Повеса с ледяным сердцем

Глава 1

Суссекс. Май 1824

Туман зарождающегося утра только начал рассеиваться, когда он повернул Тора, своего великолепного черного жеребца, в сторону дома, избрав кратчайший путь через тисовую аллею, которая граничила с английским парком имения Вудфилд-Манор. Яркие солнечные лучи раннего английского лета пробивались меж высоких деревьев, отчего трава сверкала, будто усеянная мириадами бриллиантов. Запах земли, потревоженной копытами гарцующего Тора, смешался с пьянящим ароматом жимолости, беспрепятственно струившимся среди стволов величественных тисов. Наступающее отличное утро предвещало столь же прекрасный день. Однако достопочтенный Рейф Сент-Олбен, граф Пентленд, барон Джайл и хозяин всего, что охватывал взор, совершенно не замечал красот природы, окружавших его со всех сторон. Чувственное восприятие графа притупилось после очередной бессонной ночи, а напряженная утренняя скачка отняла все силы, и теперь он думал лишь о том, как очутиться в гостеприимных объятиях Морфея.

Осадив лошадь, Рейф спешился, чтобы отпереть ворота из кованого железа, от которых дорожка, посыпанная гравием, вела прямиком к конюшням. Высокий, хорошо сложенный мужчина и огромный жеребец эбенового цвета составляли удивительную пару. Каждый по-своему являл славный образец потомков родословных голубых кровей, отличный экземпляр с хорошо развитой мускулатурой, достигший предела физического совершенства. Кожа Рейфа сверкала здоровым блеском. Черные как смоль волосы блестели под лучами солнца, строгие очертания короткой стрижки в стиле Стенхопа[1] подчеркивали безупречный профиль. Синеватая щетина только придавала мужественности решительной линии подбородка и выгодно контрастировала с белизной зубов.

– У него байроническая внешность, – задыхаясь, характеризовала его одна влюбленная дама.

Рейф скрылся от подобного комплимента за привычным для него сардоническим смехом. Он стал самым завидным холостяком в высшем свете, благодаря красивому лицу и сказочному богатству, и даже наиболее решительные леди на выданье увядали от его ледяного взгляда и острого языка, что вполне устраивало Рейфа, поскольку он вовсе не стремился во второй раз сковать себя брачными узами. Он на всю оставшуюся жизнь был сыт по горло первым браком. В действительности он бы и не женился, даже если бы прожил несколько жизней.

– Старина, мы почти дома, – пробормотал он, похлопав жеребца по вспотевшему боку.

Тор вскинул крупную голову, выпустив через ноздри облако теплого воздуха. Как и хозяину, ему не терпелось скорее отправиться на отдых. Решив пройти пешком оставшееся до дома короткое расстояние, Рейф снял сюртук и небрежно перебросил его через плечо. Не рассчитывая встретить кого-либо в столь ранний час, он вышел из дома без шляпы, жилета и шейного платка. Белые складки льняной рубашки от пота прилипли к его спине. Открытая спереди шея обнажила негустую растительность на мускулистой груди.

Ворота легко раскрылись на хорошо смазанных петлях, и Рейф подтолкнул жеребца вперед, но Тор, фыркая, застучал копытом по траве. Рейф был не в настроении и снова потянул за поводья, на этот раз резче, но жеребец отказался сдвинуться с места и резко заржал.

– Чего ты испугался? – Внимательно осмотревшись, Рейф ожидал увидеть кролика или лису, выглядывающую из глубокой канавы, которая тянулась вдоль тропинки, но вместо этого заметил туфлю. Маленькую кожаную дамскую туфлю-лодочку, слегка потертую в месте большого пальца, надетую на весьма изящную ножку в очень удобном шерстяном чулке. Издав тихий возглас, выражавший скорее раздражение, нежели тревогу, Рейф привязал вожжи жеребца к столбу ворот, подошел к канаве и заглянул в нее.

Растянувшись на спине, там лежала молодая женщина – либо мертвая, либо потерявшая сознание – в платье из прочной коричневой шерсти с глухим воротом. Ни шляпы, ни шубки. Каштановые волосы, высвободившись из заколок, рассыпались веером и пропитались стоялой водой, отчего завивающиеся кончики почернели, образуя темный венец. Когда Рейф раздвинул траву, скрывавшую женщину, обнажилось лицо, белое как мрамор и призрачное. Со сложенными на груди руками, будто защищаясь, она казалась совсем неприметным одетым изваянием. Общее впечатление портила лишь неестественно расположенная маленькая ножка, которая с самого начала выдала ее присутствие.

