Последнее танго в Бруклине

Глава XV

Рон Майкелсон все шагал и шагал из угла в угол. «С ума сойти можно, – подумалось Милту. – Прямо как лев в клетке, а верней, гиена или куница, куда ему до льва, благородством и не пахнет». Они ждали в приемной дорогостоящей клиники на Ист-сайд, неподалеку от Уолл-стрит (официально она называлась пансионом, чтобы никаких разговоров о том, почему тут оказываются очень богатые люди, не велось), и Рон все расхаживал, перебирая четки. Опять новые. Разумеется, коричневые, других он у Рона не видел, а может, их только коричневыми и делают? К костюму вполне подходят, он тоже коричневый, солидный – пусть все видят, что тут затрачены деньги немалые.

Наконец, появился Таро Хасикава. Как всегда, со всей почтительностью отвесил им поклон.

– Благодарю вас за то, что проявляете такое внимание к здоровью моего отца, мистер Майкелсон, и вас, мистер Шульц. – Еще поклон, теперь в его сторону.

Рон неуклюже попытался сделать что-то аналогичное.

– Вы ведь понимаете, – сказал он, отдуваясь, – мы очень заинтересованы… нам очень хочется, чтобы здоровье вашего отца поскорее окрепло.

– Чрезвычайно вам признателен, мистер Майкелсон. Но все в руках докторов, будем ждать, что скажут они.

Рон улыбнулся, пожалуй, слишком уж снисходительно.

– Верю, что диагноз будет благоприятный, и тогда мы сможем довести до конца наши переговоры.

– Да-да, мистер Майкелсон, я понимаю, вы озабочены прежде всего результатами переговоров, – Хасикава закурил.

Какая-то странная у него сигарета, очень крепкая, в Америке таких и нет, а от кисловатого запаха у Милта даже в голове помутилось. Ну и народ, дымят, что тебе заводская труба, а соли, соли кладут в пищу, такого нигде в мире больше не увидишь. Ничего удивительного, что у них, у каждого второго, давление так и зашкаливает. Он сам про это читал – у Бена на доске была вырезка из какого-то журнала.

– С моей стороны было бы не вполне добросовестно утаить от вас, – Хасикава выпустил тучу этого вонючего дыма, – что я не вполне разделяю энтузиазм, с которым мой отец относится к предстоящему контракту и вообще к кинобизнесу.

– М-м, да я в общем-то это знаю, – промямлил Рон.

– Мой отец всегда с удовольствием смотрел ваши американские картины. Хотя самые его большие успехи связаны с миром электроники, он всегда мечтал о приобретении киностудии в Голливуде, причем этот план у него зародился еще до того, как другие лица в нашей стране начали обдумывать аналогичные шаги.

«Ага, – подумал Милт, – значит «Сони» и эти, как их? – «Мицусраки» вроде, надо полагать, приперли Хасикаву к стене».

– Мой отец намеревался произвести последнюю операцию с вашей киностудией, после чего…

Отворилась дверь. Они все трое кинулись навстречу врачу. Выражение лица было непроницаемо строгим. Хасикава бросил сигарету в урну.

– Как он там? – подступил к врачу Рон.

Тот удивленно посмотрел на него, не в силах понять, ему-то какое дело до их пациента. Тут заговорил японец.

– Боюсь, доктор Хоуард, что от вас напрасно ожидать хороших известий. Можете говорить свободно, эти два джентльмена в курсе событий. Доктор кивнул.

– Должен вас огорчить, мистер Хасикава, у вашего отца запущенная болезнь сердца…

Рон громко присвистнул.

Доктор опять с удивлением на него покосился, но продолжал:

– Из осмотра и знакомства с историей болезни я вынес убеждение, что предыдущая операция, когда поставили отвод, не принесла существенного улучшения…

– Увы, – отвечал Хасикава, – у него ведь было четыре инфаркта.

Глаза Рона, округлившиеся и огромные, как шары для гольфа, так и полезли вверх. Если бы речь шла не об умирающем человеке, Милт бы так и повалился от сдерживаемого хохота.

– Так. По моим наблюдениям, сейчас мы имеем серьезные нарушения деятельности клапана, не говоря о том, что меня не удовлетворяет кровоиспускание…

– А попроще, док, нельзя, а? Попроще, – Рон уже едва владел собой. – Короче говоря, дело совсем хреново?

