Поймать ветер

Хвала Небесной Хозяйке! А то откровения последнего времени о тухлых морских ежах, сальных хлыщах и тощих бродячих псах засели неприятной занозой в шкуре моего самолюбия.

— Пойдем, — вдовушка поманила меня пальчиком, повернулась и пошла к дому. Попка у нее оказалась ничуть не хуже грудок.

В постели Магнолия тоже была хороша. Ее воздержание оказалось значительно дольше моего, так что попотеть пришлось, ну да оно того стоило. Красотка оказалась страстной и укатала меня за три ночи (не говоря о днях) как следует. Правда, и заплатила увесистым кошелем золота.

— Про это Тине помалкивай, — промурлыкала мне на ухо. — Она тебе еще часть отдаст из того, что от меня получит. Уж очень ты хорошо, Перчик. После трех лет с дряхлым старцем в мужьях я себя заново родившейся чувствую. Будешь еще в Граде, заходи. Даже если нового мужа найду, помоложе, тебя всегда приму с радостью.

Я поблагодарил, поцеловал златовласку на прощание и пошел восвояси.

Стояло раннее утро, небо только начинало светлеть. Проходя через сад, не удержался и сорвал несколько спелых мягких персиков для Малинки. Раз она с севера, лакомство должно быть ей в диковинку. Завязал в платок, который Магнолия на память подарила, и пошел на берег моря. Тина в такую рань двери все равно не откроет, значит, можно выкупаться. Вроде вдовушка и укатала, а как подумаю о сладенькой, внизу живота все скручивает. Даже если отбиваться и царапаться будет, и тогда завалю. Не хочу только, чтоб она на мне чужой запах ощущала.

Когда солнце встало, отправился в «Морского конька». Тина уже была на ногах.

— Доброго утречка! Неужто только сейчас отпустила? — полюбопытствовала с похабной улыбочкой.

— Угу. Как Малинка?

На подходе к гостинице меня вдруг одолело беспокойство. Не разобиделась ли девчонка? Не ушла ли? Не влипла ли в какую-нибудь неприятность? Распрощались-то мы с ней не слишком ладно… Рассудок твердил, что я и так оказал сладенькой немалую услугу, и ежели она по собственной дури во что-то вляпалась, меня это уже не касается. Как говорится, что ни делается, все к лучшему. На север осенью топать и впрямь не охота. Пока доберемся, там, глядишь, уже снег выпадет… Оставалась единственная загвоздка: хотелось оказаться с ней в постели еще хоть разок. Желание было на редкость глупым, но, как и все глупые желания, совершенно необоримым.

— Да что такой язве сделается? — хмыкнула хозяйка, глянув с издевочкой. — Болталась где-то каждый день, но к вечеру возвращалась и ночевала всегда у себя, одна. Где ты ее откопал, Перчик? Странная какая-то. У богатея дочку увел?

— Где откопал, там уж нет, — ответил не слишком изобретательно. — Когда ты со мной расплатишься?

— Как только вдовица деньги пришлет. Она тянуть не будет, от мужа-скареда унаследовала немало. Женихи уже зубы точат: как-никак и состояние, и сама — лакомый кусочек. Ты-то не польстился?

— Издеваешься? Я — и в хомут?

— Да ты, по-моему, уже. Стоило войти, все на лестницу косишься. Топай, давай, к своей Крапивке. Ежели решите задержаться, вычту за постой из твоей доли.

Я махнул рукой, мол, вычитай, и взлетел наверх. Что бы эти бабы понимали: и Машка, и Тина. Чара небесная, захомутала… Просто необычная девчонка, не наша, да к тому же искусная и охочая. Самое то для меня. Магнолия была хороша, настоящая красавица, но и половины тех штучек не знала, что Малинка. Происхождение, опять же: словечки простецкие, жеманство, глупость какая-то бабья. Не, я, понятное дело, привычный — баба она баба и есть, их сестру знаю и люблю, а только со сладенькой все как-то не так. С ней потрепаться, пошутить можно, как с приятелем, в то же время Малинка заводит одним касанием или взглядом, не всякой это дано. И все время разная: то развязная оторва, то кроткая милая девочка, причем и от той, и от другой в голове мутится. Или из-за откровенного сладострастия, или от какой-то невероятной нежности. Тьфу, хватит, Перец, щас завязки лопнут.

Дошел до нужной двери, постучал тихонько, час-то еще ранний. Послышался легкий топоток, скрежетнул засов, дверь распахнулась, и на пороге обнаружилась заспанная встрепанная Малинка в каком-то мешковатом балахоне, видно, предназначенном для спанья.

— Перчик! — кинулась мне на шею, не дав даже дверь закрыть. — Я заждалась! Застрял чуть ли не на три дня, негодный!

— Зато теперь денег у нас как следует прибавилось, — улыбнулся, прижимая к себе одной рукой теплую со сна девчонку, другой с трудом закрывая дверь. Удивила… Признаться, опасался увидеть злую, зеленую от ревности мордаху или брезгливую гримасу, а то и по физиономии получить. — Смотри, что я тебе принес.

Протянул завернутые в платок персики, чувствуя сквозь испятнанную соком ткань вкусный запах. Чуть менее приятный, чем исходящий от только что проснувшейся девочки. Не удержался и поцеловал Малинку в шею, вдыхая сладкий, будоражащий и одновременно умиротворяющий аромат ее молочной кожи.

— Что это? — взяла узелок, положила на стол, развязала. — М-м-м, Перчик, какая прелесть! Это персики? — поднесла один из плодов к носу. — Точно. Да какие спелые…

Куснула на удивление аккуратно, умудрившись почти не испачкаться соком. Попавшую на подбородок каплю тут же стерла запястьем. Я чуть не рассмеялся, вспомнив, как она обляпалась медом во время нашего первого совместного завтрака. Она, видите ли, грязнуля.

— Хочешь? — взглянула на меня, протягивая надкушенный плод.

— Нет. Не люблю фрукты.

— Правда?

— Ну да. Зачем мне в этом-то врать? — усмехнулся я.

— Ты хотя бы попробуй! Он такой сладкий, ароматный. Будто погрузил лицо в цветущий розовый куст и умудрился откусить кусок благоухания.

— Ну, ты придумаешь! Давай уж, попробую, — взял у нее персик и отхватил как следует.

Тот и впрямь оказался хорош: мягкий, сочный, душистый. Сок так и побежал по подбородку. Я хотел утереться рукавом, но Малинка удержала мою руку, прижалась и слизнула капельки, высушила все губами. Я так опешил, что забыл поцеловать сладенькую.

— Соленый… колючий, — прошептала, утыкаясь мне в шею. — Но совсем не пахнешь другой…

— Я выкупался в море. Поэтому и соленый.

— Тогда чего ты ждешь? Или утомился? — вскинула глаза, поблескивающие лукавыми искорками. Я мог бы поклясться, что и веснушки на ее носике излучают лукавство.

Недоеденный персик с мокрым шлепком упал на пол, а мы с Малинкой сами не заметили, как расстались с одеждой и оказались на кровати.

— Ты и правда ублажал вдовушку или отсыпался-отъедался? — спросила сладенькая, когда мы, усталые, потные и умиротворенные, лежали, обнявшись, на сбитых измятых простынях.

— Еще как ублажал. Не веришь, посмотри на спину.

Магнолия располосовала меня знатно. Я, когда макнулся в море, чуть не взвыл, так ожгла соленая вода многочисленные, судя по ощущениям, царапины. Сладенькая заглянула мне за плечо и прижала руку ко рту.

— Чего ж ты сразу не сказал?! Тебе же больно!

— Не поверишь, но больно мне не было, только сейчас саднить начинает. К тому же, ты не царапаешься, вот я и позабыл предупредить.

Малинка стала придирчиво осматривать меня в поисках других повреждений, но ничего, кроме нескольких засосов на шее и груди, да следов несильных укусов на плечах не обнаружила.

— Это точно была женщина? — с несколько наигранной заботой спросила она. — Больше похоже на рысь.

— Нет, я не мог настолько ошибиться. Это была молодая страстная женщина после длительного воздержания. Мотай на ус, Линочка, и никогде себя так не мучай.

— Не беспокойся, это не в моей природе, — улыбнулась сладенькая.

Я невольно подумал, одна ли она провела те дни, что меня не было. А даже если и не одна? Кто-то совсем недавно хвастался, что не брезглив, причем говорил истинную правду… Додумать так и не успел, провалившись в глубокий сон.

Проснулся уже под вечер и сразу понял, что лежу на кровати один. Почему-то отсутствие Малинки очень задело. Могла бы и посидеть со мной, еще лучше — полежать. Нет, получила с утра, что хотела, и удрала в город… С досады стукнул кулаком по постели.

— Выспался? — раздался знакомый грудной голос. — Пойдем на море?

Я повернул голову и увидел, что сладенькая сидит с ногами на широком подоконнике и смотрит на меня.

— Решил, тебя нет, — пробурчал, садясь. — Чего не море тащиться на ночь глядя?

— Днем я его видела. К тому же хочу искупаться. Вода теплая, но я побоялась одна: на берегу все время кто-нибудь бродит. Вдруг одежду украдут, пока плаваю? А так ты покараулишь.

Мне не слишком улыбалось топать к морю. Предпочел бы поесть и завалиться с девчонкой в койку. С другой стороны, потешно будет попугать ее в воде. Визжит она, наверное, звонко. Разозлится, опять же, а злючки мне всегда нравились. Вырываются, верещат, пытаются драться, а стоит только пощупать где надо, и весь их пыл тут же устремляется в иное русло.

— На море так на море, — кивнул я, натягивая штаны. — Только сначала перекусим.

Мордашка Малинки приняла весьма заинтересованное выражение.

— Мне нравится здешняя кухня, — поделилась, едва ли не облизываясь. — Жареный в масле осьминог, тунец… А какие персики ты принес!

— Угу. Тинин брат — рыбак, так что морские твари в «Коньке» всегда свежие. А персики здесь и на улицах растут, хотя те, что ты ела, были из сада. Сейчас схожу к хозяйке, попрошу нас накормить.

— Как спина? — ни с того, ни с сего поинтересовалась Тина, выслушав мои пожелания относительно ужина и отдав распоряжения служанке.

— Спина? — я сперва даже не понял, о чем она.

— Твоя Крапивка чуть душу из меня не вытрясла: вынь да положь ей какую-нибудь мазь от ссадин и царапин. Не думала, что она так о тебе печется.

— Да я тоже не думал, — протянул удивленно, осторожно сводя лопатки и совсем не ощущая боли. Хотя я никогда не обращал внимания на такую ерунду, и не помню, как быстро заживали раньше следы страсти. — Ты ей что-нибудь дала?

— Попробовала б я не дать! — возмущенно фыркнула женщина. — Как ты с ней управляешься? — Я неопределенно помахал в воздухе рукой. Таинственность в этом вопросе только добавит мне веса в глазах окружающих. — Девчонка не отставала, пока не получила склянку мази, которой мой конюх пользует лошадей. Я, понятное дело, не упомянула эту несущественную подробность, — Тина уставилась на меня с непередаваемым ехидством. — Как? Помогло?

— Хоть сейчас седлай, — ухмыльнулся я, женщина расхохоталась.

— Мелковат ты для меня, Перчик! Не видала, что там у тебя в штанах, но я люблю, когда мужик меня еще и помять может.

Появление служанки с подносом положило конец нашей милой беседе.

Когда мы с Малинкой закончили трапезничать, солнце село, и в черноте за окном вспыхивали огоньки светляков.

— Все еще хочешь идти купаться? — без особой надежды спросил я.

— Конечно! Я каждую ночь смотрела из окна на город и мечтала оказаться на улице…

Хвала небесам, голова у сладенькой не совсем пустая, хватило ума не шляться после заката по припортовым закоулкам. Я-то Град неплохо знаю и легко могу пройти от «Конька» до одной тихой бухточки на берегу, никого не встретив по пути. Луна сегодня висит над крышами чуть ли не половиной каравая, так что ни фонарь, ни факел не понадобятся. Да и не люблю я с огнем ночью шататься, только грабителей привлекать. Живо слетятся, как ночные мотыльки…

— …Знаешь, какая тоска сидеть изо дня в день у окна, видеть перед собой целый мир, бескрайнее небо, и не иметь возможности отойти от замка на каких-нибудь жалких пару лиг… Мне все это дома надоело, а тут ты запрещаешь…

Покуда я предавался размышлениям, Малинка, видно, жаловалась на нелегкую долю богатенькой дочки родовитого папаши.

— Взяла бы и сбежала, коли так охота мир повидать. И чего теперь назад рвешься?

Противно это нытье слушать. Ах, я бедная, заперли в каменных стенах… А свалилась нечаянная свобода, и не знает, что с ней делать, норовит поскорей в клетку вернуться.

— Ты не понимаешь. Я должна…

— Где уж мне понять. Я даже читать не умею, про геограхфии всякие и вовсе молчу.

— Чего ты злишься, Перчик? — девчонка смотрела недоуменно.

Я задумался и подивился про себя собственному раздражению. Какое мне дело до малинкиных терзаний? У нас сделка, для меня весьма выгодная и приятная. Через несколько недель навсегда распрощаюсь со сладенькой и отправлюсь своей дорогой. За это время, кстати, девчонка наверняка успеет изрядно надоесть даже в постели.

Непременно загляну на обратном пути к Магнолии, даже если она к тому времени найдет себе мужа… Многие мужики предпочитают женщин одного типа: белокурых и голубоглазых, к примеру, или, наоброт, черноволосых, смуглых, с глазами, как у лани. А мне всегда нравились разные. Сегодня рыженькая, завтра русая, послезавтра еще какая-нибудь. Лишь бы хорошенькая и любящая в постели покувыркаться, а девчонка, молодица или баба в соку, худышка-толстушка — дело десятое.

Малинка, не получив немедленного ответа на вопрос, не стала переспрашивать, надулась, по-детски выпятив нижнюю губку. Размышляя, я рассеянно следил, как она отдирает с веточек и рвет на мелкие кусочки темно-лиловые ароматные листья базилика. А только что с удовольствием лопала их, и с рыбой, и с сыром.

— Я не злюсь, — наконец выдавил из себя, окончательно выйдя из задумчивости. — Ты не тому душу стала изливать. Мне тебя не понять. И потом, чего плакаться? Сказал же, сходим на море, раз так хочешь. С едой закончила?

— Закончила! А на море могу и не ходить. Отправляйся к своей вдовушке, не смею задерживать! Но если по-прежнему собираешься меня сопровождать, придется с ней на какое-то время расстаться, причем скоро. Лучше завтра или послезавтра, я дорожу временем.

