Приручить единорога (Странное предложение)

2

— Спасибо, Сэл, можешь идти. Я сам займусь этой проблемой, — добродушно сказал сидевший за массивным письменным столом молодой человек, с нескрываемым любопытством оглядев Жанну с головы до ног. — Если мы решим обратиться к шерифу, я дам тебе знать.

Оба охранника дружно кивнули и бесшумно исчезли, и Жанна сделала шаг к столу, не в силах скрыть своего волнения. Библиотека, как ни тускло она была освещена, выглядела по-настоящему роскошной, и Жанна догадалась, что, должно быть, сам мистер Сэнтин пожелал увидеть дерзкую нарушительницу и узнать, что, собственно, ей надо. Но стоило ей как следует рассмотреть человека за столом, как ее надежда тут же испарилась, оставив в душе пустоту и горькое разочарование.

Это не мог быть Раф Сэнтин. Несмотря на видимое почтение, с которым обращались к нему оба охранника, молодому человеку явно не хватало тех легендарных качеств, которые приписывала миллиардеру молва. В его облике не было ничего властного, ничего угрожающего или опасного. Лицо у него было совсем мальчишеское, а светлые голубые глаза и короткая стрижка делали его еще более молодым. Неужели она прошла через опасность и страх только для того, чтобы предстать перед одним из многочисленных секретарей Сэнтина?

— Вы — не мистер Сэнтин, — констатировала она. Разочарование Жанны было таким глубоким, что ее голос против ее воли прозвучал повелительно и властно. — Мне нужно встретиться с мистером Сэнтином.

— Вы с ним встретились, — прозвучал низкий, глубокий голос, в котором странным образом смешивались мягкость бархата и скрежет наждачной бумаги. Голос доносился от окна в дальнем конце комнаты, и в полутьме Жанна не могла разглядеть говорившего.

— Дайте свет, Пэт, — сказал тот же голос. — Мне хочется как следует рассмотреть наш трофей.

— Хорошо, мистер Сэнтин, — ответил голубоглазый молодой человек за столом и нажал какую-то кнопку. Библиотека осветилась.

Сэнтин… Глаза Жанны слегка расширились, когда человек, стоявший у окна, шагнул к ней, двигаясь с небрежной грацией хищника, какую не часто встретишь у таких крупных мужчин. Как в тумане она видела перед собой его густые, иссиня-черные волосы, чуть более длинные, чем допускали каноны элегантности; широкоскулое лицо, в котором было что-то славянское; пронзительные, темные глаза, от взгляда которых по всему ее телу пробежала какая-то странная дрожь. У Жанны перехватило дыхание, но навалившееся на нее странное ощущение слабости было вызвано отнюдь не внешностью Сэнтина, какой бы незаурядной она ни казалась. Дело было в той ауре мужественности и внутренней силы, которая окружала его, подавляя и подчиняя всех и вся вокруг. Пожалуй, впервые в жизни Жанна почувствовала себя неуютно в обществе другого человеческого существа. Ей казалось, что Сэнтин каким-то неведомым образом угрожает ей, хотя она и не могла сказать, в чем именно заключается опасность.

Опасность? Да нет, это просто смешно! Как Сэнтин может угрожать ей? И чем? Самое худшее, что он может сделать, это сказать «нет» в ответ на ее отчаянные просьбы, и с тем она покинет усадьбу, чтобы никогда больше с ним не встречаться. Должно быть, это пережитые напряжение и страх сделали ее излишне чувствительной.

— Неплохо, — медовым голосом произнес Сэнтин. — Даже очень неплохо, — добавил он, словно лаская ее взглядом. — Не красавица, но какая-то изюминка в ней определенно есть. Как ты думаешь, Пэт?

С этими словами он полуприсел-полуоблокотился на угол резного письменного стола.

— Она обворожительна, — вежливо согласился секретарь.

Жанна почувствовала себя так, словно, вернувшись на полтора века назад, она вдруг оказалась в роли главного лота на невольничьем рынке, а Сэнтин продолжал нахваливать ее с откровенностью, от которой кровь бросилась Жанне в лицо. Ей потребовалось сделать над собой усилие, чтобы справиться с охватившим ее смущением.

— Послушайте, мистер Сэнтин, — проговорила она, слегка запинаясь. — Мне очень жаль, что пришлось побеспокоить вас… подобным образом, но…

Серьезный взгляд Жанны остановился на лице миллиардера, и она заговорила увереннее:

— Я пыталась попасть к вам на прием официальным путем, но ничего не вышло, а дело у меня срочное. Я никогда бы не решилась нарушить ваш покой, если бы не была в отчаянии. Меня зовут Жанна Кеннон.

Его губы сложились в кривую, насмешливую улыбку.

— Если вы так настаиваете на соблюдении приличий, — негромко сказал Сэнтин, разглядывая черты ее лица с таким острым любопытством и вниманием, словно мысленно заполнял полицейскую форму с описанием особых примет, — то этого молодого человека зовут Пэт… Патрик Доусон. Он — мой доверенный секретарь. Мое имя, полагаю, вам известно. Что касается вашего весьма необычного появления, то я действительно нахожу его достаточно интригующим… Как вы, видимо, и рассчитывали, мисс Кеннон. Ведь вы мисс Кеннон, я не ошибся? — добавил он вкрадчиво, и Жанна машинально кивнула.

— В некоторых случаях, — продолжал Сэнтин, — напористость и дерзость нравятся мне даже в женщинах. Должно быть, вы знали или догадывались об этом.

Жанна поглядела на него с легким недоумением.

— Напористость? — переспросила она. — Дерзость?.. Я не хотела быть дерзкой, мистер Сэнтин. Просто у меня осталось слишком мало времени, и мне было чрезвычайно важно увидеться с вами до того, как будет поздно. Через две недели все будет кончено, а мы не можем этого допустить.

— Что будет кончено? — растягивая слова, проговорил Сэнтин. — Кто это — мы? Значит, вы явились сюда не по своей собственной инициативе? А-а… вас подослали, чтобы вы спасли вашу компанию от поглощения…

Его взгляд снова пропутешествовал по всему ее телу сверху донизу, и Жанна почувствовала, что он жжет ее даже сквозь комбинезон.

