Право на свободу, право на любовь

Глава 6

Следующее утро началось раньше обычного. Среагировал браслет на поставленный будильник, и легкая, чуть покалывающая волна прошлась по телу, сбрасывая все путы сна, и тут же стихла. Из-за прямого контакта с телом, браслет улавливал все изменения в состоянии носителя и никогда не перегибал палку.

Потянулась, разминая мышцы, подошла к шкафу и вытянула форму. Кто-то упоминал про три дня свободного облачения, когда позволялось носить свое, и, взглянув на время, я включила комнатный экран. Для выбора он подходил куда как лучше, а подтверждение заказа все равно придет на браслет. Прежде чем браслет выдал напоминание о завтраке, я успела выбрать необходимый минимум, и на завтрак отправилась в благодушном настроении. Ровно до тех пор, пока не вышла из комнаты и не столкнулась с Тордаком.

Я не могла смотреть ему в глаза, было стыдно, как будто если не из-за меня он пострадал, то с моего молчаливого одобрения. И самое мерзкое, что я понимала: это повторится, и именно с моего молчаливого согласия.

— Прости, — ничего больше я не сказала, выбежав из гостиной в коридор. Добежала до ближайшего учебного этажа и через переместитель на первый.

Выдохнула только там. Мне все чудилось, что Тордак смотрит мне в спину. И я боялась обернуться, чтобы не встретиться с его осуждающим взглядом. Или с равнодушным — это было бы больнее.

В столовой почти никого не было — даже в такой далеко не ранний час многие предпочитали спать, да и заказать завтрак в постель было куда проще, чем спускаться. Интересно, почему в столовой все же были люди? Смотр свит? Возможно.

Я нашла взглядом стол, за которым мы сидели вчера утром с Хелем, и улыбнулась Манир. Она помахала рукой, приглашай присоединиться. Отказываться не стала — опустилась рядом с ней.

— Уже придумала заказ? — спросила она у меня, щурясь от солнца. Его лучи как раз падали на наш стол, заставляя опускать голову. Прямо как перед императором. Вроде бы и тепло и греет, но быть рядом, смотреть — нестерпимо больно.

— Нет.

— Тогда я возьму для тебя то, чем Хель кормил, идет? — Я кивнула.

— Посиди здесь, я сейчас закажу и вернусь. — Она улыбалась, бодро шла к поварам, а я не могла отделаться от мысли, что с ней могли поступать так, как с Тордаком.

— Ты грустная, — заметила девушка по возвращении. — Что-то случилось?

— Димитрий назвал это — первый день, — говорить о произошедшем не хотелось и я подменила понятия. Заметила и рассмеялась. Процесс пошел: то, что мне неприятно, я опускаю, говоря только о том, что хотелось бы и что красиво и привлекательно.

— А, разбор игрушек, — протянула Манира. — Да такое случается. А вот и наш заказ!

Она так быстро перешла от одного к другому, что я не сдержала удивления, во все глаза уставившись на нее. Она так легко говорила об этом, так просто, как будто сие действо было само собой разумеющееся и не несло ничего отвратительного. Хотя, возможно, для нее так и было.

Мы поели в молчании, хотя по началу Манир и пыталась рассказывать о новом браслете, который ей пообещал отец на выпуск, но я не могла ее слушать. Равнодушие убивало, хотя как раз ко мне она была внимательна. Сейчас. А если бы со мной случилось то, что с Тордаком? Если бы за спиной не встал Хель, если бы цвет был темнее, что случилось бы тогда?

— Стала бы игрушкой, — спокойно ответила Манир, а я поняла, что последние мысли озвучила, так они меня волновали.

— Ты так говоришь, как будто это в порядке вещей! — с обидой сказала ей.

— Вполне. Просто у тебя никогда не было игрушек. Хороший хозяин знает, когда остановится, чтобы игрушка не умерла, но учит подчинению. Это полезно, уж поверь.

— Ты так говоришь… С тобой никогда не играли! — это вырвалось прежде, чем я подумала. А после было поздно. Но Манир только рассмеялась.

— Играли. Моя семья не столь влиятельна, чтобы оградить меня. Но мой хозяин многое мне дал. И если бы меня спросили, согласна ли я еще раз пройти тот первый год — я бы ответила да. Со временем приходит понимание, Рин. Ты и сама поймешь, как важно расставить всех по отведенным им местам. Просто пока ты еще так мало понимаешь.

