Порочные желания

Порочные желания

– Смотри, кого к нам занесло, Квазимода.

С тюфяка, в углу, привстал, а потом, протерев глаза, сел ещё один.

В темноте, Настя видела только очертания фигуры, но погоняло уже наводило страх.

Когда он подошёл, сильно хромая на левую ногу, девушка задрожала: Квазимода был горбат, но всё же выше её на целых полголовы.

Настя взглянула в лицо и зажмурилась: вместо правого глаза был провал, нос смят, как у профессионального бойца, лицо перепоясывал, словно борозда, шрам, видимо не зашитый и оттого сросшийся кусками, и постоянно гноившийся из-за расчёсов.

Но когда он улыбнулся, Настю затрясло: большие и жёлтые его зубы коряво росли, и выпирали, а через нижнюю губу стекала слюна.

Он сжал её плечо и, от боли, Настя застонала.

Горбун обвёл взглядом товарищей – К ней … кто-нибудь … прикасался? – голос был сиплый, но негромкий и слова он, как будто, выплёвывал.

Ни один не смотрел в его глаз, лица всех были опущены.

– Пойдём! – он сжал её плечо ещё сильнее и, потянув, грубо толкнул.

Настя пролетела с полметра и рухнула на тюфяк, больно ударившись головой об стенку.

Она хотела сесть – Лежи! – выплюнул Квазимода – А вы – он обернулся к дружкам – смотрите, как буду трахать! – и, сделав ещё шаг к тюфяку, добавил – Лапать можно, пока я насилую! Потом, оттрахаете её скопом, все.

…

Настя всхлипнула, дёрнулась и проснулась. Целую минуту она лежала, приходя в себя.

Во сне было всё так, как будто кто-то снимал и теперь прокручивал этот эпизод снова и снова. Но ещё хуже было состояние, в котором она пребывала в этом сне: она видела всё происходящее со стороны и, одновременно, находилась внутри действа, ощущая, как её насилуют, лапают, щупают, как их руки, сальные и немытые скользят по её коже, как их худые, костлявые пальцы ощупывают каждый сантиметр её тела, и суются во все ямочки, и дырочки, как их скользкие от спермы члены, и членики липнут к срамным губам, к соскам, волосам, елозятся по её лицу, груди, изящно-округлой попке, тычутся в анус, в рот, в нос и даже в глаза … – Оуммм! – застонала Настя, закрывая глаза. Но стоило лишь сомкнуть веки, как перед глазами вставал тот подвал, та мусорка, та свалка, те плешивые и блохастые дворняги, усердно, словно стараясь доставить удовольствие, вылизывающие лобок и ложбинку меж ягодиц …

Настя тянулась, и щёлкала выключатель лампы и, при свете, кошмарные видения отступали, но ещё долго она лежала, отвернувшись к стене, прежде чем заснуть.

Утром, при свете дня, было уже совсем не страшно и Настя даже забывалась, собираясь на работу, и готовя себе завтрак. День проходил и вечером, она до поздней ночи всё смотрела и смотрела в телевизор, переключая каналы, и всё оттягивая, и оттягивая сон и, наконец, так и засыпала под бубнящий телевизор …

Меня зовут Настя. Мне скоро двадцать два. Я красивая, стройная девушка. Ну, если честно и по секрету, то я уже не девушка. Но вам-то, какое дело? Фи!

У меня красивые стройные ножки. На мои ножки заглядываются не только мужики, но и женщины. Вот!

У меня короткая стрижка, красивые полные губки бантиком – Ммма! – это вам поцелуй от меня и носик, чуть-чуть, ну самую малость, и по озорному вздёрнут!

И как я вам, вся такая опрятненькая, аккуратненькая чистюлька? Что, мало?! Ну, так я вам вот ещё что скажу: у меня выбриты волосы под мышками и, налысо(!), выбрита моя киска!!

И такие красивые (ну почему они называются срамные?) губки.

Я раздвигаю губки и показываю гимены: они нежные и розовые, и так и хочется их поцеловать.

Вам, хочется?!

Но и это ещё не всё!

На моей киске, на бёдрах и попке сделано тату: змея, выползающая из влагалища и, обвиваясь кольцами по бёдрам, заползающая в попку!

Мастер так искусно сделал тату (никто, кроме мастера делавшего тату, об этом ещё не знает), что когда я иду (специально снимала на камеру) – змея, особенно при искусственном освещении или на солнце, поблёскивая фиолетовыми чешуйками, начинает извиваться, выползая из влагалища, и погружаясь в попку!

– Брррр!

Когда смотрела первый раз этот ролик, прямо физически ощутила холодную и скользкую змею, её кольца, сжимающие моя ляжки, и её волнообразно-скользящие движения, раздвигающие губы с одной стороны, и преодолевающие сопротивление сфинктера, с другой.

– Бррррр!

И вот я, вся такая чистенькая и опрятненькая хочу!

Я знаю, сейчас вы начнёте морщиться и – Фуу! -кать, когда узнаете, чего я хочу.

Но я придумала: я не стану вам объяснять, откуда эти мои тайные и порочные желания. Я просто расскажу вам свою историю. Я расскажу вам, что со мною приключилось.

Я люблю детдомовских.

Мальчишек.

Детдомовских мальчишек: таких чумазых, оборванных, в лохмотьях, и чем больше на них рванья, и чем грязнее, и чумазее они – ещё, чтоб от них воняло тухлыми помойками, по которым они всё шарятся – тем сильнее я в них влюбляюсь.

Вот!

Ну, а заодно с оборванными, чумазыми и вонючими детдомовскими мальчишками, мне нравятся и помойки, и мусорки, и свалки и, всякого рода, грязные подвалы, в которых прячутся, сбежавшие из детдома чумазые и вонючие мальчишки, в которых полно всяких мух, тараканов, червей и личинок!

– «Вон, как раз лазают в мусорке»

– Утюг! Утюг, смотри! Опять она за нами следит …

Двое мальчишек, по возрасту лет на пять, шесть младше Насти, лазали в мусорных баках, выискивая в мешках остатки продуктов.

Утюг, мальчишка с половиной лица, за что и получил прозвище, высунулся из бака и посмотрел в сторону Насти, шедшей мимо, но остановившейся и наблюдавшей за ними.

– Да, неээ – он снова нырнул в бак – Пиявка, это та девчонка, что была у нас в детдоме с благотворительным концертом года три назад, помнишь? Она ещё плясала и пела, и обнимала нас, и прижимала к своим сиськам. Помнишь?

Пиявка, мальчишка с синими кругами под глазами (больное сердце), высунулся из бака и внимательно всмотрелся в Настю. Но зрительная память у него была не такой развитой, как у Утюга и он не смог вспомнить Настю.