На лице врача появилось презрительное выражение, однако он ответил со всей четкостью:

– Если вам угодно знать, у пациента опасно увеличена сердечная мышца. Разумеется, мы немедленно приступаем к лечению посредством воздействия на сосуды и дилятатор, однако шансы на успех проблематичны. Единственным шансом, что могло бы иметь бесспорный позитивный эффект, является пересадка сердца.

Хасикава молча кивнул, как будто для него тут ничего нового не было.

– Вы об этом знали? – решился задать вопрос Милт.

– Да, мистер Шульц, некоторое время тому назад меня ввели в курс дела.

– Тогда почему же вы не предприняли необходимых шагов там, в Японии?

Хасикава чуть заметно улыбнулся.

– В нашей стране считаются незаконными операции по пересадке органов; что еще более существенно, такие операции противоречат догматам синтоизма, а мой отец очень религиозен.

– Но подумайте сами, – попробовал возразить Рон, – ведь речь идет о его жизни.

– Совершенно верно, мистер Майкелсон. Я сделаю еще одну попытку его переубедить.

– Прошу прощения, – вмешался доктор, – но, хотя других шансов спасти его нет, пересадка сердца вашему отцу сделана быть не может.

На лице Хасикавы впервые появилось что-то, напоминающее удивление, даже какое-то беспокойство.

– Я вас не понимаю, доктор Хоуэрд.

– В Америке все органы, предназначенные для пересадок, распределяются централизованно, имеется специальная служба – Объединенная система материалов для трансплантации – и у нее очень строгие правила, которым не соответствует случай с вашим отцом.

– Как это так? – теперь уже забеспокоился Рон.

– Господин Хасикава старше шестидесяти пяти лет, а пациентам в возрасте, превышающем этот рубеж, органы не предоставляются. Но даже если бы проблемы с возрастом не существовало, он бы получил отказ ввиду критического состояния легких и всего к ним относящегося.

– Если я вас правильно понял, доктор, – в голосе Хасикавы зазвенел металл, – по американским понятиям, бесполезно расходовать сердце на пациента, находящегося в таком тяжелом положении, как мой отец, даже если иного способа продлить его жизнь не существует. Так?

– Я бы выразил это не столь категорично, – в тоне врача чувствовалось ненаигранное сожаление. – Но, вообще говоря, вы все правильно поняли, как мне ни жаль это признавать.

– Минуточку, мать вашу растак! – Рон, похоже, окончательно вышел из себя. – Вы что, не знаете, кто такой этот ваш Пациент? Не сознаете, что повлечет за собой его смерть, если ее не предотвратить?

– Сожалею, но лично я ничего сделать не могу. Возможно, следовало бы попытаться прооперировать его в другой стране.

– Вы уверены, что он выдержит транспортировку? – перебил его Хасикава.

Доктор только вздохнул.

– На такие вопросы невозможно ответить «да» или «нет». Могу только сказать вам, что любая нагрузка чревата опасностью новой остановки сердца.

– Стало быть, все? – отчаянию Рона не было предела.

– Один шанс все же есть, хотя такого рода операции до сих пор носили исключительно экспериментальный характер…

Все смотрели на врача не отрываясь.

– Я подразумеваю пересадку сердца павиана.

По выражению лица Хасикавы было видно, до чего он шокирован.

– Павиана?

– Да, хотя еще раз предупреждаю, что пока делались только пробные операции и риск чрезвычайно велик. Но ничего другого я вам предложить не в состоянии.

– Об этом не может быть и речи, – овладев собой, Хасикава опять говорил с ледяной бесстрастностью.

– Но ведь доктор все понятно объяснил, вмешался Милт. – Если ничего не предпринять, ваш отец не выкарабкается.

– Точно, я тоже так понял, а значит, деваться некуда, – голос Рона дрожал, чуть ли не срывался. – Ну чего упираться, терять-то нечего, а?

– Это значило бы всего лишь спасти отцу жизнь для того, чтобы он оказался вынужден оборвать ее собственной рукой.

– Не понимаю, о чем это вы?

– Мой отец в подобном случае счел бы свое тело оскверненным.

Врач пошел к двери.

