Пролог


3 года назад

Омск, 31 декабря


Ксения


Я находилась в маленькой комнате, где единственным украшением была захудалая желтая елка с несколькими пластмассовыми шарами, купленными на распродаже на китайском оптовом рынке. Напротив ее, загораживая потертые обои, стояла стенка, купленная еще в восьмидесятых годах, покосившаяся, обитая со всех сторон фанерой, и провисшими дверцами. На полках кроме книг и посуды больше ничего не было. Диван, на котором я сидела, удивлял тем, что рисунок еще не стерся за столько лет, хоть мама чистила его чуть ли не каждую неделю.

Мы жили тяжело и бедно. Отец погиб, когда я была еще совсем крошкой. Он работал дальнобойщиком. Разбился, когда доставлял груз: заснул и съехал в кювет.

Матери было сложно одной растить дочь в чужом городе, куда они с отцом переехали сразу же после свадьбы, узнав, что ждут пополнения в семье. Хорошо, что квартира находилась в собственности отца и перешла ей. Но коммунальные расходы, траты на себя и меня, душили ее. Без должного образования она могла устроиться только на должность с небольшой оплатой, например, уборщицей, кем постоянно и работала.

Нет, никогда ее не порицала, ничего не требовала, только помогала. Приходя после школы, бегала с ней по организациям, махая тряпкой или шваброй. Естественно, одевалась я плохо, за что «добрые» дети меня всегда высмеивали и унижали прилюдно. Особенно переломным для меня был момент, когда сердобольные соседки таскали маме вещи, а их любимые детишки обсуждали это в школе, тыкая в меня пальцем, рассказывая, почему они отказались носить эти надоевшие им тряпки.

Я терпела до поры до времени, а потом стала отвечать, понимая, что по-другому никак. Спустя время, когда разговоры не помогали, начала драться. В основном дергала за волосы, а когда и по лицу била, за что постоянно получала от матери, вечно причитающей и оправдывающейся перед всеми, какой непутевой я расту, не понимая, почему на их благородство отвечаю так по-свински.

В ответ молчала, уже давно для себя решив, что пусть она так и думает. После последнего случая, когда разбила губу девочке, посмевшей обозвать мою мать зажравшейся, тупой попрошайкой, перестала надевать отданные вещи. Мать пыталась меня уговорить поменять решение, но потом поняла, что это бесполезно, и перестала брать подаяние, за что я была ей очень благодарна. Лучше уж ходить в неприглядном старье, чем в красивом платье, но с плеча соседской девочки, с которой посещала один класс.

Училась я средне. Не сказать, что была полная троечница, но и в отличницы не выбивалась. Да и не хотелось, чтобы не привлекать лишнего внимания. И так была постоянной мишенью для насмешек и издевательств.

Глядя на себя в зеркало, я видела симпатичную темноволосую девушку с нежными чертами лица, выразительными голубыми глазами в обрамлении пышных ресниц и аппетитной фигуркой. Но благодаря невзрачной одежде и вечному затворничеству, на меня никто не обращал внимания, даже мальчики в старших классах. Хоть я и была на лицо лучше наших принцесс, но все равно считалась болотной лягушкой. Со мной не общались одноклассники. Они кривились и смеялись, стоило мне только зайти в класс. Было до слез обидно, но потом научилась не реагировать на такое отношение и пропускать их издевки мимо ушей.

Естественно, молодого человека, у меня не было, и я никуда не ходила гулять. Может, кому-то из мальчиков я и нравилась, но никто из них не осмелился бы пойти против всех.

Танцы, кружки, дни рождения, посещения мероприятий классом проходили мимо меня. У нас никогда ни на что из этого не было денег, и поэтому меня никогда никуда не звали. На мои просьбы, мольбы, хоть раз сходить со всеми, мать лупила ремнем, желая выбить мою жадность и зависть. После нескольких таких поучительных наказаний меня будто отрезало, и я поняла, что лучше молчать, или заставляла себя поверить в то, что мне ничего не нужно. Через несколько лет перестала выть в подушку от такой несправедливости, смирилась, решив, что это не для меня.

Начиная с девятого класса, после школы бежала домой, быстро делала уроки, и мыла полы в подъездах нашего дома, за что получала деньги. Хоть маленькие, но свои. Это позволяло мне иногда покупать необходимые вещи в виде простого нижнего белья, колготок, футболок и прочего. Пусть вещи были недорогими, простыми и скромными, но не с чужого плеча, а лично моими.

