Привыкание

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.

К. Д. Рейсс

Привыкание

«Песни вечных мук # 2 »

Оригинальное название: C. D. Reiss «Use» (Songs of Perdition #2), 2014

К. Д. Рейсс «Привыкание» (Песни вечных мук #2), 2017

Переводчик: Иришка Дмитренко

Редактор: Елена Теплоухова

Оформление: Иванна Иванова

Обложка: Врединка Тм

Перевод группы: http :// vk . com / fashionable _ library

Любое копирование и распространение ЗАПРЕЩЕНО!

Пожалуйста, уважайте чужой труд!

Оглавление

К. Д. Рейсс

Любое копирование и распространение ЗАПРЕЩЕНО!

Аннотация.

Глава 1.

Глава 2.

Глава 3.

Глава 4.

Глава 5.

Глава 6.

Глава 7.

Глава 8.

Глава 9.

Глава 10

Глава 11.

Глава 12

Глава 13

Глава 14.

Глава 15.

Глава 16

Глава 17.

Глава 18.

Глава 19.

Глава 20.

Глава 21.

Глава 22.

Глава 23.

Глава 24.

Глава 25.

Глава 26.

Глава 27.

Глава 28.

Глава 29.

Глава 30.

Глава 31.

Глава 32.

Глава 33.

Глава 34.

Глава 35.

Глава 36.

Аннотация.

В результате, я ударила его, чтоб освободить? Но освободить от чего? От секса? Наркотиков? Вечеринок? Или освободить, чтоб самой стать нормальной?

— Было очень интересно. Там, на Манди стрит, — сказал Эллиот.

— Не так, как в остальном мире. Это безопасное место для таких людей, как я.

— Людей как ты? Ты не могла бы выразиться более конкретно? – он пробежал пальцем по краю своего блокнота, и по внутренней части моих бедер пробежал холодок.

— Людей как я… Ну, не знаю. Любителей заняться сексом. Мы трахаемся, потому что это то, что мы делаем. Водители автобусов водят автобусы. Бухгалтера считают. Полицейские арестовывают. А я люблю секс. Я трахаюсь .

Глава 1.

ФИОНА

Я часто уплывала в состояние транса, напоминавшее мне сеансы гипноза с Эллиотом. В этом состоянии находилась по вечерам после ужина, до того как выключали свет, сидела перед телевизором и наблюдала за волнами океана, позволив моему мозгу делать все, что ему захочется.

В то время я ни о чем не думала и находилась в сладком бреду от медикаментов, а нестабильный кокон моей ярости прятался в розовых шарах сладкой ваты. Через десять дней после ухода Эллиота они назначили мне другие таблетки, и начался мой путь от стадии «отмороженная» до «неконтролируемо буйная».

Слишком много сна, но очень мало приятных эмоций.

Я соскучилась по Эллиоту и его холодному профессионализму, еле заметным подпрыгиваниям и движениям, с помощью которых он показывал свои эмоции — доказательство того, что под одеждой было живое, обнаженное тело. Не прошло и двенадцати часов после его ухода, а он уже присутствовал в моих сексуальных фантазиях. Я ни дня не нуждалась в нем. В пламени наших отсутствующих отношений он не был мне нужен для освобождения или для признания моей вменяемости, поэтому не было необходимости в блокировке своих мыслей. Однажды я осознала, что могу вновь чувствовать свои пальцы, и с этого момента начала наслаждаться мыслями о нем один раз за ночь, потом два, три раза после выключения света, в итоге проваливаясь в бессонный туман с пальцами на своей киске.

Моя фантазия была такой невинной, однако это воспламеняло мой клитор.

Я стою в кофейном магазине на Шарлевилль. Там, где можно выпить чашечку кофе со сливками. В одиночестве, но это фантазия. Вокруг нет ни камер, ни папарацци. Я сажусь на лавочку и открываю книгу. Светит солнце. Ветер развевает мои волосы, а кружка с моим кофе сделана из красного фарфора.

Он стоит надо мной со своим бумажным стаканчиком, отбрасывая тень на мою книгу.

— Фиона?

Я поднимаю голову вверх и воспроизвожу его образ из своих воспоминаний: светло-каштановые волосы, сине-серо-зеленые глаза, близко расположенные друг к другу брови, длинная шея и улыбка, впервые в жизни искренняя и не обремененная самобичеванием или профессиональной этикой.

— Эллиот. Привет.

— Как ты?

— Потрясающе. Присядешь на пару минут?

Он всегда садится. Иногда идет куда-то и решает подойти ко мне, а иногда он просто ничего не делает. Но всегда присаживается. Я представляю наш разговор. Мне приходится фантазировать о его жизни, потому что много не знаю о нем. Я рассказываю ему о том, как хорошо себя чувствую. О том, что вылечилась. Перестала принимать наркотики и о том, что секс для меня больше не является потребностью. Иногда рассказываю ему о том, что у меня не было секса с момента выписки из больницы, а иногда говорю, что занималась им всего пару раз.

Когда я дохожу до целомудренной части моей фантазии, возникает такое ощущение, что все чувства вибрируют во мне. В этот момент он провожает меня до машины, а от его слов о привязанности, желании и подавляемой страсти местечко между моих ног начинает пульсировать. Я представляю наш поцелуй, его руки держат мое лицо, а член упирается в живот, все это делает меня такой влажной, что рукавом своей больничной рубашки мне приходится вытереть влагу с бедер.

Представляю, как отправляюсь в Комптон в какой-то зараженный крысами приют или запущенную церковь и там вижу его. Наши отношения настолько болезненные, что магнетическое притяжение заставляет наше желание оставаться на уровне врач-пациент, практически не давая им шанса на существование.

Он произносит:

— Я всегда хотел тебя.

Я снова и снова вспоминаю то время, которое провела с ним, и ищу моменты, которые могли бы быть правдой. Постепенно я начинаю представлять, как он набрасывается на меня на кровати. Берет меня за лодыжки и разводит их в стороны, смотрит на мою влажную киску всего секунду, а после этого начинает ее целовать. Выражение блаженства на его лице говорит о том, что он голодал или был в заключении, а это первая трапеза на свободе. Он трахает меня как в фильмах. Наши лица так близко. Его глаза наполовину прикрыты, и он выдыхает мое имя.

Прекрасно понимала, что эта фантазия никогда не станет реальностью. Я не знала этого мужчину. Абсолютно. Он был нормальным, серьезным и даже в чем-то милым. Поэтому никогда не будет строить отношения с испорченной сексом и зависимой от наркотиков шлюхой, которая, ко всему прочему, притягивает к себе объективы камер. Мне никогда не удастся привлечь хорошего мужчину. У меня не было доступа в обычный мир, но я все равно его желала. Мои самые темные желания теперь были о такой недостижимой нормальной жизни.

Я не хотела всего этого до ухода Эллиота. Потом я начала фантазировать о Диконе, моем Мастере, который помог мне существовать, но я все равно предала его. Однажды я распутаю паутину событий, которые привели нас обоих в конюшню, но была ли, нахер, разница? Разве я ударила его ножом не для того, чтобы освободиться?

Но…быть свободной для чего?

Секса? Кокаина? Вечеринок?

Или для того, чтобы стать нормальной?

Глава 2.

ЭЛЛИОТ

Я не любил спешить. Если все было сделано правильно и по порядку, то и спешить не нужно. Даже со скукой можно было справиться без особых усилий, если дни протекали так, как и должны были.

По вторникам перед работой у меня был сеанс терапии. Мне, как терапевту, тоже были необходимы эти сеансы для сохранения своего здравомыслия. В течение нескольких недель мне было нечего обсуждать, и меня поглощали мысли о пятидесяти минутах, проведенных в кабинете Ли в разговорах ни о чем. Предполагалось, что эти сеансы должны были помочь мне взглянуть на сеансы с моими собственными пациентами под другим углом, увидеть недостатки, но я чувствовал, что просто зря тратил свое время.

Я открыл дверь своей машины. Бугенвиллии (прим. – фиолетовый вьющийся цветок, род вечнозеленых растений семейства Никтагиновые), нависавшей над подъездной дорожкой, нужна была подпорка. Зачастую я делал их сам, потому что понял, что это успокаивает, но когда устроился на работу в Вестонвуд, то забросил это дело. Садовникам было приказано не трогать ее, что они и сделали, поэтому каскад фиолетовых цветов спадал на лобовое стекло.

Я вернулся на работу в клинику семейной медицины в Комптоне на Алондра Авеню. И оставил должность военного священника, но свято место пусто не бывает. Они просили меня остаться, но я пошел в Вестонвуд. Ушел из анклава помогать проблемным богачам и вышел на неполный рабочий день на Алондра Авеню, попытавшись разобраться со своей жизнью. Нестабильность мне не нравилась ровно настолько, насколько и несогласованный график работы, но мне нужно было держать себя в тонусе.

Движение в Лос-Анжелесе было как всегда загруженным, но к нему было легко привыкнуть, учитывая сезон, время суток, погодные условия и людей, готовых изменить маршрут в любой момент. Если бы я повернул направо на Ла-Синега в 7:01 утра в обычный вторник, то успел бы вовремя. Свернув в 7:02, я опоздаю уже на десять минут. Мне до сих пор непонятно, куда пропадали восемь минут, но те злополучные шестьдесят секунд, казалось, увеличивали плотность транспортных артерий в арифметической прогрессии.

Но я повернул в 7:04 и подумал о том, что мне придется извиняться за опоздание на сеанс. За извинениями всегда следовало объяснение причин опоздания, а так же почему важна пунктуальность, и что я чувствую по этому поводу, именно так в детстве и начинались раскопки сокровищ, которых не существовало. Однако мной не был учтен тот факт, что в этом районе много школ, а сейчас были рождественские каникулы, поэтому на дорогах почти никого не было. Я остановился в переулке позади офиса Ли и сделал глубокий вдох. У меня получится добраться до Алондра Авеню вовремя, потому что дороги не загружены. Опоздание к Ли было простительно. Но вот опоздание к моим пациентам было под запретом. Это были люди, для которых я был единственной надеждой в жизни.

— Почему ты беспокоишься о них? – спросила Ли, сложив руки на своем круглом из-за беременности животике. Ей удалось забеременеть в сорок два года, поэтому зачастую я нахожу ее в состоянии блаженства, усталости, или смеси двух этих состояний.

— Потому что я человек. А беспокоиться — и значит быть человеком.

— Но это не твоя работа.

Мы бы стали обсуждать это в сотый раз. Моя работа заключалась в том, чтобы дать пациентам безопасное пространство для работы над своими проблемами. Если бы я заботился о них, то был бы эмоционально истощен к концу недели, месяца или года и был бы неспособен работать с остальными.

Я не ответил ей. В этом не было никакого смысла. Возникло чувство обеспокоенности, я поймал себя на том, что потирал верхнюю губу своим средним пальцем. Мне было некуда девать энергию. В таком состоянии я находился с тех пор, как покинул Вестонвуд.

— Сегодня утром ты почти опоздал. Я видела, как ты паркуешься, — Ли указала на свое окно, выходившее на парковочные места. Она не ставила никаких галочек. Самый идеальный терапевт в мире, которого мой наставник порекомендовал из-за абсолютно спокойного, рационального поведения.

— Джана застала меня в душе, — сказал я, вспомнив очень приятный, но неуместный секс в душе. — Распорядок был нарушен, — она переехала полгода назад, после активного периода свиданий, и почти не внесла никаких изменений в дом, только стала самой красивой вещью, побывавшей на моей кухне.

— А, — сказала она. — Можно предположить, что все хорошо?

— Все как обычно. Она хочет, чтобы я был в безопасности. Думает, что каждый день за мной будут охотиться. Паникует. Беспокоится. Я ее успокаиваю. Это действует недолго, и так каждый раз...

— И она хочет, чтобы ты вернулся в Вестонвуд.

— Да.

— Ты сказал ей, почему ушел?

Это было очень неприятно. Только Ли была квалифицированной настолько, чтобы разгадать это, и она была единственным человеком, которому я бы доверил этот уровень сложности. И рассказал о своем желании защитить Фиону от ее семьи и средств массовой информации сразу после моего ухода из Вестонвуда, тогда Ли позволила мне увильнуть от вопроса, решив, что я расскажу о своих чувствах тогда, когда буду к этому готов.

— Джана не поняла бы, — ответил я.

— Ты должен попытаться.

— Она очень деликатный человек. Если я расскажу ей, что семья пациента давит на меня, то она будет беспокоиться. А если она узнает о контрпереносе, то будет еще хуже. (прим. контрперенос — психологический феномен, заключающийся в бессознательном переносе ранее пережитых (особенно в детстве) чувств и отношений, проявлявшихся к одному лицу, совсем на другое лицо, а данном случае чувств терапевта к пациенту).

— Контрперенос бывает. Ситуацию с семьей девушки она должна знать, потому что это не относится к тому, что может быть сказано в пределах этой комнаты.

— Там не о чем говорить, — сказал я. — Все, о чем я тебе рассказал, было моим умозаключением. Если она узнает это, то не сможет понять и начнет паниковать. Ей сложно иметь дело с вещами, которые не являются фактами.

— Как вы собираетесь так жить, Эллиот?

— Ты знаешь, что у меня от тебя глаза болят?

— Ты сказал то же самое о Джане.

Я улыбнулся, поняв насмешку и то, что ей на самом деле кажется это забавным. Она заметила мой контрперенос, связанный с кем-то вне кабинета терапевта. Переключение было необходимо. Контрперенос, когда у терапевта возникают запрещенные чувства к пациенту, намного хуже. Однако этот случай был под контролем, с моим контрпереносом к Фионе можно было справиться. Именно поэтому мне нужны эти сеансы с терапевтом — чтобы держать вещи под контролем.

— Не доверяю намерениям ее отца, — сказал я. — Он приходит ко мне и просит выпустить ее. Говорит мне о том, что она будет под присмотром, а меня щедро отблагодарят за потраченное время. То, как он сказал это, было неправильно.

— То есть ты думаешь, что он должен был попросить тебя оставить ее для дальнейшего наблюдения?

— Я думаю, что сам факт такой просьбы является проблемой. Если бы он попросил меня кормить ее в полдень, то ее бы кормили в одиннадцать, потому что я не доверяю ему.