– В силу изложенных причин я должен считать свою миссию исчерпанной, мистер Хасикава.

Японец двинулся за ним следом.

– Могу ли я повидать отца прямо сейчас?

– Разумеется. Пройдите за мной, пожалуйста.

Милт с Роном смотрели, как за ними захлопываются двери, и сознавали свою беспомощность.

– Помрет, черт старый, и договор, считай, не состоялся. Милт повел плечами. «Ну и что тут можно сделать? Рон теряет комиссионные, но это не моя забота».

– А вы что стоите как пень, Милт, давайте, придумайте хоть что-нибудь.

– Вы ошиблись адресом. Обратитесь к Господу Богу.

– Но вы же у нас еще и медицинский эксперт, разве нет?

– Какая вам еще нужна медицинская экспертиза? Вы же слышали: все, ему крышка.

– У этих желтомордых денег всегда куча, неужто совсем уж ничего не придумать, с их-то миллионами…

– Ну, если только втихомолку подсунуть ему сердце павиана, но так, чтобы никто об этом не прознал.

Рон оживился:

– А что, вы думаете, может получиться?

– Да бросьте, Рон, вы шуток не понимаете.

– Какие еще шутки, мать-перемать, вы же вроде знакомы с этим специалистом по обезьянам из больницы «Сент-Джозеф»? – вот и поехали к нему прямо сейчас.

Когда Бен проснулся, еще стояла кромешная тьма. Он старался не шевелиться, наслаждаясь теплом тела тесно к нему прижавшейся Эллен. Видно совсем еще рано, пять с небольшим… ну, допустим, пять четырнадцать. Он повернул голову, чтобы взглянуть на часы, проверить. Вот молодец, с точностью до минуты! Значит, и день у него сложится отлично: все пойдет как по расписанию, без осложнений. Когда влюблен, это такое чудо, просто забываешь, до чего много суеты и бестолочи в будничной жизни. Такое чувство, что сегодня любое желание загадывай – все исполнится.

Вечером они с Эллен отправятся ужинать к Милту и Саре. Больше нельзя это оттягивать. Сара уже который месяц ему прохода не дает, «приведи да приведи», и ему все удавалось отыскивать какие-то поводы для отсрочки, он-то не сомневался, что из этого визита ничего хорошего не выйдет. Но и его изобретательность не беспредельна. Так лучше пойти именно сегодня, раз день обещает ему сплошные удачи.

Вытянувшись на спине, он смотрел перед собой в темноту и вслушивался в ровное дыхание Эллен, стараясь сам дышать как можно тише. Его так успокаивает вид спящей Эллен. Вот она, совсем рядом, потрогай – даже руку не надо тянуть. Он движением полным нежности погладил ее по волосам, ругая себя, что еще разбудит ненароком!

Но Эллен не спала. Просто лежала, не шевелясь, в страхе, что он уберет руку. Сказочное ощущение, пусть оно длится долго-долго, всегда.

Его сильная ладонь все так же воздушными движениями поглаживала ее волосы, а в голове Эллен кружились обрывки каких-то стихов… Что-то про любовь, которая словно маленькая птичка, ее и не заметишь, только вдруг чуть слышно затрепещут крылышки. Кто же это написал? Ах да, Карл Сэндберг, тоже такой с виду суровый, а на самом деле нежный, как и Бен…

Он склонился над нею, потянувшись губами ко лбу. Господи, до чего он ласковый, до чего нежный, она просто растает сейчас от его прикосновений. Невыразимая его страстность сломала последний барьер. Она повернулась к нему, не сдерживаясь: «Бен, я тебя люблю».

Он не ожидал, что она уже проснулась, и услышав ее шепот, вздрогнул в темноте. Потом прошептал в ответ: «И я люблю тебя, Эллен»

Она спрятала лицо у него на груди, чувствуя, как ее обхватывают и притягивают ближе его сильные руки, как сжимают все сильнее.

Открывая дверь, Сара выдавила из себя улыбку. Бен сосредоточился, напрягся.

– Добрый вечер, – сказал он, целуя ее в щеку. – Вот, познакомься: Эллен Ричо, моя хозяйка.

Элен протянула руку. Сара ответила вялым пожатием.

