СЦЕНЫ СОВМЕСТНОЙ ЖИЗНИ

Я встретила Жерара, моего прекрасного Пигмалиона, на вечере у друзей. В этот момент я одаривала мою подругу ласками моего языка. Вдруг я почувствовала, как кто-то овладел мной сзади. Очарованная таким внезапным штурмом и не имея возможности повернуться, я осведомилась у моей подруги о нападающем. Она удивилась: «Как, ты не знаешь Жерара? Тогда позволь его представить тебе – Жерар. Это – Сильвия». Знакомство произошло без прерывания наших занятий. Потом мы лежали рядом, и он сказал что-то банальное. Я подумала: «Вот еще один, у которого все в конце и ничего в голове». Потом он меня спросил: «Знаете ли вы, мадемуазель, что такое эротика?» Я ответила: «Эротика не существует, она у каждого своя. Я ее понимаю так, как хочется мне». Тогда он молча и прилежно опять принялся за дело, в котором он был большой мастер.

На другой день мы встретились с ним у других друзей, и он пригласил меня в клуб любителей природы. Он назначил мне свидание на 10 утра. Беседуя с ним в автомобиле, я почувствовала, что он обольстителен, но по дороге пошел дождь, и мы вернулись обратно. Он позвонил на следующей неделе и пригласил меня в Ниццу, где у него было дело. Не знаю почему, но я согласилась, хотя Ницца – это не Рио-де-Жанейро. Там мы отпраздновали приход нового, 1973 года. С тех пор мы не расставались и стали жить вместе. У нас была дивная любовь. Каждый уважал свободу другого, у нас был одинаковый сексуальный вкус, одинаковое желание чрезмерного. Я могла, например, на неделю уехать с любовником, привести друзей домой – это не стесняло его. Наоборот, часто он уже с приготовленным к удовольствиям членом выходил из своей комнаты, чтобы присоединиться к нашим играм. А те, кого начинало смущать его присутствие, вскоре переставали меня интересовать. Жерар привил мне вкус к полной свободе и формировал мое мировоззрение.

Ревность – это удел людей беспокойных, неуверенных в себе. Жерар олицетворял собой эмоциональную стабильность и психологическую уверенность. Вот почему мне было так трудно с ним расставаться, когда он стал надоедать мне. Но я хотела бы представить его вам.

Ему было 48 лет, он – бизнесмен, прожил холостяком до 35 лет, потом женился на девушке, которая разделяла его пристрастие к коллективным сборищам. Все шло хорошо до тех пор, пока не родился сын. Это изменило все. Она не хотела больше никуда ходить, устраивала ему сцены, хотя он всегда испытывал больше любовь к удовольствиям, чем к женщинам, которые доставляли ему это удовольствие. Он никогда не был ревнивым. Женщины часто упрекали его за это. «Раз ты не ревнуешь, значит, ты меня не любишь». Конечно, они ошибаются. Наоборот, чем больше ему нравилась женщина, тем большее удовольствие доставляло ему чувство, что другие тоже могут испытать наслаждение с этой женщиной.

Его не смущало, когда женщина, с которой он был, уезжала с кем-нибудь на несколько дней. Единственным его условием было то, чтобы она рассказала ему обо всем после возращения. Все подробно. Он сам просил ее об этом, желая пополнить арсенал своих сексуальных возможностей. Ведь учиться не поздно в любом возрасте. Он считал, что чувство собственности обладания женщиной – самое глупое человеческое чувство. Можно владеть магнитофоном, велосипедом, домом, но не человеческим существом. Это смешно. Нельзя же быть обладателем собственного сына, например. Если восемнадцатилетнему сыну попытаться навязать свои взгляды, он просто пошлет куда-нибудь и будет прав. Жерар считал, что тысячелетнее подавление мужчиной женщины заслуживает сожаления. Таковы его принципы свободомыслия. Между нами происходил такой диалог.