— Это похоже на протест, — сказала Ли.

— Ты никогда не встречалась с этим человеком.

— Любой человек, смотревший телевизор, знает, что происходит. Средства массовой информации как стервятники кружат над ней из-за аварии с ее братом и нападения с колющим предметом на ее бойфренда, ни один нормальный человек не смог бы пережить это. Она вернется к наркотикам. Выпустить ее — означало бы толкнуть на истинный путь провала.

Ли откинулась на спинку кресла. Я не знал, нужно ли ей было пространство для живота, или она опешила от моего тона.

— Ты веришь в то, что принял это решение исключительно на основании объективных данных? — спросила она.

— Ли, какая разница, если это было правильное решение?

— Ты мне скажи.

Я не сделал этого, потому что не был готов сказать вслух о том, что у меня были чувства к Фионе Дрейзен.

Глава 3.

ФИОНА

Мне не нужна была черная тьма, чтобы уснуть, и это было хорошим знаком с тех самых пор, как я трахалась где и когда угодно. Иногда после этого мне нужно было отключаться. Однажды в половине одиннадцатого утра я проснулась сверху на Оуэне Бранче на полу клуба «Разрешение получено». Свет нигде не горел, а дамочки в голубых смокингах пылесосили пол под испанскую музыку, лившуюся из магнитолы. Оуэн даже толком не проснулся, но уже поджег косяк и передал мне. Я отключилась еще на полтора часа.

Но в Вестонвуде мне пришлось столкнуться с проблемой, которой не было прежде: мне все мешало уснуть. Знала, что не могла винить в этом свет, пробивавшийся из окошка на двери, сверчков или шум воды в трубах, когда где-то спускали воду в туалете.

Я ударила Дикона ножом, и теперь меня накрывала волна сожаления. За все, что натворила за все эти годы. Каждое ветреное предательство. Каждую прихоть. Каждый раз, когда я причиняла кому-то боль, совершив мелкое нарушение. Вина за то, что бросила Оуэна после выпускного в высшей школе. За то, что сосала его член на следующей неделе только потому, что он просто оказался рядом. За то, что выбросила его телефон из своей машины на 101-ой улице после того, как услышала от Оуэна, что он кончил мне в рот только потому, что он был красивым. За то, что остановила машину и ударила его в лицо, а потом рассказала всем о том, что он сделал, чтобы никто не тусовался с ним.

Люди подобного статуса, находившиеся в центе внимания, не любили, когда сраный пьянчужка записывал их гребаные сеансы. Таким людям не нравилось, когда им говорили, что они делают все только для себя. Нет. Просто нет. Именно поэтому микрофоны можно было увидеть повсюду вокруг дома Дикона.

И все равно. Я не была сконцентрирована на своей правоте. Моя правда не причиняла боли, позволяя мне существовать после полного самоуничтожения. Поэтому я сделала то же, что и каждую ночь в Вестонвуде: выбрала случайный момент из своей жизни и погрузила его во мрак. В ту ночь это был Оуэн. Мне не стоило бить его в лицо. Он был безобидным серфингистом с огромным членом и к тому же постоянным обломщиком. Я была уверена, что ни один из моих друзей больше не заговорит с ним, и так же не стоило выбрасывать его телефон из машины. Он был ему дорог, но мне было все равно.

Где-то спустили воду в туалете. Послышался шум в трубах.

Наступало утро.

***

Я не несла всякую чушь моему новому терапевту. Она была всего лишь сукой за столом, которая притворялась, что поддерживает мой процесс «восстановления». Тот факт, что я еще не заехала кулаком по ее лицу, был испытанием для моего восстановления, и каждый раз я выходила от нее словно скрученная в узел. И была уверена, что именно она и пригоршня таблеток, которые мне давали, были причиной моей бессонницы. Я не спала дольше нескольких часов за ночь с тех пор, как ушел Эллиот.

— Ты не шизофреник, — сказала моя новая сука-терапевт. — И не страдаешь от синдрома нарциссизма. И не было истории с применением насилия.

Ее офис напоминал музей национальных артефактов Америки. Ловцы снов. Маски. Настенные гобелены и ковры ручной работы висели на стенах в рамках.

— Вы говорите, что со мной все в порядке, — но я даже не вникала. Просто убивала время. Мы уже сто раз об этом говорили. Даже не подозревала, чего она от меня ожидала, а если бы и узнала, то это стало бы открытием века.

— Вся идея о зависимости от секса — это путь, чтобы навязать определенную модель и выставить вменяемых людей ненормальными. В большинстве случаев этими ненормальными людьми являются женщины. Если тебя не огорчает собственное поведение, то все, что ты делаешь, нельзя назвать неправильным.

— Значит, вы отпускаете меня?

— Я не пытаюсь воспринимать твою любовь к сексу как патологию, но до сих пор неясно, как это воспринимает твой мозг. Твоя память скомкана, и я подозреваю, что в конюшне произошло нечто большее, чем ты готова признать. И ты все еще агрессивна, в основном тогда, когда в комнате мужчины. Я бы хотела разобраться в причинах этого.

С учетом того, что я потеряла рассудок в три часа в кафетерии, она была права. Это учреждение не разделяло пациентов по половому признаку, поэтому мужчины всегда были рядом. Их не было только во время наших сеансов.

— Мне обязательно здесь находиться, чтобы вы сделали это? — спросила я. — Помните, что вы должны вернуть меня к нормальному существованию в обществе. Это не простой случай, когда я выхожу отсюда полностью излеченным человеком, который может получить работу и создать нормальную семью, так ведь?

— Ты здесь. Это время необходимо для тебя. Подумай об этом. Я могла бы предоставить тебе достаточно времени, чтобы помочь тебе разобраться с отношениями с Диконом и отцом.

Она преподнесла это, будто торт на день рождения. Подарок века. Неопределенное количество времени в Вестонвуд Спа, с ментальным эквивалентом горячих камней и отшелушивающих скрабов, и ее вмешательством по поводу моего отца, которого я при ней не упоминала, и Дикона, который вообще ее не касался.

— А с чем уйдете вы? — спросила я.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — она склонила голову набок, ее волосы, собранные заколкой с чем-то, похожим на перья с бразильского карнавала, спадали на спину, а на лице было заинтересованное выражение.

— Мы выявляем некую травму, скажем, через два или три месяца, а вы? Для вас это огромная куча работы.

— Это работа, которую я люблю. Помогаю тебе исцелиться, — ответила она.

— Разве у вас нет какой-нибудь высокооплачиваемой работы в Беверли Хиллз?

— Да, у меня есть частная практика. Куда ты клонишь, Фиона? Боишься, что я брошу тебя, как предыдущий доктор?

Ей бы стоило знать меня лучше. В прошлый раз, когда она пыталась начать разговор об Эллиоте, я остановила ее, потому что поняла, что он ушел, чтобы защитить меня, и сказал об этом только мне. Я бы не предала его, потому что уважала. А она с покровительственной улыбкой и стоящими на столе локтями обвиняет Эллиота, даже не понимая, о чем она, блядь, говорит.

Я ненавидела её. Возможно потому, что она не была Эллиотом. Или потому, что она была той, кого можно ненавидеть, потому что пыталась заставить меня ненавидеть мужчин вместо того, чтобы ненавидеть ее прическу с бразильскими перьями.

И, блядь, меня бесили ее бразильские перья.

Большинство наших сеансов проходило именно так. Я просто отрицала все, что она говорила. Если она произносила, что небо ясное, то я утверждала, что оно затянуто тучами. Она говорила мне, что я была больна, а в ответ слышала, что со мной все хорошо. Она пыталась заставить меня согласиться с тем, что мой отец растлил меня, а Дикон избивал меня без моего согласия, и что во время секса я всегда была согласна терпеть унижения. Она сама не понимала, что это не было правдой. Было тяжело намеренно деградировать. Унизительно, но все же горячо.

Я не понимала ее. Почему ей было настолько небезразлично? Почему она не могла просто выслушать мои проблемы и решить, была ли я достаточно вменяемой, чтобы отправиться на допрос, или снизить дозу медикаментов, чтобы у меня не было желания бросаться вещами, а затем просто отпустить меня? Конечно же, больнице не были нужны деньги моих родителей так сильно.

— Дело не в деньгах, — сказала Карен однажды за ланчем. Она сидела в инвалидном кресле, к ней была подсоединена трубка, через которую в ее организм поступала пища. Большую часть времени она была слаба настолько, что даже не могла самостоятельно встать, но когда это ей удавалось, Карен пыталась найти меня. — Ты как редкое животное. Богатая. Известная. Живешь в тюрьме. Сколько в мире подобных тебе? А ты сидишь в их кресле. Они могут впиться в тебя зубами и использовать тебя.

— Для чего? Все ведь конфиденциально, разве нет?

— Конечно. Но под действием алкоголя? Кто знает, что они говорят на вечеринках, чтобы заполучить еще одного клиента? Или своим личным терапевтам. Нет никаких секретов. Мой последний парень написал статью об анорексии и богатстве, и в той статье фигурировал пациент, который был очень похож на меня. И адвокат не мог ничего сделать.

— Господи.

— Ага. Больше я с этими ебаными ублюдками не разговариваю. Никому и ничего не рассказываю. Даже своим друзьям.

Что я рассказывала Эллиоту? Все? Абсолютно все? Доктор Бразильские Перья не получила ничего, кроме отговорок, но Эллиот расколол меня. Я доверяла ему, но стоило ли? Начинала скучать по своим друзьям, которые понимали, что и когда говорить. Я доверяла им, потому что они жили в тени моей жизни.

— Это не как Оджай, — произнесла я. — Мы зависали с неправильными людьми. Сбавь обороты, когда выйдешь. Мы перестанем трахаться. И тем самым ограничим ущерб.

— Правда?

— Да, — я отталкиваю еду. Что, если Эллиот рассказал всем обо мне? Что я была зависимой от секса светской львицей, которая не знала, как и когда она ударила ножом любящего ее человека?

Мне было плевать, что думали люди, но представив Эллиота на вечеринке за обычным обсуждением моих проблем без упоминания имен, и то, как глаза людей расширяются от осуждения… Эта сцена меня тревожила. Мысль об Эллиоте, спокойно рассказывающем о моих проблемах, причиняла боль на таком уровне, который я даже не могла постигнуть. Это был он, и то, что я чувствовала к нему.

Он ничего не чувствовал?

Я была лишь объектом удовлетворения его любопытства?

Он ушел потому, что больше не мог меня выносить?

Мне тяжело давалось восприятие этой мысли, было сложно выбросить ее из головы. Она танцевала чечетку и с каждым стуком становилась все более презрительной и высокомерной. Я так сильно сжала вилку, что она оставила отпечатки на моих пальцах. Разжав их, увидела темно-фиолетовые следы. Пробежала пальцем по коже. Она была онемевшей и сверхчувствительной одновременно.

— Ты спала прошлой ночью? — прошептала Карен.

— Нет. Я не могу спать.

— Они дают тебе что-то от этого?

— Оно не работает. Мне нужен «Гальцион». Только он поможет.

Кто-то кладет руку на мое плечо, и я подпрыгиваю.

— Прости, — произносит Френсис, — я не хотела тебя пугать.

Я не слышала, как она подошла ко мне.

— Все в порядке, — ответила я, но не имела это в виду. Она весь день работает с такими людьми, как я. И знает, как подходить. Но я была такой уставшей, что подчинилась.

— У тебя посетители.

Не знаю почему, но подумала, что это мог быть Дикон. Я до сих пор лелеяла детскую надежду на то, что он придет и заберет меня. Трепет от этой мысли был написан на моем лице.

— Это твои сестры.

Глава 4.

ФИОНА

Мои сестры.

Их было шестеро, и брат. И даже если Френсис говорила обо всех, то не было ни единого шанса, что они все одновременно будут здесь.

Я вышла во дворик, и Марджи встала, чтобы обнять меня.

— Прости меня, солнышко, — сказала она. — Мне жаль, что пришлось оставить тебя, — Марджи отстранилась, но по-прежнему держала меня за предплечья. — Хорошо выглядишь.

— Ты снова мой адвокат?

— Нет. Я просто приехала навестить тебя.

— Мне не нравится новый парень.

— Он очень опытный, — сказала Тереза, стоявшая позади Марджи. — Он уже нашел тебе нового судью.

— Господи, Тереза. Не подкрадывайся ко мне вот так, — я обняла ее, и когда она отстранилась, снова откинула свой хвост назад.

Некоторые девочки стали настоящими сучками уже в раннем возрасте, в восемнадцать лет Тереза была именно такой. Всегда хорошей и правильной. Она сидела ровно, жевала с закрытым ртом, говорила «пожалуйста» и «спасибо», одевалась для каждого случая по-разному. Такая идеальность была привита ей с рождения. Никто из нас больше не был столь консервативным. Рыжий цвет, свойственный членам нашей семьи, только слегка был заметен в ее волосах. Я понятия не имела, что она здесь делает. Тереза меня ненавидела.

— Итак? — произнесла я, опустившись на садовую лавочку и раздвигая ноги совсем не как леди. Мне хотелось выставить свое развратное тело напоказ перед ней, чтобы заставить ее чувствовать себя некомфортно. — Как вы, дамы?

— Я в порядке, — ответила Тереза, сжимая колени вместе. — А как ты?

— Схожу с ума. Что вам нужно?

— Я просто пришла тебя проверить. Это жест вежливости.

— Потрясающе, у меня чай со Спенсом и Чипом в три часа, а потом небольшая игра в бадминтон. Вы присоединитесь к нам? — я кивнула головой в сторону поля, где находились площадки для крокета и бадминтона.

— О, Фиона, — Марджи откинула волосы назад.

— Небольшой разговор облегчает, а не вредит, — вспыхнула Тереза.

— Мне не нужно никакое облегчение, если только не берут мой зад.

Я хотела шокировать ее, и мне это удалось. Идеальная маска на ее лице, казалось, спала на мгновение. Мне казалось, что я попала в цель только до того момента, пока она не засмеялась. А после к ней присоединилась и Марджи. Я почувствовала гордость за то, что рассмешила их. Хоть Тереза была младше и противней, я была зла на Марджи. Этим смехом они словно показывали, что понимали меня. Но я знала, что это не так, и это было под влиянием момента.

