Принцип бабочки

Глава 7 День обещал быть хорошим

Вероника

Наше время

Сегодня день обещал быть неплохим. Я надеялась на встречу с Дмитрием и получение ответов на интересующие меня вопросы. Откуда он знает мое прозвище? Что именно ему обо мне известно? Что он от меня хочет в итоге? Только удовлетворять мной свои потребности? И всего? Или в его планы входит приручить меня, сломать и заставить помогать в его темных делишках. Может они с Мишей враги? Я вспомнила, именно он когда-то ему отказал. Вдруг он сам хочет заниматься перевозкой интересного и жаждет получить от меня информацию, которой я обладаю. Но зачем тогда засовывать меня сюда? Он просто пытать меня в сыром подвале, не поить, не кормить, я бы рассказала ему рано или поздно, а потом получила бы пулю в лоб. Все довольно просто, однако он сам для меня загадка, которую я планирую разгадать.

Мы с Милой как обычно занимались уже полюбившимся нам делом- лежали на кровати вверх ногами, не знаю почему мы так делали, но это стало можно сказать даже нашим хобби. Я оглянусь налево, на тумбу, где стоял букет белых лилий, которые так и воняли на всю комнату. Именно воняли, не побоюсь этого слова.

— Кажется, ты ему нравишься больше, чем это бывает обычно с такими девушками как мы, — снова завела шарманку подруга.

— Тебе кажется, а когда кажется принято креститься, а не пулять в людей бессмысленные факты.

— Он никому из нас цветы не дарил, так что позволь мне пулять в тебя фактами и даже может придушить тебя подушкой за конкуренцию, — она смеялась. Последний вечер она часто смеялась. Мне это нравилось. На пару минут это заставляло меня забыть, что я все еще в плену, все еще где-то непонятно, где, в доме, окруженном хвойным лесом и пытаюсь понять как отсюда сбежать. Я не рассказывала Миле о том, что Дима предложил мне фору в день и машину, думаю эта тайна должна остаться только у нас двоих. И чем он думал только, предлагая это мне? Хотя тут скорее другой вопрос, чем думала я, когда отказывалась? Мозгом. Фора в день сейчас не решит мою проблему, только усугубит. Ну а что с меня взять? Я, наверное, трусиха, неуверенная в себе трусиха. Последний вечер вообще заставил меня подумать, что у нас даже может что-то выйти не худшее. Однако чай и ненавистные мне цветы все равно не затуманят мой ясный разум. Я привыкла мыслить стратегически и это все часть моего плана, который я не сегодня, но обязательно в ближайшее время и воплощу. Мне нужно просто добраться до тайника и улететь из этой страны. Просто дойти, добежать, долететь, доползти до тайника с документами и свалить к чертям подальше из этого извращенного ада. Если бы ад существовал вообще, я думаю он бы был в той красной комнате.

— А что на третьем этаже, — наконец-то решила я узнать у своей подруги с болтающимися голыми ступнями.

— Я не знаю. Слышала никто, кто туда попадал, больше не возвращался и нас всегда им пугают, — Мила посмотрела на меня и впервые за сутки ее улыбка спала с лица, — я боюсь, что скоро им надоем и меня тоже туда отправят, а я так хочу увидеть солнце или хотя бы звёзды.

— Тебя не отправят, все будет хорошо. Не теряй надежду, — я пыталась подбодрить ее как могла, но кто вообще знает, что произойдет с нами даже через час. Не считая уже дни, недели, месяцы и годы. Загадывать и мечтать сейчас явно не время, но мы продолжим верить.

— Пусть так и будет, хорошо, — Мила взяла меня за руку. Ее холодные ладони коснулись моей кожи. У нее постоянно были холодные руки и ноги, я не знаю почему, но прямо ледяные. При этом у нас в помещении всегда было тепло.

— Я была на улице вчера, — прошептала я, оборачиваясь на подругу.