— Тогда я не хочу этого понимать!

— Твое право. У дочери семьи Таргелей есть и такая привилегия. Разумеется, если разрешит император. Спроси у него, и ты узнаешь свою судьбу.

— Спросить? У императора? Это невозможно.

— Он глава твоей семьи. Заботиться о тебе — его обязанность. Спроси. Я уверена, он ответит. Старшие заботятся о младших, а хозяева заботятся об игрушках. Я расскажу тебе. Не все дети здесь одинаково обеспечены. Даже среди дворян есть более привилегированные, и пробиться в их свет так же тяжело, как из секторов попасть в столицу. Но путь есть. Игрушка. Хозяин вводит тебя в свой круг, ты получаешь новые знакомства, связи. И плата за это минимальна — послушание. Глупцы не понимают этого, и хозяевам приходится их ломать. Добровольно — все иначе. Просто научись видеть плюсы. И твой друг пусть учится. Ад — это только начало, уже вскоре он осознает, что поднимается вверх, а путь… он всегда тяжелый.

— Манира-Манира, кто тебе разрешил пугать нашу Рин? — Насмешливый голос Димитрия прервал речь девушки.

— Я разве пугаю? — рассмеялась в ответ Манир и посторонилась, предоставляя юноше возможность сесть между ними.

— На меня заказала? — сменил тему Димитрий, но вместо того, что уделять свое внимание Манир, он смотрел на меня.

— Конечно, так и знала, что ты присоединишься, — с намеком произнесла девушка, и подтолкнула к нему большую тарелку, на которой с четырех сторон лежали небольшие порции разных блюд. — Теренс и Хель?

— Теренс ушел в мастерскую, сказал, хочет проверить какую-то идею, а Хель разговаривает с братом, — пояснил Димитрий.

— С Густавом? — Манир непроизвольно выпрямилась, расправила плечи, чуть вздернула подбородок.

— Нет, с Арье.

— А что наследнику нужно от нашего Хеля?

Кажется, я знала, что понадобилось кронпринцу от Хеля, но промолчала. Я не чувствовала себя комфортно в компании Димитрия и Манир первоначально, а сейчас к этому добавилось еще и опаска. Несмотря на все слова Хеля о свите, Красс о команде, мне эти люди казались чужими и опасными.

— Семейные дела, — развел руками Димитрий, но мне показалось, что он знает, о чем говорили братья. Он, Димитрий, вообще знает больше, чем показывает. Порой в его улыбке, в его глазах за насмешкой мне чудилось что-то иное. Что-то так похожее на боль.

— Ты никогда не делишься своей информацией! — упрекнула девушка, отправляя в рот кусочек мяса.

— Вот такой я, — развел руками юноша.

Доедали в молчании. Складывалось впечатление, что они замолчали из-за меня. Димитрий хотел что-то сказать, но при Манир не мог. А девушка в свою очередь не могла поддерживать разговор в одиночку — Димитрий оставался глух к ее попыткам.

Я доела первой, поднялась из-за стола, встретилась взглядом с Кристиной, которая входила в столовую. Глаза мы отвели одновременно, как люди связанные одной неприличной тайной.

— Торопишься? — Димитрий ухватил меня за локоток у самого выхода.

— Да. — Я не хотела с ним разговаривать.

— Манир тебя расстроила? Жаль, но теперь ты знаешь, что становится с игрушками. И видишь: им это нравится.

— Их заставили это полюбить! — не согласилась я.

— Наивная принцесса.

— Я не…

— Наивная? Ты такая. Вера в лучшее — самая большая ошибка. И я надеюсь, я очень надеюсь, что сестре моего друга эта вера принесет только разочарование, а не гибель. Мир жесток, но, если ты не хочешь этого видеть — найди для себя стену. Того, кто возьмет на себя все решения. Он заберет твою свободу, но мир перестанет быть жесток. Он просто станет маленьким, ограниченным стенами твоего дома, твоего кара. Но ты больше никогда не увидишь несправедливость. Не потому, что она исчезнет — она вечная, просто тебе не дадут на нее смотреть. Ты этого хочешь?

— Нет, — ответила тихо, почти шепотом. Он был прав, совершенно, абсолютно прав. Так горько прав, но… он не лгал.

— Тогда смотри. Учись выживать. Улыбайся, когда тяжело. Выбирай, несмотря на последствия. Только так и никак иначе, ты сможешь узнать, кто ты есть на самом деле, чего стоишь.