— Ладно, дамы. Я занята поиском полноценности, — произнесла я. — Серьезно. Почему вы пришли без родителей?

— Они заняты, — отрезала Марджи.

— Ага, лучше сказать, что мама ненавидит дискомфорт, а после ее последнего визита с вопросами о том, касался ли отец меня когда-нибудь, я подумываю, что больше она не будет рада меня увидеть.

— Что ты сказала ей? — спросила Марджи сдавленным голосом.

Я сжала губы, а потом привела их в нормальное положение.

— Он никогда не прикасался ко мне.

— Это именно то, что ты ей сказала, или это просто факт? — спросила Марджи.

— И то, и другое.

Она просканировала мое лицо в поисках подсказки, как и во время клятвы, которую я нарушила намеком на скрытую правду.

— Чего ты хочешь от меня, Марджи?

— Судью поменяли. Отец хочет, чтобы ты вышла. Почему — это вопрос заинтересованности, — ответила она.

— Он хочет отвлечь внимание, — мягко произнесла Тереза в свои руки. — От того, что происходит с Джонатаном. Я знаю его. И понимаю его логику, — она подняла руку вверх и с неохотой показала клятву Дрейзен. Будучи второй по старшинству, она редко это делала. Было некое скрытое невысказанное уважение перед старшими, которые открывали ее.

— Клянусь перед Богом, — ответила я, удерживая свою руку наверху, — шестьдесят процентов деятельности моего мозга занято тем, что сказано при клятве, тем, кто ее дает, и тем, когда она дается. Я не настолько смышленая, дамы. Не наливайте слишком много — вода убежит.

— Клятва открыта, — произнесла Тереза.

— Ладно, давай.

— Джонатан.

Все, что сказала Марджи — это имя нашего брата, и потенциально длинное предложение закончилось молчанием. Пение птиц и возня насекомых в саду казались слишком громкими.

— Я знала, что с его девушкой было что-то… что грызло меня, словно при встрече с ней происходило нечто такое, за то мне должно быть стыдно.

— Рейчел. Она мертва, — произнесла Тереза, закрыв глаза и собираясь с силами. Марджи положила свою руку на предплечье Терезы и дала ей продолжить. — У Шейлы была вечеринка на прошедшее Рождество. Мы с Рейчел пришли за два дня, чтобы помочь все организовать. Она знала окрестности. Поэтому в ночь вечеринки Рейчел осталась после того, как большинство членов ее семьи уехало. Джонатан напился и начал вести себя, как задница. Она взяла его машину и… — она прочистила горло прежде, чем продолжить. — Нашли машину, но тела там не было.

— Мне жаль,— ответила я.

— Рейчел была моей подругой. У нее были проблемы дома, поэтому она часто приходила к нам домой. Папа, он…Ну, она начала получать подарки и не говорила откуда, это было несколько лет назад. Так что… — она снова прочистила горло и отвела глаза в сторону сада.

— Она и папа… Когда ей было пятнадцать, — отрезала Марджи своим профессиональным тоном.

Тереза подняла какую-то нитку.

— Джон узнал несколько недель назад.

— Никто из нас не знал, — вмешалась Марджи.

— Это сама жуткая вещь на свете, — произнесла я. — Серьезно, я думала, у них с мамой настоящая любовь на всю жизнь. Я законченная дура в розовых очках.

— Тебе не стоит использовать такие слова.

— Блядь! Блядь! Блядь!

— Ты можешь прекратить? Не нужно все усложнять, — лицо Терезы было напряженным, а пальцы сжались.

Марджи посмотрела на меня, ее взгляд говорил мне заткнуться. Озвучивание плохих новостей она обычно брала на себя, но Тереза, словно сгорбилась от того, что произнесла плохие вещи, и Марджи ее поддерживала.

— Ладно, продолжай, — сказала я.

— Они не сказали тебе, потому что не хотели расстраивать.

— Просто не хотели расстраивать сами себя.

— Джон пытался покончить с собой, — произнесла Тереза.

— Что? Когда?

— Менее недели назад, — ее голос затих. — Я нашла его. Он лежал с горстью таблеток, из-за которых у него случился сердечный приступ. Это было ужасно. Действительно ужасно. Это сломит маму.

Я посмотрела на Марджи.

— Он в порядке?

Мой брат — единственный и самый младший из нас восьми — был наследником, сокровищем и высокомерной задницей, которой я никогда бы не навредила.

— С ним все хорошо. Они устроили его сюда вчера вечером. Скорее всего, мама приедет сегодня днем, чтобы сказать тебе, но ты знаешь, как это делается.

— Сюда? Они устроили его сюда?

Марджи схватила руку Терезы, освободив ее от обязанности продолжать.

— После попытки самоубийства домой не отправляют. Им нужно выяснить, есть ли риск для него самого. Это как нянька, только чертовски дороже.

— Можешь и не говорить, — прошептала Тереза. Она повернулась к дворику всем телом.

На нее попали солнечные лучи, и я заметила темные круги под глазами и бунтарскую прядь, вырвавшуюся из ее хвоста. Она потеряла свою подругу, а ее брат чуть не умер. Сестра находится в лечебнице, а отец любит молоденьких девочек. Я поняла, что у нее есть своя зависимость, совершенство было тем наркотиком, который она выбрала для себя.

— Тереза, ты хорошо себя чувствуешь? Выглядишь, словно побывала в аду, — сказала я.

— Она была моим другом, но была влюблена в деньги. Скорее всего, именно поэтому она ушла от отца к Джону… Боже, это даже произносить тяжело.

— Слышать это не легче.

— Я думаю, что она пыталась шантажировать отца, — сказала Тереза. — Это хаос. Я никогда не видела отца в таком состоянии. Он боялся. Это страшнее, чем что-либо.

— Он не напуган, — отрезала Марджи. — Просто играет на этом. И да, она пыталась шантажировать отца. Я знаю это из своих источников.

— Почему он просто не заплатил ей?

— Может, и заплатил, — ответила Марджи. — Но она все равно доставала его.

— А потом и меня, — произнесла Тереза. — Она говорила о Джонатане и отце вещи, полные ненависти, словно пыталась заставить и меня ощутить то же самое. Сначала мне было не по себе о того, что она встречалась с моим братом. А теперь снова это же чувство. Когда увидишь Джонатана, можешь сказать ему, что мне жаль? Мы сильно поссорились перед этим. Я называла его такими словами… Не знаю, что на меня нашло, — она прижала ладони к коленям и уставилась на них. — Мы не можем драться друг с другом. Репортеры задают вопросы. Творится настоящий дурдом. Спрашивают о Рейчел и тебе. Они хотят использовать нас. У всех есть камеры, но я больше не хочу, чтобы нас использовали.

— Мы как цирк, — сказала я. — Не знаю, как избавиться от этого.

— Я собираюсь сделать это, — Тереза сжала челюсти, и маска стальной решимости появилась на ее лице. — Стану обычным человеком. Найду работу и буду делать карьеру, как и все. Найду друзей, которые будут любить меня за то, какая я, а не ради денег или чего-то другого.

— Удачи в этом, — ответила я, покачав головой, предвидя провал в достижении этой цели стать простым человеком.

Тереза уже пересекла половину пути, а Марджи взяла мою руку в свою.

— Держи свое дерьмо при себе и сможешь выбраться. Время твоего заточения — всего лишь несколько дней, твой парень не выдвигал обвинений, поэтому тебе, вероятно, удастся избежать многих вопросов и унижений, если не будешь высовываться. Это тебе сестринский совет.

— Противоположный тому, что ты даешь обычно?

— Ты нужна Джонатану. Он сам не свой. Будь здесь ради него. Это действительно напоминает цирк. Они показывают пальцем на отца, значит будут задавать вопросы.

— Я попросила маму поговорить с Кэрри. Мне жаль, я просто…

— Все в порядке. Забудь.

— Кэрри всегда знала, что у отца был… Я даже назвать это не могу. Всегда думала, что она… Этого я тоже не могу сказать.

Не могла сказать, что Кэрри всегда поощряла любовь отца к молодым девочкам, и это заставляло меня думать, что она получала больше сексуального внимания, чем кто-либо из нас. У меня нет доказательств, только интуиция. Так или иначе, Кэрри все равно не говорила об этом.

— Кэрри сама может о себе позаботиться, — ответила Марджи. — На твоем месте я бы оставалась здесь как можно дольше. На самом деле я бы даже сама к себе сейчас прислушалась.

— Если бы ты была здесь, то я бы ад перевернула, чтобы вытащить тебя.

— Намекаешь… на что?

— Ты бросила меня.

Она опустила руки на бедра.

— Для твоего же собственного блага.

— Не пора ли другим прекратить решать, что будет лучше для меня? Возможно пора начать относиться ко мне как ко взрослой и способной самостоятельно принять за себя решение? У меня есть свои собственные причины, по которым я хочу, чтобы ты была моим адвокатом, и это не имеет ничего общего с опытом. Не хочу открываться кому-то чужому и опытному человеку. Мне нужен тот, кто будет работать со мной и воспринимать меня такой, какая я есть. Разве ты не видишь?

Она не ответила. Поцеловала меня в щеку и зашагала к двери, таким образом уйдя от ответа.

Глава 5.

ФИОНА

Я успокоила своих сестер и дала им обещание, которое вряд ли смогла бы выполнить. Только такой наивный человек, как Тереза, могла что-то сказать такой психопатке, как я, и только член семьи Дрейзен мог унести с собой это «что-то» в могилу.

— Они хотели прийти. Это так важно, Дина?

Бразильские Перья звали Дина. От этого мне захотелось пнуть щенка.

— Ты выглядишь расстроенной, — сказала она.

— Я не расстроена.

— Ты до сих пор не вспомнила то, что произошло в ночь твоего появления здесь. Честно говоря, я вряд ли отправлю тебя домой до тех пор, пока ты не вспомнишь.

— Это не является условием моего освобождения. Если верить моему адвокату.

— У нас есть некая свобода действий.

— Вы имеете в виду, что можете сделать что угодно. Вы знаете, что вспышки агрессии были обоснованными. Все остальное просто херня.

— Что именно, по-твоему, происходит, Фиона? — она опустила локти на стол. Ее долбаная прическа наклонилась в правую сторону, а подготовленное, пустое выражение лица высасывало не только воздух из комнаты, но и правду из меня.

— Думаю, вы хотите подняться по карьерной лестнице, — несмотря на то, что голос в моей голове приказывал мне остановиться, я продолжила. — Думаю, что вы собираетесь изменить имена, чтобы защитить невиновного, написать статью о знаменитой испорченной наследнице и ее отце, который в довольно раннем возрасте женился на ее матери. Думаю, вы посадили меня назад на «Паксил», с которого Эллиот меня снял, чтобы я не могла себя контролировать и спала в дневное время.

— Еще не доказано, что у «Паксила» есть побочные действия, — она откинулась назад, скрещивая руки на коленях. — Очень интересно, то есть ты думаешь, что доктор Чэпмэн где-то в глубине души испытывал к тебе теплые чувства.

— Я думаю, что вы — подлая, — мои нервы были готовы раскалиться добела, и уже ничего не смогло бы остановить меня от того, чтобы нахрен сжечь всю эту фигню. — Полагаю, что вы — бессердечная пизда. Я для вас — просто вещь. Безделушка на вашей полке. Вы думаете, что работа со мной весьма несложная, и хокка является шоу, только если вы не спите под тем одеялом, от которого у меня начнется оспа.

— Давай поговорим…

— Пошла нахуй.

— Твои чувства…

— Пошла нахуй.

— Фиона, это…

— Пошла нахуй.

— Дикон связался с больницей.

— Пошла нахуй.

— Он хотел увидеться с тобой.

Она это сделала. Остановила мой поток ярости проблеском надежды.

— Это шутка. Я…

— Я сказала ему, что пока ты полностью не начнешь принимать участие в терапии, ему не позволят увидеть тебя.

— Что?

— Скажи мне, Фиона, ты бы позволила ему здесь появиться, если бы была по эту сторону стола? Твоя последняя вспышка жестокости вне этих стен коснулась его. Ты заблокировала это в своей памяти. Видя, что он мог бы дать толчок, к которому ты не готова…

Все закончилось на слове толчок. Как раз это сработало отлично. Я очень четко все помнила: давление на мою правую ногу, когда я встала, ощущение твердой поверхности деревянного стола, на которое я опиралась левым коленом, чувство полета, когда я выпрямила ногу на ее столе, и падение вперед в поной уверенности, что мои руки достают до ее сраной лживой глотки.

Думаю, что я кричала, и, кажется, именно это и спасло сучке жизнь.

Глава 6.

ЭЛЛИОТ

Как и любой уважающий себя богатый хиппи из Сан-Франциско, Джана посвятила себя терапии. Как и любой существующий неврастеник, она не осознала глубину своего невроза до тех пор, пока уже по уши не погрузилась в него.

Мой отец сказал мне, что время, которое я провел в семинарии, сделало меня более сосредоточенным, слишком теплым и сопереживающим, чтобы увидеть истинную цену каждого человека, но он никогда не славился своей гуманностью. Лишь своим умением анализировать данные и доминирующим отношением. Факты говорили ему, что Джана была прекрасна, а его властность подсказывала, что она доставит много хлопот.

Все первые месяцы наших отношений я работал в сане священника в Алондра Хауз в Комптоне, а Джана была моим спасением. Она не хотела говорить о моей работе, и это было время спокойствия. Мы вместе готовили, играли в волейбол на пляже, сидели на моем крыльце с пивом по ночам и наблюдали за вечеринками западного Голливуда, которые проходили в квартале по соседству.

Но мне было сложно вечно разделять работу и жизнь. Одна мать, которую я лечил в Алондра Хауз, подсадила своего сына на наркотики. Ему было восемь. Я доложил об этом, и последовавшие за этим угрозы от ее банды были весьма серьезными. Никто не хотел, чтобы навредили тому, кого они любят, но я бы не позволил восьмилетнему мальчику заниматься сексом с мужчинами в обмен на наркотики для его матери.

Ну, извините.

Это было полгода назад, парня передали в приемную семью, шайка успокоилась, но Джана смертельно боялась, и большую часть своего времени я провел, разрываясь между желанием успокоить ее и сбежать.

