвы вместо строгого платья из черного шелка, которое обычно надевала. Она сто раз провела гребнем по волосам и вплела в косы белую ленту. Она сбежала вниз, полная сил, чтобы поиграть с тремя своими собаками, прежде чем отправиться на утреннюю прогулку верхом.

Она уже вывела своего мерина на двор, но тут в ворота вкатила на своей двуколке миссис Брайант, длинноногая и энергичная жена викария. Три собаки Элетеи подняли лай, зная, что в одной из переполненных корзинок миссис Брайант есть, как всегда, лакомство для них. Она соскользнула с сиденья, а собаки в нетерпении сновали у ее ног.

– Подождите, не уезжайте. – Миссис Брайант сняла с головы соломенный капор и помахала им, указывая на пастбище. – Мы с вами должны вместе заехать в одно место.

Миссис Брайант не скрывала, что ее заботит будущее Элетеи. Всякому, кто хотел ее выслушать, она сообщала, что эта молодая женщина до такой степени погружена в свое горе, что готова навечно заточить себя в доме своего брата. По мнению миссис Брайант, это не было обычным заточением, вызванным горем, хотя если она и предполагала истинную причину, заставившую Элетею удалиться от общества, она не обмолвилась об этом ни словом.

Элетея подавила невольный вздох.

– Моя лошадь уже оседлана и готова к прогулке. Неужели кто-нибудь заболел?

– Нет, насколько мне известно. Речь идет о новом владельце Хелбурн-Холла. Я надеюсь, что смогу уговорить его остаться здесь. Почему бы вам не поехать со мной? Вы верхом доберетесь раньше меня, а я отвезу сыр во вдовий приют и подъеду чуть позже.

Элетея похлопала хлыстом по коленке.

– У меня нет настроения наносить светские визиты. Я только испорчу вашу приветственную речь.

– Но не могу же я поехать туда одна, – настаивала миссис Брайант, хотя она ездила одна днем и ночью, поднимаясь в гору, пересекая реку, если заболевал кто-то из деревенских жителей.

Ветерок пощипывал Элетее щеки, намекая на то, что осень уже не за горами. Она подумала о человеке с густыми черными волосами, в съехавшей набок шейной косынке и с синими глазами, которые притягивали ее, точно темный кристалл.

– Честно говоря, я уже встретилась с ним вчера вечером – нужно было предостеречь его насчет моста и…

– Вот и прекрасно. – И с этими словами миссис Брайант поспешила к своей двуколке. – Значит, вы можете меня представить. И мы побудем там вместе. Между нами говоря, я думаю, что у него в доме всем заправляют слуги. Пора положить этому конец. Как вы считаете – я знаю, вы только что познакомились с ним, – но возможно ли, что именно он – тот, кого мы все ждали, тот, кто возьмет в свои руки управление поместьем?


Сто дьяволов бесновались в снах Гейбриела. Один из них запустил свои когти ему в плечо и немилосердно тряс его; Гейбриел не обращал внимания на эту неприятную тряску. Его до предела утомили трудная дорога из Лондона и четыре часа, потребовавшиеся на то, чтобы привести в приличное состояние конюшню для лошади. То были воистину авгиевы конюшни, месяцами не видевшие свежей соломы и вил.

Две бутылки бренди опустели к утру, лошадь была напоена, вычищена, накормлена, сам он тоже вымылся под древним насосом, счистил дорожную пыль с зубов и волос, а потом уснул мертвым сном. Ему что-то снилось, но свои сны он едва мог вспомнить. Какая-то женщина с темными глазами и в серебряных туфельках; на плече у нее сидела летучая мышь. Ему хотелось раздеть эту женщину.

Просыпаться ему не хотелось. Ложась, он расстегнул рубаху, да так и не снял полностью. Он протестующе вздохнул, закрыл лицо локтем.

Демон с острыми когтями принялся трясти его еще сильнее.

Демоница.

Он с трудом открыл налитый кровью глаз, потом быстро закрыл его, узнав существо, явившееся по его душу. Да поможет ему Господь, уж если он должен сдаться кому бы то ни было, пусть это будет она.

– Как вы себя чувствуете, сэр Гейбриел? – спросила она голосом, до такой степени потрясенным, что любой совестливый человек ответил бы так, чтобы уст покоить ее.

А он изобразил из себя покойника, любопытствуя, как она на это будет реагировать. Сердце гулко забилось. Его мужская плоть проснулась так резко, что ему захотелось натянуть плащ на эту часть своего тела, которая имела обыкновение вести себя как барометр в самое неподходящее время. Но плаща рядом с ним не было.