— Гм-м… не могу сказать, чтобы подобная ситуация была для меня совершенно новой, но на этот раз я, пожалуй, соглашусь. Вы очень необычный человек, мисс Кеннон.

Жанна наконец поняла, за кого он ее принимает, и ее глаза расширились от удивления, тревоги и нараставшего гнева. Впрочем, винить ей следовало прежде всего только себя.

— Боюсь, вы меня не так поняли, мистер Сэнтин, — торопливо проговорила она. — Я пришла сюда вовсе не затем, чтобы предложить вам… то, что вы подумали. Я хотела просить вас пожертвовать некоторой частью вашей собственности ради доброго дела.

В глазах Сэнтина вспыхнула и погасла какая-то странная искра.

— Вы очень необычный сборщик пожертвований, мисс Кеннон, — негромко сказал он. — Не могу не признать, что вы разожгли мое любопытство. Какой же собственностью я должен пожертвовать ради вашего «доброго» дела?

Последние слова он произнес с нескрываемой издевкой.

— Вы владеете участком земли площадью тысяча восемьсот акров в восьмидесяти милях к юго-западу от Лос-Анджелеса, — начала Жанна, и ее карие глаза потемнели. — Этот участок отчаянно нужен нам, мистер Сэнтин.

— Доусон? — резко спросил Сэнтин, не отрывая взгляда от ее лица.

— Мисс имеет в виду территорию, числящуюся за вашей дочерней компанией «Камино Риал Эстейт», — пояснил секретарь. — Согласно нашему плану, коммерческая разработка этого участка должна начаться не позднее января будущего года… — Он сделал паузу и добавил: — Недавно вам предлагали за него два миллиона долларов, но вы отвергли предложение.

Жанна почувствовала, как у нее упало сердце. Она знала, что земля в Калифорнии стоит бешеных денег, однако она даже не подозревала, что этот участок может цениться настолько высоко.

Сэнтин метнул на Доусона довольный взгляд.

— А ты говорил, что Дайана обходится нам чересчур дорого, — пробормотал он и снова повернулся к Жанне, жмурясь от удовольствия, как кот, слопавший нахального воробья.

— Мне не терпится узнать, мисс, с чего вы решили, будто я способен отказаться от такого дорогого участка недвижимости просто по доброте душевной. Право, я действительно не знал, что пользуюсь репутацией такого отчаянного филантропа.

Доусон не то фыркнул, не то деликатно кашлянул.

— Простите, шеф, — тут же извинился он.

— Судя по тому, что мы слышали, Пэт тоже не разделяет вашей уверенности, — сухо добавил Сэнтин. — А он знает меня гораздо лучше, чем абсолютное большинство продажных писак, которые тешат публику историями о моей жестокости. Я не просто жесток, а очень жесток. Ну как, мисс Кеннон, ваш пыл все еще не угас?

Пыл ее действительно угас, но Жанна не собиралась показывать ему этого, и вообще не собиралась сдаваться так легко.

— Я не могу себе этого позволить, мистер Сэнтин, — пробормотала она. — Нам очень нужна эта земля.

— Это очень большой участок земли, — цинично сказал он. — Не слишком ли у вас разыгрался аппетит? Скажите, мисс Кеннон, какую достойную уважения организацию вы представляете? Правительство? Или, может быть, мафию?

— Ни то, ни другое, сэр, но, поверьте, мы сумеем использовать каждый акр, и использовать с толком, — торжественно ответила Жанна. — И это не жадность, а необходимость. Та самая необходимость, которая вынудила меня обратиться к вам. Я работаю обходчиком-куратором в заповеднике-резервате в окрестностях Сан-Диего. К сожалению, договор аренды не был возобновлен, и нам осталось всего две недели на то, чтобы найти для животных новое место. Если ничего не выйдет, нам придется организовать отлов представителей самых ценных видов и отправку их в зоопарки. Остальные же… — Ее губы решительно сжались. — Я не хочу, чтобы это случилось.

— Заповедник… — пробормотал Сэнтин. — Да, вам действительно нужен большой участок. Но я не понимаю, почему вы положили глаз именно на мою землю?

— Там достаточно мягкий климат и почти такой же рельеф местности, к какому животные привыкли, — с энтузиазмом пояснила Жанна. — Для животных это очень важно. Перемены не должны быть радикальными и резкими. Ваша земля идеально для этого подходит.

— Если бы вы знали, как я рад это слышать. — Сэнтин отвесил издевательский поклон и, вернувшись к своему мягкому креслу, упал на него, уложив ноги на обитую кожей оттоманку.

— А почему это так важно, чтобы при переселении ваши драгоценные животные не подверглись, гм-м… стрессу?

Не обращая внимания на издевку, звучавшую в его голосе, Жанна мужественно ответила:

— Потому что в нашем заповеднике содержатся редкие, исчезающие виды. Когда профессор Сандлер организовывал его, он учитывал все природно-климатические факторы, чтобы обеспечить животным идеальные условия для размножения. Вы наверняка знаете, что многие виды диких существ не размножаются в неволе, и, если не создать им подходящих условий — природных условий, я имею в виду, — они могут вовсе исчезнуть.

— Как это прискорбно, — холодно заметил Сэнтин, глядя на ее раскрасневшееся от волнения лицо, но Жанна так и не сумела ничего прочесть по его глазам. — По-видимому, судьба животных много для вас значит, но, к сожалению, я не разделяю ни вашего пристрастия к диким тварям, ни, увы, вашей озабоченности их судьбой. Я никогда не любил животных, мисс. — Его широкая черная бровь насмешливо изогнулась. — У меня никогда не было ни кошки, ни попугая.

— Вам вовсе не обязательно любить животных, мистер Сэнтин. Просто любой здравомыслящий человек не может не признать, что сохранять природу — наш долг, — парировала Жанна. — Если вы верите в то, что дарвиновская теория естественного отбора соответствует истине, вы не можете не признать, что мы, люди, несем определенную ответственность за существование других видов живых существ. А если вы верите, что Господь Бог расселил всех нас в Эдемском саду, то вы тем более должны знать, что убивать живое — тяжкий грех. Иными словами, каковы бы ни были ваши убеждения, вы должны сознавать, что у человечества есть определенные моральные обязательства перед нашими меньшими братьями. Обязательства, не признавать которые мы не можем. Это было бы… просто недостойно нас.