— Доброе утро, — сказала Джана, когда я спустился вниз. На ней был пиджак с вышивкой и замшевая юбка, которые ни на ком другом не смотрелись бы так хорошо. Ее светлые волосы орехового цвета были стянуты назад и спадали по спине. Она была помощником директора в небольшой модной частной школе, где самовыражение было отправной точкой, а строгие преподаватели были реальностью.

— Эй, — ответил я, отказавшись от кофе, который она мне протягивала. — Я уже опаздываю.

По телевизору шло развлекательное шоу. Еще одна история о Фионе Дрейзен. Тот же кадр, который мы видели уже неоднократно: она приближается к черному «Рэндж Роверу» со своими проколотыми сосками и в расстегнутой блузке. Знание истории за кадром не делало ее менее ужасной, Фиона поморщилась на камеру, закрывая дверь.

— Аа, — сказала Джана, привлекая мое внимание. — Я думала, тебе надо выезжать в половине девятого?

— У меня работающая мать, которая хочет встретиться в восемь, в противном случае она потеряет работу, — я накинул на плечи свой пиджак. Не знаю, почему мне нравилось быть с ней резким.

— Ладно, я хотела сказать, что мы ищем духовного наставника в школу, — сказала она. — Психолога-наставника, и я подумала…

Я ее пугал. Это читалось в выражении ее лица и в том, как с ее языка соскальзывали предложения. Я ненавидел это. Не хотел думать о том, что она не чувствовала себя свободной для того, чтобы выразить свои мысли из-за моей реакции. Я обнял ее.

— Ты подумала, что у меня нет постоянной работы, поэтому мне может это понравиться?

— Да. У меня есть твое резюме. Могу просто подкинуть его Мэри.

Я поцеловал ее, и вкус яблочного бальзама для губ остался у меня во рту.

— Конечно. Отправь ей.

Глава 7.

ФИОНА

Не сказала бы, что я проснулась. Я толком и не просыпалась. Я более-менее плыла по облакам, падала вниз, возвращалась на них и утопала снова. Волна мягкого белого света ударила меня в лицо, когда я почувствовала движение моего тела, но мое зрение оставалось неподвижным.

Моя киска тащила меня вниз. Как-то, пока мои ощущения были притупленными, пульсация возбуждения становилась центром, вокруг которого всё вращалось. Физическая потребность превосходила над умственной, а давление между ног требовало действия.

Я открыла глаза. Комната вокруг моей кровати была с белыми, обитыми микрозамшей, стенами. На полу был утеплённый линолеум без единого шва. Потолок из стекловолокна вмещал на себе три панели с мягким освещением, лишь на одной из них был конусообразный диск. Камера безопасности. До блеска вычищенный туалет. Дверь была закрыта, запечатана, заперта, а окна здесь не было и в помине.

Одиночная.

Я потрясла правой рукой под повязкой, потому что не могла думать, пока не смочу свой пульсирующий клитор. Как только я коснулась одежды, в которую меня облачили здесь, в Вестонвуде, я почувствовала укол.

Мне было больно. Очень больно. Красная, ненасытная боль, преследующая меня по утрам в воскресенье. Я поднесла пальцы левой руки к носу, понюхав свою киску. Какими бы дебильными ни были эти таблетки, я была в сознании достаточно, чтобы мастурбировать так долго, пока нахожусь в этой комнате, и мне всё равно было это нужно.

Я осмотрела углы кровати. На них смирительные ремни свисали: мои руки они предпочли оставить свободными. Они позволили мне лишиться всех сил. Может, даже хотели этого. Ну, я не дам им то, чего они хотят.

Я села и огляделась, но смотреть было не на что. Как долго я здесь находилась? Этого никак не узнать. У меня не было часов. Я должна была быть в сознании, чтобы поесть, и я уверена, что не в их интересах было заморить меня голодом.

Я взглянула в камеру.

−̶ Эй! Я есть хочу!

На самом деле, я не очень проголодалась, но я хотела, чтобы на меня обратил внимание хоть кто-то, хоть где-то. Я соскользнула с койки и ступила вперед, морщась. Было очень легко понять, как долго я была в этой комнате. Некоторое время до того, как я проголодалась, и некоторое время после того, как я натерла свой клитор настолько, что было больно идти.

Я пописала в маленькую ёмкость и помыла руки в маленьком белом умывальнике. Они наблюдали? Я была уверена, что да. К счастью для меня, мне было плевать.

−̶ Эй! −̶ прокричала я в камеру. −̶ Весело было? Наблюдать за тем, как я писаю? Это также и больно. Знаете, впервые я думаю о том, что лучше бы вы меня привязали.

Я расхаживала по комнате, думая о том, что каждое связывание имело свою цель. Это было наказание. Наказание за то, что я попыталась задушить своего терапевта. Господи, я хотела Эллиота. Я упала на кровать, желая его. Все мои сексуальные фантазии о нём вылетели в окно. Я хотела сидеть за столом и разговаривать, или лежать на кушетке и слушать, как он отсчитывает обратно.

Три.

Два.

Один.

* * *

Дикон связал меня и оставил дольше, чем обычно.

Это ассиметричное связывание — демонстрация для Мартина. Я в трусах и майке. Они оба уже видели их множество раз, проделывая это с моим телом. Сегодня −̶ только объективное наблюдение. Этого хотели все.

Я развернута лицом в потолок. Моё правое колено согнуто и подвязано в петле так, что касалось шеи. Левая нога была вытянута и привязана к левому запястью. Правая рука прижата к спине. Вокруг челюсти были верёвки, удерживая рот открытым, а голова покоилась на подвешенной верёвке.

Трусики сместились, как это бывает обычно, так что воздух ощущается между ног, и я чувствую, как остывает и высыхает моя влага. Голос Дикона становится гулом. Он показывает Мартину, как вязать узел, его руки прикасаются к моей коже там, где верёвка вжимается в моё тело, демонстрируя правильную крепость и умение обращения с сабой так, чтобы не навредить ей. Руки Мартина −̶ беззаботные и опасные −̶ крепят верёвку на внутренней части моего бедра. Его глаза сфокусированы на мне, будто я какой-то предмет, какая-то вещица, которую можно трахнуть, и эта мысль обжигает меня, словно ярость. Сегодня он хочет меня. Я чувствую это по тому, как он водит по мне пальцами.

Я не могу говорить или шевелиться, и пульсация намного сильнее, чем когда-либо. Я глубоко в подсознании сдаюсь своему возбуждению и своему господину, пока он использует меня как куклу, чтобы показать Мартину искусство шибари.

Дикон, чьи руки я узнаю даже, если не вижу его, тянет верёвку, и я качаюсь вперёд и назад, словно маятник. Слышу, как Мартин уходит. В моём подсознании появляется картина того, как изгиб моего бедра рассекает воздух, словно арка врат рая. Когда мои покачивания превращаются в лёгкое кружение, Дикон кладёт свои руки на мои плечи и останавливает меня.

−̶ Он никогда не коснётся тебя, −̶ говорит он, пробегая пальцами по позвоночнику. −̶ У него нет контроля. Я выброшу его, когда вернусь, −̶ он вытягивает верёвку из моего рта, оставляя на языке привкус каната.

—̶Да, сэр.

—̶Ты выглядишь прекрасно.

— Чувствую… Господи, я чувствую всё.

— Как тебе верёвки?

— Хорошо, сэр.

Дикон стоит между моих ног в рубашке на пуговицах и джинсах, под угловым ракурсом глядя на моё тело.

— Ты — самая идеальная модель, которая у меня когда-либо была, −̶ он кладёт руки на мой живот и скользит вверх к моей груди. Гладит её, пока не достигает сосков, заканчивая свою ласку, щипая и потягивая за кольца. −̶ Каждый раз, когда я трахаю тебя, я хочу обладать тобой. Твоим удовольствием, твоей болью. Смотри, −̶ он дёргает кольцо в соске, и меня выгибает в моих путах. −̶ Как это прекрасно −̶ контролировать тебя двумя кусочками металла и небольшим количеством верёвки. Ты хочешь, чтобы я тебя трахнул?

Дикон скользит пальцем по моей щёлке.

−̶ Открой глаза, −̶ он проникает в меня двумя пальцами, затем −̶ тремя, и мои глаза распахиваются. Его руки −̶ это источник удовольствия. −̶ Смотри на меня.

И я смотрю. Он словно тень напротив окна, а его взгляд на моём теле оказывает эффект, равный ласке десятью руками. Он вынимает пальцы и облизывает их, а потом ведёт по моим губам.

−̶ Кого ты чувствуешь? −̶ шепчет он, но его голос больше напоминает командный окрик.

−̶ Я чувствую нас.

Дикон вынимает свой член второй рукой и просто прижимается им к моей щёлке.

−̶ Я мог бы наблюдать за тобой весь день,−̶ произносит он, скользя в меня. Я стону. −̶ Может, и буду.

Он вытаскивает свой член и прижимает его к моей киске. Его хватка на моей челюсти −̶ сильная и болезненная, и, когда он шлёпает меня по груди, я чувству спазм между ног. Ещё один шлепок, и я люблю каждый укол боли.

Я вне своего разума, в удовольствии и боли. Он −̶ слишком нежен для Дикона, даже когда вонзается своим членом так глубоко, что становится больно. Он не двигается, используя гравитацию моего подвешенного тела, чтобы контролировать давление на его член. Он дёргает верёвку, затем другую, пока я не поднимаюсь вверх. Он возвращает свою руку в мой рот и смещается, пока весь мой вес не оказывается на нём. Он так глубоко во мне. Не двигается, не вколачивается, просто углубляется.

−̶ Я так и останусь, −̶ произносит он. −̶ Внутри тебя, пока ты не кончишь. −̶ Между нами стекает моя слюна, капая на его живот. −̶ Ты −̶ маленькая шлюха, котёнок, но ты −̶ моя маленькая шлюха. Ты понимаешь? Я владею твоим ртом. Я могу трахать его своей рукой, пока ты не истечёшь слюной. Я владею твой задницей, и если мне захочется, я могу вонзить в неё крюк. Твоя пизда −̶ моя, и я могу трахать её всем, чем пожелаю.

Я соглашаюсь, стеная и не сдерживая слюну. Я так близка, но он едва двигается, и это может растянуться навечно.

Дикон вытаскивает свою руку из моего рта и протягивает ею по щеке, оставляя мокрый след.

−̶ Ты −̶ моё неоцененное сокровище, −̶ его толчки становятся более затяжными и сильными. Он касается моего носа своим, пока я ускользаю всё дальше и дальше из сознания. −̶ Скажи это.

−̶ Я −̶ твоя.

Он знает что-то о капитуляции и подчинении воли, и это заводит меня. Напор удовольствия вот-вот вырвется наружу.

−̶ Ещё раз.

−̶ Я принадлежу тебе, −̶ я хватаю воздух после каждого слова. Он такой сильный, такой настоящий, и я чувствую себя так, будто сделана из пены. −̶ Могу ли я кончить, сэр?

−̶ Скажи это.

−̶ Без тебя я бы умерла, Дикон.

−̶ Ты хочешь кончить?

−̶ Я бы умерла.

Я чувствую его улыбку на своей щеке и думаю, как мы начинали и кем мы стали. Возвращаясь назад в пустую комнату, я скольжу пальцами по болящему, ноющему клитору, сидя на унитазе в одиночной камере больницы для душевнобольных.

Глава 8.

ФИОНА

Еду и маленькую ёмкость для таблеток просунули в отверстие внизу двери. Это было обычное гастрономическое дерьмо, которое я съела на краю своей кровати. Перекинула таблетки в горло и просунула поднос назад. В этой комнате меня покормили уже два раза: один раз яйцами, второй −̶ сэндвичем. Я мастурбировала ещё два раза, но в последний раз я не смогла кончить из-за боли.

Большую часть своего времени я провела, сидя на краю кровати, интересуясь, когда они меня выпустят. Я спала. Я думала о жизни, обо всём в ней, и обо всех низких вещах, которые я делала. Я украла парня Аманды в старой школе, увела его обещанием того, что сделаю ему минет. Я подстроила это, потому что кто захочет мужчину, которого можно так легко увести? Думала о времени, когда я трахалась с Кэвином Хартнайком, и заставила его плакать, когда не захотела больше этого делать. Или о том, как приглашала Гэри Адельстайна присоединиться к Эвану Фронету со мной в постели, даже если Эван не соглашался. Думала о моём первом анальном сексе перед тем, как мне исполнилось восемнадцать. Гэри удерживал меня над кухонным столом, когда он и Эван трахали мою задницу, пока я кричала как мелкая сучка.

После этого я плакала у Эвана на плече, потому что это была моя вина, разве нет? я задела его чувства, и это я хотела оргию, не так ли? Это то, что он сказал мне, когда толкнулся свои членом в мой рот позже той ночью −̶ что мы были равными, и я получила ту оргию, которой хотела. Если бы я просто расслабилась, это не было бы настолько болезненно, и им бы не пришлось меня удерживать.

В белой комнате в Вестонвуде не было ничего, что могло бы меня отвлечь. Я даже трахнуть себя не могла. Всё, что я могла делать, это пялиться на этот белый туалет, на эту маленькую раковину и думать: сраный мой Боже, что я наделала? Что я наделала? Что я наделала?!

Я держала тот нож для чистки копыт в своих руках впервые за несколько лет. Я чистила копыта Снежку. Они уже были достаточно чистыми, потому что Линдси заботилась о моей лошади больше, чем я. На руках были мозоли, и я плакала.

В этой комнате, где поговорить можно было только с унитазом, я потёрла руки. Там всё ещё были мозоли. Я видела маленькие тёмные пятна на местах там, где они были. Я держала тот нож в тот день. Из всех сраных вещей, которые я сделала, все предательское, душераздирающее, хладнокровное дерьмо, которое я сделала, самым худшим было ударить Дикона.

В той комнате, в которой не было ничего существенного, я чувствовала запах конюшни, запах навоза и песка, едкий запах сена. Я слышала скрежет ножа по копытам, пока чистила их. Снежку −̶ такому хорошему и теплому −̶ понабилась минута, чтобы вспомнить меня. Я боялась, что он меня ударит, так что села там, где он не смог бы до меня достать. Страх был там, просто под ребром, которое всегда болело, когда я думала о том, как он ударил меня в последний раз.

