Прекрасная Ху Мэй хочет есть

Глава 1

Дворец охранялся настолько плохо, что возникало подозрение, что воров здесь с нетерпением ждут. Фонари горели только у ворот, снаружи, а внутри стен было так темно, как будто это лесная чаща, а не центр города. Листья с деревьев опадали прямо на дорожки, судя по толщине шуршащего ковра, здесь вообще не убирали.

«Ну ещё бы, он же „заброшенный“. А призракам всё равно.»

Луна давала яркий серебряный свет, глаза быстро привыкли и стали выхватывать из нарочито полуразрушенных пейзажей подозрительно неуместные элементы — осколки полуголых статуй, барельефы мало соответствующие эпохе.

«Зато хорошо отвечающие задаче — привлекать туристов. Хоть бы с историками посоветовались, бестолочи. Натащили ерунды.»

Вдруг между осколками эротического барельефа мелькнул завиток тёмных волос, стоило его заметить, как эти волосы проявились повсюду — гладкие длинные пряди лежали на камнях дорожки змеями, спускались со стен, висели гирляндами на лысых деревьях.

— Помогите... Кто-нибудь, пожалуйста...

Всхлипывающий женский голос, типично йанский — у узкоглазых считалось, что привлекательная женщина всю жизнь должна оставаться ребёнком, ну или прикидываться ребёнком, слабым, глупым, плаксивым, с тоненьким испуганным голосочком.

— Помогите, пожалуйста... Я не могу выбраться...

«Надеюсь, эти грёбаные бобы сработают. Уже челюсть болит их жевать, такая гадость.»

Листья под ногами зашуршали громче, всхлипывающий голос приблизился:

— Есть здесь кто-нибудь? Помогите мне, я здесь, внизу! Пожалуйста, скорее, мне страшно!

За углом покосившегося забора начинался сад, полуголые деревья роняли листья в пустой пруд, и блестящие ленты волос уходили туда, как реки в океан. За край каменного берега держались белые женские пальцы, голос умолял:

— Вытащите меня, пожалуйста!

Шаг, ещё шаг, ещё. И на тонких белых пальцах выросли когти.

Чёрная масса волос распахнулась огромной пастью с длинными тонкими зубами, и бросилась, в один прыжок преодолев расстояние, явно нереальное для человека. Они сцепились и покатились по сухим листьям, наматывая на себя волосы, когтистая рука замахнулась, но угодила в крепкий захват, за ней сразу же попалась вторая рука, а потом в лицо прилетел мощный плевок жёваными бобами.

Дух завизжал и отпрянул, волосы собрались в причёску со шпилькой, зубы и когти исчезли. Стройная девушка в белом шёлке вытерла платочком лицо и обиженно пролепетала:

— Это грубо.

— Прости, ты первая начала, — фыркнула гостья, снимая капюшон и поправляя волосы. Йанка скривилась и резко сменила тон:

— Фу, ты женщина!

— И чё?

— Фу. Уходи.

— Я только пришла.

— Уходи, ты воняешь.

— Себя давно нюхала?

— Я пахну лотосом, — задрала носик девушка, гостья рассмеялась:

— Ага, дохлым. Ты мёртвая, ты в курсе вообще?

— Я не мёртвая!

— Ты сдохла, Мэй-Мэй, смирись. Хочешь, поминальную службу тебе устрою?

Девушка резко заинтересовалась, потом как будто сама себя одёрнула и спросила, подозрительно изучая гостью:

— Почему бы тебе это делать? Мы не родственники и не друзья.

— О, мы станем друзьями, самыми лучшими. Если ты мне поможешь найти кое-что, что я ищу.

— Сокровища? — девушка фыркнула и опять задрала носик, отворачиваясь и как будто собираясь уходить. — Забудь, тебе я их точно не отдам.

— Да зачем они тебе? Ты всё равно их не наденешь.

— Я их храню. Потому что я — хранительница. Это мой долг.

— А мой долг — тридцать тысяч золотых, я проиграла их в карты главе Ночной Гильдии, и если я их не верну через неделю, меня поставят на счётчик. Ты же не хочешь моей смерти, дорогая подруга?

«Подруга» окинула её таким взглядом, по которому было ясно, что незваная вонючая гостья может хоть сдохнуть сию секунду, здесь никто не расстроится. Гостья поняла, приняла и сменила тактику:

— Эй, ну войди в моё положение. Я всё готова сделать, честно, просто назови цену.

— Печень.

— Что, прости?

— Я хочу есть! Человеческую печень. Приведи мне молодого мужчину, не познавшего радостей плоти, и я покажу тебе свою сокровищницу. — Теперь уже гостья молчала, глядя на хозяйку и пытаясь осознать. Хозяйка добавила: — Там много, тебе на остаток жизни хватит.

Гостья потёрла затылок, помолчала и уточнила:

— Тебе нужен монах?

— Не важно. Я просто люблю чистоту. И молодость. — Она в который раз окинула гостью таким взглядом, как будто ей в мясной лавке пытались впарить тухлятину: — Ты старая.

— Ну спасибо. Ты вообще дохлая уже сто лет, так что чья бы корова мычала.