— Шах и мат… — растягивая слова, пробормотал Сэнтин, но в его глазах впервые проскользнуло нечто похожее на уважение. — Вы обложили меня со всех сторон, и сделали это очень изящно и убедительно. Кажется, этот ваш профессор Сандлер — весьма способный джентльмен.

— Он очень хороший ученый, — просто сказала Жанна. — Он предан своему делу и по праву возглавляет этот проект; во всяком случае, найти человека, который справился бы с этим лучше его, было бы очень и очень непросто. Дэвид… его зовут Дэвид, будет очень рад встретиться с вами и посвятить вас во все детали, чтобы вы лучше представляли, как это все будет…

— В этом нет необходимости, — сухо перебил ее Сэнтин, и на его лбу появилась недовольная морщинка. — Заместитель профессора меня вполне устраивает, хотя сам мистер Сандлер, безусловно, выдающийся человек, если ему удается вызвать в своих подчиненных такую, гм-м… преданность, если не сказать сильнее.

Жанна, не заметившая его недовольного выражения, с жаром тряхнула головой.

— Он действительно настоящий энтузиаст, и предстоящее закрытие заповедника очень его тревожит. Мы остановились в городе, в мотеле. Могу я позвонить ему и сказать, что вы готовы по крайней мере подумать над нашим предложением?

Сэнтин разглядывал ее так долго и пристально, что Жанна почувствовала себя неловко. Наконец его глаза потеряли пронзительность и стали задумчиво туманны.

— Да, вы можете позвонить и сказать, что я обдумываю вашу просьбу, мисс Кеннон, — сказал он.

Пэт Доусон был так поражен, что снова не сдержался и издал какое-то неразборчивое восклицание, за что был удостоен насмешливого взгляда босса.

— Я еще не сошел с ума, Пэт, не беспокойся, — заметил Сэнтин. — Это начинание поможет нам снизить налоги, что далеко не последнее дело при моих доходах. Мой бухгалтер уже давно намекает мне на необходимость предпринять что-то такое… благотворительное.

Доусон продолжал смотреть на него, открыв рот, и Сэнтин сказал уже другим, более резким тоном:

— Отправляйтесь-ка к себе, мистер Доусон. Позвоните этому профессору Сандлеру и скажите ему, что мы с мисс Кеннон как раз обсуждаем условия, на которых я мог бы пойти на известный ему шаг.

Спохватившись, Доусон закрыл рот и поднялся из-за стола. Лицо его приобрело строго нейтральное выражение.

— Хорошо, мистер Сэнтин, я займусь этим прямо сейчас. — Он повернулся к Жанне. — Не будете ли вы так добры сообщить мне номер телефона, мисс Кеннон?

Порывшись в кармане, Жанна достала бумажку с телефонным номером Дэвида и вложила ее в протянутую руку секретаря, продолжая с легким недоумением рассматривать лишенное всякого выражения лицо Сэнтина.

— Комната 26-Б, — машинально подсказала она.

Неужели, размышляла она, после всех тревог и волнений, которые они пережили, решение окажется таким легким и простым? Раф Сэнтин взмахнет своей волшебной палочкой… нет уж, скорее, своим магическим жезлом, и все проблемы будут разрешены?

Секретарь бесшумно вышел из библиотеки и закрыл дверь.

— Вы готовы сделать это для нас? — прошептала Жанна, чувствуя, что от облегчения и радости у нее слегка кружится голова. — Вы действительно сделаете это?

— С чего вы так решили? Я этого не говорил, — невозмутимым тоном ответил Сэнтин. — Я лишь сказал, что согласен подумать.

Сняв ноги со скамеечки, он отодвинул ее ловким движением и сделал приглашающий жест рукой.

— А теперь присядьте-ка и честно объясните мне, с какой стати я должен преподнести вам подарок стоимостью два с половиной миллиона долларов.

Жанна почувствовала, что все ее надежды тают на глазах, исчезают так же быстро, как и появились. Разумеется, это не могло быть просто. Она была глупа, когда позволила себе надеяться на чудо, на волшебство. Ни один бизнесмен — даже такой богатый и могущественный, как Сэнтин, — не выпустит из рук такой лакомый кусочек, не обговорив все детали и не проанализировав возможные последствия.

Она пересекла комнату и грациозным движением опустилась на кожаную оттоманку перед креслом Сэнтина.

— Не знаю, право, что еще вам сказать, — неуверенно начала она, и Сэнтин заметил, что ее большие глаза словно светятся на внезапно побледневшем лице, выдавая ее волнение. — Мне остается только взывать к вашей доброте и щедрости, поскольку без вашей помощи огромное количество редких животных просто погибнет, а остальные потеряют свободу и отправятся за решетки зоопарков…

Когда она говорила это, по ее лицу промелькнула какая-то тень, и Сэнтину показалось, что он видит перед собой неподдельное, глубокое горе, хотя ему было непонятно, как можно так переживать из-за каких-то кроликов или оленей. Впрочем, он постарался отрешиться от всех посторонних мыслей и взглянуть на ситуацию беспристрастно.

— На мой взгляд, это последнее обстоятельство значит для вас гораздо больше всего остального, — небрежно заметил он. — Вам очень не хочется увидеть ваших четвероногих друзей в клетках и вольерах, не так ли?

Жанна кивнула и опустила взгляд.

— Живые существа в клетках… мне это кажется отвратительным, — призналась она тихо, но в ее голосе прозвучало напряжение. — Особенно после того, как они узнали, что такое свобода.

— Понятно, — медленно проговорил Сэнтин, окидывая ее любопытным взглядом. — Готов побиться об заклад, что вы сами любите свободу не меньше ваших диких питомцев. Иными словами, мисс Кеннон, вы и сами чем-то похожи на молодое дикое животное.

Жанна удивленно подняла на него глаза и почувствовала, как сердце ее неожиданно затрепетало, когда она встретилась с пронзительным жгучим взглядом Сэнтина.

— Я думаю, — сказала она, нервно облизнув губы, — что то, какова я на самом деле, или что я думаю по этому поводу, вряд ли имеет какое-то значение. В конце концов, мы обсуждаем не меня, а новый заповедник.