Я думала об этом снова и снова, и о том, как бросила его. Насколько нетерпимой и полной ненависти я была, чтоб сбросить свою ответственность на Линдси?

Я вспомнила ту ночь. Темноту, сверчков, страх, тревогу, ненависть к самой себе. Я была чертовски трезвой. И грустной, потому что мы с Диконом порвали. Острая боль в моём запястье напомнила мне о разрыве, и про себя я подумала, что заслужила её. Эта боль была моей. Я сама причинила её себе. Я скребла копыта слишком усердно, думая об этом, и Снежок дал мне знать, что я зашла на запрещённую территорию. Он содрогнулся так, что я отпрыгнула.

Когда я это сделала, я увидела кого-то позади меня и выпрямилась.

Это была дверь белой комнаты, которая открылась, и вошла Френсис.

Я не помнила, сколько дней я здесь уже находилась. Была ли я одурманена таблетками, или это половина дня без таблеток и скука так на меня влияли. Но я чувствовала, как пустота в маленькой белой комнате изменилась, запустила во мне процесс, который изменил меня достаточно, чтобы вспомнить то, что я предпочла забыть.

Хоть я и знала, что это была Френсис, я была одурманена, до сих находясь в конюшне, а она стала тем человеком, который меня удивил. Когда я стала действовать так, как действовала в воспоминании, я дважды ударила её в грудь ножом моего воображения.

Глава 9.

ЭЛЛИОТ

Джана отрезала соцветия брокколи, когда я приехал домой. Я опаздывал на девять минут и не позвонил. Я звонил лишь, когда задерживался на десять минут, и к тому времени, когда я повернул на Ла-Синега, я знал, что успеваю в девятиминутное окно.

Но ещё я не хотел ни с кем разговаривать.

−̶ Привет, −̶ сказал я, целуя её в макушку. −̶ Как в школе?

−̶ Хорошо. А как твой день? Как всё прошло?

−̶ Хорошо, −̶ ответил я. Хорошо означало, что меня всего лишь слегка потрепали события в клинике Алондра, где мои умения были бесполезными против постоянной плотины страданий. Вестонвуд со своим подушками на креслах, где психическая боль имела другую причину и тот же результат, был парой пустяков. −̶ Как прошло тестирование?

−̶ Учителя четвёртых классов захотели большей свободы действий, −̶ я просмотрел почту, пока она говорила. −̶ Ассоциация родителей считает, что это грандиозная идея. Но когда оценки их детей низкие, и они не могут попасть в среднюю школу, кто попадает в неприятности? −̶ она указала на себя ножом.

Я до сих пор не хотел говорить с ней или с кем-либо ещё, но вечер выглядел так, будто всё складывалось хорошо.

−̶ А Мэри, Королева Шотландская? Ты говорила с ней?

−̶ Нет, −̶ она разрезала брокколи с громким ударом. Мэри была директором школы, а Джана хотела больше полномочий.

−̶ Тебе стоит с ней поговорить.

−̶ Я говорила. Твой опыт в Вестонвуде не указан в твоём резюме.

Я не это имел в виду. Я имел в виду ,что ей стоит поговорить со своим боссом о том, чего она хотела от своей работы..

−̶ Ты, наверное, случайно отправил мне своё старое резюме, −̶ сказала она.

Фрейд сказал бы, что случайностей не бывает. Он бы сказал, что я чертовски хорошо знал, какой именно опыт в моей работе Мэри хотела увидеть в моём резюме. Я сказал Джане продолжать. Что это говорило обо мне?

−̶ Я думал, у тебя было новое. Прости.

−̶ Я тут подумала, −̶ начала Джана, скользя ножом по доске для нарезания. Она кокетливо взглянула на меня.

−̶ Правда? −̶ я откинул волосы с её шеи. У неё была очень милая шея.

−̶ Если ты вернулся назад в Сент Пол, ты мог бы реорганизовать комитет.

−̶ Нет, −̶ прошептал я. Я не хотел, чтобы комитет хороших членов эпископальной церкви решали моё будущее. Этот последний шаг будет за мной и только за мной.

−̶ Если они одобрят твою кандидатуру, ты бы мог получить сан. Мог бы заняться чем-то постоянным.

−̶ Это не та причина, по которой я отдам Богу свою жизнь.

Она опустила нож, и я почувствовал, как её челюсти сжались под губами.

−̶ Ты жалуешься на страдания и Бога, а после идешь в Алондру, где нет ничего, кроме страданий, −̶ сказала она. −̶ Это будто ты то прячешь, то подставляешь своё лицо, чтобы в него плюнули.

Я отстраняюсь от неё. Я хотел поговорить о бейсболе, или состоянии сада, или проблемах на дорогах в час пик. Последнее, о чём я хотел говорить, было толкование земных страданий.

−̶ Везде есть страдания.

Фиона, мой маленький случай контрпереноса, вспыхнула у меня перед глазами. Её страдания были ничем по сравнению с моими, и на другом уровне, что я когда-нибудь наблюдал.

Джана подняла нож. Ткнув острием в доску, она улыбнулась, будто выпуская негативную энергию.

−̶ Хочешь острый соус к цыпленку? Или горчицу?

−̶ Острый подойдет, −̶ я направился в спальню, чтобы переодеться.

Джана позвала меня, когда я шёл.

−̶ Ты опоздал. Я переживала.

Я притворился, что не услышал её. Не знаю, почему, но меня всё раздражало. Движение. Низкий уровень сахара в крови. Перевозбуждение. Позднее возвращение домой. Ящик шкафчика Джаны был наполовину выдвинут, что вывело меня из себя, а свет в ванной горел. Обычно эти вещи меня не волновали, но сегодня вечером, когда я снял свой пиджак, я ходил по краю лезвия.

Телефон зазвонил. Это была Френсис из Вестонвуда. У неё не было причин звонить мне. Я взял бессрочный отпуск, и вся бумажная работа была оформлена надлежащим образом.

−̶ Доктор Чэпмэн? −̶ сказала она.

−̶ Здравствуйте, доктор Рамон.

−̶ Мне жаль, что приходится беспокоить вас.

−̶ Всё в порядке.

−̶ Ваша пациентка, Фиона Дрейзен, говорит, что вспомнила, что случилось в день, когда она попала к нам.

Мною не должно было двигать любопытство или что-то ещё. Терапевт был лишь сосудом, и для пациента это было важным. Любопытство ставило желания терапевта на первое место вместо желаний пациента, а это было неприемлемо.

Но, блядь, мне было интересно.

−̶ В самом деле? −̶ произнёс я. −̶ Это интересно.

−̶ Она расскажет только вам.

Я выдохнул. Не хотелось, чтобы его услышали, хотя и мог предположить, что в этом вздохе было облегчение.

Глава 10

ФИОНА

Я не знаю, как долго я здесь пробыла, но меня оторвали от Френсис, сделали укол чего-то и оставили на полу. Это выбило бы дерьмо даже из дохлой собаки, но после того, что они мне вкололи, меня ничего не волновало. Я плыла высоко, словно воздушный змей, находясь между сном и бодрствованием, полностью в сознании, но не в силах контролировать ни своё тело, ни свои мысли. По крайней мере, боль от возбуждения ушла, будто огонёк свечки потушили влажными пальцами.

Снова и снова я возвращалась к моменту, когда ударила Дикона ножом из-за того, что испугалась. Я всстановила детали, запахи, звуки и нашла в этом успокоение. Так я отреагировала на ночь здесь, а не на злость. Я сделала это не будучи в каком-то постыдном видении и не преднамеренно. Это было всего лишь безумное дерьмо, где меня сбили с толку, и я ударила его.

Слабый голос подсказывал из-за кулис этой сцены. Кто это сделал? Ты слышала, чтобы такое случалось раньше? С чего бы этому иметь смысл?

Но тот голос не хотел, чтобы я была счастлива. Тем голосом был мой отец с его критическим разочарованием и мои сёстры с их отвращением.

Нет. Страх занимал большую часть сцены.

−̶ Фиона.

Я пришла в сознание достаточно, чтобы ощутить пол под собой. Кожей я чувствовала холодный линолеум.

−̶ Фиона.

Снова этот голос. Мягкая податливость. Толстый слой сливок в банке.

−̶ Доктор, −̶ сказала я рваным голосом.

Он присел возле меня, упершись локтями в колени, и свесив запястья.

−̶ Я вижу, твоя терапия продолжается.

−̶ Я способствую выздоровлению, −̶ я не знала, как сложить предложение, но оно выскользнуло изо рта, и он улыбнулся.

−̶ Вы вернулись?

−̶ Это сложно.

−̶ Возвращайтесь.

−̶ Я не вернусь, если ты не будешь сотрудничать.

Я поднялась на локте, и мир вращался, пока Эллиот выглядел так, будто собирался плыть боком, когда поддерживал меня.

−̶ Я буду сотрудничать.

−̶ Тебе нужно отдохнуть.

−̶ Я помню, −̶ ответила я. −̶ То, что случилось в конюшне. Я помню всё.

−̶ И? Тебе от этого лучше или хуже?

Терапевт до мозга костей. С фактами всё в порядке, но чувства преобладали.

−̶ Лучше, −̶ ответила я. −̶ Даже отлично.

−̶ Сосредоточься сейчас на этом.

Мой мозг был затянут тучами, но я проснулась достаточно, чтобы суметь усомниться в том, на чём меня попросили сфокусироваться.

Глава 11.

ЭЛЛИОТ

−̶ Это ошибка, −̶ сказала Дина.

Она сидела за круглым обеденным столом. Перед ней валялась салфетка, скомканная в белый шарик, тонкий ломтик нарезанной ветчины и сэндвич. Она взяла рукколу.

−̶ Ты не получишь ответной реакции от неё. Я не вижу смысла вовлекать тебя в это.

Я опёрся о столешницу и скрестил руки на груди. Серая комната с компостером и простыми столешницами была местом для многих обсуждений касательно пациентов, когда я работал в Вестонвуде, и я чувствовал, что я вернулся.

−̶ Настоящий результат требует времени, а не сеансов и одиночных палат.

Она склонялась к гипнозу, который не действовал. Мне не нужно оправдываться перед ней ни минуты, но сначала мне необходимо обойти её. Это требовало ответа на вопрос, почему я вообще делал это.

−̶ Как долго, ты думаешь, она здесь пробудет? −̶ спросил я. −̶ Это учреждение не для длительного пребывания.

−̶ Что ты хочешь получить от этого, Эллиот? У тебя нет других душ, которые нужно спасать?

Френсис ворвалась в кабинет, неся кипу папок. Она атаковала холодильник и схватила буррито из морозилки.

−̶ Доктор Чепмэн, спасибо, что пришли.

−̶ Френсис, −̶ сказала Дина, заворачивая остатки своего сэндвича с громким шуршанием. −̶ Ты знаешь…

−̶ Я всё знаю. Это моя работа, −̶ она бросила буррито в микроволновку и хлопнула дверцей. −̶ А вот что не входит в мою работу, так это терпеть нападения на меня. Так что, во-первых. Семья хочет, чтобы она вышла. Почему? Я не знаю. Но давление превращает управление этой больницей в проблему.

Я тоже не знал, почему. Френсис выставила таймер тремя громкими сигналами, и аппарат начал шипеть и потрескивать.

−̶ Они хотят, чтобы она вышла отсюда, потому что заботятся о ней, −̶ сказала Дина.

−̶ О, ради Бога, −̶ пробурчал я.

−̶ Сначала они хотят запереть её здесь, а теперь хотят, чтобы она вышла. Ну, кнут у меня уже есть. −̶ Френсис была в исключительно хорошей форме. Принуждение на самом деле добралось до неё. −̶ Я бы спрятала своих детей в коробке прежде, чем позволить, чтобы моё лицо показали в этом медиацирке.

−̶ Они защищают её странным образом, −̶ произнесла Дина.

−̶ Это не наша работа, −̶ отрезала Френсис. −̶ Моя первая обязанность −̶ следить за этим учреждением. И если вы меня спросите, они не хотят, чтобы двое из их детей находились здесь одновременно. Это выглядит плохо. Так что это ведёт нас ко второму. Спустя месяц судье всё равно. Так что, так же сильно, как он хочет, чтобы она вышла отсюда несмотря ни на что −̶ потому что он тоже участвует в этом медиацирке −̶ ему почти нечего сказать, если Фиона сможет складывать полноценные предложения и не бросаться душить простых прохожих. Например,терапевта.

−̶ Илисвоего брата, −̶ произнёс я.

Микроволновка издала долгий сигнал. Френсис открыла дверцу.

−̶ У неё проблемы с мужчинами, −̶ воскликнула Дина так, будто нашла клад с золотом. −̶ Если он останется здесь, то может открыть поток её старых чувств.

−̶ Единственная мужененавистница здесь, это ты, Дина, −̶ сказал я.

Она вскочила со скоростью выстрела, перевернув свой хромированный пластиковый стул.

−̶ Это…

−̶ Правда, −̶ ответил я. −̶ Это…

Френсис хлопнула дверцей микроволновки.

−̶ Хватит. Достаточно уже. Мне нужно подсчитывать бюджет, на меня только что напала богатенькая наследница, и я голодна. Доктор, Чепмэн, у вас есть окно в вашем расписании, чтобы закончить начатое? Я знаю, что вы ушли, но я готова стать на колени.

−̶ Нет, не готовы.

−̶ Не вдавайтесь в тонкости.

−̶ Френсис, −̶ произнесла Дина, −̶ пожалуйста, я могу это сделать.

−̶ Ладно, −̶ сказала она мне, а не Дине. −̶ Нет, у вас не получится. Простите, но мне нужно, чтобы это всё закончилось гладко.

−̶ Я сделаю это, −̶ ответил я, не задумываясь. По крайне мере, Джана будет рада моему импульсивному решению.

−̶ Спасибо.

−̶ Могу ли я тогда заняться братом? −̶ спросила Дина.

Мы с Френсис крикнули в унисон:

−̶ Нет!