– Никогда бы не подумала, что женщина вроде вас станет сдавать комнату.

– Да брось ты, Сара! – принялся ее унимать Милт. – Можно подумать, ты всю жизнь снимала у людей квартиры.

– Не знаю, как там всю жизнь, только отец у меня был домовладелец, так что у нас много кто жил, – оборвала его жена.

– Ах, ну да, я и забыл, – подтрунивал над нею Милт. – Но вот уж точно помню, что на Эллен он совсем не был похож.

Сара послала ему негодующий взгляд, но Милт, рассматривавший Эллен, этого словно и не заметил.

– Ну вот, наконец-то я вижу, кто загнал Бена в трущобу!

– Мне тоже очень хотелось с вами познакомиться, – Милт ей понравился с первого взгляда. Почти как Бен, тоже сохранил в себе что-то мальчишеское – вон огоньки в глазах так и пляшут.

– Хочу надеяться, вы с него дерете три шкуры, – невозмутимо ответил Милт. – Дерите, не стесняйтесь, он в своем зале деньги лопатой загребает, наверное, он один из самых благополучных людей во всем Бруклине наш Бен.

– Да не волнуйтесь, с этим у нас все в порядке, – рассмеялась Эллен.

– А вы сами к нему в зал заглядываете?

– Нет, к сожалению.

– Что тут жалеть, вам это просто не по карману, вот оно как. А кому по карману? Меня возьмите: я сюда из Голливуда приехал отдохнуть на старости лет, а стоило начать у него заниматься, и пиши пропало. Пришлось снова на службу устраиваться, а то по миру пустит.

– Хочешь, я тебе сам приплачу, только не заявляйся больше ко мне в зал, – вмешался Бен. – Посмотрите только на его пузо, кто же после этого поверит, что заниматься у меня и правда есть смысл!

– Нет, вы слышали, Эллен? – Милт искусно разыграл возмущение. – Обдирает тебя, как липку, да еще и оскорблять выдумал, за мои-то деньги.

– Ну, довольно, довольно, – Сара приступила к своей роли наседки. – Ты бы лучше поухаживал за мисс… мисс Рич, правильно я сказала?

– Риччо, – поправила ее Эллен.

– Ну вот, предложи мисс Ришшо что-нибудь выпить, – она выговорила фамилию так, словно от этих звуков у нее скулы сводит. Повернулась на каблуках, бормоча что-то про подгоревшее жаркое и направилась на кухню.

Милт двинулся к бару:

– Что прикажете?

– Водку с тоником, если можно.

– А мне ничего, – сказал Бен.

Отмеряя дозу, Милт все смотрел и смотрел на Эллен.

– Бен говорил, вы в «Сент-Джозеф» работаете, да?

– Совершенно верно.

– А вот на монашку что-то не очень похожи.

– Я клобук дома забыла, извините.

Милт усмехнулся.

– Знаете, мне часто приходится общаться по делам с вашими сестричками.

– Я так и подумала. Это от вас к нам несколько месяцев назад привезли пациентку со сломанным носом?

– От кого же еще? – Милт закатил глаза. – Да, досталось мне тогда на орехи… Кстати, – он повернулся к Бену, – Майкелсон просто на седьмом небе от радости, видя, как быстро ты приводишь в чувство Дона. Мы его скоро на гастроли отправим.

– Это точно, у него быстро дела пошли на лад, надо было только настроить его, что по-другому не получится.

– Вот и хорошо, что настроил, а то у Майкелсона, сукин он сын, недавно большой прокол вышел.

– А что такое? – Бену всегда было любопытно послушать про всякие скандалы у Милта на службе.

– Я ведь тебе говорил, что старик Хосикава так и валяется пластом в той частной клинике? Месяц уже, и ничего они с его сердцем поделать не могут. Так что мне теперь предстоит наведаться в «Сент-Джозеф», потолковать с этим их светилом по части павианов…

Эллен насторожилась, однако смолчала.

– В общем, можем пари заключить: либо ему сердце починят, либо мне колени не потребуются.

Бен с Эллен смотрели на него с недоумением.

– Понимаешь, у нас в конференц-зале у стола ножки спилили, чтобы можно было чай пить, стоя на коленях…

– Какого черта? – Бен ничего не понимал.