— А вот я вовсе не собираюсь обсуждать с вами вопросы сохранения окружающей среды, — неожиданно резко оборвал ее Сэнтин. — Насколько я знаю Доусона, он вытащит из вашего хваленого профессора всю информацию, которой он владеет, на случай если я действительно захочу что-то предпринять. Пэт — старательный и очень честолюбивый молодой человек, который сделает все, лишь бы вскарабкаться как можно выше.

Его губы презрительно скривились, и Жанна упрямо тряхнула головой.

— Мне он показался очень приятным молодым человеком, — сказала она, стараясь незаметно отодвинуться от Сэнтина, который неожиданно оказался совсем рядом. Эта близость подавляла, подчиняла ее себе, и хотя они даже не касались друг друга, Жанне все равно казалось, что Сэнтин поймал ее и не отпускает. Должно быть, это его властная энергия, его воля и жизненная сила окутывали ее невидимой шелковой паутиной, вырваться из которой было совсем не просто.

— Сидите смирно! — резко бросил Сэнтин, заметивший ее осторожные маневры, и его лицо перекосила откровенно недовольная гримаса. — Я вижу, вы ведь не какая-нибудь нервная молодая особа, которая не в состоянии и минуты усидеть на месте. В вас есть что-то безмятежное, спокойное, а в нашем суетном мире это большая редкость.

Жанна послушно затихла и даже попыталась улыбнуться.

— Просто я никак не могу понять, чего вы от меня хотите, — призналась она с обезоруживающей откровенностью. — И меня это немного… стесняет.

— Я обязательно скажу вам… в свое время, — нетерпеливо бросил Сэнтин. — Сейчас я просто хочу узнать о вас как можно больше. Не забывайте, это вы прибыли ко мне просителем, и я на вашем месте обязательно постарался бы удовлетворить эту мою маленькую прихоть. Как-никак, сейчас я хозяин положения, а не вы.

В его устах это прозвучало как вполне реальная угроза.

Жанне было ясно, что сидевший перед ней человек всегда привык поступать так, как ему хочется. По какой-то причине она его заинтересовала, и он не считал нужным скрывать свое любопытство. Ну что ж, пожалуй, тут он в своем праве. В конце концов, это она тайком пробралась в его сад, а не наоборот, да и обстоятельства ее вторжения были таковы, что демонстрировать свой гонор и противоречить каждому его слову было бы неуместно. Может быть, если она покажет себя достаточно сговорчивой, Сэнтин сумеет обуздать свой крутой нрав?

— Что бы вам хотелось узнать? — смиренно спросила она.

— Все. Абсолютно все, — коротко ответил Сэнтин, откидываясь на спинку кресла и окидывая ее пристальным взглядом прищуренных глаз. — Если вам так будет проще, можете начать с биографических сведений.

Жанна пожала плечами.

— Боюсь, у меня не слишком интересная биография. И достаточно короткая. Я родилась и выросла на ферме в Оклахоме. Моя мама умерла, когда мне было три года, а отец — незадолго до того, как я закончила школу, так что сейчас у меня нет никого, кроме бабушки, которая по-прежнему живет на ферме. Сколько я себя помню, мне всегда хотелось иметь дело с животными, поэтому я поступила на биологический факультет Оклахомского университета, где специализировалась в области зоологии. Правда, чтобы оплатить учебу, мне приходилось подрабатывать, но в конечном итоге даже эти подработки оказались очень кстати. Например, летом я устраивалась в один из зоопарков или заповедников, а в остальное время мне всегда удавалось найти место помощника ветеринарного врача. Благодаря этому к окончанию университета у меня уже был богатый практический опыт, и профессор Сандлер без колебаний взял меня к себе.

— Очень сжато и по существу, — промолвил Сэнтин не то с одобрением, не то с насмешкой. — Голые факты, и ни слова о себе. — Впрочем, чего-то в этом роде я ждал.

Он неожиданно подался вперед, испугав Жанну резким движением.

— Вы скрытничаете потому, что рассказать мне все означало бы для вас потерю личной свободы, так?

Жанна почувствовала страх, пробежавший вдоль спины крошечной холодной змейкой. Как мог Сэнтин догадаться об этом так быстро? Он следил за нею с пристальным вниманием кота, заметившего у забора неосторожно слетевшую на землю пичужку, и у Жанны появилось такое ощущение, что его темные глаза способны заглянуть в самую ее душу даже через воздвигнутые ею барьеры.

— Я не знаю людей, которым понравилось бы, что кто-то вторгается в их частную жизнь, — сказала она, пытаясь защититься. — Я уверена, что и вам это тоже пришлось бы не по душе, мистер Сэнтин.

— Вы совершенно правы, — ответил он ровным голосом. — Я терпеть не могу раскрывать душу перед кем бы то ни было. К счастью, мое положение достаточно надежно защищает меня от всех попыток подобного рода, чего не скажешь о вас. Вы уязвимы, Жанна. Очень уязвимы и беззащитны.

Последние слова он произнес с легкой задумчивостью в голосе, но Жанна угадала за ней удовлетворение от удачно проведенной атаки. И прежде чем она сумела что-то возразить, Сэнтин уже протянул руку и легко провел пальцем по ее скуле.

— У вас удивительно красивые и тонкие линии, эти высокие скулы… — рассеянно заметил он. — Это довольно необычно.

— Моя бабушка — чистокровная индианка из племени чероки, — негромко ответила Жанна, прилагая невероятные усилия, чтобы не отстраниться от протянутой руки Сэнтина. Ведь это совершенно обычный жест, убеждала она себя. Совершенно безличный и равнодушный жест естествоиспытателя, в силки которого попалась редкая птица. Тогда отчего же ей кажется, будто ее кожа горит под его пальцами?

— Любопытно, — негромко проговорил Сэнтин и опустил руку, слегка коснувшись при этом ее волос, заплетенных в толстую косу. Удовлетворенно вздохнув, он снова откинулся на спинку своего кресла.

— Должно быть, это свободолюбие досталось вам от ваших индейских предков, а врожденные инстинкты, как известно, самые сильные, — заключил он. — Что ж, тем ценнее будет моя победа.

— Победа? — с тревогой переспросила Жанна, почувствовав внезапную опасность, и ее большие темно-карие глаза испуганной лани остановились на лице Сэнтина.