Отбросив сюртук в сторону, Рейф опустился на колени у края канавы и с раздражением заметил, что вода пропитывает его бриджи. Незнакомка не подавала признаков жизни, даже веки не дрогнули. Наклонившись ниже, он осторожно опустил голову и приложил ухо к лицу женщины. Его щеки коснулось слабое дыхание, выдав первые признаки жизни. Схватив ее за тонкую руку, он, к своей радости, ощутил биение пульса, медленное, но устойчивое. Как она попала сюда? Более того, какого черта лежит в его канаве?

Рейф встал и, почти не обращая внимания на зеленые пятна на своих бриджах, увидев которые его слуга в отчаянии наверняка выразит свое недовольство, стал раздумывать, как поступить. Проще всего оставить женщину здесь, вернуться домой и прислать за ней пару работников из конюшен. Рейф оценивающе посмотрел на распростертое тело, на его хмуром лице выделялись сдвинутые брови. Как бы она здесь ни оказалась, совесть не позволяла оставить ее без помощи. Она напоминала Офелию[2]. И почему-то с таким наклоном маленькой ножки казалась совсем беззащитной. Как-никак она совсем крошка, и вряд ли стоило вызывать двух мужчин, ведь с ним был жеребец. Смирившись с такой мыслью, Рейф решил увезти женщину с того места, где она сейчас находилась.

– Миссис Питерс, пока все. Я позову вас, если мне еще что-то понадобится.

Эти слова прозвучали так тихо, что, казалось, их произнесли в конце длинного тоннеля, и проникли в разум Генриетты, окутанный густым туманом. Она застонала. Возникло ощущение, будто ей сдавливают череп каким-то средневековым орудием пытки. Она хотела коснуться лба, но рука не слушалась и оставалась на груди, словно придавленная тяжелой гирей. Горячие искры от резкой боли побудили Генриетту открыть глаза, но пестрота, обрушившаяся на них, заставила тотчас их закрыть. Теперь казалось, будто по голове бьют кузнечным молотом. Пульсирующая боль становилась невыносимой.

Ласковая прохлада коснулась ее лба, и боль немного стихла. Лаванда, она чувствовала запах лаванды. На этот раз, когда ей захотелось шевельнуть рукой, та послушалась. Вцепившись в мягкую повязку, Генриетта снова открыла глаза. Все перед ней накренилось, комната поплыла. Она зажмурила глаза, затем, глубоко вздохнув и сосчитав до пяти, решительно открыла их, не обращая внимания на соблазн погрузиться в мрачное, хотя и приятное, забытье.

Накрахмаленные простыни. Пуховые подушки. Металлическая грелка с углями у ее ног. Над головой висели дамастные занавески. Она лежала в постели в совершенно незнакомой спальне. Яркий огонь пылал в современном камине, свет струился через небольшую щель в занавесках, которыми были закрыты окна. Комната, обставленная с большим вкусом. Стены выкрашены в мягкий светло-желтый цвет. Всюду темно-золотистые драпировки. На нее нахлынула страшная волна тошноты. Нельзя допустить, чтобы ее вырвало в такой чистоте. С подлинно героическим усилием Генриетта тяжело сглотнула и заставила себя сесть.

– Вы проснулись.

Она вздрогнула. Глубокий голос прозвучал обольстительно. Не оставалось сомнений, что принадлежал он мужчине. Из-за занавески, прикрывавшей постель, она его не заметила. Генриетта снова опустилась на подушки, накрылась одеялом до подбородка, осознавая, что на ней лишь нижнее белье. Мягкая повязка сползла с головы на покрывало. «Как бы не испачкать покрывало», – рассеянно подумала она.

– Не подходите ко мне, а то я закричу.

– Воля ваша, – лаконично ответил мужчина. – Я, возможно, уже сделал все, что хотел. Откуда вам знать?

– О!

Его голос звучал скорее насмешливо, чем угрожающе. Совсем сбитая с толку, Генриетта глупо хлопала глазами. Но тут ее взор прояснился, и она сглотнула. Перед ней стоял высокий, смуглый и до неприличия красивый мужчина. Настоящий Адонис. Черные как смоль, коротко постриженные волосы подчеркивали безупречно симметричное лицо. Эффектно изогнутые брови. Глаза с поволокой голубоватого оттенка… а возможно, серые? Напоминают небо в грозовую ночь. Мужчина был в рубашке, не брит, однако этот чуть небрежный вид лишь подчеркивал его физическое совершенство. Она понимала, что пристально смотрит на него, но была не в силах отвести взгляд.

– Кто вы? Что делаете здесь… в этой спальне? Со мной?

Рейф лениво разглядывал девушку, попавшую в беду. Она вцепилась в простыню, будто та – последний бастион обороны, и смотрела на него. Он был всего лишь без сюртука, но ей казался полуголым. По ее лицу можно было легко догадаться, о чем она думает. Он не мог отказать себе в удовольствии поиграть ее чувствами.

– Понятия не имею. А вы?

