Портрет

Утром он позвонил в пару-тройку журналов и предложил свои услуги. Если он не может писать, то журналистский хлеб вполне заменит писательский. Конечно, возвращаться назад, на ступеньку ниже, не хотелось, но что делать? Деньги действительно были нужны.

— Вот контракт. Подпишите здесь и здесь, — мне подсунули под руку стопку бумаг.

Читала я еще медленно, по буквам, поэтому, чтобы не выдать своего невежества, передвинула контракт Мартин. Моя бывшая учительница и наставница, понятливо кивнула и быстро пробежала глазами текст.

— Контракт на пять лет. Два миллиона евро в год, — коротко резюмировала она. Я немного округлила глаза, спрашивая: «И что посоветуешь?»

— Нам нужно обсудить условия наедине, — солидно произнесла Мартин. Представители испанского дома моды «Эскриба» молча вышли за дверь, оставив нас в кабинете одних.

Мартин стала для меня спасением. Анна отказалась сопровождать, прокомментировав, что слишком стара для таких дел. Ричард, заварив кашу и разослав портфолио в десяток компаний, улетел в Америку, напоследок клятвенно пообещав приехать на ближайших каникулах. Анна скептически улыбнулась, шепнув на ухо: «Он не был таким примерным внуком все четыре года обучения в Йеле. Наверное, его что-то другое привлекает в Барселоне». Я только ответила непонимающим взглядом.

А сеньора Мартина Альварес, а попросту Мартин, не отказала в просьбе бедной необразованной сеньорите. Тридцать два года она проработала учительницей в различных школах Барселоны. И в государственных, и в частных. А сейчас, в шестьдесят один, выйдя на пенсию, репетиторствовала, чтобы хоть как-то (как она говорила) занять свободное время. Дети выросли и разъехались, с мужем она развелась семь лет назад. Он нашел продавщицу из соседнего универмага на пятнадцать лет моложе, а Мартин не захотела смириться с жизнью втроем. Мы быстро подружились. Худенькая смуглая женщина, прекрасно выглядевшая на свой возраст, с радостью взялась за мое обучение и наставничество.

— Давно пора оставить преподавательскую деятельность и заняться чем-нибудь интересным. Если ты прославишься, в чем я не сомневаюсь, то и мне перепадет, — сказала она и взяла на себя функции моего помощника и агента.

Меня завалили приглашениями. Я растерялась и не знала, что делать. Моя бдительная перестраховщица Анна предупредила о трудностях, которые сопровождают моделей. Она просила меня быть благоразумной, намекала на странные пугающие требования, которые могут предъявить работодатели. Что меня будут просить сниматься голой, что даже заставят спать с кем-то. Мартин хохоча уверила, что если я не захочу ни с кем спать, то меня никто не заставит. А я только ошарашенно хлопала глазами, не понимая, о чем это они рассуждают.

После долгих бесед по телефону, исследований в интернете и советов многочисленных подруг Анны, мы выбрали «Эскрибу», модельное агентство, сотрудничавшее с ювелирными и парфюмерными домами.

— Ты не должна подписывать контракт на все пять лет, — заявила Мартин, как только представители агентства вышли за дверь, — ты станешь знаменитой очень быстро, а длительный договор свяжет тебя по рукам и ногам. У тебя очень необычное лицо. Словно ты сошла с полотен Рафаэля. Особенно это заметно, когда ты, как сейчас, заплетаешь косу.

Я озадаченно нахмурилась и мысленно сделала пометку больше никогда так не плести волосы, укладывая короной на голове. Пусть моя картина последние шестьдесят лет пролежала в подвале, оставался призрачный шанс, что меня кто-нибудь узнает. С другой стороны, за месяц никто не позвонил и не раскрыл мое инкогнито, даже притом, что моя фотография была разослана полицией во все газеты. Я видела ее. По ней трудно узнать нарисованную «Лауру» из музея. Я немного успокоилась и перестала опасаться разоблачения.

— Понятно, — ответила я Мартин, — а два миллиона в год — это много или мало?

— Для первого раза достаточно, — хмыкнула женщина самодовольно.

Я подумала, что это более чем достаточно. Так как, если разделить всю сумму на двенадцать месяцев, то получится по сто шестьдесят тысяч в месяц. Это намного больше, чем заплатили за мое лечение Симпсоны.

Мы сторговались на два года. Дополнительным пунктом внесли мой отказ сниматься обнаженной. С их стороны было требование — в течение двух лет не укорачивать волосы. Я без проблем согласилась, так как не собиралась ничего с ними делать. Мне вообще нравился сам факт их существования. Хотя, стоило признаться, сложностей с ними было много. В больнице мне помогала их мыть медсестра. В доме Симпсонов я несколько пробовала мыть сама и поняла, что это проблема невиданного масштаба. Мыть еще как-то получалось. Стоя под душем. А вот сушить и расчесывать… После того, как однажды Мартин мне помогла, она заявила, что хорошо, что я собралась стать моделью, потому что в дальнейшем, мне будут укладывать волосы в салоне красоты. И это радует.

— Нужно еще научиться накладывать макияж, — произнесла я, когда мы с Мартин сели в такси.

Контракт был подписан. Через неделю я должна присутствовать на первой фотосессии. Трусила я страшно. Всего месяц прошел с моего «рождения», а я уже нашла работу, и неплохую.

— С этим можешь не переживать, — ответила она, — к твоим услугам будут стилисты, косметологи и парикмахеры. Тебе вообще ничего не нужно будет делать самой.

— Ты будешь сопровождать меня? — мой голос подозрительно дрогнул.

Мартин согласно кивнула и потерла руки.

— Необходимо съездить в банк, открыть счет, куда тебе будут перечислять деньги. Дальше страховка… — она обернулась. — Ты же не умеешь водить? Я отрицательно мотнула головой. Мартин притворно вздохнула. — Значит, пока будем перемещаться на такси. Еще не мешало бы снять собственное жилье в Барселоне.

— Я куплю тебе машину, как только получу первые деньги, — пообещала я, — Ты поможешь мне снять квартиру?

Мартин лукаво улыбнулась.

— За автомобиль? С радостью!

Как Мартин и предполагала, мои фото быстро стали популярны. «Лицо, которое любят бриллианты» — так назвали меня рекламщики. Действительно, украшения на мне выглядели эффектно. Особенно вычурные, тяжелые колье, диадемы, которые не подходили другим моделям. Меня они превращали в королеву и смотрелись так органично, словно я носила их всю жизнь.

Мартин сняла для меня апартаменты в центре, купила мобильный телефон, научила им пользоваться. Так же провела ликбез по банковским карточкам и чековой книжке. Мне сделали новые документы. В графе «фамилия» я попросила поставить Симпсон, так как Монтиньонес была слишком вычурной и старинной. Мало ли что.

Жизнь налаживалась. Оказывается, позировать перед камерами, улыбаться и хмуриться по указанию фотографа гораздо легче, чем работать учительницей или переводчицей. Единственное, что я хорошо умела — это замирать, как статуя, сохраняя неподвижность долгими минутами, не меняя выражение лица.

Я отдала долг Анне с Джоном, купила машину Мартин. Мне нравилось дарить подарки. Нравилось бродить по магазинам, выискивая красивые вещицы, любоваться сверкающими прилавками. Нравилось заходить в кафе и долго сидеть с чашечкой капучино, смотря на беззаботных снующих туда-сюда туристов. А сначала я боялась даже самостоятельно сделать заказ. Мямлила что-то невразумительное и тыкала пальцем в картинки. Первое время Мартин ходила всегда со мной. Учила пользоваться меню, выбирать блюда, платить. Но все равно, когда я гуляла одна, кроме кофе ничего не брала. А еду домой мне привозили готовую. Мартин дала несколько рекламных проспектов ресторанов и показала, как заказывать блюда по телефону. Если она и удивлялась, почему вместе с потерей памяти у меня потерялись самые элементарные навыки, которым учат детей в детстве, то не показывала этого. Она возилась со мной, как с ребенком. И пусть я схватывала все с первого раза, было еще очень много различных мелочей, необходимость в которых возникала неожиданно и ставила в тупик. Например, переход по пешеходному переходу или ходьба по эскалатору, мой любимый цвет или запах, вопрос официанта — арабику я предпочитаю или робусту, кофе крепкой или средней прожарки. И так далее.

Хорошо, что Мартин мне снимала меблированные квартиры с набором постельного белья, туалетных принадлежностей, полотенец и прочего. Иначе, я бы сама ничегошеньки не смогла выбрать. Я покупала на уличном лотке пачки журналов и вечерами рассматривала картинки с изображением красиво обставленных гостиных, спален, кухонь. Более тщательно рассматривала рекламы косметики, одежды, шляп и обуви. Что такое размер, я узнала только тогда, когда мы с Мартин пошли в бутик покупать мне одежду.

Постепенно, день за днем, я научилась если не всему, то многому. По крайне мере, работники магазина, видя мою платежеспособность, с удовольствием помогали мне избавляться от денег.

Я часто гуляла, не отходя далеко от дома. Пусть у меня всегда с собой был блокнот с адресом, телефонами и распечатанной картой, я еще боялась потеряться. Мне нравилось бродить по городу, смотреть на старинные здания. Это было гораздо лучше, чем висеть на стене и видеть одно и то же десятилетиями. Конечно, идиллия продолжалась до тех пор, пока меня не стали узнавать на улицах. После этого приходилось, гуляя, одевать огромные очки и шляпы.

Разумеется, я помнила о Джордже Олдридже. Моя безответная любовь никуда не делась. Тоска и горечь стелились за мной, как шлейф, куда бы я ни пошла. Но терпеть боль оказалось проще все-таки живой, чем вися у него в кабинете, видя Изабеллу ежедневно, глядя на их объятья и поцелуи.

Он, наверное, счастливо живет с женой. Они планируют детей, поездки за покупками, путешествия в другие страны. Я хотела бы увидеть его, хотя бы издалека. Но помня о его замкнутости и затворничестве, не могла же я приехать с визитом к нему домой? Я купила в книжном магазине несколько книг и принялась потихоньку читать, тренируясь в испанском, и узнавая Джорджа с другой стороны (а еще на обложке была его фотография).

В голове было столько мыслей! Меня разрывали на части — и учеба, и работа, множество людей, с которыми я сталкивалась, необходимость запоминать их имена, помнить даты, время, привычки и склонности. И еще кучу всякой другой информации. Голова распухала от нужных и ненужных сведений. Мартин успокаивала, что вскоре все знания систематизируются, что я автоматически будут отвечать на простые вопросы, что перестану задумываться над каждой фразой и ее смыслом. И я с нетерпением ждала, когда это произойдет.

С другими девушками я не общалась, кроме «Привет», «Пока». В клубы не ходила, спиртное не употребляла. В общем, мою жизнь можно было бы со стороны назвать скучной, если бы не одно но — жила я всего пару месяцев, и мне скучно не было. А вскоре и вовсе стало работы по горло. Чем больше росла моя популярность, тем чаще меня приглашали на разные мероприятия, выставки, показы мод. Я никуда не ездила без Мартин, боясь попасть впросак. Говорили, что я идеальная модель. Молчаливая, послушная, спокойная и выдержанная. Фотографы даже прозвали меня — золотым стандартом манекенщицы.

Я не понимала, почему все вокруг превозносят меня? Почему такая шумиха и ажиотаж вокруг моей внешности? Что такого было в лице? Я часами смотрела в зеркало и не могла понять. Все девушки, работавшие в агентстве, были красивы. А еще высоки, изящны и стройны. Не то, что я. Из-за невысокого роста я не могла демонстрировать одежду и украшения на подиуме. Только во время «живых» показов и на фотографиях.

Может быть, когда Создатель меня рисовал, передал красками свою любовь? Сделал мое лицо не просто похожим на Лауру, а любимым? Озаренным внутренним светом, радостью, счастьем? Как бы там ни было, деньги мое лицо приносило немалые, что несказанно радовало, так как мне нравилось их тратить. Моя квартира вскоре превратилась в забитый вещами склад. Пушистые ковры, пуфики, вазы, панно и туалетные столики некуда было ни ставить, ни вешать.

Были еще странные намеки от мужчин, которые ставили в тупик. Нет, не на работе. Фотографы были корректны и вежливы, кроме обычных двусмысленных шуточек ничего не позволяли. На показах. Часто ко мне подходили хорошо одетые представители сильного пола, молодые и не очень. Приглашали куда-то, пафосно одаривали всем, что было на мне надето (даже если на шее сверкало бриллиантовое ожерелье, а волосы венчала тиара), требовали адрес, телефон или еще что. Злились, даже ругались. Я непонимающе хлопала глазами, молчала и ждала, пока подоспеет Мартин. Она всегда спасала. Самой избитой была фраза — Лауре нет еще шестнадцати. Почти все кавалеры резко охладевали после этих слов.

Но однажды Мартин не смогла пойти. Она заболела простудой. Выставка должна была проходить в одном из бутиков в центре Барселоны. Я и еще три девушки приехали демонстрировать новую коллекцию ожерелий в индийском стиле. Покупателей было немного — билеты распространялись только среди членов клуба. После второго переодевания ко мне подошел мужчина. Немолодой, но и не старый. С цепким, холодным взглядом самоуверенного человека.

— После показа ты поедешь со мной, — решительно заявил он. Я опешила от подобной наглости.

— Не понимаю о чем Вы, — произнесла я избитую фразу и продефилировала мимо.

— Набиваешь себе цену? — мужчина схватил меня за локоть и развернул к себе лицом.

Я молча уставилась в ледяные зеленые глаза. «Ничего страшного», — мысленно успокоила себя я. В зале тьма народу, на улице дежурит Альберто.

— Детка, — усмехнулся мужчина, — я могу купить все в этом зале. И сам зал в том числе. Да и дом Картье, если на то пошло.

Я по-прежнему непонимающе смотрела ему в лицо. На нас стали оборачиваться люди. Мужчина резко оттолкнул мою руку. Я сдержала порыв посмотреть, не остались ли синяки.

— Ты или полная дурочка или слишком умна, — наконец произнес он сквозь зубы.

— Мне нет еще шестнадцати, — произнесла я тихо любимую отговорку Мартин.

А вдруг прокатит?

— Врешь, — спокойно ответил мужчина.

