Приговоренные к любви

ПРИГОВОРЕННЫЕ К ЛЮБВИ

Роман/Пер, с англ. Л.С. Девочкиной.— М.:

Издательский Дом «Панорама», 2003.—192

ISBN 5-7024-I615-5

© Filding Nora, 2000

ГЛАВА 1

Мой старенький автомобиль медленно, слов­но черепаха, полз по широкой серой ленте шоссе. Машин было немного. Видимо, все автомоби­листы решили остаться сегодня дома, выражая таким необычным способом мне сочувствие и поддержку, что было очень кстати. За рулем я сидела второй раз в жизни, а видимость равня­лась практически нулю.

Ушли в прошлое знаменитые лондонские ту­маны, но сегодня их успешно заменили мои сле­зы. Крупные капли текли по щекам, я судорож­но их сглатывала, пытаясь разглядеть дорогу.

Как эта мучительная поездка не похожа на мою первую, когда я, сияя от счастья и гордос­ти, вела свою машину — автомобиль «до-шво», один из первых выпусков «ситроена», дата рож­дения которого, по-видимому, совпадала со временем правления во Франции династии Бур­бонов.

Моя машина была настолько стара, что даже продавец — молодой парень с нахальными гла­зами, способный столетнюю старуху предста­вить покупателю невинной девочкой, — не от­важился ее расхваливать.

— Лично я лягушатникам не доверяю, но этот «ситроен» служит долго, — выдал он сомнитель­ный комплимент продаваемой машине.

Конечно, я знала, что древность не самая ценная характеристика автомобиля, на котором собираешься ездить. Но что мне оставалось де­лать? Денег у меня было кот наплакал — еле-еле хватало на этот полусгнивший драндулет. Вот я его и купила!

Была и еще одна причина, по которой я не могла заглядываться на более или менее снос­ные автомобили. Эрик абсолютно был против наличия у меня машины.

— Что ты, лапочка? О чем говоришь? Всегда можно вызвать такси и спокойно доехать до любого места, куда тебе захочется, — терпеливо убеждал он меня.

Я словно наяву услышала голос Эрика и за­рыдала, причитая на манер профессиональных плакальщиц:

— Эрик, миленький, как ты мог со мной так поступить? Ты не такой! Рыжая ведьма соврала! Это неправда, неправда, неправда...

Я причитала настолько громко, что меня ус­лышали в проезжающей мимо машине. Сидя­щие на заднем сиденье дети от удивления прильнули к стеклу. Их рты растянулись в улыб­ках, и они стали что-то возбужденно говорить, показывая на меня пальцами.

Радостное восприятие жизни этими детьми так не вязалось с моим, а пришедшее на ум вос­поминание, что совсем недавно я была такой же счастливой, как они, окончательно меня раздавило. Я снова зашлась в крике, словно гром­кость голоса могла снять с моего жениха все обвинения. Эрик вернется, и все разъяснится, повторяла я снова и снова, как будто хотела себя загипнотизировать.

Постепенно мысли перенеслись в прошлое. Моя мать умерла в день моего рождения, ког­да мне исполнился двадцать один год. У нее было больное сердце. Я всегда боялась, что оче­редной приступ отберет ее у меня, но мама выдерживала все жизненные трудности, с ма­ниакальной настойчивостью встающие у нее на пути. Папа нас бросил, когда я была еще в очень нежном возрасте. Маме приходилось про­являть чудеса изобретательности, чтобы меня вырастить.

Жили мы очень бедно, и только в последний год маминой жизни все переменилось к лучше­му. Умерла моя двоюродная бабушка, мамина тетя, а мама была ее единственной наследни­цей. Мы переехали жить в шикарную квартиру в Челси. Мама начала мечтать о том, чтобы я по­лучила хорошее образование, приобрела про­фессию, которая позволит мне не бояться бед­ности. И вот, когда жизнь обещала стать к нам более благосклонной, мамино бедное сердце не выдержало и ее не стало.

Я же по-прежнему продолжала работать продавцом в книжном магазине. Воплотить в жизнь мечту мамы об овладении какой-нибудь денежной профессией я была еще морально не готова.

Я любила читать и предавалась этому заня­тию с похвальным увлечением, теша себя мыс­лями, что скоро найду для себя интересное и прибыльное дело. Еще я любила грезить о Пре­красном принце, который появится в моей жиз­ни. И он появился!

Эрик, спасаясь от дождя, зашел в наш мага­зин на Чаринг-кросс-роуд, находящийся рядом с Трафальгарской площадью. Потом он часто говорил о нашей первой встрече:

— Я не верил в любовь с первого взгляда, считал ее выдумкой поэтов, до тех пор пока не увидел тебя. Я никогда не забуду этот момент. Я вошел, а там ты... Я понял, что пропал. Ты та, которую я искал. Звезда моя!

Естественно, нежные и ласковые слова быс­тро нашли отклик в моей душе. Я никогда не считала себя красавицей, способной привлекать взоры мужчин. Единственное мое неоспоримое достоинство волосы — длинные, густые, пуши­стые, но... Именно в этом «но» заключается горь­кая правда.

Вы когда-нибудь видели, чтобы чудесные волосы не были украшением женщины? Если нет, то вам стоит взглянуть на меня. Мои длин­ные волосы делали меня приземистой и неак­куратной, и все мои манипуляции с ними не могли исправить этого. Волосы были сами по себе, а я... Я явно не вписывалась в свое рос­кошное обрамление.

Другой минус — цвет моих волос. Я блондин­ка, но разве в наш век можно соперничать с достижениями химии? Золото моих волос при­рода щедро разбавила серым цветом мышиной шкурки.

Возможно, если бы я родилась столетием ранее, моя белокурая шевелюра вдохновила бы поэта. Но сегодня рядом с роскошными грива­ми подруг, с помощью химии превратившихся в ярких блондинок, рыжих или брюнеток, мои волосы выглядели блеклыми. И я их покрасила в цвет, который производители краски назвали интенсивно-соломенным, а в моем случае он почему-то оказался ядовито-желтым. Это было абсолютно противопоказано моей коже, ибо делало ее землистой. Мне хотелось поменять цвет, но я боялась, что получится еще хуже.

Была у меня и одна страшная тайна, в кото­рую я никого не посвящала, даже Эрика. Меня звали Ребекка. Вы можете вообразить себе со­временную девушку в джинсах и коротенькой кожаной курке, зовущуюся именем, которое навевает ассоциации с рыцарскими романами средневековья? Лично я не могу. Я представля­лась как Джейн.

И вот такую девушку — далеко не первую кра­савицу, с нелепым именем — выбирает парень, чья внешность оценивается высшим баллом. Раз­ве можно найти слова, чтобы описать Эрика? Даже невысокий рост его не портил.

Однажды мой любимый спросил меня:

— Джейн, ты хочешь жить в Лондоне?

Я была согласна жить где угодно, лишь бы Эрик был со мною рядом, поэтому ответила вопросом на вопрос:

— Не знаю, а что ты предлагаешь?

— Я предлагаю тебе выйти за меня замуж, — торжественно начал Эрик и продолжил уже обычным голосом: —Обзавестись собственным домом где-нибудь в маленьком городке, старин­ном английском местечке.

Стоит ли говорить, что я с восторгом согла­силась? Кольцо, надетое Эриком на мой палец, окончательно вознесло меня на вершину бла­женства.

Эрик любил подчеркнуть свою материальную обеспеченность, но я не знала, где он работает и кем. Иногда я его спрашивала об этом, но он не спешил удовлетворить мое любопытство, почти всегда отделываясь высокопарными сло­вами типа:

— Высокие технологии! Котенок, это очень скучно. Твоя мама была права: тебе надо учить­ся. А сейчас, как бы я ни объяснял, ты все рав­но не поймешь. Ты должна усвоить только одно: я в состоянии о тебе позаботиться.

Это меня вполне устраивало. Откровенно го­воря, мне было безразлично, богат или беден мой избранник. Я осталась бы с ним вне зависи­мости от его состояния.

После нашей помолвки мы стали подыски­вать себе дом и каждое воскресенье отправля­лись осматривать очередной объект недвижимо­сти. Эрик не торопился. Он обстоятельно осмат­ривал каждое предлагаемое нам жилье и находил много недостатков.

— Дом покупается на всю жизнь. Я хочу най­ти такой, в котором нам будет удобно жить, — наставительно произносил он, отказываясь от очередного предложения.

Наконец он нашел то, что искал.

Дом, увиденный нами на этот раз, недалеко от деревни Лонг-Мелфорд, напоминал сказку. Представьте себе особняк из красного камня в елизаветинском стиле, весь увитый плющом. К нему примыкала пристройка, на крыше кото­рой был разбит цветник. Извилистые дорожки, тенистые грабы и раскидистые вязы в неболь­шом парке, окружающем дом, навевали мысли о многих поколениях людей, жизнь которых протекала здесь долго и счастливо.

— Мы не можем купить этот дом. Он стоит очень дорого. Нам это не по карману, — про­шептала я, когда спазм восторга чуть-чуть от­пустил меня и я смогла выговорить слова, сразу разрушившие атмосферу безоблачного счастья, в которую я погрузилась, увидев дом.

— Цена, кажется, подходящая, — также ше­потом ответил мне Эрик и спросил у сопро­вождающего нас риелтора — мужчины средних лет, спокойного и уверенного: — Дом обойдет­ся нам в два миллиона фунтов?

— Нет, вы ошибаетесь! В два миллиона четы­реста тысяч фунтов. Вы забыли о налогах и ко­миссионных.

Эрик смутился как школьник. Он покраснел и пробормотал, обратившись ко мне:

— Прости меня, котенок, я неправильно под­считал. Конечно, этот дом нам действительно не по карману. Пойдем отсюда. Мы только на­прасно потратили время мистера Кларка.

Глаза моего жениха стали подозрительно по­блескивать. Я еще никогда не видела Эрика в та­ком состоянии, и мне стало его безумно жаль. Все вместе — и смущенный, растерянный любимый, и дом, который успел запасть мне в душу, — по­будило меня к решительным действиям.

— Мистер Кларк, сколько может стоить квар­тира в Челси?

Риелтор снисходительно усмехнулся.

— Я не могу ответить на ваш вопрос, мэм. Надо сначала увидеть объект, о котором вы ве­дете речь. Цена может колебаться в значитель­ных пределах.

Я принялась описывать доставшуюся мне после смерти матери квартиру в Челси.

— Вполне реально получить полмиллиона, — вынес вердикт риелтор.

— Эрик, любимый, мы можем купить этот дом! — радостно подвела я итог.

Эрик молчал. Потом взял меня за руку и из­винился перед мистером Кларком.

— Моя невеста находится под влиянием чувств, которые у нее вызвал дом. Но я привык рассчитывать на свои деньги и не собираюсь жить за счет жены. Это мой принцип, и я ему не из­меню. Простите, мистер Кларк, что мы вас по­тревожили. — И Эрик решительно повел меня к машине.

— Нет! — от возмущения вопиющей глупос­тью Эрика, зачем-то проявляющего никому не нужную щепетильность, заорала я. — Мистер Кларк, я хочу продать свою квартиру. Вы може­те мне помочь?

— Если вы окончательно решите продавать, — в голосе риелтора звучали нерешительные нот­ки, — возможно, я смогу помочь.

Мне пришлось потратить много сил, чтобы добиться согласия Эрика. Последней каплей, заставившей его уступить, стали мои слова, что я разорву с ним помолвку, если он не вложит вырученные от продажи моей квартиры деньги в приобретение понравившегося нам дома.

Эрик тяжело вздохнул, потом схватил меня в охапку, крепко сжал в своих объятиях и про­шептал:

— Что ж, котенок, ты победила! Признаюсь, я тоже мечтаю об этом доме.

Стоит ли рассказывать, что я возликовала и стала приставать к Эрику, чтобы он тотчас свя­зался с мистером Кларком?

Тот уже через неделю нашел нам покупате­лей. Но здесь снова возникла череда неурядиц: владелец дома куда-то срочно уехал, а без его подписи нельзя было окончательно совершить сделку.

Мистер Кларк любезно предложил нам вре­менное жилье. Фирма, в которой он трудился, оказывала своим клиентам и такие услуги. Мы ими не воспользовались.

Купившие мою квартиру пожилые супруги оказались настолько милыми людьми, что со­гласились подождать с переездом. Именно в эти дни в моей голове зародилась мысль об автомо­биле.

— Эрик, как ты думаешь, владелец дома дол­жен нам еще немного уступить из-за неудобного положения, в которое нас поставил своим неожи­данным отъездом? Я бы хотела купить себе маши­ну — недорогую, подержанную. Что ты скажешь?

Эрик тяжело вздохнул.

— Это немыслимо. Прости меня, котенок, но я тебя обманул. Я никак не могу собрать эти два миллиона. Акции, которыми я владею, упали, и мне не дают той суммы, на которую я рассчи­тывал.

Я встревожилась:

— И много не хватает?

— Нет, самую малость. Я не хотел тебя рас­страивать — вот и выдумал насчет отъезда вла­дельца. Мистер Кларк согласился участвовать в моем обмане.

— А хозяин дома не может продать его кому-нибудь еще, пока мы будем собирать деньги?

— Нет, моя радость. Он обещал подождать. Дал честное слово джентльмена.

Тревога, несмотря на уверения Эрика, меня не отпускала. Я, словно ребенок, желала во что бы то ни стало получить понравившуюся иг­рушку и предложила Эрику воспользоваться деньгами, которые достались мне от бабушки после смерти матери. Мой жених на этот раз не возражал.

Эрик посоветовал мне расстаться со всей обстановкой квартиры скопом, отдав ее Армии спасения, но я вошла во вкус деловой леди.

— Зачем тебе это барахло? Наш будущий дом прекрасно меблирован, — говорил Эрик, наблю­дая, как я перебираю веши.

— Кое-что хочу оставить на память. В этой квартире могут быть поистине ценные предме­ты. Они старинные.

— Котенок, они не старинные, а просто ста­рые. Между этими понятиями есть огромная раз­ница, часто выражающаяся в астрономических суммах.

Меня всегда поражали разносторонние зна­ния Эрика, но в тот момент я его не послуша­лась. Некоторые бабушкины вещи были сданы на хранение, а кое-что приобрели мои колле­ги по работе. Распродажа и дала мне возмож­ность купить этот драндулет, на котором я сей­час ехала.

Я с силой вдавила педаль газа. Машина сде­лала рывок и остановилась. Я снова нажала на педаль, но старый «ситроен» ехать дальше не захотел. Я продолжала мучить машину, но вдруг над ухом раздался возмущенный мужс­кой голос:

— Что вы делаете! Вы что, сумасшедшая? Сейчас же остановитесь!

