Прикосновение чужого

Глава 24

Я не рассматривала всерьез вопрос о вступлении в брак с Мартини, пока мама не сказала, что никто не позволит нам этого сделать. Тогда внутри восстала та моя часть, что двадцать лет назад читала Бетти Фридан и расклеивала по стенам своей комнаты плакаты с Сьюзен Б. Энтони.

— Это наш выбор, а не чей-то.

— У евреев с этим вопросом все намного серьезнее, чем ты думаешь, — терпеливо сказала мама. — А у таких ортодоксальных космических евреев еще сложнее.

— Я в курсе, что у вас с папой были проблемы перед свадьбой…

— И только тот факт, что я работала на Моссад и спасла ему жизнь, позволила его родителям принять меня. Твой отец, его братья и сестры восстали против строгого мировоззрения родителей, но у них была поддержка остального мира. У центаврицев этого нет. К примеру, Джефф не может обратиться для медицинской помощи ни к кому, кроме своих же центаврийцев, если он не хочет стать подопытной игрушкой для людей. По той же причине ты не сможешь водить своих детей в школу. При первом же обязательном медицинском обследовании обнаружится, что в их генах есть что-то другое, и твои дети для земных ученых навсегда станут теми же подопытными кроликами.

Я глубоко вздохнула.

— Я не готова к женитьбе, так что, в любом случае, это глупый разговор.

— Ты должна знать, что может получиться. Я не рассчитывала выйти замуж за твоего отца. Это просто случилось. Любовь. Настоящая любовь, а не похоть.

— Я хочу Мартини, — призналась я. — Только пока не знаю, люблю ли я его.

Я вспомнила вспышки боли, которым была свидетелем, вспомнила, каким потерянным и одиноким он выглядел, когда рассказывал о родном мире, который он никогда не увидит.

— Я хочу заботиться о нем.

— Я понимаю, это из-за того, что он заботится о тебе. Это хорошо. Просто знай, что он не единственный, — мама встала. — Нам пора идти. Уверена, после весьма бурной ночи, ты проголодалась.

— Кто сказал? — я тоже поднялась и надеялась, что выгляжу праведно невиновной.

— Я — твоя мать, прошу не забывать об этом, и знаю язык тела. Твое сейчас говорит о высшей степени удовлетворения, — и тихо добавила, когда мы вышли из комнаты. — Ты потеряла невинность задолго до поступления в колледж.

— О, позволь папе пребывать в иллюзии на этот счет.

— Позволю. Ему и так пришлось непросто, когда он узнал о случае в колледже. Каждая его разрушенная иллюзия занимает недели, прежде, чем он приходит в норму и принимает неизбежное.

— Извини.

— Все нормально. Я к этому привыкла. Кроме того, я умею его успокаивать другими способами.

— Слишком много информации! Я не хочу больше слышать историй о вашей с папой сексуальной жизни. Ты уже рассказала столько, что мне уже нечего добавить.

— Отлично, можем поговорить, к примеру, о твоей обуви. Начнем с главного — почему?

Мы шли вдоль незнакомых коридоров, при этом мама шагала так, словно прожила здесь всю свою жизнь.

— Спасибо большое. Это все, что было на мне. Тебе-то хорошо, папа упаковал и привез все, что захотел. Мне тоже повезло, что Мартини нарушил порядок и мы с ним попали в мою квартиру, где я смогла переодеться. Кроме того, они удобны.

— Ты сейчас странно выглядишь — в современном костюме и теннисных кроссовках, как из восьмидесятых годов. Комфортно, согласна. Но не так привлекательно.

— Ты, оказывается, еще и знаток моды?

— Просто найди при случае подходящую пару туфель прежде, чем мы отправимся куда-нибудь.

Мы дошли до столовой как раз вовремя. Здесь было море черного и белого Армани. Я увидела Мартини, он меня тоже и помахал рукой. Рядом с ним, выделяясь из толпы желтой рубашкой-поло, как маяк, сидел папа.

— Почему бы тебе не позаботиться о папином гардеробе?

— Он уже женат, а ты пока одна.

— Я думала, мы отложили эту тему.

— Только на время.

Столовая была заполнена длинными столами и одинаковыми стульями, простыми с виду, стульями. На миг мне показалось, что мы оказались в воинской части, где, по какому-то недоразумению, все носят форму знаменитой дизайнерской фирмы. Папа и Мартини расположились у дальнего конца одного из столов. Там же обнаружились Гауэр, Райдер, Кристофер и Уайт. Между Мартини и Райдером — незанятый стул, как и между папой с Кристофером. Я знала, где сяду. Как только мы подошли, Мартини тут же отодвинул стул, специально для меня. Кристофер же, опередив папу, отодвинул стул для мамы. Я заметила, как папа метнул на Кристофера такой же взгляд, каким несколько минут назад в моей комнате одарил Мартини. Хорошо, по крайней мере теперь ясно, что места Кристоферу в нашей семье нет.