— Я чувствую в вас вызов, Жанна, — сказал он. — Даже не припомню, когда в последний раз я был так заинтригован. В вас есть что-то живое, дикое, и эта тончайшая аура, которая от вас исходит, заставляет пробуждаться мои агрессивные охотничьи инстинкты… — Его голос стал совсем тихим и каким-то вкрадчивым. — Вы не можете не видеть, что мы с вами — совсем разные люди. И у меня, в отличие от вас, нет никаких моральных принципов, которые мешали бы мне держать мою добычу в клетке, если мне этого хочется.

Жанна почувствовала, как краска прихлынула к ее щекам. Ей стоило огромного труда не поддаться панике и совладать со своими чувствами, и все-таки голос ее предательски дрожал, когда она сказала:

— Мне кажется, это из-за того, что я так неожиданно появилась здесь, у вас… Ну просто как снег на голову. Пройдет совсем немного времени, и вы убедитесь, что я — совершенно обычная девушка. За несколько дней я могу надоесть до смерти, а мне бы этого не хотелось, — добавила она, смущенно наклонив голову.

Сэнтин рассмеялся. Отчего-то ее слова развеселили его.

— Не думаю, чтобы вы мне быстро наскучили, — сказал он с вызывающе обольстительной улыбкой. — В моей практике это первый случай, когда женщина пытается очернить себя в моих глазах. Не-ет, дорогая моя Жанна, наше маленькое приключение может быть каким угодно — а я допускаю, что оно может даже ранить мое самолюбие, — но только не скучным!

Жанна, не в силах сдерживать нарастающую панику, вскочила на ноги.

— Вы совершенно правы: мы — совершенно разные люди, — взволнованно заговорила она. — Я знаю, что говорить со мной, смотреть на меня в эти первые минуты нашего знакомства вам может быть и интересно, и забавно, но из этого вовсе не следует, что так будет всегда. Скорее всего очень скоро мое общество надоест вам, я начну раздражать вас, и весь ваш интерес исчезнет, испарится в одно мгновение.

— Господи, как мне нравится смотреть на вас, когда вы двигаетесь! — рассеянно сказал Сэнтин, не отрывая взгляда от ее фигуры. — Так плавно, так грациозно, и вместе с тем — рационально. Я даже не знаю, с чем это сравнить… Разве что с музыкой?

Его взгляд снова скользнул по фигуре Жанны, задержался на лице, и она увидела, что в нем нет никакой поэтической отвлеченности, которая ей было почудилась.

— Я вовсе не рассчитываю, что вы будете развлекать меня достаточно долгое время, — напрямик сказал Сэнтин. — В конце концов, на вас свет клином не сошелся, а в последнее время любые занятия надоедают мне достаточно быстро. И все же что-то мне подсказывает, что вы можете развеять мою хандру. Мне придется пробыть в Кармеле еще около двух месяцев, и я на вас рассчитываю.

Жанна перестала расхаживать по ковру. Остановившись, она с недоумением повернулась к Сэнтину.

— О чем это вы? — медленно спросила она. — Или я вас не слишком хорошо поняла, или… Мне казалось, что мы говорим о судьбе заповедника для редких животных, а вы, похоже, пытаетесь втолковать мне, что хотите сделать меня своей новой пассией, как только ваша нынешняя любовница получит отставку. Так?

Вопрос прозвучал немного резче, чем хотелось Жанне, и она смутилась. Очевидно, это не укрылось от Сэнтина, так как он улыбнулся ей со сдержанным торжеством.

— Одно и другое связано гораздо теснее, чем вам кажется, — спокойно ответил Сэнтин. — Вы сказали, что взываете к моей доброте и щедрости, но если последнее качество во мне все же присутствует, — впрочем, в довольно ограниченном количестве, — то первое, увы, отсутствует напрочь! Сделка состоится, только если я смогу получить кое-что в обмен. В противном случае я боюсь, что несмотря на некоторое снижение налогов ваше предложение не будет представлять для меня никакого интереса… — Сэнтин сделал многозначительную паузу и закончил негромко: — К счастью, у вас есть кое-что, что меня по настоящему интересует.

— Секс? — напрямик спросила Жанна. При этом ее лицо на мгновение застыло, стало таким же сосредоточенным и напряженным, как у него.

— Я еще не решил, — отозвался Сэнтин. — Впрочем, не исключено, что в моих планах относительно вас постельный вопрос будет играть не последнюю роль. Откровенно говоря, делая вам это предложение, я не заглядывал вперед так далеко.

В его взгляде, скользящем по лицу Жанны, промелькнуло странное беспокойство, как будто он искал и не находил никакого отклика на свои слова. Жанна же молчала, потому что не знала, что говорят в подобных случаях.

— Черт, я еще ничего не знаю… — устало добавил Сэнтин. — Единственное, что мне известно наверняка, так это то, что я застрял здесь и буду вынужден «отдыхать», как выражается мой врач, до тех пор, пока мои силы не восстановятся полностью. Только тогда он снова разрешит мне работать. Между тем вынужденное безделье уже сейчас сводит меня с ума. Мне просто необходимо найти себе какое-то занятие, которое отвлекало бы меня все это время.

— И от скуки вы решили заняться мной? — тихо спросила Жанна. Она знала, что подобное предложение должно было вызвать в ней бурное негодование, даже протест. Ведь Сэнтин предлагал ей не что иное, как стать его игрушкой, с которой он будет развлекаться, пока не выздоровеет, а затем — выбросит за ненадобностью. И все же она не могла позволить себе выразить свое возмущение — слишком многое было поставлено для нее на карту. Да и если говорить откровенно, то никакого особенного возмущения она почему-то не чувствовала.

Сэнтин кивнул и смерил ее мрачным взглядом.

— Я, кажется, уже говорил, что у меня никогда не было домашнего животного. Теперь я решил попробовать, что это такое… ненадолго, быть может на месяц или около того. Мне нужна моя собственная дикая зверушка, которая развлекала бы меня до тех пор, пока врачи не разрешат мне вернуться во Фриско.

