Всю ночь мне снятся кошмары.
Они темные и болезненные, а еще тесно связаны с детством.
Пробудившись в пять утра, гуляю с собаками и пью кофе на своем балкончике.
После того как мама умерла, я попала в приют. Это такой временный распределитель, из которого шансы, что тебя заберут выше, чем если, допустим, я бы сразу попала в детский дом.
Приют я помню плохо… Словно память погрузилась в сон, чтобы спрятать самые печальные моменты.
А вот то, как приехала в детдом, воспроизводится в голове, будто это происходило всего каких-то пару лет назад.
Помню свою кровать, нашу комнату для девочек. Разбитую тумбочку с оцарапанной дверцей. До тех пор, пока не заменили, ночами глазела на неё.
Когда засыпала и просыпалась.
Вечером и утром.
Пожалуй, это царапина на лакированной поверхности — моё ключевое воспоминание. Иногда, когда ночью резко открываю глаза — вижу её, как наяву.
Так или иначе, я часто возвращаюсь в то время.
Забыть совсем — не получается.
В шесть лет на очередном обследовании у психолога-педагога мне предложили составить картинку из нескольких деталей.
Надо сказать, мое воображение всегда отличалось нестандартностью. В общем-то, этим я и объясняю, что аппликации тогда получились слегка странными.
К сожалению, на тот момент специалист расценил индивидуальность за легкую умственную отсталость, и меня посадили в класс для детей с задержкой в развитии. Учиться там было невозможно. Хотя бы потому что у педагога не было такой цели — научить.
Из года в год мы проходили одно и то же. А когда на повторном обследовании, через несколько лет диагноз сняли, и меня перенаправили в класс с обычной школьной программой было поздно.
Сверстников я догнать не смогла.
Слишком много было упущено, а ни о каких индивидуальных уроках не было и речи.
За неловкостью во время публичных ответов в классе пришла застенчивость, а за ней полная неуверенность в своём интеллекте.
Когда Виктор Андреевич забрал меня к себе, меня тут же определили в хорошую школу. Он оплатил репетиторов, дополнительные занятия и её я, конечно, окончила.
Но поступать дальше не решилась.
Осознание, что я неспособна, прочно засело в голову.
Кроме того, с семи лет у меня всегда было любимое дело — пение. Поэтому мысль о колледже или, не дай бог, университете я для себя откинула навсегда.
Отчим уговаривал. Даже ругался. Ну не дело это — жить только лишь со школьным аттестатом. Потом предлагал оформить в учебное заведение вообще без экзаменов, но я решительно отказалась.
Идея о том, что моя твердолобость была напрасной, в первый раз посетила меня, когда я читала материалы из красной папки.
Мне было интересно узнавать что-то новое. Я запомнила всю информацию. Больше того… я применила ее на практике в офисе у Арсения.
И как бы он ни отзывался о моей работе, в широком смысле я справляюсь. Я способна!
Так может, зря отказалась?! И стоит подумать о том, чтобы связать свою жизнь с какой-либо профессией, без привязки к голосовым данным?!
Я вполне могла бы стать ветеринаром. Или учителем музыки?!
Найдя в шкафу ту самую папку, прячу ее в сумку и собираюсь на работу.
Натягиваю любимую серую юбку Арсения, колдую с утюгом над рубашкой молочного цвета. Укладываю волнами волосы и мазнув несколько раз тушью по ресницам, выбегаю из квартиры.
В офисе совершаю привычные за последние месяцы действия. Поливаю цветы и подготавливаю вазочку со свежим печеньем для посетителей.
Лариса Леонидовна заявляется воодушевленная. Долго рассказывает, как прошел ее отпуск и хвастается фотографиями с моря.
— Доброе утро, дамы, — входит в приемную Долинский.
Быстро осматриваю его безупречный светло-серый костюм и сталкиваюсь с ироничным взглядом.
— Доброе утро, — выпаливаю, отворачиваясь к экрану компьютера.
— Арсений Рудольфович, — улыбается Лариса Леонидовна. — Как вы здесь без меня? Арина справилась? Во всем вас устраивала?!
— Арина? — произносит Арс низким голосом. По телу волна из мурашек проносится. — Во всем меня устраивает.
Незаметно закатываю глаза.
Надеюсь, Лариса Леонидовна не нашла подтекст, который тут же заставляет мои щеки вспыхнуть.
Исподтишка наблюдаю за тем, как широкая спина удаляется к кабинету, а уже через десять минут по внутренней связи приходит сообщение: «Зайди».
