Глава 25

Кэролайн опустила кисть в банку с растворителем, потом тщательно вытерла ее тряпкой и, отложив в сторону, взяла другую.

Краски. Ей нравился их запах и восхитительная радуга цветов. Но в последнее время она стала понимать, что именно хотел Закери довести до ее сознания. В конечном счете люди, с которыми она встречалась, искусство, которым она занималась, вся ее жизнь – все это были всего лишь… краски. И она пришла к выводу, что потеряла самого хорошего, самого живого человека, которого когда-либо знала. Господи, как же она по нему истосковалась – по звуку его голоса, смеху, по его оптимистическому взгляду на жизнь. Без него жизнь была… неполной, как бы успешно ни складывалась ее карьера.

– Мисс Уитфелд?

– Да, Брэдли?

Ассистент Лоуренса вошел в хорошо освещенную студию и протянул ей сложенный лист бумаги.

– Сэр Томас просил узнать, не согласитесь ли вы встретиться с его клиентом. У него самого назначена встреча, которую он не может отменить.

– Встретиться с клиентом? – автоматически переспросила она. Насколько ей было известно, все клиенты приходили в студию, если хотели позировать для портрета.

– Это какой-то эксцентричный старый лорд. Он не желает выходить из своего дома. Сэр Томас уже когда-то писал его портрет.

– А он не будет сердиться, если я заменю сэра Томаса?

– Это вам придется убедить его в своем мастерстве. Сэр Томас просил не опаздывать.

Кэролайн прочла бумагу, которую принес Брэдли. Джон, лорд Хогарти. Имя было ей незнакомо, но по крайней мере прервется установившийся порядок, обычная рутина. К тому же был указан адрес в районе Мейфэр, так что это не будет чем-то неприличным. Да и не могло быть. Ее наставник сразу же, с первого взгляда, внушил ей доверие. Собрав краски и только что отмытые кисти, она постучала в кабинет мастера.

– Сэр Томас?

Художник поднял голову от письменного стола.

– Кэролайн. Брэдли дал вам адрес?

– Да. Есть еще что-либо, что мне следует знать?

– Хогарти может быть вам полезен. Он немного странный, но разбирается в живописи. Я уже предупредил его запиской о вашем приходе. – Сэр Томас улыбнулся. – Просто пишите, как всегда, и у вас появится клиент на всю жизнь. Лорд знает, что мне иногда нужна помощь.

– Спасибо, сэр Томас.

Художник уже не раз посылал к Кэролайн своих менее высокопоставленных клиентов, а сама Кэролайн уже подумывала о том, не открыть ли ей собственную студию. А насчет помощи сэр Томас был прав. Когда художник становится таким знаменитым, как он, у него не хватает времени, чтобы написать портреты всех желающих.

На улице она наняла экипаж и назвала кучеру адрес. Когда они ехали по Мейфэр, она не могла удержаться и стала смотреть в окно, как всегда делала, когда осмеливалась проезжать этот район. Она даже не знала, в Лондоне ли Закери, но должна была посмотреть на эти роскошные дома. Не смотреть на них было бы так же больно, как не видеть Закери, кроме как на портрете.

Двадцать минут спустя экипаж остановился и кучер постучал по крыше:

– Приехали, мисс. Пять шиллингов. Дороговато, но она не собиралась торговаться, стоя посреди улицы. Когда экипаж отъехал, она повернулась к дому.

– Господи!

Перед ней был квартал близко поставленных друг к другу домов, в каждом из которых было по две или три квартиры.

Она поднялась по ступеням парадной лестницы нужного ей дома и только собралась постучать, как дверь открылась.

– Да, мисс? – В дверях стоял солидный человек в черной ливрее.

– Мне надо видеть лорда Хогарти. Меня послал сэр Томас Лоуренс.

Дворецкий кивнул и, отступив в сторону, пропустил ее внутрь дома.

– Вас ждут. Сюда, пожалуйста, мисс.

В каком-то смысле она была права, говоря Закери о жизни замужней женщины. Светской даме никогда не было бы позволено входить в дом незнакомого мужчины без соответствующего сопровождения. Она не принадлежала к высшему обществу, но желание людей света быть увековеченными для потомков перевешивало их снобизм. Но ей от этого не было легче. Уже не было.

– Сюда, мисс. – Дворецкий открыл дверь в комнату, видимо, служившую для утренних приемов. Несмотря на то что день уже клонился к вечеру, в комнате было достаточно светло. – Вы можете разложить здесь ваш холст и краски. Лорд Хогарти сейчас придет.

– Спасибо, – сказала она, заметив, что уже был приготовлен мольберт.