Меню не обнаружилось. Еда уже стояла на столе, в домашнем стиле и изобиловало разнообразием вариантов. Я полностью расслабилась, когда услышала папины жалобы, мол, свинина приготовлена только по-швейцарски. Я выучила эту его заморочку наизусть еще когда мне стукнуло пять лет.

Мы с мамой наполнили тарелки и начали завтракать. В это время Мартини рассказывал остальным сильно отредактированную и сокращенную версию прошедшей ночи, оставив за кадром большую часть того, что мы делали. Тем не менее, я заметила кислое лицо Кристофера, из чего стало понятно, что из рассказа он сделал тот же вывод, что и папа с мамой. Либо так, либо моя комната вовсе не звукоизолирована и сейчас вся компания в курсе моего альфа-центавриского любовного узла.

Подождав, пока Мартини закончит рассказ, Гауэр наклонился вперед, чтобы я ясно видела его лицо.

— Я бы хотел узнать подробности непосредственно от тебя. Это будет легче, если я коснусь твоей головы. Надеюсь, ты не возражаешь?

— Нет, — я еще не накладывала макияжа, и волосы уложены в простой конский хвост, так что ничего страшного в этом я не усмотрела.

Гауэр поднялся, зашел мне за спину и приложил обе ладони к моим вискам.

— Начинай. Расскажи нам о своем сне, я хочу попробовать увидеть его в своей голове.

— Я постараюсь, — я смогла вызвать в воображении образы из сна сразу, как только подумала о них и прошла через сон снова. Это было так же ужасно, как и в тот раз, когда я рассказывала его папе с мамой. В конце концов, я закрыла глаза, иначе бы зарыдала навзрыд.

Я повторила все, включая последние слова Кристофера, прежде чем я убила его и заключительные слова Мефистофеля. Когда же закончила, постаралась выгнать все эти образы из разума, надеясь, что Гауэр получил то, что хотел.

Он медленно отстранил ладони от висков, потом снова их приложил, чтобы сделать легкий массаж. Кошмар начал рассеиваться.

— Помассируй шею, — прошептал Гауэр Мартини. — Основание черепа в частности.

Рука Джеффа скользнула по моей спине к шее. Мне удалось сдержать стон удовольствия — это потребовало значительных усилий. Благодаря массажу, я, наконец, расслабилась и открыла глаза, ничего не боясь.

Чтобы увидеть, как Кристофер смотрит в мою сторону со смесью гнева и боли на лице. Этот взгляд отличался от обычного, и в нем проскакивала некоторая тревога.

— На самом деле я не хочу убивать тебя, — сказала я ему. Главное, постаралась сказать это как можно убедительнее, чтобы мне поверили.

— Пол, что думаешь? — спросил Уайт.

— Сначала я хочу услышать, что об этом думает сама Китти, — сел на место Гауэр.

— Я ничего не могу сказать, кроме того, что боюсь Мефистофеля. Сильно боюсь.

— Йейтса ты должна бояться сильнее, — задумчиво пробормотал Райдер. — Именно он пытался заменить тебя роботом.

— Возможно, Китти не боится его потому, что пока что не сталкивалась с ним в этом обличье, — предположила мама.

В голове пролетела какая-то мысль, но такая быстрая, что я не смогла ее уловить.

— Или, может, не боится его, потому что пошла вся в мать, — с некоторой гордостью сказал папа. Я увидела, как он положил одну руку на спинку стула, на котором сидела мама. Не сказала бы, что это необычно, но редко случается, когда мы в компании. Наверняка ревнует маму к Кристоферу.

— Возможно, это просто кошмар, — предположил Уайт. — У людей такое часто случается.

— Ричард, твое слово, — Гауэр покачал головой. — Ты разбираешься в снах и можешь их расшифровать.

— Джеймс, что ты думаешь об этом? — спросила я, пытаясь уловить неуловимую мысль, становившуюся все более назойливой.

— Почему я?

— Почему бы и нет? Я хочу знать, что ты об этом думаешь. Кроме меня, ты был там единственным человеком. Мама не считается, потому что до случая в аэропорту она не имела представления о пришельцах и сверхсуществах.

Не знаю, почему я это сказала, мозг работал вовсе в другом направлении.

— Ладно. Не думаю, что Йейтс для тебя реален, потому что ты с ним никогда не встречалась.

— Но я его видела тогда. И потом, Йейтс — Мефистофель, равно как и наоборот, — мысль почти попалась.

— Но Йейтс не знает о планах Мефистофеля, — раздраженно сказал Кристофер. — Мы тебе об этом рассказывали вчера вечером.

И вот тут назойливая мысль сформировалась окончательно. Сэкс с пришельцем явно влияет на умственный процесс.

— Так и есть. Думаю, есть два плана.