Подскакиваю на месте, резко поднимаюсь, одергивая юбку.
— Вызвал к себе? — ровно спрашивает секретарь.
Киваю, хватаю ручку с блокнотом и вышагиваю к двери.
Зайдя внутрь, еще раз осматриваю человека, которого люблю всем сердцем.
Внутренности словно током пронизывает.
В голове вчерашний диалог с Виктором Андреевичем.
Может, он прав? И я все та же шестилетняя глупышка, которая не может правильно сопоставить картинки?!
Смеюсь про себя.
По крайней мере, сейчас этому есть достойное объяснение, не касающееся моих умственных способностей.
— Ты чего там застыла, малыш? — спрашивает Арс нежно. — Иди сюда, я тебя обниму.
Сглатываю ком в горле и срываюсь с места.
Огибаю стол, снова заваленный документами. Они как грибы в этом кабинете вырастают.
Когда долетаю до хозяина беспорядка, падаю в омут светло-синих глаз. Мужская рука подцепляет мою талию и усаживает на широко разведенные колени.
Замираем.
Его лицо в предельной близости от моего. Арсений несколько раз проводит ладонью по длинным волосам и аккуратно заправляет их за плечи. Поглаживает большим пальцем кожу на щеке и надвигается.
Не успеваю даже вздохнуть. Босс легко целует мои губы.
— Соскучился, Ари, — хрипло проговаривает. — Хотел забрать тебя с утра из дома и проспал, представляешь?! — упирается носом в область моей шеи.
Проваливаюсь в водоворот, состоящий из его вкуса и запаха. Пальцами перебираю воротник белоснежной рубашки чуть ниже затылка.
Он улыбается.
Мой Дракула почти приручен. Потому что практически все время улыбается. И это просто невероятно.
Разве могла я мечтать о таком?!
Мой любимый Адвокат с единственным дефектом в виде штампа в паспорте… Фиктивного?!
— Ты скучала? — спрашивает Арсений игриво. — Признавайся, малыш?
Его дыхание щекочет за ушком, и я инстинктивно запрокидываю голову.
— Да-а, — пропеваю практически терцией.
— Твоя юбка сводит меня с ума. Если я когда-нибудь начну повально проигрывать дела, ты знаешь, что тому виной, — смеется, бесконечно расцеловывая.
Оглаживает мои бедра, постепенно усиливая напор и распаляя пламя между нами.
— Жду не дождусь вечера.
— Я тоже.
— Ты собрала вещи на завтра?!
— Нет, — хмурюсь и… чуть отстраняюсь.
Могу ли я требовать от него искренность, если сама все время скрываю постыдный секрет?!
— Ты сегодня другая, — замечает он. — Что-то случилось?!
Поспешно качаю головой, а потом указываю на дверь:
— Там Лариса Леонидовна.
Арс резко вздыхает, приходя в себя.
— Ладно, — грязно улыбается. — Закроем гештальт в следующий раз.
— О чем это ты? — подозрительно сужаю глаза.
— Забудь, — шепчет и вновь жадно целует в губы, проталкивая язык внутрь.
Прикрываю веки и отдаюсь неповторимым ощущениям.
Если бы можно было вот так всю жизнь просидеть на его коленях…
Если бы в телефоне не было утреннего сообщения от Виктора Андреевича, которое я так и не решилась прочитать…
Если бы мне не надо было выбирать!
— Я пойду, — шепчу, категорично отклоняясь.
— Иди, — говорит он неохотно.
Задумчиво наблюдает, как я поднимаюсь, поправляю юбку и подхватываю свой блокнот.
Заслоняю лицо волосами, чтобы хоть как-то оградиться от встроенного в любимого мужчину внутреннего сканера.
— Ари, — зовет он ласково.
— Что? — оборачиваюсь.
— Точно все хорошо?
Неопределенно пожимаю плечами.
— Да, — пытаюсь натянуть улыбку.
— Иди поработай, малыш.
Смеюсь, потирая ладонью шею.
— Кстати, — молниеносно превращается в руководителя. — Сними копии с документов Шацкой для предварительного заседания. Я посмотрю недостающие и извещу её, что нужно дособирать.
Спину словно микротоками прошибает.
— Хорошо, — глухо отвечаю.
На негнущихся ногах добираюсь до рабочего места и снимаю блокировку с телефона. Долго вчитываюсь в сообщение от Виктора Андреевича, а потом хватаю с полки дело о разводе Соболевых, копирую ворох лежащих в нем бумаг и убираю несколько копий в красную папку, лежащую в сумке.