Вру, конечно, но вряд ли он догадается о моем истинном возрасте. Мартин всегда мне говорила, что по моему лицу никто не сможет его определить. Мне могло быть как пятнадцать, так и тридцать. Смотря, о чем я думаю. Впервые за наш разговор у мужчины дернулись краешки губ, словно он собирался улыбнуться, но сдержался.

— Тогда я подожду, — поняв, что напирать бесполезно, мужчина пожал плечами, — и найду тебя позже. Когда ты передумаешь, — он немного помолчал и добавил, усмехнувшись. — Я могу быть щедрым, очень щедрым.

Я по-прежнему молчала.

— Меня зовут Франциск Лоран. Запомни, девочка.

— Очень приятно, — произнесла я и улыбнулась.

Мужчина напряженно смотрел мне в глаза. Потом, словно очнувшись ото сна, тряхнул головой и отошел в сторону. Я медленно пошла вперед, как ни в чем небывало. Внутри почему-то было легко и радостно. Оказывается, я тоже могу осаживать настойчивых кавалеров. Вот Мартин обрадуется. Я уже не тот хилый цветочек, что была раньше. Я могу за себя постоять. Молчание — мое оружие. Мужчины его не выносят.

Ко мне подошла Натали, девушка из Эскрибы.

— Это был Лоран? — прошептала она восхищенно. — Что он хотел?

Я пожала плечами.

— Посмотреть поближе ожерелье махараджи, — ответила я непринужденно.

Натали недоуменно уставилась на мою шею. На ней переливались всеми цветами радуги роскошные рубины и бриллианты.

— Я слышала, что он очень богат и щедр, — вздохнула она, закатив глаза, — что все его любовницы купаются в роскоши. Вот бы он обратил на меня внимание.

— Так пройдись мимо него. Вдруг обратит, — посоветовала я.

Натали направилась охотиться, а я переодеваться в третий раз. Последний на сегодня.

Постепенно жизнь вошла в свою колею. Съемки, показы, магазины, кафе, дом. Я уже сама могла заказывать такси и оплачивать обед в ресторане. Включать компьютер и заходить в интернет.

После того, как я определила свой возраст, раскопав данные по солнечным затмениям, я задалась целью найти корни. А так как ни родителей, ни родственников у меня не было, то единственными близкими людьми были Создатель и Лаура. Я была точной ее копией, ее продолжением. Можно сказать, дочерью. И хотела бы больше узнать о своей прародительнице.

В один из выходных я решила посетить замок Пуэрто в Таррагоне. Я помнила, что Лаура де Монтиньонес вышла замуж за дона Пуэрто. Каково было мое удивление, когда я обнаружила в интернете, что замок еще стоит и даже открыт для посещений туристов, а я нахожусь всего в часе езды от него.

Теперешние хозяева замка жили на Майорке, но к ним я не имела никакого отношения и не хотела их видеть. Моя Лаура не оставила после себя наследников, кроме меня. Она умерла бездетной.

— Есть ли портрет Лауры де Монтиньонес, жены дона Родригеса Пуэрто? — поинтересовалась я у работника замка.

Он провел меня вглубь и в длинном ряду династических портретов указал на небольшое полотно светловолосой девушки. Я поблагодарила и принялась пристально рассматривать свою древнюю родственницу.

Эта нарисованная Лаура была совершенно не похожа на себя. Точный портрет эпохи Ренессанса. Туго стянутые волосы, покрытые сеткой. Пышное иезуитское платье, делающее грудь плоской, а талию неправдоподобно узкой. Она сидела в кресле, обвешенная драгоценностями, словно проглотила шомпол. Плечи из-за огромных рукавов, казалось, росли прямо из ушей. Тонкие дугообразные брови, сжатые в узкую полоску губы. Нет, это не моя Лаура. Нечего бояться.

— Как она умерла? — спросила я у служащего, ожидающего меня у входа в галерею.

— Родригес Пуэрто умер в пятьдесят пять, — ответил он, — Лауре на тот момент было всего двадцать один. Она ушла в монастырь и жила там до конца жизни. Умерла вроде от чахотки в тридцать с небольшим. Точно не знаю.

Я поблагодарила и села в такси. Грустный конец грустной жизни. Я ехала домой, и слезы наворачивались на глаза. Прекрасная юная девушка, с сияющим взглядом и нежной улыбкой на лице. Такой я запомнила ее навсегда. Такой она была, когда входила в комнату к Создателю. Возможно, они были бы счастливы вместе. Возможно, у них родились бы дети. Возможно, художник написал бы еще много шедевров и умер в старости, окруженный почитателями, внуками и учениками. А, возможно, и нет. Где та грань между долгом и велением сердца? Между дочерней преданностью и страстью? Между безрассудством и трусостью? Я и сейчас не знаю ответа на этот вопрос, хоть прожила неизмеримо больше, чем она.

Еще в замке Пуэрто у меня разболелась голова. Я отнесла это к тягостным воспоминаниям и расстроенным чувствам. Но все оказалось гораздо хуже.

Первое серьезное событие произошло во время полета в Мадрид. В столице Испании проходила выставка дома «Картье», и несколько топ моделей «Эскрибы» должны были показывать украшения вживую. Меня и еще двух девушек пригласили из Барселоны. Вскоре, после того, как мы взлетели, мне неожиданно стало плохо. Закружилась голова, затошнило, лоб покрыл холодный пот.

— Тебя всегда тошнит в самолете? — шепотом поинтересовалась Мартин, поддерживая, провожая в туалет.

— Не знаю, — так же шепотом ответила я, — не помню.

На самом деле я впервые летала в своей жизни и не знала, тошнит меня от этого или от чего-то другого.

Все два дня, пока мы работали в Мадриде, меня выворачивало наизнанку. Я с трудом могла стоять на ногах, говорить, двигаться. Наглотавшись таблеток, которые дал доктор, и, сжав волю в кулак, я демонстрировала украшения, медленно и степенно прохаживаясь среди гостей. Все восхищались моим холодным неприступным видом. А я просто держалась из последних сил. Потом в газетах писали, как прекрасно моя бледная перламутровая кожа оттеняла сапфиры и рубины. Называли меня ледяной принцессой с волшебной неземной красотой, а я попросту два дня ничего не ела и не пила, кроме лекарств.

В Барселоне стало лучше. Только мы сели в аэропорту, все болезненные ощущения как рукой сняло. Я и Мартин терялись в догадках, что это было. Страх полета или что-то другое? В итоге мы решили передвигаться по стране на поезде или автомобиле. Но и это не помогло.

В следующую поездку в Мадрид повторилось то же самое. Хотя мы поехали на скоростном экспрессе. Те же симптомы — тошнота, головокружение, паника.

— Может быть, сойдем? — обеспокоенно поинтересовалась Мартин. — Ты совсем побелела.

Я отрицательно мотнула головой. Выдержала тот раз, выдержу и этот. Но нужно было хорошенько поразмыслить. Почему в Барселоне со мной все в порядке, а как только я удаляюсь от нее, с каждой сотней миль нарастают боль и страх? Чем дальше от дома, тем становится все хуже и хуже. За несколько месяцев работы моделью я никуда не уезжала из города. Все фотосессии проводили в Барселоне. Только однажды я посетила Таррагону. Стоп! Там тоже болела голова, но совсем слабо. Замок Пуэрто был расположен на севере Таррагоны, в ста километрах от Барселоны.

Безумная догадка забрезжила в голове. Неужели, меня держит картина? Как пуповина, она связывает меня с собой, не давая оторваться и стать свободной. Я что, буду теперь всю жизнь привязана к рамке, из которой вышла? Или к полотну, на котором была нарисована?

«Ничего страшного», — пыталась я себя успокоить. Рама, наверное, еще находиться в Барселоне. Необходимо только найти и забрать себе. Только где ее искать? А вдруг Джордж выбросил ненужную рамку? И она валяется на мусорной свалке, ожидая, когда ее сожгут?

Я чувствовала, что нужно торопиться, иначе однажды я обнаружу, что полотно улетело за океан или вовсе уничтожено, а я корчусь от боли в Барселоне, не зная, что делать и куда бежать.

По приезду домой, я взялась за проблему всерьез. Сначала наняла таксиста, и мы с ним целый день катались по трассам Испании. Я отмечала в блокноте, после скольких миль начинаются болезненные ощущения. С какой интенсивностью они нарастают, и как долго я могу терпеть без вынужденного употребления таблеток. Уже через сотню миль чувствовала небольшое напряжение, после двухсот — сильную головную боль. Свой максимум я знала — это шестьсот километров, расстояние до Мадрида. На большее расстояние мне экспериментировать не хотелось. Слишком ужасные были ощущения.

Значит, минимум сто, максимум шестьсот. Мартин я ничего не сказала. Иначе мне пришлось бы рассказывать все остальное. Она сделала вывод, что этот страх берет начало из моей амнезии. Пусть так думает и дальше.

Я залезла в интернет и принялась искать данные о Джордже Олдридже. И каково было мое удивление, когда прочитала, что он находится в стадии развода с Изабеллой Касс, владелицей галереи на Рамблас! Они разводятся, прожив всего… Я подняла голову кверху и ликующе рассмеялась. Полгода!

Что же произошло? Как за такой короткий промежуток времени они успели надоесть друг другу? Почему-то мне стало легко и радостно. Похлопав в ладоши и покружив по комнате, в конце концов, я все-таки взяла себя в руки и уселась за стол. Для меня это событие было счастливым, но я же не знаю, а вдруг для Джорджа оно тягостное и горькое?

Я взяла чистый лист бумаги и принялась составлять план, как отобрать рамку.

Утром Джордж подписал документы. Адвокат советовал не спешить, но Джорджу хотелось поскорей оставить позади и Изабеллу, и его неудавшийся брак. Забыть, как страшный сон. Условия были грабительские. Она претендовала на половину виллы и половину доходов с его книг, которые он издал до развода.

— Разве она может? — удивился Джордж.

— Может. На суде ваша жена скажет, что была музой, что помогала Вам в продвижении произведений. Ведь так? — молодой адвокат, которого посоветовал Алан, с уверенностью загибал пальцы. Джордж уныло кивнул «Было дело».

— Если дойдет дело до суда, трудно будет доказать, что Ваши книги — это только ваша заслуга. В основном суд встает на сторону женщин. А что до виллы? У нее нет своей квартиры, сейчас она живет у родителей. Она вправе претендовать на компенсацию. Но этот пункт мы можем оспорить. У нее есть галерея.

— Ладно, пусть забирает половину. Только давайте поскорее закончим это дело, — отмахнулся Джордж.

Желание Изабеллы развестись стало для него громом среди ясного неба. В последние месяцы он неплохо зарабатывал, ездя по Европе, ведя свою собственную колонку в «Эль Паис». Он даже начал немного писать, пока зарисовки, очерки, но их с удовольствием печатали в журналах. Джордж уже думал, что жизнь обрела прежние краски, пришло вдохновение, азарт, интерес, как Изабелла в очередную ссору (а они в последнее время стали регулярны), вдруг заявила: «Или ты звонишь своему отцу, или я ухожу от тебя». Если честно, Джордж опешил.

— Как мой отец связан с нашим браком? — холодно поинтересовался он.

— Выходя за тебя замуж, я думала, что вхожу в знаменитое семейство Олдриджей, а оказалось, я прозябаю в Барселоне, живя с обыкновенным журналистом, — отрезала Изабелла.

— То есть я не оправдал твои надежды?

— Именно, — глаза его Изи излучали ледяное презрение, — будь ты знаменитым писателем, я бы еще, возможно, смирилась со своим существованием. Но ты и им не стал!

— Прошло всего полгода со дня нашей свадьбы, — Джордж с трудом сохранял спокойствие, он еще надеялся, что это обычная ссора, которых было уже немало за последние месяцы, — слишком мало, чтобы сделать выводы о моем писательском мастерстве или его отсутствии.

— Я не собираюсь тратить лучшие годы своей жизни на неудачника, — категорично заявила Изабелла, — я выходила замуж за перспективного писателя, старшего сына владельца империи Олдриджей, а не за простого журналиста. Одного из многих тысяч.

— То есть, ты выходила замуж не за меня, — переспросил Джордж, — а за мой вероятный статус? А как же любовь? Она в твоих прогнозах имела место?

— Любовь — это оправдание для бедных, — фыркнула Изабелла, — богатые женятся по другим причинам.

Джордж смотрел на свою жену и не узнавал ее. Прекрасное любимое лицо оделось в неприступную высокомерную маску. Весь ее вид излучал презрение. Он что, совсем не разбирается в людях, если позволил этой красивой циничной незнакомке войти в свой дом и свое сердце?

— Если ты хочешь остаться со мной, выполни мои условия — помирись с отцом и войди в совет директоров. Иначе — развод, — произнесла Изабелла, ее губы дрогнули в язвительной ухмылке.

Джордж не выносил шантажа, будучи молодым студентом. Ничего не изменилось и спустя десять лет.

— Развод, так развод, — пробормотал он глухо.

То ли со зла, то ли из-за обиды Изабелла решила полностью его разорить. «С паршивой овцы, хоть шерсти клочок», — написала она эсэмэс перед тем, как прислать документы. Джордж был так растерян, что единственной мыслью, которая пришла тогда ему в голову, была: «Если бы меня отец не лишил наследства, она бы потребовала больше». То, что развод и тогда был бы неизбежен, Джордж не сомневался. Он уже не знал причину, по которой Изабелла вышла за него замуж. Все было ложью. Он смутно помнил, почему и сам согласился на брак. Вроде он хотел семью и детей? Вроде ему было хорошо с ней в постели?

Вчера он подписал бумаги, решив не доводить дело до суда. Адвокат убеждал, что дом можно было бы сохранить. Но Джордж не хотел жить в нем. Особняк наполнили тягостные воспоминания. И развод был не самым тяжелым. Прошло шесть месяцев, а Джордж до сих пор тосковал по украденной картине. Ему не снилась Изабелла, ему снилась Лаура. Она звала его, там, в темноте, и он просыпался с ее именем на губах. Ему казалось, что он видит ее в толпе на улицах города, в отражениях витрин. Этого не могло быть, и Джордж решил, что если он не хочет сойти с ума, нужно скорее уезжать. Из Барселоны, из Испании. Подальше от Изабеллы, Лауры, и всего, что с ними связывает.

Чтобы расплатиться с уже бывшей женой, придется продать виллу. У него мало что оставалось. Изабелла забирала половину денег, остальное он отдавал банку, давшему ссуду. На прибыль от книг надежды не было. Новых он не писал, а доходы со старых так же делились пополам, между ним и Изабеллой.