– Нет! – помотал он головой, снова ныряя в бак – Это не она. Говорю тебе, надо уносить ноги, счас она позвонит полицаям и нас сцапают!

Но Утюг, ухмыльнувшись половиной рта, вдруг полез из бака наружу и, спрыгнув на землю, направился к Насте.

– Утюг! Утюг! – шипел вслед Пиявка – Квазимода убьёт нас, когда вернётся и узнает.

Я смотрела на них, я вижу их здесь уже третий день, и сердце сжималось от жалости, и наполнялось любовью. Странною любовью. Ну вот: один идёт ко мне. Наконец-то они обратили на меня внимание.

– Привет! Тебя же Настя зовут?

– Привет!

– «Поразительно! Какая у мальчишки память! Его-то запомнить, с таким лицом, нетрудно»

– Ты за нами следишь уже третий день. Зачем?

Я немного растерялась: оказывается они заметили, что я за ними подглядываю.

– Нууу …

– А ты уже закончила школу? И где ты учишься?

– «Молодец, Утюг. Но какой наблюдательный!»

– Закончила. Я работаю, в супермаркете. Бухгалтер.

– Аааа! – он заулыбался и его лицо, точнее половина лица, стало ещё уродливее – Сводишь дебет с кредитом?!

– Нну, да

– «Меньше всего мне сейчас хотелось говорить о своей работе»

– А там, в мусорке, много тухлых продуктов?

– Да там всё тухлое. А тебе зачем?

– А помидоры, огурцы, баклажаны, сосиски попадаются? А мух, и всяких личинок, тараканов и червей там много?

– Неээ, тараканов и личинок в этой нет. Да и мух мало. Чистая мусорка: регулярно вывозят и дворник следит. А вот в нашей полно: и тухлятины всякой и насекомых всяких. Мухи там роями жужжат, и тараканы со всех домов сбегаются пировать. А тухлятиной несёт аж за версту. Да тебе то зачем?

– Нууу …

Я опять замялась, стесняясь сказать даже этому мальчишке.

– А ты же нас не будешь сдавать в полицию? – подошедший, с наполненными пакетами, второй, настороженно смотрел на меня.

– Не будет! – ответил за меня Утюг – Я же говорил тебе, это Настя.

– Настя – живой глаз Утюга заблестел – А пойдём к нам в гости, нам понравилось, как ты тогда пела и плясала. Квазимоды сейчас нету, его поймали и отправили в детдом. Расскажешь нам о чём-нибудь?

– Он всё равно сбежит – буркнул второй и вдруг, улыбнувшись, и осмотрев меня, добавил – А правда, пойдёшь к нам?

Наверное, они заметили моё волнение. У меня сердце готово было выскочить из груди, вздымающейся, как после полуторачасового секса.

– Нннет, мальчишки – я изо всех сил говорила – «Ннет» – так, чтобы это прозвучало, как – «Даа!»

И они поняли!!

Утюг осторожно взял меня за руку, своей грязной ручонкой – отчего меня всю передёрнуло и к лобку прилила кровь – Идём – и потянул за собой.

И я пошла.

Мы дошли до трамвайной остановки и, дождавшись тринадцатый маршрут, поехали.

Я хотела оплатить проезд мальчишек, но Утюг остановил меня – Не надо, Настя. Нас на этом маршруте все кондуктора знают.

И правда, кондуктор, окинув мальчишек равнодушным взглядом, молча взяла у меня деньги и выдала билет.

Мы вышли на конечной.

Потом шли мимо новостройки, где часть домов была заселена, а часть ещё нет.

Потом был пустырь, видимо площадка под новые дома, и наконец, мы подошли к пятиэтажке послевоенной постройки.

У пятиэтажки два подъезда обвалились, и я вспомнила, как в городских новостях песочили эту тему.

– Вот наше пристанище! – с гордостью, как мне показалось, молвил Утюг.

Я испугалась – А если и остальные завалятся?

– Да мы же не в доме, мы в подвале – ответил Пиявка – Ну и завалятся, там знаешь какое мощное перекрытие, в подвале? Подвал-то делали на случай бомбёжек, а войны то нет!

– А откуда так несёт? – я осмотрелась и повела носом, пытаясь определить местонахождение мусорки.

– Да это за домом – махнул рукой Утюг – Мусорная свалка. От новостроек мусор вывозят раз в неделю, вот граждане и таскают сюда свой мусор, когда его уже дома держать невозможно.

– Это ты про неё говорил … там?

– Угу – гукнул Утюг и пристально на меня посмотрел.

У меня всё обмерло внутри: мне показалось, что он уже обо всём догадался.

– Ну пойдём, чё стоять-то?

Пиявка пошёл к углу дома, а за ним и мы с Утюгом.

Вход в подвал был с той стороны, где мусорка.

Тухлятиной от неё не просто несло!

Разило!

Меня так и тянуло, сразу же, подойти к этой смердящей, высотой метра полтора куче, и осмотреть, и обнюхать её. Но мне не хотелось выдавать себя раньше времени, и я удовлетворилась лишь мимолётным созерцанием её и, прежде чем мы спустились в подвал, насладиться жужжанием роящихся, зелёно-синих жирных мух.

Дверь в подвал была действительно как в самом настоящем бомбоубежище: массивная, толщиной в две ладони, и запиралась механизмом задраивания защитно-герметическим.

Открывалась и закрывалась она с двух сторон, но когда в подвале кто-то был, то открыть снаружи её уже было нельзя.

Пиявка поднял с земли обрезок трубы и трижды, с выдержкой пауз между ударами -условный сигнал – стукнул по стальной обшивке.

Удары, почти беззвучно, уходили куда-то за дверь и глохли.

Мне показалось, что мы очень долго стояли и ждали, даже мелькнула мысль – «Там никого нет»

Но за дверью что-то со скрипом провернулось, и она медленно-медленно сдвинулась, пропуская солнечный свет в тёмную щель.

– Тарзан, вы там спите что ли? – Утюг потянул дверь, раскрывая шире – Проходи, Настя.

Но Тарзан (одного взгляда было достаточно, чтобы понять, почему Тарзан? подросток был волосатый, как взрослый мужик), стоял в проёме не пропуская меня.

– Кто … такая? – словно выплюнул он, явно, кому-то подражая.

– Квазимода не оставлял тебя за старшего, пусти! – толкнул его Утюг – Это, Настя! Ты должен её помнить, она три года назад была у нас в детдоме с каким-то концертом.

Тарзан внимательно ко мне присмотрелся, и поверив Утюгу, а не своей памяти, впустил нас, посторонившись, и закрыл дверь.

