Алёна Нефёдова Принц в розовом пальто

Глава 1

– Лизка, я все понимаю, христианское смирение, подставим левую щеку после удара в правую, но… блин! Но конкретно в этом случае тебя не понимаю. Ну как, как ты можешь так спокойно говорить об этом мерзавце? Он тебя бросил! Не просто бросил! Он изменил тебе! Предал тебя, развелся с тобой, такой классной, такой доброй и просто офигенской! И все из-за какой-то рыжей стервы!

Мы с подругой сидим вдвоем на моей кухне, по-прежнему вроде бы чистой и на первый взгляд уютной. Но только на первый взгляд. Когда-то, когда я еще была замужем и периодически ворчала по утрам на мужа за то, что оставил на столе свою грязную чашку после кофе или не закрыл навесной шкафчик, откуда доставал кофемолку, эти мелкие детали, раздражающие любую хозяйку, как раз и придавали кухне уют. Тот самый легкий оттенок беспорядка, без которого невозможна жизнь семьи, пусть и совсем крохотной, какой была наша – всего-то два человека. Всего два. Третьим мы так и не обзавелись.

Теперь я живу одна, мне не на кого ворчать, потому что посуду я за собой мою сразу, а в тот шкафчик и вовсе перестала лазить – как-то резко разлюбила натуральный кофе. И теперь на этой кухне всегда чисто. Чисто, пусто и… одиноко. За исключением тех редких вечеров, когда ко мне кто-то заглядывает на огонек. Вот как сейчас Юля, моя давняя приятельница. И хоть она старше меня, но выглядит чуть ли не школьницей, настолько она худенькая и тонко-прозрачная.

Я добавляю в свой чай немного сливок и аккуратно размешиваю их, медленно вращая чайную ложечку по часовой стрелке, стараясь не касаться стенок. Не люблю, когда колотят металлом о тонкий фарфор.

– Юль, не говори так. Ну серьезно. Они оба не такие, как ты думаешь. И Данька все равно хороший.

– Хороший? – в возмущении взвивается подруга, с грохотом плюхая чашку на блюдце. Так звонко, что я невольно морщусь. – Да козел он! Вернее, кобель.

– Юль, охолонись. Мой Даня…

– Твой бывший Даня! – Юля не может усидеть на месте и подскакивает, отходя от стола и прислоняясь к подоконнику, заставленному моими любимыми орхидеями.

Когда-то, когда у меня еще был муж, он после каждой командировки из аэропорта сперва заезжал в цветочный магазин, покупал мне новый цветок и вручал вместо букета. Он знал, что я не люблю срезанные цветы. До сих пор помнит. Вон та, густо-чернильного цвета, усыпанная гроздьями соцветий, подарена им уже после развода.

Нет. Данька не козел. И не кобель. Просто… Просто так бывает иногда. Просто иногда оказывается, что то, что было между двумя, собственно, любовью так и не стало. Началось как детская дружба, потом переросло в нежную привязанность. А через какое-то время превратилось в уютную привычку. Но любые, даже самые уютные привычки можно с легкостью заменить другими всего за двадцать один день. Двадцать один? Да, точно. В статье было написано именно это число. И я даже не жалуюсь на то, что вот этой привычкой, от которой избавились за три недели, оказалась именно я. И уже тем более не собираюсь плевать ядом в его сторону или в сторону его “рыжей стервы”. Ни я, ни он, ни она не виноваты, что их чувства оказались более… ну, не знаю, бурными? Страстными? Глубокими? Настоящими?

– Мой бывший муж и по-прежнему друг Даня не козел. Козел не предупреждает, что полюбил другую, прежде чем “изменить”. Козел не просит за это прощения. Козел, в конце концов, не оставляет бывшей жене квартиру, которую сам купил, на свои заработанные деньги, и не уходит с полупустым чемоданом. И не продолжает помогать бывшей жене и ее приемным родителям, при том, что “та самая стерва” родила ему ребенка и, поверь, ему сейчас есть кому помогать и без меня.