Джордж решил переехать в Париж. Там он начинал свою журналистскую карьеру, там написал первую книгу. Там проснулся его талант. Возможно, там ему станет лучше.

— К Вам приехала сеньорита, — в кабинет вошла Долорес, единственная прислуга, которая осталась у Джорджа.

— Что ей нужно? — поднял голову Джордж.

Он перебирал бумаги на столе, сортировал заметки, выбрасывал ненужные блокноты. Он уже договорился с риелтором, который будет показывать дом следующим покупателям. Тот приступал на будущей неделе.

— Она хочет поговорить лично с вами, сеньор, по важному делу, — Долорес вышла за дверь.

«Черт», — ругнулся Джордж. Еще какой-то дамы не хватало. Он быстро распихал по углам бумаги, создавая видимость порядка и сел в кресло, чуть в стороне от стола.

В кабинет вошла молодая женщина. Тонкая, как тростинка, в элегантном брючном костюме и широкополой шляпе. Огромные солнцезащитные очки скрывали половину лица. На виду оставались только ярко-красные губы и красиво очерченные скулы.

— Присаживайтесь, — кивнул на кушетку Джордж.

Девушка молча села, закинув ногу на ногу. Мужчина отметил, что она не носила шпилек. Ее ножки были обуты в уютные лодочки на низком широком каблуке.

— Что Вас привело ко мне?

— Добрый день, сеньор Олдридж, — голос у женщины был невыразительным и тихим. Но у Джорджа вдруг мурашки побежали по спине. — Я хотела бы приобрети у Вас картину.

Джордж озадаченно уставился на даму. Эта эффектная молодая не бедная леди приехала к нему (он заметил, что за оградой стоял черный блестящий лимузин), чтобы купить картину? Какую еще картину? Николло, что ли? Других у него нет.

— Я прошу Вас снять очки. Не люблю разговаривать с людьми, когда не вижу их глаз, сеньора… — Джордж многозначительно понизил голос.

— Сеньорита Симпсон, — едва-едва улыбнулась дама и неуверенно потянулась к оправе.

Немного поколебавшись, она все же сняла очки, и Джордж задохнулся от потрясения. Девушка была не просто красива. Она была ошеломляюще красива. Сердце Джорджа пропустило удар. Ее красота была подобна недостижимому идеалу, божественному чуду, дивному, невиданному творению.

Джордж в смятении опустил глаза на пару секунд, пытаясь прийти в себя. «Это обычная девушка, — мысленно твердил он, — пластическая хирургия сейчас творит чудеса, как и изобретения в области декоративной косметологии».

С трудом собравшись с духом, он вновь посмотрел на сеньориту, только теперь под другим углом, стараясь найти хоть какие-то недостатки. И нашел. Кричащий макияж, неподходящий к светлым волосам тональный крем, яркие румяна. Серые выразительные глаза уродливо портила черная подводка и накладные ресницы. Красная помада кровавым пятном лежит на плотно сжатых губах. Ух. Отлегло. Сейчас она уже не производила такого ошеломительного впечатления, как минуту назад.

— По-моему я Вас где-то видел, мы знакомы? — поинтересовался рассеянно Джордж.

Девушка кого-то напоминала. Смутно, расплывчато и туманно. Он никак не мог ухватиться за мелькавшее на задворках сознания воспоминание.

— Я топ-модель, — сдержанно ответила она. — Мои фотографии развешаны по городу и находятся во всех мало-мальски крупных журналах. Я работаю в «Эскрибе», сейчас рекламирую «Картье».

— Понятно, — выдохнул Джордж.

Он вспомнил, что действительно только вчера мельком видел какую-то красавицу на обложке «Пипл». Где-то он был здесь. Джордж подтянул к себе стопку газет и выдернул журнал. На него в упор смотрела сеньорита Симпсон. Немного склонив голову набок, с едва заметной лукавой улыбкой на пухлых губах. Маленькое изящное ушко, повернутое к зрителю, украшала серьга-каффа, с россыпью жемчугов от розового к красному. Длинную шею обвивало ожерелье из четырех жемчужных нитей. На фото она была так же совершенна, как и в жизни.

— Значит, топ-модель, — Джордж сипло прокашлялся и отложил журнал в сторону.

Девушка терпеливо ждала на кушетке, скромно сложив руки на коленях. Она сидела так неподвижно, что у него даже мелькнула мысль — он видит не живого человека, а мраморную статую, одетую в костюм.

— И какую картину Вы хотите купить? — произнес он, в конце концов.

— Не совсем картину, — сеньорита Симпсон говорила по-испански с небольшим акцентом, медленно выговаривая слова, словно этот язык для нее не был родным. «Скорее всего, иностранка», — решил Джордж.

— Я хотела бы купить полотно с рамой, которое осталось у Вас после «Лауры», — услышав это, мужчина превратился в камень.

— Откуда Вы знаете о «Лауре»? — отрезал Джордж.

А сам подумал: «Убью Алана. Проговорился, мерзавец».

— Неважно, — девушка легкомысленно махнула рукой, и Джордж завороженно уставился на изящную тонкую кисть, сделавшую круг и вернувшуюся на колено. — Я предлагаю Вам сто тысяч евро за пустую раму.

— Нет, — ответил Джордж, не раздумывая, — рама не продается.

Он сам не знал, почему отказался. Полгода рама валялась у него в шкафу, бесполезная, непригодная ни к чему. Вряд ли он ее еще раз повесит на стену. Просто она была той единственной вещью, которая связывала его с «Лаурой».

— Я слышала, что деньги сейчас Вам не помешают. Вы разводитесь с женой, — вкрадчиво произнесла девушка.

Джордж мгновенно ощетинился.

— Вы подозрительно много знаете о моей жизни, сеньорита Симпсон, — он медленно закипал, — я же о вашей не знаю ничего. Зачем Вам рама?

Девушка замялась. Джордж, словно коршун, наблюдал за прекрасным лицом. Он очень хотел попросить ее снять еще и шляпу, но подумал, что это будет бестактно с его стороны.

— У меня есть хобби, — в конце концов, ответила она, — я собираю древние полотна, куски тканей, вышивку, лоскуты. В общем, все, что касается текстиля средних веков.

Джордж недоуменно скривился. У всех есть свои причуды. Но что бы такая красавица, успешная топ-модель, занималась подобной чепухой?

— И много у Вас лоскутов? — скептически произнес он.

— Достаточно, — девушка сменила позу, и Джордж мимо воли уставился на вытянутые идеальные ноги.

Потом кашлянул и с трудом отвел глаза. Еще ему не хватало увлечься девицей на следующий день после развода. Только утром он думал, что не взглянет ни на одну представительницу прекрасного пола как минимум год.

— Мне жаль, но рама не продается, — категорично заявил он, одновременно желая, чтобы девушка убралась из кабинета, и чтобы осталась в нем навсегда.

— Полмиллиона евро, — раздался хрипловатый голос из глубины комнаты.

Мужчина с изумлением уставился на модель. Он не верил своим ушам. Он сам купил картину за двести тысяч. А сеньорита Симпсон предлагает полмиллиона за пустой холст! Джордж вдруг почувствовал, как у него зашевелились волосы на затылке. Она что-то знает. Что-то тайное, неизвестное никому. А вдруг она как-то связана с похитителем? А вдруг, она замешана в краже?

— Вы знаете, кто украл «Лауру»? — быстро, не дав опомниться красавице, спросил он.

— Украл? — недоуменно произнесла девушка, и немного помолчав, так же спокойно ответила. — Нет, не знаю.

— Откуда тогда Вы знаете о пустой раме? — Джордж не сдавался.

Он чувствовал, что разгадка совсем рядом. Близко, на расстоянии вытянутой руки.

— Тогда лишь двое тайну соблюдают, когда один из них ее не знает, — певуче произнесла она на староанглийском. — О раме знаете Вы, ваша бывшая жена, слуги, знает Алан со своей девушкой, и еще много народу, которых я не буду называть. Какой же это секрет?

Джордж ошеломленно уставился на сеньориту. Топ-модель читает Шекспира в оригинале? Он потряс головой. И откуда она знает об Алане с Джу? Слуги проговорились? Изабелла?

Уже неважно.

— Я в последний раз повторяю, что рама не продается, — Джордж решительно встал, давая понять, что разговор окончен.

Девушка грустно улыбнулась и надела очки. Осторожно встала, держась за подлокотник, словно опасаясь упасть, и так же молча направилась к двери.

— До свидания, сеньорита Симпсон, — Джордж хотел, чтобы она обернулась. Он хотел еще раз увидеть ее лицо. Но она не доставила ему такого удовольствия.

— Прощайте, мистер Олдридж, — тихо произнесла она спиной и выскользнула за дверь.

Через минуту загудела машина, и сеньорита Симпсон умчалась в свой блистающий мир красоты и рекламных журналов, унося с собой тайну «Лауры».

Джордж подошел к кушетке и сел рядом с тем местом, где сидела она. Слабый аромат духов еще витал в воздухе, сердце колотилось, как ненормальное. В голове царил хаос. Потом, спустя время, он обдумает их беседу. Фразу за фразой, слово за словом. Но уже сейчас он понимал, что разговор был важным. Очень важным. Пусть девушка говорила загадками, рассказала о каком-то невероятном хобби, но Джордж не был дураком. Он чувствовал ложь и увертки красавицы. Неумелые, неубедительные. Словно она только пробует себя на этом поприще. Ей очень нужна была рама. Чрезвычайно. Она отдавала за нее полмиллиона евро. Хотя… Джордж хмыкнул. А вдруг для нее полмиллиона это не деньги? А так, мелочь? Кто знает капризы этих топ-моделей?

Я ехала домой в нанятом лимузине и кусала губы. Разговор тяжело дался. Больно было видеть любимое лицо, бесстрастное, пустое. Ощущать безразличие, холодность. Почему он не продал раму? Я предлагала максимум денег, которые у меня были. Даже не были, а которые я смогла бы раздобыть. Но Джордж отказался, значит, дело не в деньгах. Тогда в чем?

Единственным плюсом было то, что я узнала — рама у него, она никуда не делась. Минус — во всем остальном.

Я долго собиралась с духом. Перед поездкой зашла к своему стилисту и попросила накрасить меня так, чтобы никто не узнал. Ярко, броско, вульгарно. Жорж удивился, но выполнил просьбу. Я натянула шляпу, очки и, выпив (на всякий случай) успокоительного, поехала в дом, где жила ранее. С каждой милей, приближавшей меня к вилле Джорджа, я ощущала, как я наполняюсь блаженством. Картина звала меня. Чем ближе я подъезжала, тем спокойнее и радостнее становилось на душе. Если бы не страх перед разговором, я была бы почти счастлива.

Нашу беседу я помнила урывками. Что-то лепетала глупое, бестолковое, больше молчала. А в самом конце испугалась, что он догадается, зачем пришла. Был момент, когда Джордж смотрел так пристально и пронзительно, словно видел меня насквозь. Но нет. Он даже не попросил телефон, не пригласил на ужин. Что делали почти все мужчины, которых я встречала на своем пути. Значит, я не в его вкусе? Я не понравилась ему?

А вдруг он до сих пор любит Изабеллу? А вдруг он страдает из-за развода? От пришедшей в голову мысли я громко всхлипнула. Водитель с недоумением уставился в зеркало заднего вида.

— Сеньорита, с Вами все в порядке?

— Да, в порядке, — ответила я, яростно стирая салфеткой помаду с губ, и добавила через минуту. — Скажите, а Вы бы не хотели работать у меня?

Водитель удивленно крякнул. Это был крупный тяжеловатый мужчина, не первой молодости, с отполированной гладкой лысиной и сломанным носом. Другая на моем месте бы испугалась садиться к нему в машину, вид у него был бандитский. А глаза добрые. Это я увидела, как только заглянула ему в лицо. За почти пятьсот лет жизни чему-чему, а по лицам читать я научилась.

— Мне нужен человек, который будет меня возить с работы и на работу, — пояснила я, — а заодно создавать вид охранника.

В последнее время участились случаи навязчивого внимания. И поклонников, и папарацци. Я боялась и тех, и других. Возле моего подъезда все время дежурили какие-то сомнительные субъекты с камерами на шеях и с мерзкими ухмылками на лицах. Мартин посоветовала не обращать внимания. «Теперь, — сказала она, — ты стала публичной личностью, и известность будет сопровождать тебя постоянно». Не знаю, хотела ли я такой жизни, когда рассылала свои портфолио? Вряд ли. Но сейчас поздно сожалеть.

Сама я еще не скоро научусь управлять машиной. Меня или подвозила Мартин, или я брала такси.

— Если Вы думаете, что это мой лимузин, то Вы ошиблись, — в итоге заявил водитель насмешливо. — Я работаю в таксомоторной фирме, это их автомобиль.

— Я куплю автомобиль, — ответила легкомысленно. — Я только что сэкономила полмиллиона евро, так что могу себе позволить раскошелиться.

Водитель опять удивленно кашлянул.

— Если договоримся о зарплате, я согласен, — произнес он и добавил через пару секунд. — Меня зовут Альберто Санчас, и если Вам интересно, я бывший боксер. Так что и с охраной тоже проблем не будет.

— Отлично, — ответила я и буркнула под нос, — хоть в чем-то сегодня везет.

Вечером были запланированы съемки. За огромные деньги меня выкупили у «Эксрибы» для какого-то голливудского фильма. Всего несколько эпизодов, максимум на пару часов, но шуму было… По контракту я не имела права нигде сниматься. Переговоры велись за моей спиной. Сколько денег затребовало агентство — неизвестно, но Мартин мне по секрету сообщила, что немало.

Режиссеру фильма нужно было самое прекрасное и необычное лицо на свете. Из всех лиц манекенщиц, актрис и моделей, ему почему-то приглянулось мое. В космической опере недоставало императрицы. Я должна буду появиться в кадре на несколько минут, сидеть на троне с высокомерным видом в разных фантастических нарядах и все.

Так как лететь в Америку я категорически отказалась, съемочная группа с декорациями прилетела к нам в Барселону. На меня надели облачение под стать средневековому рыцарю. Изделие, сплетенное из цепей, шелка и страз вряд ли можно было называть платьем. Если в таких нарядах будут ходить наши потомки, я им искренне сочувствую.

— Вам ничего не нужно говорить, — произнес режиссер перед съемками.

