Пражский синдром (СИ)

Пролог

Знаешь, пап, ты действительно сумасшедший, думала я, глядя вниз, на темную воду Влтавы. Могу себе представить, как умирала от ужаса мама, когда ты ставил меня на парапет моста. И что думали о тебе те, у кого на глазах это происходило. Ювенальной юстиции на тебя не было. Или хотя бы банальной полиции. Выросла бы в детском доме.

Я помнила себя с очень раннего возраста, и это было одно из самых первых моих воспоминаний. Два с половиной или, может, три года. Карлов мост. Я на широких каменных перилах. Надо мной небо, подо мной река. Папины руки держат крепко. Страшно – и здорово. Все вокруг мое. Прага – моя! Может быть, именно с того самого момента я начала считать ее своей собственностью.

Она была моей по праву рождения. В паспорте так и значилось: место рождения – Прага. И все же я болезненно понимала, что всегда буду чужой. Даже если проживу тут всю жизнь.

Впрочем, я и не собиралась. Питер – тоже родной, спокойно привычный. Там родители, там Дима. Если б хотела, поступила бы в Карлов университет, как мама. Но вернулась домой. А в Прагу сейчас прилетела на несколько дней – на свадьбу подруги Веры, с которой училась в одном классе посольской школы. После окончания прошло три года, но мне казалось, что я уехала отсюда всего пару месяцев назад.

Молодожены благополучно отправились в свадебное путешествие, а мне остался еще целый день. Самолет – в одиннадцать вечера. Один день, чтобы навестить любимые места. Так много. Так мало.

Май – самый лучший месяц в Праге. Все цветет. Гора Петршин похожа на облако бело-розовой пены. Сирень, яблони, вишни, каштаны. Теплый ветер приносит с собой облетевшие лепестки, дурманит сладким запахом. Солнце яркое, но еще не жарко. Я надела темно-красную майку с тремя желтоглазыми совами, которую накануне купила на ярмарке. У сов было совершенно чумовое выражение, как будто накурились чего-то запрещенного.

Вещи в камере хранения гостиницы. Маршрут намечен заранее. Сначала на Юнгманнову – улицу, где жили последние четыре года. Заглянуть во двор, помахать рукой окну своей комнаты. Потом на Вацлавак – главную площадь.

Я купила мороженое и медленно пошла в сторону Старого города. Словно пыталась разглядеть, почувствовать под тонким слоем настоящего прошлое. Как сквозь толщу воды. Увидеть себя – тринадцатилетнюю, семнадцатилетнюю. Идущую по этим самым камням брусчатки из школы. И еще глубже – трехлетнюю, в розовом пальто, крепко держащую за руки папу и маму.

Побродив по узким улочкам, к одиннадцати часам я вышла на Старомнестскую площадь, чтобы поздороваться со старым знакомым – скелетом Кострой. Семнадцать лет назад я свято верила, что он главный пражский волшебник и управляет временем. Когда Орлой – куранты на ратуше – начинали отбивать полный час, в окошках проходили двенадцать апостолов, а Костра скромно сбоку звонил в колокольчик.

Тогда мы жили у Пражского града и каждое воскресенье шли на прогулку в направлении, обратном моему сегодняшнему. Однажды припозднились, и когда подходили к площади, часы уже начали бить. Я побежала, упала, разбила коленку и страшно рыдала. Даже не от боли, а от обиды, что Костра меня не дождался. Что ему стоило остановить время на несколько минут?

Сейчас я смотрела на него, и вдруг показалось, будто он хочет мне что-то сказать. Это ощущение было таким отчетливым, что я даже головой потрясла. Нет, конечно, Прага – это мистика и магия, но не до такой же степени.

- Zatím, chlapče! – я попрощалась с ним и пошла в сторону Карлова моста.

Ощущение, что Костра хотел о чем-то меня предупредить, не проходило. Что-то определенно произойдет. Что-то… хорошее. Внутри покалывало миллионом разноцветных пузырьков беспричинной радости. Я остановилась в самом начале моста, глядя на воду и улыбаясь.

Карлов мост был одним из моих самых любимых мест в Праге. Когда мне было плохо или наоборот хорошо, я шла сюда. Путь между двумя мостовыми башнями – словно безвременье, сказочная переправа между двумя мирами. Здесь всегда было многолюдно. Туристы, музыканты, художники, торговцы сувенирами.

Немного не доходя до статуи святого Яна Непомуцкого, где принято загадывать желания, собралась небольшая толпа. Я хотела уже пройти мимо, но словно подтолкнуло что-то. Протиснулась поближе и увидела двух парней, продававших какие-то украшения. На столике стояли два плоских деревянных футляра с черной бархатной подкладкой, на которой были разложены всевозможные колечки, серьги, подвески.

Один из них, цыганистый, с длинными волосами, связанными в хвост, в кожаной жилетке поверх черной рубашке, предлагал бижутерию с разноцветными камешками. У второго украшения были серебряные, без камней. Я наклонилась рассмотреть получше, и сразу захотелось все. Особенно маленькие, не больше ногтя, подвески с тонкими цепочками – искусно сделанные и очень забавные. Свернувшаяся клубком лисичка, лукавая такса, угрюмый крокодил, зевающий бегемот. А еще цветы – ландыш, роза, лилия. И столько всего другого - глаза разбежались.

- Что бы вы хотели? – мягким красивым баритоном спросил продавец, которого я толком не разглядела, заметила лишь, что он блондин в черной футболке, надетой под клетчатую рубашку.

Я подняла глаза…

Он показался мне смутно знакомым. Нет, я никогда с ним раньше не встречалась. Но, может быть, знала кого-то похожего? Или просто видела? У него были густые светлые волосы и большие темно-карие глаза с длинными ресницами. Тонкие черты лица, но достаточно мужественные, без слащавости. А главное – от одного взгляда на него появилось ощущение чего-то светлого, теплого, вызывающего невольную улыбку.

Мы стояли и смотрели друг на друга. Довольно долго. И улыбались - как будто встретились после долгой разлуки.

- Выберите сами, пожалуйста, - спохватилась я. – Подвеску. Мне нравится все.

Он подумал пару секунд, достал что-то из футляра и протянул мне на ладони.

- Совичка.

Это действительно была крохотная сова на тонкой цепочке. Такая же подгулявшая, как и троица на моей майке. Что-то словно подтолкнуло – озорное, безрассудное. Я повернулась спиной и приподняла волосы. И он осторожно застегнул цепочку на моей шее. Жаль, что при этом я не могла видеть его лицо.

Достав из кошелька деньги, я отдала их ему. Наши пальцы соприкоснулись. Нет, не было никакого удара молнии, пробежавшей искры и прочих глупостей. Только как будто все замерло на мгновенье. Всего на одно мгновенье. На один удар сердца. Я поблагодарила его и пошла дальше – к Яну. Продолжая улыбаться.

У статуи всегда толпился народ. Потереть собаку на барельефе у подножья, загадать желание, сделать селфи. Я дождалась своей очереди, дотронулась до собаки, зажмурилась. В прошлый раз, перед отъездом, я загадала, чтобы вернуться. На этот раз не успела.

- Slečno!

Вздрогнув, я открыла глаза. Парень, у которого я купила сову, стоял рядом и протягивал мне деньги.

- Считайте, что это подарок.

- Но вы же меня не знаете, - я протестующе замотала головой.

- Тогда… давайте познакомимся? Я Алеш, а вы?

- Анна.

- Ну вот, теперь мы знакомы, и я рад, что моя сова будет жить у вас, - он всунул купюру мне в ладонь.

- Спасибо, - я положила деньги в карман сумки. – Вы их делаете сами?

- Да. Мы с другом приехали на выставку. А один пражак разрешил нам поторговать на его месте.

- Brňáki maji kratke zobaki, - сказала я, нарочно растягивая все гласные, да еще специально сделав ошибку в падеже.

Вообще-то так говорили обо всех жителях Моравии, не только о тех, кто из Брно. У мораван короткие клювы. Означало это, что они, в отличие от пражан, говорят коротко. Пражаки - наоборот выпевают каждый гласный. В чешских диктантах я всегда делала ошибки при обозначении кратких и долгих звуков. Для меня-то они все были долгие.

Нас отпихнули в сторону желающие загадать желание, и мы встали чуть поодаль, у парапета.

- Откуда вы знаете, что я из Брно? – спросил Алеш.

- Hantec, - хихикнула я.

Между Прагой и Брно всегда была такая же дистанция-соперничество, как между Москвой и Питером. В том числе и языковая. Произношение, интонации, свои собственные словечки. Вот этот особый говор Брно и назывался hantec. Я чуяла его за версту – так, как, наверно, не все чехи.

- Ну конечно, - кивнул он, - высокомерная пражачка. Может, покажете город бедному моравану? Если, конечно, это не ниже вашего достоинства? И есть время?

- Разумеется, ниже, - притворно вздохнула я. – И времени нет. Но должна же я вас как-то поблагодарить за сову. А как же ваши сокровища?

- Ярда присмотрит, - Алеш махнул рукой в сторону своего товарища. – И отнесет потом в гостиницу. Подождите минутку, ладно?

Пока он договаривался, я стояла и тихо удивлялась: зачем мне это? Что я вообще делаю? Но… почему нет? Почему не погулять с приятным парнем, не поделиться с ним своей Прагой? Ничего такого – все равно мне вечером улетать.

- Вообще-то я тоже родился в Праге, - сказал Алеш, когда мы уже шли в сторону Малой страны. – Но родители развелись, и мама со мной уехала на родину, в Брно. Мне два года было. А старшему брату двенадцать, и он остался с отцом. Так что я здесь бываю время от времени. Но все равно чувствую себя как в гостях.

- Я тоже, если честно.

- В каком смысле? – не понял Алеш.

- Я русская. В Санкт-Петербурге живу. На три дня прилетела, на свадьбу к подруге.

- Да ладно выдумывать!

Это была моя любимая игра. Говорить по-чешски, а потом, к примеру, расплатиться картой Сбербанка или перейти на русский. И смотреть на выражение лица собеседника – совершенно очумевшее. Как, ты не чешка?!

Чешский язык хитрый. Простой, но требующий от иностранца абсолютного музыкального слуха, особенно чтобы петь слова так, как это делают пражаки. Мой дед мог, никто не верил, что он не чех. Мама тоже – ее привезли в Прагу в возрасте одного года. А вот бабушка, мой отец и Димка, хоть и говорили бегло, но с сильным акцентом. Взять хотя бы то же Брно. Слово-маркер. Как произнести его правильно, с ударением на «р», а не на «о»? Да запросто.

Я достала из сумки загран и показала Алешу. А заодно и российский паспорт.

- Мои родители учились в Карловом университете. Окончили и вернулись в Россию. Мне тогда четыре года было. Потом мы еще раз приехали, когда мне тринадцать исполнилось. Папа работал в нашем торгпредстве. Так что в общей сложности в Праге прожила восемь лет.

Я не стала говорить, что дед мой служил военным переводчиком при штабе войск Варшавского договора в шестьдесят восьмом году. Это была слишком болезненная тема, которую не стоило затрагивать в разговоре с незнакомым человеком.

- Круто! – Алеш забавно выпятил губу. – Никогда бы не подумал. Вы роскошно знаете чештину.

Мы спустились с моста на остров Кампу, купили в крохотной пекарне булочку и пошли кормить лебедей. Эти наглые зажравшиеся твари вылезали из воды, неуклюже разгуливали по берегу и тянули шеи, выглядывая, что там в руках у туристов. Хлеб брали с ладони, больно щипая за пальцы зазубренными зобаками - то есть клювами. Мы веселились совершенно по-детски, дразня лебедей и друг друга. А когда булочка кончилась, пошли дальше по Кампе, туда, где у протоки – речки Чертовки – примостился ресторанчик «Márnice». В переводе «Морг». На этом месте действительно когда-то был морг, и блюда в ресторане подавали соответствующие. Мы взяли кофе и «hrobečky» - маленькие гробики из бисквитного теста с мороженым и взбитыми сливками.

Потом мы долго поднимались в гору к Пражскому граду, хотя нормальные туристы делают наоборот: спускаются вниз. Я показывала Алешу свои любимые места и закоулки. Как-то незаметно, рассказывая друг другу всякие истории, мы перешли на ты. И я подумала, что ни с кем, даже с Димкой, никогда не чувствовала себя так легко и свободно.

- Анно! – обратился ко мне Алеш, и я машинально отозвалась, словно отвечая на пароль:

- Домини, - и пояснила, заметив, как приподнялись удивленно его брови. – Лето Господне. Или год от Рождества Христова. Это мой ник в соцсетях: annodomini. Анна Домникова.

- Annodomini, - повторил Алеш, словно пробуя на вкус. – Красиво.

От Града мы поднялись еще выше, к Страховскому монастырю, на Петршин, окунувшись в самое буйство весеннего цветения. И если сначала все время смеялись, поддразнивая друг друга, то теперь больше молчали. И радость этого чудесного дня мешалась с темными струйками мыслей о том, что очень скоро он закончится. Когда наши взгляды встречались, отводить их становилось все труднее. И я, наверно, впервые почувствовала, что это такое – когда щемит сердце. Как будто грудь сжимает ледяной лапой, и становится трудно дышать.

Как жаль, думала я и повторяла про себя снова и снова: как жаль…

Если бы все было иначе. Если бы мне не надо было возвращаться домой. Если б я не собиралась замуж за отличного парня, в которого влюбилась еще в десятом классе.

Мы сидели на скамейке под цветущей сакурой, и Алеш словно услышал мои мысли. Взял меня за руку, провел пальцем по кольцу на безымянном пальце.

- Все хорошее случается не вовремя, так?

- Да, Алеш, - кивнула я. – Я выхожу замуж. Скоро.

- У меня тоже есть девушка. Милена. Мы вместе учились в промышленной школе. Правда, тогда у нее был другой парень. Жаль, что мы с тобой не встретились раньше, Анна.

- Раньше? – грустно усмехнулась я. – Мы с Димой уже пять лет вместе. Он учился на класс старше. У нас почти все из Москвы были, а мы из Петербурга. Когда окончил школу, вернулся домой, год только через интернет общались. А до этого… Ну приехал бы ты в Прагу, встретил меня на улице. И что? Двадцатилетние парни не обращают внимание на пятнадцатилетних девочек.

- Да, ты права. Знаешь, так странно. Мы знакомы всего несколько часов, а мне кажется, что всегда тебя знал.

- Мне тоже. И странно, и так кажется. Но это такой хороший день. И я буду тебя вспоминать.

- И я тебя.

Мы посидели еще немного и пошли по дорожкам вниз, но руку мою Алеш так и не отпустил. Держал крепко и мягко поглаживал пальцами ладонь. От них по всему телу разбегались тысячи крошечных мурашек на щекотных лапках. И разливалось тепло, от которого начинало знобить.

Я вдруг представила, почти почувствовала, как его губы касаются моих – сначала легко, невесомо, потом твердо, настойчиво. Язык раздвигает их, проскальзывает вовнутрь, встречается с моим. Руки пробираются под одежду, избавляют меня от нее, неторопливо, нежно ласкают грудь, опускаются ниже… Тепло сменилось лихорадочным жаром, когда воображение нарисовало яркую до дрожи картину: я занимаюсь любовью с парнем, о существовании которого не подозревала еще сегодня утром. И мне стало невыносимо стыдно, как будто изменила Диме не мысленно, а на самом деле.

Уже начало смеркаться, когда мы зашли перекусить в маленькую пивную – господу. Из тех, куда не ходят туристы. Где пан чишник держит на особой полке пронумерованные кружки для постоянных клиентов. Мы сидели за столиком в углу, пили деситку – светлое десятиградусное пиво, ели шпикачки с горчицей. У стойки на высоком табурете читал газету пожилой краснолицый пан. Он пил пиво из большой кружки, время от времени наклоняясь, чтобы дать полакать из нее своей таксе, которая смирно сидела на полу.

- Мама рассказывала, что у них, когда она еще училась в школе, той же посольской, была такса. И мой дедушка по вечерам с ней гулял. И тоже заходил выпить пива в господу. Может, и таксу пивом поил, не знаю.

- У тебя и дед работал в Праге? – удивился Алеш.

- Да. Знаешь, Петербург я люблю, но это такая спокойная любовь, тихая. А Прага… Мы ее все любим на разрыв, навзрыд. Это правда болезнь. Наследственная. Пражский синдром. Мои первые воспоминания – о Праге. И почему-то иногда кажется, что и последние тоже будут о ней. Хотя и не собираюсь сюда перебираться.

- Кто знает…

- Мне уже пора, - я посмотрела на часы. – Надо еще вещи забрать.

- Я провожу тебя в аэропорт.

Мы шли к моей гостинице, по-прежнему держась за руки. Ощущение томительной грусти с каждой минутой становилось все сильнее. Слезы стояли где-то очень близко. Что это? Насмешка судьбы? Или – а вдруг? – этот тот безумный шанс, который выпадает раз в жизни? Шанс, который мгновенно меняет все. О котором – неиспользованном – потом с тоской вспоминают до последнего дня…

В аэропорт из центра можно было доехать на метро с пересадкой на автобус. Но я попросила девушку на ресепшене вызвать такси. В конце концов, когда я еще снова приеду в Прагу, а деньги за сову, которые вернул Алеш, остались.

Путь был неблизкий. Мы вдвоем сидели сзади. Я положила голову Алешу на плечо и смотрела на его руку, которая нежно касалась моей ладони. У него были очень красивые руки с тонкими длинными пальцами. О господи, лучше не думать о том, что они могут – кроме изящных украшений, конечно.

- Не имеет смысла просить тебя поменять билет? – тихо спросил он.

- Не надо, Алеш, - я с трудом проглотила слюну. – Я… не знаю. Ничего не знаю. Не понимаю, что происходит. Мне сейчас очень грустно. Это не будет случайная… что-то случайное, на пару дней. Чтобы потом забыть. Это будет очень больно.

- Да, Анна, - его губы прикоснулись к моим волосам. – Ты права. Но вдруг это наш шанс на что-то большее? Не на пару дней?

Я вздрогнула: он повторил то, о чем я уже думала и продолжала думать.

- Рискнуть? Разрушить все, что у нас есть сейчас? А если мы ошибаемся? Если это просто какая-то… вспышка? Если ничего не выйдет, а обратной дороги уже не будет? Остаться ни с чем?

- Хорошо, - вздохнул Алеш. – Наверно, действительно лучше думать о том, что могло бы быть, чем пойти ва-банк и проиграть. Лучше яркое воспоминание, чем большое разочарование. Хотя… сейчас мне кажется, что я мог бы тебя полюбить.

Мы говорили очень тихо, чтобы не слышал водитель, и губы Алеша были рядом с моим ухом, почти касались мочки. Я чувствовала тепло его дыхания, и от этой близости кружилась голова.

- Мне тоже… кажется. Но я…

- Ты выходишь замуж, да. И я тоже, наверно, женюсь на Милене. Господи, Анна…

- Алеш, не надо, пожалуйста, - взмолилась я, едва сдерживая слезы. – Не говори ничего.

Как мне хотелось растянуть эти последние минуты. Чтобы такси застряло в пробке, например. Но вечернее шоссе было полупустым, и вот уже впереди показались здания аэропорта Рузине.

Я зарегистрировалась на рейс, сдала чемодан в багаж. Время еще было – почти час до начала посадки. Однако Алеш сказал, положив руки мне на плечи:

- Иди, Анна. Слишком тяжело… Тебя ведь уже здесь нет. Иди.

Он наклонился и поцеловал меня. Так, как я себе представляла – нежно и страстно. Я обняла его, запрокинула голову. Как будто летела в темноте между звездами, в бесконечность, исчезая, растворяясь в этом поцелуе. Он был таким сладким. И горьким. И соленым от подступивших слез. И как же мне не хотелось, чтобы он когда-нибудь закончился…

- Sbohem! – прошептал Алеш, последний раз коснувшись моих губ.

Я смотрела ему вслед, пока он не скрылся за дверями. Повернулась и пошла на личный досмотр. А потом сидела, ожидая посадки, в странном оцепенении. Между прошлым и будущим. Между небом и землей. Как будто все внутри сжалось в тугую болезненную точку. Мне всегда казалось, что человек не может ни о чем не думать – но я не думала. В голове скакали крошечные обрывки, даже не слова, а образы-вспышки.

И только когда самолет набрал высоту и вокруг защелкали пряжки ремней, я отвернулась к иллюминатору. По щекам потекли слезы. Это была уверенность – холодная и тяжелая, словно каменная плита.

Сегодня я прошла мимо самого важного в своей жизни. О чем буду помнить и жалеть до самой смерти…

1.

Десять лет спустя

- Анечка, миленькая, родненькая, я тебе торт куплю. И на коленки встану. И в попу поцелую. Все, что захочешь, только спаси.

- Ир, не надо мне ни в попу, ни торт, ничего. Я тебе тысячу раз говорила, не беру устные переводы. Не люблю. Тем более специальные. Одно дело, когда сидишь себе за компом, рядом полка словарей и интернет. А в синхронке одна запинка или ошибка в термине – и репутация спущена в унитаз.

- Анюточка, не будет там ничего такого. Последний день выставки, закрытие. Одни приятственные слова, никаких терминов.

Был бы кто-нибудь другой, вежливо послала бы. Пойди одному навстречу – и все, потом не отвяжешься. Но с Иркой мы учились вместе, только она на польском отделении. Деловая дама, открыла свою переводческую контору, и я, разумеется, у нее вип-переводчик, для самых богатых и адекватных клиентов. И, само собой, она в курсе, что перевожу я только технические тексты с чешского, словацкого и польского. И обратно. Исключительно письменно. За устный перевод платят больше, но вот не люблю. Ощущение себя обслуживающим персоналом не люблю.

Сватала Ирка меня на выставку в Гавани. Международный ювелирный салон. Ее штатная переводчица накануне вечером сожрала что-то не то и всю ночь не слезала с унитаза. Аня Домникова – последняя надежда. Звонок в семь утра. Караул, спасай, подруга, горю, как швед под Полтавой. Я знала, что сдамся, но для вида сопротивлялась.

Выторговав повышенную ставку, я встала и начала собираться. В «Ленэкспо» надо было быть к десяти, а ехать с Просвета – путь неблизкий. На машине – точно нет, завязну. Значит, на метро и на маршрутке. В самый час пик – красота.

Первый вопрос: что надеть? Когда работаешь дома, тема гардероба перестает быть насущной. Ладно еще в гости или на какие-нибудь светские мероприятия, а так – банальный кэжуал, чтобы до магазина добежать. И на курсах преподавать ходила в джинсах, там обстановка была более чем неформальная.

Я пощелкала вешалками в шкафу. Какое-то унылое все. Или наоборот несерьезное. Разве что черный брючный костюм – классика того фасона, который будет в тренде всегда. Купила я его еще в тонкие-звонкие времена, к защите диплома, один раз всего и надела. Мама дорогая, восемь лет прошло – как одна копеечка. Не влезу, наверно.

К моему великому удивлению, костюм сидел, как влитой. Впрочем, чему удивляться-то? После развода я заметно похудела, хотя ничего для этого не делала. Когда все на нервах, мне кусок в горло не лез. Только кофе и сигареты. Пока желудок не запросит пощады.

Развод дался нам тяжело, хотя мы с Димкой прекрасно знали, что так будет лучше для обоих. Тринадцать лет вместе, из них восемь лет брака. Когда именно мы поняли, что зашли в тупик? Я точно не могла сказать. Может, на шестом году, когда вдруг перестали строить планы на будущее? Просто жили – как жилось. Один день за другим. Больше не говорили о детях. Стали реже ходить куда-то вдвоем, смотреть по вечерам кино, обнявшись и укрывшись пледом. Секс превратился во что-то рутинное – вроде бы, и с удовольствием, но без той сумасшедшины, которая была раньше. Иногда – очень редко! – в голову закрадывалось крамольное: может, я действительно сделала ошибку, не задержавшись хотя бы на пару дней в Праге с Алешем?..

Кажется, это была первая дискотека в том учебном году, в конце сентября. Я училась в десятом, и мне нравился одноклассник Илья, который не обращал на меня никакого внимания. Димку я вообще не знала – он только что приехал. Его отец преподавал математику, а мама была воспитательницей в интернате.

Он пригласил меня на медленный танец, и я чуть не отказалась. Во мне было честных модельных метр семьдесят пять плюс каблуки, а он – чуть ниже. Неловко как-то. Почему все-таки согласилась? До сих пор загадка.

- Тебя ведь Аня зовут? – спросил он. – А я Дима. Мне сказали, ты тоже из Питера.

Питерских в школе было немного, мы все друг друга знали, даже малышню. Я невольно к нему присмотрелась и сделала вывод, что он очень так ничего. Невысокий, но крепкий, спортивный. Темные волосы, темно-голубые, почти синие глаза. В общем, вполне симпатичный.

Он пригласил меня еще два раза, а потом пошел провожать. Учителя жили в общежитии недалеко от школы, а я в центре, в трех остановках на метро. К моему удивлению, Димка поехал со мной и довел до самого дома. Мы болтали о своих любимых местах в Питере, о школах, где учились. Разумеется, о «Зените», СКА и прочем питерском.

Илья был забыт. Мы с Димкой начали «ходить». Куда? Да никуда. Вместе. Так у нас говорили: «они ходят». По-чешски chodit – встречаться. Чаще всего после уроков шли в Стромовку – парк рядом со школой. Гуляли, целовались до одури. Потом он провожал меня, когда до метро, когда до дома. В центре бывали реже, разве что в кино ходили. Моей темной страсти к Праге Димка не разделял, пожалуй, был к ней равнодушен. Ну да, красивый город – и что? Меня это огорчало, но я не подавала виду.

Восьмого марта учителя поехали на экскурсию в какой-то другой город, Димка остался дома один, и я пришла к нему – праздновать. Мы выпили по рюмке утащенной из бара «Бехеровки» и… распрощались с невинностью. Неуклюже, неловко – но все же ко взаимному удовольствию. И поклялись друг другу в вечной любви.

Родители мои относились к нему настороженно. Папа говорил, что в первую очередь я должна думать об учебе, а мальчики – еще успеется. Мама насмешливо хмыкала, но не возражала. А когда он не слышал, просила быть «повнимательнее». Я понимала, о чем она, и смущенно краснела. Впрочем, если верить ее словам, в старших классах мама хронически была в кого-то безумно влюблена. Правда, без взаимности, потому что вечно выбирала совсем не тех, кому нравилась сама. Зато меня родила в девятнадцать.

После экзаменов Димка уехал в Питер и поступил в Корабелку, а я почти целый год страдала без него. Все свободное время торчала в интернете, переписываясь с ним. Ну какой там Карлов университет, когда дни считала до возвращения домой. До встречи. Командировка у папы заканчивалась только через полгода, я должна была жить у бабушки. «Вернемся, а она уже замужем, - ворчал он. – Или с пузом».

Поступила я в университет, разумеется, на чешское отделение филфака, где еще преподавали дедушкины однокурсники. Аня Домникова - внучка Бориса Григорьева? Замечательно! Можно было экзамены вступительные не сдавать, только явиться на них. Хотя сдала я их вполне прилично. Да и училась хорошо – еще бы нет!

А насчет замужа и пуза папа ошибся. Разумеется, мы с Димкой собирались пожениться, но не так быстро. Чтобы просто жить вместе, даже не думали – родители меня, наверно, загрызли бы. Так что встречались, когда выпадало свободное время. Секс? Ну, с этим обстояло прекрасно. Уж не знаю, с кем он практиковался, пока меня рядом не было, но все заметно изменилось в лучшую сторону. К счастью, ревностью я никогда не страдала. Может, он просто смотрел порно и читал «Камасутру», откуда мне знать.

Заявление мы подали, когда я заканчивала третий курс. Как раз перед моей поездкой в Прагу на свадьбу Веры. Вернувшись, я довольно сильно засомневалась. Действительно ли люблю его, если вдруг так пробило из-за парня, с которым провела всего несколько часов. Что это вообще было – наваждение? Или знак того, что с Димкой у нас вовсе не так радужно, как казалось?

И все-таки я постаралась выбросить Алеша из головы. Когда-нибудь, говорила я себе, он превратится в красивое воспоминание, с легкой грустью, не более того. Но тогда, десять лет назад, это было достаточно болезненно.

А Димка словно почувствовал что-то. Посматривал на меня странно. Как-то даже спросил, не передумала ли я. А то мало ли, может, боюсь сказать. И все-таки мы поженились, и все было хорошо. Сначала снимали комнату в огромной коммуналке на Суворовском, потом мне досталась по наследству от сестры отца квартира на проспекте Энгельса.

Детей мы планировали завести, когда окончу университет. Двоих – мальчика и девочку. Если получится, конечно. Но еще на последнем курсе я устроилась в крупную российско-чешскую торговую компанию. Карьера бодро поперла в гору, и мы решили еще немного отложить. На годик-другой. Через четыре года компания пошла ко дну, я устроилась преподавателем в языковую школу и засела дома делать технические переводы. Димка тоже преподавал что-то морское в своей Корабелке и писал диссертацию. Именно тогда между нами все потихоньку пошло в разнос.

Нет, мы не ругались. Больше не ругались. Даже на это нас не хватало. По инерции протянули еще два года. И когда я осторожно предложила развестись, Димка, как мне показалось, вздохнул с облегчением.

- Ты уверена? – спросил он, тем не менее. – Может, это просто кризис? Может, еще наладится?

Я смотрела на него. Красивый мужчина, в самом расцвете. Несомненно, привлекательный. Но… все погасло. Не было больше ни волнения, ни радости, ни желания – кроме самого примитивного, похожего на банальный голод, да и то не часто. Пытаться все это вернуть?

В последний момент я дрогнула. Уже после того как подали заявление на развод. Но теперь возразил Димка:

- Ань, не поможет. Ты же понимаешь, что это привычка и воспоминания. На этом далеко не уедешь. Понятное дело, что чувства меняются со временем, но у нас все умерло. Только измучаем друг друга.

Сказать, что мы расстались друзьями, было бы натяжкой. Но и не врагами, точно. Просто расстались. Изредка созванивались, поздравляли с праздниками, но больше ни разу после развода не виделись.

С тех пор прошло два года. Я все так же преподавала и переводила. Личная жизнь? Да, я так ее и называла – личная жизнь, но, скорее, это был некий дружеский секс. Время от времени. С двумя мужчинами. Один был безнадежно женат. Другой жил в Калининграде и в Питер приезжал по делам раз в два-три месяца. Оба были абсолютно бесперспективны. Даже не в плане замужества – хотя бы стабильных отношений.

Жизнь шла сонно, лениво – как равнинная река с едва заметным течением. Иногда я выныривала из этого полуболота и ужасалась словами Цоя: «Так идет за годом год, так и жизнь пройдет». И тут же ныряла обратно. Зачем выходить из зоны комфорта, если мне в ней комфортно?

2.

На кухне засвистел чайник, и я вздрогнула. Куда-то не туда костюм меня увел, в совершенно ненужные воспоминания. На рефлексии времени в это утро не оставалось. Привычный неспешный алгоритм был нарушен. Я налила чаю, вернулась в спальню, выбрала блузку под костюм – цвета еловых лап, который выхватывал из моих неопределенно-серых глаз зеленый оттенок. Причесалась, накрасилась, вдела серьги. Выпила остывший чай с бутербродом. Все, можно бежать.

Когда я в последний раз чувствовала себя красивой, желанной женщиной? Наверно, месяца два назад, когда ходила в театр с одним из своих кавалеров. Вечернее платье, открытая спина под шелковой шалью. Восхищенные взгляды. И все равно это было так… не будоражило. Просто факт: я хорошо выгляжу, на меня смотрят. Тогда откуда это странное ощущение сейчас – как будто иду на свидание?

Глупости. Просто работа. И деловой костюм. Почаще из дома надо выходить, с людьми общаться, только и всего. А то одичаю совсем.

Конец августа, последние теплые дни. Один холодный дождь – и начнется осень. В это время я всегда тосковала по Праге. Больше обычного. Может, плюнуть на все и поехать на недельку? Навестить Веру, которая недавно родила третью дочку. Не угомонятся, наверно, пока не получится мальчишка. Или все-таки на свой день рождения, в декабре?

Я родилась двадцать пятого, в католическое Рождество. И за восемь лет жизни в Праге так и не увидела его «белым» – со снегом. На Новый год выпал однажды, на Рождество – ни разу. Это была моя мечта. В полночь выпить шампанского на Карловом мосту. И чтобы шел снег. Сбудется ли когда-нибудь?

Вместе с Димкой мы в Праге были за все эти годы только два раза – он туда не рвался. Даже на десять лет своего школьного выпуска не поехал. И я на встречу своего класса ездила без него. Зато с мамой – у нас-то страсть к Праге была общая. Да и вообще мы с ней чем дальше, тем больше становились подругами.

Черт, черт! Мама же!

Я уже ехала на маршрутке в Гавань. Хорошо, что вспомнила. Достала телефон, набрала номер.

- Анют, ничего не случилось? – испугалась мама: обычно я не звонила ей раньше обеда.

- Нет, мам. Извини, не приеду сегодня. Работа напала из-за угла. Припахали выставку ювелирную переводить.

- Да ты что? – удивилась мама. – Ты же не берешь тлумку.

Иногда мы спонтанно переходили на чешский, но чаще вставляли в речь чешские словечки, а то еще и в испорченном виде. Как сейчас: tlumka вместо tlumočení – устный перевод.

- Пришлось Ирку выручить. Не знаю, когда вся эта беда закончится. Завтра приеду.

Хоть я и вышла из дома с запасом времени, на месте была впритык. Сначала искала нужный павильон, потом препиралась с охранником, который ни за что не хотел меня пускать через служебный вход. Он долго куда-то звонил, что-то выяснял, потом записал данные моего паспорта и все-таки пропустил. Еще поплутав, я наконец нашла своих четырех чехов, представилась. Все, началась работа.

Сначала я нервничала, потому что давно уже не переводила устно, фактически синхронно. А говорить приходилось почти без передышки, наша секция привлекала повышенное внимание. Посетители толпились у витрин, задавали вопросы. Я даже толком не могла сама посмотреть, что там такое они разглядывают. Некоторые украшения можно было купить, и в этом мне тоже, разумеется, приходилось участвовать.

Но не прошло и получаса, как напряжение испарилось, словно по волшебству. Все чехи, кроме одного, были пражаки, и я буквально купалась в обожаемых поющих интонациях, возможно, странных для непривычного уха. И сама пела, разумеется. Подопечные мои никак не могли поверить, что я русская.

«Mluvite jako pražaci…»

«Говорите, как пражаки», - это был лучший комплимент, от которого хотелось мурлыкать.

Наконец ближе к обеду выдался затишок. Чехи мои отправились перекусить, и я с ними. В секции остался пан Нелиба, самый старший («Я такой старый, что еще учил русский в школе»), который мог худо-бедно объясняться без переводчика. В кафе я уже просто болтала с ювелирами. Разумеется, им было страшно интересно, откуда я так хорошо знаю чештину. Пришлось рассказать.

Когда мы вернулись в павильон, пан Нелиба разговаривал с высоким светловолосым мужчиной в темно-сером костюме, которого я до этого не видела. Он стоял ко мне в пол-оборота, и мне было не разглядеть его лицо, но этот мягкий теплый баритон и короткие, словно рубленые гласные - kratke zobaki! - я узнала бы, наверно, даже во сне.

Как будто замерло все вокруг царством Спящей красавицы. Я стояла и ждала, когда он обернется. Почувствует мой взгляд.

Алеш повернул голову, и его брови взлетели – словно не поверил своим глазам.

- Анна? Annodomini…

Мы снова были на Карловом мосту, стояли и смотрели друг на друга. Как будто не прошло этих десяти лет.

Он изменился. Повзрослел. Другая стрижка - короткая. Вместо футболки под рубашку и потертых джинсов – костюм, который стоил, наверно, дороже, чем все то, что висело у меня в шкафу, вместе взятое. Но улыбка осталась прежней – теплой, светлой, и так хотелось улыбнуться в ответ.

А я ведь только утром вспомнила о нем, когда разглядывала свое отражение в зеркале. Длинная цепочка: костюм – развод – Димка – Прага – Алеш… Но даже в голову не пришло, что он может оказаться на этой выставке. Или как раз пришло – где-то в самой темной глубине? И поэтому было такое странное ощущение, как будто на свидание иду?

На свидание…

- Вы знакомы с пани Анной, пан Новак? – удивленно спросил Нелиба.

- Встречались в Праге, - кивнул Алеш.

Он хотел сказать что-то еще, но тут подошли дамы из оргкомитета, и мне пришлось переводить. Алеш, как я поняла, был у чехов за главного. Говорили они о церемонии закрытия, об упаковке экспонатов, отправке и прочих технических моментах. Алеш то и дело смотрел в мою сторону, а у меня внутри все мелко дрожало. Потом он ушел, шепнув мне:

- Я вернусь.

Чехачи таращились на меня круглыми глазами. Как у совички, которую когда-то подарил Алеш – интересно, где она, надо поискать в шкатулке. Переводчица оказалась загадочной особой. Родилась в Праге, да еще с самого Новака знает.

- А кто он? – спросила я Нелибу. – Новак?

- Вы же знакомы, - еще больше удивился тот.

- Мы десять лет не виделись.

- Владелец ювелирного дома NP Barnet, - ответил Нелиба и уточнил: - Совладелец. Вместе с братом.

Вот так… Хотя… ничего удивительного.

Алеш появился снова только через час, когда поток посетителей почти иссяк. Для них выставка закрывалась в четыре. После этого для участников должна была состояться официальная церемония закрытия и небольшой фуршет.

- Пан Нелиба, я заберу ненадолго пани Анну, - сказал Алеш. – Если что, вы справитесь.

Он взял меня под руку и повел по длинному коридору к служебным помещениям, да так быстро, что я едва поспевала. Мы оказались в небольшой комнате – рабочий стол, диван, два кресла, кофейный столик, плазма на стене.

- Выпьешь что-нибудь? Или кофе?

- Кофе.

Алеш вышел, я села на диван. Ощущение было такое, что все это мне снится. Весь этот сумасшедший день. Так не бывает – или бывает? Столько времени прошло. Он наверняка женат. Господи, о чем я думаю?

- Не могу поверить, - вернувшись, Алеш поставил на стол поднос с двумя чашками, сахарницей и упаковкой сливок. Блеснул браслет часов на правой руке – и обручальное кольцо. – Это правда ты…

- Ты даже помнишь мой ник.

- Я заходил на твою страницу на Фейсбуке. Пока ты ее не удалила.

Да. Заходил. Один-единственный лайк к моей свадебной фотографии. И после этого я решила, что лучше обрубить все окончательно. Чтобы не было соблазна зайти на страницу к нему. Добавить в друзья. Завести переписку.

- Я о тебе вспоминал. Часто.

- Я тоже.

На самом деле это была неправда. Не совсем правда. Вспоминала – но редко. Потому что запрещала себе вспоминать. Каждый раз все это заканчивалось совершенно иррациональными угрызениями совести. Даже тогда, когда у нас с Димкой все разладилось. Наверно, тогда – особенно.

Разговор не клеился. Казалось, нам обоим хотелось сказать о многом, но мы не знали, с чего начать. От волнения немели пальцы – как будто замерзли, и я грела их о чашку.

- Анна… - Алеш коснулся моей руки.

Кольцо – на правой! Но он же католик. В разводе – или?..

В этот момент зазвонил телефон. Поморщившись с досадой, Алеш достал его из кармана пиджака, произнес несколько фраз.

- Не дадут нам поговорить, - сказал он, закончив. – Надо идти. Опять у нас нет времени. Если только на фуршете после закрытия.

- Там мне тоже, наверно, надо будет переводить.

- А потом я сразу в аэропорт. Завтра утром у нас важные переговоры в Праге.

- Если хочешь, могу тебя проводить, - вздохнула я, встав с дивана.

- Хочу.

От его взгляда у меня задрожали колени, и по спине побежали знобкие мурашки – как тогда, на Петршине, когда он взял меня за руку...

3.

Поговорить нам так и не удалось. Вместо этого мне пришлось переводить коротенькую речь Алеша на церемонии закрытия – даже не речь, а с десяток «приятственных» фраз. Я поймала себя на том, что наверняка смогла бы переводить его даже синхронно. Хотя синхронка никогда мне не давалась, несмотря на идеальное знание языка. Для нее надо было уметь встраиваться в речь того, кого переводишь, буквально влезать в его мозги, чтобы угадывать смысл фразы еще до ее завершения.

Слушая Алеша, я мысленно говорила одновременно с ним, только по-русски. И едва он заканчивал фразу, тут же ее переводила, вообще не задумываясь. При этом мы смотрели друг на друга, словно передавали эстафетную палочку. С удивлением я поняла, что именно в этот момент между нами исчезло то напряжение, которое никак не удавалось преодолеть, пока мы сидели в служебной комнате и пили кофе.

Впрочем, чему удивляться? Было бы странно, если бы мы сразу бросились друг другу в объятья. Столько лет прошло. Воспоминания – это одно, даже очень яркие. А вот реальность… Даже близкие люди, которые долго были в разлуке, чувствуют себя скованно, снова встретившись. А мы провели вместе всего несколько часов.

Второй шанс? Я не знала, так ли это. Может, да. А может, просто подтверждение того, что в одну реку нельзя войти дважды. Но откуда-то я знала: третьего точно не будет.

На фуршете я стояла со своими чехами и держала в руках бокал шампанского, не отпив даже одного глотка. Приходилось без конца молоть языком. На выставке были представлены два чешских ювелирных дома и одна крупная фабрика, но украшения, которые привез Алеш, вызвали самый большой интерес. Поэтому желающих пообщаться и с ним, и с остальными хватало, а английский они – кроме Алеша и Нелибы – знали неважно.

В девять часов все закончилось. Меня долго благодарили. И даже вручили букет и корзину с вином и фруктами. Как я поняла, все это было заготовлено для переводчицы Ольги, но я настолько их очаровала, что чехи решили: обойдется.

- Пани Ольга… не очень хороший переводчик, - смущенно сказал Нелиба, вручая мне корзину. – Но мы ей завтра купим цветов. Когда она придет помогать с упаковкой и отправкой.

В этот момент вернулся Алеш, уходивший за чемоданом, который еще утром забрал из гостиницы.

- Как раз к началу регистрации успею, - сказал он. – Сейчас такси приедет.

Мы вышли из павильона. Такси подъехало через пару минут. Навалилось острое чувство дежавю. Все это уже было. Мы ехали в аэропорт, чтобы там попрощаться. Не зная, увидимся ли когда-нибудь снова. Только теперь улетал он, а не я.

Видимо, Алеш думал о том же. Он взял меня за руку и сказал:

- Кажется, время сделало круг. Все повторяется.

Теперь мы могли разговаривать свободно, не думая о том, что таксист будет слушать наш разговор. Чешский только кажется простым и понятным, но если говорить быстро и тихо, даже смысл уловить непросто.

- Я не успел спросить тебя, как ты живешь, Анна. Муж, дети?

- В разводе, - коротко ответила я. – Детей нет. Судя по кольцу, ты тоже?

- Я вдовец, - чуть помедлив, сказал он. – Милена погибла два года назад. Автокатастрофа.

- Извини… - по спине словно холодной лапой провело.

- Ничего. У меня дочка. Марта. Семь лет. Я теперь живу в Праге. Отец пять лет назад умер, нам с братом осталась его компания.

- Да, мне Нелиба сказал, что ты совладелец ювелирного дома.

- Ну, это только звучит так серьезно, - усмехнулся Алеш. – На самом деле все было здорово запущено и в долгах. И мы еле-еле начали выбираться из этой ямы. Зденек занимается финансовой частью и производством, а я – главный художник. Эскизы, модели, коллекции.

- Знаешь, - смущенно призналась я, - так за весь день толком и не смогла ничего рассмотреть. Времени не хватило. Но вообще я равнодушна к украшениям.

- Может, потому, что у тебя не было по-настоящему хороших? Я не говорю, обязательно дорогих. Скорее, тех, которые были бы… не знаю, как лучше сказать. Только твоими – подходящими только тебе.

- Одно было, - улыбнулась я. – Совичка.

Алеш улыбнулся в ответ, и я – как когда-то – положила голову ему на плечо. И он снова коснулся губами моих волос.

- А дочка живет с тобой? – помолчав, спросила я.

- Все сложно, Анна, - вздохнул Алеш. – Эти два года она жила в Брно с моей матерью. Я навещал их часто. Но в конце недели привезу ее в Прагу. Она идет в школу осенью.

- И кто будет с ней, пока ты на работе? Когда она будет приходить из школы?

- Я не сижу постоянно в офисе. У меня мастерская в моем доме, на первом этаже. В основном там работаю. А если что, жена брата может присмотреть. Или к себе забрать на время, если надо уехать. У них своих двое, немного постарше. А ты, значит, переводчица?

- Да, но в основном письменно. Сегодня – это случайность. Директор переводческого бюро – моя подруга. Уговорила подменить вашу Ольгу на один день. А еще преподаю чешский на курсах.

- Анна… - он держал мою руку в своей, а второй осторожно поглаживал каждый палец по очереди. – Все так странно вышло. Если честно, я в первый момент растерялся. Даже не знал, с чего начать разговор. Так часто представлял, что мы встретимся снова, а когда это случилось на самом деле…

- Я тоже. Нет, не буду врать, что представляла. Но растерялась, да.

- Послушай… Я понимаю, это звучит глупо, но, может, это судьба?

- Алеш…

- Подожди, выслушай меня. Я ведь ничего тебе не предлагаю. Но я не могу вот так потерять тебя снова. Тогда ты выходила замуж, у меня была девушка. А сейчас… Или пугает, что у меня ребенок?

- И это тоже, - честно призналась я. – Но не только.

- Я понимаю. Мы могли бы начать с самого начала. Как будто только что познакомились. Ведь мы могли познакомиться на этой выставке? Я бы улетел и потом позвонил тебе. У тебя есть Вайбер?

- Есть.

- Я позвоню, - кивнул Алеш. - Можно?

- Лучше напиши. Я не люблю разговаривать по телефону.

- Хорошо, напишу.

- Только учти, я делаю ошибки. Долготы.

- Пражачка, - Алеш легонько дернул меня за прядь волос. – Вы все неграмотные.

- Но-но! – возмутилась я. – Зобаки!

Он обнял меня за плечи, и голова закружилась – как на карусели.

Глупости! Я просто сегодня весь день на ногах и страшно устала. И почти ничего не ела. Бутерброд утром и салат в кафе днем. И две чашки кофе.

Давай, давай, Аня, рассказывай. Притворяйся, что он тебя ни капли не волнует. Что если б не улетал сейчас, все не закончилось бы бурной ночью у него в гостинице. Или у тебя дома. Или, может, ты забыла, что именно представила, когда вы спускались, держась за руки, с Петршина? И, кстати, у тебя тогда на пальце было Димкино кольцо. Но это так, между прочим. А сейчас тебе нечего терять. Кроме своего сонного болота.

Алеш достал телефон и записал мой номер. И тут же позвонил, чтобы я могла сохранить его номер. Annodomini – так я значилась в его записной книжке.

- Мне тогда очень понравилось, - сказал он, убирая телефон. – И как звучит, и что связано с тобой. Я даже коллекцию сделал с таким названием. С лунным камнем и сапфиром. Если интересно, сброшу тебе ссылку на сайт, там есть фотографии.

- Интересно.

- Скажу правду, Анна, - Алеш вздохнул. – Не знаю, как для тебя, а для меня тогда все вышло… непросто. Долго не мог тебя забыть. Знал, что надо, - и не мог. Заходил на твою страницу в Фейсбуке, пока ты ее не удалила. Когда увидел твою свадебную фотографию, было очень грустно. Зачем-то поставил лайк, потом ругал себя, что не удержался, напомнил о себе.

Я не стала говорить, что удалила страницу как раз из-за этого лайка. И что мне тоже было очень грустно в тот момент.

- С Миленой все разладилось, - продолжал он, глядя куда-то мимо меня. – Но все-таки встречались. Поженились только через два года, когда она забеременела. Если честно, я даже не уверен, что это мой ребенок.

- Можно ведь было сделать тест на ДНК.

- Нет, - твердо ответил он, и я поняла, что этого лучше не касаться.

Как и десять лет назад, мне хотелось, чтобы аэропорт вдруг переместился куда-то на тысячу километров дальше. Чтобы мы ехали еще очень долго. Но впереди уже светились огни Пулково.

- Сколько здесь можно стоять? – спросил Алеш водителя по-английски. Тот не понял, и я перевела.

- Пятнадцать минут.

- Тогда подождите, а потом отвезете девушку, куда скажет, - он протянул таксисту деньги.

Мы вышли, водитель достал из багажника чемодан и сел обратно. Алеш положил руки мне на плечи.

- На этот раз – не прощаюсь, - сказал он тихо и коснулся моих губ.

Поцелуй был совсем не похож на первый. Тот был страстный, но горький, безнадежный. Этот – легкий, нежный, невесомый, однако в нем была надежда.

- Я напишу, - Алеш улыбнулся, подхватил чемодан и пошел к входу в терминал.

- Куда ехать? – спросил водитель, когда я села на заднее сиденье.

- На Просвещения.

Квакнул телефон. Я открыла Вайбер.

Алеш Новак. «Не грусти!» И картинка – сова. Судя по выражению физиономии, явно употребившая какой-то веселящий расширитель сознания.

Совичка…

Я закрыла лицо руками.

Господи! Мне это снится?

4.

Я закрыла входную дверь, и мне показалось, что не была дома несколько месяцев. Все изменилось за один день. Да так, что с трудом верилось. Как будто утром отсюда вышла одна Анна, а вернулась совсем другая. На несколько лет старше. Или наоборот – моложе?

Поставив на кухонный стол корзину, я села на диванчик, стряхнула туфли с гудящих ног. Достала телефон, зашла в Фейсбук. Прежнюю страницу я удалила десять лет назад, а новую завела уже после развода. Без выпендрежа – просто Анна Домникова. В браке фамилия у меня осталась прежней, хотя Димка и обижался. Но уж очень мне не хотелось становиться Аней Лепешкиной. Зато и после развода проблем не было.

Найти Алеша оказалось несложно. Страница, которую я когда-то так и не открыла. Хотя руки и чесались. Судя по редким записям, заходил он на Фейсбук нечасто. В основном там были перепосты. Или фотографии украшений, очень красивых. Невольно хотелось представить, как все это выглядело бы на моих руках, в ушах или на шее. Но я-то искала совсем другое.

Ань, зачем тебе это, а?

Не успела я подумать – и тут же наткнулась на фотографию трехлетней давности. Семейный снимок в горах. Алеш, в темно-синем лыжном костюме и поднятой маске, обнимал за плечи длинноволосую брюнетку в таких же брюках и белом свитере с оленями. Он смотрел в камеру, а его жена – вниз, на девочку в красном, сидящую на санках. Я узнала oteplováky - кошмар моего детства. Утепленный комбез без рукавов, который надевали на свитер, а сверху – такая же куртка. Даже самые худенькие в них выглядели разноцветными снеговиками.

На фотографии была отмечена Милена Новакова, и я – с внутренней дрожью – перешла по ссылке. Каждый раз, когда вот так в сети попадала на страницы умерших людей, мне становилось не по себе. Но сейчас – особенно. На фото профиля у Милены были очень странные глаза – слишком светлые, прозрачные. Такие бывают у совсем бесцветных блондинок, но у брюнетки они выглядели необычно. Казалось, она смотрит на меня откуда-то из другого мира, пристально, недобро.

Ань, прекрати выдумывать. Да, она действительно в другом мире. Потому что умерла. Погибла. Мертвым нет никакого дела до живых.

Телефон зажужжал в руках, и я его чуть не выронила.

- Аньчик, - виновато сказала Ирка, - я знаю, что поздно, но ты ведь еще не спишь, нет? Как все прошло?

- Отлично все прошло, - устало ответила я. – Надеюсь, Ольга твоя оклемалась? Ее ждут завтра.

- Да, все в порядке. Спасибо тебе огромное.

- Ир, твое спасибо - в денежном эквиваленте.

- Да, конечно, - засмеялась Ирка. – Только ты не обидишься, если я тебе наличкой отдам?

- Да ну, с чего вдруг я должна обижаться?

- Так ехать к нам придется.

- Ничего, подъеду, - я встала и, прижав телефон ухом, расстегнула молнию на брюках. – Заодно и встретимся, а то уже сто лет не виделись. Ладно, Ириш, давай, я устала и жрать хочу, как сволочь.

Попрощавшись, я отложила телефон. Ни к чему совершенно эти копания. Ни в сети, ни в себе. Но если с интернетом все было просто, с мыслями справиться оказалось намного сложнее. Да что там – вообще нереально.

Машинально я вытащила из холодильника йогурт, выпила из бутылки и даже не поняла, какой у него был вкус. Разделась, почистила зубы, смыла макияж. Забралась под душ. Теплые струйки, ласкавшие кожу, навевали совсем уж нескромные мысли.

Я вспомнила, как пальцы Алеша мягко касались моей ладони. И два его поцелуя – таких разных, таких… волшебных.

Анна, вернись на землю. Давай честно. Ты вспоминала о нем, когда ссорилась с Димкой. Или когда становилось совсем уж тошно. Нечасто. Это было воспоминание-иллюзия, в которое ты пряталась от суровой реальности. Как девочки достают из коробки раскрашенную бумажную куколку и играют ею. А потом убирают обратно. Алеш был для тебя таким вот бумажным принцем, наполовину придуманным. Что ты вообще о нем знаешь? Даже то, что он тебе рассказывал о себе, ты почти забыла. Да и столько лет прошло. А он не выдумка. Живой человек – со своими недостатками, проблемами. Совсем не такой, каким ты его воображаешь.

Если ты не можешь отбросить все свои фантазии, лучше сразу выкинуть его из головы, потому что ничего хорошего не выйдет. Как он сказал? Начнем сначала? Представь, что познакомилась на выставке с симпатичным мужчиной. Вдовцом, с уже довольно большим уже ребенком. Тебя это не пугает? Извини, но не поверю. А ведь это не единственный мутный момент, правда?

Я вытерлась,надела пижаму и полезла в аптечку за снотворным. Утро вечера мудренее, но чтобы оно поскорее настало, надо уснуть, а не вертеться полночи без сна, пережевывая одни и те же мысли.

Впрочем, утро никакой особой мудрости не принесло. Голова после снотворного была тяжелая, как колода. Я выпила ведро кофе, прочитала сообщение Алеша, что он добрался благополучно, ответила и села за работу – это отвлекло. А после обеда – по заведенному распорядку – позвонила маме.

- Мать, - я сразу взяла быка за рога. – Не приеду, извиняй. Давай ты ко мне лучше. У меня есть корзина фруктов и вино, название которого невозможно прочитать.

- Ага, хочешь посекретничать? – так же сразу просекла она.

У них дома это было нереально. Папа сидел рядом, как приклеенный, и слушал все наши разговоры с огромным интересом. И по каждому эпизоду высказывал свое чрезвычайно ценное – на его, конечно, взгляд – мнение. А поскольку оба они работали, то и дома бывали почти всегда одновременно. Так что когда нам с мамой надо было пообщаться тет-а-тет, либо она приезжала ко мне, либо мы шли куда-нибудь в общепит.

Мы договорились, что она приедет сразу после работы, и я снова села за перевод. Вчерашний день здорово выбил меня из графика, и приходилось наверстывать. Но сейчас это было к лучшему: не оставалось времени на ненужные мысли. Закончила я как раз к маминому появлению. Открыла вино, принесла в комнату миску с фруктами, и мы забрались с ногами на диван.

Сейчас я могла только удивляться тому, что когда-то мы с ней не то чтобы не ладили, но и близки особо не были. Для задушевных разговоров мне хватало Димки, для чисто женских – Ирки и еще одной подруги, Кати. Но была у нас с мамой мощная точка соприкосновения, общая болезнь – Прага. В нашем семействе все были связаны с ней, но настоящих чехофилов и прагоманов оказалось всего трое – дедушка, она и я. Бабушка, папа, Димка и его родители смотрели на нас как на слегка сдвинутых, поскольку страсти нашей не разделяли.

Дед когда-то заварил всю эту кашу, поступив на чешское отделение филфака. Вряд ли бы это ему удалось, но после армии были какие-то льготы. А поскольку он уже отслужил, да и в университете была военная кафедра, в шестьдесят восьмом ему вручили лейтенантские погоны и отправили пинком туда, где было ну очень жарко.

«Как тебя вообще угораздило? - спрашивала я. – Почему именно на чешское?»

«Не знаю, - отвечал он. – Может, потому, что Швейк нравился?»

И чем не причина? Я тоже обожала Швейка и перечитывала в оригинале бесконечно, с любого места. А вот мама как раз не любила. Зато она прожила в Праге дольше всех нас – целых семнадцать лет. Я во многом повторила ее, с пугающей точностью. Четыре года в раннем детстве и четыре в старших классах. Мы учились в одной школе. И очень многое могли обсуждать, вспоминать, сравнивать. А когда прошел период моего подростково-юношеского ершизма, оказалось, что мы намного ближе, чем можно было подумать. Конечно, были темы, которых мы не касались или касались вскользь, но то, что случилось вчера, я хотела обсудить именно с ней.

Начать пришлось с событий десятилетней давности: о том, что произошло тогда, не знал вообще никто. Мама сидела, положив подбородок на поднятые колени, и выглядела в тусклом свете торшера подростком. Маленькая, стройная, она и при дневном свете казалась лет на десять моложе своего возраста. К тому же было в ней что-то такое… шебутное. Как будто внутренне она застряла в каком-то временном коконе и сейчас стала примерно моей ровесницей.

Выслушав первую часть истории, она отпила вина, отщипнула виноградину и сказала:

- Дай угадаю. Ты встретила его вчера на выставке?