— Что мать твою, на улице? — Мила тут же бросила мою руку и села на кровать в позу лотоса, сильно подгибая под себя ноги. Ее лицо надо было видеть, поднятые брови, распахнутые карие глаза и полуоткрытый рот.

— Да, Дима вывел меня подышать и покататься на качелях, — я закусила губу. Моя собеседница мечтает о свободе, а я так выбрасываю ей факт того, что ощутила ее малую каплю.

— И после этого ты говоришь, что ты ему не нравишься, ну-ну, — она стукнула меня по плечу. Затем еще раз и еще, — врушка.

— Я серьезно, Мила, не нравлюсь, нравилась бы, он не держал бы меня тут.

— Москва тоже не сразу строилась. Расскажи, как там было, что там было? Я не видела, меня привезли сюда с завязанными глазами, — Мила принялась греть свою ледяные руки о мои, сильнее сжимая предплечье от любопытства.

— Закрой глаза, — попросила я собеседницу, которая решила меня заморозить. Она послушалась, а я продолжила, — пахнет хвоей так, что захватывает дух, этот запах свежести пронизывает каждый сантиметр твоих легких, ты слышишь пение птиц где-то вдали, слушаешь как хрустят ветки от животных, которые гуляют рядом, держишь в руках кружку зеленого чая с мелиссой и он с горчинкой проникает в твое горло. Ты сосредоточена на высоких елях и соснах, окружающих тебя, видишь, как солнечные лучи проходят сквозь ветки пытаются дотянуться до твоей кожи. Ты спокойно, дышишь тихо, но глубоко, наслаждаешься каждой секундой, которую тебе удается находиться там. На свободе и в просторе, без цепей и оков. ты счастлива.

Мы еще несколько минут сидели в тишине, затем Мила распахнула глаза и улыбнулась.

— Спасибо, — она вернулась в прежнее положение, продолжая напрягать щеки.

— Это самое малое, что я могу для тебя сделать, — я уставилась на белый потолок.

— А что было потом, он увел тебя в комнату?

— Мы пили чай, а потом он запер в меня в комнате и ушел. Как вернулся не помню. Помню только, что проснулась от его прикосновений, — я не стала врать. Не хочу и не буду, не ей.

Мила тяжело выдохнула. Ей не доводилось видеть их добрыми или ласковыми, наливающими чай и рассказывающими историями.

После наших разговоров я пошла в душ. Хотелось искупаться и смыть с себя все. Все чувства и эмоции, прошедшие через меня за эти сутки, хоть они и не были плохи. Я стояла под струями горячей воды, мылила волосы и терла жесткой мочалкой по коже. Ощущение чистоты всегда поднимает настроение.

Я думала о Лебедеве, гнала эти мысли, но он не выходил из моей головы. Кажется, у меня начинает развиваться этот чертов синдром. Я начинаю привязываться к своему похитителю и мучителю. Хреново. Что тут скажешь? Плохо, ужасно! Противно мне от себя. Ну куда деваться, что тут поделаешь, когда такая ситуация происходит. А вот правда, что мне еще делать? Отвращение? Долго я на нем не продержусь, я дала себе обещание, что сбегу отсюда, значит сбегу и никогда не полюблю своего хозяина. Так и будет! Ну а пока временно заставим себя поверить в то, что все в порядке и наши взаимоотношения налаживаются. Почему нет? Надеюсь, сегодня он придет, я бы выпила еще чаю и спала на его мягкой кровати. С ним в обнимку или просто ощущая то, как он наваливается на меня во сне. Более чем спокойно. Крыша точно поехала, вызывайте психиатра. Или сразу в больничку. Точно!

Я смыла с себя пену, обернулась в белое, мягкое, до жути приятное полотенце и вышла из ванной. Но тот, кто тут стоял явно, не был мне мил. Женя был в одних трусах и так и норовил прижать меня к стене. В голову пришла мысль “никто кроме меня тебя трахать не будет” Я выдохнула и попыталась пройти, но он остановил меня.