Жерар: «Я никогда не считал донжуаном мужчину, который занимается любовью с сотней женщин, и не считал шлюхой женщину, которая имеет сотню мужчин. Почему мужчина присваивает себе монополию на обладание женщиной, уступая ей сомнительные привилегии вынашивания ребенка, временами снисходя до кратковременного соития с ней. Это результат опустошительного действия иудейско-христианской морали. В молодости, еще до призыва на военную службу, у меня был приятель, а у него – симпатичная подружка. Однажды я переспал с ней, нам с ней было очень хорошо. На следующий день я увидел моего приятеля и сказал ему: «Ты знаешь, она очень хороша в постели, твоя подружка». Я думал, что он взорвется от злости. Разъяренный, красный от гнева, он бросился на меня с кулаками: «Как ты, мой друг, посмел сделать это?!», «Ты последний подонок» и т. д., и т. д. Я смотрел на него изумленно: «Но я же не разлучаю тебя с ней. Она тебя любит и будет с тобой, я провел с ней всего лишь несколько приятных мгновений, и нахожу смешным твой инстинкт собственности».

Сильвия: «Жерар, ты меня утомляешь, напоминаю, что мы здесь для того, чтобы говорить обо мне».

Жерар: «О тебе, Сильвия, всегда с радостью. В сексуальном плане ты всегда держала меня в форме. Но твой характер… Ты не очень-то любезна, у тебя навязчивая идея считать себя какой-то принцессой, центром Вселенной. Невероятная эгоцентристка».

Сильвия: «Я составляю тебе конкуренцию в этом?»

Жерар: «Я хотел бы, чтобы иногда меня оставляли в покое».

Сильвия: «Если ты не будешь в центре внимания, ты, наверное, заболеешь».

Жерар: «Ты непоследовательна в своих рассуждениях, ты часто увлекаешься и никогда не идешь до конца. Однако иногда это очень привлекательно. И если бы у тебя был получше характер…»

Сильвия: «Не может быть все идеально, дорогой».

Жерар: «А твои перепады настроения… Я, например, славянский характер: сегодня они веселы, поют, танцуют, а на следующий день беспричинно тоскуют».

Сильвия: «И ты никогда не изменяешь себе?»

Жерар: «Я всегда любил разнообразие, свободу, уже двадцать лет я завсегдатай Булонского леса, а любитель коллективных развлечений почти четверть века. Чему я никогда не изменял, так это моей глубокой приверженности сексуальной свободе в любых формах».

Сильвия: «Но это и мой принцип».

Жерар: «Ты же знаешь, я любил, когда моя бывшая жена посещала групповые развлечения в кафе «Король Анри», а я в это время сидел с нашим ребенком и считал, что это лучшее соучастие в общем деле. К сожалению, она не хотела этого понять…»

Сильвия: «А понимаю ли я тебя, дорогой?»

Жерар: «Да, но мне хотелось бы, чтобы ты была более разносторонней. Ты не очень любишь женщин. А я люблю все. И если что-то привлекает меня в сексуальном смысле, я никогда не буду это критиковать».

Сильвия: «Жерар, давай приступим к практической стороне наших курсов…»

С Жераром мы часто отправлялись в паломничество в Булонский лес. Величественный лес, когда-то стратегическое место бродяг и гуляк, грабивших здесь сеньоров, возвращавшихся из крестовых походов, теперь стал любимым местом бездельников и жуиров. Сексуальная иерархия Булонского леса, которая делает честь французскому картезианству, распределяется в зависимости от контингента. Там есть праздношатающиеся, преимущественно африканские студенты из университета Дофин, которые демонстрируют свои богатые природные дары жителей стран третьего мира любителям автомобильных прогулок на свежем воздухе; есть роща травести, квартал потаскух. Стабильности цен на этом рынке чудес может позавидовать министерство финансов: 30 франков за обычные услуги, 50 – за введение в новые жанры. Мы часто ходили туда с друзьями, где наслаждались летом под сенью деревьев, листья которых осенью служители сгребают лопатой вместе с презервативами. Одним из наших самых любимых удовольствий было посещение площади Клода Дебюсси. Я известна здесь как примадонна леса, Мария Каллас хлорофилла. Как только наш автомобиль останавливался, из кустов к нам направлялись около трех десятков любителей с фонариками в одной руке и с еще не готовыми «приборами» в другой. Видение этих фосфоресцирующих медуз вызывало у меня такие же чувства, какие, вероятно, испытывал Андрэ Мальро перед храмом в Ангкоре. Лучи света направлены на мою Триумфальную арку. Я поднимаю юбку и начинаю ласкать себя, они делают с собой то же самое. Коллективный онанизм, достойный Феллини. Подталкиваемая моими друзьями, но не желающая пока прерывать ритм начала вечера, я выхожу из автомобиля, прислоняюсь к стволу дерева. Гостеприимно раздвинув ноги и распахнув руки для объятий, я приглашаю 5 или 6 уже приготовившихся избранников, которые по очереди радостно проникают в меня, не произнося ни единого слова. Наслаждаюсь один раз, два, три – затем наслаждение охватывает меня полностью. Наконец концерт на открытом воздухе заканчивается. Меня благодарят, и мы покидаем ристалище, чтобы приступить к заслуженному ужину.