Кто не бывал в такой ситуации, никогда не поймет, что такое, когда НЕТ денег ни на что. Мне было тяжело себя постоянно ломать, уговаривая, что можно обойтись и без всяких вкусностей или модных вещей. Хлеб, молоко, мука, коммунальные услуги, лекарство для матери – вот куда уходили все мои деньги от подработок после десятого класса.

У моей матери – Ларисы Петровны, бывало такое высокое давление, что как только оно поднималось, меня начинало трясти от страха остаться одной на белом свете. Бригады скорой помощи нашего Кировского округа знали меня как родную, обращались по имени и старались помочь, чем могли.

После школы я поступила учиться в техникум, находящийся через два дома от нашего, по специальности технолога кондитерских изделий. Поступила сама на бюджет и очень этим гордилась. Но когда меня поздравили, что прошла, и вручили счет на оплату в виде обязательного «добровольного» пожертвования, ревела в туалете, не представляя, где возьму деньги. Каждая копейка была на счету и мать жестко контролировала все расходы, вечно подозревая, что я не всю зарплату отдаю ей. Она бегала к старшей по дому, интересуясь суммами, которые мне выплачивались, впрочем, не стеснялась заходить в кафе, где я подрабатывала, чтобы узнать, сколько мне должны выплатить. И за это мне было невероятно стыдно, но изменить ситуацию я не могла.

Узнав новость о взносе, мать только пожала плечами и с ледяным тоном заявила, что я всегда могу устроиться техничкой, занимать деньги на ненужные расходы она не собиралась, но при этом не забыла напомнить о том, что я должна быть ей вечно благодарна, что она вырастила меня, а не сдала в детдом. В тот момент я молча ушла, надеясь, что родная женщина хоть немного, но корит себя за нашу нищенскую жизнь. Не добивать же мне ее упреками?! У меня она одна…

Не нужно думать, что я достала деньги, «заработав» их или своровав. Нет. Я пришла к директору техникума, суровой на первый взгляд женщине, и выложила все, как есть, не скрывая своего отчаяния и слез. Тамара Олеговна долго смотрела на меня, а потом посоветовала идти домой, а она что-нибудь придумает, но с меня – красный диплом.

Не описать словами, как была рада. Я могла учиться! Не верила, что у меня получилось. Помня о своем обещании, я не только старалась быть лучшей в учебе, но и получала стипендию, а также подрабатывала в кафе и на практиках, которые оплачивали.

В общем, четыре месяца назад я окончила техникум с красным дипломом и была на седьмом небе от счастья. У меня было столько надежд и планов, что я сразу же бросилась их реализовывать.

Благодаря все той же доброй женщине, помогающей мне негласно, молчаливо без лишних слов, за что я была ей безмерно благодарна, я устроилась работать на хлебозавод в нашем Старом Кировске. Моя жизнь хоть немного изменилась, и я была этому несказанно рада. Но вот сейчас… пыталась прийти в себя от шокирующей новости. Как ни банально для других и странно для меня, но я беременна, и аборт в моем случае нежелателен, так как после него больше не смогу иметь детей. Так сказал гинеколог, просматривая мои анализы.

Вот так бывает. И случилось это именно со мной. А ведь казалось, что теперь все будет хорошо. С отцом моего будущего ребенка, молодым человеком, работающим в автосалоне менеджером, я познакомилась случайно. Шла после смены домой, практически засыпая на ходу, когда случайно налетела на незнакомца, торопящегося к своей машине. Он опаздывал на работу и поэтому не смотрел по сторонам. Оказалось, что живем мы с ним практически в одном дворе. Его дом находился через два дома от моего. Он год назад переехал в наш город из Новосибирска. По какой причине, не говорил, да я и не настаивала. В то утро парень на меня накричал, и сев в машину – уехал, а потом мы вновь случайно столкнулись, когда я шла в аптеку. Так и стали общаться. Через несколько месяцев у нас случился секс.

Не сказала бы, что все было волшебно, как описывают в книгах, скорее странно и, наверное, приятно… но только ему. Второй раз уже было не больно. В следующие наши встречи просто отстраненно наблюдала за его мимикой, удивляясь восторгу и неприятной похоти, считая себя неправильной. Ведь я совсем ничего не испытывала от его быстрого стремления кончить.