- Очень трудно было догадаться, учитывая, что это ювелирная выставка, - проворчала я, потянувшись за телефоном. Открыла страницу Алеша в Фейсбуке и показала ей. – На, полюбуйся.

Взглянув на экран, она вздрогнула, как будто увидела привидение. Закрыла глаза, потерла виски.

- Знаешь, Анька, я давно не удивляюсь, что нам нравятся одни и те же вещи, места. Но это уж слишком. Это уже мистика какая-то!

5.

- Мааать! – насторожилась я. – А ну давай колись. Не пугай меня, сделай милость.

- Да успокойся ты, - она расхохоталась и потянулась к столику за бокалом. – Сейчас придумаешь какой-нибудь мексиканский сериал. Нет, у меня не было романа с его отцом, и вы не брат и сестра.

- Уже песня, - с облегчением вздохнула я. – Тогда к чему такой саспенс?

- Ань, не нагнетай. Ты как заведенный органчик. Он просто похож на кое-кого. Помнишь фильм «Принцесса цирка»?

- Смутно, - я наморщила лоб, напрягая память. - Это где такой красивый мистер Икс и совсем некрасивая не знаю кто?

- Да. В него когда-то половина женского населения Советского Союза была влюблена по уши. Погугли.

Я пожала плечами и ввела в поисковик «Принцесса цирка». И ахнула, увидев результат с кадрами из фильма.

- Вот то-то же, - усмехнулась мама, отпив глоток.

- Знаешь, когда мы только познакомились, я подумала, что Алеш на кого-то похож. Я этот фильм в детстве видела и совсем не запомнила. Не люблю оперетту. Так ты тоже была в него влюблена? – поддела я. - В мистера Икса?

- Нет. В его брата.

- Не понял?

- Это не профессиональный актер, - она кивнула в сторону телефона. - Снялся только в одном фильме. Учился тогда в МГИМО. Мама у него русская, папа словак. А с его братом я училась в нашей школе в Праге. Я была в седьмом классе, а он в десятом. Думаю, о моем существовании даже не догадывался. И они с братом очень похожи были. Главное – не заходить на его страницы в соцсетях сейчас. Чтобы не портить воспоминания нынешним луком.

- Дааа… - протянула я. – Действительно мистика. Короче, при таком раскладе Алеш тоже должен тебе понравиться. Это… не помню, как в психологии называется? Перенос? Когда эмоции по отношению к одному объекту переносят на другой, похожий?

- Да, как-то так, - кивнула мама. – Но?..

- В смысле? – не поняла я.

- Интонация у тебя такая. Что должен – но не понравится, патамушта…

- Мазер, ты видишь меня насквозь. Переходим ко второй части Марлезонского балета, - и я рассказала ей обо всем, что произошло на выставке. Как я его увидела и как мы пили кофе. Как переводила его выступление и как мы ехали в аэропорт.

- Это уже не оперетта, - вздохнула мама, когда я закончила и уткнулась в свой бокал. – И что ты хочешь услышать?

- Все, что ты захочешь мне сказать.

- Ну, поздравлять-то особо пока не с чем. Думаю, ты и сама это понимаешь.

Я поставила бокал и легла на диван, положив ноги ей на колени.

- Конечно, понимаю. И что ничего радужного в этом нет, тоже понимаю. Мам, меня очень зацепило, что он про дочь сказал: не знаю, мой ли это ребенок. Как заноза под ногтем. Мы же почти не знакомы. Такое не говорят просто так, кому попало.

- Вообще да, - кивнула мама. – Но не торопись. Ты же не знаешь обстоятельств.

- Ма, я вообще ничего не знаю. Ни о нем, ни о чем. Тогда он мне очень понравился, но у меня был Димка. Свадьба через два месяца. А сейчас… Это не просто пойти в гостиницу, переспать и гудбай. Это заявка на что-то.

- Давай спокойно и по полочкам. Представим, что он не был женат, у него нет ребенка. Что тебя смутило бы в первую очередь?

- Да ничего… наверно. Расстояние? Это не проблема. Есть скайп, вайбер. Можно взять билет, прилететь, встретиться. Ничего о нем не знаю? Так никто при знакомстве ничего не знает. Это вопрос времени.

- Значит, все упирается в то, что он вдовец с ребенком.

- Значит. И я понимаю, что не готова к такому. Я и своих-то детей особо никогда не хотела. Ну, не то чтобы совсем не хотела, но и не страдала, что их нет. А тут чужой и не такой уж маленький.

- Ну, что не хотела – это не показатель. Можно прожить с мужчиной всю жизнь и так и не захотеть от него детей. А можно через десять минут после знакомства представить себе пятерых. Послушай, Ань, мне кажется, ты слишком все драматизируешь.

- Ты думаешь?

На меня действительно вдруг накатило какое-то отчаяние, почти до слез. Как будто я уже заранее знала, что ничего у нас с Алешем не выйдет, что первая наша встреча была насмешкой судьбы, а вторая – просто издевательством. И лучше прекратить все это, пока еще не слишком поздно.

- Он что, сделал тебе предложение и дал время на размышления до завтра?

- Нет, но…

- Вот именно, что нет. А «но» - это уже твои выдумки. Куда ты гонишь, ямщик? Притормози. Я понимаю, ты сейчас целиком на эмоциях. Просто отпусти ситуацию, дай ей развиваться без пинков. Пройдет время, и будет видно, может из этого что-то получиться или нет.

- Легко тебе говорить, - вздохнула я.

- Ну да, конечно, легко, - хмыкнула мама. – Чужую беду руками разведу. Вот только никакая у тебя не беда, а всего лишь непростая ситуация. А ты тут устраиваешь какой-то драмкружок.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- А ты бы на моем месте рискнула?

- Не знаю, - задумалась мама. – Наверно, нет. Но не на твоем месте, а на своем. А на твоем месте только ты – тебе и решать. Разумеется, не прямо сейчас.

Мы поговорили еще немного, уже на другие темы, и она поехала домой. А я схватилась за телефон и обнаружила там сразу несколько сообщений от Алеша. Совершенно нейтральных: как дела, как прошел день? С полчаса мы переписывались о всякой ерунде. По телефону разговаривать я не любила, но подумала, что вот так – тоже не вариант.

«Анна, может, скайп? - Алеш словно почувствовал мое настроение между строк, за тысячи километров. – Я хочу тебя видеть, слышать твой голос».

Скайп на компьютере у меня был, хотя я им и не пользовалась. А вот микрофон куда-то запропастился, и я пообещала утром купить новый. Можно, конечно, было и с телефона, но для меня это ничем не отличалось от обычного звонка, только с мелкой картинкой.

«Ты так официально ко мне обращаешься», - я поставила смайлик в темных очках.

«Анна – мне нравится. Тебе очень идет. Аня – не очень. Да, ссылка».

Я перешла по ссылке, которую прислал Алеш. Она вела на сайт ювелирного дома. Коллекция Annodomini – кольца, серьги, браслеты, ожерелье. Белое золото, густо-синие сапфиры и бледно-голубые с опаловым блеском лунные камни. Все изящное, хрупкое и какое-то… загадочное, что ли. Очень красивое. Настолько, что захватывало дух. Интересно, думал ли он обо мне, когда рисовал эскизы и делал образцы? Или вдохновило звучание этих двух слов на латыни – «лето Господне»?

«Потрясающе!» - только и смогла написать.

«Тебе нравятся такие камни?»

«Очень».

Ночью мне никак было не уснуть, но опять пить снотворное не хотелось – уж слишком выбивало из колеи, да и привыкать не стоило. Голова пухла от мыслей, и казалось, что сейчас из нее полезут булавки и иголки, как у Страшилы Мудрого.

То, что Алеш все эти годы помнил обо мне, - в этом было что-то такое… чувственное, но не только. Мое самолюбие сладко поскуливало. И тут же я перескакивала на Милену и Марту. На Марту особенно. После той фотографии в горах, других ее снимков на странице Алеша не было. Идти снова на страницу Милены не хотелось – как будто без спроса залезть в дом умершего человека и рыться в его вещах.

Да, я сказала маме правду: меня покоробила фраза Алеша о дочери. К тому же в ней было двойное дно. С одной стороны, то, что он сказал, намекало: с женой у него не слишком ладилось. Вот только было ли это правдой? Мне хотелось ему верить, но я ведь действительно о нем почти ничего не знала. Когда мне врал Димка, я просекала это на лету, еще до того, как он начинал говорить. Понятное дело – мы столько лет были вместе.

Не выдержав, я взяла телефон, зашла в Фейсбук и снова открыла страницу Алеша. Отмотала к самому началу – за несколько месяцев до нашего знакомства. Я тоже завела аккаунт примерно в то время, в дополнение к Живому Журналу.

Тогда Фейсбук был еще интересной новинкой. В неофитской эйфории я писала много, а вот у Алеша за тот год было всего несколько постов. Один из них – фотография украшений, которые он продавал на Карловом мосту. Я узнала совичку, и в носу защипало.

Листая хронику от старых записей к новым, я наткнулась на свадебную фотографию: Алеш и Милена на крыльце церкви, вокруг еще куча всякого народу. Даже больше двух лет прошло. По ее фигуре было незаметно, что она беременна, видимо, срок маленький. Но где-то через семь месяцев они стояли на том же самом церковном крыльце. Улыбающаяся блондинка держала на руках закутанного в одеяло младенца. Рядом с ней - мужчина, очень похожий на Алеша, но постарше, а сам Алеш и Милена – по бокам. Надо думать, крестины, а мужчина – брат. Как же его? Зденек, кажется.

Больше ни одной фотографии жены и дочери – за исключением той, в горах – не было. Во мне боролось противоположное: «Меньше знаешь – крепче спишь» и «Лучше знать, чем не знать».

Вздохнув поглубже, я все-таки перешла на страницу Милены.

6.

Милена завела страницу года на два позже Алеша, за несколько месяцев до свадьбы. И самым первым постом выложила фотографию, которая показалась мне смутно знакомой. То есть место на ней. Хотя в Брно я никогда не бывала.

Черт, да это же Прага. Смотровая площадка в парке Стромовка, который мы с Димкой исходили вдоль и поперек. Или все-таки что-то похожее?

Я увеличила фотографию. Нет, точно. Вот скамейка, которую не видно с дорожки – там смело можно было целоваться. И рядом кривое дерево.

Подпись: «Мое любимое место».

Ну и ладно, почему бы нет? Они с Алешем переехали в Прагу пять лет назад, когда умер его отец, но ведь могла же она и раньше приезжать. С ним или одна.

Милена выкладывала в основном фотографии – разных мест, собачки, себя в зеркале, поэтому одинокая строчка бросилась в глаза. Перед свадьбой – на следующий день появилась уже знакомая мне фотография на церковном крыльце. Это была довольно грубая идиома, которая в смягченном виде означала: если не можешь получить то, чего хочешь, жри что дают.

Интересное кино… Это о чем? В комментариях к посту ей задали аналогичный вопрос, но Милена не ответила.

Что-то было не так. Что-то такое я заметила, но не осознала.

Отмотав ленту назад, я снова прочитала подпись над фотографией смотровой площадки.

Вот оно! Любимое место по-чешски - «oblíbené místo». А написано было «oblíbané». Грамматическая ошибка? Опечатка? Или же производное от «líbat» - целовать? Слова такого нормативно не было, но получалось что-то вроде «мое место для поцелуев».

Ань, уймись, а? Это уже хрень какая-то, честное слово. Что ты вообще ищешь? Доказательства того, что Марта не дочь Алеша? Какое тебе дело, если он считает ее своим ребенком по факту? Ну да, вырвалось у него это, может, он и сам уже жалеет. Хотел бы знать наверняка – сделал бы анализ ДНК. Ты хотела найти ее фотографию – вот и ищи.

Я снова начала листать ленту. Фотографий Марты, как и самой Милены, было много. С рождения и до пятилетнего возраста. Я вынуждена была признать, что девочка очень симпатичная. И очень похожа на Алеша. Блондинка с карими глазами. Вот только ни одной новой фотографии Милены с Мартой и Алешем на странице я не увидела. Все те же две – крестины и в горах.

Вот тут уже можно было задуматься. Но опять же – к чему? То, что у них не клеилось, я и так поняла. Какое это теперь имело значение?

Да нет, имело. Если вдруг я все-таки решусь на отношения с Алешем - на серьезные отношения, - первым вопросом будет, смогу ли я поладить с Мартой. А для этого мне не помешает знать диспозицию. И не только со слов Алеша.

Я долистала ленту до самого конца, до последних записей. Фотография: Милена с Мартой и собачкой на прогулке. И самая последняя, на следующий день – несколько несвязных строчек. Без заглавных букв и знаков препинания.

Ощущение было такое, что писал человек не в себе. Может, пьяный. Или под наркотиком. Грубо, почти матом. Хотя чешский мат на русский мало похож – вялый и не слишком эмоциональный. Что-то невнятное о просранной - именно так – жизни и любви.

На телефоне у меня не было чешской раскладки клавиатуры. Я встала, включила компьютер и ввела в поисковик: «Milena Nováková bouračka». То есть автокатастрофа.

Сводка происшествий двухлетней давности скупо сообщила, что авария произошла в половине первого ночи в двадцати километрах от Праги. Находясь в состоянии алкогольного опьянения, Милена Новакова превысила скорость, не справилась с управлением, выехала на полосу встречного движения и совершила столкновение с грузовиком, в результате чего погибла на месте. И произошло это примерно через час после того, как выложила на Фейсбук запись.

На фотографии едва можно было разглядеть съехавшую в кювет фуру и груду покореженного металла, некогда бывшего небольшой зеленой машиной. Если до этого мне было не по себе, то теперь начало буквально трясти.

Господи, во что же я влезла? Что произошло перед тем, как она это написала и полетела куда-то на ночь глядя? И зачем мне это понадобилось? В очередной раз любопытство сгубило кошку. Или… хорошо, что влезла?

Все, стоп! Иначе сейчас придумаешь себе какой-нибудь замок Синей бороды. История, конечно, мрачная, и вытянуть из нее, при хорошем воображении, можно что угодно. Но, может, стоит вспомнить интерпретацию собственного развода, которая доходила через десятые руки? Некоторые считали, что я ушла от Димки, потому что он пил, бил меня и изменял. Другие – наоборот, что он от меня ушел, потому что я изменяла. Хотя на самом деле Димка вообще почти не пил и на сторону не гулял, а у меня второй в жизни мужчина появился через полгода после развода.

Я посмотрела на часы. Половина четвертого. Хоть опять снотворное принимай.

Мне все-таки удалось уснуть. А разбудило в девять утра кваканье Вайбера. Алеш писал, что едет в Брно за Мартой и будет в Скайпе вечером, когда вернется. Это давало мне время… для чего? Просто время. Чтобы, к примеру, заняться работой. На курсах в августе были каникулы, новые группы начинались только с сентября, поэтому я набрала по уши переводов, которые сами себя переводить не торопились.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Весь день я просидела за столом, напрочь забыв про микрофон для Скайпа. Впрочем, он нашелся в какой-то коробке, весь заросший пылью. Да и сам Скайп в компьютере пришлось реанимировать обновлениями, поскольку я не пользовалась им тысячу лет.

Алеш постучался только в начале одиннадцатого. Вид у него был уставший и не слишком веселый. С утра я разве что ногти от волнения не грызла, когда думала о том, как начать разговор. Как будто с незнакомым человеком. Возможно, я еще потому не брала устные переводы, что первый контакт с незнакомыми людьми для меня всегда был похож на прыжок в ледяную воду.

Но сейчас все получилось неожиданно легко. Как будто мы вот так разговаривали в Скайпе каждый день. Хотя мои ночные мысли никуда не делись, только отошли на шажок и присели на камешек.

- Как добрались? – спросила я. – Устали?

- Есть немного, - кивнул Алеш. – Марта уже спит, я сейчас тоже пойду.

- Как она вообще?

Вопрос прозвучал расплывчато, но я не знала, как сформулировать яснее. Алеш вздохнул.

- Расстроена. Два года жила с бабушкой. Там подружки, собака, кот. Да еще в школу совсем скоро. Она ходила в подготовительный класс, но тут все новое, незнакомое.

- Послушай… - я все-таки решилась. – У вас ведь с ней не очень… гладко, так?

Алеш помолчал и сказал, глядя в камеру – как будто мне в глаза:

- Анна, я тебе все расскажу. Но немного позже, ладно? Мы сейчас еще не настолько хорошо знакомы.

- Хорошо, - согласилась я. – Правда, когда мы ехали в аэропорт, ты сказал…

- Я помню, что сказал, - это прозвучало чуть резче его обычного тона. – Вырвалось случайно, я не должен был… Потом себя очень сильно ругал. Наверняка произвело неприятное впечатление. Прости.

- Хорошо, - повторила я, немного растерянно.

После паузы Алеш продолжил:

- Анна, я все эти дни думал. О нас. Помнишь, что ты сказала по дороге в аэропорт? В Праге?

- Что именно?

Я знала, о чем он, но хотела услышать.

- Что, если ты останешься, это не будет какая-то случайная интрижка.

- Алеш, ничего не изменилось. Или все будет серьезно, или… не будет. Но не хочу врать, я не знаю…

- Не знаешь, сможешь ли на это решиться. И главное – это Марта.

- Да.

- Я не тороплю тебя. И если не сможешь – пойму.

Поколебавшись немного, я призналась:

- Мне хотелось посмотреть на нее, и я зашла на твою страницу в Фейсбуке. Но там только одна старая фотография, и на ней толком ничего не видно. И я перешла на страницу… Милены…

- Я тебе скину в Вайбер фотографию, - он ответил так быстро, что я поняла: эту тему мы обсуждать тоже не будем. Пока не будем.

Ну что ж, возможно, и к лучшему.

Мы поговорили еще немного о всяких нейтральных вещах: моей работе, погоде в Питере и Праге.

- Спокойной ночи, - сказал Алеш на прощанье. – Я тебя целую.

От его улыбки по спине уже привычно побежали мурашки.

- Как во второй раз – или как в первый? – а это уже была с моей стороны провокация.

- Как в первый…

Экран погас – Алеш вышел из Скайпа. Я сидела перед компьютером, приложив пальцы к губам – как будто это прикосновение могло мне помочь вспомнить тот поцелуй. Зачем? Я и так все прекрасно помнила.

Квакнул Вайбер. Марта на фотографии улыбалась во весь рот, демонстрируя прореху от выпавших молочных зубов. Волосы заплетены в две косички, на щеке царапина. Розовая футболка с какой-то анимешной принцессой.

Это был такой холодный душ. Не ледяной, но холодный. Контраст между романтикой и прозой жизни. Либо я приму это – либо ничего не выйдет.

Еще было не поздно сказать: «Прости, но я не могу». Остаться в своем тихом сонном болоте. Со своими переводами, курсами и двумя бесперспективными любовниками. Или решиться – и выйти из дома. Как будто осенним вечером, когда западный ветер гонит в Неву высокую волну. Когда холодно, сыро и дух захватывает от резкого шквала…

7.

Прошло полтора месяца. Мы топтались на одном месте.

Нет, не совсем так. Смотря в чем.

Ежевечерние разговоры в Скайпе стали привычкой. Каждый день в одно и то же время, в половине одиннадцатого. Когда Марта уже спала. Полчаса или больше. Если Алеш куда-то уезжал или почему-то вечером не мог, перекидывались сообщениями в Вайбере. Иногда хотелось поболтать и днем, но обычно мы оба были заняты, и состыковаться получалось редко, разве что на несколько минут.

О чем мы только с ним не говорили! И разговоры эти становились все более чувственными. Нет, не прямо о сексе, но взгляды, тонкие намеки, когда едва ли не за каждым словом прячется «я хочу тебя»… Это было похоже на игру – причем игру всерьез. Так ведут себя люди, которые точно знают, что рано или поздно будут близки, но оттягивают это удовольствие, пока желание не станет нестерпимым.

Мы делали вид, что встретиться нам мешает расстояние. И работа. Но это было лукавством. Да, мы оба были очень заняты, и все же вполне могли бы выкроить два выходных. Алеш мог прилететь в Питер. Или я в Прагу. Но в этом пряталась хитрая ловушка. И ловушкой этой был именно секс.

С одной стороны, начинать серьезные отношения, не узнав, подходим ли мы друг другу в этом плане, было опасно. Да, конечно, раньше люди зачастую оказывались в постели только после свадьбы. Первая брачная ночь и все такое. Традиционно считалось, что если есть чувства, то и остальное приложится. Но… не всегда прилагалось. Вряд ли кто-то считал, сколько браков погибло из-за такой вот дисгармонии. Или держалось на каких-то иных подпорках – дети, деньги, привычка. Конечно, кто-то учится, подстраивается, однако если нет настроя на одну волну, хоть тысячу «Камасутр» прочитай. У нас с Димкой, пусть и не сразу, но получилось, и если бы не идеальный секс, наш брак, думаю, лопнул бы намного раньше.

В общем, кто-то со мной наверняка не согласился бы. И все же каждый прав для себя, если уверен в своей правоте, а я была стопроцентно уверена: если с сексом все плохо и нет никакого потенциала для исправления дел, чувства не помогут.

Впрочем, с Алешем была как раз обратная ситуация. Я почти не сомневалась, что у нас все получилось бы замечательно. Эту волну, общую частоту, я почувствовала еще в день знакомства, десять с лишним лет назад. Но как раз в этом и была главная опасность.

Допустим, мы встретимся, займемся сексом – и все будет прекрасно. Но телесный восторг имеет тенденцию выключать голову. Такая вот временная гормональная энцефалопатия. И хочется махнуть рукой на все прочие факторы: да какое это имеет значение, если в постели у нас все так великолепно? Ничего, как-нибудь… А я должна была принять решение трезво и взвешенно, потому что оно касалось не только нас двоих.

Иногда после разговоров с ним я по полночи вертелась без сна, представляя себе такое… По сравнению с этими моими… хм, фантазиями то, что я вообразила, когда мы гуляли по Петршину, было чем-то совершенно невинным. Детский сад – штаны на лямках.

Как-то раз я решила устроить небольшой шоппинг. В том числе пробежаться по магазинам нижнего белья, которое было моей страстью и настоящим фетишем. В отличие от многих женщин, я никогда не искала в своей фигуре всякие ужасные недостатки, не изводила себя диетами и фанатичным фитнесом. Будь такая возможность, я кое-что и подправила бы в себе, но в целом меня все устраивало. Во всяком случае, смотреть на себя в зеркало в красивой одежде… или почти без одежды… или вообще без одежды… в общем, смотреть на себя я любила. Немножко здорового нарциссизма.

Да, так вот пошла я за бельишком. Денег на него никогда не жалела, выбирала самое красивое и эротичное. Пытаясь посмотреть на себя глазами мужчины, который будет его снимать. И на этот раз, примеряя в кабинке нежно-сиреневый лифчик, отделанный черным кружевом, представила, что за моей спиной стоит Алеш и смотрит на мое отражение.

Даже не знаю, сколько времени я провела там, прижавшись лбом к холодному зеркалу и пытаясь отдышаться. В горле пересохло, сердце надсадно колотилось, как после стометровки. В результате вместо одного лифчика я купила три. И еще килограмм трусов. И три пары чулок.

А еще имелось то, что я называла - с некоторой долей иронии - «личной жизнью». Открывая новую дверь, надо было закрыть две старые. С Андреем я рассталась. Честно сказала, что встретила мужчину, с которым, возможно, что-то выйдет.

«Жаль, конечно, - вздохнул он. – Но так, наверно, будет лучше. Тебе надо замуж. Ребенка родить. А я с Натальей все равно не разведусь».

Был ли у меня соблазн отложить разрыв на тот момент, когда с Алешем все станет окончательно ясно? Ну а вдруг ничего не выйдет, и я останусь старухой у разбитого корыта? Если честно, то был. И немаленький. Да и разговор с Андреем произошел в постели. После секса. Угрызения совести? Немного не так. Скорее, досада и ощущение, будто сделала то, что мне уже не нужно. Но, по крайней мере, все стало понятно.

Хотя предстояло еще объяснение с Сергеем, когда он в следующий раз должен был приехать в Питер. Там все обстояло несколько сложнее. Отношения с ним в теории могли перерасти во что-то серьезное. А могли и не перерасти. Но после встречи с Алешем это уже было неважно. И решать проблему посредством Скайпа я точно не собиралась.

Раньше меня более-менее устраивало сочетание такого вот романтического «возможно» и практического «здесь и сейчас». Во всяком случае, как временный вариант – но все знают, насколько долгим может быть временное. Теперь все было иначе. Либо все, либо ничего.

Впрочем, хватало и других точек напряжения. Тех моментов, по которым нам с Алешем предстояло искать компромисс.

Однажды в субботу вечером мы заболтались допоздна, и он сказал с сожалением:

- Извини, Анна, пойду спать. Завтра вставать рано.

- Воскресенье же, - удивилась я.

- Мы с Мартой ходим в церковь. На мессу.

До этого темы религии мы не касались ни разу. Ну да, я знала – по фотографиям, - что он венчался в церкви и крестил дочь, но это ведь могло быть данью традиции, как у многих. И вдруг выяснилось, что он вполне так практикующий добросовестный католик. На мессу ходит по воскресеньям. Надо думать, исповедуется в грехах и причащается.

Я – по факту крещения – считала себя православной, однако с большой натяжкой. Нет, атеисткой я не была. Однако христианская церковь как институт – неважно, православная, католическая или протестантская – вызывала у меня слишком много вопросов и недоумения. Казалось, что некоторые вещи в ней можно принимать, лишь полностью отключив критическое мышление. Но «здесь верю, здесь не верю» выглядело еще большим лицемерием. Поэтому в церковь я ходила редко и не на службу, а просто подумать в тишине. Прикоснуться к чему-то, что выходило за пределы человеческого разума. Не делая разницы между православным храмом и католическим костелом. Независимо от конфессии, общее устремление к высшей силе пропитывало насквозь любую церковь – и настраивало на определенный лад.

Вопросы религиозного плана я отложила на следующий день.

- Я плохой католик, Анна, - пожал плечами Алеш. – Да, в костел хожу, причащаюсь, но… Наверно, Марта более религиозна, чем я.

- Интересно… - хмыкнула я.

- Ты ведь имеешь в виду секс?

Я даже вздрогнула от неожиданности. Впервые мы затронули эту тему прямо, в лоб, а не намеками.

- Да, - так же откровенно ответила я. – Почему это не должно меня интересовать?

- Было бы печально, если б не интересовало. Успокойся, у нас с тобой не будет религиозных войн. Если только ты не агрессивная атеистка или что-то в этом роде. Я не собираюсь навязывать свои взгляды и жду того же от тебя. А что касается секса… Те грехи, о которых я говорю на исповеди, все равно повторяю снова и снова. И даже не все из них считаю грехами. Скорее, вообще не считаю. Хотя и должен считать. Так что можешь не волноваться.

Вот тут мне лучше было заткнуться. Тема, конечно, интересная. Животрепещущая. Но хотела ли я знать о его «грехах» подобного рода? Вряд ли. Он уже больше двух лет вдовец, и наверняка у него тоже была «личная жизнь». Или все еще есть – откуда мне знать?

И все же это были мелочи по сравнению с главной проблемой – Мартой. Вот как раз тут мы и зависли. Мне не стоило с ним встречаться оффлайн, пока мы не решили хоть что-то. А что могло быть решено, если мы упорно обходили эту тему? Я задавала самые простые вопросы: о том, что она любит, чем интересуется, как у нее дела в школе. И каждый раз замечала на лице Алеша выражение… растерянности, что ли. И в голосе чувствовалось напряжение.

В конце концов терпение у меня лопнуло, и я пошла ва-банк.

- Послушай… Неужели ты не понимаешь, что ничего не сдвинется с мертвой точки, пока мы все не обсудим? Я знаю, что-то не так у тебя с Мартой. И ты сказал, что мы поговорим об этом позже.

Он молча кусал губы, потом кивнул:

- Ты права, Анна. Завтра я отвезу Марту в гости к детям брата. Она там останется ночевать. И я тебе все расскажу. Ты должна знать.

8.

Как ни пыталась я отодвинуть всякие мутные мысли подальше, ничего не получалось. Сами лезли в голову. Версии, гипотезы. Может, с Мартой что-то не так. Может, она больна.

Ну, раз в школу ходит, с головой у нее точно все в порядке. Инвалид? Нет, тогда она или сразу осталась бы с Алешем, или так и жила бы у бабушки. Да и вообще он не стал бы это скрывать.

Скорее всего, что-то связанное с Миленой. Не зря ведь он так меня оборвал, когда я сказала, что зашла на ее страницу.

Ладно, какой смысл гадать. Надо просто дождаться вечера.

Я села за работу. В последнее время приходилось переводить массу документов для оформления брака и переезда на ПМЖ. Такое чувство, что россиянки повально начали выходить замуж в Чехию. Хотя… попалась как-то цифра в новостях: двенадцать процентов жителей Праги – иностранцы.

В Скайп Алеш вышел позже обычного. Было уже почти одиннадцать, когда в трее замигала иконка. Выглядел он довольно нервно, и я подумала, что, видимо, во всей этой истории его роль не похожа на роль сказочного принца. Наверно, поэтому и оттягивал разговор так долго: вдруг я решила бы, что это уж слишком.

А сейчас? Что я должна услышать такого, чтобы сказать: «Извини, Алеш, но нет»?

Мы обменялись нейтральными пассажами на тему «как дела?», и я выжидательно замолчала. Он сидел перед камерой и крутил в руках то ли ручку, то ли карандаш.

- В общем, Анна… - ручка упала, покатилась по столу. – История не слишком приятная, скажу сразу.

- Я уже поняла. Рассказывай.

- Мы с Миленой вместе учились в профессиональной школе в Брно, я тебе уже говорил, - Алеш не смотрел в камеру. – Она мне нравилась, но у нее был парень.

- Она тоже была ювелиром?

- Нет, художником по тканям. Я после выпуска работал в Яблонце-над-Нисоу, на фабрике бижутерии.

- «Прециоза»? – я знала, что это всемирно известная компания, и попасть туда для начинающего было большой удачей.

- Да, - кивнул Алеш. – Проработал там художником три года. Рисовал эскизы, готовил образцы. А потом вернулся в Брно. Устроился в ювелирный салон, делал украшения по заказам. Работал в основном с серебром и с самоцветами, хотя иногда доверяли и драгоценные камни. Девушки у меня тогда были, но ничего серьезного.

- Извини за нескромный вопрос, а вообще у тебя много женщин было?

Глаза Алеша чуть округлились, он явно не ожидал от меня ничего подобного. Хотя я и сама от себя такого не ожидала.

- Не знаю, как ответить. У каждого свои понятия. Что для одного много – для другого мало.

- А как ты сам считаешь?

- Не много, но и не мало, - осторожно ответил он и тут же отбил подачу: - А у тебя?

- Женщин? – хмыкнула я.

- Анна!

- Ладно. Муж и потом еще двое. По нынешним меркам - почти девственница. Не представляю, зачем я вообще тебе это говорю.

- Не представляю, зачем ты спросила, но неважно. С Миленой мы снова увиделись на встрече выпускников, ну и... Я в нее влюбился, а она… не знаю. До сих пор не знаю, что было с ее стороны. Мы ссорились, мирились, расставались, снова сходились. Это было как болезнь. Хроническая болезнь. У меня, не у нее. Я ее любил, она принимала мою любовь. Так часто бывает.

- Да, - согласилась я. – Всегда кто-то один любит сильнее. Но если разница не очень большая, это не мешает.

- А у вас с мужем – кто любил сильнее?

- Не знаю. Сначала, наверно, я. Потом он. Иначе я не сомневалась бы, выходить за него замуж или нет.

- После Праги? – слегка улыбнулся Алеш.

- После Праги. А ты? Сомневался тогда?

- А как ты думаешь? Мы с Ярдой приехали в Прагу на выставку, а перед этим я сделал для Милены кольцо. Думал, что вернусь и предложу ей выйти за меня замуж.

- Но не предложил?

- Нет. Понимаешь… Мне все время приходилось ее добиваться. Что-то доказывать. Постоянное напряжение. Ты – это было что-то совсем другое. Светлое и теплое.

У меня загорелись уши. Потому что я подумала о нем тогда так же. Впечатление чего-то теплого и светлого, как солнечный майский день.

- Я вернулся в Брно, мы с ней встретились… Я не знаю, Анна. Мне трудно объяснить, что я тогда чувствовал.

- Не надо, Алеш, я понимаю. Со мной, наверно, было то же самое.

- Мы с ней снова поссорились, я думал, расстались окончательно. Но когда ты вышла замуж и я увидел твою фотографию в свадебном платье… Мне кто-то нужен был рядом, - он опустил голову. – Просто нужна была женщина. Все тянулось, тянулось. Год, второй. В тягость нам обоим, но почему-то я не мог с ней порвать. Зачем это нужно было ей? Тогда я не знал. Потом она сказала, что беременна. Это было странно, потому что мы предохранялись.

- Ни один способ не дает полной гарантии.

- Да, я знаю, - поморщился он. – Мы поженились, родилась Марта. У нас с Миленой все было плохо. Очень плохо.

- Наверно, я никогда не пойму, зачем люди живут вместе, если между ними ничего нет. Ради чего? Ради ребенка? Алеш, дети вырастают и уходят, а ты остаешься с человеком, которого не любишь. И который не любит тебя. А жизнь прошла. И ребенок в лучшем случае будет иногда навещать.

- Анна, можно я тоже задам тебе нескромный вопрос? – Алеш посмотрел на меня тяжелым взглядом. – Почему у вас с мужем не было детей? Не могли или не хотели?

Я осеклась. Помолчала, разглядывая свои руки.

- Сначала мы оба учились. Потом я попала на работу в очень хорошее место, жаль было сразу уходить в декрет. Но компания обанкротилась. А мы тогда… в общем, тогда мы уже не хотели. Я не хотела.

- Я не пытаюсь тебя обидеть, поверь. Но тебе не понять, что можно жить с женщиной… нелюбимой женщиной… только потому, что хочешь видеть ребенка каждый день. А не два раза в месяц и во время каникул. Да, я еще до ее рождения сомневался, что это мой ребенок. У меня были основания так думать. Я понял, что ты заходила на страницу Милены. Все видела? С самого начала?

- Д-да, - с запинкой ответила я.

- Это ничего не меняло, Анна. Те чувства, которые у меня когда-то были к Милене, давно прошли. Но я любил Марту. И люблю.

- Тогда почему она два года жила не с тобой?

- Потому что не хотела, - горько усмехнулся Алеш. – Да и сейчас не хочет.

- Но… - растерялась я.

- Мы с мамой уговорили ее: нужно учиться в хорошей школе в Праге и поступить в университет, потому что когда-то наша фирма будет принадлежать ей, Либору и Хане. Анна, она всегда была… мамина девочка. А я – злодей и мерзавец. В Брно все было еще тихо. Такая холодная война. Каждый в своем окопе. Но когда переехали в Прагу… Мы начали страшно ругаться. Она изменяла мне, я изменял ей. Потом… потом я начал пить. Не мог работать. Милена как будто специально старалась меня задеть, побольнее. Я терпел сколько мог, но все равно срывался. Однажды она пришла поздно ночью. Я знал, где она, с кем. Получился безобразный скандал, я был сильно пьян. Марта проснулась, вышла из своей комнаты. У нее началась истерика, мы ее еле успокоили.

Алеш сидел, откинувшись на спинку стула, смотрел куда-то в потолок. Я старательно разглядывала свои колени – лишь бы не в камеру.

- После той ночи – как отрезало. Больше ни разу не напивался. Не скажу, что совсем не пью, но всегда знаю меру. Но Марта с тех пор меня сторонилась. Когда мы оставались вдвоем, держалась… как будто с чужим человеком. Как я ни старался что-то исправить. Я не знаю, Анна, что говорила ей Милена обо мне. Могу только догадываться. Потом был момент, когда мы пытались договориться. Ради Марты. Не просто сделать вид – а начать все сначала. Поехали втроем в Крконоши, ты, наверно, видела фотографию. И даже как будто что-то получилось. И мы снова стали… - он запнулся, - спать вместе. Но надолго ее не хватило. Всего на несколько месяцев.

- Она начала пить? – спросила я.

- Откуда ты знаешь? – Алеш наконец посмотрел на меня.

- Я нашла сводку происшествий. Она была пьяна, когда погибла.

- Не только пьяна, еще и какой-то наркотик. У нас опять начались скандалы. В тот вечер… - он вздохнул, и его брови сдвинулись, как будто он терпел приступ сильной боли. – У меня была деловая встреча, я пришел поздно, около одиннадцати. Марта в гостиной смотрела телевизор. Милена там же пила вино – на столе стояла бутылка, бокал. Я сказал Марте, что пора спать, она начала капризничать. Милена потребовала, чтобы я отцепился от нее. Слово за слово – мы разругались. Она орала, что ненавидит меня, что я испортил ей всю жизнь, что никогда меня не любила. Много всего. И все при Марте. Потом вскочила, оделась, выбежала из квартиры. Она и раньше так делала. Садилась в машину, уезжала куда-то. Я знал, что она выпила. Должен был остановить ее. Но… не остановил. У Марты снова началась истерика, я не мог ее бросить. Понадеялся, что обойдется. Никогда себе этого не прощу.

- Ты же не мог знать, - возразила я, но Алеш покачал головой:

- Я должен был знать.

- Думаешь, она могла покончить с собой? – осторожно спросила я.

- Ты видела ее последний пост в Фейсбуке?

- Да.

- Видимо, написала в машине. Дорога была почти пустая. Водитель грузовика рассказывал, что она на большой скорости снесла ограждение и вылетела прямо под него. Случайно или специально? Невозможно было определить.

- А что Марта?

- Она тогда тоже кричала, что меня ненавидит. Как мама. У меня терпение кончилось. Сказал, что она может ненавидеть меня сколько угодно, но все равно ей придется лечь спать. Схватил в охапку, отнес в комнату, раздел и уложил в постель. А через два часа мне позвонили… Все эти дни – до похорон и после – Марта почти не спала и не ела. Без конца плакала. Говорила, что не будет со мной жить, все равно убежит, лучше будет на улице. Моя мама забрала ее к себе. Решили, что надо дать ей время успокоиться. Так два года и прошло. Я приезжал к ним на выходные. Сначала Марта со мной даже разговаривать не хотела. Теперь… терпит. На стене у нее календарь, и она зачеркивает дни – до рождественских каникул. Чтобы я отвез ее в Брно.

- А родители Милены? – я готова была спрашивать о чем угодно, лишь бы не повисала каждый раз тягостная пауза.

- Отца у нее не было, а мать умерла, еще когда мы учились. Ну вот, Анна, теперь ты все знаешь. Мне даже легче стало. Я с первого дня, как мы только встретились на выставке, понимал, что рано или поздно придется рассказать тебе. Но не представлял, как буду делать это.

- Да, - кивнула я. – Хорошо, что рассказал.

Я чувствовала себя совершенно выпотрошенной. Все это мне надо было переварить. Но только не сейчас. Завтра. На свежую голову. И Алеш, видимо, это почувствовал.

- Анна, давай мы сегодня закончим. Хорошо?

- Да, - снова кивнула я. – Спокойной ночи. Целую тебя.

Экран Скайпа погас. Я положила голову на руки и заскулила, как побитый щенок.

9.

Была уже половина первого, но я все-таки набрала мамин номер. Все равно она раньше часу никогда не ложилась. И правда - взяла трубку сразу. Наверняка я ее испугала, потому что обычно так поздно не звонила.

- Мазер, пошли завтра в «Розарио», - предложила я тоном, который не предполагал отказа.

Когда-то на месте этой сомнительной псевдоитальянской харчевни, где почему-то подавали еще и японскую еду, располагалась «Чайная ложка» с огромными вкусными блинами. Но поскольку мы с мамой обе были кошками, привыкающими к месту, так и ходили туда. Ради брускетты с томатами и гранатового вина.

- А что, очень надо? – скептически поинтересовалась она, выдохнув с облегчением: никто не умер.

- Надо!!!

- Ну ладно. Давай в семь.

- Маа, что мне делать? – закончив рассказ, я уже чуть не плакала.

Мы сидели за маленьким столиком на двоих у панорамного окна. По проспекту спешили люди, у каждого из них в голове сидели свои проблемы, и никому не было дела до моих.

- Принесите нам еще вина и по брускетте, - махнула мама официанту. И повернулась ко мне: - Для начала успокоиться. С чего паника-то такая?

- Ничего себе! – возмутилась я. – По-твоему, все нормально?

- Нет. Но когда оно бывает нормально?

- Что «оно»?

- Да все. Хочешь, с ходу скажу тебе один плюс ситуации?

- Ну? – усмехнулась я. – Давай. Очень интересно. Лично я никаких плюсов не вижу.

- Если ты решишься на что-то серьезное, девочка не будет ревновать отца к тебе.

- Зашибись плюс! – то ли засмеялась, то ли захныкала я.

- Аня! – мама припечатала мою ладонь своей. – Ну-ка спокойно! Я понимаю, ты уже сутки на нервах. Но трагедии никакой нет. Даже драма так себе. Ты с ним сегодня не разговаривала?

Я покачала головой, откусила сразу треть горячей брускетты, обожглась, закашлялась, залпом выпила полбокала вина.

- Ему наверняка сейчас тоже не слишком весело. Сидит и думает, как ты все это восприняла. Может, уже отовсюду его поудаляла и занесла во всевозможные черные списки. Я тебе объясню, в чем плюс. Очень часто отношения с отцом-одиночкой, особенно вдовцом, разлетаются как раз из-за ревности ребенка. Когда мужчине приходится выбирать между ним и посторонней теткой, которая покусилась на место мамочки. И это тот случай, когда любой выбор нехорош. Я вот и не знаю, какой хуже. А тут… Прости за цинизм, но в такой ситуации она, может, даже воспримет тебя как возможную союзницу. Против общего противника.

- Ну да! Мне-то он с чего противник? Воспримет, скорее, как еще одного врага. Друг моего врага – мой враг. Нет?

- Любого врага можно победить, уломать, ублажить и переманить на свою сторону. А вот соперника – нет. Только если убедить, что вы не соперники на самом деле. А это очень сложно. Только не подумай, что я тебя в чем-то убеждаю. Решение – за тобой, я уже говорила. А то потом выкатишь претензию: вот, мать, ты меня уговорила, а получилась жопа.

Я невольно улыбнулась. Иногда злилась на нее, иногда она меня раздражала, но чаще я ее обожала. Почти как в детстве, когда родители – центр мироздания.

- Не знаю, мам, столько всего сразу. Наверно, надо, чтобы осело как-то. Отстоялось.

- Надо, - кивнула она. – Только объясни ему это. По-русски. Ну, то есть по-чешски, конечно. Не заставляй мужика ждать и мучиться. Ему и так досталось. Он, конечно, и сам накосячил здорово. И встречаться с ней не стоило, а уж жениться-то… Но наверняка ведь добропорядочный католик?

- Католик, но не так чтобы уж совсем добропорядочный, - чуть смущенно хмыкнула я, вспомнив наш разговор о религии и о сексе. – В общем, не знаю, мам. Ничего пока не знаю. Даже больше не знаю, чем раньше. И есть еще одна большая проблема.

- Примерно догадываюсь. Тебе трудно принять решение, пока вы не встретитесь лично. Но ты боишься, что после личной встречи критическое мышление сделает тебе ручкой.

- Иманно, - буркнула я, болтая остатки вина по дну бокала.

- По крайней мере, будет лучше, если это произойдет где-то на нейтральной полосе. До знакомства с ребенком.

- Ясный перец, что до знакомства. Насчет нейтральной полосы – не знаю. Возможно.

В десять мы распрощались – я торопилась попасть домой до нашего с Алешем обычного времени. Шла по проспекту и думала, что разговор с мамой мне, конечно, ничем – с практической точки зрения! – не помог, но я хотя бы выплеснула эмоции. В этом и был смысл: «спасибо за внимание». А еще ценность была в том, что мама, в отличие от моих подруг, никогда не давала советов, если я об этом не просила. А когда просила – это были даже не советы, а некая информация к размышлению. Вот как, например, ее слова про плюс и ревность. Сначала я просто фыркнула, но, подумав, поняла, что в этом есть здравый смысл.

Включив компьютер, я открыла Скайп и свернула его, чтобы посмотреть почту. Проглядывая письма, все время косилась на правый нижний угол: не замигает ли голубой значок. И представила себе невольно, что больше не замигает. Вообще. Ну вот решила я, что нет, не могу. Что это за пределами моих внутренних сил. Получится ли жить дальше так, как прежде?

Глупый вопрос. Нет, конечно.

Димка говорил: лучше сделать что-то и пожалеть, чем пожалеть о несделанном.

Вот только цена ошибки может быть слишком высокой. Бедной девчонке и так досталось. Да и Алешу не меньше. Что, если я действительно не смогу? И испорчу все еще больше?

Наконец мне надоело коситься на трей, и я вызвала его сама. Он появился сразу. Сидел у компа и ждал? Сам не решался? Выглядел Алеш усталым, измученным, как будто лет на пять старше. И я даже растерялась, не зная, с чего начать разговор.

- Как прошел день? – это был его обычный вопрос, и я понимала, что это не формальность, ему действительно интересно.

- Работала. Потом с мамой в кафе ходила. Только недавно пришла. А у тебя?

- Тоже работал. Новую коллекцию рисовал. Водил Марту к психологу. Мы с ней вдвоем ходим. Уже второй месяц.

- Так это же хорошо, - обрадовалась я. – Еще вчера подумала, что вам бы к специалисту обратиться. По семейным отношениям.

- Раньше надо было, - вздохнул Алеш. – Еще два года назад. Но я тогда вообще ничего не соображал. А сейчас пока особых результатов нет. То ли психолог не очень, то ли мало времени прошло. Она говорит, что с ней Марта свободно общается, а когда мы втроем – замыкается и молчит.

- Наверно, и правда мало. Но ты молодец, что хоть что-то делаешь. Все лучше, чем просто ждать неизвестно чего.

- Может быть, ты мне поможешь…

Я вздрогнула. Нет, это был не вопрос, не просьба. Он смотрел на меня с надеждой.

Может быть, подумала я, может быть… А вслух сказала:

- Алеш, давай честно. Я сейчас настолько растеряна, что…

- Подожди, Анна, - он мягко прервал меня. – Я же говорил, что не хочу торопить тебя. Но если бы я рассказал тебе обо всем раньше, боюсь, ты даже думать особо не стала бы. Ведь так?

Он был прав. Мне и сейчас было тяжело решиться, но если б я узнала всю историю сразу, наверняка сказала бы «нет».

- Через неделю я еду в Германию, - сказал он. – В Мюнхен. По делам, на два дня. Но могу еще на день задержаться. Ты бы не смогла прилететь? Я бы купил тебе билет туда и обратно.

Как ты говорила, ма? На нейтральной полосе?

Я вдохнула поглубже, впилась ногтями в ладони – под столом, так, чтобы не было видно.

- Если смогу договориться на курсах. Кто-то должен подменить.

Он улыбнулся – радостно и немного с удивлением, как будто не ожидал, что я соглашусь.

- Будем надеяться, что получится. Просто побыть вдвоем. Я очень этого хочу.

- Я тоже…

Разумеется, мы говорили не о том, что будем гулять за ручку по парку Нимфенбурга или пить пиво в знаменитом «Хофбройхаусе». Да мы и из гостиницы-то вряд ли куда-нибудь выйдем. Вернее, из номера. Я не сомневалась.

- Когда ты будешь знать точно?

- Наверно, во вторник.

- Тогда скажешь мне, чтобы я заказал билет.

Мы поговорили еще немного, и тональность разговора стала совсем иной. В комнате было тепло, но руки подернуло гусиной кожей, а по спине пробегали на крохотных ледяных лапках полчища мурашек.

И снова я полночи не могла уснуть, представляя, как все выйдет. Через неделю… Я постараюсь договориться, чтобы на два занятия кто-то взял мои группы, и прилечу в Мюнхен на три дня. Пока Алеш будет заниматься своими делами, смогу гулять по городу. Я была там лет пять назад, но всего три часа – длинная пересадка по пути из Праги в Хельсинки. Толком ничего и не увидела. И целый день еще мы будем вместе. И по ночам…

Меня бросало то в жар, то в холод. А потом в еще больший холод, когда, распихивая мои самые нескромные фантазии, вперед протискивался здравый смысл.

Домникова, дура, что ты делаешь?!

10.

Мирек, мой коллега, согласился подменить без лишних уговоров.

- Личная жизнь, Анечка? – подмигнул он, просматривая расписание.

Я покраснела.

- Рад за тебя. Давно пора. А твои пусть послушают, как говорят настоящие чехачи, а не надутая столица, которая каждый гласный звук тянет по минуте, да еще в пяти тональностях.

Мирек был чехом, женатым на русской. Родился он в Остраве – чистокровный зобак. Когда мы набирали новые группы, те, кому важно было пражское произношение, шли ко мне, кому непражское – к нему, а остальных делили поровну.

Алеш купил мне билеты. Каждый вечер мы обсуждали, куда я смогу пойти, пока он будет занят, и что мы посмотрим в последний день вдвоем. И если первое было актуально, то во втором изо всех щелей сквозило такое милое притворство. Ясно же, что на самом деле ничего. Но эта недосказанность была приятно волнующей. Тоже своего рода игрой.

- С кем останется Марта? – спросила я. – Отвезешь к брату?

- Да, как обычно.

Я перебрала весь свой гардероб и, разумеется, белье в первую очередь. Полдня провела в салоне красоты. Стрижка, окраска, маникюр, педикюр и еще кое-какие малоприятные процедуры. Купила новые дорогущие духи. По пять раз на дню смотрела прогноз погоды. Наверно, Золушка так не волновалась, когда ехала на бал. Впрочем, чему удивляться, вряд ли она отправилась туда переспать с принцем.

Во вторник утром я должна была вылететь, а в воскресенье днем у меня начал противно ныть живот. То по центру, то справа. Сначала слабо, потом сильнее. В панике я полезла смотреть календарь. Нет, еще больше недели в запасе, но чего только не бывает. Закон подлости никто не отменял.

Прекрати, потребовала я у организма. Давай все по расписанию. Те штучки, которые в ходу у сложившейся пары, не всегда годятся для первого свидания… эээ… в горизонтальном формате. Организм проникся, живот ныть перестал.

А ночью я проснулась от такой дикой боли, что едва смогла вздохнуть. Как будто нож воткнули. Не простой, а раскаленный. И провернули.

Надеяться, что это пройдет само, было глупо. Я дотянулась до телефона и позвонила в скорую. И, пока меня допрашивали, чуть не потеряла сознание. Держась за стену, я кое-как доползла до прихожей и открыла дверь – на всякий случай. А потом позвонила маме. На машине по пустым улицам она успела одновременно со скорой, благо недалеко. Встрепанная, в джинсах и свитере на пижаму.

Уже куда-то проваливаясь, я слышала сквозь звон в ушах, как врач – или фельдшер? – говорил маме, что процентов на девяносто это острый аппендицит и, скорее всего, уже перешедший в перитонит. Вот на этой радостной ноте я наконец отключилась.

А когда очнулась, у меня болел не только живот, а вообще все. И больше всего почему-то голова, просто раскалывалась. Я лежала на высокой кровати, голая и слегка прикрытая простыней, все облепленная какими-то датчиками, а к обеим рукам присосались с двух сторон по капельнице. Из живота торчали какие-то трубки – видимо, дренаж. Скосив глаза, я увидела еще несколько таких же любимцев фортуны, а сбоку стол, за которым сидела девушка в хирургическом костюме. Судя по всему, мне сделали операцию, и теперь я лежала в реанимации.

Я попыталась позвать сестру, но удалось выжать из себя только какое-то шипение. Впрочем, этого хватило. Она встала и подошла ко мне. Бегло взглянула на монитор, поправила один датчик.

- Добрый вечер. Как вы?

- Вечер? – прошелестела я.

- Да уже вечер. Вас по скорой привезли ночью и шесть часов оперировали. Разлитой перитонит. Не волнуйтесь, все промыли, почистили. Все будет в порядке.

Если б у меня были силы, я бы, наверно, взвыла. Вместо долгожданной встречи с мужчиной мечты оказаться в больнице с торчащими из брюха трубками! Нет, я точно королева лузеров. И ведь Алеш ничего не знает! Маму ко мне сюда не пустят, телефон не дадут. О господи…

В результате я разрыдалась, и мне вкололи что-то успокоительное. До следующего утра спать хватило. А утром, вместе со всеми капельницами, дренажами и катетерами, перекатили в интенсивную терапию. И пустили маму – видимо, она поставила на уши всю больницу и добралась до министра здравоохранения.

Не успев даже поздороваться, она с порога поспешила успокоить:

- Не волнуйся, я залезла в твой телефон и написала ему, так что он в курсе. Пообщалась заодно немного с потенциальным зятем. Он милый. И сходит с ума.

- Мааа…

- Не мамкай. На, держи, - она достала мой телефон из сумки. – Оставить его тебе не разрешат, но пока я здесь, можешь позвонить или написать.

Я решила, что лучше будет позвонить. Алеш отозвался после первого же гудка. Он действительно страшно беспокоился, и это было приятно. Я кратенько, не вдаваясь в подробности, рассказала, что случилось, и пообещала позвонить, как только меня переведут в отделение и разрешат телефон. Алеш пожелал мне скорее поправляться и попросил передать привет маме. Похоже, они контакт наладили, что не могло не радовать.

- По секрету, - сказала мама, когда я сделала все необходимые звонки и отдала ей телефон. – Он спрашивал, не нужно ли приехать. Но я подумала, что ты, вроде, не умираешь и вряд ли захочешь, чтобы он увидел тебя в таком состоянии.

- Спасибо! – простонала я. – Ты просто чудо!

- Я знаю, - кивнула она. – Ничего, Анют, прорвемся. Обидно страшно, понимаю. Остается только плюсы искать.

- Мам, ты издеваешься? – возмутилась я. – Какие плюсы? Я знаю, ты во всем ищешь плюсы, но это уж слишком.

- Во-первых, ты жива, как ни странно. Мне сказали, что еще час, максимум два – и ага, вряд ли бы тебя вытянули. Во-вторых, мужчина умирает от беспокойства. Ему это полезно, пусть немного пострадает. В-третьих, оба злее будете.

Я смущенно хрюкнула. И тут же снова залилась слезами.

- Ма, у меня, наверно, теперь шрам на все брюхо.

- Ну… да, наверно. Не наверно, а точно шрам. Я тебе денег отсыплю, сделаешь красивое тату поверх. Какие-нибудь листики-цветочки. Вообще отпад будет.

- Цветочки! – всхлипнула я. – Когда все это еще заживет! И когда мы теперь увидимся!

- Ага, - удовлетворенно кивнула мама. – Еще совсем недавно ты вообще не уверена была, надо ли тебе это все. А говоришь, никаких плюсов нет.

На четвертый день меня перевели в обычную палату, хотя дренажная трубка по-прежнему торчала из живота. Шрам… каждый раз, когда медсестра обрабатывала шов, я едва сдерживала слезы. Вот без лишней скромности, у меня был очень красивый живот… раньше. И я – сначала с внутренним протестом, потом уже без – действительно начала искать в интернете фотографии татуировок на шрамы. И некоторые были такие роскошные, что я всерьез примеряла их на себя. Прикидывая при этом, понравится ли Алешу. Впрочем, тут меня ждал облом. Оказалось, что татуировку можно будет сделать не раньше, чем через полгода. А лучше – через год.

Да, разумеется, стоило мне получить в руки телефон, я уже не вылезала из Вайбера. Наверно, мешала Алешу работать. По Скайпу мы тоже говорили, но это было не очень удобно. Маленький экранчик, да и соседок не хотелось напрягать бесконечной болтовней. Хотя они ее и не понимали.

Алеш действительно очень переживал. Расспрашивал без конца о моем самочувствии, утешал, ободрял. Уговаривал не переживать из-за шрама и вообще ни о чем не переживать.

- Анна, мне без разницы, где и какой у тебя шрам. И мы с тобой встретимся, как только ты поправишься. Обязательно. Но ты правда не хочешь, чтобы я прилетел сейчас?

Наверно, он был бы идеальной сиделкой или медбратом, и все же мне действительно не хотелось, чтобы он видел меня страшной, отекшей, бледной до зелени, с синяками на руках от капельниц и трубкой в животе. Ну вот правда, не с этого стоило начинать отношения. Хотя его беспокойство и сочувствие мне было очень приятно. И очень помогало.

За это время даже проблема Марты стала не такой острой. То есть, конечно, пока отодвинулась в сторону. Хотя я и спрашивала Алеша, как дела у нее и у них вместе. У психолога, к сожалению, особого прогресса не было.

- Понимаешь, Анна, мы с ней не ругаемся, не ссоримся, - говорил Алеш. – Если я что-то прошу, она делает. Но если пытаюсь как-то… не знаю даже, как сказать. Сократить дистанцию? Она просто молча сопротивляется. Это похоже на стену. Как будто она построила между нами стену и сидит за ней.

Вот тут я не знала, что посоветовать. И могла только сочувствовать. Говорить, что все будет хорошо? Но уверенности такой у меня не было.

В больнице я пролежала больше трех недель. Шрам заживал неплохо, швы сняли уже на десятый день, но анализы показывали, что где-то по-прежнему бродит инфекция. Капельницы, уколы, таблетки… Даже страшно было представить, что думает Мирек, которому приходилось вкалывать за двоих. По телефону он говорил, что ничего страшного, но мне все равно было неловко. Навещали мама с папой, Катя, Ирка, как-то заехали бабушка с дедушкой. Пару раз звонил Димка, спрашивал, не нужна ли какая-нибудь помощь.

Выпуская меня на волю, лечащий врач долго рассказывал, что можно, а чего нельзя. Выходило так, что ничего нельзя. Никаких нагрузок, резких движений, спорта. Щадящая диета. А вот ходить пешком можно. И даже нужно.

