Порочные желания

Шалава сисястая

Идея Катьки

В тот год мы закончили седьмой класс. В то лето, двух моих закадычных друзей, Тольку и Кольку, родители не отправили в пионерский лагерь. И мы, все дни напролёт, и даже ночи (!), когда ходили на рыбалку, проводили вместе. Обязанностей по дому у меня было немного: вымести пол, прополоть грядки, полить капусту, да окучить картошку. Пол я выметал через день. Грядки прополол за полдня. Капусту поливал вечером, если не было дождя. Картошку, на огороде, окучил за три дня.

И всё! И полная свобода!

У друзей, обязанностей было столько же, сколько и у меня. Ну может, чуть побольше! Родители, друзей, держали коров и мальчишки, должны были, вечерами (каждый день, в восьмом часу) встречать коров, и загонять во двор, и стайку.

Толька жил в доме через дорогу и, у них, калитка, в заборе, была на пружине. И когда Толька выбегал (ходить медленно и степенно он не мог, всегда вприпрыжку и скорым шагом, как будто догонял или, наоборот. убегал от кого-то), калитка хлопала!

Я подходил к окну (если был в доме) и махал ему – Мол, я, сейчас!

Если был в огороде, бросал тяпку и шёл навстречу ему, уже открывающему нашу калитку.

И уже вдвоём, мы шли за Колькой, который жил, от нас, через улицу и, часто, встречали его в проулке, которым ходили в школу.

В середине июля, ещё не нарастали грибы в наших лесах, но ягода, клубника и земляника, уже вызревала. Но за ягодами, мы, не очень-то: комары, слепни, мухи. То ли дело август! В третьей, его, декаде! В августе мы ходили за грибами! Комаров нет! Мухи тоже не надоедают. Слепни, в лесу, не летают. Слепни любят высокую траву и жару!

За ягодами, если идти, то лучше, в пасмурный и ветреный день. А в жару, которая, в середине июля, почти каждый день, мы, купались и загорали!

Почему я вспомнил июль? Потому, что произошло – это, в июле.

Об, этом, чуть позже, а сейчас, ещё немного, о себе и друзьях.

Мои друзья, младше меня на целый год! Хотя мы одноклассники.

Так уж вышло!

День рождения у нас в октябре. И меня, в первый класс, с моими одногодками, но с днём рождения пораньше: в июле или в августе, не взяли!

А на следующий год, моих друзей взяли и оказался я с ними, в одном классе! И мы подружились, и стали – не разлей вода! А если бы меня взяли раньше на год?

Честно говоря, разницу в возрасте, мы, и не ощущали! До того лета, после седьмого класса. А вот в то лето, пацаны, разницу усмотрели! В буквальном смысле!

Мы катались на велосипедах по бетонке. Бетонка – междугородная трасса. Мы выезжали на великах за деревню, потом, с километр, просёлочной и, вот она! Бетонка! По трассе, разгоняться и носиться, было, конечно, лучше, чем по просёлочной. Движение, в те годы, по бетонке, было небольшое и мы насались туда-сюда. Особенно нравилось нам, проехав несколько километров в сторону райцентра, спускаться в лог, когда можно не крутить педали, а велик разгоняется до бешеной скорости! Потом, правда, приходилось вести велики, вручную, наверх. Поэтому, больше двух раз, мы, в лог не спускались.

Мы ехали назад, после лога, и захотели ссать!

Свернули на обочину и, опустив велосипеды на землю, встали рядком.

Колька и заметил!

– Вовчаа! – он даже ссать перестал

Я тоже!

– Ух ты, Вовчаа! – Колька пялился на низ моего живота – Ты оперился!

Толька, тоже с завистью, уставился на курчавящиеся, чёрные волосы, на моём лобке!

Их лобки были лысые, как жопа младенца!

Но тут они увидели ещё одно отличие!

– Вовчаа! – восторженно и, почему то, шёпотом, добавил Колька – Ты уже можешь баб ебать!

Колька был матершинник. Ну, насколько можно сказать так, о тринадцатилетнем мальчишке.

Да, разница, между их писюльками, и моим, нет, тогда ещё не хуем, но уже и не писюлькой, хуишкой (скажем так) – была заметна!

– Подрочи, Вовча! – попросил Колька

Но я, брызнув ещё струю, и встряхнув член, как взрослый, чем вызвал очередное восхищение друзей, убрал его в трусы и подтянул трико.

– Поехали!

Но ещё дважды, пришлось останавливаться и, спуская трико с трусами, показывать им волосы на лобке! И один раз, они даже пощупали волосы, словно сомневаясь в том, что видят.

Тот, кто дочитал до этого места, спросит – А при чём здесь слово «сосуд» – вынесенное в заголовок?

Хорошо, что напомнили!

Я учился в третьем классе, когда, в первый раз, это – увидел. Я, правда, тогда, не понял, что увидел.

Наша квартира состояла из кухни и комнаты.

В комнате, в одном углу, у стены, и вдоль неё, стояла кровать родителей.

Ох и скрипучая же она была!

Дальше, у стены, стоял шифоньер. А за шифоньером, в углу, моя кровать, вдоль смежной стены. Моя кровать, почему то, не скрипела.

