– Добрый вечер, – проговорил мой демон, чуть склонив голову.
Улыбка приятного удивления и адского удовлетворения скривила его красивые, четко очерченные губы.
«Только ничего не говори родителям. Умоляю, Господи, пусть он сделает вид, что не знает меня», – молилась я истово, пока он меня рассматривал, словно раздевал глазами при всех. Не только раздевал, а, кажется, еще и кожу сдирал до мяса.
– Добрый, – выдохнула я едва живая.
Он не протянул мне руки, как Слава, чему я была безумно рада. Кажется, если он меня тронет, я вспыхну и сгорю до тла.
– Очень приятно познакомиться, Леся. Не знал, что у Виктора две дочери.
– Она не родная. Падчерица, – вклинилась Лика.
Из-под земли она выросла, что ли? И Славика на буксире приволокла.
Москвин перевел взгляд с меня на нее, вздернул брови. Кажется, появление Лики его удивляло сильнее, чем ее слова.
– Что за противное слово – падчерица, – скривил лицо Виктор. – Я Лесю родной считаю. Мы тут все не чужие, правда ведь, дорогая?
Он погладил маму по спине, и та улыбнулась мужу, а потом и гостю.
–
Да, Глеб, Леся – моя дочь, но мы все одна большая семья.
Я набрала в грудь воздуха, чтобы не хмыкнуть. Ничего не имела против маминого мужа, но вот дочка его меня точно сестрой не считала. Наоборот, каждый раз предпочитала подчеркивать, что я чужая на их празднике жизни.
Разумеется, и в этот раз Лика не сдержалась.
– Да, конечно, семья, – фыркнула она пренебрежительно. – Лучше расскажи, как твои дела, Глеб. Как съемки? Что-то интересное? Я сейчас вот в свободном полете.
О, даже я поняла, на что она намекает.
– Я тоже временно взял паузу. Хочу подпитаться природой в ближайшее время, поснимать закаты Тосканы…
Я быстро делала выводы. Он фотограф, похоже. Это объясняет его присутствие на съемках. Неужели я нахамила приличному человеку?
А нет же. Мама говорила, что он партнер Виктора, а тот точно далек от модельного и фэшн-бизнеса.
Не сходится.
– Кстати, Вить, – обратился Глеб к Калинину. – Мое предложение в силе. Бери Светлану, девочек и полетели вместе. Мои друзья предоставят самолет. Мы отлично отдохнем.
Кажется, это было продолжение какого-то более раннего разговора. Краем глаза я видела, как Лика практически гарцует от нетерпения принять приглашение. Но Москвин обратился к ее отцу, и она помалкивала. Хотя на это хватало ума и совести.
– Не думаю, Глеб. Куча дел. Не могу себе позволить до новогодних праздников выбраться даже из Москвы. Когда ты летишь?
– Через неделю. Дней на десять, думаю. Вилла как раз простаивает без аренды. Туристов мало. Они не любят грязь и туманы Тосканы. Им подавай пляж и солнце.
– Не могу их за это судить, – хихикнула Лика, хлопая огромными ресницами.
Я прикусила губу, чтобы опять не выпустить изо рта какой-нибудь невежливый звук. Мама погладила меня по запястью, подбадривая без слов, и тут же всплеснула руками.
– Ох, заболталась, пойду проверю, как там закуски.
– Я тебе помогу, – вызвалась я, чтобы сбежать от идиотизма Лики и неудобного взгляда Глеба Москвина.
– Все готово, Светлана Васильевна, – отчитался повар, расписывая маме, где какие закуски, что подавать первым, какие блюда он преподнесет сам. Я уже знала, что сейчас у наших гостей будет небольшое кулинарное шоу. Этот любимый шеф Виктора умел сделать из еды настоящее представление.
– К этим закускам лучше подойдет Бордо, – наставлял шеф, уже готовясь к входу.
– О, спасибо. Сейчас достану.
Повар вышел, а мама полезла в небольшой погреб при кухне, где хранились вина.