Я послушно нажала на тормоз. Кто-то рва­нул дверцу и с силой толкнул меня в бок, стас­кивая с сиденья и выволакивая из машины. Я не сопротивлялась, только подняла глаза на моего похитителя и обомлела.

— Эрик! — прошептала я, падая ему на грудь. — Наконец-то ты вернулся, Эрик!

— Какой к черту Эрик? Ты пьяная или наню­халась дури? Что ты вытворяешь? Чем помеша­ла тебя моя машина? Я остановился на обочине только для того, чтобы ты своей развалюхой ее таранила? Отвечай, черт тебя побери! — Муж­чина в буквальном смысле отдирал меня от лац­канов своей куртки, в которые я вцепилась мер­твой хваткой.

— Эрик, — продолжала я стонать, пытаясь снова ухватиться за мужчину.

Мне это не удавалось, но сконцентрировать свое внимание я все-таки смогла. Передо мной возвышался блондин примерно моей масти, если отмыть мою шевелюру до ее родного цвета. Но в отличие от меня природа для него расстаралась, взяв составляющие оттенки в идеальной про­порции. Если к этим волосам прибавить почти двухметровый рост, правильные черты лица и легкий загар, то получится портрет мужчины, который в настоящий момент с силой удержи­вал меня на расстоянии от себя, не давая снова упасть ему на грудь и оросить ее слезами.

Это был не Эрик. В каких бы растрепанных чувствах ни находилась женщина, но отличить своего жениха от постороннего мужчины она смогла бы. Кроме того, Эрик был среднего рос­та с темными, слегка вьющимися волосами и почти всегда с радостной улыбкой на губах. Этот же блондин возвышался как гранитная скала, а зеленые глаза смотрели сурово, с ледяным вы­ражением, словно призывая меня к покаянию. Только в минуту временного помешательства я могла принять его за Эрика.

Вокруг нас столпились люди и удивленно качали головами: некоторые осуждающе, неко­торые презрительно улыбаясь. Их симпатии были не на моей стороне.

— Что случилось? Почему вы меня трясете как грушу? Какое вы имеете на это право? — Я еле-еле шевелила губами, но голос прозвучал отчего-то очень громко и отчетливо.

Блондин от неожиданности выпустил меня из рук, а собравшаяся вокруг нас толпа расхо­хоталась.

— Ты посмотри, она еще спрашивает! — ус­лышала я чей-то возглас.

— Настойчиво таранила его машину, а те­перь притворяется непонимающей, — вторил ему чей-то бас.

— Идиотка несчастная, посмотри, что ты сде­лала со своим динозавром! — брезгливо проце­дил сквозь зубы блондин и отошел от меня к своей сверкающей серебристой краской новень­кой модели вездехода «порше». Потом он еще раз взглянул на меня, сел за руль и уехал.

Я растерянно смотрела ему вслед, потом пе­ревела взгляд на свой автомобиль, который блондин обозвал динозавром, и слезы снова потекли из моих глаз.

Весь капот машины был смят, и она выгля­дела курносым страшилищем. Это было после­дней каплей, переполнившей чашу моего стра­дания. Я рухнула на землю и завыла.

Настроение толпы резко изменилось. Презре­ние ко мне сменилось жалостью.

— Не расстраивайся, с кем не бывает! Будь в следующий раз более внимательной, крошка, не путай тормоз с газом. Так и до беды недалеко. — С этими словами пожилой джентльмен подошел ко мне и предложил свою помощь.

Я отказалась. Тогда он попытался завести мою машину. Мотор послушно заработал. Моя ста­рушка была готова ехать дальше. Пожилой джен­тльмен помог мне подняться и сесть за руль.

— Она чуть машину чужую не разбила. Раз пять въехала прямехонько в бампер. Если бы это был не внедорожник, то машина превратилась бы в груду металлолома, — послышалось нео­добрительное замечание какого-то стойкого сто­ронника зеленоглазого блондина, но на него все зашикали.

— Видишь, что творится с девчонкой. Она вся дрожит. С тем хлыщом ничего не случилось, а у нее, может быть, трагедия произошла. Вот она ничего и не соображает, — встал кто-то гру­дью на мою защиту.

— Мисс, вы в состоянии ехать? — спросил меня пожилой джентльмен. Увидев, что я кив­нула в знак согласия, он добавил: — Езжай по­тихонечку.

Толпа стала расходиться. Я сосредоточилась на управлении машиной и осторожно влилась в поток на дороге. Оказывается, я уже находилась на подступах к Лондону.

Куда мне теперь ехать, я не знала — кварти­ры у меня больше нет. Поразмыслив немного, я решила добраться до Энн, моей подруги, кото­рая тоже работает в книжном магазине.

— Боже, что с тобой? Ты попала в аварию? — всплеснула руками удивленная Энн, открывая мне дверь.

Из квартиры неслась громкая музыка.

— Нет. Энн, можно я побуду у тебя? — робко спросила я.

— Конечно, входи. Только я не понимаю, где ты сумела так измазаться. Сегодня не было ни капли дождя. — И Энн, схватив меня за руку, поволокла в ванную, чтобы я смогла привести себя в порядок и начать давать показания.

Моя подруга была любопытной особой и жадно интересовалась жизнью поп-звезд и их любовными романами. Работая в книжном ма­газине, она явно теряла время попусту. Ей бы подвизаться на поприще гида в экскурсиях по местам проживания актеров и актрис. Сколько интригующих фактов могла бы Энн поведать всем желающим приобщиться к нравам небо­жителей.

Сегодня я представляла для нее повышенный интерес. Со мною что-то случилось, а Энн была еще не в курсе событий.

Из зеркала ванной на меня взглянуло чудище, стоящее рядом с привлекательной Энн. На фоне моей грязной физиономии ее мордашка светилась чистотой и любопытством. Энн так жаждала быть посвященной в мою тайну, что я не могла ее ра­зочаровать и не исповедаться. Кроме того, я и сама не в силах была молчать. Со мною произошло ужас­ное недоразумение, и я испытывала потребность кому-нибудь о нем рассказать.

Мы обе еле сдерживали нетерпение, пока я принимала ванну. Энн даже не смогла оставить меня на какое-то время одну: постоянно входила и осведомлялась, не требуется ли мне чего-нибудь и все ли со мной в порядке.

Наконец мы устроились на кухне. Передо мною стояла чашка ароматного чая, а сгораю­щая от любопытства Энн замерла напротив.

— Выключи этот грохочущий водопад зву­ков! — набрав побольше воздуха в легкие, зак­ричала я.

Музыка в квартире Энн звучала громче, чем на популярной дискотеке «Министерство зву­ка» на площади Элефант-энд-Касл. К моему удивлению, мое первоначальное предположение о происходящей здесь вечеринке оказалось оши­бочным. Энн находилась в квартире в гордом одиночестве и, по ее словам, предавалась отды­ху в тишине и покое.

Когда визжащие, воющие, пронзительно ску­лящие звуки смолки, я погрузилась в вакуум. Тишина была такой абсолютной, что я чуть было не попросила Энн снова включить музыку. К счастью, адаптация произошла быстро. Я с на­слаждением сделала глоток ароматного чая и приступила к рассказу.

ГЛАВА 2

— Завтра переезжаем! — объявил Эрик, вхо­дя два дня назад в мою давно уже проданную квартиру.

Сказать, что я готова была танцевать от сча­стья, значит, не сказать ничего. Я вихрем про­неслась по комнатам, проверяя, все ли я упако­вала в чемоданы, коробки и узлы.

— Надо вызвать грузовое такси! Мы не смо­жем увезти все вещи на двух машинах, — подве­ла я итог своим лихорадочным метаниям из ком­наты в комнату и тут же прикусила язык. Я про­болталась, а хотела осторожно подготовить Эрика к появлению у меня машины. Курсы вож­дения я успешно закончила тайком от него. Что же теперь будет?

Реакция на мое неосторожное заявление не заставила себя ждать.

— Каких двух машинах? — удивленно протя­нул Эрик, хмуря брови.

—Я приобрела «до-шво», это такой француз­ский автомобиль «ситроен». Стоил всего 200 фун­тов, совсем ничего за машину, которая даже ездит, — тараторила я, словно боясь, что Эрик не даст мне возможности все ему рассказать, а повернется и уйдет от меня — лживой, глупой женщины.

К моему удивлению, он даже не разозлился. Напротив, расхохотался, услышав мои пояс­нения.

— Ха-ха-ха! Это надо же — машина даже ез­дит! Вот удивила!

Сначала его смех вызвал у меня легкую не­смелую улыбку, потом я с облегчением вздох­нула и через некоторое время уже смеялась над собой вместе с Эриком.

Вопрос о грузовом такси он взял на себя и вскоре договорился с агентством, что такси при­дет завтра днем.

— Котенок, тебе придется одной съездить к мистеру Кларку. Он будет ждать тебя в кафе ря­дом с Чатерхаузом на площади Кларкенуэлл. Он не может нас сопровождать до Лонг-Мелфорда. Ты заберешь у него ключи и подождешь меня. Мне хочется, чтобы мы вошли в наш дом вмес­те, — прошептал он, нежно меня целуя.

Я ничего не имела против. Весь остаток вече­ра и ночь мы провели, блаженствуя в объятиях друг друга.

— И что случилось дальше? Рассказывай! — нетерпеливо вставила Энн, когда я надолго за­мерла с поднятой чашкой чая.

— На следующий день, то есть вчера, — ска­зала я, стряхивая с себя оцепенение, — все про­изошло так, как планировал Эрик. Я встрети­лась с мистером Кларком, забрала у него ключ. Вскоре подъехал Эрик. С грузовым такси вышла какая-то проблема: вещи погрузили, но обеща­ли привезти только на следующий день.

— И что? Их украли?

— Что? Багаж? Не знаю. Проблема не в этом.

— Так говори, не тяни. Зачем нудно расска­зывать о подробностях, если они не имеют ни­какого отношения к происшедшему с тобою?

Энн была права, но мне казалось, что я дол­жна вспомнить все мельчайшие детали. Только так я смогу разобраться, кто меня обманул — та рыжая ведьма или... Даже мысленно я не могла назвать это имя.

И все-таки реплика Энн возымела действие. Я не стала рассказывать о том, как мы с Эриком провели день. Да и что я могла поведать ей? Разве можно описать то безоблачное счастье, в кото­рое я была погружена? Все меня радовало, всем я восхищалась, а Эрик даже разделял мое хозяй­ственное рвение. Он наравне со мною все осмат­ривал, не забывая поминутно меня целовать.

Ближе к вечеру ему кто-то позвонил. Я слышала из телефонной трубки мужской голос, что-то возбужденно говоривший моему жениху. Лицо Эрика посерьезнело, и он слегка отодвинулся от меня, ибо именно в этот момент я блажен­ствовала в его объятиях.

— Хорошо, мистер Переел. Я уже выезжаю. Скоро буду на месте, — ответил Эрик в трубку и, поцеловав меня, сказал:— Дела, котенок, чёрт бы их побрал! Мне очень жаль, но тебе при­дется провести первую ночь в нашем доме од­ной. Постараюсь вернуться побыстрее.

Он уехал. Я осталась одна. Хотя мне и было грустно без любимого, но волшебная атмосфе­ра счастья и уюта, навеваемая домом, придава­ла мне бодрость. Эрик не был спасателем, по­лицейским или пожарным, и, как бы мне ни хотелось быть рядом с возлюбленным, тревоги от его внезапного отъезда я не испытывала. Вы­сокие технологии, по моему мнению, опаснос­ти для жизни не представляют.

Весь вечер я хлопотала по хозяйству, а ночь провела, погрузившись в глубокий сон.

На следующий день я спокойно пила кофе на террасе, купаясь в теплых солнечных лучах. Стоящие осенние дни вполне могли сойти за летние, но вязы и грабы уже были покрыты зо­лотой листвой и сверкали на солнце, словно облаченные в доспехи средневековые рыцари.

Я сидела в плетеном кресле. Моему взору от­крывалась клумба цветущих хризантем. Воздух был чистым, а кофе — крепким и горячим. И то и другое доставляло мне огромное наслаждение. Я предавалась безделью и покою.

— Ты можешь представить себе подобную кра­соту? — обратилась я к Энн.

Подруга промолчала, посчитав вопрос рито­рическим, потом неуверенно протянула:

— Ну...

Я решила, что Энн вполне прониклась тем океаном волшебства, в котором я плавала всего несколько часов тому назад, и продолжила:

— И вот я вкушаю кофе, дышу божествен­ным нектаром осеннего утра, как в ворота, так и оставшиеся открытыми после отъезда Эрика, влетает...

— Жена? — не выдержала интригующей ат­мосферы моего повествования Энн.

Я остолбенело уставилась на подругу и не нашла ничего лучшего, как промямлить:

— Не знаю...

— Так кто же влетел в ворота?

Энн была настойчивой. К неторопливым вос­поминаниям о моем счастье подруга интереса не проявила. Она требовала динамизма в рас­сказе. Я пошла ей навстречу.

— Машина! Круто развернувшись, она чуть не зацепила огромный куст белых камелий. Там растет особенный сорт, сохраняющий нежную белизну цветков до самой поздней осени. Он называется...

— Перестань демонстрировать свои знания в ботанике. Не томи душу! Давай покороче!

Видимо, я хотела хотя бы мысленно остать­ся подольше в том спокойном мире и никак не могла перейти из света во мрак. Собрав всю волю и чеканя слова, я продолжила:

— Из машины вышла дама средних лет, оде­тая в пестрые брюки желтых оттенков и сирене­вую блузку. Яркость одежды меркла перед пун­цовым румянцем, заливавшим ее щеки.

— Что вы здесь делаете?! — заорала она вмес­то приветствия.

— Пью кофе.— Нахалка меня не смутила. — Хотите чашечку?

— Вы родственница миссис...

— Нет, я хозяйка! — невежливо перебила я непрошеную гостью.— Вас это устраивает?

Дама удивленно смотрела на меня. Новость, сообщенная мною, повергла ее в крайнее изум­ление.

— Что вы сказали?

Я наслаждалась своим триумфом и с удоволь­ствием повторила свои слова еще раз:

— Я хозяйка этого очаровательного дома, будущая миссис Мейсон. А что нужно здесь вам? Я что-то не припомню, чтобы я вас при­глашала...

— Я риелтор...

Я не упустила возможности уколоть собесед­ницу.

— Вы опоздали со своими услугами. Преды­дущий владелец дом уже продал, а я пока с ним расставаться не намерена. Так что, если вам до­рого ваше время, нет смысла задерживаться.

— Вы наглая обманщица! Вы проникли в дом, представляющий собой чужую собственность! Я сейчас вызову полицию! — Риелторша оправи­лась от шока, вызванного моим уведомлением о своих правах, и перешла в наступление. Ска­занные слова она подкрепила недвусмысленным действием: достала из сумочки телефон.