Изголовье моей кровати было у стены, вдоль которой стоял шифоньер, скрывающий кровать родителей. Расчёт, видимо, был такой, что я, даже, случайно, проснувшись ночью, не смогу подглядеть, почему у родителей такая скрипучая кровать!

Всё верно! Но дело в том, что на противоположной стене, висело зеркало. Висело в наклон, чтобы мать, или отец, собираясь в кино, в клуб, или в гости, могли осмотреть себя.

В это зеркало, я видел всё! Ясными лунными ночами. Когда просыпался, от ритмичного поскрипывания, родительской кровати. К третьему классу, я уже знал, что мать и отец – ебутся!

Но в ту ночь, безлунную и тёмную, я проснулся не от скрипа, а от шёпота мамки. Я лежал, всматриваясь в зеркало, но темень, хоть глаз выколи. Я понял, только, что папка, принуждал мамку к чему то, а она оговаривала какое-то условие. Это я сейчас, говорю такими словами, а тогда понял только, что мать согласилась и полезла под одеяло. Глаза, всё-таки, привыкли к темноте, и это – через зеркало, я увидел. Я прислушивался, но слышно было только сопение отца, и возню матери под одеялом. Потом она вылезла из-под одеяла и что-то зашептала отцу. Отец, видимо, отказался выполнять, оговоренное, и мамка, возмущённо, и громко прошептала – Ты же обещал!

– Пошла на хуй! – не шёпотом, ответил папка – Мне спать надо!

Мамка замолчала и, минут через пять, я уснул.

В следующий раз, луна была, и я увидел, как под одеяло сунула голову мать, а потом и отец, и услышал, как, сначала шумно задышала мать, а потом застонала …

Потом, то ли они больше не практиковали это, то ли я спал крепко, но ещё раз, такого, я не видел и не слышал.

Лишь через год, от подслушанных, у старшеклассников, разговоров и похабных анекдотов, я узнал, чем занимались мамка и папка, по очереди ныряя под одеяло!

Ну вот мы и добрались до сосуда!

На уроке русского языка, Наталья Борисовна дала нам задание: придумать предложение со словом сосуд.

Воронина, как всегда (!), первая потянула руку

– Скажи, Леночка!

– Стакан – это маленький сосуд.

– Хорошо, Леночка. Садись. Кто ещё?

И хотя в Леночкином предложении, была огромная подсказка, для развития темы, никто больше, кроме Ворониной, руку не тянул.

– Леночка!

– Ведро – это большой сосуд

– Садись, Леночка. Хорошо. Кто е … Скажи, Вова!

– Папка, на прошлой неделе получил зарплату, и пропил её с друзьями! А на нас, с мамкой, хуй положил!

Наталия Борисовна, была учительница опытная и с большим стажем, и не растерялась – Вова, разве – это, сосуд?

И я ответил – Сосут, Наталья Борисовна! Ещё как сосут!

Наталия Борисовна была мудрая женщина, и мамке не рассказала.

В соседях, у нас, с одной стороны были Юдаковы, а с другой, Борбины.

У Юдаковых был сын, Генка, старше меня на девять лет. Когда я пошёл в первый класс, Генка уже учился в ПТУ, в городе. Потом ушёл в армию. Потом я его видел раза два, когда он, после армии приезжал к родителям. Потом у него завелась семья и Генку, я, больше не видел. С Юдаковыми, мои, были в дружных отношениях и они, частенько, вместе, встречали Новый Год. В смысле, гуляли вместе!

Если гуляли у нас, то меня отводили к Юдаковым и Генка, поил меня чаем с конфетами. Потом мы смотрели по телеку «Голубой огонёк». Потом одевались и выходили на улицу, и Генка, в пимах, гонял по дороге шайбу клюшкой, воображая себя Харламовым!

Если гуляли у Юдаковых, то Генка поил меня чаем с конфетами, у нас. А всё остальное, повторялось!

Борбины были старше, и моих, папки с мамкой, и Генкиных родителей. У них была дочь, которая, с мужем и очкой, жила в городе.

Внучка, частенько, гостила летом у бабушки и дедушки, но она была намного старше меня, на восемь лет, и я с нею был едва знаком. Хотя, один раз, Катька, даже ночевала у нас, и спала со мной.

Мне было лет шесть, не больше. В школу, точно помню, я ещё не ходил! Наверное, поэтому, я её и не пощупал тогда, хотя Катька, обняла меня и прижалась своим горячим животом к моей жопе. От её тепла и дыхания, меня разморило, и я уснул.

Странно, но это тоже было на Новый Год!

Это, я, очень хорошо запомнил.

Во-первых, нас, у нас дома, было трое. Был ещё и Генка. Значит, гуляли мои, вместе, и с Юдаковыми и с Борбиными.

Запомнил я, как звал Катьку, к себе в гости, Генка. Значит, гуляли у Борбиных.

Но Катька сказала – Мне велели присматривать за ребёнком! – и в гости, к Генке, не пошла.

Гонял ли тогда, Генка, шайбу по дороге, воображая себя Харламовым, я не знаю.