И вот… вчера узнала о беременности и до сих пор в шоке. После слов врача, не знала, что делать и как быть. В первую очередь решила поговорить с матерью, спросить совета. Надеялась, что хоть раз в жизни мы сядем и поговорим как мать с дочерью. Знала, что будет тяжело, но даже не предполагала что так. Гинеколог заверил, что если я избавлюсь от плода, то у меня никогда не будет детей. Вот так, поэтому переживала и боялась. Мне был очень необходим совет самого родного человека.

Послышались шаркающие шаги из соседней комнаты, где мать отдыхала, перед тем как приступить к просмотру праздничной передачи в честь Нового года. Я никогда не любила этот праздник. В эту ночь как никогда осознаешь, что все отдыхают и веселятся, а ты… как обычно. Хотя нет, есть разница. В последние годы у нас был вкусный ужин, который я готовила за свой счет.

Два часа назад закончила работу на кухне, приготовив селедку под шубой, котлеты, картофельное пюре и торт, который испекла сама. Никогда не покупаю выпечку. Ведь из магазина она не будет такой вкусной, нежной и тающей во рту. Из фруктов купила апельсины. Мне как раз дали зарплату с премией, и я могла позволить себе некоторые незапланированные расходы.

Мать уже три месяца не работала, и в последнее время с трудом передвигалась. Часто ноги отекали так, что она могла ходить, только лежать либо дома, либо в больнице. Поэтому все было на мне. И, естественно, вновь стало не до внешнего вида и дома. Все вернулось к тому, как было двадцать лет назад, когда умер отец.

Моя мама, довольно замкнутый человек. Она не любила веселье, встречи, ей было лучше в тишине, чтобы не видеть и не слышать никого рядом, а думать о своем. Я, понятное дело, не была исключением из правил. Хотя нет, было у нее одно любимое занятие. Она днями и ночами могла смотреть телесериалы, да разные развлекательные передачи, чтобы потом часами обсуждать молодежь и олигархов, обогащающихся за счет простых людей.

– Что телевизор не включила? Праздник сегодня, фильмы нормальные должны идти, – с одышкой сказала она, усаживаясь в потертое кресло и тяжело вздыхая. – Где этот пульт? Вечно он куда-то пропадает.

Единственная ценная вещь в нашем зале, был небольшой плазменный телевизор, стоящий на полке. Я купила его в рассрочку, как только устроилась на работу. Устраивало то, что нужную сумму нужно было выплатить в течение двух лет, и это особо не било по зарплате. Наш старый ламповый телевизор сгорел еще год назад и не подлежал ремонту. Вызванный техник очень удивился, что таким барахлом еще кто-то пользуется.

– Мама, можно с тобой поговорить? – спросила, сжимая вспотевшими пальцами вытянутую футболку, давно потерявшую цвет. Ей было сто лет в обед, но я все же не решилась ее выбросить и до сих пор носила. Заметив, как она недовольно скривилась, не желая разговаривать, потому что в данный момент шла трансляция ее любимого фильма «Ирония судьбы или с легким паром!», добавила: – Мне очень важно знать твое мнение.

Вздохнув, она нажала на кнопку, показывая, что делает мне одолжение, и кивнула, поправляя халат на большой груди.

– Что у тебя стряслось? – недовольно поинтересовалась она. – Давай говори скорее, а то голова болит.

Сглотнув, я замялась, не зная, как начать, а потом выдала все сразу, как обычно делала, когда терялась:

– Я беременна. Срок пять недель. Если сделаю аборт, то никогда не смогу иметь детей.

Мать резко повернулась ко мне и, прищурившись, резко подняла руку, как будто желая со своего места ударить по затылку, и прошипела:

– Ты… Да как ты могла? Ты же знаешь, как мы живем?! В нищете! Ты что, не видишь как нам тяжело? Чем думала, когда ноги раздвигала?

Обняв себя за плечи и, сглотнув, чтобы промочить сухое горло, произнесла:

– Так получилось…

– Получилось, – с ненавистью повторила она мои слова. Потом отвернувшись, села прямо, и начала раскачиваться взад-вперед, о чем-то думая, при этом хмуря густые брови и морщинистый лоб.