– Прости за эти шпильки от Лики. Ты же знаешь, она несносная до мозга костей. Витя каждый раз устраивает ей серьезный разговор, но не помогает.
– Горбатого могила исправит, – пожала я печами, закидывая в рот канапе с креветкой. – Меня не трогают ее выходки. Ну, может, немного. И то по большей части потому, что становится неудобно Виктору Алексеевичу. Откуда у такого приятного человека такой противный ребенок?
– Так от матери, Лесь. Все оттуда. Они же его держали за кошелек с ногами. Чуть что – сразу деньги, деньги и деньги. Она ведь даже в институт не стала поступать у нас, а из американского колледжа ее выгнали. Там ведь учиться надо. Вот и болтается теперь по кастингам. Хотя больше по знакомству ее снимают. Тоже все через Витю, – болтала моя мама, перебирая бутылки. – Ох, совершенно не понимаю, как здесь все расставлено. Как будто от балды. Ну что за люди… Зря я отпустила Наталью. Кстати, как у тебя с личным?
О, этого вопроса я ждала давно. Даже удивительно, как мы провели рядом почти час, и не всплыла тема моей невинности. Мама воспринимала это как личное оскорбление.
– Все в порядке, – ответила я сдержанно, сканируя глазами большую тарелку с тарталетками, выбирая что еще съесть.
– То есть, ты все еще одна и девственница? – продолжала мама допрос из погреба.
Едва она произнесла это, в кухню вошел… Разумеется, это был Москвин.
Мне не могло повезти сильнее.
– Мама! – повысила я голос, побуждая ее замолчать.
Разумеется, она не собиралась заканчивать обсуждать это так скоро.
– Лесёнок, сколько можно с этим тянуть? Ты ждешь принца?
– Мама, ради бога, давай не будем! – продолжала уговариваться, глядя в глаза моего личного демона. – Не самый подходящий случай.
– Да у тебя все случаи неподходящие. Я не осуждаю, конечно, но все же, мне кажется, ты слишком циклишься на своем первом разе. Это совершенно неуместно. Даже вредно для здоровья.
Москвин продолжал смотреть на меня с той самой ухмылкой, которая заставляла мои кулаки сжиматься. Он не вышел, не дал понять, что присутствует третьим лишним при приватном разговоре. Это было совершенно невежливо и абсолютно недопустимо. Для меня. А ему – нормально, похоже. Самое ужасное, что меня опять парализовало. Я совсем не понимала, как действовать. Каким образом заткнуть мамин фонтан? Ее же конкретно понесло. Сейчас она наговорит…
Но я тормозила, хватая ртом воздух, как рыба, а мама все говорила:
– Я вообще чувствую себя ужасно из-за этого. Ты у меня такая хорошенькая. Тебе просто необходим хороший секс. Поверь, я знаю, о чем говорю.
– Мама, бога ради… – проскулила я, но она опять перебила.
– Тебе надо развеяться и закрутить роман. Как раз ведь собиралась взять отпуск перед сессией.
Она, наконец, вышла из винной комнаты и увидела нашего гостя.
– О, Глеб, я не слышала, как ты вошел.
Он даже не думал извиняться или стирать с лица улыбочку говнюка-всезнайки.
– Я не шумел, – ответил Москвин забирая у мамы бутылки. – Это Бордо? Давай я открою.
Маму тоже его присутствие и осведомленность не смущала. Только я была готова умереть со стыда.
Москвин нашел штопор, ловко всадил его в пробку и открыл, подавая маме. Она втянула носом отдушку вина.
– Ммм, идеально. Шеф будет доволен.
– А, Светлан, чуть не забыл, – обратился к маме Москвин. – Витя просил еще пару бутылок Krug.
– О, его здесь точно нет. Все в подвале. Будь так добр, сходи с Лесей. Ты же знаешь, где там что лежит. И захватите еще пару Бордо. Я совсем замоталась. Домашние вечеринки это прекрасно, но все же лучше нанять службу кейтеринга. Лесик, зайчик, помоги Глебу, хорошо?
Что я могла на это сказать?