Комната ей понравилась. Хотя она и была немного скудно обставлена, Кэролайн, памятуя описания сэра Томаса, этому не удивилась. На каминной полке стояло несколько изысканных чернофигурных греческих ваз. Разложив принадлежности для живописи, она подошла к камину, чтобы рассмотреть вазы поближе.

Благодаря интересу своего отца к греческим руинам – настоящим и поддельным – она хорошо знала искусство Древней Греции. Если она не ошибалась, то три хорошо сохранившиеся вазы были подлинными, а следовательно – бесценными. Закери бы знал. Он обладал интуицией, возможно даже большей, чем сам понимал.

Дверь за ее спиной открылась. Она обернулась и застыла на месте.

На пороге стоял Закери Гриффин. У нее остановилось сердце. Вообще все остановилось.

– Что вы здесь делаете? – пропищала она.

– Я Джон Хогарти. – Его низкий голос вызвал у нее дрожь.

– Ничего подобного. Что происходит?

– Это моя квартира.

– Нет. Сэр Томас сказал, что он уже писал портрет лорда Хогарти и что лорд мог бы быть хорошим клиентом.

– Я попросил его сказать это.

– Значит, мой наставник считает, что я отправилась на сомнительное рандеву с одиноким мужчиной? Как вы могли?

– Он ничего такого не считает. Я сказал ему, что ваша семья в Лондоне и они хотели сделать вам сюрприз.

– Слава Богу, что вы не погубили мою репутацию окончательно. – Она быстро собрала краски и сунула их под мышку. Ей надо бежать отсюда, пока ее сердце не повлияло на разум. – Посторонитесь, пожалуйста. Я ухожу.

– Прошу прощения. Я хотел увидеть вас, но думал, что вы не согласитесь.

– Правильно, не согласилась бы, – солгала она. Он здесь. И он хочет ее видеть. Ее сердце бешено колотилось.

– Ваш отец писал мне, что у вас все хорошо.

– Да. То же самое он писал мне о вас.

Он не хотел, чтобы она уходила, но усилием воли не двинулся с места, чтобы остановить ее. Все, что он мог, – это смотреть, как она свернула чистый холст и направилась к двери. Проклятие! Он пробыл с ней всего две минуты, а хотел бы прожить всю жизнь. Но если она хочет уйти, он не станет мешать. Ему надо заставить ее захотеть остаться.

– Моя семья уезжает в Девоншир через неделю.

– Прекрасно.

Ладно. Ни логика, стало быть, ни мягкие уговоры, ни светские разговоры – ничего не помогает. Закери захлопнул дверь перед самым ее носом.

– Я пытаюсь вести себя как полагается, – прорычал он, – и уважать ваши желания.

– Разрешите мне прой…

– А потом мне вдруг пришло в голову, что вы не очень-то уважаете мои.

– Ваши желания? И каковы же они, позвольте спросить?

– Вот они.

Он схватил ее за плечи, прижал к своей груди и впился в губы. Он почувствовал ее удивление, а потом желание, равное тому, что испытывал сам. Коробка с красками упала на пол, раскрылась, и разноцветные тюбики рассыпались по полу.

– О!

– Тише! – Он взял у нее холст и бросил на пол. Языком он разомкнул ее губы и провел по зубам. Его руки скользнули по ее телу и крепко прижали.

Он целовал ее до тех пор, пока оба уже не могли дышать. Потом, отстранившись, он прохрипел:

– А теперь скажите мне, что хотите уйти.

– Л-логически это просто…

– К черту логику! Вы изучали искусство всю свою жизнь, Кэролайн. Какое отношение имеет к нему логика? Разве выбирая цвет, позу или выражение лица, вы руководствуетесь логикой? Искусство развивается, меняется, живет. Так же как любовь.

– Закери, п…

– Вы хотите уйти?

Она посмотрела ему в глаза.

– Нет.

Он опустился вместе с ней на пол. Она стянула с него камзол, а потом – галстук, пока он расстегивал пуговицы (ему показалось, что их было не меньше тысячи) на ее накидке. Он должен прикоснуться к ней, быть внутри ее, иначе все это будет нереально.

– Я скучал по тебе, – шептал он, продолжая раздевать ее.

– И я скучала, – шептала она в ответ, расстегивая его рубашку.

Освободив ее от платья, он скинул сапоги, расстегнул брюки и стал стягивать их вниз. Но тут его рука угодила в красную краску, вытекшую из тюбика.

– Проклятие!

– Ее просто так не смоешь, – дрожащим голосом сказала Кэролайн.

– Правда? – Он положил ладонь ей на бедро и притянул к себе, оставив красную метку на ее белой коже. – Хорошо.