— Я вечно юна и прекрасна, — без малейших сомнений ответила хозяйка, глядя на луну, потом посмотрела на гостью и требовательно добавила: — И я хочу есть. Приведи мне еду, сегодня ночью.

— Уже утро почти, где я тебе его достану?

— Ладно, завтра. Сразу после заката. Я буду ждать.

***

На двери ближайшего кабака висело объявление: «Заточившему злого духа — награда тысяча золотых! Магистрат», женщина сорвала бумажку и сунула в карман.

«Не разведу на сокровища — прикончу к чёрту, с паршивой овцы хоть тысяча будет, уже хлеб.»

В кабаке было тихо, как обычно под утро — буянов уже отлупили и выгнали, пьяницы грустили сами с собой, мужчина за стойкой считал деньги, подавальщицы мыли свободные столы. Когда над дверью зазвенели серебряные трубочки, бармен поднял хмурый взгляд, уже набирая воздуха, чтобы сказать, что они уже закрыты, но увидел обворожительную улыбку и отложил дела, приветливо указывая на ближайший стул. Она села и устало сказала:

— Налей по своему вкусу, за что не стыдно.

— О, прекрасная госпожа знает толк! — тихо рассмеялся мужчина, подкатывая рукава и доставая из-под стойки бутылку без надписи. Плеснул в стакан и с большим почтением придвинул ей двумя руками: — Прошу, сам варю, точно не стыдно.

Она попробовала и уважительно кивнула:

— Годно. Вполне. Комнаты есть?

— Найдём.

— А скажи... Я видела на горе храм, это чей? Или это не храм? Я не разбираюсь.

— Храм Света, да. Но там только мужчины, тебя не пустят, дорогая. Да и зачем оно тебе? Выпей лучше со мной, я тебя не обижу.

Она усмехнулась и поправила рукава, ненавязчиво засвечивая татуировку братства, бармен поправил ворот, показывая свою такую же и улыбаясь:

— Я понял, кто ты. Тебя здесь уже давно ждут, рыжая Ки Рэн, золотой археолог. Долго ты добиралась.

Она молча допила до дна и положила на стойку монету:

— Мне нужна комната.

— Как насчёт моей?

— Я подумаю, завтра, когда сделаю дело. А перед делом надо выспаться.

— Как скажешь, милая. Буду ждать завтра, значит. Налить ещё?

— Не, голова нужна свежая. Спасибо, пойду я спать. А как выглядят жрецы храма Света?

— Жёлтые халаты у них, на плече узлом завязанные. И голова лысая. А зачем они тебе? У них обет безбрачия.

— А ещё у них сильный дар благословения и отличные зелья, — улыбнулась рыжая Ки Рэн, — а они мне завтра понадобятся.

— Понятно, — слегка помрачнел бармен, протянул ей ключ и улыбнулся: — Береги себя, красавица, я не переживу такой потери.

***

Выспавшись и перекусив, Ки Рэн пошла искать монаха. Очевидно, водились они в храме или где-то рядом, так что пришлось подняться на два уровня горного склона, в район богатых домов, театров и храмов. С высоты было хорошо видно город, солнце садилось за облака на горизонте, начинали зажигать фонари, и город светился весь, кроме ровного квадрата дворца Ху, который когда-то был центром, а теперь стоял на отшибе, окружённый кольцом таких же развалюх, как он сам.

Новый центр, наоборот, сиял — вереницы фонарей вдоль улиц, бумажные скульптуры со свечами внутри... и жёлтый халат на чьей-то крыше.

«Попался. Это будешь ты.»

Она бесшумно перепрыгнула перила, приземлилась на крыше нижнего уровня, стала красться к монаху, пригибаясь пониже и заодно пытаясь решить, как его взять.

«Здоровый, не дотащу, если прямо тут оглушить. Придётся по классике.»

Подобравшись вплотную, она тоже из любопытства раздвинула солому крыши и заглянула — внутри исходили паром большие бочки, а в бочках расслаблялись под умелыми руками массажисток благородные женщины.

«В халатах, блин. Всё у этих йанцев не как у людей. Кто вообще моется в одежде? И нахрена за ними подглядывать — всё равно ничего не видно!»

Она расправила солому как было, посмотрела на монаха, настолько увлечённого зрелищем, что по нему ходить можно было, он не услышит. И тихо свистнула.

Монах дёрнулся, чуть не свалился и замахал руками, пытаясь устоять на ногах, Ки Рэн поймала его одной рукой за руку, второй рукой за горло, наклонилась поближе и прошептала:

— Ш-ш, не дёргайся, не нервируй мамочку, малыш. Тихонько, вот так. Присаживайся и рассказывай — из какого ты храма, кто твой наставник, что ты забыл на крыше женской бани?

Парень был такой красный, как будто сейчас лопнет от притока крови, дрожал губами и шептал:

— Не говорите никому, тётушка, пожалуйста.

— Какая я тебе тётушка? Поимел бы совесть!

— Извините, госпожа. Прошу вас, не говорите наставнику. Я сделаю что угодно.

— Экзорцизмами владеешь?

— Я обучался.

— Я не спрашиваю, обучался ли ты, я спрашиваю, сможешь ли ты изгнать злого духа?

— Я не пробовал ещё, я только на восьмом году.

