– Спасибо, сын! – хмуро бросил отец, принимая у меня из рук стакан с водой. Который по счету…
– Может быть, врача вызвать? – предложил я, глядя на пустой, лишенный признаков жизни, взгляд мачехи.
Папа вздохнул и присел рядом с ней. Он не бросит её! Я знал. Для него, как и для меня, «и в горе, и в радости» – это были не просто слова. А потому, я отправился на поиски Нины. Отыскать её, маленькую, одетую в чёрное, в этой толпе скорбящих людей, было не просто.
Я до последнего не верил, что это правда. Что Машка разбилась насмерть. И, если даже мне, лишенному кровного родства с ней, было так больно. То, что говорить о Нинке…
Я нашел ее на кухне. Она стояла у задней двери, прислонившись лбом к стеклу. От её горячего дыхания на глянцевой поверхности образовалось мутное облачко. Тихо, боясь напугать, я подошёл, остановился в двух шагах от неё. Черный свитер с горлом, как вторая кожа, облегал её худенькое тело. Темные джинсы и кроссовки. Даже в таком гнетущем траурном облачении она выглядела прекрасной!
– Нин, – позвал я. Она обернулась, не отстраняясь от двери, словно боясь потерять опору. Нина подняла на меня глаза и сердце моё упало…
Она не плакала, нет! Но, даже без слёз, её взгляд обжег меня невыносимой болью, как будто холодной волной окатили. Я стоял, пригвожденный к месту. Мне вдруг захотелось забрать её, увести отсюда. Подальше от посторонних глаз! Заслонить собою от всего мира…
Она смотрела на меня и молчала. Но слова были лишними! Я слышал её даже сквозь тишину.
– Ниночка! – прозвучал сзади осипший от слёз голос Аньки. Она метнулась вперёд и буквально впечатала Нинку в стену.
– Господи, Ниночка! – причитала она, комкая в ладони насквозь влажный платок.
Нинка закрыла глаза, покорно принимая на себя всю тяжесть Анькиных страданий.