Генриетта сглотнула. Напрашивался очевидный и весьма забавный ответ: она в одном нижнем белье, у него такой вид, будто еще не успел одеться. Или раздеться? Он говорил серьезно? Между ними ничего не произошло… или он уже сделал это? Дрожь, трепет от жара вынудили ее закрыть глаза. Нет! Она бы обязательно почувствовала это! Хотя Генриетта не совсем понимала, как точно истолковать «это», но не сомневалась, что все равно почувствовала бы. Такого мужчину не забудешь!

Значит, он дразнит ее? Разве не так? Она искоса взглянула на него из-под ресниц. Их глаза встретились, и она тут же отвела взгляд. Нет. Греческие боги не спускаются с небес, чтобы соблазнить пухленьких юных барышень с волосами, торчащими крысиными хвостиками, да к тому же дурно пахнущих. Генриетта осторожно втянула воздух – да, от этого запаха, отдающего стоялой водой, никуда не денешься. Боги точно так не поступают. Даже если они и имели намерения…

Когда он умышленно уставился туда, где она прижала простыню к подбородку, Генриетта почувствовала, как запылали ее щеки. Он сдвинул брови, и их взгляды встретились. Ее лицо заливалось густой краской, и казалось, будто она не выдержала какое-то безмолвное испытание и невольно пожалела об этом. Она строптиво вскинула голову:

– Кто вы такой?

Он приподнял одну бровь:

– Разве не я должен задать вам этот вопрос? Вы все же гостья в моем доме, хотя и явились без приглашения.

– В вашем доме?

– Вот именно. В моем доме. В моей спальне. В моей постели. – Рейф ждал, но, к его удивлению, барышня, видимо пусть временно, но перестала разыгрывать ложную скромность. – Вы находитесь в Вудфилд-Манор.

– Вудфилд-Манор! – Так называлось огромное имение, граничившее с владениями ее хозяйки. Это огромное имение… – Боже милостивый, значит, вы тот самый граф?

– Совершенно верно. Рейф Сент-Олбен, граф Пентленд, к вашим услугам. – Рейф игриво поклонился.

Граф! И она находилась в спальне вместе с графом, который пользуется дурной славой, и хорошо поняла, осознала причину скандальной репутации. Генриетта вцепилась в одеяла, точно в спасательный плот, борясь с желанием натянуть их себе на голову и зарыться в роскошную мягкую перину.

– Милорд, я рада знакомству с вами. Меня зовут Генриетта Маркхэм. – Она вдруг поняла всю нелепость сложившейся ситуации, одновременно чувствуя неуместное желание расхохотаться. – Вы уверены, что вы тот самый граф, только… нет, разумеется, если вы утверждаете, значит, это правда.

Губы Рейфа дернулись.

– Я точно знаю, кто я такой. Что заставляет вас сомневаться в этом?

– Ничего. Только… ну, я не ожидала… ваша репутация, понимаете… – Генриетта почувствовала, что ее лицо заливает краска.

– О какой репутации идет речь?

Конечно, он хорошо знал ответ, но будет забавно услышать, какими именно словами она охарактеризует его. Было в ней что-то такое, из-за чего ему хотелось совершить нечто неожиданное. Смутить ее. Наверное, причиной тому ее глаза цвета корицы, широко поставленные, смотревшие прямо. А может, они были кофейного цвета? Он не очень хорошо разглядел их. Возможно, они шоколадные?

Рейф беспечно уселся на край постели. Глаза Генриетты Маркхэм округлились, но она не отодвинулась, как он ожидал. Между ними оказалось достаточно большое расстояние, хотя оно могло показаться и слишком, и не слишком заметным. Он увидел, что ее грудь под одеялом стала подниматься и опускаться быстрее.

Она не была красавицей по общепринятым меркам. Коротышка. Даже обладая богатым воображением, ее нельзя было назвать тонкой и гибкой, как тростинка. Слишком большой рот, слишком прямые брови и недостаточно прямой нос, хотя и безупречная кожа. Однако сейчас, когда ее щеки слегка порозовели, она больше не напоминала мраморное изваяние и была… нет, не то чтобы красивой, но точно волнующей и привлекательной.

– Что, мисс Маркхэм, никак не подберете нужных слов?

Генриетта облизнула губы. Она ощущала себя мышкой, с которой играет кошка. Даже не кошка. Более опасный хищник. Он положил ногу на ногу. У него длинные ноги. Если бы она сидела на его месте, ее ноги не доставали бы до пола. Генриетта не привыкла сидеть так близко к мужчине. И никогда не сидела… ни в кровати… нигде! Это… ей стало трудно дышать. Генриетта не испугалась, но ей стало не по себе. А что, если он именно этого добивается? Она выпрямилась, поборов желание переметнуться на другую сторону постели, и смутилась, когда вдруг захотела… оказаться в опасной близости… придвинуться к нему. Генриетта решила, что не позволит ему взять верх над собой.