Да ничего. У меня в горле пересохло. Мама как будто о погоде говорила , а не о моей невинности при постороннем мужчине. Что поделать… Именно так она это и воспринимала. Хорошо еще не спросила мнения нашего гостя об этом вопросе. А могла.
Моя мама с некоторых пор стала слишком свободных нравов и чересчур обеспокоена моим воздержанием. Именно поэтому я мало рассказывала о себе последнее время. Одержимость положить меня под кого-нибудь начала приобретать нездоровые масштабы. Я вроде бы сначала пыталась убедить, что все в порядке, и сама разберусь, и мама даже соглашалась, но потом опять седлала любимого коня.
Вот и сегодня на нее нашло в самый неподходящий момент. И дела маме нет, что я готова сгореть со стыда. Для нее все, что естественно – не безобразно. Понятия личного очень размыто. Раньше меня это не напрягало. Ну, могла мама что-то брякнуть при Викторе. Обычно в этот момент я начинала собираться домой, чтобы не усугублять. Но вот при гостях… Вернее, при госте… Еще и при таком госте…
Мама вышла из кухни, оставив меня наедине с Москвиным. Это было, кажется, еще хуже, чем сам факт его просвещённости на мой счет. Но не так ужасно, как то, что мы должны были спуститься в подвал за вином.
– Пойдем, а то ведь никто не напьется, – проговорил Глеб, предлагая мне руку.
Я игнорировала этот жест и пропилила мимо него с гордым видом. Я знала, что в подвал нужно спускаться в конце коридора, но совершенно не разбиралась во всех этих стойках с марками и годами на бутылках. Кажется, Krug – это шампанское. Вот и все, что я знала. Найти его среди сотен бутылок было бы чудом.
– Я недавно привез Виктору десяток бутылок коллекционного вина, и он устроил мне экскурсию по погребу. Поэтому я неплохо ориентируюсь там, – проговорил Москвин, следуя за мной по пятам.
Он делал это бесшумно, и я вздрогнула, осознав, что он слишком близко. Слава богу, я обрела дар речи и даже разозлилась.
– Поздравляю вас, – процедила я сквозь зубы. – Значит, мы быстро справимся с поставленной задачей.
– Мда? А я думал, ты не из тех, кто торопится.
Я резко остановилась и моментально развернулась, ткнув пальцем ему в грудь.
– Если вы случайно узнали что-то личное, это не дает вам право издеваться, – выпалила я, отчаянно краснея, но уже не от стыда, а от злости.
– Разве я издевался? – приподнял он бровь. – Просто провел аналогию.
– Конечно.
Я поспешила отвернуться, не в силах снова выдержать его взгляд. Москвин прибавил шагу, обошел меня и толкнул дверь. Ступени вели вниз. Глеб щелкнул выключателем, и я увидела обширный подвал с дубовыми стеллажами.
Москвин подал мне руку снова, и я опять не воспользовалась его помощью.
– Между прочим, ты уже дважды игнорировала мою руку. Это тоже не очень вежливо, Олеся.
– Меня зовут Леся, – поправила я его. Ненавижу свое полное имя.
– А мама зовет Лесёнок.
Я вспыхнула снова, спеша вниз по лестнице, стараясь не упасть.
Это миленько, – продолжал глумиться Москвин. – И то, что ты бережешь себя – тоже. Или просто нет подходящего принца?
Я развернулась, снова глядя на него с вызовом.
– Глеб… Как Вас там по отчеству…
– Никак. Просто Глеб. Для тебя, – добавил он многозначительно и чуть тише, словно мы хранили какой-то важный секрет.
Мы и хранили, стоит признать.
Я не стала настаивать на отчестве, хотя мне не нравилось это панибратство. Он был старше меня лет на десять точно. Даже больше, наверно.
– Ладно, Глеб. Если Вы полагаете, что я буду с Вами обсуждать эту тему, то очень ошибаетесь. Я и с матерью об этом не говорю…
– Да, я заметил, – хохотнул он. – А вот она с тобой, похоже, часто говорит.
Я зажмурилась, не зная, как это все пережить, но Москвин сжалился и пошел вперед к стеллажам.