Она изучала его так внимательно, как будто и правда собиралась брать с собой на дело, и всё больше сомневалась в том, что стоит — он выглядел слишком взрослым, издалека она этого не поняла, а теперь рассмотрела ширину запястий, форму бритого черепа и просвечивающую на подбородке тёмную щетину. Нахмурилась и спросила:

— Девственник?

— Госпожа, я монах...

— Да или нет?

Он смутился ещё сильнее, опустил голову и сказал:

— Да.

— Не врёшь?

— А зачем мне врать о таком?

«А я думаю, врёшь. Сидишь тут пялишься, извращенец. Дети так не делают. Хотя... Сейчас такие дети. Всё хотят узнать пораньше. Он и так запоздал с этим, наверное. Надо проверить.»

— Эй, монах. Смотри сюда, — она дождалась, когда он поднимет голову, и задрала рубашку вместе с майкой.

Монах раскрыл рот, вытаращил глаза и издал сдавленный звук, с которым явно отдавала небу душу его последняя капля детства. Ки Рэн рассмеялась и опустила рубашку, довольно кивнув:

— Не врёшь. Ладно, я беру тебя.

— Зачем? — прохрипел монах, всё ещё глядя в ту же точку, как будто там всё ещё было видно.

— Будем изгонять злого духа. Соберись, это важно! — она щёлкнула пальцами перед грудью, заставив его зажмуриться и сгорбиться, пряча красное лицо в ладони, он простонал оттуда, из ладоней:

— Какого духа? Где он?

— В старом дворце Ху.

Парень резко выпрямился и ахнул:

— Вы хотите изгнать прекрасную Ху Мэй?

— А что?

— Это нельзя делать, она же...

— Привлекает туристов? — подняла бровь Ки Рэн, монах возмущённо кивнул:

— Нет! — замотал головой и опять уткнулся в ладони: — То есть, да, конечно, просто... Нельзя, она же живая.

— Она сдохла, больше ста лет назад. Пора бы уже перестать её оплакивать.

— Она была прекрасна и добродетельна, её отец много жертвовал храму, так что её память...

— Её призрак, давай называть вещи своими именами.

— Её дух, частица её бессмертной души, всё ещё с нами, и мы должны её беречь! — монах немного собрался и нашёл в себе силы сесть ровно, Ки Рэн тоже устроилась поудобнее и гаденько улыбнулась, мурлыча:

— Слушай, а давай уроки поучим?

— Что вы хотите изучить? — насторожился монах.

— Душа — это что?

— Частица бесконечной изначальной энергии, живущая в каждом человеке и звере, — оттарабанил монах, она кивнула:

— Та-а-ак. А когда человек умирает, куда она девается?

— Отправляется в следующее перерождение, чтобы получить новый опыт и стать совершеннее.

— Хорошо. То есть, когда Ху Мэй умерла, её душа ушла в перерождение, так?

— Да, конечно. Она, может быть, стала прекрасным цветком, или...

— А если душа ушла, то в развалюхе кто?

Монах раскрыл рот, потом надулся и закрыл, горбясь как ёж. Ки Рэн усмехнулась:

— Ладно, поставим вопрос по-другому — откуда берутся духи?

— Из самонапряжённой энергии сосредоточенных эмоций людей и зверей.

— Например?

— Например, на детских качелях со временем формируется дух веселья и молодости, и если они очень старые, то дух иногда на них качается сам или кого-то притягивает и качает ради своего удовольствия.

— Отлично. А злые духи откуда берутся?

— Из негативных эмоций.

— Перечисли, — она подняла руки с растопыренными пальцами, готовясь их загибать. Монах оттарабанил с усталым видом:

— Леность, праздность, жадность, чревоугодие, вож... — его взгляд опять метнулся к её груди и сразу ушёл в небо, голос стал хриплым: — ...вожделение. Гордыня, гнев. И... не помню.

— И уныние, малыш. Например, когда из архитектурного наследия делают мрачный склеп с таинственным призраком и рубят на нём бабло, приглашая наивных дураков поглазеть. А можно было дворец реконструировать, термальные источники почистить, гостиницу сделать, чтобы душа радовалась, понимаешь?

— Но... Все любят прекрасную Ху Мэй, — его наивные глаза были такими несчастными, что ей было даже жаль срывать этот покров. Но пришлось.

— Уже не любят. Ты не в курсе? Слушай новости, прямиком из столицы. Новость первая — император издал указ о запрете поклонения духам в любом виде, это теперь ересь, наказуемая денежкой. Новость вторая, — она достала из кармана сорванную с двери кабака бумажку и протянула ему, — Мэй-Мэй теперь у местного магистрата не в фаворе, и он заплатит мне за то, что я от неё избавлюсь. Много денег. И частью этих денег я поделюсь с тобой, малыш. Если ты сможешь её заточить, или хотя бы отвлечь, пока я буду готовить ритуал.

— Вы умеете проводить ритуал изгнания? Какому богу вы служите?

«Звенящему, малыш. Видно, что зелёный совсем — был бы хоть малость опытный, по ауре высек бы, что я родилась без капли дара. Тем лучше.»

— Я служу Гарроту, но пусть тебя это не волнует, ритуал я проведу как надо.