— И после этого вы передадите права собственности на землю профессору Сандлеру и отпустите меня на все четыре стороны? — сдавленным голосом переспросила Жанна, которой казалось, что она очутилась в страшноватом, диком, нелепом сне, и он все тянется, тянется и никак не кончится. Все окружающее вдруг обрело двойной, тройной смысл; слова стали лукавыми, неопределенными, словно предназначались не для того, чтобы передавать мысли, а чтобы скрывать их, но, несмотря на это, все вокруг оставалось пугающе реальным. Жанне захотелось проснуться, и она тряхнула головой, чтобы наваждение рассеялось, но это не помогло.

Сэнтин, по всей видимости, принял это движение за отказ, так как в его интонациях и жестах появилась неприятная жесткость, которая прежде почти не бросалась в глаза.

— Я бы на вашем месте трижды подумал, прежде чем сказать «нет», — заметил Сэнтин, и в его голосе явственно зазвучали стальные нотки. — Когда мне начинают противоречить, я становлюсь крайне опасным человеком. Кроме того, у меня есть дурная привычка получать все, что мне захочется. А мне как раз хочется поместить вас в клетку и посмотреть, сумею ли я извлечь из этого хоть какое-то удовольствие для себя… — Его голос снова стал тихим, вкрадчивым, бархатно-шелковистым. — Выбирайте, моя прекрасная незнакомка: либо двухмесячный комфортабельный плен лично для вас, либо пожизненное заключение для ваших четвероногих друзей.

— Похоже, вы не оставили мне вообще никакого выбора, — заметила Жанна. — Вы же прекрасно знаете, как трудно мне будет смириться с тем, что несчастные, ни в чем не повинные создания попадут в зоопарк. Конечно, и там за ними будут ухаживать и кормить их, но после того, как они узнали вкус свободы… Для меня это все достаточно серьезно, как бы ни трудно вам в это поверить. Это — дело моей жизни, это моя работа, мой долг.

Она не договорила, почувствовав, как на глаза наворачиваются слезы.

— Да, — коротко кивнул Сэнтин, — выбора у вас нет. Могу ли я, таким образом, считать, что вы согласны?

Дождавшись ее нерешительного кивка, Сэнтин продолжил с еще большей издевкой:

— Позвольте же мне тогда еще раз уточнить условия сделки. Вы остаетесь со мной в том качестве, в каком мне будет угодно, до тех пор, пока я не вернусь в Сан-Франциско. За это я немедленно передаю права собственности на указанный участок земли заповеднику дикой природы, но оставляю за собой право отменить свое решение в течение двух месяцев, считая с сегодняшнего дня, в случае если вы не выполните свою часть договора. Ну как, идет?

— Это весьма одностороннее соглашение, — как можно спокойнее парировала Жанна. — Оно дает вам в руки совершенно неограниченные возможности, а я оказываюсь в весьма незавидном положении. Во всяком случае, перед вами я буду совершенно беззащитна.

— Именно такое положение дел устраивает меня больше всего, — откровенно поспешил согласиться Сэнтин. — Я хочу, чтобы вы были в моем полном распоряжении… на то время, пока вы остаетесь со мной. Это означает, что вы не должны общаться ни с вашим распрекрасным профессором, ни с кем из ваших друзей. Вы не должны ни звонить им, ни пытаться увидеться с кем-либо из них без моего разрешения.

— Вот уж действительно — клетка, — хмыкнула Жанна. — Вы уверены, что это действительно необходимо? Прошу прощения, но, на мой взгляд, это просто ваш каприз, и я не вижу причин, почему бы вам не…

— Мой каприз обойдется мне в два миллиона долларов, — напомнил ей Сэнтин. — Так вы согласны?

— С одним условием, — негромко, но твердо сказала Жанна. — Каждые три дня я буду звонить домой бабушке. Ни при каких обстоятельствах я не могу от этого отказаться, и не откажусь.

Сэнтин пожал плечами и небрежно кивнул:

— Я согласен. А сейчас я пошлю своего шофера, чтобы он забрал из мотеля ваши вещи. Сегодня ночью вы останетесь здесь.

— Подразумевает ли это, что я должна провести эту ночь в вашей постели? — уточнила Жанна с невозмутимым спокойствием, которого она отнюдь не чувствовала.

Сэнтин, сощурясь, посмотрел ей прямо в лицо.

— Что, если я скажу «да»? — полюбопытствовал он. — Вам, надеюсь, понятно, что я вправе потребовать от вас этого когда мне заблагорассудится? Согласитесь ли вы пожертвовать собой ради вашего, гм-м… вашего идеализма? Ради несчастных четвероногих, которых ожидает такая незавидная участь?

Его вопрос был настолько прямым и грубым, что Жанна невольно поморщилась. Но уже в следующее мгновение она упрямо вздернула подбородок и посмотрела прямо в его непроницаемые темные глаза.

— Да, если вы настаиваете, — просто сказала она. — То, что вы имеете в виду, часто продается по цене гораздо более низкой, чем выживание целого вида живых существ. К тому же мы, к счастью, живем не в пуританской Англии, когда простая физическая близость, обычный биологический акт рассматривались как тягчайшее преступление. Уж конечно, это не сможет изменить ни меня, ни моих взглядов. Когда все кончится, я сумею уйти с высоко поднятой головой и ни разу не обернуться.

— Вам, кажется, нравится дразнить меня, гордая женщина, — медленно проговорил Сэнтин. — Я бы даже назвал это иначе: вы бросаете мне вызов. Ну что ж, Оленьи Глазки, тем приятнее мне будет доказать вам, что вы ошибаетесь…

С этими словами он легко поднялся с кресла и, сделав два больших шага, очутился возле рабочего стола. Там он нажал какую-то кнопку и повернулся к Жанне:

— Но не сегодня, моя дорогая гостья, не сегодня. Если даже у меня и есть какие-то потребности, связанные, как вы выразились, с «физической близостью», то для их удовлетворения у меня в усадьбе есть женщина, которую я привез специально для этих целей.

Жанна почувствовала, что колени у нее подгибаются от облегчения, но она сделала все возможное, чтобы эта радость не отразилась на ее лице.

— Как хотите, — сдержанно ответила она. — Что касается моих вещей, то вам вовсе не обязательно посылать за ними. Чтобы добраться сюда, я взяла напрокат машину, и мне в любом случае нужно ее вернуть. На обратном пути я заскочу в мотель за вещами и заодно переговорю с Дэвидом.