Юлька стоит возле окна, нахохлившись. Она понимает, что я права, хоть ей и хочется выплеснуть собственную обиду на мужчин. Она качает головой, а потом с тихим вздохом все же признается.

– Ты права. Я просто после собственного козлины-мудачины всех разведенных мужиков такими считаю.

У Юльки своя проблема. Свое горе. Плаканное-переплаканное. Но так до конца и не выплаканное.

– Прости, солнце. Я не хотела затрагивать эту тему. Знаю, она для тебя болезненная, – подружка снова садится и принимается крутить в руках чашку с остывшим чаем, виновато пряча глаза.

Да, болезненная. И тем более остро воспринимается тот факт, что новая жена моего бывшего мужа родила ему дочку чуть ли не через девять месяцев после его ухода от меня. Чудесную красотку с глазами цвета грозового неба, как у папы, и огненными рыжими кудряшками, как у ее мамы. Я видела ее фотку. Случайно подсмотрела на его телефоне, когда он заглядывал ко мне поздравить с Восьмым марта.

А я так и не смогла. Родить не смогла.

– Да и для тебя тоже, Жоли. Давай не будем о грустном, а? И так хандра. Ненавижу ноябрь. Светает поздно, темнеет рано, дождь меняется на ветер и обратно. Только и хорошего, что мечтать о праздновании Нового года.

– Угу. И о том, на какие шиши купить подарок ребенку от Деда Мороза и как этот самый Новый год отметить весело и сытно на имеющиеся копейки.

– Ма-а-м, а включи новый мультик, пожалуйста. Мне Лунтик уже сильно надоел, – заглядывает в кухню вихрастая головенка. Это наша Мышка, Юлина дочка, моя крестница. Пока единственный ребенок, которого я могу назвать своей дочкой. Пусть и только крестной. Но все же дочкой.

– Конечно, Мышоночек. Сейчас включу. Кого будешь смотреть?

– Хочу Машу с Медведем.

– Лапулик, ну ты же его каждый смотришь. Неужели не надоело?

– А они мне нравятся. Они добрые. И Мишка добрый, хоть и хочет иногда казаться злым. Но он не злой, его все-все звери в лесу любят, потому что он всем помогает. А та медведица глупая, которая за него взамуж не хотит.

– Не хочет, Мышонок. Надо говорит “не хочет”, а не “не хотит”, – поправляет малышку Юля, теребя пушистую растрепанную косицу. – И не “взамуж”, а просто “замуж”. Пойдем, я включу.

Пока Юля ищет заказанный дочерью мультфильм, я споласкиваю опустевшие чашки и снова ставлю их на стол. Включаю чайник и заглядываю в холодильник – где-то у меня должен быть йогурт, я его специально покупала, зная, что Юля с Верочкой придут в гости с ночевкой. Лучше достать его сейчас, чтобы ребенку не холодный давать, ей как раз через полчасика захочется перекусить перед сном.

Через пару минут подруга возвращается в кухню, а в комнате уже слышится заливистый детский смех. Права Верочка, мультик и правда замечательный – веселый и милый, как раз для малышей, еще не потерявших веру в доброту окружающих людей.

– Слушай, может, ты все-таки сдашь этот дом в аренду?

– Лиз, ты думаешь, я не пробовала? Купить хотят, а в аренду он слишком дорого получается. А продешевить… Знаешь, какие арендаторы нынче? Пару месяцев поживут, а уделают так, что ремонт весь с нуля за ними делать надо будет.

– Ну, если все равно продавать придется, то какая разница?

– Лиз, я еще не потеряла надежду отстоять его. Я поэтому даже и не живу в нем. Как примета какая-то, что ли. Если сохраню его для дочки, значит, все у меня наладится. Эй, это что за звук? – прислушивается Юля к непонятному ворчанию из коридора.

– Это мой телефон. Странно. Уже поздновато для звонков.