– Если честно, это же здорово, что воя мама такая продвинутая. Давай найдем Krug и Бордо.
Я поежилась ,только сейчас замечая, что в подвале холодно. Тут же мне на плечи лег теплый пиджак Москвина.
– Не надо, – взбунтовалась я.
А он только взглянул и покачал головой, отметая мой протест. Меня окутал мужской свежий запах, а взгляд Глеба приговорил к молчанию во имя здоровья. Как ни крути, а платье у меня было очень легкое, тонкое. Москвин же остался в мягком черном свитере под горло. Он был на нем и днем. Наверно, именно из-за темной одежды мне казалось, что в нем есть что-то демоническое.
Я попыталась выдавить из себя благодарность за пиджак, но пока работала над подавлением гордыни, Москвин снова заговорил.
– Я так понимаю, Калинины не знают о твоих попытках стать моделью?
Благодарить его тут же расхотелось.
Почему нельзя просто молча найти вино, не поднимая неудобных тем?
– Хватит им и одной звезды, – пробормотала я себе под нос.
Москвин, кажется, услышал. Черт, зря я это вслух сказала.
– Имеешь в виду Лику? Да, от нее не в восторге заказчики, но все равно берут из-за Виктора. Ей карьера не светит дальше Москвы. А вот тебе – вполне.
– Да, конечно, – снова не сдержала я сарказма. – И Вы мне готовы помочь. Помню-помню. Спасибо. Не надо.
– Леся…
– Не надо. Я же сказала.
– Надо, детка. Подержи бутылки.
Я зажмурилась, повернувшись к Москвину. Когда открыла глаза, он смотрел на меня, протягивая две бутылки шампанского. Ухмылялся, разумеется.
Демон.
– Большое спасибо, – проговорил он, доставая еще две и ящик, в который все и поставил. – Бордо наверху, кажется.
Глеб приставил лестницу, чтобы добраться до полок с красным французским. Он снова подал мне бутылки, и я составила их в ящик.
Он спустился быстро. Я не успела отойти, а Москвин уже избавился от вина и неожиданно казался слишком близко.
Я вжалась в стол, на котором стоял ящик, попыталась отстраниться, но Глеб молниеносным движением подхватил меня под бедра и усадил на столешницу.
– Вы с ума сошли! – зашипела я, а ведь хотела крикнуть.
Его близость опять подавляла все мои попытки быть независимой и неприступной. Едва я ощутила его прикосновение, то просто оцепенела. Сил хватило только отползти по столу подальше, но при этом мои ноги почему-то разошлись в стороны, и Глеб уютно устроился между ними. Он уперся кулаками в столешницу, запирая меня и наклонился, почти касаясь своим носом моего.
– Думаешь, я хотел предложить тебе съемки за секс? – спросил Москвин.
Его шелестящий шепот и горячее дыхание заставили меня дрожать. Я с трудом проговорила ответ:
– Что тут думать. Все было очевидно.
– Это немного мерзко.
– Ваше предложение – да, бесспорно. Уберите руки. Дайте слезть.
Он игнорировал мою просьбу, разумеется.
– Нет. Мерзко то, что ты сделала выводы обо мне. Нелицеприятные. Беспочвенные. А я просто предложил помощь…
– Я в ней не нуждаюсь.
– Нуждаешься. Очень.
– Идите к черту.
– Я ведь ничего не успел сказать.
– И слава богу.
– Леся…
– Идите к черту, – повторила я, – со всеми Вашими предложениями.
– Ты такая вежливая на людях.
– А Вам так и тянет нахамить.
– А меня рассказать Светлане и Вите, что ты была на кастинге. Уверен, они будут очень удивлены.
– Нет, пожалуйста, не надо, – вскрикнула я тут же.
И голос сразу прорезался.
– Какая опять вежливая. Может, и не буду.
– Пожалуйста, – повторила я тише. – Пожалуйста, не надо.
– Ладно, – согласился Москвин.
Я выдохнула, но рано.
– Не скажу, – добавил он. – За поцелуй.