Она провела рукой по его распростертому телу.

– Ну ладно, вы еще дышите, – пробормотала она, – а вот и бутылка из-под бренди… нет, две бутылки. Проснитесь, кутила. Подумать только, я о нем беспокоилась. Да проснитесь же.

– Я и проснулся, – пробормотал он. – Приходите позже, когда я буду в состоянии соображать. Если вы не возражаете, я еще немного поваляюсь в постели.

– Вы вовсе не в постели, – возразила она, вцепившись ему в руку. – В любую минуту сюда может войти жена викария. Сядьте же и сделайте вид, что вы хоть что-то понимаете.

– Викарий? – Это слово вызвало у него интерес. Он высвободил руку. – Какой викарий? Разве я просил вас обвенчаться со мной этой ночью?

– Да. – Она оправила на нем смятую батистовую рубашку. – И скоро у нас родится младенец.

Он фыркнул:

– Я бы запомнил это, даже если бы держал голову всю ночь в бочке с джином.

– Судя по вашему виду, все было почти что так. Прошу вас, попытайтесь привести себя хоть в какой-то порядок.

– А что нужно от меня жене викария? – раздраженно спросил он, почесывая щеку, поросшую щетиной.

Элетея с досадой рассматривала его.

– Она хочет приветствовать вас как нового хозяина.

– Хозяина чего? – Он снял с ее юбки соломинку.

– Хелбурн-Холла, – язвительно сказала она, глядя на его руку, пока он не отвел ее. – Вероятно, сэр Гейбриел, вы не заметили, будучи чрезвычайно трезвым и внимательным человеком, что стропила в вашем доме падают одно за другим, что конюшни провоняли, что ваши слуги – самый неряшливый, ни на что не годный сброд, который когда-либо позорил профессию домашней прислуга.

– Это не моя вина. – Он хмуро посмотрел на нее. – И меня это не интересует.

– Придется вам этим заинтересоваться, – сказала она демоническим голосом, и ему показалось, что она провела по его спине бритвой. – Вы выиграли этот дом. Ответственность за него лежит на вас. А теперь вставайте, пока я не…

– Пока вы что? – спросил он, с вызовом блеснув глазами.

На самом деле из всего, сказанного ею, только эти слова и пробудили в нем интерес.

Она наклонилась так, что коснулась носом его носа.

– Я отнесу ваше пьяное тело к корыту, из которого поят лошадей, и буду макать вас в воду, пока глаза у вас не начнут косить.

Поняв, что она не даст ему покоя, он наконец снизошел до того, что обратил на нее внимание. Его глаза из-под тяжелых век, осмотрев ее, вернулись к ее мрачному цыганскому лицу. Его удивило, что спустя столько лет она по-прежнему может вызвать в нем желание завыть на луну.

– Позвольте мне почтительно заметить вам, миледи, – сказал он, – что я совсем недавно вернулся с войны. Мои нравственные обязанности перед обществом выполнены.

– Нравственные обязанности?

– Если мне захочется всю ночь проспать в сарае, я так и сделаю. И если слуги в Хелбурне захотят бегать вверх-вниз по лестнице нагишом, натирая перила, я не вижу, с какой стати мне запрещать им это делать.

– Тогда зачем вы сюда приехали? – разочарованно спросила она.

– А не могли бы вы отстать от меня?

Она закусила губу.

– Нет.

– А зачем вам надо, чтобы я хозяйничал в Хелбурне? – удивленно спросил он, подумав при этом, что она сделает, если он ее поцелует.

Она немного отошла.

– Невыносимо видеть, как большое поместье пребывает в полном небрежении, – хотя еще невыносимей видеть, как с таким же небрежением относится к себе джентльмен.

– Возможно, я дам себя убедить и проживу здесь месяц-другой. Это зависит от того, насколько хорошие у меня соседи.

Она сурово посмотрела на него:

– Я всегда задавалась вопросом – что было с вами после того, как вы исчезли в ту зиму?

Гейбриел кашлянул. Он испытал приятное удивление, услышав, что она думала о нем. Вместо того чтобы ощутить вкус к жизни, он почувствовал на себе груз забот.

– Ну, теперь вы это знаете, – сказал он, непримиримо улыбаясь. – И не говорите, что я не оправдал ваших ожиданий, став тем, кем я стал.

– Вы чувствуете жалость к себе, не так ли? – спросила она после долгих колебаний.

– Нет, – отрывисто ответил он.