Глава 12

ФИОНА

Джонатан был в комнате отдыха, играя в пинг-понг со стеной. Из-за красноватых волос, роста и легкости движений его сложно было не заметить. Шарик ударялся о его ракетку с характерным стуком, а после ударялся о стену и стол с двойным щелчком.

Он стал рослым мужчиной. Он был малышом, маленьким королём столько, сколько я его знала. Но, видя его здесь, ударяющим по мячику снова и снова, с его большими руками и широкими, хорошо сложенными плечами, я осознала, сколько прошло времени. Я чувствовала себя старой.

−̶ Эй, −̶ сказала я, усевшись на подоконник рядом со столом.

Стол был прогнувшимся в середине, будто латинская буква «L», а он посылал шарик в противоположную сторону. Он двигался быстро и, казалось, даже не собирался скучать.

−̶ Привет, −̶ ответил он, сосредоточив взгляд на шарике.

−̶ Как ты себя чувствуешь?

Он не ответил.

Стук. Щёлк-щёлк.

−̶ Хорошо выглядишь, −̶ сказала я.

−̶ Ты что-то хочешь?

Стук. Щёлк-щёлк.

−̶ Нас заперли здесь вместе. Думала, приду, поздороваюсь.

−̶ Привет.

Он выглядел как мужчина, но всё ещё был мальчиком.

Стук. Щёлк-щёлк.

−̶ Кто твой врач?

Стук. Щёлк-щёлк.

−̶ Парень по имени Роджерс.

Стук. Щёлк-щёлк.

−̶ Не рассказывай ему ничего.

Щёлк-щёлк.

Он поймал шарик посередине полёта.

−̶ Что?

−̶ Они выйдут наружу и используют нас, −̶ сказала я.

−̶ Ты рехнулась, Фи. −̶ Он бросил шарик на стол и начал заново. −̶ Рехнулась, но я никогда не принимал тебя за параноика.

Стук. Щёлк-щёлк.

−̶ И что с тобой случилось? −̶ спросила я. −̶ То есть, Боже, Джонатан. Ты, правда, пытался покончить с собой?

Стук. Щёлк-щёлк.

−̶ Собираешься стать моим терапевтом?

−̶ Я просто не понимаю.

Стук. Щёлк-щёлк.

−̶ Хреново у тебя с этим, −̶ ответил он.

−̶ Я −̶ твоя сестра. Я хочу знать.

−̶ Это не твоё дело.

Стук. Щёлк-щёлк.

−̶ Это был папа? Это из-за того, что он был с Рейчел, когда она…

Он швырнул шарик о горизонтальную поверхность, от чего тот подскочил к потолку.

−̶ Закрой свой рот!

−̶ Успокойся, Джон.

−̶ Успокоиться? Я, естественно, послушаю твоего совета. Ты — ебаная неконтролируемая наркозависимая девчонка, которая занимается Бог весть чем. Я даже не хочу говорить больше, потому что ты −̶ моя сестра, но я читаю газеты, ладно? Ты исчезаешь на месяцы, показываешься на Пасху, и больше тебя никто не видит. Даже сраные папарацци не могут тебя найти. А потом тебя арестовывают, и дерьмо выплёскивается наружу. Теперь ты хочешь сказать мне, чтоб я все держал под контролем? Я даже не хочу, чтобы меня с тобой видели!

−̶ Я знаю, кто я, Джон. Я чертовски хорошо знаю, кто я, и лучше тебя знаю, кого, с кем и когда должны видеть. Вот почему ты не слышал обо мне месяцами. Ясно? И пошёл ты нахер!

−̶ Я просил их держать тебя подальше от меня, −̶ произнёс он, указывая на меня ракеткой для пинг-понга. −̶ Ты испытываешь моё кончающееся терпение.

Он был мальчиком в теле мужчины. Я знала о множестве его вспышек гнева. Он был таким же неконтролируемым, как и я. Я пыталась сдержать бурную реакцию, потому что знала, что кто-то близко наблюдал за мной. Мне не нужно было прерывать зрительный контакт с моим братом, чтобы узнать это. Я набрала побольше воздуха. Он был моей семьей.

−̶ Меня только что выпустили из одиночной, −̶ сказала я, понизив голос. −̶ Я пробыла там два дня, но показалось, что неделю. Соберись со своим дерьмом. Здесь за потерю контроля придётся заплатить высокую цену. Им хорошо платят, и они делают то, что хотят. Они накачают тебя лекарствами и запрут. Они свяжут тебя так надолго, как захотят.

Быть старшей сестрой имело свой весе, потому что на его лице я увидела, как до него стало что-то доходить. Его руки всё ещё были напряжены, и подбородок всё ещё выпирал вперёд, но в какой-то степени он принял подарок, который я ему дала.

−̶ Обещай мне, −̶ сказала я, протянув руку. −̶ Обещай, что не расклеишься.

Он опустил свою ракетку и принял мои объятья.

−̶ Я не могу поверить в то, что она мертва. Это −̶ моя вина. То, что её семья делала с ней, было неправильно. Я не мог с этим жить. Животных обычно усыпляют из соображений гуманности, а я как раз такое животное.

−̶ Ты был за рулём?

−̶ Я был настолько пьян. Я не помню.

И тогда, будто меня огрели огромным тортом в лицо перед целой аудиторией, я прыснула со смеху.

Он отстранился.

−̶ Что? Я…

Я просто продолжала смеяться. Я указала на себя, а после на него.

−̶ Это семейное, −̶ прохрипела я, а потом выставила перед собой руки. −̶ Дрейзеновская потеря памяти.

Это было не смешно. Не на самом деле. Это было очень грустно, но он понял. Хоть он и не смеялся так сильно как я, он хохотнул и поднял свой маленький белый шарик.

Стук. Щёлк-щёлк.

Глава 13

ФИОНА

Я не могла поверить, что снова сидела перед Эллиотом. После разговора с Джонатаном я приняла душ и съела свой обед перед сеансом, пытаясь не допускать об Эллиоте самые откровенные мысли. Он заметит их, или я проговорюсь, а я не хотела, чтобы он знал.

В его офисе не хватало некоторых вещей, но фурнитура и мебель остались прежними. Падал всё такой же тёплый свет, и Эллиот выглядел точно таким же.

−̶ Вам нужно подстричься, −̶ сказала я.

−̶ Я как раз над этим работаю.

−̶ Я рада, что вы вернулись.

−̶ Ну, я не совсем вернулся. Я вернулся для тебя, но у меня всё равно есть обязанности на другой работе, −̶ ответил он.

−̶ Я чувствую себя особенной.

−̶ Ты и есть особенная, но дело касается лишь исправления ошибок. Мне не стоило оставлять твоё дело незаконченным. Мне стоило знать лучше.

−̶ Так почему вы это сделали?

Он передвинул ручку на своём столе на полмиллиметра.

−̶ В личной жизни появилось напряжение.

Два слова, и я знала, что он тщательно подготовил свой ответ.

−̶ Правда? Кому-то не нравится, что вы работаете с богатенькими детьми?

−̶ Моя девушка хочет, чтобы я был здесь.

Я напряглась, когда он сказал, что у него была девушка. Рабочие, которые закапываю сточные канавы, и то прикладывают меньше усилий, чем приложила я, чтобы скрыть выстрел адреналина, который пронёсся по мне.

−̶ И что? −̶ произнесла я. −̶ Значит, вам нужно быть здесь.

−̶ Для меня было бы неподобающе углубиться в это, но я не могу делать что-либо, чтобы удовлетворять других. Такие вещи, как моя рекомендация для тебя, просто пришли мне в голову дома, и это было моей обязанностью. Появилась другая работа, и я почувствовал, что нужен там, и закончил здесь. Но это не так. Я абсолютно не закончил здесь с тобой.

Он не мог иметь в виду то, как это звучало, глядя на меня, не отрывая глаз. Он не мог намереваться послать через меня покалывающий поток, от которого у меня между ног стало влажно, или до предела возбудить мои соски. Горло сжалось. Ни один мужчина за всю мою жизнь не лишал меня дара речи так запросто.

−̶ Мне сказали, ты не спишь, −̶ сказал он.

−̶ Это от злости.

−̶ Это часто происходит? Бессонница?

Я пожала плечами, глядя в окно. Его вид меня отвлекал.

−̶ Иногда, когда Дикона нет. Иногда, когда очень много происходит вокруг. Знаете, я впадаю в депрессию.

−̶ Ты на «Амбионе».

−̶ Он не действует. «Гальцион» действует. (прим. перев. −̶ оба препарата −̶ разновидности снотворного).

−̶ У тебя появится привыкание.

−̶ Как и к общению с вами. −̶ Говоря о привычках! Я восхищалась привлекательным мужчиной, даже будучи в мокасинах на липучках и в колючем комбинезоне без ремня на поясе. Выдохнув, я мягко рассмеялась. Я даже для себя была загадкой. Мне нужен был сон, и мне нужен был секс. −̶ Дина сказала, что Дикон хотел меня видеть.

−̶ Да.

−̶ И?

−̶ Что и?

−̶ Вы позволите ему прийти? −̶ спросила я.

−̶ Сначала с ним встречусь я. Тогда, если я почувствую, что вы не опасны друг для друга, и ты всё ещё будешь хотеть увидеть его, ты сможешь встретиться с ним.

−̶ Я хочу с ним встретиться.

−̶ Что, ты думаешь, он скажет?

Он хотел знать, что я чувствовала к Дикону, и где мы находились в наших отношениях. Чего он не знал, так это того, что я была так рада его возвращению, что мне было плевать, что скажет Дикон. Я хотела отсосать Эллиоту за то, чтобы он хотя бы разрешил встречу.

−̶ Думаю, он скажет многое.

−̶ Например?

Я наклонилась вперед, поставив локти на его стол, и подпирая щёки ладонями.

−̶ Он скажет, что я хорошо выгляжу.

−̶ Что, если он расскажет тебе, что случилось в конюшне?

−̶ Я знаю, что случилось в конюшне. Я чистила копыта Снежку. Было поздно. Когда он вошёл, конь дёрнулся. Я боялась, что Снежок собирался лягнуть меня, и почувствовала прилив адреналина. Когда я увидела, что позади меня стоит мужчина, я бросилась на него с ножом. Думаю, я вышла из-под контроля. То есть, ударить Дома ножом −̶ не какой-то там пустяк.

−̶ И когда ты с этим смирилась?

−̶ В одиночной. Я, вроде так, вышла из транса и вспомнила.

−̶ Ты использовала самогипноз. В большей части случаев это хорошо.

Мне было всё равно, о чём мы говорили. Моё тело чувствовало его близость, полюсы желания хотели притянуться к более широкому и более сильному стержню моей жизни. Может быть, он чувствовал это, и, может быть, он отрицал это, но это было. Секс был моим супероружием, и я знала, когда мужчина хотел меня.

−̶ Почему в большинстве? −̶ я провела пальцем по поверхности его стола, с ленивой настойчивостью изучая разницу между поверхностью стола и поверхностью блокнота.

−̶ В большинстве — потому что твоё воспоминание не имеет смысла. В нём нет соответствий. Прежде это сбивало меня с толку, но это исчезает в мгновение ока.

−̶ Вы думаете, я это выдумала?

−̶ Фальшивые воспоминания под гипнозом очень распространены и они всегда на пользу пациенту.

Подождите, он намекает на то, что я заранее спланировала ударить Дикона? Или на то, что врала сама себе? Что облегчение, которое я почувствовала, ни на чём не основывалось? Бред. Я знала, что воспоминание было настоящим. Знала. Ублюдок… Он пытался удержать меня здесь, или сейчас попытался подать руку помощи свыше?

Я осталась спокойной и вздохнула. Я подвинула ручку на пару сантиметров прежде, чем вставить её в подставку. Он просто сидел через стол, а я хотела, чтобы он взял меня, как его маленькую ванильную шлюху.

−̶ Думаю, я знаю, что Дикон собирается сказать, −̶ произнесла я.

−̶ Продолжай.

Я наклонилась вперед. Моя задница едва ли касалась кресла, и мой голос был похож на густой молочный коктейль.

−̶ Котёнок, ты была такой плохой. Такой чертовски непослушной. Ты думаешь, я не накажу тебя? Моя маленькая сладкая шлюшка, ты делаешь эти вещи, и я наказываю тебя. Так же, как собираюсь и сейчас. Позволь мне сказать тебе, что случится, когда ты вернешься. Ты пойдёшь в мой кабинет. Наклонишься над столом, спустишь свои трусики до половины и расставишь ноги. На столе будет лежать паддл, и ты положишь его себе на спину. И тогда ты будешь ждать. Когда я приду за тобой, я возьму паддл. Ты получишь двадцать ударов по заднице и по бёдрам, котёнок. Ты будешь считать вслух количество ударов, пока я буду это делать. И ты не будешь кричать. Ты можешь плеваться, можешь плакать, но ты не смеешь кричать. Ты можешь лишь благодарить меня. Когда я закончу с двадцатью ударами, ты возьмёшься за свои ягодицы руками и разведешь их для меня. Кожа под пальцами на твоей избитой заднице будет гореть, но я не хочу слышать никаких жалоб. Никакого крика. Никакого рыдания. Ты можешь лишь умолять меня трахнуть тебя. Я прижму твоё лицо к столу, когда буду трахать твою пизду, а потом и твою маленькую узкую попку. Я похороню себя в тебе настолько глубоко, что твоя кожа натянется так сильно, что ты не сможешь меня принять, и я не хочу ничего, кроме благодарности, когда я кончу на твою спину. Ты понимаешь?

Я наблюдала за лицом Эллиота, и не увидела ничего. Он даже не моргнул.

−̶ Ты, наверное, думаешь, что он очень зол на тебя.

−̶ Это то, что он скажет, если он не злится. Если он будет в ярости, он не станет давать обещаний. Я знаю его.

Я ждала ответа и думала, что увидела вспышку эмоции. Я ожидала отвращения, которое является именно той эмоцией, которую испытывают все люди, когда слышат про отношения типа моих с Диконом, но это было не оно.

−̶ Сеанс окончен, −̶ сказал он. −̶ Увидимся утром.

Глава 14.

ЭЛЛИОТ

Я захлопнул дверь за собой и запер её на ключ, возясь с ремнем и застежкой, будто я был юношей, который мучился с последней стороной кубика Рубика.