Во-вторых, на гулянке был скандал! Моего папку, застукали, с Катькиной мамкой, в сенях! Она целовала папку, а он чего-то щупал у неё в трусах! Узнал эти подробности я, много лет спустя, когда мать рассказывала, об этом, своей старшей сестре, а я случайно подслушал.

Катькиного отца, видимо, не было в тот раз. Иначе, была бы драка! Но мой папка, конечно, поколотил бы Катькиного! Мой папка был моложе, занимался спортом и служил в МГБ1, которое, потом, стало комитетом, а сейчас, вообще, службой!

Дед Фёдор Борбин был тот ещё юморист!

Это мне уже мамка рассказывала.

Когда мне было три года и она, весной, вывела меня во двор, погулять.

Дед Борбин, увидев меня, подошёл к забору и наблюдал, как я измеряю глубину большой лужи.

– Эх, Вовка! – сказал дед Борбин – Да разве так глубину лужи меряют? Я, в детстве, делал так! Разбегался и прыгал в лужу животом!

Мать, едва успела схватить меня!

– Фёдор Иванович – качала она головой – Ну чему вы ребёнка учите?! Ведь он чуть не нырнул в лужу!

Дед Борбин, посмеиваясь в усы, отходил.

Вот такие, были у нас, соседи!

Мальчишки

В то лето, папку срочно отозвали из отпуска и отправили в загранкомандировку.

В Арабские Эмираты, вроде бы. Старшим группы. Он единственный, хорошо владел французским. Наши там строили не то ГРЭС, не то авиазавод. А папка, у меня, строитель.

Мама уже взяла отпуск. Мы собирались в Болгарию. Путёвку вернули, и мама поехала со мной в деревню.

– Ты уже лет семь не была у деда с бабушкой – выговаривала она мне, видя мою хмурую физиономию.

– Там есть речка. Не море, конечно, но загорать можно. Делать в деревне, сейчас нечего. Картошку уже окучили. Грядки полоть, бабушка тебе не доверит: ты, вместо травы, всю морковку повыдёргиваешь! Капусту я поливать буду. И Зорьку, встречать вечером, тоже я буду. Доить Зорьку, даже мне, бабушка не доверит. Так что тебе остаётся только одно: загорать!

– «Хм! Вот радости то: полные трусы!»

Я, однако, кое-что, точнее, кое-кого, забыла!

Мы приехали вечером и бабушка, накормив нас, отправила в баньку, натопленную, специально, к нашему приезду, дедушкой. Сама, пошла доить Зорьку.

Мы с мамой намылись и напарились, и напились бабушкиного кваса!

. Дед, что-то латал, в стайке. Мама разговаривала с бабушкой на кухне и под их монотонное – Бу-бу-бу – я заснула!

Давненько я так не дрыхла! Даже не слышала, как легла мама. Бабушка постелила нам на диване.

Я проснулась.

В доме тишина. Даже мух не слышно. Солнечный зайчик на стене, говорил о том, что уже часов девять утра. Я потянулась, сбросила покрывало и села. На мне была ночнушка. Судя по размерам, бабушкина.

– Когда я вчера могла её надеть? Ой-ой-ой! – сдвинула я коленки и встала. И, как была, в ночнушке, побежала в туалет, подцепив в сенях, чьи-то калоши.

Наверное, дедушкины, потому что они, два раза слетали с ног, пока я добежала до туалета.

Туалет, конечно же(!), на улице! За забором, отделяющим, огород от двора. Так что я чуть не обсикалась, пока открывала калитку, закрывала её за собой: не дай бог, куры в огород набегут! Открывала и закрывала, дверь в туалет.

– Уффф! Ну конечно! Откуда, в деревне, туалетная бумага! А попу чем подтирать? Тоже газетой?

Я подтёрлась полой ночнушки. И с этим жёлтым пятном, вальяжно и не спеша, пошла назад.

Я дошла до середины двора, когда хлопнула чья-то калитка, а из дома соседей, на крыльцо, выскочил мальчишка!

Мы оба замерли, одновременно увидев друг друга. Но я, через секунду, как ни в чём не бывало, направилась к забору, помахав ему рукой и забыв, что я, во-первых, в ночнушке, а во-вторых, с жёлтым пятном, чуть ниже лобка!

Пацан же застыл, как борзая в стойке! И пялился на меня, во все свои голубые глазёнки!

– Привет, Вовка! – вспомнила я

– Здравствуй … те, Катя – тоже вспомнил Вовка

А от калитки, пялясь на меня серыми глазищами, шёл ещё один.

– «А как вырос то, пацан!» -вспомнив, наконец, что в ночнушке, отошла я от забора.

– Что за девка? – услышала ещё я, открывая дверь, и заходя в сени.

Мама, с бабушкой, наверное, ушли по ягоды. Дед, на мотороллере, или на рыбалку, или за ряской, для утят.

Я переоделась в трико и футболку, заметив жёлтое пятнышко от мочи, на ночнушке. Ночнушку пришлось замочить в тазу. Сполоснула под рукомойником лицо и руки, обтёрлась полотенцем и на кухню.

Когда бабушка успела напечь пирогов? И с картошкой, и с капустой, и с творогом, и даже с малиной. Не хватало только молока.

Я вышла в сени и заглянула в холодильник. Молока нет.