— Привет, Вероника, — прошептал мне на ухо черноглазка. Я съежилась подобно сливе, отстранилась подальше от его уст.

— Привет, — я сделала еще шаг вперед, но он уже зажал меня в руках, обхватив меня полностью, прижимая к своей груди.

Нет, нет! Уйди от меня, не прикасайся! Хотелось кричать, но я упорно пыталась вырваться. Никто мне тут не поможет.

— Ты куда это собралась? — он смотрел на меня, а я на него, сильно поднимая голову. Его черные глаза наводили жути и заставили бояться. Он же не должен ко мне прикасаться, он мне ничего не сделает… Думала я…

— В спальню, — выдавила я, вдыхая его противные, резкие духи, в которых он наверно искупался перед выходом. Как будто у меня тут есть выбор. В спальню или зал, даже не знаю куда еще.

— В мою? — ухмыльнулся черноглазка, делая со мной пару шагов в сторону выхода. Я пыталась вырваться, понимая, что это значит. Я не хочу спать с ним, я не хочу, чтобы он бил меня, а он будет. Черноглазка гребаный извращенец и законченный садист. Пожалуйста нет! Дима же сказал… А я верила ему, даже допускала мысли, якобы он не такой плохой. А он отдал меня своему другу…

— Да не вырывайся ты, хуже будет, — Женя поднял меня словно пух и закинул на плечо, смачно выписав ладонью по моей пятой точке. Его руки больше, чем надо сильные. Я уже представила, что он будет со мной делать, вспомнила Милу… Хотелось убежать, спрятаться, убить его, все что угодно, только не лечь под него.

Вот мы приближаемся к лифту.

— Отпусти, отпусти меня, нет, нет отпусти меня! — кричу я изо всех сил и вижу, как из проема выглядывает Мила и уже бежит в мою сторону, как дверь лифта замыкается. С этой самой минуты я ненавижу лифты…

Я понимала всю тяжесть ситуации и пыталась абстрагироваться.

— Дима сказал, что никому кроме него нельзя, — вопила я, ударяя его кулаками по спине. Но ему хоть бы что, он словно от слова совсем не чувствует моих жалких протестов.

— Дима? Не Дмитрий Константинович, а Дима? Интересно как он на это отреагирует, — Женя потащил меня в красную комнату Я запомнила дорогу. Он потащил меня в красный ад, в который я надеялась больше не возвращаться. Сердце забилось сильнее и было готово выпрыгнуть из груди. Еще я проболталась о этой мелочи в субординации. Сука!

Все становилось как в тумане. Он бросил меня на кровать, я пыталась вырваться, но он пристегнул мои руки на цепи у изголовья кровати. Нет, я не хочу, не надо, нет! Я кричала, кричала до хрипоты в горле, изо всех сил напрягая легкие.

Женя навис надо мной, облизывая губу, отшвырнул полотенце принялся сильно сдавливать мою грудь, с яростью зажимая мои

соски меж своих пальцев. Он щупал меня, а я плюнула ему в лицо. Ненавижу его, ненавижу этого сраного ублюдка и всех его друзей! Ненавижу этот дом и эту адскую комнату!

Он на секунду замер, затем вытер щеку и ударил меня по лицу. Я чувствовала на губах вкус крови. Губу жгло, нос болел. Я закрыла глаза, ощущая, как болят десна. Как вкус металла впивается в мой язык, и моя же кровь просачивается в горло.

— Буйная ты. Ничего, скоро будешь покладистой, — Я не видела, что он делал. только темноту и образы Димы, мерцающие в голове. Он должен меня спасти, пусть он придет и спасет меня, пожалуйста. Я убью этого Евгения, когда-нибудь я заставлю его пожалеть, о том, что он делал со мной и с другими. Я заставлю его кричать и ныть от боли, так же как я сейчас. И вот я чувствую, как смазанный противной холодной смазкой толстый член урода начинает проникать в меня.