Чувствовала себя в этот момент ужасно. Понимала, что виновата, но сейчас мне нужен был совет. Очень.

– А может так будет и лучше, – вдруг задумчиво сказала мама, продолжая раскачиваться на кресле, отчего оно скрипело, не выдерживая большого веса. Раньше она пыталась бороться с лишним весом, а потом плюнула, и уже десять лет весила за сто килограммов, не обращая внимания на советы врачей, махая рукой на их предупреждения. «С генетикой не поспоришь!» – всегда говорила она, наворачивая любимые макароны, которых у нас было припасено на несколько лет вперед. Зарплату в одно время не выдавали, поэтому мать выбрала ее макаронными изделиями, забивая кухню и чулан.

– Что… хорошо? – уточнила, не представляя, что она имеет в виду. Я никогда не знала, о чем она думает. Чтобы быть в курсе о том, что твориться у нее в голове, нужно хотя бы общаться как мать с дочерью, но, к сожалению, между нами такого не было.

– Ну… – задумчиво протянула она, а потом выдала: – Хорошо, что ты больше не сможешь родить. Сделаешь аборт, а потом не нужно волноваться, что опять залетишь. Гуляй в свое удовольствие. Что тут думать. Бедноту что ли рожать? Не будь глупой, и сделай все правильно. Насколько я знаю, бесплатные аборты можно делать до трех месяцев. Так что это твой вариант. Как пройдут праздники, иди, сдавай анализы и избавляйся от зародыша. Как-нибудь обойдемся без лишних ртов.

Изложив свою точку зрения, она с довольным лицом посмотрела на меня.

– И не смей тут ныть! – пригрозила она – Как нагуляла, так и избавишься. За все нужно платить. А если надумаешь рожать, я прописывать никого не буду. Квартира моя. Еще дополнительных расходов на коммунальные услуги только не хватало. Вон, Витулина сказала, что опять поднимут цену на воду. Хоть не мойся совсем.

Вот и поговорили. Хотя… А на что я надеялась? На то, что скажет: «Оставляй, что-нибудь придумаем!»? Нет. Глупо. С разочарованием, и какой-то обреченностью сидела и ничего не видела перед собой. Было очень больно слышать такие слова от самого родного человека. Чувствуя себя ненужной и ничтожной, хотелось разреветься в голос, да только слез не было. Очевидно, за вчерашний день я выплакала их все.

– И еще, – встрепенулась мать. – Я тут шишку какую-то на ноге заметила. Скорее всего, нужно в больницу обратиться, а то совсем тяжело ходить стало. Думаю, на такси поедем. Так что премию твою на мое обследование пустим, а не на мясо, как хотела. И без него обойдемся.

Кивнув, медленно поднялась, и не спеша направилась на кухню. Прислонившись к стене, смотрела в окно на людей, что с веселым настроением с огромными пакетами, а кто и с елками, бегут домой, боясь опоздать на праздник. Сегодня же наступает Новый год, а для большинства это один из главных праздников в году. По пути прохожие поздравляли друг друга, смеялись, кто уже был навеселе, как, например, дядя Толя, наш дворник, со своим постоянным собутыльником Вовчиком. Они сидели на детской карусели и выпивали водочку, занюхивая еловой веткой. Наши окна как раз выходили во двор, и мне очень хорошо было их видно.

Вздохнув, я прислонилась лбом к ледяной стене, и закрыла глаза.

– И не нужно тут строить из себя жертву! – раздалось позади меня, и я обернулась, поражаясь, что даже не услышала, как мать подошла. Лариса Петровна прошла вперед, немного покачиваясь в разные стороны, а потом, дойдя до буфета, взяла кружку и налила воды из-под крана. Залпом выпив, она недовольно выдала: – Потом мне еще «спасибо» скажешь. Не нужны они, только мороки и затрат больше.

На глазах стояли слезы. Отвернулась, чтобы не видеть и не слышать.

– Что там поесть? А то праздник скоро. Не по-людски как-то встречаем. Надо бы за стол сесть, – протянула она, открывая крышку эмалированной кастрюли, в которой приготовила пюре.

– Сейчас накрою, – я резко открыла дверцу старого холодильника. Доставая салат, боковым зрением наблюдала, как мать пошаркала в зал.