Сразу стало темно и я остановилась, но Утюг взял меня за руку и потянул – Не бойся, здесь нет ступенек, проход широкий и идти немного.

Он шёл уверенно и я успокоилась.

Шагов через двадцать, Тарзан ткнул рукой в стену и открылась ещё одна дверь. Помещение было просторное, с вентилятором, который медленно, и поскрипывая вращался. Над дверью была лампа в колбе, дававшая свет, не больше чем свеча, но глаза постепенно привыкали к темноте, и я осмотрелась.

У стены, противоположной от двери, было несколько тюфяков, от которых несло потом и жиром давно не мытых тел. На тюфяках лежали ещё двое, которые, при виде меня, резво сели. В правом углу была куча тряпья и два стула. Больше ничего не было.

– Знакомься, Настя – Утюг подошёл к сидящим на тюфяках.

Пиявка, опустив пакеты, тоже подошёл к тюфякам и сел

– Это – Утюг ткнул в сидящего слева – Урка, а этот – Очкарик. Неэ, у него нормальное зрение, просто он всех обзывает очкариками, вот и прилипло к нему погоняло.

– А это, Настя – она выступала у нас три года назад, но вы были ещё малявками, можете и не вспомнить.

– А я помню! – как-то подозрительно вызывающе сказал Урка – Я помню, как она нас лапала и прижимала к своим сиськам. Небось выросли за три года, сиськи-то?! Пощупать можно?!

У меня забегали мурашки по лобку моей киски и гулко застучала кровь в висках. Но нельзя же, прямо вот так, сходу, растележиться перед ними на тюфяках – «Лапайте меня, мальчики!»

И я, демонстративно, молча и очень медленно (как бы нехотя, а то вдруг подумают, что на самом деле собралась уйти) развернулась и взялась за ручку двери.

– Куда ты, Настя?! – они выкрикнули это в один голос, и я чуть не расхохоталась, но продолжая играть обиженную, толкнула дверь и шагнула в коридор.

В одно мгновение все пятеро оказались рядом, и вцепившись в мои руки, и жалобно заглядывая в глаза, заскулили – Не уходи … прости нас …

И я, осталась!

Лизка, раздвинув ноги и согнувшись буквой «Z», брила киску, сидя неглиже на незаправленной кровати, когда – «Я, наверное, солнце, ослепляю тебяаа, ты, как окееэ …»

– Алло! – Лизка выключила жужжащий депилятор

– Ты где? … – Щас приду!

Лизка, длинноволосая, жгучая, с зелёными глазами брюнетка. с грудью второго размера. была – стервоза!

Но Настя любила и обожала свою подругу. и прощала ей всё.

Даже то, что у Лизки была очуменная попка! А может, именно поэтому: Насте так нравилось шлёпать и пощипывать эту попку, любуясь её изумительной формой.

Лизке самой попка нравилась, и она часто. и подолгу любовалась на неё в зеркало, и снимала на сотовый.

В папке «Моя очуменная попка» было уже, наверное, сотни три фотографий с разных ракурсов и под разными углами обзора. и любой мужчина, захлебнулся бы слюной от похоти, доведись ему добраться до этой п(о)апки.

Когда Настя стала рассказывать подруге о своём приключении, о своём первом хождении в приют беспризорников, у Лизки аж слюнки потекли от зависти, но Настя, увлечённая воспоминанием, не заметила блеск в глазах подружки и продолжила …

– И я, осталась!

– Расскажи нам что-нибудь! – они, вцепившись своими грязными ручонками в мои, тянули меня к тюфякам.

Я, продолжая разыгрывать недотрогу, упиралась, но так, чуть-чуть и подвигалась к тюфякам рывками.

Дотянув меня до тюфяков, они повисли на моих руках, и мне пришлось опуститься, и сесть, на пропахшие потом и жиром немытых тел, тюфяки.

От этих ручонок, вцепившихся в мои, я вся покрылась гусиной кожей, легкий озноб сотрясал моё тело, и я стиснула челюсти, чтобы не клацать зубами – «Ну когда уже вы начнёте меня лапать!» – так и хотелось выкрикнуть мне, но я стойко продолжала играть и, передёрнув плечами, высвободила руки, и прижала к груди: кровь стучала в висках, грудь высоко вздымалась, мне не хватало воздуха, и я стала обмахивать себя рукой.

– Душно здесь у вас, задыхаюсь – я расстегнула верхние пуговицы на блузке, и зацепив борта, подёргала.

И заколыхались мои сиськи.

Будто не замечая заблестевших глазёнок, я продолжала трясти блузку, когда чья-то ручонка, зацепила и потянула её

– Настя, да сними ты её, раз тебе жарко, а мы подуем на тебя или помашем ею, как опахалом.

– «Опять Утюг»

– Правда, Настя! – чьи-то шаловливые ручонки уже расстёгивали остальные пуговицы, и я, с опозданием, вспомнила, что без лифчика, когда обнажилась грудь.

Скорее по инерции, они продолжали стягивать с меня блузку, уставясь, во все глазёнки, на мои сиськи.

– Ниххуясе! – восторженно прошептал кто-то с присвистом и, жалобно-умоляюще так, добавил – А можно потрогать, а?

– «Потрогать, хм! Да вы же глазёнками всю меня раздели и облапали!»

Я деланно-испуганно дёрнулась, и прижала к груди ладошки.

Но их ручонки, уже тянули мои в разные стороны, и я поддалась.

Прикосновения пальчиков мальчиков к моей нежной коже на груди и соскам были так невинны, и так возбуждали, что я не смогла сдержаться и застонала от вожделения.

– Да она тащится?! – удивлённо-ошеломлённо проговорил кто-то, и движения ручонок-мальчонок стали суетливы и похотливо жадны!

Они лапали мою грудь, тяжело сопя и потея, и отталкивая друг друга.

Наконец, кто-то сдвинул ручонки вниз и залез под юбку!

– Она без трусов!!

Мальчонки замерли, словно напуганные мышата и, не поверив услышанному, как один, ринулись под юбку!

Что тут началось!

Они лапали меня потными ручонками, раздвигая мои ноги и задирая юбку, и наконец догаались расстегнуть замок, и стянуть её с меня!

И вот я, вся такая стройная, чистенькая, с выбритой киской, растележилась перед ними на вонючих тюфяках, разбросав руки и раздвинув ноги!

Ошарашенные мальчишки пялились на моё тело и не знали, что делать дальше!

А меня уже всю колотило от похоти, и тогда я сама, раздвинула губки, и массируя клитор, ввела пальцы во влагалище, и выгнулась, приподнимая живот.

– Ааааах!