Я ушам своим не поверила.
– За что?
Москвин коснулся носом моей щеки, жадно втягивая воздух. Словно нюхал меня. Гребаное животное. Я вся затряслась от липкого стыда и какого-то неконтролируемого сладкого волнения. Меня пугала его близость, заставлял сжиматься жуткий шепот, но одновременно я хотела… Сама не понимала, чего именно, но хотела.
Поцеловать его?
Ох, нет. Вот уж вряд ли.
– Один поцелуй, Леся, – продолжал искушать меня Глеб, не выпуская из плена рук, не позволяя спрыгнуть со стола. – Позволь поцеловать тебя.
– Это отвратительно, – пыталась я бороться с ним и своими чувствами.
– Нет, детка, это приятно. Или тебя еще никто не целовал?
Он дразнил меня, искушал, соблазнял и адски злил. Это безумный коктейль кружил голову и побуждал… Поддаться?
– Зачем Вам это? Думаете, поцелуй девственницы разрушит чары, и Вы перестанете вести себя, как мерзкая жаба? Мечтаете превратиться в принца?
Москвин усмехнулся, качая головой.
– Нет. Я безнадежен. Просто хочу тебя поцеловать. В обмен на молчание, разумеется. Так мы договоримся? Ты обманываешь маму и Виктора. Тоже так себе принцесса.
– Это же шантаж, – почти хныкала я, пытаясь отвернуться от него, отстраниться и не желать узнать его губы на вкус.
– Это не шантаж. Маленькая сделка. Намного лучше, чем секс или минет за помощь на кастинге. Разве нет?
– Глеб… – выдохнула я, и сама застонала, невольно получая удовольствие от того, как приятно было перекатывать его имя на языке.
А он продолжал заглядывать мне в глаза и уговаривать.
– Ты же хочешь этого сама. Признайся. Иначе не дрожала бы как осиновый листочек.
– Это от страха. Я Вас боюсь.
– Ты сильнее боишься себя, иначе рассказала бы родителям. Или мне рассказать? Что мы уже знакомы, где я видел тебя… М?
– Нет, пожалуйста… Не надо. Я … Ох, да черт с ним со всем.
Я перестала уклоняться и чуть подалась вперед, зажмурившись изо всех сил. Москвин замер тоже.
Я ждала его поцелуя, как казни. Это не секс. Я целовалась раньше. Вернее, позволяла себя целовать. У меня был быстрый роман в выпускном классе. Он начался на новый год, а окончился вместе с каникулами, но за это время я успела понять, что спать с одноклассником, чтобы только лишиться девственности, не буду и не хочу. Мы немного успели пошалить. Вернее – он. Я ничего не хотела, мне ничего не нравилось. И его поцелуи тоже. Это был эксперимент, наверно. Не самый удачный.
Я все ждала, но Глеб медлил. Наверно, ему нравилось издеваться, держать меня в таком мучительном подвешенном состоянии. Когда я уже была готова поинтересоваться, сколько мне еще ждать, он скользнул рукой по моей груди, убирая в сторону платье и чашечку лифчика, одновременно я почувствовала поцелуй. Да, именно там. Его губы сомкнулись на моем соске. Я задрожала сильнее прежнего и вцепилась Москвину в волосы. Он зашипел и пососал меня. Сильно. Я вскрикнула, ощутив его зубы. Глеб укусил не больно, но ощутимо. Он отодвинул платье больше, оголяя и вторую грудь, сдавил сосок пальцами.
Я захныкала.
– Пожалуйста, не надо… Ты же сказал, что…
– Сказал, что поцелую тебя. Но я не уточнял, что в губы, – проговорил Москвин, подняв голову.
Огонь в его глазах поглотил мою волю. Я замерла, а он снова жутко улыбнулся и склонился, чтобы поцеловать второй сосок. Его он дразнил легкими касаниями и мягким посасыванием. После укусов этого оказалось неожиданно мало. Я совсем запуталась и, кажется, теперь не только боялась, но и наслаждалась.
