Последняя песня

Ронни

В «Боуэрс-Поинт» собралась довольно большая компания, но мало-помалу все стали расходиться, до тех пор пока не осталось пятеро постоянных посетителей. Некоторые были совсем не плохи, а двое казались весьма интересными. Но потом под действием алкоголя началось пьяное веселье и все стало скучным и знакомым, по крайней мере для Ронни.

Она стояла одна у края воды. За спиной горел костер, у которого курили и пили Тедди и Ланс, изредка перебрасываясь горящими шарами. Блейз глотала слова и только что не облизывала Маркуса.

Время было позднее: не по нью-йоркским стандартам, там она показывалась в клубах не раньше полуночи, но из-за раннего пробуждения день казался слишком долгим. Она устала.

Завтра она будет спать допоздна. Вернется домой, занавесит окошко одеялом… Черт, если понадобится, прибьет его гвоздями к стене. Она не собирается все лето вставать вместе с фермерами. Даже если придется проводить день с Блейз на пляже! К ее удивлению, Блейз сама это предложила, и, по мнению Ронни, просьба сильно смахивала на мольбу. Но так или иначе, делать особенно нечего. После закусочной они обошли большинство соседних магазинов, включая музыкальный, оказавшийся довольно крутым, а потом пошли к Блейз смотреть «Клуб выходного дня», пока ее ма была на работе. Конечно, это кино восьмидесятых, но Ронни фильм любила и смотрела раз пятнадцать. Фильм не казался ей устаревшим, все события и герои для нее были удивительно реалистичны. Более достоверны, чем происходящее здесь и сейчас. Особенно потому, что чем больше Блейз пила, тем больше забывала о присутствии Ронни и висла на Маркусе.

Ронни уже успела понять, что Маркус ей не нравится. Мало того, она ему не доверяла. Внутри у нее был некий камертон, позволявший довольно быстро разбираться в парнях, и она чувствовала, что с ним что-то не так. Словно во взгляде Маркуса что-то отсутствовало, когда он обращался к ней. Нет, ничего такого, все было спокойно, никаких безумных предложений сбежать во Флориду, но чем больше времени она проводила с ним, тем сильнее он ее отпугивал. Ей и Тедди с Лансом не нравились. Но Маркус… Ей казалось, что нормальное поведение для него – просто способ манипулировать людьми.

А Блейз…

Пребывание в ее доме тоже казалось странным, потому что все было таким обыденным. Дом стоял в тихом тупичке и мог похвастаться ярко-голубыми ставнями и американским флагом, трепетавшим на ветру. Внутри стены были выкрашены в теплые тона, а на обеденном столе стояла ваза с живыми цветами. Всюду прибрано, но без культа чистоты. На кухонном столе лежали деньги вместе с адресованной Блейз запиской. Блейз объяснила, что мать всегда оставляет ей деньги. Таким образом она, даже если не приходит домой, знает, что дочка ни в чем не нуждается.

И все-таки здесь что-то настораживало.

Ронни очень хотелось поговорить с Блейз о Маркусе, но она понимала, что из этого ничего хорошего не выйдет. Так было и с Кейлой: та никогда не слушала советы. Бесспорно, Маркус – дурной человек; почему же Блейз этого не видит? Может, завтра удастся поговорить об этом на пляже?

– Мы тебя утомляем?

Обернувшись, она оказалась лицом к лицу с Маркусом. Он катал огненный мяч на тыльной стороне ладони.

– Я просто хотела спуститься к воде.

– Принести тебе пива?

Судя по тону вопроса, он уже знал ответ.

– Я не пью.

– Почему?

«Потому что это толкает людей на дурацкие поступки», – хотела она сказать, но промолчала. Любое объяснение только затянет разговор.

– Не пью, и все, – коротко ответила она.

– Значит, нет? – не отставал он.

– Значит, нет.

Губы Маркуса искривились в подобии улыбки, но глаза потемнели от злости.

– Считаешь себя лучше всех нас?

– Нет.

– Тогда пойдем.

Он показал в сторону костра.

– Посиди с нами.

– Мне и здесь хорошо.

Он оглянулся. Ронни увидела, как Блейз роется в переносном холодильнике в поисках пива. Только этого ей и не хватает! Она и так едва стоит на ногах!

Неожиданно Маркус шагнул ближе, обнял ее за талию и притянул к себе.

– Пойдем погуляем!

– Нет, – прошипела она. – Я не в том настроении. И убери руку!

Но он не послушался и, похоже, наслаждался происходящим.

– Волнуешься о том, что подумает Блейз?

– Просто не хочу, и все!

– Блейз наплевать!

Ронни отступила, увеличивая расстояние между ними.

– Мне не наплевать. И пора домой.

Он продолжал смотреть на нее в упор.

– Давно пора.