Она показала кулон посвящённой, он нахмурился:

— Это бог воровства.

— Прибыли, а не воровства. Хитрости и деловой хватки, например. И вот тебе моя хитрость — я плачу тебе золотой сейчас и десять золотых после того, как получу деньги от магистрата. А ты за это идёшь со мной в замок Ху и отвлекаешь призрака, пока я накрываю поминальный обед и вот это вот всё. Идёт?

Монах задумался, повздыхал и сказал:

— Двадцать.

— На что смиренному монаху такие деньги?

— Хочу сделать подарок учителю. Есть одна книга, она стоит двадцать пять, пять у меня уже есть.

— Идёт. На держи аванс, — она достала монету и подбросила повыше, он поймал и сжал в кулаке. Она встала и указала глазами на дырку в крыше: — Смотри дальше. А после заката приходи к западной калитке дворца Ху, я тебя там встречу. И захвати всё ритуальное.

— У нас нет ритуалов, только молитвы и сосуд, — он указал на маленькую банку с пробкой, которую носили на поясе все монахи, хотя мало кто за всю жизнь хоть раз пользовался.

— Отлично. Всё, давай, жду после заката.

***

Закат был такой красный, как будто боги там друг друга перерезали и вытерлись облаками. Солнце плющило бок о далёкие холмы, раскалённое и уставшее. А госпожа археолог стояла в тени ворот, проверяя экипировку и подтягивая шнурки на боках — похудела.

«Ещё бы не похудеть, с такой жизнью. Чёрт, заберу сокровище и рвану на юг, буду нежиться в банях, в окружении смуглых массажистов и услужливых виночерпиев.»

Монах пришёл когда солнце уже село, весь красный и смущённый, торопливо извинился за опоздание и пролепетал что-то о наставнике и наказании за подглядывание.

«Монах из тебя не очень, малыш.

Эх, юность, вроде так недавно, а такая пропасть между ней и настоящим. Всё казалось таким интересным и непонятным, так будоражило. А теперь уже всё понятно и нихрена не интересно, одна усталость.»

— Эй, пацан. Ты массаж делать умеешь?

— Я на восьмом году. А когда его учат?

Она махнула рукой:

— Не важно, забудь. Полюбуйся лучше закатом, вряд ли ты ещё такой увидишь.

— У нас здесь часто такие закаты. Говорят, к буре.

— Ага. Пойдём.

Она помнила дорогу и повела его к пруду прямиком, дворец начал играть в свои игры сразу же — небо стемнело и потеряло цвет, под ногами зашелестели листья, в тени между обломками статуй мелькнула чёрная прядь, подождала, пока мальчик заметит, и мигом умножилась в тысячу раз, устремляясь к нему.

Монах побледнел и замер, волосы собрались в клубок прямо перед ним, вытянулись вверх и развернулись из витой чёрной спирали в белый шёлк рукавов и подола. Из-под длинной чёлки выглянуло белое лицо, губы улыбнулись и раскрылись, обнажая тонкие иглы зубов.

Ки Рэн встала между ними, одной рукой придержала монаха за рукав, а второй щёлкнула девушку пальцем по лбу:

— Так, ну-ка ша! У нас был договор. Сначала твоя часть, потом моя.

Прекрасная Ху Мэй спрятала зубы и отвернулась, Ки Рэн предостерегающе крикнула:

— Бобами в затылок хочешь? У меня много.

Девушка обернулась, окинула её усталым взглядом и сказала:

— Иди за мной, — поднялась в воздух и медленно полетела над дорожкой, развевая за собой волосы и шёлк подола.

Ки Рэн взяла очарованного монаха за локоть и потащила следом. Они прошли через высохший сад, потом по широкой дороге мимо практически целого дворца, оставили справа ещё один сад, укрытый стеклянным куполом и густой паутиной, и вышли к дальней стене.

«Семейный склеп? Так тривиально. Хотя, все там прячут свои секреты, чем семья Ху лучше?»

Широкие медные двери открылись сами, внутри зажглись тусклые факелы у дальней стены, Ху Мэй полетела туда, они вошли следом.

И медные двери захлопнулись.

— Эй, дорогая, не шути! — Ки Рэн взяла из кармана несколько заговорённых бобов, бросила один в рот. — Ты меня знаешь, я клоунов не люблю.

Факелы потухли, по тёмному коридору склепа рассыпался серебряным колокольчиком девичий смех, многократно отражённый от стен и каменного потолка.

Ки Рэн навалилась спиной на дверь, но она стояла нерушимо, у самого уха раздался нежный голос Ху Мэй:

— Не трудись, у тебя не выйдет. Ты же хотела увидеть мою сокровищницу? Так смотри.

На стенах стали медленно разгораться факелы, всё ярче и ярче. И стали различимы сидящие вдоль этих стен в одинаковых позах чисто обглоданные скелеты.

«Сколько их? Двадцать, тридцать, пятьдесят?»

Ряд гладких черепов уходил вглубь коридора, где-то на третьем десятке в глазах начинало рябить от них, посчитать становилось нереально.

Прекрасная Ху Мэй парила над полом в центре, улыбалась и плавно обводила руками окружающее великолепие, как будто представляла любимый сад:

— Это моя сокровищница, я сама собирала. Красиво?