Я выхожу из кухни, судорожно оглядываясь в поисках неуловимого гаджета. Вечно я забываю вытащить его то из кармана, то из сумки. Да и, собственно, не настолько он мне и нужен под рукой. В соцсетях я не зависаю, бурную переписку ни с кем не веду. С тетей и дядей созваниваюсь по утрам, а Данил обычно звонит перед выходными, чтобы узнать, не нужна ли помощь.

Я достаю настойчиво пиликающий телефон из кармана пуховика и с удивлением вижу, что звонит моя Гавриловна. Очень странно. И тревожно. В это время она обычно уже спит. Она ранняя пташка. Подскакивает в любое время года в пять утра, а в восемь вечера ее уже кантовать нельзя, иначе потом до утра не уснет. Тот еще жаворонок.

– Алло?

– Алё, Лизок, беда-а-а, ой беда-а-а, детка, – громко завывает в трубку еще одна моя “подружка”.

– Анфиса Гавриловна, миленькая, что случилось? Тебе плохо? Скорую надо вызвать?

– Ой, детка-а-а, у Его Высочества приступ! – причитает Гавриловна, закашливаясь. – Ой, помрет мой сыночек, Лизок!

– Какой приступ? – пугаюсь я, зная, что у Анфисы “пунктик” на тему здоровья ее сыночка.

– Эпиле-е-епсия… – чуть не рыдает в трубку женщина.

– Вы своему доктору звонили?

– Да уехал наш любимый Борисыч! В Лондон укатил три дня назад. На симпозиум какой-то. Ну как же все не вовремя, Лизок.

– Гавриловна, ну-ка дыши глубоко. Я сейчас прибегу и все порешаем.

– Да куда ж ты по ночи-то побежишь, ребенок?

– Анфиса, не нервируй меня. Готовь его пальто и “брульянты”, буду через десять минут.

– Спасибо тебе, Лизок. Я тогда позвоню заму Борисовича, который вместо него ведет прием. Где-то у меня его телефон должен быть. Сейчас найду.

Я возвращаюсь на кухню и виновато развожу руками.

– Юль, прости, мне надо срочно убежать на часик-полтора.

– Гавриловна?

– Ага. Ты расстилай пока вам с мелкой постель, меня не ждите. Полотенца я вам приготовила, в ванной лежат, твое сиреневое, для Верочки розовое с зайчиком. Купайтесь, перекусывайте, вот, я как раз йогурт для Мышки достала, чтобы подогрелся немного. Я сама вас закрою и сама потом открою. Постараюсь не шуметь, но вы лучше дверь в комнату закройте, чтобы я случайно не разбудила вас. Только бра в коридоре не выключайте, а то я буду спотыкаться в темноте и точно вас разбужу.

– Беги уже, мать-Тереза. Разберемся. Только аккуратнее там, по темным дворам напрямую не шарахайся. Три минуты роли не сыграют, лучше пройдись до своей Гавриловны по ярко-освещенному проспекту.

– Хорошо, мамочка. Конечно, мамочка, – улыбаюсь я подруге, которая сосредоточенно наматывает мне на шею шарф. – Спасибо за заботу.

– Это тебе спасибо, кума, – Юлька натягивает на меня шапку и чмокает в послушно подставленный нос. – Без тебя я бы точно сдохла когда-то.

– Я бы без тебя и Верочки тоже. Поэтому хорошо, что мы есть друг у друга. Все, я побежала. Обещаю по темным дворам не ходить.

– Если что…

– Если буду совсем уж задерживаться, я тебе напишу в телеге, мамочка.

– Все-все, поняла. Иди уже. И на ключ не забудь закрыть, – только и успевает крикнуть мне вдогонку Юля, когда я захлопываю тяжелую металлическую дверь.

“А мне говорят, что катет

Короче гипотенузы.

А я говорю вам – хватит!

Устал я от этой обузы”…

Я напеваю незатейливый мотив из старого детского фильма про электронного мальчика, что так хотел стать человеком. А мне иногда почему-то хочется стать наоборот – электронной девочкой. Чтобы не бояться идти по гипотенузе через темные дворы. Просто потому что она короче, чем сумма двух катетов прямоугольного треугольника, которые мне приходится топтать по ярко освещенным улицам. И да, я не ошиблась, это вот квадрат гипотенузы равен сумме квадратов двух катетов, а если во вторую степень не возводить, то…

Господи, о чем я думаю?