Булонский лес теперь уже не тот, каким был еще несколько лет назад. Много зевак вечерами направляется туда, где раньше собиралась только изысканная публика. Прошло время, когда на деревянных столах и скамьях мы объединялись с крепкими ребятами из парижских рабочих предместий, следуя принципам политики классового сотрудничества. Однажды на нас устроили облаву журналисты из бульварных газет вместе с полицейскими, как будто мы преступники или грабители. Мы объяснили им:

«Господа, мы честные граждане, исправно платим налоги, мы просто гурманы». После этого нам позволили уйти. Мне кажутся смешными эти полицейские репрессии в окружении журналистов, гоняющихся за дешевыми сенсациями. Вместо этого легавым следовало бы заниматься преступниками и ворами, а не любителями ночной прохлады Булонского леса.

Францию наводнили порнографические фильмы – и я способствовала этому. У нас по-прежнему препятствуют открыто заниматься тем, что видят на экранах. Я считаю, что, напротив, надо кинотеатры оснастить будуарами, где зрители могли бы после просмотра фильма реально воплотить то, что они видели на экране. Не стоит ли обратиться по этому поводу в министерство общественных дел?

Не могу сказать, что я испытываю к полицейским расистскую неприязнь или даже антипатию. Некоторых я даже пыталась обольстить при исполнении ими служебных обязанностей. Однажды вечером мы ехали к Полю-Мари и пересекли дорогу полицейскому мотоциклетному патрулю на трех мотоциклах. Я опустила стекло и с невинным видом спросила: «Не хотите ли потрахаться со мной?» Они, обалдевшие, переглянулись друг с другом и сделали вывод, что это была глупая шутка. Их лица сразу стали идиотскими. Я Им стала объяснять, что мы едем на праздник, что я приглашаю их присоединиться к нам, что в их распоряжении будут прелестные дамы, но при одном условии – чтобы они не снимали свою полицейскую форму. Они поколебались, тихо посоветовались – и дальше мы отправились в сопровождении полицейского кортежа. Что было, то было. И я должна высказать чистосердечное признание в адрес национальной жандармерии о совершенном мною совращении, об успешном проведении операции «Открытый гульфик». Теперь я могу опровергнуть общественное мнение: полицейские тоже могут быть мужчинами.

Я уже высказывалась о том, что не признаю никакой сексуальной иерархии. Все мужчины, с которыми я занималась любовью, очень хорошо трудились. Я никогда не разочаровывалась в них, начиная с самой первой встречи. Кстати, говорю для женщин: вы сами виноваты в своих первых сексуальных неудачах. Вы требуете слишком многого от мужчин, не прилагая ни малейшего усилия, чтобы вместе воспарить на седьмое небо наслаждений. Очень трудно прийти к желаемому результату в диалоге глухих. Надо говорить, просить, требовать сделать то, что надо, то, что хочется. Но как при сотворении мира, так и в разделении удовольствий – вначале бывает Слово. Когда я бываю с новым мужчиной, я его веду, как Гораций вел Данте. Для хорошей любви надо, чтобы активными были оба. Я деликатно указываю им, что я люблю и чего не люблю. Многие женщины жалуются, что мужчины входят в них и выходят, как будто опускают проездную карточку в метро. Но если женщина лежит при этом как доска, она этого заслуживает. Нужно перестать быть дельфийскими пифиями, вокруг которых надо было семь раз обойти с иерихонской трубой, чтобы пробудить эрогенный Сезам. Вам откроется Вечность, ибо сказано – ищите и обрящете, стучите и вам откроют. Нужно не только любить давать, надо еще знать, как это делается.