Сняли с первого дубля. Что-что, а сидеть неподвижно с надменным выражением на лице я умела прекрасно. Потом переодели еще раз, и еще. Если я правильно поняла, кадры со мной вставят в разные концы фильма. Рядом на троне то сидел, то ходил вокруг, то кричал и размахивал руками какой-то красивый мужчина. Он играл моего мужа. Императора. Съемочная группа чуть ли не пылинки с него сдувала. Мне же имя Лукаса Бардена ни о чем не говорило.

Я только начала смотреть фильмы на домашнем кинотеатре, который был, помимо всего прочего, в моей квартире. Пришлось долго и старательно учиться обращаться с этим монстром, не раз и не два требовалась помощь Мартин в его включении и настройке. Особенно много проблем вызвал пульт дистанционного управления. Как бы там ни было, я дошла лишь до шестидесятых-семидесятых годов двадцатого века. Просмотрела «Унесенные ветром», «В джазе только девушки», «Касабланка», еще некоторые. Лукас Барден там, увы, не снимался.

— У Вас очень необычное лицо, в нем есть что-то неправильное, — произнес режиссер, подойдя к трону после окончания съемок.

Он взял мой подбородок и медленно поворачивал из стороны в сторону, изучая. Мужчине было за шестьдесят, и я не отнесла его интерес ко мне в разряд плотских. Скорее, он смотрел на меня, как на предмет искусства.

— Я бы сказал, экзотическое, — продолжал он, — ваш разрез глаз не сочетается с подобной формой бровей, формой скул. А детская припухлость щек с вашим взглядом. Подобная припухлость бывает лишь у четырнадцатилетних юных девочек. А вот взгляд у Вас терпеливый, можно сказать, старый.

Я внимательно слушала его размышления, отмечая проницательность и незаурядное умение читать по лицам.

— Вы молчаливая леди, — режиссер отпустил мой подбородок и отошел назад, — когда Вы появитесь на экране, я Вам гарантирую — Вас заметят и будут приглашать сниматься. Даже ничего не говоря, Вы производите впечатление. Что будет, если Вам дать несколько реплик?

— Время покажет, — произнесла я свою любимую фразу и встала с трона.

Пора было снимать эти садистские доспехи.

— Хорошо сказано, — пробормотал режиссер, — время расставляет все по своим местам, карает, милует, оно является лучшим из судей. Палачом и арбитром.

Он схватил блокнот и стал быстро писать, бубня что-то под нос. Я пожала плечами и направилась в гримерку. Время у меня было раньше. Много времени. Целые столетия. А сейчас? Я не знаю. Буду ли я стареть, как другие люди, или останусь в таком виде навечно? Время покажет…

Альберто выбрал обычный неприметный Форд. Мне, в общем, было все равно на какой машине ездить. Я не разбиралась ни в марках, ни в мощностях. Мартин сказала, что я могла бы купить машину и лучше. Авто — это статус. Мой водитель с ней поспорил. Таких машин, как Форд, на улицах тысячи и можно легко (если нужно) затеряться в толпе. А по мощности и другим показателям он ничем не уступает навороченным маркам.

Целыми днями я размышляла, как завладеть картиной. В машине, на съемках, в кресле у парикмахера. Джордж не хочет ее продавать, значит, я должна придумать другой способ. Ничего, кроме как украсть, на ум не приходило.

По поводу, что такое хорошо, а что плохо, у меня были смутные представления.

Библию я не читала, нравственным принципам родители в детстве меня не обучали. Все, о чем я знала, я почерпнула из наблюдений за чужой жизнью, вися в домах купцов, вельмож и владельцев борделей. У них я насмотрелась всякого. Того, что никак не добавило понимания морали. Убивать плохо? А если убиваешь, защищая свою жизнь или жизнь близких? Воровать плохо? А если умирают от голода твои дети, родные?

Практически мой Создатель украл полотно у дона Монтиньонес. Я видела, как убивают передо мной грабителей, как насилуют женщин, как отбирают последнее у сирот и вдов. Законы и мировоззрение менялись с течением времени. Да что говорить, даже Джордж купил меня незаконно.

Однажды, несколько веков назад, я висела в доме одного французского барона. Долго. Три или четыре поколения. Я видела, как растут и взрослеют дети, влюбляются, женятся, заводят своих детей. Стареют и умирают. Я искренне привязалась к этой семье, полюбила их. А однажды случилось несчастье — в их дом вломились грабители. Это потом, спустя время, я узнала, что произошла революция, что бедные восстали против тирании богатых. Было страшно. Грязная толпа с искаженными ненавистью лицами сметала все на своем пути. Мужчины и женщины топтали красивые ковры, били посуду, рвали портьеры, словно нарочно хотели уничтожить все красивое, что было в доме. В гостиную вывели барона с женой и двумя детьми. Перед моими глазами их зверски растерзали, не пожалев ни трехлетней Авроры, ни пятилетнего Жерома. В конце концов, дом подожгли, вынеся все ценное из него. Меня забрал себе их предводитель, повесив в спальне. Я несколько лет смотрела на его зверства, пока его самого не отправили на казнь.

Все относительно в жизни. То, что вчера было преступлением, сегодня — насущная необходимость.

Поэтому я все больше и больше склонялась к воровству. А иначе придется жить в Барселоне постоянно, надеясь, что полотно (как и Джордж) никуда не денется. Только как? Джордж почти никуда не выходит. В особняке круглосуточно находятся несколько слуг. Замки, сигнализация. Я в этом ничего не смыслю. Нужна помощь. Но от кого? Из всех мужчин, меня окружавших, я доверяла лишь своему водителю. Но толкать его на преступление?.. Подло и недостойно.

Мы с Альберто возвращались со съемок. Вечерело. Начали зажигаться фонари вдоль трассы, подсветки на рекламных щитах. Альберто со смехом рассказывал о своем внуке, который недавно начал ходить.

И вдруг резко меня охватила паника. Она нарастала стремительно, рывками. Внезапно заболела голова, затошнило. Симптомы были такие же, какие были при поездке в Мадрид. Я сообразила через пару секунд.

— Альберто, срочно разворачивайся и мчись изо всех сил туда, куда мы ездили на прошлой неделе, — произнесла я быстро, — к вилле сеньора Олдриджа.

— Что с Вами? — всполошился водитель. — Вызвать «скорую»? Или ехать в госпиталь?

— Ничего не поможет, — едва выталкивая слова сквозь сжатые зубы, ответила я, — делай, что говорю. Скорее. Умоляю.

Альберто развернул машину и направился на побережье, ловко лавируя между автомобилями, ныряя в переулки. Вскоре мы вырвались из города и повернули на пустующую трассу. Боль ширилась, росла, заполняя тело. Выступила испарина, холодный пот побежал по спине. В настоящее время картина удаляется от меня, очень быстро. Скорее всего, на самолете. Пока я еще хоть что-то соображала, я позвонила Мартин.

— Мартин, не спрашивай ни о чем, — затараторила я, — возьми мои документы и мчись в аэропорт. Мне нужен будет билет. Через полчаса сообщу куда. Быстрее.

Наверное, по моему голосу она уловила, что дело серьезное, потому что коротко ответив: «Все сделаю», положила трубку. Я обессиленно откинулась на сиденье. Только бы не потерять сознание. Где-то были таблетки. С недавнего времени я все время их носила с собой. Запихнув в себя пригоршню и запив минералкой, постаралась успокоиться. От меня ничего не зависит. Если картина покинула пределы Испании, я не властна ее возвратить по мановению руки.

Альберто с сосредоточенным видом вел машину на предельной скорости. Память у него была феноменальная, потому что не прошло и десяти минут, как мы притормозили у знакомых ворот. Особняк был темен и пуст. Я перепугалась, что приехала напрасно. Все покинули его, и меня ждет смерть, как вдруг заметила, что со стороны гаража кто-то идет. Похоже на фигуру женщины. Я выскочила из машины и, спотыкаясь, побежала к ней. Альберто выбежал за мной.

— Сеньора, сеньора! — выкрикивала я, но получалось что-то вроде невнятного хрипа.

Женщина остановилась. Это была Долорес.

— Куда уехал Джордж? — подбежала я ближе, хватая ее за руку. — Умоляю, скажите мне.

— В Париж, — удивленно ответила Долорес, — еще вчера. А сегодня переправили его вещи. Вы — сеньорита, которая приходила к мистеру Олдриджу на прошлой неделе. Правда?

— Да, — хрипло выдавила я. — Спасибо, нам нужно идти.

Быстро развернувшись, вцепившись в руку Альберто, поддерживающего меня, я поплелась к машине. Значит, Париж.

— Мартин, — с третьего раза я набрала номер, — билет в Париж на ближайший рейс. Жди меня у стойки регистрации. Чтобы я не делала, как бы не выглядела, не отправляй меня в больницу. Мне срочно нужно попасть в Париж. Иначе я умру.

Как мы ехали до аэропорта, я помню смутно. Запихнув в себя еще одну горсть таблеток, скрючившись от боли в животе, я сидела на заднем сидении, сжав руки в кулаки и кусая костяшки, чтобы не потерять сознание. Сейчас было гораздо хуже, чем в Мадриде. Я пыталась припомнить, сколько километров от Барселоны до Парижа, но не смогла — голова не работала. Сознание уплывало, я растворялась в небытие. Чувство было такое, какое охватывало меня в бытность картиной. Словно я истончаюсь, как туман на солнце. Тело мое плывет по воздуху, и я исчезаю…

— Сеньорита Симпсон, Лаура, — меня грубо трясли за плечо. Я с трудом открыла глаза. Не могу сфокусировать взгляд. — Вы можете ходить? Лаура!

Я промычала что-то нечленораздельное. Я разучилась говорить?

— Сейчас привезу кресло-каталку, — Альберто побежал в сторону терминала.

Я сморщилась и огляделась. Мы в аэропорту. Зачем? Что происходит? Почему так больно?

— Держитесь, — мужчина протянул руки и одним движением выдернул меня с заднего сидения. — Садитесь в кресло. Вы должны встретиться с Мартин возле стойки регистрации?

Я неуверенно кивнула. Наверное. Не помню. Очень трудно было держать открытыми глаза. Я с изумлением посмотрела на свою руку, лежащую на подлокотнике. Она что, еще на месте? Мне казалось, я стала прозрачной, и сквозь меня можно увидеть спинку кресла.

Обеспокоенная Мартин переминалась с ноги на ногу у табло. Как только она нас увидела, бросилась ко мне, выхватывая у Альберто ручки кресла.

— До отлета десять минут! — выкрикнула она, направляя меня к терминалу. — Я взяла бизнес класс. Уже зарегистрировалась. Быстрее.

Я с трудом понимала, что говорят люди вокруг, что они хотят. Сама я говорить уже не могла. Как провезла меня Мартин в самолет — не знаю. Как мы летели — тоже.

— Просыпайся, мы в Париже, — голос Мартин выдернул меня из тягостной мучительной бессознательности.

Я еще жива? Очень странно. Я перевела взгляд на Мартин.

— Спасибо, — прохрипела непослушным голосом, — ты спасла меня.

— Расскажешь? — женщина кривовато улыбнулась. Пассажиры проходили мимо, торопясь выйти из самолета, я же сидела, укутанная пледом, и мне было тепло, хорошо и спокойно. Я избежала смерти, я снова живу. Непередаваемое ощущение. Ничего не болело, тело наполняла приятная ленивая истома.

— Может быть, когда-нибудь, — ответила я расслабленно и добавила через время, — как ты объяснила стюардессе мой вид?

— Сказала, что ты летишь в Париж на пересадку сердца и тебе нужен полный покой, — ответила Мартин со смешком. — Еще был вариант беременность, но его я оставила про запас.

— Ты молодец, что бы я без тебя делала, — чмокнула я женщину в щеку. Меня переполняла безмерная благодарность. — С сегодняшнего дня наш дом Париж. Как мы будем работать с агентством?

— Придумаем как, — отмахнулась Мартин, — ты у них самая востребованная модель. Не сомневайся, они пойдут нам навстречу.

Странно, но теперь Джорджу снилась не Лаура, а загадочная сеньорита Симпсон. Во сне она входила к нему в комнату, садилась в кресло и молча смотрела. Пристально, внимательно, настороженно. Ее лицо скрывали тени, падающие от широкополой шляпы, а фигуру окутывала таинственная дымка. Джордж пытался разглядеть ее глаза, губы, волосы. Ему казалось, что важнее этого ничего нет. Но, как бывает только во сне, память играла в прядки, и разгадка ускользала.

Он быстро разделался со всеми делами, запаковал вещи и покинул Испанию, потому что в последние дни от дамочки житья не стало — она преследовала его везде. Он начал обращать внимание на бигборды, выискивая ее лицо. На витрины магазинов с ее изображением. Полное сумасшествие. Даже однажды купил модный журнал, чего с ним никогда не было. Его потрясло, что модель звали так же, как и его картину — Лаура. Конечно, Джордж понимал, что Лаур на свете великое множество, и это совпадение было одним из многих. А, может быть, она хотела купить полотно, потому что девушка была ее тезкой? А что? Предположение не хуже и не лучше других.

Долорес должна была проследить за отправкой багажа, убраться в доме и передать ключи агенту по недвижимости. Дальше — не его забота.

Париж встретил Джорджа мелким холодным дождем. Мокрый асфальт шуршал под колесами машины. На дорогу из Барселоны до Парижа ушло два дня. Когда-то давно, после университета, он нашел прелестную квартирку на улице Грез, на последнем этаже, под крышей. Сначала он ее снимал, потом купил на свой первый гонорар. Джордж любил Париж, особенно ранней весной. Он часто сюда приезжал, когда нужно было вдохновенье. Приехал и сейчас.

Личные вещи отправили самолетом. В том числе и пустое полотно, которое повесил вор на месте украденной «Лауры». Вполне возможно, он напишет роман о ней. О картине, которая загадочно исчезла из его кабинета. Пока в голове Джорджа были всего лишь кое-какие общие зарисовки. Но он знал, со временем они обрастут событиями, персонажами, сюжетными поворотами, словно песчинка перламутром, и превратятся в роман.