— Ты заставляешь меня идти по головам.

— Если это твой путь — вперед, — пожал плечами Димитрий. — Мне пора.

Он ушел, а я осталась одна стоять у лестницы, смотреть вниз, на пустой двор. Солнечные лучи мягко целовали зелень листвы, ветерок обдувал траву. Мне подумалось, что верно там звучат колокольчики, высаженные чье-то заботливой рукой. Взгляд скользнул дальше и я вздрогнула. Даже в этом саду, утопающем в зелени, были места пустые, такие, где ничего не росло, куда не проникал ни ветерок, ни солнечные лучи. Места, где растения не могли выжить, но куда год за годом будут сажать обреченные образцы.

Жестокий мир, жестокий порядок, но если мне повезло, виновата ли я в этом? Виновата, что надо мной солнце, и ветерок ласково треплет косу. Виновата ли я в том, что не среди обреченных? Мне хотелось думать, что нет.

На занятие я пришла раньше на полчаса, но мадам Тиа уже была в зале. Она кивнула мне и отправила переодеваться. Мой персональный тренировочный ад начинался. Он длился так долго, что сумел выбить все мысли из моей головы. И я была благодарна. Так становилось легче, приятнее, проще. Ведь не думать сложно, разве что одни мысли вытеснят другие. И тренировка вытеснила. Остались только упражнения, связки, повторы, боль, которая сменилась усталостью и облегчением.

С тренировки я выползала, но была абсолютно счастлива. Мыслей в голове не было вовсе, только цель — добраться до ванной и отлежаться в теплой водичке. В таком благостном расположении духа я и ковыляла до 417 аудитории, не глядя по сторонам. И по закону подлости врезалась в кого-то. Насмешливый голос, раздавшийся следом, заставил меня застонать. Опять! Ну как так можно!

— Выговор за нарушение дисциплины.

Спрашивать, за что я не стала, внося разнообразие в очередную встречу. Сомневаюсь, что маг придумал бы что-то иное, а слушать про ‘нарушение дисциплины’ не хотелось.

— Апелляция?

— Допустим, — разрешил он, глядя на меня сверху вниз. Это было даже смешно. И я не выдержала и улыбнулась. Странно, но он ответил на улыбку.

— Вы неправы! — пафосно сказала я.

— И это все? — он вздернул бровь.

— Да, — постаралась как можно увереннее ответить я.

— Принимается. Но вы, адептка, пообещаете быть внимательнее и впредь не врезаться в людей.

— Не врезаться в вас? — и дернуло что-то переспросить!

— В людей, — усмехнулся маг и продолжил свой путь. А я… я стояла и думала над тем, что он только что сказал. И насколько он относится к людям в наших условиях. Ведь все, даже дети знали, что назвать мага обычным человеком нельзя, они иные. Следовательно… Нет. Я его не понимаю! Совсем не понимаю.

Мне стало смешно. И я рассмеялась. Прямо посреди коридора, под удивленными взглядами тех, у кого, как и у меня, закончились тренировки, и кто спешил в свою комнату. И все же, что бы он не говорил, таких задумчивых в школе десятки, а цепляется он только ко мне. Странный маг!

Я вернулась в свою комнату, миновала общую темную гостиную — никто еще не вернулся — и закрылась в ванной. Вода успокоила ноющие мышцы, парочка зелий, что я влила, вернула энергию и, к сожалению, прежние мысли.

Сидя у себя, я слышала, как хлопнула дверь, но не знала, кто вернулся. Решила проверить и все же вышла. Вернулся Тордак. Быстро оглядела его на наличие повреждений и чуть успокоилась — видимо, обошлось. Он заметил меня, сделал шаг вперед, но я отступила в коридор и быстро спряталась за дверью своего сектора.

— Спасибо.

Мне показалось, или он и правда это сказал? Поблагодарил меня? За что?

Приоткрыла дверь и глянула в щелочку. Он стоял напротив.

— Я… прости… — Говорить с ним оказалось даже труднее, чем представлялось. Я избегала его взгляда.

— Мне… не за что прощать тебя. И спасибо за Димитрия.

— За Димитрия? — От удивления даже забыла про стыд.

— Да, он — Тордак усмехнулся — поговорил с моим куратором.

— Поговорил?