— Ты их всех сожрала, что ли? — неверяще уточнила Ки Рэн, пытаясь уложить в голове новость о том, что здесь годами пропадали люди, а никто не забил тревогу. Хозяйка склепа что-то поняла по её лицу, подлетела ближе и погладила по щеке замершего в ступоре монаха, перевела взгляд на Ки Рэн и сказала с презрением:

— Людишки. Они гордились моей красотой, как будто в этом была их заслуга, выставляли меня, как куклу в витрине, пока я была жива, и даже после смерти сделали театр из моего последнего пристанища. Эти жадные чиновники, похотливые туристы, фальшиво скорбящие родственники — «ах, она умерла, ах, какая потеря». Они меня и убили.

— Так говорят, вроде, самоубийство это было?

Ху Мэй ядовито усмехнулась, развернулась спиной и подняла руками волосы, медленно оборачиваясь и показывая, как неестественно проступают под кожей шейные позвонки:

— Меня столкнули в пустой пруд. Мать моего жениха хотела ему другую невесту, но отказать моему отцу не смогла, поэтому согласилась принять меня в семью и даже провела обручение, но свадьбу оттягивала как могла, потому что искала способ от меня избавиться. И нашла. Меня столкнул её слуга. Ему было меня так жаль, он плакал. Бедняжка. Его слёзы были такие сладкие... — Прекрасная Ху Мэй продолжала стоять спиной и оборачиваться, прекрасно понимая, какое впечатление производит этот тошнотворный угол, улыбалась и шептала: — А его кровь была горячей и солёной, как морская вода за миг до заката. Он был красивый. Прямо как ты, — она плавно развернулась к монаху и провела длинным ногтем по его шее, заглянула в глаза: — Тебе страшно, малыш?

Монах крупно дрожал и стучал зубами, но лицо было как будто окаменевшее, по виску ползла капля пота. Ки Рэн отбросила когтистую руку в сторону:

— Так, обожди жрать. Сокровища где?

Хозяйка рассмеялась и развела руками:

— Нет здесь никаких сокровищ, это слух, который я пустила сама. Он привлекает жадных. А потом они видят меня и становятся похотливыми. Очень горячими, такими вкусными, — она опять потянулась к монаху, Ки Рэн опять отбросила её руку:

— Так, так, хватит! Сначала бабки. Давай, придумай что-нибудь, это богатый дом, здесь должно что-то быть. Я же тебе не просто так горяченького принесла, да? Плати.

Ху Мэй опять рассмеялась, запрокидывая голову и давая возможность незаметно бросить в рот ещё несколько бобов.

— Ты думаешь, моя родня, съезжая из этих проклятых развалин, оставила хоть что-то? Ты такая глупая. Вас, живых, так легко обмануть, — она опять протянула когти к монаху, Ки Рэн опять их отбросила:

— Эй!

— Не мешай, мы должны остаться вдвоём...

— Хрен тебе! Дверь открой, мы уходим. Пацан, очнись! — она толкнула монаха в плечо, но он не отреагировал, она толкнула сильнее. Ху Мэй рассмеялась и ласково улыбнулась:

— Оставь его, он умрёт счастливым. Выбери себе место у стены, вон там в углу красиво.

— В смысле? Ты не собираешься меня выпустить? Ты же не ешь женщин!

— Не ем. Но и отпустить тебя я не могу — ты же тогда всем расскажешь о моём маленьком секретике, и они перестанут сюда ходить. А мне надо кушать. Лучше не мешай.

Ки Рэн ещё раз толкнула спиной дверь, но она стояла как влитая, Ху Мэй рассмеялась и широко раскрыла рот, из которого вырастали длинные зубы, но всё ещё продолжала смотреть, и Ки Рэн толкнула дверь ещё раз, уже специально изображая панику. Ху Мэй рассмеялась ещё сильнее, запрокидывая голову и закрывая глаза, Ки Рэн выплюнула жёваные бобы на ладонь, впечатала в неё кулак и двинула духа в подбородок со всей северной щедростью.

Ху Мэй подавилась смехом и улетела в середину коридора, даже после падения продолжая катиться, а Ки Рэн влепила пощёчину монаху и рявкнула в лицо:

— Пацан, к бою! Некогда спать, включай экзорцилку!

Монах всё ещё стоял бледный и каменный, глаза таращились в пространство перед собой. А потом посмотрели на шею Ки Рэн.

Она успела поднять одну руку, когда сзади набросилась петля волос и сдавила, приподнимая над полом и оттаскивая подальше. Прекрасная Ху Мэй вышла из тени за спиной монаха, положила ему на плечи тонкие пальцы, из которых медленно вырастали когти, с улыбкой понюхала его шею и слизнула с виска каплю пота, глядя в глаза Ки Рэн, которая пыталась развернуть прижатую волосами к шее руку так, чтобы волосы её душили чуть поменьше. Ху Мэй рассмеялась и промурлыкала с фальшивым сочувствием:

— Прости, старушка, я нравлюсь ему больше, чем ты.

— Да ладно. А так? — она схватила свободной рукой низ рубашки вместе с майкой и подняла повыше.

Монах распахнул глаза и затараторил:

— Именем света, священного и непорочного, уставший дух, томящийся...