Я вернулась в кухню, и увидев на полу щель по квадрату, и небольшую скобку, вспомнила!

Я потянула за скобу и открыла крышку в подпол.

– Ага!

Молоко, в двухлитровой банке, стояло на деревянной приступке, по которой спускались в подпол.

Я вытащила молоко и закрыла крышку.

Поставив банку на стол, вспомнила ещё кое-что. В банке, сверху от горлышка, на пятую часть примерно, собрались сливки, отделяясь о белого молока, желтоватым оттенком. Я сняла крышку и, черпая ложкой, залила сливками малину в миске.

В общем, я налопалась!

Сидела минут пять, выбирая, с чем ещё съесть пирог. Но больше не смогла. Точнее, больше в меня не влезло!

Я убрала молоко в подпол. Накрыла полотенцем пироги, и сполоснула стакан и миску.

Вспомнила про ночнушку и состирнула её. Повесила на верёвке, протянутой от стайки к тополю.

Было очень жарко и я зашла в дом.

Вспомнив, что не убрала постель, убрала её и свернула диван.

Только присела на диван и тут у меня забурчало в животе. Я подхватилась и, опять на ходу подцепив калоши, побежала в туалет.

Они стояли рядком, у стены сарая, и … писали!

Двое, мой Вовка и тот, что хлопал калиткой, быстро поддёрнули трико, а третий (ооо! так их трое!), продолжая ссать, общупал меня, своими карими глазами, пока я закрывала на завёртку калитку, и заходила в туалет.

Я закрыла дверь, быстро сдёрнула трико, и присела над очком, и … меня пронесло!

То ли от воды деревенской, то ли от молока.

Наверное, было слышно. Кто-то из мальчишек, захохотал.

Да и ладно! Вот ещё, не стеснялась я!

Но смех оборвался, скрипнула калитка и стало тихо.

Сидя над очком, я вспомнила, как водила Вовку в туалет.

Это было давно. Ему было лет шесть, не больше. Он стеснялся, сказать мне, но я поняла и мы, одевшись, вышли на улицу, и пошли к туалету. Было уже очень темно, к тому же завихеривала метель.

Я бы тоже боялась, в темноте и одна, ходить в их туалет!

Он был пристроен к сараю и под навесом. С одной стороны, стена сарая, с другой, глухой, высокий забор. В этом проходе, даже днём, было темно. В самом туалете, было немного светлее, за счёт окошечка в одной из стенок. Я испугалась, что Вовка может поскользнуться и провалиться в очко, и хотела удержать дверь, чтобы видеть его. Но он, упрямо, тянул её на себя.

Я стояла, прислушиваясь, но кроме журчания мочи, ничего больше не было слышно. Прошло минуты три, в полной тишине, и я не выдержала – Ты там, как? Закончил?

– Нет! – видимо, испугавшись, что я сейчас открою дверь, крикнул Вовка.

И до меня дошло! Мальчишка хочет какать, но стесняется того, что я могу услышать.

– Я подожду тебя там! – махнула я рукой в темноту и, поскрипывая пимами по снегу, вышла из-под навеса.

Вовкина мама была приветлива и поздоровалась с улыбкой. Но её настроение изменилось, когда она увидела маму.

Моя мама, красивая! Но Вовкина … Если бы я была мужчина, выбрала бы Вовкину!

Вовкин папа … ммм, тут я затрудняюсь с определением, потому что, просто сказать, что он красавец(!) – не сказать ничего. Кого-то он мне напоминал … Кого-то из артистов … Нет, не наших … Вспомнила! Делон! Но Вовкин отец, выглядел более мужественным.

Ннда! Кажется, я, начинаю понимать маму.

У меня, правда, иные предпочтения …

– Вовчаа! – Колька был возбуждён – Ты видел, как она, на нас, посмотрела? А ты знаешь, как её звать?

– Катя. Она старше нас, меня, на восемь лет. Ей, с нами, неинтересно!

– А я не видел, ни разу, её! – удивился Толька

– Даа! Её, с того Нового Года, когда она со мной спала, уже лет семь не было

– Вовча! Ты врёшь! Она спала с тобой? Ты её щупал?!

– Да я маленький совсем был, лет шесть, ещё в школу не ходил

– А почему она у вас ночевала?

– Да мои, Новый Год, встречали у них, у Борбиных. Гуляли вместе. Её, наверное, и отправили к нам, чтобы за мной присматривала

– А почему она с тобой спала? Если тебе уже шесть лет было?

И вот тут я, вдруг, понял: что, ответа, на этот простой вопрос, у меня – нету!

А правда, почему?

Мама с бабушкой, вернулись часам к трём, с вёдрами, полными клубники.

– Потеряла нас? – спросила бабушка – Сейчас будем перебирать клубнику и варенье варить

– Ну как ты? – мама, уже немного загорела – Освоилась? А дед, где?

Я пожала плечами – Его не было, когда я проснулась. Оставили тут, меня, одну. Бааб! А чё, у вас в магазине, туалетная бумага не продаётся?

– А зачем она? Дед вон, «Правду» выписывает. Нам хватает!

– Баб! Это негигиенично! Мам, ну объясни бабушке!