— Это исключено. — Сэнтин нахмурился и покачал головой. — Я отправлю туда Доусона, а уж он сумеет втолковать вашему профессору, что вы остались ночевать в усадьбе, чтобы помочь уладить чисто технические вопросы, связанные с передачей собственности, — сказал он. — Я хочу, чтобы сегодня вы никуда не отлучались. Вашу машину вернут в прокатную фирму в целости и сохранности. Кстати, где вы ее оставили.

— Я не уверена, — пробормотала Жанна, задумавшись. — Машина стоит в рощице у восточной стены. Это светло-голубая «Шеветта», но я думаю, что никакой путаницы не возникнет — наверняка там только одна, моя машина.

— Ах, да!.. — Губы Сэнтина сложились в некое подобие улыбки. — Я уже забыл, что вы попали сюда не совсем обычным способом. Удачно это у вас вышло — со стеной… — Он снова окинул Жанну оценивающим взглядом. — Должно быть, вы намного сильнее, чем кажетесь на первый взгляд.

Жанна кивнула без всякой аффектации.

— Да, я очень сильная. Но ведь мое детство прошло на ферме, а потом я долго работала в заповеднике, так что было бы странно, если бы это было не так.

— А что за фокус вы проделали с моими доберманами? — поинтересовался Сэнтин, небрежно облокачиваясь на стол. — В этом есть нечто необычное, не отпирайтесь. Они должны были разорвать вас в клочья.

Жанна улыбнулась, и ее лицо сразу стало мягким, ласковым.

— Животные любят меня, — просто сказала она. — И мы прекрасно понимаем друг друга.

— Не может быть, чтобы дело было только в этом, — скептически заметил Сэнтин, и на его губах появилась циничная усмешка. — Голдсмит сказал, что собаки готовы были наброситься на человека, который их всегда кормил, чтобы не дать охране схватить вас.

— У меня нет других объяснений, — ответила Жанна, беспомощно пожимая плечами. — Возможно, все дело в том, что во мне течет кровь индейцев-чероки, которые на протяжении веков были очень тесно связаны с природой. Бабушка говорит, что все наши соплеменники умели найти общий язык с животными.

В дверь негромко постучали, и Жанна увидела на пороге слугу, одетого в черный фрак. Сэнтин, повернувшись к дверям, метнул на вошедшего недовольный взгляд, как будто был крайне недоволен тем, что ему помешали. В следующее мгновение его лицо изменилось.

— Все правильно, Фред. Ведь я сам тебя вызвал, не так ли? — Сэнтин криво улыбнулся. — Просто я успел об этом позабыть.

Он повернулся к Жанне, и выражение его лица снова неуловимо изменилось.

— Обычно мы завтракаем на веранде ровно в десять. Постарайтесь не опоздать. — Он указал рукой на остановившегося у двери слугу. — Это мой дворецкий Фред Стокли. А это — мисс Кеннон. Фред покажет вам вашу комнату и поможет устроиться. — Он повернулся к слуге и добавил: — Когда освободишься, зайди ко мне — у меня есть для тебя несколько поручений.

— Хорошо, сэр, мистер Сэнтин, — величественно отозвался Стокли глубоким, хорошо поставленным голосом. Произношение у него было подчеркнуто правильным, но Жанна знала, что подобная манера выговаривать слова отличает выпускников английских частных школ.

Это заставило ее взглянуть на Стокли с новым интересом. Она, разумеется, слышала, что в богатых домах Калифорнии считалось хорошим тоном иметь вышколенного английского слугу, но ей самой никогда не приходилось видеть ни одного. Дворецкому Сэнтина было лет пятьдесят. Роста он был невысокого, но благодаря своей величественной осанке он казался намного выше своих пяти футов и шести дюймов. Бледное лицо Стокли выглядело бы абсолютно бесцветным и незапоминающимся, если бы не внимательные светло-серые глаза под густыми бровями, которые были его единственной достаточно выразительной чертой. Тусклые русые волосы и глубокие залысины на высоком лбу также делали дворецкого совершенно незаметным, безликим, похожим на предмет обстановки.

Выйдя следом за Стокли в просторный холл, Жанна невольно задержала дыхание при виде сверкающего великолепия комнаты. Огромная бронзовая люстра в испанском стиле со множеством хрустальных подвесок освещала натертый до блеска паркет, сохранявший теплую красоту медово-желтого дерева. Самое удивительное заключалось, однако, в том, что свет этот не был электрическим: в многочисленных чашечках люстры были самые настоящие свечи, благоухавшие восковицей. Их пламя трепетало, высвечивая кованую бронзу узорчатых обручей и лап, играло в гранях хрустальных подвесок, и от этого по всему холлу и подножию ведущей наверх лестницы ползли расплывчатые пятна света. Лестница на второй этаж была под стать прихожей. Перила из красного дерева мягко лоснились, а широкие ступени были застланы ворсистой ковровой дорожкой той же цветовой гаммы, что и персидский ковер в библиотеке.

Коридор второго этажа оказался на удивление длинным. Жанне показалось, что они миновали не меньше двух десятков дверей, прежде чем Стокли наконец остановился.

— Надеюсь, вы останетесь довольны этой комнатой, мисс Кеннон, — величественно сказал он и, открыв дверь, первым вошел в спальню, чтобы включить свет.

Переступив порог комнаты, Жанна огляделась по сторонам и подумала, что ей вряд ли удастся найти здесь какие-то недостатки, даже если она будет придираться к мелочам. Спальня оказалась такой же просторной и столь же роскошно обставленной, как и все остальные помещения в доме, которые она видела. Пол был застлан серо-голубым ковром, который изысканно гармонировал с кружевными занавесками на окнах и с покрывалом на широкой двуспальной кровати. Сверкающий полировкой ночной столик и небольшой трельяж в углу несли на себе печать той же неподвластной времени красоты и мастерства резчиков, отличавших антикварную мебель, которую она заметила в библиотеке и в прихожей.

— Туалетная комната и ванная находятся здесь, — сообщил Стокли, подходя к высокой деревянной двери в дальнем конце спальни и открывая ее. Заглянув внутрь как бы для того, чтобы в последний раз удостовериться, что все здесь в порядке, он деликатно прикрыл дверь.