– Тогда, поскольку я никак не могу уговорить вас переменить свое решение, мне лучше уйти.

Он схватил ее за запястье – сам не зная зачем – и притянул к себе.

– Я не утверждаю, что вы не можете уговорить меня. Это самое меньшее, что вы можете сделать после того, как разбудили меня.

И прежде чем она успела возразить, не дав ей произнести ни одного слова, он привлек ее к себе, повалил на солому и поцеловал, просунув язык в ее раскрытые губы. Не будь она Элетеей Кларидж, он не ограничился бы поцелуем. У ее губ был вкус меда, огня и летнего вина. Ее тело в сладком соблазне отлилось по форме его тела. Он провел своими губами по ее губам, а рукой – по ее стройным бедрам. Она не шелохнулась. Он почувствовал, что плоть его затвердела, охваченная порывом, которого он и сам не понимал.

Он вжал ее глубже в солому. Теплые углубления на ее теле совпали с его твердым мускулистым телом. Он не знал, чем он заслужил этот незваный визит, но внезапно голова у него стала ясной, как никогда, а тело возбудилось.

– Элетея. – Он перекатился на бок, все еще не снимая руки с ее спины. – Могу я…

Он почувствовал, как ее тело содрогнулось. Ничего не стоило убедить себя, что эта дрожь вызвана желанием. Однако неясное выражение ее глаз говорило о чем-то, не очень лестном для него. Но он все равно нашел ее губы, стараясь выпить их нектар до последней капли.

– Гейбриел Боскасл.

Он оперся о локоть, провел пальцем от ее губ вниз, к пуговкам, которые шли в ряд от шеи к впадинке между грудей. Она подняла на него глаза, и сердце у него забилось сильнее. Она действительно сияла мрачной таинственной красотой, с выдающимися скулами и глазами в густых ресницах; эти глаза заставили его ощутить себя тем самым мальчишкой, которого она пожалела много лет назад. Теперь он знал гораздо больше. Имеет ли это для нее значение?

Палец его скользнул под кружевную ленту ее сорочки, коснулся ее грудей.

– Очень красивые и мягкие.

Она испуганно ахнула. Он замер, изумившись тому, как сильно ему хочется продолжить. Он молчал, сердце его бешено билось.

– Если вы думаете, что я позволю соблазнить себя на конюшне, значит, вы действительно держали голову в бочке с джином.

– А вы предложите мне разделить с вами ложе? – осведомился он с дерзкой улыбкой.

– К чему такие вопросы?

– Если есть хотя бы малейший шанс, почему бы мне и не спросить? И я не считаю, что это ниже моего достоинства.

Он ждал, охваченный похотью, не зная, сможет ли справиться с нею.

– Вам придется простить меня, – сказал он, когда стало ясно, что она не намерена склонять его к большей близости. – Я не привык, чтобы меня будили таким вот образом.

Она насмешливо улыбнулась:

– В таком случае я не буду выяснять, каковы ваши обычные ритуалы при пробуждении.

В ответ он улыбнулся ей с таким виноватым видом, что она рассмеялась.

– Жена викария не должна застать нас на соломе. Вы стали еще хуже, чем были, когда я видела вас в последний раз, Гейбриел. Не понимаю, почему я вообще трачу на вас время.

– Я тоже не понимаю. Но должен сказать в свою защиту, что когда красивая женщина будит спящего глубоким сном мужчину с дурной репутацией, ей следует быть готовой к тому, что он отзовется на это… ну, в общем, он отзовется. Держу пари, любой мужчина отозвался бы на это, как я, если бы кто-то вроде вас наклонился над ним и посмотрел на него так, как вы посмотрели на меня.

Она приподнялась на руки и оперлась на колени, юбка ее амазонки обвила пыльные полусапожки. Поза была такой вызывающей, одной из любимейших его эротических поз, что ему пришлось стиснуть зубы.

– Я полагаю, даже собака, если ее разбудить, – сказала она, – или…

Она досадливо подняла левую руку, чтобы откинуть с плеча непокорный локон. Этот жест привлек его внимание к крепкой груди, обтянутой лифом амазонки. Во рту у него пересохло, он сглотнул, приписав внезапное головокружение плохому бренди. И отвел глаза.

– Давайте я помогу вам стряхнуть солому с платья.

– Нет. Это меня не беспокоит. Лучше не пускайте в ход ваши распущенные руки.

Он усмехнулся:

– Ладно. Как вам угодно. Но взамен я попрошу вас не говорить так громко. У меня болит голова, она распухла, как мех с вином.