Как только я все выставила на стол, мать приступила к ужину, не дожидаясь меня. Есть мне не хотелось, но все же решила перекусить. Только присела, как услышала пиликающие звуки, раздающиеся из коридора, где лежала моя сумка.

Подскочив со стула, поспешила в коридор и вытащила из кармашка сумки сотовый телефон. Подруга на работе купила себе новый, а этот отдала мне. Не хотела брать, но она обиделась, сказав, что даже связаться со мной не может. Что отдает от чистого сердца, ничего не требуя взамен. И вот теперь я с телефоном, как все.

Увидев на экране с трещиной, что входящий от Евгения, вздохнула, не зная, как реагировать, что парень вспомнил обо мне. Сама ему не навязывалась. Не хотела, чтобы он считал, что я сплю и вижу, как бы его женить на себе. Странные мысли. Но когда мы один раз были в кафе с его друзьями, он выразился, что все девушки – это корыстные и жадные существа, желающие залезть в кошелек, получить штамп в паспорте и поесть за счет мужика. Ко мне это, конечно же, не относилось, потому что он никогда ничего мне не дарил, да и в рестораны не приглашал. У нас все было скромно. Прогулки по парку и секс у него дома.

Было неприятно, но я не знала, как может быть по-другому. Хотя слушая рассказы работниц на заводе об их отношениях с парнями, завидовала, и ничего не рассказывала о себе. Не хотелось их сочувствия или наоборот, подколок. Всегда удивлялась, почему со мной все не так. Может, я проклятая?! Или на мне написано, что ничего не нужно, и я обойдусь? А, может, не хочу быть должна, зная, что нечем платить? Скорее последний вариант. Ведь действительно, в ответ на подарок я не могла ничего стоящего подарить взамен. Недавно у Евгения был день рождения. Я испекла торт, красивый, на мужскую тему. Он был в виде крутой тачки, рядом лежали пачка денег и кубинская сигара. Но если судить по его недовольному лицу, Евгений ожидал совершенно чего-то другого. После секса и чая, который он поспешно налил мне, предлагая в угощение мой же торт, и с улыбкой упрашивая забрать, так как он не ест сладкое, заявил, что ему нужно идти и поспешно выпроводил меня за дверь.

Тогда я решила с ним больше не встречаться. Зачем мне такие отношения? Я, конечно, не специалист в них, но лучше жить одной, чем вот так. А потом, узнала что беременная. Все это время мы не звонили друг другу и не общались, а теперь вот звонок.

Взяв трубку, сухо произнесла:

– Да.

– Привет, куколка. Как дела?

Я никогда не любила такие вот нежности в свой адрес. Мне казалось, что обращаясь ко мне так, парню обязательно от меня что-то нужно. И, действительно, Женя обращался ко мне так, если хотел секса. И требовалось ему этого всегда и в больших количествах.

«Как дела?! Нормально. Беременна от тебя…» – подумала, а сама спросила:

– Зачем звонишь?

Направившись в комнату, где отдыхала мать, открыла дверь. В нос сразу же ударил спертый запах прелости и мочи. Тяжело вздохнув, пошла открывать окно, думая про себя, что я молодая девчонка, а вот чувствую себя женщиной, которой глубоко за пятьдесят, и у нее огромный жизненный опыт.

Открыв окно, сожалея, что не покрасила его летом, принялась заправлять постель, чувствуя, что меня тошнит от невыносимой вони. И ведь попробуй сказать матери хоть слово по этому поводу, чего только не услышишь в ответ.

– Слушай, Ксюсик… – начал парень, отчего скрипнула зубами, так и, мечтая сказать ему, что я Ксения. Ксения! А совершенно не Ксюсик, не Ксюндрик и не Ксюшик. Даже застыла на месте, ожидая продолжения, что незамедлительно прозвучало: – Мне без тебя так скучно и одиноко. Прибегай ко мне, чтобы мы с тобой…

– Что мы с тобой? – резко уточнила, с интересом ожидая, что может произойти с ним кроме секса.

– Отдохнем, – как довольный кот протянул он.

– Я уже отдохнула, – буркнула, чувствуя злость. Да, злость. Я устала от всего. Куда уж больше отдыхать, если я беременна, а парень – настоящий кабель. Да и еще в придачу вынуждена выслушивать от матери, не забывающей постоянно напоминать о своих проблемах, что будет замечательно, если я, единственная дочь, никогда не смогу родить, после того, как сделаю аборт.

