Два дня меня не беспокоили — и за мной не присылали, и к нам не приходил никто. Я отмылась и от лошадиного пота, и от своего. Полечила себя, промыла косы, отдохнула. Пробовала творить наговоры над зельями — получалось гораздо лучше, чем раньше.
И успокаиваясь, потихоньку приходя в себя, начинала понимать, что жизнь мне сломали. Я и раньше сомневалась, так ли нужна Хадару, а теперь я же не девица, а чудовище… Он крестьянин, а женой воина возьмет? Какой мужик примет жену, превосходящую его умением, а может и силой? С его-то хромотой…
На вид я не изменилась. Не бугрились мышцы, не наросли костяные мозоли от лука, пока только залеченные кровавые волдыри имелись. И тоска в душе — тяжелая, не проходящая. Я скучала по его бережному объятию, по тому властному хозяйскому поцелую, по уверенному голосу. Как он тогда шел с Головой по тропинке — сильный, встревоженный, смотрел перед собой, как будто не здесь был. Спешил… А потом передал, что любит и будет ждать, пока не прощу… Плакала, теряя надежду. Он меня маленькую и слабую любил, а не такую, какой сделали… Тетя в душу ко мне не лезла, только смотрела жалостливо, да заботилась, как только могла. Но я все равно мучилась своими мыслями почти все эти дни. И когда за мной пришли, залечивать опухшее лицо, выходя из дому, не стала. Шла хмурая, как осенняя туча, туда куда вели.
Зашли мы в дом стражи. Очевидно, в комнату, где кормили дежурное воинство. Там все еще пахло едой, хотя длинные столы уже были чисто убраны.
Я даже пугаться не стала. Все так же хмуро оглядела сидевших на лавках парней. Они тоже поглядывали исподлобья, смелея на глазах. Переглядывались, улыбались, хмыкали. Отводили глаза, а потом опять смотрели, оглаживая взглядами, высматривая подробности. Стояла, ожидая, когда скажут что от меня нужно. Вспомнила, что кулачный бой мы еще не опробовали. Кровожадно прищурившись, ждала повода проверить новое умение. Взгляды стали ласковыми и заискивающими.
Все молчали. За нами в свою очередь наблюдали Юрас и тот старший ведун. Юрас спокойно улыбался мне, а тот думал о чем-то своем, бесил меня своим молчанием. В конце концов, не выдержала, повернулась на каблуках и вышла вон. Проходя у пирамиды с оружием, цапнула чей-то лук с колчаном, полным стрел. Во дворе стала против мишени, вспомнила о волдырях, но останавливаться не стала. Резала стрелу на части. Услышала шаги сзади.
— Не подходи. Убью, — предупредила, не оглядываясь.
— Руку дай, залечу. Кровь у тебя — кожу сняла. Перчатку нужную надеть надо, а то порвешь до жил мясо, запястье поранишь, — тревожился один из влюбленных.
— Отойди, сказала. Бесите. Зачем позвали? — обернулась к нему, всучила лук с колчаном в руки.
На улицу уже высыпали все. Заговорил ведун:
— Их отпаивали три дня снадобьями, ослабляющими мужескую силу. Не бесись. Это они пострадали.
— А я?! Я не пострадала?! Кого из меня сотворили? Мужичку-богатыршу? Кому я нужна буду такая? — отчаянно рвалось из меня. Кивнула на колыхнувшееся воинство: — Кроме них вон. Я парня люблю…
Запнулась, поняла, что сказала, продолжила тише:
— Он меня полюбил девочкой маленькой. Не знаю, примет ли бой-бабу? Это я ли не пострадала? А этот, желая впечатлить друзей, покрасоваться перед девицей, отца убил заодно. Что ж ты не улыбаешься теперь? У вас все мысли только о том, как очередную юбку задрать, других забот и нету! Скольких баб и девок обидели, скольких бросили? Заслужили, паразиты, страдайте теперь вы, как по вам страдали!
Влюбленное стадо озадачено притихло. Опять заговорил ведун:
— У них служба вчера началась. Должны бы уже на месте быть — отпустить уставшую смену. Там стычки на границе постоянно, раненые есть. Ждут там, а мы тут… Ты с ними поедешь. Тихо! Не мужиков ублажать зову, а отворот творить. Кроме тебя ни у кого не получится, да и то далеко не сразу. Будешь зелья варить, какие — научу. Слова скажу правильные, а не те, что ты лепетала.
— Как учили, так и сказала, — пожала я расстроенно плечами.
— В этом случае немного не так нужно было. Да — лечить еще будешь. Когда и жрать приготовишь.
— Свиньи жрут, люди — едят. Кухаркой не поеду.
— Ну, в очередь будете. Подскажешь хоть, научишь, как вкуснее. Раньше на постое они были, там кормежкой обеспечивали.
— Думаю, что хорошо отрабатывали, — съязвила я, чувствуя непонятную смелось и понимая свою безнаказанность. Возможно, что и зря. На непонятно что соглашаться не хотелось, но придется. Нужно сразу выяснить чего ждать мне и чего ждут от меня.
Воины радостно заржали. Ой, мама, что с этим стадом делать-то? Во что я ввязываюсь?
— Что мне за это будет?
— А что будет? Эти лоси дадут тебе потом уйти и жить спокойно. А жалованье назначим, как воину стражи.
— И сколько нас туда пойдет? Большой отряд?
— Как обычно — два десятка. Там сейчас столько же.
— После того… у меня видение было — битва сильная, крови много, убитые, раненые. Я там была… А потом еще хуже, как бы — не война… Лазарет большой, лекари не справляются, кровь, гной, страдание … Мой Хадар раненый, — выдохнула тяжело, стиснув зубы, сдерживая слезы, — если уж крестьян погонят…
— Хадар… он воин — учили восемь лет. Я сам натаскивал в умениях, хоть сейчас бы в стражу. Его как отец сосватал, не спросив — по пьяни, так он ездил с нами на службу проситься. Даже не проверили, — скосил говоривший это стражник глаза на ведуна, — когда увидели, что колыхнулся при ходьбе, смотреть даже не стали на что способен.
Я замерла… задохнулась… Говорил же, что все не так, как она кричала. Верить просил. Я тихо завыла, спрятав лицо в ладонях. Почувствовала шершавую руку на волосах, ладонь несмело прошлась вниз по голове, цепляя на костяные воинские мозоли тонкие волосинки.
— Не плачь, сестренка, дадим ему знать, что с тобой случилось. Пусть сам решает, как быть. Смена туда идет скоро, расскажут все, как есть. И что любишь его, и верная…при таких-то красавцах. И что плакала сейчас…из-за него. И что не смогла уехать к нему, нас спасая. Если стоящий мужик — правильно все поймет.
— Там…нормальный. Для семейной жизни самое то. А что хромает, так и не видно почти, — поддержал тот, что учил Хадара сражаться.
Отняла руки от лица. Стыдно стало от того, что раскисла. Улыбнулась с благодарностью. На меня смотрели с непонятным уважением. Когда стреляла лучше их, не впечатлились, а сейчас чего?