Это жуткое открытие усилило страх в сотню раз. Я поддалась панике и попыталась оттолкнуть Глеба. Он не шелохнулся, лишь чуть переместился в бок.
Я заерзала и заметалась, пытаясь съехать со стола, убежать, хоть как-то вырваться. Но в итоге лишь оказалась на краю стола и задрала подол платья. Глеб теперь стоял почти боком, не прекращая сдавливать один сосок и водить языком по ореоле второго. Пытаясь освободиться, я нечаянно потёрлась пахом о бедро моего мучителя.
Молния ярчайшего удовольствия прострелила меня. Я вцепилась в Глеба, не понимая, что происходит, а он, наконец, отстранился, но только чтобы обнять мои груди ладонями и продолжать истязать чувствительные соски пальцами.
Я зажмурилась. Москвин продолжал ласкать мою грудь. Кажется, кровь начала закипать, а я сама почти дымилась. Между ног сладко кололо, и я с ужасом поняла, что ерзаю и трусь о ногу Глеба, чтобы облегчить напряжение.
Кажется, он это тоже заметил, потому что смял мои губы, протолкнул язык мне в рот. Его неистовые поцелуи, заставили меня выгнуться и застонать. Я вцепилась в его плечи, отчаянно желая еще и больше. Глеб не жадничал. Он давал мне все, что я хотела.
Стоп. Или я не хотела?
Что за дерьмо происходит?
Подумать об этом подробнее у меня не было сил потому что, я затряслась от горячего, мощного удовольствия. Оно было таким внезапным, желанным. Все кончилось неожиданно, как и началось. Я успела только простонать одновременно от удовольствия и сожаления.
Глеб отстранился, резко разрывая поцелуй. Он прищурился и довольно усмехнулся, отпустил мою грудь, вернул платье на место.
– Горячая невинная девочка. Чувствительные соски, а? – проговорил он, поглаживая костяшками пальцев по лифу.
Я опустила глаза и увидела, что мои соски торчат даже через бюстгальтер и платье.
– Это… – Я, наконец, оттолкнула его и спрыгнула со стола. – Это от холода.
– Ага. Разумеется. Кончила от холода, – ядовито согласился он, отпустил меня и взялся за ящик с винами. – Я так и понял.
Глеб подмигнул и быстро поднялся наверх к двери, оставляя меня наедине с нелепой ложью и остаточным возбуждением.
Без его рук и поцелуев тут же стало зябко. Я поежилась и невольно потерла бедра друг о друга.
Будь он проклят.
Немного приведя мысли и чувства в порядок, я тоже пошла обратно. Кутаясь в Пиджак Москвина пыталась не дрожать и не желать его губы обратно. Его руки, которые я даже не сообразила отбросить, когда он касался моей груди.
Растерялась, что ли? Слишком мощный напор и непрошибаемая самоуверенность. Еще и шантаж. Нельзя было поддаваться. Зря я позволила ему манипулировать.
Или нет? Раз он ушел, значит, удовлетворился? Наверно, на этом все и кончится. Вряд ли он настолько скот, что побежит сдавать меня родителям.
Или настолько?
Я совсем не была ни в чем уверена. Какой-то внутренний раздай спутал мысли.
На кухне я опять встретила маму. Она протирала пыльные бутылки. Я тоже взяла полотенце, чтобы помочь ей.
Меня еще потряхивало от всего пережитого, нужно было успокоиться.
– Ох, Лесёнок, большое спасибо. Камерные вечеринки это прекрасно, но нанять официантку мне в следующий раз никто не запретит, – снова ворчала она.
Я улыбнулась, находя в ее болтовне покой.
– Брось, мам. А раньше как мы на стол собирали для гостей. Все сами. И готовили, и мыли.
– Другие гости были, детка.
– Это да, – не могла я не согласиться.
– А это что, пиджак Глеба? Как мило, что он не дал тебе замерзнуть в подвале.
– Да, очень мило.
Я едва сдержалась, чтобы не выдать себя саркастическим тоном. Слава богу, мама никогда не узнает, как именно меня разогрел в подвале Москвин.