С шеи Ки Рэн соскользнула прядь волос, она упала на пол, вскочила и побежала, глядя как монах поднимает ладони и от них начинает исходить свет.

Ху Мэй оттолкнула монаха и отпрянула, закрывая лицо рукавом, Ки Рэн с разгону приложила её кулаком по рукаву, но без бобов рука просто прошла насквозь и ударила в литую медь. Она зашипела от боли и зло крикнула монаху:

— Читай давай!

Он поднял руки и запищал дрожащим голосом:

— Томящийся в клетке реальности, отринь порок не-жизни и изыди во тлен! Именем света...

Его ладони засветились, дух визжал и медленно оседал на пол, Ки Рэн била ногами в дверь, руками вылавливая из карманов бобы и запихивая в рот, выплюнула на свой ботинок и ударила ещё раз — двери распахнулись. Она цапнула монаха за халат и побежала.

По брусчатке перед ней поползли волосы, стали цепляться за ноги, монах споткнулся и упал на колени, но мантру читать не прекратил. Ки Рэн намотала его халат на ладонь и забросила на спину через плечо, как будто он был мешком, и опять побежала.

Дух визжал, за спиной что-то с грохотом рушилось, потом впереди стал рассыпаться каменный забор, раскатываясь кусками, которые попадали под ноги и замедляли темп. Монах начинал весить всё больше, ленты волос ползли уже настолько далеко впереди, что Ки Рэн поняла, просто убежать не выйдет. И остановилась. Поставила монаха ровно, плюнула на ладони и встала перед ним, размазывая остатки бобов по костяшкам и глядя на стремительно летящую в ореоле волос зубастую Ху Мэй.

— Монах, соберись! Тебя-то сожрут, а мне с этой козой в склепе сидеть, пока от голода не сдохну. Сто золотых дам!

— Именем света, священного и непорочного...

Сияние за спиной бросило на дорожку её длинную растрёпанную тень, Ху Мэй замедлилась и закрылась от этого света рукавами, начиная шипеть, но продолжая наступать, хоть и гораздо медленнее.

— Пацан, у меня три удара. Либо ты за это время её упокоишь, либо не поминай лихом. Я пошла.

— Именем света...

Голос монаха дрожал, вместе с ним трепетал свет за спиной, заставляя тень метаться из стороны в сторону. Ху Мэй парила на такой высоте, что ударить её можно было только в живот, и Ки Рэн ударила, с разбега, правой, левой, и ногой с разворота. Ворох шёлка упал на землю, завизжал и пополз, перебирая толстыми прядями волос, как паук. Ки Рэн попыталась пнуть этот ворох ногой, но нога прошла насквозь — бобы кончились.

— Валим, быстро!

Она побежала к монаху, уже протягивая руку, чтобы схватить его и потащить, когда её цапнула за ногу прядь волос и дёрнула вверх, а Ки Рэн успела только извернуться в воздухе, чтобы приложиться о камень дорожки плечом, а не головой. А потом в глазах вспыхнули такие искры, что она потерялась на какое-то время, а очнувшись, поняла, что лежит на камнях у ног монаха, а он затыкает бутылку пробкой и говорит окончательно охрипшим голосом:

— Именем света, упокойся в мире.

Вокруг стояла такая тишина, как будто они были в заброшенном дворце посреди ночи. Ки Рэн осторожно улеглась обратно на камни, перевернулась на спину и стала смотреть в небо, постепенно начиная ощущать усталость и боль. Попыталась найти глазами монаха, он стоял с банкой в руках и смотрел, как внутри беснуется серый туман, то складываясь в форму женской фигуры, то опять рассыпаясь.

Ки Рэн осторожно перевернулась и села, с тихим стоном заявляя:

— Капец же ты кабан, а с виду такой тощий. Блин, я поясницу потянула, по ходу. Чёрт...

— Давайте я заговорю, — вздохнул монах, опускаясь на колени рядом с ней и прикладывая ладонь к её спине: — Именем света, да пребудет в сей плоти жизнь и в сем духе сила. Лучше?

— Да, — она с удивлением повела плечами и встала, размяла спину, — круто. Спасибо.

— Больше ничего не хотите сказать? — он выглядел хмуро и обиженно, она развела руками:

— Большое спасибо.

— Вы хотели скормить меня призраку!

Ки Рэн подняла указательный палец:

— Не призраку, а прекраснейшей Ху Мэй. Добродетельной и чё-то там ещё такое, сопливое. Она красотка, чего ты? — Монах стрельнул глазами на её грудь и отвернулся, опуская голову, Ки Рэн протянула: — Или ты не фанат йанской тощей красоты? Предпочитаешь пышные северные формы? Это не порок, расслабься.

Она похлопала его плечу и махнула рукой в сторону ближайшей калитки. Монах опустил голову и пошёл следом, иногда вздыхая и шмыгая носом, потом решился и сказал:

— Вы поступили очень плохо.