- И главное – никакого секса, - припечатал он напоследок. И добавил, увидев, как вытянулась моя физиономия: - Если все будет нормально, то месяц. Но осторожно. Как в анекдоте – медленно и печально.

Вот спасибо-то, подумала я. Медленно и печально. Как на кладбище.

11.

После возвращения из больницы глаза у меня постоянно были на мокром месте. Раздражало и расстраивало все, куда ни плюнь. Начиная с квартиры, заросшей за три недели грязью, и заканчивая тотальной несправедливостью мироздания, сыгравшего со мной такую злую шутку.

Группа моя, с которой я до больницы провела всего три занятия, четко зобачила. Даже те, кто до зарезу хотели пражское произношение. Переучивать их было уже поздно. Впрочем, я не обольщалась, поскольку давно себе сказала: перфекционизм – зло. Научить иностранца говорить по-чешски без акцента почти невозможно. Для этого у человека должен быть очень хороший слух и способности к звуковоспроизведению, как у скворца. Даже прожившие в Чехии много лет выдавали себя, сказав всего пару фраз. Я считала большой удачей, если удавалось научить курсантов говорить хотя бы «Брно» и «Плзень» без ударения на гласный звук.

Начитавшись всяких ужасов в интернете, любое, даже самое малейшее неблагополучие в животе я принимала за спайки. И хотя это вряд ли бы уже помогло, везде ходила пешком. И делала дыхательную гимнастику. Больше всего меня эта проблема беспокоила с точки зрения гинекологии. Если раньше я почти не задумывалась, будут ли у меня когда-нибудь дети или нет, то теперь…

Наверно, это было странно, но я действительно хотела бы родить ребенка от мужчины, с которым провела меньше двух дней и пару раз поцеловалась. Хотя… у него и так уже был ребеночек. Вполне взрослый.

Впрочем, о Марте я думала теперь без прежнего ужаса. Еще в больнице эта проблема перестала казаться мне мрачной и неразрешимой. Так осталось и после выписки.

- Ну а чему тут удивляться? – хмыкнула в трубку мама, когда я поделилась этим с ней. – Анька, ты хоть сознаешь, что чуть не умерла? В таких ситуациях люди обычно начинают смотреть на вещи иначе. Фокус смещается. То, что раньше казалось ужасным, выглядит сущей ерундой. И наоборот.

Все так. Вот только шрам в ерунду превращаться никак не хотел. Ни на животе, ни в моих мыслях. У меня выступали слезы каждый раз, когда я раздевалась и одевалась. Хотя, как выяснилось, со шрамом мне тоже повезло. Он был хоть и приличных размеров, но ровный, плоский и розовый. Со временем должен был побелеть, и тогда красивая гирлянда из цветов вполне могла бы его замаскировать. Я даже распечатала с десяток вариантов – на будущее.

Свое нервно-уныло-напряженное настроение я старалась Алешу не демонстрировать, но он наверняка его чувствовал. Может, это его и раздражало, но по нашим разговорам я не замечала. Впрочем, разговаривали мы теперь не так часто, только по вечерам. Днем Алеш был по уши занят новой коллекцией.

- Сначала продумываю главный мотив, - рассказывал он. – Потом на бумаге рисую эскизы. На компьютере подбираю размеры, цвета. По ним - материалы: металл, камни. Иногда после этого цвета приходится корректировать, не всегда удается найти точное соответствие. Продумываю огранку камней, крепления, застежки. Если цепочки – плетение. После этого делаю образцы.

- Все сам? – я спрашивала это не из вежливости, мне действительно было интересно. Всегда интересно слушать человека, который по-настоящему чем-то увлечен. Даже если ничего в этом не понимаешь.

- Если коллекция небольшая, то да. Если много работы, делаю самое сложное, остальное отдаю помощникам.

- А потом в производство?

- Сначала еще художественный совет утверждает, - улыбался Алеш, - но это больше формальность. Все-таки я главный художник. Хотя иногда замечают какие-то недочеты, приходится подправлять.

Коллекция была еще на стадии подбора материалов, но эскизы мне понравились: что-то такое зимнее, морозное, снежное. В белых и голубых тонах. Похоже, эти цвета Алеш любил больше других, в его работах они были самыми частыми. А вот красного и розового почти не встречалось. Из всех украшений, фотографии которых я видела, какие-то нравились мне больше, какие-то меньше, но, наверно, не было ни одного, к которому осталась равнодушна.

Иногда я тихонько думала: может, когда-нибудь он сделает что-то специально для меня. Кольцо? Может быть. Конечно, загадывать о свадьбе было так же преждевременно, как и о детях, но… все равно думалось. Тем более, в этом была и банальная проза жизни. По обычной шенгенской визе я могла находиться в Чехии всего три месяца в полугодие. И даже на краткосрочный вид на жительство нечего было раскатывать губу без официального оформления брака. Разве что получить рабочую визу, но какую работу я могла найти в Праге?

А пока мы вернулись на исходные позиции. Правда, теперь все было несколько иначе. Раньше я боялась, что, если мы с Алешем встретимся и займемся любовью, я потеряю голову и не смогу трезво оценить ситуацию с Мартой. Теперь мне не хотелось видеться с ним в реале, пока секс под запретом. Насчет месяца я ему, конечно, сказала. Срок этот истекал к концу декабря. Я думала, мы смогли бы как-нибудь где-нибудь встретиться после Нового года, но получилось иначе.

- Анна, а как ты смотришь на то, чтобы прилететь на Рождество? – неожиданно спросил Алеш после того, как мы говорили о чем-то совершенно другом. – На твой день рождения?

- В Прагу? – удивилась я. – Но ведь…

- У Марты двадцать первого начинаются каникулы. Я отвезу ее в Брно, к бабушке. Как и обещал.

- Но это же семейный праздник. Как они без тебя будут? Елка, подарки, карп?

Алеш резко махнул рукой: мол, не надо, не начинай.

- Лучший подарок для Марты - если меня с ними не будет. Так что я вполне могу сказать, что должен остаться в Праге из-за работы. Или что куда-то уезжаю.

- Тут, конечно, есть чему возразить, но… Хорошо, - сказала я, подумав. – Приеду.

- Правда? – расцвел Алеш.

- У меня последнее занятие в группе в субботу, двадцать третьего. А следующая уже в январе. Только надо будет тридцать первого вернуться домой. У нас все-таки Новый год – семейный праздник. Я отмечаю всегда дома. С родителями, с бабушкой и дедушкой.

И тут мне в голову пришла довольно странная мысль.

- А когда ты собирался обратно за Мартой?

- На Сильвестра утром. Чтобы первого с ней вернуться. Ей третьего уже в школу.

Сильвестр – Новый год – в отличие от Рождества в Чехии обычно отмечали скромно. Если Рождество считалось домашним праздником, на Новый год, по возможности, шли в гости или в ресторан. Мама Алеша, наверно, расстроится, если его с ней не будет ни на один праздник, но…

- Послушай, а ты не мог бы поехать за ней на день раньше?

- Анна, что ты задумала? – насторожился Алеш.

- Ты бы мог съездить за ней тридцатого с утра. Тридцать первое - это воскресенье, а по воскресеньям вы с Мартой ходите в церковь, ведь так? А после службы мы могли бы с вами где-то случайно встретиться. Ну как будто случайно. Ты бы меня с ней познакомил. Вроде я твоя знакомая, допустим, по работе. Я бы на нее посмотрела. А потом сразу в аэропорт.

- Ну… - задумался Алеш. – Можно и так. А потом мы с Мартой могли бы пойти к Зденеку и Власте. Вот только тебе тогда придется тридцатого весь день одной быть. И ночевать в гостинице.

Я вздрогнула и машинально прикрыла живот рукой – как будто спрятала шрам. Несказанное о том, что все остальные ночи я проведу у него, прозвучало чем-то таким само собой разумеющимся.

Домникова, у тебя так невроз будет. Или еще что-нибудь похлеще. Похоже, его твой шрам беспокоит меньше, чем тебя саму. Если так уж хочется выносить себе мозг, думай лучше о том, как встретишься с Мартой.

- Ничего, - сказала я. - Найду чем заняться. У нас с Прагой и свои дела есть.

Следующие десять дней были сплошной тихой истерикой. Мне все время казалось, что случится еще какая-нибудь дрянь, в самый последний момент. Я без конца прислушивалась к себе, как настройщик к роялю.

А если не со мной – так с кем-нибудь из родных, и мне придется остаться. Или вдруг заболеет Марта. Или двадцать четвертого с утра на город свалится такой туман, что аэропорт закроют на сутки. Или на двое. Или…

Или Землю захватят инопланетяне. Твою мать, Аня, прекрати уже!

Двадцать второго я пошла в поликлинику на узи и контрольный осмотр к хирургу. Пожилой, сурового вида врач долго меня расспрашивал, мял живот и наконец вынес вердикт: все в порядке, выздоровление идет должным образом. Можно потихоньку добавлять физические нагрузки и есть все, что хочется.

- Но без фанатизма! – он назидательно поднял указательный палец.

- А… интимная жизнь? – смущенно пискнула я.

- Можно, - разрешил он. – Но тоже без фанатизма. Чтобы никакого дискомфорта.

Алеш все это время нервничал не меньше меня. Я замечала это по его интонациям, еще более отрывистым, чем обычно, по жестам и выражению лица. В этот раз мы не говорили о том, куда пойдем, чем займемся. Но каждый наш разговор, даже на самую отвлеченную тему, был о нас. О том, что будет, когда мы встретимся. Пусть и без слов.

Билеты я, конечно, могла купить и сама, но Алеш настоял, что сделает это. И обратный взял на тридцать первое – на два часа дня. Получалось впритык. Если рейс задержится, Новый год мне придется встречать в Рузине. Или вообще в воздухе.

- Угадай, где я тебе номер забронировал? – загадочно улыбнулся он.

- Неужели?.. – взвизгнула я.

- Да, в «Арчибальде».

С ума сойти, он запомнил! Запомнил, где я жила десять лет назад. Это была моя любимая гостиница на Житной улице, где я останавливалась каждый раз, когда приезжала в Прагу.

Вообще, по всему выходило, что Алеш феерически, вот просто совершенно неестественно великолепен. Во всем. И это меня пугало. Так не бывает. В чем подвох, панове? Неужели только в Марте? Или в чем-то еще?

Два дня, напоминала я себе. Мы виделись в реальной жизни всего два раза, причем один из них – тысячу лет назад. Интернет – это одно. Жизнь – совсем другое. Uvidíme. Посмотрим…

12

Двадцать третьего моя группа сдала экзамен, получила красивые сертификаты о знании чештины на уровне А1 (минимально возможном) и обдарила меня всякими приятными мелочами. С делами на этом было покончено. Вечером собранный чемодан стоял в прихожей, а я устроилась перед компьютером, взвинченная до предела.

- Волнуешься? – спросил Алеш.

- А ты нет? – я увильнула от ответа.

- Еще бы.

- По тебе не скажешь. Спокоен, как удав.

- Почему удав? – удивился он.

Иногда я на автомате переводила буквально русские идиомы или сленг, которые на чешском не имели никакого смысла. Приходилось объяснять, но это было все равно что пытаться растолковать смысл непонятого анекдота.

- Все будет хорошо, - пообещал Алеш. – Вот увидишь.

- А если нет?

- Тогда мы закроем эту тему и не перестанем думать о том, что упустили свой шанс.

- Ты как моя мама, - рассмеялась я. – Во всем надо искать свои плюсы.

- Пани Алла – мудрая женщина. Она мне уже нравится. Ты похожа на нее?

- Внешне не очень. А так да. И у нас общая мания.

- Чехия, - кивнул Алеш. – У вас даже имена почти одинаковые.

- А еще ей в школе нравился парень, похожий на тебя, - я сдала маму с потрохами без зазрения совести. – Поэтому ты ей тоже нравишься. Хотя особо не обольщайся. Ее по факту устраивает любой, кто нравится мне. Если, конечно, это не какой-то адский подонок. Но такие мне пока, к счастью, не попадались.

- Все когда-то бывает впервые.

- Не дай бог! Извини, пойду я лучше спать. А то просплю завтра.

- У тебя самолет в половине четвертого. Не опоздаешь. Но все равно надо выспаться как следует.

У Скайпа с компьютера – в отличие от телефона - есть существенный недостаток. Чтобы собеседнику казалось, что ты смотришь ему в глаза, надо смотреть не на экран, а в камеру, которая обычно находится над монитором. В результате по-настоящему встретиться взглядом невозможно. Но сейчас и так было понятно, о чем речь.

«Анна, тебе надо выспаться как следует, потому что черт знает когда это удастся в следующий раз».

«Надеюсь, что так и будет».

В результате все равно пришлось пить снотворное. Зато выспалась я действительно с запасом. Да так, что времени осталось только позавтракать и максимально привести себя в порядок.

Сначала я думала ехать на своей машине, но побоялась. Несмотря на восемь лет стажа, я все равно осталась чайником, который от испуга запросто может спутать газ с тормозом. Да и ездила не так уж часто, все больше знакомыми маршрутами. Еще не хватало только по пути в аэропорт в аварию попасть. Поэтому моя Корса осталась скучать на стоянке. Метро и автобус – быстрее, чем на такси.

Мама позвонила, когда я уже прошла досмотр и паспортный контроль и уныло разгуливала по «Дьюти фри», размышляя, не дополнить ли чем-нибудь свой рождественский подарок Алешу.

Это на самом деле была проблема – что подарить мужчине, вкусы которого еще толком не знаешь, а уровень его доходов превышает твой неизвестно во сколько раз, возможно, даже не на порядок. Перебрав миллион вариантов, я остановилась в итоге на какой-то супер-пупер перьевой ручке, поскольку Алеш говори, что эскизы свои рисует на бумаге именно тонким пером. Но сейчас это показалось каким-то убогим. Впрочем, «дьютик» идей не добавил. Не водку же «Русский стандарт», учитывая его проблемы с алкоголем в прошлом. Да и поздно уже было трепыхаться.

- Держись, Анька, - сказала мама. – Давай, счастливо тебе добраться. И чтобы все сложилось тоже счастливо. Завидую самой разноцветной завистью. Столько эмоций! Праге привет передавай.

- Обязательно…

Так хотелось сказать, насколько для меня важна ее поддержка и как я ей за нее благодарна, но постеснялась. Или побоялась, что расплачусь и размажу макияж.

Время тянулось томительно медленно, и казалось, что каждая следующая минута дольше предыдущей. Наконец объявили посадку. Соседом моим в самолете оказался пожилой немец, который начал тихо похрапывать сразу же после взлета. Надежды скрасить два с половиной часа пути легкой болтовней не оправдались.

Я пыталась читать, но слова никак не складывались в строчки, смысл ускользал. Включила в телефоне фильм – с тем же успехом. Зимнее пражское время отличалось от московского на два часа в минус. Я вылетела из Питера в половине четвертого, а прилетела в Прагу в четыре. Два лишних часа в сутках в подарок.

Внизу показались окраины Праги, и у меня привычно перехватило дыхание. Так бывало каждый раз, когда я возвращалась – неважно как, самолетом, поездом, автобусом. Как будто перед свиданием со старой любовью. Но сейчас… Старая любовь – и новая? Сложится ли?

Длинная очередь на паспортном контроле. Багаж. Я едва не скулила от нетерпения, как щенок. И вместе с тем мне было страшно. Холодок внутри – как перед экзаменом. И вот наконец…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Алеш обнял меня, поцеловал – едва коснулся губ, но меня бросило в жар.

- Анно… - прошептал на ухо, как пароль для встречи. – Домини…

Букет хризантем – огромных, сине-лиловых, я таких никогда не видела.

- Откуда ты узнал? – застонала я, уткнувшись в них носом, вдыхая волшебный горький запах. – Я ведь тебе не говорила, что это мои любимые.

- Угадал? - довольно улыбнулся он. – Летом у тебя были горькие духи, и я подумал, что тебе должны нравиться цветы с таким запахом.

Это было невероятно. Так вообще не могло быть! Так не бывает!

Он взял мой чемодан, и мы пошли к выходу, поглядывая друг на друга. Немного смущенно, немного напряженно. Выглядел он, как картинка из глянцевого журнала: идеальная стрижка, расстегнутое черное пальто, под ним белый ирландский свитер, белый шарф. А когда мы подошли к сверкающей темно-синей Инфинити, я снова почувствовала себя унылой Золушкой.

С Димкой мы жили довольно скромно. Когда у меня была работа с очень хорошей зарплатой, он учился в аспирантуре. А когда стал более-менее неплохо зарабатывать, тогда уже я сидела со своими копеечными переводами. Ну а сейчас у меня и вовсе все было кисло. Хотя… если я могла содержать себя, квартиру и пусть маленькую, но машину, наверно, грех было жаловаться.

- У Зденека есть водитель, а я предпочитаю сам, - чуть виновато сказал Алеш, пока я возилась с ремнем хитрой конструкции.

- Фейспалм! – вздохнула я, уткнувшись носом в ладонь.

- В каком смысле? – не понял он. – В том, что сам вожу машину?

- Знаешь, как у нас говорят? – я сказала по-русски и перевела на чешский: - Кому щи жидкие, а кому жемчуг мелкий. У меня маленькая квартирка в старом доме и маленькая машинка, которая, наверно, умрет от старости прямо подо мной.

- Похоже, ты выиграла в лотерею, - Алеш говорил серьезно, но его глаза смеялись, и почувствовала, как уходит напряжение. – А вообще я вырос в деревянном доме с туалетом на улице. На самой окраине Брно, почти в деревне. Потом, правда, переехали в центр. А сейчас мама снова живет за городом, но уже в нормальном доме.

- Как я соскучилась по Праге, - вздохнула я, когда впереди показались новые кварталы. – Три года не была. Последний раз на встрече своего класса. Десять лет выпуска. Жаль только, что погода такая мрачная.

Было холодно, серые тучи висели низко, совсем, как в Питере. Алеш посмотрел на меня как-то странно.

- Может, еще исправится…

- Как Марта закончила полугодие?

- Оценки выставляют в январе, после каникул. Но вообще неплохо. Только с чешским не очень.

- Ага, - не удержалась я, - зобаки такие же неграмотные, как и пражаки.

- Наверно, - усмехнулся Алеш.

За разговором я не заметила, как мы оказались почти у самого Пражского града и начали спускаться вниз по узким извилистым улочкам. Притормозив, Алеш нажал кнопку на пульте, металлические ворота, щелкнув, распахнулись. Он медленно заехал в крошечный дворик, и я восхищенно ахнула.

Это был старинный трехэтажный дом, вдоль второго по кругу шла деревянная галерея, которая летом должна была скрываться в зелени винограда или еще какой-то ползучки, сейчас голой.

- Ты говорил, что живешь у Града, но я не думала, что так близко. И в таком старом доме.

- Это квартира отца. Когда он умер, Зденек отдал ее мне, потому что внизу мастерская. А сам купил дом на Подоли. Тут все было очень запущено, пришлось делать ремонт. По стоимости как небольшая вилла. Но мне здесь нравится. Пойдем.

Он достал из багажника мой чемодан, поставил машину на сигнализацию, и мы вошли в дверь, выкрашенную зеленой краской. Узкая лестница вилась спиралью. Площадка третьего этажа оказалась неожиданно широкой, на ней стоял теннисный стол.

- А если шарик ускачет вниз? – спросила я.

- У меня их много. Всегда можно потом подобрать, не обязательно каждый раз бегать.

Алеш открыл дверь единственной квартиры, и мы оказались в большом темном холле, куда выходило еще несколько дверей. Я узнала этот запах старых, очень старых домов. Он не был неприятным, скорее, немного странным, чуть тревожным.

Я расстегнула пальто, и Алеш помог мне его снять - привычным, автоматическим жестом, совершенно не задумываясь. При этом коснулся моих плеч, и я вздрогнула. Мы с ним стояли перед большим зеркалом на стене и смотрели на наше отражение. Было в этом что-то таинственное, почти мистическое. Очень волнующее.

Он достал из тумбочки новые женские тапки в клеточку. Они оказались великоваты, но если бы Алеш еще и размер моей обуви определил на глаз и запомнил, я бы вообще посчитала это неправдоподобным. Скорее всего, просто гостевые тапки стандартного тридцать восьмого размера.

- Я сейчас тебе все покажу. Тут ванная и туалет, - он открывал двери одну за другой. – Кухня. Гостиная.

Кухня была огромная. А в гостиную поместилась бы вся моя квартира, да еще и место осталось бы. За последней дверью из холла прятался короткий коридорчик, соединявший еще две комнаты – детскую и спальню. Я остановилась на пороге и почувствовала, как дрожат колени.

Домникова, прекрати. Ты сюда зачем ехала? И за этим в том числе. Что ты как институтка-девственница?

Да. Все так. Но мне страшно. Хотя я и хочу этого. Мы все-таки так мало друг друга знаем.

Дура, с чего ты взяла, что он вот прямо сейчас потащит тебя в постель?

Десять лет назад, при других обстоятельствах, все получилось бы именно так.

Чем люди старше, тем сложнее им бросаться с головой во всякие авантюры. То, что ты здесь, - уже чудо.

Алеш поцеловал меня в висок.

- Все будет хорошо. Я тебе обещаю, - сказал он тихо и посмотрел на часы. – Я заказал столик в ресторане. Сегодня сочельник, много народу не должно быть, все празднуют дома. Ресторан маленький, думаю, тебе понравится.

Я вздохнула с облегчением, надеясь, что не слишком явно.

- Иди сюда, я тебе кое-что покажу, - Алеш за руку повел меня в комнату Марты.

Она оказалась большой и очень уютной. Сразу видно было, что здесь живет девочка: куклы, плюшевые звери, цветы, яркие картинки на стенах. Белая кровать под розовым покрывалом, шкаф с большим зеркалом, письменный стол.

- Смотри, - Алеш подошел к окну и отодвинул занавеску.

Внизу был крошечный дворик. Не тот, куда мы заехали, еще меньше. Глухой, без выхода на улицу, и очень красивый, даже сейчас, зимой. Скамеечка, деревца в кадках, аккуратные клумбы, на которых уже через несколько месяцев наверняка все расцветет.

- В том доме на первом этаже живет одна старушка. Пани Ружичкова. Это ее дворик. Она все время в нем возится. А если не копает и не поливает, то сидит со своим котом на скамейке и читает.

- Как здорово!

Алеш обнял меня за плечи.

- Если идти по улице, то и не догадаешься, что тут есть сад. Его только из окон видно. Анна, ты все эти десять лет была для меня таким вот тайным садиком. Извини, если это звучит как-то… глупо. Когда мне было совсем плохо, я думал о тебе. Вспоминал, как мы встретились. Представлял, как все могло бы у нас сложиться.

- Не глупо, - я покачала головой. – Я тоже о тебе вспоминала, когда было тяжело. Так что ты тоже мой тайный садик. Хотя ты прав, звучит немного… странно. Ну и пусть. Скажи, твой ресторан насколько ресторан? Мне надо переодеваться во что-то приличное?

- Нет, - успокоил меня Алеш. – Самое обычное место, не пафосное. И ты прекрасно выглядишь.

Тут, конечно, можно было поспорить. Одежду пришлось выбирать из тех соображений, чтобы тесный пояс не давил на живот в дороге. В идеале было бы платье, но все мои платья были или летними, или слишком уж приличными. Пришлось надеть длинную шерстяную юбку с мягким поясом и ту самую зеленую шелковую блузку, в которой летом переводила выставку.

- Дойдем пешком. Минут пятнадцать, вниз, под гору.

Ресторанчик действительно оказался очень симпатичным. Он находился чуть в стороне от туристических муравьиных троп, и в нем было немноголюдно. Мы сели в уголке, рядом с елкой, подмигивающей разноцветными лампочками.

- Ну что, закажем карпа? – предложил Алеш.

- Можно не карпа? – взмолилась я. – Он костлявый. И потом… рыбий запах… Или ты соблюдаешь Рождественский пост?

- У нас Адвент не совсем то же самое, что пост в Православии, но в сочельник... Но ты выбирай то, что захочешь.

- Стоп! – возразила я. – Мяяясо будем есть завтра, вместе. Гуся, да! А сегодня… вот, кнедлики. Картофельные. С грибами. Обожаю! И салат какой-нибудь. И пиво! Деситку. И извини, что ты из-за меня не попадешь на рождественскую службу.

- Он простит, - коротко ответил Алеш, как бы давая понять, что религиозную тему мы закрыли. Во всяком случае, на сегодня. Я уже знала за ним это - сказать что-то так, чтобы сразу стало ясно: закончили.

Сидели мы в ресторане долго. Пива выпили немного, перешли на кофе. Разговаривали обо всем, что приходило в голову. Это было совсем не так, как по Скайпу. Хотя бы уже потому, что можно было смотреть друг другу в глаза. Напряжение таяло, как по волшебству, уступая место совсем другим ощущениям.

- Пойдем? – спросил Алеш, когда до полуночи осталось всего полчаса, и подозвал официанта, чтобы расплатиться.

- Подожди минутку, - он отошел к бару, а я надела пальто и пошла к выходу.

И замерла на крыльце.

Снег! Похоже, он шел уже давно – все кругом стало белым и нереально прекрасным. Крупные пушистые хлопья падали мягко, отвесно – холодный ветер стих. Я накинула капюшон пальто.

- Белое Рождество, - Алеш вышел с каким-то пакетом. – Все, как ты хотела, Анна. Я позвонил и заказал для тебя снег.

- Вот что значит быть добрым католиком, - засмеялась я, ловя снежинки языком. – Может, такси вызвать? Ты же без шапки.

- Он уже почти кончился.

- Мы разве не домой? – удивилась я, когда Алеш на перекрестке свернул в другую сторону.

И тут же поняла, куда мы идем…

13.

Под Карловым мостом таинственно мерцала Влтава. Стая лебедей на Кампе устроилась на ночлег – похожая издали на сугробы. Мы стояли у парапета и смотрели на воду.

Откуда-то донесся тихий звон – двенадцать ударов. Полночь. Рождество…

- Начался твой день рождения, - сказал Алеш.

- Я родилась в час дня, - повернувшись, я смахнула снежинки с его волос.

- Неважно.

Он достал из пакета, с которым вышел из ресторана, бутылку шампанского и два тонких высоких бокала в картонной коробке.

- Ты и это запомнил? – наверно, можно было уже не удивляться, но все равно хотелось.

- Ты мечтала увидеть Карлов мост ночью и выпить там шампанского. И белое Рождество хотела увидеть. Я все помню, Анна.

Алеш открыл бутылку и наполнил бокалы.

- Странно, - сказала я, взяв один. – Обычно мои мечты исполняются тогда, когда мне это уже не надо. Или когда понимаю, что хочу совсем другого. А эта – нет.

- Некоторые мечты – как дорогой коньяк. Со временем становятся только лучше. Я мечтал о тебе десять лет. Не ждал, не надеялся. Просто представлял, как бы мы встретились снова. Хотя был уверен, что этого никогда не случится.

- Я тоже. Представляла, как приеду в Прагу, приду на Карлов мост, и на том же самом месте…

- Сейчас мы на том же самом месте. Ну, почти. Я не помню точно, где мы тогда с Ярдой стояли.

- А я помню. Именно здесь. Нас не арестуют за распитие… в общественном месте?

- Нет, - улыбнулся Алеш. – Брунцвик нас защитит, - он показал бокалом в ту сторону, где притаилась в тени моста статуя рыцаря.

В ночной Праге особая мистика. А если еще идет снег – это уже похоже на сон, на волшебную сказку. Все чувства обострены до предела. Запах – я помнила запах зимней Праги с детства. Его невозможно разложить на составляющие, настолько все тонко и волнующе. Влажный хруст снега под ногой, тихий гул города, привыкшего за много столетий спать в полглаза. Пузырьки шампанского покалывают язык. Чуть парит внизу темная незамерзшая вода. Легкий морозец пробирается под юбку, пощипывает полоску обнаженной кожи над резинкой чулка. Стоит пошевелиться – кожу прохладно и скользко гладит шелковая подкладка, а шерстяная ткань игриво покусывает сквозь чулок.

Я поставила бокал на парапет, повернулась к Алешу. В его глазах блеснул отсвет фонаря. Замерзшие руки пробрались под полы его незастегнутого пальто, чтобы наконец согреться. Он наклонился и поцеловал меня – легко, едва ощутимо. Губы чуть пересохшие, обветрившиеся на холоде. Я обвела их языком – и они стали мягче, и в то же время тверже, настойчивее. Наверно, я помнила их вкус все десять лет. После того единственного поцелуя в аэропорту…

На ресницы Алеша упала большая снежинка. Я сняла ее губами – холодную, пушистую, и она тут же растаяла. Алеш шептал мне что-то на ухо, а я улыбалась, закрыв глаза. Мне казалось, что я и сама сейчас растаю, растекусь лужицей по камням моста.

Хотелось растянуть это мгновение, задержаться в нем, но уже разливалось по всему телу медово-терпкое желание, и казалось, что кровь закипает крошечными пузырьками, как шампанское в бокале. Алеш целовал меня снова и снова, и у меня начали подгибаться колени. Он все крепче прижимал меня к себе, я чувствовала, как напряжены мышцы его бедер и насколько сильно он хочет меня.

Алеш оторвался от моих губ и посмотрел прямо в глаза. Я читала его, как книгу: нервную дрожь пальцев, коснувшихся моей щеки, улыбку – напряженную, дразнящую. Он словно спрашивал: «Мы ведь правда сделаем это? Ты ведь этого хочешь?». Я кивнула, отвечая на немой вопрос, дотянулась до бокала и одним глотком допила шампанское. Томительно-сладко закружилась голова.

Снег пошел сильнее, и Алеш вызвал такси. Когда мы, пройдя по мосту, вышли из-под арки Малостранской башни, оно уже ждало нас. Ехать было совсем недалеко, но дорога показалась бесконечной. Третий раз мы сидели вот так вдвоем на заднем сиденье, но теперь было уже не расставание, а встреча. Алеш обнимал меня за талию, положив на бедро ладонь, и от нее разливалось тепло, с которым смешивались знобящие струйки. Предвкушение, волнение, восторг …

Дверь приветственно скрипнула, как будто попробовал голос сверчок. Хризантемы, с которыми Алеш встретил меня в аэропорту, за вечер разогрелись, холл наполнился их горьким прохладным ароматом, но от него снова бросило в жар. Сердце колотилось, как африканский там-там, призывающий зарю.

Пока я снимала в прихожей пальто и сапоги, в голову пробралась шальная мысль. Как все будет сейчас? Безумно, дико, страстно? Или наоборот – мягко, неторопливо, сначала душ по очереди, потом в спальню - почти по-супружески? Первый раз – все на ощупь, наугад. Как сапер по минному полю.

Я прислонилась к стене и смотрела на Алеша из-под опущенных ресниц. В горле пересохло, словно влага со всего тела стекла вниз, насквозь пропитав и без того скользкий белый шелк. Он подошел ко мне вплотную, расстегнул верхнюю пуговицу блузки и коснулся губами открывшейся ложбинки. Я запрокинула голову, Алеш поцеловал ямочку под горлом и снова опустился к груди, медленно расстегивая остальные пуговицы. Короткими поцелуями пробежал по животу, до пояса юбки, и вдруг неожиданно подхватил на руки.

Опустив меня на кровать в спальне, он быстро расстегнул рубашку, бросил ее на спинку кресла.

- Можно… свет зажечь? – решившись, попросила я.

- Ты уверена?

- Да!

Алеш включил бра над кроватью и прикрутил яркость так, чтобы можно было видеть все, но свет не бил в глаза. Он медленно раздевал меня, и я улыбалась, растворяясь в горячих прикосновениях пальцев, которые словно проникали сквозь кожу. Его губы мягко притронулись к шраму, я вздрогнула, но тут же расслабилась.

Неважно…

Когда на мне осталась лишь белая полоска стрингов, он быстро разделся сам, и я жадно следила за его движениями. Десять лет назад, в двадцать пять, он был еще по-юношески гибким, стройным, легким. Сейчас передо мной стоял обнаженный мужчина в самом расцвете сил и красоты – ничего лишнего и все, о чем можно грезить в жарких фантазиях.

- Как мне нравится на тебя смотреть, - прошептала я.

- Только смотреть? – усмехнулся Алеш.

- Пока еще не знаю, - я облизнула пересохшие губы и положила ладони на его бедра – узкие, с впадинками, которые всегда действовали на меня возбуждающе.

Он встал на колени рядом со мной и, глядя в глаза, провел ладонями по ногам, от ступней до влажного белого шелка. Пальцы пробрались под кружево. Я завороженно следила за их плавными движениями – как они появлялись, скользили по шелку, обрисовывая магический треугольник, и снова прятались, каждый раз погружаясь глубже, разыскивая все новые чувствительные точки.

Одно резкое движение – и на мне уже не было ничего. Стряхнув с лодыжек стринги, Алеш развел мои ноги. Наклонился, касаясь губами, проникая языком туда, где только что были его пальцы. Я поскуливала, как щенок, гладя его волосы, шею, плечи.

- Подожди, - взмолилась я. – И уже и так почти… Я больше не могу! Я хочу тебя… с тобой!

- Минутку, - он потянулся к ящику тумбочки.

Я повернулась на живот и уткнулась лицом в подушку.

Горячая тяжесть мужского тела, пряный свежий запах – как морская вода. Влажное тепло дыхания на шее. Напряженная твердая плоть, властно, сильно проникающая внутрь, заполняющая мое тело до краев. Оно отзывалось на каждое движение такой острой волной наслаждения, какого мне никогда еще не приходилось испытывать. Мир сжался до размеров этой комнаты, до очертаний наших тел, сплетенных в самом тесном объятии. По ту сторону не было ничего, одна сплошная черная пустота, как будто вселенная оказалась внутри нас.

Ладони Алеша вдруг очутились под моей грудью, и она легла в них так уютно, как будто была создана специально для них.

А может, так и было задумано? Может, и правда – я для него, а он для меня? Несмотря на те ошибки, которые мы сделали. Несмотря на годы, проведенные с другими.

Он ласкал мои сжавшиеся в горошины соски, и от его пальцев словно пробегали электрические разряды, заставлявшие мое тело содрогаться в коротких сладких судорогах. Я стонала и кусала губы, оттягивая уже близкий момент, когда они сольются в одну – мощную, захватывающую целиком, до последней клеточки.

Я знала, что в момент самого острого наслаждения не смогу удержаться и закрою глаза, ослепленная яркой вспышкой, идущей из самой глубины женского естества. Но перед этим мне хотелось видеть лицо Алеша, встретиться с ним взглядом. Мне даже не пришлось ничего говорить, достаточно было одного жеста – и он понял меня. Приподнялся, лег на спину, и я легко опустилась на него сверху, сжимая ступнями его бедра.

- Анна… - прошептал он, но я наклонилась и поцелуем закрыла его рот.

Мой язык раздвинул его губы, лаская их изнутри, пробрался между зубами, встретился с его языком. Карие глаза Алеша, сейчас почти черные от страсти, были так близко от моих. Я сжала его плечи и наклонилась низко, касаясь грудью, прижимаясь всем телом, ускоряя темп. Он дышал все чаще и тяжелее, его руки судорожно сжимали мои ягодицы. И я как будто оттолкнулась от края пропасти и полетела в бездну, навстречу обжигающему пламени, в котором мы встретились, растворяясь друг в друге.

- Я люблю тебя! – задыхаясь, прошептал Алеш, и я ответила:

- И я люблю тебя!

А потом вдруг откуда-то проступил мир, как изображение на фотобумаге, опущенной в проявитель. И я лежала, положив голову ему на грудь, пытаясь оттянуть тот миг, когда мы снова станем двумя отдельными существами…

- Ради этого стоило ждать десять лет, - сказал Алеш, когда, ближе к утру, мы лежали, пресытившись друг другом, но все равно не насытившись. Как объевшийся ребенок жадно смотрит на целый торт.

- А ведь мы могли об этом никогда и не узнать, - я потерлась носом о его плечо.

- Ты еще не уехала, а я уже скучаю по тебе. Буду ждать, когда ты вернешься.

- У нас пять дней впереди… - пробормотала я, проваливаясь в сон. Впервые за столько времени спокойный и счастливый.

14.

Проснулась я одна. Ну вот…

Впрочем, небольшое разочарование компенсировал волшебный аромат, который просачивался сквозь закрытую дверь спальни: кофе и горячая выпечка. Так пахнут жемлички – маленькие круглые булочки с крупной солью и тмином, если их подогреть в тостере. А если разрезать пополам и положить в середину тоненький, как бумага, ломтик шунки – ветчины… Как говорит мама, ум отожрешь.

Черт, Алеш, я тебя уже боюсь. Я тебе не рассказывала, что люблю их. Как ты догадался?

Потянувшись, я перекатилась на живот и улеглась по диагонали. Уткнулась носом в подушку Алеша, вдыхая его запах, от которого по телу побежала уже знакомая волна: тепло и будоражащий холодок одновременно. Неужели еще вчера мне было страшно и я сомневалась, будет ли все хорошо? Вот дурочка…

Может, это было и неправильно, но я невольно сравнивала Алеша с Димкой. Лучше, хуже? Нет, по-другому. С Димкой мы как будто по ступенькам карабкались, от «совсем нуля» до «совсем без комплексов». Как будто домик строили, в котором когда-то будем жить. А как только построили, оказалось, что жить там уже и не особо хочется. С Алешем – словно мы занимались этим каждую ночь, с того самого дня десять с лишним лет назад, когда я представила, как это могло бы быть.

Это действительно было странным, но мне казалось, что я уже знала его заранее – и его привычки, и тело до мельчайших подробностей. Никакого стеснения, все открыто и легко. И даже шрам, который огорчал меня до этой ночи, мгновенно стал чем-то совершенно неважным. Но получилось бы так, если б я все-таки осталась тогда в Праге? Может, и нет. Скорее всего, нет. Я была еще неопытной, стеснительной. Выходит, мои прежние отношения были нужны для новых?

Кому рассказать – получить в подарок на день рождения и Рождество мужчину своей мечты! Я рассмеялась в подушку, и тут открылась дверь.

- Veselé Vánoce a šťastné narozeniny! - сказал Алеш, войдя с подносом. Обычно желали веселого Рождества и счастливого Нового года в одном флаконе, но он заменил последний на день рождения. На нем были джинсы и черная футболка, и выглядел он… черт, очень соблазнительно.

- Спасибо! – подождав, когда Алеш поставит поднос на тумбочку, я обняла его за шею и поцеловала. – А ты?

- Я кофе с тобой выпью, - он вышел, тут же вернулся с чашкой и сел рядом со мной на край кровати. – Обычно не завтракаю. Знаю, что так неправильно, но ничего не могу поделать. Ем уже часов в одиннадцать.

- А я на завтрак обычно овсяную кашу ем. С орехами и семечками.

- Извини, не знал, - вздохнул Алеш. – Подумал, что омлет нормально будет.

- Я же сказала, что обычно, - рассмеялась я с набитым ртом, откусив треть булочки. С ветчиной – ооо! – А сегодня необычно. Знаешь, в «Арчибальде» такой чудовищный шведский стол, что я каждый раз за завтраком сжираю больше, чем обычно за неделю.

- По тебе не скажешь, - он провел рукой по моей талии.

- Я типичная женщина. Сначала толстею, потом сажусь на диету и не вылезаю из спортзала. Правда, если нервничаю, почти ничего не ем. Только кофе пью и курю.

- Ты куришь? – удивился Алеш.

- Временами. На нервах. Хотя ни капли не успокаивает, иллюзия. После развода много курила, сейчас почти нет. А ты не любишь курящих женщин?

- Ну как тебе сказать… - Алеш посмотрел на меня из-за чашки. – Милена курила, кажется, мне назло. Кстати, извини за такой вопрос, но тебя не задевает, если я о ней упоминаю?

- Наверно, нет, - я пожала плечами. – Глупо делать вид, что у нас в прошлом вакуум. Ты был женат, я замужем. Не думаю, что ты подробно будешь рассказывать обо всех ее привычках и обо всем, чем вы вместе занимались. А так – нормально.

- Точно не буду, - усмехнулся Алеш.

Когда я закончила, он взял у меня тарелку и чашку, составил все на поднос и ушел на кухню. Я уже хотела встать, но Алеш крикнул:

- Я сейчас.

Да, я, конечно, любила хризантемы, но эти розы были великолепны – темно-красные, почти черные, с капельками воды на едва распустившихся бутонах и листьях. Интересно, где он их прятал – наверняка ведь купил еще вчера, не с утра же за ними бегал.

- С днем рождения, Анна…

Я даже ответить ничего не могла, спрятала лицо между цветами – сколько их, десятка полтора, не меньше! – и вдыхала густой маслянистый запах, навевающий самые нескромные мысли. Алеш открыл черный бархатный футляр и достал ожерелье. Вот тут у меня окончательно перехватило дыхание, и я поняла, что он имел в виду, когда говорил: у тебя не было по-настоящему хороших украшений.

Оно, наверно, стоило немало, но главное – что он сам сделал его для меня. И оно было… по-настоящему моим.

- Белое золото, изумруды и лунный камень, - сказал Алеш. – Такое же было в той коллекции, Annodomini, только там сапфиры. Зеленый цвет идет тебе больше, чем синий.

Я положила розы на одеяло и подняла волосы. Он застегнул ожерелье у меня на шее – как когда-то цепочку с совичкой. Поцеловав его, я сказала виновато:

- Извини, но я все-таки девочка – хочу посмотреть, как оно на мне.

Алеш молча улыбнулся, подошел к большому шкафу и открыл дверцу – внутри было зеркало. Я вскочила с кровати, подбежала к нему. И замерла.

Что-то во мне изменилось. Как будто совсем другая женщина смотрела на меня из зеркальной глубины. Счастливая?

Алеш обнял меня, я чуть запрокинула голову, и его губы коснулись моего виска. Точно так же мы стояли перед зеркалом вчера, в прихожей. Только теперь на мне не было ничего, кроме мягко поблескивающего ожерелья.

- Какая ты красивая, Анна, - прошептал он.

Когда мне все-таки удалось выдохнуть, это было похоже на стон нетерпения. Пока Алеш раздевался, я едва успела убрать розы с одеяла и снять ожерелье... А потом мы лежали, обнявшись, в солнечном свете, лившемся через незашторенное окно. Алеш лениво чертил пальцем какие-то завитушки у меня на животе, едва касаясь, провел по шраму.

- Я хочу по нему татуировку сделать, - сказала я. – Но можно только через полгода.

- Зачем? – он приподнял голову и посмотрел на меня, сдвинув брови. – Это больно и небезопасно. Ладно еще, если это нужно тебе самой. А если из-за меня – не стоит. Я же говорил, мне абсолютно все равно.

- Мне самой, - вздохнула я. – Может, это глупо, но мне нравится смотреть на себя в зеркало. Нравилось. А сейчас не очень. С тобой мне тоже абсолютно все равно, есть он или нет. А вот без тебя…

- Тогда другое дело. Хочешь, я рисунок придумаю? Подожди, бумагу принесу, - он встал, и я вспомнила о своем рождественском подарке.

- Алеш, захвати мою сумку в прихожей, пожалуйста.

Он вернулся с сумкой, стопкой бумаги и перьевой ручкой, на которую я покосилась почти с ревностью, вытаскивая свою.

- Это, конечно, скромно, но…

- Это просто супер! - по-чешски звучало как «супр», а уж по-зобацки и вовсе коротко и колюче, как еж. – Не смейся, но я маньяк всяких ручек, карандашей, блокнотов. А эта вообще великолепная. Очень тонкое перо – как раз то, что мне надо.

- Художники все маньяки канцелярии, - довольно улыбнулась я.

Посматривая на мой живот, он сделал три быстрых наброска – разные гирлянды из цветов и листьев.

- Ну, это только эскизы. Потом еще подумаю. Если что-то выберешь, сделаю на планшете в цвете. Чтобы распечатать и взять в салон.

Тут телефон в сумке заверещал истошно, и я аж зажмурилась.

Маме я написала, как только прилетела, а потом стало ну совсем не до того. А она, ясное дело, беспокоится. Ну а вдруг Алеш маньяк какой-нибудь, который меня уже убил и сожрал.

- Щеночек, с днем рождения! Все в порядке?

- Да, мазер, более чем. И тебя с днем рождения.

За последние годы это был первый раз, когда я не приехала к маме с цветами и тортиком. Так уж у нас было заведено: не только она поздравляла меня, но и я ее. День рождения ребенка – мамский праздник. И она сама тоже поздравляла бабушку со своим днем рождения.

- Привет маме передай, - попросил Алеш.

- Мам, тебе Алеш привет передает.

- И ты ему передай. Все, Анька, давай, целую. Не пропадай.

Как-то внезапно обнаружилось, что уже перевалило за полдень. Мы все-таки оделись и вышли на улицу. Снег еще лежал, но кое-где на солнце под гору уже текли ручейки.

- Пойдем обедать? – спросил Алеш, когда мы нога за ногу вскарабкались к Граду.

- Да не особо хочется.

- Тогда вечером поедем в одно место. А сейчас перехватим по-быстрому. Кстати, ты взяла что-нибудь?.. - он пощелкал пальцами. – Ну, не вечернее платье, конечно, но что-нибудь?..

- Приличное? Взяла, но не знаю, насколько оно подойдет. Под твой подарок точно не очень.

- Ну, это поправимо.

- Алеш!

- У тебя день рождения или нет?

- Знаешь, мне еще не приходилось подбирать платье к украшению, - вздохнула я, понимая, что спорить бесполезно.

- А тебе и не придется, - хмыкнул он, достал телефон, отошел в сторону и набрал номер. Быстро закончил разговор и кивнул мне: – Все, поехали.

- Куда? Сегодня Рождество.

- Ну, не все же его празднуют.

Мы вернулись к дому, и я осталась на улице ждать, пока Алеш сходит за ожерельем и выгонит машину.

Чувствовала я себя… не знаю, как. Не в своей тарелке. Как будто в параллельную вселенную попала. Явно не как героиня романа – бедная серая мышка, которой внезапно обломился миллионер. Головой-то я понимала, что для состоятельного мужчины совершенно нормально делать подарки своей женщине, причем недешевые. Но у самого состоятельного мужчины, с которым мне приходилось общаться, зарплата была порядка ста тысяч, и подарки он делал своей жене. Ну вот не пересекались мои дорожки с более обеспеченными экземплярами, что поделать. Не там искала – точнее, вообще не искала.

Мы приехали в центр и остановились на глухой улочке довольно мрачного вида. Прошли через пассаж и поднялись по лестнице на второй этаж.

- Ничему не удивляйся, - предупредил Алеш.

На звонок открыл полный мужчина лет сорока с ярко выраженной арабской внешностью. Алеша похлопал по плечу, со мной вежливо поздоровался и оглядел откровенно оценивающе. Мы прошли за ним в просторную комнату, заваленную свертками тканей и коробками с фурнитурой. Расчистив диван, Махуд – так он представился – предложил нам присесть. Появилась девушка в хиджабе, молча поставила на столик поднос с кофейными чашками и блюдом восточных сладостей, так же молча исчезла.

Рассмотрев ожерелье в футляре, Махуд задумался, потом кивнул и вышел.

- Сумасшедший дом, - сказала я Алешу, откусила кусок чего-то приторно-липкого и запила черным, как чернила, кофе.

- Ну и что? – он пожал плечами.

- Я просто не привыкла к такому.

- И это тоже поправимо.

Махуд вернулся с двумя платьями, махнул рукой на зеркало в углу и деликатно удалился. Первое было великолепно и сидело, как влитое, но выглядело слишком уж вечерним – из мягкого темно-зеленого велюра, узкое, в пол, и с открытыми плечами. Второе – коктейльное из изумрудного шелка – оказалось великовато.

- Тебе нравится? – спросил Алеш.

- Да, но…

- Махуд, - позвал он, не дав мне договорить, и, когда тот вошел, отрезал: - Оба. Но шелковое надо подогнать.

- Сейчас все сделаем, - он подмигнул мне.

Снова появилась девушка в хиджабе и ловко подколола платье булавками прямо на мне. Потом помогла из него выбраться и ушла. Алеш с Махудом разговаривали о каком-то модном показе и украшениях для него, а я листала журналы, толком не видя, что там на фотографиях.

Нет, ребята, как хотите, а к такому действительно надо привыкнуть. Вот так сразу - это уж слишком.

Через полчаса все было готово. По дороге домой Алеш спросил:

- Может, тебе надо куда-нибудь в салон? Прическа, макияж?

- Еще одно слово, и я пойду в ресторан в джинсах, - я начала потихоньку злиться от растерянности и какой-то странной беспомощности.

Он посмотрел на меня удивленно, потом рассмеялся и положил руку мне на колено.

- Анна, успокойся. Мы можем пойти в господу или заказать пиццу в постель.

- Ладно, пойдем в ресторан, - проворчала я, отвернувшись, чтобы он не увидел моей глупой улыбки до ушей. – Кстати, куда?

- В «Алькрон».

- Название слышала, но не знаю. А что там?

- Камин, свечи и мишленовская звезда.

- Мы же гуся хотели есть, - возмутилась я. – А там, наверно, высокая кухня. Какая-нибудь французская размазня, маленькая какашка на большой тарелке. За тысячу крон.

- Гусь, думаю, найдется, - фыркнул Алеш. – Тем более в Рождество.

Гусь действительно нашелся. А в камине горел огонь, и с картины на стене на нас поглядывала танцующая парочка. Платье хрустко шелестело и холодило спину. В глазах Алеша мерцали отблески свечей.

- Анна, тут не очень удобно становиться на колено. Надеюсь, ты простишь?

Он достал из кармана пиджака маленькую коробочку. Глаза у меня, наверно, стали как у совички.

- Ты выйдешь за меня замуж?

Кольцо было в том же стиле, что и ожерелье: изумруд и мелкие прозрачные камешки. Наверно, бриллиантики. Я тупо разглядывала их и молчала.

- Анна?..

- Алеш, если б ты знал, как мне хочется сказать «да»…

- Марта? Ты не можешь ответить, пока не познакомилась с ней?

С трудом проглотив комок в горле, я молча кивнула. Алеш взял мою левую руку и надел кольцо на безымянный палец.

- Тебе не обязательно отвечать сейчас. Если вдруг не получится, тогда это будет просто еще один подарок на день рождения. Только я тебя прошу… Если увидишь ее и поймешь, что не сможешь… скажи тогда сразу, не тяни.

Я потянулась через стол и поцеловала его, едва не опрокинув бокал вина.

15.

Я сидела на службе в церкви святого Микулаша – Николая – и делала вид, что полностью погружена в молитву. Когда надо было встать, вставала вместе со всеми и снова садилась. Но ни слова не слышала. Точнее, не слушала, потому что думала о своем.

Когда-то мы с мамой ходили в эту церковь послушать орган. А теперь в нее и зайти-то бесплатно можно было только во время мессы. Я пришла, когда прихожане, здороваясь друг с другом, рассаживались по скамьям, на свои привычные места. Я устроилась на самой последней, где никого не было. Выглядывала Алеша с Мартой, но они, наверно, пришли раньше и сидели где-то впереди.

Мы договорились, что встретимся сразу после службы – как будто случайно. А дальше уж по обстоятельствам, как получится. Я волновалась так, что аж подташнивать начало.

Аня, возьми себя в руки. Девочка тебя не съест. Тебе и надо только поздороваться и посмотреть на нее.

Пять дней прошли, как один час. Волшебная сказка…

То, что мы с Алешем сказали друг другу в первую ночь – это все-таки было не совсем правдой. «Я хочу любить тебя и верю, что мы сможем полюбить друг друга» - так вернее.

- Я не слишком поторопился? – спросил он, когда мы вернулись домой из «Алькрона». – Мне показалось, ты испугалась.

- Не знаю, - честно ответила я. – Может быть. Немного. Немного испугалась. Слишком все быстро. Но спасибо, что дал возможность не отвечать сразу.

Запах роз в вазе мешался с запахом хризантем – что-то странное, сладко-горькое. Мы сидели на диване в гостиной, пили терпкое красное вино с таким же горьковато-сладковатым привкусом. Тихо играла музыка, мерцали огоньки на елке. Мне вдруг показалось, что моя жизнь – как спираль, которая вьется, делая круги вокруг центра – Праги. Все самое важное у меня было связано именно с ней.

- Какие старые игрушки, - я встала и дотронулась до стеклянного солдатика с ранцем за спиной. - Stojí voják na vartě, na vartě... Это мне дедушка пел, когда я маленькая была.

- Словацкая песня, - кивнул Алеш. – А игрушки – еще моей прабабушки. Марта их очень любит.

- Хочешь, расскажу один мамин секрет? – засмеялась я. – Когда ей было года три, ее привели на елку к министру обороны Мартину Дзуру. Слышал про такого?

- Ну кто же про него не слышал.

- Дедушка переводил самых-самых генералов из штаба Варшавского договора. Ну и на елке тоже с ними был. И маму с собой взял. Ей предложили выбрать любую игрушку с елки. Она выбрала божью коровку. А заодно влюбилась в Дзура. До сих пор вспоминает: мол, это был самый красивый мужчина из всех, кого я когда-то любила. А берушка у нее до сих пор хранится, только с дырой в животе: кот елку уронил.

- Анна, - Алеш покачал головой, - на тебе надо жениться хотя бы уже ради такой тещи. Пани Алла великолепна.

Он потянул меня за руку к себе, и когда я села рядом, сказал тихо:

- Может, я и правда слишком тороплюсь, но… я очень боюсь потерять тебя снова.

Я сидела, поджав ноги, запрокинув голову ему на плечо, закрыв глаза. Алеш держал мою руку и поглаживал пальцы, один за другим, как когда-то в такси. Тепло его дыхания, запах елки и прохладного парфюма, музыка, огоньки, медленно гаснущие и загорающиеся снова – все это завораживало, гипнотизировало.

Его глаза, в которые хотелось смотреть долго-долго, губы, от которых было не оторваться, руки, от которых по всему телу разливались горячие волны…

Та ночь была совсем другой. Так мягко, нежно, неторопливо… Я таяла от его поцелуев и прикосновений, растворялась, исчезала. Он шептал мне на ухо слова, от которых жарко горели уши и так же жарко отзывалось внутри. А я отвечала – по-русски, и даже если Алеш не понимал значение слов, он не мог не понять те чувства, которые я в них вкладывала.

- Анна… - повторял он, и мое имя рассыпалось льдистыми искрами, прохладно-голубое, мерцающее в темноте.

Потом я уснула, тесно прижавшись к нему, обняв, но даже во сне чувствовала тепло его тела и запах, от которого кружилась голова. Почти уже забытое ощущение полного покоя и безопасности…

- Прости, Анна, мне надо немного поработать, - сказал Алеш смущенно. – Закончить пару рисунков. Ты еще мою мастерскую не видела. Пойдешь со мной?

- А я не буду тебе мешать? Может, мне лучше пойти погулять?

- Не будешь. Наоборот – будешь моей музой.

Мы спустились по лестнице на первый этаж, где была всего лишь одна дверь, и оказались в огромном помещении, размером, наверно, со всю квартиру Алеша.

- Тут темновато, конечно, - сказал он, включая лампы дневного света. – Но я приспособился.

Не знаю, чего я ожидала: творческого хаоса или наоборот идеального порядка, как в операционной, но в реальности не оказалось ни того, ни другого. Вполне умеренный беспорядок, который для хозяина – верх удобства, когда все, что нужно, можно найти не глядя. В мастерской было три рабочих стола, два рядом, один поодаль. На одном компьютер, сканер и планшет, на втором, с наклонной крышкой, всевозможные принадлежности для рисования. Третий – даже не стол, а что-то сложное и огромное для ювелирных работ. Там была и небольшая печь с вытяжкой, и газовая горелка, и разные тиски – в общем, множество вещей, даже названий которых я не знала.

Вдоль стен стояли стеллажи с книгами и всевозможными коробками и коробочками. В одном углу сиротливо притулился мольберт с прикрепленным чистым листом плотной бумаги, напротив, на тумбочке – кофеварка и микроволновка. С широкого красного дивана свисал пушистый серый плед, а на кофейном столике мерцала мишурой крохотная искусственная елочка. На стенах висело десятка полтора картин – в основном пейзажи, маслом и акварелью.

- Это твои? – спросила я, рассматривая акварельный осенний лес – пронзительно тревожный, до дрожи.

- Акварели мои, - рассеянно кивнул Алеш, перебирая бумаги на столе. – Масло – отца. Ты нам кофе не сделаешь?

Я приготовила кофе, поставила перед ним чашку, а сама со своей забралась на диван и накрылась пледом: в мастерской было нежарко. Алеш включил в компьютере какой-то плей-лист и с головой ушел в работу. Он сидел за наклонным столом, рисуя что-то пером на листе бумаги, прикрепленном к доске.

- Алеш, - тихо позвала я, - извини, тебе не мешает, что я в спину смотрю?

- Нисколько, - коротко ответил он, даже не повернувшись.

Допив кофе, я поставила чашку на столик и задумалась.

Эти дни прошли настолько идеально, что это даже пугало. И Алеш был не менее идеален. Он спешил исполнить любой мой каприз, сделать все, чтобы мне было приятно и удобно. Да и сам был великолепен во всем. Просто сказочный принц. Я даже не знала к чему придраться. Ну и как, спрашивается, совсем не идеальной женщине находиться рядом с таким совершенством? Нет, конечно, у него должны были быть всякие мелкие недостатки, но пока я с ними еще не познакомилась.

Хотя... кое-что все-таки было. И, если подумать, довольно серьезное. Недостаток этот был оборотной стороной достоинства. Я уже знала – и по его рассказам о себе, и по разговорам в Скайпе, что упорства ему не занимать. Если Алеш ставил какую-то цель, он этого добивался, рано или поздно. Само по себе это было прекрасно, но побочным эффектом упорства оказалось непрошибаемое упрямство.