Я с трудом сдержался, чтобы не заржать. Баба она баба и есть, хоть белой кости, хоть серой. Наверное, даже чарам небесным ревность не чужда. Повезло мне, что утром по морде не получил.

— Линочка, какая муха тебя укусила? С утра все было нормально…

— Тогда я не знала, какая она раскрасавица, да еще и богатая сверх меры!

Та-а-ак… Наверняка Тина, змеюка, напела, когда Малинка у нее мазь требовала. Тьфу, иногда хочется сбежать куда подальше, где женская нога не ступала…

— Ну, ты ведь тоже не бедная и вовсе не уродливая…

Малинка набрала полную грудь воздуха, видно, собираясь поведать мне много интересного, но вдруг осеклась и так ничего и не сказала.

Я со вздохом собрал на поднос грязную посуду, встал и вынес за дверь, чтобы служанка могла забрать.

— Так идем или нет? — спросил, вернувшись в комнату.

— Идем. И… прости. Я вела себя глупо.

Смотрит нормально, едва ли не ласково, никакого надрыва. Ну что за девчонка? То кажется, знаю, как себя с ней вести, и тут же она что-нибудь выкидывает… Не, такая быстро не надоест. И мне плевать, что она не раскрасавица, как Магнолия. Один ее веснущатый носик стоит больше, чем вся кукольная прелесть вдовушки…

— Не извиняйся, — улыбнулся я. — Тину знаю давно, и сразу понял, что ты ей не понравилась.

— Я вообще женщинам не нравлюсь, — пожала плечами сладенькая. — У меня и подруг никогда не было.

— На кой тебе им нравиться? Спишь же с мужиками?

— Грубо, Перчик, но справедливо, — усмехнулась она. — Пошли уже, а не то я сейчас затащу тебя в постель и до утра не выпущу, а после буду казниться, что так и не искупалась в Поющем море.

Мы быстро добрались до хорошо известной мне бухточки, и впрямь никого не встретив по дороге. Ночной бриз тихонько свистел и вздыхал в причудливых прибрежных скалах, оправдывая название моря. Луна раскинула завлекательную сверкающую дорожку на водной глади. Светляки взблескивали, цикады исправно скрипели, звезды в небесах равнодушно взирали на весь этот земной вертеп. Не, мне нравится, и все такое, но я ж не баба, чтобы ахать и замирать в восхищении, как та же Малинка. Встала на песке, руки к груди прижала и таращится на окружающее великолепие. Да, красиво, и пахнет хорошо. Миртом, хвоей, лавром, лавандой той же, которую она так не любит. Если кроме северных сосняков, продуваемых ледяными ветрами, ничего не знаешь, так и подавно в голове помутится.

— Ты купаться будешь, или просто постоишь? — полюбопытствовал я.

— Перчик, тебе совсем здесь не нравится?

— Очень нравится. Только, думается, твое обнаженное тело, посеребренное лучами луны, здорово оживило б картинку.

Сладенькая фыркнула, и принялась стягивать платье.

— Так лучше? — повернулась, покачивая обласканными бледным светом грудками.

— Значительно, — одобрил я.

Малинка осторожно ступила в море, сделала несколько шагов, присела и поплыла. Я обождал немного, давая девчонке отдалиться от берега, а заодно убеждаясь, что она чувствует себя уверенно, потом быстро разделся, спрятал наши вещички в известную мне расселину, и тихонько вошел в воду у ограничивающих бухту скал.

Море было теплым, как объятия любящей женщины. Я с наслаждением погрузился с головой, потом осторожно поплыл вдоль скал, стараясь подобраться поближе к сладенькой. Это удалось легко. Девчонка определенно была непривычна к ночным купаниям, то судрожно гребла, то замирала на месте, таращась на темную воду с серебряной лунной рябью и звездный полог над головой.

Подплыв поближе, я нырнул и закончил путь под водой. Схватил обеими руками Малинку за ноги и потянул вниз так, что она тут же ушла с головой. Отпустил почти сразу, быстро отгреб подальше и вынырнул на поверхность.

Девчонка отфыркивалась, била руками по воде и вопила что есть сил:

— Перчик! Перчик!

— Что, радость моя?

— Ты здесь? В воде? Так это ты меня?!.. — тут же ринулась ко мне в попытке утопить.

Я поспешил отплыть.

— Линочка, если приглашаешь парня купаться, будь готова к неожиданностям. И не утруждайся повторять про сального хлыща, — предупредил на всякий случай.

Сладенькая не была настроена разговаривать. В пару гребков оказалась рядом и выполнила заветное желание, видно, не дававшее ей покоя с нашей первой встречи: с визгом вцепилась мне в волосы. Почти одновременно я почувствовал, как коготки Малинки приласкали мою щеку. Ну конечно, оставшиеся от других царапины мы лечим, а себе ни в чем не отказываем.

Дальнейшее купание прошло, как мне и представлялось. Визжала сладенькая заливисто, злилась от души, но при правильном обращении отходила быстро. В результате мы еле-еле успели вернуться в «Морского конька» до того, как Тина распорядилась запереть на ночь двери.

На следующий день глаза продрали поздно, и до полудня не могли вылезти из постели. Первой встала Малинка.

— Перчик, нам, наверное, нужно что-то купить в дорогу? — спросила, потягиваясь у окна, закинув руки за голову и приподняв волосы.

— Угу, — я был слишком поглощен созерцанием ее тела, напоминавшего вырезанную из белого камня фигуру Морской Владычицы, что стояла у главных ворот Града. Та, правда, была вроде как одета, но ее тонкое облегающее платье не скрывало плавных, будто текущих, изгибов и округлостей, которые ласкали взор не одного поколения горожан и путешественников. Прелесть малинкиных форм усиливалась красками: смоляные волосы на белоснежной коже, розовые соски, будто те самые ягоды, разделяющие с ней имя…

Она отвернулась от окна, взглянула на меня, и я прочел в ее взгляде то же, что она увидела в моем.

— Перчик… Мы так никогда отсюда не уйдем… — ее руки неожиданно едва ли не с отчаянием упали вдоль тела.

— Куда спешить? Тебя не ждут. Наверняка решили, что никогда не вернешься.

Она улыбнулась как-то странно, невесело. Наверное, подумала об участи, на которую ее едва не обрекли. Потом шагнула к кровати и легла рядом…

— Перчик, — спросила сладенькая, когда очередной всплеск страсти остался позади. — Как ты ухитрился вчера так ловко ухватить меня за ноги? Неужели лунный свет позволял что-то разглядеть под водой?

— Подплыл поближе.

— Не так уж близко. Если б ты очутился рядом, я б заметила. Над водой было достаточно светло.

Я задумался. И правда, как мне удалось ухватить ее так точно? Хорошо помню, что, нырнув, закрыл глаза, ведь видно все равно ничего не было. Направление, конечно, знал, и все же… Плыл-то уверенно и точнехонько ухватил за ноги с первой же попытки… Три болота… озадачила…

— Ну что молчишь? Никогда не отвечаешь с первого раза, все приходится вытягивать!

— Нормальная мужская привычка. Вспоминаю, о чем раньше тебе врал, чтоб в собственных измышлениях не запутаться, — хмыкнул я. — Не знаю, как нашел. Наверно, просто повезло. — Девчонка смотрела не только недоверчиво, но и с беспокойством. — Линочка, только не поминай опять своих любимых духов. Здесь, на юге, никто про них слыхом не слыхивал. Зато много рассказывают про чаровниц из лесов Багряного Края, не знающих устали в постели и способных самого выносливого мужика в несколько дней заездить до полусмерти.

— Ах ты!.. — сладенькая тут же принялась колошматить меня, больше в шутку, чем желая причинить какой-то ущерб, но рука у нее оказалась тяжелая, и удары получались весьма ощутимыми.

— Но-но, полегче! — перехватил ее за запястья. — Я не твой слуга, чтоб давать хозяйским кулачкам разгуляться. Щеку мне вчера разодрала, теперь еще глаз подбей, и о заработках можно надолго забыть.

— Ты ж говорил, что и жульничеством промышляешь, не только… — замялась, глупышка, видно, стесняясь вслух сказать о моих постельных делах.

— Верно. Встречала жуликов?

— Н-нет… — ответила, чуть подумав.

— Ну так вот, сладенькая, запомни: хороший жулик выглядит благообразно и доверия вызывает поболе многих праведников. Сама-то поверила б охламону с разодранной мордой и заплывшим глазом?

— Нет, — замотала головой, попыталась высвободить руки, да я не пустил, она заулыбалась просительно, и у меня от этой улыбки все внутри перевернулось.

— Хорошенькая злючка оказалась вдобавок драчуньей, — притянул Малинку к себе и, не удержавшись, сначала чмокнул в носик, потом впился в губы.

Она хотела было прервать поцелуй, а уже через мгновение лежала на мне, вжимаясь так, будто мечтала врасти, и ласкала мои настойчивые губы и язык своим мягким податливым ртом. Стоит ли говорить, что наши тела вновь соединились и ниже пояса?

— Ты невозможен… — после прошептала утомленно, укладываясь рядом на бок и выравнивания дыхание. — И еще возмущаешься, когда мне в голову приходят мысли о духах…

— Линочка, жаль тебя разочаровывать, но, получается, тебе просто не везло с любовниками.

— Не обольщайся, Перчик! Почти все они были весьма искусны и все без исключения — неутомимы, но ни одного я не хотела так, как тебя.

— Как же мне не обольщаться… — физиономия сама собой расплылась в довольной ухмылке. Подобное признание из уст сладенькой почему-то доставило невероятное удовольствие. И не знаю, чего в нем было больше: удовлетворенного тщеславия или радости, что я могу доставить ей наслаждение, как никто другой.

Малинка все же нашла в себе силы встать и одеться. Мне осталось последовать ее примеру, и мы отправились в троговые ряды. Нужно было закупить в дорогу провизию, да кой-какую одежу. Девчонка гораздо меньше глазела по сторонам, видно, насмотрелась на городское житье-бытье за то время, что я провел с Магнолией.

Затоварились быстро: сладенькая оказалась на удивление не привередлива в еде и одежде.

— Ближе к Светане нам понадобятся вещи потеплее, — напомнила мне.

— Знаю. Здесь, на юге их найти трудно и платить придется втридорога. Купим позже по дороге.

Она рассеянно кивнула, заглядевшись на лоток с побрякушками. Торговец, мигом почуяв даже столь незначительный интерес, тут же принялся нахваливать свой товар.

— Смотри, красавица, какой жемчуг, — заперебирал в пальцах нитку ровных ярких жемчужин. — Как раз для твоей косы.

Малинка улыбнулась и отрицательно покачала головой, я подумал, что мерцающие горошины и впрямь замечательно смотрелись бы в черноте ее волос. И деньги у меня сейчас есть, только жаль выкидывать их на такую ерунду. Тут я заметил среди украшений плошку с довольно крупными жемчужинами неправильной формы. Одна из лежавших сверху была розового оттенка и вся покрыта маленькими бугорками, отчего здорово смахивала на ягоду малины. Я взял ее двумя пальцами.

— Сколько? — поинтересовался у торговца, небрежно разглядывая.

— Два золотых. Видишь, тут петелька, можно на цепочке носить. Или приладить крючочек и вдеть в ухо.

Петельку я разглядел сразу и тут же представил, как славно смотрелась бы причудливая ягодка в основании ложбинки меж малинкиных грудок.

Сладенькая молча взяла у меня жемчужину, повертела в пальцах.

— Красивая и очень похожа на малинину, — взглянула на меня с ехидцей. Потом чуть отвернулась и понизила голос, видно, не желая, чтобы слышал хозяин товара. — Знаешь, Перчик, у меня было много всяких драгоценностей и наверняка еще будут. А вот это мне никто не дарил и, уверена, не подарит, — положив жемчужину на место, запустила пальцы в ворох полупрозрачных переливчатых зеленовато-лазоревых ракушек, «морских слез», как называли их жители Града, наверно, из-за напоминающих капли очертаний. Висящие на простеньких цепочках и кожаных шнурках «слезки» приятно зашелестели. — Выбери для меня сам.

Торговец не пытался скрыть кислой мины, когда я положил перед ним средних размеров ракушку даже не на цепочке, а на узенькой бархатистой замшевой ленточке. «Слезка» длиной в полпальца мерцала не хуже жемчужин, но не мертвенным свечением далеких звезд, а теплым зеленовато-синим светом южного моря. Земным. Гораздо больше подходящим сладенькой, чем колючие драгоценности, безупречные, как ледяные иглы изморози. Вдруг совершенно не к месту подумалось, что когда она наряжалась в доме отца, то наверняка долго возилась, чтобы запудрить веснушки.

— Может, возьмете на цепочке? — попробовал хоть чуть-чуть увеличить барыш лоточник. — Надежнее…

— Нет. Я не потеряю, — ответила Малинка.

Интересно, поняла она, что мне до смерти хочется увидеть эту угольно-черную полоску на ее белоснежной шейке? Хозяйка Небесная, и когда прежде меня занимали подобные мелочи женской внешности?

— Повезло с подружкой, парень, — пробурчал торговец. — Вместо двух золотых раскошелился на три медяка. А по ней не скажешь, что дурочка.

Ни я, ни Малинка ничего не ответили. Связываться неохота, к тому же мы были заняты: я надевал на шею сладенькой «морскую слезу».

— Спасибо, Перчик, — мы стояли почти вплотную, и девочка шутливо боднула меня в лоб.

— Носи на здоровье, — улыбнулся я. — Говорят, если будет больно расставаться с тем, кто подарил, нужно выбросить ракушку в воду, и она утянет все слезы за собой.

— Какое же у вас у всех самомнение! — фыркнула Малинка. — Плакать о мужчине!

— Я буду только рад, если ты не выкинешь мой подарок, — ответил вполне искренне. Зачем мне ее слезы?

На следующее утро мы простились с Градом-у-моря и направились на север, в Светану.

Путешествовать с Малинкой, вопреки моим опасениям, оказалось легко. Девчонка была неглупа и умела держать в узде бабскую натуру: не ныла, не жаловалась, не требовала невозможного. Когда не получалось напроситься в телегу к какому-нибудь селянину или в повозку к купчине, безропотно шла пешком. Иной раз я уже выдыхался, а она и не заикалась о привале. Ела Малинка скромно и ни разу не попросила чего-то особенного. Может, правда, потому, что я старался кормить ее получше.

Надо сказать, чувствовал я себя большей частью очень глупо из-за того, что забота о сладенькой из меня так и перла. Обычно брожу один, на постоялых дворах не часто останавливаюсь. Платить деньги, чтобы покормить местных клопов? Ищите дурака. Заглядываю туда обычно в поисках промысла. Богатенькие бабенки в пути не любят спать под открытым небом, а комнату у хозяина требуют получше и почище. Частенько даже без клопов обходится, ежели дамочка не совсем дура и попросит положить тюфяк со свежей соломой.