– Вы наверняка очень хорошо знаете, что о вас ходит дурная слава, – сказала она почти ровным голосом, отчего почувствовала себя лучше.

– Чем же именно я заслужил это?

– Ну, говорят, что… – Генриетта осеклась, обнаружив, к своему удивлению, что не может найти подходящих слов. На коленях его бриджей виднелись пятна от травы. Она поймала себя на том, что не может оторвать от них взгляд. Интересно, как эти пятна образовались, не связаны ли как-то с ней? Поняв, что он заметил ее откровенный взгляд, она вновь покраснела и продолжила: – Попросту говоря, ходят слухи, что вы… только я думаю, что это глупости, ведь вы не можете быть таким плохим, как… в любом случае вы вовсе не похожи на тех, кого я представляла в своем воображении, – проговорила она в растерянности.

– Я не похож на тех, кого вы представляли? – спросил Рейф, едва сдерживая смех.

Генриетта сглотнула. Ей не нравилось, как он смотрит на нее. Оценивающе, если можно так сказать. Генриетта встревожилась, поскольку никак не могла найти подходящих слов. Она упрекала себя за столь нелепый ответ, но его мужское существо подавляло ее. Он сидел на кровати слишком близко к ней, так близко, что ее тело покалывало от сознания его близости. Она с трудом поборола желание оттолкнуть его. Или это лишь повод, чтобы коснуться его? Эти черные волосы. Казалось, они окажутся мягкими как шелк, если прикоснуться к ним. В отличие от щетины, которая на ощупь, скорее всего, шершавая.

– На повесу, – выпалила Генриетта, совершенно сбитая с толку своей реакцией.

Это слово резануло слух. Рейф встал.

– Простите, как вы сказали?

Она захлопала глазами, чувствуя тепло его присутствия и одновременно облегчение от того, что он отдалился, ибо выражение его лица чуть изменилось, стало холоднее. Отстраненное, будто между ними выросла стена. Генриетта слишком поздно сообразила, что называть кого-то повесой, даже если это и правда, не совсем тактично. Она смущенно поежилась.

– Умоляю вас, мисс Маркхэм, просветите меня, скажите, как именно выглядит повеса?

– Ну, я точно не знаю, хотя полагаю, он даже отдаленно не так хорош собой, – выпалила Генриетта первое, что взбрело ей в голову, чтобы сгладить собственную оплошность. – К тому же он старше, – продолжала она, не в силах вынести затянувшееся молчание, – и, вероятно, у него более аморальная внешность. Распутная. Хотя, честно говоря, я не совсем представляю, как выглядит распущенность. Только у вас внешность не такая. То есть вы не похожи на распутника, – заключила она.

И утихла, когда заметила, что не только не умиротворила графа, а, наоборот, нанесла оскорбление. Он сдвинул брови, что придавало ему по-настоящему грозный вид.

– Очевидно, мисс Маркхэм, вы тонкий знаток, – насмешливо заметил Рейф. – Вам это известно из собственного опыта?

Рейф прислонился к спинке кровати. У него были очень широкие плечи. Мощные плечи. Она подумала, что он, наверное, занимается боксом. Ее лицо сейчас оказалось на уровне его груди, которая даже под рубашкой выглядела очень мощной.

Генриетта прикусила нижнюю губу и крепилась изо всех сил, не позволяя себя запугать. Чтобы не смотреть на его грудь, ей пришлось вытянуть шею и встретиться с ним взглядом. Теперь его глаза были не голубыми, а аспидно-серыми. Генриетта снова сглотнула, пытаясь вспомнить, о чем именно он ее спрашивал. Да-да, речь шла о повесах.

– По личному опыту. Да. Я хотела сказать, нет. По крайней мере, насколько мне известно, раньше я сама не встречала ни одного повесы, но мама говорила, что… – Генриетта снова умолкла, поняв, что маме вряд ли захотелось ворошить прошлое. – Я сама видела последствия их деяний, – добавила она. Ее голос звучал крайне настороженно, что неудивительно, ведь граф навис над ней, точно ангел-мститель. Генриетта ощетинилась. – В приходской богадельне.

Выражение его лица мгновенно изменилось, теперь он больше напоминал дьявола, нежели ангела.

– Если вы имеете в виду, что у меня куча незаконных детей, которые бродят по окрестности, то сильно заблуждаетесь, – ледяным тоном проговорил он.

Генриетта вздрогнула. По правде говоря, о нем Генриетта ничего подобного не слышала, хотя, конечно, это не означало… но у Рейфа настолько сердитый вид, что он вряд ли лгал.

– Так я вам и поверила, – недоверчиво сказала она. – Но я не хотела сказать…

– И тем не менее, мисс Маркхэм, вы это сказали. Мне обидно.

– Довольно логичное предположение, учитывая вашу репутацию, – возразила она, оказавшись прижатой к стене, к чему совсем не привыкла.