– Ну, понимаешь… это так по-японски… – Милт сделал несколько неуклюжих движений, обозначая поклоны. – Ах, господин Майкелисону-сан, вы такая внимательная, господин Майкелисону-сан, и все прочее, – Милт плюхнулся на ковер. – Вот так на корточках и договор подписывать будем.

– Вы там, я вижу, совсем тронулись, – отозвался Бен.

– Я нет, – начал объяснять Милт, но тут позвонили в дверь. – Кого это еще принесло? – и он пошел открывать.

– Сиди, у тебя, видно, коленки гнутся от репетиций, я уж сам открою, – предложил Бен.

Но отворив, он пожалел, что вызвался заменить хозяина.

– Добрый вечер, отец.

– Мэрион! Какими судьбами!

– Что тут особенного? Меня пригласили на ужин, как и тебя.

– Какой приятный сюрприз.

– Ах да, я и забыла тебя предупредить, – Сара вышла из кухни, вытирая руки фартуком. – Надеюсь, ты не опечалился, Бен?

– Опечалился? Да это просто замечательно! – Он врал. Ничего замечательного он тут не находил. Чтобы вот так в один присест и Сара, и Мэрион – это уж слишком. Но делать теперь нечего. Мэрион уже ощупывала Эллен взглядом, а та, сидя рядом с Милтом, пыталась поддерживать разговор.

– Мэрион, познакомься, это квартирная хозяйка Бена мисс… – Сара бросила на Эллен взгляд, подсказывающий, как надлежит ответить.

– Можно просто Эллен.

Мэрион пожала протянутую Эллен руку так, словно ей в ладонь сунули сосульку.

А еще будут говорить, что не надо так уж сходить с ума из-за жестов. Бен растерянно поглядел на Милта.

– Ой, на кухне явно что-то горит, – всполошился тот.

– Батюшки! – и Сара, оторвавшись от волнующего сюжета в гостиной, кинулась спасать свое жаркое.

– Можно я вам помогу? – последовала за Сарой Мэрион.

– Ну и отлично, будет им чем заняться, – заметил Бен. – Хотя я что-то никакой гари не почувствовал.

– А ее и не почувствуешь, – улыбнулся Милт. – Это у них внутри все полыхает.

Все трое расхохотались. Эллен поняла, что на ее стороне не один Бен.

Вскоре появилась и Сара с дымящимся блюдом в руках – ничего не пригорело, просто ей надо было на минуточку уединиться с Мэрион, обсудить, что да как. – За стол, за стол, вы, поди, с голоду уже умираете!

Убедившись, что она его не видит, Милт подмигнул Бену и поднес ко рту ладонь, изобразив, что он сейчас срыгнет, а Эллен сделал вид, что не поняла жеста.

Уселись.

Жевали молча, сосредоточенно.

– Бен, ведь тебе жилы грызть очень полезно, а?

– Какой разговор! – подхватил Бен, оценив смелость Милта.

Тот закашлялся. Не то наслаждался их розыгрышем, не то пытался скрыть, что давится Сариной стряпней.

– У вас имеется семья? – Мэрион смотрела на Эллен в упор, вовсе не скрывая, что приступила непосредственно к допросу.

Эллен с удивлением взглянула на нее.

– Да нет. То есть… я хочу сказать, что мои родители уже довольно давно умерли, но есть дядя Пит, мы с ним встречаемся иногда.

– Ах вот как. Любопытно, – многозначительная пауза. – Так, значит, отец ваш умер, когда вы были еще ребенком?

– Нет, я уже в колледже тогда училась.

Мэрион поправила очки. Поковыряла вилкой в тарелке, стараясь придать себе вид светской дамы, словно от этого задаваемые ею вопросы станут восприниматься просто как болтовня о том-сем.

– И вы сохранили о своем отце самые теплые воспоминания, не так ли?

– Нет, никаких воспоминаний я о нем не сохранила. – Ответ прозвучал с подчеркнутой жестокостью.

Мэрион откашлялась, но Эллен, не давая ей времени сформулировать следующий вопрос, добавила:

– Отец покинул семью, когда я еще была в колыбели.

– Так вы, выходит, по-настоящему отца и не знали? – в интонациях Мэрион как будто появилась некая убежденность.