— Подождите, давайте разберемся, — уже умо­ляющим тоном обратилась я к ней. — Мистер Кларк, наверное, забыл вас предупредить о со­стоявшейся сделке.

— Кто такой мистер Кларк? — Рука риелторши замерла над телефоном.

— Риелтор. Тот, который продал нам этот дом.

В глазах женщины мелькнул ужас. Вся ее во­инственность сразу исчезла, а на лице явствен­но отразилось страдание. Я торжествовала по­беду.

— Да, мой муж — правда, он еще не совсем мой муж, мы решили сыграть свадьбу после пе­реезда — купил этот дом. Мы отдали за него два миллиона четыреста тысяч фунтов. Я даже про­дала свою квартиру в Челси и вложила все, что мне досталось по наследству, в этот дом. — Я гордо вскинула голову и посмотрела на повер­женного противника.

Риелторша шатающейся походкой подошла к столику, за которым я восседала, и плюхну­лась на стул. Не дожидаясь приглашения, она потянулась к кофейнику и налила кофе прямо в мою чашку, подвинув ее к себе.

— Какой сладкий, — сказала она, сделав глоток.

Я ошарашено наблюдала за этой вопиющей бесцеремонностью. Она сумасшедшая, мельк­нуло у меня в голове, и я испугалась. Любой почувствует себя не в своей тарелке, оказав­шись в таком уединенном месте, в каком рас­полагался наш дом, с неадекватно ведущим себя человеком.

— У вас есть купчая? — задала вопрос риел­торша, отодвинув от себя мою чашку и сверля меня взглядом, от которого мне стало еще бо­лее не по себе. Я не могла расшифровать значе­ние ее взгляда: в нем плескались презрение, жалость и гнев.

— Конечно, есть! — Я встала и хотела пойти за документами, но вспомнила, что не знаю, где они могут лежать. — Они у мужа! Он вернет­ся вечером. Что вы так на меня смотрите? — зак­ричала я, не выдержав немигающего взгляда риелторши. — Я говорю правду! Дом в совместном владении. Эрик сам настоял на этом, хотя сум­ма, внесенная им, не идет ни в какое сравне­ние с вложенными в этот дом моими деньгами!

Дама тяжело вздохнула, потом потянулась к моей чашке и, вертя ее в руках, осторожно на­чала говорить:

— Деточка! Я никогда не думала, что когда-нибудь встречусь с подобным случаем. Я счита­ла, что такие дурочки бывают только в литера­турных произведениях, рожденных буйной фан­тазией писателя. Где работает ваш муж?

— Я не обязана вам это говорить! — продол­жала я цепляться за громкие слова.

— Значит, не знаете.

Я была вынуждена согласиться с подобным заявлением и признать поражение.

Риелторша достала из портфеля бумаги и протянула их мне.

— Читайте! Здесь правоустанавливающие до­кументы на этот дом. Мне помнится, деточка, вы говорили, что дом выставил на продажу муж­чина. Так вот, владелец этого дома — особа жен­ского пола. И мне кажется, что вы, деточка, уже больше никогда не встретитесь со своим буду­щим мужем, этим Эриком. Недаром он так бы­стро вас вчера покинул. Ему-то встреча с кем-нибудь вроде меня совсем ни к чему...

— И что? Эрик вернулся? — спросила заинт­ригованная и встревоженная Энн.

— Не знаю. Я уехала к тебе.

— Поехали!

Подруга была настроена решительно, но я постаралась остановить ее порыв.

— Не поеду. Я написала Эрику записку. Если бы он вернулся, то позвонил бы тебе.

— Поехали к владелице дома, о которой го­ворила риелторша!

— Ты с ума сошла! Где мы ее найдем? Я ее не знаю!

— Если риелторша права, то Эрик—аферист. Вспоминай! Ты же видела документы на дом!

— Что? Что вспоминать? — Я тупо смотрела на Энн, не улавливая, чего она от меня хочет.

— В документах должны были быть фамилия и адрес! Не живет же леди, продающая дом, на вокзале Виктория!

Я с трудом припомнила, что требовала от меня подруга.

— Миссис Арлингтон. 85, Лотс-роуд, Челси.

— Очень хорошо! Поехали!

— И что мы скажем? Что меня обманул мой жених? Выманил у меня деньги и скрылся? — Мысль, которую я даже не допускала до своего сознания, неожиданно была произнесена мною вслух.

— Узнаем, так ли это. Может быть, риел­торша тебя обманула и документы были ли­повыми.

В душе я уже знала, что я именно та дура, которая сама отдала и свое сердце, и то неболь­шое состояние, что имела, негодяю, сумевше­му втереться к ней в доверие. Объяснились тебе в любви — и ты растаяла! — корило меня мое сознание. Захотела провести жизнь в прелестном доме с Прекрасным принцем, купаясь в счас­тье? Ну и получи! Ни дома, ни квартиры, ни принца... Да и кому ты нужна? Неуклюжая уро­дина с соломенными волосами!

Энн торопливо собиралась. Наконец она была готова.

— Пошли! Узнаем твою судьбу.

Свою судьбу я уже знала. Для этого не надо было никуда ходить. Одиночество и тоска — это то, что мне осталось в жизни! Разговор с мис­сис Арлингтон представлялся мне еще одной пыткой, еще одной мукой, на которые был так щедр сегодняшний день.

Мы отправились в Челси. Улица, на которой обитала миссис Арлингтон, словно нарочно, чтобы доставить мне побольше страданий, на­ходилась рядом с моей бывшей квартирой.

Я двигалась автоматически, стараясь не смот­реть по сторонам. Мне не хотелось растравли­вать душевные раны воспоминанием о том бла­гословенном времени, когда я еще не попалась на удочку афериста. Двигаясь как сомнамбула, я все время спотыкалась, наталкивалась на про­хожих. Несколько раз я слышала вслед:

— Осторожней! Смотри, куда идешь!

— Осторожней! Не толкайся!

— Какая грубиянка! Даже не извинилась!

Мне было все равно. Я двигалась и двигалась вперед, следуя по пятам за Энн. Вдруг она оста­новилась. Отсутствие привычного маяка впере­ди привело меня в чувство, и я обрела способ­ность ориентироваться. Мы находились на про­езжей части.

— Энн, почему ты стоишь? Ждешь, когда поедут машины? Ну же, Энн, трогайся, — пыталась я расшевелить подругу, стоявшую словно столб и устремившую куда-то свой взор. — Энн, если хочешь разыгрывать русскую героиню, свою тезку, пойдем на вокзал Виктория. Та кинулась под поезд, а не под машину. Энн, умоляю, толь­ко подумай, прежде чем действовать! — И я с силой дернула подругу за руку.

— Посмотри вон туда! Ты когда-нибудь виде­ла таких мужчин? — спросила Энн, позволив сдвинуть себя с места.

Я посмотрела и увидела... зеленоглазого блон­дина, встреченного мною на шоссе. Он шел по тротуару, направляясь к машине. Я моменталь­но узнала и его, и его автомобиль, которому я не нанесла никакого урона.

Теперь замерла я, а Энн продолжала движе­ние. Ее рука была в моей, расцепить связываю­щие нас живые узы нам и в голову не пришло, и вот...

Я уже лежу на асфальте. По дороге к дому миссис Арлингтон было столько препятствий, но каким-то образом я смогла их преодолеть. А сейчас пала жертвой маленького камушка.

Боль в ноге была нестерпимой. Казалось, что злой невидимый великан скрутил ее и теперь старается выжать, поворачивая ее как мокрую тряпку в своих огромных лапищах. В этот мо­мент я забыла о том, где я, куда шла с Энн, забыла об Эрике, о его подлом поступке. Боль застлала мне глаза. Она ширилась и росла, охва­тывая все тело.

— Джейн, что с тобой? Ты оступилась? Обо­прись на мою руку и поднимайся.

Я постаралась выполнить указание Энн, но ноги меня не слушались. Боль не давала возможности не только встать, но и пошевелиться. Я попыталась преодолеть ее и в результате неук­люжих усилий потеряла сознание.

ГЛАВА 3

Очнулась я на больничной кровати. Моя нога, напоминавшая спеленатый толстый кокон, по­коилась сверху одеяла. Рядом сидела Энн.

— Ничего страшного, — заверила она меня, увидев, что я открыла глаза. — Только перелом. Закрытый. Доктор говорит: скоро все срастется и ты опять будешь прыгать как птичка.

— Как крокодил, — поправила я подругу, нис­колько не разделяя ее оптимизма. Оказаться не­движимой и нетрудоспособной, когда у тебя ничего нет — ни жилья, ни денег, — не самый лучший выход из положения.

— Ты уже шутишь! Значит, дело идет на по­правку.

Энн рассказала мне все, что случилось с нами после того, как я потеряла сознание. Блондин, на которого Энн так загляделась, что согласна была быть задавленной машиной, пришел нам на помощь. Он поднял меня, довез на машине до этой больницы, где на мою ногу наложили гипс.

— Какой мужчина! — продолжала восторгать­ся Энн. — Джейн, он в тебя влюбился!

Неожиданно для себя я смутилась.

— Не говори глупостей!

— Да, Джейн, это точно. Ты знаешь, где на­ходишься? В частной лечебнице! Эта палата такая дорогущая, а он все оплатил. О чем это го­ворит? Только о внезапно вспыхнувшей любви! Когда он тебя увидел, то знаешь что восклик­нул? О, это она! Джейн, в тебя влюбляются все мужчины. Какая ты счастливая!

Практичная и трезвая Энн, по-моему, со­всем потеряла голову от зеленоглазого блонди­на. Надо же такое сказать: это я-то счастливая! Оказывается, все мои беды — это подарки фор­туны. Если верить Энн, то мне можно начинать писать пособие для желающих стать любимчи­ками судьбы, например: «Как поймать птицу удачи, сломав ногу» или «Как стать счастливой, потеряв все».

Но слова Энн о влюбленном в меня целом рое мужчин напомнили мне о цели путешествия, так несуразно прерванного.

— Энн, а ты помнишь, куда мы шли?

Подруга отреагировала мгновенно. Ее вос­торженные охи и ахи, вызванные впечатлени­ем, которое произвел на нее зеленоглазый блондин, сразу оборвались. На лице проступи­ло страдание.

— Да, Джейн, я звонила миссис Арлингтон и все выяснила. Риелторша была права. Купчая на дом не оформлялась. О мистере Кларке ник­то не слышал. — Энн сжала мою руку в своей и продолжила скороговоркой: — Эрик не звонил. Ты не должна отчаиваться. Все наладится. Вот увидишь! Я все продумала.

Как ни горько мне было слушать Энн, я ус­покоилась. Подспудно я уже все знала. Слова подруги только расставили все точки над «i». Как ни странно, ощутив себя стоящей на краю про­пасти, я не хотела делать шаг вниз, в никуда.

Моя натура оказалась более крепкой. Во мне росло стремление выжить, все преодолеть, и мне стало интересно, какой выход из столь безвы­ходного положения нашла подруга. Неужели он существует?

— Ты же хорошо владеешь арабским языком?

Ну и переходы сегодня у Энн! Несомненно, встреча с зеленоглазым блондином повредила ее мозги. Даже настроение у нее поминутно ме­няется. То она, наивная глупышка, восторгает­ся неотразимостью блондина, его мужеством и красотой, приписывая ему все мыслимые и не­мыслимые положительные черты, и утвержда­ет, что я самая счастливая, то она, искренне страдающее за меня существо, сообщает мне неприятные сведения и жалеет меня. А сейчас Энн деловым тоном осведомляется о моих зна­ниях и нетерпеливо ждет ответа.

Мне же абсолютно непонятно, при чем в моей ситуации арабский? Я могла бы владеть всеми языками мира и продолжать лежать здесь со сломанной ногой, обобранная до нитки. Но арабский я действительно знала: в детстве дру­жила с девочкой-арабкой, дочкой продавца в соседнем магазине. Она и стала для меня учите­лем арабского языка.

Я утвердительно кивнула Энн.

— Так вот, — продолжила моя подруга, — дня два или три назад мистер Браун говорил, что его знакомому в Форин Оффисе[1] надо срочно подыскать секретаря для консула — молодую де­вушку, знающую арабский, а у того нет подхо­дящей кандидатуры.

— А я подходящая? И если это нужно сроч­но, я же не смогу приступить к своим обязан­ностям, пока моя нога в гипсе. Кто же меня бу­дет ждать?

— Ничего ты не понимаешь. Руки у тебя не сломаны — писать ты можешь. Сейчас составь резюме. Я отдам его мистеру Брауну, а тот свя­жется со своим знакомым. Пока будут оформ­лять документы, с твоей ноги снимут гипс. Ты поедешь в далекую сказочную страну! И у тебя не будет никаких проблем.

Каким образом работа вне Лондона разре­шит все мои горести и печали я не понимала. Не знала этого, конечно, и Энн.

Мистер Браун был хозяином книжного ма­газина, в котором я еще не так давно трудилась. После лжесделки, совершенной моим сбежав­шим женихом, я предупредила его о своем уволь­нении, но он попросил меня поработать до тех пор, пока не найдет другую девушку на мое место. Как жаль, что Джил так быстро ему под­вернулась! Работать у мистера Брауна мне очень нравилось. Он добрый человек, хорошо разби­рающийся в книжном бизнесе, но сможет ли он оказать влияние на чиновника из Форин Офиса? Вряд ли.

Энн с таким воодушевлением предлагала мне помощь, что я не смогла отказаться. Я написала резюме. Моя добрая, бескорыстная подруга го­това была хлопотать над явно бесперспективным делом.

— Вот и умница, — подвела итог моим твор­ческим усилиям Энн и упорхнула из палаты. Она спешила на работу.

Дни мои в больнице медленно текли один за другим. Почти каждый день приходила Энн. Она приносила мне книги из магазина, которые я запоем читала, пытаясь уйти от реальности в вымышленную жизнь.

В одно из своих посещений Энн с тревогой спросила:

— Джейн, а Эрик ничего не стянул?

Первой моей реакцией было возмущение.

— Как можно так думать...— Я хотела сказать «о порядочном человеке» и осеклась. Вместо это­го я прошептала: — Не знаю. Он имел такую возможность.

— Джейн, тебе надо срочно уехать из Анг­лии! Тебя может искать полиция!

— Ну и что! Я ничего оттуда не брала. Я не воровка, меня саму обокрали. Если меня вызо­вут в полицию, я все расскажу как есть. А по­том, если в Форин Оффисе примут положитель­ное решение насчет моей кандидатуры, я и так уеду из страны.

— Да, ты права, — согласилась со мною Энн. — Ты пострадавшая, обманутая женщина, и ты ни в чем не виновата.