– Не следует строить предположения, не зная всех фактов.

– Каких фактов?

– А вы заметили, что лежите в моей постели в одном нижнем белье, не изнасилованная и не ограбленная?

– Правда? Нет. Конечно, это правда. Я хотела спросить… в таком случае, вы хотите сказать, вы не повеса?

– Мисс Маркхэм, раз уж на то пошло, я не собираюсь оправдываться ни перед вами, ни перед кем бы то ни было, – ответил Рейф, сменив добродушие на гнев.

Возможно, он и повеса, хотя это определение ему не по душе, но уж никак не распутник. Намек на то, что он безоглядно плодит детей ради собственного удовольствия, был ему особенно противен.

Он гордился тем, что следовал строгим правилам и имел дело с женщинами, которые знали эти правила и не возлагали на него никаких надежд. Во время любовных свиданий он удовлетворял не эмоциональные, а физические потребности. Невинным девам, даже если те лежали в его постели полуобнаженными, ничто не угрожало. Но он не собирался это обсуждать с ней, наивной женщиной.

Генриетта прижалась к подушке. Перемена настроения застала ее врасплох. Если граф – повеса, как утверждали многие, почему же он так обиделся? Хорошо известно, что все повесы беспринципны, беспутны, безответственны…

Ее путаные мысли, совершив полный круг, застопорились. Все возможно, но с ней он ничего… хотя мог просто воздержаться, не найдя ее достаточно привлекательной? Странно неприятная мысль. К тому же нелепая! И почему ее должно волновать то, что мужчина с дурной славой даже не попытался ее соблазнить? Тут Генриетта опомнилась.

– Как я оказалась в вашей… я имею в виду, в этой постели? – спросила она, с некоторым облегчением ухватившись за этот интересный и еще не нашедший ответа вопрос.

– Я нашел вас без сознания. Сначала подумал, что вы мертвы. Мисс Маркхэм, вопреки тому, что вы воображаете, я предпочитаю завоевывать женщин в здравом уме, твердой памяти и с их согласия. Можете не волноваться, я не пытался надругаться над вами. Если бы это произошло, вы так просто не забыли бы подобное приключение. Это еще одна черта моего характера, которой я горжусь, – насмешливо сказал Рейф.

Генриетта поежилась. Она нисколько не сомневалась, что он имел право гордиться своими подвигами. Выражение его лица подсказало ей, что он снова прочитал ее мысли. Снова она опустила глаза, теребя украшенный фестонами край простыни.

– И где же вы нашли меня?

– В канаве. Я вытащил вас оттуда.

Эти слова так поразили Генриетту, что она уронила одеяла, прикрывавшие ее скромность.

– Боже мой! Это правда? – Она быстро села, совсем забыв про головную боль, затем тихо простонала и опустилась на подушки, когда боль настигла ее. – Где? – тихо спросила она. – Я хотела спросить, где находится канава?

– На территории моего имения.

– Но как я там оказалась?

– Я надеялся, что вы мне ответите на этот вопрос.

– Вряд ли я смогу ответить. – Генриетта осторожно коснулась затылка, где вскочила большая шишка. – Кто-то ударил меня. – Она поморщилась, вспомнив об этом. – Сильно ударил. Зачем он так поступил?

– Не имею ни малейшего понятия, – ответил Рейф. – Наверное, тот, кто это сделал, нашел ваши суждения утомительными. – Обиженное выражение ее лица не принесло Рейфу обычного удовлетворения, какое он испытывал, когда какая-нибудь его меткая колкость достигала цели. Сейчас он испытал нечто вроде угрызений совести. К тому же она сильно побледнела. Наверное, миссис Питерс права, ему следовало вызвать местного лекаря. – Если не считать удара по голове, как вы себя чувствуете?

– Я чувствую себя неплохо, – ответила Генриетта, безуспешно пытаясь не выдавать голосом своего раздражения. – По крайней мере, надеюсь, что скоро мне станет хорошо. Вам не стоит слишком беспокоиться.

Рейф вел себя нелюбезно. Но она ничего не сказала, и это почему-то обеспокоило его. Генриетта Маркхэм, скорая на суждения, могла и уколоть его, однако не капризничала.

Рейф вспомнил изгибы ее тела, когда прижимал ее к себе, вытаскивая из канавы. Его раздражало, что он невольно вспомнил все столь отчетливо. Почему?

– Вы, конечно, можете оставаться здесь до тех пор, пока не придете в себя, – сказал он. – Но сейчас мне хотелось бы узнать, кто именно ударил вас и, что еще важнее, почему вас бросили на моей земле.

– В действительности вы жалеете о том, что меня не бросили в таком месте, где вы не наткнулись бы на меня? – спросила Генриетта.

Она ахнула и зажала рот, но поздно – слова уже слетели с ее уст.