Предлагать сладенькой ночевать в лесу я не стал. Она точно к такому не привыкла, да и мне спокойнее: ну как на лихих людишек нарвемся? Защитить ее не смогу, а отдавать девочку разбойникам, пусть даже на время, вовсе не хочется.

Ночевки на постоялых дворах, да еще в приличных комнатах, быстро облегчили мой кошель, и я уже с неделю, ужиная, высматривал добычу: подходящую путешественницу, которой можно было б предложить постельные услуги, приправленные одной из моих сказочек. Малинка не выказывала особого недовольства. Возможно, она и была раздражена, но ловко это скрывала. Только раз, когда я впервые принялся разглядывать женщин в гостинице, спросила весьма небрежным тоном:

— Так и не похвастаешься своими способностями жулика? — Я уставился на нее вопросительно, она продолжила. — Ты высматриваешь жертву, из которой можно вытянуть деньги, так?

— Глазастая и смышленая! Почему решила, что я не собираюсь ее обжулить?

— Потому что заглядываешься все больше на нестарых и привлекательных. А обжулить можно любую. Вон, какая клуша сидит, — кивнула на необъятную пожилую бабищу, похожую на жену сельского старосты, которая таращилась на окружающих едва ли не открыв рот. Видно, в первый раз за свою далеко не короткую жизнь выбралась из родного угла.

— Линочка, чтобы обжулить кого-то, нужно хоть немного да подготовиться. На это требуется время, но ты то и дело меня подгоняешь, домой торопишься. А чтобы поработать ночку лежа, достаточно приятной внешности, врожденного обаяния и крепкого члена.

Сладенькая закатила глаза, но, к счастью, не стала в очередной раз высказываться о моей внешности и обаянии.

Несколько вечеров прошли впустую: все бабенки как назло странствовали с мужьями, любовниками, отцами или братьями. Я уже стал готовиться к тому, что придется ублажать какую-нибудь древнюю старушенцию с сединой не только на голове, как на шестой вечер Небесная Хозяйка явила мне свою милость.

Нам с Малинкой удалось занять весьма выгодную позицию: плохо освещенный стол у стены, неподалеку от стойки. Оттуда можно было отлично рассмотреть вновь прибывших, не привлекая к себе внимания. Я уже собирался отправить сладенькую наверх, в постельку, отсыпаться перед дорогой, когда в зал вошла укутанная в плащ женщина. Направилась к хозяину, наливавшему пиво очередному жаждущему, откинула капюшон, и теплый свет свечей, казалось, померк, смущенный полыханием рыжих волос, собранных в тяжелый узел на затылке. Я напрягся, как охотничий пес, ожидая, что сейчас с улицы зайдет ее спутник, и молясь, чтобы этого не произошло. Дверь открылась, и вошел мужчина, внешность которого вызвала у меня вздох облегчения: слуга. За ним ковыляла ветхая старушка — приживалка, приставленная мужем или отцом…

— Нет, Вика, — долетел до нас капризный голос красотки. — Ты будешь спать в другой комнате, и не в соседней, а напротив, не то я из-за твоего храпа заснуть не смогу. — Приживалка попыталась вполголоса что-то возразить. — Нет! Не собираюсь мучиться всю ночь без сна из-за его глупых подозрений! Пусть в следующий раз приставляет кого-нибудь помоложе, кто не кряхтит, не сопит и не сотрясает храпом стены!

Старушенции ничего не оставалось, как смириться и отправиться в сопровождении местной служанки наверх. М-да, если муж так беспокоится, чтобы его голову не украсили рогами, мог бы приставить кого повыносливей. Бабуля даже не стала дожидаться, пока подопечная пойдет к себе. Видно, после дня в пути с ног валится, что мне весьма на руку. Вот отлучится слуга лошадей проверить, тут я к рыжуле и подвалю…

— А она хороша… — послышался задумчивый голос Малинки, едва ли не мечтательно разглядывающей одинокую путешественницу. — Вон какие завитки игривые, золотистые около ушка, и на шейку белую сбегают, залюбуешься… А само ушко… Розовое, маленькое, похоже на хрупкую ракушку… И камушек в сережке блестит, будто подмигивает. Эх, была б я мужчиной…

— К счастью, ты женщина, — хмыкнул я. — Хотя мысли у тебя и странные. Ишь, как расписала. Я до этого смотрел на нее как на кошель с деньгами, а теперь, пожалуй, по-настоящему разохотился.

— Приятной ночи, Перчик, — проворковала сладенькая. — Смотри, не продешеви. Я умираю, хочу искупаться в горячей воде и вымыть как следует волосы. Да и одежду не худо бы служанке отдать постирать. У тебя это как-то не очень получается.

Вот она, благодарность за мои старания! Кому рассказать, что я бабе шмотки стирал, пусть и родовитой… Тьфу! И ведь вижу отлично все приемчики, с помощью которых Малинка мной управлять пытается. Вижу и молчу, подчиняюсь. Прикидываюсь дурачком. Почему? Ответ прост: мне нравится с ней спать. Да, конечно, у нас уговор насчет общей постели, но мне не интересно получать холодные ласки, которыми одаривают по необходимости. А сладенькая, насколько я успел ее узнать, вполне может сменить милость на гнев, ежели будет чем-то недовольна. Вот и придется мне сейчас из кожи лезть, ублажая путешественницу, дабы та как следует раскошелилась. Эх, с каким удовольствием я вместо этого покувыркался б на сеновале с Малинкой, да деньги и впрямь нужны, не только на купание в горячей воде и прачку…

Пока я предавался размышлениям, рыжулин слуга отправился то ли к лошадям, то ли за пожитками. Мне приглашение не требовалось — подошел к стойке, вежливо поклонился красотке, перекинулся парой незначительных фраз с хозяином, почти не отводя глаз от женщины. Та посмотрела весьма заинтересованно. Я подвинулся ближе и будто ненароком коснулся ее плеча. Дальше — просто: взгляды встретились, мои пальцы поймали ее кисть, и серо-голубые глаза незнакомки быстро потемнели от желания.

— Пусть принесут ужин в комнату, — мотнула головой в сторону хозяина, не отрывая глаз от моего лица. — Да пообильнее, я голодна. — Тут подошел ее слуга с дорожными сумками. — Оставь здесь, Вей. Разносить вещи по комнатам — дело гостиничной прислуги. А ты отдыхай. Ешь, пей и ложись спать.

— Я донесу, госпожа, — пришлось подыграть рыжуле и подхватить далеко не легкие сумки.

Хозяин хмыкнул и сам отправился провожать гостью, оставив посетителей на супругу и служанок. Я оглянулся на Малинку, которая тут же подмигнула мне в своей наихудшей похабной манере. До сих пор не понимаю, означают ли эти ее ужимки дружеское одобрение или, наоборот, призваны скрывать досаду и злость.

Впрочем, мысли о возможных недовольствах сладенькой разом потускнели, едва я остался наедине с медноволосой красоткой. Малинкины слова о завитках на шейке так меня раззадорили, что первый поцелуй я влепил аккурат за ухо, где курчавились невесомые золотистые пряди. Женщина не спешила подставлять губы, видно, хотела с толком насладиться неожиданным любовником, да еще сказала, что ждет ужин.

Вскоре служанка доставила ломящийся от снеди поднос, на который я, надо признаться, покосился с гораздо большим вожделением, чем смотрел на Грушу, ветреную чужую жену. Мы с Малинкой давно не позволяли себе особых роскошеств в еде, зато по ночам ни в чем друг другу не отказывали. Как ни странно, меня пока не особо тянуло на других. Сладенькая по-прежнему владела помыслами, одним прикосновением заставляя вспыхивать жгучий огонь в паху.

Отдавая должное лакомствам, я исподволь разглядывал сегодняшнюю подругу на ночь. Груша была недурна и взгляды на меня кидала воистину пламенные, значит, и в постели с ней не соскучишься, но… Я вспоминал запах дорогих благовоний, который ощутил, когда целовал золотистые завитки, и не мог отделаться от дурацких мыслей о том, что Малинка безо всяких притираний пахнет много приятней. А ведь я всегда ведусь на искусно составленные духи, подобные тем, что учуял на лилейной шейке. Тьфу, нельзя же все время думать об этой девчонке, так и спятить недолго! Слыхал я страшные истории о мужиках, у которых только на одну бабу стояло…

Наконец ужин подошел к концу. Я распустил шнуровку грушиного платья и помог снять его, потом быстро стащил свою рубаху. Настало время для страстных поцелуев, но не успел я как следует смять сочные губы женщины и толком узнать, какова наощупь ее грудь, в дверь постучали, негромко, но часто и требовательно. Рыжуля замерла в моих объятиях. Стук повторился.

— Нужно открыть, вдруг это Вика проверить хочет. Спрячься за пологом кровати, я быстро ее спроважу, — жарко прошептала мне на ухо женщина.

Ничего не оставалось, как подчиниться. Подобрал свою рубаху и нырнул за полог. Стук раздался в третий раз.

— Иду, иду! — недовольно произнесла Груша, потом послышался звук отодвигаемой задвижки и возмущенный возглас. — Ты кто такая?

— Кто я такая, не важно, — раздался хорошо знакомый мне с некоторых пор голос. — А ты — жена купца Колоса из Заозерья, так? Груша?

— Д-да…

— Чудно! Мой муженек уже в постельке?

— Еще нет, — я вышел из-за кровати, для порядка смущенно комкая в руках рубаху. — Ничего не было, Линочка… — что бы сладенькая ни задумала, лучше заранее оправдаться.

— У-у, кобель! — Малинка замахнулась, я невольно втянул голову в плечи. — Так я тебе и поверила! Будто вы столько времени разговоры разговаривали!

— Не было ничего… — пролепетала Груша, такая испуганная, что мне стало ее не на шутку жаль.

— Потому что я вовремя пришла! — сладенькая раскраснелась, глаза метали молнии, и я невольно залюбовался ее злостью. — С этим, — кивнула на меня, — сама разберусь. А ты изволь возместить мне ущерб, если не хочешь, чтобы я взыскала с твоего мужа! — шагнула к Груше, которая, оказавшись прижатой к стенке, сжалась, будто ожидая удара.

— Нет, не надо с мужа… — залепетала рыжуля. — Сколько ты хочешь?

— Пятнадцать золотых! — не моргнув, выпалила Малинка.

Я едва не присвистнул. Такие деньги редко беру даже за весьма бурную ночь.

— Я н-не могу дать столько… Мне еще с хозяином расплачиваться… А д-драгоценности муж проверит… — перепуганная Груша начала всхлипывать.

— Ладно, давай десять.

Женщина подобрала с пола пояс и со слезами на глазах отсчитала деньги. Малинка тут же подставила ладошку.

— В расчете! — заявила девчонка, крепко сжимая золотые в кулаке. — И мой тебе совет: обрати внимание на своего слугу. Он, похоже, давно по тебе сохнет, да и собой недурен. Пошли, муженек, — взглянула с усмешкой.

Я уже успел надеть рубаху и поплелся за Малинкой, бросая извиняющиеся взгляды на Грушу. Вообще-то ничуть не огорчился, что не получилось, только рыженькую жаль. Отправить, что ли, к ней этого мужика, Вея, или как его там…

Беспокоился я напрасно: слуга ждал за дверью, на меня зыркнул зло, а со сладенькой обменялся такими взглядами, что мне все стало ясно.

— Как у меня получилось? — спросила Малинка, плюхаясь на кровать в нашей комнате.

— Для первого раза не совсем безнадежно.

— Ах вот как? Господин Перец изволят быть недовольны, что их планы рухнули? — на губах девчонки по-прежнему играла улыбка, но в голосе я безошибочно уловил обиду. Надо бы успокоить, а с другой стороны, не могу отказать себе в удовольствии спесь сбить. Уж больно сладенькая любит задирать свой милый веснущатый носик.

— Планы-не планы, так, приятное разнообразие…

Времени терять было нельзя. Малинка уже собралась вскочить с кровати и с присущим ей пылом высказать все, что обо мне думает. Может, опять рожу покорябала бы, но я оказался проворней, повалил ее на спину и устроился сверху.

— Чего ты при каждом удобном случае меня дразнишь? Нравится, когда с тобой грубо?

Сладенькая не ответила, пыхтя, извивалась подо мной, да еще норовила дать коленом по яйцам. Глазенки горят, волосы разметались, раскраснелась, губку нижнюю закусила… М-да, Перец, тебе, похоже, самому нравится злить девочку. Не выдержал и впился в ее рот. Маленькие, но весомые кулачки заколотили по моим плечам и спине, а мгновение спустя губы раскрылись навстречу, пальцы разжавшихся рук скользнули по шее и нырнули в волосы…

Хотите верьте, хотите — нет, но я радовался, что не остался с рыжулей.

— Не мытьем так катаньем хоть какое-то разнообразие получил, а, Перчик? — хихикнула девчонка, выбираясь из-под меня, когда все закончилось.

— А ты, конечно, недовольна?

— Нет, отчего ж, довольна и весьма. В постели ты очень хорош, я сразу сказала.

— А в чем плох?

— Жулик из тебя, похоже, никакой.

— Вот прицепилась! Ладно, признаю, хорошо у тебя получилось. Небось, этот Вий… Вей… как его там, тебя увидел, слюни распустил и все про хозяйку выложил.

— Ошибаешься. На меня он не глядел, зато как смотрел ей вслед, когда вы наверх пошли…

— О-о-о, да ты, оказывается, не так уж отличаешься от других баб! Кобель повелся на сучку, а тебе померещилась великая любовь!

— Перчик, если б не знала тебя чуть лучше, дала б затрещину. Ты, видно, утомился за день, а еще я тебя на подвиги соблазнила. Ложись-ка спать, может, к утру в голове прояснится.

Задула свечу, стащила в темноте платье и забралась под покрывало, намеренно не касаясь меня. Вот так-так! Неужто у сладенькой та же мякина в голове, что и у других девиц? Он, видишь ли, ей вслед смотрел по-особому. Никогда я не видел, чтобы мужики и бабы друг на друга высокодуховно таращились. Малинка сама глядит на меня ехидно либо с издевкой. Ну, я на нее взираю понятно как: по-кобелиному.

И тут совершенно не к месту вспомнилось выражение глаз Ягодки… Вообще-то, примерно такое же, как у моего пса, несколько лет назад умершего от старости. С тех пор так и не завел себе другого… А сколько раз я в шутку просил Машулю не смотреть на меня, как на издыхающую любимицу — певчую птичку? Тьфу, чем больше с бабами времени проводишь, тем больше обабливаешься, что ли. Но не с мужиками ж спать?