С яростью заправляла постель, и, накрывая покрывалом, услышала из зала:

– Мне холодно!

Закрыв дверь, я села на кровать, и продолжила слушать приторное обращение:

– Зайка, ты не в настроении, да? Что случилось? Расскажи своему любимому пупсику.

Никогда его так не называла. Женя. Евгений. Все. Какой пупсик?!

Может, рассказать ему… А почему бы нет?! Почему я не могу ему поведать о беременности? Да потому что не хочется слышать грязь в свой адрес. А ведь он не меньше меня виноват, что не позаботился о последствиях. Постоянно экономил на презервативах, всегда была одна и та же отговорка: «Забыл зайти в аптеку. Но я всегда знаю, когда выйти из пещерки». Знает он…

– Случилось, – устало произнесла, стараясь успокоиться.

– Приходи и расскажешь. Твой малыш обязательно тебя выслушает. Кстати, у меня шампанское есть, а также твои любимые мандарины.

Не люблю мандарины, ем только апельсины, и то, если получается купить их. Очевидно, все его девушки любят мандарины, и поэтому он решил не заморачиваться.

Все же «да», мне нужно сказать ему. Просто чтобы убедиться, какой это человек и как себя поведет. Глупых надежд я не питаю, да и в сказки с детства не верю, особенно в те, где жили долго и счастливо. Это не ко мне. Зная по своему жизненному опыту, что всего нужно добиваться потом и кровью.

– Приду, – ответила ему.

– Только ты поскорее, а то через три часа мне еще нужно в одно место…

Скривилась, понимая, что после запланированного секса со мной, он побежит гулять дальше, а про меня и речи нет. Помню, когда у нас все только начиналось, он целых два месяца пытался ухаживать, крича, что все серьезно. Наивная, какая же я наивная простушка. Ладно. Поговорю и поставлю все точки на «и», чтобы вступить в новый год без лишних проблем и грязи.

Составив матери компанию за столом минут на десять, и решив, что она не обидится, если останется без меня, так как не отрываясь смотрит на экран телевизора, я направилась переодеться. Натянув единственное черное платье на все случаи жизни, и накинув пуховик, пошла на выход из квартиры.

На улице было невероятно холодно. Мороз мгновенно схватил за открытые участки тела, как никогда напоминая, что стоит одеваться потеплее. Снег скрипел под ногами, отчего улыбнулась, радуясь, что все же вышла из квартиры. Стало немного легче… дышать.

Было темно. Только редкие фонари освещали дорогу. В воздухе кружились белые хлопья, налипая на одежду. Подставила ладонь и смотрела, как снежинка тает от тепла, так же, как мои мечты от суровой действительности.

Оказавшись перед нужным домом, позвонила в домофон, и сразу пошел длинный сигнал, свидетельствующий, что открыто. Прошла внутрь, предчувствуя, что не задержусь здесь надолго, и вообще, последний раз в гостях.

Не успела войти, как высокий худощавый парень бросился ко мне, жадно прижимая к себе. Не теряя времени, накинулся на губы, пытаясь расстегнуть пуховик. Понимая, что Евгений планировал с порога страстный секс, а не разговор по душам, принялась отталкивать его, недовольно шепча:

– Женя, подожди. Прекрати!

– Я не хочу ждать. Соскучился. Так долго не виделись. Ты, оказывается, такая жестокая, – шептал брюнет, раскрывая куртку, поднимая платье, сжимая ягодицы.

К горлу подкатил ком, голова пошла кругом. Какая же у него невыносимо резкая туалетная вода! Сдерживая порыв расстаться с содержимым желудка, оттолкнула парня. Не ожидая таких действий с моей стороны, он отлетел в стену и непонимающе посмотрел на меня. Пытаясь принять, что я вот так грубо с ним поступила, гневно рявкнул:

– Ты дура? Я соскучился, а ты ведешь себя как стерва! Если плохое настроение, не нужно мне его показывать. Не желаю слушать жалкие капризы…

Рвано начала хватать ртом воздух, понимая, что мне нужно выйти на улицу. Подступила тошнота, отчего почувствовала горечь на языке, и я пожалела, что съела котлету. Огляделась по сторонам и, сев на пуфик, тихо проговорила:

– Жень, я беременна, пять недель.