Удивительно было то, что вскоре после переезда ему позвонил отец и предложил встретиться. Если бы об этом узнала Изабелла, она бы была в восторге. Но она уже не узнает. Джордж согласился пообедать в одном из отелей семьи Олдриджей в Париже, завтра, в шесть вечера. Он был растерян и немного испуган. Даже позвонил брату, чтобы узнать, не случилось ли чего. Не заболел ли отец, не разорились ли они. Очень странно было осознавать, что упрямец сам сделал первый шаг. Не иначе, как он уже при смерти. Но Кевин заверил, что все в порядке, и отец так же бодр, как обычно.

— Я слышал, ты развелся? — Джон Олдридж старший как ни в чем не бывало хлопнул сына по плечу.

Джордж удивленно моргнул. Десять лет они не разговаривали, а сейчас отец вел себя так, словно расстались вчера.

— А ты так и не познакомился с Изабеллой, — ответил Джордж.

— Как оказалось, незачем, — фыркнул отец. — Твоя мать сказала, что Изабелла похожа на хищницу, а я доверяю ее суждениям.

— Но мне мама говорила, что она похожа на тебя.

— Так я тоже хищник, — расхохотался отец.

У него было прекрасное настроение. Он заказал стейк, салат, гренки, десерт и бутылку Бордо до кучи. Джордж подумал, что если бы у отца были проблемы с сердцем, он бы столько не ел.

— Чем обязан встрече? — поинтересовался он, когда принесли первое блюдо.

— У меня не так уж много сыновей, чтобы разбрасываться ими, — ответил Джон Олдридж весело, отрезая от стейка огромный кусок, — а ты повзрослел…

Джордж усмехнулся. Если для отца повзрослеть, это значит жениться и развестись, то он ничего не понимает в его характере.

— Если ты не собираешься бросать свои газетенки, — продолжал родитель, Джордж поморщился, отец в своем репертуаре, — то придется мне смириться с твоим выбором. Должен же кто-то из нас быть умнее?

— Упрямство у нас в крови, — буркнул Джордж, а сам подумал, что отец, конечно, считает себя более умным. Что ж, он целиком прав.

— А на самом деле Карлотта заставила меня прочитать твою «Игру пешкой», когда я неделю лежал в постели. И она мне понравилась.

Джордж вскинул голову. Значит, интуиция его не подвела! Отец все-таки болел.

— Ты обследовался в больнице? — обеспокоенно спросил он.

— В какой еще больнице? — отмахнулся Джон Олдридж. — Обычная простуда. Немного покашлял и все. Так вот. Я прочитал твою книгу и могу сказать, что ошибался насчет тебя.

Джордж смотрел на отца. Упрямое, жесткое лицо, знакомое до мельчайших деталей, очень похожее на его. Как писатель он мог бы охарактеризовать его так: выразительное, мужественное, обладающее притягательной магнетической красотой. Он словно смотрел на себя в зеркало. Отец не основывал империю Олдриджей с нуля, он получил богатство от своих предков. Всю жизнь рьяно приумножал его и лелеял. Три поколения шли по проторенной дороге. Джордж хотел выбраться из этой колеи. Стать другим. Доказать, что он сможет достигнуть богатства и славы сам, по-своему.

— Я всегда признаю свои ошибки, даже если они идут в разрез с моими правилами, — произнес весомо отец, — просто на эту понадобилось больше времени. Ты действительно умеешь писать. Я даже прослезился в одном месте.

— Значит, я могу строить жизнь по-своему? — улыбнулся Джордж.

— А то ты этого не делал последние десять лет, — хохотнул родитель. — Ждем тебя в замке через неделю на дне рождения Марти. Кстати, у него появилась девушка.

Джордж притворно округлил глаза.

— Небось, какая-нибудь дочь владельца отеля в Токио, где вы строите гостиницу?

— Ты знал! — выставил палец вперед Олдридж. — Она и впрямь хорошая девушка, хоть и дочь владельца «Сотарава».

Джордж мысленно согласился с отцом. Лучшее, что может сделать Кевин, это жениться на умной, целеустремлённой девушке, разбирающейся в отельном бизнесе. Иначе их собственное предприятие придет в упадок, ведь младший брат не обладает нужными способностями, а Джорджу этот бизнес не интересен.

Они с отцом долго еще сидели в ресторане и разговаривали. К ним вернулись те давние времена, когда они могли шутить и поддразнивать друг друга, не боясь наткнуться на ледяное презрение, которое сопровождало Джона Олдриджа старшего последние годы по отношению к сыну-отщепенцу.

Причина была не в книжке, которую он прочитал. Точнее, не только в книжке. Когда Джон заболел простудой, их семейный врач, наконец, добрался до него, радуясь случайной оказии. Олдридж не часто давался ему в руки. И нашел, соответственно, кучу неприятных болезней. Зашкаливал холестерин, как следствие — артериальная гипертензия и стенокардия. А еще до кучи холецистит и не с того ни с сего обострившаяся язва.

Лучше бы Джон не знал об этом и как раньше игнорировал боль в грудине и отдышку, а теперь придется пить таблетки и увиливать от расспросов жены. Джон вдруг с удивлением понял, что молодость прошла. Что он не так силен и здоров, каким хотел себя чувствовать. Он попросил доктора не говорить семье, взамен пообещав соблюдать все его рекомендации. Умирать не хотелось. А так же было глупостью тратить впустую оставшееся драгоценное время на обиды и игнорировать талантливого старшего сына. Он не мог себе этого позволить, каким бы упрямым себя не считал.

Неделю я жила в гостинице, а потом Мартин сняла мне квартиру. Не такую шикарную и огромную, как в Барселоне, но такую же уютную и недалеко от филиала «Эскрибы». В ней была одна спальня, гостиная и небольшая терраса, с видом на Сену, домашний кинотеатр и оборудованная по последнему слову техники кухня. Готовить я не умела, поэтому пользовалась на кухне только кофеваркой, четко следуя написанной Мартин инструкции, прикрепленной к машине.

Если агентство и было возмущено, что я самовольно переехала в Париж, я об этом не узнала. Переговоры вела Мартин, а мне сказала, что все в порядке. Вскоре продолжились съемки. Французский язык я знала и быстро впряглась в работу, которая ничем не отличалась от той, что я делала в Испании. Бесконечные фотосессии, дефиле, эффектные позы, невозмутимый вид. Пить много воды и спать по восемь часов. Не участвовать в скандалах и держать язык за зубами с папарацци.

Все было как прежде, но чувство беспокойства не покидало ни на секунду. А что, если бы Джордж улетел не в Париж, а куда-либо дальше? Что, если бы я не успела сесть на самолет? Умерла бы я или нет? Между Барселоной и Парижем тысяча километров. У меня образовался новый максимум. Красивая круглая цифра, почти убившая меня.

Через некоторое время я позвонила Альберто. Предложила ему повысить зарплату и снять квартиру в Париже, если он переедет ко мне. Хотя бы на ближайшие месяцы. Я не знала, сколько мне предстоит жить во Франции, год или всю жизнь. Но лучше бы рядом были друзья, к которым я могла бы обратиться за помощью. После событий в Барселоне, когда мне пришлось спешно покидать Испанию, я стала постоянно носить документы с собой. А так же деньги и блокнот с важными записями.

Альберто на мое предложение ответил согласием. Он приехал на нашем форде через пару дней вместе с женой, сказав, что супруга давно хотела пожить в городе всех влюбленных.

Я стала новым лицом Картье. Эскриба предложила перезаключить контракт, но Мартин отсоветовала подписывать продление. Даже за пять миллионов евро в год. Если честно, я в этом ничего не понимала и во всем слушалась подругу. Мне еще стольким вещам нужно было учиться. До тонкостей переговоров с агентствами не скоро дойду. Я по-прежнему два часа в день посвящала чтению и письму. Час — женским журналам и моде. Час — интернету. Выходные — хождению по магазинам и наблюдениям за людьми. Их привычками, повадками, эмоциями. Особенно меня интересовали дети. Наверное, потому что я сама была как ребенок. И фразы родителей: «Не бегай по эскалатору», «Не трогай стекло витрины», «Держи носовой платок под рукой» касались и меня тоже.

Еще одним кладезем информации был Альберто. Единственный мужчина в моем окружении. Я спрашивала, как он познакомился со своей женой, сколько они прожили вместе. Как часто ссорились, и поднимал ли он когда-нибудь на нее руку (подобные вещи я частенько видела раньше, в домах, где я висела). Интересовалась, хотят ли мужчины детей и как относятся к изменам. И много всего прочего. Иногда он добродушно отвечал, смеялся и дурачился, иногда хмуро ронял что-то нелицеприятное, и я понимала, что вопрос был из серии запретных.

По моей просьбе Альберто рассказал о своей бурной молодости, и я узнала, что он был не в ладах с законом. Работал у одного мафиози телохранителем, участвовал в подпольных боях. Несколько раз его забирали в полицию. Но удавалось не загреметь в тюрьму. А потом он познакомился с Марией, своей женой, и смог изменить жизнь.

— А воровать плохо? — однажды поинтересовалась я, когда мы ехали со съемок.

Альберто задумался.

— Смотря что и для чего, — ответил он осторожно, — я бы сказал тебе, что воровать плохо и противозаконно, если бы сам ни разу не воровал в своей жизни. Но я это делал. Иногда из-за любопытства, иногда по острой необходимости, иногда по указке босса.

Я задумалась.

— Мне эта вещь очень-очень нужна, — в конце концов, произнесла я тихо, — если я скажу, что мне без нее не жить, это перевесит моральную дилемму? Искупит вину за воровство?

— Твоя жизнь на одной чаше весов, а на другой… Что? — осторожно спросил Альберто и на секунду обернулся, бросив на меня проницательный взгляд из-под бровей.

Я смотрела на его широкие плечи, массивную шею, крепкие мускулистые руки с толстыми узловатыми пальцами, лежащие на руле. Если я сейчас доверюсь этому человеку, то назад дороги не будет. Пусть Альберто выглядел как бандит с большой дороги, преступником он не был. У него были добрые глаза и открытое сердце. Что же до меня? Жизнь дороже угрызений совести.

— Я могу рассчитывать, что о нашем разговоре никто не узнает? — произнесла тихо.

Альберто понятливо завернул на стоянку бизнес-центра и остановил машину. Обернувшись, выжидающе уставился мне в лицо.

— Мне нужно ограбить квартиру одного человека, — произнесла я угрюмо, — если знаете, кто может помочь, скажите. Деньги не проблема. Я не хочу вас втягивать в это дело, но больше мне не к кому обратиться.

Лицо Альберто ошеломленно застыло.

— Что вы хотите украсть?

— Ничего ценного, — быстро отреагировала я, — пустое полотно и рамку от картины.

— Спрашивать, зачем вам это, думаю, бессмысленно? — криво улыбнулся он.

— Это из той серии, из которой была моя ночная поездка в Париж, — внимательно смотря ему в глаза, ответила я и добавила через некоторое время. — Эта рамка не представляет никакой ценности для хозяина, но очень дорога для меня лично. Мистер Олдридж отказывается продавать ее. То ли из-за упрямства, то ли из вредности. Я предлагала полмиллиона евро. Он отказался.

Альберто молчал. Я обеспокоенно ерзала на заднем сидении. Было темно и тихо. Пахло кожей, лавандой и немного сигаретами (Альберто курил, не в машине, но хранил сигареты в бардачке). Мне нравились эти запахи. На самом деле, мне нравилось почти все, что пахло, звучало и имело вкус, текстуру, объем. Даже выхлопные газы автомобиля. Даже скользкая черная грязь на берегу Сены.

— Если вы меня научите вскрывать замок или… — начала неуверенно я.

— Ладно, — Альберто, казалось, смирился с судьбой. — Адрес квартиры?

— Пока не знаю, но смогу узнать, — я облегченно выдохнула.

Худшее позади. Он согласился. Если бы мне дали отворот-поворот, я бы не знала что делать.

— Тогда чем скорее мы это сделаем, тем лучше. Не хочу снова видеть вас в подобном состоянии, — бросил Альберто и завел двигатель. Машина тронулась.

Предстояло узнать, где в Париже живет писатель Джордж Олдридж. Я надеялась, что сложности не возникнут. Он, как мне говорили, публичная личность. Его фото и краткая биография есть в интернете и на обложке в каждом романе.

Начала я с того, что купила последнюю его книгу в одном из книжных магазинов Парижа. Улыбаясь консультанту, легко выудила и имя издателя, и адрес, и телефон. Наука была несложной. Ее я постигла, наблюдая за поведением своих коллег по цеху. Девушки флиртовали и кокетничали, словно умели это делать с колыбели. Мне же приходилось долго и усердно учиться. Абсолютно всему. То, что другие осваивали в детстве, юности, мне доводилось постигать сейчас. Я не умела краситься, терялась, когда слышала непонятные шутки про Золушку или Спящую красавицу, путала Тома с Джерри, не понимала разницы между каскадом и каре, лабутенами и шпильками.

Меня называли странной, не общительной, угрюмой и скучной. А я просто боялась попасть впросак. Даже когда приехал Ричард, внук Анны и Джона Симпсонов, я оттолкнула его своей холодностью. Это случилось на следующий день после моей второй поездки в Мадрид. Тогда я уже догадалась, что привязана к картине, и настроение было паршивым. Весь день кружилась голова, немного подташнивало, я с трудом выдержала обычную фотосессию. А вечером позвонила Анна и радостным голосом пригласила в гости. К ним из Америки приехал любимый внук.

Я не знала, как извернуться. Я чувствовала неоценимую благодарность к Симпсонам, но ехать не хотела. Как же не вовремя! Почему они позвонили именно сегодня? Охватили бессилие, растерянность, а потом и стыд за недостойные мысли. Но я еще не умела врать, поэтому пришлось заказывать такси, покупать круассаны и цеплять на лицо улыбку.

Ричард не умолкал ни на секунду, одновременно успевая болтать об университете, экзаменах и пожирать меня глазами. Даже как-то неудобно стало. «Конечно, я уже не та бледная поцарапанная девушка в простеньком хлопковом сарафане. Теперь я одета в дизайнерский костюм, мои туфли стоят тысячу евро, а над прической два часа трудилась команда стилистов», — мелькнула недостойная вздорная мыслишка. Я одернула себя за гадкое предположение и продолжала вымучено улыбаться на комплименты.

После ужина Ричард вызвался проводить меня домой. Я, втайне рассчитывая расстаться с ним здесь и больше никогда не видеть, мысленно вздохнула — придется терпеть его присутствие еще полчаса. Он был забавным, милым, обаятельным, но слишком молодым. Я чувствовала себя пятисотлетней старухой, особенно после недавней поездки в Мадрид. Уставшей, вымотанной, с горой неразрешимых проблем. А юный улыбчивый кавалер только добавлял раздражения.

