Принцы и нищая, или Золушка на двоих

Глава 1

Шаг. Еще один. И еще. Каждый давался с трудом, голова кружилась. Но Ева заставляла себя идти. Она уже знала такие состояния. Если не поесть в ближайшее время, то совсем ослабнет и упадет прямо посреди дороги.

Тогда – в лучшем случае – окажется в ночлежке для бездомных, где к ней опять будут приставать грязные озлобленные мужики, и не факт, что получится отбиться. В худшем – она замерзнет на улице, ведь тонкий рваный плащ давно не греет, и зимняя ночь холодными когтями впивается в тело.

…Нужно еще совсем немного сил. Еще немного мучительных шагов.

Там, за углом, в левом флигеле особняка есть неприметная дверь. Если постучатся – откроет добрая женщина, она уже два раза давала Еве теплое молоко и хлеб. А один раз даже разрешила переночевать в чулане.

На нее вся надежда! Иначе можно и не дожить до утра.

Краем уплывающего зрения Ева видела особняк младшего принца – элегантный, с шикарной колоннадой, сияющий, как новогоднее дерево. Почему-то ей всегда приходило на ум это сравнение.

Возле угла она совсем ослабела. Прислонилась к стене, постояла, преодолевая головокружение. Потом отодрала себя от стены и шагнула за угол.

В этот момент ее оглушило неожиданным звуком, сердце бешено забилось, испугавшись неожиданной опасности.

Стук копыт.

Громкий, веселый, яркий в ночной тишине.

Ева оглянулась. Прямо на нее неслась пятерка лошадей и темная карета. Хотела отшатнуться, но не успела. Ее ударило в бок, подбросило. Экипаж богатого человека снес ее и размазал по дороге.

Вспышка перед глазами, за ней – темнота, обрушившаяся, как крышка гроба.

– Почему мы остановились? – Грайнор недовольно поджал губы, глядя на камердинера. – Выйди, разберись.

В этот момент один из лакеев, обычно сидевший на запятках кареты, открыл дверь снаружи. Низко поклонился:

– Ваше высочество, мы сбили… девушку. Кажется, нищую. Что прикажете?

– Какая незадача! – усмехнулся Грайнор. – Я выйду, посмотрю. Неприятно, если мы сделали труп прямо рядом с домом.

Ему стало немного досадно.

Не то чтобы он всерьез жалел неведомую оборванку. Просто могут пойти слухи… А ведь это сам принц обычно распоряжался нестись, словно его преследуют все силы ада. Королевская семья должна сохранять реноме милосердных правителей, внимательных к судьбам простых людей.

Грайнор взял трость и вышел на улицу. Его лакеи и кучер стояли возле неподвижного тела девушки, залитого светом фонаря.

Руки раскинуты в стороны, драный плащ распахнулся, открыв взору изношенное серое платье. Одна туфля – если это жалкое безобразие можно так назвать – слетела с ноги. Длинные волосы раскинулись на дороге. На лицо свет не падал, и Грайнор не мог его разглядеть.

– Живая? – спросил он и кивнул одному из лакеев, чтобы проверил.

Тот склонился над девушкой, чуть повернул ее голову, чтобы добраться до шеи и пощупать пульс.

В этот момент свет упал на ее черты.

Они были тонкими, острыми. Если убрать невообразимую синюшную бледность, патологическую худобу и разбитую губу… наверное, достаточно миловидные. А еще они что-то или кого-то Грайнору напоминали.

Он пристально глядел на нее, пока слуга щупал серо-синюю цыплячью шею. Еще миг – и он понял. Вот оно что…

– Живая! – в тот же момент сообщил лакей. – Ваше высочество, найти городового и распорядиться, чтоб ее отправили в больницу для бедных?

Грайнор задумался лишь на мгновение.

– Нет, – его губы сложились в усмешку. – Дайте я еще на нее посмотрю…

Он шагнул ближе к девушке, присел на корточки и взялся двумя пальцами за ее подбородок.

– Но, ваше высочество, она же грязная! – услышал Грайнор голос старшего лакея у себя за спиной.