Малинка завозилась на тюфяке и как-то судорожно вздохнула, я сбросил одежду, откинул покрывало и лег рядом, потом подумал, подвинулся поближе и обнял девочку.

— Подлиза… — пробормотала она сонно, и я напрягся, ожидая тычка локтем под ребра. — Глупый, глупый Перчик… — прижалась поплотней спиной и круглой теплой попкой, задышала ровно.

Да, не умный, определенно не умный… Лучше б переспал с рыженькой…

После этого случая мы с Малинкой взяли за правило пополнять кошель за счет одиноких путников, падких на постельные приключения в дороге. Мужчины чаще странствуют в одиночку, и роль подсадной утки обычно доставалась сладенькой, а я изображал оскорбленного мужа.

Мы намечали жертву, я угощал кого-то из слуг бедолаги пивом и за кружкой выяснял, женат ли господин, ревнива ли супруга, где проживает счастливая (или не очень) парочка, имена и прочие полезные сведения. Потом, если появлялась надежда на поживу, Малинка охмуряла простофилю.

С одинокими путешествующими бабенками неудач опасаться не приходилось: мои способности еще ни разу не подвели. Сладенькая, как ни странно, тоже работала без проколов. Мужики безотказно велись на ее воркующий голосок и красноречивые взгляды, то распутные, то томные, то молящие. Малинка великолепно разбиралась в нашем брате и умела найти подход к любому, хоть к похотливому старичку, хоть к скромному юноше. Не менее ловко получалось у нее управлять жертвой наедине. Я поначалу боялся, что в один прекрасный вечер дверь на мой стук не откроется, мне придется вышибать ее и, если получится, отбивать девчонку от распаленного мужика.

— Имей в виду, Перчик, я не желаю спать с кем-то за деньги, — заявила она мне, в первый раз готовясь играть соблазнительницу. — Ты свободен, захочешь — развлекайся, а меня уволь.

Я привычно согласился, посмеиваясь про себя. Интересно, много ли от меня сладенькая наутро оставит, если взаправду проведу ночь с какой-нибудь бабенкой? И то, что не спит она за деньги… Сама ведь похабнейшим образом заявила, что в дороге расплачиваться со мной будет натурой. Будто есть большая разница, получать монетами или едой и всякими услугами. Ну что за девчонка… Неужели у всех белокостных такая каша в голове?

Как бы там ни было, а мошенница из Малинки получилась отличная. Я даже стал подумывать, не завести ли мне подругу, когда доставлю сладенькую по назначению. Уж больно хорошо вдвоем работать: денежно, не пыльно, весело даже. Спасибо Небесной Хозяйке, быстро сообразил, что вряд ли найду напарницу, с которой удастся ладить как с Малинкой. А постоянно выслушивать бабское нытье и недовольства желания не имеется.

Однажды вечером мы привычно наметили жертву, купца средних лет, который уминал обильный ужин и при этом не забывал бросать сальные взгляды на всех без исключения женщин детородного возраста, попадавших в поле его зрения. Торговец определенно был не беден: об этом говорила щегольская одежда и многочисленные кольца на пальцах, да еще выбор блюд, от которых ломился стол.

Я усадил Малинку подальше от купчины, чтобы не начинать игру раньше времени. Кто знает, может, он холостяк, вдовец или держит женушку в ежовых рукавицах, и она пикнуть не посмеет, даже если он любовницу третьей в их постель уложит? Нужно сначала с его слугой поговорить. Я быстро углядел у стойки парня, кторому купчина, прежде чем приступить к ужину, дал за что-то подзатыльник, и направился к нему.

Это и впрямь оказался человек торговца. Раздосадованный рукоприкладством хозяина, он тут же стал выкладывать всю подноготную нашей возможной жертвы, стоило мне проявить вежливое сочувствие и поставить перед ним кружку пива. Увы, купчина оказался крепким орешком: свел в могилу двух жен и теперь изводил третью, так что вытянуть из него деньги не представлялось возможным. Это было огорчительно, но не смертельно, ибо кошель мой со времени последнего дельца опустел едва ли наполовину. Хуже оказалась словоохотливость мигом захмелевшего парня, который вцепился мне в рукав и не отпускал, пока не поплакался как следует. В конце концов я сослался на необходимость немедленно отлить и поспешил к Малинке.

К моему неудовольствию, место подле сладенькой было занято. Спиной ко мне сидел здоровенный мужик и что-то говорил девочке. А она выглядела так, будто не только готова прямо здесь, сию минуту выполнить любое его желание, но пошла б за ним хоть на край света и стала б его рабыней до конца дней. Меня вообще не заметила.

Я с трудом взял себя в руки, подошел к столу и сел напротив парочки. Мужик, теперь оказавшийся ко мне боком, определенно заметил появление постороннего, но даже не глянул в мою сторону, так и продолжал бубнить что-то вполголоса. Он был в самом расцвете, высоченный, широкий в плечах. А уж мускулы, которые перекатывались под рубахой, едва ли не грозя разорвать ее… У меня привычно заныли кости.

Не любитель я драться, да и, если честно, не мастак. Но и уступать мою девочку какому-то бугаю не собираюсь. А она на меня по-прежнему не смотрела. Таращилась, приоткрыв рот, на этого жеребца, глаза стали темными и совсем шальными от желания. Если только вякнуть посмею, ох, и отдубасит меня бычара. Зубы выбьет и кости переломает, а потом все равно заберет сладенькую. Но смотреть, как он ее охмуряет, нет никаких сил. Может, если исхитриться и пнуть его ниже пояса… А когда согнется — табуреткой по башке… Я протянул руку через стол и потряс Малинку за плечо.

— Линочка…

Она и не заметила. Зато мужик соизволил, наконец, обратить на меня внимание: повернул голову и глянул пристально. Я напружинился, готовый метнуться под стол, но на лице бугая вместо ярости проступило удивление.

— Что за леший… Я и не почувствовал. А, да ты не чистокровный. — Я смотрел на него, ничего не понимая, кроме того, что бить меня, кажется, не будут. — Твоя лапа? — мужик кивнул на Малинку, которая все также завороженно пялилась на него. — Хотя понятно, что твоя. Далеко пойдешь. Полукровка… или четверть? — задумчиво окинул меня взглядом. — Смотреть особо не на что, а такую деваху заполучил. Она у тебя даже не морочная была, иначе на меня б и не взглянула. Уважаю, — хлопнул меня по плечу так, что я чуть под стол не свалился.

— Да ты кто такой? — спросил я, морщась и потирая ушиб. — И отпусти, наконец, девочку. Не могу видеть, как она тебя глазами ест.

— Разрешаешь? — ухмыльнулся мужик.

Мне его тон не понравился.

— Ничего я тебе не разрешаю. Что ты с ней сделал?

— А то не знаешь, — плутовски подмигнул мне. — Заставил меня возжелать, всего-то на одну ночку. Уж очень хороша: свеженькая и до мужиков охочая. Извини, не знал, что она уже занята.

— Заставил возжелать? — я чувствовал себя объевшимся чар-грибом. Все казалось ненастоящим и неправильным, с уклоном в кошмар.

— Парень, не веди себя как целка…

— Какая я тебе целка! Сделай так, чтобы она нормальной стала! — вскочил со своего места, с неизвестно откуда взявшимися силой и наглостью вытолкал бугая из-за стола и уселся рядом с Малинкой.

— Тьфу ты, Хозяин Подземья и его свита… — пробурчал мужик, устраиваясь напротив. — Повезло нарваться на недоумка. Поцелуй ее, она и отомрет.

Я прижал к себе сладенькую и осторожно поцеловал в губы. Она тут же облегченно и шумно выдохнула, приникла устами к моим, и мир вновь обрел правильность, перестав уходить из-под ног.

— Заканчивайте, птенчики, — послышался чей-то голос, и меня затрясли за плечо.

Я с трудом оторвался от девочки и взглянул ей в лицо. Хвала небесам, теперь оно стало вполне осмысленным.

— Перчик, — пробормотала она. — Что со мной было?

— Лапуля, я всего лишь хотел скрасить унылые будни толикой разнообразия, — ухмыльнулся мужик. — Но твой… приятель… — издевательски блеснул на меня глазами, — невовремя вернулся и испортил нам вечер.

— Ты — нечистый дух! — Малинка покрепче прижалась ко мне и вытянула в сторону бугая обличающий перст.

— Я дух? — захохотал мужик. — Ох и показал бы тебе, какой я бесплотный, если б твой полукровка не подвалил!

— Хватит говорить загадками, — не выдержал я. — При чем тут полукровка?

— При том, что матушка твоя или, может, бабка, с нечистым духом путалась! — ржал проходимец. — Вернее, с айром.

— Духи, айры… — мир опять начал соскальзывать в кошмарный сон. — Айры — никакие не духи. Видал я как-то одного: жрал и пил за троих, а уж баб…

— Ох, парень, ты меня уморишь! Небось, все эти годы жил и думал, что счастливчиком уродился, раз бабы липнут? Рожа-то у тебя, знаешь ли, не с картинки. Да и сложение дохляцкое, — окинул меня пренебрежительным взглядом и, многозначительно покосившись на Малинку, поиграл мускулами.

— Зато у него красивый… — начала было та, но вовремя опомнилась и захлопнула рот.

— Это ты мой не видала! — опять заржал мужик.

— Ты — айр? — спросил я.

— Ну да. Только не ори об этом на весь кабак, — он осторожно оглянулся, но посетителям не было друг до друга никакого дела. Они пили, ели и трепались за своими столами. — Мужья нас не жалуют, а некоторые темные жены побаиваются. Видишь, даже в нечисть записали, — его снова разобрал смех.

— А Перчик, значит, из вашего племени? — вопросила сладенькая грозно, но отодвигаться от меня не стала.

— Перчик… м-да, — мужик снова оглядел меня. — Мне тогда, пожалуй, нужно Баклажаном назваться…

— Ну давай померяемся! — разозлился я. — Проверим, что там у тебя за баклажан, не иначе, весь синий. Больно подозрительно ты его нахваливаешь.

— Не, пущай твоя девчонка сравнит. Уверен, ей будет интересно.

— Мне интересно узнать про Перчика! А овощ свой держи при себе, пусть он хоть кабачок, хоть огурец пупырчатый!

Я покрепче обнял сладенькую за плечи и глянул на бугая с легкой издевочкой. Тот несколько скис, но смотрел без злобы, скорее, с интересом.

— Перчик твой драгоценный — полукровка, не чистокровный айр. А может, отец его был полукровкой. С человеком я б не церемонился. Дал бы в лоб, а тебя, лапуля, увел наверх. Со своими мы так не поступаем, даже если матери у них не нашего племени.

Откровения касаемо моего происхождения были в высшей степени неожиданны и не слишком радовали. Айры все-таки не люди, а я привык считать себя человеком. Небесную Хозяйку чту, даже иногда в храмы заглядываю. Там с молодыми небедными вдовушками проще всего познакомиться.

— Почему именно отец? — удивилась тем временем девчонка. — Почему не мать?

К моей радости, она по-прежнему жалась ко мне, похоже, не испытывая страха или отвращения. Вот что значит белая кость: быстро в себя пришла. Какая-нибудь селянка-горожанка, воспитанная, как Малинка, на сказках о нечистых духах, визжала б и билась в истерике, а этой хоть бы что. Может, конечно, девочка умело делает вид, но такая способность, на мой взгляд, не меньше достойна уважения.

— Знаете, ребятки, ответы на ваши бесконечные вопросы совсем иссушили мое горло, — нахально заявил айр.

— Линочка, пойди, скажи хозяину, чтобы подал ужин на троих, — вздохнул я. — И пива побольше.

Лишний раз оставлять мою девочку наедине с бугаем не хотелось. Сладенькая, видно, и сама не желала такой компании, безропотно встала и отправилась к стойке. Мужик понимающе усмехнулся. Мы молчали, пока не вернулась Малинка. И симпатии друг к другу не испытвали (уж я-то точно), да и начинать разговор вдвоем — потом лишний раз повторяться.

— Почему ты так уверен, что Перчик — полукровка? — первым делом спросила девчонка, вернувшись с кувшином пива и тремя кружками.

— Я — айр. Кровь своего племени чую безошибочно, — ответил бугай, напуская на себя важный вид и делая жест в сторону вместилища пенного напитка.

— И как же тебя зовут, айр с чутким носом? — поинтересовалась Малинка, наливая пиво в одну из кружек и ставя ее перед мужиком.

— Корнем, — ухмыльнулся тот и сделал неслабый глоток. — К твоим услугам, лапуля.

— Не нуждается она в твоих услугах, — проворчал я, принимая от Малинки кружку, увенчанную пенной шапкой. — Будь ты даже не просто Корнем, а Хреном.

— Нуждаюсь, но не в тех, в которых он мечтает оказаться полезным, — отрезала сладенькая. — Расскажи-ка поподробнее об айрах. Чем они от людей отличаются?

Корень сделал еще глоток и почему-то задумчиво посмотрел на меня. Я пригубил пиво и приподнял брови, мол, да, мне тоже интересно, не тяни.

— Ты, Перчик, и правда ничего не знаешь, или прикидываешься?

— Не знаю, — буркнул я. — Иначе не стал бы какого-то проходимца ужином кормить. И для тебя я не Перчик, а Перец. С мужиками не сплю.

— Да я, знаешь ли, тоже, — гоготнул айр. — Только на Перца ты, на мой взгляд, не тянешь.

Вот так всегда. Если какой-нибудь тупой переросток имеет счастье смотреть на меня сверху вниз, как тот же Флоксин Ус, сразу норовит назвать меня Перчиком. От бабенок такое обращение слышать — дело другое, даже приятно, но никак не от мужиков.

— Ладно, уговорил, буду звать тебя Корешком, — с ехидцей глянул на бугая, тот уже собрался было ответить, но…

— Прекратите, наконец, препираться! — не выдержала Малинка. — Рассказывай, не болтай ерунды, — зыркнула на Корня. — Одно отличие айров от людей я уже разглядела: треплетесь вы не в пример больше, что чистокровные, что полукровки.

— Слово дамы — закон, — ухмыльнулся мужик. — Ты спрашивала, почему я так уверен, что айрова кровь у твоего приятеля по мужской линии. Так вот, наши женщины не рожают от людей, да и почти не спят с ними. Они — домоседки, редко выбираются за пределы родных поселений. Мужчины — наоборот. Многие, войдя в возраст, отправляются посмотреть мир да подзаработать легким и приятным способом…

— Спят с людскими женщинами? — уточнила Малинка.