Рейф рассмеялся. Не смог удержаться. Она странным образом забавляла его, хотя смех прозвучал неестественно. Рейф догадался, почему ему так показалось – он уже давно не слышал собственный смех.

– Да, вы совершенно правы, – ответил он. – Я обрадовался бы, увидев вас у врат ада, но вы оказались здесь.

Его смех зазвучал приятней. Граф говорил неприветливо, но, по крайней мере, не кривил душой. Ей это понравилось, и она робко улыбнулась.

– Я бы не стала говорить столь откровенно.

– Мисс Маркхэм, вы ужасная лгунья.

– Знаю. Я хотела сказать… о боже.

– Кто роет другому яму, сам в нее попадает. Думаю, ваши слова можно истолковать именно так.

Боль сжимала ей голову, заставляя морщиться.

– Не в бровь, а в глаз, милорд. Вы хотите, чтобы я исчезла. Понимаю, вас ждут дела. Если вы дадите мне время прийти в себя, я так и поступлю.

Генриетта страшно побледнела. Рейф сжалился над ней. Ни она, ни он не были виноваты в том, что она оказалась у порога его дома.

– К чему такая спешка? Думаю, если вы перекусите, почувствуете себя немного лучше. Возможно, тогда и вспомните, что с вами случилось.

– Я и так доставила вам массу неудобств, – робко отозвалась Генриетта.

Снова его губы дернулись.

– Вы такая же незадачливая притворщица, как и лгунья. Будет вам, я хотя бы накормлю вас завтраком, прежде чем вы уйдете. Вы в состоянии встать с постели?

Граф не улыбался, но его лицо утратило суровое выражение. К тому же Генриетта проголодалась как волк. Она стоически ответила, что непременно встанет, хотя от этой мысли ее замутило. Граф уже направлялся к двери.

– Милорд, прошу вас, подождите.

Пытаясь остановить его, она от волнения уронила простыню. На ней была сорочка из прочного белого хлопка. Длинные локоны каштановых волос опустились на белые плечи. Он четко разглядел выпуклость ее спелых грудей, не сдерживаемых корсетом, и с трудом отвел взгляд.

– Да?

– Моя одежда, где она?

Заметив, что уронила простыню, Генриетта завернулась в нее до самого подбородка, твердя себе, что нет причины стыдиться того, что ее увидели в простой сорочке из белого хлопка, которая хотя бы чистая. Правда, она невольно пожалела, что сорочка слишком проста.

– Вас раздела моя экономка, – ответил граф на ее невысказанный вопрос. – Ваша одежда промокла до нитки, мы не хотели, чтобы вы схватили простуду. Я одолжу вам кое-что из одежды, пока не высохнет ваша.

Вскоре граф вернулся с большим явно мужским халатом, положил на кресло и сообщил, что завтрак подадут ровно через полчаса, после чего решительно широким шагом вышел из комнаты.

Генриетта уставилась на закрытую дверь. Она так и не поняла его намерений. Хотел ли он, чтобы она осталась или ушла? Она его забавляла? Выводила из себя? Привлекала? Раздражала? Или совсем не интересовала? Она не знала ответов.

И не следовало рассуждать о его репутации. Хотя граф ничего не отрицал, Генриетта поняла, сколь неотразимым он может оказаться благодаря сочетанию внешности и чего-то неуловимого, вызывавшего дрожь. Будто он обещал то, чего не следовало желать. И единственный, кто мог сдержать обещание. Наверное, повесы все-таки подлецы. Тем не менее Рейф Сент-Олбен не похож на подлеца. Повесы плохие люди, но разве он не сделал доброе дело, спасая ее?

Генриетта нахмурилась. «Очевидно, дело в том, что повесы ловкие обманщики, иначе как же они добивались таких успехов?» – размышляла она. Значит, хорошо, что он не воспользовался ее беспомощностью? Она не могла прийти к определенному мнению. Но точно знала одно – ему очень хочется избавиться от нее. Генриетта с трудом сдерживала обиду.

Наверное, ему тоже интересно узнать, как она попала в его имение. Осторожно трогая болезненную шишку на голове, подумала, что ей самой неплохо бы прояснить этот вопрос. Вчера вечером. Вчера вечером. Что произошло вчера вечером?

Сбежала эта проклятая собака леди Ипсвич. Генриетта осталась без ужина, пока искала ее. Неудивительно, что она так проголодалась. Она нахмурилась, зажмурила глаза и, не обращая внимания на головную боль, попыталась вспомнить, что делала вчера. Вышла через боковую дверь. Оказалась в огороде. Обошла одну сторону дома. Затем…

Этот вор-взломщик! «О боже, вор-взломщик!» В голове все прояснилось, точно с поверхности воды сошла рябь и обнажила четкое отражение. «Боже мой. Леди Ипсвич, наверное, волнуется, не зная, что со мной случилось».

