После развода. Отголоски любви

Глава 27

Мила

Воздух в зале суда спертый и холодный, пахнет болью отчаяния и несбывшимися надеждами. Я сижу, выпрямив спину, и смотрю на судью.

Ровно три с половиной месяца этого ада прошло. Три с половиной месяца, которые отделяют меня от того дня, когда мир рухнул окончательно и бесповоротно.

Рядом со мной сидит Костя, и его присутствие единственное, что не дает мне развалиться на части. Он не держит меня за руку, не пытается успокоить, он просто здесь, твердый и незыблемый, как скала. Его спокойная, почти отстраненная уверенность, мой якорь.

Понимаю, что справилась бы и без него, но это было бы куда сложнее, дольше, потратила на все больше времени.

Судья выносит приговор ровным, безразличным голосом, перечисляя сухие юридические термины, в которых я ничего не понимаю.

— Признать подсудимого, виновным в совершении преступлений, предусмотренных статьями… нанесение побоев… угроза убийством… преследование… незаконное ограничение свободы несовершеннолетней…

Я почти не дышу. Слышу, как где-то сбоку, на скамье подсудимых, Саша тяжело дышит.

— «Несмотря на желание самой несовершеннолетней остаться с отцом, — продолжает судья, и его голос наконец становится более живым, — законное право давать на это согласие или запрещать остается за матерью. Согласие получено не было, действия отца являются самоуправными и противозаконными.

Злата, прости, но это единственный способ оградить тебя от этого безумия. Однажды ты поймешь меня и простишь.

И вот приговор прозвучал. Срок для меня не столь важен, главное вышло получить запрет приближаться ко мне и к Артему после освобождения. Навсегда. Теперь между нами стена. Высокая и непреодолимая.

Но самое страшное, сегодня дочке исполнилось восемнадцать, поэтому на приближение к ней я не смогла выбить запрет. Теперь она совершеннолетняя. Теперь ее жизнь — только ее выбор. Его власть над ней, пусть и построенная на лжи и манипуляциях, юридически рухнула. Он больше не может диктовать ей, где жить и с кем общаться. Теперь только она сама.

И он то ладно, страшно, что я не могу повлиять на это никак.

Саша встает. Конвоир берет его под локоть. Он обводит зал суда взглядом, и этот взгляд на мгновение задерживается на мне. В нем нет раскаяния, в нем только холодная, бездонная ненависть и обещание, что это еще не конец.

И в этот момент поднимается она. Моя бывшая свекровь. Она смотрит на меня так, что по спине пробегает холодок. Она тянет за руку Злату. Моя дочь, моя девочка, смотрит на меня с отчаянием и безмолвным вопросом “за что ты так с ним?”.

— Ну что, Мила, довольна? — голос свекрови звучит слишком громко даже в общем гуле голосов. — Добилась-таки своего, тварь! Разрушила семью, посадила за решетку отца собственного ребенка! Настоящая мать, нечего сказать! Готова ради своей сучности лишить дочь отца!

Я молчу. Во рту пересохло. Костя кладет руку мне на плечо, просто напоминая, что я не одна.

— Я ненавижу тебя! — вдруг выкрикивает Злата. В ее голосе слышны ярость и невыносимая боль, от которой сжимается все внутри. — Слышишь? Ненавижу! Ты сломала всю мою жизнь! Ты забрала у меня папу! Лучше бы тебя не было вовсе! Чтоб тебя машина переехала! Чтоб ты… чтоб ты…

Она не может продолжать. Ее душат рыдания, грубые и неуправляемые. Свекровь специально обнимает ее за плечи, лишь бы сделать мне больнее, а не ее поддержать. Этой корге плевать на Злату, ей просто нужно ужалить меня больнее.

— Слышала, что твоя же дочь о тебе думает? Правду говорит! — ее шипящий шепот кажется громче любого крика. Все замерли и смотрят на нас, буквально замерли и не дышат, желая увидеть, чем все это закончится. — Вполне справедливые слова. Так тебе и надо, чтоб тебя действительно придавило где-нибудь. Чтобы ты навсегда исчезла и сполна расплатилась за подлость свою гнилодушную.

По щекам медленно катятся слезы. Это не слезы слабости или жалости к себе. Это слезы абсолютной, всепоглощающей потери. Ощущения, что самое драгоценное, что у меня было, моя дочь, безвозвратно ускользает в какую-то черную, бездонную пропасть, и я бессильна что-либо сделать, не в силах до нее докричаться, протянуть руку.

Я вижу перед собой не свою маленькую девочку, а почти незнакомого человека, и от этого становится тошно.

И в этот момент, почувствовав, как мне плохо, Костя отрезает меня от всего мира, защищает меня собой, становится моим щитом и мечом, как говорится.

Видя это, свекровь и дочь, поджав губы и продолжая сыпать в меня проклятия, уходят.

В ушах звенит оглушительная тишина, наступившая после их ухода.

Ради чего? Ради чего все это?

— Все закончилось, Мила, — тихо говорит Костя, поворачиваясь ко мне. — Все позади. Он никогда больше не посмеет приблизиться к вам.

— Мне плохо, Кость. У меня забрали Злату. Я потеряла дочь, ты понимаешь это?

— Она вернется к тебе, — начинает, а я не верю в это, просто не верю.. — Сейчас ей больно, она ослеплена обидой и их ядом. Но ей нужно пройти через это, чтобы все пережить и переосмыслить самой, без их шепота за спиной. Дай ей это время. Тебе сейчас необходимо собрать всю силу, всю себя для себя самой. Ради себя. И ради Артема. Ему нужна сильная мать, а не сломленная жертва.

— А если не вернется? — этого я боюсь больше всего.

— Тогда прекратится твоя агония. Не думай об этом, забудь. Ей восемнадцать, институт, своя семья. Все, ты отпустила ее из гнезда.

Он прав. Как всегда прав. И мне сложно это сейчас принять, но я молча киваю.

— Пошли отсюда, — наконец выдавливаю из себя, и слова звучат как мольба о пощаде.