– На! – мама сунула мне трёшку – Сходи хлеба купи и туалетную бумагу. Мороженое себе, если хочешь, возьми.

Мороженое – это я ещё с детства помнила, было у них очень вкусное!

– А сумку?

– На вот! – бабушка подала мне сумку – Ещё прикупи сахару, килограмма три. Сколько мать дала?

Я показала трёшку

– Мало! На! – бабушка дала мне ещё два рубля

– Постой! – мама, наклонив голову, присматривалась ко мне – Ты без трусиков? Ну ка, иди одень, бесстыдница!

– А чё там ночнушка полощется? Вроде бы стираная была?

– А чем я, должна была подтираться?

Я зашла в спальню и одела трусики под трико.

В магазине был Вовка. Он тоже купил хлеб.

Увидев меня, застеснялся.

– А у вас туалетная бумага не продаётся? – окинув взглядом полки, спросила я у продавщицы, румяной и пышнотелой тётки.

– В хозяйственном!

– Мне булку хлеба, белого. Три кило сахара и мороженое «Сливочное». Два! – вспомнила я про Вовку.

– С вас, три тридцать шесть!

Я взяла сдачу и вышла на улицу.

Вовка ждал меня.

– Вы, про туалетную бумагу, спрашивали?

– Где тут у вас хозяйственный? Давай на «ты»! Мы старые знакомые! Это тебе! – я отдала Вовке мороженое

– Спасибо! А давай … я, сумку понесу. Тяжёлая!

– Ну на! Так где хозмаг?

– Да нету там туалетной бумаги!

– Тётка же сказала!

Вовка помотал головой – Нету!

– Давай сходим! Вдруг, завезли?

– Да вон он! – Вовка мотнул головой на дверь, в другом конце этого же строения.

Туалетной бумаги не было!

Вовка нёс сумку с сахаром и моим хлебом. Я несла его хлеб и лизала мороженое.

– Ты чё не ешь?

– Я дома!

– Растает!

– Я люблю подтаявшее

– Скукотища в деревне

Видимо, Вовка, понял это, как вопрос?

– Нам, не скучно!

– Конечно! Вас трое! Одноклассники?

– Да

– Мне показалось, они младше тебя?

– Да! На год!

– Ты второгодник, что ли? – удивилась я

– Нет. Так получилось

– Как?

– Даа, долго объяснять

Вовка ответил, как взрослый, и это рассмешило меня.

Он тоже заулыбался.

– Если тебе, правда, скучно? Давай с нами?

– В прятки? Или на рыбалку?

– Неээ! Мы в шашки, и в шахматы любим играть! Но пацаны слабаки, я всегда их обыгрываю

– Тогда ты и меня обыграешь! Я, в шахматы, вообще не умею, а в шашки, только в «Чапаева»!

– Ну, тогда в домино

– Ррыба! Неээ! А в карты, не играете?

– В «Дурака»!

Мы подошли к его дому

– Давай! – протянула я руку за сумкой

– Да я донесу!

– Ну ладно. Сегодня сыграем?

Вовка замялся – Мы завтра, с утра, на рыбалку. День рыбака. Ночевать будем вместе. Чтобы никого не разбудить.

– А где?

– Да на нашей речке

– Ночевать, где?

– Ааа! У Тольки. У них в сарае сеновал есть

– Давай! – мы стояли у крыльца. Я взяла сумку и отдала ему хлеб – Иди! А то мороженое потечёт! Толька – это который?

– Да вон! – Вовка мотнул головой, на дом через дорогу.

– Во сколько вы собираетесь?

– В четыре часа

– На сеновал?

– В десять

– Спасибо, что помог сумку донести

Дед ездил и на рыбалку, и за ряской. Два в одном, короче!

– Не присмотрела ещё себе жениха? А то вон, сосед подрос!

– Дед! Ты чё несёшь?! – одёрнула его бабушка – Вовка ещё ребёнок!

– У этого ребёнка писька выросла! Я видел в бане, как у него стоит! Больше моего уже!

Бабушка подошла к деду и обнюхала его – Ты где успел причаститься?

– Трезв, как стёклышко! Шучу! Пойду баньку натоплю. Ты тоже приходи! – шлёпнул он бабушку по мягкому месту

Бабушка нажарила рыбу и сняв фартук, обтёрла руки полотенцем

– Вы садитесь, ужинайте

– А ты, баб?

– Мы, с дедом, потом. Пойду спину ему потру, а то он сам, уже не достаёт

Мы с мамой переглянулись

Полдесятого, я вышла во двор и села на лавочку, под черёмухой, в палисаднике.

Солнце зашло, но небосклон, на западе ещё не почернел, и темнота не казалась густой, хотя луны не было.

Дневная жара спала и была та летняя прохлада, от которой веет теплом.

Вышла мама, и постояв рядом, минут пять, поёжилась – Пойдём?

Я ждала Вовку и боялась, что он сейчас выйдет, а рядом со мной мама.

– Нет. Я ещё посижу

Мама ушла

Кто-то вышел на крыльцо Вовкиного дома, спустился и подошёл к калитке

Это был Вовкин отец.

Постояв минуты три, вышел за калитку и прошёл мимо нашего дома, заглядывая в окно кухни.