Вообще подобное меня не удивляло – таким же упорным и упрямым был Димка. Но разница все-таки ощущалась. Димка – жесткий и где-то даже нахрапистый. Какой внешне, такой и внутренне. Алеш – спокойный, мягкий, но уж если упирался… Это как скважину для колодца бурить в неудачном месте. Сначала идет легко, а потом бур натыкается на камень – и все, дальше ни шагу. Если Алеш давал понять, что о чем-то говорить не хочет, разумнее всего было заткнуться. Все дальнейшие попытки продолжить натыкались на тяжелое молчание. В лучшем случае он переводил разговор на что-то другое. Впрочем, зачастую к этой теме можно было вернуться позже, уже с большим успехом.

Кроме того, если Алеш был уверен в правильности своего решения, он принимал его единолично, не спрашивая меня – как, например, с тем же платьем. Справедливости ради, возможность для маневра все-таки оставлял, но уже задним числом. Если бы я вдруг от платья наотрез отказалась, мы, думаю, без лишних споров отправились бы в менее пафосное место, где вполне сошло бы мое la petite robe noire, которое и в пир, и в мир, и в добры люди. Или вообще в господу, нацепив джинсы.

Странное дело, когда я наконец сформулировала этот, как сказала бы мама, системный баг Алеша, мне сразу стало легче. Людей без недостатков все равно не бывает, но если недостатки определены, хотя бы представляешь, как с ними можно уживаться.

Тридцатого утром мы почти попрощались – ведь больше у нас не было возможности побыть вдвоем. Вместе прошли по квартире, проверив, не осталось ли каких-нибудь моих следов, которые могла заметить Марта. О будущем мы после моего дня рождения ни разу не говорили. Даже о самом ближайшем.

Алеш подвез меня к «Арчибальду», и мы долго еще сидели в машине – никак не могли расстаться. Наконец он уехал, и мне стало так тоскливо, как будто на этом все опять заканчивалось.

Весь день я бродила по Праге – своей Праге, словно пыталась найти следы на камнях. Следы прежней жизни. Снова, как и каждый раз, когда приезжала сюда, искала себя – маленькую девочку, девушку-подростка. А вечером мы собрались «Na Slamníku» - в маленьком кафе недалеко от школы, где когда-то часто бывали. Я, Вера и еще несколько наших одноклассников, которые жили в Праге. Хотелось рассказать свои потрясающие новости, но в последний момент удержалась. Наверно, побоялась сглазить.

Утром, оставив чемодан в камере хранения, я поехала в церковь. И вот теперь сидела на узкой жесткой скамье, как на иголках, то и дело поглядывая на часы. Наконец служба закончилась, и прихожане потянулись к выходу. Я встала, не зная, как лучше: остаться внутри или выйти на крыльцо.

- Пани Анна?

Почему-то я смотрела на центральный проход, но Алеш вышел по боковому. Я обернулась. Он стоял у начала скамьи, где я сидела, а рядом с ним нетерпеливо переминалась с ноги на ногу худенькая девочка в розовой курточке. Я двинулась было в их сторону, но Алеш сам пошел ко мне, обходя скамью сзади. Марта нехотя поплелась за ним.

- Добрый день, пан Алеш, - сказала я.

- Добрый день, - кивнул он. – Это моя дочь, Марта. А это пани Анна, моя знакомая.

Марта окинула меня взглядом пусть маленькой, но женщины, мгновенно оценив одежду, прическу, макияж. И вдруг улыбнулась, да так ослепительно, что у меня перехватило дыхание.

- Добрый день, пани Анна. Очень приятно.

Из-за дырок от выпавших зубов «těší mě» она забавно произнесла через «ф».

- С Сильвестром вас! Всего самого лучшего в новом году, - выжала я из себя, не зная, что еще сказать. Алеш, черт, ну придумай что-нибудь.

- Спасибо, и вас тоже. Мы обычно пешком, но сегодня холодно, так что можем вас подвезти.

- Не откажусь, - я стиснула ручки сумки. – Но мне на Житную. Далеко.

- Ничего, мы не торопимся. Правда? – Алеш повернулся к Марте, но та только плечом дернула. При этом продолжая рассматривать меня и улыбаться.

Выйдя из церкви, мы с Мартой остались у крыльца, а Алеш пошел за машиной на стоянку.

- Какая у тебя красивая косичка, - я посмотрела на аккуратно заплетенный сложный «колосок», выглядывающий из-под шапки. – Это тебе папа заплетает?

- Папа не умеет, - со смесью досады и снисхождения ответила она. – Это пани Ружичкова, наша соседка. Обычно папа делает мне хвост. Но ведь в церковь надо красиво, правда?

Я согласилась.

- А вы умеете заплетать косички, пани Анна? – похоже, Марта нисколько не стеснялась.

- Немного умею. Правда, не такие красивые.

- А дети у вас есть?

- Нет.

- Это плохо, - серьезно сказала она. – Дети должны быть. Когда я вырасту, у меня обязательно будут дети. Много. Трое. Мальчик, девочка и собака.

Я закусила губу, чтобы не расхохотаться. Тут подъехал Алеш, вышел, усадил Марту в бустер на заднем сиденье и пристегнул ремень. Я села рядом с ней.

Всю дорогу она болтала без умолку. Рассказывала, что занимается танцами и, может, даже поступит в балетную школу. Про обычную школу и учительницу пани Зузану. Про соседку пани Ружичкову и ее кота Любоша. Про бабушку, которая живет в Брно. Про двоюродных брата и сестру.

- Они совсем одинаковые, пани Анна. Только один мальчик, а другая девочка, представляете?

Но стоило в разговор вступить Алешу, по лицу Марты словно тень пробегала. Если он что-то спрашивал, коротко отвечала «да», «нет» или парой слов. И снова начинала что-то рассказывать мне.

В общем, проблемы у них действительно были нешуточные, это я поняла сразу. Но сама девчонка была настолько очаровательная и трогательная, что у меня в носу щипало. Похоже, мама оказалась права, предположив, что отца ко мне Марта вряд ли будет ревновать.

Я попросила высадить меня, не доезжая до гостиницы.

- До свидания, пани Анна, - сказала Марта, когда мы остановились. – Вы очень милая.

Алеш, повернувшись, посмотрел на меня. Взгляд у него был совершенно ошарашенный - похоже, ничего подобного он не ожидал. С трудом проглотив комок в горле, я взялась за ручку дверцы.

- До свидания, пан Алеш. Спасибо, что подвезли.

Я поднималась вверх по улице, и по щекам у меня текли слезы. В гостинице, забрав из камеры хранения чемодан, я попросила девушку на ресепшене вызвать такси и присела на диванчик в холле. Достала телефон, открыла Вайбер, помедлила несколько секунд и отправила Алешу сообщение из одного слова.

«Ano».

«Да»…

16.

Отправив сообщение, я выключила телефон. На всякий случай. Разговаривать сейчас с Алешем у меня не было ни сил, ни – если честно – желания. Напоминало ощущение после сданного трудного экзамена, когда хочется только одного – забиться в темный угол и уснуть на сутки. Но такой роскоши я себе позволить не могла.

В аэропорту пришлось немного понервничать: рейс задержался почти на час. Еще не критично, но не слишком приятно. Вместо реальных трех по времени выходило шесть часов в дороге. Из-за разницы часовых поясов по пути в Прагу я возвращалась назад, как будто брала два часа в долг. И вот теперь приходилось их отдавать, а час задержки в Рузине записать как проценты. Выходило, что прямо из Пулково мне надо было ехать к родителям, не заезжая домой, чтобы успеть к праздничному столу и традиционной раздаче подарков из мешка под елкой.

Всю дорогу я думала об Алеше и о Марте. Не давала покоя одна вещь.

Когда Алеш рассказывал об их визитах к психологу, он сказал, что Марта свободно общается с ней наедине, но замыкается при разговоре втроем. То есть при нем. Девочка показалась мне очень открытой, непосредственной, что само по себе было немного неожиданно, учитывая, в какой атмосфере она росла.

Вообще-то дети меня, как ни странно, любили. Когда я приходила в гости туда, где были маленькие дети, они не прятались по углам, а сразу же лезли ко мне на колени, начинали что-то рассказывать, показывать свои сокровища. А странным это было потому, что сама я к детям относилась более чем сдержанно. И никогда не знала, как себя с ними вести. Но их это почему-то не смущало, скорее, наоборот.

И все равно, даже если предположить, что Марта по какой-то неведомой причине сразу почувствовала ко мне симпатию, присутствие Алеша должно было ей мешать. А она только чуть морщила нос, когда вступал отец, и продолжала со мной разговаривать.

Впрочем, больше меня беспокоило другое. Допустим, я Марте понравилась. Ну да, я очень милая, как она сказала. Но что будет, когда выяснится, что милая пани Анна не просто какая-то знакомая папы, которую подвезли на машине, а его жена? Всерьез и надолго? Будет ли она так же дружелюбна? Дело даже не в том, что я претендую на внимание ее отца, это ее как раз вряд ли сильно огорчило бы. Но я собираюсь занять место ее матери, а это уже серьезнее. И второе – что их напряженные отношения разруливать придется мне. А я понятия не имела, как это можно сделать.

Стоя в очереди на паспортный контроль, я написала Алешу в Вайбер:

«Прилетела. Все в порядке. Поговорим завтра. Целую».

Видимо, он понял мое состояние и ответил сдержанно:

«Спасибо. С Новым годом. Целую. До завтра»

Потом я позвонила маме и сказала, что приеду сразу к ним.

- Давай, мы подождем, - ответила она.

Улицы были почти свободны, и около десяти я добралась до Просвета. Чемодан, сумка, большой пакет с подарками – еле дотащила. Папа открыл дверь, обнял, понес мой пакет под елку. Все так привычно, знакомые праздничные запахи с кухни, ваза с еловыми лапами на столике, блеск мишуры.

Мама выбежала в прихожую – фартук поверх праздничного платья, бигуди под косынкой, один глаз накрашен, второй нет. Держа испачканные чем-то руки на весу, поцеловала, вопросительно вздернула брови. Я показала руку с кольцом. Она высунула язык, как Эйнштейн на известной фотографии, и снова убежала на кухню.

Войдя в гостиную, я расцеловалась с бабушкой и дедушкой, папиной сестрой Мариной и ее мужем Виктором. Вот и весь наш, как папа говорил, клан. У меня защемило сердце, когда подумала, что, наверно, последний раз встречаю Новый год вот так, с ними. Тринадцать лет, с тех пор как мама с папой вернулись из Праги, ничего не менялось. Разве что раньше с нами был Димка и пару раз его родители.

Стол, как обычно, приседал на ножках от тяжести, елка сияла огнями, и берушка Мартина Дзура с пучком мишуры, торчащим из дыры в животе, висела на самом видном месте. Барсик, обожравшийся курицы, томно лежал на кресле и смотрел на нас с неодобрением. Телевизор бубнил что-то привычно предновогоднее.

Я села на свое обычное место. Папа разлил вино, пришла наконец мама – причесанная и с докрашенными глазами. Все, поехали. Я жевала и думала, как начать рассказ о своей поездке. Вдруг до меня дошло, что сделать это будет не так уж и просто.

- Ну, Анют, как там Прага наша? – наконец дедушка открыл тему, и отступать было уже некуда. – Как съездила?

Я молча поставила левую руку локтем на стол – так, чтобы все видели. Повисла неловкая тишина.

- Симпатичное колечко, - одобрила бабушка, которая была не в курсе. Впрочем, кроме мамы, никто не был. Ну, может, еще папа, если она ему сказала.

Мама спряталась за двойной фейспалм: мы с ней часто перенимали друг у друга слова и жесты.

- Я выхожу замуж.

Тишина стала еще более оглушительной, и даже бубнящему телевизору не удавалось с ней справиться.

- В Прагу? – с ужасом спросила бабушка, и я молча кивнула. И подумала, что, наверно, лучше было бы отложить свое объявление немного, потому что, кажется, испортила всем праздник. Вряд ли кто-то – кроме мамы, конечно, сильно обрадовался. Впрочем, и мама тоже фифти-фифти. Кто вообще обрадуется, узнав, что его ребенок уезжает за тридевять земель.

- Он кто, чех? – Марина подергала меня за рукав. – А чего ты его с собой не привезла?

Хороший вопрос, тетенька. И что я, интересно, должна ответить? Если бы привезла, думаю, шок был бы еще больше.

- И давно ты его знаешь? – это уже папа. - Как зовут?

- Да, чех. Алеш. Давно.

Ну а что, разве не давно?

- А он кто?

- По профессии? Ювелир.

- Ух ты! – Марина даже вилку уронила. – А колечко сам?

- Сам.

- А лет ему сколько?

- Тридцать пять.

Так, следующий вопрос подвис, но очевиден. Если мужик в тридцать пять еще не был женат, это подозрительно. Разведен? Дети есть? Ладно, лучше бы, конечно, это стороной обойти, по крайней мере, сейчас. Но ведь не получится же, все равно спросите. Лучше сама.

- Вдовец. Дочери семь лет.

- Ты с ума сошла, Анька? – после паузы осторожно поинтересовалась бабушка. – Ты хорошо подумала?

- Действительно, - поддержал папа. – Тебе своего давно пора родить, а тут…

- Ну хватит, - мама резко взмахнула рукой, задела бокал, вино выплеснулось на скатерть. – Оставьте ее в покое, взрослая баба уже, сама разберется. Вместо того чтобы поздравить и порадоваться, вы тут ей допрос устроили. И вообще…

Она встала, взяла бокал и подошла ко мне, обогнув стол. Обняла, поцеловала.

- Поздравляю, Щеночек! Пусть все будет хорошо. Давай! – она звонко чокнулась с моим бокалом, стоящим на столе. - Na zdraví!

Тут все остальные тоже загомонили и потянулись ко мне с бокалами и рюмками.

- И правда, - сказал дедушка. – В Прагу же, не в Китай. Она там родилась, там, наверно, и помрет.

- Типун тебе на язык! – возмутилась бабушка.

- А что, ты думала, она будет вечно жить? Кстати, подарки-то? – спохватился он, посмотрев на часы. – Одиннадцать уже. Где Новый год? В Саратове.

Дедушка натянул колпак Санты, вытащил из-под елки наволочку с подарками, изображающую мешок, и начал раздавать подписанные свертки. Я свои покупала накануне, в основном разную вкуснятину и алкоголину. Как мы с мамой говорили, žrádlo a pídlo.

Когда все раздали, рассмотрели, потихоньку и до президентского поздравления дошло. Пока били куранты, я загадала, чтобы в новом году у нас все получилось хорошо – с Алешем. И с Мартой. В Чехии было еще десять вечера. Я подумала, что они сейчас в гостях у брата Алеша. Как Марта сказала о своих двоюродных брате и сестре? Совсем одинаковые, только один мальчик, а другая девочка.

Уже где-то после трех мы с мамой вдвоем убрали со стола и наводили порядок на кухне. Марина с Виктором уехали домой, бабушка с дедушкой остались ночевать и уже легли в гостиной, папа смотрел что-то по телевизору в спальне.

- Останешься? – спросила мама, загружая посудомойку.

- Да, - кивнула я. – Чумовой день, сил уже нет.

- Тогда иди ложись. Белье в тумбочке. Я сейчас закончу и приду.

Наскоро почистив зубы и смыв косметику, я застелила диван в своей бывшей комнате. Забралась под одеяло, вытянув наконец гудящие ноги. Вошла мама, села рядом.

- Ну рассказывай!

Я рассказала ей, как Алеш сделал мне предложение. И про Марту. Почему-то по-чешски – как будто снова вернулась в прошедшие события.

- Да, странно, - согласилась она. – Но чего только не бывает. Может, почувствовала в тебе что-то такое… близкое. Но все равно, трудно будет.

Помолчав, мама спросила, понизив голос, уже по-русски:

- Ну а вообще… как?

- А вообще… здорово, - хихикнула я.

- По тебе заметно. Как Барсик, когда курицы нажрется от пуза.

- Мать! – возмутилась я.

- Что мать? Это важно.

- Спасибо, а то ведь я не знала!

- Ну и что теперь? Что думаете делать? – она поправила одеяло, как маленькой.

- Мам, мы это не обсуждали. Я ж говорила, он мне предложение сделал на второй день, а я сказала, что отвечу, когда Марту увижу. Ну а вдруг она оказалась бы такой… ну, ты понимаешь. А когда увидела... Написала в Вайбер «да». И все.

- Очень романтично, «да» через Вайбер, - фыркнула мама. – Ладно, спи, невеста. С Новым годом. И, надеюсь, с новым счастьем. Конечно, хотелось бы с ним познакомиться. До свадьбы.

- Может быть, - пробормотала я, уже засыпая. – Может быть…

17.

Проснулась я ближе к обеду. Бабушка с дедушкой уехали, родители ушли гулять. Значок Вайбера на экране телефона вывесил единичку: одно сообщение.

«С наступившим Новым годом, Анна! Мы уже дома. Буду ждать в Скайпе. Люблю, целую».

Глупо улыбаясь, я ответила:

«И я тебя. Приеду от родителей и сразу зайду».

Пока я приводила себя в божий вид и завтракала, вернулись мама с папой. Мама жаловалась, что праздники – это для нее ад. Потому что папу приходилось выводить на прогулку едва ли не на поводке. Дай ему волю – он просидел бы все время дома, курсируя между диваном и холодильником. А так они гуляли в сквере, и папа без конца жаловался, что ему холодно и вообще в такую погоду хорошая собака хозяина на улицу не выгонит.

Домой я отправилась, нагруженная не только своим багажом, но еще и подарками и контейнерами со… жрадлом. Пришлось снова вызвать такси.

- Давай, привыкай к красивой жизни, - подколола мама.

- Да ладно, - проворчала я. – Всего лишь middle class. Ну, может, немного повыше среднего. Даже не спросила, есть ли у него домработница. Пока была – не видела. Водителя вот точно нет.

- Ну и наглая же ты, Анька, - восхитилась мама.

По правде, я до сих пор не могла поверить, что все произошло на самом деле, а не приснилось. Я дома. Обычная, привычная жизнь. Вот только кольцо на пальце…

И еще. Эти пять дней – ладно, допустим, они мне не приснились – это была сказка. А вот теперь начиналась проза жизни. И мне заранее было страшно. Где-то в глубине сидел маленький такой паникер, который вопил: «Что делать-то теперь? Как вообще все будет?»

Тихо, прикрикнула я. Ты забыла, что есть человек, который знает, как и что делать. Всю техническую сторону. Хотя бы уже потому, что он гражданин той страны, которая для тебя хоть и родная по факту, но все-таки… не совсем. Да и в целом – если ты не хочешь что-то решать, Алеш запросто сделает это вместо тебя, можно было уже догадаться. Тут главное – удержаться на той грани, когда это еще хорошо.

Ну а что касается всего прочего – давай будем справляться с проблемами по мере поступления. Во всяком случае, вот прямо сейчас тебе ничего конкретно решать не надо.

Алеш вышел в Скайп сразу, как только я открыла программу. В первый момент мы даже не знали, что сказать, просто смотрели друг на друга.

- Я не ожидал, - наконец признался он.

- Чего? Что я соглашусь? – улыбнулась я. – Или что это будет в такой форме?

- Анна, всего. То есть ничего не ожидал. А в первую очередь - что так все получится с Мартой.

- Алеш, знаешь, я очень удивилась, что она так запросто со мной разговаривала. Думала, будет стесняться при тебе. Помнишь, ты рассказывал про психолога?

- Ты о том, что в машине было? Я сейчас о другом. Когда ты вышла, она всю дорогу до дома молчала. Нет, она и так обычно молчит, если я сам с ней не заговариваю или ей ничего от меня не надо. Но тут… так напряженно о чем-то думала. А потом, уже у Зденека, когда спать ложилась… я зашел ей спокойной ночи пожелать, поздравить с Сильвестром. Угадай, что она меня спросила?

- Алеш!

- «Ты женишься на пани Анне?»

- Что?! – я ушам своим не поверила. – Но как она?..

- Догадалась? Не представляю.

- И что ты сказал?

- Спросил, что она об этом думает. Ответила, что не знает, потому что не она же хочет жениться на пани Анне.

- Ну хотя бы не закатила истерику, уже хорошо.

Но Алеш покачал головой.

- Не знаю, Анна. Во всяком случае, это было бы понятнее. Больше она ничего не сказала, а я решил, что не стоит сильно форсировать. Понимаешь, Марта сопротивляется всему, что от меня исходит. Может, не явно, без скандалов, но я же чувствую. Что бы я ни делал, что ни говорил – как будто на стену натыкаюсь. А тут вдруг совершенно спокойно спросила. Не знаю, что и думать.

- Понимаю, - кивнула я. – Я тоже не знаю. И хочется надеяться на лучшее, но как-то… страшновато.

- Ничем, мы справимся. Вместе. Ты сказала своим родным?

- Да. А ты?

- Зденеку и Власте. Что собираюсь жениться на своей давней знакомой. Из России. Маме пока не говорил.

- И как? – по лицу Алеша словно тень пробежала, и я поняла, что новость приняли без особой радости. – Их напугало слово «Россия»?

- Не могу сказать, Анна, что они были в большом восторге, - вздохнул он. – Может, и так. А как твои?

- Мои тоже. Но, как ты понимаешь, слово «Чехия» их напугало только в одном аспекте – что я буду от них далеко. Пожалуй, больше смутило, что ты вдовец с ребенком. Кстати, а Марта не могла услышать, как ты своим говорил обо мне?

- Вряд ли. Они были на втором этаже, а мы на первом. В смысле, дети были наверху. А Власта ждет еще малыша в апреле, кстати… Анна, - помолчав, Алеш продолжил, - мы с тобой об этом не говорили. Но… скажи, а ты бы хотела, чтобы у нас был ребенок?

- Нам бы сначала разобраться с тем ребенком, который уже есть.

- Это само собой, - кивнул он. – Но все-таки?

- Да, Алеш, хотела бы, - и это было чистой правдой. Я думала об этом и раньше, но именно сейчас мне стало предельно ясно. – Правда, не знаю, получится ли. После таких операций часто бывают проблемы.

- Спасибо, - тихо сказал он. – Для меня это очень важно. Получится или нет – важно твое желание. Послушай, нам надо как-то обсудить…

- Практические вопросы? – помогла я. – Да, конечно. Начать хотя бы с того, где мы поженимся. И когда. У меня сейчас начинаются две группы, двухмесячные, сложно будет найти замену. Да и другие всякие дела надо в порядок привести.

- Анна, ты говоришь так, как будто умирать собралась, а не замуж выходить, - поморщился Алеш. – Разумеется, быстро ничего не делается. К тому же мне надо сначала познакомиться с твоими родителями. Да и тебе с моей мамой.

- Да, мои тоже хотели бы тебя увидеть до свадьбы. А может, мы поженимся в Петербурге? Мне кажется, это будет проще.

- Нисколько. Такая же гора документов, которые надо перевести и заверить. И сроки. Но еще надо будет потом российское свидетельство о браке легализовать в Чехии, это тоже лишнее время. Временный вид на жительство оформляют в течение месяца, а у тебя еще, как я понял, сложности с визой.

- С визой у меня сложностей нет, - возразила я. - Шенген еще год действителен. Но я могу прожить в Чехии только три месяца в течение полугода.

- Тогда я предлагаю сделать вот как. Я закончу сейчас важные дела и через пару недель прилечу на несколько дней. Познакомлюсь с твоей семьей, и мы обсудим все спокойно. И по свадьбе, и по всему остальному. Согласна?

- Да, - я вздохнула с облегчением, радуясь этой маленькой отсрочке.

На самом деле мне очень хотелось быть с ним, и я уже скучала. Но все эти скорости пугали. Ощущение было такое, что мы собираемся пожениться прямо завтра.

- Анна, тебе просто надо привыкнуть к мысли, что все изменится, - Алеш словно насквозь меня видел. – Да и мне тоже. Не говоря уже о Марте. Прости, кто-то в дверь звонит. Попозже еще поговорим, хорошо?

Я поплелась на кухню, чувствуя себя совершенно выпотрошенной. Сварила кофе, сделала здоровенный бутерброд с тремя сортами колбасы и куском ветчины сверху и завалилась со всем этим безобразием на диван.

Ладно, со свадьбой – это мы решим. Хорошо, что спокойно, без спешки и лично. Через пару недель… Я вспомнила рассказ Алеша о том, как Марта вычеркивала в календаре дни до каникул, чтобы поскорее поехать к бабушке в Брно. Похоже, я буду так же вычеркивать дни до его приезда.

Но вот Марта… Я удивлялась тому, что она так открыто и доброжелательно разговаривала со мной, однако ее вопрос Алешу полностью выбил меня из колеи. Как она догадалась? Будь она помладше или – чего уж там! – поглупее, я бы еще могла предположить, что это такая непосредственная реакция на появление в поле зрения незнакомой тетки, которую папа вдруг ни с того ни с сего подвозит на машине, да еще совершенно не по пути. Но тут явно было что-то другое. Неужели что-то почувствовала?

Хотя… все могло быть намного проще. Мы с Алешем разговаривали по вечерам, Марта в это время уже спала. Обычно он сидел с ноутбуком в гостиной, реже в спальне. Марта могла встать – в туалет или воды попить. Что-то услышать. Например, мое имя. Дети сейчас в семь лет уже такие технически подкованные, как нам в их возрасте и не снилось.

Своего компьютера у Марты еще не было, но Алеш говорил, что разрешает ей что-то посмотреть в интернете для школьных занятий. Даже специально завел отдельный профиль с ограничением интернет-контента. Но вряд ли он стоит у Марты за спиной, когда она выходит в интернет. Открыть аккаунт в том же Фейсбуке и ребенок может, имея телефон и адрес электронной почты, которую завести тоже дело пяти минут. Просто для того, чтобы посмотреть, кто там у отца в друзьях. Нет ли там какой Анны случайно.

Слишком сложно и маловероятно для девочки, которая отгородилась от отца железным занавесом? Может быть. А может, и нет. Холодная война тоже предполагает разведку.

Квакнул Вайбер. Я потянулась за телефоном, подумав, что пришло сообщение от Алеша, но это оказался Сергей – мой калининградский эээ… друг.

Черт, у меня совсем вылетело из головы, что с ним я так и не объяснилась. Надеялась сделать это при личной встрече. Но он приезжал в Питер, когда я лежала в больнице, и мы не встретились.

«Анютка, буду у вас в середине января. Увидимся».

Твою ж мать! Вот только тебя мне для полного счастья и не хватало.

С Андреем у нас все было просто: два-три раза в месяц он приезжал ко мне, незамысловатый секс на скорую руку – и бежал обратно к жене. Никаких выяснений отношений, никаких перспектив. С Сергеем между его приездами мы почти не общались, ни письменно, ни по телефону. Я знала, что он разведен, но, вполне вероятно, у него тоже, как и у меня, была «личная жизнь». Хотя, если б он сделал шаг вперед, из этого и могло бы что-то вырасти.

Наверно, стоило просто написать, что выхожу замуж, но рука не поднялась. Как-то это было… Я только что ответила согласием на предложение Алеша, отправив сообщение через Вайбер. Но разорвать таким образом отношения показалось совсем уж некрасиво.

«Сереж, закажи гостиницу, у меня в этот раз не получится остановиться».

Оставалось только надеяться, что по времени они с Алешем не совпадут. Что мы встретимся с Сергеем на нейтральной территории и я мирно с ним распрощаюсь.

18.

- Анна, ты совсем с дуба рухнула?

Обычно мама со мной так не разговаривала, даже когда очень сильно сердилась. Наоборот – когда сердилась, доставала табличку сарказма. Но сейчас у меня было такое чувство, что ей здорово хочется мне наподдать от души. Она расхаживала по кухне с чашкой кофе в руках, нервно отпивая из нее по глотку. Я сидела за столом и вертела головой из стороны в сторону, следя за ее перемещениями.

- Ты знаешь, я тебе советы стараюсь не давать, если не просишь. Но сейчас ты ведешь себя как идиотка. Извини, конечно, - она допила кофе и со звоном поставила чашку на стол.

- Мам, я просто хочу все сделать по-человечески.

- По-человечески? Странно это слышать от человека, который согласился выйти замуж, отправив через Вайбер сообщение из одного слова.

- Мам!

- Аня, послушай старую опытную тетку. Эту идиотскую ошибку делают все… ну, почти все девочки, которые не совсем стервы. Которым надо закрыть старые отношения ради новых. Кажется, что надо попрощаться красиво и благородно. Типа, мне же было бы неприятно, если бы парень смс прислал: прости, женюсь на другой.

- А что, приятно? – возмутилась я. – Тебе было бы приятно?

- Нет, конечно. Но кроме смс и прочих сраных вайберов есть еще старый добрый ламповый телефон. По которому можно позвонить и все сказать. Прости, Сережа, было классно, спасибо за все, но я встретила другого и выхожу замуж. Спорим, такая фигня тебе в голову не пришла?

- Мам!

- Да хватит уже мамкать. Рассказать, что будет дальше? Твое счастье, что они у тебя по времени совпадут и ты вряд ли завалишься со своим Сережей в постель. В последний раз, на прощание. Все-таки когда новый мужик рядом, это сложнее сделать, чем когда он за несколько тыщ километров. Неловко как-то. Особенно если предполагается, что сразу после этого прощания будешь с ним спать. С новым, я имею в виду.

Я понадеялась, что уши у меня не слишком сильно покраснели, потому что с Андреем вышло именно так. Хотя на тот момент с Алешем вообще все было более чем зыбко и о браке вопрос не стоял. То есть конкретно не стоял.

- Совесть – она, знаешь, жаба злая. С зубами. Противно потом. Выпихиваешь ее ногой, а она обратно прет. Настырная такая. Но даже если просто в кафе встретиться, мирно и прилично, все равно ничего хорошего не получится. Грустно станет. Ах, Сережа, ты такой хороший, и все было бы у нас замечательно, если бы… в другой жизни… А как только с Алешем поссоришься, сразу же в голову будет лезть: а может, я ошибку сделала, может, с Сережей-то лучше было бы?

- А если по телефону, то не будет? Лезть?

- Будет. Но не так остро. Ань, любые отношения рвать тяжело. Даже мутные и бесперспективные. Даже ради человека, которого любишь. А уж когда ты это делаешь, глядя в глаза…

Я спрятала лицо в ладони.

Наверно, она была права. Скорее всего, права. Но…

- Мам, ну не могу я так. Вот как хочешь. Мне было бы очень неприятно, если б со мной по телефону порвали.

- А теперь представь, что ты Алеша дома оставила телевизор смотреть, а сама пошла с Сережей прощаться. Сказала, что по работе встреча. Возвращаешься – он тебя ждет. Может, даже ужин приготовил. С вином и со свечами. А тебя кошки дерут изнутри. Но ты рожу веселую корчишь. А он все равно чувствует и спрашивает: «Что случилось, милушко?» А ты такая: «Все хорошо, милачку, устала просто».

- А если я скажу, куда и зачем пошла?

- Анька, ну ты совсем дура, прости господи? – огорчилась мама, даже руками всплеснула. – Ты себя-то на его место поставь, а? Вот приедешь к нему замуж выходить, а он тебе: иду в ресторан с бывшей, надо с ней красиво попрощаться. Наверняка были какие-то бывшие, не сидел же он монахом. Тебе это надо знать?

- Блин…

- Блин и хрен – национальная русская еда. Короче, делай как знаешь, но не говори потом, что тебя не предупреждали. А то ведь каждый считает, что он особенный, у него-то точно будет не как у всяких прочих.

Алеш должен был приехать пятнадцатого января, а Сергей шестнадцатого. И если до разговора с мамой я не сомневалась, что поступаю правильно, то теперь уже не была так уверена. И все-таки решила, что с Сергеем встречусь где-нибудь на нейтральной полосе, но Алешу об этом говорить не стану.

Спалиться я не боялась. Не будь Алеш иностранцем, приехавшим в Питер на несколько дней, такая вероятность была бы. Например, он увидел бы нас сам. Город, конечно, большой, но и закон подлости никто не отменял. Или увидел бы кто-то другой и рассказал. А так, даже если Алешу вздумается отправиться на прогулку, вероятность, что его занесет в какое-нибудь кафе в нетуристическом месте, почти нулевая. Какие-нибудь каверзы со стороны Сергея? Конечно, стопроцентно исключать ничего не стоило, но все-таки это тоже было вряд ли. Тогда уж вероятнее «веселая рожа», которую предсказала мама, хотя и в это я не сильно верила. Но все равно беспокоилась.

Можно подумать, других поводов не было!

- Что сказала Марта? – спросила я Алеша в Скайпе. – Когда ты сказал, что ко мне поедешь?

- Очень удивилась. Не поверила, что ты русская. Я, конечно, объяснил, что ты родилась в Праге и долго тут жила, но у нее все равно было такое выражение, как будто я ужасный обманщик. Знаешь, мне кажется, что бы я ни делал, что бы ни говорил, это только еще больше укрепляет ее в том мнении, которое сложилось обо мне.

- Ничего удивительного, - вздохнула я. – Предубеждение всегда ищет себе подтверждение. И находит. С кем она останется? У твоего брата?

- Да.

- Ну, что они думают, я уже поняла. А мама?

Алеш нахмурился.

- Анна, ее, кажется, больше огорчает то, что ты не католичка и что мы не будем венчаться.

- Послушай, я…

- Анна! – он поднял руку, останавливая меня. – Сейчас мы об этом говорить не будем, хорошо? Я приеду – и все обсудим.

Время тянулось страшно медленно, но все-таки эти две недели прошли – как проходит все на свете. Я встречала Алеша в Пулково, в зале прибытия, и поймала себя на том, что приплясываю на месте от нетерпения. Когда он вышел, повисла у него на шее и никак не могла отцепиться. Наверно, только сейчас я по-настоящему поняла, как сильно по нему соскучилась.

- В Праге после Нового года потеплело, - сказал он, когда мы шли к стоянке. – А здесь мороз. Приземлились далеко от терминала, ехали на автобусе. Он сначала долго стоял с открытыми дверями, у меня даже уши замерзли.

- Обещают до двадцати мороза, - обнадежила я. – Надеюсь, ты взял какую-нибудь шапку.

На стоянке мне повезло найти удачное место, с которого легко было выезжать. Я и так-то чувствовала себя за рулем не слишком уверенно, а уж парковка и вовсе была моим слабым местом. Не хотелось сразу же опозориться перед Алешем, который водил мастерски. Но как я ни старалась, минут через десять он спросил, очень мягко:

- Ты давно за рулем?

- Восемь лет, - я так и сжалась изнутри: Димка хоть и не зло, но постоянно подшучивал, что некоторые женщины в плане вождения безнадежны.

- Наверно, не слишком часто ездишь?

- Да, - горестно вздохнув, кивнула я. – Так заметно?

- У тебя очень сильно напряжены руки. При экстремальной ситуации не успеешь среагировать. Поставь запястья на спицы, а пальцами только придерживай, свободно, на десять часов и на два. И ты слишком далеко сидишь, руки должны быть согнуты в локтях.

- Меня так учили в автошколе, - возразила я, хотя держать руль так, как он сказал, было действительно удобнее.

- Меня тоже. Но это неправильно. Если вытянуть руку, запястье должно касаться верхней точки руля. Когда приедем, отрегулируем кресло. Анна, не обижайся, для меня это…

- Я понимаю.

Ясное дело, после смерти Милены для него это было больным местом. Несмотря на их отношения. Я бы тоже беспокоилась. И обиды не было. Ну, может, капелька досады.

- Если честно, у нас с машиной как-то не получилось любви, - призналась я. – Может, именно с этой, может, вообще. У меня есть знакомая Нина, вот она свой джип обожает. Говорит, что он для нее как кот. Большой черный кот. А для меня это просто такая железная штука. Для удобства.

- Не думаю, что у тебя был хоть один штраф за превышение скорости, - покачал головой Алеш. – Может, хорошо. А может, и не очень.

- Не было. Только за парковку в неположенном месте. О чем мы вообще говорим?

- Анна, если я начну говорить о том, о чем хотел бы, сомневаюсь, что мы вообще куда-нибудь приедем.

- Тогда расскажи что-нибудь такое… нейтральное.

- Карлов мост собираются закрыть на реконструкцию. Лет на двадцать.

- Да ты что? – огорчилась я. – Ничего себе нейтральное! А как же я без него? Он же мой! И наш с тобой – как мы без него?

- Ну, не сразу целиком, по частям. Будем ждать.

Всю дорогу до дома мы говорили о Праге, и мне очень хотелось злостно нарушить скоростной режим, пусть даже ценой первого в жизни штрафа за превышение. Лишь бы поскорее попасть домой. Но было страшно. Наконец я заехала во двор и втиснула Корсу на стоянку. Алеш вышел, открыл мою дверцу и помог правильно подогнать кресло. А потом наклонился и поцеловал – так долго и крепко, что закружилась голова.

- Алеш, пойдем уже! – заскулила я по-щенячьи. – Я так по тебе скучала!

- А я?!

Хорошо хоть вспомнила, что надо включить сигнализацию. Казалось, лифт издевается – специально ползет, как раненая черепаха. Мы смотрели друг на друга, едва сдерживая нетерпение, и я подумала, что жареной курице, которая дожидалась нас в духовке, придется подождать еще. Да и черт с ней, в конце концов!

Я одновременно вытаскивала из сумки ключи от квартиры и расстегивала пальто, жалея, что нет еще одной руки – для молний на сапогах. И, наверно, это была последняя более-менее связная мысль в тот вечер…

19.

- Мне страшно понравилась твоя мама, - сказал Алеш, когда мы лежали в постели, крепко обнявшись, уже почти в полудреме. – Хотя я ее себе немного иначе представлял.

Мне не хотелось тянуться за телефоном, чтобы посмотреть, сколько времени. То ли еще ночь, то ли уже раннее утро. Какая разница? Надо было свет выключить, но так не хотелось выбираться из его объятий.

- А остальные? – я лениво поглаживала золотистые волоски у него на груди.

- Остальные тоже. Но мама и дедушка – вне конкуренции. Кстати, ты мне не говорила, что он служил в штабе Варшавского договора.

- Это имеет какое-то значение? – я приподняла голову и посмотрела на Алеша.

- Для меня нет. Но для кого-то в чехах – как красная тряпка для быка.

- Быки не различают цвета.

- Неважно, - его рука опустилась с моей талии на бедро – тяжелая, теплая.

- Спааать! – прошипела я.

- Давно пора, - согласился Алеш.

Предыдущей ночью мы тоже уснули ближе к утру. Проснулись к обеду и не могли друг от друга оторваться почти до самого вечера. Пока не позвонила мама поинтересоваться, когда нас ждать, потому что семейство уже собирается и умирает от любопытства. Пришлось в авральном темпе приводить себя в пристойный вид и ехать. Я волновалась, а Алеш, похоже, нисколько. Впрочем, волновалась зря – все прошло замечательно. Дед вцепился в него мертвой хваткой и не давал никому слова вставить. Мама, посмеиваясь, переводила для Марины и Виктора, папа и бабушка понимали сами.

В разгар этого бедлама у меня зазвонил телефон, и я ускользнула на кухню.

Вполне ожидаемо – Сергей. Можно было покончить со всем сразу, но… В общем, договорились встретиться в пять часов в кафешке на Лермонтовском, недалеко от места, куда он приехал по работе. Настроение как-то сразу привяло – хотя чего, собственно, я ждала?

- Дура, прости господи, - заметила мама, притащив на кухню поднос с грязными тарелками.

Я только вздохнула горестно в ответ. И постаралась выкинуть из головы эту проблему хотя бы до завтра. Как ни странно, почти получилось. Наверно, потому, что, вернувшись от родителей, мы с Алешем забрались вдвоем в ванну, и мне стало ну совсем не до Сергея. А если мутные мысли и пытались пробраться, я тут же топила их, как бумажные кораблики.

- Мне надо будет по делу днем съездить, - сказала я, глядя в чашку, когда мы сидели за ну очень поздним завтраком. И добавила, надеясь, что Алеш откажется: - Если хочешь, можешь погулять.

- Без тебя не хочу, - мученически вздохнул он. – Да и холодно. Подожду дома.

Хотя его при любом раскладе вряд ли занесло бы на Лермонтовский – совершенно нетуристическое место, я все-таки тихо обрадовалась. Но череп изнутри назойливо грызла мысль, что мама наверняка была права.

Я пришла минут на пять раньше времени, Сергей уже сидел за столиком и читал что-то в планшете. В вазе стояли темно-красные розы – ну совсем хорошо! За без малого два года знакомства, цветы он мне подарил всего один раз, да и то на Восьмое марта. А теперь что? И домой не потащишь, и выбросить жалко.

Когда я вошла, Сергей встал, поцеловал меня, помог снять пальто. Я села и поняла, что не знаю, как начать. Вроде, прорепетировала двадцать раз, пока ехала, - и все благополучно улетучилось из головы. Он смотрел на меня и улыбался, чуть напряженно, словно тоже хотел поговорить о чем-то важном, но не знал, как подступиться.

Познакомились мы не слишком оригинально. Я шла по Невскому из Иркиного бюро переводов. Была та самая поганая оттепель, когда в талой воде коварно горбится лед. Поскользнувшись на таком горбе, я красиво спланировала в лужу. Мужчина лет сорока подал мне руку, помог подняться. Мы разговорились, зашли в кафе, поболтали, обменялись телефонами – и я забыла о нем на полтора месяца. Пока он не позвонил в свой следующий приезд.

Сергей был чиновником средней руки, работал в какой-то структуре, связанной с туризмом, и в Питер приезжал как раз по туристическим делам. Я знала, что он разведен, у него взрослый сын. Выглядел он вполне импозантно: высокий, подтянутый, со вкусом и недешево одетый. Ярко-голубые глаза и иней седины в темных волосах на висках. Останавливался он обычно у меня. Мы ходили в театры, рестораны, изредка на какие-то пафосные деловые мероприятия. Разговаривать с ним было интересно, но разговоры эти никогда не касались нас лично. Похоже, я устраивала его в качестве такой вот постоянно-временной подруги, самой же форсировать события не хотелось.

Я уже третий раз перечитывала меню, не видя строчек. Наконец открыла рот, чтобы сказать какую-то гладкую деликатную фразу, но вместо этого брякнула в лоб:

- Сереж, извини, я замуж выхожу.

Молодец, Домникова, браво! И ради этого стоило нервы трепать себе и матери? Так можно было и в Вайбер написать. Хотя… с другой стороны, а что тут выдумывать-то?

Сергей долго смотрел на меня молча – пауза затянулась. Потом усмехнулся, положил ладонь на мою руку и спросил:

- Насколько выходишь?

- В смысле? – не поняла я. – Надеюсь, что насовсем.

- В какой стадии? Насколько возможно тебя переубедить? Потому что я собирался тебе предложить то же самое.

Нормальное такое кино! Господи, мать, ты знала! У тебя есть волшебный шар? Потому что мне стало грустно: ну и где ты был раньше? И не буду ли я думать об этом, когда мы с Алешем поссоримся – ведь все равно это рано или поздно случится, все ругаются.

- Сереж, не надо меня переубеждать, хорошо? – я осторожно убрала руку. – Все уже решено.

- Ну что ж… Давай хоть кофе выпьем? Или ты убежишь бегом… от соблазна передумать?

Мы пили кофе и разговаривали о чем-то нейтральном. Как будто и не было моей сногсшибательной новости и его несостоявшегося предложения. Но на душе резвились кошки, нанюхавшиеся валерьянки. И да – было жаль, что все сложилось именно так.

Мы медленно дошли по проспекту до «Балтийской». Стояли у входа в метро и молчали. Он обнял меня, поцеловал и шепнул на ухо:

- Моя гостиница недалеко. Может… в последний раз? На прощание?

Черт, черт, черт!!!

Я покачала головой, повернулась и вошла в метро. А когда покупала жетон, отдала розы кассирше. Так и сказала: домой не могу принести, выбросить жаль. Она посмотрела на меня как на ненормальную, но дверь в кассу открыла и букет забрала.

Уже сев в вагон, я отправила маме сообщение:

«Мазер, ты была права. Я дура. Не волнуйся, все в порядке. Но я дура».

В ответ прилетело:

«Я знаю. Забрала Алеша к нам. Приезжай!»

Открыв мне дверь, она прошипела:

- Пришлось мобилизовать деда и спасать твою преступную жопу. Которой не мешало бы всыпать ремня. Сказала Алешу, что дед еще хочет с ним пообщаться. Без девочек. Извини, они уже набрались. Я помню, ты говорила, что у него были проблемы с алкоголем, но пришлось выбирать из двух зол меньшее. Не благодари.

Я вошла в гостиную. Дедушка, папа и Алеш сидели за столом и пили «Бехеровку». Дед травил свои чешские байки, которые мы все слышали уже не по одному десятку раз. Ну как же, появились свежие уши!

- И вот мы поехали на охоту. На зайцев. Президент Свобода, наши генералы, ваши генералы. И я. Ваши все уже охотники, наши нет. Знаешь, как посвящают?

- Кинжалами охотничьими по задницам, - хмыкнул Алеш. - Плашмя. Слышал.

- Вооо! Неделю сидеть не мог. Знаешь, почему? Потому что ваши генералы настреляли по восемь-десять зайцев. А я был молодой и глупый. И убил двенадцать. Нарушил субординацию. Вот они меня и отодрали по полной. А еще заплатил штрафов всяких – все деньги отдал, какие были. Знаешь, за что?

Папа только посмеивался, он-то все давно знал.

- За что? – вежливо спросил Алеш, и я увидела, что они уже действительно хороши, все трое. – Я не охотник.

- А за все. Нельзя называть кровь кровью, только краской. Нельзя держать рюмку в правой руке, потому что покровитель охотников святой Хуберт всегда на пирах держал правой рукой за бедро девицу.

Я подумала, что его должно, наверно, задеть такое непочтительное упоминание католического святого, но Алеш рассмеялся:

- Да, говорят, до того как стать святым, он очень любил девиц.

- И вот представь, я иду домой по Праге-шесть, ночью, пешком. Прдел – сплошной синяк. Пьяный и с зайцем.

- Помню я этого зайца, - вставила мама, зайдя в комнату. – Он висел на балконе – и вонял! Ань, иди сюда.

Мы вышли на кухню, и она прикрыла дверь.

- Ну?

Я обняла ее, уткнулась носом в макушку.

- Он собирался мне сделать предложение. И еще предлагал поехать к нему в гостиницу. На прощание. Все, как ты говорила. Блин, я точно дура. Надо было по телефону.

- Вот-вот, - кивнула она. – Мамочка всегда права, но кто же будет слушать мамочку? Мы и сам-с-усам. Ладно, все, проехали. Теперь можешь не делать фальшиво веселую морду, Алеш все равно не заметит. А если заметит, то подумает, что ты скорбишь о глубине его падения. Только не вздумай нотации читать. Ты же деда знаешь, от него трезвым еще никто не уходил. Все под столом, а он герой и на коне. Я вас отвезу, пока он еще в состоянии самостоятельно передвигаться. Кстати, тоже плюс, пьяным мужика желательно увидеть до свадьбы, а то бывает такое, что и выходить не стоит. Но твой, вроде, ничего, терпимый.

- Мам… я тебя очень люблю!

- Эх, Щеночек… - вздохнула она. – Поехали, а то я расплачусь. Давай твоего из-за стола выковыривать.

- Алеш, пора уже, - я подошла к нему, положила руки на плечи.

Он повернул голову и поцеловал мои пальцы. Встал, его качнуло.

- Аничко, милушко, прости! Я, кажется, немного лишнего…

Аничко?! Да, это уже серьезно. Хотя бывает и хуже, конечно.

20.

Алеш приехал всего на три дня, и только в последний из них мы наконец добрались до того, с чего, наверно, надо было начинать. С планов на будущее. И не просто планов, а конкретных действий.

Оказалось, что мы все-таки можем спорить. Причем в чем-то я уступала, а в чем-то упиралась намертво, ничем не хуже Алеша. Например, ему очень хотелось, чтобы мы поженились поскорее, но я сказала твердо: через полтора месяца. Точнее, через полтора месяца я приеду. Когда закончу свои группы на курсах. Само собой, мне тоже хотелось быстрее. Но и подводить людей, которые за свою учебу заплатили деньги, было неудобно. К тому же предстояло сделать кучу всяких мелких и не очень мелких дел. Например, продать Корсу. А еще привести в порядок квартиру и найти жильцов. Взваливать это на родителей не хотелось, у них и своих забот хватало.

Другим спорным вопросом стал мой предстоящий визит в Прагу в начале февраля. Десятого у Алеша был день рождения, и я рассчитывала выкроить дня три. А заодно познакомиться с его мамой, братом и прочими родственниками. И, разумеется, с Мартой – уже не как случайная пани Анна, а как будущая мачеха. Так себе слово, конечно, но другого не придумали. Да и по-чешски так же. А то еще и похуже есть: nevlastní matka – дословно «не своя мать».

Я сказала Алешу, что остановлюсь в гостинице.

- Почему это? – возмутился он.

- Я буду спать в гостиной?

- Да почему? Марта знает, откуда берутся дети. И что муж и жена спят в одной постели.

- Вот-вот, - хмыкнула я. - Муж и жена.

- Анна, но это глупо. Когда ты приедешь совсем, мы ведь не в тот же день поженимся. Не одну неделю все займет. Ты тоже будешь в гостинице жить? Или в гостиной спать?

- Нет. Но это другое. Тогда она уже будет меня знать. Не просто какую-то случайную тетку, а твою будущую жену. Алеш, ну включи ты уже голову, - рассердилась я. – Ты хочешь еще больше все осложнить?

В конце концов он согласился и пообещал забронировать номер в «Арчибальде» - где же еще! Только не на Житной, где я останавливалась обычно, а в другом, поближе – на Кампе рядом с Карловым мостом.

Я думала, что мне придется собирать кучу всяких документов, но, как выяснилось, самый кошмар ждал меня в Праге, потому что все бумаги переводились на чешский только там, судебными переводчиками. Алешу было проще, все сведения о нем матрика – местный загс – могла получить из своих архивов.

- Самое сложное – это твоя справка об отсутствии препятствий для вступления в брак, - сказал он, отдав мне распечатанный список необходимых документов.

- А что, свидетельства о разводе недостаточно? – удивилась я.

- Нет. А вдруг ты не замужем, но недееспособна. Самый идиотизм, что ваши регистрационные офисы таких справок не дают. Их берут в Чехии, в российских консульствах. Я все выяснил. В пражском запись за две недели, и саму справку тоже делают две недели. В Карловых Варах не дадут, потому что ты будешь выходить замуж в Праге. А вот в Брно дадут, причем займет все это один день, без всякой записи. Зато не каждая пражская матрика ее примет. Но это я еще уточню.

- Ужас какой! – я обхватила голову руками и застонала. – А церковный брак не проще? Он ведь тоже действительный?

Алеш нахмурился.

- Немного проще. Документов для венчания нужно меньше. Правда, потом все равно получать свидетельство о браке в матрике. Дело в другом. Католики могут венчаться в православном храме. Для этого не надо переходить в православие. А вот православные в католическом – нет. Только если принять католичество. Анна, переходить из одной веры в другую можно только ради самой веры, уж точно не ради церемонии, которая для тебя будет формальностью.

- А разве это не одна вера – христианская? Не ислам же. Или там… буддизм.

- Одна, но… разная.

Я чувствовала, что разговор этот ему не нравится, но эту тему вряд ли удалось бы обойти стороной.

- Зато мама твоя была бы довольна.

- Возможно. Но я – нет.

А вот теперь уже надо было остановиться. Я потихоньку начинала понимать его стоп-сигналы. Впрочем, вернуться все равно предстояло. К разговору не о венчании, а о религии вообще. В повседневной жизни. Тем более, это касалось не только нас, но и Марты.

Вечером я отвезла Алеша в аэропорт и там позорно разревелась – так не хотелось с ним прощаться. Вот хоть прямо плюй на все и бери билет на тот же самолет. К счастью, я не возила с собой загран, а то кто знает, как далеко зашло бы это искушение.

- Анна, перестань! – потребовал Алеш, сцеловав мои слезы. – Иначе я буду волноваться, как ты доехала до дома.

До дома я действительно добиралась больше двух часов по пустым улицам. Уговаривая себя, что ничего ужасного не произошло. Ну на самом-то деле, чего реветь! Через три недели прилечу в Прагу, а там еще немного – и свадьба. Но в голову настырно лезли всякие ужасы. То авиакатастрофа, то мама и брат Алеша, которые отговаривают его от женитьбы, то Марта, внезапно вставшая на дыбы.

Марта, кстати, вела себя странно. Алеш рассказал, что за две недели после Нового года она вообще больше ни слова не сказала - ни обо мне, ни о предстоящих изменениях в жизни. Но это ладно, она и так с Алешем по своей инициативе мало разговаривала. Но когда он ей сказал, что поедет ко мне и что потом я приеду к ним, только плечами пожала. Вообще ноль эмоций.

- Мы тогда были у психолога, - рассказывал Алеш. – Она мне обычно потом кратко передает, о чем они вдвоем говорят. Так вот Марта ей сказала: папа хочет жениться. И все. Та пыталась хоть что-то из нее вытянуть. Мол, что ты думаешь об этом, нравится тебе или нет, но так и не смогла. «Ничего не думаю» – и все.

А вот я как раз об этом очень даже думала. Алеш говорил, что наедине с психологом Марта вполне так разговорчивая. И я вполне убедилась, какой болтушкой она может быть. К предстоящей свадьбе и появлению мачехи она уж точно не могла остаться равнодушной. И то, что категорически не хотела ничего обсуждать, только подтверждало это. Иначе почему было не поговорить с теткой-психологом на несущественную тему? В общем, я чувствовала, что разгребать и разруливать это предстояло мне, и задачка явно вырисовывалась не из легких.

Скучала я по Алешу просто страшно. Сильнее, чем до его приезда. Работала и постоянно косилась на телефон, не квакнет ли Вайбер. Не выдерживала и сама писала какую-нибудь чепуху. И еле могла дождаться вечера, чтобы поговорить с ним в Скайпе. Разговоры наши по большей части явно тянули на плашку 18+. А потом я по полночи не могла уснуть, вспоминая, что уже между нами было, и представляя, что еще могло бы быть. Умей я писать, из меня вышел бы, наверно, отменный порнограф.

На курсах, разумеется, был траур. Как ни странно, чештина в последнее время пользовалась повышенным спросом. Видимо, потому, что эмигрировать туда было намного легче, чем в другие страны Европы. Я подыскала вместо себя временного преподавателя, который должен был взять уже следующие группы, но… Он говорил «Брно» с ударением на о. Уже одним этим все было сказано.

Проще всего оказалось решить вопрос с Корсой. Ее забрал Димка для своей подружки, которая только что сдала на права. Ей требовалось что-то простенькое и недорогое, чтобы не жалко было обдирать на первых порах.

- Ну ты дала дрозда, мать, - сказал он, пока мы оформляли документы. – Не ожидал.

- Думал, что буду жить одна до старости?

- Нет, не одна. Кошку заведешь. Или двух.

Я смотрела на Димку и тихо удивлялась. Ему исполнилось тридцать два, и он был сейчас намного интереснее, чем в юности. Одни глаза чего стоили. Красивый, уверенный в себе мужчина, вполне успешный. Мы были вместе тринадцать лет, и когда-то я с ума по нему сходила. Куда все делось? Куда вообще уходят чувства? Через несколько месяцев после развода я перестала вспоминать о нем, если не было повода. А ведь если бы не он, мы с Алешем могли бы быть вместе на десять лет раньше.

Не факт, возражал здравый смысл, там ведь еще и Милена была. Да и вообще кто знает, как тогда все могло сложиться. Может, наоборот, все получилось именно так, как должно было.

- Хотя… - сказал Димка, когда мы закончили все дела и зашли в кафе. – Ты всегда была настолько повернута на Праге, что, наверно, не стоит удивляться. Это какая-то магия, она все-таки тебя к себе притянула. Ты же там родилась, и она считает тебя своей собственностью.

- Нет, - улыбнулась я, выедая ложкой пенку с капучино. – Это она моя собственность. И никак иначе.

- Я, кстати, тоже думаю жениться. Летом.

Наверно, я должна была испытать какую-то если не ревность, то хотя бы досаду, но, прислушавшись к себе, поняла, что это меня ни капли не волнует.

- Удачи тебе. Будь счастлив.

- Странно, Ань, - он положил ладонь на мою руку. – Странно, что после стольких лет это единственное, что мы можем друг другу сказать. Надеюсь, что на этот раз у тебя все сложится.

Мне тоже хотелось в это верить. Но иногда становилось так страшно, как бывает, когда плывешь в море и вдруг понимаешь, что под тобой метры темной воды, в которой водятся неизвестно какие зубастые твари.

21.

- Все равно в моем «Арчибальде» было лучше, - проворчала я. – Номер больше. И вид на город. И кровать удобнее.

- Зато там не было меня, - одно движение, и я мгновенно оказалась лежащей на нем. – Начнем сначала? Чтобы ты убедилась, что лучше все-таки здесь?

- Нам же за Мартой ехать.

Вздохнув с сожалением, Алеш перекатил меня обратно и пошел в ванную.

В этот раз я летела другим самолетом, с ночной пересадкой, чтобы попасть в Прагу утром. Чтобы хоть немного побыть вдвоем, пока Марта в школе. Алеш снова встретил меня с хризантемами, на этот раз белыми. Я сидела в машине, уткнувшись в них носом, и нетерпеливо ерзала. Теперь уже он ехал слишком медленно – ну, так мне казалось. Алеш поглядывал на меня с улыбкой, в которой явственно читалось: да, я тоже очень соскучился, но знак запрещает больше шестидесяти.

- У тебя новая стрижка, - заметила я.

- Просто волосы отросли. Мой парикмахер заболел, а к другому не хотелось. Но придется. Неудобно на день рождения таким павианом.

- Нет, пожалуйста! – я состроила глазки кота из «Шрэка». – Так лучше. Мне так нравится. Так ты похож на… себя тогда.