О какой-то ерундовской ерунде. О том, что гипотетической электронной девочке было бы не страшно, не больно, не обидно. О том, что она бы не плакала по ночам в подушку от дикого, беспросветного, удушающего одиночества. О том, что она не мечтала бы о несбыточном, не изводила бы себя напрасными сожалениями, и не надеялась бы впустую на то, что в ее жизни тоже однажды случится Чудо. Настоящее, теплое, вкусно пахнущее свежеиспеченным хлебом чудо под названием ребенок. Свой, собственный, родной. Мягкий и теплый, пускающий носом пузыри, плачущий по ночам и улыбающийся при виде лица своей мамы – меня.

Вот странно все же. Я в детстве особо не играла в куклы, неинтересно было. И с ровесниками во дворе особо не водилась. Они мне казались каким-то бестолковыми и слишком понятными, а значит, тоже неинтересными. Я и к Данилу потянулась только потому, что он был старше, если и выходил во двор, то только с очередной книжкой, и умел здорово пересказывать мне содержание прочитанного. Да так увлекательно, что уже в пять лет я научилась сама читать и даже записалась в библиотеку, благо она находилась буквально в соседнем доме и работала в ней наша соседка, которая махнула рукой на тот факт, что мне всего пять и я еще даже не хожу в школу. И вскоре я уже не просто слушала своего любимого друга и наставника, но даже осмеливалась вставлять свои две копейки на тему прочитанного.

Мы дружили с детства. Просто дружили. Даже не целовались. И решение пожениться приняли как-то тоже… спокойно, что ли? У меня не порхали бабочки в животе, я не истерила, если замечала, что Данил разговаривает с кем-то из девушек, я никогда не выясняла с ним отношений и не требовала у него регулярно отвечать на самый дурацкий в мире вопрос – “Ты меня любишь?”. Я знала, что он меня любит. Блин, я, наверное, дура, потому что уверена, что он до сих пор меня любит. Но… Как сестру. Как младшую сестренку, о которой надо заботиться, которой надо помогать, которую надо учить. Нет, не то чтобы вот прям учить, а деликатно наставлять. У него это хорошо получалось – быть деликатным и ненавязчивым в своих наставлениях. Но для меня мой бывший муж Данил был самым правильным наставником и самым настоящим старшим братом.

Уж не знаю, насколько хорош он как любовник. Но не потому, что у нас не было секса, еще чего! Был, разумеется, мы все-таки были женаты несколько лет. И в постели с ним мне было приятно, очень приятно, мне и в голову ни разу за это время не пришло сказать ему что-то типа “ой, у меня голова болит” или “ой, что-то не хочется”. Просто мне не с кем и не с чем сравнить то, что было у нас, а говорить на эту тему я не могла ни с кем. Ну вот не могла я обсуждать ЭТО ни с тетей, ни с Гавриловной, ни даже с той же Юлькой.

Но я точно так же совершенно точно знаю, что наша ровная, освещаемая уютным светом детской дружбы любовь совершенно не похожа на тот пылающий ураган, в котором его закрутила любовь к рыжеволосой, яркой, что то пламя, Ольге. Я как-то видела ролик о прошедшем где-то в Штатах огненном смерче. Так вот в глазах Данила мне виделись отблески именно такого сметающего все на своем пути полыхающего торнадо. Его не остановить. Не потушить. Ему невозможно ничего противопоставить.

Вот я и не пыталась.

Я сожалела лишь об одном – о том, что за время брака, несмотря на то, что мы старались и оба этого хотели, у нас так и не получилось забеременеть. И да, я понимаю, что наличие ребенка все только усложнило бы в жизни и моей, и Данила, и его нынешней семьи. Но эгоистично до самого последнего дня надеялась на какое-то чудо или волшебство. Которого так и не случилось.

И мне теперь так одиноко, что хоть волком вой.

Загрузка...