Мой член набух до такой степени, что стал фиолетовым, а кожа над синими венами натянулась. Давление в яйцах было таким тяжёлым, будто миллионы отрядов маршировали в ногу. Встав над унитазом, я три раза провёл по нему ладонью и взорвался, подавляя рычание, когда высвободил поток спермы на крышку бачка. Это было больше, чем высвобождение −̶ удовольствие от этого простиралось далеко за грань простого оргазма.

Мой мозг мне не принадлежал. Я позволил ему воспроизводить образы Фионы: её розовой попки в моих руках, её криках, её ногах, запутанных в её одежде, её теле, которое напрягалось от рычания, когда она кончала, выкрикивая моё имя, а потом шепча его, словно в молитве.

Боже, помоги мне.

Глава 15.

ФИОНА

Окна одной из комнат отдыха выходили на передний дворик. Я знала, что он придёт. Я знала, что Эллиот позвонит ему сразу после сеанса, а Дикон не станет ждать ни секунды, чтобы увидеть меня. Когда я увидела чёрный Рэндж Ровер своего хозяина, подъезжающий к дорожке, а после паркующийся на стоянке, я почувствовала, как сотни недостающих кусочков паззла встали на своё место.

Я сказала это, и я имела это в виду −̶ всё, что случилось, было подготовлено заранее. Это было тем, чем является, когда в твоей жизни есть Дикон.

−̶ Эй, кто-то приехал? −̶ Карен тащилась за мной, толкая свою стойку с капельницей. Лучи солнца, пробивающиеся через окно, делали её почти прозрачной.

Мне захотелось схватить её и скормить ей пирожное.

−̶ Дикон.

Она встала рядом со мной и уставилась в окно. Мы так много слышали о жизнях друг друга за последние недели. В этом смысле я называла её другом.

Она наклонилась вперёд.

−̶ Я могу достать тебе «Гальцион».

−̶ Как? −̶ прошептала я в ответ.

−̶ Уоррена выпустили на свадьбу его сестры. Он кое-что мне доставит. Я могу сделать заказ и для тебя.

Я посмотрела на её скелетоподобное лицо. Голубые глаза, казалось, вот-вот выпадут, потому что мышц, которые удерживали их, почти не было.

−̶ Что он собирается тебе доставить? −̶ спросила я.

−̶ Кое-что, что мне нужно, а у них этого нет.

−̶ Пожалуйста, скажи мне, что это не амфетамины.

−̶ У меня уже есть мамочка.

Я понизила голос практически до шёпота.

−̶ Тебе не нужны диетические таблетки, Карен.

−̶ Тебе нужен «Гальцион», или нет?

Дикон отдал обслуге ключи и направился к двери. Он застегнул пиджак и пошёл так, как только Дикон умеет ходить −̶ смесь яростной уверенности и выдержки, комбинация гордости и жестокости.

−̶ Он прекрасен, −̶ прошептала она.

−̶ Он −̶ чистокровный.

И будто его внутренний GPS замигал красным, когда я оказалась в поле его действия, он поднял на меня глаза, пересекая парковку. Я приложила палец к стеклу. Он улыбнулся и поднял свой палец, прикладываю его к невидимому барьеру между нами. Он приближался к зданию, и, когда я смогла видеть только его макушку, он исчез из виду.

Я не понимала, насколько встревоженной была, когда потеряла его из поля зрения. Это был словно звук двигателя машины, который беспокоит тебя, пока машина не проедет. Моё сердце прекратило стучать, и боль исчезла. Карен обняла меня, потому что я приложила руку ко рту, чтобы сдержать слёзы.

−̶ Всё в порядке, −̶ сказала она, даже не зная, почему я сорвалась.

−̶ Он не злится, −̶ произнесла я. −̶ Он до сих пор любит меня и он не злится.

Я бы сказала, что ничто не может уничтожить его любовь ко мне. Даже два удара ножом для чистки копыт в его грудь. Но, увидев его улыбку и палец, поднятый вверх, я поняла, что он сломлен сожалением. Когда тревога рассеялась, место, которое она занимала, заполнила радость. Я обняла Карен, и она одарила меня редким смехом.

−̶ Я просто… −̶ я начала говорить, но не смогла закончить. −̶ Я даже могу вдохнуть без боли. Мне стоит привыкать к этому, −̶ я плюхнулась на мягкую серую кушетку.

Карен осторожно села рядом со мной, чтобы не зацепить свою подставку.

−̶ Тебе полегчало.

−̶ Ага. Я чувствую, будто всё снова под контролем.

−̶ Он сделал это одним взглядом?

−̶ Это −̶ мы.

−̶ Может, теперь у тебя получится поспать.

−̶ Нет. Просто пусть Уоррен достанет таблетки. Я заплачу ему, когда выберусь.

Карен отмахнулась от этой идеи.

−̶ Он не хочет денег. У него их полно. Он попросит об одолжении или что-то типа того. Ему просто нужны друзья. Он одинок.

−̶ Ладно, −̶ я вытянула шею, чтобы увидеть, как служащий ставит машину Дикона на парковочное место.

−̶ Разве ты не побежишь вниз, чтобы увидеть его? −̶ спросила Карен.

−̶ Эллиот хотел встретиться с ним первым. Думаю, чтобы убедиться, что он меня не расстроит. Я имею в виду, теперь он точно меня не расстроит. Так что они составят расписание, и, Боже, это так замечательно.

Я откинулась на спинку кушетки, а Карен села прямо. Она выглядела уставшей и истощённой. Её борьба с едой заканчивалась плохо. Она говорила, что единственное время, когда она чувствует, что что-то контролирует, это когда она не ест. Её побеждал собственный отказ, и, когда она принимала пищу, она чувствовала неясность, нестабильность и отсутствие контроля.

Я многое знала о её жизни. Перед смертью Аманды у нас было много общего, помимо секса и наркотиков. Не еда заставила её чувствовать потерю контроля, и кто я такая, чтобы судить?

−̶ Я бы хотела, чтобы у меня тоже был свой Дикон, −̶ сказала она.

−̶ Однажды он может появиться.

Я чувствовала себя королевой бала.

Глава 16

ЭЛЛИОТ

Нужно было ехать в Алондру, но мне предстояла встреча с Диконом. Френсис предложила провести встречу, и, к чёрту протокол, но я не верил её мотивам. Хотя по большей части после монолога Фионы о боли и удовольствии, я понял, что мной снова движет непрофессиональный интерес.

Он был не тем, чего я ожидал.

Я ожидал мешок с дерьмом в камуфляжных штанах. Я ожидал скверную козлиную бородку и лакированную машину. Прежде всего, после одного взгляда на него я ожидал задуматься, как ему удалось сделать рабыню из женщины, которая могла получить любого мужчину, стоило ей только пожелать.

Но он не был ни одной из этих вещей. Очевидно, что Дикон был богат. Пиджак сидел на нём, будто влитой, волосы уложены в консервативной манере. Он не брился день или два, но это было стильно. Он уверенно шагал. Я не смог увидеть, где находился служащий парковки, пока он был за оградой с кем-то ещё, но Дикон, казалось, чувствовал его присутствие. Он не волновался на его счёт, пока не приблизился настолько, чтобы передать ему ключи от машины. Дикон, казалось, сливался с миром вокруг себя, держался мирно и спокойно.

Я знал, что пациенты выглядывали из окна с восточной стороны, чтобы увидеть, кто приехал, и когда он поднял палец вверх, я знал, что он наверняка увидел её. С этим жестом большая часть моего любопытства улеглась. На смену ему пришла другая эмоция.

― Мистер Брюс, ― я представился, когда он приблизился к ресепшен. ― Я ― доктор Чепмэн.

― Приятно познакомиться.

Мы пожали руки. Он посмотрел мне в глаза. Два джентльмена, пытавшиеся защитить одну и ту же женщину, скорее всего, друг от друга.

Я провёл его в свой офис и жестом указал на стул. В последнюю милисекунду я решил не садиться за стол, а сел в кресло рядом с ним.

― Я слышу акцент, ― сказал я.

― Я вырос в Африке. На юге, ― сказал он с чётким датским акцентом. Я мог сказать это по «к» в его произношении. ― Вырос на ферме в ста восьмидесяти километрах от Квинстоуна.

― Я никогда там не был.

― В Квинстоуне?

― В Африке.

Он ухмыльнулся, и я почувствовал себя неотёсанным американцем.

― Как долго вы в Лос-Анжелесе? ― спросил я.

― Несколько лет. Бизнес требует поездок каждые несколько месяцев. В основном, в ДРК (прим. перев. ― Демократическая Республика Конго). Не дома.

― Могу я спросить о вашем бизнесе?

― Я управляю фотоагентством. Работа фотожурналистов в горячих точках. Мы нанимаем фотографов, покупаем страховки для выкупа, отслеживаем журналистов, если они не отмечаются, связываемся с посольствами, обсуждаем условия освобождения ― такого рода вещи.

― Условия освобождения?

― Когда их похищают. Власть там бессильна так же, как и везде, ― произнёс он холодным тоном, будто напоминая мне что-то, о чём я забыл.

― А, ― сказал я. Это не входило в круг вопросов, но открывало нечто большее. Это была дыра, в которую другой человек должен был вылить информацию, и обычно это работало.

В случае Дикона Брюса случилось нечто другое.

― Как она?

― С прежней уверенностью могу сказать, что лучше. Она прибыла сбитая с толку. Ей объяснили, как нужно себя вести, и она справляется. Она всё ещё борется с тем, чтобы вспомнить события той ночи.

Он кивнул.

― Я предполагаю, вы помните? ― спросил я.

― Я шёл и упал.

― Вы всегда такой неуклюжий?

― Такая координация у меня от матери. Датчанка, знаете? ― он улыбнулся с сожалением, и я понял, что ничего от него не добьюсь. ― Я переживаю за Фиону. Она не преступница. Дерзкая, конечно. И сильная. Очень сильная. Почти до невозможного. Она не переключится просто так. Я хочу, чтобы вы знали, что я хочу освободить её отсюда так же сильно, как и она, вероятно, хочет выбраться, но я не собираюсь давить ради этого. Если вы думаете, что мой визит раньше времени станет причиной её стресса, вам стоит сказать об этом. Для меня не будет проблемой находиться подальше, пока она не будет готова.

― Я честно не знаю, когда она будет готова. И я побуду честным ещё на счет кое-чего.

― Пожалуйста.

― Меня тревожит то, что она на вас напала, потому что таила некую злость. Очевидно, была вспышка жестокости?

Он снова улыбнулся и сдвинулся в кресле на одну сторону, будто для удобства загоняя себя в угол. Он почти засмеялся.

Насмешка прожигала меня так же, как и факт того, что мне нужно было объясниться.

― Я не говорю о чём-то, связанным с согласованным…

― Это она сказала вам это?

― Я не могу объяснить больше. Она поступила с расколотым моляром и повреждением связок на запястье.

Он сжал губы и кивнул. Хоть я и чувствовал толику вины в нем, Дикон не выглядел защищающимся. Он был сожалеющим и грустным.

― У нас с Фионой были некоторые правила, и они были придуманы для поддержания безопасности, ― ответил он. ― Причинить ей боль за то, что она их нарушила, не кажется вам оправданием цели, не так ли?

― Так она на самом деле нарушила какое-то правило?

― Эти правила не случайные.

― Я понимаю.

― Уверен, что так и есть.

По его тону я мог сказать, что он был уверен, что я ничего не понимал, и он был прав. Я не понимал. Ничегошеньки.

― Фионе нужно направлять её энергию, ― произнёс он. ― То, что мы придумали, было одним из способов для этого.

― Что вы с этого получаете?

― Вы делаете мой психоанализ, доктор?

― Тяжело сопротивляться.

Он рассмеялся.

― Хорошо, ― ответил Дикон, усаживаясь ровно в своём кресле. ― За вашу честность я сделаю вам подарок. Фермы в Южной Африке настолько отдалены друг от друга, что, когда я был моложе, у нас было много привилегий. Нам никогда не приходило в голову защищать их. Пока, конечно, ситуация в моей стране не изменилась. Было слишком много безработных молодых людей, чтобы правительство с ними разбиралось, и эти молодые люди… они злились. Злились на семьи с деньгами и землёй. Так что они собирались в группы, шли в фермерские дома и брали всё, что хотели. Обычно фермеры были вооружены. У моего отца тоже было оружие, но он был мирным человеком. Он выстрелил лишь в ногу одному из тех семерых людей, которые пришли в его дом. За свою доброту он поплатился жизнью. Моего брата заперли в подвале, пока над моей матерью и сестрой жестко издевались. Наши рабочие… людей избивали до крови. Двое умерло. Я вырос с этими людьми. Они были моими друзьями.

― Вы были там?

― Я был в Квинстоуне по делам, и один из рабочих мастеров пришёл утром и рассказал мне. Он был весь в крови. К тому времени, когда я туда добрался, было слишком поздно.

На мгновение он уставился в пространство.

Я не прерывал его сотнями вопросов, которые кипели в моей голове.

― То, что случилось сразу после ― неважно, ― ответил он. ― Но я серьёзен в намерении защитить то, что моё, ― он улыбнулся, и его улыбка закончила дискуссию. Дикон был очень проницательным, и очень хорошо знал об том.

Ожидать от него дальнейшего рассказа было пустой тратой времени. Я уже опаздывал на встречу в Алондре. Дальнейшая беседа заставит меня пропустить назначенное время.

Но кого я обманывал? Конечно, мне нужно было выбираться отсюда, ведь я уже оценил был ли он угрозой для неё. Тем, что было на поверхности моего разума, тем, что заставило реагировать способами, которых я не понимал, было то, что он любил её. Я не мог притвориться, что понимаю, как работают их отношения, но, когда он произнёс её имя и спросил о ней, он посмотрел на меня, будто решая, кто я в её жизни. Уровень его заботы о ней уходил глубже, чем я мог осознать.

― Позвольте мне поговорить с Фионой, ― сказал я, вставая. ― Тогда я снова свяжусь с вами.

― Спасибо за обдуманный шаг.

Когда мы встали, я увидел, как он замедлился, когда сместил свой вес. Его ударили в грудь две недели назад широким толстым лезвием, а он не показал никаких признаков повреждения до этого момента. Даже сейчас этот симптом был таким слабым, что, не будучи опытным врачом, вы бы не заметили его.