Он медленно вошел в нее. Его другая рука попала в желтую краску, и он оставил желтую метку на ее правой груди, а на левой – красную.

– Зак… О! – стонала она, пока он ритмично двигал бедрами, закрыв глаза и наслаждаясь остротой ощущений.

– Закери, – выдохнула она.

Он открыл глаза и увидел на своей груди синий отпечаток ее ладони.

Не переставая двигаться, он прижался к ней, и синяя краска смешалась с красной и желтой. После этого единственно правильным было перевернуть ее, так что оба они оказались измазанными красками спереди и сзади.

Когда они почти одновременно достигли вершины, он снова перевернул ее и, улыбаясь, сказал:

– Ты выглядишь лучше, чем «Мона Лиза».

– Во всяком случае, я думаю, что мы использовали больше краски, чем Леонардо да Винчи на ее портрет. – Она села, обхватив ногами его бедра. – Но я говорила правду. Смыть эту краску будет чертовски трудно.

– Ты не можешь вернуться домой в таком виде, – согласился он, обводя зеленым пальцем ее груди.

– Придется, – возразила она и хотела встать. Он удержал ее.

– Знаешь, я не хочу, чтобы ты отказалась от живописи. Я никогда не намеревался просить тебя об этом.

– Тебе и не пришлось бы. Жена Гриффина…

– …может заниматься тем, чем пожелает, черт возьми, – закончил он за нее. – Кто, скажи, осмелится публично тебя игнорировать?

– Но…

– Работай на Лоуренса или открой собственную студию. Открой здесь. Я выбрал на сегодня эту комнату, потому что в ней много света. – Он тоже сел, чтобы заглянуть ей в глаза. – Подумай об этом, Кэролайн. Если ты хочешь быть со мной, у нас все получится. Я не буду требовать от тебя, чтобы ты вышивала монограммы на моих носовых платках, а ты не будешь…

Она закрыла ему рот ладонью.

– Я скучала по тебе, – прошептала она и наклонилась, чтобы поцеловать его. На ее губах – как и на его – остался синий след. – Теперь я понимаю, что ты имел в виду, когда говорил, что для полноты жизни одной живописи недостаточно.

– Неужели понимаешь? – Сердце Закери застучало, как полковой барабан. – Значит, если бы я снова попросил тебя выйти за меня замуж, ты, возможно, согласилась бы?

Она кивнула, и по ее измазанной щеке прокатилась слеза.

– Ты выйдешь за меня замуж, Кэролайн? Станешь моей женой?

– Да. Мне бы очень хотелось выйти за тебя замуж. Он крепко прижал ее к себе. Слава Богу. Слава Богу.

– Мне так много надо тебе сказать, никто, кого я знаю, кроме тебя, никогда не считал, что я умный и забавный.

– Мне тоже всегда не хватало друга. Громкий стук в дверь заставил его вздрогнуть.

– Ну и задам же я этому Хогарти!

– Хогарти?

– Моему слуге, Джону Хогарти. Надо же было найти подходящее имя.

Хогарти поцарапался в дверь.

– Милорд? Приехал герцог Мельбурн…

– Черт! Попроси его подождать в холле. Я выйду через минуту.

– Хорошо, милорд. Посмотрев на себя, Закери понял, что в следующие пять минут – а может быть и час – он вряд ли сможет предстать перед братом в презентабельном виде.

– Ладно, – буркнул он, натягивая брюки. – Рано или поздно Себастьян все равно узнает. Так пусть это случится сейчас.

Впервые в жизни Себастьян толком не знал, что он хочет сказать или сделать. Но тот факт, что Закери по возвращении в Лондон провел большую часть двух дней в своей старой квартире, не сулило никому из них ничего хорошего.

Однако стоило вмешаться. Брат был как-то странно печален, да и к рюмке прикладывался чаще обычного. Мельбурн молча стоял в холле, прямой и суровый, как скала.

Но Закери не отказался его принять, и Себастьян немного расслабился. В ожидании брата он стал рассматривать одну из картин, висевших в холле. Оказывается, у Закери был более изысканный вкус, чем он ожидал.

– Я хотел поговорить с… Черт возьми, что это с тобой? – Синее пятно шло у Закери от подбородка к уху.

Закери ухмыльнулся:

– Ничего. А что?

– Но это… – Себастьян осекся, увидев на голой груди брата и руках красные, желтые и зеленые мазки. – Ты какой-то… многоцветный.

– И в чем проблема?

Себастьян помолчал. Что-то определенно происходило, и у него было неприятное чувство, что он чего-то не знает. А Мельбурн привык контролировать не только себя, но и всех, кто его окружал.

– Я не совсем уверен в том, что понимаю… Ты опять собираешься переехать из нашего дома?