– Я в перчатках, – бросил Грайнор.

Повертел лицо из стороны в сторону, рассматривая. Невероятно! И волосы такие же темно-каштановые. Удивительно. И очень удачно.

– Отнесите ее в мой дом через черный ход. Прикажите разместить в хорошей комнате для слуг. Пусть ее осмотрит мэтр Симон. И никому ни слова о том, что произошло.

– Но, ваше высочество… – начал камердинер.

– Да-да, я знаю, она грязная. И у любого милосердия должны быть пределы. Но я сказал. Выполнять. И не молоть языками. Мне нужно, чтобы эта нищенка выжила! – жестко закончил Грайнор.

Конечно, не милосердие им двигало. Совершенно другое. Но когда слуги у него на глазах подняли невесомое тело худой девчонки, ему почему-то захотелось самому принять ее на руки и отнести в теплый дом. Странно, к чему бы это?

Ха! И пусть слуги думают, что ему вдруг приглянулась оборванка, и он решил сделать ее своей кроватной собачкой. Почему нет? У сильных мира сего могут быть любые причуды, и они не подлежат обсуждению.

Как хорошо. Ее тела касалось что-то мягкое, приятное. Ева не смела открыть глаза, ведь это какой-то сон. Стоит открыть их – и все. Сказка закончится. Ей больше не будет так тепло, так уютно…

Правда, когда она несмело подвигала рукой, ощутила резкую боль. Просыпаясь все больше, она вдруг осознала, что ломит все тело. Даже дышать больно. Не так уж и здорово.

Но все равно – ей было тепло, ей не нужно было идти. И живот не сводило муками голода.

– Вот, девочка, просыпайся потихоньку, – услышала она вдруг смутно знакомый голос. – И поешь. Я принесла бульон с кухни принца. Самый лучший.

«С кухни принца!» – вспышкой взорвалось у Евы в голове, и она распахнула глаза.

Перед ней сидела та самая добрая пожилая женщина, к которой она шла. А сама Ева лежала в небольшой уютной кровати, накрытая теплым одеялом.

– Я… в особняке младшего принца? – слабым голосом прошептала Ева. – Как так? Вы… положили меня сюда?

– Да, моя хорошая, – улыбнулась женщина. На ней был черный чепец вдовы, а лицо казалось очень уютным. Такие бывают у добрых бабушек, подумала Ева. Сердце резко, остро свело застарелой болью.

У нее больше нет семьи. И бабушки тоже нет. И сейчас – непонятно, как быть… И непонятно, как она здесь оказалась. И на какой срок.

Женщина склонилась ближе к Еве и тихонько произнесла:

– Милая, тебя сбил экипаж принца. И его высочество в своей милости велел отнести тебя сюда. Они вошли через черный вход, я узнала тебя. Сказала, что ты приличная девушка. Его высочество велел мне заботиться о тебе. А еще тебя осмотрел врач… Так что ты уж постарайся, чтобы мои слова были правдой. Будь приличной девушкой…

В глазах дамы появилось легкое опасение. Действительно, мало ли кто может болтаться на улице. То, что Ева один раз переночевала в чулане и ничего не украла – еще не доказательство, что ей можно доверять.

– Конечно, я очень признательна… его высочеству. И вам, – слабо ответила Ева.

– И доктору Симону будь признательна, – добавила женщина. – У тебя сломаны ребра, и головой ты ударилась. Он осмотрел тебя, полечил.

– С радостью поблагодарю и его, – сказала Ева.

Да, кстати, в голове тоже словно бы шумело, а если немного покрутить ею, то возникала резкая, неприятная боль.

– В общем, лежи, девочка. Я помню – тебя Ева зовут, – с сочувствием сказала дама. – Вот, покушай бульончик. Потом причешем тебя, а то вон какие космы. Меня зовут Кариа. Так и называй меня – матресса Кариа. Я младшая экономка в особняке его высочества.