Я так же держу глаза закрытыми и лишь прикусываю щеки от боли. Но тут этот входит в меня полностью. Это ад на земле. Ни возбуждения, ничего, только ненависть, разгорающаяся во мне с каждым его толчком. Я корчусь от его размеров и чувствую, как тяжелые руки обхватывают мою шею. Я широко распахнула глаза, понимая, что мне скоро нечем будет дышать. Я начала шипеть, ощущая, как он сильно давит на меня, совершая уже быстрые толчки. Живот болит, воздуха начинает не хватать, я начинаю вырываться всем телом, бить его колеями как могу, загибаю ноги чтобы ударить по пояснице, но не хватает гибкости. Я делаю, что могу. Я делаю, что могу мать его, чтобы вырваться из лап этого ублюдка. И вот он отпускает шею и придавливает мои плечи к кровати.

— Ненавижу тебя! Ненавижу ты пожалеешь, — вскрываю я, после глубокого вздоха. Теперь горит и шея. Все ноет. А он продолжает толкаться в мою промежность и лишь ехидно улыбается. Он давит на мои плечи с большой силой, словно навалившись на руки всем свои перекаченным телом. Я чувствую, как ужас овладел мной и кричу, кричу что есть мочи из последних сил.

— Помогите, помогите!

Но в ответ получаю еще один удар, от которого темнеет в глазах. Я не понимаю, что происходит, теряюсь в реальности и в своих ощущениях.

Закончил он не скоро, крутил и вертел меня на этой чертовой кровати. Тело будто перестало быть моим. Оно не то, чтобы болело, оно завывало от его ударов, шлепков. На мне не осталось живого места.

Я старалась абстрагироваться, думать о хорошем, вспоминала Мишу, своего босса, то, как он обнимал меня перед заданиями и то, как дарил мне розы по окончанию крупного дела. Он был ко мне добр.

Телом я понимала, что меня чуть ли не разрывает на части, больно. Ужасно тянет живот и, казалось, я не смогу ходить неделю. Но это боль ничто, по сравнению с душевной. Я так была ослеплена вчерашней выходкой моего хозяина, что позабыла об их настоящей сущности. Какая я дура, просто дура, начиная, тупая девчонка. Никуда я не выберусь, никто меня не спасет.

В глазах еще периодически темнело, пока я смотрела на руки, пережатые цепью. Я уже не могу терпеть, я устала, устала, пусть это прекратиться! Но это не прекращалось, он поставил меня раком и входил словно еще глубже в мою сухую промежность. Куда он пытается попасть, в мой узкий таз? Его руки прижимали меня за лопатки к кровати, которую я теперь тоже ненавидела.

Когда он закончил, отстегнул меня от оков и отнес к лифту. Я была обессилена, не в силах идти и даже думать. Хочу просто лечь где-нибудь, хоть тут на полу. Все мои надежды на более-менее нормальное отношение рухнули. Какая же я ущербная. Голая, избитая, истекающая кровью. Просто невыносимо смешны все мои попытки сопротивляться судьбе.

Он швырнул меня словно ненужную, надоевшую вещь у дверей лифта на моем этаже, и я осталась лежать прямо там, трогая руками прохладной пол. Моя губа до сих пор кровоточила. Я посмотрела на запястья, они синие, передавленные. Пальцы совсем онемели. Ладно. Мне уже все равно.

— Господи, милая, — ко мне подбежала Мила, но я не то что была рада ее видеть. Я вообще ничему не была рада. Хочу остаться лежать прямо тут. Грязная, использованная, разбитая и голая. Лучше бы они меня убили.

Дмитрий

Сегодня я вернулся поздно. Уже за полночь. Много дел было, устал как собака, еще и дорога сюда занимает достаточно времени, но я хотел увидеть Веронику. Узнать, чем она сегодня занималась и не выкинула ли мои лилии. Я думал они ей нравятся, искренне думал, всегда. Идиот.