Увидев меня, узнал и поздоровался, и пошёл дальше. Минуты через три, вернулся, и увидев, что я не ушла, зашёл во двор своего дома и встретился с Вовкой.

– Ты куда?

– К Тольке

– Поздно уже

– Мы завтра на рыбалку, вместе

– Мать знает?

– Я сказал

– Ладно, иди

Вовка вышел за ограду, а его отец зашёл в сени, закрывая за собой дверь

– Вовка! – негромко окликнула я и он услышал

– Ну иди сюда! – позвала я

Он подошёл

– На сеновал?

– Ихым!

– Меня возьмёшь?

Вовка посмотрел в один конец улицы, потом в другой и, не глядя на меня, ответил – Мне надо с пацанами переговорить. У Тольки Дозор, он тебя облает. Его надо в сарай запереть.

– Ну иди! Ты карты взял?

– Нет! – остановился он

– Мож Толька возьмёт?

– Ага! Я щас! Быстро!

У соседей, в окнах, погас свет.

Вовка, и правда, быстро вернулся.

– Пойдём! Они ждут!

Я начал писать рассказ в прошлом году. Но никак не мог закончить. Всё, чего-то, недоставало.

Недели две назад, ко мне в гости (в одноклассниках), зашла женщина.

Незнакомка.

Из любопытства, зашёл на её страничку.

Имя, Екатерина.

Да мало ли, Екатерин, шляется по просторам инета? Возраст, не был указан.

Из любопытства, опять же(!), стал смотреть её фото: страничка, в открытом доступе.

Иии, опа!

Старики Борбины: дед Фёдор и баба Варя! И подпись: мои, дедушка и бабушка.

Катька!!

Смотрю дальше и глаза на лоб лезут!

На фото, под ёлкой, я(!), в костюме зайчика! Причём, фото, сделано у нас дома: круглый стол, радиоприёмник на тумбе, кровать родителей и, даже(!), край шифоньера в кадр попал!

Но, самое главное(!) – Катька! Рядом со мной! И, её рука, на моём плече.

Откуда?? Вспоминал, вспоминал, но так и не смог вспомнить. У меня, такой фотки, нету!

Кто снимал?

У моих, фотоаппарата не было! Ни тогда, ни после!

Фото, без подписи.

Я написал Екатерине. Она ответила. Сказала, что зашла случайно, искала кого-то. Сначала не узнала. Стали друзьями. Через несколько дней, я насмелился, и сбросил ей, незаконченный рассказ.

Она была в восторге, а через пару дней, пришло от неё большое сообщение, с такими пикантными подробностями, что у меня встал!

А рассказ наполнился содержанием, которого ему, так не доставало!

Сеновал, у Тольки, был над сараем. На крыше сарая. Это был навес, с плоским покрытием из нетёсаных досок. Один торец, с распашными створками, выходил на огород. Здесь и закладывали сено, после сенокоса и сушки. Другой торец был глухой. В потолке сарая, был лаз, рядом со стойлом коровы. Через него, доставали вилами сено, осенью, зимой и весной, когда деревенское стадо не паслось. Летом, лаз, закрывался крышкой. Были ещё две лестницы, приставные: одна внутри сарая, другая на огороде.

Летом, на сеновале, сена не было, и мальчишки устраивали себе здесь ночлег, чтобы не будить рано утром родителей, собираясь на рыбалку.

На сеновал была проведена проводка, и под потолком подвешена лампочка, на 150 ватт.

Это очень яркая лампа!

Но, засиженная мухами, она светила, как из тумана.

Впрочем, пацанам, этого было за глаза! Не уроки же, они, здесь делали! Тем более, что навес был невысокий: где-то метр восемьдесят или чуть ниже.

Иногда, схватившись бороться, и забывшись, они задевали головами лампочку! Но всё обходилось: не разбили ни разу.

Вовка, почему-то, повёл меня не напрямик, через ограду Толькиного дома, а задами.

Как партизан!

– Через ограду нельзя! Может увидеть, кто-нибудь.

Будто мысли мои прочёл!

Мы пролезли через щель в заборе и огородом, через картошку … «Блядь! Знала бы, калоши надела!»

Я была в шлёпанцах и пока шли, всё черпала и черпала ими землю, мягкую, после окучивания.

… Подошли к стене сарая, с приставленной лестницей

– Лезь за мной! – прошипел Вовка

Сквозь щель створок, пробивался тусклый свет.

Вовка приоткрыл створку и залез и, повернувшись, протянул мне руку.

– Катя!

Представился, Вовка, друзьям.

Мальчишки, сидевшие на матрацах, вскочили, обтряхивая трико.

Я, согнувшись (мне показалось, что потолок навеса слишком низко), подошла к ним.

– Ты, Толька! – протянула я руку сероглазому

– Колька! – тянул свою руку, второй

– А вы … а вам сколько лет? – Колька был нагловатый и, как мне сразу показалось, довольно раскрепощён

– Двадцать три … скоро будет

– А нам – он глянул на Тольку – четырнадцать, а ему – на Вовку – пятнадцать скоро будет!

– Сколько время?