— Ну, я точно уверена, что у Йейтса есть план, — терпеливо кивнула мама. — Это имело бы смысл, если бы Мефистофель был частью его.

— Нет, я говорю о двух разных планах для двух разных существ, которые не подозревают, что их планы пересекаются. Как уже упоминал Кристофер, а потом еще раз напоминали, разумы сверхсущества и человека разделены, и человеческий разум не подозревает, что внутри него сидит также разум паразита. Возможно, паразитный разум не подозревает о человеческом. У Йейтса есть план, террористический. Поэтому он хочет избавиться от моей мамы. Но у Мефистофеля есть другой план.

— И что же это за план? — осторожно спросил Уайт.

Я закрыла глаза и задумалась на мгновение.

— В моем сне паразит Мефистофеля переместился в меня, но сам Мефистофель остался тем же Мефистофелем. Я тоже внешне не поменялась, хотя внутри стала совершенно другой. Я была больше не я и не могла прекратить делать то, что от меня хотел Мефистофель.

— О, Боже, — простонал Гауэр. — Это все объясняет, — он внимательно всмотрелся в меня. — Твой сон не был совсем твоим. Это было легкое прикосновение, но это вовсе не нормально.

— Думаешь, паразит уже во мне? — прохрипела я, представив, что вот-вот могу начать убивать всех вокруг на самом деле. Мартини стал делать массаж интенсивнее. Это помогло. Чуть-чуть.

— Нет, — успокаивающе произнес Гауэр, — мы знаем, что ты — до сих пор ты. Поверь мне.

— Никто из нас не смог бы прикоснуться к тебе, если бы ты оказалась заражена, — добавил Мартини.

Я вспомнила его и Кристофера реакцию на трогательный образ Йейтса прошлой ночью.

— Почему нет?

— Это что-то из области нашего психического состояния, — ответил Уайт. — Мы не можем от этого избавиться, хотя у нас есть команда, которая над этим работает.

— Попросите их сосредоточиться на особенностях различия между центаврийцами и людьми. Потому что когда Мефистофель схватил меня, я ничего не почувствовала, даже ничего близкого тому, что чувствовали Мартини с Кристофером просто дотронувшись до видеокадра.

— Что ты чувствовала? — тихо спросила мама.

Я попыталась вспомнить.

— Я не боялась, — наконец, ответила я. — Я словно сошла с ума. Когда он меня схватил, я словно обезумела. И я не испугалась даже тогда, когда поняла, что он собирается меня съесть.

— Это ярость, — сходу определил Райдер. — У людей больше поводов для ярости, чем у центаврийцев. Не то, чтобы центаврийцы не умели злиться, — он улыбнулся посмеивающемуся Полу, — но до человеческого уровня им еще далеко.

— Да, но ярость на самом деле контролируется на генетическом уровне?

— У нас да, — тихо сказал Мартини. — Кое-что есть и у вас.

— Я думала, это неудачная шутка, когда он сказал мне об этом, — добавила я.

Вокруг резко установилась тишина, я даже стала прислушиваться, надеясь услышать свирель сверчков.

— Что? — наконец, спросила я.

— Ты смогла понять, что он говорит? — спросил Кристофер.

— Ну, всего два предложения. В смысле, это было очевидно, что он разговаривал с вами на каком-то незнакомом языке и я не смогла понять ни слова. И он разговаривал со мной, когда поднес меня к своей морде.

— Как? — категорическим тоном поинтересовался Гауэр.

— Его глаза изменились, — я пожала плечами. — Красное свечение ушло, сверхсущество задрожало, и взгляд стал человеческим, — чуть помолчав, я добавила: — Он сказал, что я беда.

— В этом он прав, — пробормотал Кристофер.

Я предпочла проигнорировать его комментарий.

— Потом, когда он поднес меня к пасти, добавил, что от меня проблем больше не будет.

— Они не могут так делать, — запротестовал Уайт. — Человек или сверхущество, и ничего между.

— Так и было. Тогда я вытащила из сумочки баллончик с лаком и он выронил меня, — я осмотрелась. Все, без исключения, центаврицы внимательно всматривались в меня, действуя на нервы.

— И снова — что?

— Твой сон, Китти, — наконец, прервал молчание Гауэр, — был совсем не сон. Тебе имплантировали память.

— Не было такого, — я слышала тяжелое дыхание, никто из центаврийцев не решался произнести ни слова, но уверена, я знала, о чем каждый из них сейчас думает. — В смысле, эти паразиты умеют замедлять время, что ли?

— Мы этого не знаем, — признался Уайт. — Но ты могла бы наложить свой опыт на имплантированную память.

— Может, он догадался, как увеличить количество сверхсуществ? — не великая догадка, тем более я чувствовала, что превращаюсь в объект «Испытуемый номер один».

— Возможно, — пробормотал Кристофер, — он просто вспоминал, как это делается.

— Как только прикоснулся к тебе, — добавил Гауэр.