Я прошел в дом и остановился у лифта, видя следы крови на светлом полу. Оу, кому-то сегодня было больно. Ну ничего, заживет.

Я направился на кухню, хлебну кофейку и приму душ и пойду за Вероникой. За столом сидел мой друг, пил красное вино. Ох уж этот любитель виноградных напитков. Видимо это он с кем-то развлекался. Хулиган какой. Сколько его знаю в нем всегда жила особая жестокость и постоянная ненасытная сексуальная жажда. Ну что взять, молодой, кровь бурлит. Он был мне словно младший брат, я встретил его еще подростком.

— Ты я вижу буянил, — я принялся заваривать кофе, поставил кружку в кофе машину и выбрал двойное эспрессо.

— Твоя новая игрушка оказалась весьма строптивой, — сказал он и в этот момент я чуть не выронил все, что держал в руках. Я развернулся и надеялся, что ослышался.

— Что ты сказал? — решил все-таки переспросить.

— Вероника с характером, пришлось приложиться хорошенько, чтоб не вырывалась.

— Ты что сука наделал? — я уже был готов кинуться на него, разбить его лицо в кровь и приложиться, как он выразился, уже по нему. Но остановился, сжимая руки в кулаки.

— Ты так о ней печешься, нравятся тебе все Вероники? — ухмыльнулся он. Ухмыляйся, пока я тебя не убил.

— Это не обычная Вероника, а та самая, а ты сегодня сделал ей больно, — проронил я сквозь зубы и эмоции.

— Да ну, не говори, что она. Я то думал, что она тебе тыкает, — друг продолжал расслабленно пить вино.

Мне очень хотелось врезать ему. Показать ему, что тут не он решает кому причинить боль, а кому нет. Это мой дом, мои правила и мои девушки, то, что ему разрешено брать моих и жить тут, не значит что можно так издеваться над моими любимицами, я отдал ему Милу, вот пусть добр с ней и развлекается. Я опомнился, кулаками дела не решают.

— Она, Женя, она! И то, как ты с ней сегодня поступил мне не нравится. Она — моя! Не трогай больше ее, не подходи и не прикасайся. На пушечный выстрел чтобы тебя рядом не было, — прорычал я, разворачиваясь к кофемашине.

— Я же не знал.

Он позарился на мое! На мое! В следующий раз я не посмотрю на то, что он самый близкий мне человек, я сделаю ему больно, растопчу его по всем фронтам. Физически, в бизнесе, финансово, я его раскрашу. Разве то, что я запретил ему прикасаться к ней после красной комнаты не было поводом ее больше не трогать?!

— Теперь знаешь! Завтра поговорим! — я вышел из комнаты. Ярость кипела внутри меня и уже готова была вырваться наружу. Я залпом выпил кофе, оставив кружку на ближайшем столике и пошел искать аптечку. Раз была кровь, значит у нее есть раны. Мне нужно думать о том, как помочь ей, как угомонить ее боль и успокоить. Я не хотел, чтобы ей когда-то было больно и то, что я разделил с ним ее в первый раз не дает ему права прикасаться к ней и впредь.

Найдя все необходимое я спустился на -1. Тусклый свет, тишина, только Мила сидела на диване. Мила, Мила, еще одна страдалица рук моего друга. Однако сейчас меня интересовала звезда сегодняшнего вечера. Брюнетка тут же обернулась, прижимаясь к дивану. Да не трону я тебя, успокойся а. Она словно забитая мышь, изгой среди девочек на этаже, но это заслуга друга.

— Ника где? — на автомате крикнул я. Да, я зол. Максимально. Кровь бурлит и кипит в венах. Я хочу видеть ее. Усталость сразу пропала, ушла, словно и не было.

— Спит. Она измотана, — протараторила пышногрудая.

Я прошел в коридор.

— Она живая, у нее тоже есть чувства, а вы так с ней! Она этого не заслуживает! — видимо набравшись смелости выпалила Мила.