Толик сел на свой матрац и вытащил из-под тазика будильник – Пол-одиннадцатого!

– Вечерний смотр, личного состава, не проводится заботливыми родителями?

– Да нет! Они же знают, где мы!

То ли не все родители знали, то ли так уж совпало.

Заскрипела дверь сарая, и радостный лай Дозора возвестил, что у нас непрошенные гости!

– Толя! Ты зачем Дозора загнал в сарай? Мальчики, вы почему не спите? Вам же в четыре утра вставать?

– Маам! Мы уже всё! Ложимся!

Толька махал рукой друзьям, и они шустро полегли на свои матрацы.

– Я выключаю свет!

Сеновал погрузился во мрак.

– Спокойной ночи!

Я стояла в непроглядной тьме и слушала, как шумно вздыхает корова, как повизгивают поросята, перебираясь друг через друга, чтобы улечься между, как взмахивает крыльями курица, чтобы удержаться на насесте …

– Эй! Вы не уснули? – я присела и шарила руками вокруг

Чья-то потная ручонка, поймала мою и потянула – Иди сюда!

На «ты», со мной, был только Вовка.

Я присела на его лежбище.

Прошло ещё минуты три, и кто-то из мальчишек встал.

– Пойду гляну. Если свет не горит, то можно включить.

Толька – это был он – на карачках, подобрался к лазу и спустился в сарай. Бесшумно приоткрыл дверь и высунулся

Дозор обегал двор по периметру. В доме, света в окнах, не было.

Толька закрыл дверь на крючок. Включил свет и залез наверх.

Клавдии Васильевне не спалось.

– Что ты вертишься, как на иголках?! Спи давай!

– Ой, Митя! Что-то неспокойно мне. Надо ещё раз мальчишек проверить.

–Ты десять минут назад ходила! Они спят уже!

Что Толя, занимается онанизмом – она знала. Мужу не говорила.

Клавдия Васильевна была в местной школе парторгом и преподавала историю.

Но, несколько дней назад, узнала, кое-что ещё, о сыне.

Нет! Что Толя, вечерами, когда стемнеет, залазил на лестницу, приставленную к стене их дома, и подглядывал за соседкой в туалете – она, тоже знала!

Дом был городского типа, с удобствами внутри. На четыре квартиры. На каждые две квартиры был общий двор. Соседи, семейная пара, были молодые и детей ещё не завели. Лестница же была приставлена для того, чтобы залезть на крышу и настроить телевизионную антенну, а весной сбрасывать снег. А туалетная комната, совмещённая с ванной, окном, как раз, во двор и выходила!

Окно, от земли, было высоко и наполовину, замазано извёсткой. Но с лестницы, через верхнюю, не забелённую половину, было видно всё!

Она долго не могла понять, зачем Толя, с театральным биноклем, который они забыли сдать в гардероб, в областном театре, сидит, вечерами, на лестнице.

И однажды сама полезла и … и увидела! Покраснела, от того, что увидела, и слезла.

Мужу не сказала.

Сыну, тоже, не стала говорить, что знает его тайны.

Почему?

Да потому, что не знала, как завести разговор об этом.

Вот на партийном собрании, всё(!), было просто и понятно: там – загнивающий капитализьм! В СССР – развитой социализьм! Прочла в газете «Правда», статью о похождениях певца Магомаева, сбежавшего, через балкон, в чём мать родила, от разъярённого мужа, прихватившего жену с любовничком. Устроила в учительской внеочередное партсобрание и заклеймила позором, похотливого и развратного певчишку!

А как здесь быть? На партсобрании не расскажешь. На комсомольском? Так он и не комсомолец ещё! На пионерском? Не поймут! Да ещё и осудят!

Ум за разум заходить стал, но тут попалась на глаза статья о переходном возрасте. Не в «Правде». А в какой же? Неважно! Вовремя, главное! И отлегло от сердца.

Даже бинокль не стала прятать. Не убудет от соседки, если Толик, посмотрит, как она моется под душем.

Но, неделю назад, к ней, в магазине, подошла Зинаида.

– Клавдия Васильевна, можно с вами поговорить?

– Да, конечно, Зинаида

Зинаида работала уборщицей в общественной бане.

Что? У вас нигде не ёкнуло?

Ну ладно!

Зинаида заходила в моечное помещение и выметала листья (от берёзовых веников) из решётки слива воды. Потом шла в парилку и там, тоже, выметала литья из решётки слива воды. В парилке, решётка, была под полками.

Что? Опять не ёкнуло?

Ну ладно!

Зинаида, заходила в моечное помещение, когда там мылись люди.

И в женское, и в мужское отделение!

Ладно, в женское. Там были голые бабы и малые дети.

А в мужском, были голые мужики! И они, при виде Зинаиды, свои члены, не прикрывали тазиками и вениками.

Ну а теперь, поставьте себя, на место мужа Зинаиды, который тож, мылся в этой бане …

Потому, Клавдия Васильевна, не удивилась, что Зинаида, не стала говорить при всех, а вышла, из магазина, на улицу.

Муж Зинаиды, по пьяни, гонял жену, угрожая расправой!