При фразе про бульончик Ева вновь ощутила голодный спазм в животе. И одновременно – чувство тошноты. Ей хотелось есть, но в тоже время она, казалось, не могла. Но знала, что поесть просто необходимо. Иначе сил не прибавится, она опять потеряет сознание.

Аромат бульона ударил в нос, голова закружилась, и когда Ева с трудом проглотила первую ложку, показалось, что она растворяется в животворящем тепле. Боже! Какое же это счастье – просто есть. И не мерзнуть! Еще бы кусочек булочки…

Словно услышав ее мысли, экономка оторвала маленький кусочек от пышной булки и протянула Еве.

– Больше нельзя. Ты ведь очень давно не ела, сразу много есть не следует, – строго сказала Кариа.

Следующие несколько минут Ева ела, и все, что чувствовала – это невероятное наслаждение от горячей ароматной пищи.

– Матресса Кариа, а на сколько мне можно остаться? – спросила она, справившись с бульоном.

– Я не знаю, девочка, – вздохнула Кариа. – Знаю только, что принц распорядился вылечить тебя, поставить на ноги. А дальше… Знаешь, – она доверительно склонилась к Еве. – Я попробую пристроить тебя к нам служанкой, если хочешь. Ты ведь умеешь убираться? Станешь младшей горничной. Или посудомойкой, тоже неплохо. У тебя будет сытая жизнь. Всяко лучше, чем сейчас.

– Я все умею, – обрадованно соврала Ева. – Спасибо вам, матресса Кариа!

Впрочем, махать шваброй, вытирать пыль тряпкой и стирать ей действительно удалось научиться.

Боже, как хорошо, подумала Ева! Разве так бывает?! Неужели ее жизнь изменится? Как же удачно она оказалась на пути экипажа самого принца! Благослови его Бог за милосердие! Недаром говорят, что вся королевская семья – люди благородные и милосердные…

В этот момент вдруг раздался громкий и властный мужской голос:

– Здесь? Хорошо. Я хочу посмотреть на нее.

– О Боже! – воскликнула Кариа и сложила руки, как для молитвы. – Сам принц! Его высочество сам пришел навестить тебя! Девочка, молись, чтоб тебе и дальше также везло!

Сердце Евы бешено забилось от страха. Почему-то ей подумалось, что этот визит высокой особы не несет ничего хорошего для нее. Кто знает… может, принц прямо сейчас и прогонит ее, убедившись, что она уже очнулась. В милосердие, простирающееся так далеко, что принц сам пришел навестить сбитую девушку, Ева не верила.

В этот момент дверь открылась. Кариа тут же вскочила и сделала глубокий книксен. На пороге появился очень высокий мужчина, молодой – должно быть, лет двадцати пяти. Волосы у него были темные, гладкие, лицо – исполнено фамильной мужественной красоты, твердой и милой женскому глазу. На нем был черный облегающий костюм, расшитый золотыми и серебряными вензелями.

Ева с трудом могла соображать от тревоги, но сердце подсказывало, что этот красивый мужчина – очень непрост. У него должен быть острый ум, властолюбие и непростой характер. Такие мужчины крайне опасны.

Глядя на него, слабо верилось в то, что он насколько благороден и милосерден, чтобы спасать несчастных бродяжек.

Первым делом он махнул Карие, чтобы вышла, и экономка покинула комнату.

Ева осталась наедине с принцем, от которого не знала, чего ждать. От тревоги голова закружилась сильнее.

«Я обязана встать и приветствовать его!» – в панике подумала она. Если нет – он сочтет меня непочтительной и неблагодарной. И с большей вероятностью вышвырнет на улицу.

Ева дернулась в попытке сесть, потом – встать.

– Лежи. Ты вряд ли можешь сейчас выразить мне всю свою благодарность, – бросил принц.

Он встал в паре шагов от постели и пристально смотрел на Еву.

А ей хотелось умереть от стыда и страха. Ведь она, растрепанная и все еще грязная, лежит в постели перед элегантным молодым мужчиной, который внимательно разглядывает ее странно-горячим взглядом. И на ней под одеялом одна лишь рубашка, надетая, видимо, заботливой матрессой Карией.