Генриетта осторожно выбралась из роскошной кровати и посмотрела на часы, стоявшие на каминной полке. С трудом рассмотрела циферблат. Девятый час. Она раздвинула занавески и заморгала, когда солнечные лучи больно ударили ей в глаза. Уже утро. Она провела здесь всю ночь. Ее спаситель, наверное, встал очень рано. Обретя способность думать, Генриетта поняла, что граф вряд ли вообще ложился спать.

Не иначе, распутничал! Однако круги под его глазами свидетельствовали не только о физической усталости. Рейф Сент-Олбен был похож на человека, которому не спится. «Неудивительно, что он раздражен», – снисходительно подумала Генриетта. Встреча с незнакомой женщиной, потерявшей сознание, выведет из равновесия кого угодно, особенно если вышеупомянутая незнакомка похожа на… на… на кого же она была похожа?

На витиевато инкрустированном комоде перед окном стояло зеркало. Генриетта осторожно посмотрела на себя. Она была бледнее обычного, полоса грязи запеклась на щеке, на голове красовалась шишка величиной с яйцо. В целом же она выглядела почти так же, как всегда. Рот нисколько не напоминал розовый бутон. В бровях ни намека на изгиб. В чересчур кудрявых волосах царил полный беспорядок. Карие глаза.

Такой она себя увидела в зеркале. Более того, во власти вышеупомянутой миссис Питерс оказалось ее коричневое платье.

Генриетта тяжело вздохнула. Папа постоянно напоминал о том, что многие люди выглядят значительно хуже, но от этого легче не становилось. Не то чтобы она была недовольна, но иногда ей в голову невольно закрадывалась мысль о том, что судьба могла проявить к ней большую щедрость. Правда, она не представляла, в чем эта щедрость должна выражаться.

– Тебя стукнули по голове, бросили на произвол судьбы, но на помощь пришел потрясающе красивый граф и спас тебя. Чем не настоящее приключение? – обратилась она к своему отражению в зеркале. – Даже если он не очень приветлив, повеса с вспыльчивым нравом и сомнительной репутацией.

Когда часы на каминной полке пробили четверть, она вздрогнула. Не стоит брать грех на душу, заставлять графа ждать, пока она выйдет к завтраку. С этой мыслью она торопливо вылила воду из кувшина, стоящего на тумбочке, в китайскую чашу, расписанную красивыми цветами, и принялась смывать с лица следы грязи.

Она причесала и заколола волосы, завернулась в элегантный хозяйский халат из темно-зеленой парчи, украшенный золотистыми застежками из тесьмы. И хотя завернула манжеты, крепко затянув пояс, халат закутал ее всю и шлейфом тянулся позади нее. Ее тревожила мысль о том, что материал, прилегавший к ее коже, касался и его обнаженного тела. Она пыталась не думать об этом, что удавалось с трудом.

Спотыкаясь, Генриетта почти вовремя вошла в небольшую столовую. Она нервничала. Увидев, что стол накрыт на двоих, она заволновалась еще больше. Никогда раньше она не завтракала наедине с мужчиной, не считая, конечно, дорогого папочку, но это не в счет. Было очень неловко, в то же время она мучительно думала о своем теле, скрытом лишь нижним бельем и огромными складками халата.

Похоже, граф сначала не заметил ее, меланхолично уставившись в пространство. Его одолевали мрачные думы. Сейчас он был особенно привлекателен, побрившись и переодевшись. На нем были чистая рубашка и новый галстук, светло-желтые панталоны в обтяжку и начищенные сапоги, темно-синий утренний фрак ладно облегал фигуру. В этом туалете он больше всего напоминал графа с грозным видом. К тому же он смотрелся еще красивее. Пульс Генриетты участился, она выдавила робкую улыбку, присев не в самом элегантном реверансе.

– Милорд, должна извиниться за свою небрежность. Я еще не отблагодарила вас должным образом за свое спасение. Я очень обязана вам.

Ее голос отвлек Рейфа от мыслей о прошлом, в которое он углубился. Будь проклят этот титул и потребность в наследнике! Кого, кроме его бабушки, действительно волновало то, что титул унаследует какой-нибудь безвестный третий кузен во втором колене? Если бы только она знала, чего это ему стоило, то скоро перестала бы напоминать об этом. Граф взглянул на Генриетту, все еще робко улыбавшуюся ему. Протянув руку, поддержал ее.

– Надеюсь, мисс Маркхэм, вам уже лучше. В моем халате вы очень привлекательны. Он вам идет.

– Со мной все в порядке, – ответила Генриетта, обрадовавшись тому, что граф поддержал ее, когда она выпрямлялась после реверанса. У нее закружилась голова. – Что же касается халата, вы очень любезно соврали, я-то знаю, что выгляжу ужасно.

– Ужасно привлекательно, я бы сказал. Вы должны мне верить, ведь я в некотором роде считаюсь знатоком в подобных вопросах.