– Думаю, что настало время.

Себастьяну понадобилось огромное усилие воли, чтобы не отреагировать на это заявление Закери и подавить в себе неожиданное воспоминание о днях, проведенных после смерти Шарлотты, когда он остался в большом пустом доме практически один с трехлетней плачущей дочерью. Но сейчас речь шла не о нем, а о Закери.

– Я надеюсь, что зиму ты все же проведешь с нами в Мельбурн-Парке?

– Это будет зависеть от тебя, Себ.

– От меня?

Дверь открылась, и появилась Кэролайн Уитфелд. Отдельные части головоломки встали на место. Ее рот был того же синего цвета, а руки в мазках красного, желтого и зеленого. Она сделала реверанс, и на ее губах заиграла лукавая улыбка.

– Мисс Уитфелд, – автоматически сказал Мельбурн с поклоном.

Закери взял ее за руку.

– Мы с Кэролайн женимся, – сказал Закери уверенным и даже немного вызывающим тоном.

– Вчера ты этого не говорил.

– Мы разрешили наши разногласия.

– Это более чем заметно.

Кэролайн покраснела. Сегодняшний день даже отдаленно не походил на то, как она себе это представляла, но она не собиралась жаловаться. Господи! Да стоило ей только взглянуть на Закери, как ее сердце растаяло. А потом он сказал все правильные вещи, и, что более важно, она поняла, как он искренен и как одинок. Так же одинок, как она. А теперь она будет просыпаться утром рядом с ним, видеть его вечером, а днем болтать с ним обо всем, о чем захочет.

– Значит, вы отказываетесь от живописи?

Она расправила плечи, тайно обрадовавшись, что Закери держит ее руку в своей. Противостоять герцогу Мельбурну было нелегко даже для его семьи, членом которой она скоро будет. «Помоги мне, Господи!»

– Нет, не отказываюсь.

– Она может открыть здесь студию. Мы еще точно не решили.

Мельбурн кивнул.

– Я пришел сюда, чтобы сказать Закери, что я решил отстраниться. Но видимо, это было лишним.

– Однако не лишним было бы извиниться за свое непрошеное вмешательство.

– Если я это сделаю, вы проведете зиму в Мельбурн-Парке?

Кэролайн хорошо помнила, что ей рассказывал Закери о том, как тяжело пережил Мельбурн смерть жены и каким важным стало для него, чтобы его семья была рядом.

– Вы отдаете себе отчет, что приглашаете всю мою семью? – улыбнувшись, спросила она. – Думаю, вам следует знать кое-какие подробности, прежде чем делать такой шаг.

– Всю вашу семью, – эхом отозвался герцог. – Что ж, если Гриффины переживут, что членом их семьи стала портретистка, мы уж как-нибудь переживем Рождество с Уитфелдами. – Он протянул руку Закери. – Прошу прощения. Мне не следовало вмешиваться. Просто я не хотел, чтобы ты был несчастен, но я понял, что разлука с мисс Уитфелд делала тебя именно таким.

– Твое извинение принято.

– Приезжай вместе с мисс Уитфелд к обеду. Я уже познакомился с ее семьей, пора ей познакомиться с твоей.

Коротко кивнув, герцог удалился. Все еще держа Кэролайн за руку, Закери повел ее к лестнице.

– Хогарти, прикажите принести в мою спальню ванну.

– Будет исполнено, милорд.

Кэролайн как будто покраснела, но он был в этом не уверен – на лице у нее было столько разноцветных пятен.

– Закери… все узнают… что мы делали.

– А если ты уедешь, перепачканная краской, то не узнают?

– А кто из твоей семьи сейчас в городе?

– Моя сестра Элинор, ее муж Валентин и Пип. Это дочь Себастьяна, ей шесть лет. И не волнуйся. Она будет в восторге от того, что ты войдешь в семью, уравновесив таким образом соотношение мужчин и женщин. Я вот о чем подумал, – сказал он, поцеловав ее и заправив прядь волос за ухо, – я хочу, чтобы мы провели медовый месяц в Париже.

– В Париже… – Лувр был в Париже. «Мона Лиза» была в Париже.

– А потом мы поедем в Грецию. И вообще туда, куда ты пожелаешь. Возможно, тогда моя семья поймет, что мой интерес к искусству очень, – он опять ее поцеловал, – очень, – еще один поцелуй, – серьезен.

– Ты хочешь сказать – к искусству и коровам.

– Коровы останутся в Уилтшире, а ты, мое живое произведение искусства, пойдешь со мной принимать ванну.

Он рассмеялся, поднял ее на руки и понес в свою спальню.

Загрузка...