Я промолчал. Стоило бы что-то ответить, но это неважно.

В комнате было темно, я включил светильник и поставил перекись и бинты на тумбу. Ника сопела, укрывшись одеялом и свернувшись в клубочек, словно кошечка. Мне не хотелось ее будить, но раны обработать нужно. Я пытался забрать ее одеяло, но даже во сне она не хотела его отдавать. Тоже держаться за свое, моя маленькая бабочка. Я прикоснулся к ее плечу, и она резко проснулась и отскочила к стене. Ее глаза распахнулись и ее дрожащее тело приклеилось к углу.

— Не надо, не трогай меня, пожалуйста, — она чуть ли не плакала, а я смотрел на ее синюю шею, ее синие руки, разбитую губу и фиолетовый подбородок и очень хотел закопать Женю под какой-нибудь из елок во дворе. Однако это позже.

— Все хорошо, не бойся, это я, успокойся, — я протянул ей руку, но она лишь дрожала и на ее глазах наворачивались слезы.

— Не надо, не трогай меня.

— Я не хотел, чтобы с тобой это произошло, я не знал. Это не повториться, иди сюда, — я сел на кровать и протянул ей уже две руки. Она съежилась и укрылась одеялом до шеи.

— Дим, не надо, уйди пожалуйста, — сквозь льющиеся водопадом слезы шептала Ника. Мне было до боли в сердце жаль ее. Не знаю почему именно ее и настолько, но было. Хотя нет, знаю, потому что я искал ее, я следил за ней намного больше, чем она может себе представить. Скоро она все узнает, а сейчас ей нужно успокоиться и обработать раны.

— Иди сюда, — я притянул ее к себе, она сначала вырвалась, а затем прилегла на мои колени, прижав ноги. Ее душераздирающий плач и крик разрывал мою душу. Я никогда не думал, что меня будут заботить чужие страдания, но ее заставляли мое сердце обливаться кровью.

— Больше никто другой не прикоснется к тебе, больше никто тебя не тронет, — я гладил ее по голове, пока ее слезы оставляли следы на моих брюках.

Мы просидели так около получаса. Она успокоилась, видимо выплакала из организма всю воду. Я обработал ее рану. Все это время мы молчали, и эта тишина заставляла меня переживать еще больше. Я искал ее не для того, чтобы она страдала, хотя кому я вру, изначально для этого, но увидев ее, прикасаясь к ней ночами во мне что-то изменилось.

Я встал у двери.

— Ты уходишь? — ее красные глаза так и просили, чтобы я не уходил не оставлял ее с ее мыслями наедине, но мне пора спать. Вставать рано утром и ехать на важную встречу. А ей нужно отдыхать.

— Хочешь можешь пойти со мной?

— Я не уверена, что у меня есть силы ублажать тебя сегодня, — тихий шепот сорвался с ее синих губ.

Я рассмеялся. Я не настолько больной ублюдок, чтобы требовать от нее сегодня жаркого, страстного секса. Я все понимаю, да и сам устал. Тем более сейчас она больше походит на мумию или полутруб, а я не некрофил, меня такое не заводит.

— Вставай. Я тебя отнесу.

Она села на край кровати, а я поднял ее на руки. Она была достаточно легкой, думаю в этой бабочке и мешка картошки то нет, она была действительно очень хрупкой, нежной и ранимой. Конечно, сильные мужские руки оставляют на ней такие гематомы, она словно бумажная. Но этот пергамент мне хотелось беречь.

Я принес ее в свою комнату, уложил на кровать и раздевшись лег рядом. Она прижалась к моей груди, поглаживая меня по животу. Кажется, ей нравиться гладить меня. Это уморительно. Ладно, пусть гладит своими холодными руками, я потерплю.

Я выключил свет и засыпал, сквозь сонные глаза поглядывая на ее темные волосы и крошечный силуэт. Завтра я сделаю ей небольшой подарок. Ей точно понравится. В этот раз будет не как с лилиями.