— Как же я это переживу? — закатила глаза Ки Рэн. Пнула ногой калитку и придержала её для монаха, который нёс бутылку двумя руками, улыбнулась без издёвки и сказала серьёзнее: — Зато теперь у тебя есть бесценный опыт. И баблишко. По поводу сотни я пошутила, но двадцать дам. Сейчас быстренько вытрясем бабло из магистрата, я с тобой расплачусь и отпущу с миром, ты меня больше никогда не увидишь, обещаю. И на всю жизнь запомнишь, что верить на слово чужим тётям и идти с ними в заброшенный дворец с призраками не надо, это опасно.

Монах надулся и молчал всю дорогу до дома магистрата, и переговоры со стражей предоставил ей, только банку показывал всем желающим.

Добиться того, чтобы столь почтенного чиновника разбудили среди ночи, оказалось не просто, но спустя полчаса магистрат стоял перед ними в своём кабинете умытый и причёсанный, хоть и в халате, и смотрел на беснующегося в банке духа.

— Это правда Ху Мэй?

— А вам есть разница? — вздохнула Ки Рэн. — Дух? Дух. Заточён? Заточён. Платите.

Магистрат покивал, продолжая рассматривать бутылку, вздохнул:

— Бедная девочка. А вы двое — отважные герои. Примите мою искреннюю благодарность.

— Я бы лучше тысячу золотых приняла.

— Ах, простите, казна совсем пуста, — с улыбкой развёл руками магистрат, — император любит присылать приказы и не любит обеспечивать их золотом, так что... Можете подать на него в суд, если хотите, я оформлю.

— Слышишь! Ты, глист ряженый, — Ки Рэн схватила его за ворот и притянула поближе, магистрат усмехнулся и прошептал:

— Ручки убери. Будешь шуметь — позову стражу. Я знаю, кто ты такая, рыжая Ки Рэн, я давно тебя жду, мне доложили, как только заметили тебя в городе... Я ожидал, что ты придёшь отобрать сокровища нашей Мэй-Мэй, но не думал, что посмеешь явиться за наградой. Ты же любишь отхватить куш побольше, а налогов платить поменьше, да? Я всё про тебя знаю, «археолог». Так что веди себя прилично, ради твоего же блага.

— Я сейчас ради своего блага банку с духом открою, и посмотрю на твоё лицо.

— Я не позволю, — решительно, хоть и хрипло заявил монах. — Её дух должен упокоиться с миром, это задача храма.

Ки Рэн посмотрела на парня с большим-большим желанием дать по шее, отпустила магистрата и отвернулась. Чиновник поправил халат и сладко улыбнулся:

— Вот, мальчик — молодец. Хотя, какой он теперь мальчик — настоящий боевой монах, закалённый! Ты отнесёшь нашу Мэй-Мэй в храм, мой дорогой?

— Нет, я хотел просить вас... — монах замялся, краснея всё больше, потом опустился на колени и перехваченным голосом сказал: — Пожалуйста, освободите меня от сана.

Магистрат поражённо всплеснул рукавами и побежал поднимать с колен свежеобретённого экзорциста, а Ки Рэн убедилась, что на неё никто не смотрит, и тихонько сунула себе в рукав золотой нож для писем, лежащий на столе магистрата. А потом золотую чернильницу. Пресс-папье с нефритовым тигром пришлось совать за пазуху — в рукав не влезло, а драгоценные механические часы в тяжёлом корпусе из малахита с резным перламутром вообще оставалось только держать за спиной двумя руками.

Монах стоял на коленях и просил во имя света быть милосердным, магистрат квохтал над ним и размахивал руками, как курица-наседка:

— Ну почему? Как можно?! Такой успех! Это начало большой карьеры, вы представляете, настолько вы станете востребованы, благодаря новому закону! Такой опыт! Никак невозможно, нет! Храм мне этого не простит!

— Я не могу вернуться в храм.

— Почему?

— К сожалению, я не смог сдержать обет. После того, что произошло этой ночью... — он бросил несчастный и обречённый взгляд на Ки Рэн, покраснел и опустил голову, сознаваясь: — Я обязан жениться, и я планирую это сделать незамедлительно, как приличный человек.

Магистрат замер с раскрытым ртом, монах посмотрел на него виновато и непреклонно:

— Магистрат? Вы поможете мне искупить мой грех и защитить честь госпожи?

Ки Рэн тоже стояла с раскрытым ртом и всей душой надеялась, что это такая шутка, или, в крайнем случае, месть. Магистрат начал сально улыбаться, окинул взглядом Ки Рэн, вздохнул и покачал головой:

— Великие боги... Ладно, в счёт награды. — Открыл шкаф в углу, достал табличку с печатью «вольный» и протянул монаху двумя руками, даже вроде как с поклоном: — На, женись. Да помогут тебе боги, с такой-то невестой.

— Так, подождите, — Ки Рэн попыталась эффектно взмахнуть рукой, но, отпустив на секунду часы, поняла, что одной рукой их не удержит — пальцы вспотели. Монах принял из рук магистрата табличку и посмотрел на Ки Рэн честными глазами:

— Госпожа, я приму ответственность за то, что случилось.

— Какую ответственность, ты чё?! В храм иди, тебе помощь нужна!

Монах попытался взять её за руку:

— Мы пойдём в храм богини плодородия, и сочетаемся браком перед небесами.