– Зато был дядя Пит… – Эллен положила вилку, смотря прямо в глаза этой свалившейся на нее следовательнице. – Хотя, конечно, мне иногда было жаль, что отца рядом нет.

– Вы очень об этом жалели?

– Да, очень.

Все молча следили за развернувшейся дуэлью. Надо было совсем уж ничего не понимать, чтобы остался в тайне подразумеваемый Мэрион смысл. Все так ясно: профессиональный психолог желает удостовериться, что у этой юной женщины страсть к старым мужчинам, а женщина не пытается что-то от нее утаить, не намерена оправдываться, просто и прямо говорит, что думает. Ужас до чего интересно!

– В подобных ситуациях – я, к вашему сведению, психолог – обычно ищут кого-нибудь, кто способен, пусть отчасти, но заменить отца.

– Как же, знаю, я ведь прошла курс у специалиста.

– Стало быть, отсутствие отца причиняло вам беспокойство?

– Да, но потом я нашла человека, который его заменил, и благодаря этому человеку сумела лучше понять своего отца… сумела его простить.

Мэрион, явно не ожидавшая подобной откровенности, только и сумела промямлить что-то вроде: «Надо же!»

– Я считаю, что мне выпала большая удача, когда в моей жизни появился этот человек, – Эллен улыбнулась, с торжеством глядя прямо на Бена. – Это один бездомный, его зовут Джелло.

Милт так и зашелся в кашле, поспешив спрятать лицо за салфеткой. Бен широко улыбнулся.

Пытаясь скрыть растерянность, Мэрион бросилась наливать себе воды.

Во взгляде Эллен проскальзывало даже какое-то сочувствие к Мэрион.

– Понимаете, мой отец был алкоголиком, он прямо на улице умер. И пока я не встретила Джелло, я не понимала, как такое может произойти, ведь только отпетые типы могут докатиться до подобного срама. А теперь я знаю, что человек – просто не очень сильное существо, и у каждого есть свои слабости, а значит, надо быть к ближнему снисходительнее.

У Бена от умиления заволокло глаза. Она настоящее чудо. Даже на Мэрион она должна произвести впечатление.

Но не на Сару. Та как будто и не слышала, о чем шел разговор. И возобновила допрос с обходительностью прущего напролом:

– Часто вы пускаете к себе жильцами мужчин?

– Нет, до Бена никогда не пускала. – Эллен повернулась к Саре, сохраняя ту же спокойную приветливость, с какой отвечала Мэрион.

– И вас это не смущает?

– Смущает? Почему? Наоборот, я считаю, что с Беном мне очень повезло.

– Сара! – поспешил вмешаться Бен, предотвращая очередную ее идиотскую выходку. – А чашку кофе в твоем доме можно получить? – Хватит, надо было ему раньше вступить в эту беседу. Как он мог бросить Эллен на произвол судьбы? Хотя она, уж это точно, справляется и без него.

– Ой, что же это я! – Вдруг вспомнив про свои обязанности, Сара заторопилась на кухню. – Одну минуточку!

– Пойдемте обратно в гостиную, там удобнее, – предложил Милт.

– Вы меня простите, но мне пора идти, хотя терпеть не могу подниматься из-за стола, как только поели, – сказала Эллен. – Но мне еще сводку доканчивать, патологоанатомы попросили сделать к утру.

– Я принесу наши пальто, – предложил Бен, но она жестом остановила его. – Что вы, Бен, останьтесь, – она исподтишка подмигнула ему. – Вам, наверное, и с дочкой есть о чем потолковать.

Именно этого Бен больше всего и опасался.

– А на дорожку ничего выпить не хотите? – поспешил к буфету Милт.

– Нет, спасибо, – улыбнулась Эллен. Милт и правда ей понравился, а вот про Сару она бы этого не сказала. Однако, увидев, что та вышла с нею проститься, поблагодарила Сару со всей вежливостью: – Чудесный был вечер, миссис Шульц, чудесный, так жаль, что мне пора уходить.

– Мне тоже очень жаль, – отозвалась Сара, всем своим видом демонстрируя прямо противоположное чувство.

– Действительно, жаль, я надеялась, мы с вами познакомимся поближе, – добавила Мэрион.

– Ну что вы, этак мне от своего эдипова комплекса деваться станет некуда, – Эллен насмехалась над нею совершенно открыто.