— Да, очень вежливо и серьезно. Мой куратор, — юноша казалось выплюнул это словосочетание, — согласился с доводами милорда Касселя и обещал не повторять своих предосудительных действий. Спасибо тебе.

— Но это же он тебе помог?

— Димитрий сказал, что ради меня он и пальцем бы не пошевелил. И благодарить я должен тебя. И… спасибо, что вмешалась. Я знаю, не принято так делать, но… спасибо. Я… мне было невыносимо чувствовать себя игрушкой.

— Я представляю, — и чуть помедлив предложила: — Зайдешь?

Он зашел, а мне стало тепло. Всегда приятно помогать кому-то и приятно знать, что помощь была нужна. Я была благодарна Димитрию. Он пусть и говорит жестоко, но поступки у него другие, добрые и отзывчивые. Наверное, он начинает мне нравится.

Мы заказали ужин. Пока его собирали и доставляли, я успела заправить постель, и теперь мы вместе удобно устроились на ней. Я, пользуясь правом хозяйки, еще и подушку обнимала. Общих тем для разговора было немного, а те, что были, годились разве что для совместной печали, а потому совершенно логично, что был включен экран. Смотреть школьные новости не хотелось, и в ход пошли имперские. Все же, пусть мы и находились на обособленной территории, но подчинялась она империи и находилась в самом ее центре.

Было время новостей — хотя в империи оно занимало добрую половину всего экранного времени, и показывали сектора. Тордак нахмурился, задумчиво слушая диктора, а я рассматривала его. Не буду лукавить, в политике я понимала мало — необходимости не было, а меняться так быстро… Нет, это просто невозможно.

— Что-то интересное? — поинтересовалась я у юноши.

— Что? — он сразу не понял, чего я от него добиваюсь, так был увлечен. — Ах это, просто у моей семьи основная часть владений именно в восточном секторе.

— А разве ты не из аристократии? — Поняла, что сморозила глупость и извинилась: — Прости, я не хотела тебя задевать, просто…

— Ничего, — он улыбнулся вполне дружелюбно, и я немного перевела дух. — Видишь ли, то что аристократия предпочитает жить в столице, не исключает того, что наши владения находятся в секторах. Моя семья владеет землями у границы Восточного и Центрального сектора, и все такие конфликты — он кивнул на экран — влияют на наши доходы и положение. Но даже если в своем секторе, ты самый процветающий и родовитый, то в столице — ты никто. Разве что не кастовый раб. Просто неудобный человек, которого следует держать близко.

— Кастовый раб? — переспросила я. Нет, рабов я, конечно, видела, слуг тоже, но чтобы их делили на касты — с таким я не сталкивалась.

— Дети рабов, — пояснил Тордак. — Второе-третье поколение — каста. Им уже не вырваться из круга. В столице такого нет, разве что кто-то своего привезет и подарит. Хотя некоторые торговцы ездят за этим в сектора. Так получается дешевле. Всего лишь на разрешение раскошелиться.

— Я не хочу в сектора, — тихо проговорила я. От спокойствия, с каким Тордак рассказывал, мне становилось дурно. — Неужели там нет кукол. Зачем столько рабов?

— Куклы дороги. Для их создания требуется магия и технологии, а развитие секторов искусственно тормозят. Так что рабы — самая ходовая рабочая сила.

— А у вас разве нет магов? — почему-то в отсутствие магов не верилось совсем. В столице они хоть и редко пересекались с горожанами, но регулярно.

— Маги — привилегия столицы, — пояснил Тордак. И как ему не надоело мне объяснять? Видно же, что особого удовольствия он не испытывает, но продолжает отвечать. — К тому же, секторам не доверяют. Они присоединились относительно недавно, и порой восстают.

— Очень часто, — поправила я, а юноша хмыкнул, как будто я была неправа. — Вам всегда не нравятся наши порядки.

— А они должны нам нравиться? — веско возразил Тордак.

— А разве нет? Вы же сами вступили в состав империи.

Такого искреннего, злого смеха я в жизни не слышала. С недоумением взглянула на юношу, задумчиво прошлась в воспоминаниях по всему, что знала про Восточный сектор, и приуныла. Я знала совсем немного, а то, что знала, судя по недовольству Тордака, действительности не соответствовало. Нет, я. Конечно, понимала, что доля пропаганды во всем сообщаемом присутствует, но насколько великая…

— Ты совсем ничего не знаешь? — наконец, спросил юноша, долго выдыхая, как будто он успокаивался.