Она с отвращением глянула на бутылки, прислоненные к охапке соломы.

– Странно, с чего бы это? Спрячьте бутылки – и как можно скорее. И встаньте, пока не пришла миссис Брайант.

– Я не приглашал ее к себе, – проворчал он. – Я не собираюсь здесь оставаться. С таким же успехом она может пожелать мне всего хорошего. И приберечь бы свои заботы для кого-нибудь другого.

Она схватила одну из пустых бутылок из-под бренди. Ему подумалось: уж не собирается ли она стукнуть его по голове? К счастью, она, вскочив на ноги, остудила свое раздражение тем, что просто швырнула бутылку в пустое стойло. Он решил, что их поцелуй стоит этой несерьезной выходки. И пусть она ударит его чем угодно, лишь бы разрешила задержать ее еще на час.

– Почему вы позволили себе погрязнуть в безысходности, Гейбриел? Вы могли бы подняться, какое бы бремя ни лежало на вас. С каждым человеком, когда он входит в жизнь, случается какая-нибудь беда. Я надеялась, что из вас выйдет что-то стоящее.

Ее замечание укололо его. Но она не поняла этого, и он не стал унижать себя попыткой объясниться.

– Возможно, такой результат был предопределен моей родословной.

Она покачала головой. Губы ее были соблазнительно влажными от поцелуя. Его возражение прозвучало фальшиво даже для него самого.

Он понимал, что невозможно винить своих предков в изломах его темной натуры. Скандальная жизнь его семьи только усилила действие полученных в юности уроков любви и страсть к жизни, которую он унаследовал от своего родного отца. Какое-то время его возмущали те узы, которыми связали себя его двоюродные братья, и он скрывал свою зависть за насмешками и соперничеством, хотя и надеялся, что когда-нибудь станет им ровней. Никто из его лондонской родни не знал толком о его детских муках. Многие годы он предполагал, что они не спрашивают потому, что не испытывают никакого интереса к тому, как он выжил.

Но теперь, когда он был принят в семью как положено, он понял, что родня скорее уважала его самостоятельность, чем выказывала равнодушие. Он пришел к выводу, что если бы его гордая мать-француженка попросила о помощи после смерти его отца, Боскаслы предложили бы ей помощь без всяких колебаний. Но его мать стыдилась и боялась, что Боскаслы станут презирать ее за то, что она вышла замуж слишком скоро после смерти Джошуа. Жаль, что Гейбриел не знал тогда, что Боскаслы ни в коей степени не были людьми лицемерными.

Чрезмерно страстными – да, но крепко спаянными и преданными друг другу. Он не стыдился, что принадлежит к этому роду.

Он хмуро посмотрел на нее:

– И кем же я стал, по вашему мнению? Говорите откровенно.

– Не знаю. Вероятно, вам лучше посмотреть в зеркало и спросить у самого себя.

– Только не в такую рань, дорогая.

– Уже два часа дня.

– Только-то? Я проспал бы еще часов пять. Давайте поспим вместе.

– Вы были кавалерийским полковником, – сухо сказала она. – Вы что же, воевали только по ночам?

– Нет. – Он посмотрел на нее с прямотой. Он не мог сказать ей, что начал меняться к лучшему перед Ватерлоо и что необъяснимым образом начал возвращаться в себя худшего после последней битвы. – А вы? По-прежнему остаетесь образцом, который заставлял ослепнуть от любви каждого молодого человека в Хелбурне?

– Не думаю.

– Ну, вряд ли вы этого не знаете, судя по вашей внешности. – Он замолчал. Она должна осознавать свою красоту. – Я слышал о вашей потере. Какая жалость!

Она уставилась на него, лицо у нее было замкнутое, и внезапно он пожалел, что заговорил об этом. С ней было слишком легко разговаривать. Он увлекся приятным разговором, сам того не замечая. Но теперь, когда он заговорил о смерти того, кого она любила, вид у нее стал отчужденный, огорченный.

– Ничего страшного, – неловко сказал он. – Я тоже потерял много друзей в прошлом году.

Она кивнула, оглянулась.

– Я слышу двуколку у ворот. Где ваш плащ?

– Я отдал его своей лошади.

– Ах, Гейбриел.

– Все остальное было очень грязное.

– Что мне с вами делать?

Он расчесал пальцами волосы и вскочил на ноги всего лишь за мгновение до того, как энергичная пожилая дама вошла в конюшню.

– Возьмите ваш плащ, – прошептала Элетея, – и не говорите ей о том, что сейчас произошло.

Загрузка...