Затравленный взгляд сменился улыбкой, едва коснувшейся уголков его губ.

– Похоже, я наконец-то вспомнила, что случилось со мной, – заметила Генриетта.

– Да? – Рейф встряхнул головой, отгоняя призраков, которые наседали на него. – С этим можно подождать. Для начала вам надо поесть.

– Я действительно голодна… осталась без ужина из-за одной собаки.

Рейф громко рассмеялся второй раз за утро. На этот раз его смех не казался таким злым.

– Что ж, с радостью сообщаю, здесь нет собак, из-за которых вы можете лишиться завтрака, – заметил он.

В халате Генриетта Маркхэм смотрелась привлекательно. Он раскрылся у шеи, обнажив слишком большой участок груди кремового цвета, которую она должна скрывать в корсете. Но в целом у девушки был такой вид, будто она только что свалилась с его кровати. Что в некотором роде соответствовало действительности. Рейф поймал себя на том, что пялится на нее, и отвел взгляд, расстроившись от нахлынувшего неожиданного чувства, отдаленно напоминающего возбуждение. Правда, он обладал счастливой способностью как возбуждать, так и подавлять желание.

Рейф помог ей сесть, сам устроился напротив, решительно глядя к себе в тарелку. Он накормит Генриетту, выяснит, откуда она, и тотчас отправит назад. Затем ляжет спать, после чего вернется в город. Встречу с бабушкой невозможно откладывать бесконечно. При этой мысли он впал в мрачное, сродни серому и тяжелому ноябрьскому небу, настроение.

Он не будет думать о ней. Нет необходимости. Во всяком случае пока, и можно переключить внимание на приятную Генриетту Маркхэм, сидящую напротив, облачившись в его халат. Вот сейчас она расскажет, что с ней произошло. Рейф налил ей кофе и положил в тарелку большую порцию яичницы с беконом, бутерброд, себе же налил кружку пива, дополнив порцией бефстроганов.

– Ешьте, а то упадете в обморок от голода.

– Выглядит аппетитно, – отметила Генриетта, радостно глядя на полную тарелку.

– Это всего лишь завтрак.

– Никогда не ела такого хорошего завтрака, – весело призналась она, одновременно приказав себе: «Много не болтай!» Она вообще не относилась к числу тех, кто долго и нудно говорит, но этим утром почему-то стала именно такой. Очевидно, подводили нервы. Но она и нервам не позволяла влиять на свое поведение. Хотя этим утром душевное равновесие ей явно изменило. Виной всему этот мужчина – смущал, говоря насмешливо о том, что хороший завтрак остынет, если она не перестанет занудствовать и не приступит к нему. Виноваты обстоятельства. И этот халат.

Генриетта взяла вилку. Интересно, он дразнится или считает ее совсем глупой? Справедливости ради стоит отметить, что сегодня она не на высоте, ведет себя как идиотка. Граф очень прозрачно дал это понять, и она почувствовала себя таковой. Отведав кусочек вкусной яичницы, она тайком смотрела на него из-под ресниц. В ярком утреннем свете, проникавшем через окно, черные круги у него под глазами проступили отчетливей. Напряженное лицо. Граф был взвинчен. Казалось, он даже улыбается ради приличия. Явно не в самом благодушном расположении.

Она не понимала причину, у него ведь всего гораздо больше, чем у других. Генриетте очень хотелось спросить его об этом, однако, еще раз взглянув в его лицо, она так и не решилась. Пришла к выводу, что граф Рейф Сент-Олбен совершенно непроницаем. Хотя и понятия не имела, о чем он думает. Она, что было ей несвойственно, промолчала. Съела еще кусочек и отрезала немного бекона.

Еле заметная дрожь от охватившего волнения смешалась со страхом, отчего шея покрылась гусиной кожей. Да, граф не страшен, а страшно привлекателен. Генриетта была зачарована и напугана, как кролик, которому протягивают особенно вкусное угощение, хотя он и знает, что это приманка. Она задумалась, а так ли уж репутация Рейфа Сент-Олбена заслуженна. Правда, если он решит что-либо предпринять, ей будет трудно воспротивиться этому.

Генриетта снова вздрогнула и мысленно приказала себе не поддаваться столь глупым мыслям. Граф не станет строить планы относительно нее! Даже если и имеет некие виды. Зная породу мужчин, к которой тот принадлежал, она отлично понимала, что без труда устоит перед ним. Хотя он пока ничего не предпринимал и вряд ли предпримет.

И нет смысла попусту тратить время на подобные мысли. Гораздо важнее подумать о событиях прошлого вечера, коль скоро она их вспомнила. Но сейчас – поесть! Иначе ее одолеет обморок, чего Генриетта, гордившаяся своим прагматизмом, не могла допустить. Она решительнее принялась за завтрак.