Я сбросила его пиджак на стул. И так пропиталась его запахом. Или это от поцелуев? Или это мне кажется.
Как бы то ни было, но мама не накинулась на меня с расспросами о кастинге, значит, Москвин не сказал ей. Это немного успокаивало. Вместе с очередной болтовней мамы.
– Как тебе Глеб, кстати? – Ей, разумеется, не требовался мой ответ. – Приятный мужчина, да? Лика на него еще в прошлый раз запала. И так и эдак хвостом крутила, даже прямо при нас попросила ее сфотографировать для портфолио. А он отказал. Можешь себе представить?
О, кажется, я только этим и буду сегодня вечером заниматься. Москвин пугал меня до чертиков, но за отказ снимать Лику я ему аплодировала. Мысленно. Ей редко отказывали. Виктор почти всегда и со всем был согласен, потому что чувствовал вину за детскую травму из-за развода. Остальные из-за денег отца были очень лояльны. У Лики было все. Вместе с этим и гонор, который не купишь.
Да, очень жаль, что я не видела эпический провал, который устроил ей Глеб. Собственно, она и сейчас при бойфренде продолжала вертеться возле Москвина. Наверно, считала, что еще не все потеряно, и удача любит смелых.
– Да, прямо так и сказал, что ее лицо слишком среднестатистическое, а он предпочитает особенную красоту, без фильтров и филлеров. Вот и в Тоскану нас пригласил. Уж Лика точно будет напрашиваться даже без отца. Может, и ты поедешь?
– Куда? – очнулась я.
– Так в Тоскану. У Глеба там вилла. Он звал.
– Он звал тебя и Виктора.
– Он звал нас всей семьей. Мы же семья, Лесёнок. Разве нет?
– Конечно, мам, но ехать вот так вот… Нет, это неудобно и вообще… – вяло отбивалась я. – У меня учеба, работа.
– Да, конечно. Как-то быстро согласилась она.
Я не обратила на это внимания. Нужно было собраться и выйти снова к гостям. Хотя больше всего мне хотелось сейчас уехать домой и спрятаться. Но это была непозволительная роскошь.
Как выяснилось, мы с Москвиным пропустили все шоу от шеф-повара, и теперь осталось только наслаждаться вином и едой. Обществом я бы тоже попробовала наслаждаться, но мокрые после оргазма трусики, взгляды Глеба и его ехидная улыбка портили настроение окончательно. Я решила не думать сейчас о том, что случилось в подвале. Иначе сошла бы с ума.
Еще и Лика добавила. Почему-то меня стало раздражать то, как она заглядывала в рот Москвину, словно он был ее бог и царь. Серьезно, при живом приятеле – это уже неприлично. Даже мерзко.
Но когда Лику волновали приличия?
А вот беседа как раз складывалась интересная. Другой давний сосед и коллега Виктора, Игорь Иванович, обратился к Москвину:
– Как дела у твоей фирмы?
Я хотела чтобы мне было все равно, но почему-то уши так и улавливали разговор мужчин, хотя мы с мамой стояли чуть в стороне и обсуждали перепланировку в гостиной.
Глеб только развел руками.
–Понятия не имею. Но дивиденды приходят, акции стабильны. Думаю, все хорошо.
–Это как? Год назад ты был по уши в слияниях и расширениях.
–Да, был. – подтвердил Москвин. –Но примерно тогда же я понял, что живу одной работой.
– Все мы живем работой, – вступил Виктор. – Разве это плохо?
Я видела и не раз, как они вдвоем с Иванычем, как танки, пытаются продавить любое мнение, отличное от их собственного. Издержки трудоголиков-богачей.
– Да я же не спорю, Виктор Алексеевич, – продолжал спокойно отвечать Глеб моему отчиму. – Но я был так занят, зарабатывая бабки, что совершенно не замечал, как проходит год за годом. Вроде совсем недавно было чуть за двадцать, и я закончил институт. А потом проснулся – мне тридцать четыре. У меня есть все, кроме самого себя. Я ни черта не видел за эти годы, кроме графиков, переговоров и аэропортов.