― По правилам, вам запретят всё, ― сказал я. ― И, простите, но за вами будут наблюдать.

― Конечно. Не хотел бы, чтоб она повредила ещё один моляр.

Дикон не казался тем типом людей, которые шутят над чем-то, но он только что это сделал, послав холод по моему позвоночнику.

Глава 17.

ФИОНА

Я пропустила ланч, чтобы остаться у окна. Карен спустилась, чтобы посидеть перед тарелкой, полной еды, потому что ей нужно было, но мне таких рекомендаций никто не давал. Я могла пялится в серое зимнее небо и ждать.

Дикон был для меня всем. Какое грустное стечение обстоятельств, когда кто-то с идеально функционирующим мозгом, названный в третьем классе «одаренным», должен позволить своей жизни вращаться вокруг мужчины ради её благоразумия. Не заслуживающего доверия мужчины, взявшего на себя слишком много обязательств. Хуже копа или врача. Было время, когда он не мог быть рядом, но я была плохо подготовлена, чтобы справиться с этим. Это была моя вина, не так ли? Сильная женщина должна быть способна справиться с его отсутствием, а не трахаться направо и налево, не злить его и не нарушать единственное правило.

Но какой другой мужчина смирится с моими потребностями? Кто ещё согласился бы с ними вместо того, чтобы бороться? Какой другой человек поможет мне функционировать, как это делал он?

Цель ― как только я отсюда выберусь ― была: или выбросить Дикона из своей жизни, или убедиться в том, что он не будет постоянно покидать Лос-Анжелес. Или что-то между этими двумя невозможными полюсами.

Я поёрзала в кресле. Боль в моём правом запястье перетекла ко внутренней части локтя. Я слишком долго на него опиралась. Когда Дикон прижал его к стене, было больно.

Но в день, когда он показал мне как держать руки для связывания, он сказал, что больно не будет. Только позже я поняла, что повредила его, так что мне стоило больше думать о том, где должны быть веревки, когда я уходила в подсознание.

Он связывал меня в тот раз после своего возвращения. В последний раз. Простое ничтожное связывание во время прелюдии, и я поморщилась, когда он потянул мою руку.

Это было против правил. Если бы он повредил мою руку тогда, когда прижал её, она начала бы болеть только позже.

Я потёрла руку. Она может никогда не исцелиться. Дикон серьёзно относился к моим запястьям. Прижал бы он меня к стене, даже будучи в ярости? Удерживал ли он мою руку достаточно долго, чтобы повредить?

Каша из вопросов сбивала меня с толку, но когда я окунулась в воспоминание о том, что случилось, всё стало ясно.

* * *

Его дыхание падает на мою щёку, и боль в руке бежит от моего запястья к чувствительной стороне моего бицепса.

― Ты не позволишь кому-либо ещё связывать тебя, ― произносит он глубоким гортанным голосом. Он голый, потрясающий. Прижимает меня к стене, и трение оголенной кожи на моей заднице заставляет кричать.

Сожаление. Фунты сожаления. На мили в ширину. Сожаление, которое тянется в глубину моего разбитого духа.

― Мне жаль, ― и это правда. Я опустошена и мне стыдно.

― Почему?

Моё запястье болит. Он так сильно придавливает его к стене, будто я уйду, будто отвернусь к нему спиной. Тем не менее, я хочу уйти, убежать, показать ему, что я могу бросить его так же, как он бросает меня.

Я ёрзаю, но он только давит сильнее и требует:

― Почему?

― Отвали от меня!

― Скажи мне, почему! ― его глаза становятся шире, виднеются зубы, будто он хочет впиться мне в горло. ― Почему?

― Мне это нужно! ― слова слетают прежде, чем я думаю, и для него они словно яд.

Я не ожидаю, но он хватает меня за челюсть, и я чувствую боль там, где его пальцы впиваются в меня. Он смотрит, врезаясь в меня своим взглядом, и мне хочется превратиться в почерневшую иссушенную головешку.

Он отпускает меня, и я падаю на пол.

* * *

Я чуть не пропустила, как Дикон выходил из здания. Служащий стоянки передал ему ключи, и он взял их, не отводя глаз от окна. Он выглядел обеспокоенным. Я не знала, мог ли он видеть меня, так как я откинулась в кресле, думая о последнем разе, когда мы оба были голые.

Он стоял неподвижно, глядя на меня. Он не покинул бы стоянку, пока я не позволила бы. Это было написано на его лице и об этом говорила его поза. Я наклонилась вперёд и приложила палец к стеклу. Увидев меня, он улыбнулся и поднял палец вверх.

Он нуждался во мне.

Глава

18.

ЭЛЛИОТ

Раньше я был счастлив в Алондре.

Может быть, я был странным, когда думал об этом таким образом. Невозможно было объяснить, как работа с такими проблемными людьми заставляла меня чувствовать удовольствие, но маленькие победы выглядели такими большими. Тогда я пошёл в Вестонвуд, и ликвидировал чувство, словно маленькие победы весили столько же, независимо от того, кто был пациентом. Я чувствовал, будто в мире было слишком много боли, чтобы её можно было унять.

После того, как я покинул Вестонвуд, а затем снова туда вернулся, мне хотелось не быть нигде и быть везде одновременно. Моё недовольство расцвело в саду тоски и бессилия.

Я оставил свой сан священника в Алондре и спрятал колоратку. Я оставил сан из-за садистской пытки над единственным Божьим сыном, и последующей пытки миллионов людей, ибо в чём был смысл спасения, если вы всё ещё существовали по прихоти Бога и человека? Какой смысл был в вере, если вы по-прежнему подвержены страданиям? Я понимал всю теологию, но не понимал, почему должен был подстраиваться под это. Я принял идею того, что Бог ― сострадательный наблюдатель, целитель и сила. Всё это было хорошими гипотезами. Но зачем опираться на них как на партнера? Зачем становиться оратором?

Мой наставник и человек старой закалки, который в своей жизни не написал ни единой проповеди, сказал, что я боялся носить колоратку, и, хотя сказал он это любезно, как будто это было совершенно нормально, я выбежал из офиса.

Конечно же, он был прав. В шаге от того, чтобы стать божьим человеком ― обязательство, которое я всегда хотел исполнить ― и я сбежал… трус. У меня не было никакого оправдания, кроме страха и нежелания бороться с ним.

Я высыхал после душа, обдумывая в голове свой день. Терапия, затем сеанс в Алондре, бумажная работа, а также быстрая встреча в Вестонвуде с целью обсудить график. Я не мог делать этого долго. Не мог держаться на двух работах. Разъезды туда-сюда ужасали. Алондра должна была уйти, и Вестонвуд должен был уйти, но они были мне нужны. Всё, что я делал, я делал по неправильным причинам. Я доказывал Джане, что мог делать всё, что я хотел, будучи в Алондре, и я бы утолял некоторый неопределённый голод, будучи в Вестонвуде. Я до сих пор не знал, чего хотел.

Джана вошла в ванную, её длинные волосы были спутаны после сна, соски торчали под её пижамой с рисунками котят на облаках.

― Ты закончил?

― Как раз собираюсь.

― Ты собираешься в то место сегодня?

― То место? Да, ― я повесил полотенце и встал перед ней голый.

― С тех пор, как ты вернулся в Алондру, отец снова беспокоится о бандах, ― она повернулась к зеркалу. ― Он хочет, чтобы мы установили сигнализацию.

― Нет, ― я убрал волосы с её шеи.

― Он заплатит за неё.

― Я не буду жить в клетке, ― я поцеловал её в затылок.

Она повела плечами.

― Это не клетка, ― Джана провела пальцами по волосам. ― Есть очень маленькие кнопки. Можно установить одну для уведомления полиции. Здесь она не издаст и звука.

Её запястье выглядело настолько тонким, выглядывая из-под рукава пижамы, таким уязвимым, с маленькой золотой цепочкой на нём. Ничто не было более женственным, чем её запястье. Переводя взгляд между её открытым горлом и браслетом, я полностью возбудился.

Стоя позади неё, я обхватил пальцами запястье и потянул руку вниз. Я прошептал:

― Я не хочу сигнализацию.

Я толкнулся в неё членом и прижал запястье к нижней части спины. Она попыталась вырваться, но я не ослабил хватку. Её сопротивление послало волну давления между моих ног, и в голову пришло кое-что ещё. Что-то, чего не должно было быть там, пока я пытался соблазнить Джану.

― Я её хочу, ― ответила она.

Она говорила о дурацкой системе сигнализации? Мне было плевать. В моей голове были лишь розовые ягодицы и паддлы, связанные запястья и мольба.

― Ты её получишь, ― я склонился перед тщеславием.

― Эллиот, на самом деле...

Я удерживал её за запястья одной рукой и дёрнул пижамные штаны вниз другой. Её задница ― незапятнанная, круглая, совершенно мягкая в моей руке ― выгнулась, когда я схватился за неё.

― Ауч. Мне нужно идти на работу. Что ты делаешь?

Она извивалась подо мной, но я удержал её.

― Нечто другое. Расскажи, что ты чувствуешь при этом, ― я ударил по её заднице. ― Позже.

― Эллиот!

Я снова ударил её. Звук и вид розовых отпечатков пальцев на её мягкой коже заставили мой член пульсировать на её плоти.

― Я в Вестонвуде. Ты должна быть счастлива, ― ещё один удар.

Она завизжала.

― Что ты…?

Шлепок.

― Я собираюсь трахнуть тебя.

Она оглянулась на меня, как будто проверяя, был ли я тем человеком, с которым она жила. Я не мог больше сдерживаться, иначе просто кончу на её спину. Я прижался к ней членом. Она была влажной. Очень влажной. И она не сказала мне остановиться.

Я толкнулся в неё и вывернул руку ей за спину, прижимая Джану к раковине, когда почувствовал, что она содрогается. Её рот приоткрылся. Щёки покраснели, когда я двигался внутри неё. Боже, она никогда не чувствовалась такой тугой. Когда я снова ударил её по заднице, она сжалась вокруг меня.

Я склонился над ней, отпуская запястье, когда прильнул своим телом к её.

― Ты становишься тугой, когда я шлепаю тебя. Ты знаешь это?

Я немного отодвинул её от раковины и опустил пальцы на её клитор. Я никогда не обращался с ней так грубо, и мне хотелось большего. Я хотел укусить её за плечо. Хотел вытащить член, дотащить её до кровати и в течение часа сводить её с ума. Хотел связать её и отпроситься с работы, сказав, что я заболел. Хотел контролировать её тело так, как никогда и ничего не хотел раньше.

Но она бы не захотела. Не эта девушка. Не в это время. Ей надо было на работу. Надо было спорить. Надо было говорить о страхе.

Я дразнил её клитор. Она перестала отстраняться.

― Я не стану устанавливать сигнализацию, и буду работать там, где я хочу, ― сказал я. ― В следующий раз, когда ты что-либо предложишь, я привяжу тебя к кровати, задрав ноги в воздух, и буду шлепать тебя и дразнить своим языком, пока ты не уяснишь, кто здесь главный. Ты понимаешь?

― Нет, ― но правда была в её стоне, а не ответе.

― Тогда позволь мне стать более понятным, ― я похоронил себя в ней, вытащил, и с силой вошёл обратно.

Она сжалась и застонала, кончая, хватая воздух ртом и издавая протяжной звук, напрягаясь подо мной. Я потерял контроль над своим собственным воображением, которое, по некоторым причинам, было зациклено на Фионе, сидящей в дневном свете, двигающей пальцем по блокноту на моём столе. Несексуальный покрой её рубашки придал её соскам ещё большей выпуклости, губы были изогнуты над зубами в полуулыбке.

Я позволил себе хотеть эти соски. Позволил себе трахнуть её рот. Позволил себе представить её подо мной, пока рыжие волосы были рассыпаны на подушке, а запястья привязаны над головой.

Я кончил так жёстко, что думал, моё тело расширилось до размеров комнаты, пульсировало против стен, вешалки для полотенец и задницы, прижатой ко мне. Я упал на Джану ― мою девушку, в отношениях с которой я находился уже два года ― и поцеловал мягкую кожу на её шее.

Когда она заговорила, она сделала это тихо. Не обиженно или расстроенно, просто безразлично.

― Слезь с меня.

* * *

Джана приняла душ сразу после случившегося. Она оставалась там достаточно долго для того, чтобы сделать невозможным для меня видеть её до моего отъезда.

Так что я уехал.

Когда мне было десять лет, я просыпался от кошмара и на цыпочках шёл в комнату родителей. Мы только что переехали в Менло-Парк из Фресно, и я боялся всего. Своей матери, которая, казалось, была всё более и более замкнутой. Своей сестры, у которой появлялась грудь и изгибы, и которая менялась таким образом, что это заставляло меня чувствовать потерю в ней друга и страх перед появлением нового существа, которое я не понимал. Хотя, мой отец оставался прежним. Большим, чем жизнь. Тем, кто никогда не спорил и не повышал голос. Он был львом, чья власть была в его походке и манере держать себя. В конце концов, я выглядел как он, но я знал, что мне не завладеть силой, которой обладал он.

В ночь, когда мне приснилось, что через край унитаза выливаются фекалии, я побежал в комнату мамы и папы. Я увидел их. Мать, сидящую сверху на отце в простынях, и его, берущего её сзади, словно животное. Эти звуки. Господи, взрослый человек во мне должен был рассмеяться. Я сотни раз прошёл через воспоминание того, как он держал руки на её горле. То, как он ударял по её заднице. Мою мать, стонущую.

Я бежал обратно в свою комнату, будто ужас снаружи был больше, чем ужас внутри меня, и сворачивался клубочком, пытаясь притвориться, что моей эрекции не существовало. Разве я искал Господа не по той же причине, по которой закрывал глаза в ту ночь? Разве не для того, чтобы искупать свой разум и душу в свете и добре?

Прямо в своей ванной я просто прокручивал всю эту сцену, удар за ударом. Зачем? Затем, что была Фиона Дрейзен и её кокетливые кусочки грязных разговоров. Я хотел злиться на неё за это, но не мог. Я знал лучше. Дело было не в ней. Дело было во мне.