— Какими небесами, окстись, юродивый! Руки убери! — она дёрнулась, и услышала, как из рукава выпадает золотой нож и звонко отскакивает от паркета под ноги магистрату. Магистрат ахнул и прохрипел до предела возмущённо:

— Воровать у меня в кабинете?! Ты... Стража!

Ки Рэн прижала часы к груди и сиганула в окно, снося бумажную панель вместе с хлипкой рамой, монах быстро поклонился магистрату и сунул ему бутылку с духом, скороговоркой прося:

— Позаботьтесь о прекрасной Мэй-Мэй, извинитесь за меня перед наставником, надеюсь на ваше великодушие, до свидания, — высунулся в окно по пояс и крикнул: — Госпожа, храм плодородия в другой стороне! Госпожа! Да простят меня боги, — и сиганул следом.

Раздался топот стражи, лай собак, крики и лошадиное ржание, но это всё было далеко снаружи, а внутри счастливый магистрат держал в руках бутылку и думал о том, что у него есть невероятная возможность увидеть своими глазами прекраснейшую, о красоте которой слагали легенды. Где ещё он сможет узнать, что считали вершиной изящества в эпоху утончённости? Рисункам верить нельзя, а описания врут все по-разному.

«Я буквально на минуточку. Только посмотрю. Может быть, прикоснусь к ладони. Или к щеке.»

Если запереться в семейном храме с зачарованными воротами, то она не сможет выйти. Испуганная беспомощная девушка, нежная и хрупкая как цветок лотоса, наивная, доверчивая. Он сможет очаровать её — юные глупышки падки на статус, богатство и седину. Он соблазнит её, заставит снять одежду, а потом она будет целиком в его власти — он никогда ей её не вернёт. А, как известно, из порабощённых духов получаются самые лучшие жёны, красивые и покорные.

«Только бы она не смогла найти одежду...»

Его собственная одежда уже была тесновата в некоторых местах — он делал вид, что заботится о статусе семьи, но это было наглой ложью. Он представлял себе юную невесту благородной крови, которая, тем не менее, мила и почтительна с ним, выходцем из низов. Он станет известным человеком, его пригласит к себе император, захочет себе в жёны его дочерей — ведь это почти легенда, заполучить себе в жёны волшебное существо мало кому удавалось. А кому удавалось, те быстро становились богатыми, знаменитыми и очень высокопоставленными.

«Но это всё потом, после свадьбы. А сегодня... Для свадьбы должна быть причина. Чтобы было, за что брать ответственность. Я же приличный человек.

А одежду отберу для её же блага, и из большой любви. Все так делали, даже императоры. Я стану им ровней, сегодня.»

***

Толстый прокуренный йанец считал монеты, они складывались в красивые столбики, столбики выстраивались в линию. Рядом на стойке стоял нефритовый тигр, золотая чернильница и часы, всё вместе вышло в тысячу с небольшим, хотя Ки Рэн точно знала, что купить это всё обойдётся раз в двадцать дороже, но ей было не жалко.

Внезапно монах дёрнул её за рукав и указал глазами куда-то в горизонт, она посмотрела — над городом поднималась чёрная туча, под ней полыхало зарево, окрашивая её бугристое свинцовое пузо в рассветный алый. Но до рассвета ещё было далеко.

— Что это?

Йанец тоже глянул краем глаза, потом раскрыл рот и прошептал:

— Дом магистрата горит?

Ки Рэн поморщилась и стала собирать со стойки монеты:

— Ты пожарный, что ли? Твоё дело?

— Не моё, — зло фыркнул он, — да и был бы пожарный — не пошёл бы тушить. Такая сволочь наш магистрат, вот крысиная натура, она на лице написана. У самого рожа в двери не проходит, а всё бы «скидку», «скидку». И девок лапает, а в жёны не берёт, ходят потом как оплёванные. И не откажешь — он припомнит. И жениться не потребуешь — скажет, вы мне не ровня. Сволочь, говорю же. Угорит — туда ему и дорога, император нового пришлёт, может, потолковее будет.

Ки Рэн кивнула, забрала остаток монет и пошла отсюда поскорее. Её догнал монах, заглянул в глаза уже привычным взглядом, просящим убедить его, что он всё ещё хороший человек. Она вздохнула и сказала:

— Не наш косяк. Мы бутылку отдали закрытой, а что он с ней дальше делал — его проблема. Отнёс бы в храм — жил бы спокойно. Не отнёс — имеет что заслужил.

— Справедливо, — вздохнул монах.

— Вот. Я вообще по жизни очень справедливый человек.

— А когда мы поженимся?

Она стряхнула его руку с локтя и простонала:

— Да ты успокоишься или нет?!

— Госпожа, я ради вас сошёл с пути.

— Иди молись, ты задолбал!

— Я вас не виню, я просто смиренно принимаю вашу несовершенную натуру.

— Где это у меня что несовершенное?

— Вы прекрасны со всех сторон, особенно спереди. И сзади. И по бокам.

— Ну вот, другое дело. Так ты говорил, массаж делать не умеешь?

— Я готов учиться. Как только мы поженимся.

— Да блин...

Над древним городом всё сильнее расползалась туча, а по дороге в долину шли, весело переругиваясь, весьма экстравагантного вида археолог и смиренный монах, соступивший с пути света на тёмную крышу женской бани.

07.07.2022