— Все необходимое вы найдете в бельевом шкафу, — сказал он и указал Жанне на элегантный телефонный аппарат «принцесса» на столе: — Если вам понадобится что-нибудь особенное, наберите «девять», и кто-нибудь из слуг обязательно вам ответит. Если хотите, Мария может подать вам ужин сюда.

— Нет, благодарю вас, — отозвалась Жанна, подавив в себе неожиданно возникшее желание говорить с тем же британским акцентом, что и Стокли. — Я поужинала всего пару часов назад и еще не успела проголодаться.

— Тогда вы, быть может, не откажетесь от чашечки горячего шоколада? — с мягкой настойчивостью предложил дворецкий, но Жанна отрицательно покачала головой.

— Нет, ничего не нужно, спасибо. Я приму душ и сразу же отправлюсь в постель. У меня сегодня был трудный день, и я немного устала.

— Как вам будет угодно. — Стокли слегка поклонился и, величественно повернувшись, двинулся к выходу. — На ночном столике имеется будильник, мисс, — предупредил он, останавливаясь на пороге. — Он заведен на половину девятого, но вы можете поставить его на любое удобное для вас время, Если вам что-нибудь понадобится, дайте мне знать — я буду рад вам помочь. Спокойной ночи, мисс Кеннон.

Слушая мягкий баритон Стокли, Жанна невольно подумала, что он как будто сошел со страниц английской салонной пьесы. В ее представлениях он нисколько не соответствовал тому типу слуги, которого выбрал бы Сэнтин с его взрывным темпераментом и агрессивной напористостью. На губах ее даже появилась улыбка, которая погасла как только Жанна сообразила, что это свидетельствует лишь о непредсказуемости и сложности характера Сэнтина. Несомненно, он был человеком многоплановым и разносторонним, и это делало его еще более опасным противником.

К счастью, сегодняшней ночью Жанне можно было не беспокоиться о том, что за человек Сэнтин и что может быть у него на уме. Она примет душ и выкинет из головы все проблемы. Завтра у нее еще будет время, чтобы обдумать все возможные последствия их странной сделки.

Приняв такое решение, Жанна прошла в ванную, которая своими размерами едва ли не вдвое превосходила ее спальню в коттедже на территории заповедника. Пол здесь был устлан таким же серо-голубым мягким ковром, что и в комнате, а стены выложены белой и синей кафельной плиткой.

Раздевшись, Жанна встала под душ и пустила воду, отрегулировав ее так, чтобы она была достаточно прохладной, но не бодрила. Несколько мгновений Жанна просто стояла под ее упругими шипящими струйками, наслаждаясь их чувственной лаской, потом начала быстро намыливаться. Через несколько минут она смыла со своей кожи последние следы душистой пены и завернулась в белое махровое полотенце, которое нашла в шкафчике на полке с подогревом. Пока Жанна стояла под душем, она сумела совершенно выбросить Сэнтина из головы и от души поздравила себя с этим успехом.

Но оказалось, что радость ее была несколько преждевременной. Не успела она выключить свет и забраться в постель, под хрустящие накрахмаленные простыни, как мысли о Сэнтине нахлынули на нее с новой силой, легко одолев все барьеры, которыми Жанна надеялась от них отгородиться.

Она никак не могла отделаться от ощущения нереальности происходящего. Ситуация и в самом деле казалась ей безумной. Ни один человек, обладающий прагматизмом и деловой хваткой Сэнтина, не расстался бы с двумя миллионами долларов просто ради того, чтобы удовлетворить свою минутную прихоть. И все же, каким бы невероятным это ни казалось, он поступил именно так, и вот теперь она лежит в этой мягкой постели в роскошной спальне как живое доказательство того, что невероятные вещи все еще иногда случаются.

Несомненно, Сэнтин действительно страдает от скуки, если ее скромная особа неожиданно вызвала в нем такой жгучий интерес, подумала Жанна, улыбаясь в темноту. Она никогда не питала никаких иллюзий относительно своей внешности. Конечно, Жанна никогда не была — и не считала себя — дурнушкой, но с ее внешними данными тягаться с роскошными красавицами, которыми окружал себя Сэнтин, было абсолютно бессмысленно.

«С его любовницами», — мысленно уточнила Жанна и нахмурилась. Впрочем, она все еще надеялась, что до этого не дойдет. Ничто в поведении Сэнтина не указывало на то, что его вдруг обуяла страсть к ней. Кроме того, он сам сказал ей, что женщины ему нужны для того, чтобы получать удовольствие. Быть может, он еще передумает и отпустит ее. Для этого ему достаточно будет только сравнить ее скромные достоинства с достоинствами своей нынешней любовницы, которая, как он и говорил, разделит с ним постель сегодняшней ночью.

Нет, определенно ей не стоило бояться этого человека, которого она до этого дня совершенно не знала и который не знал ее. И все же при мысли о Сэнтине по ее обнаженным плечам, не закрытым теплым стеганым одеялом, пробегал холодок страха. Пристальный и внимательный взгляд черных глаз Сэнтина продолжал преследовать ее даже в темной спальне, и Жанна с дрожью вспомнила, с какой легкостью этот безжалостный взгляд проникал сквозь все ее защитные покровы — как внешние, так и внутренние.

За всю свою жизнь она еще ни разу не чувствовала себя настолько уязвимой и слабой, как в те моменты, когда, парализованная исходящей от Сэнтина властной силой, сидела в библиотеке на низенькой оттоманке.

И он действительно производил на нее странное впечатление. В его присутствии Жанна испытывала предательскую слабость, от которой у нее начинали дрожать губы и колени, но вместе с тем еще никогда она не переживала подобного подъема. Это было удивительно и странно — настолько странно, что в конце концов Жанна решила остановиться на самом простом объяснении, которое только пришло ей в голову. Должно быть, тревоги и треволнения сегодняшнего вечера так подействовали на ее чувства, что она невольно преувеличила обаяние и внутреннюю силу Сэнтина. Стоит ей как следует выспаться, и она снова станет сама собой.

Это умопостроение было таким логичным и естественным, что Жанна мгновенно упокоилась. Взбив подушку, она устроилась на ней поудобнее и мысленно пожелала себе «доброй ночи».