— Ага, — ничуть не смутился Корень. — Понимаешь, лапуля, в чем штука: с подругами нашей крови хорошо, но… обычно, что ли. Наверное, как у вас, людей, друг с другом. А с человеческими женщинами совсем иначе. Айры на них как-то странно действуют. Вроде ничего особенного в постели не вытворяешь, а она чуть сознания не лишается от наслаждения. — Малинка поежилась и снова прижалась ко мне. — А еще их добиться проще, потому как заморочить можно.

— Это как ты меня?.. — спросила девочка.

— Ага, — самодовольно ухмыльнулся айр. — Не отмерла бы, пока я с тобой не переспал, да Перец не вовремя подгреб. Ты с ним по доброй воле, так что хватило поцелуя, прям как в сказке.

— По доброй воле? — с чересчур пристрастными интонациями переспросила Малинка.

— Да если б он тебя заморочил, никакой чужой морок уже не взял бы.

Мне показалось, что девочка облегченно выдохнула. Я тоже перевел дух и как следует приложился к кружке. Не хватало еще, чтоб сладенькая решила, будто спит со мной по принуждению.

— Ты отвлекся, — напомнил я. — По-прежнему не очень понимаю, почему именно отец должен быть айром. Вдруг кто-то из ваших женщин все же…

— А мне кажется, я ответил на этот вопрос, — перебил Корень. — Не веришь — дело твое, разубеждать не стану. Родителей-то небось не знаешь?

— Не знаю, — проворчал я.

— Ну так послушай, что скажу. Думай что хочешь, малыш, — (Какой я ему малыш!) — а я не верю, что наша кровь у тебя от матери. И еще, может, пригодится: раз ты на свет появился, значит, твой отец этого хотел. Айрам не трудно позаботиться о том, чтобы женщина не понесла. И потомство свое мы не бросаем. Вот мне и удивительно, что ты ничего о своем происхождении не знаешь.

— С его отцом могло что-то случиться до рождения ребенка, — подала голос Малинка.

Вот неугомонная! Не дает покоя моя родословная! Сейчас сочинять примется… Выяснила б для начала, есть у айров благородные, али все они одним миром мазаны. А мне так совершенно без разницы, кто были мои родители, и что с ними сталось. Наверное, если б дорожили дитем, не потеряли б. А если нас разлучили не по их вине… Тем более не хочу знать. Лучше вообще не иметь родителей, чем услышать, что они были, любили тебя, а потом их убили, или они померли от какой-нибудь болезни, голода или иной напасти…

— Что проку думать да гадать, как все было? — довольно резко осадил я Малинку. — Лучше, Корень, поведай, чем я от людей отличаюсь.

— А я знаю? — едва ли не возмущенно заявил мужик. — На глаз не определишь, что ты там от бати унаследовал. Может, он и сам был не чистокровный.

В этот момент подошла служанка с подносом и стала составлять на стол блюда с жарким, тушеными овощами и всяческими соленьями на закуску.

— Корень, просто расскажи, чем айры отличаются от людей, — попросила Малинка, до сих пор так и не притронувшаяся к своей кружке. А ведь мне прекрасно известно, что она всегда пробует пиво на постоялых дворах и от хорошего не отказывается. Здешнее, кстати, было весьма и весьма. — Про ваши способности с женским полом я уже поняла.

— Экая ты шустрая, лапуля! — хмыкнул бугай, подхватывая с блюда самый большой кус жареной свинины. — Мы не выдаем своих способностей людям. Про шашни с человеческими женщинами все знают, вот я и не стал таиться. А до остального пусть малыш сам докапывается!

— А ну-ка отдавай мясо! — сладенькая, не теряясь, выхватила кусок чуть ли не изо рта у Корня. — Ишь, ловко придумал — поесть за наш счет! — Мужик так и сидел с открытым ртом, глядя на девчонку. Я его отлично понимал. Видно, ему такие тоже раньше не попадались. — Ты — айр, в этом у меня нет сомнений, потому что прежде ни один мужчина со мной подобного не проделывал. А вот Перчик ничего такого не умеет, иначе б точно воспользовался, когда мы с ним встретились. Ему это было выгодно. Значит, ты сочиняешь, что он — полукровка!

— Нет, Линочка, вряд ли, — очень не хотелось разубеждать сладенькую. Кто знает, захочет ли она иметь дело с не совсем человеком? — Мне всегда было странно, что так легко удается затаскивать женщин в постель. Ни одна мне не отказала, а уж какие попадались… Сама вспомни: ты говорила на корабле, что не хотела со мной спать, но все изменилось, стоило мне до тебя дотронуться.

Корень, несколько пришедший в себя, забрал у Малинки мясо, поспешно откусил и принялся жевать.

— Сама, небось, завралась, лапуля, раз никому не веришь, — проронил он.

Девочка неожиданно сильно смутилась, позабавив меня. Пущай себе играется в свои тайны и недомолвки. Главное я знаю, а уж как там зовут ее родителя — дело десятое. Все одно, в белокостных не разбираюсь и дел с ними иметь никогда не буду.

— Айры видят в темноте? — Малинка быстро пришла в себя и, похоже, решила заставить Корешка расплатиться за угощение сполна.

— Нет, не видим, — покачал головой тот. — От такой способности я б не отказался. Всегда завидовал котам. А с чего такой вопрос?

Сладенькая, глянув на меня и получив согласный кивок, вкратце рассказала, как я безошибочно ухватил ее за ноги во время ночного купания. Мне это тоже казалось странным, но о зрении тут речи не было, ведь глаза я тогда зажмурил (Малинка, видать, в это не поверила).

— Это мы тоже умеем, — провозгласил Корень, выслушав девочку, допил пиво и требовательно поставил опустевшую кружку около кувшина. Малинка поняла намек и нацедила жаждущему с верхом. — Тут не в зрении дело. Айры способны безошибочно находить того, кто им нужен. Или то, что нужно. Только для этого необходимо знать существо, предмет или место. К примеру, если я захочу найти самую лучшую любовницу на свете, ничего у меня не получится, но я без труда отыщу каждую из женщин, с которыми спал, потому что помню, как они выглядят, их запах, голос… То же и с местом. Увезите меня с завязаными глазами за тридевять земель от родного поселения, я все равно найду дорогу домой. А вот ты, малыш, никогда не сможешь отыскать свою родину или мать с отцом, если ничегошеньки о них не помнишь.

— Да какой я тебе малыш! — не выдержал я.

Корень хмыкнул, распрямил спину и расправил плечи. Ну да, конечно, если смотреть с этой точки зрения, то я, пожалуй, и до подмышки ему не достану…

— Не передумала, лапуля? — глянул на Малинку. — Ты же любишь это дело, я отлично чувствую. И определенно не из тех, кто хранит верность.

— Верность я не храню, но сама решаю, с кем спать, — вздернула носик сладенькая. — С тобой не стану.

— Зря. Тебе же нравится твой полукровка, хоть ни кожи, ни рожи. А я и парень видный, и чистокровный айр. Представляешь, на что способен?.. — подмигнул скабрезно.

Слова и взгляды, которыми Корень одаривал мою девочку, каплями кипящей смолы текли мне в уши, брызгали в глаза. И при этом я сидел, как полный болван, не в силах возразить или вставить слово. Это тоже одна из способностей айров: обездвиживать соперников?..

— Корень, ты не глухой и недоумком не выглядишь, — Малинка, похоже, разозлилась, в мягком голоске зазвенел металл. — Я тебе уже ответила.

— Как скажешь, лапуля, — усмехнулся айр. — Я найду с кем провести сегодняшнюю ночь. А тебе, малыш, не завидую. Ежели такая штучка отказывается из-за тебя от других мужиков…

— При чем тут Перчик? — голос звучит уверенно, но предательски проступающий не только на щеках, но и на шее, ушах (ой-ёй-ёй, Перец, зачем тебе это?! Будем надеяться, девочка просто злится) румянец наводит на не слишком утешительные мысли. — Я просто не хочу спать с тобой, вот и все!

— Ладно, птенчики, — вдруг усмехнулся айр. — Спасибо за угощение. Пойду-ка позабочусь о ночлеге, а вы наслаждайтесь друг другом.

Я проследил за его взглядом и увидел, что в зале появилась новая посетительница: роскошная женщина, чем-то похожая на Магнолию, но заметно попышнее. Без спутника. М-да, обоим можно только позавидовать, что Корню, что белокурой красавице.

Наверное, физиономия моя приняла мечтательное выражение, потому что Малинка вдруг с громким стуком поставила кружку, которую, наконец, решилась пригубить.

— Почему ты отказалась? — ляпнул я и тут же спохватился. Три болота и одна лужа! Ведь знаю, что от хорошего пива на голодный желудок мой язык начинает работать куда проворней головы. А я еще со слугой купчины кружку выдул…

Глаза девочки полыхнули подлинной яростью.

— Я, пожалуй, еще успею перехватить Корешка на подходе к этому торту со взбитыми сливками, от одного взгляда на который у тебя слюни хлынули, — процедила она.

— Прости, прости, — покрепче обнял ее за плечи. — Сам не знаю, что несу. В голове каша от всех этих новостей.

— Не трогай меня! — попыталась вывернуться, да я не пустил.

— Ну-ну, тише, сладенькая, — прижал к себе и зашептал на ухо. — Торты не люблю, предпочитаю ароматную лесную ягодку. А если и пытался заморочить тебя, то только в самом начале, и то, по-моему, не получилось. Корень же сказал, что ты со мной по доброй воле. Помнишь?

Она кивнула, и я вдруг почувствовал, что девочка дрожит.

— Ты не представляешь, Перчик, как ужасно я себя чувствовала, когда он меня околдовал, — прошептала, глядя прямо перед собой. — Я все понимала, видела, как ты подошел, но ничего не могла сказать или сделать без его позволения. А он, пока тебя не было, рассказывал, чем будет со мной ночью заниматься…

При этих словах Малинка залилась таким румянцем, что я чуть было не рванул за айром, узнавать, какие такие непотребства он предлагал сладенькой. Я не первый год женщин ублажаю и считаю себя опытным. При этом как-то не замечал, чтобы хоть какие-то мои затеи вгоняли сладенькую в краску. Не, вот доставлю девочку по назначению, и тут же опробую свою способность находить известных мне людей, вернее, существ. Тогда и выпытаю у Корешка все айровы постельные премудрости. Ну, или хотя бы часть.

— …просто побоялась стать его рабой.

Оказывается, все это время Малинка продолжала изливать свои переживания от встречи с настоящим нечистым духом.

— Погоди-ка, — вдруг дошло до меня. — Ты отказалась от ночи с Корнем, потому что струсила? Испугалась, что влюбишься?

— Влюблюсь?! — вспылила сладенькая, но, мне показалось, как-то не слишком убедительно. Ну, точно, клюнула на этого здоровенного красавца. Говорят, у таких вся мужская стать в росте, хотя что я знаю о сложении айров? Может, у них размер члена соответствует высоте в холке и величине мускулов (повезло мне, что я наполовину человек!), а ежели так… — Какая там любовь, я себя хорошо знаю, — раздраженно продолжала Малинка. — Он просто поработил бы меня своей искусностью и статью. Телесные удовольствия слишком много для меня значат.

— Понятно, — ни с того ни с сего вырвалось у меня (проклятое пиво!). — Со мной бояться нечего. И искусность так себе, а уж о статях и вспоминать стыдно.

— Что я слышу, Перчик? — Малинка уставилась на меня с удивлением. — Ревность?

— Нет! Обычное мужское соперничество.

Ревность! Раскатала губенку… А что я знаю о ревности? Вдруг это она и есть? Эх, три болота и одна лужа… Вообще-то я отлично понимаю, почему сладенькая отказала Корню. Сам бы нипочем не стал с ней связываться, если б тогда, в Ракушнике, не попал в переплет да не увидел во сне Ягодку. Потому как запал на треклятый веснущатый носик с первого взгляда!

В тот вечер мы с Малинкой больше не разговаривали. Молча доели ужин, я допил пиво, свое и из кружки сладенькой. Она к нему не притронулась после того, как саданула по столу. Потом поднялись наверх и легли спать. Девочка, кажется, побаивалась, что я полезу мириться, и напрасно. На сегодня Корень отбил у меня всякую охоту к постельным утехам с Малинкой. Я не сомневался, что завтра утром мы снова возьмемся за старое, ведь телесные удовольствия слишком много значат не только для сладенькой, но сейчас не хотелось ни думать о ней, ни чувствовать ее. Вспоминались истории про лис, попавших в капкан и отгрызших себе лапу, чтобы освободиться.

Заснуть долго не получалось и, чтобы не размышлять лишний раз о свободолюбивых лисовинах, я стал обмозговывать слова айра. Мол, никогда не смогу найти родину и отца с матерью, ежели ничего о них не помню. Попытался порыться в голове, заглянул в самые пыльные уголки. Сколько же мне было, когда я прятался среди ящиков на том корабле? Лет семь? Меньше? Или наоборот? В любом случае, я не был сопливым карапузом. Почему же не могу выудить даже самого ничтожного момента более ранних воспоминаний? Вон, та же Машуля сколько мне рассказывала про их с Флоксой детство, причем про те времена, когда обе еще чуть ли не под стол пешком ходили. И, кстати, если уж быть совсем честным, я и имени-то своего не помню, а это уж и вовсе ни в какие ворота… Пока мелкий был, взрослые звали, как хотели (обычно тем же Мелким и кликали). Когда подрос, стал общаться с женщинами и распознал свои способности, решил прозываться Перцем. Неприметно (не Баклажан, чай), и в то же время недвусмысленный намек бабенкам, что со мной не заскучаешь.

Так и перетряхивал я мозги, пока не заснул. Может, из-за этого и увидел во сне какой-то зловещий серый замок на краю леса, у реки. Неужели приходилось там бывать? Небо над башнями мало отличалось цветом от стен, значит, стояла крепость где-то на севере. А мне и так с каждым днем меньше и меньше хотелось топать в том направлении…

Уснули мы с Малинкой по разные стороны кровати, проснулись едва ли не в обнимку. Сладенькая, как ни в чем не бывало, полезла с ласками и поцелуями, я, понятное дело, не возражал. Очень быстро все размолвки остались позади, и завтракали мы в отличном настроении, тем паче, в зале не наблюдалось ни Корня, ни белокурой красотки.

Малинка не вспоминала айра и не пыталась искать у меня какие-то нечеловеческие способности или лишний раз подвергать испытанию уже известные. Чем ближе мы подходили к Светане, тем тише становилась сладенькая. Я решил, что она боится объяснения с родичем.