- Ладно, уговорила, - Алеш смешно сморщил нос. – Подстригусь, когда уедешь.

- Но чтобы к свадьбе снова отросло! – потребовала я.

Наконец мы добрались до гостиницы – небольшого ядовито-желтого здания недалеко от Карлова моста. Самой серьезной проблемой оказалось найти место для парковки. Впрочем, и номер пришлось подождать – в нем еще делали уборку, несмотря на то, что Алеш заказал ранний чек-ин. Мы сидели на диване в холле, держались за руки и нетерпеливо посматривали на ресепшен.

- Prosím, - наконец кивнула нам девушка-администратор.

Мы поднимались по лестнице на второй этаж, и Алеш попросил, намекая на вечер, когда он приехал в Питер:

- Только не раздевайся прямо здесь, пожалуйста. Тут наверняка есть камера.

Нервно рассмеявшись, я расстегнула пальто. Оказавшись в номере и едва закрыв дверь, мы начали раздеваться с такой скоростью, с какой солдат не одевается по тревоге.

- Мне, наверно, лечиться надо, - смущенно усмехнулась я, стягивая волосы в хвост, пока Алеш сдергивал с кровати покрывало. – Ты не представляешь, о чем я думала в самолете всю дорогу.

- Надеюсь, ты мне расскажешь? – он потянул меня за руку, я потеряла равновесие и шлепнулась на кровать.

- Тебе же придется в этом каяться на исповеди!

- Ничего, оно того стоит, - Алеш наклонился надо мной, легко касаясь губами груди.

- А потом священнику самому придется исповедоваться, потому что он слушал такие вещи.

- Это его проблема, - губы скользнули ниже.

- И правда…

Больше мы уже не разговаривали. То есть что-то, конечно, говорили, но связной беседой это вряд ли можно было назвать. Странно, раньше я всегда относилась к сексу как к чему-то такому важному, серьезному, ответственному. Может быть, потому, что с Димкой у нас это был первый опыт, сначала все получалось не пойми как и приходилось с трудом друг под друга подлаживаться. С Алешем, конечно, тоже, но уж точно не с трудом, наоборот. Это была, как говорил, хоть и по другому поводу, мой папа, тонкая доводка. А в целом – легко и свободно. Так, как и должно быть.

А еще я не представляла, как по-разному можно заниматься любовью. Не в смысле способов и поз, конечно. Тут уж меня трудно было удивить. Но вот чем это было наполнено… Нежно. Страстно. Разнузданно-бесстыдно. Словно исполняя некий мистический ритуал. Дразня и подкалывая друг друга. И еще много чего другого.

К школе мы успели в итоге минута в минуту. Только Алеш притормозил, я увидела Марту – все в той же розовой куртке и с рюкзаком за спиной. Она шла к машине с видом настороженного зверька, который за километр почуял присутствие охотника.

Я специально села сзади, как в прошлый раз, чтобы можно было с ней разговаривать, но все получилось не совсем так.

- Добрый день, пани Анна, - сказала она, открыв дверь и забираясь в кресло.

Мы отъехали от школы уже на приличное расстояние, а Марта так и молчала, поглядывая искоса. А на меня напал такой же ступор, как и в церкви, когда они с Алешем подошли ко мне. Но тогда меня хоть косичка выручила, а сейчас в голове не было ни единой мысли. Как ни странно, спас ситуацию Алеш. Да еще таким вопросом, который, по идее, вряд ли должен был способствовать началу беседы.

- Что ты получила за диктант, Марта? – спросил он.

- Тройку, - та тяжело вздохнула и пояснила, повернувшись ко мне. – Все чарки. Никак не могу запомнить, где надо, а где нет.

Поскольку с чарками – долготами – у меня тоже была проблема, тема для разговора нашлась моментально. Мы начали обсуждать, кто в каких словах делает ошибки. Постепенно Марта стала оттаивать и перестала бросать на меня косые взгляды.

Когда мы приехали домой, она удивленно наморщила лоб:

- А где ваш чемодан, пани Анна?

- В гостинице, - вместо меня ответил Алеш. – Я встретил Анну в аэропорту и отвез в гостиницу. А потом мы поехали за тобой в школу.

Я заметила, что она хочет спросить что-то еще и поспешила озадачить ее новой вводной:

- И ты можешь звать меня просто Анна, без пани. И на ты.

- Хорошо, - кивнула Марта. – Пойдем, Анна, я покажу вам… тебе свою комнату.

- Только быстро, - предупредил Алеш. – Я разогреваю обед.

Марта вцепилась в мою руку и повела меня к себе. Она уже совсем перестала смущаться и снова болтала, как сорока, демонстрируя мне все, что было в комнате. Приходилось старательно делать вид, будто вижу все впервые.

- Это единорог, - рассказывала она, махнув рукой в сторону плаката с картинкой из какого-то мультфильма. – Его никто не видел, но он точно где-то живет. Просто прячется. Ведь если бы его не было, как бы его тогда нарисовали, правда? – и тут же без всякого перехода: - Мне теперь хоть будет с кем поговорить.

Я изо всех сил стиснула зубы, загоняя обратно в глаза попытавшиеся навернуться слезы. И спросила осторожно:

- А папа?

Но Марта подскочила к окну:

- Смотрите… смотри, Анна, там пани Ружичкова. Эта наша соседка, она заплетает мне косички. Сейчас холодно, а когда станет тепло, она будет сажать в саду цветы. И читать на скамейке. А Любош будет сидеть рядом. Любош – это кот.

Я просто диву далась, как ловко она ушла от ответа. Да, непросто нам будет, ой как непросто. Как бы не пришлось потом к психологу всем вместе ходить.

- Анна, а когда вы с папой поженитесь, мне надо будет звать тебя мамой? – Марта повернулась ко мне, опираясь спиной о подоконник.

Я подошла к окну, поправила два сбившихся хвостика у нее на голове, взглянула на «тайный садик».

- Только если сама захочешь. Все-таки у тебя есть мама. Хоть она и умерла.

- Да, - серьезно кивнула Марта. – Она на небе. И смотрит на меня. Но мама все равно может быть еще одна. Вот у Йитки мама живая, но она все время была пьяная, и они с папой ее выгнали. И Йитка теперь зовет мамой новую жену папы.

Так… Как ты, Алеш, говорил про минное поле? Да, вполне, оно самое.

К счастью, в этот момент он позвал нас обедать. Хотя и там были свои мины.

Когда Алеш разлил по тарелкам суп, я спросила, жадно принюхиваясь:

- Ты сам готовил?

Хотя чешское polévka и переводят как «суп», на самом деле это нечто иное. Более сложное. Не на скорую руку. Алеш ответить не успел – его опередила Марта, с той же снисходительностью, с которой говорила о том, что папа не умеет заплетать косички:

- Нет, Анна, папа только простое может. Это пани Рада, наша помощница. Она меня в школу отвозит, готовит, убирает.

Алеш хотел что-то вставить, но Марта снова не дала ему открыть рот:

- Анна, а почему ты в гостинице? Я думала, ты будешь жить у нас. Когда люди женятся, они спят вместе.

Мы с Алешем обменялись очень красноречивыми взглядами. И главное, я никак не могла сообразить, говорит ли она так исключительно по детской непосредственности, или это такой очень тонкий маленький тролль.

- Но мы с Анной еще не женаты, - сказал Алеш.

- Но ведь поженитесь же, - пожала плечами Марта.

Похоже, тут надо было идти ва-банк.

- Марта, мы ведь с тобой разговаривали один раз совсем немного. И ты не знала, кто я, - тут мне показалось, что она хотела возразить, но сдержалась. – А вдруг при более близком знакомстве я бы тебе не понравилась? Поэтому мы и решили, что лучше пока мне остановиться в гостинице. Но в следующий раз буду жить у вас.

- Хорошо, - согласилась она и добавила с интонацией начинающей королевы: - Ты мне нравишься.

После обеда Марта нехотя отправилась делать уроки, а мы с Алешем устроились в гостиной на диване пить кофе.

- Знаешь, когда все слишком хорошо, это настораживает, - вздохнул он, обняв меня за плечи.

- Да. Но, вообще-то, я бы не сказала, что все хорошо.

Я пересказала, о чем мы с Мартой говорили, пока он разогревал обед. Как она ловко перевела разговор на пани Ружичкову, про подружку, которая вместе с папой выгнала пьющую маму.

- Знаешь, может, это просто пример был, но мне показалось, что не случайно она про пьяную маму упомянула. Скажи, насколько серьезно у тебя с этим было? С алкоголем?

- Если ты думаешь, что я алкоголик в ремиссии, то нет. Да, тогда пил много и часто, но прекратил в один момент, как только понял, что затягивает. Я понимаю, ты испугалась, когда мы выпили с твоим отцом и дедом, но так бывает очень редко. Это не проблема. А Марта по-настоящему пьяным видела меня всего один раз. Я тебе рассказывал. После того случая и перестал.

- Возможно, она очень хорошо тот случай запомнила, - не согласилась я. – А может, Милена что-то ей в уши пела. Боюсь, Марта будет во мне искать союзницу против тебя. Меня мама предупреждала, что так может случиться, но я не поверила. А зря. Мне не хочется думать, что она такой манипулятор, скорее, все это неосознанное, но будет достаточно сложно.

Ближе к вечеру пришла пани Рада, чтобы отвезти Марту на занятия танцами.

- Těší mě, - обычное при знакомстве «очень приятно» прозвучало… как будто с поджатыми губами, хотя сама она при этом улыбалась.

Это была строгая полная дама под пятьдесят, и ей идеально подходило слово hospodyně – домоправительница. Такая фрекен Бок. Разумеется, она знала о предстоящих переменах, и вряд ли они ее сильно радовали. Еще одна проблема на мою голову.

- Анна, ты будешь здесь, когда я вернусь? – спросила Марта, одеваясь в прихожей.

- Конечно, дождусь тебя, не волнуйся.

- Раду не бойся, - сказал Алеш, когда дверь за ними закрылась. – Она, конечно, суровая, но с хозяйством управляется хорошо и с Мартой ладит. Если вдруг не сойдетесь, всегда можно найти другую. А сейчас у нас есть два часа. Как ты думаешь, на что их стоит потратить?

- Даже не знаю, - вздохнула я, расстегивая его рубашку. – Может, разгадаем кроссворд из воскресной газеты?

22.

- Бессонница птицей стучится в окне. Не спится, не спится, не спиться бы мне, - продекламировала я своему тусклому отражению в оконном стекле. И откуда только залетел в голову этот стишок?

Спиться мне вряд ли грозило, больше пары бокалов вина я редко когда пила. А вот бессонница взялась за меня крепко. Не спала я уже третью ночь подряд. Сначала от волнения перед отъездом, потом в самолетах и на пересадке. А сейчас было хуже всего. Только-только наползала дремота – и тут же вылезала жуткая мысль о завтрашнем торжестве. Мне предстояло познакомиться не только с родными Алеша, но и еще с кучей народу.

Хотя дата была некруглая – тридцать шесть, он снял банкетный зал все в той же гостинице «Алькрон», не тот, где сделал мне предложение, а побольше. Только для того, чтобы представить всем приглашенным меня. В качестве будущей жены. Я бы предпочла, разумеется, обойтись без этого, но… Можно подумать, кто-то спрашивал. А даже если бы и спрашивал, куда деваться? Ноблес, как известно, оближ. Положение обязывает. И вот от одной мысли о том, что меня будут рассматривать, оценивать и обсуждать – ясное дело! – становилось дурно. И сон сразу улетучивался. А прихватить снотворное я не догадалась.

Хуже всего было то, что даже одна бессонная ночь обычно превращала меня в пугало. Но если приятное волнение перед встречей с Алешем это хоть немного компенсировало, то, что я должна была увидеть в зеркале завтра утром… лучше не представлять.

Вечером кроссворд затянулся, и мы с Алешем едва успели одеться и набросить покрывало на кровать. Рада приготовила ужин, накрыла на стол и ушла. Марта оживленно рассказывала о своих танцах и даже пару раз вполне нормально ответила, когда Алеш ее о чем-то спросил. А когда он собрался отвезти меня в гостиницу, напросилась с нами.

- Хорошо, поехали, - кивнул Алеш, покосившись в мою сторону.

Мы спустились на Кампу и остановились у гостиницы. Марта умоляюще сложила руки на груди:

- Анна, папа, давайте сходим к лебедям! Пожалуйста!

Я сразу вспомнила, как мы с Алешем кормили лебедей в тот день, когда познакомились. А еще отметила, что, обращаясь к нам, меня она поставила на первое место.

- Лебеди уже спят, - отрезал Алеш.

- Не спят, не спят! Пожалуйста! Здесь же рядом, мы быстро.

- Нам нечем их угостить.

Он еще сопротивлялся, но по тону чувствовалось, что сдается. Видимо, подобная просьба для него была новостью. Я достала из сумки крохотный бисквитик в упаковке, который дали на завтрак в самолете.

- Одному хватит.

Мы вернулись к Карлову мосту и, пройдя по острову, вышли на берег. Лебеди плотной белой массой сбились на ночлег, но некоторые все-таки еще плавали или бродили вразвалку по траве. Меня всегда поражало, насколько они грациозны в воде и неуклюжи на суше.

- Лабутику, лабутику! – звала Марта, протягивая лебедю бисквит.

У меня перехватило дыхание. Лебедь по-чешски – «лабуть». Но мне в детстве вечно не хватало имеющихся слов, и я придумывала свои. «Лабутик» - именно так ласково звала их я.

Лебедь жадно схватил угощение, разумеется, ущипнув Марту за ладонь. Она счастливо взвизгнула и обернулась к нам: видали, что творит? Потом мы шли обратно к гостинице, она то убегала вперед, то возвращалась. В общем, вела себя как самый обыкновенный ребенок, но я не спешила радоваться.

В номер ко мне они подниматься не стали, попрощались у машины.

- Спокойной ночи, Анна!

Марта ухватила меня за рукав пальто, а я наклонилась и поцеловала ее. И встретилась глазами с Алешем. В его взгляде было много разного, но больше всего, пожалуй, благодарности. Я поцеловала его тоже, вполне прилично, и пошла в гостиницу. И там, впервые за последнее время, мне страшно захотелось закурить. В номере это было запрещено, я вытащила из сумки смявшуюся пачку и спустилась обратно: курить можно было только на улице у входа.

Какие-то выводы делать пока не имело смысла. Надо было еще пообщаться с Мартой, понаблюдать. В конце концов, я не психолог, не педагог, хотя изучала в университете и то, и другое. Но и так было ясно, что простой жизни не будет. Что удерживать баланс между Мартой и Алешем – задачка адова.

Собираясь в Прагу, я снова сломала голову, придумывая, что бы подарить Алешу на день рождения. В конце концов плюнула и спросила. Так и так, вкусы твои еще толком не знаю, не ручку же снова. Он рассмеялся и сказал, что согласен на парфюм по моему вкусу. Это, конечно, было опасно. То, что нравилось мне, могло не понравиться ему. Вопрос решился просто. Я заказала в интернет-магазине штук двадцать разных парфюмов, одеколонов и туалетной воды с возможностью понюхать и выбрать. И все унисекс. С расчетом на то, что заберу себе, если уж совсем не зайдет. В итоге победил Venetian Bergamot от Тома Форда.

Утром я не стала ждать, когда Алеш за мной приедет, и вызвала такси. Хотя бы уже только потому, что пришлось нести платье в чехле – то самое, зеленое велюровое от Махуда. День был субботний, Марта не училась, так что тут же прилипла ко мне. Наконец Алешу удалось утащить меня в мастерскую под предлогом, что нам надо поговорить о всяких свадебных документах и прочих скучных вещах.

- Будем надеяться, что она к тебе привыкнет и не будет везде ходить за тобой хвостом, - сказал Алеш, когда мы устроились в обнимку на диване. – Но я хотя бы могу не беспокоиться, что вы не найдете общий язык.

- На самом деле беспокоиться есть о чем, - возразила я, обрызгав его «Бергамотом». – Ты сам говорил, все, что идет слишком гладко, беспокоит. Это не совсем нормально, согласись. И знаешь, когда пойдешь с ней в следующий раз к психологу, расскажи об этом. Когда Марты не будет рядом, конечно. Тут есть о чем подумать.

- Разумеется. Спасибо, Анна, мне очень нравится. Запах.

- Мне тоже, - я кивнула, самую капельку лицемерно, понимая, что прикарманить Форда не удастся. Ну и ладно, буду на нем нюхать, еще лучше.

- Кстати, мама звонила, что едет. Где-то к обеду должна быть. Остальных увидишь уже в ресторане. Рада придет привести в порядок платья, а на вечер я вас с мамой записал в салон красоты, там же, в «Алькроне».

Я вспомнила свой день рождения. Дежавю! Но тут уж приходилось помалкивать в тряпочку. Салон так салон.

Пани Магдалена Новакова, стоматолог на пенсии, оказалась дамой еще более внушительной, чем Рада. Высокая, грузная, с мощным бюстом. Одета она была в черные брюки и тонкий синий джемпер, которые подчеркивали ее внушительные формы. Сыну от нее достались только карие глаза, больше ничего общего в их чертах я не заметила.

Сверкнув очками в металлической оправе, моя будущая свекровь обняла по очереди Алеша, меня и скакавшую вокруг нее Марту.

- Мы пойдем выпьем кофе, - заявила она мне тоном, не терпящим возражений, и тут уже увела на кухню, плотно закрыв за нами дверь. – Зови меня Магдаленой, поняла?

Я почувствовала себя так, как будто пришла к ней на прием. Удалить пару-тройку гнилых зубов и еще несколько запломбировать. Сварив кофе в турке, Магдалена разлила его по чашкам, поставила одну на стол передо мной и села напротив. И начала допрос.

Ох, лучше бы сверлила зубы! Разумеется, Алеш ей обо мне рассказал. И даже о том, как мы познакомились когда-то. Но ей, видимо, хотелось услышать и мою версию. Что там спина, у меня даже задница взмокла. Впрочем, пытка даром не прошла. Лицо Магдалены смягчилось, и она начала слегка улыбаться. Видимо, сравнив меня с прежней невесткой, сделала вывод, что я, вроде, не так уж и плоха.

После вопроса, собираемся ли мы с Алешем завести еще детей, Магдалена добила меня контрольным выстрелом:

- С Мартичкой тебе, конечно, придется нелегко. Да и с Алешем тоже. Но если что – можешь позвонить мне и пожаловаться. Власте – не советую.

Власту, жену Зденека, я видела только на фотографии, да и жаловаться при необходимости стала бы своей маме, но на всякий случай кивнула.

После обеда Магдалена отвлекла Марту на себя, и мы снова сбежали в мастерскую.

- Марте сюда без разрешения ходить нельзя, а вот мама может заявиться в любую минуту, - сказал Алеш, когда мы устроились на диване. – Так что придется вести себя прилично.

- Жаль, - вздохнула я, уткнувшись носом ему в подмышку. – Мне нравится вести себя неприлично. С тобой. Кстати, скажи одну вещь. Там, на банкете… случайно не будет каких-нибудь… твоих бывших?

- Каких еще бывших? – Алеш посмотрел на меня возмущенно. – Ты с ума сошла?

- Не обижайся, - я погладила его по спине. – У тебя же были какие-то женщины. Иногда приходится поддерживать отношения и после того, как все закончилось. Рабочие, деловые.

- Анна, я никогда не заводил таких отношений, которые потом мешали бы в жизни. Не считая Милены, конечно. Но там будут несколько женщин, которые именно по этой причине изучат тебя с ног до головы, а потом разберут по косточкам. Потому что я не завел с ними отношений.

- Не сомневаюсь, - буркнула я.

Наконец пришло время собираться. Магдалена в черном вечернем платье внезапно превратилась в роскошную пожилую даму. Я подумала, что в молодости она наверняка была просто ух. Стоя перед зеркалом в спальне, я застегнула ожерелье, которое в прошлый раз оставила у Алеша в сейфе, чтобы избежать проблем с таможней.

- Узнаю почерк, - усмехнулась Магдалена. – Очень красивое.

- И Анна очень красивая! – заявила Марта. – Почти как мама. Извини, Анна, - она смутилась, сообразив, что сказала что-то не то.

- Ничего страшного. Ты тоже очень хорошо выглядишь. Прямо как принцесса.

Марта, одетая в розовое шелковое платье, белые колготки и туфли, заулыбалась, поправляя распущенные волосы.

- Ты поедешь с папой! – строго сказала ей Магдалена. – А нас уже такси ждет. Пошли, Аня.

Алеш стоял перед зеркалом в прихожей и поправлял бабочку. В смокинге он выглядел так, что меня бросило в жар. Видимо, выражение моего лица было очень красноречивым. Улыбнувшись, как заговорщик, Алеш подмигнул и потянулся к вешалке за моим пальто.

- Увидимся там, - шепнул он и, словно случайно, провел рукой по моей спине.

23.

Поглядывая на сидящую в соседнем кресле Магдалену, я пыталась сообразить, сколько же ей лет. Если Алешу тридцать шесть, а его брат на десять лет старше, вряд ли меньше шестидесяти четырех. Нет, моложе она и не выглядела, но была в ней какая-то особая мощная энергия, заставляющая забыть о ее возрасте. А еще за показной суровостью пряталось то же мягкое и теплое, что с первого взгляда покорило меня в Алеше. Правда, в ней я почувствовала это не сразу. Сначала, скорее, испугалась.

Прическа, макияж, маникюр… Когда все было позади, мы остались в маленьком холле салона, дожидаясь, пока за нами не зайдет Алеш. Магдалена, сидя на диване, листала журнал, а я стояла перед зеркалом, любуясь собой. Интересно, а еще красивее можно? На свадьбу, например?

Наконец в дверь заглянул Алеш.

- Ну что, дамы, готовы?

Мы вышли в вестибюль, и он оттопырил оба локтя, чтобы мы взяли его под руки.

- Вы обе прекрасны, - сказал он и добавил шепотом, наклонившись к моему уху: - Но ты особенно.

- А где Марта? – довольно улыбнулась я.

- Побежала в зал. Как ты думаешь, разве она может не быть там, когда мы зайдем, загорится свет и все заорут: «Сюрприииз»?

- А ты начнешь удивляться, как будто ничего не подозревал, хотя сам все это организовал?

- Ну а как же!

Разумеется, так и было. А еще шарики, цветы – и куча народу с бокалами.

- Никого не бойся! – приказала Магдалена. – Да и вообще с самыми важными людьми ты уже знакома, а остальных, если понадобится, запомнишь потом.

Интересно, подумала я, она просто забыла, что со Зденеком и Властой я еще не знакома, или считает их не слишком важными?

Магдалена отошла в сторону, а мы с Алешем вышли на середину – точнее, он меня вывел. Коротко поблагодарил всех, кто пришел его поздравить, и представил меня собравшимся – как свою невесту. Рассказал, что я из России, хотя и родилась в Праге, преподаю чешский язык. Что мы познакомились больше десяти лет назад и снова встретились в прошлым году на ювелирном салоне в Петербурге. Все разглядывали меня, а я – украдкой – их. Особенно женщин, конечно. На всех лицах был интерес, у кого-то искренний, у кого-то вежливый, но особой враждебности я не заметила.

Дожидаясь начала банкета, гости допивали свои аперитивы, а Алеш подводил меня то к одной, то к другой группке. «Těší mě» уже навязло в зубах, но я старалась улыбаться как можно более натурально. Детей, от пяти до десяти лет, набралось человек шесть, и они держались в стороне под присмотром чьей-то мамы.

- А где твой брат? – спросила я, когда мы наконец обошли всех.

- Он, наверно, опоздает даже на собственные похороны, - хмыкнул Алеш. – Ну что, пора садиться.

Мое место оказалось справа от Алеша, по левую руку от него села Магдалена.

- Ну что, я опять без кавалера, - пожаловалась она, глядя на пустой стул рядом. – Тебе не кажется, что это просто свинство?

- Кажется, - поморщился Алеш. – Но вряд ли с этим можно что-то поделать.

Зденек с семейством появился после второго тоста, и я снова удивилась, насколько братья похожи – с поправкой на десять лет разницы, конечно. Власта выглядела ровесницей Алеша. Невысокая, худощавая, остроносая, она напоминала какую-то мелкую птицу. В кильватере следовали два абсолютно одинаковых коротко стриженых отпрыска, и только платье и костюм позволяли определить, кто из них Хана, а кто Либор.

- Пан Новак не может не привлечь к себе всеобщего внимания, - ядовито заметила Магдалена, подставив Зденеку щеку для поцелуя.

- Здравствуй, мама, - невозмутимо ответил он, чмокнул ее, обнял Алеша, подошел ко мне. - Рад познакомиться, Анна.

Поколебавшись секунду, он поцеловал меня в щеку и прошел обратно – к свободному месту рядом с матерью. Власта поцеловала нас троих по очереди, близнецы хором поздоровались и ушли за детский стол.

- Не обращай внимания, - шепнул Алеш, сжав мою руку.

Тем не менее, сцена эта произвела на меня не самое приятное впечатление. Разумеется, я не знала всех подводных течений в этой семье, но подумалось, что отношения у них, кажется, не самые радужные. Может, дело было в том, что родители Алеша и Зденека развелись, и братья большую часть жизни провели порознь?

Тут Алеш повел меня танцевать, и я постаралась вытряхнуть эти мысли из головы. Достаточно было и Марты, чтобы еще прочие семейные скелеты перетряхивать. Для этого хватит времени, а пока… у моего жениха день рождения, не стоит в праздник портить настроение себе и ему.

В начале двенадцатого Алеша по какому-то техническому вопросу отозвал метрдотель, а я присела передохнуть – ноги гудели от высоких каблуков, как трансформаторная будка.

- Аня!

Магдалена подошла сзади и дотронулась до моего плеча. Я повернулась, и она вложила мне в ладонь что-то маленькое, плотное, прямоугольное. В картонную обложку с логотипом «Алькрона» и номером была вложена карточка-ключ.

- Это еще один подарок Алешу, - она улыбнулась с видом заговорщицы. – И тебе тоже. Я сейчас заберу Марту домой, а завтра утром пойду с ней в церковь. Постарайтесь вернуться к обеду, чтобы я смогла уехать. И еще, принесите Мартичке кусок торта, а то она все переживает, что уйдет и не попробует.

- Спасибо, Магдалена, - растроганно пробормотала я. – Конечно, принесем.

- Ну, всего наилучшего! – она обняла меня. – Ты хорошая девочка. Хотя и отвратительно говоришь по-чешски.

Я чуть не выронила глаза на щеки, и Магдалена рассмеялась:

- Шучу. Ты отлично говоришь. Но как настоящая пражачка.

Она пошла к детскому столу за Мартой, а я почувствовала, что на меня смотрят. Повернулась – и успела поймать зазубренный, как осколок, взгляд Власты, чиркнувший по коже.

- Не видела, мама уже ушла? – вернувшись, спросил Алеш.

- Да, забрала Марту. Сказала, чтобы мы принесли ей кусок торта.

- Я подошел на ресепшен, - он обнял меня за талию. – Хотел снять для нас номер. А мне сказали, что на мое имя номер уже оплачен. Это не ты случайно?

- Нет, твоя мама, - я отдала ему ключ. – Сказала, что у нас времени до обеда, она сама Марту в церковь отведет.

Алеш уставился на меня, как на собаку с двумя головами.

- Анна, ты, похоже, убила пани Магдалену с первого выстрела. Ни Милене, ни Власте это не удалось. И Ольге, первой жене Зденека, тоже.

- Очень приятно, - я хихикнула. – Она мне тоже понравилась. Слушай, а нельзя как-нибудь это дело ускорить? Торт и все такое?

- Постараюсь, - его глаза блеснули.

Впрочем, сильно ускорить не получилось, гости начали расходиться только после полуночи.

- А как мы потащим все это? – я махнула рукой в сторону груды подарочных пакетов, сложенных в углу на столе.

- Не волнуйся. Нам главное торт завтра не забыть.

Когда мы поднялись на четвертый этаж и зашли в номер, пакеты оказались уже там – как будто сами перелетели. Впрочем, нам было явно не до них.

- Красота какая! – восхищенно ахнула я, стряхивая с ног туфли и оглядываясь вокруг. – В таких номерах я еще не была.

- Разве это красота? – Алеш быстро расстегнул молнию на платье, снял и бросил на спинку кресла. – Вот красота.

Он подвел меня к большому зеркалу на стене и встал за спиной, легко касаясь губами шеи.

- Помнишь, мы так стояли перед зеркалом, когда ты только приехала в прошлый раз? В прихожей?

- Да, конечно, - я повернула голову, и он поцеловал меня. – Но мне больше понравилось, как было на следующий день утром. В смысле, в зеркале.

- Я тебя понял…

Лифчик без лямок исчез, как по волшебству. Запрокинув голову и опустив ресницы, я смотрела, как пальцы его двойника плавными движениями ласкают грудь зеркальной Анны. Мне казалось, что я чувствую все вдвойне остро – за себя и за нее.

- Теперь похоже? – спросил Алеш, когда на мне осталось только ожерелье. – Тебе ведь тоже нравится вот так, перед зеркалом? – прошептал он, дотронувшись языком до мочки уха.

- Да, очень. Жаль, что оно далеко от кровати. А еще мне нравится заниматься этим с мужчиной в смокинге. Оказывается, нравится. Никогда раньше не пробовала.

- А если мужчина будет без смокинга? – он расстегнул ожерелье, положил его на тумбочку и одну за другой вытаскивал шпильки, пока моя роскошная вечерняя прическа не рассыпалась полностью.

- Думаю, надо попробовать, - я повернулась, пробралась руками под полы и рассмеялась. – Слушай, а почему подтяжки? Я думала, полагается атласный пояс.

- Это зависит от формы лацканов, - он снял смокинг и повесил на стул. – Если острые, то подтяжки, гладкие – кушак. Сюда еще жилет нужен, но я решил обойтись. Мой праздник – мои правила.

Я расхохоталась.

- Были бы твои правила, если б ты в приглашении написал «black tie», а сам пришел в джинсах и майке с крокодилом.

- А хорошая ведь идея, - кивнул Алеш, быстро снимая с себя все вечернее великолепие. – Может, на свадьбу?

- Стоп! – остановила я его движение, когда он взялся за резинку узких черных слипов. – Это уже мое!

- Да, госпожа! – закусив губу и едва сдерживая смех, ответил он. – Я весь ваш. Вместе с трусами.

Устроить цирк из секса – боже, как же это было классно!

- Значит, я могу делать с тобой, что захочу? Ну тогда держись! - стянув с него трусы, я толкнула его на кровать. – Ты сам это сказал! Так что не жалуйся.

- Не буду, - пообещал Алеш и закрыл мне рот таким поцелуем, что закружилась голова...

24.

Похоже, бессонница взялась за меня всерьез. Угомонились мы, наверно, часа в четыре, не раньше. Алеш уснул, а я лежала рядом, поглаживая его по спине. Спать хотелось страшно, аж глаза чесались – но сон где-то заблудился.

Как ни пыталась я отогнать мысли о Зденеке и Власте, они все равно настырно лезли. Можно подумать, мне и без них не хватало проблем. А это и проблемой не было, во всяком случае, моей. Ну если не считать, конечно, что проблемы Алеша уже начали плавно перерастать в мои, а дальше и вовсе станут общими.

Если кратко, насколько мне понравилась Магдалена, настолько не понравились Зденек с Властой. Хотя я с ними даже толком не разговаривала. Поздоровались, а потом попрощались в конце вечера. Разумеется, это было первое впечатление, но я сомневалось, что оно сильно изменится, когда мы познакомимся получше.

Во-первых, меня всегда раздражали непунктуальные люди. Особенно те, которые опаздывали демонстративно. «Пан Новак не может не привлечь к себе всеобщего внимания», - ехидно сказала Магдалена. Наверняка не просто так.

Во-вторых, Алеш еще по Скайпу намекнул: Зденек и Власта не слишком в восторге, что он намерен жениться на женщине из России. То, что я родилась в Чехии и довольно долго жила здесь, видимо, значения не имело. То есть они сделали свои выводы еще до того, как мы увиделись.

Ну и до кучи тот зазубренный взгляд Власты, который для меня явно не предназначался. В спину. Как только я повернулась, она его сразу отвела. Хотя и недостаточно быстро. Что это было? Ревность и зависть, что свекровь открыто выказывала мне свои симпатии – мне, а не ей? Или «друг моего врага – мой враг»? Магдалена сразу сказала, что если у меня будут сложности, я могу поделиться с ней, а вот с Властой – не стоит.

Да, все так – но только ли это? Марта часто гостила у двоюродных брата и сестры, а когда Алеш уезжал, жила у них. Правда, это продолжалось всего пять месяцев, но кто знает, не добавила ли пани Власта что-нибудь в отношение Марты к Алешу. Какой-нибудь тонкой острой приправы. Вот бы о чем с Магдаленой поговорить.

Кстати, она чем-то напоминала мне мою маму, несмотря на разницу в возрасте лет в пятнадцать. А уж как она меня подколола насчет моего пражского произношения! Интересно, насколько близкие у них с Алешем отношения? А может, и моя мама ему понравилась потому, что почувствовал общее?

Я обняла его покрепче, надеясь, что пригреюсь и смогу уснуть. Он повернулся ко мне, пробормотал сквозь сон: «miluju tě» и прижал к себе. Я устроилась поудобнее, и меня начало затягивать паутиной легкой и мягкой дремоты. Так тепло, уютно, спокойно… С Димкой мы никогда так не спали – ему было тесно, жарко и неудобно. У нас даже одеяла были у каждого свое. Так бы и не узнала, насколько это может быть приятно – спать в обнимку с любимым мужчиной, как два кусочка пазла.

Мне показалось, что я только-только закрыла глаза, и тут же меня разбудил стук в дверь. Но в номере уже было светло – значит, я все-таки уснула. И даже не почувствовала, как встал Алеш.

- Просыпайся, соня! – он прикатил из прихожей столик на колесиках с завтраком и сел рядом со мной. На нем был махровый гостиничный халат, волосы мокрые после душа.

Он сказал «spáč» - но это означало не только «соня», но и «тайный агент», «крот». По замысловатой ассоциации мысли снова вырулили на Зденека и Власту. Ну а как же – вот выйду я за Алеша замуж и буду как раз таким тайным агентом Москвы.

- Послушай, - я разрезала теплую булочку и положила между половинками кружок ветчины, - мне показалось, или у вас с братом действительно не самые лучшие отношения?

Алеш чуть сдвинул брови, молча налил себе кофе.

- Об этом мы тоже не будем говорить? – вполне мирно поинтересовалась я, хотя мне это не понравилось.

- Будем. Но не сейчас, ладно?

- Хорошо.

Я уже давно поняла: если хочу что-то узнать, а Алеш не расположен обсуждать эту тему, надо заткнуться при первом же намеке. И тогда есть реальный шанс вернуться к ней позже. В противном случае она могла захлопнуться наглухо. Лучше компромисс, чем конфронтация. Как бы взять этот прием на вооружение? Да нет, вряд ли у меня так получится. Это особый талант.

- Когда здесь чек-аут? – спросила я с набитым ртом.

- В одиннадцать. У нас еще есть полтора часа. Не торопись, я никуда не денусь.

Я бросила в него скомканной оберткой от плавленого сыра.

- Ты-то, может, и не денешься, а вот я – да. У меня самолет вечером, если забыл.

- Я уже по тебе скучаю, - Алеш засунул руку под одеяло и пощекотал мою пятку.

Я дернулась и облилась соком, который он тут же слизнул у меня с груди и живота. Стакан пришлось поставить на тумбочку да и вообще… немного отложить завтрак. А потом пить холодный кофе. Спустя минут сорок я с трудом могла вспомнить, о чем мы говорили до этого. Ах, да, что он уже скучает…

- Через месяц вернусь.

Алеш посмотрел на меня с недоумением, потому что я встала, собираясь идти в ванную.

- Боюсь, не получится. Через полчаса нам позвонят с ресепшена и скажут, что пора освобождать номер.

- В Прагу вернусь, - расхохоталась я. – И, надеюсь, насовсем.

- Я тоже надеюсь, - вздохнул он.

Наверно, мы выглядели довольно странно, когда спускались вниз, где у входа нас ждало такси: в вечерних нарядах в одиннадцать утра, растрепанные и с кучей подарочных пакетов разве что не в зубах. Что не смогли взять сами, сзади тащил носильщик.

- Стой! – спохватилась я. – Торт! Лучше нам без него домой не возвращаться.

Я сгрузила пакеты прямо на пол и побежала обратно в номер, приподняв подол платья, чтобы не запутаться в нем. Достала из холодильника пластиковую треугольную коробочку с куском торта и вдруг застыла на месте. Бросив последний взгляд на номер пятизвездочного отеля, где провела ночь с будущим мужем, я поняла, что прежняя жизнь стремительно подходит к концу. Разумеется, я думала об этом и раньше, но именно сейчас все стало по-настоящему реальным, осязаемым. Волнующим – и пугающим одновременно.

- Торт отдай ей сам, - сказала я Алешу, когда мы подъезжали к дому.

- Думаешь, так я заработаю очки? – невесело усмехнулся он.

- Десяток старушек – рубль, - машинально ответила я и тут же встала в тупик, безуспешно пытаясь объяснить, в чем соль этой фразы.

Марта торту обрадовалась, Алеша поблагодарила, но тут же перевела взгляд на меня, словно говоря: ни капли твоя уловка не обманула. Магдалену тоже – она едва заметно улыбнулась и кивнула. Похоже, очки на этой акции удалось заработать только мне. Ну что ж, я старалась.

У Рады был выходной, и Магдалена сама возилась на кухне с обедом. Я вошла туда и прикрыла за собой дверь.

- Магдалена, есть что-то такое, что мне нужно знать об Алеше и Зденеке – об их отношениях? – спросила я вполголоса. – Вчера мне не очень понравилось, как все было. Между ними.

- Аничка… - она посмотрела на дверь. – Сейчас мы все равно не успеем толком. Когда вы приедете с Алешем в Брно за твоей справкой, зайдете ко мне, и мы с тобой спокойно обо всем поговорим. Да, кое-что есть – что тебе не помешает знать. Но не настолько важное, чтобы не могло немного подождать. Просто будь поосторожнее с обоими, если встретишься с ними раньше. Со Зденеком и с Властой. И не форсируй эту тему с Алешем. А теперь зови всех обедать.

После обеда мы проводили Магдалену во двор, где она села в ярко-желтую Шкоду и уехала, помахав нам на прощание из окна. Следующие несколько часов Марта ни на минуту не оставляла нас с Алешем одних, а когда он спросил, не нужно ли ей делать уроки, снисходительно объяснила, что на выходные уроков не задают. И в аэропорт, разумеется, поехала с нами.

- Марта, - дождавшись, когда Алеш отойдет на минуту, я сделала ход конем. – Я хочу тебя попросить об одной вещи. Будь с папой немного… - я запнулась, не зная, какое слово выбрать, - подобрее. Ладно?

Она уставилась на меня огромными глазищами, подумала и нехотя кивнула.

Домникова, ты дура?! Что ты делаешь? Тебя явно куда-то не туда сейчас понесло. Да, надо между ними мосты налаживать, и тебе это придется делать. Но уж точно не так. Ты что, хочешь, чтобы она тебе в угоду притворялась? С одной стороны, если не будет фыркать – уже хорошо. Но если будет изображать доброе отношение, которого нет, - выйдет только хуже.

Ладно, будем надеяться, что я не сильно нагадила. Что она не бросится тут же выполнять мою просьбу.

В этот раз прощаться с Алешем было намного труднее, чем в предыдущие. Не будь рядом Марты, я бы точно разревелась. Он поцеловал меня, а Марта обняла поперек живота и задрала голову.

- Анна, приезжай скорее! – потребовала она. – Я буду скучать.

Я наклонилась и поцеловала ее в лоб.

- Уже совсем скоро. Время идет быстро.

Четыре полубессонных ночи все-таки сделали свое дело. Едва пристегнув ремень в самолете, я мгновенно отключилась и проспала весь полет, пока стюардесса не разбудила меня перед посадкой в Мюнхене.

25.

Вот теперь я по-настоящему сходила с ума. Что-то похожее у меня было в одиннадцатом классе, когда Димка уехал в Питер и мерещился мне на улицах. Но, конечно, не так интенсивно. Зато теперь, стоило увидеть темноглазого блондина, даже совершенно непохожего на Алеша, сердце выдавало замечательную тахикардию, а коленки начинали ватно дрожать. Днем мы без конца перебрасывались короткими сообщениями в Вайбере, вечером, как обычно, долго разговаривали в Скайпе. Это помогало держаться. Зато по ночам…

Сначала я никак не могла уснуть. А потом во сне протягивала руку, натыкалась на пустоту рядом, просыпалась и тихо скулила – настолько невыносимой была эта тоска. Не верилось, что за все время в общей сложности мы и двух недель не провели вместе. Как будто проросли друг в друга.

По примеру Марты я стала вычеркивать на календаре дни. Девятого марта выпускала последнюю свою группу и через день улетала в Прагу. Насовсем. Ориентировочно на начало апреля мы планировали свадьбу – это зависело от того, как быстро удастся собрать все нужные документы.

- Послушай, только не шипи, - сказала мама, когда я приехала к ней на следующий день после возвращения. Папа был в командировке, поэтому мы могли спокойно поговорить. – Не торопись сдавать квартиру. Я очень надеюсь, что все пройдет гладко, но все-таки оставь себе пути к отступлению. Вот когда выйдешь замуж и получишь вид на жительство… Оформишь мне доверенность, я все сделаю. К тому же ты ведь не потащишь сейчас все свои вещи. Оставь летнее, мы приедем на свадьбу и привезем.

Я прекрасно понимала, что мама переживает, но она старалась никак мне этого не показывать. И за это я была ей очень благодарна. Хуже всего обстояло с бабушкой. В моей последний приезд, еще до того как я летала к Алешу на день рождения, она несколько раз умудрилась вставить в разговор, что, наверно, больше меня уже никогда не увидит. В смысле, выйду я замуж – и все. И так с ними редко вижусь, хотя в одном городе живем, в соседних районах. А уж когда уеду… Как будто до Праги не три часа на самолете, а миллион световых лет.

Кончилось тогда все тем, что дедушка ее очень резко оборвал, она разрыдалась, а мне захотелось закурить и напиться в хлам. Как будто я об этом не думала и это меня не жрало! Было страшно их жаль, всех, но что я могла поделать? Кстати, когда-то бабушка с дедушкой сами могли остаться в Чехии после второй командировки деда. Но у них были свои родители. А потом точно так же могли остаться и мои – с тем же результатом. Но со мной-то все было иначе. Не просто хочу жить там или здесь. А получалось, что меня ставили перед выбором: или семья, или муж.

Даже нет, не так. «Ты, конечно, не обязана на нас смотреть, это твоя жизнь, но нам без тебя будет плохо». И что я должна была при этом чувствовать? Вину? Мама, даже если так и думала, не показывала. Дед тоже старался не демонстрировать. Но папа и бабушка… Бесконечное «как мы будем по тебе скучать» настолько выматывало, что мне было невероятно трудно с ними общаться.

Алеш, конечно, мое настроение замечал, спрашивал, в чем дело, но я ограничивалась тем, что говорила: все нервничают и переживают. В общем, чистую правду, если не вдаваться в детали. А я спрашивала про Марту. Если было еще не очень поздно, Алеш звал ее. Она прибегала в гостиную в пижаме, и мы несколько минут разговаривали. Потом Марта желала мне спокойной ночи и шла спать. Хотя в том, что она не подслушивает под дверью, я бы утверждать не взялась. Вот было у меня все-таки подозрение, что ей стало известно о моем существовании еще до того, как Алеш нас познакомил.

- Знаешь, она хотя бы теперь меньше кривится, когда я к ней обращаюсь, - сказал он. – Иногда даже сама что-то спрашивает. О тебе, о свадьбе.

Тут я могла выдохнуть: моя необдуманная просьба быть с отцом помягче все-таки ничего не напортила. Изображать какие-то добрые чувства Марта не стала, но хотя бы не так явно демонстрировала равнодушие и пренебрежение.

Маму это тоже беспокоило. Разумеется, всем я рассказала о своей поездке этакую версию-лайт: мол, с Мартой общий язык нашли, со свекровью тоже, с братом и его женой познакомились, и вообще день рождения был классный. И только с мамой могла поделиться всем, что меня тревожило.

- Анька, девчонка явно пытается прибрать тебя к рукам, - вздохнула она, выслушав мой рассказ. – Или попытается. И будет тебя к Алешу ревновать. Нетипичный вариант, конечно, но не скажу, что более простой. Как бы еще и не более сложный. У нее же с раннего детства эта схема заложена: я с мамой, а папа – это такая неприятная фигня, которая только для того, чтобы деньги домой приносить. Думаешь, просто так она с порога спросила, нужно ли будет тебя потом мамой звать?

- Знаешь, ма, я еще вот о чем подумала, - я так старательно мешала кофе в кружке, что он, наверно, должен был уже закипеть. – Религиозный момент. Она вскользь упомянула: мол, мама на небе и на меня смотрит.

- Смотрит – и все видит, - кивнула она. – Может, Марта где-то в глубине и сознает, что папа на самом деле не такой монстр, как мама внушала. Но относиться к нему иначе – это значит предать ее. А кстати, мать Алеша тебе ничего по поводу всех этих религиозных дел не говорила?

- Как ни странно, нет. Я даже удивилась. Единственное – сказала, что сама в воскресенье утром отведет Марту в церковь. Больше ничего. О чем она меня только не спрашивала, а вот о религии ни одного слова не прозвучало. Хотя я этой темы побаивалась. Алеш сказал, ее огорчило, что я не католичка и что мы не будем венчаться.

- Знаешь, Ань, ты, кажется, вытащила сразу два счастливых билетика – мужа и свекровь. Впрочем, я особо не удивлена. Бывает такое, что у вполне адекватных родителей получаются неудачные дети. А вот обратный вариант – редкость. Скорее на апельсинке вырастет какая-то неведомая… эээ… хрень, чем на осинке апельсинки. У такого мужчины, как Алеш, и мама должна быть более чем нормальная. Очень хочется с ней познакомиться.

- Думаю, она тебе понравится, - улыбнулась я. – У вас есть что-то общее. Наверно, ты права. Брат Алеша рос с отцом, и он, как мне кажется, совсем другой. Хотя внешне они очень похожи. Не зря Магдалена сказала, чтобы я была поосторожнее и с ним, и с его женой. Алеш об этом разговаривать не слишком расположен, но она обещала мне все рассказать, когда мы приедем в Брно.

Через пару дней мама прислала в Вайбер какую-то ссылку с припиской: «Мне кажется, тебе стоит на это взглянуть». Я перешла по ссылке и оказалась на странице Фейсбука. Точнее, на перепосте какой-то статьи. И сверху имя того, кто его сделал - Zdeněk Novák.

Сказать, что статья была антироссийской – не сказать ничего. Это был отклик на инициативу некоторых депутатов нашей Госдумы приравнять участников операции «Дунай» к ветеранам боевых действий. Так красиво назывался ввод войск стран Варшавского договора в Чехословакию в 1968 году. Законопроект этот в Думе отклонили, даже не рассматривая, но шуму он наделал немало. Вплоть до ответной инициативы парламента Чехии объявить двадцать первое августа – тот самый день - «Днем памяти жертв вторжения». В статье все это обсасывалось с такой ненавистью, что мне стало жутко. Я вспомнила рассказы бабушки.

Дед приехал в Прагу в сентябре и попал в самое пекло. Бабушка с мамой, годовалой, - через полгода, когда стало чуть потише. Дед целыми днями был на службе. Бабушке приходилось ходить по магазинам, общаться со всевозможными коммунальными организациями и с соседями. Необходимый минимум чешского языка она выучила быстро, но мама путала ей все карты. Разговаривать та начала рано и к полутора годам трещала, как сорока – звонко, громко. По-русски. Стоило ей потребовать: «Мама, купи мне эту конфетку» или просто что-то сказать, бабушку с руганью выставляли из магазина. То же самое происходило и в других местах, от трамвая до детской площадки. Ну, из трамвая, конечно, не выгоняли, но выслушивать приходилось много чего. Едва ли не каждый день заканчивался слезами.

Пришлось деду принимать меры. Маме поставили жесткое условие: по-русски можно говорить только дома. Нарушение каралось лишением сладкого. Сам дед разговаривал с ней исключительно по-чешски. Читал книги, пел песни. Во дворе дома на огороженной площадке играли дети. Им было пофигу, кто куда ввел танки. Да и дом принадлежал министерству обороны, многие из тех, кто там жил, вынуждены были иметь дело с «оккупантами». Играя с соседскими детьми, мама уже через полгода болтала по-чешски лучше, чем по-русски. Особенно виртуозно ругалась матом. Причем с большим удовольствием проделывала это в общественных местах.

«Ну мне же сказано было, что вне дома говорить можно только по-чешски, - смеялась она, рассказывая об этом. – Я и говорила».

У деда на спине был шрам от ножа. «Раз пять меня пытались убить, - вздыхал он. – Один раз почти получилось». Спасла толстая шинель.

Без каких-либо комментариев я перекинула ссылку Алешу.

«Вечером», - ответил он.

Когда Марта пожелала мне спокойной ночи и ушла, Алеш сказал, глядя явно мимо камеры:

- Анна, наш отец тогда, двадцать первого августа, был на Вацлаваке. Ты наверняка знаешь, что больше всего людей погибло там и рядом с Чешским радио. И лучший друг отца тоже.

- Алеш… - я вцепилась ногтями в ладони. Сколько раз мне приходилось говорить на эту тему, со сколькими людьми, но только сейчас это было по-настоящему важно. – Теперь смысла нет обсуждать, насколько был нужен этот ввод войск. Хотя бы уже потому, что за полвека все очень сильно изменилось в мире. И все выглядит совсем иначе, чем раньше. У вас тогда была своя правда, у нас своя. Каждый прав для себя, пока уверен в этом. Могу только одно сказать. В первые дни наших военных погибло тоже немало. А вот у немцев, болгар, венгров – нет. Знаешь, почему? Потому что у них сразу же был приказ стрелять на поражение при любых агрессивных действиях со стороны гражданского населения. Наши такой приказ получили только через несколько дней. Когда уже были первые погибшие. Так что…

- Анна, остановись! – Алеш повысил голос, что случалось нечасто. – Да, у вас была своя правда, а у нас своя. Поэтому мы с тобой это никогда не обсуждали. Еще не хватало, чтобы между нами встала политика полувековой давности. Если бы мой отец был жив, само собой, он был бы против такой невестки – внучки человека, который принимал самое непосредственное участие во всем этом. Но мне без разницы, чья ты внучка. Хоть Сталина, хоть Гитлера, хоть Путина. Мне важна только ты сама. Твой дед прекрасный человек. И он ведь был военным, давал присягу – куда ему было деваться?

- Нет, Алеш, - вздохнула я. – Он был… как бы это сказать? Он окончил военную кафедру в университете, но это не делало его военным. Мог отказаться и не поехать. Да, у него были бы потом большие проблемы, но никакую присягу он бы не нарушил. Согласился, и только тогда его аттестовали лейтенантом. Понимаешь, он очень сильно любил… и любит… Чехословакию, Чехию. Это была его жизнь. И он искренне верил, что ввод войск – ради ее же блага, чтобы она не попала под НАТО, а к тому все шло. Почему ты мне не сказал раньше – о вашем отце?

- А что это меняло? Еще раз повторяю: для меня это роли не играет.

- Но дед приедет на нашу свадьбу и…

- Если он не будет рассказывать, как стрелял зайцев с президентом Свободой и пил водку с Дзуром, ничего плохого не случится.

- Алеш, он же не сможет сидеть в уголке и молчать. Рано или поздно все равно вылезет, ты же его видел, какой он. Кстати, а мама твоя знает?

- Да. Ей тоже все равно. Главное – какая ты. А вот Зденеку точно нет. Так что хорошего отношения от них с Властой не жди. Если ты нашла у него эту статью, значит, должна была и остальное на его странице видеть. Когда вы забрали у Украины Крым, он организовывал митинги. Да и вообще…

- И все-таки ты мог хотя бы намекнуть, - я едва уже сдерживала слезы.

- Я намекнул: они с Властой не в восторге от того, что ты из России, - он тоже с трудом сохранял спокойствие.

- Это был очень мутный намек!

- Анна, давай мы сегодня на этом закончим, - Алеш сделал уже знакомый мне жест: словно отрубил что-то ребром ладони. – Еще не хватало нам из-за этого поссориться. Пожалуйста, успокойся, хорошо? Я тебя очень люблю и не хочу, чтобы такие вещи нам все портили.

- Хорошо, - пробормотала я. – Спокойной ночи!

Когда экран Скайпа погас, я откинулась на спинку стула, сделала несколько глубоких вдохов и вытянула руки, глядя на мелко дрожащие пальцы.

- Ježišmarjá! Hergot! Sakra! Krucifix! Hajzl jeden!

Наверно, я еще долго могла перебирать весь свой нецензурный чешский набор, но решила, что лучше все-таки последовать совету Алеша: успокоиться и лечь спать. Хоть сделать это было не так уж и просто. Успокоиться…

26.

Летела я тем же ночным рейсом с пересадкой – чтобы оказаться в Праге утром. Только нетерпения и волнения было намного больше. Казалось бы, чего волноваться, все ведь уже знакомо, не страшно. Но ощущение, что прежняя жизнь закончилась и начинается новая… Мелкая дрожь внутри не прекращалась с того самого момента, когда я расцеловалась с родителями в Пулково и пошла на досмотр.

Как я пережила этот месяц – не представляю. Он тянулся, как третья четверть в третьем классе. Бесконечно. Но что произошло за эти недели, я даже толком не могла вспомнить. Разве что отдельные моменты: разговор с Алешем о шестьдесят восьмом годе, Восьмое марта, которое отметила с семьей, девичник в баре – Ирка, Катя и еще несколько приятельниц. Вот, пожалуй, и все. Прочее слилось во что-то невнятное и тягучее: последние занятия в группах, переводы, разбор хлама в квартире – я и не представляла, что там скопилось столько всего ненужного.

Вещей с собой у меня было не так уж и много, учитывая, что перебиралась в Прагу насовсем. Маленький чемодан ручной кладью и два, побольше, багажом. Все остальное необходимое должны были привезти родители. А уж сколько всего я выбросила, раздала и распихала на антресоли.

Пограничник в будке, возвращая паспорт со штампом, наткнулся на мою совершенно неадекватную улыбку и неожиданно заулыбался в ответ. Наверно, я была похожа на гончую перед охотой, только что язык не висел из пасти. Багажная лента – ну же, давай быстрее! Один чемодан, второй. Погрузив их на тележку, я покатила ее к выходу. Остановилась, огляделась по сторонам. Оба раза Алеш ждал меня у табло, но сейчас его там не было. Внутри все оборвалось: что-то случилось!

Рука потянулась к телефону, но он зажужжал сам.

«Извини, опаздываю, буду минут через десять».

Я выдохнула с облегчением, почувствовав, как дрожат колени.

Войдя в зал, Алеш на секунду остановился, увидел меня и пошел быстро, едва не бегом. Обнял, приподнял – его глаза сияли. Мы целовались так, как будто вокруг никого не было. Но это же аэропорт, здесь можно. Мне показалось, что мы вдруг стали на десять лет моложе, вернулись назад – и теперь между нами ничего не стояло, все только начиналось.

- Прости, не успел купить цветы, - наконец отпустив меня, Алеш подхватил мою тележку и покатил к дверям. – Раде дал выходной, повез сам Марту в школу. Как раз должен был к прилету успеть. А на выезде из города авария. Поехал кругом – попал в пробку.

По дороге мы то и дело поглядывали друг на друга. Так было и в предыдущие наши встречи – и в Питере, и в Праге, но все же... не так. Нетерпение, желание, предвкушение – гораздо сильнее, ничего не скрывая, нисколько не стесняясь.

- Как я по тебе скучал, - остановившись на светофоре, Алеш положил руку мне на колено, чуть сжал, и я тихо заскулила, прикидывая, где мы и сколько еще ехать.

Войдя в квартиру, мы снова остановились у зеркала – как будто теперь это был наш ритуал. Он целовал меня, а я подглядывала краем глаза за нашими отражениями.

- Я заказал в спальню новый шкаф, - прошептал Алеш на ухо, снимая с меня пальто. – Большой. С раздвижными дверцами. Зеркальными. Думаю, тебе понравится… шкаф…

Я расхохоталась, потому что речь шла ну совсем не о шкафе.

- Брось все! – сказал он, заметив, что я потянулась к одному из чемоданов, и посмотрел на часы. – Пойдем скорее. Марта сегодня рано заканчивает. У нас всего час. Придется привыкать, что по ночам она рядом, через коридор.

- Обычно родители привыкают к этому, когда ребенок еще маленький, - вздохнула я.

- Надеюсь, это у нас тоже еще будет.

И снова все было совсем по-другому. Как будто долго шли по пустыне и вдруг увидели впереди оазис – с такой лихорадочной жаждой мы раздевали друг друга. Сбившееся дыхание, сердце вскачь, дрожь нежности, рвущей в клочья, и желание, от которого темнеет в глазах.

- Вот так наденешь самые красивые трусы, а их никто и не увидит, - пожаловалась я в мировое пространство, проследив их полет куда-то на край кровати.

- Я понял, - Алеш демонстративно остановил движение руки к моей груди. – Ты фетишистка, Анна. Чтобы получить удовольствие от секса, тебе надо сначала поговорить о трусах.

Я не сразу поняла, что он намекает на ночь в «Алькроне» после дня рождения. Косясь на меня смеющимися глазами, Алеш дотянулся до сиреневого комочка, расправил и начал старательно разглядывать, поворачивая так и эдак. Пока я с визгом не выхватила их у него из рук и не притянула его к себе.