Не очень приятно слышать, что ты — дура, даже если знаешь об этом. Я перевела разговор на другую тему, попросив Энн принести книгу известного политического деятеля об обстанов­ке на Ближнем Востоке. Мне предстояло собе­седование, и я хотела к нему подготовиться.

Энн пообещала. Больше мы не говорили об Эрике, но мысль, высказанная подругой, запа­ла мне в душу.

Терзала меня и еще одна проблема. Поставил ее не кто иной, как зеленоглазый блондин. Я даже не знала, как его зовут, но он прочно вошел в мою жизнь. Часами я ломала себе голову над одним и тем же вопросом: откуда взять день­ги, чтобы отдать их импозантному блондину с зелеными глазами, оплатившему мое нахожде­ние здесь, в этой палате частной больницы? Ответа я не находила. Энн тоже не могла мне в этом помочь. Надежда была только одна — вдруг отлаженный механизм Форин Оффиса собьется и меня примут на должность секретаря консула. Утопающий хватается и за соломинку.

Однажды, когда до снятия гипса остался один день, в палату влетела радостная Энн.

— Все устроилось! Завтра у тебя собеседова­ние. Мистер Браун уверен — тебя обязательно возьмут.

Я еще не успела почувствовать ни радости, ни волнения, как подруга уже умчалась. Она торопилась к кому-то на свидание. Может быть, ее мечты о зеленоглазом блондине воплотились в жизнь? Это вполне реально. Как-никак у них общий объект для забот: моя персона.

Энн моя лучшая подруга. Я желаю ей всячес­ких благ в жизни, но в глубине души зашевели­лось темное, непонятное для меня чувство. Я завидую ей! Мне не хочется отдавать ей незна­комца, дважды вторгшегося в мою жизнь,— зе­леноглазого блондина, как я привыкла про себя его называть.

Чувство ревности, охватившее меня, было столь отчетливо, что я испугалась. Неужели это я? Завистливое неблагодарное создание! И ка­кое я имею право на совсем чужого мне челове­ка, человека, с которым я не обменялась и сло­вом, если не считать истерических выкриков обезумевшей от предательства женщины?

Я закрыла глаза и попыталась внушить себе, что надо подавить дурацкое чувство ревности. Вспомнив все, что читала о йоговских упраж­нениях, я принялась за медитацию и достигла потрясающего успеха. Я уснула.

Мне снился сон. Чудесный волшебный сон. В нем не было горестей и страданий. Ярко свети­ло солнце, но я лежала в кружевной тени дере­вьев и наслаждалась прохладой. Рядом со мною находился любимый. Кто это был, я не знала. Лицо его было от меня скрыто. Но то, что я люблю этого человека, сомнений не было. Все мое тело было объято теплом и негой. Я купа­лась в любви. Я чувствовала дыхание любимого. Его пальцы нежно и осторожно пробегали по моему лицу, лаская его. Вот они коснулись моих губ, обжигая их мимолетной лаской, и вдруг с силой сжали плечо.

Мое тело напряглось. Сознание велело немед­ленно проснуться. Но мне не хотелось выходить из забытья. Все мое существо требовало только одного: продолжения сладостных видений. В них мой возлюбленный не предавал меня. Он лю­бил меня искренне и нежно. У меня не было сил разомкнуть глаза, но неприятная боль сно­ва появилась в моем плече. Рассудок требовал пробуждения. «Проснись! Проснись немедлен­но!» — посылал он мне приказ за приказом.

Я неохотно пошевелила ресницами.

— Твое лицо... словно сошло с картины ста­ринного мастера. Проснись! Мне надо с тобой поговорить, — услышала я тихий шепот.

Голос был низкий и ласковый. Он звучал как нежная колыбельная, и мне захотелось снова нырнуть в сон. Я опять плотно смежила веки, но один уголок моего сознания уже проснулся. Именно тот, который всегда замечал любые нелепости и любил надо мной иронизировать. Вот и сейчас, еще полностью не проснувшись, он живо отреагировал на услышанные слова. «Картина старинного мастера», передразнил он моего возлюбленного. Ха-ха! Старинная карти­на «Ребекка»! Ха-ха!

Несмотря на все мои попытки погрузиться опять в сладостные иллюзии, противный уго­лок сознания разбудил все-таки своего собрата в моем рассудке. Тот сразу встрепенулся и стал задавать провокационные вопросы. Твой возлюб­ленный? Кто это? Эрик? У тебя не было нико­го, кроме него.

Так это Эрик стоит рядом со мной? Какое счастье! Значит, не было никакого обмана. Все это только недоразумение. Сейчас я открою гла­за, и он мне все объяснит. Скажет, что он меня любит и мы будем счастливы всю жизнь. Эта мысль показалась мне настолько обнадеживаю­щей и правильной, что я быстренько опять ныр­нула в сон. Но, видимо, больше спать мне было не суждено.

— Проснись! — снова прошептал голос. — Про­снись, пожалуйста.

Если меня так настойчиво просят, надо ис­полнить требуемое, тем более что оба, не захо­тевшие уснуть уголка сознания окончательно взбунтовались. Очнись, дура! Эрик — обманщик, никогда тебя не любивший. Никогда ты ему не была нужна. Он только использовал тебя для своего обогащения. В тот первый вечер он, воз­можно, лишь хотел перекусить за твой счет, но когда узнал, что у тебя квартира и не осталось никого из близких и родных, то сразу же при­творился влюбленным. Если он вернулся, зна­чит, нашел еще чем поживиться около тебя. Гони его прочь!

Наконец я смогла разорвать сладостные путы сна.

— Пошел вон! — хрипло и громко сказала я, садясь в кровати.

— Извини, но...

С моих глаз окончательно спала пелена сна. Ресницы разомкнулись, и моему взору откры­лась странная картина. Рядом с кроватью стоял тот самый блондин, который, по словам Энн, нес меня на руках. Мой зеленоглазый блондин! Он неуверенно переминался с ноги на ногу и протягивал мне красную розу. Символ любви!

Как поступила бы на моем месте любая дру­гая девушка? Возможно, сразу же взяла бы себя в руки и спокойным тоном произнесла слова извинения, представилась и спросила бы имя своего посетителя. Может быть, очень смутилась бы от своей глупой выходки и запинаясь про­бормотала бы что-нибудь. Моя реакция была другая.

Я пришла в ярость. Нет, не от присутствия блондина, не от его вида и протянутой мне розы. От своей разрушенной иллюзии! Меня насиль­но выдернули из мира сна, где царили нежные чувства, где был мой возлюбленный. Мое серд­це кровоточило. Ему хотелось любви, а рана, нанесенная Эриком, была столь огромна, что мое бедное сердечко не выдержало.

— Уходите! — Я сознавала, что веду себя как бесчувственная эгоистка. Блондин не виноват в том, что произошло со мной. Я должна быть ему благодарна. Именно он пришел мне на помощь, но я не могла ничего с собою поделать. —Ухо­дите! Я верну вам ваши деньги! — повторила я еще более громким голосом, срываясь на крик. Глаза блондина сузились. В них вспыхнули гнев и злость.

— Мне не нужны ваши деньги, мисс, — рез­ко бросил он мне на прощание и вышел из па­латы.

— Постойте, — прошептала я пересохшими губами, когда его фигура уже исчезла из поля зрения. — Постойте, постойте...

Я продолжала повторять, обращаясь неизве­стно к кому. Боже, но почему я такая неиспра­вимая дура?! Почему я веду себя как последняя идиотка? Потому что ты и есть идиотка, отве­тил никогда не упускающий случая уколоть меня рефлексирующий уголок сознания.

Я тихо заплакала. Мне было очень жаль себя. Слезы медленно катились из моих глаз, но я их не замечала. События прошедших дней требова­ли разрядки. Ни одна обманутая женщина не может полностью вернуться к жизни, предва­рительно хорошо не смочив дорогу слезами. Сле­зы смывают с души все горести и заботы, и я принялась за глубокое очищение. С каждой вып­лаканной слезинкой мне становилось все легче и легче.

Обида и злость на Эрика сменились негодо­ванием на себя саму, но можно ли долго обви­нять себя? Всегда собственная вина кажется чуть меньше и легче чужой. Так сложились обстоя­тельства! Как часто эта формулировка помогает выжить тому, у кого уже не осталось никакой надежды. Сработала она и в моем случае. Так сложились обстоятельства, пробормотала я и добавила нечто еще более обнадеживающее: я не виновата!

Что-то в этой странной логике есть правиль­ное. Не могла же я повернуть свою жизнь вспять: холодно ответить отказом при первой встрече с Эриком на его предложение зайти в паб и тем самым сохранить квартиру и деньги. Не в моей власти было и вернуть блондина, сердечно по­благодарить его за все, что он для меня сделал. Никто не в состоянии вернуть прошлое!

Я копалась в своей душе. Одно обстоятель­ство так меня поразило, что слезы почти пере­стали капать из глаз. Если бы мне предложили выбрать одно из двух: Эрик не вошел бы в мою жизнь или вернулся бы блондин — как бы я по­ступила? Естественно, любой разумный чело­век предпочел бы первое. Тогда сохранялись квартира и деньги, а нога, возможно, не по­знакомилась бы с гипсом. Моя же душа тяну­лась ко второму. Пусть буду обобранной, но снова увижу моего зеленоглазого блондина и приму его розу. Возможно, я его поцелую...

Нет, я явно схожу с ума! Человек просто пришел к пострадавшей в больницу, хотел на­вестить ее. Все посетители носят больным цветы. Это неписаный закон для вежливых людей. А о чем мечтаю я? Надо выбросить эти глупости из головы. Хватит с меня и Эрика. Еще эта рана не зарубцевалась, а ты уже хочешь получить еще одну? Откуда ты знаешь, что он лучше Эрика? Мой бывший жених таил свои черные замыслы под веселой маской шутника-балагура, а блон­дин... У него такие непроницаемые глаза.

ГЛАВА 4

Прошло полтора года. Все это время я рабо­тала в Тунисе секретарем английского консула. Вначале, когда я приехала в эту страну, мне было не до красоты южной природы, не до своеобра­зия арабского города, его архитектуры и куль­туры. Слова Энн, что Эрик не только аферист, но, возможно, и вор, не давали мне покоя. Я боялась, что он снова возникнет на моем пути и станет меня шантажировать.

Моя любовь к нему сменилась патологичес­ким страхом. Он мерещился мне повсюду. А если учесть, что английское консульство, в котором я работаю, располагается в Тунисе около ста­ринной его части — Медины, постоянно посе­щаемой туристами, то страх увидеть Эрика имел под собой основания, хотя и ничтожно малые.

Медина есть в каждом арабском населенном пункте. Это как бы город в городе, самая ста­ринная его часть, выстроенная в те времена, когда стены и запертые ворота могли огородить его жителей от многих неприятностей. Такой была и Медина в Тунисе, превращенная циви­лизацией в огромный торговый центр. На пло­щади перед ней всегда толпились туристы, жаж­дущие прикоснуться к атмосфере давно ушед­ших лет. Им хотелось окунуться в полутемные улочки, осмотреть самую древнюю мечеть Ту­ниса, а заодно приобрести сувениры, которые торговцы многочисленных лавочек услужливо им предлагают.

Мне же хотелось, проходя ежедневно к сво­ему месту работы сквозь толпу туристов, одним из которых мог быть Эрик, понадежнее спря­таться. Не знаю, смогла бы я когда-нибудь при­выкнуть ходить не оглядываясь, не приседая от внезапно услышанного громкого слова, если бы не случай.

Однажды, когда я, как заправский шпион из любительского спектакля, петляя, прокладыва­ла себе дорогу на работу, кто-то прикоснулся к моему плечу. И я... Я заорала так, как воют сире­ны, оповещая о налете вражеской авиации. На площади не оказалось ни одного человека, ко­торый не замер бы от страха и не стал прощать­ся с жизнью, услышав мой крик. Не переставая издавать вой, я втянула голову в плечи и присе­ла. Потом, изогнув шею под немыслимым уг­лом, посмотрела на прикоснувшегося ко мне человека.

Рядом со мной стояла невысокого роста дама приятной наружности, которая, по-видимому, хотела мне что-то сказать. А сейчас она, как и все остальные люди, испуганно на меня взирала.

Я прекратила изображать из себя сирену про­тивовоздушной обороны.

— У вас расстегнута сумочка, — еле-еле смогла выдавить дама, испуганная моей неадекватной реакцией.

После этого случая я перестала везде и всю­ду видеть Эрика, а потом смогла и полюбить новую для меня страну. Мне понравилось бро­дить по улицам, которые, словно серпантин, свернутый кольцами, постепенно разворачива­ются перед вами. Вступаешь на такую улочку и кажется, что это тупичок глубиной в один дом, но доходишь до воображаемой стены, как она перед тобой расступается — и ты снова оказываешься в кажущемся тупичке и так до бесконеч­ности. Я полюбила жаркое солнце, пронизывающее лучами кожу и согревающее тебя изнутри. А пышные восточные базары... Кто может ос­таться к ним равнодушным?

И вот наступило время отпуска. Все ожида­ли, что я поеду домой, в Англию. Так поступали все сотрудники консульства. И я не смогла об­мануть их ожидания, хотя ехать на родину мне совсем не хотелось.

Завтра самолет «Бритиш эрлайнз» повезет меня в туманный Альбион, а сейчас я лежу на крова­ти и мечтаю о возвращении сюда, в чужую для себя страну, которую я успела полюбить.

В этот момент зазвонил телефон. Я сняла трубку и услышала мелодичный голос жены консула:

— Джейн, это Дороти. Доброе утро! Не могла бы ты заехать ко мне? Мне очень нужно тебя повидать.

Дороти всегда настаивала, чтобы я называла ее по имени. Мне это давалось с большим трудом. Видимо, у меня сильно развито чувство субординации: жена моего начальника не могла быть для меня просто «Дороти». Поэтому я про­бормотала:

— Да, хорошо, миссис Коллинз. Сейчас приеду, Дороти.

Стоило мне ступить на территорию ухожен­ной, утопающей в зелени консульской вил­лы, как миссис Коллинз с ходу взяла меня в оборот.

— О, Джейн, дорогая, входи. Рада тебя ви­деть. У меня к тебе небольшая просьба, — сказа­ла она, увлекая меня в дом.

Миссис Коллинз — миловидная женщина, стоящая на пороге своего сорокалетия, была сгустком неиссякаемой энергии, вечным дви­гателем в женском обличье. В данный момент она не переставая тараторила:

— Не откажи в просьбе. Мне хочется сделать сыну подарок. У него в жизни должно произой­ти большое событие, хотя я и против...

Я тупо кивала, во всем соглашаясь с Дороти. Спросить, что это за событие в жизни ее сына, которое вызывает большие опасения у матери, я не могла. Вставить слово в непрерывный мо­нолог Дороти способен только человек, обла­дающий особым талантом. Я же была его начис­то лишена.