Потом, почти без паузы, воскликнул так громко, чтобы услышали остальные:

– Нет, я, пожалуй, останусь. Но спасибо за приглашение.

Ронни была слишком шокирована, чтобы ответить, и молча пошла по берегу, зная, что Блейз смотрит ей вслед. Ей вдруг захотелось как можно скорее убраться отсюда.

Подходя к дому, она услышала музыку. Отец по-прежнему играл, но как только она вошла, покосился на часы. После того, что сейчас произошло, ей не хотелось спорить еще и с ним, и она молча пошла по коридору. Но он, должно быть, что-то понял по ее лицу, потому что окликнул:

– Ты в порядке?

– Да, – поколебавшись, выдавила она.

– Уверена?

– Не хочу об этом говорить.

– О’кей, – кивнул он, присмотревшись к ней.

– Что-то еще?

– Уже почти два ночи.

– И?..

Он склонился над клавиатурой.

– Если ты голодна, возьми в холодильнике пасту.

Нужно признать, что ему удалось ее удивить. Ни лекций, ни приказов, ни скандалов. На его месте ма вела бы себя совершенно иначе.

Она покачала головой и зашагала в спальню, задаваясь вопросом, есть ли в ее жизни что-то нормальное.

Она забыла занавесить окно одеялом, и солнце яркими лучами ворвалось в комнату, опять разбудив ее на рассвете.

Застонав, Ронни повернулась лицом к стене, накрыла голову подушкой. И сразу вспомнила вчерашний вечер на пляже.

Ронни тут же села, поняв, что больше ей не уснуть.

Маркус определенно ее пугал.

Наверное, следовало бы ответить что-то, когда он демонстративно отказался от ее якобы приглашения. Что-нибудь вроде: «О чем это ты, черт возьми?» Или: «Ты спятил, если воображаешь, будто я способна остаться наедине с тобой!»

Но она ничего не сказала, и, похоже, поступила по-дурацки, когда молча ушла. Ничего хуже она не могла сделать.

Ей действительно необходимо поговорить с Блейз.

Ронни со вздохом встала и босиком пошла в ванную. Наскоро вымылась, натянула купальник, оделась, сунула в сумку лосьон и полотенца.

Отец уже играл на пианино.

Опять.

Дома он никогда не играл так много.

Прислушавшись, она узнала одну из тех мелодий, которую когда-то играла в «Карнеги-холле». Та самая, диск с которой ставила ма в машине.

Можно подумать, мало ей всего, так еще и это!

Нужно найти Блейз и объяснить, что произошло. Только непонятно, как это сделать, не выставив Маркуса лжецом. Блейз, естественно, поверит ему, и кто знает, что этот тип наговорил после ухода Ронни!

Но об этом она будет беспокоиться, когда настанет время. Может, лежание на солнце размягчит мозги Блейз и все пройдет как по маслу.

Ронни вышла из спальни как раз в ту минуту, когда музыка смолкла, только для того чтобы вновь начаться второй пьесой, которую она играла в «Карнеги-холле».

Девушка остановилась, поправляя на плече сумку. Конечно, следовало ожидать, что он это сделает: услышал шум воды и понял, что она проснулась. Пытается найти с ней общий язык.

«Только не сегодня, папочка! Прости, но у меня есть дела. И никакого настроения начинать с тобой разговор!»

Она уже хотела метнуться к двери, когда из кухни появился Джона.

– Разве я не говорил, чтобы ты взял себе на завтрак что-нибудь полезное? – спросил его отец.

– Я взял. Это поп-тарт[2].

– Я имел в виду что-то вроде овсяных хлопьев.

– Но в печенье много сахара, – серьезно напомнил Джона, – а мне нужно побольше энергии.

Ронни быстро прошла через гостиную, надеясь добраться до двери прежде, чем Джона попробует с ней заговорить.

– Привет, Ронни! – улыбнулся брат.

– Привет, Джона. До свидания, Джона.

Она потянулась к дверной ручке.

– Солнышко! – окликнул отец. – Можем мы поговорить о прошлой ночи?

Как ни странно, он перестал играть.

– У меня нет времени разговаривать, – проворчала она, поправляя ремень сумки.

– Я всего лишь хочу знать, где ты была весь день.

– Нигде. Это не важно.

– Очень важно.

– Нет, па, – твердо возразила она. – Не важно. И у каждого свои дела, верно?

Джона тут же встрял в разговор, размахивая печеньем:

– Какие дела? И куда ты идешь сейчас?

Именно этого она и старалась избежать.

– Не твое дело.

– И сколько тебя не будет?

– Не знаю.

– Вернешься к обеду или к ужину?

– Не знаю, – повторила она. – Я ухожу.

Отец снова стал играть. Третья пьеса, с которой она выступала в «Карнеги-холле»!

С таким же успехом он мог поставить диск матери!

– Мы сегодня собираемся запускать змеев! Я и па!