Не готовая к столь прямой атаке, Мэрион опять утратила самообладание, засуетилась. А Эллен развивала успех:

– Вы не находите, что фрейдовские доктрины иной раз слишком упрощают дело?

– Не понимаю, о чем вы говорите, мисс Риччо. Эллен повернулась к Бену и сказала, глядя ему прямо в глаза:

– Молодых может тянуть к немолодым что-то и помимо желания заменить недостающего отца. Может быть, тут самое важное – это попытка понять, что значит в жизни человека его возраст, или, допустим, приучить себя к мысли, что ты тоже постареешь и умрешь… не знаю, возможно, такое просто нельзя объяснить.

– Послушайте, мисс Риччо…

Но Эллен не позволила себя прервать.

– Что касается лично меня, доктор Джекобс, то никаких особых сложностей искать не нужно… – Она смотрела прямо в глаза Мэрион. – Просто мне нравится, когда у мужчины такие ласковые руки.

Сказано это было с таким вызовом, с такой откровенностью, что в гостиной Шульцев точно разорвалась бомба.

Сара метнула непонимающий, обеспокоенный взгляд на Мэрион. А у той от изумления даже рот приоткрылся.

Эллен, сопровождаемая Милтом, пошла к выходу, чеканя каждый шаг своими высокими каблучками, а он приобнял ее за плечи, легонько клюнул в щеку: «Молодец, ну и молодец, ничего не скажу. Ах, Бен, сукин он сын, как же ему повезло».

– Увидимся дома, Бен, – крикнула Эллен, когда Милт закрывал за нею дверь.

– Неплохо она вас всех послала в то самое место, – подытожил Милт, вернувшись.

– Я же просила, никаких грубостей, пожалуйста!

– Да, отец, не могу тебе позавидовать, никак не могу, – Мэрион наконец-то стала приходить в себя от возмущения.

– Остановись сразу же, хорошо? – Бену все это надоело.

На помощь ему попробовал прийти Милт.

– Ох, Мэрион, ты еще непонятливее, чем Сара. Ну, поживет человек пару месяцев в свое удовольствие, что тут такого?

– Пару месяцев! – фыркнула Мэрион. – Это поначалу так говорилось, а живет он там уже целых восемь!

– А хоть бы и десять, тебе-то что? – Милт открыто принял на себя роль адвоката Бена.

– Да ничего, Милт, дорогой мой, конечно, ничего, – вмешалась в разговор Сара. – Вот я умру, так знай, я тебе разрешаю подцепить на углу первую же наркоманку и переехать к ней жить, особенно если она еще недавно на горшок ходила.

Бен резко встал.

– Мне лучше уйти.

– Конечно, отец, конечно, тебе же еще предстоит перепечатывать эту ее сводку для патологоанатомов.

Не обращая внимания на эти колкости, Бен подошел к Саре, поцеловал ее в щеку.

– Говори что угодно, Сара, а все равно я тебя считал и считаю выдающейся женщиной! – Потом повернулся к дочери. – А тебя попрошу оставить при себе недовольство Эллен, очень попрошу.

– Никакого недовольства. Мне она совершенно безразлична. – Лицо ее так и пылало от гнева. – Мне только одно нужно, чтобы никто не вздумал тобой пользоваться, как тряпкой.

– Не беспокойся, ведь ты за мной следишь, разве не так?

Мэрион промолчала.

И вдруг Бену стало ее жаль. Она сюда явилась вывести Эллен на чистую воду… нет, еще хуже, она хотела ее унизить, а вышло так, что Мэрион разбита по всем статьям, и положение у нее самое незавидное: одинокая женщина, читает всем нравоучения, а при этом ревнует отца к его любовнице.

Милт проводил его, дружески похлопав по плечу. Милт все понимал.

Он ехал домой, преследуемый грустными мыслями. Из этого ужина ничего хорошего не получилось, так он и знал. Надо, надо было как-то отвертеться. Хотя чего еще было ждать от его дочери? А вот Сара! Додумалась ведь пригласить Мэрион, ему такое и в голову не приходило. Странная она какая-то: так ему сочувствовала, когда он лишился жены, но стоило на его горизонте появиться другой женщине, и она просто из себя выходит от негодования. Словно ей больше по душе видеть его несчастным.