— Джейн, дорогая, ты не можешь себе пред­ставить, какой подарок я ему приготовила, — продолжала трещать Дороти и, подойдя к столу в гостиной, подняла покрывало с чего-то боль­шого, возвышающегося словно башня. — Вот смотри, Джейн. Правда, чудо?

Я обомлела. Дороти оказалась права. Что-что, а представить себе этот ее подарок сыну я ни­когда бы не смогла. Посреди стола стояла клет­ка, а в ней сидел большущий попугай.

— Продавец уверял, что Микки — это его так зовут — может говорить все, что угодно. Правда, Микки? — обратилась Дороти к попугаю.

Попугай молчал и косил на миссис Коллинз блестящим глазом. Он явно и впредь собирался держать язык за зубами, то есть за клювом.

— Микки, скажи: «Микки. Попка — дурак. Здравствуй, Микки!». Вот засранец, молчит. — Дороти уже обращалась ко мне. — Бьюсь, бьюсь с ним, а он молчит и молчит, толстозадый бандит.

Мне было странно слышать подобные слова из уст миссис Коллинз, но попугай своим мол­чанием, видимо, совсем вывел ее из терпения. Мне стало жаль Дороти, и я поспешила ее ус­покоить:

— Ничего страшного. Это действие новой об­становки. Он же говорил у продавца.

— Нет! Он и тогда молчал, как сотрудник МИ-6 на задании в стане врага, но продавец утверждал, что Микки — настоящий оратор и хорошо говорит по-английски.

Я изумленно взирала на Дороти. Как можно было поверить заверениям продавца, заведомо ложным? Главное для него — продать! Я бы ни­когда не совершила столь неосмотрительного поступка. При этих мысленно произносимых мною словах резкая боль пронзила сердце. Я же умудрилась не то что птицу купить, а отдать аферисту квартиру, все имеющиеся деньги да еще и свое сердце в придачу.

Миссис Коллинз продолжала попытки зас­тавить попугая произнести хотя бы одно слово. Я же была уверена, что птица не заговорит, как бы Дороти ее не обзывала.

— Дороти, дорогая, ты дома? Чем ты так взволнована? — На пороге гостиной возник сам консул.

Дороти с завидной быстротой набросила по­крывало на клетку и метнулась с ней в противо­положную дверь, ведущую в коридор. Видимо, она не рвалась просвещать мужа в свои планы относительно планируемого ею подарка сыну.

— Джейн, здравствуй! Рад тебя видеть! Что тут происходит?

Я еще не успела собраться с мыслями, как Дороти вернулась в гостиную и набросилась на мужа:

— Что-что? Ничего! Так, дамские безделуш­ки. Я купила платье, а дома оно мне разонрави­лось. Хотела отнести поменять, но Джейн ут­верждает, что оно отлично подойдет нашей те­тушке Марго.

— Тетушке Марго? Впервые слышу о ее су­ществовании. Кто это? — заинтересовался мис­тер Коллинз.

Прием, использованный Дороти, нельзя было назвать удачным. Консул кретинизмом не страдал. Он, наоборот, отличался логичным складом ума и цепкой памятью.

— Марго не наша тетушка, а наша с Джейн, вернее только Джейн. Она попросила меня ку­пить тетушке платье, что я и сделала, — попы­талась выпутаться из поставленной самой себе ловушки Дороти.

Я покорно кивнула.

— Это ты его сейчас выносила? А мне пока­залось, что ты тащишь целый шкаф, — продол­жал допытываться консул. Видимо, проглотить наживку про тетушку Марго ему было трудно.

Почему Дороти скрывает подарок? Пусть ре­бенок ухаживает за птицей. Это развивает доб­роту, отзывчивость. Вряд ли мистер Коллинз будет слишком сердиться на жену за покупку молчаливой птицы. Я считала, что лучше всегда говорить правду.

— Тетушка Марго — крупная особа. Сколько она весит, Джейн? — услышала я слова Дороти, обращенные ко мне.

Меня всегда удивляла моя способность врать во имя спасения других. В отношении себя я не обладала и сотой долей такой предприимчивос­ти. Видимо, моим призванием было профессио­нальное лжесвидетельство. Вот и сейчас с языка охотно сорвалось:

— Сто пятьдесят килограммов!

Дороти, видимо, сомневалась в только что открытом моем призвании или слишком хоро­шо знала умственные способности своего мужа, справедливо полагая, что тому не составит боль­шого труда вывести меня на чистую воду, если я задержусь в гостиной еще на несколько ми­нут, поэтому она подтолкнула меня к выходу.

— Джейн, милая, не буду тебя задерживать. Мне понятен твой отказ от чашечки кофе. Тебе надо собираться. Пойдем, я провожу тебя до машины, — сказала она, а когда я садилась в машину, прошептала: — Не волнуйся. Привезу его к самолету.

Я любила ездить по Тунису. Не отличаясь хо­рошими водительскими навыками, я здесь чув­ствовала себя как рыба в воде. Местные жители сами были способны, выставив руку в отрытое окно машины, поворачивать из крайне правой полосы налево и наоборот. Они так же, как и я, могли включить сигнал поворота налево и по­вернуть направо, могли вообще забыть показать поворот. Поэтому моя путаница — с «налево» и «направо» здесь находила полное понимание и мне давали возможность проехать чуть ли не перпендикулярно идущему транспорту, пере­крыв все движение.

Остаток воскресенья прошел в предотъезд­ных хлопотах, а в понедельник утром я отпра­вилась в аэропорт. Такси, на котором я ехала, имело многочисленные вмятины и царапины.

Оно выглядело так, словно побывало в схватках с врагами. Наверное, его водитель такой же ав­тогонщик, как и я. Интересно, а он таранил своим автомобилем другой, как сделала я с тем новеньким «порше»?

Перед моими глазами возник образ блонди­на с зелеными как изумруды глазами. Где он сейчас?

Мысль об этом мужчине посетила меня в Тунисе впервые, но увидела я его так отчетли­во, словно события полуторагодичной давнос­ти произошли только вчера. Я так и не узнала, что побудило его оплатить мое лечение в той дорогой частной лечебнице, ведь к травме моей ноги он не имел никакого отношения. Я же в благодарность за его поступок на него наорала. К сожалению, не знала я и его имени. Когда мы с Энн обратились с этим вопросом к адми­нистрации больницы, нам ответили, что опла­тивший мое лечение человек пожелал остаться инкогнито. Я даже не смогла вернуть ему деньги. Тяжкий вздох, похожий на стон, вырвался из моей груди.

— Не вздыхайте так тяжело. Аэропорт вон там, уже виден. Доедем без происшествий. Не бой­тесь! — попытался успокоить меня шофер, од­новременно делая опасный маневр. Он, подсе­кая идущий следом автомобиль, резко вильнул влево, объезжая небрежно припаркованную ма­шину.

Мне было все равно. Моя собственная безо­пасность меня не волновала. Блондин продол­жал стоять перед глазами. Его образ потомка воина Вильгельма Завоевателя со сверкающими льдом глазами постепенно сменился другим. Я увидела его таким, каким он предстал передо мною в больнице, когда принес мне розу. В его глазах читалось смущение. Он держался высоко­мерно и надменно, но глаза его выдали. Он был неуверен в себе!

Я поняла это только сейчас и грустно усмех­нулась. Какая мне разница, был он смущен или нет. Я его больше не увижу. А жаль! Мне захоте­лось, чтобы он протянул мне цветок. На этот раз я не прогнала бы его злобным криком. Я бы...

Я настолько замечталась, что забыла, где нахожусь, и очнулась только тогда, когда кто-то прикоснулся к моему плечу. Оказывается, я уже стояла на тротуаре около открытой дверцы такси, а водитель требовал с меня за проезд пять динаров.

— На счетчике три с половиной, — сказал кто-то голосом миссис Коллинз.

— Мадемуазель улетает. Ей не нужны тунис­ские деньги, — Продолжал настаивать шофер.

— Мадемуазель вернется, — парировала До­роти.

Шофер сдался. Спорить с Дороти мог только сумасшедший. Ее воинственного запала хватило бы на всех водителей выстроившихся вдоль тро­туара такси. И мой шофер это понял.

— Джейн, милая, — обратилась Дороти ко мне, — пошли на регистрацию. Возьми. Это тебе, — она протянула мне очень интересную сумку из плотной ткани, напоминающей джинсу, свет­ло-серого цвета и выполненную в виде мешоч­ка, стягивающегося сверху шнурком. Вся сумочка была украшена столь крупными пистонами, что в отверстия, ими образованные, вполне мог пройти палец. Несмотря на столь экстравагантное украшение, а может быть, благодаря ему, сумочка смотрелась стильно и элегантно. — Здесь Микки, — прошептала Дороти. — Он спит. Я сде­лала ему укол снотворного. Лекарство сильное. Он долго не проснется, так что ты спокойно пересечешь границу, а сумочка не вызовет ни у кого подозрения. Тебя не задержат.

Оторопев, я во все глаза смотрела на Дороти. Супруга консула Великобритании предлагает мне провезти контрабанду, и при этом ее совесть остается абсолютно спокойной! Ни тени сомне­ния не отражалось на лице Дороти. Ее глаза ве­село блестели. Она беззаботно улыбалась.

— Выше нос, Джейн! Не смотри на меня так испуганно. Я же не предлагаю тебе шпионить в пользу Кремля. Подумаешь, попугай! Были бы у него документы на вывоз, он бы законно пере­сек границу, а так — въедет в Англию незакон­но. И какая разница? Микки не станет челове­ком или ослом от того, есть у него документы или нет. Не трусь, Джейн, и учись думать, что нельзя, а что можно нарушить без всякого ущер­ба для кого-либо. Интересы Британии не пост­радают. — Дороти лукаво мне подмигнула и по­целовала на прощание.

Тунисская граница была пройдена абсолют­но спокойно. Попугай, как и говорила Дороти, спал без задних ног, вернее лапок.

В самолете меня охватило беспокойство. Как чувствует себя попугай? Задохнуться он не мо­жет. Хитроумные отверстия, замаскированные под последний писк моды, обеспечивали при­ток воздуха. Сумочка была на твердом каркасе, так что нанести телесные повреждения попугаю я не могла. Дороти, как профессиональный мафиози, продумала все детали. Вот только пра­вильно ли она подобрала дозу снотворного? А вдруг...

От пришедшей мысли у меня зашевелились волосы, и я опрометью кинулась в туалет, при­жимая к груди сумочку.

— Микки, попугайчик мой! Микки, очнись! — причитала я над попугаем и трясущимися рука­ми пыталась открыть сумочку. Мои пальцы ста­ли вдруг неуклюжими, и я никак не могла спра­виться с завязанным на бантик шнурком.

Наконец я его развязала. Заглянув внутрь, я увидела лежащего Микки, но глаз, смотревший на меня, весело поблескивал. Микки жив. Я об­легченно вздохнула, снова затянула шнурком сумку и покинула туалет.

Устроившись на своем месте в салоне само­лета, я невольно задумалась о Микки. А вдруг этот взгляд был его последним, прощальным?

Я снова на всех парах понеслась в туалет. Микки был по-прежнему жив, и мне показа­лось, что его глаз слегка подмигнул мне.

Я вернулась в салон, но усидеть на месте уже не могла.

— Мисс, вы в порядке? Вам не нужна по­мощь? Может, вам принести еще один пакет? — вежливо поинтересовалась стюардесса, когда я в очередной раз устремилась в туалет.

Летящие со мною пассажиры с интересом наблюдали за моими действиями. По-моему, кое-кто уже заключал пари, сколько еще раз я про­бегу по салону. Но Микки стал мне настолько дорог, что откровенное любопытство пассажи­ров меня не трогало.

Я чувствовала свою ответственность перед попугаем. Такой маленький, такой беспомощ­ный и летит к черту на рога. То есть в Англию, мысленно поправила я себя. Правда, Микки по попугайным меркам маленьким и беспомощным не был. Он являл собой крупный экземпляр по­роды жако с огромным клювом и большими сильными лапами, но мне казался беспомощ­ной малюткой.

— У меня цистит, — громко заявила я, не обращая внимания на смущенное «ах» сидящей рядом пожилой леди. Всегда обнаруживающееся у меня нахальство, если кому-нибудь надо прий­ти на помощь, меня уже не удивляло.

Своим шокирующим заявлением я добилась, что стюардесса от меня отстала. Пассажиры тоже постепенно привыкли к моим экстравагантным действиям и потеряли к ним интерес.

Время, пока горела надпись «Пристегните ремни и оставайтесь на местах», я еле выдержа­ла и перед выходом из самолета под откровен­ные насмешки окружающих снова заглянула в туалет. Микки был жив и, видимо, чувствовал себя превосходно.

— Потерпи, малыш. Скоро твои мучения за­кончатся, — пообещала я ему.

Я вышла из самолета, дошла до погранич­ной стойки и встала в очередь желающих ока­заться в Англии. Чувствовала я себя спокойно. Дороти была абсолютно права! Микки! Разве это контрабанда?

Все шло хорошо. Я приблизилась к погранич­ной стойке и протянула свой паспорт высокому худому мужчине в форме.

— Пошевеливайся, толстозадый, — услыша­ла я свой голос, идущий не из моего рта, а откуда-то из живота, на уровне которого я держа­ла сумку с Микки.

Пограничник вздрогнул. Стоящее рядом се­мейство с двумя маленькими детьми отступило назад.

— Приличная с виду девушка, а какие вуль­гарные словечки слетают у нее с языка, — про­шептала дама своему мужу.

— Кому сказала, поворачивайся, засранец, — не унимался попугай, вещая синтезированным голосом: тембр был мой, но в нем отчетливо слышалась манера говорить Дороти.

Я с ужасом ожидала появления полиции, но пограничник, видимо, пребывал в таком же растерянном состоянии, как и я. Его професси­ональный опыт подсказывал ему, что люди с моей внешностью подобные слова не произно­сят. Они тихи, законопослушны и вежливы. Я же вела себя как лицо, выпившее немало на­питков, отнюдь не безалкогольных, и склонное к дебоширству. Если бы не столь явное противо­речие и вызванный им у представителя закона шок, знакомство с полицейским участком аэро­порта Хитроу мне было бы обеспечено.

— Проваливай, — еле выдавил из себя погра­ничник и шлепнул печать в мой паспорт.

— Спасибо, милок, — ехидно проворковал попугай.

Я опрометью кинулась вон от стойки, молясь про себя, чтобы Микки замолчал. Молитва была услышана. Попугай не издал ни звука, пока я забирала с ленты транспортера свой багаж и шла по аэропорту, направляясь к стоянке такси.