Булонский лес остается, несмотря ни на что, моей любимой часовней. Когда наступает лето, он превращается в грандиозную ярмарку, где каждый может найти себя: травести, педерасты, шлюхи, любители коллектива – каждый может выразить свое либидо среди цветов и деревьев, и бог удовольствий всегда признает своих.

В полночь мы с моим другом Филиппом останавливаем такси у магазина «Матиньон» и начинаем изображать из себя растерявшихся провинциалов, впервые попавших в столицу: «Не можете ли вы отвезти нас в Булонский лес? Говорят, там очень интересно». – «Зачем это вам? По ночам там только проститутки». Мы настаиваем: «Нам рассказывали, что там разыгрываются настоящие спектакли». Но таксист продолжает убеждать нас, что в лесу нет ничего интересного: «Если вам нужно что-нибудь интересное из ночной жизни Парижа, то есть одно место, где собирается много автомобилей, и там происходит свободный обмен по принципу «пара ищет пару». И мы едем к площади Дофина, но в этот раз там почти никого не оказалось. Тогда я сказала, что читала статью, в которой была помещена карта Булонского леса. В ней красными крестиками были обозначены места сбора любителей подсматривать из-за кустов на секс-шоу, синими крестиками помечались места, где собирались эксгибиционисты, и я могла бы показать эти места. Наконец он соглашается отвезти нас туда, и через полчаса мы останавливаемся у кромки леса, гасим фары и ждем. Не проходит и пяти минут, как из леса появляются наши с карманными фонариками и вытащенными членами. Сеанс начинается. Шофер в ужасе: «Мои права! Меня лишат прав! Надо немедленно уезжать!» Я его успокаиваю. Затем медленно поднимаю юбку – мгновенно устанавливается тишина, таксист отдается во власть сексуального торнадо. Сжалившись над ним, мы покидаем лес и едем в Нейи.

Там я ему говорю, что любой труд должен быть вознагражден и предлагаю чаевые. Он, еще травмированный видением дюжины фосфоресцирующих онанистов, близок к тому, чтобы извергнуть запоздалую энерцию. Я опять сжаливаюсь над ним. Вывожу его из автомобиля и ртом помогаю обрести облегчение. Он не успел отключить счетчик оплаты проезда, который отстукивал в такт нашим движениям. Потом мы заплатили ему по счетчику и дополнительно за мытье машины. Удовлетворенный, успокоившийся и довольный, он разговорился и признался мне: «Вообще-то я не шофер такси, а актер». – «Но почему же выработаете в такси?» – «Какое-то время я не мог найти работу по специальности, мне предлагали только участие в порнографических фильмах». И он стал называть мне киностудии, которые я хорошо знаю. О Боже! Коллега! Я прочитала ему лекцию, объясняя педагогическую, этическую и гражданскую ценность полнометражных фильмов этой категории. Наполовину побежденный, он довез нас домой. Только в Булонском лесу бывают такие встречи и обретается братство.

Я как Сара Бернар – публика моя страсть. Я действую всегда увереннее, эротичнее, когда я на людях. Мое воображение работает с удесятеренной силой, и вкус обостряется. Если бы этот вид спорта был включен в Олимпийские игры, я бы получила золотую медаль. Моя Эврика обретается не в ванной, а на диванах в ресторане, на креслах в кино, на сиденьях автомобилей, в туалете быстро и на свежей траве газонов.

Как-то раз в воскресенье вечером в переполненном ресторане я сидела за столиком. Потом на глазах обедающих я положила широко расставленные ноги на стол, решив немного пошокировать респектабельную публику.

Какие взгляды! Злобно-ненавидящие – женщин, заинтересованные – мужчин и радостные – юнцов. Это было на Монпарнасе. Тут я услышала стрекотание кинокамеры. Это были кинооператоры с телевидения ФРГ, которые снимали фильм о ночной жизни Парижа. И я надеюсь, что, если там, за Рейном, сидя у голубого экрана, моя мамочка увидит меня, это не отразится на ее здоровье.