– Ох, молодёжь, философия, – загудел как жук Игорь Иваныч. – А если завтра дефолт? Мы в России живем, Глебушка. Здесь чревато философствовать.
– Да в том и дело, что в России нас ничего не спасет, – хохотнул Москвин. – Разве только пачка баксов под матрасом. У меня есть. Все норм.
Я не сдержалась и прыснула, а вот Лика громко расхохоталась, хотя я сомневалась, что она понимала, о чем говорил Москвин.
– Брось кривляться, Глеб. Знаем мы, что тебе Салманов отличную подстилку оформил. Не страшно даже фирму потерять, – поддел Москвина Виктор.
Глеб и не думал отнекиваться.
– Да, Кирилл крутой брокер. Я благодарен ему за помощь.
– Салманов? – заинтересовался Игорь Иванович. – Он ведь в Америке теперь. Отошел от дел.
– Для меня сделал исключение.
– В честь чего? Я не смог даже его новый номер найти, а через БестБрокер – это адские проценты и налоги.
– Мне провели через офшор. Артур Казаев помог.
– Вот оно что! – прозрел Иваныч. –С такими друзьями можно и философствовать.
– Чего и вам желаю, Игорь Иванович. Так вы как насчет Тосканы? Как раз Казаев и полетит с нами, – соблазнял толстого промышленника Глеб.
– Нет, пас. Не любит Артур московских. Обидели его в столице.
Я могла только догадываться, почему Игорь Иванович отказался от столь выгодной поездки. Вообще, дела финансовые на меня нагоняли тоску, и я невольно согласилась с Москвиным, который открылся для меня с новой стороны. Похоже, фотография для него – хобби. Эдакий пресытившийся всем Онегин. Только вместо русской глуши он летит в Тоскану, поиграть в фотографа.
– Ох, да что вы все о деньгах. Глеб, лучше расскажи о Тоскане. Мне не терпится ее увидеть, – воскликнула Лика слишком возбуждённо даже для ярого фаната Италии.
Что я пропустила? Разве она летит с Москвиным?
И почему меня это задевает?
– Лучше не рассказывать. Сама и увидишь, – вежливо, но без энтузиазма отозвался Глеб.
Игорь Иванович потерял интерес к разговору и увлекся канапе с креветками и вином.
– Возьми и Лесёнка тоже, Глеб, – вклинился в разговор Виктор, касаясь моей руки, чтобы привлечь внимание. – Она совсем замоталась с работой и учебой.
Я обернулась и сразу же оказалась под прицелом давящего взгляда.
– Ты работаешь? – приподнял бровь Москвин. – Где?
– Ой, да она продавщица в магазине, – протянула Лика. – Когда ей лететь? За прилавком путь стоит.
Я закусила губу, так отвратительно это звучало. Словно я ворую в метро, и исключительно у стариков и детей. Глеб продолжал наблюдать за мной. Неужели нельзя прекратить пялиться? Мне и так тошно на этом празднике жизни.
На помощь мне пришла мама. Хотя ее поддержки я не хотела. Вот провалиться сквозь землю было бы кстати.
– Лесь, ты же отпуск собиралась брать перед сессией. Вот и развеешься. Кому, как не Глебу доверить твой отдых?
Я взглянула на маму, едва сдерживаясь. Вот это подстава подстав.
– Действительно, Лесёнок, отдохни с ребятами. Признаться, одну я бы тебя не отпустил в Европу, а вот с Глебом – другое дело. Он за тобой присмотрит.
Да-а-а, уж он присмотрит.
На языке вертелся отказ в резкой форме, но тут я увидела, как побагровела Лика, а ее парень даже сморщился, так сильно она сжала его руку.
Черт, вот это зрелище и толкнуло меня на безумство.
– Да, конечно. Почему бы нет. Если Глеб… ээээ…
– Александрович, – подсказал отчество гостя Виктор.
– Да, Если Глеб Александрович так любезен… Было бы невежливо мне отказаться.
– Да, очень невежливо, – пропел в ответ Москвин, довольно улыбаясь.
И я поняла, что подписала себе приговор.