Я немного успокоилась и уже удобно устраи­валась в такси, когда услышала:

— Быстрее шевелись, болван!

Реакция шофера напоминала поведение по­граничника. Он резко взял старт и даже не по­интересовался, куда меня везти.

Я протянула ему бумажку с адресом, кото­рую мне дала Дороти. Прочитать ее в самолете я так и не удосужилась. Мои помыслы были со­средоточены на Микки. И вот его благодарность. Я даже не стала читать адрес вслух, так как бо­ялась спровоцировать попугая на новые выска­зывания.

В то время, когда Дороти показывала мне Микки, я настолько была уверена в его неспо­собности говорить, что могла держать пари. Те­перь попугай отомстил мне сполна за мое не­высокое мнение о нем.

Когда он только научился говорить моим го­лосом? Неужели ему было достаточно ласково­го лепета в туалете. Вот паршивец...

— Вот паршивец, — отчетливо произнес по­пугай.

Я вздрогнула. Попугай умел читать мои мыс­ли. Меня обуял мистический ужас.

— Помолчали бы, мисс. Если будете так себя вести, я высажу вас из машины.

— Но... послушайте, — Я решила сказать во­дителю о попугае, ведь ему не надо предъявлять сертификационный паспорт.

— Вот задницу тебе надеру, толстозадый, и полицию вызову, — быстро закончил за меня Микки.

Шофер молча сплюнул в окно и поднял стек­ло, отделяющее его от пассажира. Видимо, это был высший знак выказываемого им мне пре­зрения.

Я смирилась и мечтала лишь о том моменте, когда навек расстанусь с попугаем и уже никог­да не буду за него краснеть. Я перестала тряс­тись над драгоценной жизнью Микки и поста­вила сумку на сиденье.

— Вылезай, мисс стерва! — буркнул мне шо­фер, резко затормозивший у ворот подъездной аллеи. — Дальше потопаешь сама.

— Вот ублюдок! — услышала я свой голос, но в отличие от всех предыдущих случаев он при­надлежал лично мне. Попугай молчал, но его школа не пропала втуне. Я оказалась способной ученицей. До встречи с попугаем я бы не произ­несла этого слова даже под дулом пистолета, а сейчас оно прозвучало так обыденно, словно было из привычного мне лексикона вроде «спа­сибо» и «пожалуйста». Я даже умудрилась швыр­нуть деньги и, гордо выпрямившись, зашагала по аллее.

Вскоре я перешла на бег рысью. Не обращая внимания, где нахожусь, и не смотря по сторо­нам, я репетировала свою речь. Как только от­кроется дверь, мне надо объявить о существо­вании попугая. Нельзя давать ему время на выс­казывания. Я решила обойтись без приветствий и сразу протянуть сумку с одним-единственным словом «попугай!». Потом можно будет все спо­койно объяснить. Больше я не позволю Микки портить мою репутацию.

Добравшись до дома, я нажала кнопку звон­ка и прошептала попугаю:

— Молчи, стервец...

ГЛАВА 5

Мой яростный шепот совпал по времени с открытием двери, и появившийся на пороге мужчина, конечно, его услышал. Я покраснела и подняла глаза. Предо мною стоял блондин с глазами цвета изумрудов, мой зеленоглазый блондин! Его рот кривился в презрительной ус­мешке.

Я растерялась, и момент был упущен. Не ус­пела я вымолвить подготовленного спаситель­ного слова, как попугай громко возвестил:

— Оказываю сексуальные услуги.

— Я в них не нуждаюсь!

Дверь передо мною захлопнулась.

Попугай говорил не моим голосом, но мое положение от этого не улучшилось. Откуда моей мечте, так волшебно только что персонифици­ровавшейся в реального человека, помнить зву­чание моего голоса? Худшего варианта встречи с единственным мужчиной, перед которым я хотела бы предстать во всем блеске красоты и ума, я не могла бы пожелать и своему заклято­му врагу.

Я задохнулась от бешенства и принялась изо всех сил колотить в дверь кулаками. Она широко распахнулась, и блондин снова возник передо мной.

— Ублюдок, засранец, тупица, тварь тол­стозадая! — быстро повторяла я словарный за­пас Микки. — Немедленно позови мне сына Дороти!

Теперь пришла очередь удивляться мужчине.

— Кого? — тупо спросил он меня.

— Сына Дороти, паршивец! Ему от матери подарок. Вот! — И я потрясла сумкой перед его носом.

— Пошевеливайся, недоносок, м...! — вста­вил попугай еще ни разу доселе не употреблен­ные им слова. Видимо, ему пришлась по душе его способная ученица и он решил расширить ее лексикон.

Мужчина молчал, только в глубине его глаз таилось презрение, а губы изогнулись в груст­ной усмешке.

— А вас, мисс, не учили вежливо себя вести? Обычно говорят «здравствуйте», а не перечис­ляют все известные им ругательства. Раньше при наших встречах вы вели себя более чем стран­но, но, по крайней мере, не употребляли по­добных выражений. Когда вы успели пополнить свои знания? Или вы их от меня скрывали?

Напряжение, не покидавшее меня весь пе­релет от Туниса до Лондона, скандальные реп­лики Микки, всегда произносимые им в соот­ветствии с ситуацией и как бы за меня, моя неспособность справиться с возникающими про­блемами — все это переполнило меня и требо­вало выхода. И он нашелся. Я заплакала.

Стоять столбом и лить слезы — занятие до­вольно затруднительное. В этом деле нужна опо­ра, и я ее нашла. Рухнув на грудь мужчины так быстро, что он не успел отступить, я принялась орошать слезами его рубашку, одновременно цепко за нее ухватившись.

Блондин молча терпел мои действия, по­том осторожно провел рукой по моей вздраги­вающей в рыданиях спине и погладил меня по голове.

— Почему мне везет на встречи с тобой? Когда тебя отпускают из лечебницы, ты меня специ­ально ищешь?

— Из какой лечебницы? — сквозь слезы пробор­мотала я, когда до меня дошел смысл вопроса.

— Где-то ты должна же содержаться. Не мо­жет смерч в облике женщины безнаказанно раз­гуливать на свободе. Или ты так ведешь себя толь­ко со мной, а с другими — нормальный чело­век? — В голосе мужчины звучала причудливая смесь чувств: нежность, грусть, насмешка и презрение.

Мое сознание выделило лишь последнее. Гнев снова поднялся в моей душе. Он моментально высушил мои слезы и выпрямил спину.

— Прекратите говорить глупости, мистер... как вас там? Мне нужен сын Дороти. Я из Туниса, а не из сумасшедшего дома.

Блондин улыбнулся. Улыбка получилась от­крытой и доброй.

— Я и есть сын Дороти. Мистер Арлингтон к вашим услугам. Можно просто Роберт. Или вы предпочитаете те слова, которые уже здесь про­звучали в мой адрес?

— Не может быть! — От удивления я приотк­рыла рот и так замерла, забыв его закрыть. У Дороти никак не может быть такого взрослого сына. Да и попугая, как я считала, обычно да­рят подросткам.

— Что не может быть? Что я Роберт Арлинг­тон? Представьте себе, что так и есть. Или у вас другие соображения по этому поводу?

— Нет! Вы не ее сын!

— Не могу отказать вам в некоторой прони­цательности. — В голосе моего собеседника опять зазвучало презрение. — Я только в некотором смысле ее сын. Не буду вас утруждать более под­робными объяснениями, вряд ли ваши умствен­ные способности так велики, чтобы их понять. Просто напрягите память и вспомните, куда и кому миссис Дороти Коллинз просила вас пе­редать ее подарок?

В моей голове всплыла мысль о записке, ко­торую я показывала шоферу, но, куда я ее по­ложила потом, оставалось загадкой.

Я принялась лихорадочно себя ощупывать: где-то же должен существовать тот карман, в который я ее засунула. Карманов на моей одеж­де не было, поэтому мои действия со стороны выглядели как телодвижения безумной.

Во взгляде мужчины читалась обреченность. Он прекрасно понимал, что ему предстоит сде­лать звонок в ближайшую психлечебницу и выз­вать санитаров, поэтому, когда я запустила руку себе за пазуху, он не удивился. Через секунду я издала крик индейцев перед выходом на тропу войны, извлекла записку из бюстгальтера и тор­жественно ею помахала. Мужчина тупо смотрел на меня. Я развернула записку, начала читать адрес и... упала в обморок.

Когда я пришла в сознание, то обнаружила себя лежащей на диване в холле. Я услышала поток грязных ругательств, исторгаемых как из рога изобилия мужским голосом, в котором слы­шались знакомые нотки. Я уже хотела открыть глаза и презрительно рассмеяться в надменное лицо Роберта Арлингтона. Притворяется воспи­танным джентльменом, а сам ведет себя как скотина. Ну погоди у меня! Сейчас я соберусь с силами и все тебе выскажу.

И вот, в тот момент, когда я уже предчув­ствовала всю радость победы над Робертом, я услышала незнакомый женский голос:

— Прекрати, Роберт. Это не смешно!

— Неужели ты не видишь, что я молчу? Эта девица не только сумасшедшая. Она чревовеща­тельница. Где ее только Дороти откопала?

Пронзительный женский визг раздался нео­жиданно и совсем рядом. Он был столь ярост­ным, что барабанная перепонка в моих ушах завибрировала и собралась лопнуть. Я вздрогну­ла и открыла глаза.

— Она ущипнула меня, — стенала высокая, очень красивая девушка. — Ни в каком она не обмороке. Разве люди без сознания могут выр­вать лоскут кожи? Боже мой, сколько крови! Роберт, ну что ты стоишь как истукан? Ждешь, когда я вся истеку кровью?

— Ширли, чем тебе помочь? Хочешь воды?

— Нет! Вылей воду на эту дурочку. Пусть пре­кратит свой идиотский спектакль. Возможно, она считает тебя антрепренером и пытается произ­вести на тебя впечатление своим талантом? Ты купил цирк? Да не стой же! Принеси йод!

Я прикрыла глаза и притворилась, что по-прежнему нахожусь без сознания. В женском го­лосе больше не чувствовалось боли, только гнев и раздражение. Эта особа вызвала во мне безот­четную неприязнь. Я решила, что она злая и капризная. У меня не возникло к ней никакого сочувствия.

Пока я копалась в душе, обвиняя себя в зависти к женской красоте, послышались тороп­ливые мужские шаги. Видимо, Роберт побежал за йодом. Его бедная Ширли поранила пальчик!

Я всегда знала, что нельзя злорадствовать. Негативные чувства разрушают душу и в конце концов обращаются против тебя. Но чтобы воз­мездие наступило так скоро?! Нет, в это никог­да я не верила. На меня вдруг обрушился холод­ный душ, правда кратковременный, но от это­го не менее неприятный. Эта противная сучка вылила на меня поданный ей Робертом стакан воды. Ну подожди, ты у меня получишь!

Все хорошие чувства, которые у меня когда-либо были, разом меня покинули. Я преврати­лась в форменную стерву. Забыв обо всем на свете и почувствовав, как мои силы удесятеряются, я вскочила на ноги и набросилась на изнеженную красотку.

— Ты, исчадие ада, пальчик тебе поцарапа­ли? Вся кровь вытекла? Я сейчас выжму из тебя ее остатки и выпью!

Красотка завизжала. Не осознавая, что за чушь несется из моих уст, и не отдавая себе отчета в своих действиях, я вознамерилась впиться зуба­ми в ее руку. В этот момент меня сжали стальные клещи. Подбежавший на наш совместный вой Роберт с силой завел мои руки за спину и удер­жал меня от безрассудных действий.

Но бес вселился в меня надолго. Я изловчи­лась и с силой лягнула его. Раздался сдавленный стон. Я умудрилась попасть ему по коленной ча­шечке. Победа придала мне силы. Чем крепче держал меня Роберт, тем яростнее я изворачи­валась и продолжала наносить, судя по издава­емым им звукам, меткие удары ногой. Наконец я сделала ему по-настоящему больно. Он охнул и отпустил меня.

Как только я почувствовала себя свободной, весь воинственный пыл, как воздух из шари­ка, моментально вышел из меня. Мне стало стыдно. Как можно было позволить себе так рас­пуститься? И из-за чего? Ну, вылила эта изба­лованная красотка на тебя стакан воды, и что здесь такого страшного? Может быть, она это сделала из милосердия — хотела, чтобы я по­скорее пришла в чувство, А чем я ей ответила? И все этот попугай виноват! Попугай! Подго­товленное к встрече с сыном Дороти слово вылетело из моих уст:

— Попугай! Попугай! Микки-попугай!

— Сумасшедший дом! Разбирайся с ней сам. Моих сил не хватит, чтобы образумить эту дуру. Пока, Роберт. Позвонишь, когда сдашь ее сани­тарам.

Красотка зацокала своими высокими каблу­ками к двери, а с дивана понеслись радостные крики:

— Попка-дурак! Попка-дурак! Микки — хор-роший мальчик, толстозадый мальчик! — Мик­ки быстро повторял свой репертуар, меняя го­лоса, пока не перешел на арабские ругатель­ства, произносимые низким мужским голосом, принадлежавшим, возможно, его бывшему хо­зяину.

Мы замерли, словно участвовали в извест­ной детской игре, и подчинились команде ве­дущего. Красотка стояла на одной ноге, занеся другую для следующего шага и полуобернувшись. Роберт, согнувшись в три погибели от моего ро­кового удара ногой, слегка выпрямился и изум­ленно оглядывался вокруг. Я, сложив руки так, словно собиралась приступить к молитве, при­села и замерла в этой неудобной позе, как будто не могла решить вопрос — стоит мне падать на колени или еще немного подождать.

Роберт, на лице которого отражалась еще не прошедшая боль, пришел в себя первым. Пре­возмогая страдание, он рассмеялся. Я тоже не­смело улыбнулась в ответ.

— Дороти передала со мною подарок вам, мистер Арлингтон. Это попугай. Он в сумке.

— Так это идиотская птица клюнула меня в па­лец! — вскричала девица. — Только твоя мачеха спо­собна преподнести нечто подобное. Бабе скоро пол­тинник, а ума не больше, чем у этого попугая.

— Тридцать восемь. Исполнится через два ме­сяца, — механически поправил ее Роберт.

Он подошел к дивану, поднял сумку-клетку и стал освобождать попугая.

— Какая прелесть! — воскликнул Роберт, ког­да огромный, несколько помятый попугай был извлечен из сумки.

Красотка продолжала исходить злобой. Она облизнула свои пухленькие губки розовым языч­ком, на кончике которого мне померещилась капелька яда, и набросилась уже на меня:

— А вы зачем согласились везти этого дурац­кого Микки? Хотели на свою голову неприят­ностей?

— Пошла вон, засранка, — немедленно отре­агировал Микки.

Я не смогла удержаться и рассмеялась.