Вызвали такси. Анна чмокнула меня в щеку, шепнув на прощанье: «Прости нас. Он хороший мальчик. Не будь слишком строга». Наверное, она видела мое настроение и сделала соответствующие выводы.

Когда мы подъезжали к дому, Ричард предложил зайти в кафе и продолжить беседу. Я сказала, что очень устала и хотела бы лечь спать раньше. Тогда он предложил встретиться завтра, погулять по Барселоне. На что я ответила, что у меня съемки за городом и вернусь поздно. На любую его инициативу отвечала холодным сухим контраргументом.

В общем, я вела себя как законченная стерва. Такси остановилось возле подъезда. Я коротко бросила «Прощай» и быстро вышла из машины, чтобы Ричард не успел ничего сообразить. Ни выйти вместе со мной, ни напроситься в гости. На следующий день он встретил меня около подъезда с огромным букетом роз. Альберто только хмыкнул и поинтересовался многозначительно: «Помощь не нужна?» Я ответила, что это мой старый знакомый.

— Привет, Лаура, — парень немного нервничал. Наверное, не знал, как я отреагирую. Я опять почувствовала себя неизмеримо старше и опытнее.

— Привет, — ответила я со вздохом, не зная, куда девать громоздкий букет и молодого, ни в чем не виноватого, кавалера.

Настроение не изменилось. Я по-прежнему чувствовала себя в западне из-за захватившего в плен полотна.

— Поужинаем? Я нашел неплохой ресторанчик неподалеку, — заискивающе произнес Ричард.

Решив, что лучше горькая правда, чем увиливание и грубость, я протянула руку и дотронулась до его рукава, стараясь смягчить слова.

— Я никогда тебя не полюблю, — сказала честно, — ты не в моем вкусе. — Ричард ошеломленно уставился мне в лицо. Неужели, я как всегда свернула не туда? Или честность не в фаворе у людей? — Мы с тобой можем остаться друзьями, если хочешь. Спасибо за то, что помог мне с портфолио, спасибо за доброту…

Лицо юноши перекосило. Он резко вскинул ладонь, прерывая меня.

— Хватит, — голос дрогнул, — я понял.

Когда расстроенный Ричард ушел, я корила себя последними словами. Он прилетел из Америки узнать, как у меня дела, купил цветы. Анна и Джон так надеялись, что мы подружимся. Они не раз звонили мне и передавали от него привет. На самом деле, дело было не только в страхе, но и в том, что мое сердце занято. Прочно и навсегда. Я не хотела обманывать парня, не хотела давать ему шанс на отношения. Кое-чему я все-таки научилась за полгода. Лучше рвать сразу, быстро и окончательно, чем давать необоснованную надежду.

Мы с Альберто проработали план. Я позвонила издателю Джорджа и представилась страстной любительницей его книг. Назвала их все (они лежали передо мной), пообещала организовать встречу с читателями в центральном книжном магазине Парижа на Елисейских полях (как я это буду делать, пока не знала, но Мартин поможет).

Жак Сонерс был приятно удивлен. Он пообещал связаться с Джорджем и сообщить время встречи. Оставалось проследить за Джорджем до его дома (Альберто заверил, что справится с этим прекрасно) и вуаля. Адрес будет у меня.

С магазином сложностей не возникло. Заплатив кругленькую сумму за аренду зала на втором этаже, я вывесила объявления о встрече с Олдриджем. Единственной проблемой стало то, что почитателей книг Джорджа в Париже оказалось не так уж много. Не помогли ни реклама, ни объявление в газете. Пришлось для массовости организовать девчонок из агентства, пообещав каждой по бутылке шампанского и поход в спа. А самой скупить все книги, которые нашла, и вручить им для автографа. За встречей я наблюдала из кафе напротив. Недоуменное лицо Джорджа надолго врезалось в память. Он явно был в растерянности. Хихикающие, строящие глазки манекенщицы, окружившие его, не могли ответить ни на один вопрос — они попросту не читали его книг.

Мартин потом мне все рассказала. Она руководила процессом по моей просьбе, а Альберто ждал на улице, следя за машиной Джорджа.

— Не знаю, зачем тебе понадобилось устраивать это представление, — недовольно произнесла Мартин вечером, когда приехала ко мне в квартиру, — твои слова о том, что ты хочешь поддержать молодое дарование, попахивают фальшью. Двадцать тысяч евро на ветер. Слава сумасбродки и чудачки за тобой закрепилась надолго.

— Я тебе все расскажу, — произнесла я через некоторое время, — потом.

— Если бы он хоть тебе нравился, — хмыкнула Мартин.

— Он мне нравится… Очень, — я уныло опустила голову, — я его люблю.

Подруга пораженно округлила глаза. Бокал с мартини в ее руке опасно накренился, намереваясь запачкать ее светло-розовый кашемировый джемпер.

— И когда же ты успела его полюбить? — скептически произнесла Мартин, ставя бокал на столик и пристально уставившись мне в лицо, — когда лежала в больнице или когда училась читать по слогам на его книгах? Или ты его любила раньше, до потери памяти?

Глаза Мартин разгорались азартным огнем.

— Не помню, — сказала я свою ритуальную фразу на все случаи жизни и дружелюбно улыбнулась.

Час назад Альберто позвонил и сказал, что адрес Джорджа у него в кармане. Альберто легко проследил до дома писателя и узнал квартиру. Оставалось самое страшное и тяжелое — пробраться в квартиру и выкрасть раму.

— Почему же ты не вышла подписывать книги? Наши девчонки чуть не разорвали его пополам. Каждая предлагала телефончик и любовь до гроба, — Мартин веселилась от души. Бесполезно потраченные (по ее мнению) двадцать тысяч евро уравновесила моя сокровенная тайна.

— Он только недавно развелся, — ответила я, — дам ему время прийти в себя.

Мартин захохотала. Наконец я сумела сказать что-то «нормальное». Или это была шутка? В любом случае у женщины мой ответ не вызвал скептически приподнятых бровей (как бывало раньше).

Теперь Альберто постоянно следил за Джорджем. С утра до вечера. Я же брала такси. Джордж оказался заядлым домоседом, иногда не выходил из квартиры днями. Иногда гулял вдоль Сены, кормил голубей. Но недолго. Напряжение росло. Я уж боялась, что никогда не смогу реализовать свой план и придется еще раз идти к нему предлагать на этот раз миллион, как однажды во время съемок позвонил Альберто и сообщил, что Джордж едет в аэропорт. Я обрадованно потерла руки. Значит, он улетает, и у нас есть минимум сутки для осуществления задуманного.

Не откладывая в долгий ящик, мы решили пробраться в его квартиру этой ночью. Я клятвенно попросила Альберто, что если мы обнаружим сигнализацию, то сразу же уберемся прочь. Но ее, слава Богу, не оказалось. Только два обычных замка на двери, с которыми Альберто быстро справился. Он хотел оставить меня дома, но я настояла на том, чтобы пойти с ним. Во-первых, если вдруг нас настигнет полиция, я приму вину на себя. А во-вторых, я чувствую картину и легко смогу ее найти. Зачем Альберто искать ее по всему дому, если я за секунду обнаружу ее местоположение?

Мы тихо зашли в жилище Джорджа, плотно закрыв за собой дверь. Хорошо, что дом был не элитный. Ни консьержа, ни охраны в нем не оказалось. Фонарь решили не включать, свет с улицы давал достаточно освещения. Я сразу же уверенно направилась в дальнюю комнату. Альберто последовал за мной. Комната, куда мы вошли, была маленькая, темная, заставленная коробками и ящиками. Наверное, вторая спальня или кладовая.

Я чувствовала, что картина зовет меня. Дрожь прокатилась по телу, защипало кончики пальцев. Уже близко. Где-то здесь. Я увидела ряд не распакованных картонных коробок, стоящих вдоль окна. Вот. Я опустилась на колени и рывком потянула на себя одну из них. Альберто протянул складной нож. Я разрезала скотч и просунула внутрь руку. Меня ударило, словно электрическим током. Здесь! Я вытащила свой холст. Он до сих пор был в раме. Чем же ее разломать? Я стукнула рамку о пол, та треснула. Скатала холст в трубочку и спрятала в сумку, следом складывая разломанные деревяшки рамы. А вдруг я ошибаюсь? И не холст меня держит, а рама? Не хотелось бы повторно взламывать квартиру.

— Действительно пустой, — удивленно прошептал Альберто.

Я обернулась и хмуро уставилась ему в лицо. Он что, не верил мне?

— Дело сделано, — пробормотала я, — пора убираться.

Так же, на четвереньках, я поползла назад, вглубь комнаты. Альберто еще немного задержался, склеивая скотчем коробку и ставя ее на место. На мой недоуменный взгляд он ответил: «Олдридж может месяцами не заглядывать сюда. Он и не узнает, что полотно украдено, если все будет выглядеть, как раньше». Я согласно кивнула. Мы вышли из квартиры, заперли за собой замки и спустились вниз, не включая лифт. Никто нас не видел. В три часа ночи дом спал беспробудным сном. Мы сели в машину и поехали домой. Дома, вытащив полотно, разложив на столике рамку, я, наконец, пришла в себя. Правда, руки еще дрожали, и колотилось сердце. Альберто налил выпить.

— За первую в вашей жизни кражу! — весело произнес он, взяв в руки полотно и поднося ближе к свету.

— Надеюсь, последнюю, — хмыкнула я, пригубила напиток и сразу же закашлялась. — Это виски?

— Конечно, — кивнул Альберто, — только крепкими напитками отмечают противозаконные дела.

Я до сих пор не умела различать тонкую грань между шутками и серьезными фразами, поэтому только скривилась в ответ, ревностно наблюдая за тем, как Альберто рассматривает мою картину.

— И что в ней такого ценного? — задал вопрос он.

— Все, — выдохнула я, забирая холст из его рук и прижимая к себе.

Ему не понять, но в картине вся моя жизнь. Теперь я относительно свободна, по крайней мере, могу перемещаться по миру, не боясь потерять сознание или умереть.

— Я отблагодарю тебя, — произнесла я, пристально глядя ему в глаза. — Сколько ты хочешь?

Альберто неуверенно пожал плечами.

— Мне все равно, — ответил он, — я бы сделал это и бесплатно.

— Я знаю. Но мне хотелось бы что-нибудь подарить. Ты не представляешь, что значит для меня этот холст. Я бесконечно благодарна тебе за то, что ты мне помог его вернуть.

— Вернуть? — переспросил Альберто. — Значит, он был твой раньше? Как же картина оказалась у Олдриджа?

Я мысленно дала себе пощечину. Слишком много информации. Я не сомневалась в честности Альберто, но чем меньше он будет знать, тем лучше.

— Неважно, — произнесла я, — утром выпишу чек. Скажешь жене, что это премия.

Я встала, крепко держа холст в руках. Альберто понятливо кивнул.

— Тогда до завтра, сеньорита Симпсон.

— До завтра, Альберто.

Два дня я носила холст с собой в сумочке, наслаждаясь чувством бесконечного покоя и умиротворения. Это он держал меня. Рамка не представляла собой ничего ценного. Я несколько раз проверяла, оставляя ее дома и уезжая за город. В конце концов, решила спрятать полотно туда, куда никто не сможет пробраться, кроме меня. В банк.

Зарезервировав ячейку в национальном банке Парижа, я поместила в нее мою драгоценность. После этого более менее успокоилась. Перестала ночами вскакивать с криками, оглядываться по сторонам на улице, вздрагивать от каждого звонка или стука.

Как только Джордж зашел в квартиру, он почувствовал, что в ней кто-то был. На подсознательном уровне. Он прилетел из Лондона поздно вечером, уставший и измотанный до полусмерти. День рождения Кевина отметили с размахом. Заодно и его помолвку с Айяно.

— Ты зря времени не теряешь, — похвалил Джордж младшего брата.

— Отец хочет внуков, — наигранно пожал плечами тот.

Кевину было всего двадцать три, рановато для женитьбы. И что бы он ни говорил, Джордж заметил, какими глазами младший брат смотрит на девушку. Причина не только в отце. Он действительно ее любит. «Пусть хоть кому-то из нас повезет», — мысленно добавил Джордж к обычным поздравлениям паре.

Джордж обошел квартиру, но не нашел ничего странного. Вещи находились на своих местах, ценности (их было немного, но все же кое-что имелось) не были украдены. Золотой кубок, который он получил, выиграв в конкурсе на лучшую пьесу, по-прежнему стоял на полке. Серебряный Паркер на столе, ноут, дорогие часы с гравировкой. Значит, его писательское воображение разыгралось. Была мысль пригласить детектива, но он быстро выбросил ее из головы. Во-первых, у него нет лишних денег, во-вторых, не хотел показаться параноиком с маниакальным бредом. Интуицию к делу не пришьешь.

В последнее время с ним происходили странные события. Взять хоть дурацкую встречу с почитателями его таланта, устроенную какой-то анонимной богачкой. Три человека из всех, кто пришел тогда на прием, смогли связно ответить на элементарные вопросы. Кто Ваш любимый герой? Или что больше всего понравилось в «Игре пешкой»? Другие вообще не читали его книг. Женщина, устроившая встречу, так и не пришла. Зато прислала толпу манекенщиц, которые только и умели, что строить глазки и глупо хихикать. А заправляла ими какая-то пожилая хмурая женщина (она, кстати, тоже ничего из его книг не читала).

Потом, Джорджу стало казаться, что за ним следят. У него даже мелькнула мысль, что это Изабелла наняла частного детектива, чтобы разузнать о его жизни. Но зачем ей это? Бумаги подписаны, развод оформлен. Кроме этой квартиры у Джорджа больше ничего нет, что могло бы ее заинтересовать.

Он разделся и лег в кровать, но сон не приходил, хоть мужчина и чувствовал себя выжатым, как лимон. Одолевали мрачные мысли об отце (уж слишком тот показался ему веселым и оживленным на дне рождения Кевина, постоянно шутил, балагурил, что было странным), беспокойство о новом романе. В конце концов, Джордж встал и включил компьютер. Ввел в адресную строку «Лаура Симпсон» и открыл окно ее многочисленных фото. В последнее время он часто это делал. Его поэтическая душа получала почти плотское наслаждение, рассматривая идеальную красоту модели. Словно она была не настоящей земной девушкой, а придуманной сказочной принцессой. Немыслимо представить, что она родилась обычным способом, ходила в школу, колледж. Носила брекеты на зубах и напивалась на молодежных вечеринках.