И неужели она не понимает, какая Эллен замечательная? Ведь с Эллен он даже опять смеяться выучился. И с удовольствием ездит на Кони-Айленд раздавать бутерброды членам БВГ. Нравится ему помогать Эллен во всех ее делах. Да нет, это она сама ему нравится. Какое там нравится, он в жизни не чувствовал себя таким счастливым. Настоящие друзья только радоваться должны, видя, что их другу хорошо. Вот как Милт этому радуется.

Перед тем как отъехать, Бен немножко прошелся по улице. Для февраля было не так уж и холодно. В воздухе стояла легкая дымка, влажная, успокаивающая – предвестие дождей, которые скоро принесут весну. В машине он включил кассету – танго, конечно. Взглянул на Ист-ривер, по ней шел буксир, время от времени издавая низкий плачущий звук, который исчезал в тумане над водой. Но если вслушаться, то не жалобный это был гудок, а какой-то другой. Ностальгический, вот что. И вместе с туманом он рассеивался где-то во тьме. Бен посидел в машине, отстукивая пальцами ритм танго и разглядывая неясные очертания небоскребов там, за рекой, где все терялось в светло-серых парах. Никогда он не мог оторваться от этого пейзажа – просто магия какая-то, настоящее волшебство. Вдали мигали сквозь ночь смягченные расстоянием огни, и Бен неожиданно испытал прилив оптимизма, словно особая радость исходила от тех фонарей и реклам.

Когда он ехал по пустым улицам, в нем что-то звенело от счастья, от сознания чуда, происходящего прямо сейчас в его жизни. Ему верилось, что он опять молод и полон сил, что это туман вымыл, вычистил его душу.

Чем ближе он подъезжал к их дому, тем крепче становилось это чувство.

– А почему бы тебе со мной вместе не слетать, это же всего полчаса в воздухе, – ему до того было больно расставаться с Эллен, что впервые за все это время он попросил сопроводить его на Файр-Айленд.

– Ну что ты, мне противно видеть, как мужчины потом обливаются, – лукаво подмигнула ему Эллен.

– А видеть это тебе и необязательно, можешь просто по пляжу погулять.

– Холодно уж очень. Постарайся поскорее там управиться, хорошо? Через два часа я буду здесь на машине. Успеешь обернуться?

– Я раньше успею.

– Ах, ну да, я и забыла. Ты же считаешь, что с гимнастикой не следует перенапрягаться.

– Вообще не надо перенапрягаться ни в чем.

– А в постели?

Он поцеловал ее в губы.

– Любое правило предполагает исключения.

Эллен смотрела, как по летному полю он шел к вертолету. На вид совсем еще молод, вон, чуть не приплясывает, такой у него шаг упругий.

У трапа он обернулся, помахал ей. Она помахала в ответ.

Лопасти вертелись все быстрее, ей в лицо ударил резкий ледяной ветер, но она не шевельнулась. Всегда стояла и смотрела, пока вертолет не исчезал за горизонтом.

Краешком глаза она видела, как приземляется самолет. Машина с Беном на борту ждала, пока очистится полоса.

Прошло несколько минут, пилот стал медленно разгонять вертолет.

Еще один самолетик – частный трехместный, кажется, – готовился к взлету. Что-то сегодня вовсю трудится аэропорт Беннетфилд.

Самолетик поднялся в воздух, полетев прямо к тому месту, где стояла Эллен. Она инстинктивно отшатнулась. На секунду вздымающий вертолет пропал из ее поля зрения. И почти тут же он закувыркался в воздухе, отлетела в сторону лопасть, и машина рухнула с громким треском. Она стояла окаменев, не веря собственным глазам. А тот самолетик, забравшийся в поднебесье, вдруг взорвался, охваченный пламенем.

Что происходило дальше, Эллен не замечала. Не видела, как вокруг нее падали горящие обломки, как дымился какой-то опаленный мусор, – она уже летела вперед, не разбирая дороги, и видела перед собой только одну груду обломков, только подрагивающую, смятую пластину из стали.

«Бен! – кричала она. – Бен!» – и не слышала своего голоса, да и не знала, правда ли она кричит или это что-то рвется из ее души.