— Представляете, Роберт, этот попугай мол­чал. Дороти не могла добиться от него ни одно­го слова. — От всего пережитого я обращалась к блондину как к старому хорошему другу и не чувствовала никакой неловкости. — А на пограничном контроле он моим голосом стал...

— Ругаться, — закончил за меня Роберт. — Простите меня.

Я благодарно улыбнулась.

— Сама виновата! — заявила наглая девица, обращаясь ко мне.— Могла бы и догадаться, что попугаи — говорящие птицы. Хотя со слабыми умственными способностями понять эту простую истину трудно. Послушайте, как вас там?

— Джейн, — тупо подсказала я нахалке. Ее уколы меня не трогали. Мой блондин попросил у меня прощения. Я стояла и блаженно улы­балась.

— Что вы щеритесь в идиотской улыбке? До­ставили подарок — и до свидания, Джейн! Мы вас больше не задерживаем.

Роберт оторвался от ласкового сюсюканья с птицей.

— Что ты говоришь, Ширли? Джейн приеха­ла сюда прямо с самолета, а ты собираешься ее выгнать, даже не предложив немного отдохнуть?

Роберт поставил клетку с попугаем на стол и бросился ко мне.

— Джейн, ради Бога, еще раз простите. Ширли испытала сильную боль, поэтому не отдает себе отчета в том, что говорит. Садитесь поудобнее и отдыхайте. Ширли сейчас приготовит чай.

— Ты, кажется, забыл, что я тоже пострадав­шая! Кровь сочится до сих пор.

Роберт помог усесться в противоположное от меня кресло и противной Ширли.

— Отдыхайте, милые дамы. Я сам приготов­лю чай.

— И что вы делаете в этом Тунисе? — презри­тельно спросила меня красивая стерва.

Я сделала вид, что не слышу. Она снова повторила свой вопрос. Потом, не выдержав моего молчания, уже совсем по-хамски добавила:

— Идиотка, несчастная! Даже не понимает человеческой речи.

Я проигнорировала второе ее утверждение, зато уцепилась за первое.

— Почему несчастная? Может быть, я сейчас очень счастливая.

— Да кто вы в самом деле такая? И что вас сюда привело? Только ли подарок, который дура-мачеха подарила сынку к помолвке?

От опрометчивого ответа одновременно на все вопросы меня удержало появление Роберта с чайным подносом.

— Ну что, девушки, никак не можете прий­ти в себя от Микки? — шутливо спросил он и продолжил: — Мама обожает делать мне подоб­ные подарки. К моему тридцатилетию препод­несла мне сэра Чарлза. — Его голос звучал весе­ло и дружелюбно.

Я благодарно ему улыбнулась.

— Она тебе не мать, а мачеха, — внесла кор­рективы Ширли.

— Ну и что? Я остался без матери совсем еще маленьким ребенком. Когда отец женился на Дороти, она стала для меня настоящей матерью. Я очень привязан к ней. Правда, она прелесть? — обратился Роберт ко мне.

— Да, — охотно подтвердила я. — Миссис Кол­линз обожают все в консульстве. — А мистер Кол­линз — ваш отец?

— Нет, у нее все-таки плоховато с мозгами. Как мистер Коллинз может быть его отцом, если Ро­берт — мистер Арлингтон? Мистер Коллинз его от­чим. Отец Роберта умер несколько лет тому назад.

Яд, щедро сочившийся с языка Ширли, не действовал на меня. У меня было сильнейшее противоядие — добродушная усмешка Роберта и усталость, которая на меня нахлынула.

Сознание мое еще продолжало трепыхаться. Оно призывало меня задуматься над словами противной Ширли, которая что-то говорила о помолвке. Кого с кем? Ее и Роберта? Сердце заныло, но тяготы дня всей своей массой нава­лились мне на веки. Они закрылись. Только в последний момент в голове мелькнула ковар­ная мысль: помолвка? Ну, это мы еще посмот­рим! А затем появилась и вовсе не относящаяся к делу мыслишка. А кто такой сэр Чарлз? Млад­ший брат Роберта? Я хотела спросить, но не смогла. Язык отказывался задать такой простой вопрос. Я уснула.

ГЛАВА 6

Солнце щедро заливало лучами мое лицо. Я открыла глаза и обнаружила себя в комнате, которая смутно показалась мне знакомой. Не успела я сладко потянуться, радуясь предстоя­щему солнечному деньку, как забытая проза жизни мохнатой черной тучей наползла на меня. Я вспомнила, где я и почему эта комната мне знакома. Я нахожусь в доме, который, как я счи­тала, приобрел для нас Эрик и из которого была с позором изгнана.

Эрик! Как я могла ему так слепо довериться? Он расчетливый негодяй, способный обвести вокруг пальца кого угодно. Что говорить о такой наивной дурочке, как я! А я его еще вдобавок и любила! И, наверное, люблю до сих пор.

Люблю ли? Я стала добросовестно копать­ся в своем сердце, проверяя, сохранилась ли еще любовь к Эрику или нет. Нет! Она прошла. Растаяла как дым. Неожиданно для себя самой я рассмеялась. Какое нелепое избитое сравне­ние, но как точно передает оно мое исчезнув­шее чувство.

Встав на путь самоанализа, я с самозабвени­ем ему предалась. И обнаружила удивительную вещь. Почему я боюсь Эрика? Что за нелепый страх меня гложет? Ведь это он должен меня остерегаться, а не я его. Ему меня преследовать незачем, а вот мне есть зачем. Я могу подать на него в суд за вымогательство денег, доказать, что они были получены с помощью введения меня в преднамеренный обман. Если найму хо­рошего адвоката, то вполне могу выиграть дело. На какой-то момент я поверила в такую воз­можность, но потом осознала, что лучше сми­риться. Ничего я не могу доказать. Я сама прода­ла квартиру, сама дала деньги Эрику, а то, что он присвоил их, известно только ему и мистеру Кларку, который, скорее всего, был его сооб­щником.

Мысли потекли в другом направлении. По­чему здесь оказался Роберт? Он купил этот дом? Или... Ну, конечно, или! Как же я до сих пор ни разу не вспомнила фамилию хозяйки этого дома. Миссис Арлингтон! В документах была указана прежняя фамилия Дороти. Энн еще говорила о втором браке владелицы дома. Интересно, а Ро­берт знает об этом случае?

Я немного поразмыслила об этой загадке и пришла к выводу, что если он и знает, то свя­зать то происшествие с находящейся у него в гостях Джейн, которая привезла ему из Туниса в подарок от мачехи попугая, он не сможет.

Я успокоилась и стала думать, что мне надо предпринять в данный момент. Естественно, привести себя в порядок, найти Роберта и по­благодарить за гостеприимство, затем уехать в гостиницу или к Энн. Что ж, намерения у меня хорошие, и чем быстрее я примусь за их испол­нение, тем лучше.

Сказано — сделано. Роберта я нашла на тер­расе, на которой когда-то вкушала самый луч­ший в моей жизни кофе и которая послужила ареной, где моя жизнь разбилась вдребезги. Сей­час я стояла перед хозяином этого прелестного местечка заново склеенная.

— Извините, мистер Арлингтон, за причи­ненные вам хлопоты. Большое спасибо за гос­теприимство. До свидания.

Роберт поднялся из-за стола и добродушно улыбнулся.

— Джейн, что за китайские церемонии! При­саживайся и выпей кофе. Как мне кажется, вче­ра ты звала меня просто Робертом. Почему сейчас величаешь мистером Арлингтоном?

Я не нашлась, что сказать в ответ, поэтому ухватилась за приглашение выпить чашечку кофе. Грех не воспользоваться перспективой еще чуть-чуть побыть рядом с зеленоглазым блондином. После кофе я навсегда расстанусь с ним. Вряд ли судьба еще раз сведет нас вместе.

— Джейн, если ты не торопишься, то рас­скажи поподробнее, как поживает Дороти. Она в последнее время почему-то ограничивается коротенькими сообщениями о себе: жива, здорова.

Я принялась описывать тунисскую жизнь. Дороти я очень любила, поэтому в моем рас­сказе ей было посвящено немало теплых слов. Роберт внимательно слушал. Время текло не­заметно. Впервые мы с Робертом разговариваем как нормальные люди, а он не смотрит на меня холодными глазами. Наоборот, они у него сей­час сверкают... Интересно, чем? Добротой? Пока я пыталась определить, что говорит его взгляд, он произнес:

— Джейн, Ширли просит извинить ее за вче­рашнее поведение. Она очень испугалась за тебя, когда ты упала в обморок и так долго не при­ходила в себя. Кроме того, Микки сильно клю­нул ее, а она страдает слабой сворачиваемостью крови. Чтобы почувствовать себя полнос­тью прощенной, Ширли приглашает тебя на нашу помолвку и просит не отказываться. Ве­черинка по столь торжественному случаю со­стоится завтра. Я со своей стороны тоже прошу тебя прийти на вечер.

Лучше бы он этого не говорил. Мы могли еще какое-то время поболтать, а потом попро­щаться навеки. И я была бы почти счастлива. А сейчас...

Ширли извиняется! У нее несворачиваемость крови! Гемофилия! Только ею страдают исклю­чительно мужчины. Что-то в истории не было ни одной королевы, у которой была бы эта бо­лезнь. Может быть, Ширли внесена в Книгу ре­кордов Гиннесса? Вряд ли. И ни капельки она за меня не испугалась. Такие, как Ширли, тря­сутся только над своей драгоценной особой.

Она хочет видеть меня на своей помолвке? Черта с два! Да ей безразлично, продолжаю ли я существовать на свете! Это Роберт так препод­нес вчерашнюю сцену, чтобы выгородить свою злую и невоспитанную Ширли. Ничего не ска­жешь, подсластил пилюлю! Да я ее горечь чув­ствую даже у себя во рту. Ее не может перебить и сладкий кофе.

— Хорошо. Я буду, — произнес мой язык, на­учившийся у Микки говорить без участия голо­вы. Услышав столь удивительный ответ, произ­несенный моими устами в то время, как я обду­мывала вежливый отказ, я смирилась перед неизбежностью присутствовать на ненавистной мне помолвке.

— Извини, Джейн, что не могу подбросить тебя в Лондон. Сейчас должна приехать Шир­ли. Я обещал ее дождаться. Давай я закажу тебе такси.

Снова Ширли! Как же она мне надоела!..

Естественно, по закону подлости к дому Ро­берта подъехало вчерашнее такси. Не могу ска­зать, что шофер, увидев меня, пришел в вос­торг. Я решила разъяснить ситуацию:

— Послушайте...

Он не очень вежливо меня перебил:

— Лучше молчи.

Но я все же стала объяснять. Через несколько минут шофер весело смеялся.

— Неужели твой Микки так прямо и сказал? Бог ты мой, тебя, мисс, вполне могли загрести в полицию. На что уж я знаю психологию пас­сажира, а и то вчера никак не мог прийти в себя от изумления. На вид приличная девушка, а рот как помойка. Славный вы, мисс, сделали подарок своему парню. Ему понравился ваш юмор, мисс?

— Моему парню? — только и смогла я вы­молвить в изумлении.

— Конечно, вашему, мисс! Не моему же. Я видел, как он смотрел на вас влюбленными гла­зами, когда вы уезжали со мной.

— Что вы говорите? Он не мой парень. У него завтра помолвка... — И, повинуясь безотчетному чувству, я принялась рассказывать шоферу о своих перипетиях с Робертом.

Я поведала ему обо всем: и о своей первой встрече, когда я таранила его машину, и о том, как набросилась на бедного Роберта в больни­це, когда он пришел меня навестить, и о вче­рашней безобразной сцене. Умолчала я только об Эрике и о своей беспробудной глупости и доверчивости. Под конец исповеди мне стало стыдно. Шофер — чужой человек, а я ему изли­ваю душу.

—Завтра у него помолвка с очень красивой особой, а я ему никто, — скороговоркой подве­ла я итог.

Шофер усмехнулся.

— Помолвка еще не свадьба, может и рас­строиться. Не унывай, мисс, будет и на твоей улице праздник.

Своим неосторожным замечанием шофер разбередил мне душу. А почему нет? Помолвка не свадьба. Меня пригласили, и я поборюсь за свое счастье.

Сердце мое затрепетало, словно почувствова­ло, что все еще может измениться. Я была готова на любой безрассудный поступок. Сейчас приеду к Энн, и мы вместе что-нибудь придумаем.

У подруги меня ждало разочарование. При­вратник дома, в котором она снимала кварти­ру, заявил, что мисс Мэллоу уехала на несколь­ко дней из Лондона и вернется только после­завтра.

Делать было нечего, и я потащилась в бли­жайшую гостиницу на Гоулдхук-роуд недалеко от места, где жила Энн. В моей голове родился совершенно безумный план. Возможно, если бы Энн была в Лондоне, я не натворила бы столько глупостей в ближайшие сутки.

ГЛАВА 7

Завоевание Роберта решено было начать с улучшения своей внешности. Перво-наперво я отправилась в парикмахерскую — и не просто в салон, в котором приводят в порядок воло­сы, а к мастеру-стилисту в Сохо.

Встретили меня там довольно прохладно. В небольшой комнате, сверкающей стерильной белизной, за маленьким столиком сидела стиль­ная элегантная женщина, возраст которой не поддавался определению. У нее были правиль­ные черты лица, холеная кожа и очень простая прическа — волосы разделены на прямой про­бор, а сзади собраны в пучок. На ней был стро­гий деловой костюм. Весь ее облик, по-моему, больше подходил к адвокатской конторе или офису большой компании, чем к парикмахерс­кому салону.

Я ожидала увидеть более нарядное создание с экстравагантной прической и броским макияжем. Взгляд женщины, устремленный на меня, был строгим и изучающим. На лацкане ее пид­жака красовалась табличка со словом «админи­стратор». Я стушевалась.

В это время открылась дверь в глубине ком­наты, и оттуда вышла дама, распространяя вок­руг себя запах дорогих изысканных духов. Уви­дев ее, я сразу поняла, что такие, как я, подоб­ных заведений не посещают. Вот поэтому администраторша удивленно и взирала на меня. Что, дескать, за птица залетела в ее владения?

— Миссис Старр, проверьте, записана ли я на следующую неделю?

Администраторша поводила мышью, внима­тельно глядя на экран компьютера, и подобос­трастно улыбнулась.

— Естественно, леди Уэбстер, вы, как все­гда, назначены на среду, в одиннадцать. Разве мы можем забыть о нашей самой постоянной клиентке? Ждем вас на следующей неделе, леди Уэбстер. Надеюсь, что вы остались довольны, леди Уэбстер.

Величественная красавица лучезарно улыб­нулась, показав ослепительно белые зубы.

— Конечно. Доди — гений! Он всегда может уловить мое настроение. До свидания, миссис Старр.