Может, ей неловко просто так выставить меня за ворота с мешком золота (Смотри, не сглазь, Перец! Как бы не вылететь за эти самые ворота посредством услужливого пинка, да еще с пустым кошелем), но не рассказывать же белокостным, что любовник родом с большой дороги (к тому же не совсем человек, три болота…). Не знаю, может, отец и брат ей и впрямь все позволяли, и то б наверняка не одобрили, что девочка спит с бродягой серой кости.

Погода, как назло, соответствовала настроению. Мы приближались к границе Светаны, и здесь уже почти не пахло летом и теплом. В кронах деревьев проблескивало все больше желтых листьев, и стоило солнцу зайти, промозглая сырость пробирала до костей, хоть я и купил себе и Малинке кой-какую теплую одежду. Хорошо, дожди еще не зарядили. Их время придет недели через три, значит, пока есть возможность добраться до Турьего Рога, не намокая ежедневно до нитки.

Не люблю это время года. Верно, поэтому и бываю в северных землях нечасто. Когда последний раз до Скалграда, что в южном светанском приграничье, доходил? Года четыре назад? И то в начале лета дело было, когда здешние ночи коротки и напоминают жидкое пиво: как следует разбавлены серым туманным светом. Вот сейчас ночи стоят правильные: длинные, черные и холодные, как уж-переросток. И чуть ли не каждую ночь виделся во сне тот самый серый замок… Я даже осторожно расспросил Малинку про жилища ее родителя и родича: где стоят, из какого камня сложены. Думал, вдруг у айров есть способность проникать в мысли людей (или женщин, с которыми спят). Сладенькая быстро развеяла мои надежды: ни та, ни другая крепости не походили по описанию на серую громаду, давившую на меня не первую ночь.

Наконец мы достигли Торного перекрестка. Здесь тракт круто забирал к востоку, огибая слабонаселенные и лесистые, а потому труднопроходимые, Мглистые земли, средних размеров владение, не принадлежавшее ни Морене, ни Светане. Я там никогда не бывал: что жулику делать в местности, где селения встречаются редко, как куски мяса в похлебке скупердяя? Видно, и соседние страны по той же причине не покушались на край Туманных лордов — невыгодно.

Остановившись на развилке, я задумался. По тракту путешествовать проще, но он заведет нас слишком далеко на восток. А Турий Рог стоит почти у самой западной границы Светаны, оттуда и до Багряного Края рукой подать. Дорога, идущая через Мглистые земли удобней, ибо никакой петли не делает. Раньше от прохожих людей не раз приходилось слышать, что во владениях Туманного лорда царит порядок, разбойники не водятся, можно и в лесу ночевать, коли есть чем брюхо набить. Получается, лучше нам напрямую добираться.

Малинка, когда я поделился с ней своими соображениями, согласилась. Мол, правильно рассудил, она на карте видела — по Мглистым землям путь короче.

— Хорошо бы добраться до Рога, пока ночные заморозки не начались, — шмыгнула носом. — Не люблю холод и зиму.

И мы двинулись прямо, по безлюдной светлой полосе, чуть впереди скрывавшейся под пологом близкого леса. Я глянул направо, на широкую ленту тракта, на шедших и ехавших по ней людей, и почему-то испытал странное удовлетворение. Будто один из всех выбрал верный путь.

Первый же вечер в Мглистых землях встретил нас густющим туманом, оправдывая название местности. Малинка сказала, что край Туманных лордов лежит в низине, куда стекается сырость, и, мол, в гербе владетеля даже изображено мглистое облако.

— А что изображено в твоем? — спросил я больше из вежливости, чем из любопытства, о чем тут же пожалел, ибо сладенькая опять не на шутку смутилась.

— Много чего, долго рассказывать, — наконец выдавила она. — В том числе крапива.

— Тебе подходит, — усмехнулся я, вспомнив, как называла девочку Тина.

— Не спорю! — тут же ощетинилась Малинка. — Мне нравится мой герб! Он гораздо лучше всяких слащавых розочек-козочек.

— Конечно-конечно, — поспешил согласиться я, но сладенькая почему-то разошлась не на шутку.

— Я умею драться, владею оружием. Мне удавалось выходить победительницей из схватки с воином-мужчиной! — Язык чесался сказать, что гораздо удачнее у нее получается побеждать мужчин без драки и оружия, но я благоразумно сдержал порыв. — Я образована, разбираюсь в политике. — Это что за зверь такой? Почему-то уверен, к постельным утехам эта самая политика не имеет никакого отношения. Хотя, если вспомнить искусность Малинки, можно подумать, что здесь не обошлось без какого-нибудь заковыристого словечка. — И я не собираюсь провести всю жизнь в замке, вышивая, штопая и вытирая сопливые носы детям!

— Я от тебя ничего такого и не требую, — покосился на сладенькую с удивлением. Чего разбушевалась?

Малинка ответила яростным взглядом. Три болота, до чего ж ей идет злиться! Зарумянилась, волосы на лбу, висках и шее от тумана закурчавились, кое-где на них поблескивали крошечные капельки…

— И не смотри на меня так!

— Как?

— Будто не знаешь? Оставь свои айровы штучки! Не получается у тебя, как у Корня. У него кроме вожделения во взгляде была властность и самоуверенность, а не… — тряхнула головой и замолкла.

Тьфу, Перец, какой же ты все-таки олух! И так всю дорогу стелешься перед ней притоптанным подорожником, а теперь еще и открыто пялишься с восхищением. Неожиданно-острая досада резанула по сердцу, и я не выдержал. Заставил себя позабыть, кто такая Малинка, уцепился за одну-единственную мысль: передо мной строптивая девица, которую нужно во что бы то ни стало уложить в койку.

— Эй! — окликнул ее.

Девочка недовольно взглянула на меня и остановилась, на короткий миг на лице отразился испуг, а потом оно стало таким же пустым, как тогда, в присутствии Корня. В первый момент в душе плеснула опьняющая радость: получилось! Теперь ни одна не уйдет, и не надо исхитряться и пытаться прикоснуться. Тут же следом накатил страх: Малинка меня убьет, а если оставит в живых, то слова больше не скажет. Держать ее морочной я не могу да и не хочу. Мне сладенькая нравится такой, как есть, а не оболваненной куклой… И самое главное, как вывести девочку из этого состояния? Вдруг поцелуй не поможет? А если я ее замороченной трахну, то точно живым не уйду…

Я стоял и тупо таращился на Малинку, не в силах сделать шаг и поцеловать. Со стороны мы, наверное, смотрелись весьма потешно: парочка недоумков, застывших на дороге и пялящихся друг на друга. Хорошо, что наслаждаться зрелищем могли лишь птицы да белки, прохожие до сих пор нам не попадались.

— Перчик, — девочка внезапно провела рукой по лицу и вся как-то обмякла. — Никогда больше не смей меня заморачивать. Тебе ясно?

— Да… Прости, я не хотел ничего плохого… Конечно, больше никогда не буду… — мне вдруг стало неимоверно стыдно. Три болота и одна лужа, когда же в последний раз я испытывал это мерзкое жжение на лице и ушах? Сейчас и не упомню, думал, разучился краснеть, ан нет! — Как же ты освободилась? — спросил, чтобы хоть немного отвлечься, перестать ощущать собственную пылающую кожу.

— Да ты сам меня освободил! Мне показалось, перетрусил, — вымученно улыбнулась Малинка. Я смотрел непонимающе, она продолжила. — Я вдруг перестала ощущать принуждение. Одновременно пришла растерянность, потом — страх. Оба чувства определенно были чужие, меня-то просто разрывало от злости, — улыбка стала лукавой и куда более живой.

— Злись поменьше, Крапивка, — подмигнул ей. — Тогда не будешь выглядеть сногсшибательно хорошенькой, и я смогу держать себя в руках.

— Да что ты себе позволяешь! — шагнула ко мне и в шутку затормошила.

— Я и правда слишком многое себе позволяю, прекрасная госпожа, — перехватил ее руки, отвел за спину и придержал там. — Но мне осталось не так уж долго докучать вам. Потерпите?

Вместо ответа Малинка прильнула ко мне и впилась в губы.

— Ты все-таки пользуешься своими нечеловеческими способностями, проходимец, — промолвила, насытившись поцелуем.

Я лишь хмыкнул. Пусть думает, что хочет, коли ей так спокойнее.

Вторую ночь в Мглистых землях провели под крышей. К небольшому селению на опушке темного ельника подошли, когда до сумерек оставалось еще несколько часов, и ничто не мешало продолжить путь. Но хозяин местного постоялого двора, куда мы заглянули поесть, уговорил не спешить. Мол, коли решим у него остановиться, то выйдя завтра утром затемно, к вечеру доберемся до следующей деревушки.

— Чего в лесу-то ночевать? Безопасно, конечно, спасибо лорду, да уж больно неудобно. Летом комарье зажирает, а в эту пору к утру из-за тумана ни одной сухой нитки не останется, — пожилой кабатчик бросил жалостливый взгляд на шмыгающую носом Малинку. Проведенная в лесу ночь не прошла для сладенькой даром.

За комнату со свежей постелью и ужин хозяин запросил совсем немного, видно, на ценах сильно сказывалось малое число путников на здешних дорогах. Мы за день встретили лишь одного селянина на телеге, да и тот ехал недалече. К шурину на хутор, поведал он, когда я попросил подвезти нас.

— Вон, поворот виднеется, — указал на маячившую недалеко впереди развилку. — Хотите — садитесь, да тут же слезать придется.

Мы с Малинкой переглянулись и пошли пешком. Наш путь тоже оказался не столь уж долгим.

Легли пораньше, встали затемно и отправились в путь, когда робкий осенний рассвет сделал видимой дорогу под ногами. К вечеру, как и обещал кабатчик, вышли к очередному селению. Оно было побольше прежнего, а постоялый двор даже имел название («Красный петух» — прочитала Малинка) и яркую вывеску. Бородка намалеванного на ней курицыного сына похабнейшим образом смахивала на безволосую мошонку.

Стоило мне об этом подумать, как в голове прозвучало: «Весельчак этот Репей. И название хорошее своему кабаку придумал, и вывеску сделал — залюбуешься. Подрастешь — оценишь». От неожиданности я встал столбом, а тут еще Малинка принялась хихикать.

— Перчик, это я такая распутница, что мне одно и то же везде мерещится, или бородка петушка и впрямь?..

— И впрямь, — оборвал я сладенькую, потому как на дальнем конце улицы показались несколько всадников, здорово напоминавших стражников.

Не люблю встречаться с представителями власти. В людном месте — куда ни шло, а один на один на дороге, да еще с хорошенькой спутницей — увольте, как выражается Малинка.

Я схватил девочку за руку и быстро вошел в кабак. Может, служивые проедут мимо, а и не проедут — в зале хватает народу, и моя скромная особа не привлечет внимания. Сладенькую усажу подальше, вот сюда, в уголок.

— Чего ты так забеспокоился, Перчик? — спросила она, усевшись. — Подумаешь, солдаты. Они, наверное, из замковой стражи здешнего лорда. Ты им не интересен, да и я тоже. У них служанок в замке полно.

— Может, и так, но я не привык лезть на рожон. Посиди тут, я пойду договорюсь насчет ужина и комнаты.

Малинка пожала плечами и подвинула поближе мою котомку, приготовившись терпеливо ждать, охраняя наше имущество от вездесущих воришек. Хорошая девочка.

Я успел договориться насчет ночлега и заказать ужин, когда в кабак вошли пятеро солдат. Не проехали мимо. Может, Малинка права: замок недалеко, и они наведываются сюда в свободное время выпить пива, поглазеть на прохожих-проезжих и послушать деревенские сплетни. Да мое-то какое дело? На дворе стоит несколько повозок и телег, значит, тут кроме нас хватает путников. Авось, они больше заинтересуют служивых.

Так и вышло. Солдаты стали рассаживаться за одним из самых больших столов, тянувшимся чуть ли не через весь зал. Попутно шлепали подворачивавшихся под руку служанок по заду, кивали знакомым селянам и здоровались с проезжими. Вечер обещал быть веселым.

Хозяин отдал распоряжения прислуге насчет комнаты для нас с Малинкой и ушел на кухню. Новые гости пожаловали, нужно велеть повару пожарче раздувать огонь под вертелами. Еще одна служанка, конопатая молодка с растрепанной светлорусой косой, нацедила мне две кружки пива, и я двинулся через зал к своему месту. Девочка наверняка заждалась.

Стоило поравняться со столом, за которым расселись громко говорившие, то и дело гоготавшие солдаты, один из них заорал на весь зал:

— Эй, хозяин! Долго нам еще ждать?! Пусть хоть пива принесут! Репей! Куда запропастился, прах тебя побери!

При звуке имени кабатчика я споткнулся. Репей? Хозяина зовут точно также, как послышалось, стоило взглянуть на дурацкую вывеску? Откуда мне…

Не успел додумать, как один из солдат вскочил и схватил меня за грудки.

— Совсем охренел, бродяга?! Какого лешего ты меня облил?!

Три болота! Видно, споткнувшись, я плеснул на него пивом из кружек, которые держал в правой руке. Физиономия у мужика была зверская, тряс он меня немилосердно, одежонка трещала, и я почти непризвольно схватил его ручищу свободной левой рукой.

— Прости, служивый, не нарочно… Не надо рубаху рвать…

Солдат, похоже, еще больше разозлился из-за того, что я посмел прикоснуться к нему, уж больно зло зыркнул на мою кисть, державшую его чуть ниже запяться. Я поспешно разжал пальцы, но было поздно. Мужик уставился мне в лицо и проговорил с удивлением:

— Ты? Вернулся? — наверное, его насторожило непонимающее выражение моего лица, и он спросил: — Как зовут?

— Перец…

— Ну-ка поставь пиво на стол, пока мне в сапоги не налил… Перец.

Я подчинился, заодно осторожно поискав глазами Малинку. Она с тревогой смотрела на меня и солдата. Пришлось рискнуть и слегка качнуть головой: мол, не вмешивайся. Хвала небесам, девочка послушалась.

Солдат толкнул меня на лавку у стола, сам сел рядом. Его спутники начали с интересом поглядывать на нас, он быстро присек их интерес.

— Парни, вас это не касается.

Мужик был заметно старше остальных, и, видно, пользовался влиянием, поскольку солдаты тут же перестали любопытничать и занялись принесенным пивом. Заловивший меня служивый одним махом осушил одну из моих кружек. Пускай бы и вторую выпил. Готов ему еще две поставить, лишь бы отстал.

— Так и не скажешь своего настоящего имени? — уставился на меня с пытливым прищуром.

— Я сказал. Почему ты решил, что оно не настоящее? И вообще, это ошибка. Тебя впервые вижу, в Мглистых землях никогда раньше не бывал, путь держу в Светану.