Но все же… Когда-то Ева действительно умерла бы от стыда. Но сейчас для нее главным было выжить.

– Ваше высочество, – насколько могла, спокойно и почтительно произнесла она. – Я… безмерно благодарна вам за ваше милосердие.

Он уже обратился к ней, значит, должно быть, она может ответить… Это вряд ли будет сочтено невоспитанностью.

– Хорошо, – коротко бросил принц, продолжая разглядывать ее. – Грамотная речь. Признательность. Хоть, возможно, это мне следует извиниться за ущерб, нанесенный твоему здоровью, девушка?

«Было бы неплохо!» – подумала та, старая часть Евы, порой просыпавшаяся в самый неподходящий момент.

Ева цыкнула на себя. Не сейчас. В этой жизни больше нет места гордости.

– Нет, ваше высочество, должно быть, это случайность. Мне следовало быть осторожнее.

– Великолепно! – рассмеялся принц. – Очень хорошее построение предложений. Даже не скажешь, что ты из низов. Как тебя зовут?

– Евелина. Ева, ваше высочество.

– Хм… Подойдет. Скажи мне, Ева… у тебя нет дома, денег, ты скитаешься и просишь милостыню?

Как бы слаба ни была Ева, но она начала краснеть от унижения.

Да, именно так. Она не может ничего другого. Ведь выбор небогат – торговать своим телом или просить милостыню. Ведь ей так и не удалось устроиться служанкой или официанткой. А потом ее одежда износилась, она стала грязной и неухоженной. И потеряла шансы найти честную работу.

Теперь она всего лишь нищая бродяжка. Все, как он сказал.

– Именно так, ваше высочество, – смиренно ответила она.

Принц хмыкнул – должно быть, он него не укрылось ее смущение.

– Так было не всегда? Кто твои родители? – остро взглянув ей в глаза, спросил он. Словно подозревал что-то…

Ева сжалась. Сейчас ей нужно соврать. Очень реалистично, так, чтобы у принца не возникло никаких сомнений в ее словах. А он куда проницательнее доброй матрессы Карии.

– Нет, ваше высочество. Мои родители были слугами в городе Суаме. Потом отец проворовался, и его уволили. Мать вместе с ним. У нас не осталось средств… Потом они умерли, и я попробовала найти работу в столице…

– И не нашла. Это я вижу, – закончил за нее принц. – Где ты научилась так правильно говорить?

– Мои родители работали у приличных людей, у них была хорошая речь. Они и меня приучили говорить грамотно. К тому же в детстве я ходила в школу, где научилась читать и писать.

– Прекрасно, – принц поднял руку останавливающим жестом, призывая ее к тишине. Резко обернулся к двери и сказал громко. – Матресса Кариа!

Дверь тут же открылась, и пожилая экономка юркнула в комнату.

– Матресса, обеспечьте девушку всем необходимым. Хорошее питание, лечение. Когда наберется сил – вымойте, приведите в порядок, оденьте прилично. И отведите ко мне. Приступайте.

«О Боже!» – подумала Ева. – «Ничего не понимаю!». Что это? Милосердие?

Но верилось в это слабо.

Зачем она ему?

– Ваше высочество! – отважилась она.

– Да? – словно бы в брезгливом недоумении, что она смеет к нему обращаться, обернулся принц.

– Ваше высочество, на сколько мне можно остаться здесь?

Он тонко усмехнулся одной стороной рта.

– Если я смогу приспособить тебя к одному… делу, то – надолго, – коротко сказал он.

А Еве вдруг стало страшно. Что это за неведомое дело, для которого принцу понадобилась нищая бродяжка? Или он тоже хочет сделать ее служанкой в своем доме? Может быть, он об этом.

Хорошо бы так! Иначе… В голову запросились самые неприятные, пугающие мысли.

Принц снова резко и остро – словно уколол! – взглянул на нее и вышел быстрым решительным шагом.

Я боюсь его, подумала Ева. Очень боюсь. И еще больше боюсь идти к нему, когда поправлюсь.