Они судорожно рвали с себя свои лохмотья, крутясь и скуля от нетерпения, и прыгали на меня, и друг на друга, тычась куда попало, своими возбудившимися члениками!

Кто-то совал пальцы в мою киску и щупал анус!

Кто-то встал на коленях, над моей головой, и пытался засунуть в рот!

И в этой бестолковой возне, секса было столько же, как в куче-мале!

Я стряхнула их с себя, и встала раком!

– По двое! – скомандовала я – Один снизу, другой – сзади!

Урка шмыгнул под меня, Тарзан пристроился сзади и я, медленно опускаясь, натянулась на членик Урки, а Тарзан тыкался в попку, опускаясь за мной.

И тот, и другой оказались мальчиками, и кончили, не успев толком даже и разобрать-то, что произошло.

Я поднялась, вставая раком.

Урка выполз из-под меня, а Тарзан отвалился на тюфяк, уступая место другому.

И эта пара, Пиявка и Очкарик, тоже мальчики, и тоже неумело, как телята, тыкались в мои дырочки, и кончили, едва засунув!

Я встала раком, и под меня нырнул Тарзан, а Утюг прижался к жопе, лапая и мусолясь члеником между ног.

И вот тут мне захорошело: когда Тарзан, своими слюнявыми губёнками и шершавым языком, случайно наткнулся на клитор.

Я дёрнулась и, опираясь на правую руку, левой вдавила его головёнку в свою промежность и даже не заметила, как кончил в мою попку Утюг.

Я елозила носом и ртом Тарзана по лобку, а он, вцепившись в мои ляжки, прижимался ко мне.

Кто-то совал свой возбудившийся членик в мою попку, кто-то жамкал жадными и потными ручонками сиськи, кто-то, став на колени передо мной, пихал свой скользкий от спермы членик в рот, и я сосала, и мяла чьи-то потные яйца.

Кто-то сел на меня верхом, и просто елозился по спине, и мял яйца, и когда Тарзан стал задыхаться подо мной, я вытолкнула его, и поймав чью-то ручонку, притянула и прижала к губам, и елозила, пока не кончила!

Мальчишек не было уже три дня и я, позвонив Лизке – Абонент недоступен – поехала сама, послав Лизке смс.

Куда, и на чём ехать, и как дойти до подвала Лизка знала, я всё ей подробно объяснила. Захочет – приедет и найдёт.

От мусорки разило ещё сильнее, чем в первый мой визит, видимо протухшие продукты перешли в стадию разложения. Все три дня стояла жуткая жара и сейчас палило немилосердно.

Я с трудом сдержалась от того, чтобы подойти к мусорке прямо сейчас. Подняла с земли кусок трубы и трижды, выдерживая паузы, ударила по двери.

Прошло минуты три, и я испугалась: с мальчишками что-то случилось!

Но за дверью послышался какой-то шорох, какая-то возня, шёпот

– Это я, Настя!

Заскрипел механизм задраивания двери и массивная дверь чуть-чуть сдвинулась

– Настя, ты одна?

Утюг был напуган

– Да одна я, одна! Мож ещё Лизка подойдёт.

– Какая Лизка? – зашипел Тарзан, высовывая голову в щель, и осматривая пространство вокруг.

Схватил меня за руку и затянул в подвал.

Что произошло дальше, вы уже знаете.

Квазимода подошёл и опустился на колени – Раздевайся, красотка!

В это мгновение в дверь и замолотили.

Я сразу поняла – Лизка, хотя и сказала ей, и даже показала, как надо стучать.

Квазимода подскочил, как ужаленный – Пиздец! Накрыли!

– Да это Лизка! – вякнула я, вставая с тюфяка.

– Какая ещё Лизка? Какая, нахер, Лизка?

–Лизка, подружка, она тоже … – я замолчала, не договорив.

– Тарзан, Урка, с ней к двери, проверьте, кто там, но не открывайте, пока я не разрешу.

Это была Лизка!

– Эй! Вы! Отпустите Настю, козлы! – услышав мой голос, выкрикнула Лизка и стукнула трубой по двери.

Здесь, в коридоре подвала, звук оказался резким и вибрирующим, и резанул по перепонкам. Мы присели от неожиданности и машинально зажали уши.

– Вот ссука! – ругнулся Тарзан и ушёл с докладом к Квазимоде, оставив нас с Уркой у двери.

Я молчала, Урка молчал и Лизка тоже.

К дверям подошли все.

Тарзан, молча, провернул механизм и, выглянув, осмотрелся.

Прикрыв дверь повернулся – Она одна.

Квазимода отодвинул его и шагнул наружу.

Лизка ойкнула и отскочила, замахнувшись обрезком трубы – Попробуй только!

Чего должен был попробовать Квазимода, Лизка и сама не знала.

Квазимода, щерясь своими жёлтыми и корявыми зубами, общупывал Лизку глазом.

Один из бездомных псов, трепавших пакет на помойке и огрызавшихся друг на друга, увидев замахнувшуюся Лизку, оставил пакет товарищу и, подбежав к Лизке – Хххав! – кнул.

Лизка визгнула, сикнув от испуга в трусики, выронила трубу и скаканула в объятья Квазимоды!

Квазимода облапил её – Молодец, Фреди! Не убегайте далеко, вам тоже перепадёт – и затащил, брыкающуюся Лизку, в подвал.

– Закрывай! – бросил он Тарзану, и перехватив трепыхающуюся и скулящую Лизку поперёк, поволок, как куклу.

Квазимода швырнул Лизку на тюфяк и, отдышавшись, осмотрел нас.

– Даже не знаю с кого начать. Пожалуй, с тебя! – он вперился в Лизку – Охуенная жопа!

– Дотронься только, уррод! – Лизка шагнула назад и прижалась спиной к стене.

Но Квазимода, не обращая внимания на её угрожающий вид, скинул с себя портки, и шагнув вперёд, захватил, и намотав на кулак волосы, притянул Лизкину голову к торчащему члену.

Залупа ткнулась Лизке в нос, и она задохнулась от резкого и вонючего запаха.

Удерживая и поворачивая Лизкину голову, Квазимода развернул её жопой к своему члену и толкнул.

Лизка не устояла и упала на тюфяк, встав раком.

Но когда Квазимода опустился на колени, и хотел пристроиться сзади, Лизка, вдруг, развернувшись и упав на спину, стала брыкаться и размахивать ручонками.

– Урка! Тарзан! Подержите её! – приказал Квазимода и мальчишки, схватив дрыгающуюся и визжащую Лизку за руки и за ноги, распяли её на тюфяке.

– Да заткнись, ты! – Квазимода замахнулся

– Ой-ой-ой-ой мамочки, боюсь! – запричитала Лизка

Квазимода зажал ей рот левой и, сдавливая правой грудь, лёг на Лизкин животик, ткнувшись хуем в промежность.