Как же это было… волшебно! Наверно, ни разу я еще не чувствовала настолько сильно, что мы вместе, вдвоем, друг для друга. Может, дело было в том, что пропала назойливая, как мигающая красная точка, мысль: еще три дня, два, день – и мы снова расстанемся, снова будем ждать следующей встречи. Теперь мы по-настоящему были одним целым и отдавали себя друг другу без остатка.

- Нееет! – застонала я, когда заверещал будильник. – Ну так мало же!

- Зато мы теперь каждую ночь будем вместе, - с сожалением отрываясь от меня, сказал Алеш. – Всю жизнь. Если хочешь, я сам могу за ней съездить.

- Нет, поедем вместе, - вздохнула я.

Когда мы подъехали к школе, Марта уже топталась нетерпеливо на крыльце.

- Нас раньше отпустили, - бросила она Алешу, забираясь в кресло. – Анна, привет! Наконец-то ты приехала.

Я подвинулась к ней, наклонилась, и Марта обняла меня за шею. Поцеловала в щеку, а потом взяла за руку и сидела так всю дорогу. В этот раз она уже не стеснялась и болтала без конца.

- У тебя такое красивое кольцо, Анна, - Марта осторожно провела пальцем по камню. - Это папа делал?

- Да, - кивнула я. – Он мне его подарил, когда попросил выйти за него замуж.

- И ты сразу согласилась?

Я заметила, что уши Алеша чуть порозовели и что он очень напряженно смотрит на дорогу, ожидая моего ответа.

- Нет, не сразу. Сказала, что мне надо подумать.

- Почему? – удивилась Марта. – Ты не знала, хочешь или нет? За него замуж?

- Мне показалось, что сначала надо увидеться с тобой, - я сказала чистую правду, не раздумывая, по какому-то наитию.

- А если б я тебе не понравилась, ты бы отказалась? – в этом вопросе было столько всего, что защипало в носу. Она смотрела на меня своими огромными карими глазищами и напряженно ждала ответа.

- Скорее, если бы я тебе не понравилась.

- Нет, ты мне понравилась, - смущенно пробормотала Марта.

После обеда Алеш быстро убрал со стола и загрузил посудомойку, заодно показав мне, как с ней обращаться.

- Анна, я часть своих вещей перенес в шкаф в холле, - сказал он. – Как-нибудь пока поместимся, а через неделю будет новый готов. Ты складывай, а я пойду поработаю. Закончишь – приходи, выпьем кофе.

- А мне можно? – Марта сложила ладошки на груди и стала похожа на умильного енота с интернетовских картинок. – Папа, пожалуйста! Ну Анна же приехала!

- Хорошо, - усмехнулся Алеш. – Раз Анна приехала. Только давай так. Если ты сейчас будешь ей мешать, она никогда не закончит. Поэтому садись делать уроки, а она будет разбирать вещи. А потом придете.

Марта вздохнула тяжело и ушла к себе. Алеш подмигнул мне, поцеловал и тоже вышел. В прихожей хлопнула дверь. Я постояла немного у окна, глядя во двор, и пошла в спальню разбирать чемоданы. Казалось, и вещей у меня не так уж много, но времени заняло немало. Когда я закончила и заглянула к Марте, она лежала на кровати и листала толстую книгу с яркими картинками. По шляпе и бороде я издали опознала разбойника Румцайса – героя моего детства. У него была жена Манечка и сын Циписек, имя которого образовалось из ругательства Krucipísek, о чем детям знать, впрочем, было не обязательно.

- Ты уже? – удивилась я.

- Да, нам мало задают домой. Ты будешь проверять у меня уроки?

- А надо?

- Не знаю, - теперь удивилась Марта. – У Йитки проверяют. А папа у меня нет.

- Потому что папа думает, что ты и сама справишься. А если будет надо, попросишь помочь. Я тоже так думаю. Поэтому нет, не буду.

Марта озадаченно выпятила губу, встала, подошла к окну и вдруг завопила:

- Анна, там пани Ружичкова и Любош! Пойдем, я тебя с ними познакомлю. А потом к папе.

Я взглянула в окно. Маленькая старушка в красной куртке и синей косынке рыхлила клумбы короткими граблями. На скамейке сидел огромный серый кот, нализывал лапу и мыл ею морду.

Мы оделись, спустились вниз и вышли в большой двор, а оттуда протиснулись через узкий проход в маленький. Марта познакомила меня с соседкой, и мы поговорили минут пять. Я предложила свою помощь в садовых работах, а Любош оставил клочья шерсти на моих брюках. Не то чтобы мне так хотелось копаться на грядках, но я сразу поняла, что бабку эту Марта обожает, а значит, придется с ней дружить.

В мастерской Алеш сварил кофе, налил Марте соку. С полчаса мы сидели на диване и разговаривали. Точнее, разговаривали мы с Алешем и мы с Мартой. Но если Алеш обращался к ней, она отвечала.

- Пойдем, - сказала я. – Не будем папе мешать. Почитаем про Румцайса.

Мы поднимались по винтовой лестнице. Марта скакала белкой на несколько ступенек выше меня, оступилась и полетела вниз. Я успела подхватить ее, прижала к себе. Ее испуг, мой мгновенный ужас и облегчение, что ничего плохого не случилось. Тепло ее тела, запах кожи, волос – особый детский запах, пусть уже не маленького, но еще ребенка. Что-то словно перевернулось внутри.

Когда в машине Марта сказала, что я ей понравилась, это было приятно, но навело в основном на мысли о плюсах и минусах. Если я ей нравилась, это давало мне определенные преимущества, когда надо было заставить ее что-то сделать или наоборот не делать. А с другой стороны, мама снова оказывалась права: Марта попытается прибрать меня к рукам и, вполне вероятно, будет ревновать к Алешу. Но сейчас все отодвинулось куда-то на задний план.

Я не знала, что это было. Раньше мне никогда не доводилось испытывать ничего подобного. Странная смесь из симпатии, жалости, сочувствия, нежности, чего-то еще непонятного. Я обнимала ребенка – доверчивого, беззащитного, полностью зависящего от нас, взрослых, и по спине бежали мурашки.

Поздравляю, Домникова. Кажется, у тебя прорезались материнские чувства. И даже не к своему ребенку. Такое вообще бывает?

27.

Проза жизни началась уже на следующее утро. На тумбочке опять заверещал будильник – ну что за гадина?! Осторожно вытащив руку из-под моей головы, Алеш повернулся и выключил его. Я приоткрыла один глаз. За окном было темно.

- Который час?

- Половина седьмого. Спи.

- А куда так рано? – хоть и с трудом, но удалось открыть второй.

Я не представляла, во сколько мы уснули, но показалось, что только что. Зевнув от души, Алеш потянулся, встал и пошел к креслу, где лежала одежда.

- У Марты в восемь начинаются уроки. Часа ей еле-еле хватает, чтобы проснуться, собраться и позавтракать. В половине восьмого приезжает Рада, отвозит ее в школу.

Я включила бра и зажмурилась.

- Давай я ее разбужу.

- Давай, - усмехнулся Алеш. – Но учти, это непросто. Обычно она просыпается к концу первого урока.

Надев халат, я пошла в комнату Марты. Включила ночник, села на край кровати и запустила руки под одеяло. Так всегда поднимала меня мама. Марта открыла глаза и захлопала ими, как разбуженный совеныш. Потом наконец сообразила, кто я и зачем появилась. Протянула руки и обняла за шею.

- Ты теперь всегда будешь меня будить, Анна?

- Если хочешь, - кивнула я.

- Хочу!

Глаза закрылись, и я испугалась, что она снова уснет, но Марта села и нашарила ногами тапки. Встала и поплелась к двери. Не успела я порадоваться, что все прошло так гладко и быстро, из коридора донесся возмущенный вопль:

- Папа!!!

Я вышла и обнаружила ее под дверью туалета.

- Я всегда первая! – пожаловалась она.

- Так, давай договоримся. Если тебя бужу я, то папа идет в туалет первым. Ну правда, почему он должен ждать, если там свободно? А если ты все-таки хочешь первая, то будить тебя будет папа. А я вообще буду спать.

Марта надулась, но все-таки сдалась:

- Хорошо. Пусть он первый. Но я тогда буду просыпаться медленно. Чтобы не ждать.

Я вернулась в спальню, шлепнулась обратно на кровать и подремала немного, дожидаясь своей очереди в места общего пользования. Мда, а как, интересно, люди жили в коммуналках по двадцать комнат?

Марта, похоже, поспала еще в туалете, потом в ванной. Я быстро почистила зубы и заглянула к ней. Она в задумчивости стояла перед шкафом, размышляя, что выбрать.

- Надеюсь, одеваешься ты сама? – ехидно поинтересовалась я.

- Сама! – возмутилась она.

Алеш на кухне готовил завтрак. Я провела ладонью по его спине и села за стол.

- Знаешь, это был промах. Надо было все вчера обсудить. Ваш утренний распорядок. Вплоть до очереди в туалет. Одно дело, когда люди вместе устанавливают его с нуля. А мне надо вписаться в ваш. На самом деле это не так-то просто, как кажется. Утро – это ритуал.

- Ты права, - кивнул Алеш, переворачивая на сковороде омлет. – Кстати, Рада купила для тебя овсяные хлопья. Если не то, купишь сама, какие надо. Орехи и семечки тоже.

Хлопья, разумеется, оказались совсем не те, но это не имело значения. Мне приятно было уже одно то, что он запомнил. Наконец пришла Марта – одетая, но растрепанная, держа в руках щетку для волос.

- Анна, ты говорила, что умеешь косички, - умоляюще сказала она, покосившись на Алеша.

- Пойдем, - вздохнула я. – Не стоит это делать на кухне. Как-то не хочется есть завтрак с твоими волосами.

Я немножко обломала ее уже второй раз за утро, но она восприняла это спокойно. Во всяком случае, ничем не показала, что недовольна. Это был хороший знак, но обольщаться не стоило. Я быстро заплела ей косу, и мы вернулись на кухню. И тут Марта взяла реванш.

- Анна, а можно ты будешь отвозить меня в школу? – спросила она, ковыряя омлет.

- До твоей школы пешком двадцать минут. Почему бы не пройтись? – поинтересовалась я.

Она посмотрела на меня с таким возмущением, что я с трудом удержалась от смеха. Ах ты, маленький поросенок! Как же ты будешь в школу пешком ходить? Что одноклассники скажут?

- Во-первых, папа не даст мне свою машину. Во-вторых, я никогда не ездила на машине по Праге. В смысле, за рулем.

- Почему не даст?

- Потому что Анна не очень хорошо водит, - ответил Алеш, размешивая сахар в чашке. – А если я буду ее учить, боюсь, она раздумает выходить за меня замуж.

- Почему? - Марта уставилась на него с таким ужасом, что мне стало не по себе.

Придурок, она же все принимает всерьез!

Я от души пнула его под столом и поспешила исправить ситуацию, срочно вызвав огонь на себя:

- Потому что после автошколы все ездят еще не очень хорошо. А мужья сильно волнуются, когда сами учат жен ездить. Боятся за них, нервничают и ругаются. Когда мой бывший муж учил меня водить машину, мы с ним чуть не развелись.

- Анна, ты уже была замужем?! – она едва не выронила глаза на тарелку.

- Марта, ешь, сейчас Рада приедет.

Но та, не обращая на Алеша никакого внимания, продолжала таращиться на меня.

- Да, была, - кивнула я.

- Он умер? Твой муж?

- Нет, вполне так жив. И даже собирается жениться снова.

- А почему вы развелись?

Алеш, насмешливо сдвинув брови, слушал, как я выворачиваюсь.

- Наверно, потому что разлюбили друг друга.

- А с папой вы друг друга не разлюбите?

- Надеюсь, что нет.

Это напоминало пинг-понг. Но раз свернула на скользкую дорожку, надо было держаться.

- А… а почему у вас не было детей?

Вот это уже был фол. Потому что объяснить в двух словах семилетнему ребенку подобные вещи… я не знала, как. Но спас скрежет ключа в замке. Забыв о своем вопросе, Марта залпом допила сок и побежала в комнату за рюкзаком. Алеш кивнул в сторону прихожей.

Мы вышли, поздоровались с Радой, которая, на раздеваясь, ждала Марту.

- Рада, мне сегодня надо в офис, но я вас дождусь, - сказал Алеш. – Поговорим втроем, а потом вы уже с пани Анной сами разберетесь.

Когда Рада с Мартой ушли, мы обнялись и расхохотались.

- Прости, Анна, - Алеш пробрался руками под мой халат. – Я, конечно, глупость сказал, но так забавно было смотреть, как ты с ней сражаешься. Ладно, убери посуду, пожалуйста, а я пойду душ приму.

- Может, мне с тобой? – я потерлась носом о его подбородок.

- Ты же знаешь, я всегда рад, - вздохнул он. – Но Рада через полчаса вернется, не хочется ее смущать.

- Кстати, спасибо, что не бросаешь меня ей на растерзание.

- Но нам же надо решить хозяйственные вопросы, - не принял шутку Алеш. – Конечно, вместе. Я вернусь к обеду, потом мы поедем к судебному переводчику, отдадим твои документы. И, кстати, надо действительно подумать насчет машины и инструктора для тебя. Я знаю одного хорошего, но он страшно ругается.

Ответить я не успела – он уже ушел в ванную. Когда я прибралась на кухне и заглянула к нему, Алеш брился перед зеркалом с полотенцем вокруг бедер.

- Ужас, - сказала я, обняв его. – Я не могу на тебя спокойно смотреть. Потому что все время тебя хочу.

- Ужас был бы, если б не хотела, - возразил он и мазнул пеной мне по носу.

Рада вернулась, когда я поправляла Алешу узел галстука. Мы втроем сели на кухне, и он кратенько все разложил по полочкам: хозяйка теперь здесь я, и все вопросы Раде надо решать со мной. Кроме финансовых.

- После свадьбы мы разберемся с нашими банковскими делами, и тогда, дамы, надеюсь, вы полностью избавите меня от хозяйственных проблем.

Еще он попросил Раду рассказать мне все, что я должна была знать касательно дома, а меня – не стесняться и спрашивать.

- Надеюсь, вы подружитесь, - сказал Алеш напоследок, поцеловал меня и ушел.

Я почувствовала себя так же, как сначала с Мартой. Рада наверняка ждала от меня каких-то слов, а я сидела и тупо не знала, с чего начать разговор. И не придумала ничего лучше, чем предложить ей выпить кофе. Прямо как в рекламном ролике. Но это сработало.

Рада сварила кофе, разлила по чашкам, и мы потихоньку разговорились. Она рассказала, что работала еще у Новака-старшего, а потом досталась Алешу, можно сказать, по наследству. Я подумала, что, возможно, смогу что-что узнать от нее о Милене и их жизни с Алешем и Мартой в последние два года. Но сначала надо было найти общий язык.

Как выяснилось, Рада приходила каждый день по будням, отвозила Марту в школу и забирала, водила ее на танцы. Убирала, ходила по магазинам, готовила, стирала – в общем, хозяйство полностью лежало на ней. Мне трудно было сказать, довольна ли я таким раскладом или нет, поскольку привыкла всегда все делать сама. Но, кажется, меня никто и не спрашивал. Это был сложившийся порядок вещей, к которому все привыкли.

- С утра пан Алеш обычно или уезжает, или идет в мастерскую, и я занимаюсь уборкой, - сказала он, поставив чашки в посудомойку.

Я поняла намек и ушла в ванную. Приняла душ, привела себя в порядок, оделась. В гостиной жужжал пылесос, поэтому я устроилась с ноутбуком на кухне, понимая, что скоро Рада попросит меня и оттуда. Было здорово неуютно, но вариантов имелось всего лишь два. Либо бояться ее, либо постараться убедить себя, что теперь, как сказал Алеш, я здесь хозяйка. Я – а вовсе не Рада.

Второй вариант был сложнее. Но выбрать стоило именно его.

28.

Все шло настолько гладко, что это пугало. Нет, конечно, мелкие терки были, но в штатном режиме. Иногда приходилось объяснять Алешу, Марте и Раде, что вот это мне не нравится и я хотела бы, чтобы было иначе. Где-то мне шли навстречу, где-то приходилось искать компромисс. Однако все проходило мирно, без ссор и обид.

Черт, так не бывает!

Древние греки, которые знали толк в фатуме, удачи попугивались. Считали, что боги-олимпийцы завистливы и везунчику обязательно нагадят. И даже пытались как-то приманить небольшую неудачу, чтобы замаскироваться. Вот и я, засыпая вечером в объятиях Алеша, до неприличия счастливая, пыталась себя убедить, что такое благолепие мне просто мерещится, а на самом деле проблем хватает.

- Анна, прекрати! – потребовал Алеш, когда я поделилась с ним своими страхами. – Если светит солнце, надо идти на прогулку, а не ныть, что завтра, наверно, дождь пойдет. Живи сегодня, радуйся, что все хорошо. Плохо еще будет. Оно всегда бывает, не торопи.

То же самое повторила в ответ на мое нытье мама по Скайпу:

- Блба, мужчина дело говорит, наслаждайся, пока можно. Хочешь, скажу, когда проблемы начнутся? После свадьбы, Вангой буду.

- Почему? – удивилась я.

- Потому что Алеш случайно Мартичку напугал. Что ты можешь передумать замуж. А вот когда он получит тебя в полную собственность… то есть она получит тебя в полную собственность…

- Спасибо, мазер, - вздохнула я. – Умеешь ты обнадежить. Нет чтобы сказать: все у вас будет зашибенно.

- Зачем? – фыркнула мама. – Ты же прекрасно знаешь, что только сказки заканчиваются свадьбой. А в жизни все самое интересное начинается уже после. Как будто не была там. Замужем.

К моему великому удивлению, проще всего получилось с Радой. Есть в США такое озеро с непроизносимым названием, которое в переводе с языка местных индейцев означает: «Ты ловишь рыбу на свой стороне, я на своей, а посередине никто не ловит». Мы с ней довольно легко поделили территории и обговорили границы. Например, что Рада отвозит по утрам Марту в школу и водит на танцы, а я забираю после уроков. Почему-то идти из школы пешком у маленьких выпендрежников неприличным не считалось. Или, если мне захочется купить чего-нибудь вкусненького помимо обычных закупок, Рада не будет расценивать это как посягательство на свои обязанности.

Алгоритм уборки мы тоже обсудили – чтобы никто никому не мешал. Переводами своими я занималась у Алеша в мастерской, независимо от того, уходил он или работал дома. Мы нисколько друг другу не мешали, даже, наверно, наоборот. Только когда он делал огранку, шлифовку или отливку, я сбегала, потому что это было шумно и вонюче. Разумеется, я могла вообще не работать, но мне требовалось какое-то занятие и свои собственные деньги, пусть и небольшие.

Работать легально по туристической визе я не могла, но потом, получив вид на жительство, рассчитывала устроиться в какую-нибудь языковую школу преподавать русский язык. Опыт работы в таком формате у меня имелся, да и в дипломе, помимо «филолога-слависта», значилось «преподаватель русского языка и литературы». Проблема заключалась в том, что нострификация, то есть признание, такого диплома было под большим вопросом из-за различия учебных программ.

Что касается финансов, у меня на карточке лежали деньги от продажи Корсы, к тому же Алеш дал мне одну из своих карт – на мелкие расходы. После свадьбы он собирался открыть для нас в банке совместный счет.

Вообще-то я далеко не сразу решилась поинтересоваться его доходами, как-то неловко было. Потом набралась наглости и спросила. В конце концов, должна же я была знать материальное положение будущего мужа. Ответ меня убил. Его доход за прошлый год примерно раза в три превысил верхнюю границу моих самых смелых предположений. И это была… нет, не проблема, но, скажем так, сложность.

Когда девчонки с зарплатой в двадцать тысяч мечтают о муже-миллионере, они плохо представляют, что это такое в реальности. Кто-то начинает безудержно тратить деньги направо и налево. Я наоборот стеснялась – хотя возможность такая вполне имелась. Впрочем, я-то как раз о миллионере и не мечтала. Оставалось только убеждать себя в том, что привыкать к наличию денег проще и приятнее, чем к их отсутствию.

Алеш познакомил меня со своими друзьями - более основательно, чем на дне рождения. Среди них оказался тот самый Ярослав, Ярда, с которым он когда-то торговал украшениями на Карловом мосту. Они дружили еще со времен учебы в профессиональной школе, и Алеш перетащил Ярду в Прагу сразу же, как сам переехал туда. На дне рождения его почему-то не было, а теперь мы побывали у него в гостях.

Еще десять лет назад я подумала, что Ярда похож на цыгана, а сейчас он выглядел как настоящий цыганский барон – солидный, начавший полнеть, с тщательно ухоженной смоляной бородой. Его жена Альжбета была самой обыкновенной среднестатистической чешкой, хотя и очень милой, а трое детей удались в Ярду – смуглые, черноволосые, темноглазые. Вечер прошел приятно, и я обрадовалась, что именно Ярда будет нашим свидетелем на свадьбе, потому что боялась, как бы им не стал Зденек.

У Зденека с Властой, кстати, мы тоже побывали, и этот вечер оказался совсем другим. Нет, все прошло прилично, не было сказано ни единого острого слова, не затронуто ни одной опасной темы, но напряжение явственно висело в воздухе. Я устала от этой встречи так, как будто несколько часов подряд синхронно переводила шепелявого заику. Алеш разговаривать об отношениях с братом по-прежнему желанием не горел, и я отсиживалась в окопе, ожидая встречи с Магдаленой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Если подумать, это была единственная точка напряжения в наших с Алешем отношениях, да и то скрытая. В остальном все у нас шло идеально. Если и случались какие-то непонятки, они всегда заканчивались поцелуями или чем-нибудь поинтереснее. А «поинтереснее» действительно становилось все лучше и интереснее, хотя, казалось бы, куда уж лучше. Конечно, присутствие Марты или Рады заставляло нас быть более сдержанными, чем хотелось бы, но мы всегда могли сбежать в мастерскую, куда Марте заходить без разрешения запрещалось. А уборку Алеш делал там сам.

Я влюблялась в него все сильнее и сильнее, и мне нравилось в нем все. Ну, почти все. Но даже раздражающие мелочи, за которые Димку я, наверно, сожрала бы, казались действительно мелочами. Например, намыленные носки, валяющиеся в раковине («чтобы лучше отстирались»), или газета за завтраком. Поводов для ссор у нас не было – или мы их обходили. Разумеется, я понимала, что эта идиллия не вечна, но так хотелось, чтобы она продлилась подольше. Особенно когда мы просыпались субботним утром и лежали в обнимку в полудреме, никуда не торопясь. Это было даже ничем не хуже секса.

Что касается Марты, то тут подвижек пока не наблюдалось. Насколько все прекрасно шло у меня с Алешем и у меня с Мартой, настолько глухо все было между ними. Я забирала ее из школы, мы шли пешком и болтали, но стоило мне перевести разговор на ее отношения с отцом, она очень ловко перескакивала на что-то другое. Единственное, что Марта готова была обсуждать, это наши с ним отношения, свадьбу и дальнейшую жизнь вместе.

Разумеется, тут не могли не проскакивать параллели и сравнения. Свой вопрос о детях в наше первое утро она не забыла. Хорошо, что у меня было время придумать ответ. Когда Марта снова вырулила на эту тему, я сказала, в принципе, правду. Что дети в идеале должны рождаться, когда их хотят и ждут. Я сначала училась, а потом мы с мужем уже не так сильно друг друга любили и поэтому детей не хотели.

- А мои папа и мама вообще друг друга не любили, - буркнула Марта, глядя под ноги. – Я знаю.

В контексте нашего разговора я могла ожидать два варианта продолжения: «но у них все равно появилась я» или уже затронутое раньше «а вы с папой друг друга не разлюбите?» Но Марта перескочила эти два пункта и задала другой вопрос, тоже вполне логичный:

- А у вас с папой будут дети?

- Не знаю. Может быть. А ты хотела бы младшего брата или сестру?

Она сдвинула брови и тут же завопила, показывая на бородатую жесткошерстную таксу, степенно идущую по улице рядом с хозяйкой:

- Анна, смотри, совсем как Пепик у бабушки в Брно. А у тебя была когда-нибудь собака?

Похоже, способность уходить от нежелательного разговора Марта унаследовала от отца в полной мере. Я снова подумала, что мне не помешало бы пообщаться с их психологом. Алеш договорился, что в следующий раз мы придем все вместе, но визит пришлось перенести из-за поездки в Брно.

Наши свадебные дела шли малым ходом. К судебным переводчикам с русским языком были длинные очереди, а тот, который достался нам, оказался халтурщиком. Хотя, вроде бы, давно должен был набить руку. Я с ходу выцепила в переводах своих бумажек несколько грубых ошибок, из-за которых их могли и не принять. Пришлось доказывать, что он не слишком компетентен, и заставлять переделывать. В Питере я перевела кучу подобных документов, но хитрость заключалась в том, что все они оказывались недействительными, когда их подавали в матрику. О том, что для регистрации брака годятся исключительно переводы, сделанные в Чехии, знали далеко не все, а наши конторы умалчивали: зачем терять клиентов и заработок. Есть заказ – есть работа.

Наконец было собрано все, кроме справки об отсутствии у меня препятствий к браку, которую мы собирались взять в российском консульстве в Брно. Правда, требовалась еще справка из полиции о легальности моего пребывания в Чехии, но ее надо было получить перед самой регистрацией. Алеш позвонил в консульство и записал нас на прием.

- Справку тебе сделают в течение рабочего дня, а пока будем ждать, навестим маму, - сказал он, когда мы выехали в Брно рано утром.

- Я очень хочу с ней повидаться, - кивнула я.

И это было чистой правдой. Главное, чтобы Магдалене удалось куда-нибудь спровадить Алеша и мы смогли бы спокойно поговорить без него. Пора уже было вытряхнуть из их семейного шкафа кое-какие скелеты.

29.

По правде, пейзаж между Прагой и Брно не такой уж и впечатляющий, дух не захватывает. Поля, леса, деревни, все достаточно монотонно. Но на меня чешские виды всегда действовали завораживающе. И каждый раз, когда ехали в горы или на экскурсию в другой город, всплывала досада: эх, это не мое. И диссонансом нотка вины: ну я же все-таки русская, не чешка. И тут же: но я же родилась здесь и выросла, почему нельзя любить обе страны?

И вот теперь я вдруг почувствовала непривычное и вкусное: наконец-то все это мое! Как будто… приданое Алеша, что ли? Хотя я и не собиралась менять гражданство. И Прага моя, и вообще вся Чехия. Со всеми городами, горами, полями и жителями. Я просто упивалась этим собственническим чувством.

В Брно я ни разу не была, только проездом по пути из Вены и Будапешта.

- Сначала в консульство, - сказал Алеш, легко ориентируясь в сплетении узких улочек.

Светло-серый трехэтажный особняк в ухоженном саду выглядел довольно симпатично. В коридоре сидела небольшая очередь, но нас вызвали точно в назначенное время. Улыбчивая женщина средних лет в бежевом брючном костюме просмотрела мои документы, сделала копии, задала несколько вопросов.

- Прием у нас до часу дня, приходите между часом и половиной второго, но не позже, - сказала она. – Все будет готово.

Часы показывали начало двенадцатого. Два часа – хватит?

- Для чего? Чтобы сделать справку? – не понял Алеш, и я сообразила, что размышляю вслух.

- С мамой твоей пого… поболтать.

- Думаю, хватит, - он свернул к выезду из города. – Если не возражаешь, я тебя у нее оставлю, а сам по одному делу быстро съезжу. По рабочему.

Я посмотрела на него с подозрением. Может, Магдалена по телефону попросила его убраться куда-нибудь, чтобы нам не мешать? Так, чтобы я не догадалась? Но к чему эти тайны мадридского двора?

Алеш остановился у кованых ворот. За невысокой оградой среди деревьев прятался небольшой каменный коттедж. Магдалена, одетая в джинсы и теплую флисовую кофту, вышла нам навстречу, поцеловала меня, потом Алеша.

- Через час-полтора подъеду, - сказал он, садясь в машину.

- Пойдем, Аничка, - Магдалена обняла меня за плечи. – Я пирог испекла.

Под ногами крутился бородатый Пепик, о котором говорила Марта, огромный рыжий кот презрительно смотрел с водосточного желоба над крыльцом. Мы пришли на кухню – большую, светлую, оборудованную всем необходимым. Сверкающая хромом кофеварка выплюнула капучино сразу в две чашки. Магдалена отрезала огромный кус песочного пирога с клубникой и поставила тарелку передо мной.

- Я сказала, что нам надо с тобой поговорить о всяких женских штучках. Про свадьбу и все такое, - она уселась напротив. – Алеш, конечно, не поверил, но это его проблемы. Хочу предупредить, Аня, тебе с ним будет непросто. Он очень хороший человек. Это я не как мать говорю, так и есть. Но страшно упрямый.

- Я уже заметила, - кивнула я.

- Думаю, сейчас он еще старается тебя не слишком пугать. Но уж если упрется, лучше с ним не спорить. Просто замолчать и подождать, пока не остынет и не начнет думать. Мила этого никак не хотела понять. Еще когда они только начали встречаться. Настаивала на своем, Алеш злился, они ссорились. Я думаю, вряд ли бы они поженились, если б не Марта.

- Да, он мне рассказывал. Я, кстати, так и делаю. Замолкаю и жду, когда можно будет снова вернуться к этой теме. И так же, если он не хочет о чем-то говорить. Например, о Зденеке.

- Ты умная девочка, Аня, - Магдалена погладила меня по руке. – Надеюсь… очень надеюсь, что в этот раз ему повезло. Учти еще вот что. Сложные решения Алеш принимает не сразу, обдумывать может долго. Но если уж принял, переубедить его, скорее всего, не удастся. Даже если сам понимает, что не прав. Как было с Мартой.

Магдалена поставила чашку и посмотрела на меня в упор.

- Ты ведь в курсе, что она не его дочь? Я так поняла, он тебе сказал?

Почему-то я смутилась, как будто меня застукали за чем-то неприличным.

- Да, но… я думала, это просто подозрения. Они похожи. И по характеру – Марта тоже упрямая. И от разговора уходит, если ей не нравится тема.

- Светлые волосы, темные глаза, только и всего, - хмыкнула Магдалена. – Характер? Ну, это по наследству не передается. На своего отца Алеш, к счастью, совсем не похож. Нет, Аня, это абсолютно точно. У Алеша четвертая группа крови, у Милены была первая. И у Марты тоже первая. Это та классика, при которой никаких тестов ДНК не нужно. Не может у отца с четвертой группой быть ребенка с первой.

- Я в этом не разбираюсь, - растерялась я. – Но вы врач, я вам верю. Но как тогда?.. Ведь группу крови еще в роддоме определяют.

- В роддоме и определили. Я сразу сказала Алешу: разводись. Даже алименты платить не придется. Но он уперся. Не могу так поступить сейчас, разведусь позже. Как же он мог бросить женщину в тяжелой ситуации! Тогда он не так уж много зарабатывал, Мила еще меньше, к тому же в отпуске с ребенком. Родителей у нее не было, помочь некому. Ну а потом… Я знала, что так будет, но он меня не слушал. Как всегда. Марта была очень слабенькая, постоянно болела. Алеш с ней возился больше, чем Мила. Привязался, полюбил… Так бывает.

- Ее трудно не полюбить.

- Да, - согласилась Магдалена. – Может, все бы у них и срослось. Из-за Марты. Если б Мила не была такой дурой. Пока они жили здесь, она как-то еще сдерживалась. Почему Алеш не разводился – понятно, хотел видеть Марту постоянно, а не раз в неделю. А вот почему Мила не уходила? Алеша она не любила, отношений у них никаких… ну, ты понимаешь?.. не было. Деньги? Могла бы кого и побогаче найти. Хотя Войта, мой муж, уже тогда был очень болен, все знали, что долго не протянет. А это, ты понимаешь, уже совсем другой уровень.

- Тогда почему все стало так плохо, когда они переехали в Прагу? – Пепик из-под стола дотянулся и положил морду мне на колени, и я взяла его на руки. – Алеш говорил, они стали сильно ругаться именно там. И что он тогда начал пить.

- Не знаю, Аня, - Магдалена наморщила лоб. – Я закурю, если ты не против?

- Я тоже. Алешу не нравится, что я курю. Мы договорились, что я буду стараться бросить совсем.

- Ничего, - заговорщицки подмигнула Магдалена, поставив на стол пепельницу и протянув мне пачку «Винстона». – Почистишь зубы, а запах свалишь на меня. Так вот… возможно, Мила надеялась как-то возобновить отношения с отцом Марты, но не вышло.

- Он из Праги?

Черт, можно было и не спрашивать. «Oblíbané místo» - «поцелуйное место» - в Стромовке!

- Да, - коротко ответила Магдалена. – Уходить она не хотела, а в руках себя держать не могла. У них начались безобразные ссоры, а вылилось все это на Марту. Понимаешь, Аня, первые года два она была такая… папина дочка. Ребенок всегда к кому-то из родителей тянется больше. Алеш был мой мальчик, а Зденек – Войты. Но Миле это не нравилось. Что Марта любит Алеша. Он много работал, Мила сидела дома с Мартой и как-то потихонечку перетянула ее к себе. Особенно когда они с Алешем стали постоянно ругаться. Когда Марта уже жила у меня, я пыталась с ней об этом поговорить, но она сразу замыкалась. Иногда только говорила, что папа маму не любил, обижал.

- Она и мне так сказала, - я нервно стряхнула пепел. – Что мама с папой друг друга не любили. Представляю, что ей Милена говорила.

- Я тоже. Марта уверена, что отец ее не любит, что она ему не нужна. Что забрал ее в Прагу только потому, что обязан – ну раз он ее отец. Когда мы с ней ходили в церковь, на следующий день после дня рождения Алеша, она спросила, можно ли ей будет снова жить у меня, если у вас появятся другие дети и она станет вам мешать.

- Криста пана… - простонала я и осеклась. – Простите, Магдалена. Марта спрашивала, будут ли у нас с Алешем дети. Я спросила, хотелось бы ей брата или сестру, но она сразу перевела разговор на другое.

- Аничка, Алеш вот так переводит разговор, когда тема ему не нравится. А Марта – когда боится. Например, боится услышать что-то неприятное для себя.

- Жаль, что не знала раньше, - я потушила окурок.

- Теперь знаешь. Иди прополоскай рот. Ванная по коридору налево. А я еще кофе сделаю.

В ванной я набрала полный рот зубной пасты, прополоскала, постояла, глядя на себя в зеркало. Ох, не похожа эта рожа на ту, которая должна быть после милого девочкового разговора про всякие свадебные штучки.

Вернувшись на кухню, я с маху хлебнула горячего кофе, обожглась, закашлялась. Магдалена подала мне стакан холодной воды, погладила по спине.

- Аничка, я думаю, ты справишься. Ты Марте очень нравишься.

- В том-то и беда, - грустно усмехнулась я. – Знаете, когда Алеш только сказал, что у него есть дочь, я подумала, как бы она не стала его ревновать ко мне. Так ведь часто бывает. А теперь мне кажется, что она наоборот ревнует меня к нему. Только не показывает… пока. Если честно, мне очень страшно. Что не справлюсь. Просто их как-то примирить – уже сложно. А еще, оказывается, вся эта история с группой крови... Рано или поздно Марта узнает. Такое невозможно скрыть. Лучше, если узнает от нас. Но я сейчас вообще не представляю, как. И чем это может обернуться. А ребенок… Мы с Алешем хотели бы, конечно. Но теперь я даже и не знаю. К родному брату или сестре дети ревнуют, а тут…

- Да, Аня, - Магдалена потерла виски пальцами, как будто у нее разболелась голова. – Ревность… так и у нас было. Ты хотела узнать про отношения Алеша и Зденека? Все очень просто. Они у меня оба красивые мальчики, согласись. Но их отец был еще красивее. Может, Алеш показывал фотографии. Женщины ему проходу не давали. Первые года два мне это даже льстило. Ну как же, все на него смотрят, а он только мой. А когда Зденек родился, все как-то сломалось. Я почти не сомневалась, что он мне изменяет, но… обманывала себя тем, что возвращается-то все равно ко мне. Да и Зденек его очень любил. Они оба друг друга любили. Иногда мне даже казалось, что я лишняя. И мне хотелось еще ребенка. Девочку. Думала, что уж она-то будет ко мне ближе.

- А родился Алеш, - невольно улыбнулась я.

- Да. Зденеку было десять. Вроде, уже достаточно взрослый. Ревнуют обычно дети помладше. Но Алеша он буквально возненавидел. Больше отца к нему ревновал, конечно, но и меня тоже. Может, из-за этого и между нами с Войтой все еще быстрее стало рушиться. Через два года мы все-таки развелись. Зденек заявил, что останется с отцом. Мы с Алешем вернулись сюда. Они виделись, конечно. И я с Алешем ездила в Прагу, и Войта со Зденеком приезжал. Но никогда не дружили. И сейчас друг друга просто терпят. Вынуждены терпеть.

- Бизнес?

- Да, в первую очередь. Все таланты от отца и деда достались Алешу, Зденек даже домик не нарисует. Ясное дело, что компания держится только на Алеше, без него все развалится сразу. А вот Алеш без Зденека вполне обошелся бы. Финансистов и менеджеров хватает, и получше есть. Мог бы выкупить его долю, но Зденек ни за что не согласится.

- А как получилось, что Власта стала крестной Марты? – об этом Алеш сказал мне недавно. Хотя я и видела фотографию, где та держит младенца на руках после крестин, это как-то у меня не отложилось.

- Тогда Алеш еще пытался с ним отношения наладить. У Войты уже нашли рак, сделали операцию, но все равно было ясно, что осталось недолго. И что им со Зденеком придется работать вместе. У Милы не было ни родственниц, ни близких подруг, вот Алеш и предложил Власте.

- А вам не кажется, что Власта тоже может настраивать Марту против Алеша? – спросила я. – Все-таки она у них немало времени проводит.

- Кажется, - Магдалена посмотрела на часы и встала. – Но что делать? Алешу иногда приходится уезжать. Да и Марта Либора с Ханой любит. Уже почти час, Аничка. Пойдем. Сейчас Алеш подъедет.

Словно в подтверждение с улицы донесся короткий автомобильный сигнал.

30.

- Тебе правда надо было по делам? – с невинным видом поинтересовалась я, сев в машину. – Или мама попросила? Чтобы не мешал?

- И то, и другое, - Алеш дернул уголком рта, что у него означало раздражение и досаду, но не в критичных масштабах. – И что она рассказала, если не секрет?

- Про группу крови Марты. И что Зденек ревновал родителей к тебе. В общем, ничего сильно нового я не узнала.

Мне показалось, что Алеш вздохнул с облегчением. А еще – что Магдалена рассказала не все. Может, не захотела. Или времени не хватило. Но осталось послевкусие недосказанности. Впрочем, и того, что я услышала, оказалось достаточно, чтобы настроение забралось под плинтус.

- Алеш, извини, - я положила руку ему на колено. – Меня это немного выбило. Не хочется делать вид, что мне весело.

- Ничего, - он положил сверху свою руку, но тут же вернул ее обратно на руль. – Я понимаю.

Когда мы забрали справку и выехали из Брно, разговор о наших дальнейших действиях меня немного отвлек. В Чехии брак, в принципе, можно было регистрировать в любой матрике, но Алеш предложил городскую ратушу на Старомнестской площади.

- Там, конечно, очередь, но, думаю, мы впишемся в твои сроки по визе. Да и по району она нам подходит. Вечером надо будет заполнить бланки заявления на сайте и распечатать, чтобы время не терять.

Мы рассчитывали пожениться ближе к концу апреля. От разрешенных сроков пребывания в Чехии по шенгенской визе у меня оставалось чуть больше месяца. По идее, этого должно было хватить, чтобы получить вид на жительство.

- Тебе надо будет подать документы сразу же, на следующий день после регистрации, - сказал Алеш. – И уедем в свадебное путешествие на пару недель. Куда-нибудь в безвизовую страну. Тогда у тебя будет фора еще на полмесяца. На случай задержки.

- Марту опять придется оставлять у Зденека, - вздохнула я. – Ты не думал, что ее там тоже настраивают против тебя?

- Конечно, думал, - поморщился Алеш. – Но что делать? Я уезжал за полгода один раз к тебе и два раза на несколько дней по делам. Иногда она у них ночевала, если были какие-то детские праздники. У Рады семья, она не может оставаться с Мартой надолго. Мама хоть и на пенсии, но преподает в медицинской школе, ей тоже не приехать в Прагу больше, чем на пару дней. Да и у Марты учеба. Надеюсь, это будет в последний раз.

Когда мы вернулись домой, Марта выбежала в прихожую, обняла меня поперек живота, бросила Алешу «ahoj» - «привет». Мне показалось, что она сделала это немного демонстративно. Может, я и ошибалась, но сейчас, после разговора с Магдаленой, стало еще больше обидно за Алеша. Можно было лишь догадываться, как тяжело ему терпеть ее отношение – после того, как столько возился с ней, когда она родилась. С чужим ребенком…

На следующий день утром мы подали заявление. С документами никаких проблем не возникло, только еще раз напомнили о полицейской справке, которую надо было принести на регистрацию. Правда, дату назначили на двадцать седьмое апреля – впритык. К тому же вылетали два выходных дня.

- Анна, прекрати панику! – приказал Алеш. – Даже если вдруг тебе откажут в виде на жительство, что маловероятно, это не конец света. Через месяц вернешься и подашь заявление снова.

- Через три, - я готова была разреветься. На всякий случай.

- Ты въезжала в Шенген через Германию, поэтому формально вообще сейчас не в Чехии. Общеевропейскую автоматическую систему для подсчета пребывания так и не ввели. А сверять даты на штампах никто не будет. Успокойся!

Да, немного здорового дзена мне точно не помешало бы. Адреналин висел в воздухе. Подготовка к свадьбе – тот еще квест. Даже учитывая, что Алеш взял все на себя и только спрашивал, устраивает меня то или это. По большому счету, я вообще предпочла бы скромную церемонию с родственниками и свидетелями, но об этом не стоило и думать. Пожалуй, это был тот самый случай, когда работала глубоко ненавидимая мною фраза: «Если насилия не избежать, расслабься и получи удовольствие».

Свадебное платье шил все тот же Махуд. Конечно, я могла пойти в салон или заказать по каталогу, но уж больно мне понравились два его зеленых. Он сам нарисовал эскиз, и я тут же влюбилась – в платье, а не в Махуда, конечно. Ресторан и номер для новобрачных Алеш заказал сам. Мелочами, вроде приглашений, оформления зала, меню и музыки, занималась свадебный консультант Хелена, симпатичная девушка, похожая на веселую синичку.

Марта, как мне казалось, ждала свадьбу еще сильнее, чем мы. С таким энтузиазмом, что меня это даже пугало. И это не было обычной девчоночьей любовью к свадьбам, которые они примеривают на себя в будущем. Ну, или было, но не только. И об этом я сказала психологу пани Йиржине, когда мы наконец до нее добрались.

Сначала мы сидели в приемной с Алешем, пока та разговаривала с Мартой, потом я осталась одна листать журналы, а в конце Марта вышла, и зашла я.

- Наконец-то я с вами познакомлюсь, пани Анна, - сказала приятная женщина средних лет с мягкой улыбкой, которая сразу заставляла почувствовать расположение. – Сначала Марта ни в какую не хотела говорить о вас, но последние два месяца наоборот – только о вас.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Знаете, меня это беспокоит, - заметила я. – Потому что… немного слишком.

- Я вас понимаю, - кивнула Йиржина. – И вот что скажу вам обоим. Мы с Мартой встречаемся уже не первый месяц, ситуация сложная, и изменений особых пока не видно. Пан Алеш, возможно, думает, что я не смогла найти к Марте подход. Но я работаю с детьми уже почти двадцать лет, и это первый случай в моей практике, когда ребенок настолько сильно закрыт для одного из родителей. Как за Китайской стеной. Скажите, пожалуйста, все ли вы мне рассказали о ней и о вас? – она пристально посмотрела на Алеша.

- Абсолютно все, - кивнул он.

- А пани Анне известно это «все»?

- Да.

Слишком быстро ответил, подумала я. Совсем чуть-чуть, самую капельку, но все-таки…

- Марта очень беспокоится, как бы вы не передумали пожениться. Вы оба. У нее есть основания этого бояться?

Мы ошарашенно переглянулись.

- Нет, но… - нахмурился Алеш. – Как-то я сказал, что не буду учить Анну водить машину, потому что мужья все время ругают своих жен, когда учат, и она может передумать выходить за меня замуж. Это была шутка, конечно.

- Но она восприняла ее всерьез, - кивнула Йиржина. – Ключевое слово «ругают». Вы постоянно ругались с ее матерью, она это хорошо помнит.

- А еще она спросила, сразу ли я согласилась выйти замуж за Алеша. И я ответила, что сначала хотела познакомиться с ней, - добавила я. - Марта с таким ужасом предположила, что я могла отказаться, если бы она мне не понравилась. И хотя я сказала, что было бы, скорее, наоборот, что я могла не согласиться, если бы не понравилась ей, мне кажется, она не поверила.

- Марта сейчас в сильном напряжении и очень ждет вашу свадьбу. Уж не знаю, пани Анна, чем вы так ее покорили, но она от вас без ума. И очень боится, что вы действительно передумаете. В том числе, если она вас чем-то огорчит. Поэтому до вашей свадьбы, скорее всего, будет вести себя идеально. А вот потом можете ждать не самых приятных моментов. Как обратную реакцию. Просто будьте к этому готовы. И, я думаю, тогда нам не помешает пообщаться всем троим. Возможно, дело сдвинется с мертвой точки с вашей помощью, пани Анна.

Если б не Марта, я задала бы Алешу кое-какие вопросы, как только мы вышли. Но дома запал прошел. Да он наверняка и не ответил бы. Пожалуй, мне стоило набраться терпения и подождать. До сих пор эта тактика не подводила.

А через пару дней Марта подкинула мне еще один сюрприз. Я пришла забрать ее после уроков, и она с виноватым видом сказала, что учительница пани Зузана просила меня зайти к ней.

- И что ты натворила? – поинтересовалась я, пока мы поднимались по лестнице на второй этаж.

- Ударила Станду рюкзаком. Но он сам назвал меня жабой.

- Побудь здесь, - я оставила ее в коридоре, а сама зашла в класс.

Там оказалось очень даже уютно: светло, удобные столы, много цветов, зеленый коврик с мягкими игрушками в углу. За учительским столом что-то читала миниатюрная блондинка в стильных очках, примерно моя ровесница.

- Добрый день, - поздоровалась я. – Марта сказала, вы просили зайти.

- Здравствуйте, пани Новакова! Присаживайтесь.

- Ну, мы с паном Новаком собираемся пожениться, но… - смутилась я, кое-как пристраиваясь на детский стул.

- Простите, - учительница смутилась еще больше. – Марта сказала, что у нее теперь есть мама, и я подумала… Как мне к вам обращаться?

- Пани Домникова. Хотя у нас свадьба через месяц, все равно буду Новаковой. Так что неважно. Марта, кажется, с кем-то подралась?

- Со Стандой Немурой. Но он сам ее вечно задирает. Там, похоже, чувства. Да и Мартичка не возражает особо. Она девочка популярная. Хотя ее иногда дразнят за произношение. Я насчет учебы хочу поговорить. У меня к ней две претензии. Письмо ей плохо дается, много ошибок делает. И пересказывать совсем не умеет. Память отличная, запоминает все, что мы читаем, а своими словами не может передать. Надо с ней позаниматься, чтобы не запустить. Вы ведь, кажется, тоже учитель?

- Чешский преподаю… иностранцам, - я решила не вдаваться в подробности.

- Ну так это прекрасно, - обрадовалась пани Зузана. – Марта умная, способная, но постоянно отвлекается, думает о чем-то.

Мы поговорили еще немного и распрощались. Я вышла в коридор и чуть не сшибла Марту, которая стояла у двери, ковыряя пол носком ботинка.

- Ты ничего не хочешь мне сказать? – спросила я, когда мы отошли от класса.

- Анна, ты сердишься, что я сказала, что ты теперь моя мама? - она страдальчески наморщила лоб.

Ага, поросенок, опять подслушивала. Отшлепать бы тебя маленько.

Я подвела ее к окну, приподняла и усадила на широкий низкий подоконник. Села рядом, обняла за плечи.

- Во-первых, я не сержусь. Только надо было меня предупредить, потому что получилось немного неловко. А во-вторых, пообещай мне одну вещь.

- Не драться со Стандой?

- Не подслушивать под дверью. Это очень некрасиво. Порядочные люди так не делают. Ну представь, ты будешь у себя в комнате разговаривать по телефону, например, со Стандой, а я буду подслушивать. Или папа. Тебе понравится? Думаю, нет. Ты ведь не первый раз так делаешь? Когда папа со мной разговаривал по Скайпу?

Марта покраснела и опустила голову.

- Анна, я больше не буду, - прошептала она, готовая разреветься.

Я прижала ее к себе и поцеловала в лоб.

- Учти, это не только некрасиво, но еще и опасно. Когда-нибудь ты не успеешь отскочить, дверь резко откроется и… убьет тебя. А теперь все. Высморкай нос, и пойдем домой. А то Рада решит, что мы завернули в цукрарну и тайком едим пирожные вместо обеда.

31.

Где-то за неделю до свадьбы случилось то, чего я втайне боялась. Мама вышла в Скайп и сказала, глядя куда-то за камеру:

- Анют, не расстраивайся, но бабушка с дедушкой не приедут.

- Почему? – у меня мгновенно навернулись слезы.

- Бабушка неважно себя чувствует, а дедушка не хочет ее оставлять одну.

- Это что, правда? Я должна поверить?

- Анечка, ты уже достаточно большая девочка, чтобы понимать: иногда стоит притвориться, что веришь. И ни в коем случае не выяснять, правда или нет. Лучше пригласи их с бабушкой осенью в гости.

Что тут было выяснять! Мама рассказала ему о Зденеке, о нашем с Алешем разговоре, и он принял решение: не ехать, чтобы случайно не подставить ни меня, ни Алеша. Таким он был всегда – думал о других больше, чем о себе. Меня жрала обида, за него и за себя. И в то же время я была ему благодарна. Так хотелось позвонить, сказать об этом, но… я должна была притвориться, что поверила маминым словам. Он так хотел.

Это стало последней каплей. Тот пузырь напряжения, в котором я жила все эти дни, должен был рано или поздно лопнуть. Закончив разговор, я легла на диван и разревелась в подушку. У Алеша была рабочая встреча, Марта, как я думала, уже спала.

Уж не знаю, как она услышала, все-таки от детской до гостиной было неблизко. Но дверь открылась, босые ноги прошлепали через холл. Она присела перед диваном на корточки, положила ладонь мне на щеку.

- Анна, ты плачешь? Тебя папа обидел?

Шевельнулось глухое раздражение, но я его отогнала. Села, усадила ее рядом, обняла.

- Нет, Марта. Моя бабушка болеет, они с дедушкой не приедут на свадьбу. Я просто расстроилась. С чего ты взяла, что папа меня обидел?

- Мама плакала, когда папа ее обижал.

Я невольно скрипнула зубами.

- Это она тебе говорила? Что он ее обижал?

- Да. Он на нее кричал, она плакала.

Тут много чего можно было сказать, но не объяснять же семилетней девочке, что представляла собой ее покойная мать. И что при ссорах редко кто может сохранять спокойствие, особенно если знает, что жена вернулась со свидания с другим мужчиной.

- Марта, иногда люди, когда сердятся, говорят такие вещи, о которых потом сами жалеют. Когда успокоятся. Только не всегда в этом сознаются. Вот скажи, за то время, пока ты живешь с папой, он тебя хоть раз обидел?

Наморщив лоб, Марта задумалась.

- Не отпустил к Злате поиграть, - неуверенно сказала наконец.

- Я помню. Что ты тогда получила за диктант?

Она сокрушенно вздохнула.

- Ты, конечно, можешь не верить, но папа тебя очень любит.

Стоп, Домникова, замри. На сегодня хватит. Закинула информацию – пусть переваривает. Сейчас у нее должен быть небольшой разрыв шаблонов. Хочется верить любимой Анне, но тогда получается, что обманывала любимая мама. Значит, придется признать, что мама говорила гадости о папе, потому что была на него зла, а на самом деле так не думала. Значит… Конечно, не все так просто, но потихоньку, полегоньку…

Когда Алеш вернулся, я рассказала ему обо всем – убедившись предварительно, что Марта спит, а не прилипла снова к двери. Он обнял меня и долго молчал, уткнувшись носом в мои волосы.

- Спасибо, Анна… - и добавил после паузы: - Очень жаль, что дедушка не приедет. Я был бы рад с ним встретиться. Но мы их с бабушкой обязательно пригласим. Ему приятно будет все здесь снова увидеть.

Последние дни перед свадьбой напоминали тихую истерику. Иногда я тормозила панику и спрашивала себя: да в чем дело-то? Я выхожу замуж за прекрасного, во всех смыслах, мужчину, в которого влюблена по уши. У нас все отлично и есть только одна проблема, которую мы постараемся решить вместе. Неужели дело в самой церемонии?

Да, свадьба меня действительно пугала. То, что мне предстояло оказаться в центре внимания толпы народа, - я к такому не привыкла. Но хочешь не хочешь, приходилось привыкать. Хоть сам Алеш и не являлся публичной персоной, по роду деятельности он был знаком и как-то связан со многими известными особами. Вот и на свадьбе, помимо родных и друзей, должны были появиться несколько таких – за которыми непременно притащатся репортеры. А это означало появление в светской хронике, что меня не слишком радовало.

Поскольку нам предстояло уехать на две недели, Алеш целыми днями был занят на работе и спихнул Хелену на меня. Голова шла кругом, стоило большого труда не соглашаться с ходу на все ее предложения, а хотя бы немного их обдумывать. Все смешалось в кучу: цветы, фотограф, музыка, парикмахер… Матрика прислала по электронной почте дополнительные формы, которые надо было заполнить – вплоть до места рождения наших родителей и фамилии будущих детей. На церемонии предполагался электронный орган, и органистка тоже прислала список мелодий, из которых мы должны были выбрать то, что нравится.

В среду Алеш позаимствовал у Зденека машину с водителем, и я поехала встречать родителей. Вместо бабушки с дедушкой они взяли с собой Марину и Виктора. Катя с Иркой летели другим рейсом и успокоили, что доберутся сами. Сдав водителю родственников и чемоданы с моим барахлом, я отправилась следом на автобусе. Они в гостиницу, я – домой, где обнаружила приехавшую Магдалену. К ужину Алеш привез моих. Марта сначала стеснялась, но маме как-то удалось ее разговорить.

- Мне все время кажется, что я о чем-то забыла, - пожаловалась я, засыпая поздно вечером на плече Алеша. – От всего этого мозги врастопырку. Кошмар какой-то.

- Сакра!

- Что? – испугалась я.

- Справка! Из полиции!

Разумеется, о ней мы даже и не вспомнили. Вот был бы номер!

С утра я отправилась в ближайшее отделение полиции по делам иностранцев и зависла на полдня. Угораздило меня попасть в очередь после свадебного агента, которая привела целое стадо заграничных женихов и невест, по большей части русских или русскоязычных. Она заводила их в кабинет парами, и каждая застревала там минут на пятнадцать.

- Где жених? – поинтересовалась по-русски с резким украинским выговором молодая чиновница, когда наконец пришел мой черед.

- Я одна, - рявкнула я по-чешски, злющая, как собака.

Она покосилась на меня как-то странно, но промолчала и тут же выдала справку, и пяти минут не понадобилось.

К вечеру мне показалось, что я полностью выдохлась, хотя ничего еще толком даже не началось. Папа повел Марину и Виктора гулять по Праге. Мама приехала к нам и осталась дома с Магдаленой и Мартой. Они сразу нашли общий язык и трещали, как три сороки, что нас с Алешем не могло не радовать. Сам он отправился на мальчишник и собирался ночевать у Ярды – свидетеля. Так что встретиться мы должны были только на свадьбе.

Ну а мне предстоял девичник «Na Slamníku» - где ж еще? Ирка, Катя, Вера, несколько других моих пражских одноклассниц и жена Ярды Альжбета. Власту я тоже пригласила – куда деваться. Но она, к моему большому облегчению, отказалась, сославшись на свою беременность. Хотя ей до родов оставалось еще два месяца, а Вере – несколько дней.

- Смотри, Верка, - строго предупредила я, - не вздумай разродиться завтра. Сначала будь добра поставить подпись.

Засиделись мы почти до закрытия. Болтали о чем придется, переводили для Альжбеты. Впрочем, большинство тем все равно сводились к тому, какая я счастливая и как мне повезло. Хотя Алеша лично знали только Альжбета и – немного – Вера, остальные по моим рассказам и фотографиям. О Марте тоже все знали, кто больше, кто меньше, но этой темы как раз не касались.

Мама дома дожидалась меня. Они с Магдаленой сидели на кухне за бутылочкой вина и потихоньку покуривали в форточку, пользуясь отсутствием Алеша.

Ну вот, кажется, теперь у меня две мамки, с удовольствием подумала я. Почему-то ни капли не удивляло, что все друг другу так понравились. Как будто иначе и быть не могло. Хотя у нас с Лилией Ивановной, Димкиной матерью, отношения были натянутые. У него с моей тоже, да и между собой мамы наши не дружили.

- Ну, Щеночек, ложись, тебе надо выспаться, - мама обняла меня.

- Štěňátko, как мило, - улыбнулась Магдалена.

Она настаивала, чтобы мама осталась ночевать, но та вызвала такси и поехала к папе, который уже вернулся в гостиницу и прислал ей миллион смсок.

Я за это время настолько привыкла спать вместе с Алешем, что никак не могла уснуть без него. И только когда переползла на его половину и уткнулась носом в подушку, начала потихоньку проваливаться в сон.