Ронни, словно не слыша его, резко повернулась к отцу:

– Да замолчи ты!

Он перестал играть.

– Что?

– Музыка, которую ты играешь! Вообразил, что я не узнаю пьесы? Я понимаю, что ты делаешь, и уже сказала, что не подойду к пианино!

– Я тебе верю, – кивнул отец.

– Почему же ты пытаешься заставить меня изменить решение? Почему каждый раз, когда я тебя вижу, ты сидишь тут и барабанишь по клавишам?

Отец, казалось, искренне недоумевал.

– К тебе это не имеет никакого отношения. Просто… так я себя лучше чувствую.

– А меня от этого тошнит! Не понял еще? Ненавижу пианино! Ненавижу, когда приходится играть каждый день! И видеть не могу эту чертову штуку!

Не дожидаясь ответа, она повернулась, выхватила печенье у Джоны и вылетела за дверь.

Прошло часа два, прежде чем она отыскала Блейз в том же музыкальном магазине, где они были вчера, в паре кварталов от пирса. В первое посещение Ронни не знала, чего ожидать: подобные магазины казались устаревшими в век айподов и «YouTube», но Блейз заверила, что оно того стоит, и не преувеличила. Кроме дисков там были настоящие альбомы с виниловыми пластинками: тысячи альбомов, многие – коллекционные, включая ни разу не открытый экземпляр «Эбби-роуд», и пластинки на сорок пять оборотов, просто висевшие на стенах, с подписями знаменитостей вроде Элвиса Пресли, Боба Марли и Ричи Валенса. Ронни поразилась тому, что пластинки не заперты под замком. Они, должно быть, дорогие, но парень, который управлял магазином, выглядел так, словно навек остался в шестидесятых и знал всех музыкантов. Длинные седые волосы были стянуты в доходивший до талии хвост, а на носу сидели очочки, как у Джона Леннона. Сандалии, гавайская рубашка… И хотя Ронни он годился в дедушки, все же знал о музыке больше, чем любой из ее знакомых, и со знанием дела рассуждал о многих представителях андеграунда, которые были абсолютно Ронни неизвестны. Вдоль задней стенки были разложены наушники, чтобы покупатели могли прослушать альбомы и диски и записать музыку на айподы.

Заглянув в окно этим утром, она увидела Блейз, прижимавшую наушники к уху одной рукой и отбивавшую ритм по столу – другой.

Видимо, она вовсе не собиралась проводить день на пляже. Ронни глубоко вздохнула, прежде чем войти. Как бы ни паршиво это звучало, она считала, что Блейз вообще не должна пить, но все же надеялась, что та была настолько не в себе, что не помнила случившегося. А еще лучше, если бы она была настолько трезвой, чтобы понять: Ронни Маркус не интересует.

Шагнув в проход, где продавались диски, она сразу поняла, что Блейз ее ждет, потому что уменьшила громкость, хоть и не сняла наушники совсем, и обернулась. Ронни все же слышала музыку, что-то оглушительное и агрессивное, хотя не знала названия. Блейз собрала диски.

– Я думала, мы подруги, – начала она.

– Мы и есть подруги. И я искала тебя, потому что не хотела, чтобы ты не так поняла случившееся прошлой ночью.

Лицо Блейз было словно высечено изо льда.

– Это когда ты просила Маркуса погулять с тобой?

– Все было не так, – умоляюще пробормотала Ронни. – Я не просила его. И не понимала, в чем заключается его игра.

– Его игра? Его?

Блейз отшвырнула наушники.

– Я видела, как ты на него смотришь! И слышала, что ты сказала!

– Но я ничего не говорила! И не просила его погулять…

– Ты пыталась его поцеловать!

– О чем ты? Я ничего подобного не делала.

Блейз шагнула вперед:

– Он сам мне сказал!

– В таком случае он лжет! – отрезала Ронни, стараясь держаться спокойно. – С этим парнем явно что-то не так!

– Нет-нет… даже не начинай…

– Он лгал тебе. Я бы ни за что не стала его целовать. И он мне даже не нравится. Я и пошла с вами только потому, что ты настояла!

Блейз долго молчала. Ронни гадала, сумела ли достучаться до нее.

– Да ладно, – сказала наконец она тоном, не оставлявшим сомнения в значении слов. Она прошла мимо Ронни, толкнув ее, и направилась к двери. Ронни смотрела вслед, не понимая, обижена она или рассержена таким обращением, прежде чем решить, что, вероятно, тут присутствует и то и другое.

Вот тебе и попытка помириться!

Ронни не представляла, что делать дальше. Она не хотела идти на пляж, но и домой возвращаться не было ни малейшего желания. Машины у нее не было. И она никого здесь не знала. Это означало… что? Провести лето на скамейке, где она будет кормить голубей, как полубезумные старики в Центральном парке? В конце концов она даже будет давать им имена…