— Восток вступил в состав империи чуть больше ста-полтораста лет назад на добровольной основе, — Тордак хмыкнул, — в ходе переговоров был найден компромиссный вариант в правлении. Исконной аристократии сохранили ее права, но был назначен наместник. Сейчас эту должность занимает Карон Таргелей, брат его величества Эйвора Таргелея. Основной промысел региона — гончарство, сельское хозяйство, ткачество. Все. Что тебя так развеселило?

— Добровольная основа? — Он зло усмехнулся.

— Но было же заседание, ваши князья голосовали. И раз Восток вступил, то значит все верно. Вы сами приняли это решение. Иначе была бы война, а бунты — просто недовольство.

— Голосование было, — подтвердил Тордак. — Мой дед принимал участие, но вот решение… Все высказались против, но вот подсчеты вели не мы. И знаешь, это оказалось важнее, чем истина. Ответственными за результаты были имперцы. Они и объявили то, что было угодно.

— Но вы могли подать протест. При вступлении в состав — это законно.

— Протест? Он был подан. Тот, кто его подал, скончался спустя час. Разумеется, от несчастного случая. Оскорбила мага, а тот не сразу понял, что смутьян не владеет силой и защититься не сможет. Народу об этом не сообщалось. Для них аристократия полный составом приняла предложение империи, чтобы сохранить свой статус. Так народ отвернулся от нас, а мы стали никем в империи. Как видишь, выиграли только ваши: новый торговый придаток, новая зона добычи сырья, новые рабы.

— Прости, — чувствовала себя крайне плохо. Хотя такое развитие событий закономерное, история переписывается всегда. Но ведь в столице в это верят. Секторами сами вступили: об этом говорили по всем экранам, да и переселенцы всегда лестно отзывались об империи. Вот о секторах они вспоминать не любили, но ведь на периферии всегда хуже!

— Я не виню. Просто… я забыл, что ты не всегда была в верхах. Дэйн, Крис — они знают правду. Там не принято скрывать от детей способы и средства. Хотя нашим знакомством сиятельные родители недовольны.

— Но если все было так, то почему вам позволяют помнить о случившемся?

— А разве мы можем что-либо изменить? Поднять восстание? Народ отвернулся от нас. Отвернулся!

— Но вы ведь бунтуете!

— Мы? Нет. Мы уже давно поняли всю тщетность, все бунты устраивают… — договорить он не успел. Браслет вспыхнул красным и юноша обмяк, падая на кровать. Я с ужасом взглянула на свой передатчик — никогда раньше он не активировался сам. Успокаивало только одно — мой красным не был.

Распахнувшиеся двери были закономерным исходом нашего разговора. На пороге стоял блондин в типичной одежде мага. И глаза у него были колючими, не такими, как у сероглазого. Казалось, он хочет причинять боль. По мне он только мазнул взглядом, а вот Тордак удостоился пристального внимания.

Маг подошел к нему, коснулся вспотевшего лба, проговорил нечто неразборчивое и браслет потух. Вместе с этим расслабился и юноша. Мужчина постоял еще некоторое время, словно хотел удостовериться, и, поклонившись мне, вышел, бросив напоследок:

— Благодарим за сотрудничество, ваша светлость.

И он ушел, даже не оглядываясь, не ожидая никакого подвоха, как будто я была своя, одна из них. А мне было мерзко. От того, что Тордаку досталось, от этой благодарности и от собственной глупости. И я первый раз в жизни сделала самую большую глупость, по имперским законам, которая каралась денно и нощно — начала пытаться вскрыть браслет.

Когда вернулись Дэйн с Кристиной, Тордак все еще не пришел в себя. Я пару раз мерила ему пульс, чтобы удостовериться, жив ли он. Но пульс, и вздымавшаяся грудь немного успокаивали.

Дэйн ничего не спрашивал — подошел к Тордаку, взглянул на браслет и, качая головой в знак неодобрения, сказал:

— Вот опять он подставляется. Знает же, что можно говорить, а что нет. — И уже мне: — Много секретов разболтал?

— Секретов?

— О жизни в секторах, — пояснила Кристина, присела на кровать — я порадовалась, что ложе просторное, — и коснулась, как прежде маг, лба юноши. — В порядке, но воспитательную дозу боли ему, конечно, дали. Скорее всего еще и память почистили.