– Что случилось, Зинаида? – жалостливым тоном, спросила Клавдия

– Мне так неудобно, Клавдия Васильевна …

Зинаида мялась и не смотрела в глаза

– Опять угрожал? – в голосе Клавдии ощущалась сжатая стальная пружина, готовая распрямиться и выстрелить!

– Нет. Ваш Толя … – и замолчала

– Что, Толя??

– Клавдия Васильевна, мне так неудобно …

У Клавдии, вдруг, вспотели подмышки, и холодные, и липкие струйки побежали по коже

– Что, Толя? – побелевшими губами, проговорила она

– Он, накакал в бане.

Клавдия, перевела дух – Он же не один в бане мылся! Почему ты решила, что это он?

– Уже не первый раз! – Зинаида перестала стесняться – И именно, после того, как я захожу в парилку, и делаю уборку

– И что? После него, никто в парилку не заходил?

– Никто! Он был последним. Несколько раз.

Клавдия растерялась

– Я никому не говорила. Но если, он, насрёт ещё раз!? Расскажу! Всем!

– Митя!

– Ну что?

– Митя, мутит, вертит у меня здесь! – Клавдия Васильевна, кулачком, водила кругами по титькам – Зачем он карты взял?

– Играть

– Нет, Митя, надо сходить проверить

– Ну ладно, ладно, пойдём

– Ты, свет не включай, фонарик возьми

– Да где его искать-то? Толька, поди, и взял.

– Тогда на ощупь

Они вышли на крыльцо и сразу увидели, желтоватые полоски, в щелях стен сеновала.

– Ты зайди с огорода – шептала Клавдия – А я здесь

– Ну идём – пряча от жены улыбку, пошёл он в огород

Клавдия подошла к двери сарая и дёрнула ручку. Но дверь, была заперта изнутри.

– Толя! – стучала она в дверь – Сейчас же открой! Я вижу, что у вас горит свет!

Услышав голос жены, Митя хотел идти к ней, но тут приоткрылась створка, и кто-то стал спускаться по лестнице.

Митя замер

– Осторожно! – Я поддерживал за попку, Катю, и слюнки текли, и член вставал.

– Таак! Это Вовка. А там кто?

Я обомлел: дядя Митя, лез по лестнице к нам!

– Таак! Поднимайтесь, поднимайтесь! – Митя уже разглядел, кого, поддерживал за попку, соседский Вовка.

Сначала я испугалась. Но потом стало смешно – «Ну вернёмся мы на сеновал. А дальше? Пытать, что ли, нас станут?»

И успокоившись, залезла назад, и протянула руку Вовке.

С другой стороны, через лаз, уже лезла Клавдия Васильевна.

И вот мы стоим, а Толькины родители пялятся на меня!

Наверное, всё бы обошлось обычным нравоучением. Но я, вдруг, увидела свои трусики на Толькином матраце.

Клавдия, тоже, увидела трусики.

И Митя – увидел!

– Это, что такое? – свистящим шёпотом, спросила мать Толика

Я знала, что за этим последует.

Истерика. Обычная бабья истерика.

– Ой! Да это мои! Я забыла надеть, когда пописила – и, наклонившись, подняла трусики

– Ну ладно. Я пошла – и я пошла к лазу

Но только я ступила на перекладину лестницы, Дозор аж захлебнулся в злобном лае!

– Ой! – резво заскочила я назад, уронив одну шлёпку, от которой, Дозор, жалобно заскулив и поджав хвост, позорно удрал – Собаку то уберите. Я не хочу бешенством заболеть.

– Толя! – мать пацана перехватила инициативу – Марш, домой! Дозора в будку! Мальчики! По домам! Живо! Идём, отец!

Колька пошёл домой огородом, а мы, с Вовкой, вышли за ограду и перешли дорогу

– Ччёрт! Клавдия Васильевна мамке расскажет

– Про мои трусы? – усмехнулась я

– Дай мне их? – Вовка потянул мои трусики

– Дрочить будешь? – я взъерошила его волосы – Дрочи. Не жалко.

– Ты ещё с нами будешь играть?

– Буду. Но место надо искать другое. Эта явка засвечена.

– Мы придумаем. Я пойду?

Я видела, что Вовке не в терпёж

– Да иди, иди! – милостиво разрешила я, и он, чуть ли не вприпрыжку – «Ребёнок! Хм!» – побежал к своему дому.

Вовка, подождал, пока Катя не зашла в дом и пошёл в туалет. Спустил трико и трусы, и дрочил, до излияния, на Катины трусики.

Я знала, что Вовка, не зайдёт домой, пока не зайду я, поэтому зашла, и стояла в сенях, прислушиваясь. И когда он стал стучать в дверь, чтобы открыли, и ему открыли, и он вошёл, я вышла, и пошла в баньку, подмыться.

На самом деле, прошло не десять минут. Почти час, от того момента, когда Толькина мама выключила свет и, когда она же, стала долбиться в дверь сарая.

Толька залез и уселся на свой тюфяк.

С минуту, мы переглядывались, как бы убеждая самих себя, что всё в порядке …

– Пронеслоо! – выдохнул Колька и мы, зажимая рты и давясь смехом, повалились на тюфяки.

И это, малюсенькое происшествие, сблизило нас, как заговорщиков.