Лизка мычала, крутила головой из стороны в сторону и елозилась жопой по тюфяку, распаляя похоть, лежащего на ней Квазимоды, тискающего грудь и соски.

Урка увидел, как напряглись ягодицы Квазимоды и приподнялась его жопа, увидел, как головка члена ткнулась в выбритую Лизкину киску и погрузилась, зажевывая губки.

Лизка, обжегшись болью зажёванных без смазки губ, перестала мычать и дёргаться, и уставилась, широко распахнутыми глазёнками, прямо в глаз Квазимоды.

Она почувствовала, как валик крайней плоти трётся по стенкам влагалища, как погружается залупа, раздвигая слипшиеся стенки пиздёнки, как … Квазимода задрожал, закрывая глаз и выгибаясь, и Лизка вздрогнула, ощутив пульсации бьющей струйками спермы.

Квазимода, ставший вдруг тяжёлым, расслабился и, убрав руку с Лизкиного рта, отвалился от неё, чиркнув по бедру, измазанным спермой хуем.

Тарзан и Урка сидели, ожидая, когда Квазимода разрешит и им, а Утюг, Пиявка и Очкарик, лапающие Настю и давно уже возбудившиеся, не в силах больше противостоять желанию, раздевали Настю и ставили раком.

Лизка увидела, как один из них лёг под Настю, и она опустилась пиздой на торчащий членик, поглотив его, как другой сел на Настину жопу и неумело тыркался в анус и, наконец, засунул одним движением свой хуишко в жопу, заставив Настю выгнуться и застонать, как третий, став перед Настей на колени, и удерживая её голову, пихал в рот, а Настя давилась залупой, которую он всё пытался пропихнуть ей в горло, и когда ему это удалось, кончил и дёрнувшись назад, выдернул хуй изо рта и заляпал брызжущей спермой лицо и глаза Насти.

Лизка ойкнула от боли и оттолкнула от груди, впившегося в сосок Урку.

– Давай её в жопу! – предложил Тарзан, и перекатил Лизку на живот, как бревно.

Лизка трепыхнулась было, но Урка сел голой жопой на её голову, и она почувствовала, как смялись его яички и тумкнулся по шее член, а Тарзан оседлал её, прижимая залупу к анусу, но член не гнулся и он, одной рукой раздвинув ягодицы, другой отогнул член и, прижав к анусу, запихал его в жопу, преодолевая сопротивление анального кольца. Лизка, не подготовленная к столь стремительному проникновению, задохнулась от пронзившей её боли и дёрнулась, упруго выгнувшись и сбросив с себя Тарзана.

Урка и Квазимода, видевшие это – захохотали, а Тарзан, которому Лизкин манёвр доставил сильное чувственное наслаждение, снова оседлал её жопу и снова засадил, причиняя боль!

Лизка от боли вскрикнула и дёрнулась ещё резче, и когда хуй Тарзана выскользнул из её жопы, брызнувшая сперма заляпала ей спину, и ягодицы, и ляжки.

Лизка не успела расслабиться, как её жопу оседлал Урка и снова боль, но уже не такая резкая, анальный проход был заляпан спермой Тарзана, заставила её упруго выгнуться, но Урка, припавший к Лизкиной спине и впившийся ручонками в её сиськи, удержался и, сидя верхом на Лизкиной жопе, кончил, судорожно передёрнулся и расслабленно свалился на тюфяк.

– Выходим! Все!

Когда мы вышли, Квазимода запер дверь и ещё раз рассмотрел нас.

В его глазу мелькнула искорка злорадства – Щас я вас отучу шляться, где не надо! – и, подхватив за локти, поволок к мусорке!

Мальчишки молча следовали за нами.

Когда до мусорки оставалось шагов десять, из-за угла пятиэтажки вышел гражданин с двумя пакетами, и направился к свалке. Однако, увидев нашу компанию, притормозил, потом развернулся и пошёл обратно. Но, через пару шагов остановился, оглянулся и, опустив пакеты на землю, снова пошёл.

Мальчишки, обратившие внимание на гражданина и его манёвры, ухмылялись.

– Урка, Тарзан! – и двое побежали к пакетам.

Гражданин, дойдя до угла пятиэтажки, оглянулся ещё раз и улыбнулся, увидев пацанов с пакетами.

– Ну, чё там?

– У меня две банки – Урка опустил свой пакет на землю и достал из него две трёхлитровые банки.

В одной была прокисшая квашеная капуста, покрывшаяся белой плесенью, в другой, в мутном рассоле, бултыхались протухшие огурцы и помидоры.

– А у тебя?

Тарзан вывернул пакет рядом с мусорной кучей: среди кусков скомканной туалетной бумаги, смятых пакетов из-под чая и молока, прокладок и пластиковых бутылок, был пакет с четвертинкой булки хлеба в зеленоватой плесени, и ещё один пакет с сосисками, видимо протухшими.

Тарзан достал четвертинку хлеба, разломил и тут же отбросил: в хлебе завелись мучные червячки.

Взял пакет с сосисками открыл, сморщился, резко отстранив руку и тоже отшвырнул.

– Жаль! – Квазимода подтолкнул меня и Лизку к мусорной куче.

– А мож мы их накормим?

– Ну ты садюга, Урка! – Квазимода поморщился – Девчонки тебя ублажали, а ты их отравить хочешь?

– Да, неэ! – смутился Урка – Я хотел накормить дырочки, которые у них ниже пояса …

Квазимода встрепенулся – Опа! – а у мальчишек засверкали глазёнки в предвкушении необычного реалити-шоу.

– Тээк! – Квазимода снова подхватил нас и поволок за мусорную кучу.

Тарзан и Урка несли банки, хлеб и сосиски.

Квазимода толкнул нас на лежак от старого разломанного дивана с выпирающими пружинами.

– Прям как леди! – ухмыльнулся он – Для вас, и диванчик кожаный и прислуга, которая накормит.

– Ложитесь, ложитесь и ножки раздвигайте. Сейчас мы их кормить будем

Но мы не подчинились и мальчишки уложили нас, задрав юбчонки и раздвигая ноги.

Лизка опять стала брыкаться и визжать, но не сильно, а так, чтобы не подумали чего, и кто-нибудь, случайно, не услышал.

А я только взвизгнула.

Квазимода опять замахнулся на Лизку – Ой-ой-ой мамочки! – заверещала Лизка

– Да она притворяется! – всё-таки Утюг обладал феноменальной наблюдательностью.

– Ого?! А это что?! – Квазимода пялился на мою змейку.