Его выражение лица в эту секунду было столь ярким, что я даже отвлеклась от своего плачевного состояния. Шок, ужас, неверие, и ярость. Даже противно стало, что оказалась права на его счет, но совсем не ожидала следующих слов:

– Опоздала, идиотка. Я уже женат, и да, ребенок тоже есть, сын. Только они там, в деревне остались, а я приехал сюда деньги зарабатывать. И лишних денег для тебя у меня нет, если рассчитываешь просить. Так что это только твои проблемы, а не мои. Да и вообще, мне плевать!

До крови прикусила губу, удивляясь вот такому мужику, «зарабатывающему» для своей семьи. Вместо этого он шастал по клубам, вел разгульный образ жизни, изменял своей жене, наплевав, что есть семья. Разве это нормально?! Учащенно задышала, пытаясь прийти в норму, а потом поинтересовалась:

– Что же ты так подло поступаешь с женой? Изменяешь, гуляешь, а она с ребенком…

– Так ей и надо! Нечего было заставлять жениться! Мне эта блядь и не нужна была бы, да только у нее батя – участковый в нашей захудалой деревне. Ненавижу ее, как и ее родственничков. И, вообще, не тебе рассуждать, нищенке, что правильно, а что нет. Она все знает и не против. Главное, что зарабатываю для них, а на остальное ей плевать. Там заработка нет. А Софка хочет жить хорошо, на широкую ногу. А ты всю жизнь так и будешь подыхать в своей нищете…

Сглотнула, всматриваясь в искаженное от ярости лицо молодого человека, чувствуя себя… просто ужасно. Надо же… еще от этого подлеца гадости выслушивать приходится. Поднялась и, подойдя к нему вплотную, тихо сказала:

– Ты – ничтожество и мразь.

В следующую же секунду мою щеку обожгло огнем. Евгений с огромной силой ударил по лицу, отчего меня повело в сторону. Повернулась к нему, пытаясь осознать, что случилось, чувствуя, что во мне что-то надорвалось, выпуская всю боль из груди, осознавая, что сейчас расплачусь, так как слезы подступали, и хрипло произнесла:

– Почувствовал себя мужчиной?

После сказанных слов я направилась к двери, понимая, что такой человек, как Евгений, не успокоится, и сейчас еще много чего «хорошего» услышу о себе. Он слишком гнилой чтобы повести себя достойно.

– Да ты, сука! Я мужик! Мужик, а ты никому ненужная оборванка…

Он кричал… кричал и тогда, когда выбежал за мной в подъезд, и в тот момент, когда я нажимала на кнопку лифта, чувствуя, как в груди все сжимается от боли, отчаяния и разочарования. В эту же секунду презирала себя, проклиная за то, что позволила такое отношение к себе. Да и от кого? От столь ничтожного паразита жизни.

Вошла в лифт, не скрывая слез, встречаясь с его глазами, наполненными яростью и презрением ко мне, и с отчаяньем прокричала:

– Вот увидишь, я добьюсь всего, чего достойна. Мы с ребенком будем счастливы! А ты… так и будешь… мразью…

Последние слова говорила закрытой двери, дрожа как в лихорадке, дыша с хрипами, понимая, что меня растоптали и унизили как никогда. А ведь так нельзя. Нельзя такое позволять никому. Нельзя!

Выйдя на улицу, совсем не почувствовала холода, заметив, что так и не застегнулась. Но сознание отбросило эту мысль прочь, и я продолжала идти, ничего не видя от слез.

Шум, крики… все сливалось в странный грохот в голове. Виски сдавило и перед глазами все плыло. Меня било крупной дрожью от истерики, сжимающей с ядовитой яростью каждую клеточку, и я… отпустила боль. Всхлипывая, зажимала рукою рот, крича в ладонь, выла от обиды и пыталась заставить себя успокоиться.

Не помню, как шла. Все было словно в тумане. А потом яркое свечение, резкий, разрывающий тишину, скрежет шин, толчок и оглушающая боль.

Ничего не понимая, краем сознания заметила, как сливаются все краски в одну, образуя черную пропасть, и закрыла глаза.

Загрузка...