На меня администратор, занятая разговором с клиенткой, не обращала никакого внимания. Я для нее стала частью интерьера. Леди Уэбстер тоже не удостоила меня взглядом. Наконец она покинула салон.

Я не знала, что мне и делать: ретироваться вслед за ней или остаться и ждать — будь что будет. Я выбрала второе. Если я сюда вошла, то попытаюсь чего-нибудь добиться. Возможно, в салоне есть мастера, к которым не надо заранее записываться, как к гению Доди.

Наконец взгляд администраторши сфокуси­ровался на мне.

— Что вам угодно, мисс? Кто вы такая?

— Джейн, — произнесла я так неуверенно, как будто сомневалась, я ли это. Услышав такой суровый тон, забудешь, как тебя зовут. А вот кто я такая, я не знала. Кто же я есть?

— Так что ты здесь делаешь, Джейн? — Ад­министраторша недобро усмехнулась. Весь ее стильный вид выражал полнейшее презрение. Такие ничтожества, как я, столь престижные салоны не посещают. Здесь бывают только леди Уэбстер и им подобные.

Ну подожди! Сейчас ты у меня попляшешь. Я набрала побольше воздуха в легкие и выпа­лила:

— Я пришла к Доди. Я его любовница!

Если бы я назвалась членом королевской се­мьи, решившим предстать здесь инкогнито, или бы прошлась колесом по салону, эффект не был бы столь сильным. Администраторша выпучила глаза и приоткрыла рот, из которого вырыва­лось идиотское хихиканье.

Конечно, я несколько зарвалась. Хотела представиться родственницей, но мой язык после знакомства с Микки приобрел пагубную привычку произносить слова, не советуясь с головой.

Миссис Старр продолжала удивленно взирать на меня. Конечно, странно слышать, когда де­вица без зазрения совести признается в интим­ных отношениях посторонним. Но мы живем не в девятнадцатом веке, да и салон-парикмахерс­кая не монастырь, а администраторша не слу­житель Господа. Что же ее так потрясло?

Вдруг дверь в глубине комнаты вновь откры­лась, и в дополнение к разыгрываемой мною с администраторшей пантомиме явился еще один персонаж настолько необычного вида, что те­перь уже я стала подхихикивать.

Существо неизвестного пола было одето в ярко-желтые кожаные брюки и блузку песочно­го цвета с большим декольте. Одно его ухо ук­рашала огромная золотая серьга, а волосы — ярко-рыжие — были заплетены в африканские косички. Сначала я решила, что передо мной девушка очень высокого роста, что сейчас не редкость, но чуть позже мое внимание привлек­ли волосатые руки, украшенные золотыми брас­летами. Уставившись на плоскую грудь, я при­шла к выводу, что передо мной мужчина. Но зачем ему столь громадное декольте и космети­ка на лице? Глаза этого представителя сильного пола были подведены синими и золотыми теня­ми, а ресницы являли миру достижения по ис­кусственному наращиванию.

— Кто это?— спросил он у администратор­ши, показывая на меня.

— Хи-хи! Ха-ха! Твоя любовница, ха-ха! — Администраторша зашлась идиотским смехом.

Существо, которое я определила как мужчи­ну, тоже противно заблеяло. Терять мне было нечего.

— У человека, которого я люблю, завтра по­молвка, а я хочу... запомниться!

Парень перестал блеять как козел, улыбнул­ся и вдруг неожиданно мне подмигнул.

— Запомниться? Вам, мисс, это сделать про­ще простого. Вы неповторимы! Пошли, любов­ница.

— Но, Доди, — встрепенулась как стороже­вая собака администраторша, — сейчас к вам придет леди Эндвилл!

— Не придет. Она только что звонила и отме­нила свой визит.

Меня усадили в кресло. Кроме знаменитого Доди здесь были еще три его помощницы — мо­лоденькие девицы в накрахмаленных белых ко­ротеньких халатиках. Они хлопотали вокруг меня: сначала повязали пеньюар, потом стали подни­мать и опускать волосы. Доди в этот момент то отходил на несколько шагов от меня, то снова приближался. Через некоторое время он бодро возвестил:

— Все, нашел! Ножницы!

— Но послушайте... — попыталась я протесто­вать.

— Завяжите ей рот. Не хочу тратить силы на пустые препирательства.

— Нет-нет, я молчу, — быстренько смири­лась я с тем образом самой себя, который воз­ник в творческом воображении мастера. — Я не умею дышать носом.

— То-то! Издадите еще звук — придется на­учиться.

Мне показалось, что Доди не шутит. Я зак­рыла глаза. Процедура длилась долго. Меня стригли, мазали, мыли, сушили, потом опять мазали, завязывали мою голову в пленку, раз­вязывали, натягивали шапочку, стягивали, мыли, сушили. Наконец мне велено было от­крыть глаза.

Я взглянула на себя в зеркало и ахнула. То, что я там увидела, даже отдаленно не напоми­нало меня. Из зеркала смотрела коротко-прекоротко постриженная девица с очень светлыми, почти белыми волосами, среди которых вспо­лохами мелькали яркие пряди рыжего цвета.

Сердце екнуло. Мои роскошные волосы, единственное мое украшение, пали жертвой безумного Доди. А леди Уэбстер утверждала, что он гений! Да уж, запомнюсь я на завтрашней помолвке — не только Роберту, но и всем при­сутствующим — надолго. Общипанный воробей, пожелавший превратиться в прекрасного лебе­дя! Что ж, гордыня и обуявшее меня подлень­кое стремление разорвать помолвку Роберта и — что греха таить, надо признаваться до конца — самой занять место ненавистной Ширли сдела­ли свое дело. Я наказана. И поделом.

Но что это? Незнакомка, смотревшая на меня из зеркала, мне нравилась. У нее была длинная, красивая шея, до этого момента начисто у меня отсутствовавшая. Мои глаза неопределенного серо-голубого цвета превратились в темно-си­ние, а кожа лица, загоревшая под ярким южным солнцем, напоминала персик. Воробей дей­ствительно превратился в прекрасного лебедя. Вот тебе и странный гений Доди!

Я оглянулась на мастера. Он снова смотрел на меня деловитым взглядом. Неужели абсолют­но чистый череп мне больше к лицу? Сейчас он отвергнет свое произведение искусства, то есть мою прическу, и возьмется за бритву. Нет, не позволю! Я вполне довольна и этим резуль­татом.

— Какими деньгами вы располагаете?

Услышав вопрос, я похолодела. Видимо, ус­луги Доди стоят целое состояние. Недаром в числе его клиенток одни титулованные особы.

— А сколько я вам должна?

Доди с досадой отмахнулся.

— Ты же моя любовница! Уже забыла, как ты представилась миссис Старр? Разве с любовниц берут деньги? А если учесть, что ты первая осо­ба женского пола, которая на это претендует, то я вообще не возьму с тебя денег.

— Простите меня, мистер Доди. Я своим глу­пым языком доставила вам неприятности. Не­ужели миссис Старр ваша жена? Я не знала. Простите меня, Я ей все объясню. Она должна понять! — лепетала я под дружный смех всех при­сутствующих. Что их так развеселило, мне было абсолютно не понятно.

Молоденькая помощница мастера, не выдер­жав, пояснила:

— Он любит только мальчиков.

Ответом был свирепый взгляд Доди.

— Да, я принадлежу к сексуальному мень­шинству. И это не повод для шуток. А суммой, которую вы способны потратить, я поинтере­совался только потому, что знаю прекрасного модельера. У него я вчера видел платье. Лучшего для вашего случая вам не найти, но стоит оно очень дорого.

Доди назвал сумму, равную почти всем день­гам, которыми я располагала. Но отступать было поздно. Имея новый облик, который мне все больше и больше нравился, я готова была при­обрести ему достойное обрамление.

Распрощавшись с Доди, я отправилась к мо­дельеру. Я посчитала его таким же представителем сексуального меньшинства, что и кудесник-парикмахер. Доказательство своей правоты я видела в его имени — Зизи. Чего можно ждать от мужчины, который называется кошачьей клич­кой? Естественно, того же, что и от Доди.

До этого я никогда лично не сталкивалась с такими людьми. Мне стало жаль Доди и еще ни­когда мною не виденного Зизи. Но если его та­лант равен Додиному, то мне обеспечен успех. Колокольчик над входной дверью прозвенел интригующей трелью, и я вступила в царство высокой моды. Здесь царил таинственный полу­мрак. Стены были затянуты шелком черного цвета с серебряными полосами. На подиумах возвышались манекены, одетые в предлагаемые к продаже платья, костюмы, брюки. Каждая фигура, поразительно напоминающая живую женщину, была окружена зеркалами так, что покупатель мог видеть ее сразу со всех сторон. Четко направленные пучки света вырывали из темноты только фигуры, создавая впечатление заколдованного царства.

— Что вам угодно, мисс?

Я вздрогнула и оглянулась. Около меня сто­яла полная женщина средних лет, добродушно улыбающаяся. Странные привычки у этих пред­ставителей сексуальных меньшинств. Один дер­жит администраторшу, напоминающую школь­ную учительницу или секретаря в суде, а дру­гой — похожую на мать многочисленного семейства, готовую каждого вступившего в бу­тик обогреть и накормить.

— Меня послал Доди. Если возможно, то я хотела бы увидеть Зизи. Меня интересует туалет из черной тафты.

— Ах, Доди! Как я сразу не догадалась по ва­шей прическе, что это его волшебные руки сде­лали из вас куколку. А Зизи — это я. Милости просим в наш мир красоты.

— Вы Зизи? — От неожиданности я забыла все правила приличия и, чуть ли не открыв рот, с недоумением взирала на мать семейства.

— Вы удивлены? Не понимаю чем. — В тоне модельера прозвучала обида, но потом какая-то мысль заставила ее весело рассмеяться. — Вон оно что! Вы ожидали увидеть кого-нибудь типа Доди. Но Зизи — женщина во всех смыслах этого слова, женщина, которая и других представи­тельниц слабого пола хочет видеть прекрасны­ми. Если вас устраивает мой ответ, то присту­пим.

Мне было стыдно. Опять я умудрилась поста­вить в неловкое положение и себя, и других. Если так пойдет и дальше, то мои отношения с людь­ми превратятся в уравнения с большим числом неизвестных.

— Вас, мисс, интересует именно туалет из черной тафты? — продолжала допрашивать меня Зизи.

— Доди сказал, что он очень подходит к мо­ему случаю.

— Что ж, тогда смотрите! — С этими словами Зизи отдернула бархатную занавеску и нажала на кнопку пульта, который держала в руках.

Свет у всех манекенов потух, зато вспыхнул у скрытого прежде за бархатной портьерой.

Я увидела платье необычного фасона со странным смешением стилей и тканей. Широ­кая юбка была выполнена из черной перелива­ющейся тафты и украшена огромными бантами из серебряного шифона. Корсаж был из бархата иссиня-черного цвета. Дополняли туалет черные перчатки до локтя. Подобные наряды я видела в исторических фильмах.

Я представила себе широкую парадную лест­ницу, по которой поднимается дама, обмахи­ваясь огромным веером. Мужчины во фраках ей кланяются. Один из них спешит ей навстречу и целует протянутую ему царственным жестом руку, затянутую в черную перчатку.

— Эта модель — плод моего мистического на­строения, в которое я обычно погружаюсь в со­чельник. Согласитесь, оно выглядит очень нео­бычно.

Утверждение Зизи было более чем справед­ливо. Любая женщина, надевшая это платье в реальной жизни, будет выглядеть в высшей степени необычно, если не сказать нелепо. Вре­мена прекрасных дам в этих нарядах канули в Лету. Если только отправиться в нем на костю­мированный бал? Но вечеринка в честь помол­вки Роберта Арлингтона явно не тот случай, когда можно одеться подобным образом, а еще вдобавок и выложить за этот туалет почти все имеющиеся средства.

— Одевайтесь! — услышала я команду, исхо­дящую от Зизи.

Ее слова я восприняла как приказ и беспре­кословно ему подчинилась. Личность Зизи, не­смотря на первое впечатление благодушия, об­ладала властностью.

Пока я возилась со сложным и непривычным туалетом, помещение бутика волшебным обра­зом преобразилось. Его стены превратились в зеркальные, и свет уже не мерцал таинственно, а заливал все помещение, словно сейчас здесь начнется телевизионная передача.

Во всех зеркалах отражалась необыкновенная женщина, как будто сошедшая со страниц ро­мана. Ради таких, как она, мужчины вызывали друг друга на дуэль, проматывали состояния и совершали другие подобные сумасбродства. Жен­щина была столь хороша, что я не нашла в себе силы от нее отказаться.

— Беру, — еле вымолвила я от волнения.

— Хорошо. Я рада, что вам понравилось.

Я попыталась найти глазами свою сумочку, но она куда-то запропастилась.

— Что вы ищете?

— Сумочку. Я хочу расплатиться.

Зизи рассмеялась.

— Сумочка у вас в руках. Но вам надо пере­одеться, не собираетесь же вы идти прямо так.

Замечание было резонным, и я снова отпра­вилась выполнять приказание Зизи.

— Желаю удачи в вашем предприятии, — ска­зала Зизи, протягивая мне огромный пакет.

— В каком предприятии? Я купила его просто так, — встрепенулась я, как уличенный в кар­манной краже воришка.

Зизи усмехнулась.

— Если просто так, то пусть будет просто так, но все-таки — удачи вам.

Я попрощалась и пошла к выходу. Мне пока­залось, что Зизи все знает о моем безумном плане и одобряет его. Я оглянулась и посмотре­ла на Зизи, но лицо ее приобрело невозмути­мый вид, а помещение снова погрузилось в та­инственный полумрак.

Я вышла на залитую солнцем улицу. Навстречу мне спешили люди, мои современники. Город жил обычной деловой жизнью. А я только что побывала в пещере колдуньи…

Как еще можно объяснить мой поступок? Только властью колдовских чар, отбросивших меня на столетия назад и заставивших вообра­зить себя придворной герцогиней времен коро­ля Карла II и купить платье, в котором я нику­да и ни за что не пойду, да еще отдать за него все имеющиеся деньги. Это ли не верх безрассудства? Зизи обладала приворотными чарами. В этом я была уверена. Надо вернуться и отдать платье.

«Оно поможет в твоем предприятии», — заз­вучал в ушах низкий голос Зизи. Я вздрогнула и ускорила шаг. Возможно, Доли имел в виду со­всем другое платье? А меня опутали колдовские сети? Надо побыстрее покинуть это нечистое место. Возвращаться я раздумала. Обиталища колдуний имеют обыкновение исчезать, и я вряд ли снова найду этот бутик. Голос же Зизи про­должал нашептывать: «Оно принесет тебе уда­чу... удачу... удачу...».