– Будет ползать по её ногам, как живая, когда она пойдёт. Я где-то в кино видел такие тату – и опять Утюг поразил всех.

– А ну-ка, пройдись! – Квазимода вздёрнул меня, поставив на ноги и подтолкнул

– Юбчонку задери! – хмыкнул он – Не прикидывайся

Я продефилировала перед ними, завернув юбочку.

У мальчишек округлились глазёнки – Ниххуясе! – восторженно и с присвистом выдохнул Урка и передёрнулся – Бррр! Как живая!

– Ну всё! Лягайт! Тарзан, Урка, угостите там!

Меня подтолкнули к лежаку, уложили, задрали мою юбочку и раздвинули ножки.

Урка открыл банку с квашеной прокисшей капустой и – Ффууу! – он отворотился и замахал рукой перед носом – Бляаадь! Какая вонища!

На запах налетели жирные сине-зелёные мухи и закружились над банкой. Урка замахал руками, но мухи были совершенно непуганые. Тогда Урка запустил руку в банку, и зачерпнув в горсть капусты, швырнул в сторону.

Мушиный рой, жужжа и сталкиваясь лбами, спикировал на капусту.

Урка зачерпнул ещё и …

Я почувствовала его пальцы, раздвигающие губки, увидела расширяющиеся зрачки и высунутый кончик языка.

Он погрузил свою пятерню в мою вагину, и по промежности потекло. А потом, аккуратно, пальчиками пропихнул капусту во влагалище. Сначала я ничего не ощущала, но когда он проделывал это в четвёртый раз, утрамбовывая капусту в пизде, мне показалось, что я превращаюсь в колбасу!

А Лизкину пиздень (!) удалось заполнить, только запихав в неё семь горстей капусты!

Лизке казалось, что у неё не влагалище, а капроновый чулок: в пизду запихивали одну горсть капусты за другой, а ей всё было мало, и мало, и мало. Сок, сочившийся из пизды, холодил и, струясь по ляжкам, капал на землю.

Мухи, высосав сок из капусты на земле, ползали в поисках ещё одной кучки, и учуяв запах, взлетали, жужжа как бомбовозы, и пикировали на лужицы под попками девушек.

Меня передёрнуло – Бррр! – а Лизка визгнула, чувствуя, ползающих по её ляжкам и промежности, мух.

У Урки загорелись глаза, он раздвинул Лизкину пиздень, и в образовавшуюся половую щель, поползли мухи!

Урка резко сдвинул губки и прислушался, улыбаясь.

В зависшей тишине, даже Лизка затихла.

Отчаянное жужжание, попавших в ловушку мух, услышали все!

Урка раздвинул губки, и ошалевшие, окосевшие и ослепшие от яркого света мухи, стали вываливаться из Лизкиной пизды!

Оставив Лизку, истекающую соком квашеной капусты, он раздвинул мои губки, и когда назойливые и глупые мухи полезли, отталкивая друг друга, в половую щель, резко сдвинул их!

Но манёвр оказался неудачным: или мои губки были слишком скользкие, или слишком маленькие, в общем, двух мух он зажал между губок и они, отчаянно трепыхаясь и вереща, как резаные, стали, изо всех мухуйных сил, выкарабкиваться.

Оооо!

Это было и мучительно, и приятно одновременно: с одной стороны, я, брррр, представляя, как они там трепыхаются, вся (!) покрылась пупырышками и мне казалось, что противные мухуи ползают у меня в животе, но их трепыхания и крылышками, и лапками, и постепенное продвижение к свободе, было, скажем так, щекотно (!), и от вульвы, удушливой волной, плеснуло к груди сладострастием. И когда мухуи вырвались из западни, и обиженно жужжа и барражируя, улетели, Урка раздвинул мои губки, и из пизды вывалилась задохнувшаяся муха, с слипшимися, не то от сока капусты, не то от моего сока, крылышками.

Передохнули?! Думаете это всё? Ага, как бы не так! Наши мытарства, а может и не мытарства, только начинались.

– Давай хлеб! – приказал Урка, Тарзану.

– А чё это ты командуешь? И для чего он тебе?

– Щас узнаешь! – Урка стал выгребать капусту из Лизкиной пиздищи, шуруя в ней своей шаловливой ручонкой

– Эй ты там! Полегче ручонками! Не в своей жопе ковыряешься! – выкрикнула Лизка и дёрнулась, сдерживаясь, чтобы не заржать: было очень щекотно.

Урка вздрогнул и стал действовать осторожнее.

В эту минуту, из-за угла пятиэтажки, выбежали местные подростки с футбольным мячом, но увидев наших, примолкли и перешли на шаг.

– Тээк! – Квазимода обошёл мусорку и ткнул пальцем в мальчишку, которому, на вид, было не больше тринадцати – Шкет, а ну ка, марш домой к мамке! Мультики иди смотри!

Шкет послушно развернулся и пошёл назад.

Это ж надо? Квазимода, оказывается, чтил кодекс и не хотел, чтобы подрастающее поколение совращалось непристойностью, творящейся за кучей!

Видимо, с местными, наши были знакомы: Квазимода, скользнув по оставшимся глазом, хмыкнул и мотнул головой, словно бы приглашая.

И теперь на нас с Лизкой, растележившихся на рваном кожаном лежаке, пялились уже девять с половиной пар глазёнок, горящих похотливым любопытством.

Под Лизкиной попой оказалась такая куча капусты, что у вновь прибывших округлились глаза.

Из меня Урка выгребал уже осторожно, но, всё равно, было очень щекотно и я, не сдержавшись, хохотнула и поёрзала попой.

– Дай! – закончив гинекологическую процедуру, Урка взял куски заплесневевшего хлеба с личинками.

– Щас, щас и вы своё получите – Урка разговаривал с тараканами, которые топорщили свои усы из-под лежака

– Ну ка! – обратился он к Утюгу – Раздвинь-ка ей губки

Дрожащими руками, Утюг, раздвинул мои губы, а Урка стал крошить в разверстую щель хлеб с личинками. Личинок, их копошение, брррр, я сразу почувствовала. Урка отодвинулся к Лизке, и тараканы рванули за крошками, или за личинками, в мою киску. Эти шустрые насекомые, прямо запрыгивали на меня, и замерев, на мгновение, перед провалом, и пошевелив усиками – ныряли! Я ощущала как они плюхались на крошки во мне, потом замирали, хватали личинку и, также шустро, выскакивали назад, прыгали на землю, и удирали под лежак! У тараканов не было суетни, как у бестолковых мух. Всё было слаженно, как у солдатиков. Как только один спрыгивал с добычей на землю, другой запрыгивал на меня и … В это мгновения заверещала Лизка! Причём, верещала, по полной! В каком-нибудь ужастике было бы сказано так: окрестность огласилась воплями несчастной!