Как странно, думала я сквозь дремоту. «Как странно, - сказал он, когда мы сидели на скамейке у Страховского монастыря, - мы знакомы всего несколько часов, а кажется, что знал тебя всегда». Я вспомнила, как Алеш застегивал цепочку с совичкой у меня на шее, как мы дразнили лебедей на Кампе, как спускались с Петршина, держась за руки. Если бы тогда, без нескольких дней одиннадцать лет назад, мне сказали, что я выйду за него замуж, я бы, наверно… поверила.

32.

- Мартичка, дай Анне поспать. У нее все-таки свадьба сегодня.

- Бабушка, уже девять часов. Она все проспит и опоздает.

Я невольно улыбнулась. «Baaabiii!» - спела, как настоящая пражачка.

- Марта, я не сплю, иди сюда!

Дверь распахнулась, Марта влетела в спальню, запрыгнула на кровать, как щенок, зовущий хозяина на прогулку. Обняла меня за шею, звонко чмокнула в щеку. Магдалена стояла в дверях и улыбалась.

- Лежи! – приказала она. – Я тебе завтрак принесу.

- Так не бывает! – рассмеялась я. – У меня прекрасный муж… будет. И прекрасная свекровь. И прекрасная… дочка, - я прижала Марту к себе. Все друг друга любят. Все хорошо. В чем подвох?

Магдалена, которая уже сделала пару шагов к кухне, остановилась и посмотрела на меня, выпятив губу.

- Ты знаешь, в чем, - сказала она.

Настроение понизилось… всего на один градус. Но я отмахнулась. Уж точно не сейчас!

Магдалена вернулась с подносом.

- Давай ешь! Обеда сегодня не будет.

Управившись с завтраком, я пошла в ванную. Приняла душ, придирчиво осмотрела себя в зеркале. Педикюр свежий, подмышки лысые, все остальное… тоже в порядке. Села на край ванны, закрыла лицо руками, рассмеялась тихо.

Пережить этот день – и все будет позади. Пани Анна Новакова – убиться веником!

Время, казалось, вообще остановилось. Наконец в одиннадцать появились парикмахер и визажист, чтобы сделать из меня королевишну. Ну и из обеих мамок заодно – моя приехала как раз к этому времени.

Самостоятельно натянуть это платье было нереально, меня одевали в четыре руки. Марта, закатив глаза, благоговейно ахнула и потащила за руку к зеркалу.

Это правда я?

На первой свадьбе я тоже была очень даже ничего, но сейчас… Такой красивой я никогда еще себя не видела – и, наверно, никогда больше не увижу. Узкое, низко вырезанное платье из жесткого, серебристо сияющего белого шелка, длинные перчатки, туфли на каблуке, цветы и жемчужные бусы в высокой прическе. Но главное – я словно светилась изнутри от радости.

- Добавить бы сюда чего, - мама критически осмотрела меня, попутно поправляя перед зеркалом свой бирюзовый костюм. – Украшений.

Ответить я не успела – Магдалена - как фокусник вытаскивает из шляпы кролика - достала откуда-то два черных футляра. – Это Алеш просил передать. А это от меня.

В первом, побольше, оказалось ожерелье из его новой коллекции – бриллианты и жемчуг. Во втором, с логотипом Картье, длинные бриллиантовые серьги. Наверно, я бы расплакалась, если б не боялась размазать макияж.

- Только Власте не говори, - со смешком сказала Магдалена, когда я обняла ее. – Она от злости родит раньше времени. Или подсыплет тебе яду.

Единственная вещь, от которой мне удалось отбиться в процессе подготовки, был лимузин. Тут я уперлась намертво, потому что терпеть их не могла. Так что за мной приехал банальный белый Мерседес. Мамаши и Марта поехали следом на желтой Шкоде Магдалены. Больше всего я боялась измять платье или растерять бусины из прически, поэтому сидела, как спеленатая мумия, судорожно стиснув букет мелких белых роз.

На регистрацию мы пригласили всего десятка два гостей, остальные должны были приехать к четырем часам в ресторан. Алеш уже ждал у входа в ратушу и помог мне выбраться из машины.

- Я сам себе завидую, Анна, - сказал он, глядя на меня с восхищением. – Ты прекрасна.

- Да и ты тоже ничего, - улыбнулась я, взглядом говоря, что не просто «ничего», а с ума сойти можно.

- Пойдем? – Алеш взял меня за руку. – Все уже там.

- У нас есть минутка? – я поправила цветочек на лацкане его светло-серого пиджака. – Я хочу поговорить с Кострой.

- Целых десять, - ответил он, посмотрев на часы. Как будто ни капли не удивился.

Я отошла к Орлою, подняла голову. Костра делал вид, что смотрит в другую сторону, но я знала, что на самом деле исподтишка разглядывает меня.

- Ну и как, Костян? - спросила я вслух, нисколько не беспокоясь, услышит ли кто-то еще. – Одиннадцать лет прошло – неплохо ты пошутил.

- А ты забыла, как меня обидела? Я же на работе, разве я мог ради тебя остановить время?

- Мне было три года! – возмутилась я. – Я была уверена, что тебе ничего не стоит.

- Именно поэтому прошло всего одиннадцать лет, а не сорок. Представляешь, ты бы вышла замуж в шестьдесят? Ладно, не сердись. Я не виноват. Пытался ведь тогда тебя предупредить, но ты не поняла.

- Я поняла, что должно произойти что-то хорошее.

- Оно и произошло. Но ты испугалась. Когда улетела домой, Ян был уверен, что ничего не вышло, и очень расстроился. Но я-то все знаю про время. И сразу сказал: она еще вернется. Рано или поздно. Потому что мы подарили тебе Прагу. Она твоя. И Алеш тоже твой.

- Анна, пора идти, - позвал меня Алеш.

- Иди! – сказал Костра. – Все будет хорошо, я тебе обещаю.

Я взяла Алеша под руку, мы вошли в ратушу и поднялись по лестнице к залу свадебных церемоний. Все, что происходило потом, спрессовалось в одно мгновенье – плотное, насыщенное. Музыка, улыбки гостей, речь дамы-регистратора, бесконечные щелчки фотоаппарата. Кольца на тарелочке – их тоже сделал Алеш, с морозной полоской матового белого золота, бегущей вокруг по центру. Мне надо было снять перчатку, но я перепутала руку, стянула со второй и не знала, куда их деть. А потом мы поцеловались, и все начали нас поздравлять. И еще пили шампанское, закусывая конфетами.

Зденек и Власта с детьми держались сзади, поздравить нас подошли последними, с таким видом, как будто их привели под дулом автомата. «Не обращай внимания!» - сжал мою руку Алеш. «Плевать!» - молча ответила я.

Мы вышли на площадь, еще немного пофотографировались. Какие-то люди подходили, желали нам всего самого хорошего.

- Они тебя знают? – удивилась я.

- Нет, - пожал плечами Алеш. – Наверно, мы выглядим такими счастливыми, что они не могут пройти мимо.

Орлой пробил три часа.

- Мы сейчас прямо в ресторан? – спросила я, когда мы садились в машину.

- Нет, - Алеш загадочно улыбнулся. – Еще в одно место.

Я знала куда. Могла и не спрашивать.

К самому Карлову мосту было не подъехать, поэтому пришлось немного пройтись пешком. Гости плелись сзади парами, как детсадовцы на прогулке. Нам повезло – на нашем месте никого не оказалось. Мы стояли, обнявшись, смотрели на бело-розовый цветущий Петршин, целовались, а фотограф скакал вокруг нас.

- Подожди секунду, - Алеш подошел к моему папе и сказал ему что-то на ухо. Тот посмотрел на него, изумленно вскинув брови, оглянулся по сторонам, подумал немного и кивнул.

- Валера, не смей! – мама просекла эту пантомиму быстрее меня, но это было все равно что остановить танк. Наверно, она и тогда так говорила.

- Держись крепче! – Алеш приподнял меня и поставил на парапет, кстати, довольно широкий.

Я осторожно выпрямилась, они с папой крепко держали меня за руки. Это было то же самое чувство, что и в детстве: страх и восторг. И уверенность, что Прага – моя. Теперь уже точно, окончательно и безоговорочно.

Вокруг шумели, фотограф щелкал еще яростнее, кто-то снимал на телефон. Марта переводила взгляд с меня на Алеша и обратно, и глаза у нее были, как у той самой совички. Я наклонилась, и он подхватил меня на руки.

- Pitomci! – прокомментировала Магдалена, и мама машинально перевела для Марины с Виктором: - Придурки. Точно!

Папа с Алешем довольно переглянулись.

А потом мы подошли к Яну и одновременно приложили руки к сияющей на солнце собаке.

- Мне кажется, мы загадали одно и то же, - сказал Алеш по дороге в ресторан.

- Может быть, - я положила голову ему на плечо, вспомнив, как мы ехали когда-то в аэропорт. – Не говори, а то не сбудется.

- Сбудется! – возразил он с такой уверенностью, что я невольно улыбнулась.

Ну а дальше просто набралась терпения и ждала, когда же наконец все закончится и мы останемся одни. Поздравления, тосты, танцы, фотографии, торт. В общем, все мало чем отличалось от дня рождения Алеша, только народу побольше. К счастью, на этот раз от нас не ждали, что мы останемся до самого конца.

- Вы еще здесь? – удивилась мама в половине одиннадцатого. – А ну брысь отсюда!

Я немного поколебалась, стоит ли бросить свой поникший букетик, или лучше тихо смыться, не прощаясь. Тем более, среди моих подруг незамужних не было. Но Алеш сказал, что это будет некрасиво, и пришлось провернуть традиционный аттракцион. Букет с визгом поймала какая-то прыщавая девица, после чего я с чистой совестью сбежала в туалет, где ждали мама и Магдалена. Совместными усилиями они вытряхнули меня из платья, и я переоделась в джинсы, толстовку и кроссовки.

Алеш ждал на улице.

- Вызвал такси? – спросила я.

- Давай пешком? – предложил он. – Минут пятнадцать идти.

Погода стояла прекрасная, было тепло, и на улицах гуляли толпы народу. Но мы свернули в безлюдный переулок и пошли проходными дворами: центр я знала, как свои пять пальцев. Откуда-то пахнуло сиренью.

- Подожди! – Алеш наклонил ветку.

Я испугалась, что вот здесь-то нас наконец и сцапают полицейские, которых удачно не оказалось на Карловом мосту, и мы проведем первую брачную ночь не в отеле, а в отделении полиции. Но магия Праги по-прежнему была на нашей стороне. Я окунула лицо в томительно пахнущие кисти, и мы, разумеется, немного поспорили, šeřík это или bez - почти московско-питерский спор о бордюре и поребрике.

- Знаешь, что мне сейчас кажется? – он обнял меня за талию.

- Что мы вернулись назад?

- Да. Что ты вдруг решила остаться. Мы идем в гостиницу и первый раз займемся любовью.

- А знаешь, когда я об этом подумала? И представила себе? – я теснее прижалась к нему. – Когда на Петршине ты держал меня за руку. И было так жаль, что ничего не будет.

- Я раньше, - усмехнулся он. – Когда мы кормили лебедей. Ты наклонилась, я посмотрел на твою задницу… - его рука соскользнула с талии ниже. – Рассказать, что я представил?

- Расскажи, - хихикнула я.

В общем, когда мы дошли наконец до гостиницы, от нас после таких разговорчиков уже, наверно, можно было прикуривать. Девушка на ресепшене посмотрела как-то странно. Точнее, странно выглядели мы: красавец-мужчина в роскошном костюме и непонятно что в джинсах, но с бриллиантовым серьгами и жемчугом в вечерней прическе.

Не первый раз мы оказались вдвоем в гостиничном номере, но сейчас все было иначе. Совсем по-другому.

- Жена, - тихо сказал Алеш, коснувшись губами ямочки у меня между ключицами.

- Муж, - отозвалась я, расстегивая пуговицы его рубашки.

33.

Выходные зависли в безвременье. То есть мы, конечно, чем-то занимались, собирали вещи, общались с родственниками, даже сходили всемером в господу: мы с Алешем, родители, Магдалена и Марина с Виктором. Но на самом деле это было такое концентрированное ожидание: когда же наконец сядем в самолет и окажемся только вдвоем на другом краю земли. На целых полмесяца.

Кстати, маршрут так и оставался для меня тайной. Алеш сказал, что хочет сделать мне сюрприз, и я согласилась. Условий с моей стороны было всего два: безвиз для россиян и чтобы море и тепло. Ну, и фруктов, желательно, побольше.

Мои улетели в воскресенье утром, после обеда уехала Магдалена. С мамой они задружились где только смогли: в Фейсбуке, Вайбере и Скайпе, договорившись быть на связи. Марта то и дело тяжело вздыхала, и лишь предстоящее двухнедельное общение с Ханой и Либором немного ее утешало. А вот меня наоборот не слишком радовало.

Я пыталась придумать какие-то другие варианты. Например, уломать Магдалену остаться на это время в Праге. Или уговорить Раду пожить с Мартой. Но Алеш наложил на мои варианты вето.

- Анна, я все понимаю. И мне тоже не нравится. Но посмотри на ситуацию иначе. Мне с самого начала не стоило оставлять Марту у Зденека, и я это прекрасно знал. Полностью моя ошибка. А теперь поздно что-то менять. Ей у них нравится. Ты можешь придумать, как объяснить, почему всегда она оставалась там, а теперь нет?

- Ну, например, что тете Власте тяжело, ей скоро уже рожать, - пыталась придумать я, понимая, что он прав.

- Не прокатит. Остается только молиться, что это в последний раз и чтобы сильно не нагадили.

Хорошо быть добросовестным католиком, вздохнула я. Можно молиться. А у меня вот такой надежды вовсе не было.

В понедельник утром мы отвезли Марту в школу и попрощались с ней на две недели. И хотя день рождения у нее был в июне, Алеш заранее сделал ей подарок: телефон. Чтобы мы могли ей звонить.

Рейс у нас был только вечером, но предстояло управиться с несколькими важными делами. В первую очередь забрать oddací list – свидетельство о браке. Обычно его оформляли в течение недели, а то и больше, но Алеш уговорил процедуру ускорить, сославшись на свадебное путешествие и подачу документов для вида на жительство. Уж не знаю, понадобилось ли какое-то дополнительное подкрепление просьбы, но свидетельство нам пообещали сделать в первый же рабочий день и не обманули. Полюбовавшись на него, мы отправились в то же самое отделение полиции, где я брала справку.

Очередь двигалась адски медленно, и мы потихоньку начали терять терпение. Зато молодой мордатый полицейский чин наоборот был спокоен и невозмутим, как удав. Проверив все наши документы и заполненные бланки, он зарегистрировал заявление и сказал:

- В течение месяца к вам в любой момент может прийти сотрудник миграционной полиции. С проверкой.

- Мы уезжаем, - пискнула я. – В свадебное путешествие. На две недели.

Полицейский сделал пометку в компьютере.

- Значит, когда вернетесь. Это обычная процедура, поэтому попрошу отнестись с пониманием и не возмущаться. Мы должны быто уверены, что ваш брак не является фиктивным. Могут опросить соседей. Заглянуть в шкафы и даже в корзину с грязным бельем.

- А как насчет использованных презервативов в мусорном ведре? – похоже, Алеш начал злиться.

- Хорошая мысль, - кивнул полицейский.

- Ты сдурел? – поинтересовалась я, давясь от смеха, когда мы вышли на улицу. – Придут, заглянут в мусорник, а там нет ничего. Доказывай потом, что я таблетки пью.

Сколько раз за последнее время мне приходилось переползать через эти томительные часы перед отъездом, наполненные то нетерпением, то грустью. И вот первый раз мы летели куда-то вдвоем. Вот именно что «куда-то»! Алеш не раскололся даже в аэропорту. Отправил меня погулять, а сам зарегистрировал нас в автомате, распечатал посадочные талоны и сдал багаж на стойке самообслуживания. Разузнать удалось лишь то, что мы летим через Франкфурт-на-Майне.

- Хотела сюрприз – будет тебе сюрприз, - довольно улыбнулся Алеш, когда мы сели в самолет.

- Главное – чтобы нас там дикие папуасы не сожрали, - проворчала я, пристегивая ремень.

- Ничего обещать не могу, - он спрятался от меня за журналом.

Тайна раскрылась, когда после нескольких часов в транзитной зоне мы снова прошли досмотр, получили в паспорта штампы о выезде из Шенгена и разыскали свой выход. Конечно, я могла заглянуть в посадочный талон, но решила: пусть все останется секретом до последнего момента.

На табло призывно светилось: Panama.

- Что?! – у меня отвисла челюсть. – Панама?!

Я ожидала чего угодно, но уж точно не этого. По правде, наверно, и о существовании такой страны не вспомнила бы. Алеш закусил губу, с трудом сдерживая смех.

- Ну… Панама так Панама.

Да хоть куда, главное – вместе! Я тут же полезла в телефон читать о ней в интернете, но не успела: объявили посадку. Одиннадцать часов – столько я еще никогда не летала. Зато выспалась с запасом, уютно устроившись у Алеша на плече.

Сутки мы провели в Панама-сити. Отельный гид покатал нас на машине по центру, застроенному небоскребами, свозил в старый колониальный Панама-Вьехо и к Панамскому каналу.

- Ничего так медовый месяц начался, - вздохнула я, когда мы поднимались в номер после ужина в ресторане. – Думала, полмесяца не будем из постели вылезать, а на самом деле язык на плечо, и сил ни на что нет.

- Это тебе так кажется, - хмыкнул Алеш, положив руку мне на бедро, и я вынуждена была признать: да, и правда показалось.

На следующий день паром отвез нас на Сан-Хосе – самый уединенный из островов архипелага Лас-Перлас. Как сообщил интернет, там находились виллы миллионеров и большой гостиничный комплекс, в том числе и несколько отдельных бунгало, в одном из которых нам и предстояло провести десять дней. Уже с середины мая начинался сезон дождей, но на первую половину месяца прогноз обещал великолепную погоду.

У пристани ждал автобус, а от гостиницы к бунгало можно было дойти пешком минут за пятнадцать. Или доехать на электрокаре. Пока гостиничный служащий выгружал наши вещи, я тихо умирала от восторга. Нам сказали, что домики раскиданы по берегу за пределами видимости, так, чтобы создать иллюзию необитаемого острова. Мне действительно показалось вдруг, что мы одни посреди океана, что на много километров вокруг нет ни единого человека.

Снаружи бунгало выглядело довольно страхолюдно – крытая пальмовыми листьями хижина на сваях. Но внутри оказалось неожиданно уютно: большая комната, обставленная мебелью из ротанга, крохотная кухонька со всем необходимым, душ, туалет. Единственный минус - связь и интернет работали только в гостинице, но нас это не слишком напугало. Все равно мы собирались завтракать у себя, а на обед и ужин ходить в ресторан, раз уж у нас было «все включено».

- Как здорово! – сказала я, когда поздно вечером мы сидели на веранде и пили местное пиво, вполне приличное, хотя и не идущее ни в какое сравнение с чешским. – Спасибо, Алеш, сюрприз удался, на двести процентов.

Огромные звезды, шум океана, свежий соленый запах – и только мы вдвоем!

Десять дней пролетели до обидного быстро. Прогноз не обманул, дожди шли всего два раза, да и то ночью. Конечно, к влажному тропическому климату с жарой за тридцать надо было приспособиться, но прохладный дневной бриз и собственный, абсолютно пустой пляж значительно облегчали эту задачу. На таком я еще никогда не была: чистый белый песок и вода – настолько прозрачная, что видно каждый камешек на глубине в несколько метров.

В гостинице давали напрокат оборудование для дайвинга, но мы решили обойтись маской и ластами. Сначала я боялась, что трубку зальет водой, потом вошла во вкус, и мы обследовали все коралловые заросли вокруг острова. А еще брали моторку и плавали на соседние, необитаемые. Алеш ловил рыбу, добычу фотографировал и отпускал – хорошо хоть не целовал на прощанье, как в одной телепередаче про рыбалку. Одну запек на костре, но она оказалась пресной и жесткой, поэтому больше не рисковали. Конечно, улов можно было отдать на кухню ресторана, там для нас приготовили бы по местным рецептам, но рыбу мы оба не слишком любили.

Как-то раз я увидела в воде огромную ярко-оранжевую морскую звезду. С трудом вытащив ее – она оказалась гораздо глубже, чем выглядело с лодки, - я засушила ее на песке для Марты. С самой Мартой мы разговаривали каждый вечер, когда приходили в ресторан на ужин. То есть разговаривала я, потом отдавала трубку Алешу, но с ним все ограничивалось ее краткими ответами на вопросы.

Наверно, это был мой первый отдых на море, когда пляж не надоел уже на третий день. Потрясающее, великолепное дольче фар ниенте без экскурсий, музеев и прочих интеллектуальных радостей. Мы сидели в воде до посинения, валялись на песке, бродили, взявшись за руки, по кромке прибоя. Но это, разумеется, было лишь приятным дополнением к главному. Все, что происходило на острове, каждое наше слово, каждый жест и взгляд – это была чистой воды эротика.

Без малого два месяца, с тех пор как я приехала в Прагу, мы с Алешем, так или иначе, занимались любовью почти каждую ночь. Иногда еще и по утрам или днем, закрывшись в мастерской. Но сейчас все оказалось совсем иначе. Не было Марты в другой комнате, не было соседей за стеной. Только мы одни. Абсолютно открыто, ни в чем себя не сдерживая.

А еще… может, для кого-то штамп в паспорте ничего не значит, но для меня – да. Хотя бы уже как символ того, что мы намерены быть вместе до конца жизни, а не как получится. Конечно, я понимала, что Алешу не хватает венчания – чтобы «двое в плоть едину», но формального он не хотел, так что больше мы к этому вопросу не возвращались. Впрочем, раз или два в месяц я ходила с ним и с Мартой на мессу. Ее вполне удовлетворило объяснение, что «Анна не католичка, но все равно христианка».

Чаще первой просыпалась я – под рассветные вопли тропических птиц. Мне страшно нравилось смотреть на Алеша – спящего. Растрепанные отросшие волосы, золотистая щетина. Он хотел отпустить бороду, но я категорически запретила. В конце концов, я же шла навстречу некоторым его пожеланиям, довольно болезненным в процессе выполнения, так что могла рассчитывать и на ответную любезность.

«С бородой бриться не надо каждый день», - ворчал он. Но от предложения сделать эпиляцию воском почему-то отказался.

Впрочем, долго смотреть на него у меня все равно не получалось, и я будила его самым бессовестным и недвусмысленным образом. Но иногда сама просыпалась от его прикосновений – и это было очень приятно. Один раз просыпаться так не хотелось, что я просто позволила ему делать со мной все, что заблагорассудится, а сама лежала с закрытыми глазами и блаженно улыбалась. «Неплохо для разнообразия, - оценил Алеш. – Хотя и смахивает немного на некрофилию».

Конечно, я понимала, что вечно так продолжаться не будет. Через какое-то время все войдет в привычку, станет не так часто, не так ярко. Но сейчас мне хотелось этой близости в полной мере, как можно больше, и не только в физическом смысле. Нам обоим хотелось, и мы понимали друг с друга с полуслова, с полувзгляда. Я даже вообразить себе не могла, что может быть такое слияние, взаимное растворение – раньше ничего подобного испытывать не доводилось. Засыпая поздно ночью в объятиях Алеша, с приятной сладкой слабостью во всем теле, я лениво думала о том, что всего год назад мне и в голову не пришло бы, что можно быть настолько счастливой.

34.

- Слушай, ну так нечестно, - сказала я, когда мы втащили чемоданы в прихожую и, как всегда, остановились перед зеркалом поцеловаться, косясь на свое отражение. – Не вышло двух недель. Мы уехали тридцатого апреля вечером, а сейчас двенадцатое мая.

- Извини, иначе никак не получалось билеты нормально состыковать. Сидели бы целую ночь в Париже.

- Погуляли бы, - мне хотелось немного повредничать. - Я не была в Париже.

- Если хочешь в Париж, съездим. Но это сейчас не то место, где стоит гулять по ночам.

- А почему мы за Мартой не заехали? Девять вечера – не поздно.

- А потому что я хочу еще одну ночь провести с тобой, только вдвоем, - Алеш приподнял меня, и я обхватила его бедра ногами. – От вредных привычек надо отвыкать плавно и постепенно.

- Это ты что сейчас назвал вредной привычкой? Секс? – возмутилась я, пробравшись под его рубашку и ущипнув за живот. – В тебе проснулся добропорядочный католик?

- Во мне проснулся гнусный реалист, - он посадил меня на тумбочку и пошел на кухню. – Все было настолько прекрасно, что не вписывается в нашу повседневную реальность. К сожалению.

Я слезла, споткнулась о чемодан, чуть не упала. Алеш тем временем изучал содержимое холодильника.

- Закажем что-нибудь поесть? – я обняла его, прижавшись сзади.

- Рада приходила сегодня, - он снял крышку с кастрюли. – Свичкова.

- Ооо!!! Свичкова на ночь – самое то.

Жаркое из говяжьего филе в сливочном соусе – это действительно было потрясающе вкусно, но слишком уж тяжело и калорийно.

- Никуда не денется, - Алеш закрыл холодильник, повернулся и расстегнул молнию моих джинсов. – Все равно разогревать.

Из-за семичасовой разницы между Прагой и Панамой проснулись мы только в одиннадцать, да и то лишь потому, что Алеш поставил будильник. Отключив звонок, он просмотрел сообщения.

- Зденек повез детей в церковь, - сказал он. – Нас ждут к часу на обед.

- А мы хотим? – поморщилась я.

- Придется притвориться. Хотя, думаю, никто не хочет.

Кое-как собрав себя веничком на совочек, мы поехали на Подоли. Район этот я знала плохо, потому что редко забиралась на окраины, мне и центра хватало. К тому же там не было метро, да и вообще ничего особо интересного, кроме плавательного комплекса. Вот уж где бы я точно не хотела жить. Дом Зденека и вовсе нагонял тоску: грязно-белый двухэтажный параллелепипед без малейшей архитектурной фантазии. Внутри царил такой же унылый хай-тек.

Может, в солнечную погоду все выглядело не так скучно, но мы оба раза приезжали к ним, когда вот-вот должен был пойти дождь. Да и после ослепительно яркой Панамы все казалось мне серым. И вдруг заскребло тоскливым предчувствием: что-то обязательно произойдет. Что-то такое, после чего прежняя жизнь станет уже невозможной.

Марта с визгом выскочила навстречу, подбежала к воротам, повисла на мне, потом подставила щеку Алешу. Зденек спустился с крыльца, обнял Алеша, поцеловал меня. Власта стояла в холле, придерживая рукой живот. Подождала, пока мы подойдем, подставила щеку. Либор и Хана хором крикнули «Ahoj!» с площадки второго этажа. Алеш достал из сумки подарки: ром для Зденека, конфеты для Власты, шляпы для близнецов.

- Пойдем за стол, - кисло пригласила Власта.

- Не волнуйся, мы недолго, - шепнул мне на ухо Алеш.

Разговор за обедом не клеился. Дети быстро поели и ушли, Власта больше молчала, я тоже. Зденек расспрашивал Алеша о Панаме, хотя было очевидно, что ему это совершенно не интересно. Алеш и Власта не пили, Зденек себе налил пива, а мне сухого красного вина. То ли оно было слишком крепким, то ли сказалась усталость после долгого перелета вместе с переменой климата, но меня повело с первого же бокала. Тревога стала еще более отчетливой, к ней добавилось смутное раздражение.

Я даже не заметила, как разговор перескочил на недвижимость. Кажется, Власта упомянула, что соседний дом продается.

- Если уж покупать дом, я бы предпочел Прагу-шесть, - сказал Алеш. – Бубенеч.

- Да-да, - хмыкнул Зденек. – Там виллы стоят вдвое дороже, чем в других местах. Но вообще район хороший. Мы там жили, пока не переехали сюда, - добавил он для меня. – Не в своем доме, конечно, снимали квартиру. На углу Бубенечской и Ческомалинской. Рядом с твоей школой.

Я осторожно поставила бокал на стол и почувствовала, что не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть. В глазах потемнело, зазвенело в ушах.

Господи, какая же я дура!

Иногда люди не видят того, что лежит на поверхности. Того, что очевидно. И только если носом ткнуть, тогда, может быть, разглядят.

- Анна? – Алеш сжал мою руку.

- Все в порядке, - мне наконец удалось сделать вдох. – Голова немного закружилась. Я выйду минут на пять, посижу в саду.

- Ты не беременна случайно? – хихикнула Власта.

- Нет, - я встала и придавила плечо Алеша, который, похоже, хотел пойти со мной. – Не надо, я скоро.

Спустившись с крыльца, я прошла по дорожке и села на скамейку. Закрыла лицо руками. Надо было забрать Марту вчера. Надо было…

Кто-то вышел на крыльцо. Алеш? Только его мне сейчас и не хватало!

Нет, Зденек. Спустился, достал сигареты. Я жестом попросила дать и мне. Вскинув удивленно брови, он подошел, протянул пачку. Сел рядом, чиркнул зажигалкой.

- Ну и? – спросила я, затянувшись так глубоко, что и на самом деле закружилась голова. – Алеш знает?

- О чем? – не понял Зденек.

- Что ты отец Марты.

- Это он тебе сказал?

- Включи голову! – разозлилась я. – Как он мог мне сказать, если я спрашиваю, знает ли он?

- Ну да… - Зденек стряхнул пепел. – Знает, конечно. А вот как ты догадалась?

В наш второй приезд в Прагу мы с родителями жили в самом центре, рядом с Вацлаваком – главной площадью. В школу я ездила на метро. Три станции. И немного пешком. Идти можно было по Бубенечской или по Пелеовой. Они шли почти параллельно, сходясь углом у школы.

Я предпочитала Пелеову – тихую, безлюдную, красивую. Весной за оградой китайского посольства цвели сакуры и магнолии, осенью она была золотой от каштановых листьев. Мама тоже ее любила, только в ее школьные годы она называлась улицей Маяковского. Пока после «бархатной революции» не переименовали вместе с прочим наследием советской «оккупации». Улица Пеле, почему бы и нет?

Если от бывшего дома Зденека повернуть направо по Ческомалинской и пересечь Пелеову, можно пройти под стеклянным переходом между двумя зданиями школы. Потом вниз по лестнице, через дорогу, мимо нашего любимого «Na Slamníku» - и вниз.

К Стромовке. Минут пять пешком.

- Стромовка, - сказала я, морщась от внезапной вспышки головной боли. – У Милены в Фейсбуке была фотография смотровой площадки. «Oblíbané místo», - я выделила голосом это самое «а», которое превращало любимое место в поцелуйное. - Если б я знала, что вы жили рядом, давно бы догадалась. Вы с Алешем похожи. Марта похожа на вас обоих. Он мне сразу сказал, что она не его дочь.

- Это была глупость, - Зденек затоптал окурок и откинул носком кроссовки в траву. – Милена. Алеш приехал в Прагу с ней, привел ее к нам. Потом она приехала одна, позвонила мне. Подсмотрела номер у Алеша в телефоне. Тогда только близнецы родились. У нас с Властой долго ничего не было… секса.

Я едва сдержалась, чтобы не сказать: лучше бы ты поработал руками, чем трахать девушку брата.

- Когда родилась Марта и выяснилось, что Алеш не может быть ее отцом, я сразу все понял, - продолжал он, глядя себе под ноги. – У меня третья группа крови. Хотя Милена мне ничего не говорила. Я ведь ей сразу сказал, что люблю Власту и никакого продолжения не будет. Но тогда никто ни о чем не догадался. Мы с Миленой делали вид, что между нами ничего не было. Марта еще не была так сильно похожа на меня. Власта согласилась быть ее крестной матерью. Я думал, что Алеш с Милой разведется, но он остался с ней – ради Марты. Гнусная ситуация, и я чувствовал себя полным дерьмом.

Я каменно молчала. Что тут скажешь? Что он и в самом деле полное дерьмо? Нет, конечно, сказать можно было многое – но я молчала. Все уже случилось. Давно. Перевойновывать войну? К чему?

- А потом умер отец и Алеш с Милой переехали в Прагу. Она позвонила, настояла на встрече. Сказала, что готова быть моей любовницей, если я не хочу разводиться с Властой. Я отказался. И тогда она рассказала всем, кто отец Марты. В мой день рождения. Приехала мама, все собрались за столом. Это был ее тост - Милы. За отца ее дочери. Мне хотелось ее убить. Думаю, не только мне.

- Криста пана… - пробормотала я. – Курва…

- Факт йо. Что тогда было – лучше не вспоминать. И у них с Милой, и у нас с Властой. Но все в результате остались при своих. Они, мы. И мы с Алешем – работать вместе. А вот тебе, Анна, об этом лучше было не знать, - он посмотрел холодным взглядом, в упор, и это взбесило меня окончательно. – Это не твое дело.

- Ты ошибаешься, Зденечек, - прошипела я, встав со скамейки. – Теперь это уже мое дело. Рано или поздно Марта узнает, что Алеш не ее отец. Как только ей понадобится анализ крови на группу. И посмотрит в зеркало. И тогда это точно будет наша общая проблема, хайзл!

Я вернулась в дом, вошла в гостиную и демонстративно постучала пальцами по запястью: цигель, цигель, ай-лю-лю.

- А кафичку? – Власта сделала вид, будто огорчена, но ясно было, что только рада.

- В другой раз, - Алеш встал, посматривая на меня обеспокоенно.

Так, теперь моей главной задачей было не выпустить ядерные ракеты, пока мы не останемся вдвоем. Без Марты. За восемь месяцев это был первый случай, когда мне хотелось вцепиться когтями ему в физиономию.

- Марта, едем домой! – крикнул Алеш, поднявшись на половину лестницы.

Я взяла сумку и пошла к машине, даже не попрощавшись со Зденеком, который так и сидел в саду на скамейке.

35.

- Анна, что случилось? – с тревогой спросил Алеш.

- Не сейчас! – сквозь зубы процедила я, глядя, как Марта бежит к машине, повесив на плечо рюкзак за одну лямку.

Пристегнув ей ремень, я придвинулась поближе, и она, как обычно, вцепилась в мою руку. Иногда это меня немного раздражало, но сейчас я бы с удовольствием прижала ее к себе, и покрепче. Да, Марта оказалась эпицентром всей этой мерзкой истории, и кто бы знал, насколько мне сейчас было ее жаль. Алеша тоже, но злилась я на него страшно.

Почему-то вспомнилось, как он сказал мне в тот день, когда мы встретились на выставке в Питере, по пути в аэропорт. «Я даже не уверен, что это мой ребенок». Какого черта?! Это не случайная оговорка. Или он имел в виду, что не был уверен, когда женился на Милене? А Магдалена? Я сказала, что Марта похожа на Алеша, и она что-то такое заюлила: мол, ну что там похожа, светлые волосы, темные глаза. Или они оба считают, как и Зденек, что это не мое дело? Значит, быть с ней постоянно, вытягивать их с Алешем из этого болота – мое, а знать правду – нет?

Марта болтала без умолку, рассказывая обо всем, что произошло с ней за две недели и что не вместилось в наши короткие телефонные разговоры. Иногда она спохватывалась, о чем-то спрашивала и тут же продолжала свой бесконечный рассказ.

- Анна, ты такая бледная, - взглянув на меня, Марта оборвала его на полуслове. – Тебе плохо?

- Мартичка, вчера утром мы были там, где плюс тридцать пять. А здесь всего восемнадцать. Немного болит голова. Ничего страшного.

- Тебе надо принять лекарство, - строго сказала она. – Нельзя терпеть, когда болит. Это бабушка говорит. Она хоть и зубной, но доктор.

- Правильно бабушка говорит, - кивнула я. – Но это если сильно болит. Если б я терпела, когда у меня сильно заболел живот, я бы умерла. А если немного, то можно и потерпеть.

- Ну не знаю, - с сомнением протянула Марта. – Я, наверно, тоже буду доктором.

Еще совсем недавно она хотела работать в зоопарке. А до этого, по словам Магдалены, мечтала стать «артисткой кукольного театра».

- Почему бы и нет? – улыбнулась я. – И что бы ты хотела лечить? Какие болезни?

- Я бы стала доктором для совсем маленьких деток. Или для самых стареньких. У них все всегда болит, их жалко, - и тут же, без всякого перехода: - Анна, теперь я уже могу тебя звать мамой?

Заметив краем глаза, как вздрогнул Алеш, я дотянулась и поцеловала ее. С трудом проглотив тугой комок.

- Конечно. Если хочешь.

- Только я, может, не сразу привыкну.

- Ничего.

Мое бешенство испарилось, как по волшебству. Обида осталась, но уже без желания порвать в тряпки. Вот только голова болела все сильнее.

Дома Марта бросилась смотреть подарки, которые я сложила в стожок на ее кровати. Засунула в рот сразу конфету и засахаренную папайю и начала одну за другой примерять разноцветные маечки и кофточки, которых я ей накупила целую кучу. Разумеется, все то же самое продавалось в ближайшем торговом центре, да еще и качеством получше, но ведь не из Панамы же! Потом мы искали место для раковин и морской звезды, которая после сушки побледнела и противно пахла. Алеш стоял в дверях и наблюдал за нами с улыбкой – впрочем, довольно напряженной.

- Марта, - сказала я, когда с подарками было покончено. – Отдых кончился. На чем мы там с паучком Вацлавом остановились? Садись читать, а мы с папой пока в мастерскую сходим. Вернемся – перескажешь.

- Ну вот, - надулась она. – Только приехали и опять уходите.

- Мы пойдем посчитаем, сколько денег истратили, - пришел на выручку Алеш. – А то, может, придется продать квартиру и попросить пани Ружичкову сдать нам домик Любоша.

- Мы в домик Любоша не поместимся, - хихикнула Марта и со вздохом открыла книгу.

Мы спустились в мастерскую. Я села на диван и поморщилась от боли, которая усиливалась от любого резкого движения.

- Дверь не закрывай!

- Почему? – удивился Алеш.

- Потому что кое у кого есть милая привычка подслушивать.

- Анна, может, все-таки скажешь, что тебе Зденек наговорил? – он сел рядом со мной.

- А он не наговорил, - я откинулась на спинку и зажмурилась. – Только подтвердил то, о чем я сама догадалась. Кто отец Марты. И добавил, что это не мое дело. Видимо, вы с мамой тоже так считаете.

Прозвучало это довольно ядовито. Не дождавшись ответа, я открыла глаза. Алеш смотрел в пол с таким выражением, что я почувствовала себя последней сволочью. Не выдержала и провела рукой по его спине. Он обнял меня за плечи, уткнулся носом в мои волосы где-то за ухом.

- Мама считала, что я должен тебе обо всем рассказать.

- Ну да, - усмехнулась я. – Надо было. Как у нас говорят, сказал «а», говори «бэ».

- Я попросил, чтобы она пока молчала. Думал рассказать после возвращения. Но не успел.

- Почему не сразу?

- Ну уж, наверно, не потому, что боялся, не раздумаешь ли ты выходить за меня замуж. Согласись, все это не слишком приятно. Не хотел портить тебе настроение перед свадьбой и поездкой, только и всего.

Вот так. Все просто. Все намного проще, чем можно себе представить.

- Извини, - пробормотала я, умирая и от головной боли, и от стыда сразу. – Только все это так мерзко, что… Не представляю, как после этого ты остался с ней и продолжаешь общаться с ним. И…

- Не надо, пожалуйста, - попросил Алеш.

От удивления я замолчала на полуслове. Обычно он не просил, а жестко давал понять: тема закрыта.

- Анна, у меня от тебя секретов нет и не будет. Я тебе рассказал все. Ты знаешь, почему я женился на Милене и почему остался с ней, зная, что Марта не моя дочь. И почему поддерживаю видимость семейных отношений со Зденеком. Но мне не хотелось бы обсуждать это с тобой. Пойми, я знаю все свои ошибки. Я за них наказан и сделал выводы. А расхлебывать последствия придется всю жизнь, и не мне одному.

- Ты прав, - вздохнула я. – Хотя насчет Зденека я как раз не очень понимаю. Насчет видимости семейных отношений. Зачем она нужна. Деловые – ладно, если уж никак нельзя вашу компанию разделить. Но оставлять Марту у них, ездить к ним на семейные обеды…

- Ты думаешь, мне не хотелось свернуть ему шею? Может быть, я бы так и сделал. Если бы не мама. Когда все вопли и ругань выдохлись, она сказала, что рано или поздно Марта обо всем узнает. И если уж так все по-идиотски сложилось, надо постараться, чтобы она сохранила хорошие отношения с нами обоими, а не возненавидела кого-то из нас. Или обоих. Но Милену, видимо, такой расклад не устраивал.

- Знаешь, я поняла тогда, что твоя мама о чем-то недоговаривает. О вас со Зденеком. Она так туманно выразилась: вы друг друга недолюбливаете, но вынуждены поддерживать отношения, в первую очередь из-за бизнеса. Но я себя убедила, что ей просто не хватило времени рассказать больше. Или что я вообще все выдумала.

Я легла на бок, положив голову ему колени. Алеш гладил мои волосы, перебирая пальцами пряди, и мне показалось, что боль немного разжала клещи. Он наклонился и поцеловал меня.

- Вот теперь у тебя настоящая жена с головной болью, - криво улыбнулась я. – Марта права, надо принять что-нибудь.

На следующий день я проснулась в одиннадцатом часу. Сквозь шторы пробивалось яркое солнце. Голова все еще была неродная, но чувствовала я себя намного лучше. Вечером лошадиная доза обезболивающего лишь слегка пригасила боль, и все же я кое-как продержалась, пока Марта не улеглась спать. Позанималась с ней чтением, проверила письменное задание по чешскому, разогрела ужин. И, уже загнав ее в постель и выслушав еще одну историю о том, какой дурак Станда, поняла: все, бобик сдох.

По правде, я даже не могла вспомнить, как уснула. Последнее смутное – что Алеш поцеловал меня, выключил свет и ушел. И утром, надо думать, будить не стал.

Накинув халат, я вышла из спальни. Рада на кухне чистила картошку.

- Доброе утро, пани Анна, - кивнула она. – С возвращением. Как вы себя чувствуете? Пан Алеш сказал, что вы… нездоровы.

Ну разумеется, теперь все будут думать, что я беременна!

- Спасибо, пани Рада, все хорошо. Просто перемена климата.

Завтракать я не стала, выпила кофе. Все равно скоро надо было идти за Мартой, а потом обедать. Поговорив по телефону с Алешем, который на весь день уехал в офис, я забралась под душ и тут же услышала кваканье Вайбера.

Магдалена. «Зайди в Скайп».

- Сердишься на меня? – спросила она, когда, одевшись и высушив волосы, я спустилась с ноутбуком в мастерскую и вышла в сеть.

- Уже нет.

- Ну и хорошо, - Магдалена поправила очки. – Алеш позвонил, рассказал. Аничка, он правда хотел как лучше.

- Да я понимаю. Хотя, конечно, сначала разозлилась. Особенно когда Зденек сказал, что это не мое дело.

- Наплюй на Зденека! – сурово приказала она. – Мне очень больно, что мой сын такая скотина, но тут уж ничего не поделаешь.

- Что выросло - то выросло, - усмехнулась я. – Не вы же его воспитали. Алеш совсем другой.

- Только этим я себя и утешаю. Аня, я тебе еще кое-что хочу рассказать, чтобы ты уже все знала. Ты все-таки член семьи теперь. Не пугайся, с Алешем это не связано. Зденек до Власты уже был женат, пять лет. Жену его звали Ольга. Неплохая девушка, хотя общего языка мы с ней не нашли. Милая, спокойная. Дизайнер интерьеров.

- Да, Алеш говорил, - кивнула я, припоминая его слова о том, что ни Милена, ни Власта, ни Ольга свекровь покорить не смогли.

- Зденек тогда работал с отцом, так же, как и сейчас – управляющим. А Власта в банке, который вел их счета. У них начался роман, Власта забеременела. Зденек сказал Ольге, что уходит. И сразу же после этого выяснилось, что та тоже беременна. Кстати, - Магдалена сдвинула брови, - а ты… как? Нет?

- Нееет! – захныкала я. – У меня просто голова вчера болела. Я Алешу молнию в рот вставлю, чтобы не болтал лишнего. Дайте нам сначала с Мартой разобраться.

- Не сердись. Нормальный вопрос. Хорошо, что не торопитесь, но мало ли… Да, так вот. Зденек с Ольгой хотели ребенка, но у них не получалось. И вдруг такой сюрприз. Он сказал, что будет помогать, но с ней не останется. Ольга сделала аборт. Я ее отговаривала, как могла. Предлагала забрать ребенка к себе, если уж никому не нужен, но она уперлась. С тех пор я ее больше не видела. Да и желания никакого нет. Понять могу, но не принять. Ну а почему я Власту не люблю, думаю, объяснять не надо.

- Ясно… - вздохнула я. – У меня наоборот. Принять могу, деваться некуда. А вот понять – с трудом. Хоть и пытаюсь. Я не про Ольгу. Про Алеша в первую очередь. Вся эта история с Миленой, Мартой, Зденеком. Плохо в голову укладывается.

- Спасибо, что пытаешься понять, - у Магдалены зазвонил телефон. – От тебя теперь очень многое зависит. Все, Аня, это с работы. Если что – звони, пиши.

Да, от меня многое зависит, подумала я, закрывая ноутбук. Но, к сожалению, не все.

36.

Потихоньку мы все привыкали к новой действительности. Не скажу, что легко, но и не так тяжело, как могло быть. И все же это оказалось работой – вписать себя в иную реальность. Причем не только для меня. Для Алеша и Марты тоже.

Она звала меня мамой примерно через раз. Иногда получалось забавно: Анна-мама. Сначала у меня по спине бежали мурашки. Потом привыкла. Вот только казалось, что Марта делает это немного через силу. Как будто и хочет, но что-то внутри мешает. То, что на самом деле я вовсе и не мама. Или то, что настоящая мама смотрит с облачка и не одобряет.

Как бы там ни было, мамских обязанностей прибавилось. Когда мы вернулись из Панамы, меня уже ждали приглашения в родительские группы школы и класса. И в закрытый чатик, где мамаши обсуждали предстоящее празднование окончания учебного года. А еще приглашение в клинику от семейного врача. И сообщение от преподавательницы танцев, которая вела группу Марты и непременно хотела со мной познакомиться.

Да и в целом жизнь официальной пани Новаковой оказалась намного сложнее, чем вольготное существование подруги пана Новака. Особенно когда я получила временный вид на жительство и документ, подтверждающий легальность моего проживания в Чехии в течение следующих двух лет. Кстати, процедура его получения оказалась не такой страшной, как я ожидала. Да, с проверкой к нам домой приходили, вопросы всякие задавали, и Раде, и соседям, но в корзине с грязным бельем не рылись. А вот допрос в полиции был уже посерьезнее.

Мы с Алешем пришли в назначенное время, и нас развели по разным кабинетам, где задали миллион вопросов: как мы познакомились, сколько и где встречались до брака, как зовут родителей другой половины, образование, последние места работы, интересы, хобби и множество всего прочего. За день до окончания легального пребывания в Шенгене по мультивизе мне пришло сообщение, что получение ВНЖ одобрено.

Отметить мое povolení k pobytu мы пошли в пивную «U Hrocha» - «У бегемота», аутентичное место, куда редко забредают туристы. Из тех, где не едят, а только пьют и закусывают. Нет, какая-то основательная еда в меню, написанном мелом на черной доске, имеется, но если ты ее заказал, значит, точно не местный. Настоящие чехачи могут позволить себе в лучшем случае шпикачки и запеченный hermelín – вонючий мягкий сыр с плесенью, типа камамбера.

Разумеется, я не раз бывала в таких местах, но именно «U Hrocha» впервые. И мне страшно понравилось – это было то самое чешское, что я обожала. Никакой музыки, особый запах, гул голосов, незнакомые люди, сидящие за столами бок о бок, а кому не хватило места – на подоконниках или вообще стоящие с у стен. Листочки, на которых официант рисует черточки, принеся очередную кружку. Даже не звать не надо: допиваешь одну, а он уже ставит перед тобой на tácek - картонную подставку - следующую. Пока не взмолишься: «Tak dost!»

До дома было недалеко, мы шли пешком по ночным улицам, и я горланила во всю глотку: «Skákal pes, přes oves, přes zelenou louku» - одну из песен, которые мне пел дедушка. Утром, проклиная все на свете, я посчитала черточки на листочке: Алеш, уходя на работу, коварно положил его мне на подушку. Шесть литров! И, судя по результатам, большая часть пришлась на мою долю. И Рада наверняка опять заподозрила меня в беременности.

Чтобы в дальнейшем претендовать на постоянный вид на жительство, мне нужно было иметь личный счет в банке. Получив временный, я его открыла, и Алеш положил туда немаленькую сумму. И оформил вторую карту к одному из своих счетов, полностью перекинув на меня домашние финансы. Хозяйственные расходы, зарплата Рады, счета, оплата занятий Марты – все это теперь было на мне. Но я хотела иметь и свои собственные деньги, это был вопрос… не знаю, самоуважения, что ли. Конечно, я продолжала делать переводы для Ирки, да и деньги за сданную квартиру капали, но это было не совсем то. Иными словами, мне требовалась реальная работа, помимо переводов. Пусть даже на несколько часов в день или в неделю.

С нострификацией диплома, как я и думала, ничего не вышло – пришел отказ. Я подала на апелляцию, но это было долгое дело. А пока я разослала резюме в два десятка языковых школ и получила несколько приглашений на собеседование. В одну меня брали с осени подменным преподавателем, еще в одной записали в резерв – на тот случай, если вдруг уволится кто-то штатный.

Впрочем, одно занятие у меня все-таки было. Чтобы переупрямить Алеша, моей квалификации не хватило. Он купил мне машину и нашел инструктора. Сначала я включила нищеброда и страдала, что это страшно дорого, пока Алеш жестко не объяснил: для него в первую очередь важна безопасность – моя и Марты. Поэтому никаких дешевых консервных банок. От джипа удалось отбиться, и в результате я стала хозяйкой зеленого кроссовера Вольво, который назвала Валентином.

Инструктор Роман был ужасен: лысый, как коленка, и злющий, как цепная собака. Большую часть времени, которое мы проводили вместе, он ругался, в основном нецензурно. Но, как ни странно, водить я стала лучше. Да и Валентин нравился мне гораздо больше Корсы. Ездить по Праге самостоятельно я еще не рисковала, но надеялась, что скоро это произойдет.

Алешу периодически приходилось бывать на разных светских и официальных мероприятиях, а вместе с ним и мне. Я допускала, что со временем привыкну, но пока меня это напрягало. Гораздо больше нравилось, когда мы встречались с Ярдой и Альжбетой и еще парой-тройкой друзей Алеша. Да и своих знакомых хватало. Вера, кстати, родила мальчишку, и я ей тихонько завидовала.

А еще у меня наконец была моя Прага. Вот теперь-то я полностью прибрала ее к рукам. Раньше, когда приезжала, мне не хватало времени обойти все свои любимые места, до последнего закоулочка. Теперь я словно драгоценности в шкатулке перебирала, связывая воедино прошлое и настоящее. А когда гуляла с Мартой или с Алешем, рассказывала им обо всем и показывала.

У Марты жизнь тоже шла достаточно насыщенно. В своей танцевальной группе она была солисткой. Занятия у них закончились в начале июня, и мы с Алешем побывали на концерте для родителей.

- Да, - сказал он. – Кажется, скоро у нас будут и другие проблемы. С ней. Парней отгонять. Ты только посмотри на нее.

Я чуть не ляпнула, что она вся в папу, но вовремя прикусила язык.

- За тобой тоже, наверно, девчонки стаями бегали.

- Бегали, - кивнул он. – Но я был стеснительный.

Алеш не ошибался, за исключением того, что проблемы будут. Они уже были. Сказав, что Марта девочка популярная, пани Зузана слегка смягчила. Марта у себя в классе была звездой первой величины, но, увы, не единоличной. На пятки наступала Эва Бродкова, соперница во всем, рассказов о которой я выслушала не меньше, чем о подруге Йитке или демоническом Станде Немуре. В спектакле к окончанию первого класса Марта и Эва должны были играть главные роли. Но, по злому стечению обстоятельств, они еще и родились в один день – девятого июня.

Вот это уже была настоящая драма в классическом школьном стиле. Слезы, интриги, жалобы. Разрулил конфликт Алеш, позвонив маме Эвы и предложив отметить дни рождения вместе. Та согласилась сразу, а вот девчонок пришлось уговаривать: каждой хотелось быть на своем празднике королевой, а не делить триумф с соперницей. Уж не знаю, как уломали Эву, а мне пришлось прибегнуть к запрещенному приему. То, что не будет ссор и обид, что вместе с родителями Эвы мы сможем устроить праздник в кафе, пригласить клоунов и придумать еще что-то интересное, не сработало.

- А если вдруг Станда решить пойти к Эве? – предположила я куда-то в мироздание.

Марта надулась. Но задумалась. И в итоге согласилась, но взамен потребовала пони, которого предстояло взять в аренду вместе с клоунами.

В результате праздник удался на сто баллов. Мы сняли кафе в парке Летна. Для родителей накрыли стол в одном шатре, для детей в другом. Пришел весь класс плюс друзья со стороны. Были и клоуны, и пони, и надувной бассейн с шариками. Разумеется, девчонки первым делом ревниво оглядели платья и прически друг друга, но мы с Даной, мамой Эвы, этот вопрос согласовали заранее – чтобы одна не оказалась одетой лучше другой.

- Анна, - сказала она, когда мы сидели за столом и смотрели, как дети оттягиваются по полной программе. – Вы просто умница, я в восхищении, как вам все удалось. Нам надо подружиться, потому что это только начало. Если мы не будем держать процесс под контролем, между этими двумя мартышками начнется ядерная война, а вокруг останется выжженная пустыня.

Я почувствовала себя так, словно мне вручили орден.

Станда, которого я до этого еще не видела, оказался очень даже симпатичным и с замашками будущего короля школы. И внимание уделял Марте и Эве поровну, вполне в духе начальных классов: толкнуть, ущипнуть или обозвать. Я снова вспомнила слова Алеша и подумала, что скучно не будет.

- Знаешь, я, наверно, стану идеальной тещей, - сказала я ему, глядя, как Станда дергает Марту за косу, а та счастливо визжит. Совсем как зимой на Кампе, когда лебедь цапнул ее за ладонь. – Мне нравится этот парень только потому, что он нравится Марте. Хотя, возможно, он заслуживает хорошей порки.

- Ты будешь такой же прекрасной тещей, как и твоя мама, - Алеш обнял меня за плечи. – Но я надеюсь, что станешь еще и хорошей свекровью. Как моя мама.

- Да хотелось бы, - вздохнула я.

Это была больная тема. Мы мечтали об общем ребенке, но решили не торопиться. Потому что ничего не менялось: Марта была со мной, а Алеша просто терпела рядом. Иногда мне даже казалось, что стена между ними стала еще выше и толще.

Да, она делала все, что Алеш ей говорил, не спорила, не капризничала. Просто золотой ребенок. Если спрашивал – отвечала. Что-то было от него нужно - просила. Но на этом все. Ни шагу навстречу. Глухая оборона. Любые мои попытки затронуть эту тему заканчивались одинаково: ловким уходом от нее.

Психолог пани Йиржина предложила нам сделать перерыв на лето.

- Пан Алеш, пани Анна, вы, возможно, со мной не согласитесь, но кое-что изменилось после вашей свадьбы, - сказала она в конце очередной встречи. – И не в лучшую сторону. С Мартой мне очень тяжело, и я даже думала, что не смогу подобрать к ней ключик. У нее сильный характер и железная воля. Редко бывает, когда ребенок в восемь лет уже настолько цельная личность. Сейчас она тянется к вам, пани Анна, и еще больше отходит от отца. Могу предположить только одно. Если вы действительно рассказали мне все о вас и о Марте, возможно, есть еще что-то, чего вы не знаете. Например… пан Алеш, она может догадываться, что вы не ее отец?

Мы с Алешем переглянулись.

- У нее есть неприятная привычка подслушивать, - сказала я. – Пока нам не удается с этим справиться. Так что… может быть.

- Такая привычка есть у большинства детей, - махнула рукой пани Йиржина. – Подслушивать, подглядывать - один из инструментов познания мира. Пока они не поймут, что так делать не слишком красиво. Если Марта что-то услышала, это многое объясняет. Я думала об этом и даже пыталась как-то спровоцировать ее на разговор, но она, как всегда, ушла от него.Тут она мастер высшей квалификации.

- И ведь не спросишь же, - Алеш закусил губу.

- Категорически не советую. Только хуже сделаете. Наберитесь терпения. Если это действительно так, нарыв рано или поздно лопнет. И скорее рано, чем поздно. Причем пани Анна станет своего рода катализатором. Постарайтесь больше времени проводить втроем, съездите в отпуск. Учтите, все будет болезненно и неприятно, но потом должно стать легче. Главное – терпение, спокойствие. И, конечно, любовь. Если понадобится помощь – звоните.

Прекрасно! – мрачно сказал Алеш, когда мы вернулись домой и остались с ним вдвоем. – Я, конечно, понимал, что рано или поздно она узнает. Но почему-то и в голову не приходило, что уже может знать. Как можно быть таким идиотом? Ощущение, словно рядом бомба с включенным таймером. Слышишь, как он тикает, но не представляешь, когда взорвется.

37.

Июнь в Праге всегда жаркий, а в этом году, по словам Алеша, выдался и вовсе аномальный. Бедным детям, которые учились до июля, разрешили ходить в школу в майках и шортах, что обычно не приветствовалось. Асфальт и булыжные мостовые накалялись настолько, что это чувствовалось через подошву. Наверно, ни одному девайсу я еще не радовалась так, как кондиционеру.