А еще я люблю скорый поезд мимолетного соития. Бывает, что, заметив кого-нибудь стоящего внимания в кафе или ресторане, я начинаю смотреть на него, не отрываясь, и, когда контакт установлен, направляюсь в туалет. Если только он не полный идиот, он тотчас же идет за мной, не может не идти, и мы там получаем взаимное удовольствие. Я люблю славную атмосферу общественных уборных, запах, надписи на стенах и в конце нежное журчание спускаемой воды. Я люблю эти быстрые встречи. Надо понимать в этом толк, чтобы даже отсутствие комфорта доставляло удовольствие.

Я поведу вас, если вы хотите, а если не хотите, тем хуже для вас, в кинотеатр в восьмом округе Парижа. Там, в этом храме вестернов, часто крутят ретроспективные фильмы с Раулем Уолшем или Сэмом Пекинпа. Мои воспоминания связаны с этим кинотеатром по другому поводу. Вы входите, садитесь подальше – и начинаете большое свидание с поклонниками музы этого искусства. Вечером мы с Филиппом усаживаемся в последнем ряду, впереди меня устраивается огромный мужчина, похожий на водителя грузовика. Он чудовищно огромен. Эта чудовищность вызывает во мне возбуждение. Я наклоняюсь к нему, жадно целую и начинаю нашептывать всякое такое. Он оказался очень догадливым – и началось. Он дышал, как олень, и играл, как кит. Все это происходило под недовольным взглядом Филиппа, который не мог понять меня и сказал мне потом: «Какая грязь!» Я объяснила моему другу, что, грязелечение иногда бывает полезно для здоровья. Моей мечтой остается встреча с человеком-тростью, с которым мы могли бы изобразить часы, – он был бы маятником.

Ну что ж, я многое испытывала на ярмарке тщеславия, но еще не встретила настоящей любви. Надеюсь, что это впереди.

Небольшое отступление. Я хочу повторить еще раз, что безобразное может быть прекрасным; надо покончить с империализмом в эстетике и с канонами гармонии – все может быть преобразовано через нас в радость, если не смотреть на некоторые вещи через очки разума, надетые на нас общепринятой моралью. Замирать от страха на фильмах ужасов и умирать от удовольствия на порнографических сеансах – это эстетика одного порядка. Я люблю смесь жанров.

Я вспоминаю дождливую и теплую ночь на Елисейских полях. Мы ходили в кино, потом в ресторан, потом был мотоцикл Эрика. Поддавшись внезапному вдохновению, я села впереди Эрика с поднятой юбкой, лицом к нему. Я никогда не ношу трусиков. Это противно моим принципам. Мы поехали к площади Звезды. Дождь в глаза, ночь, мои губы на шее Эрика. Мы хохочем, мы счастливы, звезды над нами тоже смеются, Триумфальная арка качается из стороны в сторону – она тоже пьяна. В этот вечер мужчины и женщины по-новому узнают друг друга, маленьким детям снятся парусники, а рыбки в саду Тюильри меланхолично мечтают об арктических китах. В этот волшебный вечер нежность волнами разливается на террасы кафе, и все может сбыться сегодня, а не завтра. Я расстегиваю ширинку Эрика, мне нравится то, что он шепчет мне, мне нравится его мощный член, мы едем пить в Совиньон; я приподнимаюсь, насаживаюсь на него, как на вертел, и начинаю галопировать, а Эрик гонит свой мотоцикл. Из распахнутых окон несется песня Ги Люкса, редкие прохожие напоминают, что мотоцикл проносится мимо них со скоростью восемьдесят километров в час, возмущенные таксисты целомудренно гудят. Мы проскакиваем мост Нейи, дождь прекращается. Быстрей, еще быстрей – уже около ста километров! Нарастает могучий прилив, я уже глотаю ветер с кожаной куртки Эрика. Наконец, мы одновременно кончаем.

А вы никогда не занимались любовью на мотоцикле, и вы не знаете одновременного наслаждения скоростью и друг другом…

Загрузка...