Что у нее есть отец, мать, братья. Кстати… Джордж попытался покопаться в ее биографии, но ничего не нашел. Пустота, вакуум. Это правильно, иначе ее семья тоже попадет под пристальное внимание папарацци, которые сейчас не дают бедной девушке проходу, снимая ее везде — в кафе, магазинах, в машине и на улице. Ну хоть что-то должно быть? Друзья? Близкие?

Через десятые ссылки Джордж нашел упоминание о Джоне и Анне Симпсон, пожилой чете, живущей (занятное совпадение) на южном берегу Барселоны, в пяти километрах от его бывшего особняка. Лауру несколько раз видели, посещающей их виллу на побережье. Так же была одна фотография (темная и размытая) девушки (похожей на Лауру) и парня с огромным букетом цветов. Они стояли на близком расстоянии друг от друга и о чем-то разговаривали.

Чем он сейчас занимается? Копается в грязном белье? Джордж в сердцах погасил экран, откинулся на кресло и прикрыл глаза. Но все равно ее лицо, словно нарисованное на обратной стороне век, предстало перед ним. Наваждение какое-то.

Зачем ей нужен был холст? Почему она так страстно пыталась его заполучить? И почему бросила свои попытки? Кстати, Джордж вспомнил небольшую заметку, которую вскользь прочитал. Сеньорита Симпсон сейчас живет в Париже. Опять совпадение? Уж слишком их много в том, что касается этой девицы. Джордж пока не мог собрать их воедино, но когда-нибудь соберет. «И тогда, берегитесь, мадмуазель Симпсон, я выведу вас на чистую воду», прошептал он в пустоту.

Окончательно разуверившись в возможности заснуть, Джордж принялся за работу. В следующем номере «Пипл» должна выйти его статья о культуре межнационального общения. Нудная тема, и Джордж пытался ее приукрасить, как мог, чтобы читатели хоть немного заинтересовались и прочитали пару абзацев.

Рано утром, только-только рассвело, Джордж вышел на пробежку, чтобы взбодриться. Выпил кофе на углу улицы Грез в булочной, окунул голову в маленький фонтанчик возле сквера. А когда подбегал к дому, заметил два припаркованных у подъезда джипа с затемненными стеклами. Джордж поднялся на свой этаж и остановился в растерянности. Двери квартиры были приоткрыты.

— Проходите, мистер Олдридж, — его несильно толкнули в спину. Джордж обернулся. Сзади, словно из-под земли, выросли двое громил. — Нужно поговорить.

Джордж молча прошел вперед и вошел в квартиру. За час, пока он отсутствовал, она кардинально изменилась. В ней царил хаос. Одежда горой валялась на полу, ящики шкафов были вывернуты, диван распорот. В центре гостиной, в его кресле, сидел немолодой худощавый мужчина с холодными рыбьими глазами. Встретившись с ним взглядом, Джордж инстинктивно поежился, казалось, он встретился глазами с самой смертью. Взмах ресниц, и Джордж скорчился на полу от дикой боли в пояснице. Ему показалось, что почки превратились в желе. Страшно захотелось в туалет. Несколько секунд Джордж ничего не видел и не слышал, оцепенев от боли, стараясь не опозориться и не обмочиться.

— Кто вы? Что вам нужно? — прохрипел он, наконец отдышавшись.

— Думаю для первого раза достаточно, — невыразительным тихим голосом произнес незнакомец.

Громилы отошли назад, прикрыв входную дверь. Джордж с трудом встал на ноги. Он впервые в жизни сталкивался с бессмысленной грубой жестокостью. Нет, конечно, бывали случаи, когда он получал в колледже битой или мячом в грудь, или по ноге. Но это было частью спортивных соревнований, и боль была следствием его же ошибок или промахов.

— Меня зовут Рок Моро, — сказал мужчина, — хотя вряд ли вам когда-нибудь понадобиться мое имя. И мне не стоит ни малейшего труда сделать из вас инвалида или труп. Поэтому давайте сразу решим наши вопросы без уверток и вранья.

— Вы до сих пор не сказали ни слова о том, что вам нужно, — рассердился Джордж.

— Это моя тактика, — ласково улыбнулся мужчина, — сначала запугать. Потом человек охотнее идет на контакт.

— Понятно.

— Мне нужно полотно, которое осталось у вас от «Лауры», — Джордж ошеломленно вскинул голову и уставился мужчине в лицо. Не может быть!

— Мои люди обыскали вашу квартиру, — добавил холодно тот, — но полотна не обнаружили. Если бы мы его нашли, то не побеспокоили бы вас. А так… — мужчина развел руками, — нужна ваша помощь.

— Оно должно быть в одной из не распакованных коробок, — угрюмо произнес Джордж.

Эти люди не сеньорита Симпсон, они не пришли покупать, поэтому его желание или нежелание отдавать холст значения не имеет. Но все-таки, что же такого ценного в этом полотне?

— Мы проверили все коробки, — ответил незнакомец, — полотна нет.

Джордж пожал плечами.

— Я сам его упаковал в Барселоне и приготовил к отправке. Багаж перевозили без меня. После приезда в Париж я не заглядывал в коробки, поэтому ничего сказать не могу. Возможно, его украли по дороге во Францию.

— А, возможно, вы нам врете, — насмешливо растягивая слова, произнес мужчина и коротко кивнул.

Один из громил заломил руку Джорджа за спину, резко дергая вверх. Джордж заорал от нестерпимой боли, казалось, в голове взорвался огненный шар. В рот грубо ткнули кляп из футболки.

— Зачем же так кричать, — хмыкнул мужчина, — разбудите соседей. Нам же не нужна компания? Правда?

Однажды, в детстве, Джордж сломал ключицу, свалившись с турникета. Та боль не шла ни в какое сравнение с теперешней. Ему казалось, что сустав вышел из плечевой сумки и болтается на сухожилиях. Что ему оторвали руку или содрали заживо кожу. Он никогда не думал, что бывает подобная боль. Даже удивительно.

— Вы думаете, что это самая сильная боль? — словно прочитав его мысли, произнес мужчина. — Я вас заверяю, вы ошибаетесь. Существует боль гораздо мучительней. Но я не хочу подвергать вас ей. Писателю нужны же пальцы, глаза для того, чтобы творить. Да?

Джордж ругнулся сквозь зубы. Получилось жалко и невразумительно.

— У нас есть много времени, чтобы восстановить вашу память, — мужчина встал с кресла, — пока вы погостите у меня, подумаете. А вдруг вспомните что-то новое? А пока мы проверим ваш бывший дом в Барселоне, компанию, которая перевозила багаж, сеньору Долорес, что отправляла его в Париж…

Джордж потрясенно уставился на незнакомца. Он кричал сквозь кляп, что он не знает, где полотно, что Долорес не причем, что это какая-то ошибка, но его никто не слушал. А потом свет в глазах померк, и Джордж провалился в беспамятство.

Он пришел в себя лежащим на кушетке в какой-то комнате, без окон, с голыми бетонными стенами. В углу стоял унитаз, под потолком горела одинокая лампочка. Дико хотелось в туалет. Джордж, покачиваясь от слабости, поковылял к толчку. Моча была с кровью.

«Неудивительно», — подумал он, вскрывая бачок и плеская себе водой в лицо. Голова раскалывалась, правая рука пульсировала огнем, поясницу ломило от тупой боли. Джордж осторожно пощупал затылок. В волосах запеклась кровь. Его ударили? Сильно? Если он потерял сознание, то да.

Сколько прошло времени после разговора с незнакомцем? Что вообще происходит?! Джордж сел опять на кровать. Схватился за край и хмуро уставился на запертую железную дверь напротив. Давно он не попадал в подобный переплет. Да что говорить, в такой он ни разу не попадал. В молодости, когда Джордж работал независимым журналистом, бывали случаи угроз в его сторону, мелких хулиганских выходок, несколько раз разбивали фотоаппарат и стекла в машине. Но до рукоприкладства не доходило ни разу.

Безоблачное тихое детство, частная школа, университет. Потом захотелось самостоятельности, независимости. Почти сразу же пришли, если не слава и богатство, то известность и достаток. Оказывается, он никто, слабый изнеженный писака. Его хоть сейчас могли убить, а он ничего не в силах сделать. Не помогут ни родители, ни деньги, ни талант.

Что ж, единственное, что он может сделать, это вести себя достойно. Джордж, прихрамывая, прошелся по комнате взад вперед. Осмотрел дверь, лампочку, отверстие для вентиляции. И пусть тело болело от макушки до пяток, желудок настойчиво требовал пищи. Он попил воды из туалетного бачка. Кишечная инфекция — незначительная проблема по сравнению с тем, что его ожидает. А так как кормить его не планируют, значит, ему недолго оставалось. Перспективы безрадостны. Джордж никогда не сталкивался с преступным миром, все его, если можно так сказать, знания были подчерпнуты из боевиков. Но и дураку было понятно, что в живых его вряд ли оставят. Он опять лег на кровать, надеясь, что заснет. Больше в комнате делать было нечего.

Джордж проснулся от звука открывающейся двери. В проеме показался мощный громила в темном костюме. Под пиджаком отдувалась кобура с оружием.

— Хозяин желает тебя видеть, — произнес он, останавливаясь в проеме.

Джордж, кряхтя, встал и поправил окровавленную футболку.

Они вышли в коридор. Как он и предполагал, его комната находилась в подвале. Наверх Джордж с охранником поднимались по крутой узкой лестнице. Джордж впереди, охранник сзади. Вскоре они вышли на первый этаж.

«Шикарный домик», — хмыкнул под нос Олдридж, рассматривая паркет из красного дерева, антикварную мебель, картины на стенах. В огромных окнах можно было увидеть живописные клумбы, аллеи, вдалеке темнел настоящий густой лес. Его подтолкнули в спину по направлению к одной из дверей. Это был кабинет. За столом сидел знакомый жуткий старикан. Ничего хорошего от предстоящего разговора Джордж не ожидал, поэтому, когда ему предложили сесть, немного удивился.

— Доброе утро, мистер Олдридж, — мужчина был нарочито вежлив, это раздражало и пугало одновременно.

— Доброе, — буркнул Джордж, осторожно усаживаясь на стул напротив стола.

— Ничего нового не вспомнили? — тонкие губы мужчины изогнулись в циничной гримасе.

— Нет, — ответил Джордж, напряженно смотря в лицо незнакомцу.

— Жаль, — вздохнул тот, — тогда вы нам не нужны.

«Так быстро?» — Джорджа охватила паника. Он не хотел умирать. Вот так, быстро, глупо, неизвестно от чего. Его закопают где-то в лесу, и никто, ни родители, ни друзья не будут знать, что с ним случилось. И пусть в подвале он решил, что его все равно не оставят в живых, Джордж цеплялся за слабенькую надежду, как утопающий за соломинку.

— Подождите, — он поднял руку, краем глаза заметив шагнувшего к нему сзади громилу, — вы до сих пор не объяснили, зачем вам нужно это полотно и откуда о нем узнали. Может быть, я смогу что-то прояснить, если буду знать больше?

Сидящий за столом старик на мгновенье задумался. Джордж чувствовал, как вплотную к его стулу стоит бандит и ждет малейшего знака от хозяина, чтобы убить. В горле пересохло, на спине выступил холодный пот. Где-то в глубине сознания мелькнула мысль — записать свои ощущения и вставить в следующую книгу. Если она будет, конечно.

— Все, что рассказал сеньор Гарсия, можете не повторять. Это я знаю, — медленно произнес, решив, в конце концов, что убить Джорджа он всегда успеет. — Пустое полотно на месте бывшей «Лауры», никаких следов вынимания картины из рамы. Спектральный анализ нитей рубашки, показавший ткань шестнадцатого века. И так далее…Мы проверили компанию, перевозившую ваш багаж, дом в Барселоне. Поговорили с риелтором, который его сейчас продает. Даже побывали у вашей бывшей жены. Увы. Никто ничего не знает.

Джордж в панике пытался зацепиться хоть за что-то. Но ничего не приходило в голову. Только один вопрос крутился в голове — что ценного в этой картине, если ее так ищут?

— Да, кстати, — улыбнулся старик, — Долорес рассказала о том, что за два дня до вашей поездки в Париж к вам приходила в гости какая-то сеньорита.

Мужчина выжидательно замолчал.

— Приходила, — осторожно подтвердил Джордж, задвинув вглубь себя опасения по поводу здоровья своей бывшей служанки.

— И что она хотела?

— Тоже, что и вы. Купить полотно «Лауры», — Олдриджу некуда было деваться. Все равно бандит узнает, если не сейчас, то позже. Он только надеялся, что успешную богатую модель минует его участь. Вряд ли старикан будет ее пытать.

Впервые в глазах мужчины мелькнул интерес.

— Как ее зовут?

— Лаура Симпсон, — произнес угрюмо Джордж.

Старик перевел взгляд на монитор ноутбука, стоящего на углу стола, и принялся что-то быстро увлеченно печатать. «Скорее всего, ищет Лауру в интернете», — только и успел подумать Джордж, как вздрогнул от громкого неестественного хохота. Бандит смеялся. Жутко, возбужденно, даже радостно. Словно он нашел потерянное бесценное сокровище. Джордж испуганно уставился на хохочущего мужчину. Что это с ним?

— Мистер Олдридж, — отсмеявшись, произнес старик, — какой же вы идиот. Хотите взглянуть?

Джордж осторожно встал и, прихрамывая, подошел к столу. Старик развернул монитор так, чтобы было видно обоим. На экране предстала одна из фотографий Лауры Симпсон крупным планом. Она смотрела прямо в объектив, серьезно, не улыбаясь. Ее серые бездонные глаза, казалось, заглядывали в душу. Джордж, несмотря на боль, терзавшую его, невольно замер от восхищения. Какая же она красивая.

— Ничего не замечаете странного? — спросил бандит.

Джордж отрицательно мотнул головой. Что тут странного? Прекрасная девушка рекламирует колье с сапфирами. Они на ней идеально смотрятся.

Мужчина щелкнул мышкой, и в новом окне экрана появилось изображение украденной картины. Его «Лауры». Фото было сделано в пражском музее, перед войной. Старик максимально приблизил лицо девушки и расположил ее рядом с лицом модели.