— И что ж тебе там нужно, Перец?

— Хочу с сестрой повидаться.

— Где она живет?

— В Турьем Роге.

— Хм-м, — протянул с глубоким сомнением. — Покажи левую руку.

Далась им всем моя рука! Неужели опять мизинец? Надо, пожалуй, попросить какого-нибудь мясника оттяпать его под корень. Так надежнее. Я беспалых часто встречаю. И буду всем говорить, что собака откусила…

— …Еще раз спрашиваю, как и когда ты лишился кончика пальца? Оглох? — раздраженный тон солдата вывел меня из несвоевременных раздумий, и я ляпнул, не подумавши, чистую правду. Увидел, как изменилось лицо мужика и поспешил исправиться, забормотал про собаку, но, похоже, было поздно.

— Поедешь со мной, — солдат вздернул меня на ноги и потащил к выходу. — Кстати, ты здесь один?

— Один.

Что бы меня ни ожидало, выдавать сладенькую я не собирался. Если, паче чаяния, это какое-то недоразумение, и меня быстро отпустят, найти Малинку будет несложно. Ну, а если влип, незачем тянуть девочку за собой. Теперь она не так уж беспомощна, с жизнью немного познакомилась, часть наших денег хранится у нее, да и до Турьего Рога отсюда не так уж далеко. Доберется.

— А чего две кружки тащил?

— Да разговорился с одним, захотел его угостить.

Солдат кивнул, удовлетворенный ответом.

Я старался оставаться спокойным, но что-то внутри, может, айрова кровь, билось заполошной птицей, угодившей в силки. Бежать, бежать, хоть головой в окно, лишь бы подальше отсюда.«…Название хорошее кабаку придумал, и вывеска — залюбуешься.» Хозяин по имени Репей. Своему кабаку. Подрасту — оценю… Откуда у меня в памяти эти слова? Почему солдат так странно повел себя, увидев мой злосчастный мизинец? Я бывал здесь ребенком? Родился в Мглистых землях?..

Мужик сжал мое плечо и тащил к выходу, я шел, как во сне, голова гудела от вопросов. И я никак не мог понять, хочу получить ответы или нет. Только одна мысль не ускользала, не расплывалась масляным пятном по воде, наоборот, терзала, как попавший в башмак камешек: Малинка. Мне отчаянно не хотелось расставаться с девочкой, особенно вот так, не попрощавшись, не сказав ни слова. Хотя, с другой стороны, может, оно и лучше?.. Надеюсь, рано или поздно доберусь до Турьего Рога, найду там родича сладенькой и попробую получить с него хоть какую-то награду за оказанные девочке услуги. Сомневаюсь только, что удастся еще хоть раз остаться с Малинкой наедине.

Мы уже подходили к двери, а я так и не оглянулся, боясь привлечь к сладенькой внимание солдата. Тот выволок меня во двор, подвел к коновязи и стал возиться с поводьями.

— Зачем я тебе? — не удержался от вопроса. — Куда хочешь отвезти?

— Домой, Тимьян, домой, — сказал, подняв глаза и не отрывая взгляда от моего лица.

Проверяет? Может, и так, да не очень похоже. Три болота, мурашки по спине побежали от его тона. По-моему, мужик совершенно уверен, что знает меня. Как он сказал? Тимьян? Это я, что ли? Впервые это имя слышу.

— Ты меня с кем-то путаешь. Я Перец. И дом мой не здесь, а в Граде-у-моря. Там и брат старший живет, и мать с отцом. Сестра не так давно замуж вышла и в Светану уехала, — я не собирался сдаваться.

— Поедешь сзади, — солдат не обратил внимания на возражения, вскочил в седло и протянул руку.

Я подчинился. Он вооружен, на своей земле, и товарищи рядом — только крикни. Глупо пытаться удрать прямо сейчас, все равно ничего не получится. Съезжу с ним, глядишь, путаница разъяснится. А может, и впрямь попаду домой… Если солдат, как говорила Малинка, из замковой стражи, родственники мои, наверное, не простые селяне. Стоило об этом подумать, и живое воображение вовсю принялось рисовать заманчивые картинки: отец-лорд, матушка белой кости, богатство… Почему-то не пришло в голову, что айр или полукровка вряд ли может состоять в родстве с Туманными лордами.

Солдат дорогой молчал, я тоже не раскрывал рта. По мужику видно — он не расположен ничего рассказывать. Что ж, подожду, наверняка ехать недалече. Если б я знал, насколько недалече…

Сразу за селением начинался лес, верхушки деревьев темнели на фоне вечернего неба, светлого, чуть зеленоватого внизу и мрачно-синего в вышине над головой, где несмело наклевывались первые звездочки. Не успели мы въехать в пахнущий осенним листом и грибами сырой сумрак, как впереди забрезжил просвет. Лесом тут только пахло, на самом деле это была всего лишь узкая полоска, перелесок, за которым открывалось обширное пустое пространство. Глаза мои достаточно привыкли к темноте, да она еще и не стала полной, всего лишь густые сумерки. Слева туманным полотном проступал плавный изгиб реки. Оттуда тянуло холодком, и доносился плеск воды. Перед нами лежал темный луг, на дальнем его конце начинался лес, наверное, уже настоящий. У опушки темнела громада там и тут украшенная яркими искрами огней. Замок. Я готов был дать на отсечение оба моих мизинца, тот самый, что снился последние несколько ночей. Знакомые очертания башен на светлом небесном подбрюшье не оставляли сомнений, да еще странное чувство, разраставшееся внутри. Путь окончен, цель достигнута. Это и есть хваленая способность айров находить желаемое? Я и вправду дома?

— Что это за крепость? — не удержался от вопроса.

— Замок Туманных лордов.

— И это мой дом? — постарался добавить в голос побольше издевки.

— Думаю, да.

Немногословный собеседник попался. Хорошо, хоть разговаривать умеет.

— А кто мои родители? Хозяева замка? Или кто-то из челяди? — решил не отставать я, для порядка придерживаясь шутливого тона. — Не ты ли мой отец? Уж очень в этом деле стараешься.

— Я не твой отец, — хмыкнул солдат. — И болтать с тобой не стану. Вот вернется лорд, с ним и побеседуешь.

— И когда же он вернется?

— Самое раннее — через неделю.

Я присвистнул. Не люблю неопределенности, а такой долгой — особенно. К тому же, если все и обернется к добру, Малинку упущу безвозвратно. За неделю она далеко уйдет… Но, как бы там ни было, сейчас выбора у меня нет. Остается подчиняться.

Когда подъехали к воротам, совсем стемнело. Солдат спешился, постучал, окликнул караульных, и очень скоро мы оказались во дворе замка. Я оглядывался по сторонам, пытаясь разглядеть хоть что-то, пробудить воспоминания, но в свете факелов ничего толком не было видно.

— Кто это с тобой, Груздь? — полюбопытствовал молодой стражник.

— Это к лорду, — тон присекал все дальнейшие расспросы. — Позови управляющего.

Груздь передал поводья подошедшему слуге и подтолкнул меня в направлении входа в главное здание. Двор был просторным, я не слишком спешил, и, когда начал подниматься по ступенькам, навстречу вышел человек. Управляющий?.. Факел, вставленный в крепление у двери, позволял разглядеть его. Немолодой, высокий, сухопарый, с весьма надменным, надо сказать, лицом. Встретился со мной взглядом и встал. Ну и рожа! Будто призрак увидал. Три болота и одна лужа! Значит, меня здесь все-таки знают. Хотя как такое возможно, если я отсюда каким-то образом утек в весьма нежном возрасте? Или сходство с кем-то из родителей так заметно? Слыхал, это случается…

— Кого ты притащил?..

— Думается, это Тимьян, — солдат встал рядом со мной. — Посмотри на его руку, Ильм.

Не церемонясь, поднял мою кисть с увечным мизинцем. Управляющий небрежно скользнул по ней взглядом, но я не сомневался, что он прекрасно все разглядел.

— Помнишь меня? — глаза изучали мое лицо, будто фальшивую монету.

— Нет, господин. Я вас впервые вижу, так же как и его, — кивнул на Груздя. — И в Мглистых землях мне раньше бывать не доводилось. Я Перец, никакой не Тимьян. Позвольте уж переночевать, раз ночь на дворе, утром уйду.

— Пошли, устрою на постой, — усмехнулся Ильм.

Мне его улыбка очень не понравилась, но делать было нечего. Из замка так просто не выберешься. Я уныло побрел за управляющим, Груздь топал сзади.

Мы прошли длинным коридором и свернули на лестницу, уходившую вниз. Темень разгоняли факелы, прихваченные моими сопровождающими. С каждым шагом на душе становилось все муторней, в конце концов ноги просто отказались нести дальше, и я встал на последней ступеньке. Впереди простиралась непроглядная чернота. Подземелье? Ильм уверенно двинулся в темноту.

— Иди-иди, — солдат толкнул меня в плечо.

Я повиновался. Ну, Перец, ты и влип… Запрут сейчас в какой-нибудь каземат, дождусь здешнего лорда и отправлюсь прямиком к отцу с матерью. Яснее ясного: нету их в живых, иначе меня б в подземелье не привели. Вряд ли дитем успел так родителям насолить, что вместо радостной встречи чадо велено в темницу отправить. Какой же я болван! Можно было хоть попытаться сбежать дорогой. Соскочить с коня и спрятаться в лесу, в речку ту же нырнуть — да на другой берег… И что дальше? Если я здешним людям так нужен, они б меня из-под земли достали. Устроили бы облаву с собаками и прихлопнули под каким-нибудь кустом. К тому же я до сих пор надеюсь: поговорю с лордом, и все встанет на свои места. Либо меня отпустят, сообразив, что спутали с кем-то, либо… Эх, Перец, выброси-ка из головы дурацкие мысли о жизни в замке на правах законного хозяина. Слишком невероятно. Да и зачем тебе это? Ты ни грамоте не учен, ни воинской премудрости. Собственные слуги смеяться станут. И Малинка никогда не взглянет, разве что заморочишь ее. Зачем ей недоделанный белокостный? Интереснее с бродягой-полукровкой развлекаться, все что-то новенькое…

За такими мыслями я совсем перестал следить, куда меня ведут. Очнулся в какой-то проходной комнате со столом и лавками (наверно, караулка). Выйдя из нее, мы свернули в боковой проход и подошли к небольшому помещению, отгороженному от коридора железной решеткой с распахнутой настежь решетчатой же дверью.

— Заходи, — Ильм сделал приглашающий жест.

— Господин, вы ошибаетесь, — я предпринял последнюю попытку.

— Возможно. Разбираться будет лорд, я лишь выполняю его распоряжения.

Мне ничего не оставалось, как повиноваться.

Управляющий запер решетку и, переговариваясь вполголоса с Груздем, удалился. Хорошо, один факел они оставили, пристроив его в крепление напротив моего узилища. Я побрел к дальней стене, там стояла широкая деревянная лавка. Лег на спину и хмыкнул. Вот куда завели айровы способности! Дернул меня Хозяин Подземья попытаться вспомнить родину… А все же здорово иметь такой дар. Если б окрыть клетку, запросто выбрался б из этого подземелья даже в кромешной тьме, хоть и не следил, как мы шли, куда поворачивали. Но нет ни ключа, ни отмычки, а главное — что потом? Как незамеченным дойти до ворот и выскользнуть из замка? Жаль, айры не могут становиться невидимыми…

Эх, Корень, и зачем я тебя расспрашивал… Правильно говорят старики: во многой мудрости много печали. Мало было узнать о способности находить, что пожелаю, так я с недюжинным упорством принялся выуживать воспоминания о моей родине. Вот и нашел, даже больше, чем ожидал, да только мне тут, судя по всему, не рады. Хозяйка Небесная, что ж им надо? Может, я все-таки натворил дел, а потом сбежал, по дороге потеряв память? Ничего не помню, хоть убей! Эх, Перец, как бы здешний лорд это самое и не сделал… Если я его родич, мглистое облако в гербе более чем удачно: в голове стоит густейший туман и рассеиваться не собирается…

Мои бесплодные размышления были прерваны появлением незнакомого солдата, сопровождавшего слугу. Парень принес еду, воду, одеяло и отхожее ведро. Хм-м, обращаются со мной довольно сносно, так почему не заперли в какой-нибудь комнате? Уж больно в каземате холодно и тоскливо.

Я поел, завернулся в одеяло и попытался уснуть. Не тут-то было! К моей досаде, сон прогоняла вовсе не тревога за собственную шкуру, а мысли о Малинке. Душу грызло беспокойство о ней, и, что еще хуже, мне ощутимо не хватало девчонки. Не хватало ее запаха, теплого тела, так уютно прижимавшегося ко мне по ночам, поцелуев, веснущатого носика… Да что там говорить, сейчас обрадовался б и тычку, и едкому замечанию. Докатился, Перец… Скучать по женщине! Да еще по той, что станет недостижимой, недоступной, стоит лишь доставить ее домой. Нет, уже стала…

Я еще долго крутился с боку на бок на жесткой лавке, под конец все же заснул. Разбудил меня чей-то разговор. Вняв голосу разума, не стал вскакивать на ноги, прислушался. Двое мужчин беседовали негромко, но эхо, обитавшее в каменных сводах, усиливало звуки. Позиция была неудобной: спиной к решетке, и на глаза расчитывать не приходилось, зато уши не подвели — один голос показался знакомым. Второй собеседник быстро подтвердил догадку, назвав первого по имени.

— Ильм, я ничего не стану делать до возвращения лорда. Память то ли запечатана, то ли частично стерта, большего пока сказать не могу. Тебе, подозреваю, виднее, кто и зачем над ней поработал. Я, скорее всего, смогу восстановить ее, но парень от такого вмешательства может лишиться рассудка, а то и вовсе помрет.

— Ну и что? Не думаю, что он будет нужен лорду живым, после того, как все расскажет.

— А вот это не нам решать. Не желаю, чтобы Бор взыскал с меня за смерть или безумие родственника.

— Вы, колдуны, редкостные трусы! — возмутился управляющий. — Всегда тянете да увиливаете!

— Нет, мы просто поумнее воинов, да и посильнее, — в голосе неизвестного прозвучала насмешка. — Поэтому никогда ничего не делаем, не подумав. А пораскинувши мозгами, не спешим творить необратимое. И не вздумай его пытать, Ильм. Это не простая забывчивость. Огнем и железом ее не вылечишь.

Управляющий длинно выругался.

— Пошли наверх. Раз отказываешься, больше здесь делать нечего.