– Аа .. – Лизка заткнулась.

Точнее, Квазимода, зажал ей рот – Какого ххуя, ты разоралась!?

Но Лизка дёргалась, и сикотилась, из стороны в сторону, жопой, словно пытаясь стряхнуть с себя …

– Аа! – осклабился Квазимода.

По Лизкиному животику ползла огрООмная волосатая гусеница! Чёрная, сантиметров шесть длиной, с длинными волосками с белыми кончиками, она медленно и неуклонно продвигалась к Лизкиной дырочке. Кто и когда успел её бросить на Лизку, так и осталось тайной.

– Не ори! – Квазимода убрал руку, зажимающую Лизке рот

– Убери её! Убери! Ой мамочки, какая страшная! Она же сожрёт меня! Она же кусается! – выкрикивала Лизка, зажмуривала глазки и сводила вместе ножки, зажимая пиздёнку, а мальчишки покатывались со смеху.

Пиявка не выдержал, и прихлопнул гусеницу ладошкой, прямо на Лизкином животике, выпустив из неё кишки. Да неээ! Не из Лизки. Из гусеницы!

Что тут началось!

Лизка выпучила глазёнки, и замахала рукой, пытаясь сбросить с себя убиенную, не касаясь её! Но воздушного потока, который создавала Лизка своею ладошкой, было явно недостаточно, чтобы сдуть прилипшую, кишками, к коже Лизкиного животика, дохлую гусеницу! И опять сжалился над болезной Пиявка: он стряхнул гусеницу на землю, и тотчас же её облепили мухуи, раздирая на части. Урка коварно улыбнулся, и присев, и опустив руку на землю, резко двинул ладонью, захватив в пятерню мух, вместе с полуобглоданным трупиком гусеницы. Мухи отчаянно трепыхались и жужжали, а Урка поднёс их к моей киске, прижал кулачок и, разжимая его от мизинца, выпустил мух, и накрыл ладошкой, липкой и вонючей, мой лобок. Ошалевшие мухи свалились в мою пизду, вместе с растерзанной тушкой мохнатки. И вот мухи, в моей киске, ползают в кромешной, как у негра в жопе, сталкиваясь лбами и топча личинки, которых ещё не всех повытаскивали из влагалища тараканы. Уснувшие, было, личинки зашевелились, и надыбав кусок гусятины, стали её сосать, а свыкшиеся с темнотой мухи, стали жрать личинок! И этот, копошащийся, шевелящийся, жужжащий и пожирающий, друг друга, комок, колыхался в моей пизде, ещё на треть заполненной соком прокисшей капусты, разбавленной спермой!

Бррррр!

Я не выдержала, и тоже задёргалась, и завизжала! Кто-то, своей потной ручонкой, зажимал мой рот, а кто-то, я не смотрела, с силой, зажмурив глазёнки, и мотая головой, засовывал свою ручонку, сложив лодочкой, в мою пиздёнку и выгребал из неё месиво из крошек с личинками, пьяными от коктейля из сока кислой капусты и спермы, и мухами, тоже окосевшими и обожравшимися до икоты. Когда этот живой ком вывалился из моей пизды и плюхнулся на землю, вонь пошла такая, что все подростки отворотились, зажимая носы. В эту минуту и появились они: два поджарых пса, грязно-серого окраса, с проплешинами от лишая, покрытых коростой. Тот, кто дал им клички, Фредди и Крюгер, был или очень тонкого чувства юмора, или садист!

Псы, дружелюбно повиливая хвостами, смотрели на нашу, дружную компашку.

– Ага! – ухмыльнулся Квазимода – А вот достойное завершение акта.

– Давно не было у вас сучек? Фреди? Крюгер?

Мальчишки замерли. Пёсики насторожились.

– Ручонки им придержите! – скомандовал Квазимода, и мальчишки прижали наши руки к диванчику.

– Ножками не дрыгать! Могут и цапнуть! – это, нам

– Ну, чё замерли? Фреди! Крюгер! Сучки готовы к соитию! – а это, псам!

Псы внимательно слушали, наклонив морды.

– Я всё сказал! Вперёд!

Не знаю, были, или не были, обучены пёсики, но они, как-то сразу, сообразили, чего ждёт публика. Крюгер сунулся ко мне, а Фреди – к Лизке. Сунулся, в прямом смысле: между ног, мокрым носом. Я ощутила, разверстой пиздою, влажное и горячее дыхание, а потом … Если вам лизали, хоть раз, клитор, то вы имеете представление, как это приятно!

Мне, лизали. Точнее, лизала. Лизка. А я, лизала Лизке.

Но то, что сделал мне Крюгер, а Фреди – Лизке (я хоть и тащилась, но слышала, как тащится Лизка), не идёт, ни в какое сравнение, с предшествующим опытом.

Сколько сантиметров язык у человека: пять? девять? На сколько сантиметров, можно выпялить язык, изо рта? На три? На пять? На семь? Но даже таким языком, умело орудуя, можно доставить девушке наслаждение!

Боже мой! Как он лизал!

Ни до, ни после, никто не лизал мой похотливый клитор так, как это сделал Крюгер! Плешивый, и весь в коросте, бездомный пёсик. Лизка, потом, этими же словами, выразила свои ощущения. Присовокупив – Жаль, что у тебя не собачачий …

Я, правда, так и не поняла: член, или язык? Хотя, откуда, у меня, член?

Его язык, гораздо более длинный, чем у Лизки (чем твой, говорила мне, потом, Лизка) и доставал там, где Лизкин (где твой, говорила мне, потом, Лизка), достать не смог бы, ни – ко – гда! Покрытый тысячами мельчайших пупырышков, которые я чувствовала каждым квадратным миллиметром своего лобка, промежности и ануса … – Оооо! От наслаждения я задрала ноги, и раздвинула их, давая Крюгеру полный доступ к моим прелестям! И он ублажил меня так, как никогда, до этого, не ублажала меня Лизка (Лизка мне, потом, сказала то же самое). Его горячий и влажный, покрытый пупырышками язык, двигался от кобчика до клитора и выше, к животу … – Оооо! Блаженство! Я стонала, закатив глаза, и мальчишки отпустили мои руки, и пялились во все глазёнки, то на мою улыбку высшего блаженства, то на язык Крюгера, орудующий у меня между ног!