Каникулы Марты у нас были распланированы по неделям. Сначала она отправлялась к Магдалене, потом к ней присоединялась я: себе мы с Алешем тоже хотели устроить небольшие каникулы вдвоем. В конце июля он собирался приехать к нам в Брно, а оттуда мы летели в Черногорию, где на три недели сняли апартаменты на берегу моря. И последняя неделя августа – в Питере. Заодно планировали захватить оттуда бабушку с дедушкой.

Как ни странно, на нас с Алешем жара не действовала, наоборот – только подстегивала. Может, потому, что напоминала Панаму? Да, между нами все было очень… знойно. Как будто никак не могли наверстать упущенное за десять лет. Зато ситуация с Мартой накалялась совсем в другой тональности. И мне это очень не нравилось.

С одной стороны, все было предсказуемо и ожидаемо. Марта действительно ревновала меня к Алешу и пыталась перетянуть на себя мое внимание. Причем делала это для восьмилетнего ребенка очень тонко. Никаких скандалов, капризов, претензий и демонстраций. Но когда мы оставались дома втроем, у нее всегда находились важные причины, чтобы заполучить меня в свое единоличное пользование.

Марта готова была читать и пересказывать в три раза больше, чем от нее требовала пани Зузана. И заниматься чешским. Или уверяла, что не знает, как решить задачу. И ведь причина-то – не подкопаешься!

«Эва отличница, а я что, хуже?»

Она заявляла, что хочет изучать русский язык. Просила научить ее пришивать пуговицы и зашивать дырки. Звала помочь пани Ружичковой в саду. Ну а когда все поводы утащить меня подальше от Алеша оказывались исчерпаны, Марта просто не давала нам остаться вдвоем. Иногда мы сбегали в мастерскую, но ведь не делать же так постоянно.

Если мы сидели на диване в гостиной и смотрели кино, она втискивалась между нами. Когда она проделала это впервые, мы даже чуть не купились растроганно, но уже через несколько минут Алеш оказался отодвинутым в сторону, а Марта тесно прижалась ко мне.

Но гораздо хуже всего этого было то напряжение, которое исходило от нее. Алеш проводил с ней намного меньше времени, но и он чувствовал его, а я – тем более. Даже когда мы были с ней вдвоем, болтали о чем-то веселом, смеялись. Я понимала, что пани Йиржина права, этот нарыв рано или поздно должен лопнуть. И даже если вдруг она ошиблась и Марта не знает, что Алеш ей не отец, значит, есть что-то другое. У меня было несколько альтернативных версий, но я не собиралась их озвучивать.

- Послушай, - спросила я Алеша, - а как она вообще общается со Зденеком? Я бы не удивилась, узнав, что ей известна развернутая версия.

Он задумался, а потом покачал головой:

- Сомневаюсь. Со мной она фактически не притворяется. Ведет себя как с посторонним человеком, от которого по какой-то причине зависит. Ты думаешь, смогла бы притворяться, что Зденек для нее только дядя Зденек, папа Либора и Ханы? Если ты не заметила, она очень искренна и последовательна в выражении своих чувств.

- Заметила. Еще как. Кто ей нравится или не нравится – сразу ясно. За одним-единственным исключением. Потому что настоящее ее отношение к тебе для меня загадка. Это не неприязнь и не равнодушие. Но вот что?

- Хотел бы я знать, - вздохнул Алеш.

Он выразился очень верно: мы жили на бомбе с часовым механизмом и слышали, как она тикает. Но взрыв – как это всегда и бывает – произошел внезапно.

В тот день было особенно жарко и душно. Я пришла после занятий с Романом взмокшая и раздраженная, до желания визжать. Возможно, от жары я была не слишком внимательна, и он орал, не прекращая, пока я не стала огрызаться в ответ.

- Хоть бы гроза скорее началась, - собираясь уходить, сказала Рада. – Второй день обещают, и все нет. Марта такая капризная сегодня, все ей не так.

- Где она? – спросила я, удивившись, что она не выбежала навстречу.

- У пани Ружичковой. Обижается на меня – не дала ей мороженое до ужина.

Я быстро приняла душ, оделась в домашнее, зашла в комнату Марты и выглянула в окно. Она сидела на скамейке, лениво гладила Любоша и смотрела, как пани Ружичкова подрезает розы. Я помахала рукой, и Марта нехотя поплелась домой.

- Уроки? – поинтересовалась я, когда она вошла.

- Сделала.

- Иди почитай, а мне нужно кое-что закончить.

Марта ушла к себе, а я устроилась в гостиной с переводом. Но не успела перевести и пары абзацев, как она явилась снова.

- Мама, у меня порвалась майка с пони. А я ее хочу завтра надеть.

Она сказала «tričko» - это было одно из очень немногих чешских слов, которые я почему-то люто ненавидела. Вообще чешский язык для русского уха звучит довольно забавно, но я слышала его с рождения, и меня нисколько не смешили духи-voňavky или весло-pádlo. Но вот майка-tričko или автомобиль-auťák неизменно приводили в бешенство.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Надень другую, - стиснув зубы, предложила я.

- А я хотела эту.

- Тогда принеси, я потом зашью. Сейчас мне некогда.

Марта притащила майку, положила на кресло, послонялась по гостиной. Я почувствовала, что начинаю закипать.

- Мама, а когда мы заведем собаку?

Разговор о собаке заходил уже не в первый раз, и обычно я не прочь была поболтать на эту тему, но точно не сегодня.

- Марта, я же тебе сказала: надо спросить, что думает об этом папа.

- А может, ты его спросишь?

- А может, ты его сама спросишь? Пожалуйста, дай мне закончить работу.

И хотя я даже голос не повысила, Марта надулась. Бросила на меня обиженный взгляд и ушла.

Алеш пришел с работы такой злющий, каким я его, кажется, еще ни разу не видела. На мой вопрос буркнул, что кругом сплошные идиоты и что его все достало. Уточнять я не рискнула и вместо этого начала накрывать на стол.

Ужинали мы молча – каждый варился в своем раздражении. Пока Марту не дернуло за язык:

- Папа, мы с мамой хотим завести собаку.

- Да? – Алеш посмотрел на нее скептически. – А кто будет с ней гулять? Мама? Или Рада?

- Я буду, - глаза Марты стремительно начали наливаться слезами.

- Где? В саду пани Ружичковой? Или по улицам? Если у нас будет свой дом, тогда можно будет подумать о собаке.

Всхлипнув, Марта бросила вилку, вскочила.

- Сядь! – прикрикнул Алеш, но она уже выбежала из кухни.

- Алеш! – я тоже сдерживалась из последних сил.

- Что? Ты будешь ее защищать? – заорал он. – Сколько можно? Ты все время идешь у нее на поводу. А я уже чувствую себя лишним.

- Криста пана, - завопила в ответ я, - мало того, что она меня ревнует к тебе, так еще и ты – к ней?! Только этого не хватало!

Первый раз за все время мы ссорились всерьез и вот так орали друг на друга. Наверно, нас было слышно в президентском дворце. Кончилось все тем, что Алеш вылетел из кухни и ушел в спальню, хлопнув дверью. Я сказала несколько очень энергичных русских фраз, выпила воды прямо из-под крана. Потом, чтобы хоть немного успокоиться, убрала посуду в посудомойку и прошла через холл к коридору. Помедлила пару секунд и открыла дверь детской.

Марта свернулась на кровати клубочком и тихо всхлипывала. Я наклонилась, погладила ее по спине.

- Пойдем, Щеночек, посидим у пани Ружичковой в садике.

Я назвала ее Štěňátko – так называла меня мама. Марта подняла голову, посмотрела удивленно. Села, нашаривая ногами шлепанцы.

- Спускайся, - я поцеловала ее в лоб. – Я сейчас.

Когда Марта вышла из квартиры, я заглянула в спальню. Алеш лежал на кровати, закинув руки за голову, и смотрел в потолок.

- Мы пойдем воздухом немного подышим, а ты остынь пока.

Он ничего не ответил, и я тихо прикрыла дверь.

Выйдя во двор, я протиснулась в садик. Марта, сгорбившись, сидела на скамейке и смотрела себе под ноги. Маленькая, несчастная… У меня защипало в носу. И стало так жаль обоих. И себя заодно.

Я села рядом, обняла ее, прижала к себе. Гроза, которую так долго ждали, потихоньку подбиралась ближе и ближе. Духота стала невыносимой – тяжелой, плотной, как старое ватное одеяло. Одуряющий запах роз пластался в неподвижном воздухе. Издали донесся первый тихий раскат грома.

- Не сердись на папу, - сказала я после долгого молчания. – Сегодня день такой. Жарко, гроза собирается. Ты обиделась на Раду, я на инструктора по вождению, у папы проблемы на работе.

- Он мне не папа, - прошептала Марта, опустив голову.

И хотя ее слова не стали для меня неожиданностью – спасибо, пани Йиржина! – все равно ощущение было такое, как будто ударили под дых.

- Марта?

- Он не мой папа, - повторила она громче.

- Кто тебе сказал?

Марта молчала, как партизан на допросе. Глаза ее стали такими огромными, что едва помещались на маленьком личике.

- Марта, кто тебе сказал? – взяв за плечи, я развернула ее к себе. – Мама?

- Да… - и тут ее словно прорвало. – Она говорила, что он не мой папа, что он нас с ней не любит. Что мы ему не нужны. Что он выгнал бы нас на улицу, но ему не позволит полиция.

Ярость бывает ледяной. Похожей на арктическую пустыню.

Сука… Какая же ты сука, Милена! Знаешь, о чем я больше всего жалею? Что не могу выкопать тебя из могилы, убить еще раз и зарыть обратно.

Я присела перед ней на корточки, взяла за руки.

- Посмотри на меня, Марта. Я могла бы тебя убеждать, что все это ложь, уговаривать, утешать, но не буду. Я тебе скажу правду, а там уж ты сама думай, что с этим делать. Верить мне или не верить. И как жить дальше. Да, он не твой отец. Он любил твою маму, а она его нет. Встречалась с ним и с другим мужчиной. Ты же ведь знаешь, откуда дети берутся, да?

Это было жестко, может, даже жестоко, но что-то мне подсказывало: именно так сейчас необходимо. Не сопли-слюни, а голая правда.

Она смотрела на меня, приоткрыв рот. Кивнула едва заметно, облизнула пересохшие губы. Снова прогремел гром, уже ближе.

- Когда она забеременела, сказала папе, что это его ребенок. Потому что тот, другой, не захотел на ней жениться. Они с папой поженились. А когда ты родилась, стало ясно, что ты не можешь быть его дочерью. Иногда это можно точно определить по простому анализу крови. Любой другой тут же выставил бы ее под зад коленом, с тобой вместе. Но папа с ней не развелся – потому что ей некуда было идти и некому было помочь. Думал, что сделает это позже. Но ты все время болела, и он был с тобой. Сидел с тобой по ночам, возил в клинику к доктору. Знаешь, Марта, оказывается, можно полюбить чужого ребенка. Я же тебя полюбила.

Горло перехватывало спазмами, и я то и дело останавливалась перевести дыхание.

- Он остался с твоей мамой только ради тебя. Чтобы видеть каждый день. Когда кого-то любишь, хочешь быть с ним рядом. Всегда. И ты его тоже любила. Хотя и не можешь этого помнить. Вот только маме это не нравилось. И она сделала все, чтобы тебя от него оттолкнуть. Да, они ссорились. Даже когда люди друг друга любят, они иногда ссорятся. Как мы с папой сегодня. А когда не любят – тем более. Мама могла уйти, но не хотела. Ведь ей пришлось бы искать, работу, квартиру, одной заботиться о тебе.

- Я не знала, - тихо сказала она и обхватила меня за шею.

- Прости, Марта. Она твоя мама, и ты живешь на свете только потому, что она тебя родила. И мне неприятно говорить о ней такие вещи. И я бы не стала этого делать, но… я очень люблю папу, и мне больно, что ты к нему так… несправедлива.

Я вздрогнула от звука шагов рядом. Алеш сел на скамейку, обнял нас обеих. Наверно, он давно стоял в тени и все слышал. И в этот момент наконец пошел дождь. Не пошел – хлынул, как будто небо треснуло. Над крышами сверкнула ветвистая молния, грохнуло, как из пушки. Алеш подхватил Марту на руки и понес домой.

Когда мы поднимались по лестнице, он посмотрел на меня сверху вниз и покачал головой. Я поняла. И не пошла за ними в детскую. Переоделась в ванной в ночную рубашку, высушила волосы феном. Легла в постель, уткнувшись носом в подушку.

Это действительно было похоже на лопнувший нарыв. Больно и противно. И вместе с тем – такое облегчение! Я понимала, что заживать рана будет долго и трудно. И шрам наверняка останется на всю жизнь. Но все-таки она заживет.

Сколько прошло времени – полчаса, час? Алеш вошел, закрыл дверь, сел рядом.

- Я ее уложил. Уснула, - он нагнулся, поцеловал меня в шею. – Анна, если бы ты знала, как я тебя люблю! Лучше тебя никого нет.

Я не стала спрашивать, о чем он говорил с Мартой. Захочет – расскажет. А если нет – значит, не надо.

38.

Разумеется, никто не ждал, что все изменится в одночасье. После того вечера мы словно подвисли в шатком равновесии. Марта сплела кокон глубокой задумчивости и спряталась в него. Если раньше большую часть свободного времени она крутилась рядом со мной и трещала, как сорока, то теперь сидела у себя в комнате. Чаще всего лежала с книжкой на кровати, но не читала, а смотрела куда-то в мировое пространство.

Но в целом по отношению ко мне она вела себя по-прежнему, как будто и не было того разговора. И я приняла эту позицию. Алеш тоже не форсировал, хотя еще один шаг навстречу сделал. Не слишком явный, не навязчивый. Например, возвращаясь домой, не ждал, выйдет ли Марта из своей комнаты, а сам заглядывал к ней поздороваться. Больше расспрашивал о том, как прошел день, интересовался ее мнением. Она отвечала – как и раньше, коротко. Но разница была. В выражении лица, в интонациях.

Я понимала, что она хочет что-то изменить и даже пытается, но не может. Пока еще не может. Эти перемены были должны созреть.

- Слушай, а у вас есть?.. - как-то спросила я Алеша, щелкая пальцами в попытке подобрать нужное слово, потому что «zpovědník» обозначало, скорее, того, кто принимает исповедь, а не духовного отца. – Священник, с которым вы постоянно советуетесь по важным вопросам? У нас-то верующие, скорее, пойдут к нему, чем к психологу.

- Ты удивишься, но именно он мне Йиржину и посоветовал.

- Любопытно…

Впрочем, такой расклад меня как раз устраивал. Я была бы рада любой помощи, но не бесполезному присутствию посторонних людей в нашей семейной жизни. Вопреки моим опасениям, религия не вносила в нее никаких сложностей. Я в очередной раз убедилась, насколько проще и целесообразнее уважать чужие принципы, чем пытаться заставить другого человека разделять свои.

Я рассказала о произошедшем маме, и она не сразу нашлась что ответить.

- Знаешь, Анька, когда ты была в ее возрасте, да и старше, лет аж до двадцати, наверно, мне иногда казалось, что я ужасная мать, что ничему тебя не смогу научить. Ну, и все такое. Особенно когда у нас с тобой не ладилось. Ну а теперь, наверно, я могу умереть спокойно.

- Мать! – возмутилась я. – Не можешь! Я тебе не разрешаю. Куда ж я без тебя?

- Вот так, - проворчала она, пытаясь скрыть улыбку. – Помереть спокойно не дадут.

Магдалене обо всем рассказал Алеш, по телефону. На следующий день курьер привез мне букет белых роз. Без координат отправителя. Следом пришло сообщение:

«Я в тебе не ошиблась, Аничка. Поговорим об этом потом, сейчас не могу – буду плакать».

На самом деле расплакалась я. Благо Марта была в школе, Алеш в мастерской, а Рада ушла за продуктами. Почему-то почувствовала себя каким-то… Лжедмитрием. Алеш, мама, Магдалена – будто я какой-то подвиг совершила.

Я понимала, что нашла верный тон и сказала Марте именно то, что требовалось в тот момент. Но это не было обдуманным. Наитие, интуиция? Да и сомнения иногда приходили: а действительно ли это было правильным? Поэтому от их «какая ты молодец» чувствовала себя неловко.

Но все это был такой… глубокий уровень. На поверхности жизнь шла своим чередом. Алеш работал, я по-прежнему занималась с Романом, делала переводы. У Марты учеба подходила к концу, прошли всякие проверочные работы и остался только праздник со спектаклем, подготовка к которому шла на полных парах – та еще морока. Но это хоть как-то отвлекало Марту от нашей главной проблемы.

Наконец исторический день настал. Ночью Марта никак не могла уснуть, бродила то в туалет, то на кухню пить воду, и я боялась, что утром не смогу ее разбудить, но она подорвалась еще раньше нас. И волновалась так, как будто играла главную роль в премьере Национального театра.

Но спектакль и на самом деле получился отличный, пани Зузана и мамы из родительского комитета постарались на славу. Марта была Попелкой – Золушкой, Эва – феей-крестной, а вот принцем оказался вовсе не Станда, как можно было ожидать, а совершенно невзрачный лопоухий мальчишка, который без конца забывал слова.

- Могли бы и получше найти, - шепнул мне Алеш.

- Да ладно тебе, может, он… - придумать, как заступиться за неказистого принца, я не смогла, и мы глупо захихикали, как два школьника.

После спектакля, раздачи всевозможных грамот и наград и чаепития с пирогами Марта спросила, нельзя ли пригласить нескольких одноклассников вместе погулять. Мы обещали сводить ее на аттракционы, а в результате получился сумасшедший дом на выезде. Совершенно одурев, мы вместе с другими родителями загнали детей в маленький веревочный парк под присмотр инструкторов, а сами сели рядом в летнем кафе пить пиво.

Уже не в первый раз я подумала, что Марта в свои восемь лет настоящая женщина, которая знает, как себя выгодно подать. Она пригласила Эву («врага надо держать под контролем»), Йитку («ничто так не красит девушку, как страшненькая подруга»), Станду и Павла – того самого принца, которому по-всякому строила глазки, не забывая поглядывать, как на это реагирует Станда.

Алеш оказался единственным папой в цветнике мам и ухаживал за всеми. Я познакомилась с мачехой Йитки, с которой нам явно было о чем поговорить, с молчаливой беременной мамой Павла и довольно противной мамой Станды. Она мне здорово не понравилась, но я все равно старалась быть милой – мало ли что, кто знает.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍На следующий день Алеш должен был отвезти Марту в Брно.

- Я буду скучать без… вас, - сказала она со вздохом, когда вечером я позвала ее собирать вещи.

- Ты же будешь с бабушкой и с Пепиком, - уговаривала я. – А если я поеду с тобой, папа останется здесь один, ему тоже будет скучно. Две недели пройдут быстро.

Марта снова вздохнула и застыла в задумчивости перед шкафом, и опять это было такое истинно женское: «шкаф ломится от нечего надеть».

- Знаешь, по дороге она со мной в первый раз разговаривала, - сказал Алеш, вернувшись. – Ну, не в первый, конечно, но всегда отвечала на мои вопросы. А сама спрашивала что-то, только если очень надо было. А тут обычный разговор: где мы едем, что за машина нас обогнала, в каком доме мы на море будем жить. Хотя чувствовалось, что это немного… через силу, что ли? Будто поставила себе задачу: надо как-то общаться.

- Алеш, это же здорово! – я обняла его. – Раньше она себе таких задач не ставила. Ты сейчас как будто зверюшку дикую приручаешь. Медленно, осторожно, только бы не спугнуть.

- Анна, мне очень стыдно, но я рад, что мы хоть немного побудем без нее, - он отодвинул меня, чтобы переодеться в домашнее, но я тут же снова прилипла к нему, едва он снял джинсы. – Не представляешь, как я устал за это время.

- Ничего тут нет стыдного, - возразила я. – Такое напряжение постоянно. Я тоже устала. И Марта. Нам всем нужно немного отдохнуть. Сил набраться, чтобы дальше идти. И я даже знаю, как мы с тобой это будем делать, - я лизнула мочку его уха. – Как же здорово, когда дома никого нет!

Две недели прошли безобразно быстро. Казалось, Алеш только что отвез Марту к Магдалене – и вот я уже сижу одна внутри Валентина и ползу, умирая от страха, по крайнему правому ряду в сторону Брно. Роман – чтоб его лысина служила голубям сортиром! – доложил Алешу, что я езжу намного лучше и вполне могу добраться самостоятельно. Вместо двух часов я ползла почти три и от ужаса снесла по пути столько кирпичей, что хватило бы на небольшой коттедж. Хотя, надо думать, Алеш в Праге боялся еще сильнее.

Марта не отходила от меня ни на шаг, и только вечером, когда она улеглась спать, мы с Магдаленой смогли наконец спокойно поговорить.

- Я ни о чем ее не спрашивала, - сказала она, когда мы устроились на веранде с бутылкой вина и сигаретами. – Сама рассказала. И от одной вещи я чуть в обморок не упала. Сказала, что маму-Милену ей жаль. И папу тоже жаль. Потому что трудно жить с теми, кого не любишь. И кто тебя не любит. Мол, я сама знаю, как это. Можешь себе представить?

- Наверно, могу, - усмехнулась я. – Это же Марта. Хотя не могу представить, как она жила с этим. И как Милена могла быть такой тварью. Звери своих детенышей любят, а тут…

- А еще она сказала, что постарается папу полюбить снова. Потому что он хороший. Иначе мама-Анна его бы не любила.

- Сакра! – неожиданно всхлипнула я.

- Индийское кино! – Магдалена чиркнула зажигалкой. – И бросай-ка ты курить, Аня. Тебе еще детей рожать, ты и так уже старая.

Через неделю приехал Алеш. Мы с ним обошли весь город. Как я показывала ему свою Прагу, так и он мне Брно. Втроем с Мартой мы ездили купаться на реку Свратку, которую зобаки называли Шварцавой, а вечерами сидели на веранде и слушали, как стрекочут в темноте кузнечики. Так тихо, спокойно… Мне даже жаль было уезжать.

Валентин остался у Магдалены: мы договорились, что в сентябре она приедет в Прагу на нем, чтобы познакомиться с бабушкой и дедушкой. Из крохотного аэропорта Брно летали в основном лоукостеры и чартеры. Мы прилетели в Тиват, а оттуда на арендованной машине добрались до городка Петровац, который можно было обойти целиком за час. От нашей виллы до пляжа мы доходили минут за пять.

Море здесь, конечно, было совсем не такое, как в Панаме, но мы нашли детский пляжик с мелкой галькой. Алеш учил Марту плавать, мы много гуляли, ездили в соседние города. Иногда мне казалось, что она начинает оттаивать, но потом вдруг снова замыкалась – все шло не слишком гладко, и я удивлялось терпению Алеша. Пожалуй, тут его упрямство обернулось светлой стороной. Если он поставил себе цель, я могла не сомневаться: рано или поздно своего добьется.

Питер Марту просто заворожил, она жалела, что мы прилетели всего на неделю, и хотела увидеть как можно больше. Но самым интересным было то, что у них с дедушкой вспыхнула любовь с первого взгляда. Такая, что я даже ловила себя на легкой ревности. И по городу они чаще гуляли втроем с Алешем, пока я общалась с мамой, бабушкой и подругами.

В Прагу мы вернулись, как и планировали, впятером. Бабушка с дедушкой жили у нас, к великой радости Марты. Теперь они гуляли уже по Праге. Наверняка дед рассказывал ей все те же истории, что и мне когда-то. И я даже слышала, как он пел ей все ту же самую «Stojí voják na vartě…»

Магдалена приехала на выходные и ночевала в комнате Марты на надувной кровати. Все это напоминало цыганский табор, но никого не раздражало. Все друг другу нравились, все были довольны, и у меня снова возникло ощущение, что так долго продолжаться не может. Что-то случится.

А еще больше пугало то, что у меня снова начались сильные головные боли. Как после возвращения из Панамы. И даже еще сильнее.

39.

Мигрени у меня бывали и раньше. Только редко и уж точно не такие жуткие. Но если прежде четко болела половины головы, как у булгаковского Понтия Пилата, то теперь – целая. Точнее, одна половина сильнее другой. А так все по-взрослому, с красивой разноцветной аурой и прочими прелестями. И никакие обезболивающие не помогали. Я списывала все на нервозную обстановку в последние месяцы. Но если летом голова болела еще не так часто, осенью картина стала пугающей.

- Может, ты беременна? – с надеждой спросил Алеш.

- И ты туда же? – возмутилась я. – Нет. Все четко по расписанию. Как поезда при Сталине.

Разумеется, он не понял. Это у нас была такая домашняя присказка, и пошла она еще от моей прабабушки, которую я в живых не застала.

- По слухам, при Сталине за пятиминутное опоздание поезда в лагеря отправляли всех. От машиниста до начальника дистанции. Не знаю, правда это или нет, но поезда опаздывали редко.

- Тогда надо сходить к врачу.

Я злилась, но он был прав. Хотя бы уже потому, что обидно. Рядом любимый мужчина, готовый на подвиги, и ты его хочешь, но от малейшего шевеления в голове взрывается атомная бомба и глаза норовят вывалиться на щеки. С другой стороны, к врачу идти было страшно. А вдруг там… что-то? Пока не знаешь точно, надеешься, что ничего ужасного и скоро все пройдет. А вот когда узнаешь, тогда жизнь изменится безвозвратно.

Кончилось все тем, что Алеш на меня капитально наорал. Причем именно в тот момент, когда голова и так разлеталась на атомы.

- Анна, если тебе наплевать на меня, черт с ним, - вопил он. – Но хоть о Марте подумай. Если что-то вдруг серьезное, ей-то каково будет еще одну маму потерять?

- Круце! - простонала я. – Пойду, только замолчи, пока я не сдохла прямо сейчас.

Тут же влетела Марта с глазами как у лемура. Обычно мы закрывали дверь на задвижку, когда ложились спать, но и в целом установили правило: в спальню надо стучаться. Но тут, похоже, она прилипла ухом, как только услышала разговор на повышенных тонах. И решила, что можно обойтись без стука. В общем, они орали на меня вместе, впервые объединившись. Кончилось все тем, что я взяла телефон и тут же, при них, записалась на прием к семейному врачу.

Доктор пан Мравенец, что в переводе означало Муравей, вызвал острый припадок ностальгии. Точно такой же полный румяный врач в круглых роговых очках принимал меня в детстве в клинике для иностранцев под кодовым названием «Санобс». Это расшифровывалось как «санитарное обслуживание», но у меня почему-то вызывало ассоциацию с соломенным домиком одного из трех поросят. Увидела я пана Мравенца впервые, хотя он приглашал меня на плановый визит еще в мае.

Выяснив для начала, как здоровье пана Новака и Мартички, доктор Муравей приступил к подробному допросу, начав с обстоятельств моего появления на свет и детских болезней. Узнав, что я русская, родившаяся в Праге, он пришел в бурный восторг и завалил меня комплиментами по поводу моей бесподобной чештины.

Наконец, задав миллион вопросов о перитоните, Муравей перешел непосредственно к свежим жалобам. Последовал новый миллион вопросов о головной боли и сопутствующих моментах. Выслушав ответы, он задумчиво почесал подбородок, постучал пальцами по компьютерной мыши и деликатно поинтересовался, каким способом мы с Алешем предохраняемся. Уточнил название таблеток, еще побарабанил по мыши и предложил от них отказаться.

- У женщин, которые курят и имеют в анамнезе мигрень, гормональные контрацептивы могут ее значительно усиливать, - пояснил он в ответ на мое озадаченное мычание. – Закончите курс и постарайтесь обойтись… барьерной контрацепцией. Если в течение месяца улучшения не будет, тогда отправлю вас к неврологу. А если станет лучше, гинеколог подберет вам другой препарат. Хотя, боюсь, это будет непросто.

- Но я же мало курю, - жалобно пискнула я.

- Это неважно, - сурово отрезал Муравей. – И, кстати… насколько вообще для вас принципиален вопрос предохранения?

- В каком смысле? – не поняла я.

- Вам уже почти тридцать два…

Мне показалось, что сейчас он спросит: «Вы вообще рожать собираетесь, милая пани?»

Пробормотав, что да-да, вот совсем скоро, и клятвенно пообещав прийти через месяц, если не будет улучшений, я выкатилась из кабинета.

Алеш ждал в машине. Я села рядом и закрыла лицо руками.

- Что? – испугался он.

- Ваш Мравенец прописал мне роды, – завывая от хохота, сказала я.

- То есть?

Продолжая истерично смеяться, я пересказала наш разговор. Теперь уже хохотали мы оба, как пара идиотов. На самом деле ничего особо смешного не было, к тому же врач мог и ошибаться, но это сняло напряжение.

- Ну ладно, - Алеш вытер слезы. – Жаль, конечно, но вернемся к тому, с чего начали. Может, сразу в аптеку заехать?

- Зачем в аптеку? – не поняла я. – Этого добра в любом супермаркете на кассе полно.

- Ты предлагаешь записать Раде в список покупок?

В аптеку мы все-таки заехали, но я с Алешем, разумеется, не пошла.

- А что Марте скажем? – спросила я, когда он вернулся.

- Я сам скажу.

Дома Алеш с самым серьезным видом рассказал Марте, что у мамы ничего страшного нет, но ей надо полечиться. Каждый день принимать лекарство, вовремя есть, гулять, не волноваться и не курить.

- Да я и так почти не курю! – возмутилась я.

- Вообще не курить. Марта, ты с мамой днем проводишь больше времени, чем я, поэтому тебе придется за ней следить, чтобы она все правильно делала. И будешь мне рассказывать.

- Хорошо, папа, - кивнула она.

- Это что еще такое? – я смотрела то на одного, то на другого. – Вы еще на цепь меня посадите. И камеру в туалете установите, а вдруг я там курить буду.

- Мама, не шути, - строго сказала Марта. – Это серьезно. Тебе нельзя курить.

- Да, - Алеш обнял ее за плечи. – Это все серьезно, Анна. Если надо, то поставим. Твое здоровье для нас важнее.

Тут наконец до жирафа дошло. Я утащила его в спальню и, убедившись, что Марта не подслушивает под дверью, зашипела:

- Не стыдно? Обманываешь ребенка.

- Немного есть, - согласился Алеш. – Но что делать? Люди охотно дружат против общего врага.

- То есть я теперь для вас общий враг? Нормально!

- Извини за пафос, но не ты, а твоя болезнь. Потерпи немного, ладно? Это же для нашей общей пользы. А заодно и курить бросишь, Марта же с тебя не слезет.

- Концлагерь какой-то, - проворчала я, сдаваясь. – А что за лекарство, интересно, я должна принимать?

Алеш вытащил из аптечного пакета пластиковую бутылочку и коробочку-таблетницу.

- Держи. Это витамины женские. Тебе не помешает. Заложи сразу на неделю, а Марта будет следить, чтобы ты не забывала. И не узнает, что это.

- А может, тебе в другой приход перейти? На Карлову площадь? – поинтересовалась я, раскладывая витаминки в ячейки таблетницы.

- Зачем? – удивился Алеш.

- Потому что там костел Игнатия Лойолы. Иезуиты. Тебе было бы в самый раз.

- Это говорит женщина, которая с детства дружит с Кострой? Как голова?

- Настолько обалдела от всего, что даже не болит, - хмыкнула я, понимая, к чему он клонит.

- Тогда, может, ляжем сегодня пораньше? Пока ты годна к употреблению и еще можно обойтись без всяких… лишних деталей одежды?

Мы снова расхохотались, как два придурка.

- Прекрати ржать! – потребовала я, фыркая от смеха. – Иначе сейчас опять Марта прибежит, узнать, в чем дело. Мы же должны быть серьезными и сосредоточенными на моей болезни.

В следующие два дня мигрень мощно взяла реванш, а потом, когда закончились таблетки, пошла на убыль. Вместо ставших уже обычными трех-четырех раз в неделю сначала два, потом три раза за две недели, потом один раз за неделю. И… прекратилась вообще. Доктор Муравей не ошибся. Правда, на прием к нему через месяц я все-таки не пошла. Позвонила и сказала, что голова без таблеток болеть перестала. Он предложил записать меня к гинекологу, но я отказалась. Интернет насплетничал, что такие случаи, как мой, вовсе не редкость, а подходящую контрацепцию подбирают методом научного тыка: не болит голова – хорошо, болит – попробуем что-нибудь другое. И это может продолжаться не один месяц, а мне очень уж не хотелось, чтобы все началось снова.

Марта действительно с меня не слезала. Утром проверяла, выпила ли я витаминку из таблетницы, по двадцать раз за день спрашивала, не болит ли голова, заставляла выбирать самые длинные маршруты по пути из школы, чтобы я подольше погуляла. А еще не давала засиживаться за компьютером и постоянно принюхивалась, не курила ли я. Мне даже было неловко, что я заставляю ее так волноваться. Но Алеш оказался прав. Именно вот это общее беспокойство за меня их заметно сблизило. Без какой-либо искусственности и напряжения.

Раньше, когда мы гуляли втроем, Марта то обгоняла нас, то отставала. Или брала за руку меня. Однажды в субботу мы сделали большой круг: спустились с нашей горы на Малу Страну, перешли Влтаву и добрались до Старомнестской площади. И как раз успели к полному часу. Пока апостолы на Орлое проходили перед открытыми окошками, Костра важно звонил в колокольчик.

«Извини, Анна, не могу с тобой поговорить, я на работе».

Я рассказала Марте, как разговаривала с ним в детстве. И как одиннадцать с лишним лет назад он пообещал мне что-то хорошее. Алеш слушал и улыбался: он все это уже знал.

- И хорошее случилось? – Марта посмотрела на Костру и помахала ему рукой.

- Да. Мы познакомились с папой.

- А почему вы не поженились еще тогда?

- Так получилось, - Алеш поправил ей воротник куртки. – Но если б мы поженились тогда, у нас не было бы тебя.

Марта наморщила лоб, потом решительно взяла его за руку – первый раз сама. Вторую руку протянула мне.

- Пойдем туда, - сказала она, глядя на нас по очереди. – Где вы познакомились. Это далеко?

Мы переглянулись.

- Совсем близко, - ответила я, проглотив подступившие слезы.

Мы дошли до Карлова моста, показали ей место, где когда-то Алеш и Ярда продавали свои украшения. Потом подошли к Яну и, разумеется, загадали желания, погладив собаку.

- То, что ты загадал после свадьбы, исполнилось? – спросила я.

- Кажется, да, - Алеш покосился на Марту, которая снова взяла нас за руки. – А твое?

- И мое. Думаю, что да. А еще мне кажется, что мы опять загадали одно и то же.

- Не рассказывайте! – строго потребовала Марта. – Нельзя рассказывать. Иначе не сбудется.

- Не будем, - успокоил ее Алеш. – А что, девчонки, не пойти ли нам покормить лебедей?

Эпилог

полгода спустя

Алеш работал дома и после обеда ушел в мастерскую, а я решила прилечь на диване и подремать. Марта уютно пристроилась под боком. Гостиная была залита светом, и я чувствовала себя мамой-кошкой, которая греет на солнышке живот с будущими котятами, лениво вылизывая уже подросшего. Счастливая, разомлевшая. И я тоже едва не мурлыкала: так мне было хорошо.

Разумеется, все вышло совсем не так, как мы рассчитывали. Хочешь насмешить бога – расскажи ему о своих планах. Ян оказался большим шутником. Просили? Получите и распишитесь. Вы же не сказали, когда именно вам это надо. Да и вообще дети обычно не спрашивают, ждут их или нет. Пришло время – появляются.

В день свадьбы мы с Алешем загадали на Карловом мосту одно и то же: чтобы все наладилось с Мартой. Конечно, это зависело от нас, но всегда приятно думать, что высшие силы на твоей стороне. А в тот день, когда стало ясно: желание наше, может, еще не совсем исполнилось, но уже исполняется, - мы снова, не сговариваясь, загадали одинаково. Чтобы у нас родился ребенок. Но ведь не уточнили же, что не прямо сейчас, а немного попозже.

Главный цирк был в том, что мы уже прочно привыкли: о предохранении можно не думать. Таблетка утром – обычная рутина, как будто даже с самим сексом и не связанная.

- Сакра, - сказал сконфуженно Алеш, когда я лежала на нем сверху, блаженно и расслабленно жмурясь. – Кажется, мы что-то забыли.

Мы были как два подростка в разгар гормональной бури, которые забывают обо всем на свете, едва запустив лапы друг другу под одежду. Вся проза жизни оставалась где-то далеко за периметром. Какая там контрацепция! Прошел уже почти год с того момента, как мы впервые оказались в постели, но тянуло нас друг к другу все сильнее и сильнее.

В следующий раз о резинке, предусмотрительно положенной на тумбочку, вспомнила я. В тот момент, когда останавливаться было уже… в общем, останавливаться мы не стали. Хотя по срокам все выходило очень даже опасно. Впрочем, двухдневная задержка вполне вылечила меня от забывчивости, но тут мы поехали на зимние каникулы в Питер.

Кажется, Марта влюбилась в него так, как я была влюблена в Прагу. С лета она только им и бредила. Единорогов и принцесс на стене потеснили плакаты с видами Петербурга, а на телефоне в качестве заставки красовалась Петропавловская крепость. Со второго класса Марта начала изучать английский. С пятого должен был добавиться второй иностранный язык на выбор, и она твердо заявила, что это будет русский. Хотя и рассчитывала к тому времени знать его с моей помощью так, что «Эва сдохнет от зависти». Я подумала, что есть в этом определенная ирония, учитывая, какого мнения о России ее настоящий отец, но озвучивать мысль не стала.

Ее отношения с дедушкой приводили меня в состояние умиления на грани слез. Когда я разговаривала по Скайпу с мамой, Марта подбегала перекинуться с ней парой слов, но с дедом у них были свои личные тайные разговоры. Интересно, что моих она начала практически с момента знакомства называть бабушками и дедушками. Правда, было одно различие. Магдалена, моя мама и бабушка для Марты были одинаково babi с прибавлением имени, чтобы отличить одну от другой, папа – děda, а вот дедушка – dědeček. Ласково.

Как только бабушка с дедушкой уехали, Марта без конца изводила нас вопросами, поедем ли мы зимой к ним.

- Дедечек меня ждет! – это был главный аргумент.

- Знаешь, мы с ним тоже дружили, конечно, когда я была как Марта, - говорила я Алешу, - но он тогда еще работал, вечно был занят, и мы не так уж часто виделись. Да и я была не такая открытая, как она.

- Большая семья, сразу несколько поколений – это очень важно. Марта общительная, а ей даже поговорить было не с кем, когда я ее забрал сюда. Ну, в школе само собой, а кроме одноклассников? Она еще не вышла из того возраста, когда интересно со взрослыми. Со мной разговаривать не хотела, бабушка далеко. Только если с Радой и с пани Ружичковой. Ты заметила, что ее больше не тянет к Либору и Хане? Раньше она все время просила, чтобы я ее отвез к ним. Хотя не скажу, что Зденек и Власта ей были очень рады, скорее, терпели. Понимаешь, почему. Да и близнецы к ней относились как к младшей, снисходительно так. А сейчас она больше с нами. Да и с дедушкой они по Скайпу постоянно болтают.

Впрочем, была еще одна причина, по которой Марта не слишком рвалась к близнецам. В конце июня Власта родила девочку, которую назвали Барбора. Все в доме крутилось вокруг болезненной, постоянно орущей Барчи, и гости уж точно были не ко двору. Мы приезжали к ним всего один раз, когда праздновали крестины. Тогда же Алеш рассказал Зденеку о нашем разговоре с Мартой, и после этого желания общаться с ними стало еще меньше. И все же мы договорились, что будем поддерживать хотя бы видимость отношений - ради детей, да и ради бизнеса тоже.

В Питер мы прилетели двадцать второго декабря, сразу же, как у Марты начались каникулы. Я надеялась, что она увидит настоящую зиму, но погода оказалась так себе. Впрочем, настроение это никому не испортило. Большую часть времени Марта проводила с дедушкой, иногда мы с Алешем присоединялись к ним в прогулках по городу. Втроем мы встретили Рождество на ночной службе в церкви святой Екатерины, а потом все вместе отметили мой день рождения. И Новый год.

Как всегда, приседающий от тяжести стол, «Ирония судьбы» в телевизоре и две наволочки с подарками: в одну они уже не вмещались. Только теперь с нами были Алеш и Марта. Так странно… Я вспоминала, как год назад приехала к родителям прямо из Праги и сказала за столом, что выхожу замуж. Как будто прошла тысяча лет.

- Боюсь сглазить, но, кажется, у вас все хорошо, - заметила мама, когда мы разбирали на кухне посуду. – И у вас, и у Алеша с Мартой. Очень заметно, как все изменилось с лета. Только все равно подождите немного с детенышем. Хоть полгодика.

- Мы так и думаем, - кивнула я. – Пусть все станет покрепче. Только-только наладилось, не хочется рисковать.

Второго января мы вернулись домой – да, теперь дом для меня был в Праге. А еще через две недели, рано утром, я сидела на краю ванны и тупо разглядывала тест с двумя полосками. Ощущение было странное: радость боролась с огорчением.

В спальне заверещал будильник. Я вошла, включила свет, села рядом с Алешем на край кровати и вручила ему тест.

- Рождество… - вздохнул он, изо всех сил пытаясь спрятать счастливую улыбку. – Ты же говорила, что можно так, без всего.

- Ну да. Не должно было. Но вот, сам видишь. Такое… рождественское чудо. Тебе подарок на Рождество, а мне на день рождения.

Алеш обнял меня, поцеловал – долго и крепко.

- Если это мальчик, придется назвать его Петей. Ну что, пойдем сдаваться? Анна, будешь смеяться, но мне немного страшно.

- Мне тоже, - кивнула я. – Но деваться некуда, придется. Ты скажешь или я?

- Давай я.

Мы зашли к Марте, я, как обычно, включила ночник и запустила руку под одеяло. Она открыла глаза, села и уставилась на нас удивленно, с испугом: мы никогда еще не будили ее вместе. Что-то случилось?

Мы сели на кровать, Алеш обнял ее.

- Мартичка, у нас осенью будет малыш.

Он не сказал «у мамы» или «у нас с мамой». Просто «у нас» - у всех троих, вместе. Марта смотрела то на меня, то на него, и по ее лицу трудно было понять, улыбнется она или заплачет.

И все-таки она улыбнулась. Так, как год с небольшим назад, когда Алеш нас познакомил. Обхватила Алеша за шею, поцеловала его, потом меня. И сказала, чуть ворчливо:

- Наконец-то! Я боялась, вы будете ждать, когда я закончу школу. А ведь ты, мама, уже немолодая.

Она нашарила тапки, встала и поплелась в туалет. Мы с трудом дождались, когда за ней закроется дверь, обнялись и расхохотались, уткнувшись друг в друга, стараясь смеяться как можно тише.

Сказать, что все шло гладко, было бы натяжкой. Сначала хорошо потрепал токсикоз. Но свой плюс в этом был: Алеш и Марта скакали вокруг меня вместе, как и раньше, когда я «лечилась» от мигрени. Да и не только они. Рада, пани Ружичкова, Магдалена, которая приехала сразу, едва узнала, в первые же выходные, а потом каждый день звонила по Скайпу спросить, как дела. Как и моя мама. Даже Власта позвонила, чтобы поздравить и пожелать удачи.

Несмотря на поганое самочувствие, я растекалась счастливой сахарной лужей, поскольку даже представить не могла, какой королевой может чувствовать себя женщина, когда ждет желанного ребенка. Когда вокруг люди, которые ее любят, заботятся и волнуются за нее.

Марту иногда все-таки клинило. Она дулась непонятно из-за чего, фыркала, уходила к себе и сидела там, мрачная и нахохленная, как филин. Возможно, это были все те же старые страхи, что родной ребенок будет для нас ближе и важнее, чем она. Ведь в доме Зденека центром мироздания стала Барча, и то же самое, похоже, происходило в семье Павла, того лопоухого принца, который каким-то загадочным образом вытеснил из сердца Марты Станду. Осенью у Павла появился брат, отбросив его куда-то далеко на задворки родительского внимания.

Мы делали вид, что не замечаем этих ее приступов дурного настроения. Говорили о том, как хорошо нам будет вчетвером. Как мы будем любить малыша и заботиться о нем. И как он будет любить нас. И о том, как нам важна будет ее помощь. Мы все время подчеркивали это: мы, нам, нас. Марта оттаивала, снова начинала улыбаться. А я удивлялась терпению Алеша. Без его помощи, постоянной поддержки мне не удалось бы сделать ничего. Но когда я сказала ему об этом, он рассмеялся и ответил, что может повторить то же самое: без меня у него ничего бы не получилось.

Я задремала, разморенная на солнце, и вдруг что-то произошло. Как будто внутри медленно проплыла, вильнув хвостом, рыбка. Я замерла, затаив дыхание, и оно повторилось – то удивительно ощущение, которое невозможно описать в полной мере. Его может представить себе только женщина, не забывшая, как впервые пошевелился ее ребенок.

- Мама, что? – подняла голову Марта, напуганная выражением моего лица.

Я задрала футболку, взяла ее ладонь и приложила к животу. Она ждала, напряженно приоткрыв рот. И вдруг расплылась в улыбке.

- Мама, он шевелится! – прошептала в полном восторге.

Наклонившись, Марта обхватила мой живот руками и прижала к нему ухо, как будто надеялась что-то расслышать. А потом вдруг вскочила и полетела из комнаты, едва не теряя тапки. Распахнула входную дверь, с грохотом сбежала вниз.

- Папа, пойдем скорее! – услышала я оттуда.

Она вломилась в мастерскую, впервые без стука, и я понадеялась, что Алеш от неожиданности не угробил какое-нибудь дорогущее украшение. Быстрые шаги по лестнице, через холл. Он вошел, почти вбежал, испуганный донельзя, как был – в кожаном фартуке поверх джинсов и рубашки, со сдвинутой на лоб ювелирной лупой.

Нетерпеливо подтащив Алеша за рукав к дивану, Марта прижала его ладонь к моему животу.

- Тише! – прошипела она, как будто ребенок мог испугаться. – Чувствуешь?

Алеш улыбнулся, поцеловал меня, потом Марту. Мы сидели на диване, и я вспомнила, как год назад она протискивалась между нами, прижимаясь ко мне и упорно отпихивая Алеша подальше. Сейчас Марта сидела, прислонившись к нему, и осторожно поглаживала мой живот.

- Я бы хотела, чтобы это был мальчик, - сказала она.

- А как мы его назовем? – Алеш обнял ее за плечи.

Мы сразу решили, что девочка будет Вероникой, а вот имя для мальчика так и не могли придумать.

- Мне нравится Любош. Но Любош – кот, - сокрушенно вздохнула Марта. – Я не хочу, чтобы моего братика звали как кота. Мы придумаем вместе, хорошо?

Конец

ТИЗЕР К КНИГЕ ПРАЖСКИЙ СИНДРОМ

Иногда случайная встреча может перевернуть всю жизнь. Рискнуть и пойти навстречу судьбе - или долгие годы сожалеть об упущенной возможности? Но порой судьба дает второй шанс...

***

Снег падал тихо, крупными мягкими хлопьями. Горели фонари, под Карловым мостом таинственно мерцала Влтава. Стая лебедей устроилась на ночлег – похожая издали на сугробы. Откуда-то донесся тихий звон – двенадцать ударов. Полночь.

- Начался твой день рождения, - сказал Алеш.

- Я родилась в час дня, - повернувшись, я смахнула снежинки с его светлых волос.

- Неважно.

Он достал из пакета, в который не дал заглянуть в ресторане, бутылку шампанского и два тонких высоких бокала в картонной коробке.

- Ты и это запомнил? – удивилась я.

- Ты хотела увидеть Карлов мост в снегу ночью и выпить там шампанского. Я все помню, Анна.

Алеш открыл бутылку и налил вино в бокалы.

- Странно, - сказала я, взяв один. – Обычно мои мечты исполняются тогда, когда мне это уже не надо. Или когда я понимаю, что хочу совсем не этого.

- Некоторые мечты – как дорогой коньяк. Со временем становятся только лучше. Я мечтал о тебе десять лет. Не ждал, не надеялся. Просто представлял, как бы мы встретились снова. Хотя был уверен, что этого никогда не случится.

- Я тоже. Представляла, как приеду в Прагу, приду на Карлов мост, и на том же самом месте…

- Сейчас мы на том же самом месте.

- Я помню… Нас не арестуют за распитие… там, где не положено?

- Нет, - улыбнулся Алеш. – Брунцвик нас защитит, - он показал бокалом на стоящую под мостом статую рыцаря.

Я подумала, что мы потеряли зря целых десять лет. Если бы я решилась поменять билет и остаться хотя бы еще на один день, все могло сложиться совсем иначе. Но меня тогда ждали дома. И его тоже.

В ночной Праге особая мистика. А если еще идет снег – это уже похоже на сон, на волшебную сказку. Все чувства обострены до предела. Запах – я помнила запах зимней Праги с детства. Его невозможно разложить на составляющие, настолько все тонко и волнующе. Влажный хруст снега под ногой, тихий гул города, привыкшего за много столетий спать в полглаза. Пузырьки шампанского покалывают язык. Чуть парит внизу темная не скованная льдом вода. Легкий мороз пробирается под длинную юбку, пощипывает полоску обнаженной кожи над резинкой чулка. Стоит пошевелиться – кожу прохладно и скользко гладит шелковая подкладка, а шерстяная ткань игриво покусывает сквозь чулок.

Я поставила бокал на парапет, повернулась к Алешу. В его глазах блеснул отсвет фонаря. Замерзшие руки пробрались под полы его незастегнутого пальто, чтобы наконец согреться. Он наклонился, и его губы коснулись моих – легко, едва ощутимо. Чуть пересохшие, обветрившиеся на холоде. Я обвела их языком – они стали мягче и в то же время тверже, настойчивее. Наверно, я помнила их вкус все десять лет. После того единственного поцелуя в аэропорту…

На ресницы Алеша упала большая снежинка. Я сняла ее губами – холодную, пушистую, и она тут же растаяла. Алеш шептал мне что-то на ухо, а я улыбалась, закрыв глаза. Мне казалось, что я и сама сейчас растаю и лужицей растекусь по камням моста.

Хотелось растянуть это мгновение, задержаться в нем, но уже разливалось по всему телу медово-терпкое желание, и казалось, что кровь закипает крошечными пузырьками, как шампанское в бокале. Алеш целовал меня снова и снова, и у меня начали подгибаться колени. Он все крепче прижимал меня к себе, я чувствовала, как напряжены мышцы его бедер и насколько сильно он хочет меня.

Когда я летела в Прагу, было немного страшно: как все получится. Может быть, стоило оставить все в мечтах и воспоминаниях – ярких, светлых, волнующих? Что, если действительность окажется вовсе не такой радужной? Но сейчас я поняла, что рискнула не зря: эта сказка будет волшебной и дальше.

Алеш оторвался от моих губ и посмотрел прямо в глаза. Я читала его, как книгу: нервную дрожь пальцев, коснувшихся моей щеки, улыбку – напряженную, дразнящую. Он словно спрашивал: «Мы ведь правда сделаем это? Ты ведь этого хочешь?». Я кивнула, отвечая на немой вопрос, и одним глотком допила шампанское. Томительно-сладко закружилась голова.

Алеш вызвал такси, и, когда мы вышли из-под арки мостовой башни, оно уже ждало нас. Ехать было недалеко, но дорога показалась бесконечной. Алеш обнимал меня вокруг талии, положив на бедро ладонь, от нее разливалось тепло, с которым смешивались знобкие струйки. Предвкушение, восторг, страх – как будто я собиралась прокатиться на американских горках.

Алеш жил на третьем этаже старинного дома недалеко от Пражского града. Мы поднялись по лестнице, вьющейся спиралью, пересекли широкую площадку, где стоял теннисный стол. Дверь приветственно скрипнула, как будто попробовал голос сверчок. Лиловые хризантемы, с которыми Алеш встретил меня в аэропорту, за день отстоялись, и холл наполнился их горьким прохладным ароматом, но от него меня бросило в жар. Сердце колотилось, как африканский там-там, призывающий зарю.

Пока я снимала в прихожей пальто и сапоги, в голову снова прокралась та же мысль. Как все будет сейчас? Безумно, дико, страстно? Или наоборот – мягко, неторопливо, сначала душ по очереди, потом в спальню - почти по-супружески? Первый раз – все на ощупь, наугад. Как сапер по минному полю.

Я прислонилась к стене и смотрела на Алеша из-под опущенных ресниц. В горле пересохло, словно влага со всего тела стекла вниз, насквозь пропитав и без того скользкий белый шелк. Он подошел ко мне вплотную, расстегнул верхнюю пуговицу блузки и коснулся губами открывшейся ложбинки. Я запрокинула голову, Алеш поцеловал ямочку под горлом и снова опустился к груди, медленно расстегивая остальные пуговицы. Короткими поцелуями пробежал по животу, до пояса юбки, и вдруг неожиданно подхватил на руки.

Опустив меня на кровать в спальне, он снял рубашку, бросил ее на спинку кресла.

- Можно зажечь свет? - попросила я.

Алеш включил бра над кроватью и прикрутил яркость так, чтобы можно было видеть все, но свет не бил в глаза. Он медленно раздевал меня, и я улыбалась, растворяясь в горячих прикосновениях его пальцев, которые словно проникали сквозь кожу. Когда на мне осталась лишь белая полоска стрингов, он быстро разделся сам, и я жадно следила за его движениями. Десять лет назад он был еще по-юношески гибким, стройным, легким. Сейчас передо мной стоял обнаженный мужчина в самом расцвете сил и красоты – ничего лишнего и все, о чем только можно грезить в жарких фантазиях.

- Как мне нравится на тебя смотреть, - прошептала я.

- Только смотреть? – усмехнулся Алеш.

- Пока еще не знаю, - я облизнула пересохшие губы и положила ладони на его бедра – узкие, с впадинками, которые всегда действовали на меня возбуждающе.

Он встал на колени рядом со мной и, глядя в глаза, провел ладонями по ногам, от ступней до влажного белого шелка. Пальцы пробрались под тонкую полоску кружева. Я завороженно следила за их плавными движениями – как они появлялись, скользили по ткани, обрисовывая магический треугольник, и снова прятались, каждый раз погружаясь глубже, разыскивая все новые чувствительные точки.

Одно резкое движение – и на мне уже не было ничего. Стряхнув с лодыжек стринги, Алеш развел мои ноги. Наклонился, касаясь губами, проникая языком туда, где только что были его пальцы. Я поскуливала, как щенок, гладя его волосы, шею, плечи.

- Подожди, - взмолилась я. – И уже и так почти… Я больше не могу! Я хочу тебя – тебя всего!

- Одну минутку, - он потянулся к ящику тумбочки.

Я повернулась на живот и уткнулась лицом в подушку.

Ну же!

Горячая тяжесть мужского тела, пряный свежий запах – как морская вода. Влажное тепло дыхания на шее. Напряженная твердая плоть, властно, сильно проникающая внутрь, заполняющая мое тело до краев. Оно отзывалось на каждое движение такой острой волной наслаждения, какого мне никогда еще не приходилось испытывать. Мир сжался до размеров этой комнаты, до очертаний наших тел, сплетенных в самом тесном объятии. По ту сторону не было ничего, одна сплошная черная пустота, как будто вся вселенная оказалась внутри нас.

Ладони Алеша вдруг оказались под моей грудью, и она легла в них так уютно, как будто была создана специально для них. А может, так и было задумано? Может, и правда – я для него, а он для меня, подумала я. Несмотря на те ошибки, которые мы сделали. Несмотря на годы, проведенные с другими.

Он ласкал мои сжавшиеся в горошины соски, и от его пальцев словно пробегали электрические разряды, заставлявшие мое тело содрогаться в коротких сладких судорогах. Я стонала и кусала губы, оттягивая уже близкий момент, когда они сольются в одну – мощную, захватывающую целиком, до последней клеточки.

Я знала, что в момент самого острого наслаждения не смогу удержаться и закрою глаза, ослепленная яркой вспышкой, идущей из самой глубины женского естества. Но перед этим мне хотелось видеть лицо Алеша, его глаза. Мне даже не пришлось ничего говорить, достаточно было одного жеста – и он понял меня. Приподнялся, лег на спину, и я легко опустилась на него сверху, сжимая ступнями его бедра.

- Анна… - прошептал он, но я наклонилась и поцелуем закрыла его рот.

Мой язык раздвинул его губы, лаская их изнутри, пробрался между зубами, встретился с его языком. Карие глаза Алеша, сейчас почти черные от страсти, были так близко от моих. Я сжала его плечи и наклонилась низко, касаясь грудью, прижимаясь всем телом, ускоряя темп. Он дышал все чаще и тяжелее, его руки судорожно сжимали мои ягодицы. И я как будто оттолкнулась от края пропасти и полетела в бездну, навстречу обжигающему пламени, в котором мы встретились, растворяясь друг в друге.

- Я люблю тебя! – задыхаясь, простонал Алеш, и я ответила:

- И я люблю тебя!

А потом вдруг откуда-то проступил мир, как изображение на фотобумаге, опущенной в проявитель. И я лежала, положив голову ему на грудь, пытаясь оттянуть тот миг, когда мы снова станем двумя отдельными существами…

- Ради этого стоило ждать десять лет, - сказал Алеш, когда за окнами начало светлеть и мы лежали, пресытившись друг другом, но все равно не насытившись. Как объевшийся ребенок жадно смотрит на целый торт.

- А ведь мы могли об этом никогда не узнать, - я потерлась носом о его плечо.

- Ты не представляешь, как я буду скучать по тебе. И ждать, когда ты вернешься.

- У нас еще целый день впереди.

- И я даже знаю, как мы его проведем, Анна, - он положил руку на мое бедро, лениво поглаживая большим пальцем складку под косточкой. – Целый день. И вся оставшаяся жизнь. Больше ты никуда от меня не денешься.