Я лежал неподвижно еще некоторое время после того, как стихли звуки шагов, потом сел, так и не выпутавшись из одеяла. Три болота и одна лужа, вот это влип так влип! Похоже, живым мне отсюда не выбраться…

Нет, напрасно я отчаиваюсь. Коли с лордом мы в родстве, зачем ему меня убивать? А это, Перец, смотря кто вы друг другу. Вряд ли хозяин замка — мой отец, здесь к Корню стоит прислушаться. Дед? Дядя? Угу, или брат. Хорошо, если старший, тогда все права его, и я вроде как никому не мешаю. А если младший? Тьфу, да кем угодно он может быть. Двоюродным-троюродным, под листом лопуха найденным… Постой-ка, а не ты ли сам из-под листа лопуха? Может, лорд — муж моей матушки, которая наставила ему рога с каким-то айром. Нет, тот не стал бы брюхатить чужую жену, раз их племени нетрудно этого избежать. Другое дело, если у нее с мужем детишки не получались, а очень хотелось. Вот и упросила любовника. Слыхал я про такие случаи… Стоп, Перец, хватит. Сейчас сочинишь очередную байку, а то и не одну, благо родственных связей можно напридумывать кучу, выбирай, какие больше по нраву. Проку же от сочинительства никакого, так, время занять. Даже если лорд убивать меня не захочет, уж колдуну-то всяко отдаст. Тот покопается у меня в башке, все, что надо выковыряет, а я останусь дурачком, хорошо, если не буйным, и проведу остаток жизни на цепи или в этой самой клетке… Ну вот, доразмышлялся, Перец! С такими мыслями одна дорога — башкой об стену. Негоже это — надежду терять.

Я выбрался из одеяла, встал и подошел к решетке, обследовал замок. Эх, если б хоть какую-нибудь тонкую железку, гвоздь или иголку! В этот момент послышались шаги, и я поспешил вернуться на лавку. Вчерашний слуга принес еду, его снова сопровождал солдат, уже другой.

От уныния, неизвестности и бессилия хотелось выть. Голодом меня не морили, но на вопросы не отвечали, и все попытки завести даже ничего не значащий разговор пропадали втуне. Ощущение времени почти исчезло, иногда казалось, что с начала заточения минул уже не один месяц, хотя, если судить по сну и еде, вряд ли прошло многим больше суток.

…В очередной раз пометавшись из угла в угол по клетке, улегся на лавку, надеясь забыться сном. Тщетно. Снова вспомнилась Малинка, я принялся ворочаться, проклиная свои злосчастные способности, которые и завели меня сюда. Внезапно со стороны караулки донеслись голоса.

Я тотчас сел, навострив уши. И впрямь женщина, или мне уже мерещится? Нет, точно, ее воркующий голосок ни с каким другим не спутаешь. Ягодка моя… Хотел было вскочить и прижаться к решетке, но одна мысль намертво приковала к лавке. Как Малинка сюда пробралась? Маловато у нее денег для подкупа. Зато внешность смазливая и кой-каких способностей — хоть отбавляй.

Хозяйка Небесная, так вот какова на вкус ревность! Никогда б не подумал, что буду испытывать такое из-за вздорной девчонки, вовсе не красавицы, хотя и очень миленькой. Должен бы радоваться, что Малинка меня не бросила и, возможно, поспособствует побегу, а перед мысленным взором так и мелькают картинки, что и кому она позволила, пробираясь в замок, узнавая, где меня держат, добиваясь свидания… Солдатня, наверное, только веснущатый носик не обслюнявила. На кой он им, только такие болваны, как ты, Перец, на подобное ведутся!

Вид парочки, остановившейся перед клеткой, ничуть не уменьшил моих терзаний. Детина-караульный доволен, как обожравшийся кот, а Малинка, встретившись со мной взглядом, съежилась и опустила глаза.

— Ну вот. К тому привел? — прогудел солдат.

— Да, — пискнула девчонка каким-то не своим голосом. — Ты обещал дать мне поговорить с ним наедине.

— Ну, поговорите, — гоготнул мужик. — Ротик у нее искусный, я проверил, — похабно подмигнул мне.

Я ничего не ответил, надеясь, что желание убить жирного борова не отразилось на моей физиономии слишком уж явственно. Караульный ушел, я остался сидеть на лавке, вцепившись руками в край и уставившись в пол. Не мог заставить себя взглянуть на Малинку, да и разговаривать с ней не хотелось. Ничего хорошего сказать не получится, а ругаться, после того, на что она пошла ради этой встречи, было подло. Внезапно накатило невероятное безразличие к собственной участи, на какой-то миг мелькнула совсем уж безумная мысль: лучше умереть, чем втягивать во все это девочку. Но она уже втянулась, сама…

— Перчик… — похоже, Малинка подошла к самой клетке и замолчала, тщетно дожидаясь ответа. — Не смей вести себя так! — вдруг сорвалась на крик, в голосе слышались слезы. — Не смей отворачиваться от меня!

Не скажу, что ее истерика подействовала. Скорее, не хотелось, чтобы на шум прибежал давешний солдат или его приятели.

— Не ори. Зачем пришла? — встал, шагнул к решетке, ухватился за прутья обеими руками, потому как ноги держали плохо.

Девчонка подозрительно заморгала. Неужто реветь собралась? Поймала мой взгляд и стянула плащ у горла, скрывая пару свежих ярких засосов на груди. Зря старалась — те, что на шее, по-прежнему отлично видны.

— Я помогу тебе выбраться отсюда…

Как-то необычно робко погладила мою руку, обхватившую прут решетки. Я на всякий случай убрал обе, и чуть отступил. Виноватый вид Малинки придавал силы. Сознаю, что веду себя как распоследняя тварь, да еще и обезумевшая, забывшая о возможности спасения, но ничего не могу с собой поделать. Уж очень отчетливо вижу внутренним взором, как моя сладенькая берет в рот у этого жирного… А засосов ей кто наставил? Сколько мужиков ее полапали?..

— Зря ты это затеяла, — в душе все клокотало, как море в самую свирепую бурю, а говорить получалось спокойно и холодно. — Отсюда до Турьего Рога не так уже далеко. Пристроилась бы к какому-нибудь каравану и добралась без приключений.

— Я не брошу тебя, — теперь уже девчонка вцепилась обеими руками в железные прутья.

— И каков план? Затрахаешь караульного до смерти и заберешь ключ?

— С ним я не трахалась… И не глотала…

— Угу, я просто счастлив. А с кем трахалась?

— Ты неблагодарный, — Малинка больше не делала попыток прикоснуться, уронила руки вдоль тела и немного отступила от решетки. — И за мной бы не пришел.

— Пришел-не пришел… — буркнул я, свирепея из-за собственного бессилия и мук ревности, а потому совершенно не имея возможности побороть желание ранить девочку. — Отсасывать караульному точно не стал бы.

— Для тебя я пошла б и на большее, — ее голос неожиданно окреп и стал необычно холодным. — Ребенку не смогла бы навредить, остальное — сделала б. А ты, значит, не стал бы унижаться. Ронять призрачную честь ради…

— Честь — не призрак, даже у меня какая-никакая пока имеется. Хоть для тебя, возможно, она — пустой звук. — Да, меня еще сильнее разозлило, что она не ревела, не просила прощения, не лгала и не оправдывалась. Короче — не защищалась по-бабьи, наоборот, совладала с чувствами и еще вроде как меня в чем-то… нет, не обвиняет, даже не упрекает… Просто замечает мимоходом, что я бы на ее месте поджал хвост и удрал в кусты. А как бы ты поступил, Перец?..

— Ты и представить себе не можешь, что для меня значит честь! — глаза девчонки сверкнули, а голос повысился, грозя опять сорваться в крик. — Но, оказывается, по сравнению с некоторыми вещами она — ничто. Тебя же пусть Небесная Хозяйка и дальше хранит в счастливом неведении. Прощай.

Она повернулась и быстро скрылась за углом, но я не смотрел ей вслед. Глаза шарили по полу, там, где только что стояла Малинка. Когда она закончила свою отповедь и замолчала, у ее ног что-то упало с тихим металлическим звоном.

Ключ! Я мигом распластался на полу, высунул руку из клетки и схватил его. Еще мгновение, и решетка отперта. Теперь нужно выбраться из замка…

Стоило выйти из узилища и оказаться в коридоре, как внутри разгорелось необоримое желание двинуться в сторону, противоположную той, откуда меня привели. Айрова кровь нашептывает? Почему бы не проверить? Если повезет, не придется миновать ворота.

Шаг, другой, третий. Очень быстро я покинул освещенное факелом пространство и теперь почти ничего не видел во тьме, но совершенно отчетливо чувствовал: нужно повернуть направо. Повернул, осторожно вытянул вперед руку, но не наткнулся на ожидаемый камень кладки. Впереди была пустота, проход. Уверенность в правильности выбранного пути крепла, и я уже собрался идти дальше, как вдруг до меня донесся женский вскрик. Малинка все еще здесь?

Я колебался пару мгновений. А если б не ревность и злость на девчонку, не колебался б вообще. Ублажать солдата, конечно, не собираюсь, а вот морду набить попробую.

Крадясь вдоль стены, быстро добрался до караулки, мигом оценил открывшуюся картину и зашарил глазами в поисках хоть какого-то оружия. Хвала небесам, как раз с моей стороны из-под стола выглядывала табуретка. Спасибо Малинке, показала, как еще можно использовать эту полезную в хозяйстве вещь. Не медля, шагнул вперед и покрепче ухватил ее за ножку. Караульный ничего не замечал, потому как возился на девчонке, заваленной на лавку. Та не сопротивлялась, только болезненно вскрикивала, когда солдатская пятерня особенно сильно стискивала ее обнаженные бедра.

— Да что с тобой? — недовольно проворчал стражник, раздвигая пошире девичьи ноги и высвобождая член из штанов. — То набрасываешься, как потаскуха, то целку строишь. Еще и…

Договорить не успел, ибо я со всей силы проложил его табуреткой по затылку. Что-то мерзко хрустнуло, и мужик обмяк. Малинка судорожно задергалась, силясь выбраться, я ухватил бесчуственного солдата за плечо и свалил на пол.

— Перчик… — девчонка трясущимися руками поправляла одежду, но я успел разглядеть синяки и царапины на безупречной коже ее бедер. — Переоденься в его…

— Нет, мы не пойдем через ворота.

Я протянул ей руку, помогая подняться.

— А как?..

— Сейчас увидишь. Давай затащим его в клетку, чтобы не поднял тревогу раньше времени.

Малинка быстро нагнулась и приложила пальцы к шее стражника под челюстью.

— Тревогу он уже не поднимет. Мертв.

— Тогда нечего время терять, — я выхватил факел из крепления на стене, чтоб темнота хоть чуть-чуть задержала преследователей. К горлу подкатывала тошнота — раньше убивать мне не приходилось.

Девчонка быстро подхватила с пола свой плащ и котомку, и мы побежали по коридору. У клетки задержались, чтобы забрать очередной факел. Потом несколько шагов — и мы у темного бокового прохода. Я осветил его…

— Тупик… — девчонка добавила света, но неутешительная картина и так была прекрасно видна. — Куда ты? Пойдем скорей назад! — дернула меня за рукав, когда я шагнул в проход.

— Нет. Я найду выход. Раз уж сюда притащился, и выбраться смогу.

В несколько шагов очутился у тупиковой стенки, передал Малинке свой факел, закрыл глаза и принялся ощупывать кладку. Со стороны, наверное, смотрелся уморительно, но девчонке было не до смеха. Подозреваю, ублажать солдатню — совсем не то, что спать с белокостными или с таким олухом, как я. А если нас сцапают, ей еще достанется. Не скажу, что эти мысли доставляли мне удовольствие, зато отвлекали от раздумий о том, смогу найти выход или нет. Скудоумная голова в этом не поможет, надо полагаться на айрову кровь… В этот момент пальцы нащупали камень с глубокой щербиной посередине. Остальные булыжники в кладке были более ровными. Я надавил изо всех сил, камень подался, почти бесшумно провалился внутрь, а преграждавшая нам путь стена со стуком отъехала вбок.

Забрал свой факел у заметно взбодрившейся девочки. Бедняжка даже слегка разрумянилась. Не на то смотришь, Перец, не о том думаешь. Нужно вернуть стенку на место.

Это оказалось несложно: внутри рядом с потайной дверью торчал рычаг. Я нажал на него, и проход закрылся. Времени терять не следовало, и мы устремились вперед со всей скоростью, которую позволял узкий, затянутый паутиной ход с не слишком ровным полом.

Шли долго, похоже, не только миновали стену, но и изрядно удалились от замка, что было весьма на руку. Несколько раз останавливались, прислушиваясь, нет ли погони, но в подземелье царила мертвая тишина. Мой факел потух, малинкин догорал, когда пол под ногами начал ощутимо подниматься. Значит, выход близок.

И точно: очень скоро мы уперлись в переплетение то ли корней, то ли веток. Я попробовал пробить преграду плечом, но безуспешно. Тогда мы принялись раздвигать и ломать прутья. Светлее не становилось, хотя воздух, как будто, посвежел. Темнота не слишком огорчала, ведь снаружи могла быть ночь.

— Надеюсь, в замке если и узнали о побеге, не кинулись прямиком к выходу из знакомого всем и каждому потайного хода, — пробурчал я.

— А откуда ты знаешь о нем? И почему тебя держали в темнице? — не удержалась Малинка.

— Потом. Пока спасибо, что не бросила.

— Ну… Ты тоже меня не бросил…

— Угу. Как бы я получил от твоего родича награду, если б сбежал один? — на самом деле о золоте вспомнил только сейчас, а вовсе не тогда, когда вернулся в караулку, заслышав малинкин писк. Но разве такой тертый мужик, как я, признается в слабости? Да еще перед женщиной, которая заставила ревновать впервые в жизни? Которая спасла меня, а я ее уберечь не смог?

— А, да, вознаграждение… — пробормотала Малинка каким-то совсем тусклым голосом. — Я и забыла… Но ты его, конечно же, получишь, не беспокойся.

Я промычал что-то нечленораздельное в знак согласия. Уж о золоте-то я сейчас меньше всего беспокоюсь.

Скоро моя рука, выламывая очередной прут, провалилась в пустоту. Еще немного, мы продрались сквозь растительный заслон, и поняли, что оказались в небольшой пещере. Я подошел к выходу. Снаружи стоял день, и простиралась лесная чаща, покой которой не нарушало присутствие других людей, кроме нас. Позвал Малинку, забрал у нее котомку и двинулся вперед. Девчонка пристроилась чуть позади, но шла бодро. Хорошо: нам нужно побыстрей убраться подальше от пещеры. А еще лучше оказаться за пределами Мглистых земель.