Блаженство не может длиться бесконечно. Закончилось и наше, с Лизкой. Пёсики, возбудились, и полезли на нас, тычась своими красными, собачачьими, в наши, распалённые лаской и похотью, киски! Ооо! Здесь было всё! И наслаждение от ебли, когда пёсик, засунув свой шестнадцатисантиметровый, двигался в одном темпе (подёргивая задом) минут семь, до первого излияния. И раздирающая, своды, боль от кнора, раздувшегося и застрявшего в пизде ещё на пять минут, до второго излияния спермы собачачьей. Мы стонали от наслаждения, мы извивались, мы корчились от боли, мы кусали губы, мы всхлипывали и вскрикивали! И когда Фреди и Крюгер, кончили в нас и соскочили с нас, ни у меня, ни у Лизки не осталось сил. Распластавшись, с раздвинутыми ножками, мы лежали на диванчике, а из наших пиздён текла, и текла сперма. У мальчонок округлились глазёнки, вспотели кулачонки, запотели муди и струился ручьями пот из-под мышек!

– Финита ля комедия! – изрёк Квазимода и повернулся, намереваясь уйти.

– Квазимода! – Урка смотрел на Лизку – Надо бы их выебать, для полноты картины

– Да кто, их, после этого, ебать то станет? – скривился Квазимода

– Мы! – хором ответили мальчишки.

Квазимода опять скривился – Ну тогда тащите их в подвал.

Мальчонки, уцепившись за наши ручонки, повели к подвалу, но Лизка упиралась, хотя и не вырывалась, и тогда её стали, просто, тупо, толкать сзади, одновременно и лапая, и щипая за сиськи, за жопу, за ляжки. Лизка противно скулила и отмахивалась, но к подвалу, хоть и сопротивляясь, всё же подвигалась. Нас завели в бомбоубежище, задраив дверь. И опять, меня, вёл, держа за руку, Утюг, а Лизка шла, держась за мою руку. Нас втолкнули в комнату с вентилятором и завалили на тюфяки, прогоркший и вонючий запах которых, от немытых тел, теперь, после помойки, не ощущался. В первый раз нас трахали пятеро. Теперь их девять.

Нет. Восемь. Квазимода, упал на свой тюфяк и молвил – Делайте, что хотите. Я, пас!

На несколько секунд зависла гробовая тишина, только ритмично поскрипывал вентилятор, в зарешёченном окошке.

А потом …

Что было потом, я помню смутно. И Лизка, тоже, мало что запомнила. Вряд ли, и мальчишки, что-то запомнили из той, жуткой, оргии. Один Квазимода, с полупрезрительной улыбкой на обезображенном лице, смотрел на происходящее, поблёскивая глазом. Куча потных тел, с торчащими членами и члениками, навалилась на нас, чуть не задушив, сначала, а потом, чуть не заебав в усмерть! С минуту, пыхтя и толкаясь, они, все разом, пытались засунуть! Нас катали по тюфякам, раздвигали и задирали наши ноги. Но стоило, кому-то, воспользоваться моментом и запрыгнуть на меня или Лизку, потные ручонки схватывали его и оттаскивали. Пару раз, мы с Лизкой, вообще лежали одни, секунд семь-восемь, пока мальчишки мутузили друг друга. Но вот, в их беспорядочной возне, наступила слаженность. И вот уже четверо, по двое на каждую, трахают нас! А ещё четверо, стоят рядом, с хуишками наизготовку, и ждут.

Трахали нас так: один сидел на ногах, другой – на сиськах! Один, сидя, тыркал в киску, другой, стоя на коленях, совал в рот. Кончали они, конечно, не вместе, и когда один отваливался, садился другой, и … и так, в несколько кругов. Я насчитала три захода, после чего, утратила связь с реальностью. Лизка, со своёй манденью, утолить которую, не всякий мужик смог бы, насчитала пять заходов, и тоже поплыла!

Как всё закончилось (имеется в виду, секс, если – это, можно назвать сексом), ни я, ни Лизка не помним.

Но мы запомнили, как ВСЁ закончилось. Нас, обоссали. Встали кружком, над нашими истерзанными телами, и поливали. Как будто костёр тушили. Хотя, надо сказать, что эта процедура, если не остудила, наши, разгорячённые еблей, тела, то в чувство, привела.

Когда мы осознали, что на нас ссут! Мы завизжали, и стали закрывать руками рты и глаза. Нас вывели на улицу и … и вот, в разорванных юбчонках и футболках, пропитанных, насквозь, мочой, мы пошли к остановке. Несколько раз останавливались и подтирались трусиками, и вытирали ляжки, по которым текла, и текла сперма. Потом мы ехали на трамвае, и вокруг нас, все сиденья, были свободны, и кондуктор не подошла к нам.

Мне повезло, мамы дома не было. Лизке, тоже: её папа и мама, пришли через полчаса, когда Лизка выходила из ванной. На следующий день позвонила Лизка, на домашний

– Воришки, твои мальчишки. Они у меня сотовый спёрли.

– Да они такие же мои, как и твои.

– Ты же с ними познакомилась. И первая трахалась!

Всё-таки, Лизка, была стервоза! И за что я люблю её?

Сотовый вернули. Я встретила мальчишек через два дня, и они отдали мне Лизкин телефон, улыбаясь, при этом, как-то загадочно. Разговора не получилось. Я спешила на работу, только позволила им облапать меня, но не по одежде, а под: ручонки то у них грязные. Потом шла, и всё принюхивалась, и поёживалась от мурашек, бегающих там, где они меня лапали.

Можно, было бы, и закончить на этом. Но вы помните, мальчишки улыбались? Короче, кто-то из них, снимал, на Лизкин сотовый, всё, что происходило на помойке. И выложил на ю-туб!

Мне повезло: моё милое, и невинное личико, в кадр, не попало ни разу. А вот Лизкино! Искажённое гримасой блаженства, от куни(ани)лингуса, в виртуозном исполнении Фреди, пару раз заполняло экран.

– Ты должен наказать её, Дима!

– Танюша – это же дочь! Любимая дочь. Я, на неё, даже голоса не повышал.

– Не знаю. Ты мужчина, отец, и должен наказать её!

– А как бы ты наказала?

– Отхлестала бы мокрым полотенцем! Чтоб, до синяков!

– Так жестоко, Танюша?

– А ты представь, кто-то из знакомых увидит? Если, уже, не увидели. Позора не оберёмся! Ты должен наказать Лизку!

Возня, смихуёчки и …

– Ну иди ко мне. Ты сегодня быстро возбудился. Что это с тобой? На мою злость, что ли? Ого! Торчит … и твёрдый! Надо почаще злить меня. А то забывать стала, когда, последний раз, таким натягивал … Ооохаааа! … Ещёооо! …

Лизку отшлёпали. Ремнём, по попе.

– Так, для виду – рассказывала она – Чтобы мама не отхлестала мокрым, скрученным полотенцем.