— Ясно, — Дэйн и кивнул и снова взглянул на меня. — Сильно разочаровал? Я помню, как он мне рассказывал. Сначала врезать хотелось, так мерзко было, но к нам службы защиты не приходили.

— Значит, твой отец разрешил. Это же не мы решаем. К тому же, у тебя ограниченный доступ к браслету. Не забывай, кто твой отец. Вероятно, он поговорил с другом, и за твоей частной жизнью так не следят. Да и не говорим мы о всяком. Это Тор на рожон лезет за правое дело. О чем он думал, когда пытался говорить с Кирин о секторах.

— Со мной нельзя? — это было бы даже чуточку смешно, если бы не было так грустно.

— Если ты под покровительством его величества, то не стоит. У тебя явно стоит ограничение, и если ты можешь говорить все, что заблагорассудиться, то речь твоих собеседников отслеживается. И если там возникают определенные группы слов, то собеседник приравнивается к угрозе и, — Кристина указала на Тордака, — наказывается.

— Он не будет помнить, что случилось, — вдруг сказал Дэйн. — Так что не поднимай тему, если не хочешь повторного визита. Тордак и так неблагонадежен, до депортации совсем немного осталось. А уж ради тебя канцелярия может ускориться и уедет от нас наш друг. Крис, закругляйся, еще немного и засекут.

— Уже. — Кристина отстранилась от юноши, который начал хмуриться и, наконец, открыл глаза.

— Рин, что ты здесь делаешь?

— Это ее комната, — насмешливо откликнулся Дэйн. От прежнего задумчивого и обеспокоенного Дэйна не осталось ни следа. — Это ты, друг, набрался где-то, ввалился к девушке, отрубился — герой. А теперь еще и интересуешься, что она здесь делает!

Тордак покраснел, спешно поднялся и путаясь проговорил:

— Прости… я… Я поблагодарить хотел. За помощь. Извини, что помешал.

Он быстро вышел, но по тому, как юноша держался за стенку, было понятно — ему все еще плохо.

Дэйн дождался, пока он выйдет, прежде чем что-то комментировать. Кристина также молча проводила взглядом друга и, только убедившись, что он ушел к себе, сказала:

— Спасибо, что вмешалась.

— И вы туда же? Я ничего не делала.

— Димитрий никому просто так не помогает и, если он вмешался, значит, просил кто-то из важных ему людей. Тордак для будущего герцога — пыль, мы не в тех отношениях, чтобы просить, так что остаешься ты. И, Рин, — Дэйн замялся, — тебе еще наверняка скажут, но… он хорошая партия. Присмотрись.

— Ты мне теперь всех сватать будешь? — не могла не поинтересоваться. Было даже противно такое слушать. Опять ощущать себя товаром и продавцом одновременно. Собственным продавцом.

— Нет, — Тина искренне рассмеялась, как будто не чувствовала всей напряженности, — с этим справиться Хель. Это, можно сказать, его обязанность как старшего брата и куратора.

— То есть кураторы тоже сватовством занимаются? — выдохнула я.

— Еще как, — подтвердил Дэйн. — К выпускному курсу тут почти все или помолвлены, или женаты. А на первом тебе просто покажут, кто хорошая партия. К тому же устраиваются встречи выпускников, там тоже многих знакомят.

— А есть способ не знакомиться?

— Есть. — Тина поднялась и отошла к окну, словно не хотела, чтобы мы видели ее лицо. — Помолвка или свадьба. Но поверь, лучше уж знакомиться. Пока нет договора между семьями, можно гулять. А как появиться, ты уже ничего не изменишь. — Девушка выдохнула и, повернувшись к нам, усмехнулась. — Да не переживай, у тебя все в порядке будет. Хель не выберет никого ужасного.

— Скорее уж император, — предположил Дэйн. — Сомневаюсь, что список для Кирин будет составлять бастард. Более чем уверен, у Хеля на руках одобренный отцом перечень и выходить за его рамки не рекомендуется. Попроси у брата список. Так будешь знать, на кого смотреть можно, а кому твое внимание будет дорого стоить.

— Как Тордаку?

— Хуже, — уверенно ответил юноша, щелкнул по браслету, быстро глянул на время и попрощался:

— Прошу меня извинить.

— Он бы еще официальней прощался, — усмехнулась Тина, садясь рядом. — Прогонишь или составить компанию, сестра по несчастью?

— Составить, — согласилась я с перспективой, глянула на остывшую еду и предложила: — Закажем еще?

Заказали.