— А теперь? — хмыкнул он.

Джордж ошеломленно переводил взгляд с одного изображения на другое. Девушки были похожи, как две капли воды.

— Ну и что… — начал было говорить Джордж, как вдруг горло перехватил спазм. Он судорожно сглотнул и отступил назад. Ноги не слушались.

— Этого не может быть, — прошептал он потрясенно, — не может быть.

— Алан, — старик обратился к телохранителю, — проводи мистера Олдриджа в его комнату и покорми. Вдруг он еще пригодится? А мне нужно поговорить с мадмуазель Симпсон.

Джордж обеспокоенно вскинул голову.

— Надеюсь, вы не станете ее допрашивать так же, как и меня, — прохрипел он.

— Конечно, нет, — хохотнул мужчина, — зачем портить такую красоту? Я найду для нее лучшее применение.

Джорджа сильно толкнули в спину, выпроваживая из кабинета, он не успел ничего ответить. В гудящей голове царил хаос. Джордж спускался в подвал, почти не ощущая болезненные тычки в спину от громилы. На что намекал старик? Он что, действительно думает, что Лаура Симпсон есть так самая Лаура? Это бред! Пусть Джордж был творческой личностью с богатой фантазией, но рациональная часть мозга изо всех сил сопротивлялась увиденному и услышанному.

Джордж ковылял по ступеням, спотыкаясь на каждом шагу и цепляясь за углы. И даже, когда его грубо впихнули в комнату, да так, что он растянулся на полу, он даже не ощутил боли. Голова шла кругом. Разум отказывался воспринимать то, что он услышал и увидел.

Джордж опустился на кровать и сжал виски ладонями изо всех сил. Даже его возможная близкая смерть отступала на задний план перед подобным событием.

— Но старик поверил сразу! — прошептал Джордж потрясенно. Неужели, существует что-то за гранью материального мира? Неужели?..

С другой стороны все указывало на правду. Девушки были похожи. Нарисованная Лаура неожиданно пропала с полотна, а красавица-модель появилась из ниоткуда. Вора не нашли. Рубашка шестнадцатого века…

— Этого не может быть, — шептал Джордж безостановочно хриплым сдавленным голосом, — не может быть…

Я была почти счастлива. Холст находился в безопасности, в непосредственной близости от дома, под защитой бетонных стен и стальных сейфов. Работа приносила удовольствие. Ни за что бы раньше не догадалась, что можно получать такие огромные деньги, ничего не делая. Даже сто лет назад к женщинам относились совсем по-другому. Как же мне повезло, что я «родилась» именно в это время.

Немного напрягали навязчивые знаки внимания поклонников. Нескончаемые букеты, коробочки с ювелирными изделиями (многие из которых я же сама и рекламировала), приглашения на ужин. Мартин приходилось по часу в день тратить на то, чтобы отсылать подарки обратно. Но я была непреклонна — никаких свиданий и подношений. Как ни странно, неприступность и замкнутый образ жизни делали мой портрет еще более привлекательным.

Был еще Джордж. И моя безответная любовь к нему. Я еще чувствовала себя слишком нерешительной и закомплексованной, чтобы сделать первый шаг. Вот так, подойти на улице и поздороваться. Особенно после того, как украла у него картину. Возможно, мы где-то встретимся случайно? На каком-нибудь приеме или в торговом центре? Частенько я представляла, как мы сталкиваемся в книжном магазине, где я задаю ему вопросы о книгах (я перечитала их все). А он влюбляется в меня с первого взгляда. Мечты, мечты.

А сегодня утром я самостоятельно приготовила себе завтрак. Ничего особенного — поджарила два яйца и кусочек ветчины. В процессе готовки пришлось несколько раз сверяться с ноутом, и все равно яйца получились с черной хрустящей корочкой снизу. Наверное, я включила слишком сильный огонь. Все равно, я их съела, не забыв похвалить себя. Научусь рано или поздно. Я не собиралась становиться поваром, мне был интересен сам процесс превращения одного вкуса в другой. Вода с горькими твердыми зернами — в ароматный напиток. Молоко и безвкусный белый порошок — в оладьи, склизкая полужидкая консистенция — в яичницу.

Я ехала со съемок с Альберто и Мартин. У нас был запланирован торжественный ужин в ресторане по случаю публикации моих фото в спецвыпуске «Пипл». После выхода космической саги с моим эпизодическим участием в образе императрицы меня назвали самой красивой женщиной в мире. «Думаю, не в последний раз», — самодовольно заявила Мартин и предложила отметить это событие. Альберто и я согласились. Я сидела на заднем сидении, слушала беззаботную болтовню друзей и улыбалась. Разве могла я подумать год назад, что буду вот так наслаждаться жизнью, пить шампанское, смотреть фильмы, читать книги? Что у меня появятся друзья, коллеги, поклонники? Что меня ждет впереди жизнь, наполненная приключениями?

— Нас теснят к обочине, — вдруг серьезно произнес Альберто. Я удивленно огляделась. Форд окружили три громадных джипа. Один притормаживал спереди, другой отрезал путь сзади. Еще один приближался слева, почти касаясь нашей маленькой машинки.

— Останавливайся, — произнесла Мартин испуганно, — здесь куча народу на тротуарах, не будут же нас грабить прямо в центре?

Мы остановились. Альберто попросил заблокировать двери и сидеть спокойно. Мы с Мартин замерли, наблюдая, как из джипов выходят двое мужчин в черных строгих костюмах и идут к нам. Первый встал сзади автомобиля, второй остановился со стороны тротуара и постучал в окошко. Альберто открыл его на пару дюймов, чтобы только услышать, чего он хочет.

— В машине есть мадмуазель Лаура Симпсон? — довольно дружелюбно и вежливо произнес мужчина.

— Вам какое дело? — огрызнулся Альберто.

— Нужно поговорить об украденном полотне.

Сердце замерло от страха. Нас раскрыли! Сейчас наденут наручники и отведут в тюрьму. Я, не успев насладиться жизнью, окажусь за решеткой. Мартин крутила головой, недоумевающе переводя взгляд с мужчин на меня. Альберто хрипло и как-то сдавленно прокашлялся.

— Я Лаура Симпсон. Что вы хотите знать? — стараясь говорить спокойно, произнесла я. Громила тут же перевел взгляд на заднее сидение. Я опустила стекло и улыбнулась краешком губ. Как всегда, при первой встрече со мной, мужчины теряли дар речи на пару секунд. Я уже привыкла к подобному оцепенению и просто ждала, когда он придет в себя.

— Мадмуазель Симпсон, — в конце концов, выдавил мужчина, — с вами хочет поговорить очень уважаемый человек. Вам ничего не грозит. За свою жизнь и здоровье можете не беспокоиться. Мне приказано проводить Вас к нему.

Я молча смотрела на жесткое, гладко выбритое лицо, склоненное к моему окну, и размышляла, есть ли у меня выбор. Будет полной глупостью с моей стороны сесть в джип к незнакомцам и отправиться к этому «хозяину». Со мной могут сделать все, что угодно — убить, изнасиловать…

— Что ты его слушаешь, — зашипела Мартин с переднего сидения, — закрывай окно и поехали.

— Как? — прошептал Альберто, указывая на стоящий впереди джип.

— Я все равно приведу вас к нему, хотите вы этого или нет, — громче произнес мужчина, демонстративно поправляя кобуру на поясе, — в другом случае могут пострадать невинные люди.

— Только поговорить? — обреченно переспросила я.

— Только поговорить о картине и все, — клятвенно заверил мужчина.

— Помогите! — крикнула Мартин в полуоткрытое окно.

Немногочисленные прохожие на тротуаре недоуменно оглядывались, не понимая, откуда донесся вопль. В щель окна тут же просунулось дуло пистолета.

— Зачем привлекать внимание, мадам? — голос громилы стал жестче. — Вам надоело жить?

— Я поеду! — решилась я, открывая заднюю дверь.

— Стой, куда?! — заорала Мартин. — Я звоню в полицию.

— Не нужно полиции, — я вышла из машины и подошла к передней двери, — я позвоню тебе, как только смогу. Не переживай, все будет хорошо. Я догадываюсь, о чем пойдет разговор.

Повернулась и направилась к стоящему впереди джипу. По моей просьбе Альберто участвовал в краже. Откуда эти громилы узнали о ней, и что теперь будет — разбираться мне. Я виновата в преступлении и понесу наказание.

Мужчина выбежал вперед и открыл передо мной заднюю дверь джипа. Я залезла внутрь, и мы тронулись.

Единственное, на что я надеялась, что их «хозяин» живет недалеко от Парижа. Иначе мне придется туго. Мы выехали за город, джип прибавил ходу. Только-только я начала серьезно волноваться, как машина повернула на узкую проселочную дорогу. Вскоре мы оказались у огромных железных ворот, утыканных камерами. Наш джип проехал внутрь, остальные где-то потерялись. Еще пару минут по извилистой асфальтированной дороге мимо живописных зарослей, и перед нами возник огромный трехэтажный особняк в викторианском стиле.

Двери автомобиля открылись, мне подали руку. Я осторожно вышла. Прошло более полугода, как я хожу, но до сих пор неуверенно чувствую себя на каблуках. А, может быть, ноги подгибались от страха?

— Хозяин ждет в кабинете, — приложив палец к уху, произнес мужчина.

Я пожала плечами. Пока все шло, как он и говорил. Может быть, мифический «хозяин» действительно не имеет в виду ничего дурного. Поговорит и отпустит?

Дверь открыл еще один громила в костюме. Швейцар? Я смело шагнула внутрь и огляделась. Гостиная была огромной. Вычурная мраморная лестница вела на второй этаж. Монументальная хрустальная люстра, античные скульптуры, картины. Я заметила «Водяные лилии» Моне и «Танцовщицу» Дега. Подлинники? А что тогда висит в музеях? Я ошеломленно крутила головой, переводя взгляд с одного полотна на другое, узнавая своих соседей по музейным залам, пока мне не открыли двери кабинета и не пригласили внутрь.

— Добрый вечер, — сухо произнесла я. Посреди огромной комнаты, за столом, как паук в центре своей паутины, восседал хозяин.

Щуплый немолодой, даже можно сказать старый, человек, седой, гладко выбритый, с неприятной лисьей физиономией. Блеклые светлые глаза жадно впились мне в лицо.

— Бог мой! — воскликнул он пораженно.

Потом встал и решительно направился ко мне. Я немного струхнула от такого напора, но осталась стоять на месте. Дедок был невысокого роста, почти вровень со мной, а я считалась низенькой для манекенщицы.

— Оставьте нас, — резко произнес он.

— Но шеф… — донеслось сзади.

Оказывается громилы шли за мной? Я даже не услышала их шагов, так грохотало мое сердце.

— Вы не поняли с первого раза? — голос хозяина заледенел. Даже я поежилась, что говорить о мужчинах. Те судорожно попятились назад. — Вон! Не думаю, что мадмуазель Симпсон сможет мне чем-то навредить.

Телохранители испарились. Скрипнула, закрываясь, дверь. Я осталась с хозяином один на один. Нет за спиной Мартин, которая подскажет и поможет. Нет Альберто. Рассчитывать придется только на себя.

— Поразительно! — мужчина обошел вокруг меня несколько раз, осматривая, словно музейную скульптуру.

Я пока не знала, как реагировать, поэтому молча настороженно ждала, пока он налюбуется. Все было крайне странным и пугающим.

— Ну и как Вам живется на этом свете, Лаура? — через время произнес старикан.

Я недоуменно сдвинула плечами.

— О чем это вы?

— Не будем ходить вокруг да около, — хозяин взял меня за подбородок жесткими пальцами и несколько раз покрутил голову вправо и влево. Я стоически выносила его прикосновения, на подсознательном уровне понимая, что лучше не спорить, уж слишком жутковатое он производил впечатление. — Я знаю, что Вы родились не обычным способом, а вышли из картины. Поэтому оставим неуместные дискуссии.

Я хлопнула глазами и уставилась на старика. Откуда он знает?! Это невозможно!

— Присаживайтесь. Нам предстоит долгий разговор.

Мужчина оставил мой подбородок в покое, подошел к письменному столу и уселся в кресло. Я обессиленно опустилась на ближайшую кушетку. В голове царил сумбур. Я попыталась успокоиться и взять себя в руки. Обвела глазами кабинет. У старика явная гигантомания. Зачем такому маленькому человеку такие огромные комнаты? Потолок высотой никак не меньше трех метров. Вдоль стен громоздкие шкафы, заставленные книгами. В центре комнаты на огромном голубом ковре, как кувшинки на глади пруда, разбросаны белоснежные мягкие кресла и диваны, которые даже не дают ощущения наполненности комнаты, такая она была громадная. Здоровенный камин, внушительные напольные часы, картины на стенах.

Все в кабинете, да и в доме, дышало даже не богатством, а кричащей непомерной роскошью.

— Меня зовут Рок Моро, — через некоторое время произнес мужчина, — меня еще называют Смертельный Рок. Но для Вас я буду просто месье Моро или Рок.

Я осторожно кивнула.

— Я все о Вас знаю, — продолжал старик, — а то, чего не знаю, могу достоверно предположить.

— Вы тоже?.. — у меня мелькнула мысль, что он так много знает, потому что такой, как я.

— Нет. Не думайте. Я родился обычным способом, — усмехнулся он, — даже помню свою мать, притом, что она меня бросила в десять лет.

Почему-то я не ощутила никакого сочувствия, после его слов. Мужчина производил неприятное впечатление. Бледный, худой, морщинистый. Только глаза были живые, цепкие. Сейчас они вцепились в меня намертво.

— Откуда Вы узнали о картине?

Месье Моро не ответил. Он склонился над тумбочкой, достал откуда-то бутылку с коричневой жидкостью и два бокала. Поставил на стол и плеснул понемногу в каждый.

— Берите, нам предстоит долгий разговор, — кивнул он мне.

— Я не пью, — отозвалась я. — По крайней мере, крепкие напитки.

— Это не предложение, — мужчина взял свой бокал и отхлебнул, — и впредь давайте договоримся. Вы делаете все, что я скажу. Тогда мы избежим многих недоразумений.

Категоричность тона пугала. Хозяин особняка явно не терпел любого, даже крошечного неповиновения. В итоге решив, что не умру от ста грамм коньяка, я встала, подошла к столу и взяла свой стакан.